Василий Курочкин
Полемические приемы и нравственные принципы г-на Охочекомонного
ПРИМЕЧАНИЯ
Полемические приемы и нравственные принципы г-на Охочекомонного, Курочкин Василий Степанович, Год: 1862
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Василий Курочкин. Стихотворения. Статьи. Фельетоны
М., ГИХЛ, 1957
Кроме во всех отношениях приятного фельетона Никиты Безрылова, в декабрьской книжке ‘Библиотеки для чтения’ встречаются диковинки не менее замечательные. Г-н Охочекомонный, недовольный статьями об университетах гг. Костомарова, Стасюлевича, Сухомлинова и др., не выдержал и разразился сам статьею, озаглавив ее ‘Несколько слов об университетах’. Заглавие, впрочем, обманчиво, читатель. Об университетах на двадцати страничках статейки говорится очень мало. Зато о значении образования вообще говорится очень пространно, очень старо и чрезвычайно бестолково. Зато полемические перлы, крупные и самоцветные, рассеяны в изобилии. Зато нравственные принципы, гармонируя с безрыловскими воззрениями, могут составить с ними полный кодекс той неподвижной, во ужас приводящей морали, твердыню которой не могут сокрушить никакие армстронговы пушки прогресса. Остановимся на полемических перлах и охочекомонновских нравственных принципах.
Можем смело сказать, что полемика дальше идти не может, г. Охочекомонный прямо называет г. Костомарова мартышкой — ни более ни менее. Неверующих — а неверующими в этом случае должны быть все, не дорожащие развитием крепкого слова в печати, — просим прочесть 3-ю страницу статьи г. Охочекомонного, где выписываются автором следующие стихи из ‘Квартета’ Крылова:
‘Стой, братцы, стой! — кричит Мартышка. — Погодите,
Как музыке идти? ведь вы не так сидите!’
я затем непосредственно следует:
‘Не правда ли, стихи эти очень идут к г. Костомарову, к его проекту о преобразовании университетов?’
Недурно, читатель, не правда ли? Откровенно по крайней мере. Но если г. Костомарову сильно досталось от г. Охочекомонного, то и гг. Стасюлевичу, Барсову, Сухомлинову и др. досталось еще покрепче. С ними он уж совсем не церемонится и каждого из них просто-напросто называет ослом. Ознакомившись несколько с манерой выражаться г. Охочекомонного по поводу его отзыва о г. Костомарове, читатель, пожалуй, и не потребует от нас доказательств, но мы считаем долгом обогатить нашу хронику следующими строками из трижды замечательной полемической статьи. Начинается также знаменательными стихами Крылова:
‘Постойте! Я сыскал секрет, —
Кричит Осел, — мы верно уж поладим,
Коль рядом сядем’.
Затем тотчас же следует:
‘В самом деле, пошел кто-нибудь дальше г. Костомарова? Сумел кто-нибудь выбиться из колеи (Охочекомонный выбился), которую проложил г. Костомаров? Что сказали эти гг. Стасюлевич, Барсов, Сухомлинов, Неизвестный, Незнакомец и другие псевдонимы? Кто из них поднялся выше перемены места, как в ‘Квартете’ Мартышка и Осел?’
Довольно, читатель?.. Комментариев, кажется, никаких не нужно, да оно и не совсем прилично делать комментарии на такие выходки. Перейдем к нравственным принципам Охочекомонного.
Стоит только перелистовать трижды замечательную статейку, и взгляд ваш непременно упадет на следующие строки, приводимые здесь во всей причудливой красоте слога и высоконравственной резкости выражения.
‘Натурально, подробности истинного прогресса должны быть строго определены на основании общих аксиом, на которых строится образование, чтобы за прогресс не считали то, что есть регресс. На основании этих аксиом, например, публичное чтение ‘Египетских ночей’ не может быть одобрено, а должно быть строго осуждено, даже если оно сделано дамою, и даже тем больше, потому что и наша жизнь не дает на это позволения (!) и не так еще понизился нравственный уровень дам, как мужчин. А качество (?) дамы в этом случае — не защита от осуждения, даже очень строгого, потому что в общественной деятельности вменяемость действий как мужчин, так и дам одинакова. Нельзя позволить дамам развращать общество во имя их дамского качества (!!), где это позволялось, там целое общество за это платилось своим нравственным паденьем. И, без сомнения, дамы не будут в претензии, если мы скажем, что требования нравственности можно даже предпочесть их требованьям. Да впрочем, сколько известно, наши дамы в данном вопросе и не думали защищать свою сестру за чтение ‘Египетских ночей’, кроме некоторых, обессмертивших свои имена на страницах ‘Петербургских ведомостей» (?).
Итак, все, что было писано против неловкой статьи ‘Века’, все эти журнальные ядра и бомбы отскочили от китайской стены прапрадедовской морали г-на Охочекомонного? Итак, г-жа Толмачева, во имя своего дамского качества (что это за бессмыслица? что вы разумеете под словами дамское качество?), развратила все пермское общество, прочитав ‘Египетские ночи’. Итак, наши дамы не думали защищать свою сестру (какая милая бесцеремонность выражения!), кроме некоторых, обессмертивших свои имена на страницах ‘Санктпетербургских ведомостей’!
Позвольте: какие это дамы, которые обессмертили свои имена на страницах ‘Петербургских ведомостей’? Что вы этим хотите сказать и какое право вы имеете говорить, что такие-то дамы обессмертили свои имена там, где дело идет о вопросе не политическом, не литературном, не гражданском, а исключительно нравственном, т. е. о таком, в котором, говоря о лицах, тем более о женщинах, нужно быть особенно разборчивым в выборе выражений, потому что дело касается репутации, которая для честной женщины дороже всего на свете? Какое это общество, которое может развратиться от того только, что прослушает публично художественное произведение? Как же после этого то же самое общество (впрочем не пермское, а петербургское) ходит смотреть далеко не высокохудожественную пиесу ‘Nos intimes’ и нисколько не скандализируется ею, так же как не скандализируется в балете и на публичных балах, баликах и маскарадах развязными танцами? Или канкан художественнее и нравственнее превосходного стихотворения Пушкина? Или сдержанное законами творчества слово неприличнее ничем не стесненных телодвижений в танцах? Разврат, разврат! — вопиете вы, потому что общество в ваших глазах состоит из животных, между которыми ослы и мартышки занимают должности профессоров или пишут ругательные статьи и которые до того покорны чувственным инстинктам, что в самых поэтических образах видят только одну клубничку и неспособны возвыситься до понимания идеалов искусства. Будьте же последовательны: предложите закрыть все музеи и ступайте с Аскоченским в Летний сад разбивать камнями непокрытые статуи.
Так вот ваш прогресс, построенный на основании общих аксиом, вот ваша мораль, краснеющая от каждого слова, потому что в переводе на общечеловеческий смысл эта мораль называется плохо замаскированным цинизмом, растленною чувственностью, трусливо и добровольно заковавшеюся в невыносимые для честного чувства колодки! Вот разумные и последовательные требования вашей морали: можно оскорблять целое общество, подозревая его способным развратиться от поэтического произведения, можно грубо оскорблять женщину, вопрос о поступке которой честным большинством давно уже решен в ее пользу, можно с возмутительною ирониею отзываться о других женщинах, решившихся заявить публично, что чтение поэтического произведения только в лицемерах может возбудить грязные помыслы, — и все это во имя вам самим непонятного слова, во имя какой-то морали, непримиримой ни с самою патриархальною, ни с самою утонченно-цивилизованною общественною жизнью.
Вопрос этот, впрочем, так стар, что о нем совестно долго распространяться, тем более что мы еще хотим познакомить читателя с новым дарованием, выступившим на поэтическое поприще в той же декабрьской книжке ‘Библиотеки для чтения’. Вот какие вирши печатались в 1861 году в журнале художественном по преимуществу.
ПОЭТ
Стоял он в храме, и кругом
Моленья оскорбляли небо:
Один просил чинов да хлеба,
Другой — победы над врагом.
Один лишь он, средь общего моленья,
Такой мольбы на небо не вознес,
Один лишь он просил у бога вдохновенья,
Благословенных дум и слез.
К Б-Й
Душою гордою, быть может,
Ее и сильно он любил,
Но мир души ее тревожить
Он наслажденье находил.
Какой-то тайной, злобной власти
Над сердцем робким он искал,
В нем волновал, по воле, страсти,
Его мученьями играл.
Но всё, в безумном увлеченье,
Разлука с ним была бы ей
Страшнее смерти и мученья
Так зло отравленных им дней.
 , В. Осипов.
Пушкин, Лермонтов, современные стихотворцы будто и не существовали для г-на Осипова. Он поет себе песенки la князь Шаликов, так же свободно и нежно, как в первых годах нашего столетия. Пусть себе поет на здоровье. Жаль нам только, что его чувствительной душе предстоит множество огорчений, если он вздумает прочесть (поэты, впрочем, мало читают) суровые статьи своих сотоварищей по журналу — гг. Никиты Безрылова и Охочекомонного.
Куда ты, бедняжка, попал?
Поэтик влюбленный?
Профессоров всех разругал
Охочекомонный.
Безрылов с ним вместе дуэт
Поет против женской свободы,
А ты, как в двадцатые годы,
Унылый поешь триолет…
Бедный поэт!
Сокройся, беги от сих мест,
Здесь воздух стесненный,
Тебя, как профессора, съест
Охочекомонный.
Безрылов твой нежный расцвет
Задушит пороками века…
Спасайся, спасайся, мой свет!
Беги в ерунду Льва Камбека,
Бедный поэт!
1861—1862
Полемические приемы и нравственные принципы г-на Охочекомонного. Впервые — в ‘Искре’, 1862, No 5, стр, 74—75, подпись: Тр. Тл. В конце 1861 г. в связи с студенческими волнениями и закрытием Петербургского университета в разных периодических изданиях было напечатано много статей о преобразовании университетов. Большая часть этих статей (в том числе статьи профессоров Петербургского университета историков Н. И. Костомарова и M. M. Стасюлевича и историка литературы М. И. Сухомлинова, а также статья Н. П. Барсова, впоследствии профессора Варшавского университета, историка) появилась в газете ‘С.-Петербургские ведомости’. На эти статьи и ополчился публицист ‘Библиотеки для чтения’ Охочекомонный (Д. Ф. Щеглов). Курсив в цитатах из его статьи и в стихотворениях В. Осипова принадлежит Курочкину. Фельетон Никиты Безрылова — см., стр. 635. Армстронгова пушка — то есть пушка, изобретенная англичанином А.-У. Армстронгом. Публичное чтение ‘Египетских ночей’… В фельетоне, напечатанном в журнале ‘Век’ (1861, No 8), П. И. Вейнберг высмеял некую Толмачеву, выступившую на литературно-музыкальном вечере в Перми с чтением импровизации из ‘Египетских ночей’ Пушкина (‘Чертог сиял…’). Публичное чтение ‘Египетских ночей’ женщиной было оценено им как совершенно недопустимый поступок. Горячий сторонник женской эмансипации писатель и революционер М. Л. Михайлов напечатал статью-письмо в редакцию ‘С.-Петербургских ведомостей’, в котором резко осудил Вейнберга, вслед за ним в той же газете появился целый ряд аналогичных писем (1861, NoNo 51, 59, 62). ‘Nos intimes’ — комедия В. Сарду, шедшая в сезон 1861—1862 гг. во Французском театре в Петербурге. Ступайте с Аскоченским в Летний сад — см. примечание к ‘Полезному чтению’, стр. 621. Шаликов П. И.— писатель и журналист, эпигон Карамзина. Бедный поэт! — ‘перепев’ рефрена стих. Жуковского ‘Певец’ (‘Бедный певец!’). Беги в ерунду Льва Камбека — см. стр. 635.