Польскій макіавелизмъ.
Польскій макіавелизмъ.
Р. Сементковскій.
‘Наблюдатель’, No 9, 1882
Польский макиавелизм, Сементковский Ростислав Иванович, Год: 1882
Время на прочтение: 14 минут(ы)
При обсужденіи польскаго вопроса, у насъ, какъ извстно, существуютъ дв противоположныя точки зрнія. Одни видятъ въ полякахъ непримиримыхъ враговъ Россіи, денно и нощно только и думающихъ о томъ, какъ бы подкопаться подъ основы ея могущества и благополучія, другіе, напротивъ, полагаютъ, что польскіе наши сограждане, хотя и не одушевлены особенно нжными чувствами къ Россіи, но готовы идти рука объ руку съ русскимъ либеральнымъ обществомъ, для достиженія нкоторыхъ общихъ цлей. Первый лагерь исходитъ, главнымъ образомъ, изъ исторіи борьбы между Россіей и Польшей и фактовъ современной жизни, свидтельствующихъ о враждебномъ настроеніи къ намъ поляковъ. Второй руководствуется понятіями о нормальныхъ междуплеменныхъ отношеніяхъ, чувствомъ справедливости,— словомъ, отвлеченными принципами, примнимыми, вообще, къ отношеніямъ между побдителемъ и побжденными, властвующимъ и подвластнымъ народами. Соотвтственно съ этимъ основнымъ различіемъ во взглядахъ, одинъ лагерь воодушевленъ чувствомъ крайняго недоврія къ полякамъ, другой, наоборотъ, вритъ въ возможность установленія боле или мене прочной солидарности между двумя народами, предполагая, конечно, что во внутренней политик Россіи упрочатся истинно либеральныя начала.
Всякому безпристрастному наблюдателю польской общественной жизни, однако, бросается въ глаза, что оба лагеря впадаютъ въ крайность. Первый, дрожа за безопасность русскаго государства, видитъ причины тревоги даже тамъ, гд ихъ на дл вовсе не существуетъ, второй, въ свою очередь, ставя отвлеченные либеральные принципы выше всего, забываетъ, что польскій народъ иметъ самостоятельную культуру, а, вмст съ тмъ, и самостоятельный взглядъ на прогрессъ, и что этотъ взглядъ можетъ далеко не совпадать съ нашими воззрніями на культурныя задачи человчества. Какъ на примры, поясняющіе мою мысль, я укажу на крестьянскую (милютинскую) реформу въ Царств, встрченную далеко не сочувственно польскою интеллигенціей), и на различное отношеніе русскихъ и поляковъ къ католическому духовенству и польскому вопросу.
Само собою разумется, что пока съ русской стороны дло будетъ ограничиваться болзненнымъ, но упорнымъ недовріемъ или голымъ желаніемъ видть торжество либеральныхъ принциповъ безъ надлежащаго изученія тхъ средствъ и путей, которые могутъ привести къ ихъ торжеству, нечего и думать ни объ установленіи боле нормальныхъ отношеній между нами и поляками, ни о твердой, но гуманной и плодотворной политик Россіи въ польскомъ вопрос. Руководствоваться одними отвлеченными, хотя бы и вполн врными принципами въ жизни нельзя, необходимо, кром того, добросовстно изучить среду, къ которой имется въ виду примнить эти принципы. До какой степени это соображеніе въ данномъ случа врно, видно изъ того, что вс разглагольствованія наши о русско-польскомъ примиреніи оставались до сихъ поръ, такъ сказать, мертвою буквою. Рзкое дуновеніе жизни, по временамъ, врывается въ воздвигаемый нами красивый храмъ единенія, и тогда нами овладваетъ предчувствіе, что онъ выстроенъ, правда, съ соблюденіемъ всхъ правилъ архитектуры, но изъ матеріала, свойствъ котораго мы себ не уяснили, что, другими словами, его легко можетъ постигнуть участь, которая вообще постигаетъ карточные дома.
Боле близкое знакомство съ поляками, ихъ настроеніемъ, нуждами, цлями,— словомъ, съ ихъ соціальнымъ, экономическимъ и политическимъ міросозерцаніемъ,— въ значительной степени смягчило бы противоположность нашихъ взглядовъ на польскій вопросъ. Конечно, поляки лишены возможности высказывать свои желанія съ тмъ прямодушіемъ, которое сразу поставило бы дло на ясную и опредленную почву: общественная ихъ жизнь подавлена, печать стснена, а голоса, раздающіеся въ закордонной Польш, далеко не всегда могутъ считаться выраженіемъ общественнаго мннія, какъ оно вкладываетъ на русской почв. Но, тмъ не мене, многое всплываетъ наружу, и, при внимательномъ изученіи польской жизни, мы сплошь и рядомъ наталкиваемся на такія явленія въ ней, которыя остаются для большинства мыслящихъ, людей въ Россіи скрытыми, а между тмъ не могутъ не вліять на русско-польскія отношенія. Поэтому нельзя не интересоваться голосами, знакомящими насъ съ настроеніемъ поляковъ и позволяющими намъ уяснить себ ихъ цли.
Съ такимъ голосомъ мы имемъ, несомннно, дло въ недавно появившейся въ Краков брошюр, озаглавленной (‘Варшавская журналистика’) ‘Dziennikarstwo Warszawskie’napisal W. М. K.— Krakow, 1882). Анонимный авторъ этой брошюры, подвергая критик основныя начала, которыми руководствуется варшавская журналистика въ своей дятельности, высказывается съ замчательнымъ прямодушіемъ. Это прямодушіе, наряду съ ясностью основной цли, строгою логичностью аргументаціи и опредленностью предлагаемыхъ средствъ, само по себ придаетъ довольно важное значеніе брошюр. Но она, тмъ не мене, съ нашей точки зрнія, много теряла бы въ цн, еслибы являлась выраженіемъ чисто-субъективныхъ взглядовъ, не встрчающихъ ни сочувствія, ни одобренія среди поляковъ. На дл, однако, варшавская печать, въ общемъ, отнеслась къней чрезвычайно сочувственно, а нкоторые органы даже высказались о ней восторженно. Такъ, напримръ, строго консервативная газета ‘Echo’ — органъ польскихъ магнатовъ и, вообще, высшей поземельной аристократіи, — разбирая брошюру, говоритъ въ No 246, между прочимъ, слдующее: ‘Трудъ этотъ вышелъ изъ подъ пера человка, чрезвычайно осмотрительнаго и отлично знакомаго съ варшавскою печатью, воодушевленъ-же авторъ почтенною и патріотическою мыслью, стремленіемъ къ общему благу и желаніемъ распространить надлежащія и трезвыя понятія въ массахъ. Онъ формулировалъ очень подробную, ясную и разумную программу для истинно-консервативной партіи,— программу, принимающую во вниманіе вс потребности современныхъ гражданскихъ обществъ, вс пріобртенія духа времени. Мы впервые встрчаемъ въ печати такъ хорошо, цльно и полно формулированный идеалъ консервативной партіи, отстроенный на надлежащемъ фундамент и благородно (?) обнимающій все, что желательно и необходимо для поддержанія силъ въ организм, вчно живомъ и молодомъ. Лица, которыя осуществляли этотъ идеалъ въ общественной жизни или въ печати, хотя и ставили его высоко, подавая другимъ примръ уваженія къ нему, однако, никогда не имли случая или не могли развить его въ такой полнот, какъ авторъ брошюры: ‘Варшавская журналистика’. Знамя уже было водружено и собирало около себя приверженцевъ, но никто не представилъ его описанія, не сказалъ, изъ чего оно соткано, какой гербъ на немъ красуется, и кто его долженъ нести’.
Въ этомъ отзыв для насъ важно признаніе, что знамя автора является знаменемъ польской аристократіи, другими словами, что авторъ только ясно формулировалъ программу, давно уже дйствующую въ жизни. Взглядъ этотъ раздляется, притомъ, большинствомъ польскихъ интеллигентныхъ людей.
‘Варшавскій Курьеръ’ — самая распространенная изъ варшавскихъ газетъ, органъ средняго польскаго интеллигентнаго человка — подробно разобравъ въ No 245 содержаніе брошюры, прямо восклицаетъ: ‘Какъ не согласиться съ мыслями автора? Он такъ безпристрастны, основательны и врны, что имъ приходится только аплодировать!’ Таково мнніе и остальныхъ періодическихъ изданій о брошюр.
Если нашлись въ польской журналистик два голоса (‘Przeglad Tygodniowy’, No 1 мсячнаго прибавленія за текущій годъ, и ‘Niwa’, выпускъ 173), которые отнеслись мене сочувственно къ ней, то они не идутъ въ счетъ, такъ какъ гнвъ ихъ вызванъ субъективными мотивами, т. е. либо тмъ, что авторъ не назвалъ газетъ по имени, либо же тмъ, что онъ причислилъ прогрессивныя польскія газеты къ числу мало вліятельныхъ и представляющихъ исключеніе изъ общаго правила.
Какъ-бы то ни было, въ общемъ, какъ видно изъ вышеизложеннаго, между авторомъ и варшавскою журналистикою существуетъ солидарность въ основныхъ взглядахъ на цли и задачи польскаго общества. И вотъ, вслдствіе этой выясненной нами солидарности, мы придаемъ краковской брошюр особенное значеніе.
‘Каково-же знамя автора? Изъ чего оно соткано и какой: гербъ красуется на немъ?’ Другими словами, каковъ идеалъ, на который указываетъ авторъ варшавской пресс, который онъ совтуетъ ей постоянно имть въ виду, не уклоняясь ни въ шагъ отъ него? Идеалъ этотъ таится въ сердц всякаго ‘добраго’ поляка и можетъ быть выраженъ въ трехъ словахъ: ‘возстановленіе самостоятельной Польши’. Вс совты, которые онъ расточаетъ варшавской журналистик, а черезъ нее и вообще полякамъ, сосредоточиваются въ этомъ идеал, какъ въ фокус, образующемъ путеводную звзду, которая должна освщать путь всякаго поляка, ставящаго благо своего края выше личныхъ интересовъ.
Но этотъ общій идеалъ, эта основная цль еще не даетъ намъ яснаго представленія о тенденціяхъ, которыя преслдуетъ авторъ, а вмст съ нимъ и вліятельная часть польской интеллигенціи, раздляющая его образъ мыслей. Въ этомъ пункт между ними нтъ никакого различія. Но не въ немъ, при настоящихъ обстоятельствахъ, заключается сила. Cogitationis poena nemo patitur,— гласитъ юридическое правило, и ни русское правительство, ни русское общество не могутъ претендовать на поляковъ за то, что ме^та рисуетъ имъ, въ боле или мене отдаленномъ будущемъ, плнительный образъ возрожденія могущественной и независимой Польши. Для достиженія этой цли, однако, существуютъ разные пути, и вотъ избраніе одного изъ нихъ и представляетъ вопросъ, имющій громадное практическое значеніе.
Какой-же, именно, путь предлагаетъ авторъ разбираемой нами брошюры? Обращая свои совты къ варшавской печати, онъ, прежде всего, останавливается на задачахъ ея по отношенію къ религіознымъ вопросамъ. Того, кто знакомъ съ настроеніемъ польскаго общества, отличающагося религіозностью, нисколько не удивитъ, что онъ посвящаетъ этимъ задачамъ почти половину своей брошюры (38 стр. изъ 77). Выходя изъ принципа полной вротерпимости, законность и плодотворность которой онъ горячо отстаиваетъ, онъ однако доказываетъ, что политическіе интересы Польши требуютъ строгаго единенія съ католическою церковью и его земнымъ представителемъ, папою. Поляки, по его мннію, должны всячески отстаивать обаяніе и могущество папы, который всегда горячо защищалъ ихъ національныя права и, слдовательно, является врнымъ ихъ союзникомъ. Каковы бы ни были религіозныя врованія поляковъ, разсуждаетъ авторъ:— не можетъ подлежать сомннію, что они въ настоящій моментъ не должны пренебрегать союзниками, содйствующими возстановленію ихъ національныхъ правъ, а въ особенности такимъ могущественнымъ союзникомъ, какимъ все еще является папа
И вотъ тутъ-то авторъ обрушивается своимъ гнвомъ на варшавскую печать, находя, что она заняла чрезвычайно странное и, въ то же время, непослдовательное положеніе въ церковномъ вопрос. По отношенію къ Россіи и Пруссіи, она, правда, всячески отстаиваетъ права и авторитетъ папы, но картина совершенно измняется, когда дло касается Италіи и Франціи. Въ послднемъ случа, варшавскія газеты ‘отказываютъ въ уваженіи всмъ, кто не одобряетъ участи, постигшей Римъ и церковную область, или полагаетъ, что отношенія, установившіяся между папою и итальянскимъ правительствомъ, не представляютъ достаточной гарантіи для перваго и не устраняютъ опасеній католическаго міра’ (стр. 20). Мало того, варшавскіе публицисты называютъ такихъ людей ‘отсталыми, врагами всякаго прогресса, людьми опасными’ и т. д. (стр. 17), и, не довольствуясь всми этими эпитетами, ршительно и энергически становятся на сторону враговъ папы, низвергающихъ его авторитетъ въ Италіи и Франціи. Дло дошло до того, восклицаетъ авторъ:— что варшавская печать, обсуждая борьбу, которую ведетъ Французское правительство съ церковью, прямо защищало первое и, въ защит его мропріятій, нисколько не стснялось одобрить изгнаніе іезуитовъ изъ Франціи и исключеніе преподаванія Закона Божія изъ народныхъ школъ.
Спрашивается, что могло побудить варшавскую печать впасть въ такую явную непослдовательность? Отвчая на этотъ вопросъ авторъ замчаетъ, что голосъ польской печати не можетъ оказать никакого вліянія на ршенія Французскаго или итальянскаго правительства и что въ этомъ отношеніи ея усилія, совершенно безцльны. Дальнйшая аргументація автора такъ интересна, что мы приведемъ подлинныя его слова: ‘Прежде всего, — говоритъ онъ: — какъ всмъ извстно, русское правительство и — что еще важне при настоящемъ положеніи поляковъ — русское общество считаютъ взгляды, высказанные польскою печатью, мнніемъ всего польскаго общества. Если, слдовательно, варшавская печать, не стсняемая въ этомъ вопрос цензурою, по собственному почину, громко рукоплещетъ упраздненію орденовъ, изгнанію монаховъ, отнятію у духовенства законнаго вліянія на народныя школы и другимъ средствамъ, принимаемымъ во Франціи для ослабленія религіознаго духа, то не можетъ-ли русское общество вывести отсюда заключеніе, что т же мры, уже принятыя въ Польш русскимъ правительствомъ, удовлетворили тайнымъ надеждамъ польскаго общества, или спросить о причин жалобъ польскаго народа на борьбу русскаго правительства съ церковью, — борьбу, которая чрезвычайно походитъ на то, что совершается во Франціи и одобряется варшавскою печатью. Разв русское общество не можетъ, руководствуясь упомянутыми взглядами печати, упрекнуть польское общество въ томъ, что оно меньше заботится о свобод совсти и правахъ церкви, чмъ о томъ, чтобы везд находить поводы къ оппозиціи правительству и къ жалобамъ, даже когда оно въ душ радо тому, что послднее совершаетъ въ Польш въ церковныхъ длахъ?’
Итакъ авторъ, признавшій въ принцип плодотворность вротерпимости, на практик совтуетъ польскому обществу самому, такъ сказать, наложить на себя узду. Другими словами, онъ требуетъ отъ поляковъ, чтобы они превратили религію въ орудіе политики, чтобы всякое движеніе мысли въ религіозной Сфер было подавлено самими же поляками, которые должны защищать папу не потому, чтобы они искренно врили въ догматъ непогршимости или считали возстановленіе его свтской власти полезнымъ, а потому, что папа является врнымъ союзникомъ и что онъ, Слдовательно, можетъ помочь возвращенію имъ политической самостоятельности.
Вотъ выводъ, къ которому приходитъ авторъ по отношенію къ религіи. Къ такому же выводу онъ приходитъ, обсуждая отношенія Польши къ державамъ, между которыми она раздлена. И тутъ онъ начинаетъ съ похвалъ по адресу варшавской печати, указывая на то, что она чрезвычайно подробно и обстоятельно знакомитъ своихъ читателей съ міровыми событіями, но бда, дескать, въ томъ, что она насквозь пропитана республиканскимъ духомъ. Конечно,— разсуждаетъ авторъ:— республиканская форма правленія въ теоріи совершенне другихъ формъ, но на практик она не соотвтствуетъ нуждамъ современныхъ европейскихъ обществъ. ‘Вдь опытъ,— продолжаетъ авторъ — убждаетъ, что деспотизмъ отдльныхъ партій, царствующихъ въ республикахъ, несравненно сурове, чмъ деспотизмъ монархическихъ правительствъ, даже наиболе абсолютныхъ… И дйствительно, республиканская форма правленія, сулящая въ теоріи всмъ гражданамъ наибольшую сумму свободы, на самомъ дл — какъ свидтельствуютъ ежедневные примры — хотя и доставляетъ такую свободу большинству жителей, но, въ то же время, отнимаетъ ее у меньшинства, хотя бы оно и было очень многочисленно и защищало вполн законные интересы’ (стр. 43, 44 и 45). ‘Еслибы,— говоритъ дале авторъ,— Польша оставалась, какъ и теперь, составною частью другаго государства, но уже управляемаго республиканскою палатою, то она извдала бы не улучшеніе своей участи, а еще боле тяжкія преслдованія. Образъ дйствія внскихъ централистовъ въ Галиціи, пока они находились у власти, ненависть, постоянно проявляемая берлинскими конституціонными учрежденіями ко всему польскому… наконецъ, ожесточеніе, съ которымъ русскіе либералы (?) изыскиваютъ съ 1863 г. средства для нанесенія нравственнаго и матеріальнаго вреда польскому элементу, служатъ поучительными примрами и, въ то же время, предвкушеніемъ того, что ожидаетъ польскій народъ, въ случа, если республиканская форма правленія окажется въ рукахъ, такъ называемыхъ, либераловъ… и если международное озлобленіе не будетъ уже обуздываться вліяніемъ короны. Слдовательно, только самые поверхностные умы… могутъ жаждать республики или радоваться ея осуществленію. Вдь эта перемна не повлекла бы за собою возстановленія независимой Польши и не принесла бы полякамъ никакихъ выгодъ. Ихъ положеніе, напротивъ, ухудшилось бы, еслибы, вмсто монарха и нсколькихъ министровъ,— составляющихъ теперь правительство, съ которымъ соглашеніе, хотя бы только по вопросу о modus vivendi, представляется возможнымъ,— польское общество имло дло съ партіями, а, слдовательно, съ сотнями тысячъ враговъ, деспотизмъ которыхъ былъ бы, несомннно, гораздо хуже ныншней политики монархическихъ правительствъ’ (стр. 4, 9 и 50). Мало того, разъ вступивъ на путь республиканскихъ аспирацій, ‘поляки, находящіеся подъ властью царя, въ силу вещей должны были бы заключить союзъ со всми партіями, стремящимися опрокинуть престолъ, и этимъ вызвали бы худшее, чмъ теперь, преслдованіе польской народности’ (стр. 52). Между тмъ нын, при перемн политической системы Россіи, въ смысл боле значительнаго уваженія къ правамъ отдльныхъ народностей, соглашеніе между Россіей и Польшею вполн возможно, и, слдовательно, удовлетвореніе политическихъ аспирацій польскаго общества достижимо (стр. 53). Поэтому нерасположеніе поляковъ и ихъ газетъ въ абсолютной монархіи, во всякомъ случа, должно быть признано лишеннымъ основанія. При теперешнемъ положеніи Польши, когда ее, такъ сказать, приходится отстраивать за ново, еслибы польскому народу была предоставлена полная свобода въ выбор формы правленія, онъ, по истин, не представилъ бы доказательствъ политической зрлости, еслибы,— вмсто монархическаго правительства, съ неограниченною, на время, по крайней мр, властью и съ династіей, принимающей на себя задачу организовать независимое государство, династіею, уважаемой другими державами и неуклонно преслдующей народную политику,— избралъ парламентаризмъ или, что еще хуже, доврилъ свою судьбу неврной игр общей подачи голосовъ и республиканскому правительству, по самой природ своей измнчивому, неустойчивому и неспособному къ преслдованію постоянной политики’ (стр. 55).
Слдовательно, по мннію автора, и въ сфер политической свободы, поляки должны вполн подчиниться соображеніямъ высшаго порядка, верховному закону, какимъ ему представляется возстановленіе политической самостоятельности Польши. Этотъ законъ и тутъ долженъ всецло властвовать надъ ними. Полякамъ не только не слдуетъ увлекаться установленіемъ либеральныхъ учрежденій въ Россіи, но, напротивъ, они должны всячески заботиться о томъ, чтобы между Россіей и Польшей существовала связь только въ лиц короны, которая, по мннію автора, одна можетъ служить надежнымъ оплотомъ противъ новаго вида рабства, угрожающаго полякамъ, — рабства, обусловливаемаго ненавистью русскихъ къ полякамъ, особенно русскихъ либераловъ, ‘съ 1863 г. изыскивающихъ средства для нанесенія нравственнаго и матеріальнаго вреда польскому элементу’. Поляки не хотятъ и не должны быть рабами ни русскаго народа, ни его интеллигенціи. Нерасположеніе автора къ политической свобод такъ велико, что онъ предлагаетъ полякамъ,— даже, еслибы, благодаря какому нибудь катаклизму въ Европ, они вернули свою самостоятельность и могли бы свободно избрать себ форму проявленія, — установить ‘absolutum dominium’, который, по его мннію, совершенно напрасно возбуждалъ постоянно страхъ среди польской интеллигенціи (стр. 56).
Какъ мы видимъ, авторъ самымъ ршительнымъ образомъ высказывается, при настоящихъ обстоятельствахъ, противъ религіозной и политической свободы. Признавая и въ той, и въ другой, такъ сказать, принципіальное благо, онъ однако на практик не считаетъ ихъ полезными факторами. Намъ, русскимъ, такой взглядъ на дло представляется просто непонятнымъ, и, знакомясь съ мыслями автора, мы невольно удивляемся его ретроградству, его преданности принципамъ, которые намъ кажутся отсталыми и составляютъ для насъ, какъ говорятъ нмцы, einerf lngst berwundenen Standpunkt. Но не слдуетъ забывать, что польская интеллигенція несравненно религіозне русской. Защита папы и его свтской власти для большинства поляковъ вовсе не является требованіемъ, противорчащимъ ихъ религіозной совсти. Напротивъ, вс попытки свободномыслящихъ поляковъ освободить массу отъ опеки римскаго первосвященника и создать чисто національную церковь, встрчаются ими съ видимымъ недовріемъ. Поэтому авторъ разбираемой нами брошюры, предлагая варшавскимъ публицистамъ не одобрять усилій западныхъ правительствъ, направленныхъ къ созданію боле свободной религіозной жизни, ставитъ собственно только вопросъ о своевременности разрыва съ папою. Онъ очевидно полагаетъ, что поляки въ настоящій моментъ, когда они безсильны въ политическомъ отношеніи, не должны сами лишать себя преданнаго и все еще вліятельнаго союзника, и уступки, которыхъ, какъ носятся слухи, добился Левъ XIII отъ русскаго правительства въ пользу національныхъ правъ поляковъ, какъ будто оправдываютъ этотъ взглядъ на дло. Другими словами, совты, которые даетъ авторъ польскимъ публицистамъ, диктуются не клерикализмомъ, не религіозною нетерпимостью, а исключительно политическими соображеніями, и не налагаютъ, по его мннію, гнета на совсть его соотечественниковъ. Онъ желаетъ только удержать людей, уже эмансипировавшихся отъ римской опеки или даже дошедшихъ до религіознаго неврія, отъ проповди, которая наноситъ вредъ осуществленію политическаго идеала поляковъ.
Съ другой стороны, не слдуетъ упускать изъ виду, что историческія судьбы Россіи и Польши представляютъ громадное различіе. Сосредоточеніе всхъ политическихъ правъ въ рукахъ сильнаго правительства, сокрушившаго свтскую и духовную аристократію, привело Россію къ теперешнему ея международному могуществу. Напротивъ, Польша,— гд королевская власть совершенно подпала подъ вліяніе шляхты и католической іерархіи,— постепенно лишалась своего могущества и, наконецъ, дожила до полнаго политическаго паденія. Поэтому весьма понятно, что новйшіе выдающіеся польскіе историки (Шуйскій, Бобржинскій) окончательно отршившіеся отъ идеализированія исторіи и старающіеся трезвымъ анализомъ выяснить истинныя причины паденія Польши, указываютъ именно на слабость королевской власти, какъ на основную причину этого горестнаго для нихъ событія. Врно-ли они поставили діагнозъ болзни — другой вопросъ, но труды ихъ произвели сильное дйствіе на польскіе умы. Не забудемъ, кром того, что поляки посл горькихъ опытовъ, вынесенныхъ ими въ XIX ст., пришли теперь къ сознанію, что если въ прошломъ столтіи Польш нанесло смертельный ударъ ‘liberum veto’, то въ текущемъ основною причиною ихъ бдствій является, по выраженію одного виднаго польскаго дятеля, ‘liberum conspiro’. Они убдились въ томъ, что вчные заговоры и революціи имъ только повредили, что путемъ мирнаго воздйствія на русскую государственную власть они могли бы гораздо легче достигнуть осуществленія желательныхъ цлей или, во всякомъ случа, предупредить полную потерю національныхъ правъ. Живымъ примромъ въ этомъ отношеніи имъ служитъ Финляндія. И, именно въ тотъ моментъ, когда они приходятъ къ этому сознанію, въ Россіи замчается сильный подъемъ національнаго духа, принимающаго болзненное направленіе и выражающагоя въ преслдованіи другихъ національностей. Газетныя статьи органовъ, зараженныхъ славянофильствомъ, которыя нердко дышатъ племенною и религіозною нетерпимостью, послужили полякамъ предостереженіемъ, и ихъ сильно тревожитъ мысль, что гнетъ русскаго общества окажется сильне гнета русскаго правительства. Кром того, дйствія прусскаго правительства въ Познани служатъ имъ доказательствомъ, что парламентаризмъ не является для нихъ спасительнымъ, что конституціонный режимъ можетъ даже ухудшить ихъ положеніе, давая большій просторъ племенной нетерпимости преобладающаго въ численномъ отношеніи кореннаго населенія. Этимъ объясняется нерасположеніе автора къ самому парламентаризму и ко всему, что съ нимъ иметъ связь. Его раздражаетъ даже мысль о существованіи политическихъ партій въ Польш.
‘Нтъ и даже не можетъ быть среди польскаго общества, говоритъ онъ:— однообразія въ оцнк разныхъ теченій, которыя въ другихъ странахъ вызываютъ перевороты и важныя политическія реформы. Но это различіе во взглядахъ не выходитъ изъ области теоретической и не можетъ привести къ какимъ нибудь положительнымъ послдствіямъ. Поэтому оно не служитъ основаніемъ для раздленія польскаго общества на партіи, ведущія между собою борьбу о преобладаніи той или другой доктрины. Политическія или соціальныя партіи могли бы, слдовательно, образоваться въ польскомъ обществ только въ случа возстановленія его государственной самостоятельности или хотя бы только народнаго самоуправленія. Нын каждая изъ нихъ основывалась бы на фикціи и сама была бы фикціею’ (стр. 72).
По мннію автора, въ Польш нтъ ни консерваторовъ, ни радикаловъ, ни аристократовъ, ни демократовъ, есть только люди, придерживающіеся началъ трезваго прогресса,— прогресса, заключающагося въ томъ, чтобы выйти изъ настоящаго тягостнаго положенія и добиться ‘народнаго самоуправленія’, которое одно можетъ обезпечить за Польшею нормальное развитіе всхъ ея духовныхъ и матеріальныхъ силъ.
Резюмируя мысль автора, мы видимъ, что онъ является ршительнымъ врагомъ религіозной и политической свободы, считая ее преградою на пути къ осуществленію основной цли всякаго добраго поляка. Его совты варшавской журналистик сводятся къ своего рода современному макіавелизму. Когда вншнія или внутреннія условія ставятъ народъ въ невозможность достигнуть цли, которой онъ жаждетъ всми силами своей души, и онъ тяготится своимъ положеніемъ, когда это положеніе, напоминая ему на каждомъ шагу о себ, поглощаетъ всю его политическую мысль, когда онъ, въ то же время, чувствуетъ себя безсильнымъ нормальными средствами или примненіемъ грубой силы добиться осуществленія своего завтнаго желанія,— тогда онъ начинаетъ забывать велнія нравственности, становится хитрымъ и лицемрнымъ, перестаетъ врить въ истину и справедливость, пренебрегаетъ нормальными своими интересами и, наконецъ, рождаетъ теоретиковъ, которые, объединяя отрывочныя воззрнія его на борьбу, приводятъ ихъ въ систему, поражающую нормальнаго человка своею безнравственностью, насильственностью, дикостью. Со всми этими явленіями мы встрчаемся, напримръ, въ Италіи конца XV ст., и имя Николо Макіавелли останется всегда памятнымъ, какъ имя мыслителя, который, будучи всей душею преданъ иде, предлагалъ для ея достиженія возмутительно безнравственныя средства. Анонимный авторъ разбираемой нами брошюры очевидно является послдователемъ знаменитаго итальянскаго политика.
Подвергать-ли основныя его положенія критик?
Говорить-ли о томъ, что только тамъ, гд личность пользуется свободою, гд она можетъ безъ всякихъ стсненій высказывать свой взглядъ на пути и средства, обезпечивающія благо страны, гд ей разршено вступать въ союзъ съ единомышленниками или товарищами по экономическимъ или соціальнымъ интересамъ, гд свободно проявляется принципъ ассоціаціи въ примненіи къ частнымъ обществамъ и политическимъ партіямъ,— что только тамъ возможенъ полный разцвтъ народной жизни во всхъ ея сферахъ. Абсолютной свободы, понятно, нигд нтъ. Политическая власть,— въ лучшемъ случа, во имя общихъ интересовъ страны,— ставитъ всегда массу препятствій свобод. Но по-истин печальное зрлище представляетъ общество, которое отказывается отъ предоставленной ему ничтожной свободы и, само налагая гнетъ на умы, не даетъ личности развиваться во всей полнот ея духовныхъ силъ. Такой примръ представляла и отчасти до сихъ поръ еще представляетъ Испанія, и достаточно назвать эту страну, чтобы въ нашей памяти воскресла картина незаслуженно гибнущей личности и подавленной въ своемъ развитіи цивилизаціи.
Опасность, заключающаяся въ подавленіи свободы личности самимъ обществомъ,— будь это для составленія заговоровъ или для вступленія въ союзъ съ сомнительными силами, въ данномъ случа, напримръ, съ папою,— къ счастію, сознана и въ самой Польш. Когда, посл долгихъ лтъ апатіи, слдовавшихъ за возстаніемъ 1863 г., польское общество стало обсуждать животрепещущій вопросъ о томъ, какъ быть полякамъ на будущее время, цвтъ польской интеллигенціи, собравшейся въ Краков для празднованія пятидесятилтняго юбилея Крашевскаго, высказался въ томъ смысл, что задача всхъ благомыслящихъ поляковъ должна заключаться во ‘внутреннемъ развитіи’ края. Подъ этимъ словомъ разумлся прямодушный отказъ отъ попытокъ возстановленія Польши вооруженною рукою и посвященіе себя длу свободнаго изслдованія и мирнаго труда, направленнаго къ упроченію внутренняго могущества націи и къ достиженію мирныхъ культурныхъ задачъ. Вступить на этотъ путь значило не только эмансипировать личность отъ гнета общества, но и открыть широкое поле для совмстной дятельности русской и польской интеллигенціи, и поэтому наша печать ухватилась, съ поспшностью и чувствомъ удовлетворенія, за брошенную въ Краков мысль, видя въ ней важный залогъ преуспянія обоихъ народовъ. Правда, находились голоса, которые выражали сомнніе относительно искренности этого поворота въ польской общественной мысли. Говорили, что поляки слишкомъ преданы своимъ традиціямъ, слишкомъ живутъ въ прошломъ, слишкомъ враждебно относятся ко всему русскому, чтобы новая политика, находящаяся въ разлад съ установившимися традиціями и требующая созданія modus vivendi съ русскими, могла разсчитывать на успхъ и получить широкое примненіе. Сомннія эти имли, безспорно, основаніе, такъ какъ они вытекали изъ всей предыдущей исторіи Польши, но они оказались, въ данномъ случа, сильно преувеличенными. Польское общество, пострадавши очень много отъ внутреннихъ раздоровъ, теперь можетъ считаться обществомъ, отлично дисциплинированнымъ. Голосъ людей, съумвшихъ пріобрсти его довріе, оказываетъ на него сильное вліяніе, и оно готово и способно подчиняться ихъ совтамъ во всхъ вопросахъ, требующихъ единенія. Поэтому провозглашенный въ Краков лозунгъ,— какъ онъ ни противорчилъ, во многихъ отношеніяхъ, установившимся взглядамъ, симпатіямъ и антипатіямъ,— оказалъ свое дйствіе и повліялъ преимущественно на варшавскую печать, которая старалась сообразоваться съ нимъ въ своей дятельности. Прежнее слпое отстаиваніе вковыхъ традицій стало постепенно смняться большею свободою въ обсужденіи текущихъ политическихъ, соціальныхъ и экономическихъ вопросовъ, а въ частности, по отношенію къ Россіи, этотъ поворотъ въ общественной мысли выразился въ отведеніи боле или мене обширныхъ рубрикъ для ознакомленія польскихъ газетныхъ читателей съ русскою жизнью во всхъ ея проявленіяхъ.
Для поляка, какъ и для русскаго, вопросъ о томъ, существуетъ-ли путь, по которому оба народа могли бы, въ силу не вншняго принужденія, а внутренняго убжденія, идти совмстно,— является вопросомъ чрезвычайно важнымъ. Отрицательный отвтъ на него означаетъ вчную борьбу, либо открытую,— сопряженную съ кровопролитіемъ и безчисленными жертвами и предвщающую полякамъ, въ случа побды, новыя кровопролитія и новыя жертвы, въ случа же пораженія подавленіе свободы и отсрочку культурныхъ задачъ,— либо глухую, тайную, выражающуюся въ подтачиваніи успховъ русской культуры со стороны поляковъ и польской — со стороны русскихъ. Положительный же отвтъ, напротивъ, означаетъ соединеніе силъ двухъ народовъ для достиженія общихъ культурныхъ задачъ, означаетъ примиреніе отдаленной мечты съ окружающею насъ дйствительностью, означаетъ возможность покончить съ внутреннимъ разладомъ, который царствуетъ въ душ поляка, дйствующаго въ Россіи, и русскаго, дйствующаго въ Польш. На возможность ршенія этого вопроса и указывалъ лозунгъ, провозглашенный съ такою торжественностью въ Краков, но, должно быть, онъ далеко еще не составляетъ прочнаго достоянія польской жизни, если все еще появляются и встрчаютъ сочувствіе макіавелистическія теоріи, въ род только что нами разобранной.
Какъ бы то ни было, мы указали на разныя теченія, замчаемыя въ польской политической мысли. Этимъ исчерпывается ближайшая цль нашей статьи.