Вячеслав Шишков.
Половой вопрос
Вячеслав Шишков.
Половой вопрос
Половой вопрос, Шишков Вячеслав Яковлевич, Год: 1926
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Половая проблема, конечно, решается двояко: в столице — так, в провинции даже совсем и против.
Ежели в провинции спросить малоинтеллигентного, скажем, трубочиста: ‘Что есть пол?’ — он без запинки ответит: ‘Пол — это по которому пьяные ползают на четвереньках или ходят’. Значит, по его понятиям, сверху потолок, а снизу пол. Вот какой ответ дурацкий.
Теперь извольте послушать, что в смысле пола могло произойти со мной. Прибыл я в Ленинград на две недели для легкого отдыха, проветриться от скуки. Хожу по улицам, осматриваю колыбель русской революции. Гляжу — на стене разрушенного дома ‘половой вопрос’ висит, диспут. Отлично. Читаю афишу. Где? В фи-лар-мо-нии. Тьфу! Вот словцо придумали. Что же оно обозначает?
Только плюнул вспух, чувствую — обдает меня ароматным дыханием женская грудь. Гляжу — дамочка молодого возраста и вполне физической комплекции. Она чуть улыбнулась, и я чуть улыбнулся. Я, будучи первой руки парикмахером, одет очень прилично, во всем партикулярном, в груди живой жасмин за пятачок торчит, и кипучая молодость трепыхает во всем моем естестве. А дамочка была блондинка с черными глазами, притом же, она держала в левой ручке прогрессивного цвета красный зонт.
Поиграли мы глазами, поиграли, я смутился и пошел прочь очень быстрыми шагами. Причем, дважды оглянувшись, я резко споткнулся на безногого нищего, который полз по тротуару, с протянутым картузом. Брякнувшись с маху на асфальт, я едва не угодил под штраф, пересекая улицу не поперек, а вкось.
Вследствие падения я зашпилил английской булавкой разорванные об асфальт брюки и вечером поехал в филармонию на диспут.
Из половых докладов по интересующему меня вопросу я почти ничего не понял, уж очень далеко сидел и все больше перешептывался о соседкой, которая, к величайшему моему удивлению, оказалась той самой дамой с красным зонтиком. Покорно вас благодарю.
При выходе, подавая ей накидку, она вдруг говорит мне:
— А пойдемте-ка, Петр Петрович, ко мне чай пить. Живу я в чудесном климатическом воздухе, на Черной речке и, к тому же, мой гражданский муж уехал к знакомым на дачу.
Я чистосердечно сознался, что с великим полным удовольствием. Она ловко пудрилась пуховкой, освежала крашеные губки.
И вот мы катим извозчиком прямо в ее дом. А местность, по секрету вам сказать, самая живописная: Черная речка плавно катит свои воды, как у Гоголя. Кругом пустыри, заборы. И где-то в отдаленности неумолчно щелкал птица-соловей. Небо, конечно, самое роскошное, пылали яркие звезды, и было светло, как днем.
— Это называется белая ночь, — сказала дама, прижавшись невзначай ко мне шикарным плечом.
— Да, — сказал я, вздохнув, — ночь, конечно, самая белая, а вот у меня лопнула штанина на коленке, и мне стыдно. И как это разрешают у нас ползающим нищим сшибать с ног прохожих из провинции?
Домик, конечно, небольшой, деревянный, но двухэтажный. Ее квартира наверху. Чай, наливочка, разговоры. В знак презента я накалил щипцы и стал завивать ее первоклассные волосы в мелкую шлёнку. При этом я агитировал за а ля гарсон филь отреза, а она решила остаться а ля коса.
— В сущности, я пошла на диспут ради московских выступавших писателей, — сказала дама.
— Я тоже… А будьте столь добры: Зощенко — москвич?
— Нет, что вы, что вы… Он самый ленинградский, наш. А брюки, ежели хотите, я зашью.
— Благодарю вас, — корректно поклонился я. — Тем более, что я могу их выбросить в другую комнату: я человек скромный, стыдливый и очень чутко отношусь к проблеме пола — чужая семья для меня святая святых. Будьте спокойны.
Она в ответ буркнула какое-то малопонятное слово, вроде как ‘дурак’, и надула губки.
Затем, чтоб не вдаваться в мелкую макулатуру, я умолчу о моем дальнейшем поведении по поводу восхитительной черноглазки. Что ж, человек слаб. И не такие дергунчики, как я, меняли в корень свои социальные убеждения в критический момент. И святая святых может вполне заколебаться.
Словом, в одном белье лежал в отсутствии гражданского мужа на кушетке под пикейным одеялом. ‘Божественная ночь, очаровательная ночь’, — думал я, засыпая, как Гоголь.
И слышу из-за перегородки женский крик: ‘Петя! Петька!’ — то есть виноват: ‘Петр Петрович! Вставайте! Гражданский муж приехал!’.
Действительно, со двора крепко стучались.
Я быстро надел жилетку с часами, схватил штиблеты, брюки, пиджачишко и благополучно выпрыгнул на улицу, в крапиву. Боже мой! А вдруг дискредитированному мужу придет дикая фантазия выстрелить дробью из ружья. И припустился я бежать вдоль Черной речки. А впереди гляжу — человек. Стоит этот человек и пристально смотрит на меня. Черт возьми! А вдруг это сам Зощенко материалы собирает… Ну, пропала моя буйная головушка! Пропечатает с фамилией и с адресом, разнесет по всей России, сложит меня вдвое и в карман засунет в смысле смеха. И покрылся я сразу мокрым потом, как чахоточный.
— Стой, приятель! А ну давай дербанку, долью…
— Ой, ради бога… Не загораживайте дорогу… я караул закричать могу!
— Да ты что, черт драный, нешто не признал меня? Ты свой или не свой? Ведь ты ж по фене ходил… Много слямзил? Деньги есть? Что ж, я задаром, чтось, караулил тебя от мента, пока ты по тихой работал?
— Я ж в гостях был!.. Вследствие половой проблемы я…
— Ха! В гостях! А пошто с хапаным из второго этажа в окно? А пошто кофту бабью смыл, ежели ты гость? Не крути вола! Ты свой. Давай, давай…
Он вырвал у меня неожиданную кофту, брюки с пиджаком и съездил по загривку. Я упал и сразу догадался, что этот субъект далеко не Зощенко. Тот смехом валит, этот физкультурным кулаком.
— Извиняюсь, — говорю. — Вы напрасно меня принимаете за своего брата, за налетчика… Я…
— Ты в окно скакал?
— Скакал.
— Так кто же ты?
— Я честный.
— А в окно скакал?
— Скакал.
Он как ткнет меня в лоб, так в ушах и зазвенело. И давай срывать с меня жилетку с часами, приговаривая:
— Так бы и сказал давно, что ты честный, черт. Фраер, тилигент… Тогда я и подштанники должон со шкурой с тебя снять.
Я рванулся, заорал и помчался в близлежащий переулок. Бегу в одной рубахе, нагишом, галстук потерял, размахиваю прогрессивным зонтиком, кричу:
— Спасите! Караул! Половая проблема! Филармония!..
— В чем дело? Стой! — в вежливой форме сказал подоспевший милицейский и корректно поймал меня за подол рубахи.
Я со страху в чувство не могу прийти. Прямо внезапное помрачение ума случилось. Только, знай, кричу:
— Половая проблема!.. Филармон!.. Вследствие половой проблемы! Дама!.. Половой вопрос…
Гражданин дворник подошел с метлой.
— Надо скорую помощь вызвать, — приказал милицейский. — Больной. Надо быть, из сумасшедшего дома убежал.
— А как сказать в телефон-то? — спросил дворник.
— Как сказать? Скажи, мол, задержали в голом виде, подозрительный, по уму больной. Помешан вроде как на половой проблеме. Буйный.
Мне это слово ‘буйный’ очень обидным показалось, потому что я смирнехонько сидел на булыжной мостовой и тихо благодарил судьбу, что не попал в зубоскальную литературу. Будь ты проклята, эта проблема, сверху донизу.
Маруся, ангел! А твой красный зонтик в моем красном уголке стоит. Адью! Мерси!