Поездка в стовратные Фивы, Картавцев Евгений Эпафродитович, Год: 1891 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 65 минут(ы)

Поздка въ стовратныя ивы

(1889 г.)

18-го марта, чуть свтъ, пріхали мы въ Сіутъ, главный городъ Верхняго Египта, гд оканчивается линія желзной дороги. Большинство пассажировъ вышло на станціи, насъ же, не перемняя вагона, провезли до Нила, какъ разъ къ пристани.

Немедленно перебрались мы на пароходъ, взяли билеты и устроились въ доставшихся намъ каютахъ.

Оставалось еще часа три до отхода парохода, и мы, воспользовались этимъ, чтобы осмотрть Сіутъ и получить, такимъ образомъ, понятіе объ египетскомъ провинціальномъ город.

Поздку совершали, конечно, на ослахъ. Между Ниломъ и городомъ въ собственномъ смысл — раскинуты дачи, жилье боле состоятельныхъ обывателей, преимущественно европейцевъ, вс он размщены просторно и окружены садами, послдніе обведены глубокими канавами, за которыми насыпи, усаженныя кактусами. Вотъ гд посмотрть кактусы: стволы невысокіе, выгнутые, припавшіе къ земл, но нердко въ ногу толщиною, втви или, врне сказать, какіе-то широкіе, лопатообразные отростки или ползутъ во вс стороны, или поднимаются другъ надъ другомъ и сажени на полторы надъ корневищемъ. Изогнутые стволы и втви — отростки одного кактуса спутываются и перескаются со стволами и втвями, отростками другихъ, вдобавокъ, они усажены сплошь здоровыми твердыми и длинными иглами, все это вмст составляетъ такую ограду, сквозь которую не пробраться мы животному, ни человку. Надежна да и красива эта ограда. Особенно она красива теперь, когда кактусы въ цвту, на каждомъ отростк сраго, зеленаго или сро-зеленаго цвта десятокъ или дюжина яркихъ цвтковъ красно-кирпичныхъ, розовыхъ или малиновыхъ.

Мы прохали городскія ворота. У самыхъ воротъ нчто въ род нашей гауптвахты и десятка полтора, два солдатъ. Въ город попадаются улицы и узкія, какъ вообще на Восток, и широкія, на европейскій ладъ. Дома сложены преимущественно изъ нильскаго кирпича, только мечети каменныя. Характеръ построекъ въ узкихъ улицахъ тотъ же, что и въ азіатской части Каира, широкихъ, хорошихъ домовъ мало. Прохались по городу въ разныхъ направленіяхъ и часа черезъ два вернулись на пароходъ. Въ первомъ класс, кром насъ, оказалось еще три пассажира, вс трое англичане: одинъ военный докторъ, а двое — офицеры, вс трое дутъ въ Вади-Яльфу. Мсто это у вторыхъ нильскихъ пороговъ, въ 1.500 верстахъ отъ Александріи. Тамъ стоитъ англійскій гарнизонъ, наблюдающій за тмъ, что длается въ Судан, составъ его постоянно мняется, такъ-что одни и т же люди рдко остаются тамъ боле полутора года. Есть, однако, офицеры, принимающіе на себя обязанность пробить тамъ три года къ ряду, такими особенно дорожитъ британское правительство, они получаютъ ежегодно 2-хъ-мсячный отпускъ, не считая въ томъ числ время прозда отъ Вади-Яльфа до Александріи и обратно, и эти три года по чинопроизводству и по пенсіи считаютъ имъ за шесть лтъ службы.

Ушли мы изъ Сіута часовъ въ девять утра. Почтовый пароходишко, на которомъ мы демъ, довольно невзраченъ и очень невеликъ, Огромное движущее его колесо прикрплено сзади на кормой, какъ въ паровыхъ баржахъ, которыми у насъ по Каспійскому морю возятъ ныньче керосинъ наливомъ. Трясеть оно пароходъ ужасно. Оказалось потомъ, что вс ныншніе почтовые пароходы египетскаго правительства на Нил построены по одному типу и одинаково неудобно, строили ихъ англичане для экспедиціи своей въ Судатъ, къ каждому пароходу справа и слва прикрплялась широкая баржа съ войсками и съ припасами, и поэтому-то они и построены такъ, что движущее колесо одно и находится сзади. Когда экспедиція кончилась, большинство пароходовъ и баржъ оказались англичанамъ ненужными, они и уступили ихъ египетскому правительству, которое и возитъ теперь на нихъ и пассажировъ, и почту. Капитана на пароход нтъ. Кто его замняетъ — сказать трудно, боцманъ, или кассиръ, или почтовый чиновникъ — не знаю, распоряжался то тотъ, то другой, то третій, но добиться отъ нихъ, кто хозяинъ на пароход, намъ такъ и не удалось.

Важнйшей для насъ лично особой былъ прислуживавшій намъ мальчикъ лтъ 14-ти. Сначала мы было ворчали на него, но потомъ только дивились. И въ первомъ, и во второмъ класс, онъ убиралъ каюты, чистилъ обувь и платье, подавалъ чай, завтракъ, ленчъ, обдъ и вечерній чай, онъ же исполнялъ вс порученія и требованія, и до свту, и въ середин дня, и поздно вечеромъ, онъ спалъ не раздваясь, сидя на деревянномъ стул, откликался на всякій зовъ во всякую пору, дня и ночи, и отвчалъ на всхъ языкахъ, на которыхъ обращались къ нему,— во всякомъ случа, не мене, какъ на пяти — на арабскомъ, на турецкомъ, англійскомъ, французскомъ и итальянскомъ, да, кажется, понималъ по-гречески и по-нмецки.

Мы шли довольно узкимъ русломъ среди совершенно ровныхъ, широкихъ песковъ, составляющихъ въ обыденное время русло рки. Я говорю: ‘въ обыденное время’, потому что время нашей поздки было временемъ самаго низкаго стоянія водъ Нила.

Мы демъ Ниломъ и невольно удивляемся. Это не рка, это словно большая, широкая улица немалаго города. Движеніе судовъ постоянное — пароходы, груженыя барки, дахабіи, большія лодки и крошечные челноки.

Всего меньше, конечно, пароходовъ. Грузы идутъ почти исключительно сверху внизъ, и потому могутъ пользоваться обоими даровыми двигателями — теченіемъ и втромъ.

Дахабіи, чрезвычайно красивыя, легкія суда съ громадными бамбуковыми мачтами, поворотливыя, прекрасно идущія и по теченію, и противъ теченія, и по втру, и противъ втра, въ нихъ дв-три каюты, особенно любятъ ихъ путешественники, не боящіеся потерять много времени и достаточно богатые, чтобы оплатить поздку въ нихъ въ теченіе мсяца или двухъ. Путешествуютъ въ дахабіяхъ обыкновенно цлымъ обществомъ, пять-шесть человкъ, берутъ съ собой повара, кочуютъ на судн, а днемъ или дутъ по рк, или длаютъ экскурсіи въ глубь долины, преимущественно уже на ослахъ. Дахабію можно нанять и самому или условиться съ драгоманомъ, и тогда уже его дло озаботиться объ д, о ослахъ, лошадяхъ и проводникахъ. Есть египетскіе вельможи, а также богатые англичане и американцы, у которыхъ свои собственныя дахабіи, въ такомъ случа эти послднія смотрятъ какъ самыя роскошныя игрушки, корма, носъ, борта покрыты рзьбой и вызолочены, палуба или выложена дорогимъ деревомъ, или обита кожей, снасти и такелажъ изумительной чистоты отдлки, каюты же устроены какъ пароходные будуары.

Сколько интереснаго для новичка попадается сначала на Нил!

Вотъ подходимъ мы къ пристани. У самой барки, въ которой причаливаетъ пароходъ, стоятъ два пшихъ полицейскихъ и два всадника, съ карабинами и саблями. Костюмъ полицейскихъ прекурьезный: коротенькія свтло-голубыя курточки, обшитыя золотымъ позументомъ, и того же цвта брюки, нижняя часть ноги покрыта блыми штиблетами, сапоги огромные, толстые, въ рукахъ у каждаго длинная, порядочной толщины бамбуковая трость, которую они ежеминутно пускаютъ въ дло съ самымъ притомъ равнодушнымъ видомъ, на лвомъ боку тесакъ, на голов красная феска. Едва мы остановились, на пароходъ взошелъ широкій, могучій негръ. Ему на голову взвалили небольшой сундучокъ, одинъ полицейскій пошелъ около него справа, другой — слва, одинъ конный похалъ впереди, другой — сзади, и оба держатъ карабины въ рукахъ. Это, видите ли, пароходъ нашъ везетъ мсячное жалованье чиновникамъ, на каждой пристани отпускаемъ мы по сундучку, набитому французскими наполеонами или англійскими гинеями, и всюду, подъ добрымъ эскортомъ четырехъ вооруженныхъ людей, отправляются они въ ближайшій городъ. Прежде посылали только съ двумя полицейскими, но въ послднее время народъ такъ оголодалъ, что не разъ отбивали у полицейскихъ ящикъ, всегда заключающій отъ 50 до 60.000 франковъ, а то и боле, потому и усилили теперь охрану. Но вотъ что замчательно и что поразило нашъ глазъ. При конвойныхъ золота начальства нтъ, принимая сундукъ, конвойные расписки въ полученіи его не даютъ, а сдающій его чиновникъ ея и не требуетъ. Меня это заинтересовало. Я сталъ разспрашивать, и кассиръ пояснилъ мн такъ. ‘Всякій знаетъ, когда придетъ пароходъ и что онъ привезетъ деньги, за ними высланы негръ, полицейскіе и конвойные, и пассажиры на пароход, и народъ на пристани видли, что сундукъ я сдалъ, а посланные его приняли — чего же мн бояться? Черезъ 1 ¹/₂ часа онъ будетъ на мст назначенія, его вскроютъ и пересчитаютъ деньги, а не будетъ его на мст черезъ два часа, или не вс деньги окажутся въ цлости — поднимутъ такой шумъ, что скоро все выяснится.

Идемъ мы ркой, нердко въ нсколькихъ саженяхъ отъ отмелей, бывшихъ еще недлю тому назадъ подъ водой. Ближайшія къ рк пространства ихъ засажены огородиной, между каждымъ рядомъ посадокъ натыканы почти сплошныя стнки изъ засохшихъ переломанныхъ пальмовыхъ вай, или что-то въ род низенькихъ соломенныхъ щитовъ, но расположеніе загородочекъ этихъ различное, одинъ — подъ прямымъ угломъ къ рк, другія — подъ острымъ или тупымъ, третьи — параллельно. Земля, видите ли, дорога, особенно влажныя мста, поэтому, какъ только вода достигнетъ своего наименьшаго уровня, ближайшія къ ней мста засаживаются овощами, одни изъ нихъ любятъ отненіе, другія — солнопекъ, натыканныя стнки и имютъ цлью или отнить растеніе, или, напротивъ, усилить и такъ уже жгучее освщеніе — отсюда разнообразіе направленій въ посадк растеніи и раздляющихъ ряды ихъ стнокъ.

Деревни и города попадаются часто, но наружный видъ ихъ мало общающій, вс дома сложены изъ необожженыхъ кирпичей, сдланныхъ изъ нильскаго ила, такъ они и остаются — темно-срые, не отштукатуренные. Выдляются только мечети и минареты ихъ, обыкновенно выкрашенные въ блый цвтъ. Кровли домовъ плоскія, нердко у самаго края уставлены высокими горшками, опрокинутыми вверху дномъ, это придаетъ нкоторымъ домамъ,— особенно тмъ, что побольше,— характеръ башенъ съ бойницами, впечатлніе это еще сильне, когда дома трехъ-этажные, стоятъ особнякомъ и имютъ пирамидальную форму (т.-е. форму пирамиды, усченной на половину высоты, вообще очень любимую въ Египт).

Но вотъ обращаютъ на себя вниманіе наше, особенно въ деревняхъ, высокіе узкіе дома, вокругъ каждаго изъ этажей которыхъ идутъ какіе-то широкіе выступы. Присматриваемся въ бинокли. Выступы словно изъ хворосту. Такъ оно и есть въ дйствительности. Устроены они для того, чтобы на нихъ жили и водились голуби, которые въ Египт носятся цлыми тучами. На хворостяныхъ, заплетенныхъ соломой, выступахъ этихъ накопляется масса голубинаго помета, его очищаютъ раза два, три въ годъ и большими партіями сбываютъ въ Англію и Германію, гд онъ употребляется какъ одно изъ лучшихъ удобрительныхъ средствъ.

Нердко на берегу видимъ людей, идущихъ съ толстыми кривыми палками въ рукахъ, палки эти они отъ поры до времени прикладываютъ къ колну, отламываютъ кусокъ, препровождаютъ въ ротъ и потомъ жуютъ. Это сахарный тростникъ. При первой боле продолжительной остановк драгоманъ нашъ m-r Дмитри (мы взяли его съ собой въ Верхній Египетъ) купилъ вамъ нсколько кусковъ его. Довольно вкусно,— сокъ дйствуетъ очень прохлаждающе, древесину выплевываютъ.

Въ этой части теченія Нила не мало сахарнаго тростнику, его переработываютъ на особыхъ заводахъ, въ одинъ день мы прохали мимо трехъ изъ нихъ.

День склоняется къ вечеру. Темнота наступила быстро. На пароход зажгли огни. Пообдали. Опять вышли на палубу. Какъ холодно! ужъ мы на 23 широты, а чуть солнце зашло — приходится кутаться въ плэдъ.

Но вотъ появились свтящіяся точки… одна, дв, а потомъ и длая сотня. Это городъ — мсто ночевки. Пароходы ходятъ только днемъ. Причалили и стали.

——

19-го марта, рано утромъ, двинулись дальше.

Чмъ больше подвигаемся мы въ югу, тмъ чаще попадаются вдоль береговъ ‘садуфы’ и ‘сакіи’ — приспособленія для поднятія воды на окрестныя поля.

Для устройства ‘садуфа’ выкапываютъ у самаго берега яму такъ, чтобы въ все свободно втекала вода рки, на откос берега ставятъ столбъ съ утвержденнымъ вверху его длиннымъ бревномъ въ вид коромысла и съ прикрпленной въ концу его бадьей, устройство точь-въ-точь какъ журавли нашихъ колодцевъ, бадьей зачерпываютъ воду изъ ямы, подымаютъ вверхъ, гд и выливаютъ въ другую яму, откуда вода канавками расходится по полямъ. Таково устройство садуфа въ Нижнемъ Египт, гд берега Нила невысоки, дальше, вверхъ по теченію, садуфы изъ одноярусныхъ обращаются въ двухъ-трехъ и даже четырехъярусные. Первая яма — у поверхности Нила, вторая — на откос берега, аршина четыре выше первой, третья — на томъ же откос, тоже аршина на четыре надъ второй, и т. д., и надъ каждой по журавлю, изъ первой ямы воду поднимаютъ журавлемъ и льютъ во вторую, изъ второй въ третью и т. д. У каждаго изъ журавлей работаетъ одинъ или два человка. Такимъ образомъ, въ Верхнемъ Египт приходится каждую, нужную для поливки, бадью воды зачерпнуть четыре раза и четыре же раза поднять ее вверхъ работой человческихъ мускуловъ прежде, чмъ дойдетъ она до уровня волей. Отъ восхода солнца до самаго его заката работаетъ у каждаго садуфа отъ 6 до 10 человкъ (отъ 4 до 8 собственно подымаютъ воду, остальные направляютъ воду по канавамъ), работаютъ они нагіе, какъ мать родила, не имя на себ ничего кром пояса благопристойности, работаютъ на горячемъ тропическомъ солнц, работаютъ даже нердко при жгучемъ дыханіи хамсина. Смотришь на эту работу и диву-дивишься. Поставить бы, кажется, насосъ — и двухъ человкъ за-глаза довольно. Но нтъ, какъ мы дешево стоитъ насосъ, средствъ на устройство его нтъ, а трудъ феллаха нипочемъ. И работаютъ тысячи ихъ, вдоль всхъ береговъ Нила, работаютъ какъ каторжные… Изрдка только, тамъ, гд къ рк подходятъ земли богатыхъ владльцевъ, является нкоторое сбереженіе человческаго труда, замной его быками или буйволами, для этого вмсто ‘садуфа’ устроивается ‘сакія’. Въ берег вырывается нчто въ род узкаго, въ аршинъ шириной, заливчика, въ него вставляется огромное колесо, иного больше нашихъ мельничныхъ, на наружной сторон обода насажены кувшины. Низъ колеса въ вод, и потому кувшинчики, одинъ за другимъ, наполняются ею, когда, съ поворотомъ колеса, кувшинъ, полный воды, окажется на самомъ верху, вода выливается въ резервуаръ, устроенный немного ниже уровня верхней части колеса, отсюда вода, если берегъ невысокъ, расходится по полю, или же колесомъ второй ‘сакіи’, черпающей воду изъ этого уже резервуара, подымается еще выше.

Чмъ больше подымаемся мы по Нилу, тмъ рже попадаются города. Деревень все же много, но не у самаго берега. Он преимущественно на возвышенностяхъ, мене затапливаемыхъ ркой, и всегда притомъ у одного изъ безчисленныхъ каналовъ, прорзывающихъ долину по всмъ направленіямъ.

Каналы — одна изъ главныхъ особенностей Египта, ими достигается боле равномрное распредленіе разлива, они же даютъ воду для поливки такихъ частей долины, которыя безъ содйствія ихъ не произвели бы ни былинки, а теперь родятъ богатйшія жатвы. Каналы самой разнообразной величины, есть шире и глубже нашей Фонтанки, по нимъ вверхъ и внизъ ходятъ суда на парусахъ, а есть въ два, три аршина ширины. Вдоль береговъ и большихъ, и малыхъ каналовъ — ‘сакіи’ и ‘садуфы’, также какъ и вдоль Нила. Когда воды рки уже сильно спадутъ, выходы изъ каналовъ закрываются чмъ-то въ род ‘застолокъ’, подобныхъ нашимъ мельничнымъ, вода, слдовательно, сверху изъ Нила, иногда за многіе десятки верстъ, можетъ еще входить въ каналъ, но выхода ей уже нтъ, она, значитъ, у устья канала будетъ стоять выше, чмъ безъ запруды, и такимъ образомъ наполняетъ второстепенные и третьестепенные каналы, которые безъ этого не принесли бы населенію столь необходимую имъ влагу.

Мстность вдоль по Нилу очень однообразна. Рка проходить въ восточной части долины, преимущественно невдалек отъ аравійской цпи горъ, западныя же ливійскія возвышенности отдлены отъ Нила почти всей шириной долины и съ парохода едва замтны въ вид легкихъ холмовъ, всегда покрытыхъ дымкою. Иногда рка подходитъ къ самымъ скаламъ аравійской цпи. Совсмъ отвсно высятся тогда он надъ всю. Желтые и срые камни этихъ громадъ смотрятъ сумрачно, грозно и дико. Нердко зіяютъ въ нихъ глубокія мрачныя пещеры. Не природа образовала ихъ. Она выдвинула изъ ндръ земли сплошныхъ могучихъ великановъ, и люди, многія тысячелтія тому назадъ, поднялись на страшную высоту и выскли пещеры эти, добывая въ нихъ т огромные камни, изъ которыхъ сложены были потомъ пирамиды. И чмъ ближе къ Нилу, чмъ отвсне, выше и неприступне скалы, тмъ боле выбито въ нихъ пещеръ, тмъ больше ихъ и тмъ мрачне смотрятъ он. Неудивительно, что это именно такъ, двигать по суху безъ дорогъ тысячепудовые камни куда тяжеле, чмъ со скалы, отвсно внизъ, осторожно спустить ихъ на судно и водой доставить туда, гд воздвигались искусственные исполины-пирамиды.

Но мстъ, гд горы неприступными головокружительной высоты, обрывами спускаются прямо въ рку, не много. Обыкновенно горы излучистой линіей тянутся вдоль лощины, гд течетъ теперь Нилъ, то приближаясь къ нему сажень на двсти, на триста, то уходя на версту, на дв и даже на три. Пейзажъ выигрываетъ или тогда, когда он здсь прямо у берега, или когда он тамъ всего дальше. Въ первомъ случа дйствуютъ на глазъ и воображеніе громадность, дикость и рзкость формъ, во второмъ случа размры уменьшаются, формы округляются, дикій характеръ вовсе стушевывается, а между тмъ солнечные лучи, проходящіе сквозь воздухъ, полный мелкихъ, невидимыхъ глазу частицъ, освщающіе горы подъ острымъ угломъ, придаютъ имъ лиловатый оттнокъ, и только гребни ихъ вырисовываются надъ зеленоватой площадью долины.

Но все это вторые планы пейзажа. Къ нимъ можно причислить и города, и деревни, и кущи пальмъ, преимущественно на западной, лвой сторон нильской долины.

Первые же планы куда какъ мало приглядны. Рка протоками идетъ по обсохшему руслу. То направо, то налво тянутся песчаныя безконечныя отмели. Самые берега изъ засохшаго ила, безъ всякой растительности, и вс слоями отъ ¹/₄ до ¹/₂ аршина толщины каждый.

И сколько ни идемъ мы — все тоже и тоже.

Ходишь, смотришь, вглядываешься — и все тоже. Т же пески, т же берега, то же освщеніе. Утомительное, тяжелое однообразіе.

Невольно взглянешь на пароходъ, даже заинтересуешься, что на немъ длается.

Удивляютъ насъ, признаться, спутники наши, англичане. дятъ они какъ и мы. Но пьютъ на удивленіе. Мы знаемъ, что подъ египетскимъ солнцемъ днемъ мясо сть не слдуетъ, а отъ спиртныхъ напитковъ — Боже избави. Для нихъ же, видно, законъ этотъ не писанъ. Вчера былъ втеръ сверный, и потому было не такъ-то жарко. Сегодня же втра нтъ. Жжетъ солнце неумолимо. Натянули надъ палубой тентъ, и все же дышать нечмъ. Докторъ-англичанинъ тоже жалуется на жару и начинаетъ прохлаждаться. Потребовалъ тарелку чего-то въ род пикулей, до того нашпигованныхъ перцемъ, гвоздикой и тому подобнымъ, что я самаго маленькаго кусочка състь не могъ, взялъ онъ также полбутылки сельтерской воды и бутылку рому,— и прохлаждается. Просидлъ часа полтора, сълъ ¹/₄ часть пикулей, выпилъ съ стаканъ сельтерской воды и не оставилъ ни одной капли рому. Приходить одинъ изъ офицеровъ, докторъ говоритъ ему: ‘прекрасное отъ жары средство сельтерская вода и капельку рома для вкуса’, и вотъ пресерьезно требуютъ они еще бутылку рому и уже вдвоемъ допиваютъ остатокъ сельтерской воды и осушаютъ ромъ.

Кормятъ на пароход невозможно скверно, берутъ же за обдъ и завтракъ полгинеи съ лица, т.-е. по 12 ¹/₂ франковъ, по тогдашнему курсу боле 5 рублей, обдъ куда хуже, чмъ полуторарублевый въ любомъ петербургскомъ ресторан, тоже и завтракъ. За все остальное нужно платить отдльно, а цны очень серьезныя: напр., полбутылки сельтерской воды 60 коп. Шесть дней провели мы на пароход, три дня дучи вверхъ и три дня возвращаясь, и каждый день да обходилась намъ по 10 руб. съ лица, а чай былъ съ нами московскій.

Бродя по пароходу, услся я какъ-то у самаго носа въ третьемъ класс, наблюдая суетню прислуги и нкоторыхъ изъ пассажировъ. Прямо противъ меня, вытянувшись пластомъ на самомъ солнышк, лежитъ юноша лтъ 20—21, видимо европеецъ и сверянинъ. Долго внимательно смотрлъ онъ на меня, и потомъ вдругъ на чистйшемъ русскомъ язык обратился ко мн: ‘далеко ли дете?’ Удивился я. Оказывается — воспитанникъ московскаго межевого института, заболлъ, доктора послали его на ютъ, начальство же дало годовой отпускъ. Вотъ и похалъ онъ сначала на Кавказъ, оттуда, въ октябр, въ Каиръ. Средствъ мало, думалъ при содйствіи консульства получить какую-нибудь работу или уроки — ничего не вышло. Позвали его недавно въ гости въ Вади-Яльфу, да и билеты на проздъ туда и обратно дали,— вотъ и детъ, а въ ма опять на Кавказъ. Призналъ онъ меня по цвтной вышивк ворота моей рубашки.

Ночевать остались въ Кенэ, третьемъ по величин город Египта, боле 100.000 жителей.

——

На слдующій день, 20-го марта, берега были все т же. Въ Нил воды какъ будто бы побольше, на глазъ это, впрочемъ, мало замтно, но обозначается движеніемъ парохода. Въ первый день нашего пути мы то-и-дло садились на мель, это, впрочемъ, задерживало насъ мало, песокъ на дв рки настолько неплотный, что стягиваются съ него очень легко,— покачаются, покачаются на мст, сразу дадутъ сильный задній ходъ и — пошли. Во второй день врзывались мы въ мель всего разъ, да нсколько разъ зацплялись дномъ парохода. Теперь же, въ третій день, идемъ совершенно свободно. Одна изъ особенностей Нила состоитъ въ томъ, что количество воды увеличивается въ немъ не къ устью, а отъ устья вплоть до того мста, гд впадаетъ въ него Атбара, несущая воды сверной Абиссиніи. Съ перваго раза это можетъ показаться страннымъ, но это такъ въ дйствительности и очень притомъ естественно. Отъ впаденія Атбары до устья Нилъ проходитъ около 2.500 верстъ, не принимая ни одного притока, между тмъ идетъ онъ по песчаному руслу, въ стран вчнаго солнца и жары, количество воды въ рк не только поэтому не увеличивается, но масса ея теряется, путемъ просасыванія въ почву, испареніемъ и еще боле отводится каналами на орошеніе полей.

Къ полудню будемъ въ Луксор, на развалинахъ древнихъ стовратныхъ ивъ. прежде мы думали прохать еще дальше до Ассуана и первыхъ пороговъ — это верстъ на двсти выше ивъ,— но выяснилось, что въ такомъ случа мы или вовсе не будемъ имть времени для осмотра замчательныхъ разваливъ ивскихъ храмовъ, или же намъ придется очень долго жить въ Луксор, такъ какъ пароходы, по окончаніи сезона, ходятъ не часто.

Не было еще одиннадцати часовъ, когда m-r Дмвтри началъ указывать намъ далеко впереди на правомъ берегу рки какіе-то высокіе предметы. Одинъ онъ называлъ обелискомъ, другой — пилономъ, третій — большою залой и т. д. Мы, однако, ничего разобрать не могли, поняли только, что эти отдаленные великаны, замаскированные другими постройками — остатки громаднйшаго карнакскаго храма.

Но вотъ показалась деревушка, среди ней высится европейское зданіе съ вывскою: Htel Karnac. Проходимъ мимо — окна забиты, нтъ и признака жизни. Намъ объясняютъ, что хозяева другого отеля, Htel Louxor, гд мы должны остановиться, купили Htel Karnac для устраненія конкурренціи, а купивъ его — заколотили вс входы и выходы.

Но вотъ и приставь. Раздались пароходные свистки. Мы причалили. Наконецъ-то мы у цли нашего долгаго странствованія.

Нетерпливо сбжали мы съ парохода и быстро взобрались на кручу берега. Пыльная набережная окружала насъ, налво лпились крохотные домики, направо возвышались какія то развалины, передъ нами — Нилъ, за нимъ — широкая долина, а дальше — разорванные гребни горъ.

На той почв, которую попираемъ мы теперь, стоялъ одинъ изъ величайшихъ городовъ не Египта только, а всего древняго міра. Сто воротъ, сто выходовъ было изъ него и — въ случа войны — 2.000 съ головы до ногъ вооруженныхъ воиновъ выходило изъ каждыхъ воротъ.

По этому Нилу, что спокойно струитъ передъ вами тихія воды свои, многіе вка звучали тимпаны, гремло оружіе, къ небу неслись грозные крики безчисленныхъ ратей, съ угрозой врагамъ подымались они по немъ далеко, далеко за предлы эіопскіе или спускались къ морю, а тамъ шли и несли знамена фараоновъ до Каспія и до уходящаго въ небо хребта кавказскаго.

A эти пустынные, тамъ за долиной разорванные гребни горныхъ кряжей! Тысячелтія хранили они въ ндрахъ своихъ могилы фараоновъ и бренные останки ихъ,— да и кто знаетъ, не хранятъ ли они и теперь могилъ и останковъ куда боле того, что открыто было до сихъ поръ? Мы направились въ гостиницу мимо величественной колоннады, остатка прежняго храма, потомъ свернули по узенькой песчаной улиц и шли вдоль высокой каменной стны, но вотъ въ ней ворота — это входъ въ гостинницу.

Цлыхъ три дня видли мы вокругъ себя только скалы, пески да неприглядные илистые берега. И вдругъ разомъ, переступивъ только порогъ калитки, очутились мы въ роскошномъ тропическомъ саду.

Широкая, убитая щебнемъ, дорожка, ведетъ къ отелю. Направо, налво и впереди, у самыхъ стнъ гостинницы, высятся стройныя пальмы. Между ними и вокругъ нихъ, на веселящемъ зеленью своею газон — олеандры, сплошь покрытые своими чудными колокольчиками, кусты розъ, сажени въ полторы высотой, сверху до низу усыпанные алыми и розовыми цвтами и бутонами, раскинулись между стволами тополей и грецкихъ орховъ, померанцы стоятъ, какъ молокомъ облитые своими крохотными блыми цвточками, пестрыя клумбы высятся вдоль дорожекъ, зелень блеститъ весенней свжестью. Отовсюду несетъ пріятной сыростью только-что обильно облитой земли.

Отель двухъ-этажный. Внизу кругомъ его крытая галерея, аркадами отдленная отъ сада, во второмъ этаж, какъ разъ надъ нею, широчайшая терраса, тоже охватывающая все зданіе. Намъ, по выбору нашему, дали комнаты во второмъ этаж окнами на сверъ, съ выходами на террасу.

Мы заказали завтракъ. Спшно устроились у себя въ нумерахъ и пошли смотрть садъ. Оказалось, что за окончаніемъ сезона въ порядк только лицевая сторона его отъ входа, остальное не прибрано, не выметено, но все же хорошо. Пальмы, бамбукъ, акаціи, грецкіе орхи, лимоны, апельсины, померанцы, рожки, кактусы, алое — словомъ, вся южная флора. Но для насъ главная прелесть сада была даже не въ этомъ, а въ живыхъ голосистыхъ его обывателяхъ. Богъ знаетъ, когда въ послдній разъ слышали мы птицъ,— еще, конечно, минувшимъ лтомъ на родин,— а тутъ ихъ видимо-невидимо, большое пространство, сплошь покрытое растительностью, привлекло пернатыхъ со всей окрестности, весело носятся они съ втви на втвь, щелкаютъ, свистятъ, щебечутъ и поютъ.

Вернувшись въ гостинницу, мы услись въ лекторіи. Но едва успли мы развернуть — кто каррикатурный, кто иллюстрированный журналъ, какъ одинъ изъ слугъ пришелъ сообщить, что насъ спрашиваетъ господинъ, и онъ назвалъ длиннйшую и мудренйшую арабскую фамилію.

Мы подумали, не есть ли это обыденное въ тхъ мстностяхъ приставаніе, и уже хотли отправить ‘господина’ по добру во здорову, но онъ, изъ другой комнаты видимо слдившій за переговорами слуги, самъ появился въ дверяхъ и, любезно раскланиваясь, подошелъ въ намъ. Это былъ мужчина высокаго роста, красивый, видный, одтый по-европейски, цпочка съ брелоками, перстни на пальцахъ, чистота и модный покрой жакетки ясно показывали, что не попрошайство — его цль. Мы поднялись. Рекомендуется — русскій и британскій, и бельгійскій консулъ въ Луксор. Очень, конечно, рады. По-французски говоритъ плохо, такъ что едва его поймешь. Одинъ изъ насъ обратился къ нему по-италіянски, консулъ обрадовался, и они затараторили очень оживленно. Но вотъ подали завтракъ, за столомъ насъ всего пятеро: какой-то бельгіецъ съ женой да мы трое. да прескверная, всему, говорятъ, виною конецъ сезона. Въ гостинниц 150 нумеровъ, и съ ноября по конецъ февраля рдко бываютъ пустые, теперь же занято всего четыре, вся европейская прислуга — повара, прачки, лакеи-кельверы — уже ухали въ Италію и Швейцарію и вернутся оттуда только по окончаніи тамошняго сезона, въ октябр, готовятъ же и служатъ намъ мстные.

За завтракомъ мы сидли довольно долго. Я спросилъ вторую чашку кофе. Только-что подалъ мн ее слуга и отошелъ къ прилавку, какъ быстро вбжалъ другой слуга, очень скоро заговорилъ съ первымъ и энергическими жестами сталъ показывать на насъ вообще и на меня въ особенности. Нсколько мгновеній недоумніе было видно на лицахъ ихъ, но потомъ они бросились въ намъ. Подававшій мн кофе обратился ко мн тономъ, въ которомъ и восклицаніе, и вопросъ слышались въ одинаковой мр: ‘московъ, московъ, московъ!?’ Я недоумвающе смотрлъ на него. Тогда, забывъ, повидимому, принятые въ отел порядки, онъ началъ слегка пальцемъ тыкать меня въ плечо, снова повторяя: ‘московъ, московъ!’… а затмъ билъ себя въ грудь и говорилъ: ‘Копть, коптъ! Кристосъ, коптъ! Кристосъ!’

Копты пришли въ восторгъ. Быстро на лвой рук засучили они до плеча рукава одежды и показывали татуированный ниже плеча большой православный крестъ. Ударяя по немъ и цлуя его, они повторяли: ‘Московъ, коптъ, Кристосъ, ami, ami, ami! Коптъ, Акъ-падишахъ, ami, ami!’

Большинство сельчанъ Верхняго Египта копты-христіане, въ городахъ же — мусульмане. Здшнее христіанство — дло проповди, трудовъ и мученичества великихъ иваидскихъ отшельниковъ, оно уже со времени женитьбы Іоанна III на Софіи Палеологъ стало видть въ Москв своего защитника, побды Екатерины надъ турками еще боле укрпили эту мысль.

Посл завтрака мы надумались, что англичане въ консулы дурака не выберутъ, что, слдовательно, консулъ можетъ намъ оказаться полезенъ, да и сообщитъ многое, чего безъ знакомства не узнаешь,— поэтому ршили сдлать ему визитъ. Оказалось, консульство перешло въ нему отъ отца и не мало содйствовало его обогащенію, такъ что онъ самый состоятельный изъ обывателей Луксора. Отъ гостинницы до его дома не боле сотни шаговъ. Принялъ онъ насъ предупредительно, угостилъ кофе, шербетомъ, вареньями, показывалъ старое оружіе, монеты и тому подобное, звалъ на слдующій день отобдать чисто по-арабски, безъ ножей, вилокъ и салфетокъ, и съ арабской кухней, и затмъ вызвался проводить въ Карнакъ.

Похали, конечно, на ослахъ. Большой карнакскій храмъ состоялъ изъ множества частей. Главнйшая — въ вид длиннаго прямоугольника, вытянутаго съ востока на западъ. Въ ней примыкаютъ пристройки. Важнйшія изъ нихъ идутъ длинной полосою прямо на югъ, выходятъ за прежнюю ограду храма и тянутся въ вид аллеи сфинксовъ, изрдка прерываемыхъ постройками меньшихъ храмовъ.

На встрчу этой линіи шла прежде другая отъ Луксорскаго храма, такъ что об главныя святыни древнихъ ивъ, отстоящія слишкомъ на дв версты одна отъ другой, все же соединялись между собою.

Главный входъ въ карнакскій храмъ былъ съ запада, со стороны Нила. Сначала шла аллея сфинксовъ, потомъ небольшой пропилонъ, т.-е. преддверіе, въ род тхъ тріумфальныхъ воротъ, которыя особенно часто строились у насъ въ царствованіе Александра I и Николая I, только, конечно, египетскія ворота покрупне нашихъ, складывались изъ огромныхъ камней не имли сводовъ. За пропиловомъ — новая коротенькая аллея сфинксовъ, а затмъ пилонъ. Каждый пилонъ представляетъ собой не что иное, какъ огромную стну, воздвигнутую поперекъ храма, т.-е. по его ширин, стна эта въ основаніи шире и все съуживается вверхъ, такъ что наружныя стороны ея наклонены подобно боковымъ гранямъ пирамидъ, но наклонъ только гораздо круче, такъ что издали сооруженіе можно счесть совсмъ отвснымъ, по самой середин этой стны проходъ, отличающійся отъ всякаго рода каменныхъ воротъ нашихъ не одной только громадностью, но и тмъ, что стнки его скошены вверхъ, какъ и вншнія стны пилона, и что надъ нимъ верхней покрышки, потолка, никогда не длалось. Первый самый большой пилонъ выстроенъ позже остальныхъ частей главнаго храма, во времена Птолемеевъ, онъ даже не былъ никогда окончательно достроенъ, и, несмотря на это, онъ — самый большой изъ пилоновъ храма, ныншняя его высота около 21 сажени, длина 53 сажени, ширина боле 7 саженъ. Сверная, лвая отъ входа, половила его значительно повреждена.

За пилономъ идетъ первый дворъ храма, западную его сторону составляетъ 1-й пилонъ, восточную — 2-й пилонъ, сверная же и южная — изъ толстыхъ стнъ, впереди которыхъ рядъ колоннъ, пространство между стнами и колоннами прикрыто сверху огромными камнями, такъ что образуетъ закрытыя галереи. Во двор этомъ на стн перваго пилона высчена надпись, сдланная по распоряженію ученой коммиссіи, сопровождавшей Наполеона въ его экспедиціи, она указываетъ градусы широты и долготы, подъ которыми находятся главнйшія развалины Египта.

За первымъ дворомъ идетъ второй пилонъ, нсколько меньшихъ размровъ, но боле древній, чмъ первые пилонъ и дворъ.

У входа стояли дв огромныхъ статуи, одна изъ нихъ еще на ногахъ — это, повидимому, Рамзесъ I.

За вторымъ пилономъ идетъ большая зала колоннъ, замчательнйшая изъ залъ, оставленныхъ вамъ Египтомъ. Потолокъ поддерживался 134 громадными колоннами, 12 изъ нихъ, ближайшихъ къ середин у самой оси храма, чуть-чуть больше остальныхъ. Высота колоннъ этихъ почти 11 саженъ, окружность семь аршинъ, т.-е. каждая изъ нихъ такой же величины, какъ Вандомская колонна въ Париж, воздвигнутая въ память побдъ наполеоновской великой арміи. Изъ колоннъ этихъ дв упали, одна накловилась, а остальныя стоятъ, такъ же высоко поднявъ головы, какъ и при постройк ихъ за 15 вковъ до Рождества Христова.

И стны, и колонны залы покрыты изображеніями, обыкновенно раскрашенными, и надписями. Одна изъ замчательнйшихъ картинъ, высченная, впрочемъ, на вншней сторон пилона, составляющаго восточную стну залы, изображаетъ Сети I въ боевой колесниц, передъ нимъ склонились побжденныя имъ племена, сирійцы и евреи устилаютъ древесными втвями его путь и возносятъ славу царю, ‘взглядъ котораго, подобно солнцу, даруетъ жизнь’. Другой рисунокъ изображаетъ возвращеніе Сети домой, его встрчаютъ подданные, самъ онъ на Нил, въ лодк, подъ которой въ вод плаваютъ и играютъ крокодилы и бегемоты. На третьемъ Сети приноситъ жертву богамъ. На четвертомъ Сети избиваетъ колнопреклоненныхъ у ногъ его плнниковъ, а возл него стоить ивавда, олицетворенная женщиной, и подаетъ ему колчанъ, полный стрлъ.

За залой колоннъ идетъ третій пилонъ, меньше второго, за третьимъ пилономъ — узкій дворъ, а потомъ четвертый, еще меньшій, пилонъ. Передъ проходомъ сквозь этотъ пилонъ, слдовательно въ узкомъ двор, стояли два обелиска изъ сіенскаго гранита, въ 11 саженъ высоты каждый, одинъ изъ нихъ упалъ и разбить въ куски.

За четвертымъ пилономъ — ‘дворъ карріатидъ’, названный такъ потому, что вдоль стны пилона приставлены въ нему огромныя человческія фигуры, теперь сильно попорченныя, а частью и вовсе уничтоженныя. Дворъ этотъ былъ нкогда украшенъ 24 огромными колоннами, часть ихъ сняли еще при знаменитой цариц-регентш Хоттасу, для того, чтобы поставить два обелиска передъ проходомъ въ пятый пилонъ. Эти обелиски — лучшіе изъ оставленныхъ намъ древнимъ Египтомъ, тотъ изъ нихъ, который стоитъ еще на мст, иметъ боле 14 саженъ высоты и почти на три сажени выше украшающаго теперь площадь Согласія въ Париж, оба обелиска эти самой тонкой работы, покрыты письменами, а верхушки ихъ были въ свое время вызолочены.

За пятымъ пилономъ — дворикъ, гораздо меньше предъидущаго, съ выходами на сверъ и на югъ. Затмъ шестой и наименьшій изъ пилоновъ, замчательный своими ‘географическими таблицами’, это не что иное какъ изображеніе Тутмеса III, грозно занесшаго руку надъ цлою толпою плнныхъ, они стоятъ рядами, руки связаны сзади, тло прикрыто чмъ-то въ род щита, на которомъ написано названіе страны или города, откуда взятъ плнникъ. Изученіе этихъ именъ — въ связи съ лицомъ и формами плнника, до котораго относятся — дали возможность очень пополнить географію древняго міра временъ, на два или на три столтія предшествовавшихъ исходу евреевъ изъ Египта, всхъ названій было до 1.200, но надписей, сохранившихся достаточно хорошо для того, чтобы прочесть ихъ, осталось всего 628.

За шестымъ пилономъ идетъ небольшой дворикъ, а затмъ такъ-называемыя гранитныя комнаты, предшествовавшія самому святилищу, эти комнаты долго принимались за святилище, но Марріэтъ доказалъ ошибочность этого мннія, он невысоки, сложены изъ полированнаго гранита и сплошь покрыты надписями и рисунками, отлично раскрашенными, ихъ окружаетъ нчто въ род корридора, на стнахъ котораго найдены и прочтены ‘таблицы лтосчисленія’, въ которыхъ погодно описаны подвиги Тутмеса III.

Отъ святилища храма, по странной случайности, не сохранилось почти ничего, кром части фундамента. Повидимому, сложено оно было изъ известковаго камня, тутъ, во время наполеоновской экспедиціи, арабы брали камень, употреблявшійся ими на добываніе извести, отдльные камни, зарытые въ земл, показываютъ величиной своей, что они должны были служить основаніемъ дйствительнымъ гигантамъ.

Около 25 саженъ въ длину занимаетъ почти пустое пространство прежняго святилища. Потокъ начинаются развалины построекъ, отдлявшихъ святилище отъ прочаго міра. Такова ‘комната предковъ’, на стнахъ которой изображенъ Тутмесъ III, приносящій жертву 57 предшественникамъ своимъ на престол египетскомъ, вс они посажены въ четыре ряда и подъ каждымъ изъ нихъ подписано его имя.

Затмъ идетъ цлый рядъ залъ и комнатъ, въ одной изъ которыхъ были найдены останки священныхъ крокодиловъ, потомъ еще нсколько стнъ, образующихъ корридоры и наружную стну храма.

Длина всего храма 172 сажени, наибольшая его ширина — длина перваго пилона, 53 сажени, а окружность 445 саженъ, т.-е. почти верста.

При этомъ не слдуетъ еще забывать, что все вышеописанное относится только въ главной части храма, въ нему, и съ востока, и съ запада, примыкали и примыкаютъ другіе храмы, въ непосредственной съ ними связи находились искусственныя озера, на которыхъ помщались употреблявшіяся при богослуженіи священныя ладьи. Этотъ главный храмъ и важнйшіе, примыкавшіе къ нему и составлявшіе съ нимъ нчто нераздльное, обнесены были толстою стной въ форм четырехъ-угольника, въ стн этой было, повидимому, пять выходовъ,— четыре изъ нихъ черезъ храмы, и только одинъ, близь сверо-восточнаго угла, употреблялся, вроятно, для нуждъ обыденной жизни.

Окружность этой стны, охватывавшей карнакскій храмъ, со всми къ нему пристройками, равняется 1.125 саженямъ, а вся площадь храма внутри этихъ стнъ составляетъ около 240 десятинъ, т.-е. не мене средней величины помстья центральной нашей черноземной полосы.

Постройка храма тянулась безконечно долго. Самыя древнія части его — святилище и комнаты крокодиловъ — возведены фараономъ Усартезеномъ боле чмъ за три тысячи лтъ до Р. X. Затмъ къ храму стали длать пристройки, пригоняя ихъ съ западной его стороны. Главнйшія: Тутмеса I (около 1678 до Р. X.), залъ карріатидъ, великой царицы-регентши Хатосу, установившей большіе обелиски, Сети I и Рамзеса II (съ 1456 по 1339 г. до Р. X.), воздвигшихъ большой залъ съ колоннами, Торока и Псамметиха (съ 715 по 527 г. до Р. X.), устроившихъ первый большой дворъ съ колоннадами, и, наконецъ, Птолемеевъ, сложившихъ первый гигантскій пилонъ (съ 108 по 81 годъ до Р. X.).

Не видя храма, мы уже знали изъ описаній главнйшіе размры и пилоновъ, и дворовъ, и колоннъ, но когда увидли все это, то были совершенно поражены: все оказалось и красиве, и величественне, чмъ думали мы, и все сохранилось гораздо лучше, чмъ ожидали.

Часа три прошло, пока мы бгло, въ общихъ чертахъ, осмотрли эту величайшую изъ развалинъ міра, солнце было уже очень низко, и приходилось спшить возвращеніемъ домой.

Посл обда бесдовали мы съ супругами-бельгійцами и потомъ поднялись на широкую террасу, куда выходили двери нашихъ комнатъ. Ночь была удивительно хороша. Тепло, воздухъ насыщенъ запахомъ розъ и померанца, тихо такъ, что листъ не шелохнется, ни звука вокругъ, звзды ярко горятъ въ темно-синей, скоре даже черной глубин неба.

——

21 марта встали мы чуть свтъ, напились кофе и — въ путь. демъ на лвую сторону Нила осматривать гробницы царей, въ ливійскомъ кряж горъ.

Очень холодное утро! Нилъ перезжаемъ въ большой лодк и преусердно кутаемся въ плэды. Остановились у песчанаго откоса, здсь лодка будетъ ожидать нашего возвращенія. Невдалек толпа погонщиковъ и чуть не цлое стадо осдланныхъ ословъ.

Идемъ къ нимъ. Къ каждому изъ насъ бросается нсколько человкъ. Поднимается неистовый гвалтъ. Высматриваю осла и хочу ссть на одного изъ нихъ, но двое здоровыхъ дтинъ не только не помогаютъ мн, а тянутъ долой. Съ сотоварищами моими тоже. Вижу — m-r Дмитри что-то неистово кричитъ по направленію къ лодк. Трое дюжихъ гребцовъ съ веслами въ рукахъ бросаются въ вамъ. ‘Остановитесь, подождите, господа!’ — вопитъ m-r Дмитри. Начинается свалка. Дмитри, гребцы и часть погонщиковъ колотятъ остальныхъ. Особенно усердствуетъ m-r Дмитри, ременная короткая плеть его дйствуетъ преисправно. Черезъ минуту или дв вся группа раздлилась, около насъ остались Дмитри, гребцы, человкъ пять погонщиковъ и дв двочки, отдлены отъ насъ и побиты человкъ десять, двнадцать. Усаживаемся верхомъ. Оказывается, что возл насъ т погонщики, съ которыми наканун заключилъ условіе m-r Дмитри. Остальные явились въ надежд оттснить ихъ и захватить кліентовъ. Многіе изъ нихъ и награждены за это ударами веселъ и кнута,— и все же ничего, смотрятъ весьма спокойно.— ‘Оттого эти канальи и уважаютъ меня больше всхъ драгомановъ, вмст взятыхъ’, говорилъ m-r Дмитри, ‘что расправа у меня съ ними короткая и… энергичная’.

Обращаютъ на себя вниманіе наше двочки. Одной лтъ девять, другая примрно на годъ старше. Об он босыя, въ длинныхъ черныхъ платьяхъ, съ черными же покрывалами, падающими съ головы назадъ, на плечи, цвтныя бусы, голубыя, красныя, желтыя, блыя, висятъ на ше. Об худощавы, стройны, съ черными прелестными глазами. Та, что постарше, удивительно хороша собою. Возл нихъ — большіе высокіе глиняные кувшины. Съ любопытствомъ поглядываютъ он на насъ. Но вотъ перекинулись он нсколькими словами, опять посмотрли на насъ, ловкимъ и быстрымъ движеніемъ подняли кувшины на голову, затмъ подошли въ намъ и граціозно раскланялись съ нами. Я уже сидлъ на своемъ осл и, перегнувшись съ сдла, ласково потрепалъ по щек Фатьму,— такъ звали старшую. Веселый смхъ былъ мн отвтомъ. Фатьма потеряла свою серьезность, побжала къ m-r Дмитри и весело затараторила съ нимъ по-арабски. Мы, конечно, хотли звать, зачмъ здсь эти двочки. M-r Дмитри объяснилъ, что намъ предстоитъ путь, который продлится отъ семи до восьми часовъ, что нигд мы не встртимъ ни капли воды, что обойтись безъ нея, а тмъ боле завтракать, немыслимо, и что двочки эти побгутъ за нами, неся на голов свои полные водой кувшины. Он не знали, согласятся ли ‘господа’ взять ихъ съ собою, но наша привтливая встрча Фатьмы убдила ихъ, что ‘господа’ ничего противъ нихъ не имютъ и при прощаніи не забудутъ труды ихъ. Мы сомнвались только, поспютъ ли за нами двочки пшкомъ, да еще и съ такими кувшинами на головахъ. Но m-r Дмитри сказалъ, что Фатьма — его старинная знакомка: ‘ей одиннадцатый годъ, и она уже третій сезонъ провожаетъ къ гробницамъ царей моихъ путешественниковъ’. Что же касается свжести воды, то чмъ жарче будетъ день, тмъ холодне вода въ кувшинахъ, они сдланы изъ очень пористой глины, солнечные лучи вызываютъ испареніе, которое такъ охлаждаетъ ихъ, что вода становится холодной, словно ледяной.

Наконецъ мы двинулись. Путь нашъ идетъ сначала по песчаному дну рки. Потомъ взбираемся на островъ, низкій, тоже песчаный — обыкновенную нильскую отмель,— затмъ перезжаемъ притокъ Нила, въ нкоторыхъ мстахъ даже по вод, и, наконецъ, взбираемся на берегъ, на нильскую долину, каждая пядь которой обработана, засяна и приноситъ удивительные урожаи, благодаря ежегоднымъ разливамъ рки.

Съ полчаса хали мы среди посвовъ вызрвающей пшеницы, арбузовъ, огурцовъ и луку. Пшеница и лукъ занимаютъ особенно много мста. Попадаются изрдка группы пальмъ, гораздо чаще тамарискъ и касторовое дерево, послдимъ въ одномъ мст усажена тропинка на цлыхъ полверсты или боле.

Прохали мимо деревни. За нею каналъ, и вдругъ совершенно неожиданное зрлище. Въ канал и по откосамъ его работаетъ человкъ полтораста или двсти, почти вс голые, только головы обернуты чалмой, у большинства въ рукахъ большія круглыя корзины. Одни стоятъ на дн канала, теперь совсмъ сухого, и копаютъ, другіе подходятъ къ нимъ, вмст съ ними насыпаютъ землею корзинки, подымаютъ ихъ на голову и выносятъ изъ канала наверхъ. Это — чистка канала. При разлив Нила илъ осдаетъ всего боле въ тихихъ и удаленныхъ отъ стержня теченія мстахъ и, слдовательно, въ ближайшихъ къ краю долины каналахъ, ихъ, поэтому, приходятся чистить ежегодно. Это огромная работа. Мы видли рядомъ вычищенныя части канала и такія, въ работ надъ которыми еще не приступали. Въ вычищенныхъ вынуто земли сажени на полторы въ глубину. Кто-то изъ изслдователей Египта исчислилъ, что ежегодная очистка каналовъ требуетъ такого количества труда, что имъ можно бы было вырыть ¹/₃ всхъ нын существующихъ каналовъ страны, а еслибы не производить эту ежегодную очистку, то черезъ три года ⁷/₁₀ нын обработываемой площади обратились бы въ совершенную пустыню.

Мы перехали каналъ. Опять потянулись поля. Снова перебрались черезъ протокъ рки и затмъ сразу очутились въ пустын.

Мы възжали въ дикую долину, быстро съуживавшуюся впереди насъ. Дно долины твердое, чуть-чуть прикрытое тонкимъ налетомъ сраго песку и густо усянное камнями разной величины, отъ куринаго яйца до самой крупной тыквы. Мы демъ словно по руслу рки. Такъ оно и есть. Здсь, на мст стовратныхъ ивъ, дождь бываетъ въ два, въ три года разъ. Но когда пойдетъ дождь, вода сбгаетъ въ эту долину со всхъ окрестныхъ холмовъ, и потокъ пріобртаетъ такую силу, что несетъ съ собою вс эти камни.

Подъемъ становится круче, а долина все уже и уже. Вотъ поворотъ. Отъхали немного и очутились въ замкнутомъ со всхъ сторонъ пространств.

Направо и налво, и впереди, и сзади насъ высятся крутыя горы. Кажется, будто он сплошь залиты были когда-то разжиженной глиной, она застыла и въ нее вправлены въ дикомъ безпорядк кучи камней срыхъ, бурыхъ, желтыхъ, коричневыхъ, иногда черныхъ, камни эти — и мелкіе, въ человческую голову, и гигантскіе утесы въ десятки сажень, углы камней неправильны, остры, самыя горы изборождены рытвинами, обрывами, пропастями. Никакого, ни самаго малйшаго признака растительности или почвы. Глина, кремни, известняки. Солнце не видно за гребнями окружающихъ насъ высотъ, но свтитъ оно убійственно ярко. Ни шелеста въ воздух, ни признака дуновенія втра. Прямо надъ головой раскинулся шатеръ небеснаго свода, и что за сила и яркость его темно-синяго цвта! Смотришь надъ головой — глазамъ неловко, а взглянешь нсколько въ бокъ, такъ, чтобы край неба сливался съ верхушкой горы — и невольно закрываешь глаза: противоположность между буро-срой массой камней и яркимъ свтящимся сводомъ небесъ такъ сильна и шатеръ небесъ сіяетъ такъ изумительно, что глазамъ становится невыносимо.

Чмъ дальше, тмъ хуже дорога. Чмъ дальше, тмъ уже долина.

Ни сосредоточенная мысль Данте, ни пылкое воображеніе Гюстава Доре не показали вамъ ничего подобнаго и не въ силахъ были бы создать хотъ сколько-нибудь приближающееся въ долин этой по дикости, по безнадежности, скажу боле — по отталкивающей, отвратительной пустынности ея.

Но вотъ еще поворотъ дороги. Горы надъ вами становятся ниже. Вотъ обозначилась груда мелкихъ камней — это слдъ раскопокъ, человческой работы. Даже эта безжизненная масса кажется привлекательной, даже она останавливаетъ на себ вниманіе и, какъ слдъ чего-то живого, оживляетъ это проклятое мсто. Куча эта — раскопанный входъ первой царской могилы.

Могилы вырывались въ гор, а по установк гроба входы нердко задлывались и засыпались такъ, что трудно было разъискать ихъ. Теперь открыто боле 40 могилъ, и надъ входомъ каждой поставленъ нумеръ. Мы осмотрли пять изъ нихъ. Типъ устройства одинъ и тотъ же. Въ середину горы идетъ накловенный корридоръ или лстница, оканчиваются они комнатой, въ форм куба, иногда же продолговатой, въ комнатахъ большихъ размровъ встрчаются колонны: дв, три, четыре, а въ одной даже и шесть, затмъ идетъ новый спускъ, обыкновенно тщательно задлывавшійся, потомъ опять комната или новый спускъ и т. д. Устроивать себ могилу начиналъ каждый фараонъ, какъ только вступалъ на престолъ, и чмъ боле правилъ онъ, тмъ больше расширялась могила, т.-е. тмъ боле уходили внутрь горы все новые и новые комнаты и спуски. Въ то же время, чмъ дольше правилъ фараонъ, тмъ тщательне становилась отдлка стнъ, спусковъ и комнатъ его гробницы, тмъ разнообразне были картины и тмъ лучше окраска ихъ.

Наибольшая и наилучше отдланная гробница — Сети I, умершаго около 1400 до Р. X., посл 51 года царствованія. Отъ самаго ея входа — крутая лстница въ 27 ступеней, затмъ широкій проходъ или корридоръ, новая лстница и еще корридоръ, вводящій въ продолговатую комнату, вс стны которой покрыты рисунками, изображающими переходъ Сети I въ другой міръ, причемъ онъ является и, такъ сказать, рекомендуется разнымъ божествамъ, по рисункамъ комнаты этой можно было бы думать, что это конечный пунктъ гробницы, въ этой мысли еще боле могла укрпить находка въ одномъ изъ угловъ комнаты начатаго, не вполн оконченнаго и наскоро затмъ задланнаго спуска, но Бельцони, первый изслдователь этой усыпальницы, зная, какъ долго царствовалъ Сети, усомнился въ томъ, чтобы здсь кончалась его гробница, онъ принялся слегка выстукивать стны массивнымъ желзнымъ стержнемъ и вслушивался въ звукъ, который получался при этомъ, долго повторяя этотъ опытъ, онъ пришелъ къ заключенію, что въ одномъ изъ угловъ комнаты звукъ мене глухъ, чмъ въ прочихъ, и что тамъ, слдовательно, можетъ оказаться пустота. Онъ приказалъ ломать стну, и черезъ нсколько времени предположенія его оправдалась — открылся новый спускъ, за нимъ слдовала комната въ четыре сажени въ длину и ширину и потолокъ, стны ея покрыты были удивительно отчетливо выполненными рисунками, сохранившимися притомъ безподобно, одинъ изъ наиболе интересныхъ изображаетъ представителей главнйшихъ, извстныхъ тогда человческихъ расъ, присутствующихъ при погребеніи фараона, египтяне окрашены въ красный цвтъ, азіатскіе народы представлены боле свтлыми, негры черные, а обитатели сверо-западной части африканскаго побережія, острововъ и полуострововъ Средиземнаго моря — блые, съ голубыми глазами и заостренной бородой. За этой комнатой новый спускъ и комната, въ которой рисунковъ относительно мало, много ихъ расчерчено чернымъ, но почему-то они не были исполнены. Но гробница углубляется еще боле, еще длинный проходъ и комната, потомъ еще проходъ, а за нимъ самая большая изъ всхъ комнатъ гробницы, потолокъ которой подпертъ шестью могучими колоннами, затмъ еще проходъ и, наконецъ, комната, въ которой помщевъ былъ саркофагъ, нын покоящійся въ Британскомъ музе Лондона. И этимъ не кончается гробница. Дальше идетъ длинный корридоръ, конечная часть котораго обрушилась такъ, что нельзя быть увреннымъ, представляетъ ли этотъ проходъ остатокъ работы, прерванной смертью Сети, или же и за нимъ есть другія погребальныя помщенія.

Длина гробницы Сети отъ входа до конца послдняго спуска 71 сажень, при общемъ углубленіи ея, считая отъ поверхности входного порога — 26 сажень.

Вс стны и потолки лстницы, проходовъ и комнатъ покрыты рисунками, выбитыми въ нихъ и потомъ раскрашенными. Чистота отдлки удивительная, лучше чмъ во всхъ остальныхъ гробницахъ Египта, за исключеніемъ только гробницы Ти, близь сахарской пирамиды. Но предметы рисунковъ все мрачные. У входовъ въ комнаты и корридоры чудовищныя зми вытягиваются вверхъ, упираясь на хвостъ и изображая какъ бы грозныхъ стражей входовъ, въ комнатахъ т же зми вьются и скользятъ недалеко отъ полу. Нердко видишь изображенія избіенія плнныхъ или сожженія преступниковъ. Даже религіозныя сцены и т подернуты мрачнымъ флёромъ — загробный судъ души, очистительныя ея испытанія, мученія, которымъ она подвергается. Надо думать, что на стнахъ гробницъ помщались рисунки въ зависимости отъ характера и воззрній того лица, для котораго изготовлялась гробница. Такъ, въ гробниц Сети господствуютъ сюжеты мрачнаго характера, совсмъ не то въ гробниц Рамзеса III. Здсь исполненіе рисунковъ куда хуже, но зато предметъ ихъ много веселе, но преобладанію мотивовъ домашней, обыденной жизни гробница эта нсколько напоминаетъ гробницу Ти. Вотъ, напримръ, цлая толпа рабовъ, ржущихъ и варящихъ мясо и зелень, а тамъ другіе съ помощью сифоновъ разливаютъ вино изъ большихъ бочекъ въ малые сосуды. Здсь роскошно убранная комната, съ вазами, леопардовыми шкурами вмсто ковровъ, съ цлыми бассейнами воды, и другая, вся увшенная знаменами, разнообразнйшимъ оружіемъ и чмъ-то въ род барабановъ и флейтъ. Тутъ — сятель на нив, съ которой только что сошли плодотворныя нильскія воды, а тамъ — кормежка цлыхъ стай домашнихъ, а теперь частью и дикихъ птицъ. A вотъ и артистическая сцена — изображеніе божества, передъ которымъ двое музыкантовъ играютъ на арфахъ. Очень хороши формы этихъ арфъ, и очень живо передано движеніе пальцевъ играющихъ.

Удивительно интересны вс эти рисунки на стнахъ царскихъ гробницъ. Но невольно овладваетъ досадливое чувство, которымъ мы обязаны современнымъ путешественникамъ: съ вандальствомъ, совершенно неизвинительнымъ въ наше время, портятъ они стны гробницъ всюду, гд эти стны не изъ твердаго гранита или песчаника. Путешественники, при содйствіи, конечно, проводниковъ, отбиваютъ себ на память отъ стнъ боле или мене крупные куски рисунковъ, и чмъ тоньше работа въ гробниц, тмъ боле обезображена она, особенно пострадала гробница Сети, со стнъ которой отбита чуть не половина рисунковъ.

II.

Посл осмотра гробницъ царей, мы взобрались на самую вершину горы. Передъ нами, какъ на ладони, была та часть нильской долины, гд разстилались когда-то Стовратныя ивы. Центральная часть прежняго города обозначается теперь четырьмя группами развалинъ: на правой сторон — Нила Луксоръ и Карнакъ, на лвой — Гурна и Мединетъ-Абу. Развалины эти образуютъ прямоугольный четырехъ-угольникъ, каждая изъ нихъ во глав угла, а стороны четырехъугольника версты по три длиной. Это была центральная часть города, вс же развалины представляютъ площадь, окружность которой около 25 верстъ, что соотвтствуетъ показаніямъ Діодора Сицилійскаго: по его словамъ, ивы имли 140 стадій въ окружности.

Возвращались мы изъ гробницъ царей другою дорогой — по узкой, крутой троп, въ послднее время нсколько расширенной, но которая еще въ тридцатыхъ годахъ была, по словамъ Муравьева, доступна только при помощи лстницъ и веревокъ.

Внизу, подъ горой, среди колоннъ какихъ-то развалинъ, мы пріютились, наконецъ, чтобы отдохнуть и позавтракать.

Теперь только вполн оцнили мы услугу двочекъ, сопровождавшихъ насъ. Холодная вода кувшиновъ ихъ утолила жажду, облегчила завтракъ и дала возможность промыть глаза, обтереть лицо и руки. Какъ были удивлены двочки, когда мы покормили ихъ обильнымъ завтракомъ, взятымъ изъ гостинницы: ни он, ни погонщики ословъ не имли съ собой никакихъ запасовъ и, слдовательно, на цлый день осуждены были оставаться безъ пищи.

Вообще невольно удивляешься, какъ мало дятъ злосчастные египетскіе феллахи, обдъ ихъ — какая-то жижица съ укропомъ и лукомъ или чеснокомъ, крохотныя тонкія лепешки, вмсто хлба, да горсть финиковъ, изрдка замняемая рисомъ, но и эта да — домашняя, въ обстановк наиболе благопріятной, въ другихъ же случаяхъ, на работахъ въ пол или по найму — ничего кром сухихъ финиковъ, да воды, и это нердко цлыя недли подъ-рядъ. Чмъ тутъ, кажется, живу быть, а они не только живы, но весь день работаютъ подъ безоблачнымъ жгучимъ небомъ страны своей.

Подкрпясь завтракомъ и кофе и отдохнувъ затмъ съ часокъ, мы двинулись на осмотръ ближайшихъ отъ стоянки нашей развалинъ.

Большія и прекрасныя сами по себ, он, однакоже, кажутся мелкими посл величественныхъ громадъ Карнака.

Поэтому на этотъ разъ мы отдали боле вниманія іероглифическимъ надписямъ и ‘картушамъ’ царей.

Какъ, въ самомъ дл, отстаютъ отъ жизни учебники наши, въ особенности учебники исторіи. Вс мы, люди, учившіеся исторіи лтъ двадцать-пять, тридцать тому назадъ, привыкли соединять со словомъ іероглифы представленіе о чемъ-то невроятно запутанномъ, совершенно даже непонятномъ. Между тмъ уже шестьдесятъ лтъ тому назадъ извстны были всему ученому міру работы Шамполіона, съумвшаго прочесть іероглифы и доказавшаго, что они представляли одинъ изъ наиболе легкихъ для пониманія способовъ письма. До работъ Шамполіона мы знали исторію Египта, его бытъ и религію по крайне отрывочнымъ даннымъ, сохранившимся у Геродота, Страбона и Діодора Сицилійскаго. Между тмъ безконечныя стны, колонны и потолки громадныхъ развалинъ и гробницъ, оставленныхъ древнимъ Египтомъ, сплошь расписаны были рисунками и надписями, но что обозначали эти рисунки, что говорили эти надписи оставалось покрытымъ непроницаемою тьмою. Геній Шамполіона раскрылъ и прочелъ эту великую книгу, развернулъ передъ нами исторію одного изъ величайшихъ народовъ, выяснилъ разнообразныя стороны древнйшей и чрезвычайно высокой культуры. Послдующія изслдованія облекли плотью остовъ, созданный Шамполіономъ, обогатили свденія наши о быт, религіи и искусств египтянъ, но они не измнили ни одного изъ существенныхъ выводовъ геніальнаго француза.

Въ 1798 году найденъ былъ близь крпости Розетты камень, теперь извстный въ наук подъ именемъ розеттскаго камня, на которомъ выбиты были три надписи: одна іероглифами, другая письменами, которыми покрыты древніе папирусы и которые теперь извстны подъ названіемъ ‘дэмотическихъ’, и третья — на греческомъ язык. Можно было думать, съ огромной долей вроятности, что вс три надписи означаютъ одно и то же, но на разныхъ только языкахъ. Такъ поняли это во всемъ тогдашнемъ ученомъ мір. Въ греческой надписи было два собственныхъ имени — ‘Птолемей’ и ‘Клеопатра’, оба начинались съ большой буквы, въ двухъ другихъ надписяхъ было тоже по два слова, начинавшихся боле крупными знаками, естественно было предположить, что эти слова соотвтствуютъ словамъ: Птолемей и Клеопатра. Англичанинъ Юнгъ началъ работать надъ этимъ вопросомъ, но изъ изслдованія его ничего не вышло, такъ какъ основная его мысль, господствовавшая въ то время во всемъ ученомъ мір, была та, что іероглифы — письмена исключительно символическія. Прошло много лтъ, и въ 1821 году за изслдованіе розеттскаго камня принялся Шамполіонъ. Онъ попробовалъ совершенно отказаться отъ господствовавшаго тогда пониманія дла и теорій и работать по новому пути. Онъ разсуждалъ приблизительно такъ: египтяне были великій народъ и народъ, создавшій высокую цивилизацію. Немыслимо, чтобы великій народъ не оставилъ какого-нибудь слда языка своего, а если оставилъ слдъ, то гд же какъ не въ своей стран, какъ не у потомковъ своихъ? Какой же изъ народовъ Египта всего скоре можетъ считаться потомкомъ древнихъ египтянъ? очевидно, копты,— во-первыхъ, потому, что они одни изъ всхъ народовъ Египта, о времени перехода которыхъ сюда нтъ никакихъ свденій, и, во-вторыхъ, потому, что лицо многихъ вождей, фараоновъ или боговъ, изображенныхъ на стнахъ развалинъ, очень сходно съ типомъ лица современныхъ коптовъ. Такова была первая посылка Шамполіона. Вторая была мене обоснована, но проще. Онъ думалъ: взглядъ на іероглифы какъ на письменаисключительно символическія — не привелъ ни къ какимъ открытіямъ, не далъ возможности прочесть ихъ. Что выйдетъ, если принять іероглифы какъ письмо звуковое, т.-е. если каждый знакъ считать соотвтствующимъ вполн опредленному звуку?

И вотъ, Шамполіонъ, изучивъ коптскій языкъ и письмо, приступилъ, на основ вышеизложенныхъ двухъ посылокъ своихъ, къ изслдованію розеттскаго камня. Конечно, онъ остановился прежде всего на словахъ: Птолемей и Клеопатра. Что же вышло? Буква п — первая въ слов ГГтолемей и пятая въ слов Клеопатра. Въ начертаніяхъ словъ обихъ негреческихъ надписей розеттскаго камня первый знакъ одного слова и пятый другого были тождественны по форм. Буква о — третья въ слов Птолемей и четвертая въ слов Клеопатра. Въ негреческихъ надписяхъ третій знакъ одного слова и четвертый другого были тождественны.

Идя такимъ путемъ и съ помощью звуковъ коптскаго языка, Шамполіонъ доказалъ съ полной ясностью, что оба начинающіяся большими знаками слова негреческихъ надписей розеттскаго камня соотвтствуютъ словамъ Птолемей и Клеопатра въ надписи греческой. Затмъ, какъ послдствіе этого, были установлены имъ два положенія, тогда совершенно новыя: что древнеегипетскій языкъ такъ же близокъ къ коптскому, какъ латинскій къ французскому или итальянскому, и что іероглифы — письмена не символическія, а звуковыя.

Дальнйшія изслдованія повели къ поразительнымъ открытіямъ, не прошло десяти лтъ, и Шамполіонъ не только прочелъ и перевелъ множество надписей, но научилъ отличать іероглифическія изображенія отъ картинъ и даже составилъ грамматику древнеегипетскаго языка. Заслуга его была тмъ выше, что письмо египетское оказалось сложне, чмъ можно было думать вначал при изслдованіи розеттскаго камня. Выяснилось, что дв негреческія надписи камня сдланы не на разныхъ, а на одногмъ и томъ же язык, но разными способами: іероглифами, письмомъ общеизвстнымъ всмъ сколько-нибудь образованнымъ древнимъ египтянамъ, и способомъ скорописи, письмомъ ‘дэмотическимъ’, употреблявшимся только жрецами, учеными и изрдка царями въ письменныхъ сношеніяхъ ихъ.

Разсмотрніемъ іероглифовъ и картушей царей преимущественно занялись мы во вторую половину дня, такъ какъ уже порядкомъ намаялись, бродя по гробницамъ царей, взбираясь затмъ на горы и спускаясь оттуда.

Домой отправились мы раньше обыкновеннаго, когда солнце было еще достаточно высоко.

Подъзжая къ Нилу, я обратился къ спутникамъ:— Ну, какъ, господа! добрались мы почти до тропика, а въ Нил не выкупались,— право совстно, давайте окунемся, пополощемся.

Предложеніе было принято. Мы дохали до нашей лодки,. отпустили до завтра погонщиковъ и двочекъ-спутницъ и раздлись въ лодк.

Что за чудная вода въ Нил! — чистая, свтлая, совсмъ мягкая и очень пріятная на вкусъ. Не даромъ существуетъ арабская поговорка: ‘кто разъ попробовалъ нильской воды, непремнно еще придетъ пить ее’. Великолпное купанье, мелко только съ нашей стороны, такъ какъ русло теченія у этого берега подъ Луксоромъ. Я забрался въ воду первый, затмъ и мои спутники А. И., и К. Н. Я уже вышелъ и почти одлся, а A. И. у самой лодки прислъ и какъ-то странно разводилъ руками.

— Вы, А. И., такъ разводите руками, что даже нильскую воду замутили, не пора ли вамъ выбираться въ лодку?

Но А. И. не отвчаетъ, а лицо его приняло какое-то особенное выраженіе, не то грустное, не то растерянное.

— Да что вы? ужъ не крокодилъ ли васъ схватилъ за ногу и держитъ? — спрашиваю я шутя.

Но лицо у A. И. изображаетъ чуть не ужасъ, я машинально перегибаюсь изъ лодки и схватываю его за руку.

— Что съ вами, что съ вами?

— Кольцо, кольцо обронилъ, обручальное кольцо,— растерянно, съ разстановкой, еле выговариваетъ наконецъ несчастный.

Песокъ въ Нил очень неплотный, стоишь, напр., въ сажени отъ берега на сухомъ мст, простоишь дв-три минуты и уйдешь въ песокъ, а кругомъ прососалась вода. Тяжелое золотое кольцо, упавшее въ такой песокъ, всосется въ него мигомъ, а тутъ, можетъ быть, и самъ А. И., разыскивая его и шаря руками по дну, еще глубже втопталъ его. Моментально кормчій нашъ и гребцы раздлись и принялись искать, но напрасно. Полтора часа до захода солнца бились мы тутъ, а кольца все-таки не нашли. Въ самомъ скверномъ настроеніи вернулись мы въ гостинницу. Не разъ вопросъ возвращался къ тому же предмету.

К. Н. принялъ роль обличителя.

— Ну что,— говорилъ онъ:— тратите вы денегъ не мало на разные пустяки, а тутъ что… Я въ такомъ бы случа ничего бы не пожаллъ… Весь бы Луксоръ на ноги поднялъ…

— Да и я не пожалю,— отвчаетъ А. И.:— только что толку, добьешься ли?

— A не обратиться ли къ консулу? — посовтовалъ я.

Мысль мою приняли. А. И. разсказалъ консулу все и общалъ 1.000 франковъ за находку кольца. Консулъ отвчалъ, что не только за тысячу, но и за двсти франковъ отыскалъ бы кольцо, что намъ безпокоиться нечего, чтобы мы отдыхали, и напомнилъ о приглашеніи къ нему на обдъ_, а кольцо — уврилъ онъ — отъищется непремнно.

Въ восемь часовъ вечера, какъ условлено было наканун, пришли мы къ консулу.

Домъ его построенъ не совсмъ такъ, какъ у насъ. Камень очень пористъ, такъ что легко пропускаетъ сквозь себя воздухъ, что, конечно, улучшаетъ вентиляцію, оконъ много, и они довольно велики. Входъ крыльцомъ въ четыре или пять ступеней, съ крыльца стеклянная дверь, и рядомъ съ ней два окна. Первая комната, куда попадаешь прямо съ крыльца, длинная, въ род широкаго корридора, полъ каменный, вдоль стнъ узкіе диваны, противоположная входу стна сплошная, безъ выходовъ. Изъ первой комнаты двери направо въ кабинетъ и пріемную, большую комнату, въ пять оконъ, два по одному и три по другому фасаду, налво отъ входной комнаты дв двери: первая, ближайшая къ входу — въ столовую, обставленную широкими турецкими диванами, а вторая, въ самой глубин, ведетъ, видимо, во внутреннюю часть дома, на женскую половину.

Разговоръ плохо клеился. Скоро стали собираться гости. Первымъ пришелъ мстный докторъ, арабъ. А. И. что-то особенно присталъ къ нему съ разспросами, все добиваясь, въ какомъ университет прошелъ онъ курсъ медицины, и какая такая его медицина — въ род ли настоящихъ эскулаповъ, или скоре какъ знахарки наши, но толку отъ него онъ такъ и не добился. Потомъ пришелъ начальникъ мстной полиціи. Затмъ губернаторъ луксорскаго округа, родной братъ консула. Но обдать не даютъ. сть хочется до тошноты. А. И. объявляетъ безъ церемоніи, по-русски, конечно, что если ему сть не дадутъ, то онъ заснетъ. Начинаемъ думать, не ошиблись ли,— можетъ, званы мы на завтра? Но вотъ въ половин девятаго входитъ въ кабинетъ арабъ-слуга въ блой рубах и чалм и въ синемъ балахон и раздаетъ каждому изъ насъ по полотенцу, а черезъ минуту хозяинъ приглашаетъ гостей въ столовую. Передъ входомъ въ нее стоятъ двое арабовъ: одинъ держитъ тазъ съ крышкой, въ верхней части которой, въ особо для того устроенномъ углубленіи, лежитъ мыло, у другого въ рукахъ нчто въ род большого чайника. И тазъ, и чайникъ изъ желтой мди съ рисунками, вырзанными на металл, об вещи — очень изящныя. Насъ пригласили приступить къ умыванію, но мы просили начать кого-нибудь изъ мстныхъ, чтобы намъ только подражать ему и, слдовательно, быть увреннымъ, что не сдлаемъ ничего, по мстнымъ понятіямъ, неприличнаго или неловкаго. Арабъ красивымъ движеніемъ снялъ крышку съ таза, а другой сталъ поливать водой изъ чайника, умывали надъ тазомъ руки, обтирали полотенцами и брали ихъ съ собою. Мы сдлали то же.

Столовая — довольно большая комната. По середин ея круглый, весьма немалыхъ размровъ столъ, примрно аршина полтора въ діаметр. На стол огромный круглый мдный подносъ, такой величины, что онъ совсмъ покрываетъ столъ. Весь подносъ покрытъ очень хорошо вырзанными на немъ рисунками, загнутые края около вершка высоты и вс изогнуты какъ гофрировка дамской кофточки, на краяхъ этихъ тоже рисунки. Подносъ матовый и вычищенъ превосходно. Мста приготовлены для семи человкъ, противъ каждаго мста у краевъ подноса лежатъ четвертушка круглаго тонкаго хлбца, обыкновенная серебряная ложка и другая ложка костяная, очень тонкая и длинная.

Хлбъ и серебряная ложка лежатъ какъ у насъ, при прибор, гд у насъ ножъ и вилка, тонкая костяная ложка, какъ наша ложечка, ножи и вилки, приготовляемые для пирожнаго и десерта. Въ трехъ мстахъ стоятъ на поднос блюдечки съ салатомъ изъ огурцовъ.

Вотъ мы и услись, К. Н. проситъ дозволенія записывать названія кушаній. Ему, конечно, разршаютъ это съ большой предупредительностью.

Сидимъ, положа полотенца на колни.

Слуга арабъ ставитъ въ середин подноса маленькую мисочку съ какой-то красноватой жидкостью — это чорба, супъ изъ голубей и баранины, приправленный томатами (или, что тоже, помидорами). Каждый беретъ его своею ложкой, такъ же, какъ у насъ крестьяне дятъ изъ одной миски. Супъ вкусенъ, потому ли, что аппетитъ у насъ адскій, или потому, что дйствительно вкусенъ — не знаю. Кончивъ супъ, гости обтираютъ свою серебряную ложку кусочкомъ хлба и, смотря по желанію, или отправляютъ кусочекъ этотъ себ въ ротъ, или кладутъ на подносъ у края. Мы предпочли послднее. То же повторялось посл всякаго кушанья, которое ли ложкой, ложки же не перемнялись.

Второе блюдо — бинза — кругленькія маленькія лепешечки, величиной съ наши старинные трехъ-копечники Николаевскаго чекана, лепешки эти сдланы изъ рису, приправлены лукомъ и перцемъ и сильно обжарены на бараньемъ сал.

На третье блюдо подали четырехъ вареныхъ голубей, хозяинъ собственноручно разрывалъ ихъ на части и подавалъ по куску каждому изъ гостей, кости и остатки складывали тутъ же на поднос, каждый у своего мста.

Четвертое блюдо — картофель въ бараньей подливк съ томатомъ, каждый беретъ его собственными перстами, обмакиваетъ въ соусъ, а по окончаніи ды пальцы облизываетъ и потомъ обтираетъ полотенцемъ.

Пятое кушанье — фаршированная баранья нога. По тому виду, съ какимъ смотрли на нее хозяинъ и гости, и по тону ихъ — видимо это plat de rsistance. Хозяинъ усплъ уже замтить, что аппетитъ у меня лучше, чмъ у сотоварищей моихъ, да и къ д пальцами отношусь я мужественне, помня твердо: ‘взялся за гужъ, не говори, что не дюжъ’, а ‘назвался груздемъ, ползай въ кузовъ’. Пробую баранью ногу — хороша, пробую начинку — еще лучше, приготовленіе ея сложное: туда идетъ протертое мясо и рисъ, лукъ, перецъ, гвоздика, коринка и еще разныя спеціи, ароматъ превосходный. Хозяинъ, видя, что я быстро покончилъ со своей порціей, отламываетъ мн здоровенный кусище и подаетъ, держа его за кость, сотоварищи мои не такъ счастливы — имъ отрываютъ руками и подаютъ мягкія части.

Шестое блюдо — мелохія — шпинатъ въ бараньемъ жир, въ него мокаютъ кусочки хлба и обсасываютъ ихъ, попробовали и мы было, но не могли продолжать — гадость ужасная.

Седьмое — кебабъ — жареные бараньи позвонки и хвостъ — не представляетъ ничего особеннаго.

Восьмое — косамаши — то, что мы называемъ ‘сальсяфи’, но начиненное рисомъ и бараньимъ фаршемъ.

Хозяинъ особенно усердно угощаетъ меня, онъ даже говоритъ, что хорошихъ гостей у него сегодня только два — я да начальникъ полиціи. И подлинно хороши. Я мъ за двоихъ, полицейскій же — по малой мр за четверыхъ. К. Н. такъ даже съ ужасомъ поглядываетъ на него и повторяетъ: ‘вотъ утроба-то! и на Москв такихъ не видлъ, а самъ какъ спичка… не въ коня, видно, кормъ’.

Девятое блюдо — кофта — бараньи сосиски, съ огромнымъ количествомъ перца.

Десятое — пилавъ — рисъ, вареный въ бараньемъ жир.

Одиннадцатое рузъ-блябанъ — рисъ, вареный въ молок съ сахаромъ, съ маленькой примсью миндаля и какихъ-то спецій.

Это было послднее кушанье, и для него-то и были положены длинныя тоненькія костяныя ложки.

Съ концу обда, на поднос противъ каждаго изъ насъ накопилась препорядочная кучка всякихъ отбросковъ — костей, крошекъ и прочаго. Салатъ, конечно, былъ тоже весь уничтоженъ. Питье давали какое-то неопредленное, въ род лимонада. Хмельного не было видно, не пьютъ ли они дйствительно, или только иностранцамъ хотли показать строгое соблюденіе мусульманскаго правила — не знаю. Подаютъ за столомъ очень быстро. Едва оканчиваетъ ду послдній гость — блюдо снимается со стола и сейчасъ же становится слдующее.

Какъ только встали изъ-за стола, началось умыванье, на этотъ разъ не только рукъ, но и рта, усовъ и бороды. Каждый утирался своимъ полотенцемъ и потомъ отдавалъ его арабу-слуг. Хозяина за обдъ не благодарили, а немедленно усаживались на окружавшіе комнату диваны, поджавъ подъ себя ноги. Хозяинъ слъ даже первый. Оказалось, обдъ не считался конченнымъ. Едва услись гости, кто по-турецки, кто по-нашему, подали кофе, варенье и длинныя трубки. Я не курю. Е. Н. и А. И., отказавшись отъ трубокъ, затянулись московскими папиросами. Кофе былъ такъ хорошъ, что я выпилъ три чашки, чмъ, видимо, очень польстилъ хозяину.

Не прошло и получаса посл обда — гости стали подниматься, благодарить хозяина и уходить. Мы послдовали общему примру.

Темнота была — зги не видно, насъ съ фонарями проводили до гостинницы.

Передъ самымъ сномъ встртили мы конторщика гостинницы. Оказывается, о потер кольца знаетъ уже весь Луксоръ. Консулъ заказалъ особую молитву въ мечети и передъ ней объявилъ, что кольцо ‘москова’ отыскать нужно, что нашедшій его получитъ хорошую награду, а что пока нужно молиться объ удач завтрашнихъ розысковъ.

——

На слдующій день, 22-го марта, встали мы опять чуть-свтъ, чтобы хать на тотъ берегъ Нила осматривать развалины Мединетъ-Абу. У того мста, гд А. И. обронилъ вчера обручальное кольцо свое, толпилось уже человкъ пятьдесятъ, они еще не принимались за работу, выжидая, чтобы солнце согрло воздухъ.

Какъ и наканун, двинулись мы на ослахъ. До МединетъАбу всего какихъ-нибудь три версты, и мы скоро пріхали туда.

Значительная часть развалинъ этихъ была затянута иломъ и занесена пескомъ, а главное, засыпана горами мусора: въ юго-западной части ихъ образовался даже большой и крутой холмъ, на которомъ стояла арабская деревушка. Теперь, посл продолжительныхъ раскопокъ, большая часть развалинъ снова увидла свтъ Божій.

Вс здшнія древнія постройки обращены были къ Нилу, прямо на востокъ, и вся совокупность ихъ обнесена надежной кирпичной оградой.

Въ настоящее время среди развалинъ этихъ ясно можно отличить три главныя части: храмъ Тутмеса II, Большой храмъ и храмъ Рамзеса III.

Всхъ меньше да и не особенно интересенъ храмъ Тутмеса II,— самое, впрочемъ, древнее зданіе всей этой группы. Часть его комнатъ покрыта надписями на коптскомъ язык, потому что въ ней была устроена христіанская церковь и богослуженіе отправлялось нсколько вковъ подъ-рядъ.

Большой храмъ посвященъ богу Аммону, а выстроенъ Рамзесомъ III. Это — посл карнакскаго и луксорскаго храма — самое большое изъ зданій древнихъ ивъ.

Онъ состоитъ — также какъ и храмъ карнакскій — изъ ряда чередующихся пилоновъ, дворовъ съ колоннадами по стнамъ ихъ и залъ, заполненныхъ колоннами. Прототипъ колоннъ, какъ и во всхъ храмахъ ивъ — стебель священнаго лотоса, увнчанный или бутономъ этого цвтка, или цвткомъ, уже распустившимся, особенность же колоннъ этого именно храма та, что он, изображая лотосъ, представляютъ верхушкой своей увядающій уже цвтокъ его, при этомъ бросается еще въ глаза такая особенность: если въ одномъ отдленіи потолокъ положенъ надъ колонной прямо на цвтокъ, то въ слдующемъ на цвтк лежитъ четырехъугольный каменный прямоугольникъ, и на него уже опирается потолокъ.

Храмъ этотъ, воздвигнутый въ память подвиговъ Рамзеса III, замчателенъ, кром архитектуры своей, еще рисунками и надписями, посвященный походамъ и побдамъ этого одного изъ славнйшихъ фараоновъ.

Еще Шамполіонъ описалъ картины, покрывающія три стны второго двора храма, представляющія празднованіе годовщины вступленія Рамзеса на престолъ.

На первой картин 12 военачальниковъ выносятъ изъ Дворца богатйшія носилки, съ установленнымъ на нихъ подобіемъ трона, на которомъ сидитъ фараонъ, украшенный всми знаками своего царскаго достоинства, тронъ осеняютъ крылами своими золотыя фигуры Истины и Справедливости, передъ нимъ же стоятъ сфинксъ — эмблема Мудрости, соединенной съ Силой — и левъ, символъ Смлости, вокругъ трона идутъ дти жрецовъ, несущія скипетръ, колчанъ и другіе доспхи царя, важные сановники огромными опахалами колеблютъ воздухъ вокругъ царскихъ носилокъ. Впереди идутъ музыканты, родственники царя, и сынъ его, несущій передъ нимъ благовоніе, сзади же — жрецы и воины.

На другой картин царь уже въ храм Горуса, онъ подходитъ къ жертвеннику, плещетъ на него духами и жжетъ ароматы.

На третьей — 22 жреца несутъ статую божества, царь идетъ за ними, одинъ изъ жрецовъ читаетъ молитву. установленную на случай, когда божество переходитъ порогъ своего храма.

На четвертой картин верховный жрецъ выпускаетъ изъ рукъ своихъ птицъ, повелительницъ четырехъ странъ свта, и проситъ ихъ летть и повдать Сверу и Югу, Востоку и Западу, что Рамзесъ возложилъ на голову свою корону, символъ власти надъ всми верховыми и низовыми странами (т.-е. надъ всми расположенными и вверхъ, и внизъ по теченію Нила).

На пятой картин Рамзесъ благодаритъ боговъ.

На шестой — онъ золотымъ серпомъ срзываетъ снопъ пшеницы и возвращается домой.

Вся живопись этой залы даетъ ясное изображеніе торжественныхъ церемоній древняго Египта. Живопись же наружныхъ стнъ храма представляетъ подробное описаніе тхъ походовъ и битвъ, которые, въ теченіе семи лтъ, требовали напряженія всхъ силъ страны, для отраженія соединенныхъ силъ девяти народовъ, и закончились такими блестящими побдами, что въ память ихъ воздвигнутъ былъ этотъ храмъ. И самыя картины, и обширнйшіе іероглифическіе тексты подъ ними даютъ такое подробное описаніе этой борьбы, какихъ не имемъ мы ни объ одномъ историческомъ событіи ране нашествія Ксеркса на Грецію (не считая, конечно, троянскаго похода, такъ какъ передаваемыя Иліадой событія могутъ быть оспорены во многихъ подробностяхъ). Таблицъ и надписей всего десять, и подъ каждой обозначено время, къ которому относятся изображаемыя и описываемыя ими событія. Много мста потребовалось бы, чтобы изложить ихъ, и потому скажу только о тхъ двухъ, которыя особенно врзались мн въ память. Одна изъ нихъ изображаетъ морское сраженіе у устья Нила. Форма и отдлка египетскихъ судовъ, вооруженіе и пріемы борьбы египтянъ, устройство парусовъ и дйствіе ими — одни и т же. Противъ нихъ сражается соединенный флотъ нсколькихъ народовъ, и суда каждой націи очень отличны отъ судовъ ихъ союзниковъ, отличается и вооруженіе, и способъ управленія, не говоря уже о лицахъ сражающихся. Эта картина поражаетъ удивленіемъ при вид того совершенства, съ которымъ рзецъ египетскаго художника умлъ самыми общими чертами и нердко въ самомъ небольшомъ размр передать главнйшія особенности типа каждой народности, такъ что всегда отличишь еврея отъ египтянина, негра отъ кочевника сверной Африки, жителя острововъ Средиземнаго моря отъ малоазіица. По той же картин ясно начинаешь понимать, какъ велико, должно быть, было могущество Египта, если и въ т отдаленныя времена, при рдкости и враждебности сношеній между чуждыми народами, все же соединялись вмст и финикіяне, и жители Малой Азіи, и островитяне, предки древнихъ грековъ, и поселенцы сверной Африки, чтобы всмъ вмст, совокупными силами, ударить на общаго врага.

На другой картин царь представленъ сидящимъ на большомъ возвышеніи, передъ нимъ, но ниже его, стоитъ человкъ и пишетъ подъ его диктовку, дальше тянется рядъ запряженныхъ быками и буйволами телгъ, наполненныхъ какими-то неопредленной формы кусками, а еще дале — горы человческихъ тлъ и головъ. Содержаніе картины поймешь не сразу, но его разъясняетъ подпись. Одно изъ племенъ Палестины, вроятно подвластныхъ Египту, ослушалось велній фараона, который и пришелъ наказать его, а чтобы дать сосднимъ племенамъ понятіе о мр взысканія своего, онъ велитъ написать, что хотлъ бы послать имъ на показъ головы убитыхъ, но такая посылка потребовала бы слишкомъ много подводъ, а потому приказываетъ онъ оскопить 12.535 человкъ и шлетъ сосдямъ вещественныя тому доказательства, добавляя, что будетъ и съ ними то же, если когда-нибудь ослушаются воли его.

Трудно передать то сначала отвратительное, а потомъ прямо гнетущее впечатлніе, которое производитъ картина эта, когда смотришь на нее, только-что услышавъ переводъ ужасной надписи… Вотъ были времена!.. Боле десятка тысячъ оскопленій живыхъ людей, чтобы избжать неудобствъ посылки головъ или прикосновенія къ мертвымъ тламъ! Я смотрлъ на эту картину, мн было противно, и все же я не могъ оторваться отъ нея — воля была подавлена, воображеніе полонено исполинскимъ размахомъ зврства, зврства надъ десятками тысячъ людей. И есть еще люди, которые утверждаютъ, что человчество не движется впередъ, что цивилизація — только лицемріе!.. Да мыслима ли теперь хоть тнь урока, подобнаго Рамзесову, не только у насъ — даже въ Индіи, даже въ Кита?!.. Скажутъ, быть можетъ, что фараонъ этотъ былъ особенно жестокимъ правителемъ, кровожаднымъ звремъ. Нтъ, его ужасный поступокъ былъ въ нравахъ того времени, а самъ онъ въ обыденной жизни былъ человкъ не злой — прекрасный семьянинъ, любящій мужъ и нжный отецъ — такъ гласитъ исторія. Одно изъ доказательствъ тому — въ третьемъ храм группы развалинъ Мединетъ-Абу. Этотъ храмъ построенъ тмъ же Рамзесомъ III, но рзко отличается отъ всхъ прочихъ храмовъ древняго Египта. Думали даже, что это остатокъ дворца, а не храма, но потомъ такое предположеніе было опровергнуто. Архитектурная особенность этого храма — въ томъ, что онъ выстроенъ въ три этажа и иметъ окна, чего нтъ ни въ одномъ изъ другихъ храмовъ, окна эти легки, красивы и отлично отдланы. Особенность же декоративная въ томъ, что часть выступовъ упирается на тонко-исполненныя карріатиды, и сценамъ войны и жизни вншней отведена только одна стна, вс же прочія представляютъ Рамзеса III въ семь, съ женой и дтьми. Эти картины показываютъ человка не только не злого, но прямо добродушнаго. Изъ числа ихъ обращаютъ на себя особенное вниманіе дв. Одна на внутренней сторон второго этажа, царь сидитъ въ красивомъ глубокомъ кресл, царица стоитъ возл него и подаетъ ему какой-то плодъ, а онъ одной рукой беретъ ее за руку, а другой нжно треплетъ за подбородокъ, поза его превосходна, выраженіе лица такъ полно ласки и доброты, губы улыбаются такъ привтливо, а глаза смотрятъ такъ тепло и хорошо, что на картину эту смотришь, смотришь и глазъ отвести не хочется. Другая, еще лучшая, картина на наружной стн третьяго этажа, такъ что разсмотрть ее хорошо можно только въ бинокль и отойдя довольно далеко. Рамзесъ играетъ съ женою въ шахматы. Видимо, онъ сдлалъ неожиданный для нея и опасный ходъ, она, только-что смявшаяся передъ тмъ, какъ будто слегка растерялась и удивленно приподняла лвую бровь. Одна изъ ногъ Рамзеса вытянута подъ столомъ и онъ слегка толкаетъ ногу жены, рука царицы съ откинутымъ широкимъ рукавомъ лежитъ на шахматномъ столик, и Рамзесъ, протянувъ руку, чуть-чуть касается жениной ниже локтя, и по положенію пальцевъ видно, что тихонько гладитъ ее, удачный ходъ царя отразился на немъ: нижняя губа словно подобрана, какъ будто чтобы скрыть добродушно-насмшливую улыбку, которая все же пробивается наружу, голова наклонена впередъ, глаза смотрятъ весело и свтло.

Высоко у египтянъ стояла женщина, и глубоко вндрено было семейное начало на основ вниманія, любви и нжности къ жен и дтямъ. Это доказываютъ безчисленныя картины и надписи на стнахъ гробницъ и храмовъ и другіе памятники, такъ, въ одномъ изъ послднихъ, въ ‘Наставленіяхъ Пта-Хотепа’,— соотвтствующемъ по значенію своему для исторіи быта Египта нашему Домострою Сильвестра,— между прочимъ, говорится: ‘если ты человкъ благоразумный, устрой хорошо домъ твой, люби жену твою безъ ссоръ, корми ее, говори съ нею — это краса членовъ твоихъ, обливай ее благовоніями, весели ее, пока ты живъ, она — имущество, которое должно быть достойно своего владльца’.

Боле четырехъ часовъ пробыли мы въ Мединетъ-Абу. Къ завтраку нужно было поспть въ гостинницу, и въ половин двнадцатаго мы были уже у Нила.

Человкъ пятьдесятъ по прежнему работало въ вод, въ поискахъ за кольцомъ.

У каждаго въ рукахъ — кубической формы жестянки, такія, въ какихъ возятъ керосинъ,— снята только верхняя крышка. Стоятъ работающіе длиннымъ рядомъ, плотно другъ возл друга, жестянки опущены въ воду и каждый захватываетъ ими и загребаетъ въ нихъ песокъ. Шагахъ въ пяти за первымъ рядомъ работаетъ второй рядъ по слдамъ перваго, выбирая слдующій, боле глубокій, слой песку. Когда жестянки наполнятся, весь рядъ выноситъ ихъ на берегъ, разсыпаетъ на песк и, разгребая руками, ищетъ кольцо. Начальникъ полиціи и консулъ лежатъ, развалясь въ лодк, перевозящей насъ черезъ Нилъ, и изрдка окрикомъ подбодряютъ рабочихъ.

Мы садимся въ лодку.

— Тутъ есть представители почти каждой луксорской семьи,— говоритъ консулъ.

А. И. безнадежно смотритъ на всю эту возню. Намъ кажется весьма рискованной мысль вычерпать изъ воды Нила слой песку въ полъ-аршина толщиной на пространств саженъ тридцати въ длину и саженъ пятнадцати въ ширину. Но луксорцы смотрятъ на это видимо иначе и работаютъ уже боле пяти часовъ и живо, и весело. A. И. говоритъ. что ему совстно смотрть на нихъ. К. Я. соглашается и предлагаетъ ему во всякомъ случа вознаградить слегка этихъ своеобразныхъ кладоискателей.

— Дамъ я имъ сотню франковъ сегодня вечеромъ,— говоритъ А. И.:— а то и кольцо потерялъ, я совстно еще будетъ, что эти несчастные цлый день проработали изъ-за меня.

Намъ пора было перезжать черезъ Нилъ,— иначе могли бы опоздать къ завтраку. Я поднимаюсь первый… Но что такое?! Направо отъ насъ раздались протяжные сдержанные крики: ‘хо, ох-хо, ох-хо-хо!’ Работавшіе около насъ подняли головы, повернулись, смотрятъ. Еще крики, боле громкіе крики. Работающіе кто медленно поворачивается, выходитъ на берегъ и бросаетъ жестянку, кто бгомъ кидается къ той кучк людей.

Смотримъ — какого-то феллаха подхватили на руки и подняли на воздухъ. Веселые, радостные крики слышатся со всхъ сторонъ. Консулъ вскочилъ, вскочилъ полицейскій, вскочилъ и драгоманъ нашъ Дмитри. Вс трое кричатъ неистово. Имъ отвчаютъ веселые, довольные голоса.

— Нашли кольцо, нашли! — говоритъ консулъ, и то же повторяетъ за нимъ m-r Дмитри.

Толпа приближается къ намъ. Поднятый на руки феллахъ отбивается, его опускаютъ на землю, онъ лзетъ въ воду и, подойдя къ корм, гд сидитъ А. И., осторожнымъ, нершительнымъ движеніемъ подаетъ ему кольцо. Сильное волненіе и сомнніе видны на лиц его:— ‘то ли кольцо’, повидимому, думаетъ онъ. Совершенно машинально, съ какимъ-то отупвшимъ лицомъ, смотритъ А. И. на кольцо и видимо не вритъ удач. Мгновенно сомнніе его передается и намъ:— Не подкинули ли чужое?— вырывается замчаніе у К. Н.

— Да смотрите же внутрь на надпись! — почти неистово кричу я.

А. И. поворачиваетъ кольцо, нагибается, читаетъ. Еще секунда,— и радостное, торжествующее лицо его показываетъ намъ, что сомннія нтъ. Это его, его обручальное кольцо.

— По-русски… и годъ… и… и мсяцъ, и число… имя…— заикаясь, говоритъ онъ.— Мое, мое! — и быстрымъ движеніемъ надваетъ его на палецъ, и опять, словно не вря тому, что самъ видлъ и прочелъ, снимаетъ его, читаетъ еще разъ и опять плотно надвигаетъ на палецъ.

Съ шумомъ, смхомъ и крикомъ толпа окружаетъ лодку. Въ одну минуту сдвинули ее съ мели. Десятка два народу услось съ нами, и мы плывемъ къ Луксору. Насъ встрчаетъ толпа, и толпа же провожаетъ насъ до воротъ гостинницы.

Туда входятъ съ вами консулъ и три или четыре человка. Консулъ ршаетъ, что нашедшій получитъ три наполеона, т.-е. 60 франковъ, цлое состояніе для бднаго феллаха. А. И. просить дать ему 5 наполеоновъ, т.-е. 100 франковъ, и уплачиваетъ 1.000 франковъ, чтобы наградить всхъ работавшихъ, такъ какъ безъ общей работы одинъ ничего не сдлалъ бы.

Посл того мы отправились осматривать луксорскій храмъ, ближайшій къ гостинниц и пристани.

Теперь идутъ тамъ раскопки. Кто не видлъ подобныхъ работъ въ Мединетъ-Абу и Луксор, тотъ едва-ли представитъ себ, какія горы мусора накопляются мало-по-малу, среди развалинъ ивъ. Ходили мы, напр., по одной изъ залъ луксорскаго храма, колонны т же, что и въ древнихъ храмахъ, но только показались намъ поприземисте, но вотъ подходимъ къ новому ряду ихъ, и за нимъ обрывъ сажени три, четыре,— это французы вычистили мусоръ, въ этой части зала колонны обнажались отъ самаго основанія, и теперь очевидно, что он такъ же стройны и легки, какъ и въ другихъ храмахъ. Но какъ могло накопиться въ середин храма мусору на три, четыре сажени въ высоту!?

Съ луксорскомъ храм особенно замчателенъ обелискъ у входа въ первый пилонъ, прежде ихъ было два: одинъ, меньшій, подаренъ Франціи Мегмедомъ-Али и украшаетъ теперь площадь Согласія въ Париж, а другой — и выше, и боле тонкой работы — стоитъ еще на своемъ мст. Въ томъ же храм есть продолговатый залъ, въ род корридора, раздленнаго вдоль на три части двумя рядами колоннъ, всхъ колоннъ этихъ 14, и каждая боле семи саженъ высоты.

Нкоторыя изъ картинъ и надписей превосходно исполнены и очень интересны. Недалеко отъ святилища, напр., на одной изъ стнъ, представлено рожденіе строителя храма Аменотепа, причемъ боги не только присутствуютъ при этомъ, но и облегчаютъ матери тяжелое дло разршенія отъ бремени.

Одна изъ надписей, прославляя фараона, говоритъ, что ему приносятъ въ дань ‘и дтей своихъ, и лошадей, и безчисленное количество серебра, желза и слоновой кости’ — такіе даже народы, которые по удаленности своей ‘не знали не только путь къ Египту, но даже и самое имя его’.

Выстроенъ храмъ такъ, что длиною своей онъ параллеленъ Нилу, для защиты его отъ наводненій возведена была при Птолемеяхъ надежная плотина, вполн сохранившаяся и понын и у которой находится теперешняя луксорская пристань.

Остатокъ дня мы употребили на выясненіе себ, по имвшимся у насъ пособіямъ, нкоторыхъ подробностей, касавшихся религіи и божествъ древнихъ египтянъ.

Была ли религія ихъ единобожіемъ или многобожіемъ?

Она была единобожіемъ по существу и многобожіемъ по форм, ‘пантеистическимъ единобожіемъ’, какъ мтко характеризовалъ ее Шамполіонъ.

‘На вершин египетскаго пантеона,— говоритъ Масперо,— парилъ богъ единый, безсмертный, несотворенный, невидимый, сокрытый въ недоступныхъ глубинахъ бытія’. Это — ‘Ну’, творецъ и вседержитель. Онъ существо высшее, само собой и само въ себ зародившееся, всесовершенное и всезнающее. Не порожденный ни небомъ. ни землею, Ну — самъ отецъ отцовъ и матерей мать, самъ себ равный, недвижный въ своихъ совершенствахъ, онъ присутствуетъ и въ прошедшемъ, и въ будущемъ. ‘Я — все’, гласитъ о немъ одна изъ надписей, ‘я — все, что было, есть и будетъ, и ни одинъ изъ смертныхъ не снялъ завсы, покрывающей меня’. Ну всюду чувствуешь, но не осязаешь. Онъ наполняетъ вселенную, но никакой образъ не можетъ дать какое-нибудь, хотя бы самое слабое, представленіе о немъ и о его величіи. Вотъ почему египтяне не строили ему храмовъ, не пытались изобразить его въ какой-нибудь доступной пониманію человка форм и даже не ршались возносить непосредственно къ нему мольбы свои’.

Каждое проявленіе Ну есть божество. Вс божества эти — и велики, и могущественны, но у всякаго свои особыя, только ему одному присущія черты и отдльная цль существованія. Эти божества хотя и не въ полной мр, но все же могутъ быть поняты человческимъ разумомъ, а потому люди въ состояніи изобразить ихъ въ томъ или другомъ вид, сообразно съ свойствами каждаго люди могутъ обращать и обращаютъ къ нимъ молитвы свои.

Божества эти — посредники между великимъ ‘Ну’ и міромъ, людьми и вещами. Имъ строятъ храмы и приносятъ жертвы, изображеніями ихъ украшаютъ виднйшія и красивйшія мста.

Число этихъ божествъ очень велико. Одни изъ нихъ пользовались исключительнымъ уваженіемъ въ однхъ, а другія въ другихъ частяхъ Египта, одни считались какъ бы старшими и боле почетными, другія чествовались мене.

Въ каждой мстности было три божества, троица, пользовавшаяся особымъ почетомъ. Первое лицо троицы — божество дятельное мужского пола, оно соединяется обыкновенно съ представителемъ боле коснаго принципа, олицетворяемаго богиней, соединеніе ихъ даетъ жизнь третьему существу, нердко столь же и даже боле могущественному, нежели произведшіе его.

Всего извстне — троицы Мемфиса, ивъ и Абидоса.

Мемфисская троица — Фта, Сахтъ и Иммутесъ. Фта — ‘властитель мудрости, тотъ, что все исполняетъ съ искусствомъ и мудростью’, ‘онъ отецъ началъ, творецъ яйца, солнца и луны, тотъ, что воздвигнулъ сводъ небесный’. Изображаютъ его обыкновенно стоящимъ на крокодил (символъ побды надъ тьмою и зломъ) и съ священнымъ жукомъ на голов (символъ творенія). Сахтъ — подруга Фта, она творящая и разрушающая сила природы, она изгоняетъ нечестіе, наказуетъ виновныхъ, изображаютъ ее въ вид женщины съ головою львицы. Иммутесъ — сынъ Фта и Сахтъ.

иванская троица — Аммонъ, Му и Коонъ. Аммонъ во многихъ свойствахъ своихъ сливается съ Горусомъ или Ра, третьимъ лицомъ Абидосской троицы, и потому я не буду здсь говорить о немъ.

Троица Абидоса — Озирисъ, Изида и Горусъ. Эта троица пользовалась исключительнымъ почетомъ не только въ Абидос и прилегавшей къ нему части Египта, но и во всей стран, на что явно указываетъ множество храмовъ какъ въ нижнемъ, такъ и въ верхнемъ Египт, ея же касается и множество надписей, такъ что египтологи всего полне знакомятъ насъ съ этими именно божествами.

Озирисъ — воплощенное добро и справедливость. Когда зло овладло міромъ, Озирисъ спустился на землю и началъ борьбу. Зло, въ лиц Тифона, брата Озириса, одолло его, онъ былъ убитъ, тло его изрублено на куски, и куски эти разбросаны по всей земл. Изида, неутшная жена Озириса, стала собирать куски этого дорогого ей тла, собрала ихъ и похоронила на остров Филэ, нсколько выше первыхъ пороговъ Нила, въ очаровательнйшей изъ мстностей Египта. Но, хороня куски тла Озириса, Изида не знала еще, что Озирисъ уже воскресъ. A между тмъ онъ не могъ не воскреснуть: зло могло временно подавить добро и справедливость, но погибнуть окончательно он не могли. Великая жертва Озириса не осталась безъ слда: онъ самъ воскресъ вмст съ добромъ и справедливостью. Сыну своему Горусу, восходящему сіяющему солнцу, поручилъ онъ отплатить Тифону за поруганіе добра и справедливости, и Горусъ исполнилъ волю отца.

Озирисъ олицетворяетъ добро и справедливость, но временно онъ погибалъ, оставлялъ землю, поэтому онъ же является представителемъ солнца, оставившаго землю,— солнца въ ночи. Какъ представитель добра, Озирисъ овладваетъ душой каждаго умершаго, едва только перейдетъ она въ подземное царство, и онъ же защищаетъ ее тамъ отъ всякихъ нападеній. Какъ представитель солнца въ ночи, Озирисъ указываетъ душ въ подземномъ царств путь къ судилищу ея. Какъ представитель справедливости, Озирисъ судитъ душу и объявляетъ ей приговоръ. Судитъ же онъ въ присутствіи сына своего Горуса (восходящаго, сіяющаго солнца), причемъ Горусъ держитъ всы, на одной чашк которыхъ добрыя, а на другой злыя дла покойника, а Анубисъ (всегда изображаемый. человкомъ съ шакальей или собачьей головой) заправляетъ душой во время суда, между тмъ какъ Тоотъ (божество въ вид человка съ головой ибиса) записываетъ худыя и добрыя дла и постановленное Озирисомъ ршеніе.

Итакъ, Озирисъ — олицетвореніе добра и справедливости и солнца въ ночи, онъ страдаетъ за зло, искупаетъ грхи людей, онъ — владыка и путеводитель души въ подземномъ мір, и онъ же верховный судья всхъ длъ человческихъ.

Изображаютъ его обыкновенно въ вид человка или муміи съ зеленоватой головой.

Изида — сестра и жена Озириса, въ ней прирожденная любовь къ добру, она стремится къ нему, чтобы оно оплодотворило ее, ея отчаяніе, ея слезы облегчаютъ воскресеніе Озириса. Изображаютъ Изиду въ вид женщины, на голов которой каменная табличка съ ея именемъ.

Горусъ или Ра — сынъ Озириса и Изиды. Озирисъ — солнце въ ночи, его сынъ Горусъ — солнце восходящее, сіяющее. Онъ пользовался особымъ почтеніемъ и поклоненіемъ въ Египт. Посл смерти и воскресенія отца своего Озириса онъ, по его приказанію и при содйствіи Анубиса и Тоота, поражаетъ Тифона, представителя зла. По этому поводу ‘похоронный отпустъ’ египтянъ (въ гробъ каждаго покойника клался такой отпустъ) говоритъ: ‘Силенъ Ра — слабо нечестіе. Высокъ Ра — попрано нечестіе, живъ Ра — погибло нечестіе’. Блескъ побды надъ Тифономъ длаетъ Горуса представителемъ торжествующей справедливости и торжествующаго свта. Какъ представитель торжествующей справедливости, онъ на судилищ Озириса держитъ всы съ добрыми и злыми длами, какъ представитель торжествующаго свта онъ восходящее, сіяющее солнце, явленіемъ своимъ побдившее тьму, а такъ какъ яркое солнце есть солнце животворящее, то Гору,съ — творецъ всхъ существъ: животныхъ и людей.

Будучи творцомъ людей, Горусъ естественный представитель нуждъ ихъ и ходатай за нихъ, и передъ другими божествами, и передъ самимъ великимъ Ну, отсюда и весьма распространенное поклоненіе ему.

Вотъ какъ обращается къ Горусу тотъ же похоронный отпустъ: ‘Слава теб, Горусъ, слава теб! Когда ты движешься по тверди небесной, боги идутъ вслдъ за тобою съ радостными криками’… ‘Ты выходишь, ты восходишь, ты проходишь въ самой выси небесной истиннымъ благодтелемъ, по приказу Ну. Торжествуетъ небо, радуется земля, ликуютъ боги и люди’.

Горусъ считается также главнымъ покровителемъ Египта и отцомъ фараоновъ.

Итакъ, Горусъ или Ра, восходящее сіяющее солнце, облегчаетъ страданія отца своего Озириса, побждаетъ зло и тьму, даетъ жизнь и свтъ всему на земл, помогаетъ отцу въ загробномъ судилищ и покровительствуетъ Египту и его фараонамъ.

Изображаютъ Горуса различно, особенно же часто — человкомъ съ головой копчика, на которой покоится солнечный дискъ, охваченный сверху змей.

Перечисленными божествами далеко, конечно, не исчерпывается египетскій пантеонъ. Но вс они образуютъ одну семью, вс исходятъ изъ одного начала — отъ великаго Лу, вс представляютъ первичныя силы или явленія природы. Вс они лишь звенья между богомъ съ одной стороны, природой и людьми — съ другой. Они живутъ, движутся, борются и торжествуютъ. Но и борьба, и торжество ихъ — только изъ-за человка, и только ради человка.

Въ вчной забот своей о человк,— божества, чтобы укрпить въ немъ благочестіе и имть при немъ всегдашнихъ представителей своихъ и наблюдателей за нимъ, вложили въ нкоторыхъ животныхъ частичку божественнаго существа своего. Естественно, что такимъ животнымъ люди оказывали особый почетъ и уваженіе. Одни изъ этихъ животныхъ распространяли наблюденіе свое на всю страну, и поэтому и почитались всюду — таковъ былъ Аписъ, другіе были вліятельны въ одной мстности и не имли значенія въ другой.

Итакъ, единство бога и множественность формъ, подъ которыми проявился онъ — основная черта египетской еогоніи. Каждая форма проявленія бога соотвтствовала одновременно и извстному принципу, и какой-нибудь сил или явленію природы, Озирисъ, напр. — олицетвореніе добра и справедливости и представитель зашедшаго солнца,— солнца въ ночи. Поэтому-то Шамполіонъ былъ вполн правъ, назвавъ религію египтянъ ‘пантеистическимъ единобожіемъ’.

Общераспространенное понятіе о религіи египтянъ далеко не соотвтствуетъ ея существу, второстепенная добавка къ вроученію, касавшаяся почитанія нкоторыхъ животныхъ, дала поводъ считать вру египтянъ системой грубаго обожанія животныхъ, такою изображали намъ ее въ школ, къ этому, правда, прибавляли, что высшіе, развитые классы, поклоняясь животнымъ, видли въ нихъ, конечно, только образы божествъ, но и съ такою даже добавкой въ умахъ юношества складывались весьма превратныя понятія.

A между тмъ религія Египта — высокая религія, достойная гораздо большаго вниманія, чмъ отводилось ей до сихъ поръ. Ихъ Ну, дйствительно, великій богъ. Онъ допустилъ дитя свое, Озириса, совершеннйшаго представителя добра, сойти на землю, пасть подъ ударами зла и умереть для того, чтобы добро и справедливость снова могли взять верхъ и спасти людей. Вся семья исшедшихъ изъ Ну боговъ — боги-учители и покровители человка — нравственные, честные, великодушные. Ни одинъ изъ нихъ не запятнанъ дурнымъ поступкомъ, ни одинъ не служитъ къ соблазну, каждый, напротивъ, даетъ огромный матеріалъ для размышленій и самыхъ глубокихъ, и самыхъ возвышенныхъ…

Вечеромъ отправились мы, А. И. и я, посмотрть ‘алмей’. Мы не разъ читали про ихъ танцы, одно изъ лучшихъ описаній такихъ танцевъ встрчается у Флобера, кажется, въ ‘Иродіад’, знаменитая ихъ пчелка художественно описана Максимомъ Дюканъ и г. Крестовскимъ въ его ‘Дальнихъ водахъ и странахъ’. Еще въ Каир думали мы взглянуть на алмей, но знакомцы наши, мстные публицисты, объяснили, что тамъ алмей нердко притсняетъ полиція, и что лучшія изъ нихъ перебираются на время сезона путешественниковъ въ ивы. Здсь же въ Луксор оказалось, что за окончаніемъ сезона хорошія алмеи уже выхали, остались же только третьестепенныя. Ршили мы взглянуть хоть на этихъ. Звали съ собой К. Н., но онъ сталъ браниться и говорить, что на ‘срамныя’ зрлища не ходитъ.

Повели васъ съ фонарями — и вели довольно долго. По дорог Дмитри купилъ нсколько бутылокъ вина. Наконецъ, у небольшого, низенькаго домика потушили огонь и осторожно постучали нсколько разъ. Дверь открыла какая-то старуха, которая и провела насъ черезъ дворъ къ небольшой постройк, черезъ низенькое крылечко вошли мы въ невысокую комнату, аршинъ семь, восемь длины и аршинъ пять, шесть ширины. Вся комната устлана цыновками, у одной изъ стнъ широчайшій диванъ, высотой мене шести вершковъ, а длиной во всю ширину комнаты, въ противоположной сторон нсколько низкихъ скамеечекъ, обитыхъ ковровой матеріей, съ потолка виситъ лампа, въ род тхъ, что приняты у насъ въ учебныхъ заведеніяхъ, на подоконникахъ — разная домашняя утварь.

Насъ встртили три женщины и одинъ мужчина. Усадили на диванъ и стали разсыпаться въ любезностяхъ, переводилъ ихъ намъ Дмитри. Мы отвчали поднесеніемъ вина, руками того же Дмитри. Черезъ нсколько времени мужчина, встртившій насъ, вышелъ. Ему вынесли одну изъ скамеекъ, на которой онъ помстился за дверью на крылечк, и началъ играть. Дв женщины стали переминаться съ ноги на ногу, какъ бы подготовляя себя къ танцамъ, потомъ движенія ихъ сдлались нсколько быстре, но ни изящества, ни красоты въ нихъ не было. Къ игравшему на дудк присоединилась старуха, мрно бившая въ бубны. Женщины мало-по-малу раздвались и, наконецъ, на нихъ не осталось ничего, кром ботинокъ на босу ногу. Все это было въ высшей степени противно. Мы скоро сказали, что съ насъ довольно. Женщины моментально одлись, а Дмитри объяснилъ, что третья, оставшаяся въ комнат, молодая и довольно интересная, хочетъ протанцовать намъ свой любимый танецъ. Мы стали-было отнкиваться, но и Дмитри, и танцорка, настаивали. Танцовала она въ томъ же костюм, въ которомъ мы нашли ее по приход, и танцовала хотя и безъ особаго увлеченія, но очень недурно.

Музыка шла медленнымъ темпомъ, но мотивъ премилый. Сначала алмея что-то выдлывала на мст, потомъ стала сгибать ноги какъ разъ такъ, какъ нужно, чтобы сдлать реверансъ, затмъ изгибала тло, то наклоняясь впередъ горизонтально и почти касаясь пола, то откидываясь назадъ, то медленно вращаясь слва направо и справа налво, но куда бы ни двигалось тло, нижняя часть ногъ — отъ колна до ступни — и голова были совершенно недвижны. О плавности движеній можно судить по тому, что она поставила на голову пустую бутылку, а на горлышко ея зажженную стеариновую свчку, и не только бутылка, но даже и свча, ничмъ не поддерживаемыя, не шелохнулись ни разу.

Посл танца этого Дмитри раскупорилъ одну изъ бутылокъ. Хозяйка стала пить и поить Дмитри. Не прошло и пяти минутъ, какъ одна изъ нихъ услась возл насъ на диванъ. Въ то же время Дмитри, схвативъ другую, сталъ обнимать и цловать ее и говорилъ, обращаясь къ намъ: ‘il faut les encourager’. Что за курьезную картину изображалъ этотъ старый, жирный сатиръ, обнимая танцорку! Но было очевидно, что и хозяйки, и чичероне нашъ, имли очень превратныя понятія о намреніяхъ нашихъ, а потому мы поспшили встать, раскланяться и уйти безъ дальнихъ околичностей.

Какъ потомъ смялся надъ нами К. Н., когда мы все разсказали ему!

— И подломъ вамъ! Въ вертеп побывали, 60 франковъ за это заплатили,— ну, и подломъ вамъ, господа!

——

23-го марта, утромъ рано, отправились мы пшкомъ осмотрть въ подробности большой карнакскій храмъ и другія связанныя съ нимъ постройки.

Посл завтрака, въ третій разъ, похали на лвую сторону Нила. Въ поляхъ работающихъ было немного, большая часть хлбовъ ужъ убрана, а пахота для третьяго посва еле-еле начинается. Убираютъ египтяне жатву очень своеобразно, они не только не косятъ, они даже не жнутъ, а просто-напросто руками вырываютъ вызрвшія растенія и тутъ же вяжутъ ихъ въ небольшіе снопики. Если въ корняхъ оказываются земляные комья, они обтряхиваютъ ихъ. Работа эта, конечно, куда копотливе нашей уборки, но зато она разрыхляетъ въ извстной степени землю, да и сверхъ того на нив не пропадаетъ ни одинъ стебель, а если хлбъ не перезрлъ, то не упадетъ ни одинъ колосъ, ни одно зерно. Посл такой уборки поле совсмъ не иметъ того вида, какъ у насъ, оно скоре похоже на только-что тщательно вспаханное и забороненное. Такая уборка принята не только для злаковъ, но и для травъ, ихъ также рвутъ руками, но только не вяжутъ въ снопы, а даютъ полежать на солнц, потомъ собираютъ въ кучи, навьючиваютъ на ословъ, везутъ въ деревню и тамъ только складываютъ въ запасъ.

Пашутъ плугами самаго первобытнаго устройства. Запряжка — невольно останавливающая непривычнаго человка, идутъ часто въ плуг вмст волъ и оселъ, верблюдъ и корова, лошади же въ упряжи мы не видли ни разу въ Египт, кром, конечно, Александріи и Каира.

Еще одна особенность этой части Египта. Несмотря на то, что намъ приходилось не разъ цлыми часами здить и ходить при 50—55 жары по Цельзію (40—44 по Реомюру), въ тни никто изъ насъ не вспотлъ ни разу, воздухъ до того сухъ, что влажность на тл испаряется моментально. Здсь, въ стовратныхъ ивахъ, быть можетъ самая сухая мстность земного шара. Поясъ тропическихъ дождей начинается южне, съ свера дожди сюда тоже не доходятъ, такъ какъ до Средиземнаго моря боле 800 верстъ, съ востока, отъ Краснаго моря, долина защищена горами, а съ Запада тянутся безбрежныя песчаныя пустыни — Ливійская и Сахара.

Дождь въ ивахъ бываетъ въ два, три года разъ, въ вид сильнйшаго тропическаго ливня, весьма впрочемъ непродолжительнаго. Его хватаетъ, чтобы обмыть пилоны, колонны и статуи храмовъ, но сырость пропадаетъ очень скоро. Этою сухостью воздуха, быть можетъ, и объясняется то поразительное явленіе, что картины, раскрашенныя четыре, пять тысячъ лтъ тому назадъ, всюду сохранились очень удовлетворительно, а если он писаны на тневой сторон стнъ и колоннъ или на потолк, то краски ихъ такъ свжи и ярки, что имъ можно дать столько лтъ, сколько тысячелтій тому назадъ наложены он.

На этотъ разъ мы смотрли Ремезіонъ и колоссы Мемнона. Ремезіонъ, погребальный памятникъ, въ вид храма, сооруженный Рамзесомъ II, въ воспоминаніе собственнаго его царствованія, побдъ и славы и чтобъ замнить ему гробницу. Въ сочиненіяхъ греческихъ писателей Рамзесъ II извстенъ подъ именемъ Сезостриса Великаго, его долго считали грознйшимъ и славнйшимъ изъ фараоновъ-завоевателей. Имя его стоитъ на огромномъ числ памятниковъ, подъ описаніями и картинами блистательнйшихъ побдъ. Однако тщательныя изслдованія послдняго времени приводятъ къ тому, что ореолъ славы, окружавшій его, меркнетъ все боле и боле. Онъ дйствительно былъ и побдитель, и завоеватель, но совершилъ далеко не вс т дла, которыя прежде ему приписывались. Многое, что было сдлано предшественниками его, и въ особенности Тутмесомъ III, онъ для чего-то пожелалъ представить какъ собственныя свои дла, достигнуто это простымъ, хотя и оригинальнымъ способомъ, вводившимъ потомъ въ заблужденіе многія поколнія. Я говорилъ уже выше, что у каждой картины и у каждой большой надписи есть ‘картушъ’ царя, до котораго он относятся (‘картушъ’ — имя царя, написанное іероглифически и обведенное овальной чертой). Рамзесъ II распорядился выбить многіе картуши Тутмеса III и нкоторыхъ другихъ фараоновъ и на мст ихъ приказалъ начертать свои. Такимъ образомъ, послдующія поколнія, видя картины и читая надписи, относили къ его дламъ многое, сдланное Тутмесомъ III и ближайшими его преемниками. Такая поддлка могла имть тмъ боле успха, что храмы воздвигались обыкновенно цлыя столтія и память людей, вопреки надписямъ, не легко удерживала свденія, какія именно картины той или другой части зданія относятся до того или другого фараона.

Но Ремезіонъ, къ которому пріхали мы, безспорно — созданіе Рамзеса II. Сохранилось отъ этого храма меньше, чмъ отъ остальныхъ трехъ большихъ храмовъ ивъ: карнакскаго, луксорскаго и Мединетъ-Абу, такъ какъ онъ сильне всхъ пострадалъ при землетрясеніи 27 года до Р. X. Размры храма были очень обширны, а по красот формъ и по богатству украшеній онъ, кажется, превосходитъ вс другіе. Во двор, слдующемъ за первымъ пилономъ, лежатъ остатки огромной статуи Рамзеса, невольно поражающіе зрителя. Высота статуи была въ восемь съ половиной саженъ, а всъ — около 81.000 пудовъ. И вся громада эта выработана изъ одной каменной глыбы. Невольно поражаешься терпніемъ людей, рзецъ которыхъ способенъ былъ выполнить такую работу, и удивляешься механическимъ средствамъ, давшимъ возможность на сотни верстъ двигать такія чудовищныя массы. Но сколько затрачено было съ другой стороны безсмысленнаго труда также и персами, которые, по приказанію Камбиза, сбросили съ пьедестала и обезобразили такую поразительную статую!

Картины, сохранившіяся въ храм, посвящены изображенію личныхъ подвиговъ фараона, его строителя. На одной изъ нихъ войско его обращено уже въ бгство, но онъ бросается въ толпу враговъ, поражаетъ вождя ихъ и возвращаетъ побду знаменамъ своимъ. Потолокъ одной изъ залъ храма выкрашенъ въ цвтъ небесной лазури и усыпанъ золотыми звздами.

Колоссы Мемнона не дале версты отъ Ремезіона, лицомъ они обращены къ Нилу, спиной къ горамъ. Мы подъзжали къ нимъ сзади. Странное впечатлніе производятъ эти исполины, возвышающіеся среди гладкаго, какъ ладонь, поля. Сидятъ они рядомъ, высоко къ небу вздымаютъ свои головы, а вокругъ нихъ все голо, пустынно, уныло, ни постройки, ни груды камней, ни дерева, ни куста, ни былинки,— одна срая ровная поверхность засохшаго нильскаго ила.

Эти колоссы — самыя большія статуи въ мір. Об почти одинаковыхъ размровъ, об изъ цльнаго куска камня, об около десяти саженъ высоты. Изображаютъ он, кажется, Аменотефа III, сидящаго плотно, сжавъ колни и ноги, опустивъ руки вдоль туловища и чуть-чуть наклонивъ голову.

Одна изъ нихъ снаружи очень попорчена, другая нсколько расколота сверху. Кто говоритъ, что это дло землетрясенія, а кто — и, кажется, съ большимъ основаніемъ — что это работа Камбиза. Расколотая статуя — славный, нкогда звучавшій при восход солнца, колоссъ. Въ настоящее время доказано, что издававшіеся колоссомъ звуки совсмъ не были дломъ воображенія слушателей или обмана со стороны жрецовъ, есть въ Египт нкоторые роды камней, которые, будучи смочены ночью росой, начинаютъ быстро терять влагу при первыхъ лучахъ восходящаго солнца, и въ нихъ при этомъ происходитъ какое-то сотрясеніе или движеніе частицъ, сопровождаемое звукомъ. Чтобы слышать этотъ звукъ, нужно, конечно, чтобы масса камня была очень велика и хорошо очищена отъ всякихъ другихъ тлъ. Экспедиція ученыхъ, сопровождавшая Наполеона въ Египетъ, занесла въ свои журналы, что въ карнакскомъ храм на восход солнца нердко многіе изъ членовъ ея слышали звуки, очень подходившіе по описанію греческихъ авторовъ къ тмъ, что издавала одна изъ статуй Мемнона, только звукъ этотъ былъ слабе, что и понятно, такъ какъ въ карнакскомъ храм ни одного монолита, подобнаго колоссамъ Мемнона, не было. Звуки свои колоссъ издавалъ до временъ Птолемеевъ. Тогда вздумали поправить изъяны, сдланные временемъ въ стату, и среди работъ этихъ, сопровождавшихся закраской и даже замазкой шапки на голов великана, онъ вдругъ замолкъ, повидимому, на вки.

У подножія этихъ исполиновъ, также какъ и среди развалинъ карнакскаго храма, можно вполн ясно видть, какъ повышается почва Египта, подъ вліяніемъ слоевъ ила, отлагаемыхъ разливами Нила. Камни, на которыхъ стоятъ колоссы, на нсколько уже аршинъ въ ил, между тмъ какъ прежде вода никогда не доходила до нихъ. Въ карнакскомъ храм илъ въ середин храма и, кром того, по колоннамъ и пилонамъ совершенно ясно, до какой высоты захватываетъ ихъ вода, она придала другой цвтъ камнямъ, да и кром того точитъ камень такъ, что уже теперь основанія колоннъ тоньше и боле разрушены, чмъ середина и верхушка ихъ. Чмъ дальше, тмъ выше подниматься будетъ вода, будетъ портить великія развалины и заносить ихъ иломъ. Если ближайшія поколнія не займутся тмъ, чтобы оградить вс памятники египетской старины крпкими сплошными каменными плотинами.— храмы, конечно, не простоятъ столько вковъ, сколько видли они уже до сихъ поръ…

Вторую половину и вечеръ этого дня провели мы очень разнообразно. Сначала пошли къ консулу. Угостилъ онъ насъ кофе и вареньемъ съ холодной водой, потомъ далъ цлое представленіе. Вооружилъ нсколько человкъ такими щитами и копьями, которыми дерутся махдисты, и въ первой отъ крыльца комнат своего дома устроилъ нчто въ род турнира. Зрлище оказалось довольно забавное. Люди консула, частью уроженцы Судана, частью принимавшіе участіе въ экспедиціи противъ Махди, изображали собой дикарей и вс пріемы борьбы ихъ, они то извивались какъ зми, то присдали, прикрываясь щитами, то ползли, держа щитъ выше головы, то кувыркались и прыгали, норовя поразить противника. Все это длалось довольно ловко, но какъ все это въ дйствительности жалко и ничтожно не только передъ ужасной шрапнелью или ружейными залпами, но даже я передъ срой щетиной штыковъ хотя бы и развернутаго строя!

Посл боя бельгійцы отправились домой, а насъ консулъ повелъ по домамъ и лавкамъ разныхъ антикваріевъ. Спутники мои купили какія-то мелочи, К. Н. между прочимъ, пріобрлъ маленькую статуэтку Озириса, которой по малой мр 4.000 лтъ отъ роду. Когда же совсмъ стемнло, мы вс пятеро путешественниковъ, оба драгомана, консулъ и трое слугъ его, двинулись на ослахъ въ карнакскій храмъ посмотрть его ночью при бенгальскихъ огняхъ.

Луна еще не всходила, и дорога совсмъ была не видна. Не отъхали мы и полуверсты отъ Луксора, а въ воздух уже все замерло — ни звука, ни шелеста втерка. Иногда попадались намъ пальмы, фантастически вырисовываются он въ темнот, и какъ-то странно глядятъ сквозь втви ихъ мерцающія въ неб звзды. Но вотъ впереди передъ нами сумрачно и высоко въ небо подымается какая-то громадная темная масса: это — первый исполинскій пилонъ, вотъ мы уже подъхали къ нему вплотную, вотъ вступили въ серединный проздъ, глухо отразились отъ стнъ его звуки копытъ нашихъ осликовъ, и таинственно глядло темное пространство перваго двора, мы въхали туда и спшились.

Въ зал колоннъ и во двор карріатидъ и обелисковъ m-r Дмитри показалъ намъ десятка полтора картинъ,— одна другой лучше. Онъ то заставлялъ насъ уйти въ глубь залы, а самъ въ середин центральнаго прохода зажигалъ красный, синій, желтый или зеленый огни, то помщалъ насъ въ середин, а освщеніе длалъ сбоку, то посылалъ насъ дальше въ глубину храма, то заставлялъ подняться на нкоторую высоту, а самъ оставался внизу. Эффектъ освщенія былъ безспорно особенно хорошъ тогда, когда свтъ, все поднимаясь, доходилъ до верхушекъ колоннъ. Колонны эти при громадной высот ихъ кажутся снизу слившимися съ небомъ, и только въ т моменты, когда пламя засвтитъ особенно ярко и дойдетъ до верхушекъ ихъ,— сумрачно и строго выдвинутся съ воздушной высоты ихъ широкія капители, станутъ видны на нсколько мгновеній и потомъ опять мало-по-малу тонутъ во мрак ночи, и самая ночь, по мр того, какъ догораетъ и гаснетъ огонь, спускается ниже и ниже, наконецъ охватываетъ также и насъ.

Когда вс огни были сожжены, мы вереулись на большой дворъ, оказалось, взошла луна,— правда, въ вид узкаго серпа, но все же прибавляя много свта. Мы думали возвращаться, но Дмитри услалъ ословъ и погонщиковъ въ противоположную часть храма, и намъ предстояло сдлать по развалинамъ чуть не цлую версту. Дмитри совтовалъ осторожность и вниманіе, чтобы не наткнуться въ темнот на острые углы многочисленныхъ каменныхъ грудъ. Мы ничего противъ прогулки не имли, другіе же были какъ будто недовольны. Но Дмитри явно до тонкости зналъ свое дло, и едва вступили мы въ середину развалинъ, какъ вс сразу и вполн оцнили его распоряженія.

Мы до сихъ поръ видли развалины эти при яркомъ сіяніи дня, въ глубокой темнот и при дрожащемъ неровномъ свт бенгальскихъ огней, теперь увидли мы ихъ въ полусвт молодого мсяца. Картина вышла поразительная, описывать ее я не берусь. Этотъ лсъ колоннъ, таинственно дремлющихъ въ полумрак ночи, эти тонкія иглы обелисковъ, какъ бы пронизывающія снизу вверхъ и воздухъ, и небо, эти неправильно изломанныя, угловатыя развалины, то рзко выступающія освщенными углами, то уходящія въ глубь, въ полутнь, а потомъ и въ совершенную тьму,— все это и фантастично, и красиво въ высочайшей степени. Но все это, быть можетъ, еще превосходятъ заваленные мусоромъ проходы пилоновъ боковыхъ храмовъ съ разросшимися на нихъ пальмами, сквозь возносящіяся къ небу втви этихъ исполиновъ прорываются таинственныя тни, он то движутся на встрчу намъ, ростутъ и словно хотятъ охватить и заполонить насъ, то вдругъ быстро, словно боязливо трепеща, удаляются отъ насъ и исчезаютъ.

Вс мы разсыпались, каждый отыскивалъ путь по одному лишь общему направленію. Никому не хотлось говорить, никто не былъ радъ, если кто другой подойдетъ и вопросомъ или замчаніемъ своимъ помшаетъ отдаваться всми силами души наслажденію дивными развалинами этихъ въ безпорядк разбросанныхъ, громадныхъ пилоновъ, воротъ, залъ, колоннъ, насыпей, пальмъ, всего этого, освщеннаго слабымъ сіяніемъ мсяца, будто стыдящагося того, что онъ явился въ неб такой маленькій и блдный, явился и сметъ спорить съ красавицей Венерой, сыплющей съ ея гордой высоты цлый фонтанъ самоцвтныхъ, играющихъ всми лучами, камней…

Вотъ и наши ослы. Неохотно, вяло и молча усаживаемся мы на нихъ. Консулъ затараторилъ съ драгоманомъ бельгійцевъ, они дутъ впереди, и весь караванъ нашъ вытянулся такъ, что я и Дмитри, дущіе сзади, уже не слышимъ говора передовыхъ, демъ мы молча. Дмитри не мшаетъ мн наслаждаться южной ночью и уноситься мыслью далеко, далеко…

Но вотъ раздался протяжный, жалобный стонъ. Еще разъ, и еще, и еще. Какъ щемяще дйствуетъ онъ! Онъ надрываетъ душу. Я оборачиваюсь къ Дмитри.

— Что такое? Неужели здсь дитя?! ночью!

Улыбкой отвтилъ онъ мн.— Это гіена, обыкновенная гіена. Нердко арабы сосднихъ деревень вывозятъ сюда падаль. На нее собираются гіены и шакалы. На нихъ любятъ охотиться англичане въ храм или возл него, такъ чтобы не отбивать отсюда зврей, здшніе жители и вывозятъ сюда падаль, хотя бы охотниковъ и не было.

Опять послышался тотъ же стонъ, но уже дальше и слабе.

Минутъ черезъ двадцать мы опять были въ Луксор. демъ черезъ все поселеніе и по базарной площади подъзжаемъ къ мечети, гд сегодня торжественное служеніе въ память какого-то святого шейха, особенно почитаемаго въ этой мстности.

Вводятъ насъ боковымъ входомъ, надваютъ туфли, ведутъ узкимъ корридорчикомъ, и затмъ мы оказываемся на самыхъ почетныхъ мстахъ: справа — миргабъ, слва — гробница шейха. Часть мечети, гд мы теперь, устлана коврами, все же остальное пространство — цыновками. Здсь сидитъ губернаторъ, кади, мулла, полиціймейстеръ, консулъ, еще три, четыре человка и мы. Вс сидятъ, поджавъ подъ себя ноги. Черезъ минуту посл того, какъ услись мы, явился негръ, черне чернаго дерева, весь словно отполированный, онъ въ бломъ костюм и чалм, съ блыми, какъ жемчужина, зубами, съ ярко-красными губами и такого же цвта туфлями, въ рук подносъ съ графинами и стаканами — это лимонадъ и сахарная вода, ловкимъ и красивымъ движеніемъ поднесъ онъ угощеніе нашей спутниц дам, бельгійк, потомъ намъ, потомъ губернатору и прочимъ.

Напиться было очень кстати — жарко и душно. Черезъ дв, три минуты тотъ же негръ обнесъ всхъ тамарисковымъ шербетомъ, а потомъ явился въ третій разъ, нагруженный блюдцами со всевозможными сластями. Пили и ли вс сидвшіе въ почетномъ отдленіи мечети. Совершенно неожиданно раздались вдругъ звуки хорового пнія. Пло человкъ тридцать, голоса молодые и сильные. Пніе это хотя и носило тотъ же характеръ, какъ и въ опер, которую уже слышали мы въ Каир, но было гораздо мене носовое, мене даже гунявое, нежели греческое. Иногда хоръ голосами длалъ такъ, какъ будто онъ по ступенькамъ поднимается все вверхъ выше и выше. Не знаю, что именно (я очень плохой цнитель и знатокъ музыки и пнія), но что-то въ хор этомъ напомнило мн теноровую сольную партію извстнаго духовнаго концерта ‘Господи, Боже израилевъ’. Затмъ хоръ словно спускался назадъ ниже и ниже, высокіе голоса пли тише, потомъ вовсе замолкали, усиливались же и расширялись звуки альтовъ, басовъ и октавъ. Во всякомъ случа, пніе было очень недурное.

Пробыли мы въ мечети съ часъ, или три четверти часа. К. Н. ходилъ къ хору, остальные сидли на своихъ мстахъ.

Проводили насъ очень любезно, сначала внизъ, а потомъ съ факелами до самой гостинницы.

——

24-го марта встали мы изъ-за духоты рано, хотя никуда не собирались, такъ какъ въ 11 часовъ уходитъ пароходъ, съ которымъ оставимъ мы ивы. Уложились, сходили къ фотографу, накупили его работъ, напились кофе, разсчитались въ гостинниц и отправили вещи на пристань.

Въ четверть одиннадцатаго зашли проститься къ консулу.

Мы застали его въ очень возбужденномъ состояніи. Онъ о чемъ-то горячо спорилъ съ драгоманомъ нашимъ Дмитри. Дмитри, видимо сильно выпилъ, лицо совершенно багровое, сидитъ въ углу комнаты, насупясь, и не всталъ даже, когда мы вошли.

Видя, что происходитъ крупный разговоръ, К. Н. спросилъ консула, въ чемъ дло. Тотъ уклонился отъ отвта. Дмитри изрдка словно стрлялъ отрывочными фразами. Мы смотрли и ничего не понимали. Посл какого-то восклицанія Дмитри, консулъ не выдержалъ и, обращаясь къ К. Н., сказалъ: ‘онъ недоволенъ семью двадцати-франковиками, которые я, по приказанію вашему, выдалъ ему посл находки кольца, онъ требуетъ еще’.

— Какіе семь наполеоновъ! никогда и никто изъ насъ не просилъ ничего давать ему. Онъ-то въ находк кольца при чемъ? Что это значитъ?!

Консулъ объясняетъ, что Дмитри, тотчасъ посл полученія имъ, консуломъ, 1.000 франковъ — пришелъ и сказалъ, что мы приказали выдать ему 140 франковъ, ‘я и не смлъ ослушаться и выдалъ’,— съ выраженіемъ неожиданной застнчивости, заключилъ онъ.

— Лжетъ! ничего мн не давалъ, самъ все забралъ, народу разв двсти, двсти пятьдесятъ франковъ досталось.

— Не врьте этому мерзавцу! — вопилъ консулъ.

Видимъ ясно, что тутъ что-то нечисто, понимаемъ, что провели насъ, или, скоре, не насъ провели, а обидли населеніе. Мы готовы рзко вмшаться въ дло. Но до насъ долетаетъ свистокъ подходящаго изъ Ассуана парохода, стоитъ онъ только ¹/₄ часа, если не попадемъ на него — придется ожидать недлю, и къ пасх намъ не попасть въ Іерусалимъ. Длать нечего, поднимаемся съ мстъ, сухо раскланиваемся. Консулъ провожаетъ насъ на крыльцо и говоритъ намъ: ‘Вы можете опоздать, господа, позвольте, я проведу васъ кратчайшей дорогой’.

И онъ идетъ впереди насъ такъ быстро, что мы, вс недурные ходоки, едва поспваемъ за нимъ…

Вотъ мы и на пароход, на томъ же самомъ, на которомъ пріхали, онъ прошелъ до Ассуана, пробылъ тамъ два дня и возвращается назадъ, занимаемъ т же каюты, что и прежде. Устроиваемся. Проходитъ минутъ десять. Пароходъ еще не далъ второго свистка. Выходимъ на палубу. Консулъ тутъ, и горячо начинаетъ толковать намъ, какой негодяй нашъ драгоманъ Дмитри. Но вотъ показывается на набережной самъ Дмитри, идетъ спокойно, не спша, и, войдя на пароходъ, говоритъ мн, стоящему подальше отъ консула:

— Каковъ?! Наврное сказалъ вамъ, что опоздаете, и повелъ поскоре другой дорогой. A тамъ на пути отъ гостинницы къ пристани ждала васъ толпа. Провдали, что вы дали 1.000 франковъ, а они получили 200, можетъ быть 250, вамъ и хотли жаловаться. Полиціймейстеру онъ далъ 100 франковъ, чтобы до васъ никого не допускали. Полиція перегородила тамъ дорогу,— взгляните!

По-русски передаю я слова его сотоварищамъ. Консулъ, кажется, понимаетъ нашу мимику и длаетъ равнодушный видъ. Черезъ нсколько минутъ Дмитри говоритъ:

— Семь наполеоновъ! что такое семь наполеоновъ? Стоитъ ли о нихъ хлопотать! Эта арабская собака захватила франковъ 500,— это стоитъ. Сейчасъ второй свистокъ, и посмотрите, тогда пустятъ толпу, да и она сама догадается, что вы прошли другою дорогою.

И правда, едва раздался второй свистокъ, какъ изъ-за угла показались полицейскіе, и къ пристани бгомъ бросилась цлая толпа. У входа на сходни стояло двое полицейскихъ. Едва добжали до нихъ передовые изъ толпы — палки засвистали въ воздух, удары посыпались направо и налво. Толпа все же напирала. Тогда на барк, составлявшей пристань, показалась фигура полиціймейстера, котораго мы не замчали до сихъ поръ. Зычно крикнулъ онъ, полицейскіе, не спша слдовавшіе за толпой, бросились впередъ,— и пошла свалка.

Негодованіе овладло нами. Мы подбжали-было къ трапу, но раздался третій свистокъ, пароходъ дрогнулъ, качнулся и двинулся. Было поздно.

Палочная расправа прекратилась моментально, бившіе и битые спокойно и совершенно равнодушно смотрли на отваливавшій пароходъ, а консулъ стоялъ на круч берега, весело смялся, оживленно махалъ шляпой, посылалъ намъ воздушные поцлуи и кричалъ: ‘до свиданья, до свиданья, добраго пути!’…

Вотъ мы и на середин рки, вотъ спустились къ Карнаку и еле видимъ Луксоръ.

Не до свиданья, а — прощайте, прощайте вс вы, и исполины Мемнона, и изящно-расписныя глубины царскихъ гробницъ, и широко разсвшіяся дивныя громады Карнака! Прощайте вс и навсегда!

——

Ночь на 25-е марта мы провели въ Кенэ. Тронулись же въ путь поздно. Оказывается, что хотя по теченію пароходъ идетъ скоре, но пробудемъ мы въ дорог то же время, что и поднимаясь вверхъ по рк. Удивительные порядки! Пришли въ Кенэ засвтло и простояли до 9 часовъ утра все для того, чтобы около трехъ сутокъ хать отъ ивъ до Сіута, т.-е. триста верстъ.

Дорога знакомая и однообразная, а жара смертная. Солнце свтитъ тускло и уныло, такъ какъ въ воздух стоитъ тонкая желтая пыль, закрывающая даже вторые планы. Душно такъ, что дышать нечмъ. Я совсмъ разболваюсь — это дйствіе жары, и кром кофе и чаю полтора сутокъ ничего не беру въ ротъ.

Единственное развлеченіе — пристани. Въ толп мало знакомой страны найдется всегда на что посмотрть, чмъ заинтересоваться. На каждой пристани нсколько человкъ встрчаютъ и провожаютъ криками: ‘бакшишъ, бакшишъ!’ Едва ли гд въ мір попрошайничество развито боле, чмъ въ Египт, мы ознакомились съ нимъ уже въ Александріи,— въ Каир оно еще сильне и увеличивается вплоть до самыхъ ивъ.

Низшіе классы египетскаго населенія считаютъ всхъ прізжихъ европейцевъ богачами. ‘Еслибы не были они богачами и еслибы у нихъ было дло дома, то зачмъ бы пріхали они къ намъ въ Египетъ?’ — разсуждаютъ арабы и феллахи. Разъ же человкъ — богачъ, которому вдобавокъ и длать нечего, естественно стремиться сорвать съ него ‘бакшишъ’. Поэтому и арабы, и феллахи одинаково пристаютъ къ путешественнику. Какую бы малую услугу ни оказалъ вамъ арабъ, и какъ бы щедро ни заплатили вы ему, онъ все же попроситъ прибавки. Большинство же, особенно въ верхнемъ Египт, окружаютъ васъ и просятъ ‘бакшипгь’, кажется, только потому, что вы стоите на почв, нкогда принадлежавшей предкамъ ныншнихъ обывателей. Просятъ старики, просятъ здоровые, бодрые люди, просятъ женщины, просятъ и дти. Послднія особенно многочисленны и назойливы. Едва вышли вы за ворота отеля, и толпа дтей окружаетъ васъ съ криками: ‘бакшишъ!’. Горе вамъ поддаться на этотъ крикъ: тогда начинаютъ приставать еще несносне, хватаютъ за платье, за руки, за ноги. Показываться безъ провожатаго, знающаго мстный языкъ, очень и очень непріятно, энергичные возгласы, а чаще палка или хлыстъ такого провожатаго очень облегчаютъ прогулку. Въ испрашиваніи бакшиша египтяне доходятъ просто до виртуозности. Намъ нердко случалось видть цлую толпу дтей, версты дв, три бгущихъ по берегу, провожающихъ пароходъ неумолчнымъ крикомъ: ‘бакшишъ, бакшишъ!’.

дете иной разъ по деревн — дти играютъ, завидя васъ, все моментально останавливается, и вотъ цлый рядъ искривившихся физіономій, вы думаете, что напугали ихъ, что они сейчасъ разревутся,— ничуть! они приподнимаются на носкахъ, вытягиваются всмъ тломъ вверхъ (какъ разъ какъ птухи, когда вздумаютъ огласить воздухъ своимъ сильнымъ и увреннымъ ‘ку-ку-ре-ку!’) и вдругъ сразу на вс голоса закричатъ и запищатъ одно и то же слово: ‘бакшишъ!’. Т, что побольше, ясно кричатъ ‘бакшишь’, поменьше: вопятъ ‘шишъ, шишъ!’, а самые крохотные, полутора, двухлтніе клопы, захлебываясь, лепечутъ: ‘сиссъ, сиссъ, сиссъ!’. Такъ всюду и постоянно.

Подъзжая къ одной изъ пристаней, мы замтили на ней очень много народу, съ нея же неслись крики, но не ‘бакшишъ’, а отчаянные, раздирающіе. Подходимъ ближе и видимъ, что съ десятокъ полицейскихъ окаймляетъ бортъ барки, составляющей пристань, а вся она биткомъ набита народомъ, который топчется и толчется на мст, то поднимая, то опуская руки и неистово воя. Иногда толпа надвигается на полицейскихъ, словно собираясь сбросить ихъ въ воду, но полицейскіе съ самымъ спокойнымъ видомъ вытаскиваютъ исподмышки длинныя бамбуковыя палки и начинаютъ ровно и не спша, словно цпомъ работая на молотьб, тузить во вс стороны не разбирая по чемъ попадаютъ — по тлу, по рукамъ, по плечамъ, по лицу или по голов, толпа кричитъ, отшатнется, а потомъ опять напираетъ — и опять та же работа полицейскихъ и ихъ палокъ.

Подошли къ пристани. Толпа иметъ совсмъ особый видъ. На мужчинахъ и женщинахъ платье, или, врне сказать, темно-синіе халаты и рубашки, изорванные почти въ клочки, все тло, руки, ноги, голова и волосы въ грязи, на женщинъ взглянуть страшно: длинныя космы волосъ залплены засохшей — а у иныхъ сырой — грязью, грязь течетъ съ головы на лицо и грудь.

Едва привалилъ пароходъ — и вой усилился. Бросили трапъ. На пароходъ вводятъ шесть молодыхъ мужчинъ, чисто и даже не по-феллахски щеголевато одтыхъ. Вся толпа заревла какъ одинъ человкъ, натискъ на полицію сталъ сильне, палки полицейскихъ свистали теперь въ воздух безъ перерыва, а удары ихъ сыпались какъ градъ.

Оказалось, что населеніе сдаетъ рекрутовъ, которыхъ и ввели на пароходъ. При этомъ въ обыча выражать свое горе воемъ, плачемъ, раздираніемъ лохмотьевъ, особенно для такихъ случаевъ хранимыхъ, обливаніемъ себя грязью съ головы до ногъ. Но чтобы ясно и осязательно дать почувствовать силу горя, большая часть толпы, вс, не только близкіе, но и дальніе родственники, должны подставлять себя подъ палочные удары. Какой бы имли смыслъ крики, вой и попытки ворваться будто бы на пароходъ для освобожденія новобранцевъ, если бы попытки эти не сопровождались чувствительною болью! Уклоняться въ этомъ случа отъ ударовъ значило бы не только показать равнодушіе къ увозимымъ новобранцамъ, но и заслужить упрекъ всей деревни, лишающейся здоровыхъ, хорошихъ работниковъ.

Едва сталъ отваливать пароходъ, вой и стонъ усилились еще боле. Особенно неистовствовала какая-то старуха, а палки работали. Намъ казалось, что вотъ-вотъ толпа сама свалится и полицейскихъ столкнетъ въ воду. Но лишь корма парохода прошла пристань и узкая полоска воды мелькнула за нею, какъ на пристани мгновенно все преобразилось: вой и крики замолкли, полицейскіе спокойно засунули подъ лвую мышку палки свои, толпа равнодушно повернулась къ берегу, а старуха, такъ неиствовавшая за секунду передъ тмъ, съ довольнымъ видомъ стала что-то разсказывать сосдк.

Перемна была такъ быстра и неожиданна, что мы невольно расхохотались.

Передъ вечеромъ, наконецъ, мы пришли въ Сіутъ, откуда недавно выхали въ путь, распростились затмъ съ нашимъ пароходишкомъ, перебрались на желзную дорогу — и утромъ 26-го марта были въ Каир.

Евг. Картавцевъ.

‘Встникъ Европы’, No 5—6, 1891.

OCR Бычков М. Н.

Поздка въ стовратныя ивы

Читайте также: