Погоня за лучшим, Пиотровский Игнатий Антонович, Год: 1861 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

ПОГОНЯ ЗА ЛУЧШИМЪ.

Критическіе очерки.

(Конецъ впереди — повсть Н. Бицина. (‘Русскій Встникъ’ 1860 г. 22, 23 и 24).

Шагъ впередъ или врнйшій путь для помщиковъ къ устройству ихъ благосостоянія въ настоящее время. Спб. 1861 {Книжонка ‘Шагъ впередъ’ появилась у васъ и распространялась не только между книгопродавцами, но даже букинистами и на толкучемъ, въ то самое время, когда вышли ‘Положенія’… Она напечатана удивительно безграмотно, разгонистымъ шрифтовъ in 16^о и 67 страничекъ съ огромными проблами — стоятъ 60 копекъ серебромъ! Не на то ли такая цна, что при книги приложено объявленіе объ изданіи г. Мюнстеромъ ‘Портретовъ’ и ‘Портретной галлереи’?}.

…….Жалкій человкъ!
Чего онъ хочетъ? Небо ясно,
Подъ небомъ мста много всмъ,
Но безпрестанно и напрасно
Одинъ враждуетъ онъ… Зачмъ?
‘Валерикъ’ — Лермонтова.

Кто не знаетъ опредленія ‘государства’, кто не знаетъ, что оно ‘есть соединеніе людей, живущихъ на извстной территоріи, подъ управленіемъ верховной власти, съ цлью достичь возможно большаго благосостоянія’, и кто не увренъ, что только въ такомъ государств возможно осуществленіе истины и правды,— съ тмъ нечего много говорить — это человкъ неблагонамренный! Авторъ брошюры ‘Шагъ впередъ…’ какъ нельзя лучше способенъ оцнить эту мысль, его взглядъ на дло весьма хорошъ, и съ него-то мы и ршились начать нашъ очеркъ. ‘Прекрасно служить въ гусарахъ, говоритъ онъ: въ уланахъ, въ инженерахъ очень хорошо, по министерству государственныхъ имуществъ — отлично, быть выбраннымъ въ предсдатели какой нибудь палаты, или просто въ исправники — весьма пріятно,— словомъ сказать, всякая служба царю и отечеству одинаково почетна, одинаково можетъ быть полезна (?) и наконецъ одинаково интересна (?). Но вдь и честный, ‘образованный сельскій хозяинъ также можетъ имть значеніе въ обществ…’ (стр. 56—57). А мы, сознаться откровенно, послдняго-то мннія какъ-то не замчали, исправникъ, предсдатель палаты — все это люди достойные общественнаго вниманія въ вышеопредленномъ государств, они могутъ жить открыто, задавать званые обды, являться въ обществ, ну, а помщикъ (въ смысл агронома-хозяина) другое дло: спи въ деревн, да хлопочи, чтобы навозу во время положили и т. д., а чтобы ему имть значеніе въ обществ — этого мы не подозрвали.. И самъ авторъ оставляетъ на долю гусаровъ и улановъ — принесеніе пользы, отдаетъ имъ почетъ, ну, а съ помщика довольно, если онъ будетъ состояніи пріобрсть вліяніе и значеніе въ обществ. И въ самомъ дл, что за человкъ, который заботится о какихъ-то скотныхъ дворахъ, удобреніяхъ, урожаяхъ, когда другіе занимаются службою? Что за человкъ, сами посудите, который живетъ въ государств, подъ управленіемъ верховной власти, а царю-отечеству не служитъ, чина, креста не иметъ? что ему значеніе въ обществ? да и въ какомъ еще обществ?

Конечно, со всмъ этимъ можно не соглашаться, можно въ опроверженіе излагать цлыя философскія тенденціи о назначеніи человка, но все это будутъ одни ‘навожденія’. Стоитъ только посмотрть на дйствительность, собрать поболе фактовъ изъ жизни членовъ истинно-принимаемаго, то есть такъ, какъ опредлено выше, государства, и мы придемъ къ выводу, что иначе здсь и бытъ не можетъ и что авторъ совершенно справедливо предпочитаетъ гусаровъ помщикамъ, и беретъ для оцнки не степень производительнаго труда каждаго, а привилегіи отъ занятій цлой касты людей. Нельзя не признать нашего состоянія нормальнымъ, нельзя сказать, что у насъ не такое истинное государство Россійское, а вглядитесь въ нашу жизнь и вы поймете, что нужно думать не иначе, какъ думаютъ наши помщики, боле воспитанные, боле близкіе къ столичнымъ порядкамъ.

А думать они могутъ весьма просто. Чтобы быть хорошимъ хозяиномъ-помщикомъ, по ихъ мннію, нужно умть правильно и точно извлекать возможно большую долю дохода съ имющагося имущества. Чмъ боле приноситъ имніе дохода, тмъ оно лучше, чмъ мене оно требуетъ хлопотъ и траты времени и капитала, тмъ оно выгодне, чмъ оно спокойне, безгласне, тмъ оно драгоцнне.— Имть помстье, населенное или ненаселенное, отнюдь не значить быть, хорошимъ агрономомъ, знать разныя и притомъ сбивчиво-многочисленныя, трудно и скучно заучиваемыя составы земель’, вліяющихъ на плодородіе, знать форму и употребленіе земледльческихъ машинъ, условія, при которыхъ нужно принять ту или другую методу обработки почвы, и при которыхъ можно сдлать землю боле плодотворною, а имніе боле прибыльнымъ, не нужно изучать хозяйства другихъ, а можно безъ всего этого быть хозяиномъ, и хозяиномъ съ вліяніемъ, съ значеніемъ въ обществ. Хорошо имть помстье, хорошо улучшать его и зорко заботиться о всемъ принадлежащемъ, но не дурно заниматься боле пріятнымъ и быть все-таки помщикомъ, пользоваться опредленною формой доходовъ. ‘И неужели’ могутъ даже спросить они, намъ быть вчно эгоистами и заботиться только объ улучшеніи имній, объ увеличеніи доходовъ? Мы люди, намъ свойственно все общечеловческое, вамъ свойственна любовь къ царю, къ родин, которой нужны люди дла, да, родин, но не неопредленному податію ‘родина’, а прямому, главнйшему и первйшему ея представителю — народу, вообще гражданамъ! И кто дастъ намъ право тратить свои силы и способности на усовершенствованіе какой нибудь земельки, бездушной, мертвой земельки, заселенной нсколькими людьми, принадлежащими намъ и безъ заботъ вашихъ проживающими смой вкъ, повторяемъ, нсколькими, когда вся отчизна требуетъ’ и т. д. и т. д. Да, широко, очень широко! Какъ не склониться передъ требованіями всей отчизны, какъ не предпочесть благосостоянію сотенъ, благосостояніе милліоновъ и не кинуться въ водоворотъ общественной жизни, не опредлиться въ министерство на службу, гд столько можно сдлать хорошаго, не здить къ Борелю, не покупать картинъ для поощренія художества, не украшать залы,— я все для того, что, если бы въ случа намъ не удалось сдлать много добраго, то нашъ сынъ — сынъ хорошо и со вкусомъ воспитаннаго человка — будетъ способне быть продолженіемъ фамиліи? Кром того поступать, какъ слдуетъ благородному человку, не трудно. Странно было бы, увлекшись общими потребностями, забыть личныя нужды. Но исполнять хозяйственную часть въ своемъ помсть и въ то же время подвизаться за трудномъ поприщ общественнаго дятеля невозможно. Нужно запастись человкомъ, не такъ возвышеннымъ въ своихъ побужденіяхъ приносить пользу государству и престолу, а готовыхъ замнить помщика въ его трудной миссіи — управленіи имніемъ — найдется не мало. И вотъ, отдача имнія въ управленіе и освобожденіе себя отъ обязанности пещись о своемъ помстья, можетъ быть основано за либеральнйшихъ тенденціяхъ… А тамъ… все пойдетъ, какъ надо: управителя дло! И такимъ образомъ въ заботахъ владльца объ имуществ вставляется посредникъ, лицо, съ необходимостью дйствовать съ барышемъ для плодородія земли, благосостоянія помстья, выгодъ владльца и своей личной пользы {Интересенъ по этому предмету взглядъ китайцевъ, заимствованный г. Opeстомъ Миллеромъ изъ ‘Polyglotte der Orientalischen Poesie’ и переданный имъ русской публик въ ‘Журнал Министерства Народнаго Просвщенія’ за 1861 г. въ No 2, приводимъ его здсь:

‘Все можетъ онъ, другихъ ему не надо,

Чтобы въ конецъ народъ весь взвести,

Достаточно ему лганья, обмана,

Чтобъ плодъ себ сторицей принести.

‘Вдь онъ одинъ въ чести у господина

И умъ чужой онъ прячетъ отъ него,

Затмилъ бы онъ и солнышко, и мсяцъ,

Чтобъ выставитъ блудящій свой огонь.

‘Наружный блескъ въ глаза ему пускаетъ,

Шумихой словъ ему ласкаетъ слухъ:

‘Тебя народъ, любя, благословляетъ’.

О томъ молчитъ, что ропотъ подъ окномъ.

‘Вотъ новый домъ ему уже выводитъ.

Владньямъ жь позволяетъ втайн гнить,

Кому охоты нтъ въ дворовой служб,

Свободенъ кто, тому и не везетъ.’

(Отд. критики стр. 93—94).

Подобный взглядъ на отношенія управителя жъ владльцу, по мннію сатирика-китайца, весьма раціоналенъ, ну, а для васъ, боле цивилизованныхъ, для насъ, спрашиваю я, можетъ ли онъ быть понятенъ?}.

Другіе еще проще ршаютъ вопросъ. Вотъ хотя бы Бубеницынъ, одинъ изъ лицъ, выставляемыхъ г. Бицынымъ. Онъ человкъ — comme il faut, такъ что странно видть его щегольской на рядъ, и великолпныя лакированныя пролетки въ глухомъ углу вашей обширно! Россіи,— слдовательно, на его мннія можно положиться, какъ на мннія человка, понимающаго, что щегольскія перчатка, совершенно новыя дрожки, какихъ не много въ столиц, изящный видъ по новой мод и изящныя манеры — совершенно необходимы всякому порядочному comme il faut. Кром того, онъ говоритъ по-французски — признакъ образованія, цалуеть и обнимаетъ знакомыхъ помщиковъ при всякомъ удачномъ выраженіи — признакъ патріархальности и чистоты нравовъ, хлопочетъ по всмъ ддамъ друзей-помщиковъ — признакъ общительности и услужливости, здитъ изъ своей глухой сторонки постоянно то въ Петербургъ, то въ Москву — признакъ влеченій къ изящному и т. д. и т. д.— короче, хорошій человкъ. Въ постоянныхъ заботахъ, хлопотахъ, разъздахъ — ему некогда заниматься своимъ хозяйствомъ, вврить жен не хочетъ, и онъ учредилъ у себя между крестьянами круговую поруку. ‘Татарщина, батюшка, татарщина!’ говоритъ онъ о положеніи своего хозяйства: ‘съ мужикомъ надо умючи ладить. Необтесано, грубо все это… Я всхъ этихъ пшеницъ да клеверовъ не придерживаюсь. Овесъ, да рожь! По-русски — короче. И разъ навсегда вычислено, чего сколько десятина должна дать… урожай тамъ, неурожай… понимаете?— мое дло сто. Отдай денежки, и знать ничего не хочу’. У Бубеницына половина на оброк, половина на пашн, а за урожай весь міръ отвчаетъ. Собрать, продать это дло крестьянъ. Больше ли положеннаго получилось, меньше ли, до этого ему дла нтъ. Выплати одна половина, что стоитъ хлбъ (а у него для круглоты всмъ десятинамъ одинъ счетъ подведенъ), другая — принеси оброкъ, и маршъ, по-военному, на вс четыре стороны. Недоимокъ у Бубеницына не бываетъ. Для отвращенія ихъ онъ прибгаетъ къ слдующему манеру: выбираетъ старосту изъ богатыхъ, и длаетъ его вполн отвтственнымъ лицомъ, потому что, по мннію этого comme il faut, ‘самъ крестьянинъ съ своимъ братомъ всегда лучше управится: пусть онъ хоть даже выгоды извлекаетъ изъ моего доврія, а отвертться — нтъ! impossible!’ впрочемъ, этотъ господинъ самъ не скрывается и сознается, что ‘въ гастрономіи знаетъ толкъ, въ астрономіи — никакого, а въ агрономіи — и того меньше‘.

Не зная народа и быта его, помщикъ Бубевицынъ и Комп. ни въ какомъ случа не знаютъ потребностей своихъ владній, не могутъ произвести никакихъ улучшеній и, преслдуя не интересы общіе, а частные, нердко вводятъ порядки, прямо противорчащіе здравому смыслу и условіямъ успховъ народнаго хозяйства. Но что будутъ длать такіе господа, когда ихъ реакція окажется безплодною, староста уйдетъ, а они не будутъ имть права хозяйничать по-старому? И если староста останется, то какія усовершенствованія введетъ онъ при новой систем хлбопашества, онъ, лишенный прежде средствъ образоваться, привыкшій къ разъ заведенному порядку, и теперь обязанный прилагать къ практик научныя открытія? Гг. Бубеницниы съ Комп. нердко въ обществ ужасаются страданій соплеменниковъ дяди Тома, нердко протестуютъ противъ варварства американскихъ плантатаровъ… Мы всегда сочувствуемъ ихъ словамъ…

Сельское хозяйство должно по-настоящему играть у насъ немаловажную роль. ‘Россія’, говоритъ авторъ брошюры ‘Шагъ впередъ’: ‘по обилію и по разнообразію своей территоріи, безспорно, можетъ назваться первымъ земледльческимъ государствомъ въ цлой Европ’. Но къ несчастію у насъ пока еще существуетъ очень немного агрономическихъ заведеній. Горыгорцкій институтъ, Лиссинское училище — не могутъ снабдить Россію достаточнымъ числомъ агрономовъ. У насъ есть, впрочемъ, свои практики-агрономы, доморощенные, въ пол постигшіе условія плодородія принадлежащей имъ земли. Но пріученные опытами къ разъ заведенному порядку, они сильны только въ настоящее время, при настоящемъ положеніи дла. Выдумать что нибудь новое имъ едва ли удастся.

Возьмемъ, для примра, хотя Горихвостова (‘Конецъ впереди’). Поля у него великолпны, посвы всходятъ, какъ нельзя лучше, гумно желтетъ огромными скирдами, усадьба обстроена фундаментально, а по отзывамъ сосдей, крестьяне богаче другихъ въ узд, потому что опъ-то самъ, Горихвостовъ, ‘хозяйственный баранъ’. На двор пашетъ отъ разложеннаго свжаго сна, огромныя скирды сложены на гумн съ высокими крутыми подъемами, съ острымъ гребнемъ и образовали, по словамъ г. Бицына, ‘цлые переулки, цлый городокъ’. Очевидно, не нуждающійся въ деньгахъ хозяинъ бережетъ прошлогодніе урожаи, чтобы не продавать въ дешевые годы, выжидаетъ голоднаго и тутъ сразу распродастъ вс эти переулки за десятерную цну. А на пашн, между тмъ, напитавшись до-сыта доброю почвой, росла новая рожь: поникъ и цплялся, и заскалъ другъ друга, и причудливо другъ за дружкой узорился отяжелвшій колосъ. ‘Самому втру, говоритъ авторъ: кажется, не подъ силу, не легко было волновать эту упругую, рослую, здоровую ниву’. И лсъ расчищенный, обнесенный канавками, и садъ фруктовый, и огороды — все это показывало, что принадлежитъ ‘хозяйственному барину’. Что же за методы у этого Горихвостова? отчего у него все родится лучше, чмъ у другихъ? Онъ развиваетъ и защищаетъ свои принципы такимъ образокъ: ‘Это вотъ какой народъ, говоритъ онъ: за нимъ день и ночь смотри, не отводя глазъ ни на минуту, а то обворуютъ! Разв они о барскомъ добр попеченіе имютъ? его выгоду наблюдать стараются? Только того и смотрятъ, какъ бы обокрасть, мошенники!’ А поэтому онъ за всмъ наблюдаетъ самъ своею особой, во все входитъ и везд присутствуетъ. Замтилъ онъ, напримръ, что умолотъ не хорошъ, а рожь родилась хороша, сноповъ много и по числу цлы. Онъ видитъ, что здсь есть штуки крестьянъ. ‘Нтъ! думаетъ онъ: пусть надъ прізжими изъ столицы крестьяне надсмхаются, а меня не надуютъ!’ и отправляется сейчасъ же изслдовать причины этой странности. Ему ничего не значитъ просидть цлую ночь на гумн, выжидая разршенія недоумнія. Ночь холодная, въ шуб мерзнетъ, а сидитъ. И подкараулитъ, и узнаетъ, что ему надо. Начали пропадать у него изъ саду яблоки, — поймалъ бабу на мст преступленія. ‘Ничего, говоритъ ей: теб не сдлаю: яблокъ теб захотлось пость, ну, и шь!’ и заставилъ ее състь тридцать зеленчаковъ-антоновокъ. И не случается у него упущеній н пропажъ — хозяинъ отличнйшій. А находятся люди, которымъ досадно слушать его похвальбы, потому что Горихвостовъ ‘ршительно не понимаетъ, что его позволено (?) назвать скотиной!’ И въ самомъ дл, этотъ ‘хозяйственный баринъ’ — хорошій кулакъ — только до тхъ поръ, пока его роль ограничивается однимъ наблюденіемъ, пока онъ можетъ приказать и ом, и Ерем, и Таврид, и Ивану — непремнно сдлать то или другое, безъ всякихъ договоровъ и тратъ. У него должна быть воздлана вся земля, и эта воздлка для него даровая. А что будетъ, когда и ома, и Гаврила, и Ерема, и Иванъ потребуютъ себ заработной платы, когда они будутъ работать не такъ, какъ хочетъ Горихвостовъ, а такъ, какъ позволяютъ имъ ихъ силы, и то только тогда, если имъ будетъ выгодно тратить время и силы на пол подобнаго ‘хозяйственнаго барина?’ Что станетъ длать Горихвостовъ?… Для него все новое является не усовершенствованіемъ, а причиной гибели его состоянія, и Горихвостовъ считаетъ себя въ прав не слушать внушеній новаго времени, противиться прогрессивному движенію. И когда Бубеницынъ говоритъ: ‘Всмъ помщикамъ нужно учиться хозяйничать у Горихвостова’…. ‘въ цломъ узд такихъ, какъ у него крестьянъ потискать! Вдь какъ вс они у него хорошо обстроены, какой скотъ ‘держать! Въ какомъ довольств живутъ!’ — Горихвостовъ въ прав заблуждаться и считать себя образцовымъ хозяиномъ, считать возможнымъ прожить такъ вкъ. Онъ еще гордится тмъ, что заморилъ бабу яблоками-зеленчаками, — потому что ‘въ этихъ случаяхъ другіе садовники — знаете ли? въ воровъ изъ ружей стрляютъ! да-съ!’

И Горихвостовы, и Бубеницыны живутъ себ припваючи и не видятъ необходимости измнять свой образъ дйствій. Но нужда заставить ихъ взглянуть поснисходательне на науку, или изобрсти новый способъ бездйствія, въ вид отдачи въ аренду и т. п. Во всякомъ случа имъ нужно знать примры и средства устроить разумно свое хозяйство. Очень легко можетъ случиться, что въ окружности не найдется примровъ въ дйствительности. Помочь этимъ господамъ имли въ виду авторы вышеозаглавленныхъ нами сочиненій: одинъ — наглядной обрисовкой образовъ, другой — совтами. Понятно, какое значеніе могутъ имть эти труды, если они вполн достигаютъ и гармонируютъ съ вызвавшей ихъ цлью.

Г. Бицынъ представилъ намъ человка, который дошелъ до убжденія въ необходимости замнить крпостное состояніе вольнонаемнымъ трудомъ, уничтожилъ барщину и далъ свободу крестьянамъ своего помстья, подарилъ имъ усадьбу и т. д.,— однимъ словомъ, по словамъ автора, — ‘съумлъ удобно и хорошо сладить дло для обоихъ сторонъ‘ (Р. В. NoNo 23—24 стр. 600). Какіе задатки этого ‘хорошаго’ устройства — авторъ не считаетъ нужнымъ объяснятъ въ своей повсти, гд, по его мннію,—‘не мсто развивать вс широкія основанія, на которыхъ’ его герой ‘установилъ свою сельско-хозяйственную и нравственно-политическую реформу’ (ibid), во во всякомъ случа намъ кажется не лишнимъ было бы со стороны г. Бицына обрисовать хотя немного новое положеніе своего героя. Впрочемъ, нужно и за то быть благодарнымъ, что есть въ повсти: за обрисовку пути, которымъ шелъ Нельцевъ (герой) къ задуманной цли, путемъ, по всей вроятности, врнымъ и образцовымъ, иначе не могло же явиться его результатомъ ‘хорошее устройство на широкихъ основаніяхъ’, и самъ Нельцевъ не могъ вызвать у автора убжденія, что его герой можетъ служить примромъ для Горихвостовыхъ и Бубеницыныхъ.

Нельцевъ былъ молодъ, когда онъ пріхалъ устроивать свое имніе, воспитывался онъ въ московскомъ университет и уже въ университет почувствовалъ потребность радикальнаго преобразованія своего хозяйства, основаннаго на крпостномъ прав. До своего прізда въ деревню, онъ находился въ дружб съ нсколькими молодыми людьми: одинъ изъ нихъ толковалъ постоянно о Европ и стремился служить въ Петербург, другой много говорилъ о необходимости дла, и когда Нельцевъ узжалъ въ деревню ‘устроивать хозяйство’, онъ былъ весь занятъ волокитствомъ. Знакомые жалли, что такой молодой человкъ узжаетъ въ глушь, для всхъ мало извстную и отнюдь непривлекательную. Самъ Нельцевъ былъ тоже страннаго взгляда на этотъ предметъ: — свою деревню онъ называлъ степью, между тмъ какъ она лежала въ плодороднйшемъ и населеннйшемъ узд, и считалъ своихъ сосдей какими-то полудикими, неотесанными, такъ что, при вид изящной одежды и пролетокъ Бубеницына, онъ невольно озадаченъ и пренаивно восклицаетъ: ‘Боже мой! что же это такое? Я къ нимъ халъ какъ въ степь, а они тутъ на самыхъ новомодныхъ пролеткахъ разъзжаютъ!’ Но все-таки Нельцевъ пріхалъ съ намреніемъ улучшать свое хозяйство!

Но вотъ онъ у деревни, — остановился на постояломъ двор, а первое столкновеніе съ деревенскимъ бытомъ должно было поразить подобнаго джентльмена. И дйствительно, на постояломъ двор съ нимъ началъ говорить содержатель радушно, но вмст съ тмъ фамильярно, такъ что Нельцевъ не зналъ, что отвчать. Первыя столкновенія нашихъ ‘образованныхъ’ людей съ простонародьемъ выходятъ всегда какъ-то деревянны. Привыкшій къ ‘высшимъ’ взглядамъ, не вдавшись въ деревенскую ‘прозаичность’, а тмъ боле въ простонародную мелочность требованій, — Нельцевъ не можетъ не быть пораженъ вопросомъ: ‘а что, баринъ, прозжали городомъ, не видали — были горшки на торгу?’ — для него это слишкомъ нежданно. Онъ видитъ своего старосту и не знаетъ, что надобно спросить, объ чемъ поговорить. Староста Климъ скажетъ какой нибудь терминъ — ‘запольное’, ‘копна’, ‘крестецъ’,— Нельцевъ задумается, что бы значили слова ‘копна’ или ‘крестецъ?’ мра ли это, или иное что нибудь? Климъ толкуетъ, что въ помстья Нельцева — ‘Зеленыя Горки’ — поля неровныя, одни лучше, другія похуже, для запашки скота мало — всего сорокъ головъ, а въ каждомъ клину по сто десятинъ земли, Климъ толкуетъ, а городской и третій день деревенскій житель самъ себ признается: ‘c’est du chinois!’ На слдующій день крестьяне собрались и жалуются, что ‘земли много, дней не даютъ, и они издыхаютъ на барщин’ — что кажется легче понять, а Нельцевъ разражается такою тирадой: ‘Они, можетъ быть, говорятъ правду, но на половину наврно вздору! но, Боже мой! что жь это за мученіе — не умть даже отличить въ ихъ словахъ правды отъ вздору!’ Среда подйствовала на Нельцева, откуда-то выкопалъ онъ, что мужики наврно говоритъ на половину вздору, между тмъ какъ онъ самъ пріхалъ за тмъ, что въ деревн у него все вздорно, въ корн ненормально, и самъ же онъ утверждаетъ Ронлищеву, что ‘все надо измнить, радикально все!’ (No 23—24 стр. 617). Но отъ этого именно интересно, что будетъ длать дальше Нельцевъ. Онъ пріхалъ совершенно неподготовленнымъ къ великому длу преобразованія, онъ даже и сознаетъ смутно, что ему длать, съ чего и какъ начать ему свое дло, а по словамъ г. Бицына оказывается, что онъ устроилъ это ‘все хорошо и даже на ‘широкихъ’ основаніяхъ, слдовательно, вполн разумно и сознательно. Первая стычка съ крестьянами отнюдь не служитъ подтвержденіемъ словъ автора, но она первая, что будетъ дале. Не опредляетъ этого самъ Кольцовъ въ разговор съ Ронлищевымъ, съ человкомъ двадцать лтъ назадъ уничтожавшимъ у себя барщину, сознающимъ преимущества свободнаго хозяйства предъ обязательнымъ. Ронлищевъ только наводитъ Нельцева на фразы, довольствуется ими и нердко длаетъ выводы изъ словъ молодаго героя на основаніи неизвстной намъ логики. Посмотрите, напримръ, это мсто:

‘— Работать сами не хотятъ, такъ долой ее (барщину), говоритъ Ронлищевъ: — вдь вы наймете работниковъ?

‘А Нельцовъ думаетъ: ‘какъ онъ это, однакожъ, просто говоритъ!’

‘— Вдь о чемъ же мы-то говорили, продолжаетъ старикъ: — вдь вы сами сказали, что хотите работать?

‘— Да какъ-то не ловко, отвчаетъ Нельцевъ’ (стр 618 No 23—24)

Кажется , ясно, что Нельцевъ не понимаетъ необходимости введенія новыхъ порядковъ по свойственному, везд проглядывающему малодушію, а Ронлищвъ относитъ это… къ благородству сосда и объясняетъ этотъ отвть совершенно безсвязно съ предъидущимъ:

‘То есть, говоритъ онъ, это значитъ не такъ-какъ Горихвостовъ, да?

‘Нельцевъ понялъ, что соединилъ съ этимъ именемъ Ронлищевъ и кивнулъ въ знакъ согласія головою.

‘— Ну, я васъ такъ и понялъ, говоритъ старикъ’ (ibid).

А такое мсто будто бы характеризуетъ съ хорошей стороны Нельцева?

Но вотъ къ Нельцеву является Климъ и докладываетъ, что рожь совсмъ поспла, зажинать надо. Нельцеву кажется совершенно неумстнымъ и неразумнымъ жать его рдкую рожь, когда бы можно съ нею управиться очень скоро косою, и онъ спрашиваетъ у Клима мннія на эту мысль. Климъ не совтуетъ приводитъ ее въ исполненіе, опираясь на то, что всегда бабы жали, а мужики или работали въ это время на себя, или справляли барщину въ другомъ мст. Климъ не видитъ причины утомлять мужиковъ и освобождать бабъ, на это, по его мннію, могутъ возроптать крестьяне и Климъ совершенно правъ. Это самъ Нельцевъ чуетъ и предлагаетъ собрать сходку, ‘пусть міръ ршитъ — не жать’, и потомъ велитъ не сзывать мужиковъ, а просто заставить ихъ коситъ барскую рокъ. (Распоряженіе несогласнаго на обязательный трудъ! Второе столкновеніе съ крестьянами неминуемо должно породить недовольство и вызвать протестъ, что какъ-то не гармонируетъ съ ‘хорошими’ результатами). И въ заключеніе Нельцевъ даетъ старост знаменательный совтъ: ‘Ты, Климъ, говоритъ онъ: какъ нибудь, какъ нибудь! Я скоро это совсмъ передлаю…’ (No 22 стр. 413).

Какъ и слдовало ожидать, подобное распоряженіе вызываетъ неудовольствіе крестьянъ. Староста со слезами является къ Нельцеву. Земные поклоны длаются одинъ за другимъ, и нашъ герой, все-таки противникъ татарщины, урезониваетъ Клима говорить дло и перестать кланяться. Оказывается, что крестьяне хотятъ видть Нельцева. Міромъ заправляетъ ‘мошенннкъ’-омка: что скажетъ, такъ тому и быть. Крестьяне ушли съ поля раньше срока, Митька-Косой — ‘извстно, обиженный-малоумный’ — нагрубилъ старост, а омка въ сердцахъ расшибъ косу о камень, чтобы не косить. Нельцевъ приказываетъ позвать ому Егорова, а самъ отправляется на крыльцо — велть отложить пролетки (онъ только что воротился Хомой) и сталкивается со всею толпою просителей. — ‘Что вамь надо?’ сильно спрашиваетъ онъ и инстнктивно почувствовалъ, что ршительный тонъ произвелъ впечатлніе на толпу, Нельцевъ повторяетъ опять ‘съ неподдльною грозностъю‘ второе ‘что вамъ надо?…’ И пошелъ нашъ герой скакать отъ одного мужика къ другому, грозно прикрикивая ‘что теб надо?’ и т. д. и т. д.

Кажется, изъ приведенныхъ фактовъ ясно видно, что Нельцевъ фразеръ, а не ‘хорошо устроивающій’ хозяинъ. (Мы убдимся еще дале въ этомъ). Человкъ пріхалъ все измнить и ничего не длаетъ, откладываетъ до осени, а для чего и отчего?— Богъ всть! Онъ пришелъ къ мысли о необходимости уничтоженія барщины, а самъ является барщинникомъ, похуже Горихвостова. Онъ не доросъ еще до того высокаго понятія, которое авторъ вздумалъ ему навязать, иначе первымъ его дломъ было бы осуществленіе своихъ убжденій, а не отвлеченныя заботы о кошеніи или жнитв посяннаго хлба, выразимся ясне: онъ не захотлъ бы принуждать другихъ подчиняться своему желанію косить рожь, а устроилъ бы ото гораздо разумне. Онъ убжденъ въ необходимости свободнаго труда, отъ него зависитъ ввести или отринутъ его у себя въ имніи, и вмст съ тмъ ему надобно скосить, а не сжатъ свою рожь. Положимъ, у него нтъ капитала сейчасъ нанять работниковъ, но за то у него есть крпостные, съ которыми ему нужно только устроиться ‘обоюдно хорошо’ (какъ этого желаетъ авторъ), а онъ не устроивается, не условливается, а вооружаетъ противъ себя крестьянъ, вноситъ въ свои дйствія непростительное насиліе. Какой крестьянинъ не согласится косить и коситъ безъ отдыху годъ, не только лто, чтобы потомъ сдлаться свободнымъ отъ барщины? какой крестьянинъ не согласится исполнять самыя причудливыя требованія своего барина въ надежд на скорую независимость, въ благодарность за признанныя за нимъ гражданскія права? Отчего-же Нельцевъ не употребляетъ этого средства, не ршается изложить крестьянамъ дло, какъ оно есть, объяснить имъ свое желаніе уничтожить барщину и недостатокъ у ссбя матеріальныхъ средствъ къ осуществленію разумной идеи, не ршается просить у нихъ содйствія въ соблюденіи его выгодъ только до осени! Какой же крестьянинъ не ршится помочь ему? И вдь не благоразумне-же заставить прострадать цлое лто населеніе Зеленыхъ Горокъ, не давъ ему цлебной опоры въ надежд будущей свободы отъ барщины, предоставить старост управляться какъ нибудь и, будто для дла, шляться по заднимъ дворамъ, или здить по сосдямъ? Нельзя-же поступки Нельцева признать и хорошимъ устроиваніемъ на широкихъ основаніяхъ’.

Конечно, если бы г. Бицинъ глядлъ на дла иначе и считалъ ‘хорошимъ только хорошее, то ему не для чего было бы выставлять полу-идіота Митьку-Косаго, ому, обставлять Нельцева неутшительными личностями съ цлью чертить идеалъ ‘хорошаго устроиванія на широкихъ началахъ’. Мы очень хорошо понимаемъ цль автора — показать, какъ при самыхъ неблагопріятныхъ обстоятельствахъ можно восторжествовать боле живыми современными воззрніями, но къ несчастію онъ забылъ, что такіе взгляды противоположны насилію. Съ этою цлью онъ заставляетъ дйствовать Нельцева такъ или иначе, все это выходитъ въ повсти неуклюже и натянуто, одно съ другимъ не связано,— не говоря о томъ, что самъ герой, какъ представитель, по теоріи автора, ‘хорошаго устраиванія’, можетъ не полезно, а гибельно дйствовать на жаждущихъ уничтоженія барщины. Совмстимо-ли, напримръ (кром уже сказаннаго), предложеніе Нельцева, сдланное крестьянамъ, выйдти на оброкъ съ идеею ‘хорошаго устройства къ взаимнымъ выгодамъ’? какъ оно могло явиться въ голов человка, отличающаго причины отъ слдствій, выставленнаго для образца?— ‘Мошенникъ’ ома Егоровъ понялъ лучше дло, отрокъ, до его мннію, хотя и маленькій, а срокъ пришелъ, такъ и подай его, а барщину-то можно волочить. Съ какой же стати мужику добровольно лзть въ петлю? и какая польза отъ полумръ? Нельцевъ этого не понимаетъ по своей привычк ничего не понимать до тхъ поръ, пока кто нибудь или что нибудь не наведетъ его на мысль, пригодную, по его мннію, для предпринимаемаго имъ дла,— связи ея съ своей задачей онъ, не отыскиваетъ, и оттого-то въ его распоряженіяхъ везд видна урывчатость. Но авторъ этого не замчаетъ: для него Нельцовъ въ самомъ дл кажется ‘хорошимъ устроивателемъ’ своего имнія и оттого-то онъ внушаетъ Ронлищеву симпатію къ своему герою, тому Ронлищеву, у котораго ‘молніи блещутъ въ глазахъ’ (P. В. No 24 стр. 619) и ‘сыпятся быстрыя, острыя, летучія вставки, оживляющія его рчь’ (ibid. стр. 621), между тмъ какъ Нельцевъ на вопросы Ронлищева, ‘какъ онъ устроится съ крестьянами’? думаетъ совершенно не о томъ, и затрудняется ‘при одной мысли, что старикъ не допускаетъ о другомъ даже подумать чего нибудь, не совсмъ лестнаго‘ (ibid, rrp. 621)!

Мало этого — Нельцевъ личность совершенно робкая, не проникнутая ни одной идеей, а отсюда и неспособная къ самодятельности, къ преслдованію своей цли. На все его наталкиваютъ или обстоятельства, или разговоры знакомыхъ, и онъ силенъ только въ своемъ мнніи въ первыя минуты. За первымъ впечатлніемъ у кого пропадаетъ стойкость за идею, а потому въ его дятельности не только нтъ широкихъ основаній, но трудно отыскать какія нибудь основанія.

Разъ, напримръ, Нельцевъ былъ свидтелемъ, какъ крестьяне напирали на Клима, а Митька-Косой даже тресъ старосту за воротъ, ‘какъ это иногда ястребъ длаетъ съ курицею’. Нельцевъ подлетлъ на пролеткахъ къ сараю, гд происходила эта сцена, и первымъ движеніемъ налетвшаго героя — было хлыснуть своимъ хлыстикомъ Митьку-Косаго! ‘Какъ ты смлъ битъ старосту?’ вопилъ Нельцевъ.— ‘Я-то не билъ, завывалъ Митька: о-охъ, о-охъ, о-охъ! онъ-то билъ!’ Изъ толпы послышался голосъ омки: — ‘Вольно вамъ обижать мужика-то!’

Неправда-ли, г. Бицынъ, возмутительныя вещи выдлываютъ эти бездльники: Митька-Косой, да ома Егоровъ? прибили старосту, помщикъ — хорошій устроитель — самъ видлъ, и они еще лгутъ въ глаза? экіе бездльники! Прямо видно, что здсь нужны не убжденія, а палка, хлыстъ, какъ это догадался сдлать Нельцевъ. Извольте посл этого ладить съ такимъ народомъ, извольте заботиться объ его участи! стоитъ-ли труда? Не длаемъ-ли мы слишкомъ много, что говоримъ-то о необходимости уничтожить для нихъ обязательный трудъ? А если кто выполняетъ эти слова, хот бы предварительно показалъ свое преимущество по положенію, того, г. Бицынъ, вдь можно признать геніемъ, хорошимъ устроителемъ своего помстья? вдь можно? А если какой нибудь человкъ за подобную дерзость Митьки Косаго или омы Егорова не накажетъ ихъ еще, а обойдется безъ розогъ и побоевъ, вдь такого-то человка намъ теперь и надо, вдь это, г. Бицынъ, будетъ для насъ идеалъ, ‘подымай выше’ генія? а? Да, читатели, я знаю отвтъ даровитаго, правдиво-цнящаго автора, а вообразите, — такимъ высоконравственнымъ человкомъ оказывается… Нельцевъ. Онъ призвалъ къ себ Клима, поговорилъ съ нимъ и ршилъ, что надо назначить старостой ому Егорова: ‘до сихъ поръ онъ народъ мутилъ (замтьте!), пусть теперь онъ съ ними и управляется’! ома сдлался старостой и явился къ Нельцеву.

‘— Что теб, спросилъ онъ (Нельцевъ), остановясь.

‘— Увольте, Иванъ Александровичъ! говорилъ омка, не глядя ему въ глаза.

‘— Послушай, ома Егоровъ, это что за вздоръ такой? Я тебя сказалъ: будешь старостой, ты и будь!’ (стр. 672 NoNo 23, 24).

А ома все таки продолжалъ просить объ увольненія его отъ старостства.

Опять характеристическая черта!

Черезъ нсколько минутъ къ Нельцеву пошелъ въ кабинетъ новый староста и доложилъ, что Митька Косой бжалъ въ Ерусланскъ.

‘— Да мн-то что? крикнулъ Нельцевъ: — въ Ерусланскъ ли, въ лсъ ли, мн-то что?

‘— Онъ, выходитъ, въ судъ побжалъ, проговорилъ омка, и на этотъ разъ поднялъ глаза на Нельцева не безъ нкотораго нахальства (бездльникъ! неправда ли, г. Бицынъ?)

‘— Что въ судъ? спросилъ Нельцевъ.

‘—На васъ жаловаться, выходитъ’ (стр. 673—674).

И Нельцевъ не послалъ погони воротить Митьку-Косаго. вотъ святая-то душа! ему все равно! Геніальный человкъ, образцовый человкъ Иванъ Александровичъ!

Но видно только на словакъ Нельцеву было все равно, а на дл-то и не казался ему этотъ побгъ — ничтожнымъ происшествіемъ, и онъ началъ разсуждать:— ‘Неужели, однако, въ самомъ дл праву Ронлищевъ, и даже это надо простить имъ? Этого только не доставало во всхъ моихъ съ вами мытарствахъ (угадалъ!) чуть не весь годъ?’

А послушать бы омку теперь, онъ тоже уметъ разсуждать! По мннію этого ‘отъявленнаго’ плута, Нельцевъ былъ кругомъ виноватъ. Вообразите, онъ прехладнокровно доказалъ бы вамъ, что Митька-Косой по дламъ расправился съ старостой, хоть староста тутъ, сказать правду, насколько невиноватъ лично. По его мннію, заставлять работать по праздникамъ нельзя: законъ не позволяетъ, и если работа осталась съ субботы недоконченною, то изъ этого не слдуетъ, что какой нибудь староста Климъ, исполняя приказанія пославшаго его, можетъ заставлять міръ работать т отправлять барщину въ воскресенье. Будь на мст Клима хоть Захаръ — и Захара не надо бы слушаться, и Захара бы можно потрясти за шиворотъ. ома началъ бы доказывать, что Нельцевъ напрасно прибилъ Митьку-Косаго и т. д. А Нельцевъ бы долженъ былъ согласиться съ омою, вдь авторъ заставляетъ его думать: — ‘Крестьянина зовутъ глупымъ? Очень умно съ его стороны и волочить свою крпостную работу, и отъ нея уклоняться. Прямой расчетъ надувать своею помщика. А если къ тому же они другъ друга не понимаютъ, какъ же ему тмъ не пользоваться для своей выгоды? Право, очень умно!’ (No 22. стр. 371—372).

А пока ома Егоровъ излагалъ бы своя возрнія, у Нельцева шелъ бы разговоръ съ Бубеницынымъ, сильно возставшимъ противъ своеволія крестьянъ. Герою г. Бицына было все равно на словахъ — бжалъ ли Митька-Косой, или нтъ, а на дл-то онъ побаивался, а потому немудрено, что уступилъ убжденіямъ пріхавшаго сосда, и въ барскомъ дом Золотыхъ Горокъ появился становой, на слова котораго ‘доврьтесь! все выполнено будетъ, какъ слдуетъ, гд же самому помщику въ законы входить!… доврьтесь!’ и т. д., Нельцевъ подписалъ дв бумаги: одну — объявленіе о побг Митьки-Косаго, другую — которая ‘непремнно понадобится, если потребуется отзывъ’, выслушалъ множество циническихъ анекдотовъ, женируясь высказать свое мнніе о ихъ пошлости, и оставилъ при себ составленныя бумаги. А какъ же было не подчиниться словамъ Бубеницына! Хорошо, если Митька-Косой побжалъ бы въ станъ, или къ исправнику, а то, какъ къ предсдателю? и наложатъ опеку за жестокое обращеніе съ крестьянами! ‘Боже мой! думаетъ и тревожится Нельцевъ: — я-то моимъ еще городскимъ пріятелямъ общалъ смягчать здшніе правы! Хорошъ бы я былъ теперь въ ихъ глазахъ, еслибъ они услыхали, что меня просятъ отдать подъ опеку за жестокое обращеніе!’

Бдный, право этотъ Нельцевъ, нигд ему не удастся! Онъ ли не хорошій устроитель, онъ ли нехлопочетъ о благополучіи своихъ крестьянъ, а они, какъ на зло, не обладаютъ пророческимъ прозрніемъ и не могутъ оцнить вполн его заслугъ! А къ этому еще — пожалуй, узнаютъ пріятели:

Что будетъ говорить

Княгиня Марья Алексевна?

О Боже праведный! лучше и не думать объ этомъ…..

Но успокойтесь, читатель, г. Бицынъ не заставляетъ своего ‘хорошаго устроивателя’ пострадать отъ ‘козней’ или, правильне, отъ правосудія предводителя и другихъ гг. имющихъ ‘власть’, частію, вроятно, потому, что добродтель всегда торжествуетъ, а частію потому , что Митька-Косой — ‘обиженный-малоумный’ — можетъ только быть орудіемъ для исполненія преступныхъ замысловъ другихъ, а самъ, подобно Нельцеву, не можетъ ничего начатъ. Оттого то на другой день посл бгства, рано утромъ лакей доложилъ Нельцеву, что Митька-Косой дожидается его: ‘только что свтать начало, пріхалъ въ деревню и прямо сюда.’ Нельцевъ вышелъ къ вернувшемуся преступнику.

‘— Что теб надо? спросилъ Нельцевъ.

‘— Ужь простите! проговорилъ полуидіотъ, но такимъ тономъ, что это скоре походило на глупое требованіе, чмъ на умную просьбу.

‘Нельцевъ растерялся, Митька Косой заплакалъ. Онъ такъ ребячески всхлипывалъ, что Нельцеву стало жаль бдняка.

‘— О чемъ же ты плачешь, Митька Косой? спросилъ Нельцевъ, взявъ его за рукавъ лвой руки, которая у него висла, тогда какъ правою онъ утиралъ слезы.

‘Бднякъ только всхлипывалъ. Нельцевъ повторялъ свое слово еще успокоительне. Бднякъ все всхлипывалъ.

‘— Я на васъ жаловаться ходилъ, наконецъ началъ онъ.— Такой-то срамоты на свою душу и ни за что не принялъ бы. Измучился… Въ дорогу-то и хлбушка съ собою не взялъ… оголодалъ совсмъ… пуще нищаго… на душ срамота… Ее-то за что на себя принялъ?…

‘И ужь какъ въ люльк ребенокъ онъ плакалъ и даже не утиралъ слезъ рукавомъ.

‘— Но послушай, полно, Митька Косой! заговорилъ было Нельцевъ, но сдлалъ два шага вправо и сорвалъ завядшіе побитые морозомъ листочки душистаго горошка въ террассномъ ящик.— Ну, полно же! опять онъ къ нему обратился, ставъ на прежнее мсто.

‘Митька Косой упалъ въ ноги.

‘— Не взялъ бы грха, говорилъ онъ уже рыдая:— я-то убогій, меня-то всякій ткнетъ… Ой, ой, ой! За что жь теперь омка душу мою погубилъ совсмъ?….’ (NoNo 23—24 стр. 693) и т. д.

Какой въ самомъ дл ребенокъ этотъ Нельцевъ! у него, положимъ, сердце мягкое, онъ готовъ жалть человка, всхлипывающаго по-дтски, а заговоритъ, начнетъ успокоивать и тутъ же отойдетъ, чтобы сорвать завядшій листокъ!! И уже посл длинныхъ сценъ и приступовъ ршаетъ, что Митька совсмъ невиноватъ, т. е. иначе говоря: Нельцевъ давно созналъ, что обязательный трудъ не годится, но это онъ созналъ въ общемъ, а въ приложеніи къ частному случаю — онъ готовъ сказать: ‘и неужели имъ это простятъ?’ Онъ прощаетъ Митьку-Косаго, вдь онъ идіотъ, можно ли на него сердиться? Другое дло ома-подговорщикъ, ‘ядъ здшнихъ мстъ’, съ нимъ нужно обращаться иначе…. ома передъ Нельцевымъ и ‘хорошо устроивающій хозяйство на широкихъ, нравственно-политическихъ основаніяхъ’, забывъ найденное слово — разгадку всхъ превратностей,— кричитъ на ому-подговорщика за то, что тотъ явился просить помилованія въ своей вин — слдствія его невыгоднаго положенія.

‘— Что ты ко мн пришелъ? пуще возмущаясь духомъ, говорилъ Нельцевъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘— Что ты пришелъ? уже почти вскрикивалъ онъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘— Что я вамъ сдлалъ?… Что я вамъ сдлалъ? уже не былъ въ силахъ удерживаться Нельцевъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘— Окаменлъ! крикнулъ Нельцевъ, и отвернулся… Ожесточенъ! крикнулъ Нельцевъ, вдь ужь это…‘ (стр. 695) и не докричалъ, что онъ подразумвалъ подъ словомъ ‘это’.

Здсь у Нельцева является уже лично-обиженное званіе, онъ забылъ разгадку, ‘широкія’ основанія и началъ принимать поступки омы Егорова, какъ направленныя исключительно противъ него. Онъ спрашиваетъ, ‘что я вамъ сдлалъ?’, а самъ говорилъ, что все его хозяйство въ корн гибельно дйствуетъ на его отношенія къ омкамъ, Митькамъ, Егорамъ, Иванамъ и т. д., что крестьянинъ умно длаетъ, когда волочитъ барщину и т. д. и т. д. Мало того, онъ еще боле смотритъ строго на свои отношенія: ‘вдь этакъ (говоритъ онъ Ронлищеву) и въ самомъ дл, какой нибудь Митька-Косой, или омка съ ножомъ къ горлу пристанутъ! Помилуйте, какъ же все ‘простить?’ (стр. 650). Но г. Вицынъ заставилъ-таки Нельцева простить и омку, а омка такъ, кажется, убдительно просилъ его наказать! ‘Велите меня наказывать! говорить омка: велите ому Егорова наказывать! кричитъ омка и стонетъ: ой, ой, ой, ой! и плачетъ, усы, борода смачиваются слезами, мшаются съ пескомъ. И Нельцевъ простилъ его, нашелъ довольно наказаннымъ! замчательный хозяинъ!

Въ тотъ же вечеръ Нельцевъ приказалъ собрать мужиковъ, ‘чтобы вс были!’ наказалъ онъ ом. И пошелъ Нельцевъ гулять по саду и думаетъ себ: ‘право, такъ завязалось у насъ все это гадкое дло и такъ неожиданно хорошо кончилось, что кстати я не найду удобне мига, какъ именно нынче же объявить имъ всмъ, что мы другъ съ другомъ навсегда разстались (немся?), будемъ впередъ сосди и только!* (стр. 653.) ‘Гадкое дло завязалось‘ (само собою!), а кто былъ причиною, кто виновникомъ? гадкій ома? неправда-ли, г. Бицынъ? Чего добраго (хорошо, что кончилось) еще могло выйдти что нибудь похуже: не даромъ же прежде въ разговорахъ съ бариномъ этотъ ‘мошенникъ’ ома былъ такъ нахаленъ… самъ Нельцевъ замтилъ что онъ, ‘ожесточенъ, а вдь это’… недалеко до осуществленія его опасеній, высказанныхъ Ронлищеву? скоре же покончить съ барщиной, иначе говоря, скоре принять ршительныя мры… являющіяся на сцену не какъ свидтельство убжденій Нельцева въ необходимости свободнаго труда, а какъ причуда барина, натолкнутаго ‘гадкимъ дломъ’ на мысль, что кстати покончить нынче съ стариной, являющіяся простымъ нежеланіемъ еще разъ быть дйствующимъ лицомъ въ подобномъ происшествіи, въ которомъ — при незнаніи Нельцевымъ хозяйства и неумніи отстранить подобный случай — могутъ отдать имніе въ опеку, и тогда —

Что будетъ говорить,

Княгиня Марья Алексвна?

Гд же ‘широкія’ основанія реформы Нельцева? гд увидлъ ихъ г. Бицынъ? Не въ томъ ли, что Нельцевъ выгодно продалъ лсъ Иль Трофимову? такъ это произошло единственно отъ добросовстности покупателя,— не въ томъ-ли, что онъ ходилъ по ‘заднимъ дворамъ’ и присматривался, что тамъ обртается? или въ его намреніи завести фабрики въ крестьянскихъ избахъ, безъ лишняго комфорта? или въ его намреніи изучить народное хозяйство? Но вдь все это одни предположенія, а какъ только начался свободный трудъ, Нельцевъ узжаетъ въ Москву, хотя ‘какъ на чужбину’, а все-таки узжаетъ. И какъ онъ хорошо думаетъ о своемъ подвиг: ‘не даромъ прошло для меня какихъ нибудь пять-шесть мсяцевъ! Я доволенъ! Хоть и очень не шумна была моя жизнь, самъ Свибловъ (московскій пріятель) не могъ бы помундирничать ею, но никогда еще и самъ мой другъ Свибловъ — какъ ни мундирничай онъ своими міровыми интересами — не сдлалъ бы столько, сколько я въ эти пять-шесть мсяцовъ!!’ (стр. 703) Вообще герой очень хорошъ.

Но въ самомъ дл, отчего же Нельцевъ не могъ мирно и благополучно устроиться? вдь онъ все-таки далеко впереди всевозможвыхъ Бубеницыныхъ и Горихвостовыхъ и т. п. господъ? Бда въ томъ, что Нельцевъ самъ все захотлъ устроивать. Хозяйничать надъ землей — онъ не ум&#1123,лъ, а устроить бытъ крестьянъ, причисленныхъ къ Зеленымъ Горкамъ, онъ не могъ. Въ свое имніе онъ явился вполн бариномъ. Нельцевъ хочетъ освободиться отъ барщины и хочетъ освободить другимъ…. что же онъ длаетъ? идея созрла въ его голов и онъ носитъ ее при себ, вполн увренный въ необходимости знать объ ней только одной изъ двухъ сторонъ, причастныхъ длу. Онъ ни нельзя лучше характеризуетъ нашу формалистику, которая везд пустила свои корни, и даже воспитанный въ Московскомъ университет. Нельцевъ въ душ бюрократъ, эгоистъ, гордый предъ находящимися въ худшемъ положеніи, убжденный въ необходимости тайны, постепенности и т. п. Онъ ставитъ себя на пьедесталъ, длаетъ себя фокусомъ всякаго благоустройства, не ршается подлиться своими намреніями съ обязанными покоряться его вол…. Онъ иметъ дло съ взрослыми, разумными, хотя не учеными людьми. Между ними должны быть отношенія близкія, не натянутыя. Взрослый человкъ не можешь сблизиться съ другимъ по постороннему предписанію. Даже въ школахъ, гд такъ часто хвалятся умньемъ переработывать человческую натуру, воспитатель не иметъ никакихъ средствъ сблизить двухъ антипатичныхъ личностей боле, чмъ на кажущуюся дружбу, основанную на пустой, ничего незначащей, натянутой вжливости, или боязни выказать свою антипатію. А въ школ нтъ еще тхъ многочисленныхъ условій и предлоговъ къ неудовольствію, которые возникаютъ здсь изъ за матерьяльныхъ отношеній. Человкъ сближается только съ тмъ, въ кмъ онъ можетъ ужиться, но между нимъ и другимъ всегда являются извстныя условія, безъ которыхъ не можетъ ничего крпко установиться. Положительный человкъ, ясно сознающій свое положеніе и средства удовлетворенія своимъ потребностямъ, имя самъ силы выработать кусокъ хлба и обладая матерьяломъ, или занятіемъ, способнымъ ему доставить пропитаніе, не захочетъ быть подъ страхомъ случайности, и пользуясь сегодня достаточнымъ содержаніемъ, завтра по независящимъ отъ себя причинамъ тратить время и силы на чужую работу, ввергнуть себя въ неизвстное положеніе. Нельцевъ понималъ это отвлеченно, зналъ кром того стремленіе человка освободиться отъ посторонней опеки, а хотлъ освободить самъ другихъ безъ участія ихъ въ этомъ освобожденіи, т. е. иными словами, хотлъ оказать имъ барскую милость, а не воздать должное. Понятно, что крестьяне не могли съ нимъ сблизиться: онъ былъ въ ихъ глазахъ смшонъ и непонятенъ, потому что кто же можетъ считать человка хорошимъ и дльнымъ, когда онъ ничего не сдлалъ дльнаго и хорошаго? а Нельцевъ именно не обрисовался въ ихъ глазахъ съ этой стороны.

Крестьянина, какъ хотите, связываетъ съ бариномъ-помщикомъ, сознаніе собственнаго ничтожества предъ личностью своего помщика…

Климъ — прежній староста — семидесятилтній старикъ иногда удивлялся мнніямъ и распоряженіямъ своего молодаго барина, но не такъ должны были смотрть на него крестьяне, боле живые, боле прочувствовавшіе новое время, особенно когда познакомились поближе съ его непонятнымъ обращеніемъ. Въ самомъ дл какъ должна была подйствовать подобная сцена на мужика: ‘Гнвно вызвавъ ому Егорова, онъ веллъ ему идти за собой, а остальнымъ крикнулъ: ‘вонъ изъ воротъ!’ Почесывая затылки, пошли старики, a молодежь промежь себя гуторила’… Посл подобнаго пролога, кажется, нечего было ожидать хорошаго отъ Нельцева. Крестьяне видли начало сцены и поневол ждали грозной развязки, только ома Егоровъ не унывалъ, онъ стоялъ въ кабинет Нельцева, какъ ни въ чемъ не бывало, точно сюда его призвали, какъ хорошаго знакомаго, съ которымъ хотятъ посовтоваться о добромъ дл.

‘— Послушай, ома Егоровъ, сказалъ наконецъ мой юный герой:— зачмъ ты объ камень косу сломалъ?

‘— Ее разв, баринъ, можно о камень сломать? имлъ наглость отвтить омка: — опять же, Иванъ Александрычъ, я разв какой лиходй себ, чтобы свою косу сталъ о камень ломать? Извстное дло, косимши, сломалась.

‘…Подумалъ Нельцевъ и сталъ ходитъ по комнат…

‘— Знаешь ли ты, ома Егоровъ, что теб за твой отвтъ стоитъ въ рожу дать?

‘— Это какъ ваша воля будетъ,— извстно, мы народъ — подневольный.

‘…Подумалъ Нельцевъ и опятъ сталъ по комнат ходитъ…

‘— За что жь выходить такъ, Иванъ Александровичъ? началъ омка, видимо ободренный нершительностію своего молодаго барина…

‘— Эхъ, ты-ы! каторжникъ, право! не вытерплъ Климъ…

‘Нельцевъ почувствовалъ себя очень неловко и не зналъ, что длать.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Что жъ это, въ самомъ дл? Искалъ Нельцевъ убжать куда нибудь, останавливался передъ омкой, хотлъ что-то говорить и опять точно ршался на что-то, и не могъ чего-то.

‘— Послушай, ома Егоровъ, наконецъ онъ сказалъ ему (и тонъ хорошо показывалъ, что ужь это онъ другое говорилъ, а не то, что хотлъ сказать прежде): понимаешь ли, что за одно то, что ты сейчасъ говорилъ, тебя наказать стоитъ?… Зачмъ вы себя скотами ведете? Драть-то васъ и все заставлять изъ подъ палки — и я умлъ бы. Ты вотъ — вотъ теперь уйдешь — меня жь дуракомъ назовешь, что теб рукъ не скрутили, да въ станъ не отправили: ну, хочешь, я буду умникомъ? Въ станъ, такъ въ станъ, — длать нечего!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘— Не хорошо, братъ! сказалъ Нельцевъ и опятъ заходилъ по комнат.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘— Бываетъ, точно, мы косимъ и рожь, да та значитъ, запольная, гд рдка. Такъ та-то теперь зелена стоитъ, заключилъ ома.

‘Вотъ то-то! подумалъ поздно спохватившійся Нельцевъ, — наконецъ-ото понялъ по крайней мр! хоть это-то хорошо!

‘— Ступай, сказалъ онъ омк’ (стр. 604—606).

Неужели можно крестьянамъ понять Нельцева, не зная его думъ и движенія мысли? А онъ всегда обращается съ ними одинаково, начнетъ ‘съ гнвомъ’, а кончитъ ничмъ, положительно нич&#1123,мъ. Онъ самъ знаетъ, что его назовутъ дуракомъ, и какъ не назвать? Спросить бы омку, зачмъ его баринъ звалъ, и онъ не отвтитъ положительно.

Подобные разговоры нелпы, какъ доказательства шаткости нельцевскаго взляда на обязательный трудъ, они нисколько не согласуются съ его рчами о зловредности корня барщиннаго хозяйства, они наконецъ вредны, какъ указатели безалаберности барина въ отношеніяхъ къ крестьянамъ. Оттого и произошли для Нельцева вс непріятности, что онъ рутинно принялся за дло, не умя сдлаться понятнымъ для крестьянъ. А какія посл этого могли быть разумныя отношенія между нимъ и принадлежащими ему людьми? какой могъ совершиться между ними разумный договоръ? Нтъ! повторяемъ, уничтоженіе барщины Нельцевымъ есть съ его стороны обязательная милость, капризъ вольнаго самолюбія, а не сознаніе однородности плети и крови, однородности чувства и мысли, однородности нравъ… Только балованный, гордый Нельцевъ можетъ принимать ому и Митьку, заставлять ихъ стоять и, разговаривая Богъ знаетъ о чемъ, вызывать съ ихъ стороны нахальное притворство и грубый обманъ. Самая реформа подйствовала на него не такъ, какъ онъ ждалъ: освободившись отъ барщины, онъ хотлъ учиться хозяйству — и ухалъ для этого…. въ Москву.

Дйствительно, Нельцевъ хорошо, великолпно, превосходно поступилъ, уничтоживъ барщину, но разв путь-то его къ этому благотворному измненію вренъ? разв эти двиганья шашками, это гордое я достойно подражанія? Нтъ, г. Бицынъ, вашъ герой не съумлъ хорошо сладить дло для обихъ сторонъ! Онъ, можетъ быть, теперь въ Москв очень доволенъ своими поступками, можетъ быть онъ тамъ повторяетъ свои мысли при вызд изъ деревни: ‘хоть и очень не шумна была моя жизнь, но никогда еще и самъ Свибловъ, мой другъ, не сдлалъ бы столько, сколько я въ эти пять-шесть мсяцевъ! О, я очень доволенъ!’ — а мы только видимъ въ немъ, къ прискорбію, молодаго еще Горихвостова.

Г. Бицынъ съ удовольствіемъ замчаетъ перемны въ своемъ геро съ первыхъ съ нимъ встрчъ и до окончанія его дла. Нельцевъ былъ прежде франтъ, денди. И вы думаете, чему даже радуется г. Бицынъ? Послушайте, чмъ онъ кончаетъ свою повсть: на Нельцев, при вызд изъ Зеленыхъ Горокъ въ Москву, была дубленка. ‘Правда, — говоритъ авторъ, — дубленка была — романовка, притомъ же фасонъ ея напоминалъ скоре какое-то шикарное пальто, чмъ тулупъ помщичій — въ этомъ нтъ спору — все же однако это была простая дубленка, и авторъ долженъ отдать справедливость своему герою въ томъ, что уже и это было съ ею стороны значительнымъ шагомъ впередъ‘ (стр. 704)1! Немудрено, что г. Бицынъ за дубленкой не разсмотрлъ узжавшаго Нельцева и ошибочно призналъ его ‘хорошо сладившимъ для обихъ сторонъ свое дло съ крестьянами…. Нтъ, повторимъ еще разъ,— не такихъ намъ надо Нельцевыхъ!

Что пытался обрисовать намъ г. Бицынъ своимъ героемъ Нельцевымъ, то же самое взялъ для себя задачей авторъ брошюры ‘Шагъ впередъ’. Авторъ, какъ слдуетъ наставнику, прежде всего начинаетъ говорить, что извстная пословица: ‘правда глаза колетъ’ — очень хорошая пословица, если она сохранилась до ‘вашего времени — прогрессивнаго, критическаго’, и это затмъ, чтобы имть право сказать, что полно, пора перестать не уважать старыхъ помщиковъ, не жалующихъ слдствія гибельнаго прогресса, не устроивающихъ свое житье-бытье по новому, не вводящихъ вмсто барщины у себя трудъ вольнонаемный. ‘Эхъ, господа! говоритъ онъ:— плохіе вы судьи, какъ я посмотрю на васъ, если бросаете камень въ своего собрата!… Разв вы лучше устроили себя, и подъ часъ не такъ же жалуетесь на несправедливость будто-бы къ вамъ другихъ?‘ (стр. 2—3). Шутникъ, подумаешь, этотъ авторъ: вонъ куда махнулъ! И какъ вдь махнулъ — любо-дорого! И ругаетъ-то онъ ‘неотвязчивую правду’, и совтуетъ ‘прихлопнуть ее’, и ‘жужжитъ-то’ у него правда, ‘будто злая муха въ осеннюю пору’, будто ненавидитъ онъ эту гласность щекотящую, а самъ подкрался къ намъ, да и бацъ: сказалъ такую правду, хоть прочь бги отъ нее! А самъ-то онъ куда! не чета читателю. ‘Вмсто всякихъ упрековъ и осужденій, которыми такъ щедро (не читывали!) осыпаютъ со всхъ сторонъ помщика за его прошедшее, попробуемъ мы посовтовать ему, какъ умемъ, на что именно въ своемъ хозяйств онъ долженъ будетъ обратить особенное вниманіе при новомъ порядк вещей. По нашему крайнему разумнію это (т. е. совты? проба??) будетъ самый врный путь къ обогащенію помщиков-‘землевладльцевъ’ (стр. 5). Хотя тутъ авторъ, кажется, не шутитъ, а трудно понять, что онъ хотлъ сказать…. А этому собственно и посвящена глава 1-я (стр. 1—5).

Намъ, вообще, не совсмъ понятно, къ чему написано это сочиненіе: книга иметъ цлью изложить врнйшій путь для обогащенія помщиковъ землевладльцевъ,— это, безъ сомннія, очень похвально и хорошо, но для того, чтобы убдить закоренлаго барина въ необходимости отмны крпостнаго порядка и введенія совтуемаго здсь — мало представить ему невыгоды крестьянъ, отчасти и его, ему надобно представить чрезъ становаго указъ съ изложеніемъ ст. Св. Зак., излагающихъ наказаніе за непринятіе совтуемыхъ правилъ, — особенно не подйствуютъ на него безсодержательныя, голыя мннія автора, признакъ не совсмъ яснаго пониманія дла, авторъ точно забываетъ свою цль совтовать, какъ устроиться,— это конечно прочтетъ всякій помщикъ, — а длаетъ двусмысленныя описанія часто непонятныхъ невыгодъ прежней системы для помщика, точно говоря человку, вполн убжденному, что говорить о крпостномъ прав — просто страмить нашъ вкъ, наше время, — а не помщику, привыкшему къ барщин и видящему въ ней единственный источникъ своего богатства. Что значитъ, на примрь, это мсто: ‘При такой (полной во всхъ отношеніяхъ) зависимости личности крестьянина отъ помщика, ‘безъ сомннія, и трудъ его на столько же принадлежалъ ему, на сколько онъ былъ въ прав располагать собой, стало быть трудъ крестьянина принадлежаль исключительно помщику. Чмъ же помщик вознаграждалъ ого за этотъ трудъ? Во первыхъ, землей, которая (обработанная крестьяниномъ) давала крестьянину возможность содержать себя съ семействомъ, уплачивать государственныя подати и отправлять земскія повинности. Во вторыхъ, разнаго рода пособіями для поддержанія крестьянскаго хозяйства. Пособія эти длались съ возвратомъ (не понимаемъ… не ссуду ли авторъ иметъ въ виду?) и безъ возврата. Такимъ образомъ мы видимъ, что помщикъ пользовался….’ Но, читатель, извини насъ, мы дальше не можемъ выписывать: просто удивилъ васъ авторъ своимъ остроуміемъ! Ты, вроятно, понялъ, куда мтилъ авторъ, ты видлъ, какъ онъ преважно разсуждалъ, какъ весь трудъ крестьянина принадлежитъ помщику за право имть землю, т. е. быть въ состояніи содержать семейство, платить подати, получать въ ссуду деньги за трудъ для помщика и трудъ для себя, ты прочелъ это, благосклонный читатель, и что же ты теперь думаешь объ автор? Я, сознаюсь, подумалъ, что онъ самъ помщикъ, а теперь вижу, что это…. но, впрочемъ, не хочу я навязывать теб своего мннія, читай самъ. Начинаю выписку съ точки: ‘Такимъ образомъ мы вводимъ, что помщикъ пользовался трудами своихъ крестьянъ вовсе не даромъ: онъ вознаграждалъ ихъ по мр своихъ средствъ матеріальныхъ и той прибыли, которую онъ получалъ отъ своей вотчины’ (стр. 6—7). Шутникъ этотъ авторъ! Ловко, ловко написалъ мстечко: сейчасъ узнаешь, что прогрессистъ,— защищаетъ праваго, кто не даромъ пользуется дарованнымъ!

Да кром этого, авторъ приготовилъ еще хорошенькое мстечко. ‘Помщикъ, говоритъ онъ: подарившій въ прошломъ году Макару и Савелью по изб, разсчитываетъ, что если сегодня, завтра, черезъ годъ встртится надобность въ избахъ {Изба крестьянская, примрно, стоитъ 25 лтъ!…} Петру, Сидору, Ивану, Сергю и прочимъ крестьянамъ его вотчины, то онъ точно также подаритъ и имъ. На этомъ основаніи не въ прав ли онъ требовать, чтобы вс его крестьяне дружно исполняли свое дло и работали, какъ одинъ человкъ. Онъ долженъ длать для массы и для него должна также длать масса. Но не такъ понимаютъ это крестьяне, которые думаютъ каждый за себя, и у которыхъ на каждомъ, кром барщины, лежатъ еще другія не мене тяжелыя обязанности’ (стр. 9—10). Не понимаютъ эти крестьяне, что имъ надо длать, а то бы хорошо: и помщикъ былъ бы спокоенъ, они бы получали, въ случа нужды, новыя избы, работали бы, авторъ не писалъ бы своей книжонки и никто бы даромъ не потерялъ 60 копекъ! Хорошо бы!!

Потомъ авторъ разбираетъ выгоды вольнонаемнаго труда и, тамъ какъ при перемн обязательнаго труда на вольнонаемный, понадобятся деньги, которыя не у всякаго помщика обртаются въ наличности, то онъ придумалъ единственныя средства отстранитъ эту непріятность. По его мннію нужно:

‘1) Продолжать хлбопашество на прежнемъ основаніи, предоставивъ въ пользованіе работниковъ за ихъ труды землю. Вслдствіе чего необходимо придется уменьшить господскую запашку, а вниманіе и труды самаго земледльца — усугубить.’

Какъ видите, авторъ шутилъ все прежде, а теперь принялся толковать дло. Мы уврены, впрочемъ, что авторъ напрасно взялъ на себя роль учить помщиковъ ‘единственнымъ’ средствамъ. На Руси давно знаютъ подобный методъ обработки земли на ‘прежнемъ основаніи’.

2) Отложить большую часть нашихъ обыкновенныхъ, мнимо необходимыхъ потребностей. Да, во многомъ придется отказать себ тому, кто захочетъ поддержать свое хозяйство и оставить безполезныя работы, думать, какъ и гд выгодне употребить рабочую силу.’

Это мнніе — личное автора — ни на чемъ видимо не основано. Оно бьетъ противъ свободнаго, вольнонаемнаго труда, а онъ самъ считаетъ его гораздо выгодне крпостнаго. обязательнаго! Ршительно непонятна причина, по которой авторъ выставляетъ введеніе новыхъ порядковъ какою-то очистительною жертвою!

‘3) Обратить особенное вниманіе на мстное положеніе и способы имнія, въ которомъ легко можетъ случиться, что посвы одного рода смянъ могутъ быть замнены другими съ большею выгодою для земледльца — и наконецъ

‘4) Землевладлецъ долженъ привлекать для своихъ работъ крестьянъ справедливою оцнкою ихъ труда и ласковымъ съ ними обращеніемъ.’

Съ уменьшеніемъ запашки, по мннію автора, одна часть ея должна быть обращена въ луга, на которыхъ необходимо сять кормовыя травы, а другая — можетъ быть отдаваема въ наймы съ тмъ, чтобы доходъ съ нее употреблять на покупку скота. Такимъ образомъ съ усиленіемъ удобренія, уменьшенное количество запашки возместится лучшимъ урожаемъ. Потомъ, по мр средствъ, разсчетливаго хозяина, запашка его снова можетъ увеличиваться. Вотъ тотъ путь по мннію автора, которымъ мало-по-малу небогатый помщикъ будетъ имть возможность заводить свой рабочій скотъ и принимать работниковъ вольнонаемныхъ. Какъ видно, авторъ не обладаетъ изобртательностью въ совтахъ, но за то онъ какъ будто знакомъ съ скотоводствомъ и объ содержаніи рогатаго и вообще рабочаго скота говорить въ своей книжонк попространне. По его мниію, при новой систем труда необходимо увеличить число головъ рабочаго скота, а главное улучшить имющіяся породы.

‘Мы понимаемъ это дло такъ,— говоритъ онъ,— вмсто трехъ плохихъ коровъ лучше имть одну, да хорошую, на томъ основаніи, что она больше даетъ молока и удобренія.

‘Не такъ понимаютъ это другіе: потому что у нихъ хорошая черезъ годъ длается хуже плохой. Во первыхъ отъ дурнаго присмотра, во вторыхъ отъ дурнаго помщенія и наконецъ, въ третьихъ, отъ дурнаго корма, который большею частію доходитъ даже не въ томъ количеств, въ которомъ бы слдовало. Молодыя телки часто ходятъ въ одномъ стад съ прочимъ крупнымъ скотомъ, въ слдствіе чего начинаютъ телиться часто двухгодовалыя, отчего приплодъ отъ нихъ выходить мелкій и безсильный. Тоже самое бываетъ и съ лошадьми.

‘Обязанность скотника и скотницы, какъ и всякая другая обязанность, требуетъ своего рода знанія и любви кь длу, поэтому хозяинъ, назначая людей въ эту должность, непремнно долженъ быть осмотрительнымъ. Забудьте дать пить или сть человку, онъ у васъ попроситъ, а забудьте положить сна въ ясли скотин, она такъ и останется голодною, не защищайте ее отъ хищныхъ зврей, — ея не будетъ на свт, ее загляните на скотный дворъ раза два ночью, наврно на утро увидите какой нибудь безпорядокъ. Все это лежитъ за отвтственности скотника и скотницы, имъ обо всемъ надо подумать и за всмъ присмотрть. Какъ же въ эти должности ставить людей едва, кого кн попало? А вдь нердко у насъ только лнтяевъ длаютъ скотниками, и за дурное поведеніе ссылаютъ въ скотницы.

‘Кром присмотра животному необходимо теплое, свтлое и по возможности опрятное помщеніе. Очень часто съ октября и до мая скотъ помщается на темномъ скотномъ двор, въ щели и окошечки котораго, дуетъ сквозной втеръ и наметаетъ туда снгъ. Бдныя животныя дрогнутъ, собираются въ одинъ какой нибудь уголъ и плотно жмутся одно къ другому’ и т. д., и т. д.— словомъ сказать, о скот авторъ разсуждаетъ превосходно.

Отъ книги ‘Шагъ впередъ’ пахнетъ дряхлостью. Видно, что автору не переучиться съизнова, не пріобрсти свтлыхъ взглядовъ. Несмотря на свои старанія прикрыться, у него проскользаютъ такія мста, что сейчасъ узнаешь орла по когтямъ. Онъ отлично разсуждаетъ о необходимости подготовки самихъ помщиковъ къ управленію народнымъ хозяйствомъ, чтобы не вврятъ свой имнія желающимъ получитъ мсто управляющаго или домашняго учителя. Но вмст съ тмъ онъ точно самъ зараженъ родовыми преимуществами, точно боится, чтобы помщикъ не устроился, взявъ управляющаго не изъ помщиковъ, онъ не совтуетъ доврять другимъ сословіямъ и преспокойно, точно длаетъ доброе дло, проповдуя разъединеніе,— высказывается весьма положительно, что ‘о доморощенныхъ управляющихъ (крпостныхъ) нечего к говорить!’ А почему? Отнюдь не оттого, что они не изучали агрономіи, а потому, что крпостной управляющій (при вольнонаемномъ труд будетъ ‘бывшій’) легче человка образованнаго согласится войти въ сношенія съ крестьянами (работниками!) для того, чтобы вмст съ ними удобне обманывать землевладльца‘ (стр. 61—62)! Все это было бы отлично, только не нельцевскихъ ‘хорошихъ слаживаній’ и не подобныхъ ‘шаговъ впередъ’ въ прав ждать освободившееся братство.

И. ПІОТРОВСКІЙ.

‘Современникъ’, No 4, 1861

ПОГОНЯ ЗА ЛУЧШИМЪ.

Читайте также: