В. В. Стасов. В мире прекрасного. Избранные статьи о русской живописи
М., ‘Детская литература’, 1968
ПОРТРЕТ ЛЬВА ТОЛСТОГО
При мне сегодня была распакована из ящика картина, только что прибывшая с московской железной дороги. Это — портрет Льва Толстого, написанный недавно, в августе месяце, Репиным в Ясной Поляне. Портрет этот — поразительная вещь. Еще ни одного подобного портрета Толстого не было у нас. Превосходен был портрет, написанный однажды Крамским. Но это было давно, целых 14 лет тому назад (1873). С тех пор Толстой много изменился, конечно, постарел, но тип и выражение его лица сложились еще могучее и характернее прежнего под влиянием мысли и таланта, не перестававших все время работать. Душа и мысль выковали из всего облика, уже и всегда прежде характерного, нечто новое, необыкновенное, далеко выходящее из области того, что мы встречаем всякий день вокруг себя,— и таким именно и изобразил его Репин. Портрет этот удался ему так, как удаются только портреты личностей глубоко понимаемых, тех, что ценимы всеми силами души. Мне кажется, если бы портрет поставить сейчас в Эрмитаж, где его настоящее, народное место, он продолжал бы там великолепно весь ряд тех великих портретов Рембрандта, Рубенса, Веласкеса и других крупнейших художников, которыми так знаменита по всей Европе наша изумительная картинная галерея.
Портрет, написанный Репиным, необыкновенно прост и по позе и по краскам, но поразителен в такой степени своею талантливостью и правдою, что, наверное, остановит на себе глаза всякого, кто способен что-нибудь чувствовать в искусстве и в живой передаче существующего.
Толстой представлен сидящим в кресле (очень оригинальном), с небольшой книжкой в одной руке, которую он точно только что читал и заметил там пальцем то место, где остановился, другая рука лежит на ручке кресла. Он смотрит прямо на зрителей, немного наклонив вбок могучую голову, с длинной седой бородой, на нем надета черная блуза (на портрете 1873 года он тоже в блузе, только синей), блуза стянута в талии ремнем, но как-то похожа на подрясник. Весь портрет делает впечатление проповедника, сеятеля мысли. Глаза, глубоко сидящие в своих впадинах, глядят вдаль и в глубину, словно прямо в твое сердце и душу. Перед вами человек какой-то необыкновенный, оставляющий несравненное какое-то впечатление. Доброта, золотое сердце, большая сила мысли, непреклонная воля — все нарисовалось на этом лице, в этих глазах.
Мне кажется, кто бы обрадовался этому портрету, как новому, неожиданному счастью,— это Крамской, если бы оставался и теперь еще среди нас. Он сам был крупный художник, он и сам однажды изучал лицо и выражение Льва Толстого и, наверное, лучше большинства других оценил бы теперь всю талантливость и правду нынешнего нового портрета. Он так высоко ставил всегда Репина в нашем искусстве, так от глубины души радовался всякому новому его шагу вперед!
Но Репин написал не один только этот чудный портрет в те немногие дни, что прожил нынче в Ясной Поляне. Он написал еще маленькую картинку (вершков в 9 ширины): ‘Лев Толстой пашет’. Это своего рода chef-d’oeuvre. Репин сам присутствовал на поле во время того, как граф Лев Толстой шел с сохой по полосе, и тут же быстро, для себя нарисовал эту сценку в дорожном альбоме. Позже он выполнил ее масляными красками. Широкое поле, лишь далеко где-то в фоне виден лесок. Лев Толстой идет по борозде с двумя белыми лошадками, держа обеими руками ручки сохи, вонзающейся в землю, на нем синяя мужицкая рубаха, с отстегнутым немного воротом, на ногах высокие сапоги, на голове белая фуражка. Вся фигура, богатырская, могучая, напоминает мне немного тех двух бронзовых богатырей, которые в ‘Бурлаках’ Репина идут в первой паре, таща по Волге нагруженную баржу. То же выражение силы, преданности своему делу, тот же беспредельно национальный тип и склад. Две белые крестьянские лошадки, на которых пашет Толстой,— одно из чудес новой русской живописи. Эти две лошадки — два разные характера, две разные натуры. Одна, кроткая, покорная, безропотно исполняющая свою службу, шагает по полосе безучастно, тупо,— это сущая машина, другая, живая и беспокойная, идет совсем другим шагом, вертит мордой, неровно перебирает ногами, кажется, ей досадно, несносно, она, пожалуй, готова и побежать. Вся картинка в своем целом показалась мне таким необыкновенным образчиком современного ‘жанра’, да еще с изображением Льва Толстого, да еще выполняющего на деле, как Левин, то, что он проповедует в своих статьях и книгах, что я посоветовал владельцу одного из лучших и значительнейших наших литографических заведений, генералу А. А. Ильину, воспроизвести эту картину хромолитографией, в точную величину оригинала. Это скоро осуществится. Мне кажется, эта копия будет нужна и драгоценна всей интеллигентной части нашего общества.
А пока я могу пожелать еще одного: чтобы Репин не ждал семь месяцев до передвижной выставки и уже теперь, сейчас, дал бы всему Петербургу возможность посмотреть два свои новые создания: и портрет и картинку. У нас столько раз за последние годы выставляли в одиночку по одной новой картине (иные даже иногда вовсе и не стоили такой чести), что выставить два крупных, высоко замечательных художественных создания и подавно надо.
КОММЕНТАРИИ
Статья напечатана в ‘Новостях и биржевой газете’ от 21 сентября 1887 г. Портрет этот не был последней работой Репина над образом великого русского писателя. Через четыре года, в 1891 году, Репин вновь посетил Ясную Поляну. Результатом этой поездки явились еще картины, изображающие Льва Толстого: ‘Толстой босой в лесу’, ‘Толстой в яснополянском кабинете’ и ‘Толстой на отдыхе в лесу’ и несколько портретных зарисовок.