Послание к г-ну Тьеру*
Послание к г-ну Тьеру*
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Послание к г-ну Тьеру, Погодин Михаил Петрович, Год: 1867
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Погодин М. П. Вечное начало. Русский дух
М.: Институт русской цивилизации, 2011.
* Тьер есть один из славных людей Франции нашего времени. Он был несколько раз министром в царствование Луи Филиппа и председателем Государственного совета. Во время второй республики он предсказал Империю и был изгнан в Бельгию после 2 декабря. Кроме государственной своей деятельности он знаменит своей ‘Историей Французской революции’ в 10 томах и ‘Историей Консульства и Империи’, кажется, в 15. Ясность есть первое достоинство этих сочинений. Последняя его речь составляет событие в Париже.
М<илостивый> г<осударь>, позвольте служителю Истории, которой вы оказали столько блистательных услуг словом и делом, обратиться к вам из глубины московского севера со смиренной речью о вашем последнем запросе в собрании законодательного корпуса, поколику он относился к России.
Прежде всего, мы должны засвидетельствовать вам искреннюю нашу благодарность за ваш сочувственный отзыв о нашем Государе, которого еще недостаточно, кажется, ценит Европа. Он освободил более 20 миллионов европейцев от крепостной зависимости в России, 3 миллиона в Польше и 2 миллиона за Кавказом, в Грузии, Имеретии и Мингрелии. Он наделил их землей при благодушном содействии нашего дворянства, чего никогда не могла достигнуть никакая революция в Европе, древней и новой, ценою потоков пролитой крови. Он закрепил землю за другими 25 миллионами так называемых казенных крестьян. Нам, русским, прискорбно было видеть, что эти великие события, делающие честь нашему времени, не осознаны по своему достоинству европейской литературой. Гласное судопроизводство, которое в один год пред нашими глазами вознеслось на неожиданную степень, и свобода печати, значительно распространенная, которая дает уже нам блистательные плоды во всех почти ежедневных наших газетах, — придают новый блеск царствованию и поднимают народный дух на всем пространстве России. При этих нравственных приобретениях я не говорю уже вам о какой-нибудь Туркестанской, Амурской или Кавказской области, хотя они занимают пространства поболее иного обширного европейского государства. Вы выразили ваше почтение нашему любезному Государю, повторяю, и мы благодарим вас от души.
Второе право на нашу благодарность вы приобрели заявлением своим относительно поляков. Никто не принес столько вреда этому несчастному, хотя и любезному племени — позвольте сказать вам, — как ваши соотечественники, своими ободрениями, которые не послужили ни к чему, как вы сами говорите, ни во время первой революции, ни при Наполеоне I, ни при Бурбонах, ни при Орлеанской фамилии, ни во время второй революции. Habent sua rata nationes. И по историческим, и по географическим, и по политическим причинам Польша должна быть соединена неразрывными узами с Россией, и оба эти государства bon-gr mal-gr должны жить вместе. Против рожна прати невозможно.
Вы называете Польшу несчастной страной. Но откуда проистекают ее несчастья? От несчастного характера шляхты, которая, по моему мнению, имеет не славянское происхождение. Так точно чем счастливы больше всего, скажу для примера, англичане? Своим характером, а конституция есть только его выражение. Шляхта никогда не чувствовала никакой симпатии к славянам и даже к своим собственным поселянам. О русских говорить нечего, но, вспомните, какие отношения у нее были к соседним чехам! Сербов, болгар она и знать никогда не хотела, как не хочет их знать теперь, становясь в ряды турок. Время, опыты, размышления, образование должны бы оказать влияние на этот характер, и мы от всего сердца желаем любезным полякам их духовного перерождения.
Что ни говорили бы поляки против нас, мы ответим им торжественно, что мы освободили их крестьян от крепостной зависимости и что мы освободили их города от феодального ига, а уступить им прежние их завоевания, заселенные русским племенем, подвергнуть их вновь тому игу, под которым они страдали и теперь страдают пред глазами всей Европы в Галиции и Венгрии — во веки веков никогда этого не будет. Пусть поляки переменят свой образ действий, прекратят вечные свои заговоры, предадутся милосердию Русского Государя, и судьба их переменится, мы обнимемся братски и пойдем вместе по пути прогресса для польского и русского блага. Вот что должны объяснить и советовать им все друзья добра в Европе, а не манить их к пропасти, как то делают многие легкомысленные или подкупные газеты. Вы говорили беспристрастно, и мы приносим вам искреннюю нашу благодарность и за себя, и за поляков.
В одно время с вами граф Бисмарк засвидетельствовал тоже, смотря польское дело со своей точки, и мы надеемся, что подобные советы, данные с двух противоположных сторон, принесут свою пользу.
Теперь два слова о католической религии: мы чтим эту славную отрасль Христианской церкви, но польские ксендзы являются самыми ярыми якобинцами, а не служителями святой религии, и мы не можем допустить, чтоб, неся в одной руке крест, они несли в другой железо и огонь на нас и на наших братьев.
Говоря о Польше, я естественно перехожу к вопросу о национальности и осмеливаюсь при этом случае видоизменить несколько ваше мнение.
Наполеон, размышляя на о. Святой Елены о судьбах исторических, сказал, что европейские государства разделятся по национальностям, и его слова имеют свой политический смысл. Этому предсказанию долго еще придется, может быть, оставаться в областях фантазии, но рано или поздно (желательно только, чтоб без насильственных потрясений) оно будет хоть в некотором смысле исполнено. До тех пор симпатии, влечению между национальностями препятствовать недостойно нашего времени. От Камчатки до Средиземного моря распространилось племя одно — славянское. Мы, русские, очнувшись, образумившись, получив свободу, не можем же, прежде всего, не заявить нашего сочувствия всем этим многочисленным племенам, которых считают 18 миллионов в Австрии, 10 миллионов в Турции, не можем не помогать им, бедным, угнетенным, всеми зависящими от нас средствами, для содействия их языку, истории и литературе. Скажите, если б какая-нибудь часть французов историческими волнами занесена была в глубину России или какую другую сторону, что же — французы остались бы равнодушными к их судьбе? Помилуйте — этого быть не может, это немыслимо и невообразимо. На этом основании действовали и немцы, и итальянцы. А если мы напомним еще, что эти племена стонут под игом такого варварского племени, как турки, несмотря на похвалы гг. Леярдов и сотр., какую же низость должно бы предполагать в русских людях, если бы они не рвались к ним на помощь от всего своего сердца?
Но это наводит страх Европе.
Кажется, в продолжение 50 лет русская политика, в царствование императоров Александра I, Николая и Александра II, достаточно должна была успокоить Европу в этом отношении. Вы приписываете нашему правительству такие виды, намерения, цели, каких оно никогда не имело, вы сами внушаете их нам, показываете их возможность, и мы, русские люди, читая ваши предположения, думаем часто про себя: ах, если бы их устами мед пить! И куда нам еще распространяться? На что нам новые земли — они сами разве физически стремятся к соединению с нами, как реки малые спешат впасть в большую. Никакими искусственными коалициями воспрепятствовать этому химическому сродству нет возможности. Точно так же, как нет никакой возможности остановить размножение народа, которого в России скоро будет сто миллионов. Так зарождает сам Бог! Раздражать эту массу, пугать, оскорблять неосновательными подозрениями, осыпать незаслуженными ругательствами, как делают многие газеты, нет никакого даже расчета. Скажу вам более: вся эта стомиллионная масса ничего еще не значит в сравнении с силой народного духа, теперь поднимающейся благодаря свободным, истинно либеральным предприятиям русского правительства. Не скрою, что случаются еще у нас эпизоды старого времени, которое клином входит в новое, что чувствуются иногда старые отзывы, но это явления преходящие, которые со всяким годом будут уменьшаться. Итак, с вещественными силами России трудно было ладить, что доказали Карл XII, Наполеон I и Наполеон III, несмотря на свою временную над нами победу, которую, смею заметить, вы напрасно одобряете, то с этими духовными силами кольми паче? Нет, перестаньте опасаться нас: вспомните, как благодушно Москва возвратила визит Парижу. Вот наш национальный характер!
Вы опасаетесь за Константинополь. Признаюсь вам откровенно, что долго владела мной мечта о Константинополе. Древняя русская история, которой я преимущественно занимался, содействовала утверждению во мне этой заманчивой мысли. Основатели Русского государства и все первые князья — Аскольд и Дир, Олег, Игорь, Ольга, Святослав, Владимир, Ярослав — беспрестанно ходили на Константинополь и брали с него дань (866—1054). Константинополь в продолжение двухсот лет был, так сказать, столицей русской истории. Жизнь русская, внутренняя и внешняя, имела там свое средоточие. Прочтите недавно найденные проповеди патриарха Фотия. Владимир Святой был женат на сестре греческих императоров, и Иоанн III (1462—1505), настоящий основатель нынешнего государства, взял за себя наследницу последних Палеологов вместе с двуглавым орлом. Все это представлялось мне указанием. Но вот мысль, которую я недавно услышал от одного боевого русского генерала, человека истинно русского: ‘Всем могуществом, всем величием, всею славой Россия обязана великорусскому племени. Если мы возьмем Константинополь, все лучшее от нас и из нас повлечется туда: все таланты, все средства, все капиталы, все усилия. Кому останется охота зябнуть и мерзнуть на наших снежных равнинах, с 20 градусами мороза в марте, как это происходит теперь? Тогда великорусское племя, только начавшее дышать теперь посвободнее, предастся на произвол судьбы, лишится средств к образованию, только что возникающему, загрубеет, одичает. Помилуйте — за что? Бог с ним, с Константинополем! Москва нам дороже. Мы должны оставаться дома. Отсюда можем мы протягивать руки, по железным дорогам, и в Константинополь, и в Камчатку, и в Ташкент, и на Печору, и в Тифлис. Мы должны озаботиться больше всего об образовании этого даровитого, терпеливого, заслуженного племени, к которому и сами принадлежим, и воздать нашу благодарность сообщением ему всех средств богатеть, развиваться, процветать, наслаждаться возможным счастьем’. Я задумался — и думаю до сих пор: чуть ли не кроется здесь глубокая историческая истина. Открытый путь в Средиземное море, о, это — другое дело, и я не думаю, чтоб Европе было необходимо и даже очень полезно задерживать нас на этом пути, по которому мы шлем ей продовольствие и имеем счастье избавлять ее иногда от голода. Мы за то откроем ей путь на Кавказ, в середину Азии, с обеих сторон, и с востока и с запада, от Тихого океана и Аральского моря. Обстоятельства со времен Наполеона переменились: прорытие Суэцкого перешейка французами, устройство железных дорог в Малой Азии англичанами, возникновение Греческого королевства в архипелаге уменьшают важность Константинополя и могут значительно уравновесить общие выгоды. Мне кажется, что европейские государства, оставив предубеждения, взвесив хорошо свои выгоды и рассмотрев настоящие обстоятельства, могли бы легко прийти к соглашению и уладить свои дела так, чтобы всем было хорошо, чтоб все могли идти дружно к высокой цели — и прекрасная Франция, и почтенная Англия, и заслуженная Германия, и талантливая Италия, и все несчастные племена славянские: сербы, болгары, босняки, чехи, словаки, кроаты, поляки. Вы, старшие братья, помогали бы нам своими советами, примерами, опытами, указаниями. Вот лучший образ действий в отношении к России, которая никогда не забудет, чем она обязана Европе, и чем более она будет развиваться, успевать на своем пути, тем более будет дорожить Европой и связью с ней, в особенности с Францией, к которой всегда, несмотря на недоразумения, мы чувствовали столько симпатии, человеческой, гражданской, политической и литературной, уважая все партии, преклоняясь пред всеми достоинствами, ценя все подвиги и заслуги, до самого императора Наполеона III включительно, несмотря на зло, им причиненное.
Если мое послание удостоится вашего благосклонного внимания, я представлю вам, может быть, некоторые свои pia desideria и вместе соображения об европейской истории и отношении ее к русской, возбужденные вашими сочинениями и сочинениями г. Гизо. В 1839 г<оду>, проезжая через город Э., я помянул там ваше рождение вместе с рождением г. Минье, но не явился к вам в Париже, засвидетельствовав свое почтение г. Гизо, потому, что вы тогда отзывались неблагоприятно о России. В нынешнем году, к старости, желая взглянуть на последние плоды европейской цивилизации, я попрошу позволения явиться к вам, чтоб засвидетельствовать то почтение, с которым пребыть честь имею вашим покорным слугою…
Москва.
1867 г.
15/27 марта.
Опубл.: Погодин М. П. Статьи политические и польский вопрос (1856—1867). М., 1876.