Последние дни Фердинанда Лассаля, Лассаль Фердинанд, Год: 1888 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 34 минут(ы)

Послдніе дни Фердинанда Лассаля.

Въ недавно появившейся книжк Lassalles Leiden {Berlin. Verlag von Paul Henig.} имется нсколько писемъ, написанныхъ Лассалемъ въ послдніе дни его жизни. Все, что намъ было до сихъ поръ извстно объ этой замчательной личности, носило, такъ или иначе, общественный характеръ. При одномъ имени Лассаля въ памяти живо воскресаетъ не имющая себ равной дятельность его въ шестидесятыхъ годахъ, оставившая глубокіе слды до нашихъ рей, неутомимое преслдованіе великой идеи, которую поставилъ цлью своей жизни блестящій, талантливый мыслитель, съумвшій создать крупныя работы въ самыхъ разнообразныхъ областяхъ человческаго знанія, крупная, цльная натура, умвшая все побждать и завоевывать своими личными усиліями, что удается одному изъ милліоновъ. Онъ усплъ всего лишь въ нсколько лтъ сдлаться вождемъ нмецкихъ рабочихъ, создать изъ ничего вліятельную рабочую партію, распространить свои идеи среди рабочихъ всхъ уголковъ Германіи.

Трудно указать кого-нибудь, кто въ такое короткое время совершилъ бы такъ много, такъ сильно повліялъ на общественное мнніе, на цли и стремленія рабочихъ, на оживленіе по логической жизни Германіи. Его рчи изобличаютъ одного изъ величайшихъ ораторовъ, какихъ зналъ міръ, по основательности, по знакомству съ дломъ, по глубин мысли, по оригинальности воззрній, по широт замысла и по блестящимъ достоинствамъ изложенія он рзко отличаются отъ рчей политическаго характера вообще. Правда, Лассаль не всегда съ одинаковою основательностью приступалъ къ отдльнымъ вопросамъ, рдко сохранялъ научное безпристрастіе, но рчи его преслдовали не научныя, а политическія цли. Основательный знатокъ философіи, онъ посвятилъ нсколько лтъ юриспруденціи и затмъ уже съ обширною эрудиціей, какая рдко встрчается даже въ Германіи, приступилъ къ политической дятельности. Какъ экономистъ, онъ не былъ оригиналенъ, въ лучшихъ своихъ произведеніяхъ политико-экономическаго содержанія онъ слдовалъ Марксу и Родбертусу. Въ и труд, самомъ обширномъ произведеніи экономическаго содержанія, онъ построилъ свои основныя положенія на работ Маркса Zur Kritik der politischen Oekonomie и заимствовалъ у него даже терминологію, въ практическомъ его предложеніи открыть рабочія ассоціаціи съ субсидіей отъ правительства не трудно усмотрть луиблановскія мастерскія, а въ нкоторыхъ отдльныхъ работахъ онъ самъ не скрываетъ того вліянія, какое на него имли сочиненія Родбертуса. Особенно интересна въ этомъ отношеніи его переписка съ Родбертусомъ, изданная нсколько лтъ тому назадъ Адольфомъ Вагнеромъ. Въ ней бросается въ глаза несамостоятельность Лассаля во многихъ вопросахъ политической экономіи, глубокое уваженіе его къ Родбертусу, какъ къ учителю, и настроеніе его въ т минуты, когда ему нужна была опора ученаго міра. Если въ рчахъ своихъ онъ не указывалъ иногда источниковъ, то это длалось не потому, чтобы онъ желалъ выдавать чужія ученія за свои собственныя, а потому, что для публики, предъ которою произносились рчи, важно было то, что ей говорилось, а не то, кто первый высказалъ ту или другую идею. Во всякомъ случа, въ этихъ рчахъ и въ экономическихъ статьяхъ Лассалю принадлежитъ много такого, чего онъ не могъ ни отъ кого заимствовать. Если Лассаль не можетъ быть признанъ первокласснымъ, самостоятельнымъ экономистомъ, это не измняетъ ни того уваженія, которымъ онъ, по справедливости, пользовался, ни удивленія предъ его выдающимся талантомъ, предъ обширностью эрудиціи, глубиною мысли, предъ силою его рчи, предъ его желзною энергіей. Даже письма его къ горячо любимой двушк, Софіи, и особенно Исповдь всецло проникнуты тми общественными идеалами, за которые онъ боролся всю жизнь. Письма эти были напечатаны въ Встник Европы и не только не ослабили впечатлнія, производимаго личностью Лассаля, но еще больше приковали къ нему всеобщее вниманіе.

Не такой характеръ носятъ недавно обнародованныя письма, написанныя въ послдніе дни его жизни къ адвокату Гольтгофу по поводу несчастной любви его къ Елен фонъ-Деннигесъ, впослдствіи Раковица, пріобрвшей извстность, благодаря случайному увлеченію Лассаля. Письма этой особы и письма Лассаля къ ней были уже обнародованы, они доказывали, какая пропасть лежала между этою женщиной и Лассалемъ и, несмотря на это, какъ сильно полюбилъ онъ ее. Они были изданы съ цлью оправдать образъ дйствій этой особы, но произвели противуположное впечатлніе, вызвали чувство досады на печальный случай, лишившій Лассаля жизни. Съ этою же цлью издана недавно книжка подъ трогательнымъ заглавіемъ: Страданія Лассаля, въ ней три четверти наполнены разсужденіями о любви Елены фонъ-Деннигесъ къ Лассалю и вся вина Трагическаго исхода приписывается друзьямъ Лассаля, особенно графин Гацфельдъ. Единственное, что иметъ интересъ въ книг, это нсколько подлинныхъ писемъ Лассаля, нкоторыя подробности дуэли и характеристика Лассаля въ письм извстнаго берлинскаго академика Бека, автора Staatshaushaltung der Athener, близкаго друга Лассаля.

Письма Лассаля къ Гольтгофу носятъ чисто-личный характеръ, въ нихъ нтъ ничего имющаго общественное значеніе. Но въ нихъ проявляется та сторона его личности, которая до сихъ поръ была всего мене извстна,— его интимная жизнь, въ любви Лассаль былъ такъ же силенъ, какъ и во всемъ, что ему приходилось переживать, въ этихъ письмахъ Лассаль является во всемъ блеск, но вся сила направлена на любовь къ двушк, которую онъ потерялъ по собственной вин. По крайней мр, онъ думалъ, что самъ разстроилъ свое счастье, уступивши просьбамъ Елены фонъ-Деннигесъ попытаться убдить ея родителей согласиться на ихъ бракъ. Все въ жизни удавалось Лассалю, онъ всегда выходилъ побдителемъ, онъ не зналъ дла, котораго не могъ бы выполнить, не зналъ препятствій, которыхъ не могъ бы устранить, и вотъ въ первый разъ въ жизни онъ оказался въ безпомощномъ положеніи, не въ состояніи былъ ничего сдлать. Кром сильной любви, которая росла вмст съ препятствіями, въ немъ говорило самолюбіе, желаніе во что бы то ни стало выйти и на этотъ разъ побдителемъ, завоевать себ двушку, которую у него хотли отнять. Онъ пустилъ въ ходъ все, что только могло ему содйствовать въ этомъ стремленіи, но вс усилія его сломились объ одно неожиданное для него препятствіе: ему измнила та особа, изъ-за которой онъ поставилъ на ноги всю администрацію, судъ, все общество. Это на него подйствовало такимъ удручающимъ образомъ, что онъ только смертью своею или смертью своего соперника считалъ возможнымъ смыть то пятно, искупить тотъ позоръ, который палъ на него. Онъ чувствовалъ себя глубоко оскорбленнымъ, опозореннымъ, видлъ, какъ лучшія чувства, вся его безпредльная любовь были осмяны, а самъ онъ поставленъ въ отвратительное положеніе, когда выступившіе въ его защиту люди сообщили ему, что Елена фонъ-Деннигесъ открыто отказывается отъ него. Если подобныя условія вызываютъ въ обыкновенныхъ людяхъ съ человческимъ достоинствомъ желаніе во что бы то ни стало отмстить за поруганіе чувства, то можно себ представить, какъ могла подйствовать подобная развязка на такую самолюбивую, гордую, самоувренную натуру, какою былъ Лассаль. Можно, конечно, сожалть о томъ, что такой человкъ погибъ изъ-за недостойной, пустой женщины, но изъ того положенія, въ какое онъ былъ поставленъ, нельзя было найти иного выхода.

Письма въ Гольтгофу довольно подробно раскрываютъ всю исторію его любви, мы приводимъ ихъ безъ сокращенія. Въ нкоторыхъ письмахъ встрчаются подробности изъ писемъ его къ другимъ лицамъ и отрыва изъ писемъ къ Елен фонъ-Деннигесъ. Письма были написаны между 4 и 19 августа 1864 года.

Женева, 4 августа. Пансіонъ Бове.

‘Дорогой другъ!

Зачмъ я не послушалъ васъ и не увезъ Елену раньше, чмъ всть о моемъ прибытіи дошла до ея родителей! Какъ легко было бы мн сдлать это въ Берн! Но, вдь, Елена просила испробовать вс законныя средства, прежде чмъ прибгнуть къ крайностямъ. Это отвчало моей собственной слабости къ законности и я уступилъ. И вотъ награда! Прибывши сюда вчера вечеромъ, я нашелъ всхъ въ сильнйшей тревог. Елена, явившаяся лишь нсколькими часами раньше меня, успла уже все разсказать и возбудила своимъ разсказомъ безграничный гнвъ отца. Онъ заставилъ и мать, которая на все было уже согласилась, взять свое слово обратно. О недостойномъ ихъ поведеніи относительно меня я и не стану говорить (отца, впрочемъ, я еще не видалъ, онъ только прислалъ ко мн двухъ родственниковъ съ очень курьезными угрозами, съ матерью же усплъ поговорить нсколько минутъ вн дома). Но ихъ обращеніе съ Еленой просто возмутительно! Ее заперли въ комнату, не допускаютъ къ ней ни одной живой души, она буквально арестована и страдаетъ безконечно. Но ея ршеніе настолько же сильно, какъ мое. Я ршился, будь что будетъ, ни передъ чмъ не отступать. Можетъ произойти, и, вроятно, произойдетъ, величайшее несчастье, потому что ничто меня не остановитъ.

Единственный человкъ, имющій возможность предотвратить трагическій исходъ и повернуть длу къ лучшему, — вы. Захотите ли вы пріхать для меня, для Елены? Телеграфируйте, если согласны исполнить нашу просьбу.

Почти безумный вашъ
Ф. Л.’.

Въ этотъ же день Лассаль написалъ еще письмо къ одному другу въ Цюрихъ и проситъ его ‘о чисто-личной услуг, но на жизнь и смерть’, а графин Гацфельдъ онъ писалъ слдующее:

‘Иначе я не могу, хотя я двадцать четыре часа борюсь съ собою, я долженъ выплакаться на груди моего лучшаго и единственнаго друга. Я такъ несчастливъ, что плачу въ первый разъ за пятнадцать лтъ. Что меня при этомъ еще больше терзаетъ, это — моя преступная глупость. Я чувствую себя такимъ несчастнымъ, что считаю себя вправ просить васъ сейчасъ же пріхать сюда для моего успокоенія. Только вы знаете, что это значитъ, когда я, желзный, извиваюсь въ слезахъ, какъ червь. До чего я дошелъ! Я, всеобщій совтникъ и помощникъ, не могу себ дать совта, безпомощенъ и нуждаюсь въ другихъ! Моя глупость убиваетъ меня. Если я не исправлю своего преступленія, чего бы это мн ни стоило, я постригусь въ монахи. Если я не добьюсь своего,— а въ этомъ я сильно сомнваюсь,— я сломленъ навсегда и со всмъ покончилъ. Можетъ быть, еще боле, чмъ потеря двушки, гложетъ меня моя собственная глупость. Если я не исправлю этого побдой, я буду презирать себя всегда самымъ ужаснымъ образомъ’.

Слдующее письмо къ Гольтгофу написано черезъ день, въ пятницу, 5февр. 1864 г.

‘Любезный и дорогой другъ! Съ трудомъ дается мн частица самообладанія, необходимая, чтобы сообщить вамъ о событіяхъ подробне, чмъ это было сдлано въ моемъ вчерашнемъ письм. Описать вамъ мое настроеніе немыслимо. Въ теченіе почти двухъ дней я пользовался всякимъ свободнымъ моментомъ, чтобы,— я не стыжусь признаться, но это ужасно,— чтобы плакать. Что доводитъ мои страданія до умопомшательства, это — т ужасные упреки, которыми я терзаю себя съ сатанинскою жестокостью. Виноватъ во всемъ я самъ! Вдь, восемь дней птичка была въ моихъ рукахъ! Я могъ бы увезти ее въ Италію и теперь она была бы уже моею законною женой. Но она такъ трогательно и нжно просила меня (я покажу вамъ ея письмо, писанное посл Риги-Кальтбада), чтобы мы употребили раньше вс приличныя средства и, только убдившись въ ихъ несостоятельности, прибгли бы къ другимъ. Она поставила даже мн это условіемъ. По прізд въ Бернъ я всячески возражалъ противъ этого, напоминалъ о вашемъ совт. Но она была такъ хорошо настроена, такъ легко смотрла на дло, такъ была уврена, что мы, хотя не безъ ссоры, все-таки, добьемся согласія буржуазно-приличнымъ путемъ, что я не имлъ духу превозмочь себя и насильно заставить ее сдлать по-моему. Tu Dieu! Еслибъ я ршительно настоялъ,— о, вс зми Лаокоона рвутъ мои внутренности!— она послдовала бы за мною въ Италію, это не подлежитъ ни малйшему сомннію. Но она была такъ твердо уврена въ счастливомъ исход мирной попытки, что я хотлъ, по меньшей мр, избавить ее отъ упрека сказать самой себ, въ случа, еслибъ она сдлалась моею женой путемъ похищенія: это могло бы уладиться и иначе. Отчасти по этой причин я не совсмъ зналъ, что отвчать, когда она мн говорила: ‘Этимъ путемъ мы, вдь, только начинаемъ, но на этомъ не остановимся. Не удастся мирныя попытка, тогда мы употребимъ другія средства’.

Наконецъ, если хотите ужь знать всю правду, я до самой разлуки совсмъ не понималъ, какъ я люблю Елену. Только съ позавчерашней ночи я это знаю. До тхъ поръ я гораздо болыйе радовался легко доставшемуся счастью, съ удовольствіемъ и полнымъ удовлетвореніемъ думалъ о женитьб, но не имлъ еще ни малйшаго понятія, какъ глубоко захватила меня эта любовь. Только разлука принесла мн откровеніе. Никогда левъ въ бшенств не бичевалъ себя такъ своимъ хвостомъ, какъ я бичую себя упреками.

О, зачмъ я не проникся вашими словами! Елена не хотла придавать никакого значенія исторіи, которую я ей разсказывалъ, смотрла на это слегка и заканчивая всегда такъ: ‘apr&egrave,s tout,— то (на что я самъ тогда же непоколебимо ршился) всегда, вдь, останется при насъ!’

Довольно! Теперь положеніе таково: съ отцомъ я не могъ даже поговорить. Елена содержится подъ строжайшихъ арестомъ. Вчера я даже намревался обратиться къ предсдателю суда, но былъ внезапно сраженъ извстіемъ, будто она вчера же очень рано внезапно и тайно увезена отсюда (какъ говорятъ, въ Кульмъ, къ зятю,— какъ его имя?). Третьяго дня, во время нашего минутнаго свиданія при моемъ посщеніи, Елена сама говорила мн о такомъ план своего отца.

Вчера вечеромъ отецъ прислалъ ко мн двухъ родственниковъ, которые и заявили, что Елена ухала. Но, вдь, это могъ быть еще обманъ! Различныя собранныя мною извстія отчасти подтверждаютъ, отчасти ршительно опровергаютъ это. Хотя я окружилъ домъ шпіонами, но, несмотря на это, я ничего въ точности не узналъ и не знаю, что мн думать. Ни одно мое письмо не можетъ къ ней проникнуть, ни одно ея письмо ко мн, со времени послдняго, полученнаго въ первый моментъ моего прізда. Отецъ, повидимому, управляетъ людьми съ желзною силой. Онъ дйствуетъ со мной безпощадно, въ то время какъ я, глупецъ, позволялъ себ разыгрывать съ нимъ великодушную и мщански-приличную комедію. Отсюда его ршительная побда и мое заслуженное несчастіе.

Вотъ каково мое положеніе. Пройдетъ, быть можетъ, много рей, прежде чмъ я буду наврное знать, здсь ли она, или нтъ. Куда она, въ такомъ случа, увезена? Это я могу узнать только чрезъ васъ.

Такъ обстоитъ пока дло. Чего я еще боле опасаюсь, это того, что съ теченіемъ времени удастся сломить ея волю. Она слаба, энергична на моментъ, но неустойчива. Хотя ея послднее письмо ко мн,— посл крупной стычки съ отцомъ,— дышетъ твердостью и написано въ высшей степени трогательно (въ Берлин вы его прочтете), но я не увренъ, что все это не улетучится, если она долго ничего обо мн не услышитъ.

Что тогда?!

Я не знаю! Одно только мн ясно: я долженъ обладать Еленой! Рабочія собранія, политика, наука, тюрьма,— все, все совершенно поблднло въ моихъ глазахъ передъ мыслью снова завоевать Елену.

Имете ли вы средства? Можете ли исправить то, что испортилъ глупецъ? Если вы сдлаете что-нибудь для меня, Гольтгофъ, я на колняхъ буду благодарить васъ. Не забывайте, что теперь, по всей справедливости, вы вполн и нераздльно стоите на моей сторон.

Я сражаюсь за женщину, которая меня безумно любите и которую я люблю еще безумне, чмъ она любитъ меня. Я долженъ владть ею, безразлично, какія жертвы и какое время ни потребовались бы для этого. Я куплю ее даже цною преступленія. Все для меня блднетъ передъ нею. Я безконечно несчастливъ, дорогой Гольтгофъ!

Когда такое сильное сердце, какъ мое, теряетъ самообладаніе, оно трижды боле несчастно. Я плачу все время, пока пишу это. Подъ давленіемъ ужасныхъ упрековъ за глупйшую лояльность я потерялъ всю вру въ себя, всю свою гордость, я сломанъ, какъ гнилая щепка.

Я умоляю васъ, пишите мн сейчасъ же: 1) что вы хотите для меня сдлать, чтобы, все-таки, добиться согласія отца, 2) что можете сдлать другимъ путемъ, чтобы помочь мн, 3) гд она.

Если бы еще хоть одинъ разъ она попала въ мои руки всего лишь на ра часа! Въ одинъ мигъ очутился бы я съ нею въ Бапрер. Здсь немедленно и безъ всякихъ формальныхъ бумагъ обвнчалъ бы меня духовникъ Гарибальди, и все было бы кончено.

Глупецъ, глупецъ!

Пишите же мн… но куда? Я совсмъ не знаю, куда меня заставить ухать ближайшее извстіе. Все равно,— пишите въ Базель, poste restante. Быть можетъ, около 15 августа я поду въ Карльсруэ,— конечно, по длу Елены, потому что теперь не думаю больше ни о чемъ,— я захвачу тогда въ Базел ваше письмо или же мн его перешлютъ.

Прощайте, Гольтгофъ. Я очень, очень несчастенъ. Этого отъ меня еще никто никогда не слыхалъ.

Имйте состраданіе!
Вашъ
Ф. Л.

Если вы узнаете о ея мстопребываніи и будете писать ей, приложите это письмо, чтобы она знала, какъ мн тяжело’.

Вскор посл этого письма, въ тотъ же день или на другой день, Лассаль написалъ еще одно письмо Гольтгофу:

‘Дорогой другъ!

Одна моя отрада — писать вамъ. Вы единственный, отъ кого я жду еще помощи.

Какой разгромъ произошелъ во мн, вы не можете даже представить себ. Я засмялся бы въ лицо тому, кто еще три дня тому назадъ сказалъ бы мн, что я люблю Елену такъ, какъ я ее теперь люблю и какъ я это теперь чувствую. Она моя ериственная, единственная мечта! Плакать по ней — мое единственное наслажденіе и облегченіе.

Хотя я здсь чужой, я съумлъ окружить ея домъ пятью стражами ремъ и ночью. Сегодняшнія извстія единогласно утверждаютъ, что она еще здсь, еще не ухала, есть еще, значитъ, искра надежды!

Но только искра!

Въ то время, какъ г. Д.,— какъ смшно!— пугалъ меня высылкой, я сегодня, напротивъ, съумлъ пустить въ ходъ полицію, чтобы врне узнать, здсь ли Елена, или нтъ. Одинъ высокопоставленный сановникъ,— здсь управленіе радикальное,— общалъ завтра доставить мн свднія.

Кто знаетъ, будутъ ли они врны? Если да, я обращусь къ адвокату, а черезъ него къ предсдателю суда, чтобы положить, наконецъ, предлъ аресту.

Дуракъ былъ бы тотъ, кто захотлъ бы описать или только представить себ ной страданія. Я самъ себя не узнаю. Никогда страсть до такой степени не покоряла моего разума. Иногда у меня является желаніе убить г. Ф.-Д. или внезапномъ оружіемъ въ рукахъ, напасть на его домъ. Разсудокъ моя язвительно смется, конечно, надъ разбушевавшеюся фантазіей. Но, вдь, такое существованіе ужасно!

Если Елена еще здсь,— все хорошо. Я тогда уду. Ея заточеніе окончится. А я, между тмъ, поручу другимъ увезти ее.

Но здсь ли она?

Неужели вы не можете помочь мн, другъ, дорогой другъ, не можете прилетть сюда?

Скажите г. Ф.-Д., что очень опасно доводить меня до крайности. Если я что-нибудь, то ужь, наврное, ennemi terrible!

Смясь, я жизнь свою положу, чтобы возвратить женщину, утраченную благодаря баснословному легкомыслію.

Если вы укажете мн хоть одинъ врный путь спасенія, вся жизнь моя будетъ слабйшею данью благодарности вамъ. Вы можете тогда распоряжаться мною вполн по своему произволу.

Вашъ
Ф. Л.

Письменно вы не уладите ничего съ отцомъ, устно — можетъ быть. Возможно ли вамъ пріхать? Меня тогда, во всякомъ случа, нужно извстить телеграммой и, притомъ, двойной: во-первыхъ, сюда — Женева, Pension Воvet, а затмъ еще въ Базель, телеграфное бюро, restante.

Пятница, ночь, 10 часовъ.

Суббота, утромъ! Что приводитъ меня въ бшенство, это усложненіе событій. Былъ бы я, попрежнему, свободенъ, то при полной ршительности, которую я въ себ чувствую, я завладлъ бы ею, еслибы отецъ запряталъ ее хоть на луну. Но эти подлые шесть мсяцевъ {Въ это время Лассаль былъ приговоренъ въ дюссельдорфскомъ суд къ шестимсячному тюремному заключенію за произнесеніе одной изъ своихъ рчей.}, отнимающіе у меня время для борьбы! А характеръ Елены,— я боюсь, страшусь,— не выдержитъ долго такого давленія. А если бы даже…то ея страданія!… Докторъ, я въ отчаяніи, о которомъ вы даже и представленія имть не можете! По цлымъ днямъ въ моихъ ушахъ раздается сладкій, трепетный тонъ, которымъ Елена произнесла послднее слово.[Если вы имете какой-нибудь, хотя бы и неврный, путь помочь мн, воспользуйтесь имъ. Если вамъ можно, хотя бы и съ большими жертвами, покинуть Берлинъ, сдлайте это немедленно!… Мн незачмъ говорить, что вы должны хранить безусловное молчаніе передъ всми.

Вашъ
Ф. Л.’.

‘Дорогой Гольтгофъ!

Я получилъ ваше письмо отъ 7 числа. Если бы я не зналъ, что сердце ваше лучше письма, вы никогда боле не получили бы отъ меня ни строчки.

Единственное благоразумное слово въ вашемъ посланіи то, что ‘поворотъ назадъ’ невозможенъ.

Совтъ избгать ‘поспшныхъ’ шаговъ, данный вами, какъ вы пишете, недавно Елен въ Берн, много хуже противуположнаго. Къ сожалнію, мы слишкомъ сохранили въ памяти эту ‘неторопливость’. Единственно-разумнымъ было бы ухать съ Еленой изъ Берна въ Италію, она была бы уже теперь моею женой, ввренной мн церковью. Единственно-разумнымъ и теперь былъ бы ‘поспшный образъ дйствій’. Именно, благодаря неторопливости, буржуазно-спокойному и приличному, поведенію, жизнь моя, спасенная во всхъ бояхъ, будетъ теперь разбита.

Разсчеты ваши, другъ, фальшивы. Елена, къ сожалнію, не иметъ никакого вліянія на своихъ родителей. А мать ея ршительно противъ меня. Когда Елена, придя комл въ комнату, сюда, въ пансіонъ Бове, разсказала, что мать узнала уже о неизбжномъ и умоляетъ обо мн отца, я разсчитывалъ, что все это приведетъ къ мирной развязк. Если бы мн не сдлали этого сообщенія, я никогда не возвратилъ бы Елену матери. Я оставилъ бы ее у себя въ комнат и защищалъ бы ее отъ отца. Такъ какъ ей боле 21 года, онъ не имлъ бы права насильно требовать ее, потому что она совершеннолтняя и можетъ жить гд хочетъ. Неторопливость, надежда на сердце матери, желаніе Елены избжать большаго скандала погубили меня.

Однако же, скандалъ уже есть. Вся Женева знаетъ, что Елена приходила ко мн въ комнату въ пансіонъ Бове. Не отъ меня, конечно, это знаютъ, ее видли, когда она вошла и затмъ вышла подъ руку со мною. Генералъ Клапка разсказывалъ мн объ этомъ на другой день. Елена уже скомпрометирована, даже еслибъ вышла замужъ за другаго. Я единственный человкъ, который можетъ возстановить ея репутацію. Но легкомысленные родители предпочитаютъ компрометировать свое собственное дитя, чмъ отдать его мн… Обратиться къ матери, вмсто отца… но, вдь, она такъ же предубждена противъ меня, какъ и онъ. Когда, третьяго дня, нашъ общій знакомый, генералъ Бетленъ, былъ у нея и хотлъ замолвить словечко въ мою пользу, она тотчасъ же прервала его. Неудачи доходятъ до самыхъ мелочей. Графиня Караджа, которая могла бы (подъ вліяніемъ Клапки), уладить мое дло, ухала. Также и другіе. М-me Арзонъ изъ Берна, которая стоитъ за меня горой и иметъ, кром того, вообще, большое вліяніе, принуждена оставаться у постели своей больной подруги въ Интерлакен. Судьба противъ меня. Дло уладилось бы весьма просто, если бы мн удалось передать Елен хоть одно письмо. Но она такъ замурована, что къ ней до сихъ поръ нельзя найти доступа.

Я, умвшій немедленно разсылать письма направо и налво изъ всякой тюрьмы, вотъ уже 8 дней не могу найти средства доставить ей хоть одну строку. Ее скрываютъ даже отъ друзей дома. Упорно поддерживаютъ слухъ, будто она ухала. Во вторникъ г. N. уврялъ меня честнымъ словомъ, что она ухала въ полдень, а въ субботу вечеромъ мн самому удалось видть ее моими счастливыми глазами, раскланяться съ нею и получить отвтный поклонъ. Быть можетъ, съ субботы вечера она дйствительно ухала (какъ говорятъ, на сверныя морскія купанья, раньше говорили — къ родственнику въ Кульмъ), однако, вс признаки показываютъ, что она, все-таки, здсь.

Вы видите, любезный другъ, что мн не остается ничего боле, какъ хлопнуться головой о стну, на этотъ разъ ужъ, наврное разобьется или стна, или голова.

Со вчерашняго вечера на меня снизошло полнйшее спокойствіе и безчувственность. Вчера еще слезы страшно мучили меня и я всхлипывалъ, какъ ребенокъ. Съ сегодняшняго же дня я сдлался желзнымъ, безчувственнымъ къ самому себ, осталась только ледяная, обратившаяся въ тло, воля. Съ спокойствіемъ шахматнаго игрока доведу я до конца эту партію. Я далъ себ честное слово пустить себ пулю въ тотъ день, когда я ршу, что Елена для меня потеряна. Я прямо далъ въ этомъ честное слово моимъ друзьямъ, какъ и другіе мои друзья, вы должны знать, что отъ сей минуты мое ршеніе неизмнно. Именно эта мысль и породила во мн то громадное, ужасное спокойствіе, которое овладло мною. Я произвелъ обзоръ моей жизни. Она была велика, честна, смла, достаточно доблестна и блестяща. Будущее съуметъ воздать мн должное.

Поэтому я буду обладать Еленой или вообще перестану существовать, а, слдовательно, и страдать. Мн во всякомъ случа, значитъ, терять нечего. Это глубокая отрада, которая укрпляетъ и успокоиваетъ меня.

Я не буду имть возможности тратить слишкомъ много времени на попытки получить Елену. У меня нтъ также времени, охоты и желанія защищать себя на уголовномъ процесс въ Берлин. Нтъ времени и для того, чтобы идти въ тюрьму на шесть мсяцевъ, потому что въ эта время я могъ бы потерять Елену. Я могъ бы, можетъ быть, добиться отсрочки наказанія въ Берлин, но и это мн не поможетъ, потому что я никоимъ образомъ не могу отвчать на вызовы, направленные противъ меня со всхъ сторонъ, пока Елена не будетъ моею. До тхъ поръ я не могу думать ни о чемъ иномъ. Я же не созданъ для роли глупца, къ которому предъявляютъ большія требованія, которыхъ онъ не можетъ выполнить. Ждать чего-нибудь отъ простаго теченія времени совсмъ не въ моемъ характер. Я готовъ, хотя уже и не молодъ, бороться за Елену мсяцы и годы, но только такимъ образомъ, чтобы я ежедневно могъ работать для пріобртенія ея по обдуманному плану. Въ тотъ день, когда мн ничего невозможно будетъ предпринять для этого дла, все для меня будетъ кончено. Выжидать и въ это время заниматься другими длами мн просто немыслимо. Поэтому, вроятно, еще въ октябр для меня будетъ сказано послднее слово. Это удивительно успокоиваетъ меня. Дло поставлено рзко и окончится быстро.

Мой планъ,— и вы ни въ какомъ случа не выдадите меня,— таковъ: посл-завтра я ду въ Карлсруэ, чтобы поискать друзей и, поднявши на ноги адъ и небо, добиться отъ баварскаго короля ходатайства и посредничества передъ отцомъ. Вы посметесь надъ этимъ сказочнымъ замысломъ’ я самъ смюсь надъ нимъ. Но гд разумныя мры безсильны, остаются романтическія.

Когда меня здсь не будетъ, приняты уже вс мры, чтобы дло не останавливалось и установились бы сношенія между мною и ею. Не выдавайте меня и не показывайте этого письма никому изъ живущихъ тамъ.

Одно ея письмо — и все будетъ выиграно! Надюсь, что это легче устроится въ моемъ отсутствіи. Не удастся на обоихъ путяхъ, я возвращусь въ Мюнхенъ, чтобы сыграть послдній наиболе трагическій актъ пьесы. Быть можетъ,— однако же, не наврное,— я поду раньше въ Берлинъ, что, бы обратиться ко всмъ, кто мн близокъ, и поднять все, что могу, прежде чмъ прибгнуть къ послднимъ ршительнымъ средствамъ. Но, быть можетъ, мы больше уже вообще не увидимся.

Поэтому я позволяю себ обратиться къ вашей дружб съ нсколькими просьбами:

1) Напишите матери Елены письмо, въ которомъ обратите ея вниманіе на слова, подчеркнутыя мною выше.

2) Постарайтесь сейчасъ же черезъ кого-нибудь изъ членовъ семьи узнать, гд находится Елена,— это вамъ не будетъ трудно при вашихъ дружескихъ отношеніяхъ ко всей семь. Но только ради Бога не допускай’ обмануть себя умышленно распускаемыми слухами. Когда вы точно узнаете мсто и семью, гд она находится, телеграфируйте мн дважды:’ Карлсруэ, Erbprinz, и одновременно въ Женеву, телеграфное бюро, restante. Подпишите депешу любымъ именемъ или словомъ Wlnes (имя моего секретаря).

Если она гд-нибудь въ другомъ мст, и я узнаю гд (хотя я предпочелъ бы, чтобы она была здсь), во мн воскреснетъ новая надежда. Гд бы она ни была, мои дружескія связи простираются на всю Германію, Бельгію и Францію, всюду есть врные друзья, которыми я вполн могу располагать.

Къ этому нужно прибавить, что, съ одной стороны, если я собралъ теперь здсь уже много вспомогательныхъ средствъ, на пріобртеніе которыя въ другихъ городахъ потребовалось бы нсколько недль, то, съ другой стороны, невозможно также, чтобы въ другомъ мст Елену запирали такъ безпощадно, какъ длаютъ это ея деспоты-родители. Чужіе сдлать этой не посмютъ, да и родители подвергаются отвтственности, потому что оня совершеннолтняя.

Здшній генеральный прокуроръ,— въ немъ я обезпечилъ уже себ заступничество весьма вліятельнаго члена здшняго правительства,— готовъ силою проникнуть въ домъ, чтобы возстановить ея свободу. Мы пока не пришли къ соглашенію только въ одномъ: какимъ образомъ могъ бы я присутствовать при этомъ visite domiciliaire. Безъ моего личнаго участія я не ршаюсь допустить этотъ актъ. Безъ меня, Елена, подъ давленіемъ родителей, не ршится дать правильные отвты на необходимые вопросы прокурора, желаетъ ли она оставить родительскій домъ, живетъ ли она тамъ добровольно, или по принужденію. Только при мн у нея на это станетъ мужества. Подобный вопросъ ни въ какомъ случа не долженъ потерпть неудачу, послдняя только увеличитъ раздраженіе. Я готовъ совершенно отказаться отъ этого плана, если невозможно будетъ допустить меня присутствовать.

3) Мн сейчасъ впало въ голову еще одно средство, которое можетъ помочь, а потому я обращаюсь къ вамъ еще съ третьей просьбой. Когда Елена вызвала меня изъ Риги, она разсказывала мн, что Бекъ очень друженъ съ ея отцомъ. А Бекъ — во всякомъ случа Бекъ. Отправьтесь къ нему отъ моего имени и разскажите эту плачевную и удивительную исторію. Ему, пожалуй, можете показать это письмо. Нтъ, я обязываю васъ, если вы только захотите сдлать мн одолженіе, отправиться къ нему, отдать ему это письмо и даже оставить его у него.

Если онъ возьмется исполнить мою просьбу, онъ долженъ видть собственными глазами, въ какомъ я нахожусь положеніи, какое большое значеніе все это для меня иметъ и какую услугу онъ мн окажетъ. Попросите его отъ моего имени написать г. Ф.-Д. и вступиться за меня. Пусть напишетъ, по крайней мр,[кто и что я такое. Несчастье въ томъ и заключается, что г. Д. принимаетъ меня за какого-то цыгана. Онъ прямо сказалъ Елен,— она объ этомъ писала мн еще въ среду непосредственно передъ своимъ приходомъ,— что препятствіемъ служитъ не политическое, а личное мое положеніе. Его берлинскіе родственники и тетки вбили ему въ голову невроятное представленіе обо мн. Онъ сказалъ, между прочимъ, здшнему начальнику полиціи, что я политическій agent provocateur. А одному изъ своихъ пріятелей, который сдлался теперь и моимъ пріятелемъ, онъ сказалъ: ‘il y a eu des condamnations criminelles contre lui’ (онъ, кажется, думаетъ, будто я былъ осужденъ въ процесс о шкатулк, по которому меня оправдали, я никогда не былъ осужденъ ни за что другое, какъ за свободу слова и за рчи), и продолжалъ такъ: ‘il est riche, il est vrai, mais il*ne veut pouser Hl&egrave,ne, que pour se fonder par cette alliance, par l’entre dans ma famille honorable une existence honnte’. Представьте себ эту дикую мысль! Я, не имющій ни малйшаго желанія заимствовать что-либо у этой семьи, если бы она не обладала сокровищемъ — Еленой, я, который посл женитьбы не имю никакой надобности поддерживать съ ними дла, не желаю ни видть ихъ, ни попадаться къ нимъ на глаза, я желаю черезъ нихъ создать себ ‘existence honnte’! Елена въ величайшемъ негодованіи отвтила, что я хочу только ее и никогда не вступлю въ ихъ семью. Все напрасно! Онъ дйствительно принимаетъ меня за цыгана, и этимъ однимъ уже достаточно объясняется его невообразимо обидное поведеніе со мной. На два настоятельныхъ, потрясающихъ небо и землю, письма, которыя я написалъ ему въ промежутокъ двухъ дней, даже не о Елен,— нтъ, а просто чтобы вызвать его на переговоры,— я не получилъ отвта.

Однимъ словомъ, онъ не иметъ ни малйшаго представленія, тмг юнъ иметъ дло, отъ своихъ родичей онъ обо мн слышалъ только наихудшее. Слдовательно, моя просьба къ Беку заключается въ томъ, чтобы онъ открылъ ему Глаза относительно меня и заступился бы за меня. Его горячее сердце подскажетъ ему остальное, что и какъ долженъ онъ написать, чтобы подйствовать на г. Д. Нтъ человка, который бы зналъ меня лучше Бека. Кром того, онъ меня любитъ и знаетъ, что я могу еще послужить своему народу и сдлаю это. Онъ не захочетъ, чтобы въ этой пустой исторіи я погибъ, какъ Пирръ, котораго убила черепицей старуха, посл того, какъ онъ побдоносно окончилъ вс войны. Если Бекъ пообщаетъ, телеграфируйте мн въ Карлсруэ: ‘общано’.

Подробности дла и особенно вашъ отвтъ на это письмо пришлите въ Карлсруэ, poste restante.

Вмшательство Бека было бы очень дйствительно и спасло бы, можетъ быть, меня сразу.

Но вдругъ его нтъ въ Берлин… Вдь, меня такъ преслдуютъ неудачи въ противуположность моимъ прежнимъ всегдашнимъ успхамъ, что я могу допустить и это. Если мое предположеніе врно, узнайте его адресъ и перешлите: 1) это письмо, 2) необходимыя свднія по длу, 3) письмо Елены къ вамъ изъ Wabern’а.

Прощайте, мн нужно хать.

Вашъ
Ф. Л.

Пусть Бекъ проститъ меня, что я самъ не пишу ему. Онъ легко можетъ понять, что я теперь не въ такомъ настроеніи, чтобы написать ему обстоятельное письмо. Разскажите ему особенно, какъ я потерялъ Елену, благодаря избытку глупйшей законности и деликатности, именно по отношенію къ ея родителямъ, тогда какъ восемь дней она была въ моихъ рукахъ и я могъ бы свободно и даже съ ея согласія увезти ее куда угодно’.

Въ тотъ же день написано и слдующее письмо. Лассаль еще не зналъ, что ему придется жестоко разочароваться, и употреблялъ вс усилія къ тому, чтобы подйствовать на ф.-Деннигеса. Черезъ день, 10 августа, онъ уже начинаетъ подозрвать, что его обманываютъ. Только въ конц письма ему впадаетъ въ голову эта мысль.

Женева.

Вторникъ ночью.

‘Дорогой другъ!

Если въ вашемъ сердц есть хоть искра любви и участія ко мн, хоть искра состраданія, вы не будете такъ безчеловчны, такъ жестоки, чтобы отказать мн въ моей просьб. Едва только я отослалъ вамъ сегодня, въ полдень, мое длиннйшее посланіе, какъ вотъ уже снова, весь въ слезахъ, пишу вамъ. Ужасное извстіе убило все мое искусственное спокойствіе. Страданія мои не поддаются описанію. Я колеблюсь, не лучше ли мн сейчасъ броситься въ Озеро и, такимъ образомъ, сразу избавиться отъ адскихъ мученій многихъ недль, остающихся, въ конц-концовъ, безъ результата.

Вы знаете, что мужества во мн достаточно,— куда же оно длось въ этомъ случа? Убить себя легче, чмъ такъ ужасно страдать. Я въ отчаяніи. Удивительно, что при пустыхъ надеждахъ на побду въ длахъ самыхъ трудныхъ и безнадежныхъ я всегда хранилъ бодрость въ душ, теперь же въ дл значительно боле легкомъ, чмъ т, какія мн удавалось побждать тысячи разъ, я испытываю лишь самыя мрачныя предчувствія.

О, я больше не Лассаль, не тнь меня самого, мн суждено погибнуть въ этомъ происшествіи! Я терзаюсь изъ-за Елены, какъ львица, у которой отняли ея дтенышей.

Я неистовствую Противъ самого себя! Я изломанъ, уничтоженъ, какъ будто трижды колесованъ! Я разбитъ, разбитъ! Если бы кто мн раньше сказалъ, что я въ такомъ возраст буду объятъ такою удивительною страстью, далеко, далеко оставляющей позади вс описанія поэтовъ,— о, какъ бы осмялъ я его!

Но къ длу!

Это страшное потрясеніе произвело во мн извстіе, полученное три часа тому назадъ. Новый слуга, поступившій на мсто лишь въ понедльникъ (три дня) и котораго удалось, наконецъ, подкупить, утверждаетъ, какъ передаетъ одинъ посредникъ, что Елены дома нтъ, что она ухала еще въ воскресенье. Кровь моя застыла при этомъ извстіи и я еле доплелся домой. Ея нтъ, а я не знаю, гд она! Уже въ словахъ ‘ея нтъ’ лежитъ огромное неудобство. Здсь она совершеннолтняя, въ другомъ мст — нтъ. Сюда я вызвалъ ршительнйшаго и благоразумнйшаго друга, который въ Германію ухать не можетъ, здсь имется самый умлый адвокатъ и т. д., и т. д. Это, однако, еще бы ничего. Но ухала и неизвстно куда — вотъ громовый ударъ! Это оглушаетъ и разбиваетъ, какъ молнія. О, сколько же мн еще странствовать въ поискахъ по земной поверхности?! Я трепещу до глубины нервовъ предъ мыслью о той скорби, какая мн еще предстоитъ! Только теперь я узнаю, что называется страданіемъ! Только теперь я начинаю понимать, какъ можно быть настолько малодушнымъ, чтобы бояться страданій!

Дв просьбы есть у меня къ вамъ, Гольтгофъ: если вы ихъ не исполните, въ васъ меньше человчности, чмъ въ камн.

1) Узнайте насколько возможно скоро (у m-me Вольфъ или другихъ), гд она, и телеграфируйте мн объ этомъ въ Карлсруэ, бюро, restante, или Erbprinz.

2) Пришлите мн немедленно въ Карлсруэ, poste restante, обстоятельный списокъ всхъ родственниковъ Елены, съ обозначеніемъ ихъ титуловъ и общественнаго положенія, мстъ жительства, ихъ именъ, отчествъ и съ указаніемъ степени родства. Я постараюсь ужъ тогда открыть, къ какому изъ членовъ семьи ее отправили. Но это, во всякомъ случа, протянется еще очень долго, такъ какъ мн трудно будетъ располагать сразу такимъ количествомъ людей, какое мн необходимо разослать.

(Какъ называется родственникъ въ Кульм? Какой это Кульмъ? Въ восточной Пруссіи? Въ какомъ состоитъ онъ родств? Кто онъ? Какъ велика его семья? Сколько сыновей, дочерей и т. д. Все, касающееся его, мн особенно важно).

Сжальтесь, дорогой Гольтгофъ, и пришлите мн этотъ списокъ съ первою же почтой. Вы нехорошій, если промедлите хоть одинъ день.

Извстіе, быть можетъ, еще неврно. Но на этотъ разъ оно звучитъ очень правдоподобно и подтверждается многими, многими признаками. Какое ужасное существованіе создалъ я себ своею лояльностью и, деликатностью! Теперь Елена была бы уже моею законною женой, еслибъ я думалъ только о себ! Мн остается лишь блуждать по Европ, отыскивая ея слды. Въ этой мысли есть что-то такое, что можетъ свести съ ума.

Въ своемъ письм вы говорите, что я, вдь, увренъ въ Елен. О, дорогой, вы и представленія не имете о тхъ доказательствахъ любви, которыя она дала мн. И несмотря на это, она слишкомъ слаба, чтобы можно было быть въ ней вполн увреннымъ, не создана для борьбы, слишкомъ мягка и податлива. Еслибъ она была въ состояніи отказаться отъ меня… въ этой мысли цлый адъ! Я не могу утшать себя размышленіями, что она, въ такомъ случа, недостойна меня. Я люблю ее Слишкомъ, слишкомъ, слишкомъ страстно, чтобы утшаться абстракціями. Разв не большая слабость уже въ томъ, что я не имю отъ нея ни строчки, ни слова? Можетъ ли она быть настолько безпомощна, чтобы не имть возможности подать о себ всточку? Если же теперь она уже такъ запугана, такъ угнетена, такъ позволяетъ себя угнетать, что же будетъ черезъ недли, мсяцы? Не допуститъ ли она окончательно покорить себя?

Если она отречется отъ меня… эта мысль можетъ отравить кровь въ жилахъ!

О, извстите же немедленно, я безконечно несчастливъ!

Вашъ
Ф. Л.’.

Настроеніе Лассаля посл того, какъ у него явилось подозрніе въ измн, вылилось въ письм его къ Елен фонъ-Деннигесъ, написанномъ на другой день посл этого письма, 10 августа.

‘Невозможно,— писалъ онъ ей,— чтобы было, врно то, что мн сказа-ли, будто ты отказалась отъ меня. Только обманъ, что ты несовершеннолтняя, могъ заставить тебя пойти на такую уступку, на такую хитрость. Невозможно, чтобы вс твои клятвы были лживы, чтобы твоя слабость доходила до такихъ размровъ. Ты не имешь права нарушать т общанія, которыя мы другъ другу дали. Не имешь права такъ позорно расплачиваться за ту деликатность и предупредительность, съ которою я тебя возвратилъ твоей матери. Не имешь права меня компрометировать, вовлекши въ дло, въ которое я вступилъ только въ увренности, что твое ршеніе неизмнно. Только страданіе нарушило то сравнительно флегматическое состояніе, которое счастье обыкновенно наводитъ на меня, и моя любовь выросла до исполинскихъ, страшныхъ размровъ. Елена! еслибъ ты дйствительно могла не оставаться врною мн и могла отказать мн, несмотря на клятву, ты была бы недостойна, чтобъ я изъ-за тебя страдалъ. Успокой меня одною строчкой! Мысль, что ты отказываешься отъ меня, приводитъ меня почти къ сумасшествію’.

Тмъ не мене, онъ еще далекъ былъ отъ мысли, что все это дйствительно врно. Слдующее письмо его къ Тольтгофу написано 11 августа: ‘Извстія, только что полученныя мною, гораздо, гораздо хуже всего предъидущаго! Вчера я думалъ, что испытываю полное отчаяніе, но только сегодня я узналъ, что значитъ отчаяніе!

Слушайте! Ухали вс — отецъ, мать, сестра, Елена. Дома остались только маленькія дти. Отецъ ухалъ съ нею и ея сестрой еще въ воскресенье. Мать еще оставалась. Вчера вечеромъ съ послднимъ поздомъ пріхалъ господинъ, bel homme, смуглый, съ черными волосами, Валлахъ. Елена отказала ему письменно еще изъ Ваберна. Нужно думать, что онъ поэтому и пріхалъ, или же вытребованъ по телеграфу семьей. Сегодня утромъ въ семь часовъ мать ухала съ нимъ. По всмъ мелкимъ признакамъ можно думать, что она хочетъ гд-нибудь обвнчать Елену съ Валлахомъ, въ такомъ случа, я убью его на дуэли, а если онъ не приметъ вызова, то уничтожу его на улиц, какъ бшеную собаку.

Въ виду послднихъ обстоятельствъ, Гольтгофъ, умоляю васъ еще объ одной услуг. Напишите отцу. Попросите его отъ вашего и моего имени только объ одномъ,— не объ Елен, нтъ, а объ отсрочк на три мсяца, о томъ, чтобы въ теченіе трехъ мсяцевъ онъ не выдавалъ Елену замужъ, чтобы далъ мн возможность въ эти три мсяца добиться ею собственнаго согласія. Поставьте ему на видъ, что его поспшное поведеніе повлечетъ за собою рядъ преступленій и трагическихъ происшествій. Я убью этого господина и убгу съ нею въ Америку. Я прошу у него только три мсяца. Если я въ это время не добьюсь его согласія, пусть онъ длаетъ, что хочетъ и можетъ. Подаритъ онъ мн три мсяца — все будетъ выиграно. Я выхлопочу у баварскаго короля не простое посредничество, а прямой приказъ выдать ее безотлагательно за меня. Есть въ стран еще довольно людей, которые сдлаютъ все, чтобы спасти меня, когда узнаютъ, какъ далеко я зашелъ.

Короля съумютъ къ этому склонить, но мн необходимъ этотъ несчастный трехмсячный срокъ. Если вы настойчиво напишете, что у него просятъ лишь три мсяца отсрочки для достиженія его согласія, укажете на ужасныя послдствія для его дочери отказа въ вашей и моей просьб, онъ согласится, тмъ боле, что исполненіе не принесетъ ему ни малйшаго ущерба. Онъ оставляетъ себ время и предупреждаетъ слишкомъ поспшный образъ дйствій, который навлекъ бы рядъ безконечныхъ бдствій на его семью. На короля я, постараюсь повліять. Если все пойдетъ хорошо, я думаю уже черезъ недлю быть въ Мюнхен. Если вы или Бекъ дадите мн туда полезныя для меня письма, тмъ лучше.

Пишите г. Ф.-Д., не теряя ни одного момента. Отъ одного часа можетъ зависть жизнь и смерть.

Отвчайте мн въ Карлсруэ, poste restante. Завтра я туда ду.

Вашъ отчаявающійся
Ф. Л.’.

Въ промежутк между этимъ письмомъ и слдующимъ Лассаль написалъ Елен ф.-Д. Приводимъ отрывокъ изъ этого письма отъ 12 августа:

‘Сохрани мужество! Даже если я далеко отъ тебя, я вчно близокъ къ теб. Если ты останешься врною мн, нтъ такой силы на земл, которая могла бы разлучить насъ. Я ни о чемъ больше не думаю, ничего больше не длаю, что не имло бы отношенія къ теб. Торжествуй! Моя любовь къ теб превосходитъ все, что поэзія и народныя сказанія когда-либо пли о любви. Будь тверда et je me charge du reste.

‘Не письменному, а только твоему собственному устному заявленію, что ты отказываешься отъ меня, я буду врить’.

Мюнхенъ,

18-го августа.

Отель Оберполингеръ.

‘Дорогой, дорогой другъ!

Ваши письма отъ 8, 9 и 15 августа лежатъ передо мною, а мое отчаяніе возросло за это время до исполинскихъ размровъ. Я всю жизнь провелъ въ борьб и опасностяхъ, а вотъ теперь я слабый, слабый ребенокъ! Вы правы, до сихъ поръ это были лишь вншнія опасности, внутренняго же страданія, бшенаго, мучительнаго внутренняго страданія я не вдалъ. Противъ него я безоруженъ. Вся моя мощь идтъ на это страданіе и повергаетъ меня въ прахъ. Смерть тысячу разъ ничего не значитъ передъ бшенымъ паническимъ ужасомъ, угнетающимъ меня ежеминутно. Я много боролся, много завоевалъ, за мною такіе огромные и трудные успхи, но съ отчаяніемъ я все, все противупоставляю одному часу, который ршить, буду ли обладать Еленой, или потеряю ее.

Вы неправы, упрекая меня въ поздк въ Женеву. Это было необходимо. Елена получила отъ меня строгій приказъ ничего не сообщать родителямъ безъ моего разршенія. Я же хотлъ только побывать у нихъ, познакомиться, присмотрться, и въ это время,— послдняго я, во всякомъ случа, Елен не поврялъ,— получить отъ нея въ присутствіи одного французскаго нотаріуса вс необходимыя на крайній случай полномочія. Кром того, передъ самымъ сватовствомъ я старался бы подготовить побгъ и, обезпечивъ себя такимъ образомъ вполн основательно, приступилъ бы къ выполненію своего ршенія. Я могъ бы тогда законно дйствовать отъ ея имени и имлъ бы развязку въ моихъ рукахъ. Если бы родители вообще отказались меня принять, Елена должна была, все-таки, молчать и только письменно сообщить мн объ этомъ, не обнаруживая моего пребыванія въ Женев. Похищеніе совершилось бы тогда такъ же легко, какъ и успшно.

Несмотря на вс ея общанія, она, подъ наплывомъ чувствъ, въ первый же моментъ сообщила все и кинула меня совершенно неподготовленнымъ во власть моихъ враговъ.

Нтъ, я не могу принять упрека въ недостатк благоразумія, скоре упрекъ въ недостатк грубости. Удержать ее въ Женев въ моей комнат по грубому праву закона, не взирая на безпримрный скандалъ и временное скомпрометированіе войти въ ихъ домъ,— это…, это былъ бы путь! Я уподобился женщин, разсуждалъ иначе, и это погубило меня! Я ничего не хотлъ ниспровергать, хотлъ все, щадить ее, разсчитывалъ на ея абсолютную твердость и безусловное послушаніе, говорилъ себ: къ крайностямъ ты всегда успешь прибгнуть,— и вотъ теперь она измняетъ, предаетъ меня… О, это страшнйшее сомнніе зародилось во мн еще въ моментъ трагическаго поворота событій! Останется ли она тверда?

Знаете, Гольтгофъ, то возмутительно и безчеститъ натуру человка, что женщина, за которую я такъ сильно страдаю, измняетъ мн. Эта мысль, это извстіе, полученное мною въ вашемъ письм отъ 15 августа, до неистовства увеличили мои страданія.

Изъ вашего письма можно сдлать выводъ,— къ сожалнію, это мсто вашего письма трудно разобрать,— что письмо Елены изъ Вех еще ничего не доказываетъ, что она писала его по принужденію. Однако, нужно ли ей было допускать это принужденіе? Быть можетъ, она хитритъ? Хочетъ провести родителей? О, письмо ея къ вамъ, во всякомъ случа, погибель! И это именно моя погибель! Зачмъ я оставилъ ее во власти такой зврской, желзной силы?!

Единственное утшеніе въ вашемъ письм, это то, что Раковицъ не можетъ еще скоро жениться. Но неужели это совершенно невозможно устранить?

Дорогой другъ! Изобртите помощь! Заклинаю васъ, не оставляйте меня въ этомъ положеніи!

Теперь слушайте.

Я хотлъ говорить съ королемъ, но его здсь нтъ, онъ въ Гогеншвангау. Все складывается для меня неудачно. Въ высшей степени сомнительно, поду ли я и долженъ ли я хать въ Гогеншвангау. Во-первыхъ, мн совершенно некогда, во-вторыхъ, я многое могу испортить. Рихардъ Вагнеръ, пользующійся полнымъ расположеніемъ короля, общалъ мн, можетъ быть,— но только можетъ быть,— въ слдующій вторникъ, когда онъ, во всякомъ случа, детъ въ Гогеншвангау къ королю, поговорить съ нимъ обо мн и, притомъ, поговорить настойчиво. Но, вдь, общалъ онъ это условно. Все зависитъ отъ какой-то справки, которую онъ хочетъ навести. Что же длать? Положиться на Рихарда Вагнера? Если онъ ничего не сдлаетъ, тогда я напрасно оставилъ Мюнхенъ и возвратился въ Швейцарію. Если похать мн самому въ Гогеншвангау, тогда я, можетъ быть, лишусь гораздо боле существеннаго посредничества Вагнера.

Одно утшеніе: и по баварскимъ законамъ она — совершеннолтняя. Ее дважды обманули! Однако, хотя совершеннолтняя, но не выдлившаяся изъ-подъ родительской власти, она нуждается въ согласіи отца, которое, однако, можетъ быть замнено постановленіемъ суда, и, какъ сказалъ здшній адвокатъ, докторъ Генле, безъ сомннія, будетъ дано судомъ. Докторъ Генле, принимающій во мн самое горячее участіе, хочетъ начать искъ и сдлать все возможное, написать предварительно отцу, съ которымъ онъ знакомъ, представить ему положеніе вещей, вс непріятныя послдствія и т. д.

Но судомъ можно достигнуть чего-нибудь (если вообще можно достигнуть) только тогда, если Елена останется тверда. А вы видите, какой у нея характеръ!…

Слабый, слабый лучъ свта! Я только что пришелъ отъ министра иностранныхъ длъ, барона фонъ Шренка, съ которымъ проговорилъ почти два часа. Я изобразилъ ему все дло. Онъ совершенно на моей сторон и общалъ мн полное свое содйствіе. Онъ, кажется, слышалъ обо мн очень много и былъ мною крайне заинтересованъ. Онъ вступилъ со мною въ длинный политическій разговоръ о положеніи вещей, который я, со смертью въ душ, долженъ былъ поддерживать, чтобы произвести на него по возможности сильное впечатлніе. Какъ я уже упоминалъ, онъ былъ чрезвычайно любезенъ и предупредителенъ, объяснилъ мн, напримръ, что ршительно не понимаетъ такого образа дйствій и съ своей стороны никогда не отказалъ бы мн въ рук своей дочери, хотя и не видитъ особенной радости имть зятемъ человка, который, если дло дойдетъ до революціи, благодаря своему выдающемуся политическому положенію, можетъ быть разстрлянъ или повшенъ и т. д., и т. д. Завтра я долженъ придти къ нему съ Генле, и мы совмстно обсудимъ и ршимъ, какимъ образомъ онъ можетъ наилучше помочь мн.

Кое-что онъ сдлаетъ во всякомъ случа. Это врно. Онъ, во всякомъ случа, охотно согласился бы написать и посовтовать г. Фонъ-Д. Кажется, онъ его не долюбливаетъ. Вроятно, онъ ршится еще и на что-ни* будь большее.

При этихъ обстоятельствахъ было бы хорошо, если бы г. Ф.-Д. получилъ еще письмо отъ Бека. Этотъ огонь плутонгами и вмшательство со всхъ сторонъ въ мою пользу озадачатъ-таки его.

Разв это опять не рокъ (роковыя совпаденія на каждомъ шагу), что вена Бека умерла именно теперь? Однако, я, все-таки, долженъ васъ простъ, если, конечно, прошло уже достаточно времени, чтобы улеглось первое горе (когда она умерла?), отдать или отослать Беку то мое письмо, въ которомъ я васъ объ этомъ прошу, и присовокупить къ нему письменныя или устныя объясненія, имена и т. п. Потеря, причиненная самою природой, глубоко заставляетъ страдать, но не разбиваетъ сильнаго человка и не длаетъ его нечувствительнымъ къ страданіямъ другихъ. Для этого необходимы человческая воля и грубая сила.

Но вы не должны упоминать, что я знаю объ его утрат, потому что тогда съ моей стороны совсмъ неприлично взывать къ нему о помощи въ такую минуту.

Мн, слдовательно, надо объ этомъ знать не больше, чмъ я зналъ тогда, вы же можете оправдаться тмъ, что, получивъ отъ третьяго лица положительное порученіе по серьезному длу, вы должны исполнить его, о что вы нкоторое время промедлили, чтобы не тревожить Бека въ первую минуту горя. Согласны ли вы со мною? Вы понимаете, что все это можно произойти скоро, такъ какъ должно совпасть съ вмшательствомъ Шренка, которое, во всякомъ случа, будетъ черезъ день-два. Разновременные удары не принесутъ пользы.

Телеграфируйте мн сюда, что вы сдлали, и затмъ сообщите общій результатъ.

О, другъ, если бы вы могли быть со мною! Я умираю, умираю!.. Страдаю безконечно!

Вашъ
Ф. Л.’.

Въ этотъ же день Лассаль писалъ по другому адресу. Письмо начинается слдующими словами:

‘Никакой гршникъ не испытываетъ такихъ адскихъ мукъ. Я страдаю еще ужасне, чмъ прежде. Моя догадка подтвердилась. Но я, несмотря на это, долженъ снова завоевать ее… Было бы ужасно погибнуть изъ-за недостойной. И я самъ виноватъ въ такомъ ея поведеній’

Слдующій день, 19 августа, Лассаль провелъ въ лихорадочной дятельности, онъ въ двадцать четыре часа написалъ по различнымъ направленіямъ около шестидесяти писемъ. Особенно замчательно его письмо къ жен фонъ-Д.

‘У меня,— писалъ онъ ей,— исполинскія силы и я ихъ увеличу въ тысячу разъ, чтобы завоевать тебя. Никто въ мір не въ состояніи оторваться отъ меня, если ты останешься тверда и врна. Съ тхъ поръ, какъ началъ въ этомъ сомнваться, я несчастнйшій человкъ. Я ежечасно испытываю тысячекратную смерть. И, все-таки, это невозможно! Ты не можешь измнить мн,— человку, какъ я, человку, который тебя такъ ужасно любитъ. Я прикованъ къ теб алмазными цпями. Я страдаю въ тысячу разъ больше, чмъ Прометей на скал. Но если ты окажешься вроломной, несмотря на свои клятвы и несмотря на мою любовь, тогда человческая природа обезчещена, тогда пришлось бы отчаяться во всякой, правд, во всякой врности, тогда было бы ложью все, что существуетъ. Напиши мн хоть одно слово, что ты остаешься тверда и врна, и я весь, закаленъ съ головы до ногъ’.

Въ этотъ же день онъ въ письм къ одному другу писалъ, между прочимъ, слдующее:

‘Если эта женщина пренебрежетъ тмъ, что я такъ неслыханно мучусь, тогда опозорено все, что носитъ названіе человка. Сердце, твердое, какъ скала, которое такъ любитъ и такъ выноситъ, какъ мое,— и такъ разорвать!… Короче, если я теперь погибаю, то это уже не отъ грубой силы, которую я сломилъ, если она предъ нотаріусомъ скажетъ ‘нтъ’, вмсто того, чтобы сказать ‘да’ и пойти со мною, то я погибаю отъ безграничной измны, отъ неслыханнаго непостоянства и легкомыслія женщины,, которую я такъ непозволительно, безмрно люблю. Это дйствительно выходило бы за всякіе предлы, еслибъ я только для того побудилъ министра иностранныхъ длъ назначить посредническую коммиссію и вызвать ее къ нотаріусу, чтобы она меня осмяла своимъ отказомъ’.

Черезъ день, 19 августа, написано послднее письмо къ Гольтгофу. Лассаль не переставалъ добиваться своей цли, желая добиться свиданія.

‘Дорогой!

Я уже телеграфировалъ вамъ, что Елена опять въ Женев. Только что возвратился отъ Шренка (министра иностранныхъ длъ). Вотъ къ какому соглашенію пришли мы съ нимъ: онъ дастъ здшнему адвокату доктору Генле оффиціозное порученіе, именно письмо къ господину фонъ-Деннигесъ, въ которомъ будетъ сказано, что онъ самъ проситъ Генле отправиться въ Женеву и уладить все это дло, что ему это было бы весьма желательно и проч. Если же это не удастся, то дочь его должна явиться къ какому-нибудь нотаріусу въ Женев, чтобъ передъ нимъ и въ моемъ присутствіи объясниться со мною. Такова сущность нашей бесды съ Шренкомъ. Я не знаю, что именно и какъ напишетъ Шренкъ. Я не буду имть возможности прочитать письма, потому что Шренкъ находитъ это неудобнымъ, и отошлетъ его завтра запечатаннымъ къ Генле. Тогда Генле отправится съ письмомъ и со мной въ Женеву. Но я едва ли уду до понедльника утра. Я остаюсь, чтобы дать вамъ возможность исполнить слдующія порученія:

1) Постарайтесь добыть къ этому времени письмо Бека, совмстное дйствіе обоихъ писемъ будетъ гораздо дйствительне, каждое же порознь, по всей вроятности, едва ли подйствуетъ.

2) Телеграфируйте мн, придаете ли вы какое-либо значеніе попытк Шренка и Генле. Можете телеграфировать мн сюда въ отель Оберполингеръ въ слдующихъ выраженіяхъ, смотря по тому, какъ вы взглянете: ‘Придаю большое значеніе’, или: ‘не придаю особеннаго значенія’, или: ‘придаю мало значенія’, или же: ‘не придаю никакого значенія’. Я пойму.

3) Телеграфируйте мн тогда же относительно слдующаго: король живетъ теперь въ Гогеншвангау. Слдовательно, я готовъ на время отказаться ютъ попытки прямаго обращенія къ нему, потому что хотя и могъ бы прохать черезъ Гогеншвангау, но, все-таки, это очень большой кругъ. Прямое обращеніе къ королю было бы гораздо дйствительне, но еще совершенно неизвстно, добьюсь ли я его. Можетъ быть, Шренку не понравится, что я дйствую помимо его.

Что думаете вы объ этомъ? Телеграфируйте мн на этотъ счетъ въ ташъ выраженіяхъ: ‘Другія попытки не нужны’ (т.-е. мн не слдуетъ хать въ Гогеншвангау), или: ‘требуются другія попытки’ (т.-е. тогда я долженъ хать черезъ Гогеншвангау подъ опасеніемъ безплодно потерять тамъ время какъ мое, такъ и Генле).

Тогда я, по крайней мр, буду знать ваше мнніе и сообразно съ нимъ дйствовать.

4) Въ этой же телеграмм извстите меня, писалъ ли Бекъ, пишетъ ли онъ, или нтъ, такимъ образомъ: ‘здшняя попытка удалась’, или, ‘здшняя попытка удастся завтра’, или: ‘отъ такого-то числа до такого-то’, или: ‘не удастся’.

Возможно ли, Гольтгофъ, чтобы мужчина такъ страдалъ изъ-за женщины, такъ постоянно терзался изъ-за нея! И еще изъ-за женщины, которую можно заставить отказаться отъ него!

О, Елена, Елена! Если бы только она осталась непоколебимою! Эта мысль ужасна! Ахъ, смерть была бы для меня освобожденіемъ и благодяніемъ!

Помогите, дйствуйте, заставьте писать Бека, пишите сами въ то же время! Употребляйте вс средства, какія отъ васъ зависятъ!

Вашъ
Ф. Л.’

Этимъ письмомъ заканчивается переписка Лассаля съ Гольтгофомъ. Съ ‘того момента начинаются самые мучительные дни. Въ это время Елена фонъ-Деннигесъ уже послала ему формальный отказъ {Вотъ текстъ ея письма:

‘Е. В.
Господину Лассалю.

Посл того, какъ я чистосердечно и съ глубокимъ раскаяніемъ въ сдланныхъ мною шагахъ помирилась съ моимъ женихомъ, Янко фонъ-Раковица, любовь и прощеніе котораго я снова возвратила себ, посл того, какъ я извстила объ этомъ также и вашего берлинскаго повреннаго, господина Гольтгофа, прежде чмъ получила его письмо съ увщаніями, я объявляю вамъ совершенно добровольно и по глубокому убжденію, что о брак нашемъ никогда не можетъ быть и рчи, что я отказываюсь отъ васъ во всхъ отношеніяхъ и твердо ршилась отдать свою любовь и врность своему жениху.

Елена.

Прошу васъ возвратить мн имющееся у васъ мое письмо’.}, который онъ получилъ 21 августа. Хотя онъ зналъ уже объ отказ, но не имлъ еще ея письма.

Бекъ не остался безучастнымъ къ просьб Лассаля и послалъ Голыгофу письмо, могущее служить прекрасною характеристикой Лассаля.

‘Милостивый государь!

Съ глубокимъ почтеніемъ отсылаю вамъ обратно бумаги, представленныя мн Гнейстомъ. Ваше желаніе, чтобъ я высказался о господин Лассал по поводу его семейнаго дла и именно въ письм къ господину фонъ-Деннигесъ, ставитъ меня въ большое затрудненіе. Вмшательство посторонняго въ семейныя дла, безспорно, въ высшей степени опасно или, по крайней мр, тогда этотъ посторонній долженъ быть близокъ семь. Этого нтъ въ настоящемъ случа, и господинъ Деннигесъ при первомъ моемъ шаг, имющемъ видъ подобнаго вмшательства, съ полнымъ правомъ могъ бы отклонить его. Напротивъ, ничто не мшаетъ, чтобъ я высказалъ передъ вами мое мнніе о г. Лассал, и я, не колеблясь, заявляю, что вы можете воспользоваться этимъ письмомъ, какъ вамъ будетъ угодно. Я поддерживаю отношенія съ г. Лассалемъ уже многіе годы, эта связь стала еще тсне, благодаря Александру фонъ-Гумбольдту, который очень дорожитъ Лассалемъ и старался всегда защищать его отъ всякихъ нападокъ. Я считаю Лассаля выдающимся умомъ, съ глубокимъ пониманіемъ въ самыхъ разнообразныхъ областяхъ человческой мысли, съ необыкновенною остротой и проницательностью сужденій и одинаково большимъ даромъ изложенія. Что касается его политической дятельности, то я увренъ, что онъ дйствуетъ съ полнымъ убжденіемъ и по чистой совсти, не позволяя никому злоупотреблять собой, какъ орудіемъ, преслдуя свою цль съ полною независимостью, не страшась жертвъ и пренебрегая опасностью. Что онъ идетъ прямо, не оглядываясь ни вправо, ни влво, это могутъ поставить ему въ вину только т, которые придаютъ большое значеніе благоразумію. Онъ обладаетъ многими пріятными чертами характера и я признаюсь, что онъ всегда очаровывалъ меня оживленностью и остроуміемъ своихъ бесдъ.

Этими замчаніями я ограничусь, пусть ими довольствуется и г. Лассаль, который, разумется, знаетъ, какъ я смотрю на него и какъ отношусь къ нему. Что я сказалъ здсь о немъ, я уже говорилъ ему самому письменно и устно.

Примите увреніе, милостивый государь, въ совершенномъ моемъ уваженіи и преданности.

А. Бекъ’.

Берлинъ, 23 августа 1864 года.

Друзьямъ своимъ Лассаль въ это время писалъ, между прочимъ, слдующее: ‘Была ли когда-либо подобная измна?.. Заслужилъ ли этого я, самое врное сердце на земл? Несчастный я! Я не заслужилъ натолкнуться на такую недостойную’.— Въ тотъ же день онъ написалъ Елен ф.-Деннигесъ послднее письмо. Приводимъ отрывки изъ него:

‘Пишу теб со смертью въ душ. Ты, ты предаешь меня! Это невозможно. Я не въ состояніи еще врить въ такое вроломство, въ такое страшное предательство. Можетъ быть, твою волю склонили, сломили на время, разлучили тебя съ тобою же, но немыслимо, чтобы это была твоя истинная, постоянная воля. Ты не могла въ такой крайней степени отбросить отъ себя всякій стыдъ, всякую любовь, всякую врность, всякую истину. Ты опозорила бы и обезчестила бы все, что носитъ человческій образъ. Ложью было бы тогда всякое лучшее чувство, и если ты солгала, если бы ты была способна дойти до такой крайней степени паденія, нарушать такія святыя клятвы и разбивать самое врное сердце, тогда подъ луною не было бы больше ничего, во что человкъ долженъ былъ бы еще врить. Ты наполнила меня желаніемъ бороться за тебя, ты требовала, чтобы я испробовалъ сперва вс приличныя средства, вмсто того, чтобы увезти тебя изъ Ваберна, ты клялась мн устно и письменно самыми священными клятвами, что всегда будешь ждать и останешься тверда, ты мн въ послднемъ письм объявила, что ты ничто иное, какъ любящая меня женщина, и никакая сила на земл не въ состояніи измнить твоего ршенія. И посл того, какъ ты насильственно привлекла къ себ это врное сердце, которое, разъ отдавшись, отдалось навсегда, ты съ язвительною насмшкой повергаешь черезъ четырнадцать дней меня въ пропасть, какъ только началась борьба, предаешь меня и разбиваешь меня? Да, теб могло бы удасться то, что никогда не удалось судьб, ты разбила бы, разрушила самаго стойкаго человка, который безъ содраганія подвергся всмъ вншнимъ бурямъ. Этой измны я не въ состояніи былъ бы преодолть! Я внутренно былъ бы убитъ, ты заслужила бы мою страшнйшую ненависть и презрніе всего свта. Елена, врный своему слову ‘je me charge du reste’ я остаюсь здсь и длаю вс шаги, чтобы сломить противодйствіе твоего отца. Въ моемъ распоряженіи прекрасныя средства, которыя, наврное, не могутъ остаться безъ дйствія. Если же они не приведутъ къ цли, то у меня есть еще тысячи и тысячи средствъ, и я обращу въ прахъ вс препятствія, если ты только останешься врна. Ибо ни моя сила, ни моя любовь не имютъ границъ je me charge toujours du reste! Борьба, вдь, только что началась, малодушная! Въ то время, какъ я остаюсь здсь и уже достигъ невозможнаго, ты меня тамъ предаешь за льстивыя рчи другаго, Елена! Моя судьба въ. твоихъ рукахъ! Но если ты меня разобьешь этою мерзкою измной, которую я не могу преодолть то пусть моя участь падетъ на тебя и мое проклятіе тебя преслдуетъ до гроба. Это проклятіе самаго врнаго, измннически тобою разбитаго сердца, съ которымъ ты играла самую позорную игру. Такое проклятіе попадаетъ въ цль’.

21 августа Лассаль получилъ письменный отказъ Елены фонъ-Деннигесъ, но, все-таки, думалъ, что это произошло не по ея доброй вол, а по принужденію отца. Поэтому онъ хотлъ во что бы то ни стало добиться свиданія съ нею, чтобы лично убдиться въ томъ, что все кончено: ‘Я долженъ и хочу выслушать смертный приговоръ изъ твоихъ собственныхъ устъ. Тогда, тогда я буду врить въ то, что кажется невозможнымъ’. Отецъ согласился на свиданіе съ Лассалемъ, вроятно, на него оказало давленіе посредничество доктора Генле. Но свиданіе не привело ни къ какимъ результатамъ, напротивъ, Лассаль остался въ полной неизвстности относительно причинъ отказа, когда фонъ-Деннигесъ отказался удостоврить, что его дочь по доброй вол, а не по его принужденію отказалась отъ своего слова. Оставалось еще послднее средство — формальное заявленіе Елены фонъ-Деннигесъ предъ нотаріусомъ въ присутствіи Лассаля. Отъ итого она сама отказалась, несмотря на вс заявленія капитана Рюстова и доктора Генле, которые вели по этому поводу переговоры. Высокомрный тонъ Елены фонъ-Деннигесъ, ея упорный отказъ продолжать какія-либо сношенія съ Лассалемъ ясно показали ему, что все кончено, что онъ жестоко обманулся въ своихъ ожиданіяхъ.

Дуэль была назначена на 28 августа. О состояніи духа Лассаля наканун дуэли полковникъ Рюстовъ, его секундантъ, сообщаетъ слдующее: весь вечеръ Лассаль былъ въ совершенно спокойномъ настроеніи, на него напало ‘желзное’ спокойствіе, онъ былъ такъ твердо увренъ въ благопріятномъ исход, что, прощаясь съ друзьями, высказалъ увренность, что завтра утромъ невредимымъ вернется къ завтраку. Весь день прошелъ въ переговорахъ секундантовъ, въ выбор пистолетовъ и т. д. Своему другу Тольтгофу онъ послалъ слдующую телеграмму:

‘Полнйшая, невроятнйшая низость доказана. Самъ отказался продолжать дальнйшіе шаги. У васъ волосы станутъ дыбомъ, если когда-нибудь узнаете въ подробностяхъ эту исторію. Мой глубочайшій привть Гнейсту за его рыцарское поведеніе’.

‘Въ пять часовъ утра,— разсказываетъ Рюстовъ о самой дуэли,— я разбудилъ Лассаля, который тихо спалъ. Случайно онъ сейчасъ же взглянулъ на пистолетъ, схватилъ его, бросился мн на шею и сказалъ: ‘вотъ какъ разъ то, что мн нужно…’ Посл 6 ¹/₂ часовъ мы похали въ Кару жъ, предмстье Женевы, гд къ 7 ¹/₂ часамъ должны были сойтись об стороны. Передъ отъздомъ Лассаль передалъ мн свое завщаніе. По дорог онъ неоднократно просилъ меня устроить дуэль на французской сторон, чтобы онъ могъ еще оставаться въ Женев. Какъ я ни радовался ‘го увренности, это меня, все-таки, немного сердило. Я ему замтилъ, что каждая пуля можетъ попасть, что никогда нельзя презирать противника. Мои слова не произвели на него никакого впечатлнія. До 7 часовъ мы были уже въ Баруж и ждали прізда противной стороны. Лассаль, не обнаруживая ни малйшаго безпокойства, пилъ чай. Въ 7 ¹/₂ часовъ явились противники. Они похали впередъ, мы за ними. Съ ними былъ докторъ Зейлеръ, хорошо знавшій мстность. Недалеко отъ намченнаго имъ мста мы остановились и пошли кустами. На меня палъ жребій зарядить для перваго выстрла. Черезъ пять секундъ посл условнаго сигнала раздался первый выстрлъ со стороны фонъ-Раковица. Черезъ секунду выступилъ Лассаль, онъ далъ промахъ. Странно, какъ онъ могъ еще стрлять, потому что онъ уже былъ смертельно раненъ. Посл выстрла онъ инстинктивно отступилъ на два шага влво. Я долженъ былъ смотрть на часы и не видлъ, кто спросилъ Лассаля: ‘вы ранены?’ Онъ отвтила ‘да’. Мы его сейчасъ перенесли на коверъ и сдлали ему первую перевязку. Дорогою Лассаль былъ очень спокоенъ, жаловался на боль, причиненную раною, только тогда, когда мы здили по мостовой, и спрашивалъ, скоро ли мы прідемъ домой’.

31 августа Лассаль скончался. Его похоронили въ родномъ город Бреславл. Какъ на него смотрли рабочіе, показываетъ маленькая рабочая лсенка:

‘Zu Breslau ein Kirchhof,

Ein Todter im Grab,

Dort schlummert der Eine,

Der Schwerter uns gab’.

На могил его красуется коротенькая, но выразительная эпитафія, составленная Бекомъ:

‘Hier ruhet, was sterblrich war von
Ferdinand Lassale,
Dem Denkerund Kmpfer’.

‘Русская Мысль’, кн.X, 1888

Послдніе дни Фердинанда Лассаля.

Читайте также: