Политическая и общественная хроника, Реклю Эли, Год: 1868

Время на прочтение: 38 минут(ы)

ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ХРОНИКА.

Новый трактатъ Америки съ Китаемъ.— Великій соціальный переворотъ, подготовляемый этимъ трактатомъ.— Китайская эмиграція и ея живучесть.— Вроятное сліяніе, су шествующихъ расъ и образованіе новой.— Грантъ — будущій президентъ американской республики.— Хроническая болзнь Испаніи и теченіе ея королевой Изабеллой.— Политическая безтактность италіянскаго правительства.— Гніеніе Австріи подъ лучами либеральнаго солнца.— Французскій бюджетъ и его результаты.— Покровителями классическаго образованія являются клерикалы и сенаторы по поводу Улленской общественной библіотеки.— Микроскопическія дозы просвщенія, отпускаемыя сенаторами верховному французскому народу.— Сказка Буйле — Мелени, и ея значеніе въ исторіи французской литературы.— Паралель между римской имперіей Коммода и Французской имперіей XIX вка.

Если припомнятъ читатели журнала ‘Дла’, въ одной изъ предъидущихъ хроникъ, мы сообщили фактъ, повидимому весьма скромный и неимющій никакого важнаго значенія, что шестьдесятъ китайцевъ высадились въ Нью-оркъ съ цлію пристроиться тамъ въ качеств половыхъ и торговцевъ табакомъ. Вслдъ за этимъ контингентомъ эмигрантовъ изъ Срединной имперіи десятокъ-другой ихъ соотечественниковъ поселился въ Лондон и Париж, гд занимается продажей чая, веровъ, фуляра, флера, фарфоровыхъ и другихъ китайскихъ издлій. Не слдуетъ забывать также, что сотни китайцевъ были употреблены для земляныхъ работъ при постройк желзной дороги изъ Нью-орка въ Сан-Франциско, а также, что во. всхъ портахъ Индйскаго океана китайцы занимаются мелкимъ барышничествомъ, содержатъ мняльныя давки и вообще ведутъ мелочную торговлю. Какъ ни кажутся эти факта съ перваго взгляда малозначительными, но мы обращаемъ на нихъ вниманіе нашихъ читателей, потому что, по нашему мннію, они служатъ признакомъ приближающагося великаго соціальнаго переворота, который измнитъ составные элементы расъ, преобразуетъ національности и перепутаетъ отношенія государствъ.
Около двухъ мсяцевъ тому назадъ въ европейскихъ газетахъ было напечатано слдующее извстіе:
‘Сынъ неба назначилъ мистера Берлингэма чрезвычайнымъ посломъ Китая во вс иностранныя государства. Это значитъ, что г. Берлингэмъ акредитованъ разомъ при кабинетахъ лондонскомъ, петербургскомъ, вашингтонскомъ, парижскомъ, берлинскомъ, внскомъ, константинопольскомъ и др., лучше сказать, онъ назначенъ странствующимъ посланникомъ и долженъ перезжать изъ одной страны въ другую. Не правда ли какъ это странно?
Странно или нтъ, но мистеръ Берлингэмъ, принялся уже за дло. По весьма уважительнымъ причинамъ, изъ коихъ первая заключается пожалуй въ тонъ, что онъ самъ американецъ, Берлингэмъ началъ свой объздъ съ Соединенныхъ штатовъ. Трактатомъ, заключеннымъ имъ съ заантлантической республикой, постановлено, что вс порты Китая, безъ малйшаго исключенія, будутъ впредь открыты для торговли Соединенныхъ штатовъ. Подъ именемъ портовъ здсь подразумваются не одни только приморскіе города, но также и вс внутренніе торговые пункты. Такимъ образомъ американскому флагу будутъ доступны вс большія рки Срединной имперіи и они будутъ вступать въ прямыя сношенія съ жителями городовъ и селъ на всемъ протяженіи ркъ и каналовъ. Взамнъ этого китайцы выговорили нкоторыя льготы по торговл въ Тихомъ океан, а также право натурализаціи, которая будетъ имть мсто посл пятилтняго пребыванія китайца въ Соединенныхъ штатахъ. Какъ американскіе граждане могутъ селиться во всхъ городахъ и деревняхъ китайской имперіи, такъ точно китайцы могутъ переселяться во вс мста Соединенныхъ штатовъ. Дале одна изъ статей трактата гласитъ, что американцы обязаны въ случа надобности оказывать помощь китайцамъ, но, разумется, этому щекотливому пункту не слдуетъ придавать серьезнаго значенія: не объявятъ же янки, если не будутъ видть въ этомъ своей пользы, войну англичанамъ и французамъ, когда т, какъ во времена Пэма и яраго бонапартизма, вздумаютъ, во имя цивилизаціи, жечь лтнюю резиденцію китайскаго императора? Этимъ же трактатомъ американцы обязываются не вмшиваться ни подъ какимъ предлогомъ во внутреннія дла Китая, а для удобства сношеній об договаривающіяся стороны въ возможной скорости Приступятъ къ разршенію вопроса объ единств монеты, мръ и всовъ для обоихъ государствъ.
‘Этимъ трактатомъ’, пишутъ въ газет ‘New-York Herald’, ‘произведенъ одинъ изъ самыхъ значительнйшихъ соціальныхъ и коммерческихъ переворотовъ нашей эпохи. Посредствомъ его мы открываемъ и завоевываемъ для человчества новый континентъ — страну обработанную и густо-населенную, а не безконечную пустыню, какой нкогда была страна, открытая Христофоромъ Колумбомъ. Китай иметъ свою исторію и литературу, онъ колыбель языка, права и философіи: цивилизація въ немъ развилась ране чмъ у другихъ народовъ, онъ былъ почти единственной страной въ мір, гд не было господствующей, государственной религіи, гд духовное сословіе никогда не пользовалось политическимъ вліяніемъ, гд власть и общественныя должности не составляли привиллегіи богатства и аристократіи, но служили наградой личному достоинству и знанію, вслдствіе публичнаго конкурса и строгихъ экзаменовъ. Китайцы самый воздержный, самый кроткій, самый вжливый народъ въ свт, съ кмъ бы мы не сравнивали ихъ, не исключая французовъ, англичанъ и пруссаковъ. Собственно Китай, занимая площадь почти въ 4,000,000 квадр. верстъ (а если мы будемъ считать страны, находящіяся въ вассальной отъ него зависимости, то вмсто 4 должны будемъ поставить слишкомъ 11 милльоновъ), представляетъ самый обширный торговый рынокъ въ свт. Самыя великія открытія, самыя солидныя коммерческія предпріятія, самые яркіе историческіе факты — все это имло своимъ мотивомъ или предметомъ желаніе эксплуатировать или просто ограбить эту обширную и богатую ярмарку. Колхида Язона — это былъ Китай, золотое руно,— это китайскій шелкъ сырецъ, Колумбъ, желая открыть Китай, нашелъ Америку, но только теперь американцамъ выпало на долю открыть его. И если открытіе дикой Америки могло произвести такой сильный переворотъ въ Европ, то чего нельзя ожидать отъ открытія Китая? Мстности, производящія чай, безъ сомннія обогатятъ свтъ несравненно боле, чмъ онъ могъ обогатиться, располагая перуанскими рудниками! Сотни маленькихъ американскихъ пароходовъ, производящихъ теперь баснословно-выгодную торговлю въ китайскихъ водахъ, явятся тамъ въ числ нсколькихъ тысячъ. Эти представители американской промышленности разнесутъ американскія идеи, американскія произведенія по всему Китаю, благодаря этимъ идеямъ, Китай воспользуется электричествомъ, паромъ, какъ воспользовались ими другіе цивилизованные народы, и улучшитъ свое соціальное положеніе, столь же первобытное теперь, какъ патріархальны добродтели и честность его обитателей. Американскій континентъ, рдко населенный, приметъ на себя избытокъ населенія Китая, и тмъ избавитъ Срединную имперію отъ ея хроническихъ возмущеній. Тихій океанъ станетъ такой же знакомой дорогой для китайскихъ эмигрантовъ, какъ Знакомъ Антлантическій океанъ для европейскихъ, и новый трактатъ, способствующій обогащенію науки и развитію промышленности, укрпитъ вмст съ тмъ связь между самой древнйшей и самой юной націями въ аур!’
Очень многіе англійскіе и французскіе журналы взволновались, когда до нихъ дошло извстіе о результат дипломатическихъ переговоровъ китайцевъ съ американцами, говоря о посольств г. Бэрлингема, они уже не называютъ его ‘страннымъ’, они спрятали волчьи зубы, распустили лисій хвостъ и сладко поютъ о своей увренности, что уважаемый посолъ Небесной, имперіи скоро откроетъ сношенія съ Лондономъ и Парижемъ, гд, скажемъ мимоходомъ, монополисты шанхайской и кантонской добросовстной торговли опіумомъ чувствуютъ себя весьма нехорошо. Эти журналы не хотятъ врить, что ‘американцы будутъ настолько эгоистичны, чтобы одни могли воспользоваться полученными выгодными результатами, потому что для подобныхъ сдлокъ не можетъ быть привилегій, вс націи имютъ равны’ на нихъ права. Американцы, такимъ образомъ, не осмлятся настаивать на секретныхъ статьяхъ, наносящихъ ущербъ всмъ прочимъ націямъ: европейскіе народы не позволятъ имъ этого’.
Какъ наивны благонамренные публицисты! Если китайцы входятъ въ дружественныя сношенія съ американцами, несдлавшими имъ никакого зла, то они, по мннію этихъ публицистовъ, должны съ такой же нжностью обратиться къ тмъ націямъ, которыя вели съ ними три раззорительныя войны, насильственно отравляли ихъ опіумомъ, жгли ихъ дворцы и музеи, убивали ихъ тысячами, поддерживали возстаніе тайпинговъ, однимъ словомъ, длали имъ всякія пакости. Очень остроумно!
Но пусть эти публицисты переливаютъ изъ пустого въ порожнее — отъ этого не будетъ никому ни тепло ни холодно, а между тмъ факты доказываютъ, что переселеніе китайцевъ въ Соединенные штаты вскор должно принять значительные размры. Послдній корабль, перевозящій эмигрантовъ изъ Китая въ Сан-Франциско, высадилъ 956 переселенцевъ. Американцы уже предсказываютъ, что въ недалекомъ будущемъ эмиграція изъ Китая въ Соединенные штаты превыситъ своей численностію переселеніе изъ Европы. Это недалекое будущее находится въ прямой зависимости отъ. развитія пароходныхъ сообщеній между Китаемъ, Японіею и Соединенными Штатами. Въ Сан-Франциско разсчитываютъ также и на японскую эмиграцію. Но китайцы уже и теперь составляютъ довольно замтную часть населенія Калифорніи, въ Сан-Франциско они монополизировали себ нкоторые, не особенно уважаемые промыслы и живутъ вс вмст, скученно, въ особомъ квартал, сохраняя вс особенности китайской жизни: между ними очень мало женщинъ и этотъ недостатокъ они не могутъ пополнять браками съ блыми женщинами, такъ какъ послднія чуждаются ихъ едва ли не боле, чмъ негровъ. Китайцы построили въ Сан-Франциско даже храмъ Будд, рядомъ съ христіанскими церквями. Христіане вдоволь потшаются надъ уморительными фигурами китайскихъ боговъ, но и китайцы, съ своей стороны, находятъ христіанскую религію неспособной удовлетворить ихъ сознаніе и ршительно отказываются переходить въ христіанство.
Китайцы уже приносятъ пользу своему новому отечеству: китайскія руки трудятся надъ устройствомъ желзной дороги между океанами. Эту обширную дорогу предположено устроить въ четыре года, два уже протекли и оконченныя работы выказываютъ добросовстность и способность китайцевъ. Организація 25-тысячной китайской арміи рабочихъ чрезвычайно любопытна. Эта армія представляетъ видъ тщательно-устроенной машины, дйствующей съ точностію хорошо вывреннаго часоваго механизма. Она раздлена на полки дровосковъ, плотниковъ, кузнецовъ, землекоповъ и пр. Работаютъ они чрезвычайно акуратно и прилежно и нтъ сомннія, что дорога будетъ окончена въ назначенный срокъ.
Китайское посольство тоже не сидло сложа руки и собирало необходимыя свденія, результатомъ чего была посылка въ Пекинъ спеціальнаго агента для набора новыхъ переселенцевъ изъ Китая въ нижнюю Калифорнію и Сонору. Въ это же самое время оно настояло на утвержденіи трактата вашингтонскимъ сенатомъ, который, посл непродолжительныхъ преній, и былъ утвержденъ единогласно. Этотъ фактъ единогласнаго утвержденія будетъ имть въ нашихъ глазахъ огромное значеніе, если мы вспомнимъ, что трактатъ, напримръ, о покупк русской Америки утвержденъ лишь большинствомъ трехъ четвертей, причемъ выражено желаніе, чтобы въ эту страну былъ открытъ свободный доступъ для китайцевъ и эмиграція ихъ туда была поощряема, несмотря даже на значительные расходы. Какъ видите, китайскій вопросъ выступаетъ на сцену. Давно ли Филиппинскіе острова представляли почти пустыню, а теперь большинство ихъ населенія состоитъ изъ китайцевъ, работающихъ чрезвычайно, усердно надъ превращеніемъ дикихъ пустынь въ плодородныя и доходныя поля. На остров Борнео они разработываютъ каменно-угольныя копи, они заселяютъ Квинслэндъ, они первые, посл неудачныхъ попытокъ, произведенныхъ англичанами, доказали возможность селиться въ сверной части Австраліи. Въ видахъ пріобртенія реальной пользы отъ покупки острововъ Фиджи, американцы стараются облегчить эмиграцію туда китайцевъ. Во всхъ мстахъ якорной стоянки пароходовъ на Тихомъ океан поселились группы работниковъ желтой расы. Они селятся также въ Мексик и на западномъ берегу центральной Америки, въ странахъ еще 13 вковъ тому назадъ открытыхъ буддійскими миссіонерами и потомъ, впродолженіи боле 1000 лтъ, забытыхъ ими. Теперешнее открытіе этихъ странъ для китайцевъ будетъ плодотворне перваго. Они не строятъ тамъ храмовъ и не наполняютъ страну идолами, какъ длали это прежде, они обратили теперь свои усилія на эксплуатацію естественныхъ богатствъ края, они занялись, дятельною торговлею и изъ того, что сдлано ими на Индйскомъ мор, можно предвидть, какія перемны произведутъ они на берегахъ Тихаго океана отъ Аляски до Чили. Крпко держась одинъ за другого, они населятъ сначала извстные кварталы въ городахъ, потомъ распространятся по цлымъ городамъ, утвердившись, изъ городовъ они станутъ переселяться въ деревни. Куда бы ни пришли они, гд бы ни поселились, они скоро завладваютъ извстными промыслами и вытсняютъ изъ нихъ вс другія національности. Они длаются чеботарями, тряпичниками, парикмахерами, водоносами, портными. Китайцы способны на все, если представится случай, они не отказываются и отъ боле широкой дятельности: они становятся негоціантами, банкирами и пр., они вступаютъ въ конкуренцію съ евреями съ такимъ же успхомъ, съ какимъ они вытснили негровъ и ирландцевъ съ поля грубыхъ ремеслъ, замняя ихъ въ прачешномъ дл и въ черныхъ домашнихъ работахъ. Китаецъ не откажется даже принять на себя обязанности горничной, для него не существуетъ работы плохо оплачиваемой, ремесла слишкомъ неопрятнаго, онъ доволенъ всмъ, что выработаетъ и возьмется за всякую работу, какая попадется ему подъ руку. Китаецъ обладаетъ удивительнымъ даромъ довольствоваться возможнымъ минимумомъ, если не представляется случай пріобрсти больше. Гд европеецъ едва ли найдетъ возможнымъ поставить два стула, китаецъ ухитрится устроить свою спальню, столовую и гостиную, и даже рабочій кабинетъ. Ничтожнымъ заработкомъ, котораго станетъ на одинъ обдъ бднйшему изъ европейскихъ рабочихъ, китаецъ проживетъ цлую недлю и даже найдетъ возможнымъ и изъ этой ничтожности съэкономизировать кое-что про запасъ, правда, онъ стъ мышей и крысъ и не выказываетъ особеннаго отвращенія къ блюду изъ майскихъ жуковъ, онъ стъ всякую дрянь въ европейскомъ смысл и все-таки сытъ и здоровъ. Куда бы онъ не переселился, онъ скоро достигаетъ возможнаго благосостоянія, едва онъ устроился на новомъ мст, къ нему прибываютъ новые переселенцы, затмъ являются китаянки и новая колонія готова. Здсь, благодаря своей изворотливости, умренности, хитрости, прилежанію, китайцы никогда не остаются безъ работы, и могли бы представлять весьма опасную конкуренцію другимъ расамъ, если бы на нихъ не дйствовали разрушительно три національные порока: неопрятность, игра и опіумъ.
Но какъ бы тамъ ни было, а существующіе факты невольно заставляютъ насъ придти къ убжденію, что пятьсотъ милліоновъ китайцевъ, задыхающихся на пространств четырехъ милліоновъ квадратныхъ верстъ, рано или поздно, должны будутъ бросить почти половину своихъ обитателей на обширныя, еще незаселенныя плодородныя пространства американскаго материка. Сан-Франциско, чрезъ который преимущественно направится эмиграція, предстоитъ блистательная будущность, и Калифорнія со временемъ можетъ сдлаться однимъ изъ центровъ міра,— Калифорнія, гд великое море почти граничитъ съ огромными горами, гд почва покрыта обильной растительностію, гд въ ндрахъ земли хранятся необозримыя богатства.
Весьма вроятно, что американскій континентъ будетъ мстомъ, гд произойдетъ смшеніе всхъ расъ, религій, философій, промышленностей, учрежденій. Разумется, въ сверной Америк, обладающей прекраснымъ умреннымъ климатомъ, смшеніе произойдетъ легче и удобне, чмъ въ южной.
Уже и теперь четыре главныя человческія расы — желтая, красная, блая и черная — имютъ своихъ представителей въ Соединенныхъ штатахъ. Правда, теперь они не распространены, и никогда не могутъ распространиться равномрно по всмъ пунктамъ великой республики, но эта неравномрность не будетъ помхой для будущаго сліянія. Красная раса — раса охотниковъ и воиновъ — которая не желаетъ и не можетъ взяться за правильныя земледльческія работы, изчезаетъ мало по малу съ лица земли, благодаря соединенному вліянію водки, оспы, католицизма, праздности, безпорядочной жизни и непонятной для нея цивилизаціи.— Совершенное изчезновеніе этой рясы, съ перваго взгляда можетъ показаться не совсмъ утшительнымъ, такъ какъ эта раса заключаетъ въ себ много хорошихъ нравственныхъ качествъ, но можно смло надяться, что эти качества, еще боле развитыя, войдутъ, какъ составные элементы, въ новую будущую расу.
Зябкая негритянская раса сгруппировалась преимущественно въ южныхъ штатахъ, гд, подъ тнью веровидныхъ пальмъ, омываемыхъ тропическимъ моремъ,, она и заключитъ свой бранный союзъ съ блой расой. На счастливыхъ Антильскихъ островахъ постоянно раздаются псни, играетъ музыка и земля гудитъ отъ нескончаемыхъ танцевъ: негръ любитъ веселиться, а веселость составляетъ его счастіе. Негритянская раса дополнитъ блую, расу незнакомыми ей качествами и большой приливъ жаркой и страстной крови улучшитъ нашу лимфатическую и меланхолическую расу. Наши внуки будутъ выбирать своихъ невстъ изъ среды блистательныхъ креолокъ, наши внуки будутъ назначать любовныя свиданія въ бседкахъ изъ ванили и драцены.
Что касается соединенія желтой расы съ блою, тутъ встртится боле затрудненій. Блые выказываютъ совершенно несправедливое презрніе къ желтымъ. Уже и теперь ирландцы и негры, конкурирующіе другъ съ другомъ въ погон за кускомъ хлба, соединились и обратили вс свои силы противъ китайца, и нтъ ничего удивительнаго, что. въ будущемъ произойдетъ жестокая борьба между желтой и другими расами. Китайцы вовсе не трусы, какъ это принято думать, совершенно напротивъ, они обладаютъ извстнымъ мужествомъ своего рода и, при ихъ презрніи къ смерти, трудно ожидать, чтобы они легко признали себя побжденными, кром того они народъ по преимуществу общежительный, умющій крпко держаться за общественное дло. При такихъ качествахъ они могли бы представлять серьезную опасность для странъ, куда они эмигрировали, если бы среди себя они не были раздлены на дв враждебныя партіи, искренно ненавидящія другъ друга.
Но есть еще одно чрезвычайно важное обстоятельство, говорящее въ пользу живучести желтой и черной расъ и ослабленія блой и красной: дв первыя отличаются большимъ плодородіемъ, красная совсмъ вымираетъ, а въ блой рас плодородіе существуетъ только у народовъ бдныхъ или стоящихъ не на очень высокой степени цивилизаціи, какъ-то у ирландцевъ, у русскихъ у норвежцевъ, у неаполитанцевъ и др. Въ Англіи, Германіи и особенно во Франціи возвышеніе буржуазныхъ классовъ шло рядомъ съ распространеніемъ мальтузіанской теоріи. И этотъ печальный фактъ иметъ мсто не въ одной только Европ, его можно наблюдать даже въ Соединенныхъ штатахъ, въ стран чистыхъ янки, самой богатой и самой цивилизованной въ мір, — въ воздержномъ Мэн, въ набожномъ Массачусетс, даже и здсь, въ богатыхъ семействахъ замтно отсутствіе дтей. Здсь часты насильственные выкидыши, производимые не двушками, какъ это случалось и прежде, но даже замужними женщинами, желающими избжать страданій, или издержекъ, сопряженныхъ съ родами, или наконецъ, просто изъ желанія подоле сохранить свжесть. Такимъ образомъ блая раса, съ каждой послдующей генераціей, должна относительно уменьшаться и тмъ самымъ увеличивать шансы всхъ другихъ расъ. Но не будемъ выходить изъ предловъ нашего, вопроса, и предоставимъ другимъ, людямъ боле насъ спеціальнымъ, разршеніе задачи: какая кровь будетъ течь въ жилахъ будущаго человка, произшедшаго отъ смшенія расъ. Замтимъ только, что если теперешняя встрча блой и желтой расы ознаменуется битвой на ножахъ, то, нтъ сомннія, она окончится не истребленіемъ одной расы другою, а миромъ и дружбою.
Во всякомъ случа, на коммерческій трактатъ, заключенный между Китаемъ и Соединенными штатами, слдуетъ Смотрть какъ на одно изъ самыхъ замчательныхъ событій нашего столтія. Его результатомъ будетъ быстрое заселеніе степей Америки, что въ свою очередь приведетъ къ политическимъ переворотамъ, вслдствіе которыхъ великая свероамериканская республика будетъ балансировать собой вс европейскія государства вмст взятыя, тогда Германія, Франція, Англія, Италія, въ сравненіи съ Соединенными штатами, будутъ казаться маленькими провинціями, говорящими на своихъ провинціальныхъ нарчіяхъ, провинціями бдными, мало развитыми. Не совсмъ блистательная будущность готовится такимъ образомъ Европ, но можно утшиться тмъ, что если преобразуется Америка, сила вещей заставитъ и Европу преобразоваться въ свою очередь. Если человческія расы сдлаютъ набгъ на Америку, движеніе распространится дале, перейдетъ въ Европу и Америка отдастъ Европ то, что у нея взяла. Какъ Франція образовалась изъ смси галловъ, иберійцевъ, франковъ и римлянъ, Англія изъ смси пиктовъ, скоттовъ, бретонцевъ, саксонцевъ, датчанъ и норманновъ, — точно также вс европейскія національности произвели смшанную національность Соединенныхъ штатовъ, и въ этой смси англійскій элементъ играетъ гораздо слабйшую роль, чмъ предполагали до сей поры. Мы видимъ, какіе плоды произвела эта смсь и убждены, что теперешніе англичане или французы во всемъ превосходятъ своихъ предковъ. Кому неизвстно, что многія химическія соединенія обладаютъ такими качествами, какихъ вовсе не имютъ отдльные элементы, входящіе въ ихъ составъ. Тотъ же самый законъ, по нашему мннію, приложимъ и къ этнологіи. Если блые и черные, желтые и красные должны слиться въ одну расу, станемъ надяться, что эта новая раса будетъ выше своихъ предшественницъ, вошедшихъ въ нее, какъ ея составные элементы. Слдовательно, нтъ причины одной національности гордиться предъ другой, и въ какой бы націи мы ни принадлежали — англійской, французской, нмецкой, русской, голландской, татарской, кафрской, готтентотской, индійской, китайской или японской, — при теперешнемъ состояніи человческихъ обществъ, мы ушли не Богъ знаетъ какъ далеко.

——

Предъ великимъ фактомъ китайско-американскаго трактата блднютъ вс другія новости изъ Соединенныхъ штатовъ.
Республиканская партія, принявъ чикагосскую программу (о чемъ знаютъ уже наши читатели изъ предыдущихъ хроникъ ‘Дла’) избрала своимъ кандидатомъ на президенство генерала Гранта. Есть основанія предполагать, что именно ему и достанется квартира въ ‘Бломъ Дом’, при предстоящихъ общихъ президентскихъ выборахъ. Представители демократической партіи, составляющей обломокъ бывшей партіи рабовладльцевъ, собрались въ Нью-орк и, посл продолжительныхъ преній, въ свою очередь предложили кандидатуру Горацію Сеймуру, имя котораго связано съ убійствами негровъ въ Нью-орк.
Президентъ Джонсонъ, этотъ искусный человкъ, котораго одна партія считаетъ виновнымъ противъ конституціи, а другая неспособнымъ играть политическую роль, обратился къ народу съ манифестомъ, въ которомъ требуетъ увеличенія президентской власти. Примръ императора Наполеона, какъ видно, заразителенъ!
Открыты золотые рудники въ Колорадо, предполагаютъ, что въ этомъ же году будетъ тамъ добыто золота на 75,000,000 рублей боле, чмъ въ Калифорніи.

——

Съ тхъ поръ какъ палата лордовъ въ Англіи отвергла гладстоновскій билль объ уничтоженіи государственной церкви въ Ирландіи, партія тори пытается запугать страну оранжистскими демонстраціями и даже возмущеніями. Англійская аристократія играетъ въ опасную игру, она затрагиваетъ силу, съ которой ей не совладать Она хочетъ повліять на будущіе выборы, но, вліяя такимъ образомъ, она вредитъ самой себ. Безполезно говорить, что враги аристократіи и англиканской церкви ликуютъ при вид этихъ ошибокъ, выказывающихъ съ одной стороны наглость, а съ другой слабость и ослпленіе.
Англійская королева, издавшая ‘Мемуары вдовы’ и тмъ обезоружившая своихъ послднихъ противниковъ, была проздомъ въ Париж, гд имла свиданіе съ императрицей Евгеніей, которое объяснила желаніемъ ‘устранить войну между Франціей и Германіей, которая отниметъ у многихъ матерей ихъ любимыхъ сыновей’. Съ своимъ обыкновеннымъ тактомъ французскіе оффиціозные журналы отвергаютъ возможность произнесенія этихъ словъ на томъ основаніи, что королева Великобританіи, въ качеств конституціонной государыни, не имла права разговаривать о политик въ отсутствіи своихъ министровъ.

——

Испанское правительство, умирающее цлыхъ десять лтъ, никакъ не можетъ умереть, хотя нтъ никакого основанія предполагать, чтобы оно могло воротиться въ жизни. Политическіе врачи уже съ давняго времени только пожимаютъ плечами при визитаціи этого больного, у котораго уже сгнили легкія,— больного, подвергающагося два или три раза въ годъ припадкамъ miserere. Испанское правительство падаетъ все ниже и ниже, возмущенія обнаруживаются то на томъ, то на другомъ конц государства, партіи враждуютъ одна противъ другой: во всхъ возмущеніяхъ участвуютъ войска, раздлившіеся также на партіи. Чего хотятъ вс эти партіи, он сами не уяснили себ хорошенько, он чувствуютъ только, что перемна необходима. Уже нсколько лтъ въ Испаніи, повидимому, пользуется популярностью проектъ соединенія съ Португаліей, но на самомъ дл ни тотъ, ни другой народъ искренно соединиться не желаютъ, да и самъ португальскій король относится вовсе не сочувственно къ проекту соединенія, онъ разсчитываетъ, что въ погон за двумя коронами, легко потерять ту, которой онъ обладаетъ и не пріобрсти другой. Вслдствіе этого конституціоналисты ршились было произвести революцію во имя свояка королевы Изабеллы, герцога Монпансье. Герцогъ, самый младшій изъ сыновей Луи-Филиппа, человкъ весьма посредственныхъ Способностей, осторожный и скупой, онъ, впродолженіи послднихъ двадцати лтъ, держался вдали отъ всякихъ общественныхъ длъ и занимался разведеніемъ въ большихъ размрахъ апельсиновъ, которые сбывалъ въ Лондон. Пока еще неизвстно, какое участіе принималъ онъ Въ заговор противъ королевы, своей свояченицы. Извстно только, что Изабелл на него донесла бонапартисткая полиція. Слдствіемъ этого было опубликованіе королевскаго указа, которымъ, въ видахъ спокойствія государства, испанскіе инфанты, герцогъ и герцогиня Монпансье изгонялись изъ Испаніи. Въ тоже самое время королева приказала поднять съ постелей и отправить на Канарскіе острова нсколькихъ генераловъ и подозрваемыхъ лицъ, въ числ которыхъ находились многія извстныя въ Испаніи имена маршаловъ, бывшихъ министровъ и посланниковъ. Но опять-таки ничего не могли подлать съ этимъ плутомъ Примомъ, который постоянно путешествуетъ между Лондономъ и Лиссабономъ, оставивъ свою постоянную парижскую главную квартиру. Бонапартисткое правительство, смертельно ненавидящее всхъ Орлеановъ, хотло помшать Монпансье и его супруг высадиться въ Лиссабон, но маленькое португальское правительство имло мужество замтить французскому правительству, что ему вовсе не кстати длать полицейскія прижимки въ чужомъ город, тмъ боле, что у него, дома, существуетъ весьма широкая арена для подобной доблестной, дятельности. Можетъ быть, и не этими именно словами отвтило португальское правительство, но, по крайней мр, смыслъ ихъ былъ таковъ. Такимъ, образомъ Монпансье сталъ кандидатомъ на испанскую корону. Шесть или семь недль тому назадъ онъ былъ совсмъ незамтнымъ человкомъ, а теперь, благодаря доброй услуг, оказанной ему Изабеллой и Наполеономъ, онъ сдлался весьма серьезнымъ претендентомъ. Англія ему замтно покровительствуетъ, та самая Англія, которая, при заключеніи брачнаго контракта между супругами Монпансье, успокоена была только торжественной клятвой, что ‘никогда ни Монпансье, ни его потомки, не воспользуются своимъ близкимъ родствомъ съ испанскимъ королевскимъ домомъ и не предъявятъ своихъ правъ на испанскій престолъ’. А теперь англійскій кабинетъ подъ рукой помогаетъ тому же самому Монпансье взойти на испанскій престолъ. О дипломатія!

——

Италія, также какъ и Испанія, представляетъ неутшительное Зрлище. И здсь, какъ въ Испаніи, нація съ трудомъ выноситъ существующее правительство, доказавшее свою полнйшую политическую неспособность. Здсь, какъ и въ Испаніи, монархическая партія длится на клерикальныхъ аристократовъ и на клерикально-вольтеріанскую буржуазію: республиканская — на унитаріевъ и федералистовъ, на соціалистовъ и анти-соціалистовъ, а народъ, оставаясь католическимъ, въ тоже самое время длаетъ оппозицію пап. Что можетъ выйти разумнаго, раціональнаго изъ всей этой политической, религіозной и соціальной мшанины?
Очень плохо идутъ дла Италіи, правительство ея также какъ и испанское падаетъ все ниже и ниже, оно слишкомъ строго съ республиканцами и федералистами, снисходительно къ ворамъ, кротко съ грабителями, и убійцами, грабящими и убивающими на всемъ пространств Италіи, здсь убійцъ не мене какъ въ Папскихъ владніяхъ, въ десять разъ боле, чмъ въ Испаніи и во сто разъ боле, нежели во Франціи. Правительство старается всми силами избгнуть банкротства, угрожающаго ей постоянно, впрочемъ банкротство на 10% уже совершилось и легко можетъ случиться, что оно повторится еще въ большихъ размрахъ. Но еще хуже возможнаго банкротства подтачиваетъ государство повальное воровство, которымъ отличаются чуть не вс чиновники отъ солянаго пристава и до самыхъ высшихъ ранговъ. Возможно ли изъ такой нищеты и безобразія выйдти какимъ либо удобнымъ путемъ? Что предстоитъ теперешнему италіянскому правительству, кром стыда? Фортуна — женщина, она никогда не проститъ тому, кто не съумлъ воспользоваться ея дарами, она не забудетъ, что италіянское правительство остановилось на пол-пути: оно не смло, когда могло смть.
Въ то время какъ внутреннія дла Италіи идутъ такъ плохо, ея вншнія сношенія отличаются такимъ же отсутствіемъ такта и практическаго смысла, правительство тянетъ въ одну сторону, нація въ другую, партіи перершались и знаменуютъ себя колебаніями и отсутствіемъ всякаго опредленнаго плана, трудно что нибудь организовать, все лзетъ врозь, замчается всеобщее отупніе, бдность увеличивается и трудно правильно собирать налоги, которые не желаютъ и не хотятъ платить, полученныя фискомъ деньги растрачиваются неправильно и безумно.. Безпорядокъ везд такой, что приходится убдиться въ необходимости какого нибудь сильнаго переворота, какъ единственнаго средства противъ всеобщаго разложенія.

——

Что касается бдной Австріи, процессъ ея разложенія продолжается. Посл разрыва конкордата, римскій дворъ третируетъ Франца-осифа также, какъ третировалъ Виктора Эмануила, и императоръ постоянно находится между молоткомъ и наковальней, между своими убжденіями и необходимостію, между интересами народными и династическими. Дворянство и духовенство, феодалы и ультрамонтаны возстаютъ противъ либеральнаго министерства и немного бунтуютъ противъ самого императора, который въ свою очередь также немного возстаетъ противъ римскаго двора, противъ Вейста, противъ дворянства, противъ буржуазіи, противъ Венгріи, противъ Чехіи, противъ внскаго муниципальнаго совта и, наконецъ, противъ всхъ. Чешскій вопросъ ясно показалъ, въ какомъ затруднительномъ положеніи находится императоръ. Франца-осифа принимали въ Праг съ ледяныхъ молчаніемъ. Даже самъ графъ Кламъ Мартиницъ, реакціонеръ въ душ и дйствіяхъ, ршился говорить самому императору объ отказ платить подати, если Чехіи не будетъ предоставлена такая же автономія, какъ и Венгріи. На улицахъ были прибиты объявленія, гласящія, что ‘если кто будетъ привтствовать австрійскаго императора, его станутъ считать измнникомъ чешскому длу’. На праздник въ Констанц въ честь Гусса, одинъ ораторъ торжественно воскликнулъ: ‘На священной гробниц нашего національнаго героя мы соединимъ свои силы для борьбы противъ деспотизма, угнетающаго Чехію. Мы не противъ соединенія съ Германіей, но пусть нмцы не ставятъ преградъ нашему національному развитію и не мшаютъ нашей самобытности, которой мы вс такъ пламенно добиваемся’.
Какъ бы для того, чтобы показать, какой смыслъ иметъ эта демонстрація, три тысячи человкъ собрались въ Хлум праздновать пораженіе австрійцевъ. Не станемъ же терять изъ виду чешскаго вопроса. Онъ, можетъ быть, темное облачко, къ которому собираются другія облака, для образованія грозовыхъ тучъ.

——

Во французскомъ законодательномъ собраніи произведено нападеніе на финансовый проектъ, который правительство должно было представить еще въ январ мсяц, но придержало на томъ основаніи, по которому все непріятное откладывается до послдней возможности. Безпокойство, по поводу плохого финансоваго положенія, проявившееся въ стран въ январ мсяц, разумется, нисколько не уменьшилось въ іюн и іюл. Вс взоры обращены на банкъ, находящійся теперь не въ блистательномъ положеніи: въ его касс числится 1220 милліоновъ франковъ, а въ обращеніи всего 1205, — что длать съ остальными 15 милліонами, лежащими непроизводительно? Судьба многихъ частныхъ финансовыхъ предпріятій напугала всхъ и въ послднее, время, какъ капиталисты, такъ и рабочій людъ спшили помщать свои экономіи въ врное мсто, какимъ до сихъ поръ считался французскій банкъ. Но что же будетъ, если и къ банку потеряется довріе? Правительство, повидимому, своими непроизводительными затратами, доведетъ страну и до этого печальнаго сознанія. Денежный вопросъ теперь у всхъ на ум, какъ -въ палат, такъ и вн палаты. Вычислено, что правительство, со дня государственнаго переворота, истратило 31 милліардъ. Оно заняло 4,322 милліона, что составляетъ въ годъ среднимъ числомъ 354 милліона. Годовая цифра прямыхъ и косвенныхъ налоговъ въ пользу государства считается въ 2,300 милліоновъ. Но эта цифра не представляетъ дйствительной цифры налоговъ: къ ней слдуетъ присоединить еще бюджеты общинныхъ управленій, нкоторыя пошлины и акцизы, невходящіе въ государственную роспись,— все это не мене 760 милліоновъ,— и настоящая цифра расхода на администрацію второй имперіи представится въ круглой цифр — 3 милліарда. Такъ какъ весь годовой доходъ Франціи надобно считать отъ 12 до 15 милліардовъ, то выходитъ, что администрація второй имперіи стоитъ Франціи четвертую или пятую часть ея доходовъ. Изъ каждаго 100-франковаго билета, французы должны отдать 20 или 25 фиску и взамнъ этого получить солдатъ, полицейскихъ, префектовъ, сенаторовъ, депутатовъ, избранныхъ по приказанію, экспедицію въ Римъ, войны въ Мексик, Кита, Кохинхин и вс удовольствія, какія за ними слдуютъ: стыдъ за-границей, обдненіе внутри страны, горькое сожалніе о прошедшемъ, безпокойство о будущемъ. Еще еслибъ имперія, издержавъ такъ производительно 31 милліардъ, остановилась только на одной этой затрат,— можно бы пожалуй забыть такой печальный фактъ, но она длала, длаетъ и будетъ еще длать долги, которые всей своей тяжестію падутъ на будущія поколнія! Сколько времени пройдетъ, пока успютъ заплатить эти 4 или 5 милліардовъ долга, сдланнаго второй имперіей! Какое пространство прекрасной удобренной земли можно бы было купить на эту громадную сумму денегъ, сколько дохода въ вин, хлб и прочихъ продуктахъ дала бы эта земля. Гектаръ великолпной земли стоитъ, разумется, мене 4,500 фр., но принявъ даже и эту цифру, выйдетъ,, что Франція потеряла цлый милліонъ гектаровъ воздланной земли, и, слдовательно, не мене 300 милліоновъ франковъ ежегоднаго дохода. Плохо уметъ считать вторая имперія и за это незнаніе должна дорого поплатиться вся страна!
Но на вс эти безотрадныя размышленія и разсчеты, французское правительство, подобно Сципіону африканскому, у котораго тоже когда-то потребовали, отчета, — съ надменнымъ видомъ отвчаетъ: ‘я спасло религію, семейство и собственность, я остановило ходъ революціи и поставило ее въ невозможность дйствовать, за все это, устами достойныхъ патеровъ католической церкви, я приношу благодарность Создателю, и въ свою очередь ожидаю благодарности отъ своихъ согражданъ’.
Но какъ бы тамъ ни было, а имперія идетъ опаснымъ путемъ. Она необходимо или придетъ къ банкротству или изчезнетъ ране наступленія этого времени. Непремнно должно случиться или паденіе имперіи, или же банкротство, или, наконецъ, и то и другое вмст, такъ какъ бонапартизмъ ведетъ Францію къ непремнному пораженію и иностранному нашествію. Наступаетъ уже время для катастрофы, да и самъ неисправимый бонапартизмъ приближаетъ ее всми силами. Онъ желаетъ бросить Францію въ новую войну, для чего потребуются ему огромныя издержки и новые займы. Имперія, желая пролетть чрезъ Ніагарскій водопадъ, пустила свой пароходъ на всхъ парахъ въ пучину. Если бы на борт этого судна была одна имперія — мы пожелали бы ей добраго пути, не безпокоясь о послдствіяхъ сумазбродной поздки, но съ нею вмст помстилась вся Франція, — Франція устрашенная, несмющая вымолвить своего слова, Франція легкомысленная, до сихъ поръ еще врящая въ геній своего капитана,— и молчать мы не имемъ права.
Однакоже и теперь уже начинаетъ проявляться движеніе въ сторону, неблагопріятную для правительства: въ законодательномъ собраніи вчно довольные депутаты, открывавшіе свой ротъ только затмъ, чтобы изумляться мудрости правительства, въ ныншнюю сессію уже позволяли себ критиковать его дйствія. Средняя династическая партія, столь покорная въ теченіи шести послднихъ лтъ, нынче подаетъ голосъ и доходитъ даже до смлаго вывода, что мудрый Руэ отсталъ отъ времени, и что, при измнившихся обстоятельствахъ, нужны теперь новые люди.
Такая же перемна замтна и въ обществ. Она лучше всего характеризуется измненіемъ тона журналистики. Вотъ, напримръ, Фигаро. Сколько лтъ сряду онъ тянулъ самую благонамренную псню. Его страницы наполнялись описаніями канкана и разныхъ двусмысленныхъ скандальчиковъ, онъ съ гордостью заявляль, что не слдуетъ никакимъ принципамъ, смется надъ нравственностью и добродтелью, въ политик, по его мннію, слдовало держаться мнній биржи, въ соціальной экономіи убжденій жокей-клуба, онъ торжественно заявлялъ, что публичныя женщины представляютъ для него несравненно большій интересъ, чмъ всякіе реформаторы. Морви оказывалъ особенное покровительство этому листку, продукту декабрскаго переворота. Онъ даже раздлялъ въ то время убжденія нсколькихъ знаменитыхъ прожектеровъ, предлагавшихъ закрыть вс журналы, издающіеся во Франціи, оставивъ только Монитеръ для нуждъ администраціи, какой нибудь благонамренный листочекъ для мелкой буржуазіи и низшихъ классовъ общества, а Фигаро для аристократіи турфа и биржи. Для боле удобнаго распространенія его въ аристократической публик было условлено, что Фигаро драпируется плащомъ Альмавивы и будетъ въ иныя статейки подпускать легитимистскаго духу. Чтобы довершить комедію, этотъ органъ кокотокъ и камелій, представился ханжей, врнымъ католикомъ, даже іезуитомъ и ультрамонтаномъ и сталъ кадить Луи Вельйо. Никогда и нигд не встрчалось подобнаго наглаго шутовства!
Но теперь этотъ журналъ, отличавшійся самымъ безобразнымъ паясничествомъ и отсутствіемъ всякаго человческаго смысла, теперь онъ совершенно измнился. Отказавшись тъ всякой солидарности съ Луи-Вельйо, ультрамонтанствомъ и іезуитизмомъ, онъ держитъ сторону матеріалистовъ и свободныхъ мыслителей противъ спиритуалистовъ сената, университета, министерства и полицейской префектуры, онъ стоитъ за гарибальдійцевъ, онъ нападаетъ на папу, за вторую имперію, на префектовъ и подпрефектовъ. Онъ сталъ соперничать съ Шаривари, самымъ серьезнымъ оппозиціоннымъ журналомъ, и читается нынче мыслящей публикой едва ли не боле всхъ другихъ оппозиціонныхъ органовъ, если не считать выходящаго изъ ряду вонъ новаго журнала ‘La Lanterne’.
Въ театрахъ замчается аналогичное явленіе. Впродолженіи 12 лтъ, за исключеніемъ нсколькихъ нравоописательныхъ комедій, на сцен ничего не ставилось, кром выставокъ танцовщицъ подъ названіемъ оперы, и выставокъ полуобнаженныхъ молодыхъ женщинъ, подъ названіемъ обозрній. Но теперь и въ театръ затесалась тенденція. Онъ выступилъ на новый путь насмшками надъ простотой Юпитера, надъ ханжествомъ великаго жреца Калхаcа и другихъ жрецовъ, что напоминало, собою многія черты изъ характера монсеньера Сибура. Потомъ, при громкихъ аплодисментахъ публики, среди которой находились даже коронованныя особы, онъ сталъ смяться надъ милитаризмомъ, въ ‘Великой герцогин герольштейнской’. Затмъ онъ принялся за жандармовъ, насмшки надъ ними особенно нравились парижанамъ, помиравшимъ со смху при ловкихъ намекахъ. А затмъ директоры театровъ поняли, что вкусъ публики измнился и ее уже нельзя удовлетворить выставками голыхъ женщинъ, а надобно заботиться о пріисканіи боле здоровой пищи.
Общее движеніе отразилось даже и на такихъ людяхъ, которые составляли собою гордость второй имперіи и служили упадку общества всми силами своего таланта. Посмотрите, вотъ человкъ, обязанный своимъ громаднымъ литературнымъ успхомъ исключительно второй имнеріи — Александръ Дюма-сынъ, который воспвалъ куртизанокъ въ ‘Dame aux Camlias’, который самъ воспитывался въ школ Морни и Камора,— этотъ самый Дюма длаетъ такой вольт-фасъ въ предисловіи, надлавшемъ такъ много шума: ‘Будетъ намъ повсничать,— говоритъ онъ,— довольно мы развратничали, довольно длали глупостей. Возвратимся къ прекрасному, великому, простому, добродтельному и полезному’. Этого мало, человкъ написавшій ‘Diane de Lis’ и ‘L’Ami des Femmes’, совтуетъ всмъ подлаться Эсхилами, ничего не писать, кром Прометея, проявлять такой же патріотизмъ, какимъ отличался Эсхилъ, храбро сражаясь за свободу при Марафон. Можно ли не изумляться, что екс-скептикъ, аналистъ школы Бальзака, прославлявшій проституцію и преклонявшійся предъ обществомъ второй имперіи — начинаетъ проповдывать простоту, пользу и добродтель?
Пробужденіе замтно и въ другихъ литературныхъ сферахъ. Со времени обнародованія новаго закона о пресс, въ Париж и въ провинціи открылось 60 новыхъ журналовъ, и ни одинъ изъ нихъ не примкнулъ къ серіи органовъ, защищающихъ ныншнюю правительственную систему. Вс новые журналы принадлежатъ старымъ партіямъ, какъ любятъ называть ихъ бонапартисты.
Большая часть новыхъ журналовъ издается въ провинціи. Это доказываетъ, что провинція не желаетъ жить одними парижскими интересами и намревается смть свое сужденіе имть.
Изъ новыхъ журналовъ, появившихся въ Париж, особенно замчательны: Трибуна, издающаяся подъ отвтственностію депутатовъ Пельтана и Глэ-Бизуана, Пробужденіе, органъ республиканцевъ школы Ледрю-Ролленя, Реформа, органъ коопераціи, Политическое Обозрніе, весьма серьезный журналъ, отличающійся толковымъ выборомъ статей. Надобно надяться, что эти журналы будутъ способствовать правильной организаціи демократической партіи.
Но самымъ большимъ успхомъ пользуется ‘Фонарь’, ставшій ршительною силой. Онъ расходится въ 110,000 экземпляровъ, что позволяетъ предполагать, что у него но мене милліона читателей — почти все число французовъ, понимающихъ кое-что въ политик. Рошфоръ, издатель этой газеты, понялъ, что съ правительствомъ второй имперіи не стоитъ говорить серьезнымъ тономъ, онъ бьетъ его смхомъ и злыми шутками. Онъ говоритъ такъ умно, такъ ловко, что не легко къ нему прицпиться, но ни въ одномъ, можетъ быть, французскомъ журнал не расточается столько желчныхъ и презрительныхъ выходокъ противъ администраціи, какъ въ журнал г. Рошфора. Ботъ причина его необыкновенной популярности и необычайнаго успха. Впрочемъ французская администрація сдлала свое дло и конфисковала 12-й No ‘Фонаря’.
Если страна начинаетъ терять терпніе, то этому боле всего виновато само правительство, вмшивающееся въ такія мелочи, которыя ни коимъ образомъ не подлежатъ его вмшательству. Ботъ для примра вторженіе знаменитаго сената въ дла библіотеки маленькаго городка.,
Двадцать лтъ тому назадъ, когда я еще былъ въ школ, мой воспитатель, человкъ добродушный, запрещалъ мн читать какія бы то ни было книги, кром классическихъ. Въ библіотек почтеннаго буржуа по части литературы, собственно говоря, вовсе и не было никакихъ книгъ, но эта не помщало мн выискивать на сторон всевозможныя литературныя произведенія и читать ихъ потихоньку. Не разъ приходилось мн. быть наказаннымъ за чтеніе моихъ любимыхъ авторовъ. Помню,за Жоржъ Зандъ меня продержали подъ арестомъ 20 часовъ и велли переписать 10,000 латинскихъ стиховъ, а за Виктора Гюго даже прибили и въ моихъ глазахъ разорвали книгу на мелкія части. Но чтоже! Разв я пересталъ читать любимыя книги и обратился къ рекомендуемымъ воспитателемъ, ненавистнымъ для меня классикамъ,— ничуть не бывало,— наказанія возбудили во мн ненависть ко всмъ, кто ставитъ преграды мысли, и заставили съ большимъ еще рвеніемъ приняться за изученіе моихъ любимцевъ.
Такія же чувства пробуждаются во всей Франціи вслдствіе столь же раціональныхъ дйствій высшихъ администраторовъ второй имперіи.
Уллень — маленькій городокъ съ 7000 жителей, въ департамент Роны. Онъ населенъ по большей части рабочими и земледльцами. Нкоторые изъ либеральныхъ его жителей задумали основать библіотеку. Они собрали около 600 томовъ. Во глав предпріятія сталъ г. Арль Дюфуръ, одинъ изъ самыхъ богатыхъ негоціантовъ Ліона, человкъ образованный, старый сеи-симонистъ, проповдникъ теоріи свободнаго обмна, одинъ изъ коммисаровъ всемірной выставки въ Париж и Лондон. Для покупки книгъ изъ среды учредителей библіотеки выбранъ комитетъ. Опасаясь столкновеній съ администраціей, комитетъ пріобрлъ все больше классическія книги, въ род ‘Morceaux choisis ‘ Корнеля, Расина, Мольера, басень Лафонтена, рчей Боссюата, изъ Вольтера онъ ршился выбрать Генріаду и Вкъ Людовика XIV, но не осмлился на покупку романовъ, сказокъ и философскаго словаря, съ такой же робостью онъ отнесся къ ‘Персидскимъ письмамъ’ Монтескье. Дале купили Гомера, Вюффона, одинъ романъ г-жи Коттенъ. Для характеристики нашей эпохи взяли Le genie du Christianisme Шатобріана, его ‘Мучениковъ’ ‘ Аталу’ и другіе религіозные романы, но Рене и Записки того же автора одобрены не были. Изъ Виктора Гюго — только его Orientales, изъ Ламартина только Путешествіе по Востоку, духовно-поэтическія Meditations, Harmonies, но Исторія 1848 г. и Жирондисты были забракованы. Изъ сенсуалистической философіи XVIII вка — ровно ничего, также, какъ по исторіи первой французской революціи ни одного, положительно ни одного сочиненія.
Но библіотекари, при всей ихъ осторожности, сочли возможнымъ допустить нкоторыя другія сочиненія, положительно зловредныя по мннію г-дъ мстныхъ клерикаловъ. И вотъ клерикалы обратились съ воплями къ сенату, жалуясь, что это включеніе вредныхъ книгъ равносильно гоненію на бдную католическую церковь. Называя это ‘посягательствомъ на ихъ свободу’, клерикалы требовали строгаго административнаго вмшательства и насильственнаго изгнанія слдующихъ книгъ, которыхъ перечень мы здсь предлагаемъ:
Жоржъ Зандъ: La Mare au Diable, Franois le Champi, Les Matres Mosastes, Spiridion (мистико-артистическая доктрина, очень неудобопонятная, очень туманная), Tndiana, наконецъ ужасная книга — m-lle de la Quintinie была осуждена, какъ аргументація за науку и естественную религію противъ ультрамоитанскаго іезуитизма. Бальзакъ, Les Paysans (толкуйте посл этого, что Бальзакъ былъ зараженъ легитимизмомъ и дряблыми католическими тенденціями!) Фредерикъ Сулье: Le Vicomte de Bziers, le Comte de Toulouse (помилуйте, за что же?— А за то, что авторъ приводитъ кое-какіе эпизоды изъ исторіи избіенія альбигойцевъ папскими войсками.). Евгеній Сю: Le Juif Errant и Les Myst&egrave,res de Paris (какъ сочиненія, враждебныя іезуитизму и отзывающіяся душкомъ не ясной соціалистической доктрины того времени.). Наконецъ, 13 томовъ, изданныхъ г. Арлемъ Дюфуромъ для изученія исторіи сенъ-симонизма, также подверглись яростному гоненію.
Итакъ вотъ въ чемъ преступленіе, вотъ что принялся со всеусердіемъ судить благородный сенатъ — первый, самый торжественный трибуналъ государства, стражъ и хранитель французской общественной свободы. Эти сановитые господа, налагающіе штрафы въ размр ста франковъ въ день, вдругъ принялись судить и рядить о достоинств и недостаткахъ нсколькихъ, уже забытыхъ романовъ, вздумали критиковать Бальзака, Евгенія Сю, Фредерика Сулье, преставившихся боле десяти лтъ тому назадъ.
Благосклонно доводя до нашего свденія, что имъ ненавистны нкоторые романы прошлаго времени, господа сенаторы этимъ самымъ возбуждаютъ къ нимъ интересъ, и многіе любопытные прочитаютъ или перечитаютъ эти сочиненія. М-lle de la Quintinie выйдетъ однимъ или двумя изданіями больше, и жизнь исуса’ Христа Ренана пріобртетъ еще новыхъ читателей.
Принявъ съ восторгомъ пошлый доносъ, сенатъ немедленно сдлалъ его предметомъ своихъ обсужденій. Какъ только спиритуализмъ ударилъ въ носъ господамъ сенаторамъ, они заговорили о ниспроверженіи науки, философіи, даже естественной религіи,— они хотятъ превратить въ порошокъ атеизмъ, матеріализмъ, соціализмъ, коммунизмъ, — словомъ все, что не подходитъ подъ мрку ортодоксальнаго бонапартизма, все, что не согласуется съ религіей, проповдываемой второю имперіею. Высокій сенатъ идетъ ратью за великіе принципы, пустословитъ въ одно и тоже время и о платонизм, и о растлніи, кричитъ, вопіетъ гласомъ веліимъ, и при этомъ смшиваетъ вс понятія.
Итакъ, сенатъ принимается обсуждать, — не забудьте, въ присутствіи министра внутреннихъ длъ и министра народнаго просвщенія, котораго, говоря мимоходомъ, сенатъ иногда любитъ задирать по кошачьи. Эти дв превосходительныя особы подверглись нападеніямъ за то, что допустили, хотя бы на одну минуту, существованіе этого вертепа моральной заразы, существованіе улленской библіотеки, которая могла напустить на Францію цлую холеру зловредныхъ доктринъ.
Господину Дюрюи — ревнителю народнаго просвщенія — было очень пріятно свалить всю вину въ этомъ непріятномъ дл на своего превосходительнаго собрата, а потому онъ поспшилъ сказать: ‘ей-богу это не я, это — онъ. Народныя библіотеки не принадлежатъ къ вдомству народнаго просвщенія, и подчиняются министерству внутреннихъ длъ, зачмъ же смотритъ полиція?.. Ужь это ея забота, а никакъ не*наша’.
Чтоже отвчалъ блюститель порядка во Франціи? ‘Поврьте, господа сенаторы, сказалъ онъ, что мы и безъ вашихъ напоминаній слдимъ за тмъ, что читаютъ немногіе жители крошечнаго городка Уллена, который извстенъ намъ, какъ ладонь нашей руки, онъ иметъ превосходную семинарію, исправительную тюрьму, славится отличнымъ клеемъ, жестяными и проволочными издліями. Вдь намъ извстно до малйшихъ мелочей все, что творится въ нашемъ пространномъ любезномъ отечеств. Мы наблюдаемъ за всмъ, знаемъ всю подноготную, всюду вмшиваемся. Въ Уллен мы требовали, чтобы каталогъ книгъ, вошедшихъ въ составъ библіотеки, былъ представленъ на разсмотрніе. Вообще мы исключаемъ романы, сочиненія по религіозной полемик и политической экономіи, гд развиваются опасныя теоріи. Въ нашей просвщенной заботливости мы даже различаемъ книги, пригодны для сельскаго населенія, отъ сочиненій, боле полезныхъ для промышленнаго люда. Что касается улленской библіотеки, то проврку книгъ ея мы поручили г. ронскому префекту, также облеченному въ званіе сенатора. Быть можетъ, онъ былъ слишкомъ снисходителенъ, и потому мы просмотрли сами каталогъ посл него. Сознаемся, что и мы также пропустили Les Paysans Бальзака. Да и три романа Сулье, сказать правду, не заключаютъ въ себ ровно ничего опаснаго… Это настоящій Вальтеръ Скоттъ, только немножко потепле и на французской манеръ. Мы вычеркнули два произведенія Евгенія Сю, которыя вс мы, господа, прочитали съ наслажденіемъ въ былое время Луи-Филиппа… Что же до Жоржа Занда, то мы оставили въ поко Les Matres Mosastes, невинне которыхъ уже трудно и вообразить себ что нибудь въ цломъ свт. Franois le Champ! и La Mare au Diable, по истин, кажутся намъ образцовыми произведеніями искуства. На нашъ личный взглядъ это такая же голубиная невинность, какъ ‘Ноль и Виргинія’. Но мы изгнали Спиридіона, Индіану, Лелію (хорошо! очень хорошо! отлично)! Мы не помиловали также и Mademoiselle de la Quintinie (честь и хвала вамъ)! Что касается тринадцати томовъ, состряпанныхъ г. Арлемъ Дюфуромъ, то тутъ, господа сенаторы, мы пустили въ ходъ тонкое лукавство. Мы однако умемъ немножко смекать дло, и если не запретили этихъ скучныхъ-прескучныхъ книжицъ, то только для того, чтобы ни въ комъ не возбудить охоту къ чтенію. Ну, что, какъ мы распорядились?’
Какъ ни удивляться, скажемъ мы въ свою очередь, этой неусыпной административной заботливости!.. Клерикалы наблюдаютъ за чтеніемъ гражданъ. Высокосановитые сенаторы, которымъ вврены великіе интересы государства, не брезгаютъ трактовать въ торжественномъ засданіи, какіе романы, повсти и сказки можно позволить читать народу. Министръ внутреннихъ длъ, обсуждая вмст съ своими товарищами и императоромъ бюджетъ слишкомъ въ два милльярда, взвшивая крупные вопросы о мир и войн, о броженіи умовъ на восток и о европейскихъ переворотахъ, — этотъ превосходительный геній находитъ еще время и для заботъ о подпольной жизни гражданъ. ‘Душа моя, французскій народъ, говоритъ его высокопревосходительство, — позволяю теб читать нкоторыя строчки изъ Бальзака, а вотъ этихъ страничекъ Евгенія Сю смотри, голубчикъ, не читай, отнюдь. Вотъ Les Matres Mosastes Жоржъ Занда — это по теб, потому что это незначительно, а до Mademoiselle de la Quintinie не смй и прикасаться,— потому, братъ, отъ этой ягоды какъ разъ оскомину набьешь!..’
Замтьте, что вс эти книги, чтеніе которыхъ строго возбраняется г. министромъ внутреннихъ длъ, могутъ быть куплены во всякое время у любого книгопродавца. Купить ихъ можно за три франка, прочитать за три су. Но министръ и сенатъ длаютъ при этомъ довольно остроумное различіе. ‘Буржуазія, имющая достаточныя средства для того, чтобы покупать книги или платить въ читальняхъ, — буржуазія, читающая Revue des des Mondes и печатающіяся тамъ романы, не потерпла бы, чтобъ цензурная коммиссія, учрежденная при полицейскихъ бюро, занималась очищеніемъ ея библіотекъ. Но буржуазія уже созрла умственно, тогда какъ народъ еще не вышелъ изъ несовершеннолтія. По теоріи народъ признается верховнымъ, но въ дйствительности онъ — малолтокъ, слпое орудіе нашей воли. Располагая всеобщимъ избирательнымъ правомъ, онъ безсознательно отдаетъ намъ свои голоса, поставленный въ боевой строй, онъ длается нашимъ солдатомъ, и мы пользуемся по произволу его ружьемъ, его пулями. Мы желаемъ, чтобы народъ оставался несовершеннолтнимъ, не хотимъ, чтобы онъ учился, додумывался, а потому изъ спеціально предназначенныхъ для него библіотекъ ни изгоняемъ все то, что могло бы разсять его умственную слпоту {Жители Уллена отвчали министру и сенату такъ, какъ имъ и слдовало отвчать. Получивъ оффиціальное предписаніе очистить библіотеку отъ выше названныхъ книгъ, они ршились подарить ихъ г. Арлю Дюфуру. Онъ принялъ этотъ подарокъ, увеличивъ коллекцію сотнею томовъ и убдительно просилъ жителей безпрепятственно и во всякое время пользоваться у него всми книгами, какія только имъ нравятся.}.
Французское правительство удляетъ народу просвщеніе съ такою осторожной скаредностью, съ какою на судн эмигрантовъ, застигнутомъ штилемъ, расходуется послдняя бочка сухарей, послдній запасъ воды. Удивительны ли посл этого дикія злодйства въ французскихъ католическихъ департаментахъ, эти страшныя драмы въ отдаленныхъ округахъ, гд никто или ничто не можетъ противодйствовать вліянію священника, епископа, жандармскаго бригадира и подпрефекта! Удивляться ли этому жалкому суеврію, заставляющему насъ пожимать плечами, этимъ отвратительнымъ предразсудкамъ, отъ которыхъ на душ становится такъ неизобразимо гадко! Вотъ, напримръ, въ Пиринеяхъ намъ разсказываютъ, что какіе-то учителя-вольнодумцы, вышедшіе изъ тулузской нормальной школы, желая посмяться надъ обрядами церкви, выпили водки, смшанной съ святой водою. Напитокъ этотъ произвелъ неслыханное чудо: безбожники превратились въ свиней, были случайно найдены въ лсу и проданы на рынокъ! Посл о нихъ ужа ничего не было извстно. Можетъ быть, они наплодили поросятъ съ настоящими свиньями. Эта исторія приводитъ въ. ужасъ тысячи безмозглыхъ олуховъ и мшаетъ горнымъ жителямъ спокойно лакомиться колбасами. А ну какъ он начинены мясомъ дтенышей бывшихъ учителей — почемъ знать!!..
Въ Донизак (сен-совенскій кантонъ, департаментъ Жиронды, гл. гор.— Вардо) священникъ приказалъ снять колоколъ съ приходской колокольни. Это было три года тому назадъ. До того времени не было града во всей мстности впродолженіи десяти лтъ. Но посл того, какъ колоколъ былъ снятъ съ своего мста, градъ шелъ два раза. Раздраженные крестьяне отколотили на вс бока священника, который навелъ на нихъ градъ.— Еще лучше: въ Сегонзак (дордонскій департаментъ) вамъ разскажутъ, что во время грозы священникъ прогуливается между тучами, держа въ рук кострюлю съ водою, которую онъ не перестаетъ мшать: протянетъ небесный патеръ руку на право — градъ идетъ съ правой стороны, Протянетъ на лво — тамъ и градобитіе!!..
Но можно ли перечислить вс нелпости, проповдываемыя господами клерикалами, нелпости самаго ортодоксальнаго свойства…

——

Однакоже какъ ни хлопочатъ клерикалы, приходится имъ сознаться, что время ихъ прошло и повяло везд новымъ духомъ. Какъ въ обществ, такъ и въ литератур предъявляются иныя требованія, иныя мысли. Выше мы замтили, что даже бонапартистскіе писатели, почуявъ, что царство ихъ кончается, спшатъ отречься отъ прежней своей постыдной дятельности и стараются присоединиться къ новому хору пвцовъ, распвающихъ иныя псни, уже вовсе неласкающія чуткаго уха служителей второй имперіи. Литература принимаетъ сатирическое направленіе и успхъ ‘Фонаря’ г. Рошфора и многихъ другихъ литературныхъ произведеній, имющихъ сатирическое направленіе и направленныхъ противъ идей, защищаемыхъ второй имперіей,— доказываетъ, что новое направленіе явилось во время, кстати. Теперь, когда вторая имперія потеряла свое обаяніе, быть можетъ, будетъ не лишнимъ оглянуться за нсколько лтъ назадъ и посмотрть, на какія хитрости должны были подыматься тогдашніе писатели, чтобы отнестись отрицательно къ современнымъ имъ безобразіямъ политическаго и общественнаго устройства. Въ подобныя времена печальнаго состоянія обществъ, люди талантливые, желающіе сказать правду, должны по необходимости облекать ее въ иносказательную форму. Съ однимъ изъ подобныхъ произведеній, написаннымъ въ конц прошлаго десятилтія и принадлежащимъ перу г. Буйле мы намрены познакомить нашихъ читателей. Буйле не пользуется особенною литературною извстностію, мы даже не видимъ въ его произведеніи никакихъ яркихъ достоинствъ, мы пользуемся имъ съ одною лишь цлію, чтобы показать, какъ низко палъ умственный уровень Франціи во время второй имперіи, если ея писатели должны были говорить обиняками, какъ шуты, подъ видомъ шутовства, высказывающіе иногда своимъ господамъ горькія истины. Буйле написалъ сказку изъ римской жизни, подъ заглавіемъ ‘Мелени’, и въ этой своей римской сказк далъ намъ врное, реальное описаніе своего времени, которое впрочемъ недалеко отъ нашего и очень на него похоже. Положенія, имъ обрисованныя, намъ очень хорошо извстны, съ лицами, выведенными имъ на сцену, мы какъ будто вчера видлись на улиц, въ театр, внимательно разсматривая рисунки, мы можемъ точно опредлить, на сколько портреты схожи съ оригиналами.
Все это впрочемъ весьма естественно, такъ какъ вторая французская имперія очень походитъ на другую, боле древнюю имперію, а Парижъ 1860 года своими политическими учрежденіями и своей общественной жизнію очень немногимъ отличается отъ императорскаго Рима 180 года.
Мы уврены, что эта скромная сказка послужитъ для будущихъ историковъ хорошимъ матеріаломъ и они будутъ обращаться къ ней несравненно чаще и охотне, чмъ къ офиціальнымъ рчамъ французскихъ префектовъ и министровъ, и къ донесеніямъ различныхъ чиновниковъ.
И такъ Луи Буйле, подъ видомъ разсказа изъ временъ римскаго императора Коммода, изображаетъ намъ Францію второй имперіи въ счастливыя времена ея жизни,— времена дятельности г. де-Морни, тотчасъ же посл Крымской компаніи. Героиня — проститутка, герой — адвокатъ, вслдствіе разныхъ похожденій, поступающій въ зуавы. Кром этихъ двухъ главныхъ лицъ въ разсказ фигурируютъ императоръ, сенаторъ, поваръ, шутъ, отравительница и нсколько другихъ лицъ, входящихъ, какъ аксессуары. Вс он, за исключеніемъ разв нсколькихъ пьяницъ и сбировъ — вс он артисты, и нтъ изъ нихъ почти ни одного вполн честнаго человка. Впрочемъ это нисколько не удивительно: искуство всегда переживаетъ свободу. Представляя собою аристократическій Принципъ, — искуство легко уживается со всякою іерархіею, съ отсутствіемъ равенства, съ изчезновеніемъ свободы, производя предметы роскоши (особенно во время упадка государствъ), оно становится на сторону богатыхъ классовъ, куритъ имъ фиміамъ, презирая ихъ въ душ. Посреди всеобщаго рабства, художникъ сохраняетъ еще нкоторое подобіе независимости, и когда нтъ ни людей, ни гражданъ, всегда выдаются нсколько личностей, гордо драпирующихся въ Плащъ артиста.
Перечитывая книжку Буйле, кажется, что это не боле какъ забавный, игривый разсказецъ, но не успваешь еще кончить его, какъ начинаетъ одолвать отвращеніе и негодованіе ко всему этому обилію лжи, разврата и возмутительныхъ продлокъ: иронія превращается въ сатиру, глумленіе въ негодованіе. Нтъ ни одной свжей струи среди всей этой грязи и разврата, кажется, что истинному человку невозможно было существовать во Франціи 1857 года. Это было время опьяненія реакціею. Бонапартизмъ, поддерживаемый союзомъ съ Англіей, увнчанный лаврами посл Крымской войны, мечталъ о всемогуществ, о вчности своей идеи, роскошь была невроятная, биржевые спекулянты ворочала милліонами. Общество поземельнаго кредита, Кассы Миреса казались неистощимымъ золотымъ дномъ. Буржуа считали себя богачами, набивъ свои бумажники акціями Grand Central и Docks Napolon. Крестьяне продавали свои произведенія дорогою цною, солдаты получали большое жалованье, патеры жирли и въ волю тиранили школьныхъ учителей, кардиналы засдали въ сенат, банкроты въ министерств финансовъ, разные буяны достигали маршальскаго жезла, всевозможные пройдохи появились на судейскихъ креслахъ, отправляли правосудіе и издавали законы. Вс они пировали и вели веселую жизнь. Но люди, которые не были обмануты декабрскимъ переворотомъ, смотрли иначе на дло, совсть ихъ возмущалась, но они принуждены были молчать. Негодованіе спасало ихъ отъ мертвящей скуки, скука служила отдыхомъ посл гнва. Вс надежды ихъ рушились, имъ осталась только ненависть къ врагамъ и злоба противъ друзей. Что сталось съ высшими стремленіями, что сталось съ наукой? Все примолкло, забилось въ своихъ душныхъ каморкахъ. Свтъ какъ будто бы померкъ и надъ Франціей нависли темныя густыя тучи. Но, не смотря на такое безобразіе, оставались еще люди, надющіеся на лучшее будущее. Они принадлежали къ партіи тхъ чудаковъ, которые въ то время должны были всегда имть на готов свои чемоданы, чтобы отправиться въ дальнюю дорогу {Нтъ надобности объяснять это выраженіе тмъ, которые въ 1852 вслдствіе политическихъ обстоятельствъ удалились въ Лондонъ или Брюссель.}.
Какое богатое поле для сатиры! Но въ это тяжелое для Франціи время нельзя было существовать сатирику, полицейскіе аргусы зорко смотрли во вс глаза и не допустили бы никакой сатир выйдти изъ подъ типографскаго станка. Что же оставалось длать? Буйле почувствовалъ необходимость описать всю эту мерзость и прибгъ къ единственному средству, возможному въ такія времена. Онъ видитъ страшное положеніе общества. Онъ видитъ множество отверженныхъ, видитъ, какъ они пробираются на фабрики, въ мастерскія и работаютъ наравн съ самыми жалкими тружениками, укрываясь подъ обрушившимся зданіемъ погибшей республики…. въ ихъ убжищахъ дуетъ холодный и суровый втеръ, а въ городской дум даются празднества… Невольно вспомнилось ему другое время, другая страна. Видя и тамъ и тутъ аналогичныя явленія, онъ пользуется римской жизнію и подъ видомъ ея описываетъ французскую.
Герой его сказки Паулу съ, незнающій своихъ родителей, бродитъ по городу, желая найти ночлегъ. Его привлекаетъ свтъ въ таинственномъ жиль. Онъ направляется къ нему, узнаетъ, что это квартира проститутки Мелени и располагается тамъ на ночлегъ.
Паулусъ тайный плодъ кампанской крестьянки, обольщенной римскимъ сенаторомъ, которая сочла за лучшее явиться въ Ремъ и приняться за ремесло колдуньи. Она составляетъ отвратительныя снадобья и, обожая сына, поитъ его и кормитъ, даетъ ему образованіе, смотритъ ему въ глаза, но изъ чувства стыдливости скрываетъ отъ него, что она его мать, а Паулусъ такъ легкомысленъ, что не догадывается объ этомъ. Это красивый юноша, положившій себ за правило хорошо сть, еще лучше пить, наслаждаться широкою и веселою жизнью, не заботясь о другихъ. Его организмъ крпокъ и выдерживаетъ вс излишки любовныхъ похожденій. Въ душ его нтъ никакихъ сомнній. Предоставляя другимъ имть совсть, онъ считаетъ самоотверженіе любопытною вещью, а нравственность эксцентричностью. Да и приходилось ли подумать ему о томъ, что такое самоотверженіе? Встрчалъ ли онъ гд нибудь, кром книгъ, примры нравственности. Въ эпохи, когда управляютъ императоры Коммоды, добродтель составляетъ исключительное достояніе сенаторовъ, чиновниковъ, назначенныхъ цезаремъ, завдующихъ общественною казною, однимъ словомъ, признается только добродтель оффиціальная. Что же касается до неофиціальной добродтели, то, соскучась лицемріемъ, она укрывается въ тотъ же кладезь, который служитъ пріютомъ ея сестр, Истин.
‘Что длать безъ работы? что длать, когда подобно Паулусу, не озаботился ознакомиться съ виновниками своихъ дней’? Когда нтъ вры ни въ республику, ни въ имперію, ни въ справедливость, ни въ судей — приходится сдлаться адвокатомъ, если есть на то способность. И Паулусъ длается имъ.
Переночевавъ у Мелени, Паулусъ отправляется, на пиръ къ сенатору и эдилу Марціусу. Этотъ достохвальный сенаторъ обладалъ только одной способностію: много сть и пить. Благодаря ей онъ достигъ высшихъ почестей и считался весьма благонамреннымъ, добродтельнымъ, полезнымъ и счастливымъ гражданиномъ. Такіе граждане и подданные были особенно любезны императору Коммоду, изъ нихъ избирались консулы и правители областей. и въ ихъ рукахъ были жизнь и собственность всхъ гражданъ — простыхъ смертныхъ, неимвшихъ чести принадлежать къ числу сенаторовъ или всадниковъ.
Паулусъ, оказавъ честь яствамъ и винамъ Марціуса, счелъ долгомъ соблазнить дочь гостепріимнаго хозяина и прокрался къ ней на свиданіе, которое удалось устроить благодаря вмшательству шута хозяина, но прихлебатель, живущій на хлбахъ у Марціуса, чрезъ котораго Паулусъ и и опалъ въ домъ сенатора, изъ рабской угодливости къ послднему выдалъ своего протеже. Meлени, для которой было достаточно одной ночи, чтобы почувствовать къ Паулусу бшеную любовь (какъ любовь Фролло къ Эсмеральд), — Мелей и подняла тревогу и Паулуса едва не захватили, но онъ, перескочивъ черезъ стну, усплъ спастись отъ собакъ и челяди. Эдилъ могущественъ, онъ, который смется надъ правосудіемъ и судьями, поклялся убить этого жалкаго адвоката. Паулусъ, предчувствуя свою гибель, хочетъ уже утопиться, какъ вдругъ встрчается съ гладіаторомъ Мираксомъ, который объясняетъ ему, что при императорскомъ правленіи профессія гладіатора самая выгодная, и потому Паулусу нтъ причины лишать себя жизни, а лучше сдлаться гладіаторомъ. ‘Сдлавшись имъ, ты становишься принадлежностью цезаря, а кто ему принадлежитъ, того никто не сметъ тронуть’. Убжденный этими доводами, Паулусъ, для сохраненія собственнаго спокойствія, соглашается убивать другихъ. Онъ впрочемъ хорошо знаетъ, что принявшись за это новое ремесло, онъ не упадетъ во мннія своихъ согражданъ. Онъ знаетъ, что развращенное, безсмысленное общество, для празднаго удовольствія котораго онъ будетъ лить кровь людей,-это общество наградитъ его рукоплесканіями и деньгами. Что долго раздумывать! Онъ пожимаетъ руку своего собесдника и спшитъ въ циркъ, чтобы записаться въ число его актеровъ.
И въ самомъ дл, ремесло гладіатора въ то время считалось весьма почетнымъ. Противъ него могъ возставать разв какой нибудь риторъ, школьный учитель. И дйствительно, въ сказк г. Буйле противникомъ почетному званію гладіатора является одинъ лишь бывшій учитель Паулуса, Полидамасъ, горячо осуждающій своего ученика за измну своимъ убжденіямъ. Чудакъ! разв Паулусы имютъ какія нибудь убжденія. Паулусъ съ снисходительной улыбкой выслушалъ этого чудака. Да и могъ ли онъ иначе отнестись къ нему. Кто такой былъ Полидамасъ? Бднякъ, софистъ, жонглеръ, составляющій ничего незначущія фразы, послдователь схоластики. Онъ, правда, преданъ своему искуству, считаетъ себя хранителемъ преданій, завщанныхъ великими ораторами, благогововетъ передъ Маркомъ Тулліемъ, знаетъ имена Сципіона и Катона и, быть можетъ, содрогается при воспоминаніи о Гракхахъ. Въ немъ просвчиваетъ какое-то отраженіе строгихъ временъ республики, онъ глубоко честенъ въ своемъ род. Но подобныя достоинства не имютъ никакого значенія для Паулусовъ и общества, олицетвореніемъ и продуктомъ котораго является этотъ безумный гуляка и фланеръ. Пусть же идутъ прочь Полидамасы, болтовня ихъ утомительна и скучна, а намъ хочется веселиться, мы требуемъ отъ жизни только веселости!
Кстати же въ цирк можно пить и буянить сколько угодно, и вмст съ тмъ это самое высшее учрежденіе имперіи. Правительство отвлекло гражданъ отъ общественныхъ длъ, овладло монополіею въ политик, администраціи, наук, религіи, торговл, промышленности, литератур и искуств. Что остается тому, кто не носитъ на себ ярмо раба, кто не сидитъ, блдный и голодный, надъ станкомъ, и не обливается потомъ надъ глыбою земли? Поэты еще имютъ коекакія занятія, они подбираютъ рифмы для акростиховъ и офиціальныхъ кантатъ. Художники рисуютъ картины, Изображая цезаря то побждающимъ враговъ въ отдаленныхъ экспедиціяхъ, то осыпающимъ народъ свой благодяніями и милостями. А ораторы? Въ такія жалкія и безумныя времена, обыкновенно, въ ходу принципъ, что при мудрости министровъ совершенно излишне парламентское краснорчіе, что рутина администраторовъ, основанная на прежнихъ ршеніяхъ, гораздо разумне болтовни адвокатовъ. Для ораторовъ, изгнанныхъ съ форума ничего боле не оставалась какъ сдлаться риторами, а публик слдовать за ними въ ихъ школы, такъ какъ ей нечего длать. Народъ передалъ правительству право объявлять войну и миръ, опредлять количество налоговъ, распредлять бюджетъ и т. д. Между тмъ народъ не можетъ довольствоваться одною болтовнею и игрой въ слова. Отъ времени до времени человку нужно что нибудь положительное, реальное. Что-же можетъ быть серьезне безпощадной битвы, топоровъ, пикъ, разскающихъ человческое тло, какое ощущеніе можетъ быть сильне борьбы человка съ человкомъ или звремъ? Цирковыя игры не пустое увеселеніе, какъ предполагали поверхностные моралисты,— напротивъ, он приносятъ пользу правительству, въ род правительства Коммода, оно существенная часть его. Вотъ, можетъ быть, одна изъ причинъ, почему Франція нашего времени покрцлась цирками съ свера до юга, вотъ почему въ Байон, Бургос, Нимъ и Монпелье, точно также какъ въ Рим и Севиль, люди дерутся съ быками.
Паулусъ увнчалъ себя славой, какъ гладіаторъ. Онъ заслужилъ одобреніе императора Коммода. Имперія учредила циркъ, а гладіаторы стали во глав имперіи,— въ такомъ, повидимому, дикомъ факт нтъ ничего неестественнаго, онъ совершенно логично вытекаетъ изъ хода событій.
Сынъ Марка-Аврелія,— этого внчаннаго стоика, мудраго и добраго монарха, который имлъ полное право называть себя человкомъ,— Коммодъ олицетворялъ собою одни только безумства и жестокости, міръ до сихъ поръ еще не можетъ безъ удивленія и отвращенія вспоминать объ этомъ монарх, который пировалъ, какъ Геліогабалъ, и забавлялся, убивая своихъ женъ и сестеръ. Самою лучшею и пріятнйшею для него лестью было упоминаніе, что онъ самъ, собственною своею особою, сотни разъ принималъ участіе въ борьб гладіаторовъ. Вооружнный хорошо заостреннымъ стальнымъ мечемъ, онъ дрался съ людьми, противопоставляющими ему тупые свинцовые мечи, ломающіеся при второмъ или третьемъ удар, онъ хладнокровно убивалъ своихъ безоружныхъ противниковъ, какъ мясникъ бьетъ свои жертвы. Никогда, можетъ быть, боле низкій, боле безумный человкъ не сидлъ на трон, никогда, можетъ быть, подлость не возводилась на такой высокій пьедесталъ.
Такое соединеніе всхъ мерзостей и гадостей представляетъ огромныя затрудненія для поэта и живописца при начертаніи портрета. Вотъ почему эскизъ чудовищнаго императора, набросанный г. Буйле, вышелъ слишкомъ блденъ и безцвтенъ. Объясняя, что Коммодъ былъ хорошій императоръ, любезный богамъ, г. Буйле продолжаетъ:
Jamais, comme Tib&egrave,re, il ne joua eon role!
Ii tait franc d’allure et portail a l’paule
Non la peau d’un renard, mais celle d’un lion,
Il avait des defauts, qui n’en а dans son ame?
Il massacrait des gens, mais il tenait sa lame
De la main gauche, et c’est tr&egrave,s fort, en vrit!
Il volait, mais cet or au peuple tait jet!
Il buvait, mais un jour il fit pendre sa femme:
Commodus l’empereur avait son bon cot! 1)
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1) Никогда, какъ Тиверій, онъ не игралъ свою роль! Онъ былъ искрененъ и не носилъ на своемъ плеч шкуру лисицы, вмсто львиной! Онъ имлъ свои недостатки, но кто же ихъ не иміегъ? Онъ убивалъ людей, но онъ держалъ свой мечъ лвой рукою и держалъ его твердо! Онъ кралъ, но украденное золото онъ бросалъ народу, онъ пилъ, но однажды онъ повсилъ свою жену: императоръ Коммодъ имлъ свои хорошія стороны.
Благодаря своимъ успхамъ въ цирк, Паулусъ попадаетъ во дворецъ, и назначается начальникомъ преторіанской стражи. Сдлавшись такимъ образомъ товарищемъ Марціусу, Паулусъ желаетъ обвнчаться съ дочерью эдила. Послдній, старый аристократъ, сенаторъ, тщеславный своимъ происхожденіемъ, не хочетъ и слышать о подобномъ неровномъ брак, но слово императора улаживаетъ вс затрудненія. Обращаясь къ несговорчивому сенатору, онъ говоритъ:,
— Cherche en ton esprit, quel gendre on te destine?
— Un Chevalier?— Non pas.— Un Consul, j’imagine?
— Avance!— Un Snateur а l’antique origine?
— Monte encore, Marcius.— C’est donc un Empereur?
— Plus haut!— Un Dieu?— Plus haut! C’est un gladiateur. 1).
1) Поищи въ своемъ ум, какой зять теб готовится?— Всадникъ?— Нтъ.— Можетъ быть консулъ?— Выше.— Сенаторъ древняго происхожденія?— Подымай еще выше, Марціусъ.— Такъ императоръ?— Еще выше.— Одинъ изъ боговъ.— Выше! онъ гладіаторъ!
Но человкъ предполагаетъ, а женщина располагаетъ. Между Паулусомъ и Марціей закралась ревность куртизанки. Мелени, отыскавъ своего неврнаго, находится подъ вліяніемъ страшнйшаго гнва. Она отправляется въ разбойничій притонъ и тамъ находитъ руку, готовую служить ея мести. Но нужно отравить кинжалъ убійцы и ревнивая фурія отправляется заколдовать и отразить его,— какъ вы думаете,— къ кому?— Къ матери Паулуса. Стафила, ремесломъ отравительница, не иметъ ничего противъ желанія Мелени. Имя жертвы остается для нея тайной, а прорицательница, разумется, угадать его не можетъ. Случайно старая мегера почувствовала страшныя страданія во время своихъ заклинаній, она умираетъ на рукахъ своей постительницы, повдавъ ей тайну рожденія Паулуса. Овладвъ тайной, Мелени нсколько иначе распорядилась своей местью. Бшеная, она врывается въ домъ, гд идутъ брачныя приготовленія, тушитъ внчальные факелы и кричитъ: ‘Паулусъ — сынъ Марціуса и колдуньи, Паулусъ братъ Марціи, бракъ ихъ — оскорбленіе боговъ’. Въ это же самое время Паулусъ получаетъ ударъ въ грудь. Нашъ герой до такой степени низокъ, что, бросивъ руку своей невсты, кидается на шею къ куртизанк, которую не любилъ, которая его убила, онъ кричитъ: ‘судьба, судьба’, умирая на груди Мелени. Такимъ образомъ постыдное существованіе героя прекращено убійцею, подосланнымъ проституткою. Развязка трагическая, но вовсе невызывающая слезъ.
Проститутка, посл совершенія своей мести, безъ сомннія отправилась въ кабакъ, чтобы отыскать тамъ убійцу и заплатить ему за услугу. Она окончила, какъ кончаетъ большинство проститутокъ.
Удушенный по приказанію своей любовницы, императоръ Коммодъ, подобно Паулусу, умеръ также хорошо, какъ и жилъ.
Здсь вся сказка, или лучше сказать довольно удачное изображеніе низко павшаго общества. Эта картина не привлекательна, но надо признаться, что она, исключая разв нкоторыхъ мелкихъ подробностей, довольно врно скопирована съ грустной дйствительности. Но какъ бы строго мы не желали смотрть на всхъ этихъ риторовъ, шутовъ, гладіаторовъ, обжоръ, проститутокъ, сбировъ, сводень,— они сами лично не могутъ быть предметомъ нашего негодованія. Вмст они обжираются, вмст дятъ съ одной тарелки, вмст напиваются, наливая себ въ глотку вино изъ загрязненнаго кубка, они ссорятся другъ съ другомъ, мирятся, убиваютъ одинъ другого — у нихъ у вхъ одно общее дло, они дти одной семьи, они продуктъ, нелпаго общественнаго, устройства. ‘Мы ничего боле, могли, бы они сказать намъ, — какъ виверы Жокей-клуба и Мезонъ-Доре вашего времени. Мы не принадлежимъ къ числу людей серьезныхъ, зачмъ же вы хотите смотрть на насъ съ серьезной точки зрнія’? На такое категорическое заявленіе, мы ни-‘ чего возразить не можемъ и должны признаться, что нельзя и требовать отъ этихъ людей, чтобы они были лучше, когда сдлаться лучшими имъ ршительно, невозможно. ‘Теряя свободу, сказалъ Аристотель, — человкъ теряетъ лучшую часть самого себя’. Что можно требовать отъ генераціи, потерявшей свободу, или даже съ нею вовсе незнакомой? Какимъ образомъ станетъ она жертвовать собою для общественнаго блага, когда общества боле не существуетъ? Когда все погрязло въ деспотизм, когда нація представляетъ собою только дебраніе эксплуатируемыхъ и эксплуататоровъ, когда не существуетъ отечества, тогда дйствуетъ только одинъ принципъ: ‘шь, пей и веселись сколько можешь, о другомъ же, боле возвышенномъ и вообще о другихъ людяхъ вовсе не думай, тогда жизнь твоя потечетъ спокойно, ты будешь блаженствовать въ животномъ невжеств и животныхъ поползновеніяхъ — а въ этомъ и заключается вся прелесть жизни’.
Но увы! Веселились ли они на самомъ дл? Весело ли проводилъ время Паулусъ, бгая изъ грязной квартиры Мелени на обды Марціуса, а съ обдовъ Марціуса въ будуаръ Марціи, съ трибуны адвоката на состязаніе въ цирк? Нечего и говорить, что подобной глупой растрат силъ не позавидуетъ мыслящій человкъ, употребляющій свое время и таланты на борьбу за справедливость и горюющій при вид попраннаго права и уничтоженія свободы. Вся эта безцльная трата времени, все это пьянство и развратъ въ конц концевъ приводятъ къ совершенному отупнію, къ апатіи, къ скук и къ полному отвращенію къ жизни. И, разумется, люди, поставленные въ положеніе Паулусовъ, не веселятся и никакъ не могутъ назваться счастливыми.
Буйле не съумлъ вполн справиться съ своей задачей. Въ его произведеніи замтны большія натяжки, онъ все хочетъ подвести подъ опредленную программу, онъ часто лжетъ противъ дйствительности. Ложь же и натяжка никогда не будутъ художественны и плохъ тотъ поэтъ, который расходится съ дйствительностію, витая въ заоблачныхъ сферахъ и не умя придать своимъ изображеніямъ жизненную правду. Плохъ тотъ поэтъ, который ищетъ свои идеалы далеко отъ себя беретъ копію и не замчаетъ, что самъ оригиналъ находится подл, него. Такъ и Буйле. Желая изобразить современное общество, онъ выводитъ одного изъ его главнйшихъ представителей въ лиц Паулуса. Но какой же это типъ? Какую жалкую копію представляетъ онъ въ виду своего оригинала! Онъ ничего боле какъ пошлякъ, дрянь-человкъ, ничтожность, онъ совершенно стушевывается предъ своимъ современнымъ прототипомъ графомъ Каморомъ, который, въ свою очередь, блдная копія съ герцога де-Морни, прототипа жантильомеріи второй имперіи. Въ сказк г. Буйле, Паулусъ выходитъ негодяй, развратникъ самаго низшаго сорта, тогда какъ по общественному его положенію и воспитанію его развратъ, его пошлость должна быть боле утонченнаго свойства потому-то знакомясь съ. нимъ по описанію г. Буйле, невольно является идея о преувеличеніи, и въ самомъ дл вмсто реальнаго представленія предъ нами фигурируютъ поэтическія общія мста, ничего невыражающія.
Буйле принадлежитъ къ новой литературной школ, о которой не лишне будетъ сказать нсколько словъ.
Эта новая школа зародилась въ самое тяжелое время французской исторіи. Все было подавлено, все было унижено, все талантливое, любящее свою родину и свободу, должно было замолчать. Но молчаніе не могло же продолжаться долгое время, тмъ не мене высказывать прямо свои мысли никто не ршался. Пришлось облекать ихъ въ иносказательную форму. Выступили на сцену новые дятели, но среди страшной пошлости и всеобщаго отупнія они и сами заразились повальной болзнію и могли создавать только гангренозныя, покрытыя язвами, произведенія. Въ числ представителей этой новой школы правда были неоспоримые таланты, въ меньшей степени подверженные всеобщей паник, но ихъ было очень немного, и разбираемый нами авторъ, къ сожалнію, подвергся ихъ вліянію мене, нежели вліянію бездарныхъ или безобразныхъ личностей. Еслибы г. Буйле всецло подчинился вліянію Густава Флобера, замчательнаго писателя-реалиста, которому онъ и посвятилъ свой трудъ, то въ ‘Мелени’ мы имли бы дйствительно замчательное произведеніе. Въ Буйле нельзя отрицать таланта, по крайней мр, подражательнаго, но* увлекаясь Флоберомъ, онъ въ тоже время отдалъ дань своихъ восторговъ личйости безумной, могущей создавать только чудовищныя вещи — Бодэлеру.
Шарль Бодэлеръ принадлежалъ къ числу любопытныхъ, исключительныхъ организацій. Прежде чмъ онъ написалъ свое произведеніе ‘Fleurs du mal’, онъ нарочно привилъ себ нкоторыя болзни и употреблялъ въ пищу ядовитыя вещества. Это былъ Паулусъ, ршившійся сдлать себ имя, и онъ погибъ, пожираемый тщеславіемъ, тщеславіе въ немъ перевшивало надъ сердцемъ и талантомъ, его безумныя мечты о безсмертіи довели его до полнаго сумасшествія. Не имя силъ сдлаться знаменитымъ, онъ думалъ завоевать себ какую бы то ни было извстность, не надясь дождаться славы Виктора Гюго, онъ захотлъ соперничать съ Ласенеромъ. Еслибъ онъ не былъ такъ тщедушенъ и слабонервенъ, онъ совершилъ какое нибудь ужасное преступленіе, чтобы хотя этимъ заслужить себ извстность. Онъ охотно предсталъ бы предъ ассизами, рисуясь своей порочностію, онъ со смхомъ взошелъ бы на эшафотъ, предполагая, что тотъ сдлается пьедесталомъ для будущаго его памятника въ потомств. Всю свою жизнь онъ клеветалъ на самого себя, разсказывалъ о себ самыя черныя вещи, и все это въ надежд прослыть въ общественномъ мнніи за человка съ адскими наклонностями, какого не видано было въ Париж. Онъ окончилъ свою жалкую жизнь въ съумасшедшемъ дом.
Но еще боле, можетъ быть, Буйле восторгался шутливыми рапсодіями Мими Верона, Полэна Лимейрака и Теодора Банвиля.
‘Вс эти различныя вліянія не могли не отразиться вредно на произведеніи Буйле, и оно вышло вялымъ, съ недомолвками, лишеннымъ руководящей мысли.
Написавъ поэму въ пяти псняхъ, На двухстахъ страницахъ, Луи Буйле не сказалъ ничего, что могло бы затронуть читателя за живое. Не заявляя нигд никакого протеста, онъ намъ разсказываетъ безобразія эпохи Коммода, съ полнымъ самодовольствіемъ онъ растягиваетъ до нельзя описаніе всхъ этихъ мерзостей, не забывая разбавлять ихъ разными шуточками. Ни малйшаго презрнія, ни малйшаго негодованія, въ виду постыдныхъ и безобразныхъ фактовъ, а одно вчное глумленіе, и только глумленіе къ чему бы оно ни относилось. Въ конц концевъ оно раздражаетъ читателя и онъ говоритъ поэту: ‘Оставь экивоки! Скажи на прямикъ: за Коммода ты или противъ него,— скажи скоре?’
Въ то грустное время не одному Буйле можно было предложить такой вопросъ. Его слдовало задавать на каждомъ шагу, постоянно рискуя не получить никакого положительнаго отвта. Еще почти вчера всеобщая апатія царила во французскомъ обществ. Оно дремало, убаюканное сладкими грезами и грезились ему биржевые выигрыши, обильные обды, обнаженныя женщины… Оно дремало, предоставивъ заботу о себ куч чиновниковъ, которымъ за это щедро платило. Оно желало спокойствія и для него пожертвовало своей свободой и человческимъ смысломъ. Но пора дремоты прошла и вскор общество воспрянетъ, встанетъ на ноги и дастъ категорическій отвтъ: за что оно идетъ: за свободу или за спокойное прозябаніе въ полуживотномъ невденіи?

Жакъ Лефрень.

‘Дло’, No 8, 1868

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека