Похожденія семинариста Хлопова.
Повсть.
Выбранное, что лучше Старостина.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, В. О., 5 л., 28.
1901.
I.
II.
III.
IV.
Жестокая Вра Николаевна!
Вашъ несчастный поклонникъ
Ст. Сид. Богослововъ.
V.
Похождения семинариста Хлопова, Старостин Василий Григорьевич, Год: 1870
Время на прочтение: 143 минут(ы)
Былъ прекрасный солнечный день въ половин іюля. На берегу рки Вологды, близь обширнаго зданія вологодской духовной семинаріи, толпилась куча народа, большею частію молодежь, питомцы этого обширнаго зданія. На набережной валялись красные, бурые и пестрые сундуки, подушки, одяла, коробья и коробки. На иномъ сундук лежала пара тоненькихъ колбасъ, на другомъ — огромный коровай хлба. На рк стояли три некрытыхъ лодки, человкъ на тридцать каждая. Въ лодкахъ семинаристы укладывали свое имущество. Они сбирались на каникулы. Лица ихъ разгорлись, у всхъ такое счастіе на душ,— шутка ли, полтора мсяца они будутъ свободны! правда, это немного, если принять въ разсчетъ два пути по 500-700 верстъ, изъ которыхъ верстъ 100 или 200 надо отмахать пшкомъ.
Скоро лодки были нагружены выше бортовъ. Углы одялъ, рукава ветхихъ пальтишекъ спускались въ рку. Иной двадцатилтній шалунъ вытягивалъ изъ воды смоченный рукавъ и дружески смазывалъ имъ лицо своего сосда. Сосдъ въ свою очередь схватывалъ рукавъ, макалъ имъ въ воду и хлопалъ шалуна. Другіе торопились развязать свои узлы и скоре распорядиться съ накупленными състными припасами. Крикъ, гамъ, смхъ. Наконецъ все было сложено, улажено, сначала съ одной лодки, потомъ съ другой раздалась команда, въ подражаніе заправскимъ лодочникамъ: отчалива-а-ай!.. Съ берега послышались крики: ура! махнули два-три платка.
Вс лодки дружно отвалилді отъ берега и голосовъ 50—70 грянули псню: ‘Вкъ юный, прелестный, друзья!’ Это было дйствительно хорошо. Голоса свжіе, звучные, сотнями лтъ подготовляемые для церковныхъ надобностей, пніе стройное, модуляція нжная,— на такую гастроль, при отсутствіи другихъ увеселеній въ город, каждый годъ привыкла сбираться большая толпа горожанъ.
Ур-ра! ур-р-ра! теперь уже боле дружно крикнула толпа, увлеченная псней. Семинаристы на минуту смолкли, довольные не столько одобреніемъ публики, сколько сами собой. Затмъ два-три голоса, а за ними и весь хоръ, медленно, глухо, какъ бы издалека, затянули новую псню:
Льются слезы, духъ мятется,
Томно сердце, томно бьется,
Гд любезная моя?
Нтъ ея…
И это нтъ ея, три раза повторяемое посл каждаго куплета, такъ заунывно, такъ протяжно заканчивалось этимъ огромнымъ хоромъ, что казалось, будто вс семинаристы похали искать своихъ любезныхъ и вс отчаявались найти ихъ.
Масса народа по обоимъ берегамъ двигалась за лодками, перебгая одинъ другого. Окна домовъ, стоявшихъ на набережной, открывались по мр того, какъ лодки плыли впередъ и псня слышалась ясне. Лодки же плыли тихо, потому что рка Вологда лтомъ бываетъ мелководна и лодки нердко садятся на мель, многіе горожане и горожанки, изъ года въ годъ провожающіе семинаристовъ, знаютъ это обстоятельство и для забавы загадываютъ другъ другу дорогой: сядутъ или не сядутъ?.. Если лодка садится, семинаристы должны вылзать въ воду, чтобы сняться съ мели, иные продлываютъ это въ одежд, другіе раздваются, то и другое одинаково потшаетъ публику. Впрочемъ, на этотъ разъ ничего подобнаго не случилось и лодки благополучно дошли до загороднаго села Турундаева, гд обыкновенно бываетъ остановка.
Увы, выйдя изъ-подъ присмотра начальства разнаго рода — городского и семинарскаго — и не войдя еще въ сферу вліянія родителей, семинаристы здсь позволяютъ себ разныя глупости, слухъ о которыхъ часто доходитъ и до города. Въ старые годы бывали тутъ безобразія и дорога между пристанью и небольшимъ домикомъ, осненнымъ елкою, бывала усяна тлами юныхъ поклонниковъ Вакха, бывали разныя стычки съ обывателями съ пролитіемъ и безъ пролитія крови, иной разъ стащатъ ковригу хлба, полдесятокъ ячныхъ пироговъ,— и то сказать — у другого денегъ ни гроша не остается, а надо плыть три дня. Къ сожалнію, и на этотъ разъ стоянка въ Турундньв не прошла безъ приключенія. Спустя часа два, когда остававшіеся въ лодкахъ начинали уже роптать на товарищей слишкомъ долго невозвращавшихся, гд-то за дворами послышался крикъ голосовъ не столь пріятныхъ и звучныхъ, какими плись псни, и въ этомъ крик слышалась кому то угроза. Вслдъ за тмъ изъ-за амбаровъ выбжалъ одинъ изъ плывшихъ съ риторами и, ввалившись въ свою лодку, коснющимъ языкомъ выговорилъ:— ребята, голубчики, дйствуй! — товарищи тотчасъ поняли его и кинулись отвязывать веревку. Въ это же время толпа мужиковъ, выдвинувшись изъ-за одного амбара, съ угрозами стала наступать на собиравшихся семинаристовъ, но послдніе поспшили, по примру своего товарища, ретироваться въ лодки и оттолкнуть ихъ отъ берега. Исторія осталась невыясненной и только впослдствіи длались боле или мене вроятные комментаріи къ ней.
Герой этой исторіи, плывшій въ лодк съ риторами, и былъ герой настоящей повсти, господинъ Хлоповъ, какъ съ уваженіемъ называли его юные товарищи по плаванію. Господинъ Хлоповъ, видимо, сдлалъ въ сел излишнія возліянія, посл которыхъ у него оставалось силъ ровно столько, чтобы добжать до лодки и завалиться между сундуками. Тутъ онъ заснулъ богатырскимъ сномъ и проснулся спустя нсколько часовъ, когда лодка выплыла въ рку Сухону и другихъ лодокъ кругомъ не было видно.
Каждая рка иметъ свои красоты. Рка же Сухона красотами не уступитъ самой цариц Волг, если, конечно, принять въ разсчетъ разницу въ длин. Сухона тянется всего 500 верстъ, но на ней есть свои Жигули и Столпяки, есть и швейцарскіе виды, въ род волжскаго посада Плёссъ или г. Романова, широкая, быстрая, она катитъ свои воды среди высокихъ горъ, покрытыхъ дремучими лсами, лишь изрдка увидишь на холм блую церковь съ сквозной колокольней, изрдка мелькнетъ лошадь на пастьб или баба съ ведрами на коромысл. Впрочемъ, семинаристамъ не приходилось много любоваться видами природы. Хотя лодки и плыли по теченію рки, но для ускоренія хода семинаристы поперемнно работали въ гребкахъ, смны чередовались чрезъ полчаса, жара была до 30 R., потъ градомъ лилъ съ гребцовъ, вообще работа была нелегкая и Хлоповъ отлично зналъ вкусъ ея по опыту. Вотъ почему, проснувшись на рк Сухон и посмотрвъ кругомъ себя осовлыми глазами, онъ снова растянулся на своемъ угловатомъ лож и заснулъ. Такъ онъ продлывалъ нсколько разъ и когда его спутники намекнули ему объ очереди, то онъ удовлетворился только рычаніемъ и, почерпнувъ въ свой картузъ воды, отпилъ изъ него сколько требовалось, а остальное вылилъ на сосда. Больше риторы уже не безпокоили его, какъ изъ уваженія къ его теперешнему положенію, такъ еще боле въ виду слуховъ о его женитьб и поступленіи на мсто, ибо важность этихъ дйствій и юнцамъ была понятна. Впрочемъ, не мшаетъ съ героемъ нсколько покороче познакомиться.
Сосипатръ Петровичъ Хлоповъ уже съ годъ какъ кончилъ курсъ семинаріи и за это время усплъ обрости изрядной бородкой и кудрявыми бакенбардами. Кончилъ онъ не хуже людей — первымъ во второмъ разряд. Будь онъ на одинъ нумеръ повыше, былъ бы студентомъ семинаріи… Это обстоятельство наводило его подчасъ на длинныя размышленія о судьб людской, о сует мірской и т. п. Въ самомъ дл, если бы онъ кончилъ въ первомъ разряд, давно былъ бы попомъ, да еще на хорошемъ мст. A теперь цлый годъ — и какой бдственный годъ! просилъ онъ архіерея, клянчилъ въ консисторіи и только вотъ теперь получилъ нкоторую надежду на полученіе мста. Надежда эта была въ вид пакета съ надписью: ‘по казенной надобности’. Въ пакет находился документъ такого содержанія:
‘М. г., я получилъ указъ Его Преосвященства, въ которомъ Вы, вмст съ окончившимъ курсъ семинаріи Степаномъ Богослововымъ, назначены кандидатомъ на должность священника при церкви Козьмы и Даміана, что близь г. Устюга. Мсто сіе оставлено, вслдствіе ходатайства священника Николая Блавина, за дочерью его Врой Блавиной. Какъ сами усматриваете изъ прилагаемой при семъ копіи съ указа Его Преосвященства, мсто останется за тмъ изъ кандидатовъ, который сойдется въ условіяхъ съ вышеозначенными лицами. Г. Богослововъ прибудетъ сюда въ іюл мсяц, какъ мн то извстно, а посему и Вы должны поспшить въ своихъ дйствіяхъ. Подписано: Благочинный такой то’.
Такимъ образомъ Хлопову предстояла еще конкуренція, а такъ какъ онъ былъ не слишкомъ самонадянъ, то и не очень обрадовался этому письму. Но дло было лтомъ, скоро семинаристы должны разъзжаться на каникулы и Хлоповъ не прочь былъ побывать на родин и повидаться со старой матерью, бывшей просфорнею въ бдномъ приход верстъ за сто отъ г. Устюга. На дорогу надо было немного денегъ, такъ какъ семинаристы путешествовали тмъ способомъ, съ которымъ и до сего времени не можетъ конкурировать пароходное сообщеніе, несмотря на его дешевизну. Въ самомъ дл, перездъ на пароход между Вологдой и Устюгомъ стоитъ 3 p., между тмъ какъ семинаристы совершаютъ его за 60 коп. съ тою же быстротой, а въ мелководье даже и быстре, такъ какъ перекаты значительно задерживаютъ пароходы.
Три дня и три ночи плыли лодки, то перегоняя одна другую, то вытягиваясь въ линію вдоль рки. Колбасы, огурцы и другіе припасы давно уже вышли при томъ волчьемъ апетит, какой развивается у молодежи на вод. Денегъ ни у кого уже не было. Но вс молчали и терпли. Длались предложенія пристать къ какой нибудь деревн, гд въ это время оставались дома одн старухи, которыхъ легко было заставить подлиться кое чмъ изъ състныхъ припасовъ. Но поставимъ точку здсь, даже не одну…
Итакъ, чрезъ трои сутки семинаристы достигли обтованной земли. Передъ ихъ глазами открылся Великій Устюгъ со своими 26 церквами и высокими колокольнями. Опять понеслась въ воздух старинная псня и чрезъ полчаса набережная около гостинаго двора была покрыта горожанами.
Стоялъ такой же солнечный день, какъ и при отплытіи изъ Вологды. Семинаристы опять герои минуты. Вс воодушевлены, радостны, многіе достали изъ сундуковъ платье, что было получше, и переодлись. Хлоповъ тоже хотлъ надть свой старенькій суконный сюртукъ, но оставилъ эту мысль, вдь впереди предстояли такія торжественныя минуты, какъ свадьба и посвященіе въ священство,— для этихъ случаевъ сюртукъ необходимъ, а заводить новый будетъ не на что. Вмст съ юными товарищами вышелъ онъ на набережную и оглядлся.
— Сосипатръ Петровичъ! вы ли это? окликнулъ его какой то субъектъ въ подрясник и войлочной шляп.
— А, о. дьяконъ! мое почтеніе!
— Мое почтеніе!.. Жениться пріхали? Слышалъ, слышалъ… A вотъ кстати и ваша невста.
Дьяконъ указалъ на розовую шляпку, гулявшую рядомъ съ чернымъ чепцомъ. Хлоповъ оглянулся по указанію его и боязливо замтилъ:— потише, услышатъ!
— Ха, ха, ха! разнесся дьяконъ въ провинціальномъ тон.
— Пожалуйста потише! Иванъ Ивановичъ!.. пойдемте скоре!
— Какое скоре! я васъ познакомлю… Софья Семеновна! Вра Николаевна! очень экстренный человкъ!.. имю честь!..
Хлоповъ къ своему ужасу замтилъ, что розовая шляпка и черный чепецъ смотрятъ на нихъ. Совершенно смущенный, онъ отвернулся отъ дьякона и быстро пошелъ вдоль гостинаго двора.
— Сосипатръ Петровичъ! постойте! кричалъ дьяконъ, поспшая за нимъ.
Но Сосипатръ Петровичъ удиралъ безъ оглядки, только изъ-подъ полы его пальто, накинутаго на плечи, неуклюже болтался кошель. Пробжавъ до слдующей улицы, онъ оглянулся и увидлъ, что дьяконъ тоже недалеко отсталъ отъ него.— Эдакъ все дло можно испортить! сердито проворчалъ онъ, дьякона однако подождалъ.
— Ну, что вы? куда? чай, ко мн станете на квартиру? спрашивалъ тотъ,— у меня теперь стоитъ пустая комната, школьники разъхались по домамъ. A съ васъ я недорого взялъ бы, по старой памяти.
— Покорно благодарю! По правд сказать, я на васъ и надялся, ибо въ карман воздушная пустота.
— Гм., пустота… задумчиво проговорилъ дьяконъ.— A я думалъ, что вы богаты пекуніями! вдь жениться хали… Ну, да ладно, женитесь расплатитесь!
— Безъ сомннія! первымъ долгомъ…
— Поди, и содержаніе надо вамъ представлять?
— Да, да, и содержаніе.
— Ну, такъ положите пять рубликовъ въ мсяцъ!
— Пять рубликовъ? воскликнулъ Хлоповъ.
— Нын не прежнія времена, все вздорожало!
— Да хоть одинъ рубликъ сбавьте!
— Не могу, поврьте Богу… Опять же и получка не вдругъ… Хлоповъ молчалъ и думалъ: ‘вотъ она старая память! Пять рублей… по устюгскимъ цнамъ это дорого, квартира-то весьма небогатая, и съ содержанія тоже не разжирешь… Да нечего длать, не станешь голодомъ жить… Однако, можетъ быть, выгодно женюсь, тогда расплачусь безъ труда’.
— Длать нечего! сказалъ онъ, вздыхая.— Надо гд-нибудь приклонить свою главу.
Затмъ дьяконъ повелъ его къ себ домой.
Домъ дьякона называли чичковой палатой. Эта палата стояла какъ-разъ у самаго духовнаго училища. По одну сторону ея было озеро, по другую — большая монастырская стна, въ которой были прорзаны окна, за этой стной и помщалось училище. Вообще виды были нероскошные. Самая палата, представлявшая продолговатое, узкое зданіе, съ низенькой крышей, напоминала тотъ ящикъ, въ которомъ люди въ конц жизни находятъ упокоеніе. Однако въ этомъ ящик постоянно жила и шумла куча школьниковъ, никогда не знавшая покоя, дьяконъ бралъ съ нихъ недорого, потому что держалъ гуртомъ, близость къ училищу — тоже немалое удобство.
Дьяконъ, наконецъ, довелъ Хлопова до своего дома. Оба они вошли въ большую комнату, ходъ въ которую былъ отдльный, прямо изъ сней. Хлоповъ когда-то выжилъ въ этой комнат цлыхъ восемь лтъ, поэтому она была очень хорошо знакома ему. Первая особенность ея та, что она представляла не прямоугольникъ, какъ обыкновенно бываетъ, а какую-то трапецію. Это была темная, даже лтомъ сырая трапеція, съ низкимъ потолкомъ, съ маленькими окнами, въ которыхъ стекла до того заржавли, что ничего сквозь нихъ не было видно. Громадный топорный столъ, съ толстыми ножками безъ всякихъ токарныхъ украшеній, годенъ былъ только для рабочей артели, столъ этотъ и до сихъ поръ сохранялъ прежній здоровый видъ, несмотря на вс страданія, какія приходилось испытать за нимъ школьникамъ надъ зубреніемъ латинскихъ и греческихъ глаголовъ.
Осматривая эту комнату и обстановку ея, Хлоповъ живо вспомнилъ давно минувшія времена. Вспомнилъ, какъ отецъ привелъ его въ первый разъ въ этотъ домъ, какъ дьяконъ торговался съ ними о десяти фунтахъ солода и какъ, наконецъ, онъ согласился держать Патрю на квартир и кормить овсянкой за 12 пудовъ муки, 2 пуда крупы, 30 фунт. солода и рубль деньгами въ годъ. Въ этотъ день, въ первый день прізда Патри въ городъ, по улицамъ ходило много поповъ и дьячковъ, все съ ребятами и все такіе лохматые, длинноволосые, немытые и нечесаные, въ такихъ ветхихъ, дырявыхъ, заплатанныхъ и грязныхъ подрясникахъ, что Патря не могъ надивиться и постоянно обращался къ отцу съ вопросами: тятька, а это какой? тятька, а этотъ откуда? — не говори, Патря, отвчалъ отецъ,— здсь не деревня, вишь, благородные ходятъ. И день тогда былъ такой же прекрасный, какъ сегодня, лица поповъ и дьячковъ были такія пасмурныя! и эта комната была такая темная, мрачная!… Ахъ, тогда очень хотлось ему ухать домой, на вольный воздухъ, къ свободнымъ людямъ — безъ благородства! A еще отецъ говорилъ: учись, Патря, и ты будешь благороднымъ!
Быстро пронеслись эти мысли въ голов Хлопова: и печаль, и какая-то неясная, но тяжелая дума подернули лицо его. A туть дьяконъ съ чего-то сильно хлопнулъ себя по лбу и воскликнулъ: ахъ, что же это я, забылъ сказать, что у васъ есть уже соперникъ! пріхалъ Богослововъ, который, кажется, иметъ успхъ…
Это извстіе заставило Хлопова очнуться и подумать о настоящихъ обстоятельствахъ. Пріздъ Богословова отчасти смутилъ его, особенно, когда дьяконъ съ замтнымъ опасеніемъ проговорилъ: — да, да, иметъ кажется успхъ, пожалуй, вы еще не женитесь… а содержаніе нын такъ вздорожало… говядина четыре — пять копекъ!
— Ну, да ладно, о. дьяконъ! поспшилъ успокоить его Хлоповъ, я тотчасъ узнаю, есть ли надежда, и если нтъ, то послзавтра же уду домой.
— Вотъ и отлично!.. Я вдь такъ… къ слову пришлось… A то, конечно… старое знакомство и христіанское чувство…
Дьяконъ смущенно бормоталъ разныя фразы и совсмъ не походилъ на того добродушнаго хохотуна, какимъ выказалъ себя на набережной. Не зная, что отвчать ему, Хлоповъ повторялъ одно слово: конечно! конечно!..
— Вотъ бы чайку теперь! подумалъ онъ, однако сказать не ршился. Дьяконъ съ своей стороны не заикнулся объ этомъ. Поздравивъ Хлопова съ новосельемъ, онъ вышелъ изъ комнаты и чрезъ пять минутъ бродилъ съ топоромъ въ рук около своего домишка, тюкалъ какія-то палки, сбиралъ щепы.
Хлоповъ долго сидлъ одинъ въ своей комнат, такъ что соскучился. Но потомъ придумалъ себ занятіе.
— О, дьяконъ, одолжите мн ножницъ, сказалъ онъ въ окно своему хозяину. — Хочу немного пріостричься… знаете, невста и все такое…
— Маша! крикнулъ дьяконъ стоявшей въ воротахъ двочк, поди, дай ножницы Сосипатру Петровичу.
Чрезъ минуту Маша принесла Хлопову ножницы. Это была 12-лтняя двочка, немного блдная для ея дтскаго возраста, съ потупленными глазами, въ короткомъ платьиц съ рукавами, едва досягавшими до локтей. Ноги ея, такія тоненькія, были голы до самыхъ колнъ.
— Что, Машутка, еще не забыла меня? спросилъ ее Хлоповъ.
— Не забыла… конфузливо отвтила двочка.
— То-то… Три года вдь прошло, какъ я былъ у васъ. Тогда вс вы были такіе скучные посл смерти мамаши. Какъ же вы безъ нея справляетесь съ хозяйствомъ?
— Такъ, справляемся… Папа ходитъ на базаръ, закупаетъ что надо готовить, а мы съ сестрой въ ту пору печку топимъ. Сестра ростомъ выше меня только годовъ ей меньше.
Когда Маша вышла изъ комнаты, Хлоповъ вынялъ изъ своего дорожнаго кошеля деревянную коробочку, изъ которой въ свою очередь досталъ маленькій осколокъ зеркала, поставилъ его на окно и началъ стричь волосы на подбородк и щекахъ. Во время дороги растительность на этихъ мстахъ выказала немалый успхъ. Къ несчастію, ножницы были слишкомъ тупы и только скользили по волосамъ, Хлоповъ всячески приноравливался къ нимъ, ворочалъ свою голову кверху и книзу, направо и налво, но все невпрокъ. Тогда онъ бросилъ ножницы и досталъ изъ коробочки перочинный ножъ. Забравъ пальцами одной руки волосы, другой рукой онъ срзывалъ или, врне сказать, отпиливалъ ихъ, дло пошло удачне и посл нкоторыхъ усилій щеки и подбородокъ его приняли видъ какъ бы выжженной полянки, на которой лишь изрдка растутх молодыя деревца! Еще разъ посмотрлся онъ въ зеркало, провелъ ладонью по лицу и уложилъ въ коробочк все постарому.
Объ этой коробочк стоитъ сказать нсколько лишнихъ словъ. Во-первыхъ, она — собственное произведеніе Хлопова. Когда-то, еще въ философскомъ класс, ему пришла идея построить ее. Начать было легко: выстрогалъ ножомъ дощечки, вырзалъ на нихъ шипы, сложилъ и длу конецъ. Но ему хотлось сдлать что-нибудь особенное, похитрй. И вотъ онъ сталъ выдумывать, какъ бы построить въ коробк потайное отдленіе, котораго бы никто не могъ найти. Думалъ онъ объ этомъ нсколько дней, думалъ дорогой, во время лекцій, за обдомъ, наконецъ придумалъ сдлать потайное отдленіе подъ дномъ коробки, такъ, чтобы открывалось оно снизу. Придумано — сдлано. Осталось придлать деревянныя задвижки вверху и внизу. И перейдетъ эта коробка въ наслдство внучатамъ и будутъ вспоминать они, что вотъ, дескать, ддушка сдлалъ ее собственными руками, когда былъ семинаристомъ.
Хлоповъ скучненько легъ спать въ этотъ вечеръ, скучненько и всталъ на слдующее утро. Принесли самоваръ. За сосновымъ столомъ услась вся семья, т. е. дьяконъ, дв дочери и семилтній сынишка. Дьяконъ хлопоталъ около самовара, бгалъ въ кухню и стукалъ тамъ заслонкой, бгалъ въ погребъ со сливочникомъ, читалъ нотаціи двочкамъ и велъ занимательный разговоръ съ постояльцемъ. Онъ былъ веселъ, не столько веселъ, сколько хлопотливъ и подвиженъ. Усаживаясь за столъ, онъ съ апетитомъ выпивалъ чашку и въ то же время соболзновалъ о своей жизни, съ маленькими ребятами, безъ глаза хозяйки, о дороговизн содержанія и т. п., словомъ, онъ совершенно походилъ на добрую, заботливую хозяйку, которая любитъ подчасъ всплакнуть, посплетничать. Обстоятельства и изъ мужчины сдлаютъ бабу.
Хлоповъ попросилъ дьякона указать адресъ дома, въ которомъ жилъ о. Николай Блавинъ. Дьяконъ началъ объяснять ему, чертя по столу пальцемъ, напоминалъ какіе-то купеческіе дома, совтовалъ повернуть то на правую руку, то на лвую, и въ конц концовъ заявилъ, что онъ самъ доведетъ его до дома и кстати зайдетъ на базаръ.
Чрезъ полчаса они отправились въ путь. Хлоповъ, тщательно вымытый и одтый, держался, точно дерево, боясь какъ-нибудь смять свою манишку. Въ рукахъ у дьякона былъ буракъ подъ молоко. Время было около полудня.
— Мы зайдемъ сначала на базаръ, а то, пожалуй, прозваемъ! сказалъ онъ и повелъ Хлопова на большую площадь, къ преображенской церкви, гд обыкновенно бываетъ базаръ. Тамъ стояло еще много деревенскихъ бабъ съ бураками молока, съ лукошками ягодъ, грибовъ и т. д. Дьяконъ подходилъ къ баб, пробовалъ молоко, т. е. отпивалъ его изъ бурака, чмокалъ языкомъ, торговался и переходилъ къ другой баб. Попадались ему знакомые попы и дьячки, какія-то ‘почтеннйшія матушки’ и ‘добрйшія Агафьи Дмитріевны’, разговоры, спросы о цнахъ, зазыванія на чашечку чайку. Хлопову надола вся эта канитель и онъ сталъ торопить дьякона. Дьяконъ быстре бгалъ отъ бабы до бабы, уже не торговался съ ними подолгу, а прямо говорилъ:— перекрестись, голубушка! вонъ за гривну отдаютъ такой буракъ… и вралъ, совершенно вралъ, потому что за гривну отдавали совсмъ не такой буракъ.
— Что же, о. дьяконъ, пойдемте! уже въ десятый разъ повторялъ Хлоповъ.
— Сейчасъ, сейчасъ! Только сходимъ къ той баб, у которой спервоначалу были…
— Ну, что, голубушка, берешь гривенникъ за десятокъ яицъ и за этотъ буракъ? говорилъ онъ баб.
— Нть, нтъ, батюшко, четыре гривны.
— Завела одно — четыре гривны! Возьми одиннадцать… ну, Богъ съ тобой, копйку передамъ.
Неизвстно, чмъ бы кончился торгъ, если бы не Хлоповъ, который ршительно отказался дольше ждать. Дьяконъ махнулъ рукой и, отдавъ баб деньги, самъ перелилъ молоко въ свой буракъ, при чемъ очень долго держалъ буракъ бабы вверхъ дномъ, а яйца завязалъ въ носовой платокъ. Такимъ образомъ, съ буракомъ въ одной рук, съ узломъ въ другой онъ повелъ Хлопова къ о. Блавину и всю дорогу твердилъг что яйца сегодня дешевы, а къ молоку и приступу нтъ, что лучше бы купить у карявой бабы маленькій бурачекъ за четыре копйки и что самое лучшее держать свою корову. Хлоповъ не слушалъ этихъ разсужденій. Его сильно безпокоилъ предстоявшій визитъ. Въ голов все путалось и на сердц было такъ тяжело, что въ иную минуту онъ готовъ былъ махнуть рукой на все — и на невсту! — вотъ вдь дав пошелъ изъ дома — ничего, а теперь, какъ нарочно, трусость взяла!.. Ну, скажи на милость, чего трусить? ободрялъ онъ себя,— конечно, все это надо половчй… войти въ домъ и объясниться, такъ и такъ молъ… ну, какъ это водится! бывали, слава Богу, въ разныхъ домахъ…
Наконець дьяконъ остановился и указалъ домь о. Блавина. Пожелавъ своему спутнику счастливаго совершенія дла, онъ отправился домой столь поспшно, какъ только позволяли занятыя руки и длинное платье.
О. Блавинъ жилъ на широкой улиц, почти на самомъ краю города. Домъ его съ виду казался очень недурнымъ, былъ выкрашенъ какой-то бурой краской и имлъ пять оконъ налицо. По одну сторону дома, вдоль улицы, тянулся невысокій заборъ, поверхъ котораго виднлись длинныя гряды съ огородными овощами и два три смородинныхъ куста.
Хлоповъ сначала два раза прошелъ мимо дома, посмотрлъ огородъ, заглянулъ въ окна и, скрпя сердце, постучалъ въ крыльце. Дверь скоро отворилась и Хлоповъ увидлъ передъ собой существо, подобное серафиму (не забудьте, что онъ былъ духовнаго званія), съ блоснжнымъ ликомъ, съ голубыми глазами, съ кудрявыми волосами и наконецъ съ ангельскимъ голосомъ. По крайней мр, такимъ показалось оно Хлопову. На самомъ дл это была двадцатилтняя двушка, съ блднымъ лицомъ, съ русыми волосами, зачесанными въкосой проборъ и растрепанными на лбу. Растрепанность ея показалась Хлопову кудреватостію, блдность — близною.
— Вамъ что угодно? спросила двушка, дйствительно пріятнымъ голосомъ.
— A здсь живетъ о. Николай Блавинъ?
— Вамъ на что его?
— Мн надо бы увидть его… Дло очень важное!
— A какое у васъ дло? приступала къ нему двушка.
— Я… я пріхалъ жениться къ нему! ршительно проговорилъ Хлоповъ и въ упоръ посмотрлъ на двушку.
Послдняя замтно смутилась. Она лишь сейчасъ признала Хлопова за вчерашняго товарища леонтьевскаго дьякона и поняла, въ чемъ дло.
— Пожалуйте въ комнату, сказала она. — Папаша легъ отдохнуть, онъ сейчасъ явится.
Хлоповъ вошелъ въ домъ. Въ глазахъ его немного рябило. Однако онъ замтилъ, что домовая обстановка была не очень шикозна. Прихожая комнатка была совсмъ темная, съ кучей разнаго платья и тряпокъ въ углу, въ ней было всего навсе два деревянныхъ гвоздя, на которыхъ висли поповскіе рясы и подрясники. Прихожая вводила въ залу, въ большую комнату въ шесть оконъ. Широкія, ничмъ неоклеенныя стны придавали комнат какой-то плотничій видъ, въ ней было довольно пусто, только у двухъ стнъ стояли солдатской шеренгой стулья и столы, у прочихъ не было ничего: надъ однимъ столомъ висло зеркало въ такомъ наклонномъ положеніи, что смотрться въ него можно было только присвши. Слдующая комната служила вроятно гостиной, на одной сторон ея, почти во всю стну, стоялъ широчайшій диванъ, покрытый какимъ-то печатнымъ ситцемъ, надъ диваномъ вился по гвоздикамъ плющъ, немного повыше висли три портрета какихъ-то архимандритовъ или архіереевъ, безъ рамъ и безъ стеколъ, настолько полинявшіе отъ времени, что вс трое очень походили другъ на друга по своимъ бородамъ и чернымъ клобукамъ. Другихъ стнъ Хлоповъ еще не видлъ, потому и мы оставимъ ихъ въ поко. Войдя въ залу, онъ поклонился на правую сторону, предполагая, что тамъ сидитъ человкъ, но это былъ не человкъ, а подрясникъ, который лежалъ на стол и спустился подоломъ на стулъ. Увидвъ свою ошибку, Хлоповъ внутренно разсмялся и повеселе взглянулъ кругомъ себя. Серафима уже не было въ зал. Хлоповъ постоялъ, подумалъ и слъ на стулъ у дверей. — Видишь, все это какъ просто! а я ужъ и ослаблъ… укорялъ онъ себя,— худое, братецъ, впечатлніе оставишь, вотъ чтосъ!.. Однако, на двушку онъ не произвелъ худого впечатлнія. Напротивъ, его смущенное, раскраснвшееся лицо очень понравилось ей, особенно понравились ей срые глаза, быстро бгавшіе по сторонамъ и только мелькомъ, съ какимъ-то испугомъ раза два брошенные на нее. По правд сказать, ея первый женихъ, Богослововъ, уже съ недлю каждодневно посщавшій ихъ, не очень нравился ей. Такой тощій, долговязый, со впалыми щеками и хвастунъ! чуть кто заговорить, онъ сейчасъ протягиваетъ руку впередъ и кричитъ: нтъ, нтъ, вы постойте, я вамъ скажу… и пойдетъ, и пойдетъ. Опять же и говоритъ всегда такими вычурными фразами, такими экивоками, и все это хвастаетъ!.. О, она отлично знаетъ, что хвастаеть! Признаться, она и сама любила похвастать, а какъ непріятно видть свои недостатки въ другихъ людяхъ.
Въ залу вошелъ о. Николай. Хлоповъ всталъ и, не говоря ни слова, подалъ ему бумагу. Это была копія съ указа преосвященнаго. О. Николай прочиталъ ее и спросилъ Хлопова, какъ зовутъ его. Хлоповъ отвтилъ.
— Гм, признаться сказать, вы опоздали. По этому длу сюда пріхалъ Степанъ Сидоровичъ Богослововъ и вотъ уже больше недли знакомъ съ нами.
Хлоповъ молчалъ.
— Жалко, жалко… опоздали.
Хлоповъ совершенно растерялся и никакъ не могъ сообразить, что теперь слдуетъ ему длать. Казалось, что слдовало взять фуражку и удалиться, но съ другой стороны, какъ же это такъ быстро? Вдь онъ тоже надялся… вдь и онъ тоже женихъ… Совершеннымъ дуракомъ стоялъ нашъ пріятель предъ о. Николаемъ, но и о. Николай не зналъ, что сказать, смотрлъ на гостя и молчалъ. Обоимъ было плохо. Къ счастію, въ это время къ дому подъхала извощичья линейка. Изъ сосдней комнаты раздался пріятный голосокъ: папаша, Степанъ Сидоровичъ пріхалъ! Хлоповъ машинально посмотрлъ въ окно. Противъ дома медленно слзалъ съ линейки долговязый молодой человкъ, стряхнувъ пальцами со своего пальто соринку, онъ бросилъ взоръ на окна и вдоль улицы, досталъ изъ кармана портмонэ и раскрылъ его. Все это длалось имъ очень солидно, какъ и слдуетъ человку, который здитъ на извощикахъ и у котораго въ карман портмонэ, а не какой-нибудь замшевый кошелекъ
Чрезъ нсколько минутъ въ залу вошелъ Богослововъ.
— Ну, ужъ эти проклятыя линейки! говорилъ онъ, фамильярно подавая руку о. Николаю и мелькомъ взглянувъ на Хлопова.— У насъ въ город всегда дрожки, хоть и он порядкомъ трясуть, но все же не такъ, какъ эти гробницы. A гд наша persona grata, сирчь Вра Николаевна?
При этомъ Богослововъ заглянулъ въ гостиную и, увидвъ тамъ Вру Николаевну, съ сладчайшей улыбкой подошелъ къ ней, взялъ ея руку и приложилъ къ своему сердцу.
— Ахъ! воскликнула двушка и, отдернувъ руку, потупила глаза.
— Поврьте — отъ всей души! Вы ангелъ-хранитель моего тернистаго пути, ибо жизнь — что зимняя дорога, которую необходимо обстанавливать вхами, чтобы не заблудился усталый путникъ. Васъ нкоторымъ образомъ можно сравнить съ вхой.
— Перестаньте жантильничать! жеманно сказала Вра Николаевна.
Затмъ оба они вошли въ залу. Хлоповъ встрепенулся и, проговоривъ: прощайте! — обернулся къ двери. Губы его передернуло.
— Зачмъ же такъ быстро? Посидите, поговорите, сказалъ о. Николай и обратился къ Богословову: рекомендую, вашъ соперникъ, Сосипатръ Петровичъ Хлоповъ. Понимаете?.. Ты, Вра, поговори съ гостями, а я прикажу поставить самоваръ.
Собственно говоря, о. Николай пошелъ за тмъ, чтобы послать за женой, которая въ это время была въ гостяхъ у coсдней купчихи. Самъ онъ остался ждать ее въ кухн, потому что находилъ нужнымъ неотлагательно посовтоваться съ ней. Появленіе новаго жениха теперь стало представляться ему довольно важнымъ обстоятельствомъ. Положимъ, они съ женой находили Богословова хорошей партіей для дочери, главнымъ образомъ потому, что у него была хорошая родня въ губерніи, но Богослововъ попрошайка и видимо разсчитываетъ на приданое, а будь приданое, тогда бы они выдали дочь и безъ помощи шурина, служившаго въ Консисторіи, у котораго была охапка своихъ дочерей. Теперь же, въ виду соперника, Богослововъ можетъ быть станетъ поскромне. Да наконецъ, чмъ и этотъ не женихъ? и почему не предоставить дочери сдлать выборъ изъ двухъ?..
Въ то время, какъ о. Николай размышлялъ объ этомъ въ. кухн, въ зал произошла небольшая исторія, которая быстро повернула фортуну въ сторону Хлопова. Лишь только Богослововъ услышалъ отъ о. Николая слово ‘соперникъ’, какъ понялъ, въ чемъ дло, и въ первую минуту смутился. Встрча двухъ жениховъ у невсты, какъ бы то ни было, щекотливое положеніе. Однако, глядя на печальную фигуру Хлопова, на его бдный костюмъ и соображая, что самъ онъ, Богослововъ, уже пріобрлъ значительный всъ въ семейств и неофиціально считается женихомъ, сообразивъ все это, онъ успокоился. Желая выказать предъ невстой свое остроуміе и ствснить соперника, онъ комически-серьезнымъ тономъ заявилъ: ‘за, вы мой соперникъ! Въ такомъ случа не угодно ли взять пистолетъ и выдти на дуэль!’ И не будучи въ состояніи сдерживаться отъ собственнаго остроумія, онъ разразился раскатистымъ хохотомъ. Хлоповъ совершенно смутился и стоялъ какъ нашалившій школьникъ предъ инспекторомъ. Глядя на него, Богослововъ еще сильне захохоталъ. На него напала та минута, когда человкъ чувствуетъ, что ненужно, неприлично смяться, и все таки смется и никакъ не можетъ удержаться отъ смха. Вра Николаевна сначала съ любопытствомъ смотрла то на Хлопова, то на Богословова, но глаза ея шире и шире раскрывались, по мр того, какъ закатывался Богослововъ, въ нихъ показалось смущеніе, блеснули слезы. Ей стало жаль Хлопова.
— Вы сегодня очень неавантажны! дрожащимъ голосомъ, но уже совсмъ не жеманно сказала она Богословову. Глаза ея замигали быстре. Она поспшно вышла изъ залы.
Богослововъ увидлъ, что онъ сдлалъ большую неловкость, и, растрепывая волосы, быстро зашагалъ по комнат. Въ это время Хлоповъ хотлъ-было улизнуть, но, къ несчастію, въ залу вошли хозяинъ и хозяйка. Хозяйка была довольно почтенная дама, съ ‘вальяжными’ пріемами, съ благообразной наружностію, только на лиц былъ излишекъ жира. Она была одта довольно хорошо для попадьи. Черные волосы были причесаны постаринному: на косичкахъ вавилоны. Поздоровавшись съ гостями, она пригласила ихъ ссть и, свши сама, обратилась къ нимъ съ общимъ вопросомъ: — а вы, господа, какъ смли обижать мою Вру? Вонъ она плачеть о чемъ то, а Николай Степановичъ говоритъ, что она съ вами осталась.
Богослововъ откинулъ пятерней свои волосы и что-то промычалъ.
Въ залу вошла Вра Николаевна. Мать спросила ее, о чемъ она плакала.
— Ахъ, мамаша, когда же я плакала? красня, отвтила дочь.
— Прошу покорно, отпирается!
— Ей-Богу, не плакала! Вамъ врно показалось…
Мать строго взглянула на нее и велла сбирать чайный приборь.
Въ это время о. Николай вполголоса бесдовалъ съ Хлоповымъ. Послдній мало-по-малу пришелъ въ разумъ, началъ бодре посматривать кругомъ себя и толкове отвчать на вопросы хозяина. Одно плохо — рукава у сюртука были слишкомъ коротки, такъ что приходилось постоянно одергивать ихъ, да и руки сегодня были черезчуръ красны.
Вскор вся компанія перешла въ гостиную, къ самовару. По незнанію приличій, или потому, что это было ближе, только Хлоповъ слъ на диванъ, рядомъ съ Врой Николаевной, которая распоряжалась чаемъ. На губахъ у нея промелькнуло что то въ род улыбки, Богослововъ замтилъ это и сталъ ожесточенно теребить свою жиденькую бороду.
Пошелъ общій разговоръ о томъ, о семъ, а то минутку и молчали. Богослововъ помаленьку вошелъ въ колею и началъ разсказывать о своей жизни и особенно о жизни какого то богатаго дяди, протопопа. Подъ шумокъ Вра Николаевна тоже вступила въ разговоръ съ своимъ сосдомъ.
— Вы здсь живете? тихо спросила она.
— Нтъ, отвтилъ Хлоповъ, пытливо взглянувъ на нее: не смется ли, молъ!
— Вы въ губернскомъ город живете? чрезъ минуту снова спросила она.
— Н-нтъ, т. е. въ губернскомъ.
Вра Николаевна разлила чай и разставила чашки по столу. Одну чашку поставила предъ Хлоповымъ. Послдній тотчасъ налилъ на блюдечко и началъ пить съ кускомъ сахару. Вра Николаевна нечаянно уронила чайный платокъ и, поднимая его, мимоходомъ сказала: вы лейте сливокъ!
— Хорошо! прошепталъ Хлоповъ и, какъ послушный мальчикъ, вылилъ почти полмолочника сливокъ въ чашку и блюдечко, вслдствіе чего изъ послдняго чай сплеснулся на салфетку. Вра Николаевна, зная акуратность своихъ родителей, сдлала недовольную минку и незамтно стянула со стола замоченную часть салфетки. Словомъ, она покровительствовала новому жениху.
Вообще, Вра Николаевна была добрая и простая двушка, хотя и любила подчасъ сказать хитрое словечко, поздороваться съ знакомымъ мужчиной словами — ‘ареуваръ, мусье’, разсказать своей подруг о какихъ то богатыхъ знакомыхъ, у которыхъ она бываетъ, какъ дома, про какія то ученыя книги, которыя она будто читала и т. п. Это была настоящая провинціяльная барышня, которая плачетъ надъ полузамерзшимъ воробьемъ, отогрвая его въ своихъ ладоняхъ, а случись гд нибудь пожаръ, она съ сердечнымъ замираніемъ будетъ ждать, скоро ли загорится большой сосдній домъ. Характеръ у Вры Николаенны былъ небойкій и, какъ у большинства особъ духовнаго званія, у нея была извстная доля застнчивости. Вотъ почему она сочувственно отнеслась и къ застнчивости Хлопова. Къ тому же онъ былъ женихъ, который въ глазахъ двушки всегда иметъ нчто мистическое. Всего этого было довольно для того, чтобы она, сидя на диван, чувствовала себя хорошо, особенно когда удавалось ей встртить смущенный взглядъ сосда.
Чай уже кончался, когда дверь въ гостиную немного пріотворилась и въ ней показалась толстая голова какой то бабы, должно быть кухарки.— Подомарь пришелъ за благословленьемъ благовстить къ вечерн! однимъ духомъ проговорила голова.
— А, пусть велитъ благовстить! сказалъ о Николай.— Какъ время то идетъ! Вы, господа, вроятно, дождетесь меня?
— Нтъ ужъ, зачмъ же-съ! сумрачно отвтилъ Богослововъ.
Хлоповъ ничего не сказалъ, но всталъ съ мста и началъ прощаться.
— Посидите, господа, сказала въ свою очередь матушка.
— Покорно благодарю! мн уже пора… да, пора домой… бормоталъ Хлоповъ, учащенно кланяясь ей.
— Ну, какъ угодно! Милости просимъ завтра, завтра воскресенье. Но по крайней мр, вы, Степанъ Сидоровичъ, останьтесь!
Степанъ Сидоровичъ подумалъ, нахмурившись, и будто нехотя согласился остаться.
Хлоповъ раскланялся и вышелъ въ сни. Въ сняхъ какимъ то образомъ попала на встрчу ему Вра Николаевна, которая быстро и убдительно проговорила: приходите же завтра. Хлоповъ даже съежился отъ такой нечаянности.
У воротъ настигъ его о. Николай въ ряс и съ длинной камышевой тростью.
— Вотъ и я готовъ! сказалъ онъ,— вы какъ разъ проводите меня по пуги. Кстати и потолкуемъ о дл.
Однако о дл они не успли потолковать. Едва лишь вышли изъ воротъ, какъ попалъ короткій знакомый о. Николая. Минутку постояли, поговорили. Чрезъ 20 шаговъ опять знакомый. Опять постояли, поговорили. Дальше о. Николай почти на каждомъ шагу снималъ свою шляпу и раскланивался съ прохожими — съ толстопузыми купцами, съ чиновниками, съ дьяконами и причетниками, съ женщинами всхъ сортовъ — и въ блыхъ чепцахъ, и въ шелковыхъ косынкахъ, и въ соломенныхъ гарибальдійкахъ, и въ какихъ то допотопныхъ шляикахъ, похожихъ на деревенскія накладушки, въ которыхъ возятъ зимой небольшихъ ‘левизоровъ по казенному’. Казалось, весь городъ былъ на короткой ног съ нимъ. И всмъ отдавалъ онъ почтительный и въ то же время солидный, неунизительный для духовной особы поклонъ. И при каждомъ поклон на лиц его свтилась добродушнйшая въ мір улыбка.
— Неужели все это знакомые вамъ? спросилъ Хлоповъ, вспоминая, какъ часто здоровался и дьяконъ со встрчными на улиц.
— Помилуйте, гд же тутъ познакомишься со всми? отвтилъ о. Николай. — Иного и въ глаза въ первый разъ видишь, но если онъ почтенный человкъ, отчего не поклониться? Опять же наше дло — особь статья. Надо всмъ почтеніе оказать: иначе самъ въ убытк останешься. Вонъ, видите, на встрчу идетъ купецъ, онъ принимаетъ насъ со славой… здравствуйте, почтеннйшій Петръ Кузьмичъ!.. каждое Рождество и Пасху онъ принимаетъ, а вотъ варваринскій причтъ не принимаетъ! между тмъ оба причта равны для него, потому что онъ приписанъ къ другому приходу.— Здравствуйте, почтеннйшая! снова раскланялся о. Николай съ какой то прохожей женщиной,— вотъ забылъ у этой имя, а тоже принимаетъ насъ. — А, добрйшій Аксентій Петровичъ!.. тутъ слдовалъ длинный и пріятельскій разговоръ съ Аксентіемъ Петровичемъ. Дальше попалъ еще Лаврентій Николаевичъ. Дальше шла дражайшая Ирина Никитишна… но тутъ уже и церковь. Ирина Никитишна шла къ вечерн, такъ что о. Николай долженъ былъ идти рядомъ съ ней остальную дорогу. При прощаньи съ Хлоповымъ, онъ еще разъ пригласилъ его завтра къ вечернему чаю.
Разставшись съ о. Николаемъ, Хлоповъ пошелъ на свою квартиру и дорогой сталъ раздумывать о случившемся. Припоминая поведеніе Богословова, грубый смхъ его и не мене грубыя замчанія, онъ невольно почувствовалъ въ душ злобу, которая отчасти была поддержана прежними воспоминаніями, оставшимися отъ того времени, когда Богослововъ учился въ старшемъ класс семинаріи и, будучи ‘коридорнымъ’, частенько хваталъ риторовъ за чубы. Но среди этого раздумья вдругъ онъ вспомнилъ слова Вры Николаевны:— приходите же завтра!— и сердце его встрепенулось. — Вдь можетъ же быть такое, а! думалось ему,— вдь что нибудь это значитъ: приходите завтра!.. эхъ, кабы она пошла за меня, вотъ бы зажили!.. домъ этакой славный, въ комнатахъ зеркала, картины, сзади дома садъ, дорожки тамъ разныя, а въ середин бесдка, а въ бесдк сидитъ Вра Николаевна, а рядомъ съ ней я, чорть возьми! Kажется бы съ утра до вечера просиллъ рядомъ… Да гд! этотъ проклятый медвдь не дастъ совершиться такому счастію!
Хлоповъ вернулся на квартиру въ грустномъ настроеніи и, не желая входить съ дьякономъ въ объясненія, немедленно легъ спать. Однако Маша не дала ему скоро заснуть. Сначала она принесла ему стаканъ молока съ ломтемъ хлба, потомъ вторично зашла въ комнату и спросила — не надо ли еще чего?— при этомъ дтски-внимательно посмотрла на него и вышла, а чрезъ минуту вернулась съ одяломъ. Вообще Хлоповъ замтилъ у двочки какую то особенную ласковость и, желая выразить со своей стороны расположеніе къ ней, онъ взялъ ея тощую руку повыше локтя и сжалъ. — Папа говорить, что вы небогатые, сказала она, разнжившись,— мы смотрли у васъ въ кошел, тамъ одна рубашка изорвана — такъ я ушила.— А, вотъ откуда ея ласковость! съ неудовольствіемъ подумалъ онъ и, не чувствуя уже расположенія къ ней, хмуро проговорилъ:— ну, ну, поди, Маша, не мшай…
На другой день, посл обда, Хлоповъ снова отправился къ о. Николаю. На дорогу онъ взялъ у Маши руку, якобы счастливую. Рука, дйствительно, оказалась счастливой.
У о. Блавина встртила его, какъ и вчера, Вра Николаевна. Сегодня она была въ другомъ плать со множествомъ сборокъ и разныхъ финтифлюшекъ. Папаша и мамаша въ это время спали, они всегда спали посл обда, для мамаши исключеніе было только тогда, когда она уходила въ гости къ сосдней купчих, но зато папаша спалъ иногда и до обда. Вра Николаевна любезно сказала гостю, что его ‘съ нетерпніемъ ждали’, упомянула о пріятности вчерашняго вечера, сказала, что Богослововъ еще долго сидлъ посл него, Хлопова, но былъ такой сумрачный, что мамаша даже не могла заставить его сыграть пульку въ преферансъ, хотя они, т. е. мамаша, папаша, Богослововъ и она, Вра Николаевна, каждый вечеръ играли въ преферансъ. Вра Николаевна говорила все это очень весело и съ небольшими гримасками. Повременамъ она хлопала своей маленькой ладонью по фуражк Хлопова, лежавшей на стол, и почти постоянно болтала ногой. Хлоповъ съ своей стороны велъ себя прилично и, хотя не безъ робости, но все же толково отвчалъ на вопросы и даже слегка возражалъ, даже выказалъ нкоторое остроуміе, т. е. не то, что остроуміе, а скоре востроуміе, но это почти одно и то же. Видно было, что Вра Николаевна съ удовольствіемъ смялась.
— A вы долго обучались наукамъ? спросила она, истощивъ другіе сюжеты.
— Четырнадцать лтъ. Хотя полный курсъ у насъ только 12 лтъ, но рдко такъ кончаютъ. Иные учатся 16, 18 лтъ… вотъ намучатся-то! воскликнулъ Хлоповъ и засмялся, считая послднюю фразу тоже востроуміемъ.
— A какія науки у васъ изучаютъ?
— Всякія!
— Какія всякія?
— Катехизисъ, ариметику, математику…
— И вы знаете вс?
— Не то, чтобы вс, а знаю!
— A какую, напримръ, знаете?
— Да вамъ на что это?
— Такъ! хочется знать.
— Да всякія знаю… конечно, теперь позабылъ.
— A какую не забыли?
— Не скажу…
— А, видно вс забыли?
Хлоповъ завертлся на стул.
— Нтъ, не вс… только я забылъ ужъ!.. Вотъ прежде математику хорошо зналъ,— лучше всхъ въ нашемъ класс. Меня и учитель за это любилъ!
— Матиматику? A это какая такая?
— Да вотъ такая! Разныя фигурки рисуютъ… Однако по ней можно измрить какое угодно разстояніе или высоту. Примрно, это колокольня,— Хлоповъ указалъ въ окно, въ которомъ виднлась колокольня,— я не знаю высоты ея, но если захочу — сейчасъ смряю ее, сидя на мст!
— Какъ это? съ любопытствомъ спросила Вра Николаевна.
— Да вотъ такъ! Хлоповъ подумалъ,— хотите, покажу?
— Пожалуйста, покажите! встрепенулась она, вскочила съ мста и захлопала въ ладони, потомъ немного подумала и сказала:— только смотрите, если не выйдетъ!. она погрозила пальчикомъ.
Этотъ пальчикъ окончательно сразилъ Хлопова.
— Головой ручаюсь, что выйдетъ! самонадянно отвтилъ онъ, вставая съ мста. — Только для этого опыта надо нитки, аршинъ, палочку… дв палочки, ну тамъ какія-нибудь линейки, потомъ надо карандашъ и бумагу… впрочемъ, у меня есть карандашъ и бумага.
— Сейчасъ все будетъ готово! воскликнула Вра Николаевна и шумно побжала изъ залы, но въ дверяхъ остановилась и шопотомъ прибавила: — не шумите, это папаша и мамаша разбудятся.
Чрезъ минуту предъ Хлоповымъ лежали дв толстыя лучины, линейка, аршинъ, мотокъ нитокъ и все, какъ слдуетъ. Хлоповъ поставилъ два стула на нкоторомъ разстояніи одинъ отъ другого и сталъ натягивать нитку. Дло было весьма хлопотливое. Много разъ онъ приклонялся къ полу, прищуривалъ одинъ глазъ и смотрлъ другимъ на крестикъ колокольни, потомъ мрялъ что-то аршиномъ, чертилъ на бумаг… Вра Николаевна все это время смирно стояла въ сторон и смотрла на Хлопова. Послдній, наконецъ, слъ за столъ и долго писалъ цифры на бумаг.
— Три сажени и… и пять аршинъ! громко сказалъ онъ, поднимая голову.
— Что? спросила Вра Николаевна.
— Три сажени и пять аршинъ.
— Колокольня-то?
— Д-да…
— Хи-хи-хи! разсыпалась Вра Николаевна,— двадцать пять саженъ, а вы говорите три!..
— По разсчетамъ такъ выходитъ! смущенно отвтилъ Хлоповъ, глядя на бумагу.
Вра Николаевна захлопала руками и еще пуще захохотала.
— Надъ чмъ вы такъ сметесь? неожиданно раздался сзади громкій голосъ Богословова. Вра Николаевна вздрогнула и оглянулась.
— Ахъ, какъ вы меня фрапировали! сказала она, оттопыривъ свои губки.
— Извините, пожалуйста: я безъ всякаго намренія!.. Богослововъ взялъ руку Вры Николаевны и повчерашнему приложилъ ее къ сердцу. Вра Николаевна съ чего-то осердилась, вырвала руку и прошептала съ краской на щекахъ: — разв можно такъ? убирайтесь!..
Богослововъ насильно разсмялся. Вра Николаевна принялась разставлять стулья по мстамъ. Хлоповъ упорно смотрлъ на свою бумагу съ цифрами и, по правд сказать, ничего не видлъ въ ней и думалъ совсмъ о другомъ.
Въ залу вошли о. Николай и матушка, только-что возставшіе отъ сна. Пошли обычные вопросы и отвты, легкія любезности, потомъ чай. Словомъ, все шло, какъ вчера. Только Хлоповъ, забывъ свой провалъ по математик, велъ себя развязне и Богослововъ старался пустить ему шпильку, спутать въ разговорахъ. Увы, онъ видлъ хорошо, что Вра Николаевна больше симпатизируетъ новому жениху, чмъ ему. Старался онъ и невниманіемъ къ ней обратить ее на прежній путь любви, старался и грубостію смягчить ея сердце, но все напрасно!
Посл чаю матушка предложила сыграть въ преферансъ по двадцатой. Надо сказать, что она была большая любительница до преферанса, ералаша и бостона, а въ кругу своей семьи не отказывалась сыграть и въ мельники, или въ московскіе дураки. Съ гостями она играла непремнно на деньги и всегда была довольна, если выигрывала 20 коп.— Это для меня высшее наслажденіе выиграть нсколько копекъ, говорила она, — много я не желаю выигрывать съ знакомыхъ, а проиграть тоже не хочется. Ну, конечно, въ мысляхъ ея были сильныя поползновенія къ выигрышу полтинниковъ и рублей, но то бда, что гости такіе куши не любили платить тотчасъ.
— Надюсь, вы, Степанъ Сидоровичъ, составите партію? сказала она на этотъ разъ Богословову.
— Напрасно надетесь, отвтилъ онъ,— у меня дла, тотчасъ надо хать.
— Какія тутъ дла? нечего, оставайтесь-ка!
— Не могу, не могу! упрямо говорилъ онъ.
— Жалко… A вы, Сосипатръ Петровичъ, играете въ преферансъ?
Вра Николаевна быстро взглянула на него и вытянула свое личико.
— Да, умю играть, отвтилъ Хлоповъ.
— A на деньги будете играть? Я не люблю на пустую.
Хлоповъ нсколько смутился, однако отвтилъ: — да, буду и на деньги. Только съ собой нтъ у меня, а завтра я заплачу.
— Да и дома поди нтъ! вполголоса замтилъ Богослововъ, но такъ, что его могла слышать Вра Николаевна. Она сердито взглянула на него и отвернулась.
Хозяйка стала хлопотать около карточнаго стола. Богослововъ взялъ картузъ и небрежно раскланялся съ ней, потомъ съ о. Николаемъ и Врой Николаевной. На Хлопова онъ даже не взглянулъ.
Сли за карты. Хлоповъ былъ развязенъ, потому-что не долженъ былъ искать матеріяловъ для разговора, игра представляла для этого богатый матеріялъ. Къ тому же матушка находила его отличнымъ игрокомъ, ибо онъ всегда уступалъ ей прикупъ. Матушка говоритъ: — разъ куплю, онъ отвчаетъ:— два куплю, матушка говоритъ:— три… ну, будьте добры отпустите! Онъ съ готовностію отпускаетъ. Заглянетъ случайно въ его карты Вра Николаевна и съ удивленіемъ скажетъ:— ахъ,
— Боже, у васъ игра восемь!
— Нтъ, опасно, Вра Николаевна! отвтитъ Хлоповъ.
Посл этого вечера онъ каждодневно посщалъ семейство Блавиныхъ, игралъ въ карты у нихъ, пилъ чай, разговаривалъ. За то Богослововъ пересталъ являться, но вс какъ будто не замчали этого, только матушка высказала разъ сожалніе, что Степанъ Сидоровичъ забылъ ихъ.
— Господинъ Богослововъ совсмъ не забылъ насъ! замтила Вра Николаевна.— Онъ куражится, я знаю его, думаетъ, что о немъ вс такъ и плачутъ! Вроятно, ждетъ отъ насъ курьера!
— Цыцъ! вполголоса сказала мать и строго взглянула на нее.
На другой или на третій день посл этого Хлоповъ пришелъ къ Блавинымъ во время послобденнаго отдыха хозяевъ. Въ такое время онъ пришелъ къ нимъ въ первый разъ посл достопамятнаго измренія колокольни. Какъ и тогда, дверь отперла ему сама Вра Николаевна.
— Не шумите, спятъ! тотчасъ прошептала она, приставивъ къ носу палецъ.
Хлоповъ поднялся на цыпочки и тише воды потекъ за Врой Николаевной. Въ зал она оглядлась и вынула изъ кармана какое-то письмо.
— Знаете отъ кого? спросила она Хлопова.
Хлоповъ покачалъ головой и заглянулъ въ письмо. На сердц его натянулись вс струны.
— Нтъ, вы не заглядывайте, сказала Вра Николаевна,— вы такъ отгадайте!.. Что, не знаете? Это отъ него. Самъ принесъ, подалъ мн въ дверяхъ и ушелъ. Такой сумрачный и… даже не посмотрлъ на меня! Я только успла прочитать, какъ вы идете…
— Кто же это однако? спросилъ Хлоповъ.
— Да онъ! Степанъ Сидоровичъ. Нате, читайте!
Хлоповъ дрожащими руками взялъ письмо и прочиталъ слдующее. —
Вы разбили мою жизнь, и безъ того усянную терніями! Было время, когда я молился на Васъ, но теперь!.. въ сердц моемъ бушуютъ самыя разнообразныя чувства противъ Васъ. Ну, скажите, не гршно ли измнить старому другу для какого нибудь невдомаго Хлопова, который живетъ здсь изъ милости у леонтьевскаго дьякона? Я хорошо знаю его. Когда онъ еще учился въ училищ, разъ инспекторъ похваталъ его съ кошелемъ, съ которымъ онъ ходилъ подъ окнами, за что и выпороли подъ колокольчикомъ. Это мн наврное сказывалъ пріятель его Духоборовъ. Онъ же, сирчь Вашъ любезный Хлоповъ, еще очень недавно укралъ топоръ въ Турундаев, за что и сидлъ при полиціи два дня. Я могъ бы много насбирать такихъ фактовъ, но для чего все это, если не хочу имть съ Вами никакого дла?.. Но нтъ, я все еще люблю Васъ! Возвратите же мн свою любовь! Отвтъ пошлите съ кухаркой отъ себя, а я ей заплачу. Въ противномъ случа я долженъ буду въ скорйшемъ времени ухать изъ города навсегда.
Хлоповъ молча подалъ письмо Вр Николаевн и устремилъ глаза на носокъ своего сапога.
— Вотъ вдь какой хитрый! сказала Вра Николаевна.— Онъ все это штуки подводитъ… мы знаемъ его!..
— Я топора не воровалъ, Вра Николаевна, ей-Богу не воровалъ! проговорилъ Хлоповъ.— Мы только такъ… пошутили…
— Да это онъ вретъ все! Вы ему не врьте! Хотите, я сейчасъ изорву его письмо? Вотъ такъ, вотъ такъ…
И Вра Николаевна въ клочки изорвала несчастное письмо.
— Я знаю, что вы лучше его и потому больше врю вамъ! сказала при этомъ она.
Хлоповъ благодарными глазами взглянулъ на нее и отвернулся. Лицо его и уши и шея покрылись краской. Онъ прошелся раза два по комнат и снова остановился предъ Врой Николаевной, все еще рвавшей и безъ того мелкіе клочки письма.
— A вы пойдете замужъ за меня, если я посватаюсь? дрожащимъ голосомъ спросилъ онъ ее.
Вра Николаевна смутилась и въ первую минуту ничего не отвтила.
— Я не знаю, какъ мамаша велитъ, прошептала она потомъ и убжала въ гостиную.
Хлоповъ остался на мст. Онъ не зналъ, врить ли ему своему счастію? Онъ готовъ былъ схватить вс эти стулья и съ трескомъ разбить ихъ о стну! нтъ, не разбить, а прижать ихъ къ себ и расцловать… т. е. онъ и самъ не зналъ, что сдлалъ бы съ этими стульями! Такое состояніе продолжалось нсколько минутъ. Наконецъ онъ опамятовался и пошелъ въ гостиную. Тамъ у стны стояла Вра Николаевна, устремивъ свои широко-раскрытые глаза на двери въ залу. При вход Хлопова она замахала руками и быстро проговорила: уйдите, уйдите сегодня! приходите завтра!..
Хлоповъ остановился, подумалъ и пошелъ за фуражкой. На этотъ разъ они такъ и не простились.
Разсказываютъ, что выпившій опія чувствуетъ удивительную легкость во всхъ членахъ, и кажется ему, что онъ не ходитъ, а летаетъ на поларшина или на аршинъ отъ земли. Въ такомъ состояніи былъ и Хлоповъ, когда шелъ отъ Блавиныхъ домой, Значитъ, онъ одержалъ побду надъ ненавистнымъ Богослововымъ! Онъ женится на этой доброй двушк! Значитъ, кончено пресмыканіе его по блому свту! Онъ будетъ имть тихое пристанище, будетъ сытно обдать, гулять въ саду и пить чай въ бесдк съ милою! это ли не жизнь, это ли не счастіе!
Дома Хлоповъ прежде всего встртилъ въ сняхъ Машу и, не думая много, обнялъ ее и крпко поцловалъ. Бдная двочка, такъ рдко видвшая ласки, чуть не заплакала отъ этого поцлуя. Блдныя щеки ея вспыхнули яркимъ румянцемъ. Она протянула впередъ свои голыя ручонки, какъ бы прося еще поцлуя.
— A вы разв женитесь на той? наивно спросила она.
— Женюсь, Маша, женюсь! Цлый пудъ кроянаго жди отъ меня!
Хлоповъ заскакалъ по своей комнат, точно сумасшедшій. Это были не солидные прыжки Павла Ивановича Чичикова, а размашистое выкидываніе ногами, производившее стукъ и брякъ по всему дому. Хлоповъ походилъ на степного жеребца, который скачетъ, скачетъ, потомъ встанетъ, какъ вкопанный, подумаетъ, ляжетъ на землю, перевернется два-три раза и снова скачетъ впередъ и впередъ. Хлоповъ скакалъ до того, что несчастный сюртукъ его не выдержалъ и треснулъ подъ мышкой.
— Поздравляю, поздравляю! кричалъ дьяконъ, влетая въ комнату.— Вотъ такъ удружилъ! Покорно благодарю… Знаете, я еще сегодня говорилъ о васъ съ матушкой Софьей Ивановной, она да покровская дьячица — какъ завели одно, что не видать вамъ этой невсты,— просто я ничего не могъ подлать съ ними! Постойте, голубушки, я сегодня же огорошу васъ этой новинкой!.. Ну, что? какъ? разсказывайте, все по порядку разсказывайте!
— Нечего и разсказывать, Иванъ Ивановичъ, сказалъ Хлоповъ,— фортуна, истинно фортуна!.. Поставьте-ко самоварчикъ, да попьемте съ радости чайку!
— Сейчасъ, Сосипатръ Петровичъ. Эй, Маша! бги скоре за водой! скоре!. A я забгу къ Софь Ивановн, подразню ее, прибавилъ дьяконъ, обращаясь къ Хлопову.
Чрезъ минуту онъ шелъ по двору къ сосднему дому. Маша въ припрыжку бжала къ озеру съ буракомъ. У всхъ на душ было весело.
За чаемъ шли разсказы, смхъ, шалости съ дтьми. Маша съ открытымъ ртомъ смотрла на Хлопова и не могла удержаться, чтобъ не спросить его:— а вы теперь удете отъ насъ?
— Уду, Машутка! и тебя возьму посл въ деревню въ гости, тутъ всего пять верстъ.
Маша радостно закричала:— въ деревню, въ деревню!.. Да вы не возьмете меня! съ сомнніемъ сказала она.— Я бы все стала длать у васъ,— самоваръ ставить, посуду мыть, полы мести…
Хлоповъ сталъ уврять, что не позволитъ ей ставить самоваръ, посуду мыть.
— Ну, тогда и мн перепадетъ какой-нибудь фунтишко масла, простодушно сказалъ дьяконъ,— тамъ у васъ это ничего не будетъ стоить.
Хлоповъ общалъ не только фунтишко, а цлую кадушку и еще сотню яицъ въ придачу. Общее удовольствіе.
Часу въ десятомъ вечера Хлоповъ сидлъ у окна въ своей комнат и починивалъ сюртукъ, что изорвалъ. Онъ былъ мастеръ на эти дла, а потому не хотлъ отдавать починку Маш. Длать нечего, спать не хочется, шитье же было для него удовольствіемъ. У него были свои нитки и иголки. Прежде въ училищ и семинаріи, бывало, постоянно сшиваетъ тетради, осматриваетъ платье — нтъ ли гд прорхи, не оторвалась ли пуговка. Сейчасъ пришьетъ, починитъ. Сапогъ лопнулъ, и его зашьетъ. Въ то время у него было и шило.
У воротъ послышался стукъ, потомъ шумъ. Въ комнату вошли пріятели Хлопова — Духоборовъ, Поповъ и какой-то дьячокъ.