‘Русская Мысль’, кн.VIII, 1892
Правда и вымысел. Рассказы Евгения Белозерского. Москва. 1892 г, Белозерский Евгений Михайлович, Год: 1892
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Правда и вымыселъ. Разсказы Евгенія Блозерскаго. Москва. 1892 г. Цна 1 р. ‘Съ кого они портреты пишутъ?’ — приходится сказать, прочитавши произведенія г. Блозерскаго. И для кого это пишется, и для чего? Изъ одиннадцати разсказовъ, напечатанныхъ въ книжк, нтъ ни одного, въ которомъ можно было бы открыть присутствіе какой-либо живой мысли, идеи. Въ первомъ разсказ два офицера заспорили, одинъ говоритъ: есть душа и загробная жизнь,— другой увренъ, что ‘ничего нтъ, поршили, кто первый умретъ, тотъ обязанъ придти съ того свта и сообщить оставшемуся въ живыхъ вс подробности о томъ, что онъ тамъ найдетъ. Авторъ не сообразилъ того, что отрицающій существованіе души и жизни за гробомъ никакъ не могъ принять на себя обязательство, исполнимое только при наличности отрицаемаго имъ. И что же вы думаете?— отрицатель пришелъ посл смерти къ оставшемуся въ живыхъ пріятелю и пошепталъ что-то на ухо. Что именно, г. Блозерскій намъ не сообщаетъ,— жаль,— и такъ заканчиваетъ разсказъ: ‘Когда благородный конь подвезъ Шабунскаго къ крыльцу, послдній былъ найденъ въ саняхъ безъ сознанія’. Второй разсказъ посвященъ исторіи о томъ, какъ небогатый дворянинъ, хавшій на иноходц, обогналъ богатаго дворянина, хавшаго на ‘тысячномъ’ рысак. Ну, и что же?— спроситъ читатель. Да ничего больше, обогналъ — и только. И въ столь же интересномъ и поучительномъ род задуманы вс произведенія г. Блозерскаго, занимающіе 170 стран. довольно крупнаго формата. Большое надо имть терпніе, чтобы одолть всю эту ребячью пустяковину. Скрашивается она лишь тмъ, что отъ времени до времени невольно приходится улыбнуться надъ красотами слога этого писателя, въ такомъ род, напримръ: ‘У художника отъ блаженнаго чувства вдругъ задрожало въ груди.— Милая, радость моя! голубка!— только и могъ произнести онъ, и ихъ уста слились въ долгомъ, горячемъ поцлу, свидтелемъ котораго только и была ликующая природа, да свтлое солнце, торжественно смотрвшее съ дивно-голубой лазури’. А разговоры героевъ чего стоятъ! ‘Я особенно люблю вальсъ, это моя слабость, мое больное мсто,— отвтилъ художникъ.— Вотъ какъ! А мн кажется, мазурка лучше’. Это говоритъ барышня, та, чьи ‘уста слились’ потомъ. Художникъ возражаетъ: ‘Мазурка хороша только съ вншней стороны своею граціей движеній, но она холодна и не отличается такимъ чувствомъ и теплотой, которыя наполняютъ все ваше существо во время танца вальса… Нестись съ легкою ношей на рук, кружиться, какъ дервишъ, въ опьяненіи забыться отъ всего на свт и только пить дыханіе другаго существа подъ темпъ собственнаго сердца, уносясь куда то въ пространство! Нтъ, я ничего не знаю страстне и упоительне вальса’. Барышня ‘млла’: ‘Ваша рчь дышетъ искренностью и увлеченіемъ, а это въ нашъ грубо-реальный и условный вкъ положительно рдкость. Соприкосновеніе съ живымъ, отъ души исходящимъ словомъ такъ бодритъ и возрождаетъ нашу душу,— сказала она, наконецъ’. Какая прелесть, чуть-чуть не Марлинскій! Опоздалъ г. Блозерскій съ своимъ писательствомъ лтъ на шестьдесятъ, а то стали бы восхищаться его произведеніями уздныя барышни и грамотныя поповны.