Похороны по первому разряду.
Похороны по первому разряду.
Разсказъ О. Вольбрюкъ
Переводъ съ нмецк. М. Кариной.
‘Любезный Фридрихъ!
‘Русское Богатство’, No 12, 1911
Похороны по первому разряду, Вольбрюк Ольга, Год: 1911
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Въ кабарэ ‘Кривая сова’ сегодня опять было шумно и весело, какъ и всегда, когда баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна, по выраженію молодой польской піанистки, ‘жонглировалъ своей баронской короной’, какъ и всегда, когда приближался конецъ мсяца, и изъ баронскаго кошелька уплывали послднія монеты. Ибо денегъ у барона Фридриха фонъ Готсейна было лишь ровно столько, чтобы при строгой экономіи сводить концы съ концами, то-есть не длать долговъ больше, чмъ въ томъ можно было сознаться почтенному дядюшк, важному барону Арниму фонъ Готсейна. Почтенный же дядюшка, баронъ Арнимъ фонъ Готсейна старшей линіи, соглашался платить долги племянника только потому, что надялся этимъ помочь ему сдлать блестящую партію: по его мннію, такому молодому, красивому, лишенному состоянія Готсейн не оставалось ничего другого, какъ позаботиться о продолженіи рода и, разумется, получить за это изрядный кушъ въ вид приданнаго.
Но надежды барона Арнима фонъ Готсейна старшей линіи все не сбывались, и новогодній подарокъ племяннику — чекъ на государственный банкъ — выдавался въ послдніе годы все съ большимъ и большимъ неудовольствіемъ. Надо сознаться, баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна младшій и не думалъ идти навстрчу желаніямъ стараго дяди. Вмсто того, чтобы принимать участіе въ аристократическомъ лаунъ-тенис, который баронъ Арнимъ фонъ Готсейна отъ времени до времени устраивалъ въ саду своего роскошнаго особняка на Вильгельмштрассе, вмсто того, чтобы еженедльно появляться въ опер въ лож графини Деллингеръ, старой пріятельницы барона Арнима, вывозившей въ свтъ трехъ дочерей, правда невроятно тощихъ, но съ полумилліоннымъ приданымъ, вмсто того, чтобы хоть изрдка бывать съ визитомъ у почтенной баронессы фонъ Мюленъ, остраго язычка которой вс такъ боялись, но въ салон которой устраивались самые неожиданные браки, вмсто всего этого баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна сочинял и какіе-то пикантные стишки, печаталъ ихъ въ пятачковыхъ иллюстрированныхъ журналахъ, здилъ въ начал мсяца съ пвичками на автомобил въ Потсдамъ, а въ конц мсяца на трамва въ загородные сады поближе. Когда были деньги, обдалъ въ шикарномъ ресторан у Гиллера, а когда денегъ не было, столовался съ молодыми художниками въ дешевой кухмистерской, чтобы ‘изучать нравы’, и въ конц-концовъ чуть не довелъ до нервнаго удара барона Арнима фонъ Готсейна старшаго, выступивъ въ одномъ изъ маленькихъ ‘этихъ, э… учрежденій’ — кабарэ ‘Кривая сова’.
Но молодой баронъ Фридрихъ былъ, повидимому, неисправимъ, и кабарэ ‘Кривая сова’, гд онъ то исполнялъ трогательные романсы фальшиво, но съ большимъ чувствомъ, то лихо танцовалъ подъ негритянскіе напвы ‘кекъ-уокъ’ и ‘ки-ка-пу’, скоро пріобрло популярность и сдлалось излюбленнымъ мстамъ залитыхъ брилліантами, праздныхъ дамъ, которымъ импонировали фиглярскіе прыжки ‘самаго настоящаго’ барона.
Сегодня вечеромъ баронъ плъ фальшиве и чувствительне обыкновеннаго, прыгалъ выше и причудливе, и дамы были вн себя отъ восторга, смялись, неистово аплодировали: ‘Браво, браво’. Он такъ смялись, что видны были блестящія золотыя пломбы и такъ аплодировали, что лопались по швамъ туго стягивавшія руки перчатки.
Но наконецъ, все же пора было кончить. Баронъ былъ красенъ, потенъ и не очень красивъ въ такомъ вид. Нкоторыя изъ присутствующихъ дамъ,— повидимому, постоянныя постительницы ‘Кривой совы’ и даже, кажется, причислявшія себя къ артисткамъ, на томъ основаніи, что он подпвали иногда шансонеткамъ,— протягивали ему бокалы съ шампанскимъ.
— Немного прохладительнаго, баронъ…
— Глотокъ шампанскаго, баронъ…
И баронъ пилъ одинъ бокалъ за другимъ, смялся, игриво цловалъ руки въ блестящихъ кольцахъ и въ блыхъ перчаткахъ съ разъхавшимися швами.
Очень толстая, величественно возсдавшая дама познакомила его съ своей дочерью:
— Дочь моя Мелли, баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна.
Онъ съ надменной небрежностью наклонилъ голову, безцеремонно разсматривая изящную фигурку въ гладкомъ бломъ плать, узкое, розовое личико, пышные темные волосы, почти презрительно сжатыя тонкія губы.
— Ради Бога, простите, я въ такомъ костюм…
Мать разсянно улыбалась.
— Вдь мы не въ салон…
Но ему непріятно было стоять такъ, безъ фрака, съ болтающимся краснымъ галстухомъ надъ разстегнутымъ бархатнымъ жилетомъ. Лакей принесъ ему фракъ. Дамы не прочь были помочь ему одться. Чтобы отклонить ихъ услуги, онъ долженъ былъ сдлаться грубымъ, потомъ, чтобъ спастись отъ ихъ приставаній, закричалъ громовымъ голосомъ: ‘Вальсъ!’ — притянулъ къ себ сопротивлявшуюся молодую двушку и закружился съ ней по залу.
Но повсюду стояли столики, и посл первыхъ же па Мелли сказала:
— Нтъ, прошу васъ, оставимъ это. Вы видите, все равно ничего не выходитъ.
Онъ подвелъ ее къ небольшому столику (далеко отъ столика, за которымъ сидла мать) и заказалъ бутылку сельтерской воды.
— Вамъ, вроятно, тоже хочется пить, фрейленъ. Вода утоляетъ жажду лучше шампанскаго. Къ тому же она и дешевле…— смясь, прибавилъ онъ. Потомъ посл короткой паузы, видя, что молодая двушка ничего не отвчаетъ, заговорилъ снова:
— Вроятно, вы рдко бываете здсь, фрейленъ. Я не видлъ васъ, кажется, раньше…
Мелли отвтила очень серьезно:
— Я здсь въ первый и, конечно, въ послдній разъ.
— Разв? Почему же? Разв вамъ здсь не нравится?
— Отвратительно,— послдовалъ короткій отвтъ.
— Ого!
Онъ громко поставилъ свой стаканъ на столъ и съ любопытствомъ посмотрлъ на нее. Она спокойно выдержала его взглядъ, ея узкое милое личико было при этомъ такъ строго, что онъ наклонился и спросилъ не то отечески, не то язвительно:
— Тогда зачмъ же вы пришли сюда, фрейленъ?
— Разв молодая двушка приходитъ куда-нибудь? Ее просто привозятъ… берутъ съ собой. Теперь въ мод бывать въ кабарэ, это шикарно. Такъ, по крайней мр, увряютъ мои кузины и тетушки. И, кажется, еще больше въ мод принимать во всемъ этомъ участіе…— Она иронически посмотрла на своего собесдника.— Нкоторые изъ нашихъ знакомыхъ даже открыли здсь свое призваніе, но идти на сцену слишкомъ поздно… и вотъ он здсь поютъ и танцуютъ и длаютъ себя всеобщимъ посмшищемъ.
— Какъ я?— спросилъ баронъ тихо.
Молодая двушка не сразу отвтила: ей было непріятно, что она зашла такъ далеко. Баронъ Фридрихъ весело разсмялся.
— Ну да, я знаю, вы не хотли обидть меня. Но имете ли вы понятіе о томъ, какъ хорошо сбросить иногда съ себя фракъ, и выкинуть какую-нибудь веселую шутку, безумно веселую…
— Нтъ, отчего же… я могу представить себ… Только публики не должно быть при этомъ. Или вс вмст должны веселиться, дурачиться… а такъ…
Она покачала головой, но видя, что онъ продолжаетъ съ улыбкой смотрть на нее, вдругъ разсердилась.
— Вы разыгрываете роль клоуна передъ всми этими чужими людьми. Какъ вы не понимаете, что они смются не вмст съ вами, а надъ вами. Къ тому-же вы баронъ… И они смются вдвое больше, а если бы вы были графомъ, смялись бы еще больше…
— Однако, однако, фрейленъ…
На другомъ конц залы мать сіяла отъ радости, что дочь ея разговариваетъ такъ долго съ барономъ. Теперь можно ужъ рискнуть пригласить его. Видя, что молодая пара подходитъ къ ней, она поднялась и громко, чтобы вс слыхали, заговорила:
— Заходите, пожалуйста, баронъ! Мы будемъ вамъ такъ рады…
Ему неудобно было отвтить отказомъ, и онъ пробормоталъ что-то невнятное.
Чортъ побери, однако!.. Ловко, очень ловко отдлала его хорошенькая еврейка… словно она чопорная баронесса фонъ Мюленъ… четырнадцать поколній предковъ… да… или молоденькое воплощеніе чиновничьей благопристойности съ пятаго этажа, занятаго вдовой статскаго совтника… а не дочь ‘крупнаго негоціанта’. Мамаша, видно, помшана на томъ, чтобы тоже ‘имть салонъ’… Къ чорту!.. На сегодня съ него предостаточно. Онъ сослался на усталость, попрощался и поскоре ушелъ.
Возмутительно! Даже повеселиться немножко нельзя: непремнно удовольствіе будетъ испорчено чмъ-нибудь. Никакой радости въ жизни… Что ждетъ его дома? Неоплаченные счета, болтливая, любопытная, вчно напоминающая о долгахъ хозяйка, въ устахъ которой слово ‘баронъ’ звучитъ, какъ пощечина… Пфуй, пфуй!..
О прекрасныхъ глазахъ молодой еврейки думалъ онъ… Что-то все-таки есть въ ней такое… Словно настоящая дама изъ общества и денегъ у нея, вроятно, тоже достаточно. Салонъ Левенштейнъ… да, недурно… Сегодня гость, завтра другъ, потомъ зять. Теща на каждомъ шагу будетъ говорить ему:— Баронъ, ты…
Онъ вдругъ громко расхохотался. Пора, пора, наконецъ, покончить съ надовшей нуждою. Къ тому-же двочка ему нравится. Онъ легъ и сладко уснулъ.
На слдующее утро онъ, вроятно, забылъ бы уже обо всемъ, но хозяйка принесла ему вмст со счетомъ портного и письмомъ отъ пріятеля, который когда-то далъ взаймы ему сто марокъ и теперь настойчиво просилъ возвратить долгъ, изящную серебристо-срую карточку:
Мадамъ Левенштейнъ, ne Гиршбергъ.
Вторникъ, 5—7 час. Кенигрецерштрассе, 41.
Итакъ, госпожа Левенштейнъ отправила приглашеніе еще вчера вечеромъ. Энергичная дама, чортъ побери! Сегодня вторникъ… да… вжливость за вжливость.
Въ половин шестого баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна входилъ элегантно одтый, аристократъ съ головы до ногъ, въ салонъ госпожи Левенштейнъ.
Хозяйка встртила его съ бурной радостью.
— Ахъ, милый баронъ.— Она сразу сдлалась фамильярна:
— Мелли, пришелъ нашъ милый баронъ.
Готсейна младшій поморщился.
— Господа, позвольте представить вамъ нашего друга, барона Фридриха фонъ Готсейна.
Нкоторыя изъ присутствующихъ дамъ видли его въ кабарэ, здсь въ салон он раскланялись съ нимъ почти холодно. Только одна воскликнула:
— Ахъ, баронъ, какъ я рада! Захватили вы съ собою гитару?
Кровь бросилась ему въ голову.
— Въ слдующій разъ,— колко отвтила Мелли, протягивая гостю стаканъ чаю.
Хозяйка дома сдлала гримасу.
— Что ты, Мелли! Вдь баронъ здсь не для того, чтобы играть на гитар. Напейтесь, пожалуйста, чаю, милый баронъ, а потомъ вы, конечно, споете намъ что-нибудь. Мелли будетъ аккомпанировать вамъ.
Баронъ Фридрихъ вспылилъ.
— Хорошо, но я ставлю условіемъ, чтобы вс дамы легли на коверъ и ударяли головой о полъ въ тактъ музык,— сказалъ онъ съ вызывающимъ видомъ.
Гости натянуто улыбались. Мелли отвела его въ сторону, чтобы показать какія-то старинныя гравюры. Дамы перешептывались.
— Все-же онъ очень красивъ…
— Когда онъ поетъ негритянскія псни и танцуетъ кэкъ-уокъ, онъ еще лучше…
— Состоянія у него, конечно, нтъ?
— Надо думать… Сталъ бы онъ иначе вести себя такъ!
— Очень декоративенъ,— авторитетно протянула хозяйка и тутъ-же ршила пригласить его уже на послзавтра къ обду.
Надо отдать госпож Левенштейнъ справедливость: она умла быть радушной, когда хотла привлечь кого-нибудь. И баронъ Фридрихъ фонъ Гостейна младшій скоро сдлался частымъ гостемъ въ ея дом.
Мелли держалась съ нимъ по-товарищески, но мать была необычайно любезна. За столомъ онъ долженъ былъ сидть рядомъ съ ней, въ правомъ углу гостиной, по его указанію, была переставлена мебель, съ нимъ совтывались, въ какой театръ идти, однажды ему даже пришлось выбрать госпож Левенштейнъ по своему вкусу матерію на платье. Хозяинъ, игравшій безцвтную роль въ дом, предлагалъ ему за столомъ лучшія сигары и старйшія вина и дружески хлопалъ его по плечу. Все это было немножко смшно, но показывало, что Фридрихъ фонъ Готсейна сдлался своимъ человкомъ въ дом.
И, повидимому, барону ничего не оставалось больше, какъ дйствительно сдлаться ‘своимъ’. Долги все росли, кредиторы надодали все больше и больше, положеніе становилось безвыходнымъ.
Ждать дольше было невозможно. И вотъ однажды утромъ баронъ одлся тщательне обыкновеннаго и ровно въ двнадцать часовъ дня позвонилъ у дверей квартиры г. Левенштейна.
Онъ былъ вполн увренъ въ успх и ничуть не тревожился. Но непріятнымъ казалось, что приходится дйствовать подъ давленіемъ обстоятельствъ, что очень значительную роль во всемъ этомъ играютъ два просроченныхъ векселя. Двушка заслуживала, чтобы руки ея добивались по склонности, безъ всякихъ постороннихъ разсчетовъ… Ну, что-жъ, за то потомъ она не сможетъ пожаловаться на него… да… изъ нея выйдетъ очаровательная баронесса Готсейна.
Ему гораздо пріятне было бы говорить лично съ ней. Но Мелли не было дома, и его приняла мать.
— Очень рада васъ видть, милый баронъ!
Она была необычайно толста въ этомъ широкомъ краснемъ плюшевомъ пенюар. При вид ея баронъ почти забылъ о цли своего визита. ‘Неужели Мелли со временемъ будетъ такой же’, мелькнуло у него въ голов. Легкій морозъ пробжалъ у него по кож.
— Что новаго, милый баронъ? Мелли ушла съ знакомыми на выставку. Пріхали вчера изъ Бреславля. Очень богатый лсопромышленникъ… и сынъ его, только что устроившійся адвокатъ… замчательно симпатичные люди… Завтра познакомитесь съ ними.
Она сіяла отъ радости. Готсейна сидлъ противъ нея, вертлъ въ рукахъ блестящій цилиндръ и почти застнчиво откашливался… Наконецъ, началъ говорить. Сначала тихо, запинаясь, потомъ все горяче, съ возрастающимъ жаромъ и искренностью. Онъ представлялъ себ прекрасные, темные глаза Мелли, ея изящную тоненькую фигурку и, чтобы не разбить настроенія, избгалъ смотрть на сидвшую противъ него вульгарную толстую женщину въ красномъ плюшевомъ пенюар. Онъ говорилъ очень долго, онъ чувствовалъ, что долженъ мотивировать свое предложеніе, долженъ заставить поврить въ свое чувство къ Мелли, убдить хотя бы себя самого. Наконецъ, кончилъ, опять повертлъ въ рукахъ цилиндръ и ждалъ отвта.
Госпожа Левенштейнъ не прерывала его, ея глаза все время были закрыты. Нтъ, подумайте только: настоящій баронъ стариннаго рода проситъ руки внучки Якова Гиршберга изъ Иноврацлава… Какъ аристократически держитъ онъ себя… какъ рыцарски! Она блаженно улыбалась.
Что, онъ кончилъ уже? Пересталъ говорить?.. Жаль, очень жаль! Она могла бы слушать его еще часъ, по крайней мр… Съ усиліемъ открыла она увлаженные слезами глаза.
— Милый баронъ… вы не можете представить себ, какую честь длаете намъ своимъ предложеніемъ. Врьте мн, прошу васъ. Мой мужъ будетъ очень польщенъ! Но… но, къ сожалнію., мн тяжело говорить вамъ это… не сердитесь на меня, милый баронъ… У насъ совсмъ другіе планы относительно Мелли… Мы современные люди… титулъ, конечно, прекрасная вещь… но мы обязаны позаботиться о будущемъ нашей дочери. И какъ разъ все такъ сложилось… сынъ нашего бреславльскаго компаньона… Вы не поврите, баронъ, какой это серьезный молодой человкъ… какой способный… Всегда круглое пять, на всхъ экзаменахъ. Конечно, очень пріятно быть баронессой, но въ нашъ вкъ финансовая аристократія на первомъ мст!
Она повторяла любимую фразу своего мужа. Потомъ, видя замшательство барона, прибавила съ материнской улыбкой:
— Вс мы знаемъ, конечно, что вы очень милый молодой человкъ… вс мы цнимъ и любимъ васъ… но все же вдь вы — не Крезъ… Если мужъ мой можетъ помочь вамъ чмъ-нибудь… онъ съ радостью все для васъ сдлаетъ! Только не покидайте насъ… Мы вс васъ такъ любимъ… Зачмъ вамъ жениться? Съ вашимъ титуломъ, съ вашей наружностью… Вс женщины влюблены въ васъ… поврьте мн… Васъ всюду примутъ съ распростертыми объятіями — всюду.
Баронъ Фридрихъ то краснлъ, то блднлъ. Передъ глазами его вертлись огненные круги. Ему казалось, что вотъ въ самомъ дл поднимаются толстыя руки, чтобы заключить его въ тсныя объятія, чтобъ погрузить его въ пурпурныя волны необъятнаго плюшеваго пенюара. Онъ вскочилъ, какъ безумный, пробормоталъ что-то нечленораздльное и стремительно выскочилъ изъ комнаты внизъ по лстниц поскоре на улицу.
Дома его ждало письмо.
До меня доходятъ странные слухи. Говорятъ, будто ты вращаешься въ неподходящемъ обществ и живешь свыше средствъ. Пока ты будешь вести такой образъ жизни, ты, конечно, не можешь разсчитывать на мою поддержку. Въ послдній разъ готовъ я придти теб на помощь, но только при томъ обязательномъ условіи, что ты пойдешь навстрчу моимъ предположеніямъ. Не очень молодая, но очень симпатичная дама изъ общества согласилась бы протянуть теб руку, посл того, какъ первые шаги для этого сдланы были лично мною. Надюсь, ты вполн оцнишь мои заботы о теб и самымъ ршительнымъ образомъ заявляю теб, что со своей стороны ты обязанъ приложить вс усилія, чтобы осуществить мой планъ. Жду тебя въ среду къ обду. Среди небольшого числа приглашенныхъ ты встртишь свою будущую жену и, конечно, самъ поймешь, какъ держать себя’.
Готсейна младшій насмшливо улыбнулся. ‘Не очень молодая, но очень симпатичная дама’… Какая-нибудь старая карга, которая поскорй желаетъ пріобрсти себ за деньги молодого, красиваго мужа. Омерзительно! Если онъ женится на ней, онъ будетъ спасенъ, избавленъ отъ нужды, почти нищеты… Не женится — и опять придется жить подачками дяди, влюбленными взглядами женщинъ, слыть ‘эксцентричнымъ барономъ’, богемой… Нтъ, дйствительно, такъ нельзя больше, ему до смерти все недоло! Довольно… довольно… Онъ суметъ взять старую каргу въ руки… онъ приструнитъ ее хорошенько… И покажетъ себя госпож Левенштейнъ, ne Гиршбергъ… припомнитъ ей старое!..
Торопливо прислъ онъ къ столу, набросалъ почтительнйшее письмо барону Арнимуфонъ Готсейна, благодарилъ его за хлопоты и за: любезное приглашеніе и общалъ въ среду непремнно придти. Потомъ пошелъ завтракать къ Гиллеру. Что, въ сущности, было большимъ легкомысліемъ… такъ какъ приближался конецъ мсяца.
— Позвольте, милая фрейленъ фонъ Кнорингъ, представить вамъ моего племянника барона Фридриха фонъ Готсейна.
Баронъ фонъ Готсейна старшій длалъ въ послдній разъ то, что считалъ своимъ родственнымъ долгомъ. Онъ откашлялся, бросилъ многозначительный взглядъ на племянника и оставилъ его наедин съ его ‘нареченной’.
Фрейленъ фонъ Кнорингъ была, вроятно, очень хороша въ свое время, манеры ея еще и теперь отличались благородной изысканностью. Баронъ Фридрихъ поцловалъ ея руку съ той ласковой почтительностью, съ какой цловалъ когда-то руки пріятельницамъ покойной матери. Но сейчасъ же у него явилось страстное желаніе сказать ей какую-нибудь дерзость, что-нибудь очень грубое, рзкое: пусть она видитъ, что онъ вовсе не намренъ разыгрывать съ ней слащавую комедію нжности.
— Сударыня,— насмшливо процдилъ онъ и вскинулъ монокль, заране пріобртенный имъ спеціально для сегодняшняго дня.
Спокойные, добрые, еще очень красивые глаза посмотрли на него съ изумленіемъ. Онъ покраснлъ, какъ ребенокъ, торопливо сбросилъ монокль, но сейчасъ же разсердился на себя и, стараясь выиграть время, пробормоталъ:
— Какой у васъ очаровательный веръ!
— Подарокъ его величества покойнаго короля Гановерскаго.
— Какъ?!.
На лиц его отразился испугъ. Фрейленъ фонъ Кнорингъ ласково улыбнулась.
— Мн этотъ веръ достался отъ матери: мать моя была фрейлиной королевы.
— Ахъ, такъ… простите…
Баронъ Фридрихъ задумался. Онъ считалъ и считалъ… странно, очень странно! Числа все не сходились… Капли пота показались у него на лбу. Фрейленъ фонъ Кнорингъ пришла ему на помощь.
— Моя мать была при двор еще до своего замужества… Потомъ она послдовала за королевой въ изгнаніе. Король умеръ задолго до моего рожденія. Говорятъ, онъ былъ чудный человкъ,— всегда веселый, какъ вс слпые.
Готсейна младшій все высчитывалъ и высчитывалъ… въ лучшемъ случа ей могло быть лтъ сорокъ пять… Сорокъ пять лтъ!
Она дала ему время оправиться: начала разсказывать исторію вера. У матери ея было большое горе, она узнала нчто, что угрожало ея семейному счастью. Тогда королева дала отцу фрейленъ фонъ Кнорингъ вотъ этотъ веръ, чтобъ онъ отнесъ его своей жен. Она сама получила его въ подарокъ отъ короля въ аналогичномъ случа… И осушила свои слезы… Такимъ образомъ, миръ былъ опять возстановленъ, и съ тхъ поръ веръ хранится въ семь, какъ чудодйственный талисманъ…
Рчь фрейленъ фонъ Кнорингъ звучала, какъ ручеекъ. Ея рчь не знала точекъ, а только многоточіе. Отъ времени до времени она вздыхала. Совсмъ тихо. Видно было, что исторія вера была важнымъ событіемъ въ ея жизни. Повидимому, и сама она, какъ этотъ веръ, хранилась гд нибудь въ старинномъ ларц среди душистыхъ сашэ и только отъ времени до времени въ торжественныхъ случаяхъ появлялась на свтъ Божій.
Готсейна смотрлъ на свою будущую жену съ робкой почтительностью, какъ смотрятъ на старинные портреты предковъ. А въ голов вертлось: наличныхъ — десять марокъ, врнаго прихода въ будущемъ мсяц — сто пятьдесятъ марокъ, мелкіе долги — шестьдесятъ марокъ, за комнату, блье — пятьдесятъ марокъ… остается всего пятьдесятъ марокъ на цлый мсяцъ… Немного, чортъ побери! Онъ выпрямился. Пригласили обдать.
Баронъ Арнимъ позаботился о томъ, чтобы фрейленъ фонъ Кнорингъ была моложе всхъ присутствующихъ. Въ богатой столовой непріятно пахло муміями и барону фонъ Готсейна младшему вдругъ показалось, что роскошные цвты на стол испускаютъ удушливый трупный запахъ.
Вначал разговаривали тихо и чопорно, вс, казалось, знали, зачмъ они здсь и поэтому были особенно любезны съ молодымъ барономъ. До нихъ дошли слухи, что онъ хочетъ покончить съ грхами молодости? Очень хорошо, что онъ, наконецъ, образумился и собирается жениться на хотя немолодой и болзненной, но очень богатой фрейленъ фонъ Кнорингъ. Нкоторые при этомъ заходили еще дальше: у нихъ есть дома еще ‘младшая’, двнадцати-четырнадцатилтняя двочка… Когда молодой баронъ овдоветъ лтъ черезъ десять — гм… ничего нельзя знать заране. Тогда онъ будетъ недурной партіей…
На стол стояли старыя вина, и настроеніе мало-по-малу подымалось. Старики пили за здоровье своихъ сдовласыхъ сосдокъ, вспоминали прошедшія времена… Графиня Деллингеръ и какой-то отставной генералъ внезапно открыли, что они въ молодости влюблены были другъ въ друга, баронесса Мюленъ декламировала своему сосду стихотвореніе, которое посвятилъ ей ея первый поклонникъ, и дряхлющій камергеръ, очень любившій французскую литературу, а въ особенности Арсена Гуссе, прибавлялъ въ конц длинной рчи:— Да, мой милый Арсенъ не даромъ говорить: никогда нельзя бить женщину, даже цвткомъ.
Вс были необычайно милы, эстетично настроены, поэтичны, вс съ умиленіемъ смотрли на ‘жениха и невсту’, какъ про себя называли уже молодого барона и фрейленъ фонъ Кнорингъ… Какъ рыцарски держалъ онъ себя… Фрейленъ фонъ Кнорингъ должна радоваться, что будетъ имть такого мужа!
А баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна младшій совершенно забылъ свою роль и чувствовалъ себя превосходно возл ‘очаровательной старой фрейленъ’.
— У васъ прелестныя руки!.. Какъ у покойной мамы. Когда у меня болла голова, она всегда должна была прикладывать къ моему лбу свою руку.
Фрейленъ фонъ Кнорингъ ласково, но немного растерянно улыбалась.
— Да, есть женщины, которыя рождены быть матерями,— продолжалъ баронъ, ничего не замчая,— святыя женщины, на которыхъ можно молиться! Не знаю только почему, мн всегда нравились совсмъ другія женщины, такъ называемыя неприличныя бабенки… Странный вкусъ, не правда-ли, фрейленъ? Мама не разъ предсказывала мн, что я плохо кончу… Боюсь ея предсказанія начинаютъ сбываться…
— Вы еще такъ молоды,— неосторожно замтила фрейленъ фонъ Кнорингъ,— гораздо моложе, чмъ я думала.
Готсейна младшій весело разсмялся.
— О, держу пари, вамъ изобразили меня пожилымъ, степеннымъ холостякомъ. Правда?
Онъ такъ искренно хохоталъ, что она начала смяться вмст съ нимъ… тмъ боле, что со всхъ сторонъ съ ней чокались… и ей сдлалось весело…
— Фрейленъ фонъ Кнорингъ очень интересна сегодня,— тихо сказала графиня.
— Любовь преображаетъ людей,— осклабился генералъ.
— Для васъ нтъ ничего святого,— погрозила она ему. Молодой баронъ поднялъ бокалъ.
— Позвольте мн, фрейленъ фонъ Кнорингъ, выпить за ваше здоровье. Я никакъ не думалъ, что вы такъ очаровательны.
Фрейленъ фонъ Кнорингъ скромно отнкивалась.
— Увряю васъ, вы очаровательны, вы внушаете такое довріе. Исповдываться можно вамъ… покаяться во всхъ своихъ прегршеніяхъ.
Она вдругъ испугалась.
— О нтъ, прошу васъ…
Баронъ Фридрихъ смялся — громче, быть можетъ, чмъ позволялъ этикетъ, но онъ чувствовалъ себя превосходно, и въ погребахъ стараго барона такія чудесныя вина…
— О, не бойтесь, не бойтесь! Мою исповдь могъ бы услышать ребенокъ. Я хотлъ только разсказать вамъ исторію своихъ несчастій, несчастій барона, у котораго нтъ гроша за душою, отъ котораго оберегаютъ красивыхъ двушекъ, какъ ягнятъ отъ коршуна… Вы умны, вы добры, вы поймете меня… У меня никогда не было права выбора, я никогда не могъ сказать, вотъ эту хотлъ бы я назвать своей женою… Я здилъ съ ними на велосипед, катался верхомъ, игралъ въ тенисъ, танцовалъ, видлъ вокругъ себя молодыхъ, юныхъ красавицъ и долженъ былъ молчать, ни на что не надяться: я могъ получить только то, что оставляли, чмъ пренебрегали другіе. Мать моя умерла въ квартир, состоявшей всего изъ двухъ комнатъ, но у нея былъ салонъ и она была знатной дамой. Ей могъ я все сказать, она понимала меня. Вотъ уже три года не говорилъ я по душ ни съ одной женщиной, но къ вамъ я почувствовалъ сразу довріе… У васъ такіе добрые глаза, такія нжныя руки… Я хотлъ бы положить голову къ вамъ на колни и все разсказать вамъ, какъ матери. Вы поняли бы тогда, что значитъ быть красивой бездлушкой, которая должна достаться тому, кто дастъ за нее большую цну… Ваше здоровье!..
Но почему не подымаетъ она своего бокала, почему глаза ея безпомощно блуждаютъ вокругъ, почему въ нихъ видно страданіе? И почему такъ тихо сдлалось вдругъ въ пахнущей муміями, разукрашенной цвтами столовой? Не стучатъ ли кости въ могильной тишин, не движутся ли безтлесные призраки?..
Нтъ…
Баронъ Арнимъ фонъ Готсейна поднялся изъ-за стола. Онъ былъ очень блденъ, но держалъ себя безупречно, какъ всегда… Торопливо, съ неудовольствіемъ задвигались стулья, угрожающе зашуршали шелковыя платья, возмущенно зашаркали лакированные ботинки.
Поднялся и баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна младшій. Онъ хотлъ предложить руку фрейленъ фонъ Кнорингъ, но она куда-то исчезла. Что это, въ чемъ дло? Или вино ему бросилось въ голову?
Два ливрейныхъ лакея неподвижно стояли въ дверяхъ и молча ждали, пока вс выйдутъ изъ комнаты.
Медленно прошелъ баронъ Фридрихъ въ гостиную. Тамъ сервированъ былъ кофе. Никто не сказалъ ему ни слова, никто не обращалъ на него вниманія, но взгляды преслдовали его, какъ удары хлыста…
Библіотека была освщена. Онъ услышалъ голоса дяди и фрейленъ фонъ Кнорингъ. Когда онъ вошелъ, баронъ Арнимъ провожалъ свою гостью въ переднюю. Она уходитъ уже? Жаль, очень жаль… единственная симпатичная особа изъ всего общества…
На стол стоялъ наполовину наполненный водою стаканъ, молодой баронъ осушилъ его. Только теперь замтилъ онъ, что туда подмшано было нсколько капель эфира… Это его освжило… голова его прояснилась немного. Неужели онъ сдлалъ какую-нибудь глупость? Сказалъ что-нибудь лишнее? Онъ бросился въ вестибюль. Дверь на лстницу была еще полуоткрыта, онъ усплъ увидть лакея позади исчезавшей женской фигуры въ шелковомъ сромъ манто.
Баронъ Арнимъ фонъ Готсейна стоялъ, тяжело дыша, прислонившись къ старинному шкапу изъ темнаго дерева съ матовыми инкрустаціями, художественной рзьбой и искусно сдланнымъ секретнымъ замкомъ. Тамъ хранились фамильныя бумаги рода Готсейна.
Увидвъ племянника, старый баронъ выпрямился.
— Фрейленъ фонъ Кнорингъ ушла уже, дядя?— спросилъ баронъ Фридрихъ съ искреннимъ сожалніемъ.— Знаешь, она была бы чудесной женой для тебя, удивительно симпатичная…
Баронъ Арнимъ фонъ Готстейна старшій медленно и однотонно отвтилъ, не глядя на барона фонъ Готсейна младшаго.
— Ты очень обяжешь меня, если никогда не переступишь больше порога моего дома.
Баронъ Фридрихъ поблднлъ и отшатнулся.
— Я не понимаю тебя, дядя!
— Очень жаль. Ты держалъ себя такъ, какъ можетъ быть принято держать себя въ томъ обществ, гд ты вращаешься, но не въ нашемъ. Ты разговаривалъ съ дамой — знаешь ли ты еще, что такое дама?— какъ съ какой-нибудь… особой…
Баронъ Фридрихъ смотрлъ на него, все еще ничего не понимая.
— Ты сдлалъ фрейленъ фонъ Кнорингъ всеобщимъ посмшищемъ. Ты оскорбилъ ее. Оскорбить даму и къ тому же мою гостью, этого совершенно достаточно. Намъ не о чемъ говорить больше.
Нсколько минутъ Готсейна младшій стоялъ, словно вкопанный, потомъ разразился безумнымъ хохотомъ:
— Ахъ, вотъ что! Но если бы я, еще не достигшій тридцатилтняго возраста, высказывалъ сорокапятилтней женщин чувства, которыхъ не могу къ ней питать, высказывалъ только затмъ, чтобы продаться ей, тогда вы, въ вашемъ обществ, нашли бы это очень похвальнымъ? Не я сдлалъ ее посмшищемъ, а ты… вс вы, вашимъ безсовстнымъ сводничествомъ!..
— Паяцъ!— презрительно пожалъ плечами старшій баронъ и повернулся къ нему спиною.
Готсейна младшій побагровлъ отъ злости.
— Паяцъ?.. хорошо, но во всякомъ случа честный паяцъ!
Онъ такъ громко кричалъ, что въ дверяхъ гостиной появились испуганныя лица, тамъ думали, что случилось что-нибудь…
— О, ничего, ничего…— успокаивалъ старый баронъ, моментально овладвъ собою.— Не сыграть ли намъ пару роверовъ?
И онъ исчезъ вмст съ другими за тяжелой шелковой портьерой.
Проводившій фрейленъ фонъ Кнорингъ лакей возвратился.
— Господину барону угодно будетъ пальто?
Готсейна утвердительно кивнулъ головой, машинально опустилъ руку въ карманъ фрака, досталъ портсигаръ, золотую спичечницу, которую подарилъ ему къ Рождеству дядя, и закурилъ папиросу. Онъ надлъ пальто и всунулъ лакею въ руку спичечницу вмсто монеты.
— Господинъ баронъ…
Но баронъ Готсейна уже спускался по лстниц.
И вотъ опять стоитъ онъ на улиц и опять закрылась за нимъ тяжелая дверь… навсегда.
Баронъ вынулъ часы. Ровно одиннадцать. Домой? Онъ съ ужасомъ вспомнилъ банальную обстановку дешевой меблированной комнаты, коптящую керосиновую лампу, хозяйку…
Нтъ… онъ не можетъ теперь быть одинъ… Онъ хочетъ видть людей… веселыхъ, беззаботныхъ людей. Поскоре въ кабарэ, къ ‘Кривой сов’!.. Эй, автомобиль! Теперь уже все равно…
— А, баронъ! Вотъ и баронъ!
Дамы захлопали въ ладоши, когда баронь Фридрихъ фонъ Готсейна въ пальто и на бекрень надтомъ цилиндр вошелъ въ маленькій, накуренный залъ.
— Веселья, музыки!— закричалъ онъ.
Сбросилъ цилиндръ, пальто, прищурился: дымъ дешевыхъ сигаръ слпилъ глаза.
Лакей принесъ ему бокалъ шампанскаго:
— Третій столикъ слва. Тамъ пьютъ за здоровье барона.
Онъ быстро выпилъ. Кто-то слъ за рояль.
— Негритянскую псенку, баронъ!.. Кэкъ-уокъ, баронъ!..
Онъ плъ негритянскія псни, танцовалъ кэкъ-уокъ и ки-ка-пу, плъ, снова танцовалъ… Слва присылали ему бокалъ шампанскаго, справа бокалъ шампанскаго…
Директоръ кабарэ сіялъ.
— Я охотно ангажировалъ бы васъ, баронъ. И хорошо платилъ бы… Можно было бы совершить турнэ по провинціи…
Готсейна смялся.
— От-лич-но!
Онъ такъ долго смялся, что это сдлалось, наконецъ, невжливымъ. Но директоръ ничуть не обидлся: подслъ къ нему ближе, заказалъ бутылку вина и началъ подсчитывать…
Готсейна пилъ и смялся, потомъ сдлался вдругъ серьезенъ: ‘Баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна — негритянскія псни и кэкъ-уокъ!’ — звучитъ недурно…
И вдругъ ударилъ кулакомъ по столу:
— Чмъ продаваться женщинамъ… Ужъ лучше платите мн вы! Ваше здоровье!
Онъ такъ громко смялся, что смхъ его заглушалъ музыку.
— Значитъ, по рукамъ, милый баронъ?
Барона Фридриха передернуло… Милый баронъ… Если бы только вся эта банда не становилась сразу такъ фамильярна… брр…
— Вина сюда!
Баронъ Фридрихъ фонъ Готсейна сидлъ одинъ за столомъ и долго еще опоражнивалъ бокалъ за бокаломъ, бокалъ за бокаломъ…
Онъ заливалъ виномъ свое прошлое, все то, что не подходило къ его новой жизни…
Хоронилъ себя по первому разряду.