Посмертные стихотворения Н. А. Добролюбова, Некрасов Николай Алексеевич, Год: 1862 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах

Том тринадцатый. Книга вторая. Материалы редакционно-издательской и общественной деятельности. Открытые письма. Автобиографические записи. Семейно-имущественные документы и прочее

С.-Пб, ‘Наука’, 1997

ПОСМЕРТНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. ДОБРОЛЮБОВА

М<илостивые> г<осудари>¹

¹ Читано в зале 1-й гимназии в пользу бедных студентов 2 января 1862 года. (Примеч. Некрасова).

Намереваясь занять внимание ваше стихотворениями Н. А. Добролюбова, я прежде всего должен напомнить, что стихотворения эти стояли далеко не на первом плане в деятельности покойного. Добролюбова должно изучать в его критических и полемических статьях, к чему публика получит возможность только с изданием его сочинений, к которому уже приступлено. Тогда станет ясно для каждого, как много, с небольшим в четыре года, успел сделать этот даровитый юноша, соединявший с силою таланта глубокое чувство гражданского долга, составлявшее основную отличительную черту покойного и как писателя, и как человека. В одном из своих стихотворений, сожалея об иллюзиях молодости, разлетевшихся при строгом анализе мысли, Добролюбов, между прочим, говорит:

Но без надежд и упований

Я гордо снес мою печаль.

И, без наивных ожиданий

Смотря на жизненную даль,

На битву жизни вышел смело,

И жизнь свободно потекла,

И делал я благое дело

Среди царюющего зла…

Вся литературная деятельность Добролюбова служит подтверждением этих слов. Можно сказать более, не рискуя впасть в преувеличение: их подтверждает вся его жизнь. Он сознательно берег себя для дела, он, как говорится тоже в одном из его стихотворений, ‘не связал судьбы своей ни единым пристрастьем’, устоял ‘перед соблазном жизни’ и остался ‘полным господином своего сердца’, — все для того, чтобы ничто не мешало ему служить своему призванию, нести себя всецело на жертву долга, как он понимал его. Вот из какого светлого источника вытекала деятельность Добролюбова, вот почему он так спешил работать, так много успел сделать! Ничто вне этой деятельности не существовало для него, ничто не должно было существовать у по его убеждениям. Мы нашли у него недоконченное стихотворение, где замечательны следующие строки:

…Для блага общего назначенный служить,

Я смею чувствовать лишь сердцем гражданина,

Инстинкты юные я должен подавить…

Даже в частной жизни, в ежедневных сношениях с людьми, Добролюбов представлял между нами, русскими, нечто особенное. С детства прививается к нам множество дурных привычек, известных под именем уменья жить. Мы от лени говорим ‘да’ там, где следовало бы отвечать ‘нет’, улыбаемся, по слабодушию, там, где следовало бы браниться, прикидываемся внимательными к какому-нибудь вздору, на который следовало бы отвечать смехом или даже негодованием. Ничего подобного в Добролюбове не было. Он смеялся в лицо глупцу, резко отворачивался от негодяя, он соглашался только с тем, что не противоречило его убеждениям. Если к этому прибавим, что он не только не заискивал у авторитетов, но даже избегал встреч с ними, да припомним ту независимость, с которою он высказывался печатно, то поймем, почему в литературе его немногие любили. Сила таланта и честной правды, впрочем, начинала уже брать свое: в последнее время чаще и чаще стало слышаться мнение, что этот человек не без права стал в главе современного литературного движения. Кто — по крайней мере теперь — не согласится, что нужен был этот резкий, независимый, отрезвляющий, на дело зовущий голос?

О, погоди еще, желанная, святая!

Помедли приходить в наш боязливый круг!

Теперь на твой призыв ответит тишь немая…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Уже с предчувствием смерти в груди написал эти строки Добролюбов. Смерть, разумеется, не подождала. Такова уже судьба русского народа: неживучи его лучшие деятели…

Что касается до стихотворений Николая Александровича (понятно, что я говорю здесь не о стихотворениях юмористических, которые Добролюбов помещал в ‘Свистке’), то он писал их весьма редко, урывками, и сам не придавал им вовсе никакого значения. Большая часть их написана до начала журнальной деятельности Николая Александровича, стало быть, тогда, когда ему было не более двадцати лет. Увидав у него однажды случайно тетрадку, где он записывал свои стихотворения, я с трудом уговорил его напечатать что-нибудь из них. Мы выбрали десять пьес, лучшие четыре в печать тогда не попали, а шесть помещены в ‘Современнике’ 1858 года, в No IX, под псевдонимом ‘Волгин’. Приступаю к чтению самих стихотворений:

1
ЖАЛОБА РЕБЕНКА

Для чего связали вы мне руки?

Для чего спеленали меня?

Для чего на житейские муки

Обрекли меня с первого дня?

Еще много носить мне придется

На душе и на теле цепей,

Вкруг кипучей груди обовьется

Много, много губительных змей.

Стариной освященный обычай,

Человека пристрастный закон, —

Предписания модных приличий…

Ими буду всю жизнь я стеснен…

Дайте ж мне хотя в детстве свободу,

Дайте вольно всей силой вздохнуть!..

Чтоб я после, в тяжелые годы,

Мог хоть детство добром помянуть.

Когда, среди зимы холодной,

Лишенный средств, почти без сил,

Больной, озябший и голодный,

Я пышный город проходил,

Когда чуть не был я задавлен

Четверкой кровных рысаков

И был на улице оставлен

Для назидания глупцов,

Когда, оправясь, весь разбитый,

Присел я где-то на крыльцо,

А в уши ветер дул сердито,

И мокрый снег мне бил в лицо, —

О, сколько вырвалось проклятий,

Какая бешеная злость

Во мне кипела против братий,

Которым счастливо жилось

Средь этой роскоши безумной

И для которых — брата стон

Веселым бегом жизни шумной

И звоном денег заглушён.

…Но пронеслись несчастий годы,

И, гордо мчась по мостовой,

Я рад теперь, коль пешехода

Кнутом заденет кучер мой.

2
СОН

Испытанный судьбой, в тревожном сне моем

Не убаюкан я роскошными мечтами,

Все буря снится мне, все молния и гром,

Какой-то темный свод да изверги с цепями…

Бывает изредка, что грезится и мне

Картина мирная довольства и покоя.

Мне отчий дом рисуется во сне…

Я вновь дитя с доверчивой душою…

Под отческим надзором я расту,

Не ведая ни страсти, ни сомнений,

Заботливой рукой лелеемый, цвету

Вдали от горя и людских волнений.

Душа моя радушна и тепла,

Полна любви и веры благодатной…

Природа вкруг меня спокойна и светла

И дышит прелестью какой-то непонятной.

Тут все со мной, что в свете мило мне…

И кажется, в душе нет места для желанья…

Но в глубине душевной и во сне

Шевелится тревожное сознанье,

Что это все — мечта, не истина, а сон…

И часто у меня, средь чудного виденья,

Вдруг вырывается из груди тяжкий стон,

Душа тоскливо жаждет пробужденья.

4
В ЦЕРКВИ

Гимнов божественных пение стройное

Память минувшего будит во мне,

Видится мне мое детство спокойное

И беззаботная жизнь в тишине.

В ризах священных отец мне мечтается,

С словом горячей молитвы в устах,

Ум мой невольно раздумьем смущается,

Душу объемлет таинственный страх.

С воспоминаньями, в самозабвении

Детскими чувствами вновь я горю…

Только уж губы не шепчут моления,

Только рукой я креста не творю…

5
СОЛОВЕЙ

Тебя средь простора лесного

Охотник в силок изловил…

Чтоб песнь твою сделать звучнее,

Хозяин тебя ослепил.

И тянешь ты звонкую песню,

И звучные трели ты льешь.

В восторге твой толстый хозяин,

Что ты неумолчно поешь.

Но я твой язык разумею,

И чуткой душою моей

Я слышу рыданья и стоны

В мелодии песни твоей.

6
СИЛА СЛОВА

Моралист красноречивый

Нам о нищих говорил,

Речью умной и правдивой

Помогать им нас учил:

Говорил о цели жизни,

О достоинстве людей,

Грозно сыпал укоризны

Против роскоши детей…

Речь его лилась так складно,

Был он так красноречив,

Что ему внимали жадно

Все, дыханье затаив, —

И, чтоб не развлечь вниманья,

Отогнали двух старух,

Что на бедность подаянья

Под окном просили вслух…

Пала ты, как травка полевая

Под косой искусного косца,

И, ему себя всю отдавая,

Для него, с любовью, умирая,

Аромат свой льешь ты без конца…

А ему — и небо помогает

Наслаждаться гибелью твоей:

Туч своих оно не посылает,

И твое паденье орошают

Только слезы из моих очей.

Не диво доброе влеченье

В душе невинной, молодой,

Не испытавшей обольщенья

Любви и радости земной.

Но кто соблазнам жизни трудной

Нуждою рано предан был,

Кто битву жизни безрассудной

Паденьем тяжким заключил,

Кто в искушениях разврата

Провел дни лучшие свои,

Тому трудна стезя возврата

На голос правды и любви…

Но ты, мой друг, мой ангел милый,

На мой призыв отозвалась:

Любви таинственною силой

Ты освятилась и спаслась.

И не забуду я мгновенья,

Как ты, прокляв свой прежний путь,

Полна и веры и смущенья,

Рыдая, пала мне на грудь…

9
ДОРОЖНАЯ ПЕСНЯ

Мчитесь, кони, ночью влажной,

Пой ‘Лучину’, мой ямщик:

Этой жалобы протяжной

Так понятен мне язык!..

Ты и я, все наши братья,

Наши лучшие друзья,

Все узнали, без изъятья,

То, что так крушит тебя.

Пой, ямщик, твоя кручина

И во мне волнует кровь:

Ведь и мне мою лучину

Облила водой свекровь.

А то как было в избушке

Хорошо она зажглась…

Бог простит моей старушке:

Тьма по сердцу ей пришлась.

Мчитесь, кони, ночью влажной,

Пой ‘Лучину’, мой ямщик:

Этой жалобы протяжной

Так понятен мне язык!..

10
БЕДНЯКУ

Горькой жалобой, речью тоскливой

Ты минуту отрады мне дал:

Я средь этой страны молчаливой

Уж и жалоб давно не слыхал.

Точно в ночь средь кладбища глухого,

Я могильною тишью объят,

Только тени страдальцев, без слова,

Предо мной на могилах стоят…

Ропот твой безотрадно-унылый

Был воскресная песнь для меня,

Точно, плача над свежей могилой,

Жизни вопль в ней услышал вдруг я.

11
ОЧАРОВАНИЕ

С душою мирной и спокойной

Гляжу на ясный божий мир

И нахожу порядок стройный,

Добра и правды светлый пир.

Нигде мой взор не примечает

Пороков, злобы, нищеты,

Весь мир в глазах моих сияет

В <венце> добра и красоты.

Все люди кажутся мне братья,

С прекрасной, любящей душой…

И я готов раскрыть объятья

Всему, что вижу пред собой…

Мне говорят, лечите зренье,

Очки советуют носить. Спасибо!

Что за утешенье

Себя мне счастия лишить!

12
НА СМЕРТЬ ОСОБЫ

С печальной вестью смерти новой

Газеты чопорной листок

Не будит горести суровой

В душе, исполненной тревог.

В каком-то радостном волненьи

Я каждый раз внимаю весть

О том, что в старом поколеньи

Еще успела жизнь отцвесть…

Чьей смерти прежде трепетал я,

Тех стариков уж нет давно,

Что в старом мире уважал я,

Дано все мной схоронено…

(Пируй же, смерть, в моей отчизне,

Все в ней отжившее рази,

И знамя новой, юной жизни

На грудах трупов водрузи!..)

— —

14
ПОЭТУ

Снова тучи сгустились на небе ночном,

Звезд и месяца свет помрачили.

Снова ветер завыл, загремел в небе гром,

И глаза все от страха закрыли.

Но не бойся: пронесся давно ураган,

И тяжелая ночь уж проходит.

Там, далеко, за морем, прорезав туман,

Лучезарное солнце восходит…

Яркий свет упадет и сквозь мрак густых туч

На глаза отягченных дремою,

И, людей разбудивши, живительный луч

Их поднимет на дело благое…

15
ТИХИЙ АНГЕЛ

Кипел меж нами спор ужасный,

И бурно речь гостей текла,

Когда ты к нам с улыбкой ясной,

С приветным взором подошла.

Вдруг спор замолк. Прервать молчанья

Никто как будто бы не смел,

Никто не сделал замечанья,

Что ‘тихий ангел пролетел’!

* * *

Еще недавно я неистовой сатирой

На целый мир безумно восставал

И звуком бешеным своей нестройной лиры

Надежды и восторг во многих пробуждал…

Но утомился я цепным, бесплодным лаем

И вздумал, цепь забыв, взглянуть на божий свет…

И новым чувством я теперь одушевляем:

В душе моей суровых звуков нет…

Я понял красоту!.. Душа полна любовью,

И места нет для ненависти в ней.

Мой стих запечатлен теперь не свежей кровью,

А разве тихою слезой любви моей.

Проклятий нет!.. Они звучали б несогласно

С речами милой, я ж согласья с ней ищу.

Проклятий нет: она добра так и прекрасна,

Что, рядом с ней, на зло смотреть я не хочу…

Проклятий нет… Но подождите, братья!..

Забывшись от любви, горя в ней, как в огне,

Прекрасную к груди своей стремлюсь прижать я…

Но — эти цепи видите ль на мне?..

Лишь только протяну я к ней мои объятья,

Как эти цепи страшно загремят…

Пугливо отбежит она… И вновь проклятья

На целый мир, как прежде, полетят.

Напрасно ты от ветреницы милой

Ответа ждешь на гордое письмо:

Она знакома с собственною силой,

Бессилье же твое сказалось ей само.

Поверь, твои отчаянные строки

Она с улыбкою небрежною прочтет

И жалобы твои, угрозы и упреки —

Спокойно все она перенесет.

Она увидит в них порыв любви несчастной,

Порыв отчаянья и ревности твоей

И будет ждать, когда, с любовью страстной,

За примиреньем сам ты явишься пред ней…

И ты придешь, с тоской своей влюбленной,

К ногам прекрасной робко ты падешь

И, ласковой ее улыбкой оживленный,

Забывши все, к груди ее прильнешь…

18
ПАМЯТИ ОТЦА

Благословен тот час печальный,

Когда ошибок детских мгла

Вслед колесницы погребальной

С души озлобленной сошла!

С тех пор <я в мертвом упованьи

Отрады жалкой не искал>

И безрассудному роптанью

Себя на жертву не давал,

<Не уловлял мечты туманной

И пред иконами святых

Мольбой смиренно-покаянной

Не опозорил чувств моих…>

Но без надежд и упований

Я гордо снес мою печаль

И, без наивных ожиданий

Смотря на жизненную даль,

На битву жизни вышел смело!..

И жизнь свободно потекла…

И делал я благое дело

Среди царюющего зла…

19
ДОРОГОЙ

Ночью по снежным сугробам иду я,

Холод все тело мне жмет и кует,

Ветер, мне в уши неистово дуя,

Снежною пылью лицо мне сечет.

На неразумную силу природы

Силюсь восстать я всей силой души:

Силюсь представить, под рев непогоды,

Свет, и тепло, и беседу в тиши.

Но застывает мечта и сознанье,

Движусь без мысли, как в сонном бреду,

Смутно лишь чуя тупое желанье —

Сладко заснуть, как до места дойду.

20
НАПРАСНО!

Помню, нянюшка старушка,

Умывая раз меня,

Так ворчала: ‘Ну, надолго ль?

Вот опять пойдет возня

На полу, в сору да в хламе,

Весь чумазый прибежишь…

Да пойдешь на солнце бегать, —

Цыганенком загоришь’.

Я молчал. Старушка стихла,

И потом уже, любя, —

‘Ну, уж пачкайся, — сказала, —

Грязь-то смою я с тебя.

Только шалостей не делай:

Тех не смоешь уж ничем…

Ручку вывихнешь аль сломишь,

Ножку вывернешь совсем,

Нос расквасишь, глаз засоришь,

Разобьешься — кровь пойдет.

А коль больно зашалишься —

Чорт и рожки прикует…

А дурачиться не будешь —

Подрастешь ты молодцом,

Всем возьмешь ты, мой красавчик, —

И дородством и лицом.

Всем господь тебя украсит,

Всех с ума собой сведешь,

И жену себе с приданым

И красавицу возьмешь’.

Я с доверьем слушал няню,

Я старалася не шалить,

Чтобы вырасти красавцем,

Чтобы с рожками не быть.

Но, хоть скромник и разумник,

Безобразен вырос я,

И лишь стоит мне жениться,

Рожки будут у меня…

21
РЕФЛЕКСИЯ

О ней и о своей любви

Я думал с грустью и боязнью.

Горела страсть в моей крови,

А совесть мне грозила казнью.

Не зная, чем мне кончить с ней,

Я проклинал свое безумье

И плакал о любви своей,

Полн малодушного раздумья.

Вдруг донеслися до меня,

Из-за перегородки тонкой,

И речи, полные огня,

И поцелуй, и хохот звонкий.

<Потом все стихло. Свет потух.

Лишь напряженное дыханье

Да шопот проникал в мой слух,

Да заглушённое лобзанье…>

Я знал их… Как я с ней, сошлись

Они случайно — по влеченью

Сердец, беспечно предались,

Без дум, без горя, наслажденью.

Счастливцы! В светлой их любви

Нет ни сомненья, ни боязни,

Их страсть — и в сердце и в крови,

И совесть не сулит им казни…

— —

Мы не можем сказать, с которого года своей жизни Добролюбов начал писать стихи, но знаем, что стихотворения, сейчас прочтенные нами, писаны до осени 1858 года. С конца 1858 года Николай Александрович стал писать стихотворения юмористические, он тогда вообще работал так много, что для лирических песен не оставалось у него времени, и, по всей вероятности, он уже не писал их, пока не перебрался за границу, в 1860 году. Таким образом, следующие четыре стихотворения должно отнести к 1860 и 1861 годам: писаны они частию за границей, частию на возвратном пути и частию уже опять в России, перед самой смертию. Мы прочтем их в том порядке, в котором они, по всей вероятности, написались. Следующая пьеса даст нам понятие о том, какие думы занимали Николая Александровича вдали от родины.

Нет, мне не мил и он, наш север величавый…

Тоски души моей и он не исцелит…

Не вылечусь я тем, что было мне отравой,

Покоя не найду, где мой челнок разбит.

Скучая и томясь бездействием тяжелым,

Один, для всех чужой, с уныньем молодым,

Брожу я, как мертвец, на празднике веселом,

У моря теплого, под небом голубым.

Брожу и думаю о родине далекой,

Стараясь милое припомнить что-нибудь…

Но нет… и там все то ж… все тот же одинокий,

Без милой спутницы, без светлой цели путь,

И там я чужд всему, и там ни с чем не связан,

Для сердца ничего родного нет и там…

Лишь выучил я там, что строго я обязан

Для блага родины страдать по пустякам,

Что уж таков у нас удел разумной жизни…

Страдаю я и здесь. Чего же мне искать

В моей нерадостной, неласковой отчизне?

Там нет моей любви, давно в могиле мать,

Никто там обо мне с любовью не вздыхает,

Никто не ждет меня с надеждой и тоской,

Никто, как ворочусь, меня не приласкает,

И не к кому на грудь усталой головой

Склониться мне в слезах отрадного свиданья.

Один, как прежде, там я буду прозябать…

Лишь светом и теплом и роскошью созданья

Не станет север мой мне нервы раздражать.

А вот пьеса, написанная на возвратном пути…

Необозримой, ровной степью

Поспешно я держу мой путь.

Зачем? Чтоб вновь короткой цепью

Там в тесный круг себя замкнуть!

Круг заколдованный! За мною

Он всюду следовал, как тень:

В Париж, блестящий суетою,

И в тишь швейцарских деревень.

В уездный русский город Ниццу,

По итальянским берегам,

И в мусульманскую столицу,

И по родным моим полям.

На корабле, средь океана,

Он от меня не отставал

И в высях горного тумана

Меня собою оцеплял…

К тому же периоду принадлежит следующая пьеса:

Еще работы в жизни много,

Работы честной и святой,

Еще тернистая дорога

Не залегла передо мной.

Еще пристрастьем ни единым

Своей судьбы я не связал

И сердца полным господином

Против соблазнов устоял,

Я ваш, друзья, — хочу быть вашим.

На труд и горе я готов,

Лишь бы начать в союзе нашем

Живое дело вместо слов.

Но если нет, — мое презренье

Меня далеко оттолкнет

От тех кружков, где словопренье

Опять права свои возьмет.

И сгибну ль я в тоске безумной,

Иль в мире с пошлостью людской, —

Все лучше, чем заняться шумной,

Надменно праздной болтовней.

Но знаю я < -- дорога наша

Уж пилигримов новых ждет,>

И не минет святая чаша

Всех, кто ее не оттолкнет.

Наконец, вот и еще предсмертное стихотворение Добролюбова — надо думать, последнее:

Пускай умру — печали мало,

Одно страшит мой ум больной:

Чтобы и смерть не разыграла

Обидной шутки над мной:

Боюсь, чтоб над холодным трупом

Не пролилось горячих слез,

Чтоб кто-нибудь в усердьи глупом

На гроб цветов мне не принес,

Чтоб бескорыстною толпою

За ним не шли мои друзья,

Чтоб под могильною землею

Не стал любви предметом я,

Чтоб все, чего желал так жадно

И так напрасно я живой,

Не улыбнулось мне отрадно

Над гробовой моей доской.

——

P. S. К этому, по возможности, полному собранию стихотворений Николая Александровича Добролюбова считаю не излишним присоединить для читателей ‘Современника’ следующие переводы его из Гейне:

ПЕСНИ ГЕЙНЕ

К груди твоей белоснежной

Я голову тихо прижал,

И — что тебя сердце волнует,

В биеньи его угадал…

Чу, в город вступают гусары,

Нам слышен их музыки звук.

И завтра меня ты покинешь,

Мой милый, прекрасный мой друг…

Пусть завтра меня ты покинешь,

Зато ты сегодня моя…

Сегодня в объятиях милой

Вдвойне хочу счастлив быть я.

От нас выступают гусары…

Я слышу их музыки звук

И с розовым, пышным букетом

К тебе прихожу я, мой друг.

Тут дикое было хозяйство,

Толпа и погром боевой…

И даже, мой друг, в твоем сердце

Большой был военный постой…

Бог весть, где она сокрылась,

Сумасбродная моя!

С сердцем рыскал, в дождь и слякоть,

Всюду по городу я.

Все трактиры я обегал

За беглянкою моей.

Тщетно грубых слуг трактирных

Все расспрашивал о ней.

Вдруг я вижу — мне кивает

С звонким смехом из окна.

Мог ли ж думать я, чтоб в этот

Пышный дом зашла она!..

У тебя есть алмазы и жемчуг,

Все, что люди привыкли искать, —

Да еще есть прелестные глазки…

Милый друг! Чего больше желать?..

Я на эти прелестные глазки

Выслал целую стройную рать

Звучных песен из жаркого сердца…

Милый друг! Чего больше желать?..

Эти чудные глазки на сердце

Наложили мне страсти печать,

Ими, друг мой, меня ты сгубила…

Милый друг! Чего больше желать?..

Будто в самом деле ты так рассердилась?

Будто совершенно ты переменилась?

Целому я свету жаловаться буду,

Что со мной ты, друг мой, обошлась так худо…

Миленькие губки! Можно ль, чтоб вы стали

Так неблагодарны, чтоб о том сказали

Вы дурное слово, кто в любви прекрасной

Вас во дни былые целовал так страстно?

Песни мои ядовиты:

Как же в них яду не быть?

Цвет моей жизни отравой

Ты облила мне, мой друг!..

Песни мои ядовиты:

Как же в них яду не быть?

Множество змей в моем сердце,

Да еще ты, милый друг!..

Живые чувства расцветают

И отцветают в свой черед,

И вновь цветут… и вянут снова…

И так до гроба все идет…

Я это знаю… Мыслью этой

Смущен мой мир, моя любовь,

И к сердцу, умному некстати,

Тревожно приливает кровь…

О, перестань, мое сердце, крушиться,

Сердце мое, примирися с судьбою!

С новой весною опять возвратится

Все, что зима унесла за собою.

И еще как тебе много осталось!

Сколько красот у природы и света!

Если б что милым тебе показалось,

Можешь ты все полюбить без запрета.

Как горестный Атлант, я должен мир носить:

Тот мир — тяжелый мир скорбей невыносимых.

Под тяжестью его нет сил мне больше жить,

Мне сердце рвет в груди от мук невыразимых.

Ты, сердце гордое, само хотело ты

Иль в счастьи быть, но в беспредельном счастьи,

Иль в горе беспредельном, — вот мечты

Твои исполнились: давно тебе несчастье…

10
ВОПРОС

Ночью над берегом дикого моря

Юноша грустный стоит,

Полон сомнений, с тоскою на сердце,

Так он волнам говорит:

‘О, разрешите мне жизни загадку,

Вечно тревожный и страшный вопрос!..

Сколько голов беспокойных томил он,

Сколько им муки принес!

Головы в иероглифных кидарах,

В черных беретах, в чалмах,

В пудре — и головы всякого рода

Бились над этим вопросом в слезах…

Кто же решит мне, что тайно от века?

В чем состоит существо человека?

Как он приходит? Куда он идет?

<Кто там вверху, над звездами живет?..>

Катятся волны с <их> шумом обычным,

Ветер несется и тучи несет,

Звезды мерцают в бесстрастьи холодном, —

Бедный безумец ответа все ждет.

В мраке жизненном когда-то

Чудный образ мне светил,

Но потуск тот светлый образ,

Мрак совсем меня покрыл.

Дети, ежели в потемках

Ужас чувствовать начнут,

Чтоб боязнь свою рассеять,

Песню громкую поют.

Так и я, ребенок глупый,

Я пою теперь впотьмах.

Песнь моя звучит уныло,

Но рассеян ей мой страх.

Подождите терпеливо:

Еще все из сердца рвется

Старой боли стон и живо

В новых песнях отдается.

Подождите, в жизни новой

Эхо боли расплывется, —

Из груди моей здоровой

Песнь весенняя польется.

Когда я вам вверял души моей мученья,

Вы молча слушали, с зевотой утомленья,

Но в звучном я их излил стихотворенье,

И вы рассыпались в хвалах и восхищеньи.

14
ЗИМНИЙ ВЕЧЕР

Милая девушка! Губки пурпурные,

Кроткие, светлые глазки лазурные…

Милый мой друг, дорогая, желанная!

Все о тебе моя мысль постоянная.

Длинен так вечер нам в зиму унылую.

Как бы хотел я с тобою быть, милая!

В комнатке тихой с тобой, друг пленительный,

Сидя, забыться в беседе живительной, —

Крепко к губам прижимать эту нежную,

Милую ручку твою белоснежную,

И на нее, эту ручку прекрасную,

Вылить в слезах всю тоску мою страстную…

Пусть на землю снег валится,

Вихрь крутит и буря злится,

Пусть стучит ко мне в окно…

Нужды нет, мне все равно:

Образ милой надо мною

Веет тихою весною…

Солнце уже поднялось над горами,

В стаде овечки звонками звучат…

Друг мой, овечка моя, мое солнце и радость, —

Как я еще раз взглянуть на тебя был бы рад!

С жадным томленьем гляжу я в окошко…

‘Друг мой! Прощай! Я иду от тебя!’

Нет, все, как прежде, опущены сторы…

Спит еще все… и во сне еще грежусь ей я…

Друг любезный! Ты влюбился…

Горе новое пришло… В голове твоей туманно,

А на сердце так светло…

Друг любезный! Ты влюбился,

Но не хочешь говорить…

Но я вижу — счастье сердца

Чрез жилет твой уж сквозит…

Стоял я в забытьи тяжелом,

В портрет ее взор мой вперил,

И милый мне образ, казалось,

Таинственно жизнь получил.

Чудесно-живая улыбка

Явилась у ней на губах,

И скорбные, скорбные слезы

Блистали в двух чудных глазах.

И сам я заплакал, и слезы

Катилися вдоль моих щек…

Я все не могу еще верить,

Чтоб я потерять тебя мог!..

Грустно вошел я в густую аллею,

Где мы с любезной обеты шептали:

Где ее слезы в то время упали,

Там из земли теперь выползли змеи.

Кастраты все бранили

Меня за песнь мою

И жалобно твердили,

Что грубо я пою.

И нежно все запели,

Их дисканты неслись…

И, как кристаллы, трели

Так тонко в них лились…

И пели о стремленьи

И сладости — любить…

И дамы в умиленьи

Все плакали навзрыд.

Теперь читателю известно все написанное и переведенное Добролюбовым стихами, — все, кроме нескольких пьес, которые могут явиться в печати только впоследствии. Напомним снова, что большая часть этих поэтических опытов писана тогда, когда автору не было еще и двадцати лет, и что многие пьесы напечатаны нами с черновых листков, ожидавших переработки и обделки. Может быть, мы лучше сделали бы, если б исключили пьесы, слишком несовершенные по форме: впечатление было бы цельнее, но зато ускользнули бы от читателя некоторые черты, характеризующие личность покойного. А мы именно желали бы дать читателю возможность как можно ближе узнать эту личность, после чего она уже сама собою запечатлелась бы в его сердце. С этой стороны нельзя не порадоваться появлению ‘Материалов для биографии Н. А. Добролюбова’ (см. эту же книжку ‘Современника’). Рекомендуем эти материалы читателям, рекомендуем их особенно тем, которые называли Добролюбова человеком без сердца, — да устыдятся! Что касается до нас, то мы во всю нашу жизнь не встречали русского юноши, столь чистого, бесстрашного духом, самоотверженного! Наше сожаление о нем не имеет границ и едва ли когда изгладится. Еще не было дня с его смерти, чтоб он не являлся нашему воображению, то умирающий, то уже мертвый, опускаемый в могилу нашими собственными руками. Мы ушли с этой могилы, но мысль наша осталась там и поминутно зовет нас туда и поминутно рисует нам один и тот же неотразимый образ…

Ты схоронен в морозы трескучие,

Жадный червь не коснулся тебя,

На лицо, через щели гробовые,

Проступить не успела вода.

Ты лежишь, как сейчас похороненный,

Только словно длинней и белей

Пальцы рук, на груди твоей сложенных,

Да сквозь землю проникнувшим инеем

Убелил твои кудри мороз,

Да следы наложили чуть видные

Поцелуи суровой зимы

На уста твои плотно сомкнутые

И на впалые очи твои…

2 янв. 1862 г.

Впервые опубликовано: С, 1862, No 1 (ценз. разр.— 2 января и 2 февраля 1862 г., вып. в свет — 8 февраля 1862 г.), отд. II, с. 323—348, без подписи. В оглавлении тома указано: ‘С примечаниями Н. Н.’, подпись расшифрована в объявлении ‘Современника’ о продлении подписки на 1862 г.: ‘Посмертные стихотворения Н. А. Добролюбова <...> с примечаниями Н. А. Некрасова’ (MB, 1862, 17 апреля, No 83, с. 666). Ср. сообщение сотрудника ‘Библиотеки для чтения’ о вечере, на котором выступал Некрасов с чтением стихов Добролюбова: ‘…г. Некрасов прочел стихотворения покойного вместе со своим предисловием к ним. Теперь стихи Добролюбова и предисловие Некрасова напечатаны в No 1 ‘Современника» (Н-ов. Современные поминки по друзьям.— БдЧ, 1862, No 3, с. 160). Включено в список произведений Некрасова в первом посмертном издании его стихотворений (Ст 1879, т. IV, с. CXLVIII).

В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. IX.

Автограф не найден.

Выступление Некрасова с чтением посмертных стихотворений Добролюбова состоялось 2 января 1862 г. в зале 1-й Петербургской гимназии на вечере бедных студентов. Свидетельство А. Я. Панаевой (Панаева, 303) о том, что в вечере принимал участие Чернышевский, не подтверждается другими мемуарными источниками, а также сообщениями газет и журналов (см. подробнее: ПСС, т. IX, с. 771—772).

С. 16. …с изданием его сочинений, к которому уже приступлено.— Речь идет о первом издании ‘Сочинений Добролюбова’ (т. 1—3. СПб., 1862).

С. 16. …с небольшим в четыре года…— Литературно-критическая деятельность Добролюбова продолжалась около пяти лет: его первая статья — о ‘Собеседнике любителей русского слова’ — появилась в 8-й кн. ‘Современника’ за 1856 г., последняя — ‘Политика’ — в 8-й кн. ‘Современника’ за 1861 г.

С. 17. …как говорится — в одном из его стихотворений, ‘не связал судьбы своей ни единым пристрастьем’.— Здесь и ниже — неточные цитаты из стихотворения Добролюбова ‘Еще работы в жизни много…’ (1861).

С. 17. …Для блага общего назначенный служить — цитата (неточная) из стихотворения ‘С тех пор как мать моя глаза свои смежила…’ (1861).

С. 18. Смерть, разумеется, не подождала. Такова уже судьба русского народа: неживучи его лучшие деятели…— Стихотворение ‘О погоди еще, желанная, святая’ обращено не к смерти, а к революции, о чем в публичном выступлении, разумеется, невозможно было говорить. Эта мысль не раз звучала в стихах Некрасова о лучших деятелях России. Ср. в стихотворении ‘Не рыдай так безумно над ним’ (1868):

Русский гений издавна венчает

Тех, которые мало живут,

О которых народ замечает:

‘У счастливого недруги мрут,

У несчастного друг умирает…’

(наст. изд., т. III, с. 61)

См. также стихотворения ‘Еще скончался честный человек’ (1855), ‘На смерть Шевченко’ (1861), стихи о Грановском в ‘Сценах из лирической комедии ‘Медвежья охота» (1866—1867) (см.: наст. изд., т. III, с. 20—21). Ср. о нем же в письме Некрасова к В. П. Боткину от 8 октября 1855 г. и в ‘Заметках о журналах за октябрь 1855 года’ (см.: наст. изд., т. XI, кн. 2, с. 185—186). См. также рецензию на брошюру о Дорджи Банзарове (там же, кн. 1, с. 140).

С. 18. …я говорю здесь не о стихотворениях юмористических, которые Добролюбов помещал в ‘Свистке’…— Сатирическое приложение к ‘Современнику’ ‘Свисток’ создавалось Некрасовым и Добролюбовым совместно: в некоторых фельетонах стихи Добролюбова дополнялись и комментировались прозой Некрасова.

С. 18. Мы выбрали десять пьес, лучшие четыре в печать тогда не попали, а шесть помещены в ‘Современнике’ 1858 года…— В ‘Современнике’ (1858, No 9) под псевдонимом ‘Волгин’ были опубликованы: ‘Приятное воспоминание’, ‘Дорогой’, ‘Блаженство неведения’, ‘Сила слова’, ‘Напрасно!’ и ‘Пала ты, как травка полевая…’. Цензура запретила не 4, а 5 стихотворений, и, следовательно, всего отобрано было Некрасовым не 10, а 11 стихотворений. Это видно из письма Добролюбова Н. И. Бордюгову от 13 сентября 1858 г.: ‘Скажи мне, как тебе понравятся стихи Волгина в этой книжке? Пять из них, которые получше, не пропустила цензура…’ (Добролюбов, т. 9, с. 327).

С. 18. Приступаю к чтению самих стихотворений:…— Стихотворения Добролюбова печатаются в том виде, как они были опубликованы Некрасовым, так как ряд изменений текста Добролюбова восходит, по-видимому, к некрасовской правке, не всегда цензурного характера. Строки, исключенные из журнального текста по цензурным причинам, даются в редакторских скобках. Сверенный по рукописям Добролюбова текст этих стихотворений, свободный от правки Некрасова, см.: Добролюбов, т. 8. Какие стихотворения были целиком запрещены цензурой (вместо них остались только номера), неизвестно. Ниже приводятся некоторые разночтения между некрасовским и основным текстом стихотворений Добролюбова (указаны А. Я. Максимовичем, см.: ПСС, т. IX, с. 772—773).

С. 22. Я средь этой страны молчаливой.— У Добролюбова: ‘Я в отчизне моей терпеливой’ (Добролюбов, т. 8, с. 65).

С. 23. Спасибо! Что за утешенье, / Себя мне счастия лишить! — У Добролюбова:

Но я молю, напротив, бога, Чтоб дал весь век мне так прожить. (Там же, с. 54)

С. 24. Никто не сделал замечанья, / Что ‘тихий ангел пролетел’! — У Добролюбова:

И думал я в очарованьи:

‘Здесь тихий ангел пролетел!’

(Там же, с. 50)

С. 27. …пока не перебрался за границу, в 1860 году.— В середине мая 1860 г. по совету врачей и настоянию тпэузей, в частности Некрасова, Добролюбов отправляется для лечения в Италию, вернулся в июле 1861 г.

С. 30. Тщетно грубых слуг трактирных / Все расспрашивал о ней.— У Добролюбова:

И расспрашивал напрасно

Грубых кельнеров о ней.

(Там же, с. 90)

С. 34. В портрет ее взор мой вперил.— У Добролюбова: ‘В портрет ее взор устремил’ (там же, с. 95).

С. 34. …читателю известно все ~ все, кроме нескольких пьес, которые могут явиться в печати только впоследствии.— Речь идет о стихотворениях, которые не могли быть напечатаны по цензурным причинам (‘На 50-летний юбилей его превосходительства Н. И. Греча’, ‘Любовь и братство нас собрали…’, ‘Дума при гробе Оленина’, ‘Ода на смерть Николая I’ и др.).

С. 35. С этой стороны нельзя не порадоваться появлению ‘Материалов для биографии Н. А. Добролюбова’ (см. эту же книжку ‘Современника’).— Название статьи Н. Г. Чернышевского, представлявшей собой начало задуманного им большого одноименного труда, работа над которым была прервана его арестом, после каторги он успел завершить первый том, изданный посмертно (М., 1890).

С. 35. Ты схоронен в морозы трескучие.— Стихотворение Некрасова ’20 ноября, 1861 года’, напечатанное здесь без первых четырех строк:

Я покинул кладбище унылое,

Но я мысль мою там позабыл, —

Под землею в гробу приютилася

И глядит на тебя, мертвый друг!

(Наст. изд., т. II, с. 125).

ПОСМЕРТНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ Н. А. ДОБРОЛЮБОВА

10БЕДНЯКУ

КОММЕНТАРИИ

Читайте также:

10
БЕДНЯКУ