‘Русская Мысль’, кн. III, 1887
Власть тьмы, или ‘Коготок увяз — всей птичке пропасть’. Драма Льва Толстого. М., 1887 г, Толстой Лев Николаевич, Год: 1887
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Власть тьмы, или ‘Коготокъ увязъ — всей птичк пропасть’. Драма Льва Толстаго. М., 1887 г. Цна 9 к. Какъ указываетъ самое заглавіе, драма графа Л. Н. Толстаго иметъ нравоучительное содержаніе. Въ ней, несомннно, отражается міровоззрніе автора, извстное изъ его религіозно-нравственныхъ разсужденій. Но входить въ оцнку этого міровоззрнія по поводу драмы неумстно: новое произведеніе знаменитаго писателя есть произведеніе художественное, полное жизненной правды. Авторъ лишь въ очень рдкихъ мстахъ вмшивается, да и то косвеннымъ образомъ, въ ходъ дйствія, заставляя двухъ изъ изображенныхъ имъ лицъ высказывать мннія, составляющія воззрнія самого Л. Н. Толстаго. Такъ, богобоязненный Акимъ возстаетъ противъ вншнихъ культурныхъ улучшеній городскаго быта, связывая ихъ съ паденіемъ нравственности. Акимъ посмотрлъ въ город сортиры и говоритъ: ‘Какъ дошли то-есть. Выглажено, выглажено, значитъ, нарядно какъ, лавки и все. А ни къ чему, все ни къ чему. Охъ, Бога забыли. Забыли значитъ. Забыли, забыли мы Бога-то, Бога-то’. Въ томъ же явленіи (пятое, третьяго дйствія), Митричъ, отставной солдатъ, объясняетъ Акиму устройство банковъ, доказывая несправедливость процентовъ. Акимъ замчаетъ по этому поводу: ‘Это, тае, не по закону, не по закону значитъ. Скверность это. Какже ученые-то тае…’ Митричъ перебиваетъ Акима:’ Это, братъ, у нихъ самое любезное дло’. Конечно, слова сказаны отставнымъ солдатомъ, но подсказаны графомъ Толстымъ. Едва ли Митричъ самъ назвалъ бы банковскихъ воротилъ,— извстныхъ, разумется, ему деревенскихъ хищниковъ и кулаковъ,— учеными людьми, а объ экономическихъ теоріяхъ Митричъ едва ли слыхалъ. Насъ поражаетъ, какъ такой писатель, какъ графъ Л. Н. Толстой, поставившій себ девизомъ безбоязненную истину, полную искренность, ршился такъ ярко окрасить свою антипатію къ ученымъ людямъ: вдь многіе изъ этихъ людей (въ томъ числ лучшіе представители христіанской церкви) не только не оправдывали хищническихъ процентовъ, но возставали противъ самихъ процентовъ. Эта односторонняя оцнка учености пріобртаетъ особенно опасный характеръ именно въ произведеніяхъ, назначенныхъ для народа.
Отмтимъ, что Акимъ названъ Л. Н. Толстымъ мужикомъ невзрачнымъ. Молодая двушка, Акулина, по ремарк автора,— ‘крпка на ухо, дурковатая’. Двушка оказывается, въ конц-концовъ, хорошимъ, любящимъ человкомъ и дурковатости въ ней (даже глухоты) въ пьес не замчается. Не преднамренно ли авторъ хотлъ связать физическіе недостатки и недостатки умственные съ нравственными достоинствами?
Прибавимъ еще одно замчаніе: вс дйствующія лица — крестьяне, и авторъ заставляетъ ихъ произносить очень крпкія слова. Едва ли такой пріемъ правиленъ: вдь, доподлиннаго воспроизведенія бранныхъ выраженій дойти графъ Л. Н. Толстой все равно не ршился и самъ.
Не будемъ передавать содержанія драмы: ее, мы полагаемъ, прочтетъ каждый образованный человкъ, она широко распространяется въ народ. Насъ поразило мастерство завязки, быстрота и стройность дйствія въ новомъ произведеніи графа Л. Н. Толстаго. Характеры съ первыхъ сценъ обрисованы такъ ярко и мтко, какъ рдко удается драматургамъ по профессіи. Съ психологическою необходимостью, безъ всякой задержки и отступленій, передъ нами совершается рядъ скорбныхъ событій. Кончается драма раскаяніемъ и покаяніемъ Никиты и Акулины.
Графъ Л. Н. Толстой самъ предложилъ, вмсто явленій XII — ХТ дйствія четвертаго, варіантъ. И дйствительно, убійство ребенка на сцен такъ обставлено авторомъ, что не только видть это въ театр, но и читать черезъ-чуръ тяжело. Самое дтоубійство, при данныхъ условіяхъ,— дло, конечно, возможное (по слухамъ, въ основу драмы положенъ уголовный процессъ), но возможенъ, однако, и другой исходъ, о которомъ даже говорится въ пьес: отдача ребенка въ Воспитательный домъ.
Вс роли, созданныя графомъ Л. Н. Толстымъ, должны быть очень благодарны для актеровъ. Акимъ, носитель нравственнаго смысла драмы, если исполнитель не будетъ подчеркивать его вншнихъ недостатковъ,— нкоторой безсвязности рчи и частаго тае (покуда Акимъ не воодушевляется, тогда эти недостатки исчезаютъ),— долженъ произвести сильное впечатлніе. Матрена изображена дйствительно страшнымъ по эгоизму и жестокости человкомъ. Чего стоитъ, напримръ, слдующая удивительная черта. Заставивъ Анисью отравить мужа, Матрена, какъ только Петръ умеръ, засучиваетъ рукава и говоритъ: ‘Вода въ чугун-то есть, что ли? А то самоваръ, я чай, еще не вылитъ. Потружусь и я’. Или, въ XI явленіи IV дйствія, Матрена такъ возражаетъ сыну, который не ршается убить новорожденнаго младенца, говоря, что онъ живая душа тоже: ‘Э, живая душа! Чего тамъ, чуть душа держится. А куда его дть-то? Поди понеси въ воспитательный,— все одно помретъ,— а помолвка пойдетъ, сейчасъ разславятъ и сядетъ у насъ двка на рукахъ’. Эти утилитарно-разбойничьи разсужденія производятъ потрясающее впечатлніе.
Молодой щеголь, по ремарк автора, Никита, слабохарактерный, задтый фабричною цивилизаціей, не въ состояніи выдерживать искушеній,— завязивши коготокъ, пропадаетъ весь. Но, вдь, толкаетъ его къ преступленіямъ мать, никакою культурою не тронутая, и не въ состояніи удержать отъ нравственнаго паденія отецъ, враждебно относящійся къ этой культур. Сильна власть тьмы, то-есть невжества и эгоизма,— такое впечатлніе производитъ на насъ новое и высоко-художественное произведеніе графа Л. Н. Толстаго. И лишь дйствительнымъ просвщеніемъ, введеніемъ къ народный обиходъ интеллектуальныхъ и общественныхъ потребностей эта власть тьмы можетъ быть разрушена.