СОЧИНЕНІЯ
П. И. ЯКУШКИНА
Изданіе Вл. Михневича.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1884.
B. О. Португаловъ.
(Послдній этапъ Якушкина).
Последний этап Якушкина, Португалов Вениамин Осипович, Год: 1884
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Естествоиспытатели и вообще люди науки давнымъ давно убдились, что нтъ въ природ двухъ капель воды, совершенно одинаковыхъ во всхъ отношеніяхъ. Тмъ паче это можно думать о двухъ людяхъ. Еще мене мыслимо такое сходство при сравненіи двухъ народовъ, особенно такихъ крупныхъ, какъ русскій народъ и его западно-европейскіе сосди. Несомннно, слдовательно, что не только каждый отдльный человкъ, но вообще всякое живое существо иметъ свои отличительныя особенности.
Сколько бы ни спорили наши ‘самобытники’ съ представителями ‘гнилаго запада’, но въ сущности и т и другіе согласятся, что русскій народъ, эта стомилліонная каша людей, иметъ свои несомннныя особенности, отличающія ее отъ всхъ остальныхъ народностей. Да, собственно говоря, противъ этого никто не сталъ бы спорить, еслибы эти особенности наши ‘самобытники’ не возводили въ идеалъ, которому обязаны поклоняться вс народы земли, еслибы они не требовали, чтобы вс народы усвоили себ эти особенности, и наконецъ, еслибы не утверждали, что только эти особенности хороши и явятся спасеніемъ человчества, а особенности всхъ остальныхъ народовъ ужь такъ-таки никуда не годятся.
Ошибаются и т, которые полагаютъ, что наши славянофилы первые открыли Америку и первые узнали истинныя особенности русскаго народа. Совсмъ нтъ. Сентиментальная теорія, приписывавшая ‘самобытность’ обособленную и исключительную русскому народу, дйствительно принадлежитъ славянофиламъ, но серьезное изученіе особенности русскаго народа и та врная оцнка есть достояніе позднйшаго времени, особой категоріи изслдователей, дйствительно, на самомъ дл, а не сантиментально преданныхъ интересамъ народа. Знакомство съ работами этихъ изслдователей внушаетъ самое глубокое и непритворное уваженіе къ нимъ. Самая работа яхъ общаетъ въ будущемъ несомннно плодотворные результаты.
Въ числу особенностей русскаго народа, какъ намъ кажется, слдуетъ отнести способность отршиться отъ традицій, отъ установившихся предвзятыхъ взглядовъ. Съ необычайною легкостью русскій человкъ, вообще, и русскій простолюдинъ, въ особенности, отворачивается отъ взглядовъ и ученій цлой жизни, воспитанныхъ въ немъ въ теченіи многихъ лтъ. Недавно намъ привелось быть свидтелемъ такой сцены: въ обширномъ кругу интеллигентныхъ людей, за круглымъ столомъ, впереди всхъ сидлъ простой русскій крестьянинъ Зосима, въ засаленномъ полушубк, и излагалъ предъ нами свое религіозное міровоззрніе, въ основу котораго онъ ставилъ на первомъ план пророчества. Вс наши доводы и возраженія онъ разбивалъ безпощадной логикой, вооруженной своего рода скептицизмомъ, коего девизомъ онъ избралъ часто повторяемое имъ изрченіе: ‘всякъ человкъ — ложь есть’. Неподкупный критическій умъ давалъ Зосим возможность тщательно анализироватъ всякія отвлеченныя понятія и искать для нихъ реальной почвы. Онъ намъ показался гигантомъ мысли, выросъ въ нашихъ глазахъ выше всхъ окружавшихъ его интеллигентовъ на этомъ вечер. Извстно, какъ много хламу и предвзятыхъ взглядовъ накопилось въ нашихъ даже точныхъ наукахъ.— Что, подумали мы, станется со всми этіми гипотезами и лжетеоріями въ наук, когда въ ней поселится въ будущемъ какой-нибудь Зосима, съ своимъ неподкупнымъ, безпощаднымъ критическимъ анализомъ? Какую пертурбацію произведетъ онъ въ ея хаотическомъ столпотвореніи!.. Но онъ наврное очиститъ ее отъ гнетущей ее массы заблужденій…— Намъ возражали, что Зосима — мужикъ, а не какой-нибудь Лютеръ.— Врно, но позвольте, скажите пожалуйста, въ день появленія всхъ этихъ Лютеровъ, кто предвидлъ въ нихъ Лютеровъ? Вдь Лютерами они стали лишь впослдствіи, въ теченіи или даже въ конц своей дятельности, и съ самаго начала ни они сами, ни окружающіе ихъ не предугадывали въ нихъ ни Лютеровъ, ни реформаторовъ, ни выдающихся личностей вообще. Значитъ, заблуждаемся мы, требующіе, чтобъ каждый Зосима предсталъ предъ нами не иначе, какъ въ образ Лютера, въ образ уже признаннаго реформатора, и тогда мы предъ нимъ поклонимся. Правъ, значитъ, Зосима, недовольный окружающей его тьмою и ложью, и ищущій свта и правды прежде всего и во что бы то ни стало!.. Зосима значитъ прежде всего то, что называеуся такъ мтко на Руси — ‘цльная натура’, неиспорченная воспитаніемъ и цивилизаціей. ‘Цльная натура’, дйствительно, рдкое, исключительное явленіе, ‘цльная натура’ нердко вноситъ собою что-то новое въ рутину жизни, и обновляетъ ее и видоизмняетъ ея направленіе и теченіе.
Такой ‘цльной натурой’ безспорно былъ и Павелъ Ивановичъ Якушкинь!
Строй русской жизни длаетъ нарожденіе ‘цльныхъ натуръ’ явленіемъ въ высшей степени цннымъ и полезнымъ. Недостатокъ свободы слова, отсутствіе общественнаго мннія и общественныхъ учрежденій, могущихъ двигать общественную жизнь, полный застой мысли и крайняя вялость общественной дятельности, — все это вмст взятое, ставитъ ‘цльныя натуры’ въ исключительныя условія и придаетъ имъ особенно цнное значеніе.
Трудно ршить, что, при существующемъ стро русской жизни, важне и цнне: люди чистой науки для науки или люди науки для жизни, публицисты и общественные дятели? Намъ кажется, что, не умаляя ни на волосъ значеніе первыхъ, вторые стоятъ значительно выше.
Мы живемъ въ стран съ весьма исключительными особенностями. Въ этой стран человку, получившему высшее образованіе, очень легко сдлаться боле или мене значительной спицей въ колесниц, пріобрсти (какими бы то ни было путями — все равно) весьма солидное положеніе, запастись весьма изряднымъ обезпеченнымъ капиталомъ, украсить свою беззаботную и далеко не хитрую службу множествомъ отличій и ранговъ. Все это очень и очень удобно и легко при извстномъ отношеніи къ окружающимъ условіямъ и къ существующему строю. Но несравненно трудне стать въ противорчіе съ этимъ строемъ, не искать мірскихъ благъ, какъ вознагражденія за ‘извстныя’ заслуги, отршиться отъ принятыхъ формъ общественнаго положенія и искать удовлетворенія своей души въ чемъ-то иномъ. Всю жизнь оставаться честнымъ человкомъ и не увлекаться страстью къ нажив, не эксплоатировать чужаго труда и проводить въ жизнь опредленные и извстные принципы, при извстномъ стро, — это положительно подвигъ, тмъ боле, что со всхъ сторонъ соблазнъ и даже поощреніе идти инымъ путемъ.
Нужно еще замтить, что большинство нашей общественной интеллигенціи не отличается воспитаніемъ общественной доблести и общественныхъ характеровъ: большинство проявляетъ какую-то робость, поражающую своею безпричинностью, эта робость большею частью сводится на преобладаніе интересовъ ‘шкурнаго вопроса’ и выражается страхомъ за обезпеченное свое положеніе. ‘Цльныя натуры’ не боятся утраты пріобртенныхъ благъ и завоеваннаго положенія, цльнымь натурамъ, признаться, и терять-то нечего… Оттого ‘цльныя натуры’ не страдаютъ отъ страха за свою шкуру и не бросаются въ глаза своею робостью. Они идутъ смло къ задуманной цли ими самими проложенными путями, не сворачивая въ сторону, и безъ всякихъ компромиссовъ съ совстью. Имъ не нужно лавровъ, они не ждутъ награды и поощренія, сама работа ихъ питаетъ, поддерживаетъ, облагораживаетъ и держитъ на высот призванія.
Кажется, что таковы отличительныя черты истинныхъ народниковъ, людей, исключительно преданныхъ интересамъ народа, какъ ихъ понимаетъ самъ народъ, а не т мнимые ‘народники’, которые навязиваютъ ему кабинетные вымыслы…
Въ конц 60-хъ и въ начал семидесятыхъ годовъ въ Россіи жилось, вообще, довольно сносно. Каждый, въ отведенной ему сфер, зналъ, что ему слдуетъ длать, чтобы считаться на своемъ мст. Лучшіе люди стремились впередъ и выдвигали на первый планъ свои добрые инстинкты, припрятавъ дурные…
Въ Самар особенно какъ-то жилось спокойно и уютно. Тогдашній губернаторь Григорій Сергевичъ Аксаковъ — безукоризненной честности баринъ — считалъ своимъ point d’hoimeur’омъ не мшать выборнымъ учрежденіямъ развиваться… Въ Самар почти при каждомъ учрежденіи была группа людей мыслящихъ и въ высшей степени гуманныхъ. При губернской самарской больниц (земской) старшимъ врачемъ состоялъ докторъ Кулаевскій — свтлая, честная, гуманная личность, чуть не идеалъ благородныхъ стремленій.
Однажды, осенью, въ конц сентября 1871 г., въ дождливые скучные сумерки прислуга докладываетъ мн, что пришелъ кто-то, не то баринъ, не то изъ мужиковъ. Встртивъ нежданнаго гостя, легко было догадаться, въ чемъ вся суть, когда поститель назвалъ свое знаменитое имя: Павелъ Ивановичъ Якушкинъ! Нсколько минуть спустя, это ужь былъ не гость, а дорогой членъ семьи, запросто, въ интимной бесд сообщившій причину своего внезапнаго появленія.
Павелъ Ивановичъ былъ въ русскомъ костюм, съ ситцевымъ клтчатымъ носовымъ платкомъ въ карман. Впечатлніе ‘мужичка’ нсколько портило то, что онъ носилъ очки. Въ карман у него постоянно была бутылочка съ веселящимъ сердце снадобьемъ, и онъ очень много курилъ. Въ немногихъ словахъ П. И. объяснилъ намъ, что онъ, самъ не зная за что, долго проживалъ въ Красномъ Яру астраханской губерніи, въ данную-же минуту ему позволили перехать въ одинъ изъ уздныхъ городовъ самарской губерніи. По прибытіи въ Самару, губернаторъ Аксаковъ тотчасъ же хотлъ его выслать въ одинъ изъ уздныхъ городовъ, въ какую-нибудь трущобу. Нужно было устроять такъ, чтобы П. И. поступилъ въ больницу, чтобъ болзнь его не скоро прошла и — онъ могъ отдохнуть нсколько въ Самар, гд все-же было больше гуманныхъ людей и легче жилось, чмъ гд нибудь въ уздномъ городишк. 4 октября Павелъ Ивановичъ поступилъ въ больницу въ мое отдленіе. Онъ на это имлъ неотъемлемое право уже потому, что организмъ его былъ совершенно расшатанъ. Онъ постоянно страдалъ сердцебіеніемъ, удушьемъ, часто и сильно кашлялъ, а безсонница и нравственныя терзанія иногда доводили его до гибельнихъ злоупотребленій спиртными напитками. Въ больниц онъ пользовался исключительными привилегіями и полной свободой (?). Это значить, что, оправившись нсколько отъ болзни, онъ могъ выходить куда угодно и вообще смотрть на больничную койку, какъ на временную квартиру, которой необходимость заставляла держаться, въ противномъ случа, полиція грозала выслать куда нибудь въ уздъ.
Вн больницы Павелъ Ивановичъ близко сошелся и очень полюбилъ извстнаго драматическаго актера, Модеста Ивановича Писарева. Онъ также часто посщалъ г. Андреевскаго, теперешняго редактора ‘Зари’. Нердко вся эта компанія сходилась и проводила время въ литературномъ собесдованіи. Была у насъ одна знакомая двица, дочь крестьянина, дочь народа, съ киргизскимъ обличьемъ. Она очень хорошо пла русскія народныя псенки, и Павелъ Ивановичъ очень любилъ уссться у рояля и вмст съ нею пть:
Мы и пть будемъ и играть будемъ,
А смерть придетъ, помирать будемъ!
Нердко Пав. Ив. любилъ разсказывать эпизоды изъ своихъ похожденій. Изъ нихъ мы поняли, что въ его похожденіяхъ, Боже упаси, ршительно не было никакой политической подкладки… Вс его хожденія въ народъ имли чисто литературныя цли и отчасти этнографическія: изученіе нравовъ, обычаевъ, знакомство съ міровоззрніями народа.
Думаю, что не впаду въ преувеличеніе, если скажу, что Павелъ Ивановичъ первый понялъ необходимсъость узнать, что желаетъ собственно народъ самъ и что желаютъ за него другіе? Въ этомъ вся его заслуга! Онъ, какъ Колумбъ, первый открывшій Америку, — первый проложилъ путь въ народъ для тщательнаго его изученія и ознакомленія съ его завтными думами. Въ этомъ отношеніи пальма первенства безспорно принадлежитъ ему и онъ по праву можетъ считаться родоначальникомъ настоящихъ народниковъ.
Во все время пребыванія П. И. въ Самар, онъ никогда ничего опредленнаго не высказывалъ относительно себя лично. Были-ли у него какія-нибудь надежды, желалъ-ли онъ чего нибудь инаго, лучшаго, ждалъ-ли онъ какихъ-нибудь перемнъ въ жизни, — ршительно ничего сказать не могу. Кажется, что онъ жилъ, какъ говорятъ малороссы: ‘абы день до вечера’. Повидимому, онъ былъ очень радъ, что вырвался изъ могилы, именуемой Краснымъ Яромъ, и до того былъ доволенъ этимъ воскресеньемъ, что не желалъ ничего лучшаго, — только бы ему не мшали хоть тутъ спокойно доживать свой вкъ. Литература — одна литература была, дйствительно, его храмъ, его святая святыхъ. Но онъ любилъ только литературу для народа и отъ народа, и всякая иная ему казалась дребеденью… Былъ у него одинъ богъ — народъ. Ему онъ врилъ, ему поклонялся, и этотъ богъ земли русской былъ, по его мннію, недосягаемо великь. Едва-ли мыслимо иначе любить народъ, какъ любилъ его П. И. Якушкинъ, какъ любилъ онъ вс его хорошія и дурныя особенности.
Мы не видли человка въ жизни, настолько чуждаго суетности, настолько чуждаго стремленія къ личному счастью, заботливости о пріобртеніи личнаго благосостоянія, какимъ всегда предъ нами являлся Якушкинъ. Человкъ чистой идеи и — больше ничего: достойный прототипъ всхъ истинныхъ народниковъ!
За все время кратковременнаго пребыванія въ Самар, жизнь Павла Ивановича замыкалась больницей и двумя тремя знакомыми. Никуда онъ не ходилъ, ничмъ особенно не интересовался: онъ не былъ въ своей сфер, среди любимой имъ стихіи — среди народа.
Вскор по вступленіи въ больницу, Павелъ Иванов. настолько оправился, что сталъ выходить въ своемъ обычномъ и оригинальномъ костюм.
Въ конц ноября онъ заразился въ больниц возвратной горячкой и заболлъ довольно серьезно. Хотя онъ перенесъ эту болзнь, но организмъ его на столько былъ истощенъ, что уже не могъ оправиться вполн, сталъ все больше и больше хирть и умеръ отъ истощенія. Мы ршились вскрыть его и вотъ что, между прочимъ, оказалось: По снятіи мозговыхъ оболочекъ, обнаружился студенистый эскудатъ и потемнніе паутинной оболочки — ясные слды хроническаго воспалительнаго состоянія мозга. По разрз мозга, мстами замтно было жировое перерожденіе. Сердце было покрыто толстымъ слоемъ жира, а самое сердце вялое, дряблое, мстами претерпло жировое перерожденіе, легкія боле всего были повреждены: они были изъдены гнойничками — кавернами. Печень, селезенка и почки — вс жировой дегенераціи. Словомъ организмъ представлялъ характеристическіе признаки глубокого пораженія отъ хронически дйствовавшей причины. Какъ только разнеслась молва, что Павелъ Ивановичъ умеръ, тотчасъ нашлось нсколько добрыхъ людей, пожелавшихъ отдать послдній долгъ усопшему и — онъ былъ погребенъ съ рдкими въ провинціи заявленіями сочувствія и уваженія. Въ первый разъ въ Самар хоронили частнаго человка съ музыкой. Но мы хоронили Якушкина.
Павелъ Ивановичъ быль рдкая, исключительная личность, что называется ‘цльная натура’. Ему безспорно принадлежитъ починъ въ дл изученія быта народа въ народ же. Всю свою жизнь онъ оставался неизмнно вренъ себ и умеръ на 52 году своего безупречнаго служенія русскому народу. Онъ жилъ жизнью народа, страдалъ русскимъ народнымъ недугомъ, прохворалъ народной русской болзнью — голоднымъ тифонъ, и умеръ на больничной народной койк среди безпомощнаго бднаго русскаго люда… Никогда мы отъ него не слыхали ни одного слова ропота, какъ будто все случилось такъ, какъ тому и слдовало быть. И умеръ онъ, не оставивъ по себ ни гроша. Онъ все молилъ судьбу дотянутъ до полученія денегъ изъ редакціи ‘Отечественныхъ Записокъ’, чтобы быть погребеннымъ на свои трудовыя деньги. И дйствительно, въ день его погребенія было получено на его имя изъ помянутой редакціи нсколько рублей за его литературные труды.
— Припоминая все мое прошлое, — сказалъ предъ смертью Павелъ Ивановичъ, — я ни въ чемъ не могу упрекнуть себя!
Не всякому суждено отправиться на тотъ свтъ съ такой чистой совстью и съ такимъ спокойствіемъ за все свое прошлое. Намъ остается лишь завидовать такой счастливой дол и пожелать, чтобъ свтлый образъ этого хорошаго человка не затерялся въ пучин забвенія и вчно жилъ-бы предъ глазами подростающихъ поколній.