Последний русский актёр [*]
Последний русский актёр [*]
Последний русский актёр, Дорошевич Влас Михайлович, Год: 1910
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В. М. Дорошевич
[*] — ‘День первого русского актёра’ есть очевидно, день Ф. И. Волкова, т. е. 150-летний юбилей его. До революции ежегодно праздновался также ‘День русского актёра’, установленный Театр. Обществом и приуроченный к великопостному сезону. А. К.
Сегодня, в день первого русского актёра, любопытно набросать силуэт:
— Последнего русского актёра.
Новорождённого.
Ему 20 лет. Прекрасный возраст!
У него длинные белокурые волосы, закрывающие уши, как у танцовщицы Клео де Мерод. И ‘уайльдовское лицо’.
Ещё несколько лет тому назад это возбуждало любопытство.
Теперь примелькалось:
— Слишком много носят.
Слишком много ‘Уайльдов’!
Всё, что было до него, он признаёт:
— Никуда не годным.
Пьесы, постановки, игру.
Авторов, режиссёров, актёров.
Будет стремиться:
— Внести что-то новое.
Необходимо ненавидеть старое.
Иначе не захочешь новизны.
Он глубочайше уверен, что:
— Театр переживает кризис.
— Театр гибнет.
Он добавляет:
— Театр, как таковой.
Хотя, при чём тут ‘как таковой’, — неизвестно.
Так умнее!
Он особенно любит говорить о театре.
Больше даже говорит о театре, чем играет.
И говорит не в каких-нибудь трактирчиках, как прежде.
А на разных ‘вторниках’, ‘средах’, ‘четвергах’, ‘пятницах’, ‘субботах’, ‘воскресеньях’, ‘понедельниках’.
В Политехническом музее, в других местах, где собираются люди, которым решительно:
— Не на что убить время.
Послушать его:
— Театр гибнет.
Театр уже погиб.
И это заставляет с большей надеждой взирать на него.
— Может быть, он спасёт?
К прежнему актёрскому быту, протекавшему не в аудиториях и музеях, он относится с брезгливой улыбкой:
— Пьяный, безграмотный народ.
Он терпеть не может того, что существует:
— Старьё, которым завалены казённые сцены.
— Жалких ремесленников, которые играют на частных, чтоб не сдохнуть с голода!
Это прекрасно.
Будьте всегда недовольны существующим.
Недовольство, это — самое плодотворное состояние человеческой души.
Недовольство, это — беременность ума.
О старых актёрах он слушает со снисходительной улыбкой.
О старом театре тоже.
— Такова была публика. Она ходила в театр смотреться в зеркало. И довольствовалась зеркалами, которые её уродовали. Как кухарка, лучших не видевшая.
О старых ‘великих’ он слушает, пожимая плечами:
— Д-да. Для своего времени, для тех требований это, вероятно, было удовлетворительно.
Он, собственно, желал бы, чтобы всё это старое:
— Поскорей передохло.
Немножко каннибальски.
Но естественно.
Человечество делится, говорят, на два борющихся лагеря:
— Мужчин и женщин.
Каждый лагерь делится на два враждующих стана:
— Стариков и молодых.
Молодёжь не может не ненавидеть стариков.
Старики мешают ей жить:
— По-новому.
Если бы все старше 40 лет в один, действительно, прекрасный день сразу умерли, свет сделал бы скачок вперёд на 3 столетия.
Новый актёр клянётся Коммиссаржевской, которой никогда не видел, бредит Гордоном Крэгом, о котором знает мало, и Максом Рейнхардтом, о котором, собственно, ничего не знает.
Он поклоняется:
— Режиссёру.
Этакому умилённому режиссёру, которых развелось теперь больше, чем актёров.
Который с особой сладостью, — словно в него положили 4 куска сахару, — рассказывает свои:
— Настроения и переживания.
— Когда Константин Сергеевич (г. Станиславский) почесал левую бровь и сказал: ‘М-да-с!’, это, знаете, было откровение… Откровение, говорю вам…
— Но в чём же откровение?
— Это, знаете, трудно выразить… Это настроение… переживание… открылись возможности… этакие достижения…
— Ей-богу, ничего не понимаю!
— Очень о вас жалею! А мы поняли!
Старый актёр с режиссёром был на ножах.
— Не учи!
Новый считает шиком ‘смотреть на себя, как на глину’.
— Лепите!
Это скверно.
Очень старо, но страшно умно:
— Не сотвори себе кумира!
Никаких кумиров!
Лёжа ниц, не двинешься вперёд.
Куда, однако, вперёд?
Новый актёр говорит:
— Публика ищет теперь в театре новых эмоций.
Но каких?
Не говорит.
Или секрет. Или не знает.
А откуда-то из глубины ‘прёт’, побеждает, вновь захватывает, заинтересовывает публику:
— Старый репертуар.
Настроения… переживания… достижения… скрытые возможности…
Всё это интересует только гимназистов, ходящих по контрамаркам.
Всё это, вероятно, хорошие вещи.
Но их:
— Делать не умеют!
В искусстве важно не только:
— Что?
Одинаково, если не больше, важно:
— Как?
Кто же этот новорождённый, последний господин сцены с причёской Клео де Мерод и уайльдовским лицом?
Действительно:
— Революционер?
Или только:
— Неуважай-Корыто?
Источник: Дорошевич В. М. Старая театральная Москва. — Пг.: Петроград, 1923. — С. 141.
Оригинал здесь: Викитека.
OCR, подготовка текста — Евгений Зеленко, декабрь 2009 г.