Поездка чрез буэнос-айресские пампы, Чихачев Платон Александрович, Год: 1843

Путешествия
Время на прочтение: 94 минут(ы)
Скачать в PDF

ПОЗДКА ЧРЕЗЪ БУЭНОС-АЙРЕССКІЯ ПАМПЫ (*).

Travel, in the younger sort, is а part of education, in the elder — а part of experience…
Let the traveller not change his country manners for those of foreign parts, but only prick in some flowers of that he hath learned abroad into the customs of his own country.
Lord Bacon. ‘Essays Civil and Moral’ (**).
(*) Съ особеннымъ удовольствіемъ помщаемъ здсь эту ученую и вмст живую, любопытную статью нашего предпріимчиваго путешественника Пл. Ал. Чихачева. Читатели, вроятно, не забыли статьи его: ‘О пароходств и озерахъ Сверной Америки’, помшенной въ ‘Отеч. Запискахъ’ 1839 года (т. III, отд. II, стр. 54). Пл. Ал. Чихачевъ наиболе изслдовалъ Сверную и Южную Америку, участвовалъ въ хивинской экспедиціи и недавно еще всходилъ на вершину Маладетты въ Пиренеяхъ, считавшуюся досел неприступною. Читатели, конечно, уже имютъ свднія объ этомъ восхожденіи какъ изъ иностранныхъ журналовъ, такъ и изъ статьи ‘Отеч. Записокъ’ прошлаго года (т. XXV, отд. VIII: ‘Восхожденіе на пикъ Нету въ Пиренеяхъ’).— Предлагаемая теперь статья есть плодъ путешествій г. Чихачева по Америк.— Слово ‘пампа’ происхожденія индійскаго (кичуа), собственно значитъ ‘луговая равнина’. Ред.
(**) ‘Путешествія для молодыхъ людей составляютъ часть воспитанія, для взрослыхъ — часть опытности… Путешественникъ не долженъ мнять свои народные нравы на иностранные: онъ долженъ только стараться перенести въ свое отечество цвты тхъ знаній, которыя пріобрлъ въ странахъ иноземныхъ.’

——

Область равнинъ занимаетъ большую часть материка новаго-свта {Баронъ Александръ Фон-Гумбольдтъ полагаетъ всю поверхность американскаго материка въ 3,534,000 морскихъ квадратныхъ миль, изъ которыхъ около 1,821,000 кв. миль приходятся на полуостровъ сверный и 1,713,000 кв. миль на южный полуостровъ. Тотъ же ученый полагаетъ пространство равнинъ на первомъ полуостров въ 984.000 кв. миль, что почти равняется площади цлой Европы, на южномъ материк, по его исчисленіямъ, равнины занимаютъ 1,370,700 кв. миль. Изъ этихъ приблизительныхъ исчисленіи видно, что на 3,034,000 кв. миль, составляющихъ всю поверхность новаго-свта, 2,354,700 кв. миль заняты равнинами, и что гористая поверхность относится къ плоской почти какъ 1 къ 4. (См. Voyage aux Rgions Equinoxiales, tome IX et X, livre IX, p. 221, — и Asie Centrale, Hauteur moyenne des continens. Tome I).}. Въ обоихъ полушаріяхъ она образуетъ необозримыя долины, которыхъ крайніе предлы, на западъ — Анды, тянущіеся почти вровень съ Тихимъ-Океаномъ, отъ Магелланова-Пролива до Полярнаго-Моря, на востокъ — Океанъ-Атлантическій и Бразильскія горы, Аллигены и ихъ канадскіе отроги.
По этимъ плоскимъ осадочнымъ землямъ, происшедшимъ отъ медленнаго и постепеннаго возвышенія земной коры, долгое время находившимся подъ водою и которыхъ высоту надъ уровнемъ моря можно полагать отъ 30 до 170 саженей {См. А. de Humboldt. Asie Centrale, Considrations Hypsomlriques, Томъ I, стр. 77.} — присвоены разнообразныя названія: прери (prairies), саванъ (sayanas), ліановъ (lianos) и пампъ (pampas).
На южномъ материк три поперечные хребта {Эти три поперечные хребта, а именно Кордиліеры Каракасскія, Паримскія и Чикитскія, связываются съ главнымъ Хребтомъ Андовъ.} горъ, идущіе отъ востока къ западу, между окраинами знойнаго пояса, раздляютъ на три ложбины огромную область равнинъ, простирающуюся отъ полуденныхъ предловъ южно-американскаго полуострова до Кордильеровъ {Слова ‘Кордильера’, ‘Сіерра’ (Cordillera, Sierra) значатъ по-испански — цпь, или большой хребетъ горъ.} прибрежныхъ Караибскому-Морю. Эти три ложбины, открытыя на востокъ и на юго-востокъ, прилегаютъ къ ркамъ Ореноко, Амазонской и Ріо-де-ла-Плата. На обоихъ противоположныхъ концахъ Южной-Америки, он покрыты высокими злаками и обильными пастбищами, но безлсны. Напротивъ, на равнинахъ Амазонской и Ріо-Негро, потопляемыхъ экваторіальными дождями, растутъ густые двственные лса, гд лишь протекающія по нимъ рки доступны человку {По исчисленію Гумбольдта, пространство этихъ лсовъ въ шесть разъ боле всей Франціи. См. Voyage aux Rgions quinoxiales. Tome VI.}.
Физическое образованіе саванъ Ореноко и Ріо-де-ла-Плата напоминаетъ наши степи между Днпромъ и Волгою, Иртышемъ и Обью {Я разумю здсь лишь низменныя луговыя степи, но отнюдь не плоскія возвышенности и пески.}. Пампы, какъ говорятъ знаменитые Мальт-Брнъ и Гумбольдтъ, суть ‘настоящія степи Америки’. Но первыя отъ вторыхъ отличаются особенно совершеннымъ безлсьемъ и отсутствіемъ тхъ глубокихъ рытвинъ, расширенныхъ стоками водъ и таящими снгами {Murchisson, Geological Structure and Tchernoу-Zein of Russia.}, и бугровъ, которые столь часто замчаются въ степяхъ стараго-свта. Хотя горизонтальность пампъ нарушается нкоторыми волнистыми неровностями, образовавшимися частію наносными песками (medanos) {Medanos, или наносные пески (дюны), состоятъ изъ земли легкой, песчаной и плодоносной, трава на нихъ не такъ густа, какъ на равнин, но волчцы и солонцоватыя растенія плодятся сильно. Форма этихъ насыпей пампы весьма-разнообразна, и переходъ ихъ къ зеленой поверхности равнины рзокъ и безъ всякой постепенности. Ихъ высота, ничтожная сама по себ, кажется весьма-значительною на плоскости этого землянаго океана.}t частію углубленіями почвы, но эти неровности ничто предъ разнообразіемъ нашей степной поверхности.
Вроятно, скоро настанетъ время, когда ближайшее изученіе фактовъ, большая послдовательность въ наблюденіяхъ, основанныхъ на точныхъ числовыхъ показаніяхъ, наконецъ новыя ученыя пренія, докажутъ неопровержимо ипотезу, принятую нкоторыми учеными {I. Klaproth. Mm. relatifs l’sie, Tome I.— Erdkunde von Asien. Band I. Einleitung,— А. Humboldt,— bel Remusat, Mm. sur l’Asie Centrale, и прочіе ученые.} и оправдываемую присутствіемъ многочисленныхъ соленыхъ озеръ и морскихъ осадковъ, а именно: что эти низменныя области земнаго шара служили нкогда жолобовинами большимъ внутреннимъ морямъ. Доказать это — дло геологіи, которой новйшія открытія пролили столько свта на давпіе перевороты нашей планеты.
Южное нагорье поперечной Чикитской-Кордильеры, подъ 19 и 20 градусами южной широты, можетъ быть принято за географическій самый сверный предлъ буэнос-айресскихъ пампъ, которыхъ поверхность, боле или мене связанная съ патагонскими равнинами, простирается на полдень до Магелланова-Пролива (53о юж. шир.). На одной изъ оконечностей этой огромной третичной долины, заключающей въ себ боле 128,000 кв. легвовъ {По мннію Альсида д’Орбиньи, третичная плоскость пампъ обширне Франціи, Испаніи, Португаліи и Англіи, взятыхъ вмст. См. Alcide d’Orbigny. Voyage dans l’Amrique mridionale. Tome III, Chap. VI.— Американская легва (lgua) составляетъ боле 4 верстъ.}, растутъ бананы и пальмы, тогда-какъ другая покрыта снгами и льдами. По самой средин пампъ протекаютъ рки Ріо-Негро и Ріо-Колорадо.
Въ дождливое время года, злаки въ 4 и 5 футовъ вышины и солонцоватыя растенія образуютъ необозримый зеленый, волнистый коверъ, который скоро желтетъ и высыхаетъ отъ зноя лтняго солнца и отъ порывовъ пампера {Памперо есть юго-западный втеръ, который дуетъ въ пампахъ изъ андскихъ ущелій съ необоримою свирпостію. Мореплаватели замчаютъ его дйствіе на большомъ разстояніи отъ атлантическихъ береговъ.}. Тогда печальный видъ этихъ пустынь, особенно къ югу отъ Ріо-Негро, гд начинаются безплодныя и песчаныя патагонскія степи, длается нестерпимымъ, лишь миражи оживляютъ порою эту картину какою-то странною жизнію.
Небольшія соленыя озера, составляющія отличительную черту третичныхъ пластовъ {См. Elie de Reaumont et Dufrnoy — Объясненіе къ ихъ великолпной геологической карт Франціи.} новаго и стараго свта, разсяны по глинистой почв этихъ равнинъ, вообще проникнутыхъ соляными частицами, которыя вывтриваются на поверхности {Соляные осадки, жадно собираемые пасущимися стадами, называются туземцами салитраль (salitrales).}.
Можно ограничить собственно такъ-называемыя буэнос-айресскія пампы боле-близкими предлами {Кордуанскія и Сант-Луиса горы къ сверу, Тендильскія и Ріо-Негро на полдень, ріеи Парана и Ріо-Уругуай на востокъ, и послдніе отроги Андсвъ къ западу — образуютъ до нкоторой степени границы буэнос-айресскихъ пампъ.}. По направленно отъ Мендосы къ Буэнос-Айресу находятся три пояса довольно другъ-отъ-друга отличные: первый начинается у подошвы послднихъ андскихъ отроговъ, — здсь почва песчаная, изрдка покрытая мелкимъ колючимъ кустарникомъ (большею частію allgafoba) на пространств около 350 верстъ, второй (около 600 верстъ) производитъ густыя травы, третій застланъ волчцомъ {Cynara cardunculus (Linn.).} и особеннымъ родомъ ковыля. Эти — волчцы или репейникъ претерпваютъ довольно странныя превращенія. Весною и лтомъ, они вытягиваются полные силы и соковъ, до вышины отъ восьми до десяти футовъ, они растутъ такъ плотно другъ къ другу, что Гаучи {Гаучи (Gauchos) суть выродившіеся потомки Испанцевъ, которые первоначально разбросали ихъ по пампамъ, для сбереженія привезенпаго ими изъ Европы скота.} употребляютъ ихъ какъ шанцы противъ набгсвъ Индійцевъ. Смшанный съ коровьимъ навозомъ (кизякомъ) и животными костями, этотъ репейникъ также употребляется на топливо. Съ приближеніемъ осени, онъ внезапно желтетъ, стебли его высыхаютъ, и первый рзкій памперо разноситъ его по степи, гд онъ быстро сгниваетъ и исчезаетъ.
Не смотря на довольно-толстый слой растительнаго перегноя (humus), деревья не растутъ на этой почв, гд, напротивъ, травяныя растенія достигаютъ до столь сильнаго развитія. Трудно объяснить это явленіе одною сухостію почвы и атмосфернаго воздуха, тмъ боле, что оно повторяется, хотя и не въ столь общемъ вид, въ саванахъ Миссури, въ Сверной-Америк и въ нашихъ степяхъ, гд влажность гораздо-обильне. Объясненіе такого явленія вполн достойно вниманія естествоиспытателей, усиленныя изъисканія по этому предмету были бы дломъ великой важности, какъ вообще для физической географіи, такъ и въ-особенности для сельскаго хозяйства.
До-сихъ-поръ, геологическое образованіе пампъ было мало изслдовано, и ни минералогическій составъ, ни относительный возрастъ формацій этого огромнаго осадка красноватой глины и песчаника, содержащаго въ себ допотопные остатки исполинскихъ животныхъ, еще не былъ подвергнутъ точнымъ изъисканіямъ. Господа д’Орбиньи и Даруинъ, которые боле всхъ новйшихъ ученыхъ подвинули науку въ этой части: новаго-свта, никогда не могли достигнуть до самой внутренности пампъ. Свдній, обнародованныя ими объ этомъ кра, суть боле плоды теоретическихъ соображеній, отличающихся рдкою проницательностью нежели слдствіе мстныхъ наблюденій {См. Alcide d’Orbigny. Voyage Dans l’Amerique Meridionale, и Darwin’s Journal of the Surveying Expedition of Н. М. Ships Beagle of Adventure. 1832—1836.}.
Климатъ пампъ вообще здоровый и постоянный, однако хотя разность температуръ не достигаетъ тхъ предловъ, которые замчаются въ русскихъ и киргиз-кайсацкихъ степяхъ {Во время хивинской экспедицій (1839—1840) мн удалось сдлать рядъ точныхъ метеорологических наблюденій, могущихъ дать понятіе о климатологіи этихъ степей. См. Poggendorf’s Annalen, и Humboldt Asie Centrale. Tome III.}, но атмосферическія перемны бываютъ рзки и внезапны.
Между животными обитателями этихъ странъ занимаютъ первое мсто левъ, тигръ (жагуаръ) и страусъ {Страусъ пампъ (Rhea americana) хотя различенъ отъ африканскаго страуса, однако же силенъ и весьма-быстръ на бгу.}, гуанаки {Гуанако (Guanaco, Auchenia Uacma, Linn.) принадлежитъ къ пород антилопъ — прекрасное животное, ловкое и легкое. Оно водится въ этихъ равнинахъ стадами отъ 20 до 50 головъ.}, бискачіи {Бискачіо (biscacho, callomus biscacia) живетъ въ норахъ, которыя онъ прокапываетъ на значительное углубленіе. Онъ, видимо толще и ниже нашего зайца.}, галинасы {Гальиасъ (calhartes urubu) и каракара (polyborus vulgaris) хищныя птицы, величиною съ маленькихъ кондоровъ.}, каракары и безчисленные рои москитовъ и саранчи населяютъ эти пустыни, зми встрчаются рдко, исключая мелкихъ породъ. Вообще, величина и сила породъ животнаго царства въ новомъ-свт должны уступить мсто развитію растительнаго и минеральнаго.
Пампы населены дикими Индійцами {Альсидъ д’Орбиньи въ своихъ любопытныхъ изслдованіяхъ объ американской пород людей раздляетъ, племя Индійцевъ, населяющее пампы на три главныя отрасли, а именно: 1) отрасль Пампскихъ Индійцевъ собственно такъ-называемыхъ, 2) Чикитовъ и 3) Моховъ. Эти три отрасли подраздляются еще на 27 различныхъ родовъ. По исчисленіямъ этого ученаго, несообразность народонаселенія съ пространствомъ земли такъ велика, что собственно въ пампахъ считается одинъ человкъ на 3 квадратныя легвы или на 12 квадратныхъ верстъ. Въ Нидерландахъ считается 2829 человкъ на каждую квадратную легву, а въ Англіи 1457. (См. Alcide d’Orbigny. Voyage dans l’Amcrique Mridionale, Tome IV, глава 1, стр. 16.)}, ведущими жизнь пастушескую и охотничью. Испанцы дали имъ названіе Индіосъ Бравосъ (Indios Bravos). Сверхъ этихъ коренныхъ жителей, по пампамъ разсяны семейства особаго рода, происшедшія отъ смшенія Европейцовъ съ краснокожими. Эти полудикіе люди носятъ ссобственно названіе Гаучей.
Попавшіе въ эти неооозримыя равнины еще со временъ завоеванія Америки, они до-сихъ-поръ сохранили притязанія на имя кастильянскихъ гидальговъ (hidalgos castillanos), но, къ-сожалнію, эти мнимые аристократы издавна лишились всхъ правъ своихъ, благодаря своей многочислепности и забвенію всхъ гражданскихъ доородтелеи.
Жизнь ныншняго Гауча есть любопытный образчикъ первобытной жизни, по большой части сохранившейся лишь въ историческихъ преданіяхъ, пастушеской и звроловной, и добродтели и пороки Гаучей носятъ на себ отпечатокъ этого незапамятнаго состоянія общества. Безстрашный, ловкій, своевольный, но коварный, безпечный, вполн преданный всмъ порывамъ страстей, Гаучо не знаетъ ни въ чемъ другихъ предловъ, кром океана,— другой узды, кром своей дикой воли и страха, который наводятъ на него сосдніе Индійцы {Въ буэнос-айресскихъ пампахъ собственно такъ-называемыхъ, встрчаются 3 рода Индійцевъ: 1) Аранканы (Arancanos) въ южныхъ Андахъ Чили и въ восточной части пампъ, 2) Пуелчи (Puelchtfs) въ средин равнинъ, и 3) Патагонцы (Patagones) въ полуденной части американскаго материка. Эти три рода принадлежатъ къ 1-й отрасли племени Индійцевъ, по классификаціи д’Орбиньи.}.
Никогда христіанство, произведшее столько чудесъ, не могло соединить этихъ людей узами общества. Они не знаютъ первыхъ, основныхъ началъ его и презираютъ тхъ, кто исполняетъ его правила. Суровый отъ природы, привыкшій съ рожденія къ быту кочевому и охотничьему, Гаучо знаетъ лишь одну отраду въ жизни — далекія странствованія.
Съ лассо {Лассо (lasso) почти тоже, что казацкій арканъ, только онъ гораздо-длинне, и Гаучо дйствуетъ имъ съ большею ловкостью. Болы (bolas) состоятъ изъ трехъ шаровъ, обыкновенно каменныхъ, вплетенныхъ въ три конца веревки, которые посредин соединены въ одну веревку. Охотникъ держитъ ее промежь пальцевъ правой руки и вертитъ ее надъ головою, пока не улучитъ минуты, чтобъ пустить ихъ въ непріятеля. Сила пращи этого рода — ужасна, она ломаетъ кости львамъ и тиграмъ. Есть еще такъ называемыя bolas perdidas (потерянные шары), которыя бросаются просто изъ пращи, безъ веревки. Съ этими двумя оружіями и навахой (ножомъ) Гаучо никогда не разстается, даже дома.} въ рук, съ болами и ножомъ за поясомъ, Гаучо, одаренный истинно-воинственною красотою, кидается одинъ, на дикомъ кон, въ неизмримую даль своихъ равнинъ, и пробгаетъ невроятныя для Европейца разстоянія, преслдуя страуса или льва. Охотничьей добычи своей онъ не продаетъ, онъ презираетъ деньги и не знаетъ цны имъ, были бы ему только крпкій арчакъ, шпоры, соль, пахиты, да иногда мате (парагуаискій чай). Пончо {Пончо (poncho) — квадратный, иногда продолговатый кусокъ шерстяной матеріи, въ которомъ посредин сдлано отверстіе. Гаучо просовываетъ голову въ это отверстіе, и остальная часть плаща свободно раскидывается по его тлу. Слзая съ коня на-земь, онъ обыкновенно вынимаетъ шею изъ отверстія пончо, и съ безконечною граціею драпируетъ лвое плечо, какъ поступаетъ Испанецъ съ своимъ плащомъ (сара).} составляетъ всю его одежду. Это любимое его платье — это единственная защита отъ ярости памперо, отъ солнечнаго зноя, отъ ночной росы и дождей. Онъ надваетъ пончо почти при рожденіи и въ немъ же ложится въ могилу. Широкіе бумажныя или полотняные шальвары, придерживаемые на бедрахъ шерстянымъ поясомъ, рубашка, иногда пестрый камзолъ — вотъ остальная часть его наряда. Шпоры, допотопной величины, украшаютъ его пяту, нердко голую, большею частью, обувь его составляютъ узкіе сапоги, безъ подошвъ, называемые потры (potros), которые восходятъ выше икоръ, и крпко сжимаютъ ихъ. Носки у нихъ отрзаны, такъ-что большой и второй пальцы выходятъ наружу и могутъ захватить маленькій деревянный треугольникъ, замняющій стремя. Ничего не можетъ быть забавне, какъ видть Европейца, въ первый разъ уцпившагося ногами за эти стремена.
Красная шерстяная шапка или соломенная пальмовая шляпа (sombrero) съ широкими опущенными внизъ полями, вполн оттняютъ прозрачный, оливковый цвтъ лица Гауча. Черты его правильны, глаза, высказывающіе вс мгновенныя движенія страстей, то горятъ огнемъ, то исполнены томной нги. Ротъ, полузакрытый шелковистыми усами, порою выказываетъ рядъ жемчужныхъ зубовъ, улыбку гордую и лукавую. Очеркъ лица овальный, волосы, черные какъ смоль, разсыпаются локонами вокругъ шеи. Въ цломъ, Гаучо — одинъ изъ красивйшихъ типовъ рода человческаго.
Нельзя не пожалть, что человкъ, такъ щедро одаренный отъ природы, не испыталъ благодтельнаго вліянія нравственнаго образованія. Папизмъ, положившій, въ новомъ-свт, первый камень многообразнаго зданія христіанскихъ обществъ, оставилъ въ сторон лишь отеческую заботливость, какую должно было внушать ему грубое состояніе обитателей пампъ. Нельзя не подивиться, что миссіонеры, принесшіе столько жертвъ, оказавшіе столько благородныхъ усилій для распространенія началъ религіи, и не подумали о духовномъ состояніи этихъ заблудшихъ чадъ цивилизаціи. Тмъ боле надо жалеть о томъ, что евангельское слово, проповданное ими, просвтило не одну страну, оплодотворило не одно огрубвшее общество. Какъ ни разногласны сужденія объ этихъ проповдникахъ христіанства, но должно согласиться, что, вмст со многими недостатками, они обладали и большими добродтелями, ихъ крпкая вра, ихъ высокое самоотверженіе выкупаютъ ихъ ошибки. Теперь, когда вс роды врованій потрясены, когда холоднымъ разсчетомъ замнились восторженные порывы, отъ-чего самые неврующіе, самые ожесточенные критики еще останавливаются съ почтеніемъ передъ подвигами миссіонеровъ въ обоихъ полушаріяхъ?.. Вотъ что говоритъ о нихъ безпристрастный историкъ и вмст съ тмъ строгій протестантъ:
‘Нтъ сомннія: велики были миссіонеры іезуиты, великая идея связана съ ихъ именемъ, съ ихъ вліяніемъ, съ ихъ исторіей. Они знали, что длали, чего хотли, они имли полное, ясное сознаніе началъ, по которымъ дйствовали, цли, къ которой стремились,— то-есть у нихъ было величіе мысли, величіе воли, — и это-то спасло ихъ отъ смшнаго, которому подвергаются упрямые несчастливцы и скудныя средства {См. ‘Guizot. Histoire de la civilisation en Europe’. Tome I. Leon XII, p. 365.}.’
‘Дикіе нравы Гаучей, вроятно, были одною изъ главныхъ причинъ того, что вліяніе христіанства не проникло въ ихъ внутреннюю жизнь, а остановилось на одной поверхности. Испанскій духъ завоеваній встртилъ у туземныхъ Индійцевъ неожиданную силу сопротивленія, которая до-сихъ-поръ держится съ величайшею энергіей. Патагонецъ — природный врагъ христіанина, Гаучо — христіанинъ боле по имени, чмъ на дл, и предметъ той же ненависти. При встрч Гауча съ Индійцемъ — нтъ пощады. Одинъ не выпуститъ другаго изъ рукъ своихъ живымъ, если только сможетъ. Здсь прежняя война между Испанцами и туземцами еще длится между ихъ потомками и съ тою же жестокостью. Мужчины всхъ возрастовъ умерщвляются на самомъ пол битвы, а молодыя женщины, перекинутыя поперегъ коней ихъ похитителей, изчезаютъ съ ними въ неизмримыхъ пампахъ.
Оружіе Индійцевъ вообще состоитъ изъ дротика и стрлы, у которыхъ остріе составляютъ кость или кремень. Нагіе, безъ сдла и безъ узды, уклонясь на шею своихъ быстрыхъ бгуновъ, и предшествуемые страшнымъ военнымъ крикомъ, они бросаются на все, что ни встртятъ. Ихъ нападеніе — набгъ тропическаго урагана, оно опустошаетъ и истребляетъ все до корня. Они — бичъ этихъ странъ, и одинъ разсказъ о ихъ кровавыхъ подвигахъ приводитъ въ трепетъ не только одинакаго странника, но и самаго Гаучо. Завидвъ на горизонт облако пыли, онъ измняется въ лиц и ищетъ спасенія въ бгств, о сопротивлениіи онъ уже не думаетъ.
Во время поздки по пампамъ, я не разъ былъ свидтелемъ подобнаго явленія. Я имлъ также случай видть нсколько Патагонцевъ, взятыхъ недавно въ плнъ регулярными войсками, посыланными противъ нихъ буэнос-айресскимъ правительствомъ. Эти люди, по росту своему, показались мн далеко-ниже той молвы, какую распустили о нихъ первые европейскіе мореплаватели {Пигафетта (1520), товарищъ и историкъ безсмертнаго Магеллана, говоритъ, что этотъ мореходецъ назвалъ жителей южной оконечности Америки Патагонами. Это слово значитъ просто ‘ножища’, по-испански, т. е., увеличительное слова pata, нога. Пигафетта, говоря о рост перваго великана, котораго онъ увидлъ, прибавляетъ слдующее: ‘Costui era cosi grande chelinostri non li arrivavano alla cintura’ (Этотъ человкъ былъ столь великъ, что наши не доходили ему до пояса). (См. ‘Viaggio atorno il Mondo’, per Antonio Pigafetta въ ‘Delle Navigationi et Viaggi’ raccolte da М. G. Batista Ramusio. Томъ I, стр. 353, изданіе XDCXIII года). Кавендишъ говоритъ, что, въ 1592 году, онъ видлъ на берегахъ Магелланова-Пролива великановъ, ростомъ отъ семи до восьми футовъ. См. ‘La Collection de Voyages de Purchass’, и ‘Garcilasso de la Vega, Hisloria de los Incas’.}. Патагонцы — люди какъ люди, но, правда, роста очень высокаго, съ формами атлетическими, съ взглядомъ свирпымъ. Ученый натуралистъ, Альсидъ д’Орбиньи, говоритъ о рост этихъ мнимыхъ Полифемовъ, слдующее:
‘Что касается до меня, то въ-теченіе семи мсяцевъ сряду видлъ я много Патагонцевъ, разныхъ поколній, имлъ случай мрять ростъ ихъ, и могу утвердительно сказать, что въ самомъ высокомъ изъ нихъ не было пяти футовъ и одиннадцати дюймовъ, а средній ростъ ихъ не превышалъ пяти футовъ и четырехъ дюймовъ. Впрочемъ, я замтилъ, что мало было мужчинъ ниже пяти футовъ и двухъ дюймовъ, женщины почти также высоки и въ-особенности дородны {См. ‘Alcide d’Orbigny, Voyage dans l’Amrique Mridionale’, Томъ IV, часть II, стр. 217, и показанія капитана Паркер-Кинга въ ‘Journal of the Expedition of the ‘Beagle’ and ‘Adventure’ in the-Pacific Ocean, 1832—30. Captain Parker-King.}.’
Испанское правительство учредило нкогда небольшіе укрпленные посты въ восточной части пампъ. Эти посты служили отчасти и станціями для курьеровъ, здившихъ изъ Буэнос-Айреса въ Чили {Русское произношеніе Хили (Chili) совершенно-неправильно. Ch произносится по-испански какъ ч, а j, g и х составляюсь такъ-называемую хоту (jota) и произносятся какъ русское х.}. Они были охраняемы и донын охраняются нсколькими Гаучами. Эти жилища состоятъ изъ небольшаго четвероугольнаго пространства, окруженнаго рвомъ обыкновенно неглубокимъ. На берегу рва насажены, плотно одинъ къ другому, кактусы, акаціи и алоэсы, составляющіе ограду изъ колючей зелени. Избушка, смазанная изъ глины, прикрытая кожами и длинными стеблями бурьяна, нсколько тополей (alamos), и, иногда, родъ цистерны съ солоноватою водою,— вотъ и вс оборонительныя средства этихъ небольшихъ блок-гаузовъ. Не смотря на крайнюю слабость такихъ укрпленій, Индійцамъ чрезвычайно-рдко случается овладть ими. Будучи неспособны сражаться и даже ходить пшкомъ, они бросаютъ въ укрпленіе свои дротики и стрлы, но не могутъ принудить коней своихъ перескочить чрезъ рвы, защищенные на другой сторон живой оградой кактусовъ. Иногда они ршаются слзать съ коней, чтобъ проложить себ путь сквозь эту тернистую стну, но тогда Гаучо, до-тхъ-поръ равнодушный, спокойно бросаетъ сигару и берется за ржавое ружье, доставшееся, ему по его мннію, въ наслдіе отъ Кортесовъ и Пизарровъ. При первомъ удачномъ выстрл, Индійцы обыкновенно удаляются, оставляя на мст одного или двухъ мертвыхъ, за которыми возвращаются какъ-скоро наступитъ ночь. Но если, по несчастію, имъ удастся проникнуть въ укрпленіе, чего почти никогда не случается, тогда все сожжено и разорено до основанія, а люди замучены въ ужаснйшихъ терханіяхъ.
Домашняя жизнь туземныхъ Индійцевъ, въ главныхъ чертахъ своихъ, есть жизнь человка кочеваго и дикаго, почти везд встрчаете вы эту жизнь одинакою, не смотря на нкоторыя видоизмненія. Религіозныя идеи ихъ ограничиваются врованіемъ въ двухъ геніевъ, добраго и злаго. Они вруютъ въ жизнь будущую, о которой имютъ нелпое понятіе: они воображаютъ, что, въ награду за воинскія доблести, будутъ обитать со временемъ на неб, на разныхъ созвздіяхъ тверди небесной, что тамъ они будутъ вчно охотиться за страусами и будутъ вчно пьяны. Брачная церемонія ихъ самая простая: съ послдними лучами солнца кладутъ жениха и невсту на землю, головою къ западу, покрываютъ ихъ лошадиною кожею, и какъ скоро поднимется солнц въ ногахъ ихъ, женихъ, и невста признаются супругами. Остроумный англійскій путешественникъ, у котораго я занялъ часть этихъ подробностей, сэръ Францискъ Гедъ, говоритъ, что, за исключеніемъ нкоторыхъ формальностей, эта брачная церемонія очень походитъ на ту, которая соблюдается въ Шотландіи {См. Captain Head’s Journey to the Andes’and across the Pampas, стр. 110.},— можно прибавить и въ остальной Европ.
Во время набговъ, Индійцы питаются только мясомъ кобылъ, на которыхъ никогда не здятъ, не знаю почему, разв изъ вжливости, въ этомъ они отличаются отъ кочевыхъ племенъ Средней-Азіи, которыя не такъ деликатны ни въ выборъ мяса, ни въ выборъ верховыхъ коней.
Впрочемъ, какъ исторія, такъ и нравы индійскихъ племенъ намъ мало извстны, за исключеніемъ Астековъ и перуанскихъ Инковъ, которые новйшими изслдованіями возвращены въ область науки. Не странно ли видть, что въ-продолженіе почти трехсотъ лтъ, изслдованія рудниковъ, описанія горъ, ркъ, животныхъ возбуждали боле любопытства и симпатіи въ Европ, нежели участь человка?.. Равнодушіе Европейцевъ ко всему, что касалось минувшей жизни туземцевъ въ эпоху завоеванія Америки, безпощадное корыстолюбіе, заставлявшее ихъ смотрть на Индійцевъ боле какъ на нмыя орудія своей воли, нежели какъ на существа, одаренныя разумомъ — вотъ главныя причины, что мы ничего теперь не знаемъ положительнаго объ этомъ предмет.
Еслибъ Испанцы смотрли на туземцевъ какъ на людей себ-подобныхъ, и обращались съ ними съ большею заботливостью и съ умренностію боле-прозорливою, то, безъ сомннія, образовалось бы ядро цивилизаціи дйствительной, а не наружной, къ которому была бы привлечена и остальная часть американскаго населенія. Конечно, еслибъ поболе было такихъ добродтельныхъ людей, какъ Вароломей де-лас-Казасъ, то участь Индійцевъ была бы совсмъ иная, но, съ другой стороны, по роковому стеченію обстоятельствъ, самое человколюбіе этого благочестиваго епископа, если смотрть на него съ боле-общей точки зрнія, можетъ-быть, было косвенною причиною несчастія племенъ африканскихъ? {Одинъ изъ новйшихъ писателей, Моро-де-Жоннесъ (см. ‘Recherches Statistiques sur l’sclava de colonial, 1-&egrave,re Partie, p. 6 и 7), опровергаетъ показаніе англійскаго историка Робертсона, который приписываетъ Лас-Казасу утвержденіе невольничества негровъ въ Вест-Индіи. По фактамъ, приводимымъ Моро-де-Жоннесомъ видно, что негровъ стали привозить на островъ Гаити съ самаго начала колонизаціи. Не входя здсь въ разсмотрніе этихъ фактовъ, надо думать, однакожь, что какъ бы то ни было, преимущественно по просьбамъ добродтельнаго епископа новаго-свта, императоръ Карлъ V возвратилъ свободу индійцамъ, и утвердилъ, хотя и не прямо, невольничество негровъ, ибо набожность Лас-Казаса, освободивъ на нкоторое время американскихъ туземцевъ отъ ихъ тяжкой участи, родила у Испанцевъ необходимость искать въ другихъ мстахъ иныхъ работниковъ, способныхъ переносить нездоровый, жаркій климатъ. Такимъ образомъ, разбирая это дло, все-таки прійдемъ къ тому заключенію, что Лас-Казасъ былъ невольною, непрямою, по все-таки причиною бдствій, отяготвшихъ съ-тхъ-поръ надъ племенами африканскими.}
Поселившіеся въ 1610 году на берегахъ Параны и Уругуая миссіонеры-гіезуиты {См. ‘Histoire du Paraguay, par le P&egrave,re Charlevoix’.} не только поняли свои обязанности, но умли и исполнить ихъ благоразумно, ихъ истинно-отеческая заботливость смягчила грубые нравы Индійцевъ, ввела у нихъ религіозное образованіе и начала механическихъ искусствъ. Эти земли, уступленныя въ 1757 году Испаніею Португаліи, подпали вдругъ подъ иго жесточайшаго деспотизма, и люди, по убжденію могшіе сдлаться лучшими работниками для Европейцевъ, возвратились къ прежней свирпости и стали самыми неумолимыми ихъ врагами. Посл этого, что жь удивительнаго, что цвтныя племена такъ жестоко принялись отмщать блымъ, когда насталъ часъ мести?.. Кого, дикаря или человка, называющаго себя христіаниномъ, надо боле винить въ этой ужасной борьб, въ этихъ безчисленныхъ жестокостяхъ, хладнокровно обдуманныхъ, хладнокровно совершенныхъ и всегда ознаменованныхъ полнымъ разореніемъ имуществъ и преступленіями всякаго рода?.. Минувшая и современная исторія колоній множествомъ плачевныхъ фактовъ свидтельствуетъ, какъ опасно доводить до крайности полудикія племена, покоренныя мечомъ, но въ которыхъ не заглушены вполн чувства человческія. Кто можетъ отвчать, что не настанетъ день, когда Индійцы, оставивъ кочевую жизнь и забывъ свои внутренніе раздоры, соединятся въ одно тло, прискачутъ къ городамъ блыхъ на потомкахъ тхъ самыхъ коней, которыхъ Испанцы привезли къ нимъ чрезъ Атлантическій-Океанъ для покоренія ихъ предковъ {Въ послдніе годы уже было два набга дикихъ Индійцевъ (ndios Bravos), они уже два раза доходили почти на сто верстъ до Буэнос-Айреса.}, и потребуютъ грознаго отчета за прошлое?..
Представивъ здсь приблизительное понятіе о физическомъ и нравственномъ состояніи этихъ странъ, я нахожу нужнымъ сказать нсколько словъ и о средствахъ сообщенія въ нихъ. Надюсь, читатель не постуетъ на меня, если, для этого, я позволю себ взять никоторыя черты изъ собственнаго моего дорожника.
Въ начал января 1837 года, я прибылъ въ Вальпарайсо на военномъ англійскомъ корвет. Я былъ такъ доволенъ гостепріимствомъ офицеровъ, что не безъ сожалнія покинулъ радушный пріютъ благородныхъ моряковъ, которые усильно приглашали меня обогнуть съ ними Мысъ-Горнъ.
Тридцать-пять дней провелъ я на корвет, въ чудеснйшую погоду, на прекраснйшемъ изъ морей, наслаждаясь вполн чудными ощущеніями, доставляемыми тропическимъ небомъ, наслаждаясь всми удобствами, какія только самый утонченный комфортъ можетъ перенести на тридцати-пушечный корабль.
Я былъ еще молодъ, поэзія жизни была еще мн доступна, душа жадно порывалась ко всмъ новымъ ощущеніямъ. Я жаждалъ не только знанія, жаждалъ видть и чувствовать то, чего еще не видалъ и не чувствовалъ, неизвстное имло для меня прелесть неизъяснимую, а препятствія — лишь раздражали мое любопытство. Торжество ума и воли человческой надъ грозными, нежданными опасностями, борьба трудная, ежечасная — все это еще улыбалось моему юному воображенію.
И я покинулъ гостепріимный флагъ св. Георгія, прикрывавшій меня на Тихомъ-Океан, и чрезъ Кордильеры и пампы направилъ путь свой къ устью Ріо-де-ла-Платы.
Это было въ начал лта, зной становится удушливымъ, вдоль прибрежья, правильное дыханіе пассатныхъ втровъ и втровъ сухопутныхъ (terralitos) умряли еще температуру, но внутри равнинъ, гд отраженіе лучей такъ сильно надо было ожидать большаго жара. Черезъ два дня по выход на берегъ, я нанялъ верховыхъ лошадей и, оставивъ вс свои книги и вещи на англійскомъ корвет, который надялся встртить въ Монтевидео, я отправился одинъ съ проводникомъ въ Сант-Яго-де-Чили.
Пребываніе мое въ Вальпарайсо {‘Valparaiso’ состоитъ изъ слова ‘val’, долина и ‘paraiso’, рай, слдовательно — значитъ ‘Райская-Долина’.}, какъ, видите, было непродолжительно. Не смотря на пышное имя, носимое этимъ городомъ, я увренъ, что такое имя могло быть дано ему лишь людьми, измученными переходомъ въ атакамскихъ пескамъ, потому-что только въ глазахъ погибающаго человка, каменистая, изрытая оврагами почва, на которой построенъ этотъ безобразный городъ, могла показаться райскою долиною. Во всякомъ случа, изъ уваженія къ географіи, нельзя предполагать, чтобы испанскіе завоеватели въ этомъ имени имли притязаніе на эпиграмму {Впрочемъ, должно замтитъ, что мстность Вальпарайсо, вроятно, много измнилась, съ-тхъ-поръ. Въ ноябр 1822, этотъ городъ, вмст со многими другими, былъ разрушенъ землетрясеніемъ: въ нкоторыхъ мстахъ земля поднялась отъ 3 до 6 футовъ выше прежняго своего уровня, Землетрясенія 1833, 1834 и 1835 произвели значительныя опустошенія почти на всемъ западномъ берегу Южной-Америки.}.
Разстояніе между Вальпарайсо и Сант-Яго-де-Чили невелико, — около ста верстъ. Смотря на высокіе Анды, которыхъ вчно-блыя главы какъ-бы склоняются надъ самыми водами океана, можно подумать, что разстояніе еще короче. Этотъ оптическій обманъ происходитъ отъ чрезвычайной прозрачности атмосферы, не смотря на красоту свою, онъ, наконецъ, выводитъ изъ терпнія, особенно онъ невыгоденъ для бдныхь лошадей, которыхъ безпрестанно погоняеть, потому-что кажется, вотъ сейчасъ прідешь, а между-тмъ, хотя подо мной былъ превосходный конь, я употребилъ на эту поздку цлыя сутки.
Сант-Яго-де-Чили представляется въ истинно-величавомъ вид, онъ прислоненъ къ гранитнымъ и известковымъ стнамъ Андовъ, увнчанныхъ великолпнымъ волканомъ Аконкагуа {Волканъ Аконкагуа, по послднимъ тригонометрическимъ измренямъ капитана Фицроя (Capitan Fizroy. Surveying Expeditionof H. M. M’s Ships Beagle etc. 1830), достигаетъ исполинской высоты 23,000 англійскихъ футовъ (3,594 сажени). Слдовательно, онъ 209 саженями выше Чимборассо (3,899 саженей), и только 305 саженями ниже Невадо-де-Сароте (3,899 саженей) самой высокой вершины новаго-свта. См. ‘Darwin’s Geological observations, loc. cit.’ и ‘Mesures trigonometriques de Pentland en Bolivie’, въ ‘Annuaire du Bureau des Longitudes’.}, и окруженъ со всхъ сторонъ роскошными садами. Пышная флора этихъ странъ украшаетъ всю окрестность широкимъ густо-зеленымъ ковромъ. Почва вообще воздлана, и слды довольства и благоденствія, встрчающіяся на каждомъ шагу, невольно удивляютъ путешественника. Этимъ благоденствіемъ Чили обязана тому, что находится въ рукахъ правительства боле-благоразумнаго, чмъ въ другихъ республикахъ испанской Америки,— тому, что законы основательне, а администрація честне, чмъ въ другихъ бывшихъ колоніяхъ Испаніи. Они-то сохранили въ обществ, едва вышедшемъ изъ дтскихъ пеленъ, то уваженіе къ властямъ и правамъ собствнности, безъ котораго само общество невозможно. Злоупотребленія строго обуздываются въ самомъ источник, общественное мнніе, принужденное собственною выгодою тщательно надзирать за ними, указываетъ начальству на неисправности всякаго рода.
Здсь уже возникаетъ публичное воспитаніе, основанное на началахъ нравственности, сообразное съ требованіями времени, равно какъ и съ дйствительною пользою страны, безъ-сомннія, оно улучшитъ настоящее состояніе низшихъ классовъ. Порядокъ и правосудіе мало-по-малу заступаютъ мсто бурь революціонныхъ которыя столь долго тревожили несчастныя государства Южной-Америки, и тревожатъ ихъ еще везд, за исключеніемъ Парагуая и Чили,— но въ Парагуа порядокъ поддерживается желзною рукою доктора Франціа {Въ 1837 году, докторъ Франціа былъ еще живъ.}, а въ Чили — согласіемъ частныхъ убжденій, наклонностію къ гражданскому благоустройству и отвращеніемъ отъ анархіи.
Какъ въ большей части испанскихъ городовъ, въ Сант-Яго-де-Чили улицы прямыя, раздляющія городъ на правильные квадраты. Излишне было бы описывать эту столицу. Первое ‘personal narrative’ любопытнаго англійскаго моряка, получившаго позволеніе създить на берегъ, сообщитъ вамъ о ней боле, нежели сколько могу я вамъ разсказать. Духъ изслдованій, страсть къ измреніямъ и ариметическимъ выкладкамъ, изумительны въ Англичанахъ: они въ состояніи сосчитать, сколько камней на площадяхъ, сколько черепицъ на кровляхъ — съ такимъ же терпеніемъ, съ какимъ стали бы измрять высоту волкана на лун.
У меня было много рекомендательныхъ писемъ къ начальствамъ Сант-Яго, между-прочимъ къ Muy excellentissimo Seor Admirante чилійскаго флота, состоявшаго въ то время изъ одного корвета и трехъ или четырехъ военныхъ шхунъ, вооруженыхъ шестью или восьмью пушками, а потому, этотъ второй Нельсонъ, за недостаткомъ сто-пушечнаго корабля, достойнаго носить адмиральскій флагъ, разсудилъ за благо прикрпить его къ труб собственнаго своего дома. Правда, оно не такъ-то величественно, но на дл выходитъ почти одно и то же, потому-что чилійскій флотъ, какъ ни милъ, не достаточенъ для защиты береговъ и охраненія торговли, дятельность которой очевидно возрастаетъ, слдовательно, какъ бы то ни было, онъ достигаетъ цли своего назначенія.
Полковникъ В… былъ моимъ чичероне по Сант-Яго. Онъ выводилъ меня по цлому городу и не пощадилъ своихъ замчаній, которыя отличались необыкновенною проницательностью и основательностью. Однажды вечеромъ, онъ повелъ меня въ аламеду {Аламеда — публичное гульбище.}. ‘Вамъ необходимо’, говорилъ онъ: ‘постить это мсто — оно можетъ имть важное значеніе для путешественника’. И, дйствительно, въ стран, гд наклонность къ farniente, что ни говори прогрессисты, все еще сильно преобладаетъ надъ другими страстями, любопытно было бы для наблюдателя нравовъ взглянуть на публичное гулянье. Истинно-прекрасна аламеда, это граціозная миньятюра знаменитаго мадридскаго Прадо. Обставленное пышными тополями, окруженное роскошною растительностью, это гульбище есть арена моднаго свта.
Молодые люди въ разноцвтныхъ живописныхъ курткахъ и пончахъ, вышитыхъ серебромъ, въ срыхъ шляпахъ съ длинными кистями, на андалузскихъ жеребцахъ, красуются по аллеямъ, ихъ движенія легки и ловки, не смотря на безобразныя шпоры, которыхъ верхушка иногда величиною съ шляпную тулью. Но женщины! Женщины!..
Нтъ въ свт женщинъ очаровательне Испанокъ, родившихся подъ тропическимъ небомъ, въ нихъ нтъ кокетства, но пылъ и нга креольской природы въ каждомъ движеніи. Черные какъ смоль глаза сверкаютъ на свтло-померанцевыхъ лицахъ, изящно-накинутыя прозрачныя мантильи обрисовываютъ ихъ дивныя формы, эти чудныя созданія здсь кдждый вечеръ, он приходятъ сюда подышать свжимъ воздухомъ (tomar el fresco) и повидаться съ друзьями. Красота ножки американской Испанки вошла въ пословицу, и я не стану говорить о ней, потому-что боюсь заговориться…
An Arab horse, а stately stag, а barb
New broke, а camelopard, а gazelle,
No — none of these will do,— and then their garb!
Their veil and petticoat — Alas! to dwell
Upon such things would very near absorb
А canto — then their feet and ankles — well,
Thank Heaven I’ve got no metaphore quite ready,
And so, my sober Muse-come, let’s be steady.
Lord Byron. Don Juan, Canto II.
Въ этомъ счастливомъ сборищ веселыхъ людей, кажется, лицо самое любопытное — европейскій наблюдатель съ его мнніями a priori, съ вопросительнымъ его видомъ. По видимому, онъ весь погруженъ въ глубокія размышленія о волканическихъ явленіяхъ Андовъ, о невещественности души, или, если угодно, о квадратур круга,— а между-тмъ, его философская любознательность такъ и тянется въ эти группы восхитительныхъ женщинъ, вроятно для того, чтобъ изслдовать причину этой изящной поступи, этихъ небрежныхъ пріемовъ, отъ которыхъ сама Тальйони занемогла бы желтою горячкою съ зависти. Что касается до меня, признаюсь, я до такой степени погрузился въ физіологическія изслдованія, вовсе недостойныя важнаго путешественника, разъигрывающаго роль Стерна, что почувствовалъ какъ-бы угрызеніе совсти, и малодушно пустился бжать со всхъ ногъ. Бдный полковникъ В…. потерявшій ногу въ сраженіи подъ Тулузою, бжалъ за мной переваливаясь со стороны на сторону, сколько доставало у него силъ, и тщетно стараясь добиться отвта на вопросъ, что со мною сдлалось?.. Но прежде, чмъ онъ догналъ меня, я уже былъ въ своей гостинниц (posada) и поспшилъ заказать къ завтрашнему утру лошаковъ, ибо еще минута — и не бывать бы мн въ пампахъ, а остаться на вкъ въ волшебной аламед! На зар, погонщикъ лошаковъ (arriero) уже гремлъ по лстниц огромными своими шпорами. Онъ привелъ трехъ добрыхъ муловъ, тотъ, который долженъ былъ везти меня, былъ красивъ и силенъ, и общалъ мн счастливый перездъ черезъ Анды. Арріеро проворно привязалъ позади сдла моего круглый чемоданчикъ, въ которомъ было лишь немного блья, нсколько свертковъ испанскихъ піастровъ, компасъ, дв-три книжки, да два-три термометра. Когда кончились эти приготовленія, хозяйка гостинницы, добрая старушка лтъ пятидесяти, по неизмнному обычаю, поднесла мн чашку шоколада {Въ испанскихъ земляхъ, шоколадъ составляетъ главный напитокъ, и въ путешествіи, служители, въ числ первыхъ вопросовъ, предлагаютъ вамъ слдующій: ‘El seor es muy chocolatero’ (большой ли вы охотникъ до шоколада?). Шоколадъ здсь то же, что въ Левант кофе, пиво въ Германіи, или сивуха въ Россіи.}. Этотъ coup d’etrier тмъ больше мн понравился, что, сверхъ удовлетворенія утренняго аппетита, я видлъ въ этомъ угощеньи знакъ простодушнаго, но искренняго участія. Добрую старушку, казалось, очень безпокоили мои отъздъ и мое одиночество, она употребляла вс усилія, чтобъ уговорить меня не хать одному, безъ другаго спутника, кром проводника. Но я уже не хотлъ располагать собою: жребій былъ брошенъ, и аламеда была еще слишкомъ-близка… Потому, въ то время, какъ заряжалъ я пистолеты, долженствовавшіе покинуть мой поясъ не прежде, какъ на берегахъ Атлантическаго-Океана, добрая старушка сказала мн совершенно-материнскимъ голосомъ: ‘Lo siento mucho, hijo, que te hechas asi a perder,— pero, como no liay remedio, — vayas te con Dios’ (Жаль мн тебя, сынъ мой, что спшишь ты къ своей гибели, но если ужь бды нельзя миновать, позжай съ Богомъ).
Я поблагодарилъ ее, какъ могъ, и минутъ черезъ десять мы были уже за воротами Сант-Яго. Намъ предстояли четыре дня пути до Мендосы, перваго города по ту сторону Андовъ.
Недалеко отъ Сант-Яго, путешественникъ възжаетъ въ прекрасную долину Майпо. Эта долина плодоносна, хотя и невоздлана, здсь одинъ изъ лучшихъ видовъ, въ Америк. Деревья, обремененныя плодами, склоняютъ къ земл свои, отяжелвшія втви и некому срывать ихъ. Висячій мостъ, сдланный изъ кожъ и веревокъ {Эти веревки длаются обыкновенно изъ алоэвыхъ листьевъ, называемыхъ здсь пита (pita). Эта промышленость значительно распространена въ Америк изъ Алгиріи.}. Я видлъ подобные мосты въ Мехикь {Mexico или Mejico, произносится ‘Мехико’ по-испански.} и въ Коломбіи, но этотъ мостъ превосходилъ ихъ прочностью постройки и изяществомъ своихъ формъ. Модель одинакая съ европейскими мостами изъ желзныхъ проволокъ, съ тмъ только различіемъ, что этотъ мостъ стоитъ тутъ съ незапамятныхъ временъ, и люди, строившіе его, вроятно, не учились ни геометріи, ни механик, подобно европейскимъ инженерамъ. Лошаки наши благополучно прошли по немъ, хотя онъ иногда страшно гнулся подъ нами. Съ этого мста, почва начинаетъ постепенно возвышаться, кажется, можно рукой достать до Андовъ, но до ихъ оси еще боле 14 часовъ зды. Чтобъ обмануть время, я счелъ нужнымъ поближе познакомиться съ своимъ спутникомъ. Антоніо былъ славный, красивый дтина, лтъ двадцати-пяти, въ лиц его, во всхъ движеніяхъ — безпечность и самоувренность. Едва онъ усплъ выбраться изъ улицъ Сант-Яго, какъ безъ церемоній попросилъ у меня огня, закурилъ сигарку, и, не вымолвивъ ни слова, пустилъ лошака своего впереди моего, потомъ, нагнувшись на луку сдла, звучнымъ голосомъ затянулъ испанскую псню. Неизъяснимо впечатлніе этого напва, соединеннаго съ весьма-чисто произносимыми звуками прекраснаго испанскаго языка, въ этомъ напв что-то торжественное, вполн отвчающее характеру пустыни, лежавшей передъ нами. Не смотря на странныя манеры моего проводника, я былъ о немъ вовсе не дурнаго мннія: четыре путешествія по Андамъ мехиканскимъ, коломбійскимъ и перуанскимъ пріучили меня къ обращенію людей этого рода. Послдствія доказали, что я не ошибся. Въ минуты опасности, а въ подобныхъ поздкахъ он не рдки,— Антоніо былъ героемъ самоотверженнымъ.
Посл пятичасовой зды, проводникъ, постоянно хавшій все впереди, вдругъ остановился передъ грудою толстыхъ глыбъ и объявилъ, что пришла пора отдыха (siesta), и что надо дать муламъ пощипать травы. Я поглядлъ кругомъ: передо мной только камни, да терновые кусты, но послушный своему пеону (проводнику, или конюху), я слзъ съ лошака и разнуздалъ его. Антоніо тотчасъ разлегся на земл, вынулъ кусокъ какого-то пирога и со всею испанскою вжливостью предложилъ мн раздлить его обдъ. Я взялъ, боле изъ учтивости, чмъ изъ аппетита, но каково было мое изумленіе, когда, проглотивъ первый кусокъ, почувствовалъ, что у меня зажгло горло! Этотъ пирогъ состоялъ просто изъ двухъ ломтей хлба, намазаннаго толстымъ слоемъ кайенскаго перца! Гримасы, ругательства, почти-эпилептичсскія конвульсіи — ничто не могло избавить меня отъ этого проклятаго краснаго перца (pimiento)… Горло мое горло… Антоніо хохоталъ, говорилъ, что это его обыкновенная пища, и что онъ не понимаетъ страннаго вкуса господъ Англичанъ (de los sen ores lgleses) {Въ Америк такъ сильно преобладаніе Англичанъ, что всякаго образованнаго Европейца, какой бы онъ ни былъ націи, простолюдинъ зоветъ Англичаниномъ. Будущее неизвстно, по смотря на такъ сказать вездсущую англійскую дятельность, можно подумать, что мало-по-малу эта привычка распространится и не въ одномъ новомъ-свт…}. Нтъ надобности говорить, что я, хоть и не имлъ чести быть Англичаниномъ, не понималъ также его вкуса.
Сильный жаръ, непріятное воспоминаніе о моемъ обд, который только возбудилъ голодъ, помшали мн сомкнуть глаза. Я растолкалъ своего пропитаннаго перцомъ Санчо-Пансу, и около трехъ часовъ мы снова уже были верхомъ. Третій лошакъ для смны шелъ съ колокольчикомъ на ше впереди: это былъ вожакъ нашего позда, и въ каждой рекуа (recua — рядъ навьюченныхъ лошаковъ) непремнно бываетъ такой вожакъ, товарищи, какъ ни будь они навьючены, не отстаютъ отъ него, и спшатъ догнать каждый разъ, когда извилины дороги, или другое какое препятствіе задержатъ ихъ назади.
Скоро начали мы подыматься по скату, возвышеніе котораго видимо возрастало. Вокругъ насъ торчали гранитныя отвсныя скалы, изрдка виднлись еще кой-гд пятна желтоватой зелени и тощіе, искривленные кустарники. Земляныя глыбы, камни, скатившіеся съ высоты и безпрестанно смываемые водопадами, бгущими съ вершины горъ, иногда заваливали нашу тропинку и заставляли спотыкаться лошаковъ. Все вокругъ принимало видъ суровый и величественный. Мы вступали въ область Кордильеровъ…

АНДЫ.

Послдніе лучи солнца, косвенно скользя по бокамъ этихъ колоссовъ, обливали ихъ золотистыми и фіолетовыми оттнками. Казалось, небо бросало имъ послднюю свою благосклонную улыбку. Невыразимое чувство тоски, смшанное съ благоговніемъ, овладваетъ душою, по мрь того, какъ взбираешься на эти крутизны. Здсь разстаешься, кажется, навсегда съ міромъ обитаемымъ и вступаешь въ область мертваго уединенія, съ каждымъ шагомъ по кордильерскимъ косогорамъ, все боле и боле развертываются торжественныя, величественныя, но угрюмыя картины, съ каждымъ шагомъ прощаешься со всми прелестями гостепріимной природы. Сердце сжимается, воображеніе теряетъ свою живость — оно какъ-бы оковано ужасною дйствительностію, возл которой всякая фантазія превращается почти въ ребячество. Невольно взоръ длается сумрачнымъ, неподвижнымъ, исчезаетъ вся нга, вся роскошь тропическаго неба, чувствуешь, что находишься подъ вліяніемъ какой-то дикой, необоримой власти, что въ каждую минуту жизни самое дыханіе должно покупать безпрестаннымъ напряженіемъ вниманія, непоколебимымъ хладнокровіемъ. Здсь малйшая разсянность наказывается смертію, одинъ неврный шагъ — и вы добыча бездонной пропасти.
Лошаки, вытянувъ шею, расширивъ ноздри, казалось, обнюхивали дорогу и съ удивительною ловкостію и терпніемъ подымались по безчисленнымъ извилинамъ, означавшимъ издали горныя тропинки. Время-отъ-времени, запыхавшись, они останавливались, переводя духъ, и снова пускались въ путь, не дожидаясь понуканья.
Тому, кто не видлъ кордильерскаго лошака, трудно дать понятіе о чудной смышлености этого животнаго въ трудныхъ путешествіяхъ по горамъ, какую нужно ему имть ловкость и бдительность на каждомъ шагу, не только для того, чтобъ идти впередъ, но и чтобъ держаться на скатахъ, изъ которыхъ самые крутые имютъ отъ 30 до 35о наклоненія {При наклонности между 30 и 40 град. едва-ли можетъ удержаться какое-либо четвероногое животное. Это наблюденіе, кажется, противоречитъ эмпирическимъ показаніямъ нкоторыхъ Путешественниковъ, которые говорятъ иногда даже о 60 градусахъ наклоненія. Должно замтить, что здсь нельзя судить врно на глазомръ: ничто такъ не обманываетъ, какъ наклоненіе горныхъ скатовъ. Выведенныя нами заключенія основаны на математическихъ наблюденіяхъ, ихъ подтверждаютъ новйшія измренія англійскихъ инженеровъ въ Гималайскихъ-Горахъ.}! Тропинки, по которымъ онъ прокладываетъ себ дорогу, часто, съ одной стороны, тянутся вдоль пропастей, отъ 6 до 8000 футовъ въ глубину, съ другой стороны жмутся къ вертикальнымъ стнамъ горы, — такъ что лошакъ иногда пробирается по дорог шириною отъ 3 до 1 аршина, а иногда и по такой, гд, въ прямомъ, а не переносномъ смысл, онъ едва можетъ уставить ноги, и гд вьюки цпляются за утесы. Эти тропинки покрыты большею частію кругляками, особенно въ сланцовыхъ скалахъ, такое затрудненіе становится тмъ опасне, что повороты быстры и неожиданны.
Сумерки подъ этими широтами непродолжительны: едва-лишь верхній край солнечнаго диска исчезаетъ подъ горизонтомъ, какъ наступаетъ мракъ и, для мечтателя, нтъ здсь восхитительнаго полусвта (chiarooscuro) итальянскихъ и испанскихъ вечеровъ. Но если желаніямъ путешественника не достаетъ здсь этого таинственнаго атмосферическаго явленія, за то ночь съ излишкомъ вознаграждаетъ его за все, что онъ покинулъ прекраснаго въ Европ. Никогда самое плодовитое, самое пылкое воображеніе не можетъ представить себ великолпіе тропическаго неба, озареннаго сверкающимъ свтомъ мильйоновъ міровъ, теряющихся въ безконечныхъ предлахъ вселенной… Невольно возвышается душа къ Творцу всхъ чудесъ, и Южный-Крестъ {Южный-Крестъ есть красивйшее созвздіе Южнаго-Полушарія.}, этотъ величественный соперникъ Оріона, принимаетъ смиренную дань молитвы странника!..
Вниманіе наблюдателя должно удвоиться, если онъ захочетъ распознать на лазурномъ свод созвздія, положеніе которыхъ изучилъ онъ на картъ. Взоръ его сначала не знаетъ, гд остановиться. Его поражаетъ яркій свтъ, бросаемый звздами второй и третьей величины, и только тогда, какъ глазъ его свыкнется съ блескомъ неба и прозрачностью атмосферы, онъ находитъ знакомыя группы и основные пункты, по которымъ можетъ дать настоящее направленіе своимъ изъисканіямъ.
Полная луна проливала какой-то молочный свтъ на темныя извивины Андовъ, опасно было продолжать путь по этому лабиринту запутанныхъ поворотовъ и тропинокъ. Когда по крутому косогору мы поднялись на небольшую, почти-горизонтальную плоскость, служившую въ то же время уступомъ другому косогору еще круче, Антоніо объявилъ, что мы должны здсь расположиться для ночлега. Этотъ бивуакъ не очень мн правился, потому-что здсь не было ни кустарника, ни травы для нашихъ лошаковъ, по мой пеонъ сказалъ на-отрзъ, что не подетъ дале, какъ потому, что мы можемъ заблудиться, такъ и потому, что онъ вовсе не намренъ подвергать усталыхъ муловъ пагубному вліянію луны {У кордильерскихъ погонщиковъ муловъ (arrires) господствуетъ поврье, что луна вреднымъ образомъ дйствуетъ на животныхъ. Часто они даже заставляютъ ихъ работать въ самые сильные жары днемъ, чтобъ только не подвергать ихъ лунному вліянію. Этотъ предразсудокъ тмъ извинительне, что до-сихъ-поръ еще въ Европ приписываютъ лун большое вліяніе на различныя явленія нашей атмосферы, на природу органическую, даже на успхъ нкоторыхъ земледльческихъ и промышленыхъ производствъ. Кому желательно имть точныя свднія объ этомъ предмет, тотъ можетъ обратиться къ любопытному разсужденію Араго о дйствіяхъ Земнаго спутника, помщенному въ ‘Annuaire du Bureau des Longitudes’, за 1833 годъ.}.
Я не могъ отвергнуть справедливости перваго замчанія, а для того, чтобъ доказать ложность втораго, надлежало прочитать моему арріеро курсъ физики, къ чему ни я, ни мой слушатель не имли ни малйшаго расположенія,— я безпрекословно покорился аргументамъ Антоніо. Въ одну минуту, лошаки были разнузданы, сдла положены, въ вид изголовья, на край утеса, и, посл скромнаго ужина, состоявшаго изъ нсколькихъ сухихъ фигъ и куска хлба, мы закурили сигары, разлеглись на нашей гранитной и мшистой постели, и сонъ, этотъ великій утшитель въ несчастіяхъ всякаго рода, ‘скоро сомкнулъ наши вжды’, какъ говорятъ поэты.
Едва первые утренніе лучи начали прорзываться сквозь сроватый туманъ кордильерскій, Антоніо былъ уже на ногахъ. Я хотлъ сдлать то же, но не могъ. Ни величественное пробужденіе дикой природы, ни благозвучное пніе тропическихъ птицъ, спшившихъ привтствовать зарю въ долин Майно, ни необходимость пользоваться временемъ — ничто не могло извлечь меня изъ оцпеннія, причиненнаго вчерашнею усталостью и слишкомъ-кратковременнымь сномъ. Наконецъ, кое-какъ я собралъ силы, поднялся и, побжавъ къ небольшому ручью, низпадавшему съ одного изъ андскихъ ледниковъ, окунулъ всю голову въ холодную воду. Этотъ родъ туалета, хотя и не доставляетъ особеннаго удовольствія, но производитъ спасительное дйствіе на онмлыя фибры.
Возвращаясь назадъ, съ изумленіемъ увидлъ я, что на томъ самомъ мст, гд мы ночевали, вьются по кордильерскому скату легкія струйки синеватаго дыма. Не замтивъ наканун въ этомъ мст никакого топлива, я спросилъ Антоніо, что значитъ это поэтическое явленіе. Онъ скоро ршилъ загадку, показавъ нсколько пучковъ сухой травы, набранной имъ въ расщелинахъ скалъ. На этомъ поэтическомъ огн,— о радость! варился шоколадъ… Надобно быть въ моемъ положеніи, чтобъ понять это наслажденіе и постигнуть вполн глубокую истину, что съ непустымъ желудкомъ и на душ становится веселье. Мы пустились опять въ дорогу.
Въ жизни путешественника по двственнымъ странамъ земнаго шара раждается такая гибкость мысли и тла, такое движеніе ума и сердца, которыхъ не ощущаетъ онъ нигд въ другомъ мст. Великія картины природы, каковы бы ни были ихъ форма и характеръ, неизбжно дйствуютъ на всякую неиспорченную организацію, которой не изсушило еще дыханіе житейской тоски и бездлья. Он пріучаютъ человка возноситься надъ ежедневными нуждами и ежедневными мыслями, его понятія облагороживаются посредствомъ особаго психическаго процесса, самоувренность его тверже, надежда на Провидніе — сильне и понятне.
Но если это соприкосновеніе съ возвышеннйшими созданіями природы расширяетъ нравственный и умственный горизонтъ путешественника, то, можетъ-быть, оно не безъ опасности для его будущаго спокойствія. Возвращаясь въ жизнь обыкновенную, онъ тщетно ищетъ тхъ величавыхъ размровъ, съ которыми такъ скоро свыклась душа его: все съуживается, мельчаетъ въ глазахъ его, и тщетно онъ хотлъ бы найдти во всемъ его окружающемъ то ощущеніе, которое посреди первобытной природы раждалось въ его сердц, — тщетно: онъ чувствуетъ себя одинокимъ, скажу даже, чувствуетъ себя какъ-бы не на своемъ мст въ этомъ мір, занятомъ совсмъ-другими заботами и желаніями. Отъ этого невольнаго равнодушія къ обыкновеннымъ, житейскимъ интересамъ, въ душъ его возникаешь борьба и томленіе, — и внутренняя жизнь его, нкогда столь полная, столь одушевленная, вянетъ, какъ растеніе безъ воздуха:
….Nessun maggior dolore
Che ricordarsi del tempo felice
Nella miseria…
Dante.
Утро было суровое, подъемъ на гору трудный, на каждомъ шагу — скатившіяся съ высотъ глыбы, округленные камни, извилистыя тропинки, почти-невозможныя переправы. Изъ сожалнія къ лошаку, я слзъ съ него на крутомъ косогор, утомившись, хочу опять ссть на него, какъ вдругъ это неблагодарное животное расширяетъ ноздри, складываетъ уши и пускается рысью — въ ту самую минуту, какъ я усплъ поставить лишь ногу въ стремя… Вообразите себ положеніе человка, который одною ногою прицпленъ къ стремени и бьется изъ всхъ силъ, чтобъ перекинулъ другую черезъ сдло, готовое перевернуться, — и все это на краю андской пропасти!.. Къ довершепію проказы, лошакъ брыкается, сколько достаетъ у него силъ: ему ршительно хочется сбросить меня съ косогора, на узкой тропинк, я не имю возможности помшать его похвальному намренію, оступаюсь и лечу внизъ съ пріятною увренностью, что, перекатываясь изъ пропасти въ пропасть, могу докатиться до центра земли. Антоніо помираетъ со смха и хочетъ остановить меня арканомъ. Чувство моего достоинства возмутилось при этой вовсе-непристойной шутк въ стран кондоровъ (Въ ту самую минуту, кондоръ {Кондоръ — орелъ Андскихъ-Горъ.} величаво плылъ надъ головами нашими). Гнвъ прибавилъ мн силы, я догналъ лошака и, воспользовавшись боле-удобною дорожкою, вскочилъ на него, не смотря на его сопротивленіе. Теперь я со смхомъ вспоминаю объ этомъ приключеніи, но между острыми отрогами скалъ и бездонными пропастями — было не до шутокъ. Около полудня, мы дохали до одной изъ сторожекъ, построенныхъ для путешественниковъ, застигнутыхъ зимней снговой мятелью. Тамъ была наша сіеста (siesta). Отдохнувъ часа три и слегка закусивъ, мы снова начали подниматься въ гору. Труднй и труднй становилась дорога. Множество животныхъ труповъ и остововъ свидтельствовало о томъ, что можетъ ожидать путешественника на этомъ тяжкомъ пути.
Мстность верхнихъ поясовъ Чилійскихъ и Боливійскихъ Кордильеровъ такъ сурова, эти высоты такъ неудобопроходимы, что нельзя постигнуть, какимъ-образомъ въ 1535 году Альмагро съ пятьюстами-семидесятью Испанцами могъ пробраться чрезъ этотъ хребетъ подъ широтою немного-сверне. Этотъ безстрашный намстникъ Пизарро, съ своимъ ничтожнымъ отрядомъ, црошелъ чрезъ страну, тогда еще совершенно-неизвстную, для завоеванія Чили. Большая часть людей его погибла, какъ отъ суровой, полярной температуры, такъ и отъ жесточайшихъ страданій, какія только можетъ вынести человкъ, но желзная воля Альмагро преодолла вс препятствія, и, какъ второй Аннибалъ, съ высоты этихъ Альповъ новаго-свта ринулся онъ на Индійцевъ. Сначала, изумленные видомъ невдомыхъ имъ людей, подавленные губительнымъ дйствіемъ ихъ огнестрльнаго оружія, Индійцы-Арауканы отступили на многихъ пунктахъ, но вскор, ободрившись, они противопоставили Испанцамъ такое сопротивленіе, какого Европейцы еще нигд не встрчали въ Америк {‘Garcilazo de la Vega, Commcntario del Peru’, ‘Herrera, Historia de las Indias Occidentales’.}, и которое длится понын.
Мы приближались къ предламъ снговъ, холодъ усиливался, и главная вершина (Kumbre) {‘Cumbre’ у Испанцевъ значитъ: высшая точка въ горахъ (Je point culminant).} этого прохода въ Кордильерахъ была уже въ виду. Но въ тотъ день намъ невозможно было подняться на нее, наступилъ вечеръ, и лошаки выбились изъ силъ. Антоніо предложилъ провести ночь въ ближайшей горной сторожк. Мы добрались до нея, истощенные усталостью, на двор нельзя было оставаться, потому-что воздухъ былъ слишкомъ-рзокъ. Мой арріеро, по своей благоразумной привычк, отправился отъискивать въ скалахъ какихъ-нибудь альпійскихъ растеній, и чрезъ нсколько времени веселый огонекъ засверкалъ подъ скромнымъ нашимъ котелкомъ. Антоніо, въ самыхъ важнйшихъ случаяхъ жизни никогда незабывавшій сигары, вынулъ ножъ, накрошилъ табаку, завернулъ его въ листокъ маиса и, закуривъ, началъ пускать струйки дыма съ тмъ чувствомъ достоинства, съ тою особенною гордостью, къ которымъ способны только Испанцы во время подобнаго занятія. Прежде, чмъ я принялся подражать ему, я обвелъ глазами вокругъ себя, чтобъ осмотрть нашу сторожку: это было зданіе складенное изъ кирпичей, вышиной въ десять, или двнадцать футовъ отъ земли, съ толстыми стнами, съ узкими щелями, вмсто оконъ, въ которыя едва проникали слабые лучи свта. Теперь, когда было лто, оно казалось мн мрачной тюрьмой: каково же оно зимой, когда горная вьюга шумитъ въ этой безотрадной пустын, когда страшныя лавины грозятъ сокрушить все, что ни встртятъ? И, въ добавокъ, воображенію моему представилась картина страшныхъ катастрофъ, почти каждый годъ производимыхъ изверженіями кордильерскихъ волкановъ {Въ Чилійскихъ-Андахъ, равно какъ въ Андахъ Средней-Америки, теперь самое значительное число волкановъ, находящихся въ дйствіи.}, и я невольно задумался: какъ мн хотлось разспросить эти стны, нмыя свидтельницы столькихъ потрясеніи природы! Невозможно, чтобъ съ-тхъ-поръ, какъ он построены, не свершилось въ нихъ какой-нибудь страшной драмы, я искалъ, нтъ ли гд-нибудь на этихъ заплсневелыхъ камняхъ имени, слова, написаннаго въ минуту страданій, — тщетно: стны были молчаливе могилы, вроятно, жестокость терзаній не дала возможности жертвамъ оставить даже какой-либо слдъ своего существованія.
Антоніо, посмотрвъ на меня, какъ-бы угадалъ мои мысли. Онъ приблизился ко мн съ таинственнымъ видомъ, и сказалъ: ‘Знаете ли, сеньйоръ, тому четыре года, какое здсь случилось несчастіе? Восемь человкъ умерли съ голода на томъ самомъ мст, гд мы сидимъ. Это было зимою, въ іюль мсяц {Можетъ-быть, не излишне будетъ напомнить здсь читателю, что времена года въ южномъ полушаріи противоположны временамъ года свернаго.}. Партія буэнос-айресскихъ и чилійскихъ купцовъ похала изъ Мендосы въ Сант-Яго чрезъ Кордильеры. Ихъ призывала крайняя необходимость, и они, вопреки совтамъ, ршились на опасную поздку. До сего мста, путешествіе ихъ было благополучно, недалеко отъ этой сторожки, ихъ застигла жестокая мятель. Не надясь въ пустынныхъ горахъ ни на какую помощь, они укрылись отъ ярости урагана въ этой хижин. Съ страшною покорностью судьб ждали несчастные возврата хорошей погоды, — надежда ихъ не сбывалась, хорошая погода не приходила. Холодъ и голодъ заставили ихъ убить и състь лошаковъ и сжечь на дрова деревянную дверь сторожки. То было ихъ послднее средство поддержать жизнь, и, вмст съ тмъ, ихъ смертный приговоръ. Снгомъ завалило внутренность хижины, и первый чилійскій курьеръ, въ началъ весны прозжавшій Кордильеры, нашелъ ихъ трупы, носившіе на себ слды жестокой борьбы съ предсмертными муками. Остовы и кости лошаковъ до-сихъ-поръ еще валяются вокругъ сторожки.’
Съ мрачнымъ видомъ говорилъ Антоніо объ этомъ происшествіи, онъ мн пересказалъ еще нсколько другихъ несчастныхъ случаевъ, недавно совершившихся въ этой части Андовъ. Всмъ этимъ несчастіямъ придаетъ особенный характеръ то ужасное убжденіе, что здсь никакая помощь невозможна, и что путешественникъ, на три, на четыре дня зды отдаленный отъ жилищъ человческихъ, не можетъ ожидать ничего отъ состраданія себ-подобныхъ. Звукъ колокола, утшительный видъ альпійскихъ страннопріимныхъ домовъ и монаховъ — здсь не оживляютъ умирающей надежды…
Признаюсь, хотя было лто и нечего было бояться ни лавинъ, ни мятелицы, но я долго не могъ сомкнуть глазъ, воображенію моему безпрестанно представлялись прежніе жильцы этого дома и ихъ томительная смерть. Мало-по-малу, усталость превозмогла — я заснулъ глубокимъ сномъ, на зло всмъ фантасмагоріямъ, которыя, однакожъ, и во сн меня не оставляли.
На другой день утромъ, на зар, мы были готовы начать восхожденіе на послдніе восточные скаты Кумбре.
На чилійской сторонъ Андовъ снговая линія спускается гораздониже, чмъ на сторон, обращенной къ Мендос {Объясненіе этого явленія физической географіи завело бы насъ слишкомъ-далеко, и потому отсылаю читателя, желающаго имть подробныя свднія о немъ, къ ученымъ твореніямъ, трактующимъ объ этомъ предмет. Между-прочимъ см. ‘James Forbes. Report of the Meetings of the British association for the Advancement of Science, 1833 ‘Worlesungen ber Meteorologie von Kmtz’, и ‘Humboldt, Asie Centrale’, tome III, и его же ‘Voyage aux Rgions quinoxiales’.}. На высшей точк прохода, высота снжнаго предла измняется и даже иногда, въ жаркое лто, тамъ совсмъ не бываетъ снга. Это не удивительно, ибо въ Гиммалайскихъ-Горахъ {См. тригонометрическія и гипсометрическія наблюденія лейтенанта Уэбба и капитановъ Годгзона и Жерарда въ ‘Asiatic Researches’, равно какъ въ ‘Account of Koonowur’ и въ ‘Survey of the Himalaya’ капитана Жерарда.}, подъ широтою почти-одинакою (31о), вершины, высотою отъ девятнадцати до двадцати тысячъ футовъ, совершенно-наги, англійскіе гидрографы корабля ‘Beagle’, видли однажды волканъ Аконкагуа совершенно-безснжнымъ, хотя въ немъ, по собственнымъ ихъ тригонометрическимъ измреніямъ, 23,000 футовъ вышины {Darwin, Journal, loc. cit.}.
При восхожденіи на высшій пунктъ прохода, для большей безопасности, слъ я на запаснаго нашего лошака, и, покрпче стянувъ подпруги, мы отправились. Скатъ почти-везд представлялъ уголъ склоненія около 30о, онъ былъ такъ крутъ, что мы принуждены были постоянно держаться за жидкую гриву нашихъ лошаковъ. Тропинка шла къ вершинъ прохода безпрестанными зигзагами, и повороты были такъ быстры, что мулы не разъ рисковали опрокинуться навзничь. Не смотря на то, они подвигались впередъ съ удивительнымъ терпніемъ, лишь останавливаясь на нсколько минутъ, чтобъ перевести духъ. Посл двух-часоваго самаго труднаго восхожденія, мы наконецъ поднялись на высшую точку этого гребня. Величественная панорама, внезапно открывшаяся передъ взорами нашими, превосходила всякое ожиданіе. Подъ нами были видны т самыя вершины, которыя, дня два тому назадъ, съ майноской долины намъ казались неприступными, бурныя тучи, которыхъ громовые удары грозно гремли надъ нами, теперь смиренно тянулись у ногъ нашихъ. ‘Невольно радуетъ’ говоритъ Вольнэ {См. Volney. Voyage en Syrie.} ‘такое зрлище, когда предметы, казавшіеся столь великими, являются вдругъ столь мелкими, и человкъ съ гордостію можетъ бросить побдный взглядъ на окружающую его природу.’
Волканы высились на блыхъ вершинахъ Андовъ и придавали имъ характеръ еще боле-торжественный. Хотя долго, нмой отъ удивленія, стоялъ я, наслаждаясь этой великолпной картиной, но воспоминаніе скоро представило мн другой пунктъ Андовъ, еще превосходне, именно:— въ одномъ ущеліи Квитскихъ-Кордильеровъ, откуда открывается видъ на очаровательную долину Чильпо. Тамъ взоръ, постепенно, отъ самаго роскошнаго пояса экваторіальной растительности, гд цвтутъ пальмы, сахарный тростникъ, душистая ваниль,— переходитъ къ дикой области альпійскихъ растеніи, къ громаднымъ ледникамъ Андовъ, увнчанныхъ волканами, пылающая лава и густой дымъ которыхъ величаво разстилаются то по блымъ снговымъ куполамъ, то по лазури неба…
Я поспшилъ измрить здсь высоту точки кипнія воды посредствомъ баро-термометра, въ скал котораго каждый градусъ имлъ десять подраздленій. Этимъ гипсометрическимъ опытомъ, котораго результаты не вполн соотвтствуютъ настоящему состоянію науки, я долженъ былъ замнить пару барометровъ, разбитыхъ на дорог. Операція была продолжительне, нежели какъ предполагалъ я сначала: втеръ безпрестанно колебалъ пламя спиртовой лампы, которою нагрвался снгъ, употребленный мною вмсто перегнанной воды. Записавъ въ дневник цифры, полученныя посредствомъ этого наблюденія, я поспшилъ покинуть Кумбре {Воровство, сопровождаемое странными обстоятельствами, лишило меня, въ конц 1838 года, въ Париж, большей части моихъ рукописей и вещей. Не смотря на вс розъиски, до-сихъ-поръ не открыты слды этого воровства. Такая потеря, для меня невознаградимая, лишила меня почти всхъ числовыхъ элементовъ моихъ наблюденій. Отъ множества записанныхъ фактовъ и цифръ, остались у меня только отрывки.}. Мы окоченли отъ холода.
Спускаться было еще трудне, нежели подниматься. Лошаки ступаютъ обыкновенно по слдамъ другъ-друга, и отъ-того выбиваютъ въ снгу глубокія ямы, чрезвычайно затрудняющія путь, снжныя стны, по обимъ сторонамъ дороги, часто принуждаютъ всадника вскидывать ноги почти въ уровень съ ушами мула. Мн такъ это показалось непріятнымъ, что, слзши съ лошака и пустивъ его идти, какъ ему вздумается, пошелъ я одинъ внизъ горы. Заплеснвшій деревянный крестъ, замченный мною на одной скаль, возбудилъ мое любопытство. Я спросилъ Антоніо, зачмъ онъ тутъ поставленъ. Онъ отвчалъ, что крестъ воздвигнутъ въ память одного арріера, убитаго товарищами.
Широкіе, кровавые слды означали вокругъ насъ на снгу страданія, вынесенныя бдными вьючными мулами, проходившими по этимъ мстамъ съ тяжкимъ грузомъ. Одинъ изъ нашихъ лошаковъ сильно разрзалъ себ ногу остріемъ кремнистаго утеса, скрывавшимся подъ снгомъ: поэтому, мы поторопились добраться до перваго пріюта, чтобъ отдохнуть немного и перевязать раненнаго. Это тмъ было необходиме, что, въ-теченіе того же дня, намъ надо было прозжать самыя опасныя мста въ Кордильерахъ.
Потокъ, называемый ‘Ріо-де-лас-Ваккасъ’ {Rio de las Vaccas — коровья рка.}, есть страшилище и для путешественника, и для арріера. Вода въ немъ прибываетъ иногда такъ внезапно, что нтъ возможности переправиться чрезъ него, и нердко надо ждать четыре или пять дней, пока понизится его уровень. Не смотря на привычку лошаковъ бороться съ подобными препятствіями, ихъ не иначе какъ шпорами можно заставить войдти въ потокъ, особенно ихъ пугаютъ обломки скалъ и каткіе кремни, увлеченные стремленіемъ.
Когда мы приблизились къ Ріо-де-лас-Ваккасъ, Антоніо слзъ съ лошака, раздлся и расположился у потока, ниже брода, гд намъ должно было переправляться. Онъ схватилъ свой арканъ и, безпрестанно вертя его надъ головой, началъ звать по именамъ лошаковъ и громко понукать ихъ къ переправ. Вожакъ рекуи {Recua de mutas значитъ рядъ лошаковъ.} не слушался, и, не смотря на наши крики, на камни, которые бросалъ въ него Антоніо, никакъ не хотлъ идти первый въ воду. Такъ продолжалось нсколько времени, я не расположенъ былъ лично открывать шествіе, въ которомъ видлъ боле опасности, чмъ славы. Наконецъ, наскучивъ упорствомъ животнаго, которое до-сихъ-поръ такъ врно указывало намъ путь, я пріударилъ шпорами своего лошака и, подобравъ какъ-можно-выше ноги, скоро очутился среди потока. Я перехалъ его благополучно, хотя въ эту минуту долженъ былъ очень походить на одного изъ буддистскихъ истукановъ, съ подогнутыми ногами, разинутымъ ртомъ и неподвижнымъ взоромъ. Переправясь на другой берегъ и покинувъ свою созерцательную позитуру, я схватилъ арканъ, чтобъ не дать погибнуть въ поток нашему районному лошаку. Чего боялся я, то и случилось. Только-что это несчастное животное вошло въ Ріо-де-лас-Ваккасъ, большой камень, катимый стремленіемъ, ударилъ въ его окровавленную ногу. Лошакъ потерялъ равновсіе и, зашатавшись, силился удержаться передними ногами и даже зубами. Антоніо слдилъ взоромъ за каждымъ движеніемъ мула. Въ эту критическую минуту, съ удивительною меткостью накинулъ онъ на него свой арканъ и, крпко запутавъ конецъ веревки къ сосднему рифу, не заботясь о своей собственной опасности, бросился на помощь несчастному животному. Вода доходила Антоніо по самую грудь, онъ легко могъ утонуть, но въ глазахъ и мысляхъ его было только одно — какъ бы спасти лошака. Съ величайшимъ трудомъ усплъ онъ поднять его опять на ноги и тогда это животное, образецъ терпнія и ловкости, проворно перешло потокъ и стало подл спутника своего, спокойно отряхая воду струившуюся по его тлу. Кровь лилась изъ раны и во взгляд его было такое выраженіе страданія и покорности, которое могло бы тронуть самое жестокое сердце.
Между-тмъ, нельзя было оставаться тутъ дале, и мой арріеро, все еще въ костюм новорожденнаго, уже кричалъ звучнымъ голосомъ: ‘Adelante, sonor, non hay que hacer aqui’ (впередъ, сеньйоръ, тутъ нечего длать). Я похалъ впередъ. Черезъ полчаса, мои лихой малой догналъ меня, вытянувшись въ струнку на сдл и вполн-довольный собою. Когда онъ подъхалъ ко мн, я предложилъ ему сигару, онъ тотчасъ закурилъ ее и затянулъ веселую псню, лаконически замтивъ, что къ вечеру увидимъ мы и еще кое-что.
Дйствительно, вечеромъ увидли мы чрезвычайно-крутой скатъ, по которому наискось шла наша дорожка. Гора вверху была отвсная, и воды, съ страшною быстротою бжавшія съ вершины ея, уносили безпрестанно землю и обломки камней по тому направленію, по которому надо было слдовать. Огромныя гранитныя глыбы, висвшія надъ нашими головами, казалось, готовы были низринуться при малйшемъ прикосновеніи. Этотъ страшный спускъ былъ длиною около сорока саженей и такъ былъ узокъ, что съ одной стороны плечо всадника касалось вертикальной стны горы, а съ другой нога его висла надъ бездною, въ которой исчезали воды, съ шумомъ стремившіяся съ вершины.
Дохавъ до этого мста, Антоніо кинулъ на меня значительный взглядъ и сказалъ, что этотъ спускъ называется Ладера-де-лас-Ваккасъ {Ladera de las Vaccas — коровья лстница.}, и что онъ считается весьма-опаснымъ для тяжело-навьюченныхъ лошаковъ. При всякомъ спуск, нсколько лошаковъ погибаетъ здсь непремнно, ибо, испуганные потокомъ, они жмутся къ скаль, задваютъ вьюками за отроги, теряютъ равновсіе и падаютъ. Сколько запомнятъ, уже здсь погибло боле шести-сотъ этихъ бдныхъ животныхъ, а сколько пало никмъ и никогда-несчитанныхъ?.. Посл этого предисловія, которое мн пріятне было бы услышать на другомъ краю ‘Ладеры’, Антоніо двинулся впередъ, закричавъ, чтобъ я бросилъ узду совершенно на волю своему мулу. Я не заставилъ его повторить это замчаніе, и смышленый лошакъ мой, расширивъ ноздри, обнюхивая, такъ-сказать, дорогу, здраво и невредимо перенесъ меня за предлъ опасности.
Этотъ день былъ крайне-утомителенъ. Мы прохали самые трудные пункты въ Кордильерахъ и для ночлега должны были достигнуть Упсалатты, гд находится небольшой серебряный рудникъ, лежащій въ долин, которая составляетъ верхнюю основу главной цпи Андовъ. Нигд не видалъ я такой сухой, безплодной земли. Три или четыре рудокопа, встрченные мною, говорили, что года два уже они вовсе не видали дождя. Съ величайшимъ трудомъ, на всъ золота, досталъ я немного травы для бдныхъ нашихъ измученныхъ муловъ, и чахоточнаго козла для собственной нашей трапезы. Лошаки, казалось, были очень-признательны къ моей внимательности. Съ невыразимымъ наслажденіемъ они кушали свой засушенный салатъ, а между-тмъ и козелъ уже величественно жарился на горячемъ пепл нашего бивуачнаго огня. Не смотря на все желаніе мое осмотрть остатки каменной дороги, построенной близь Упсаллаты древними Инками, я не могъ такъ далеко уклониться отъ пути. Впрочемъ, я зналъ, что эти остатки были сходны съ тми, которые не разъ уже случалось мн видть въ другихъ частяхъ Южной-Америки,
На другой день утромъ, мы рано поднялись, чтобъ къ вечеру добраться до теплыхъ водъ Вилья-Висенцы. Намъ оставалось достигнуть до вершины Парамильйо: это была наша послдняя преграда, еще шагъ, и мы вступали въ область пампъ.
Посл шести-часовой зды, достигли мы вершины этой горы, которая показалась мн пигмеемъ, въ сравненіи съ исполинскими громадами, оставшимися позади насъ и стоявшими на запад, какъ непроходимая каменная и ледяная стна. Мн почти не врилось, что я переправился черезъ нихъ.
Горный остовъ Андскихъ-Кордильеровъ, приподнявшійся въ новйшіе геологическіе періоды силою плутоническихъ дятелей {Elie de Beaumont et Dufrenoy, Explication de la carte gologique de Fiance.}, можетъ быть раздленъ, въ этой части Чили, на дв параллельныя и отдльныя цпи,— одну западную, состоящую изъ известковаго сланца и гранита, и другую восточную, состоящую изъ песчанника и конгломератовъ. Самая древняя и самая возвышенная — цпь западная, это настоящая ось Андовъ {Darwin, Geological Observations, loc. cit.}.
Парамильйо — высшая точка на пути чрезъ восточную цпь. Съ вершины ея, въ первый разъ открывается взору неизмримое протяженіе пампъ. Съ перваго взгляда, кажется, видишь океанъ. Путникъ, ослпленный очаровательнымъ дйствіемъ миража и неопредленностью горизонта, который тянется предъ нимъ въ безпредльную даль, съ трудомъ различаетъ, сквозь пары атмосферы, городъ Мендосу и зеленоватый оттнокъ растительности пампъ.
Вилья-Висенца стоитъ у подошвы Парамильйо. Крутой склонъ привелъ насъ къ этому мсту, названіе котораго крупными буквами написано на картахъ новаго-свта. Нсколько разъ обманутыя ожиданія уже пріучили меня къ фантасмагоріямъ европейскихъ картографовъ, но все-таки не ожидалъ я найдти здсь, вмсто города, безобразную, грязную массу избушекъ и шалашей, да старыя, развалившіяся стны, составляющія такъ-называемое водолечебное заведеніе. Какъ бы то ни было, я такъ давно не видался съ людьми, что невольно обрадовался, и хоть не могъ жаловаться ни на простуду, ни на другую какую-нибудь ревматическую немощь, проворно снялъ съ себя пистолеты, камзолъ и побжалъ къ шумному обществу купающихся. Они, сплошь, искали здоровья въ водахъ вилья-висенцскихъ, — вс полы безъ различія, въ первобытномъ и наивномъ убранствъ нашихъ прародителей.
Здсь ванны — просто ямы, вырытыя въ земл, одна выше другой, по покатости горы. Я ршился погрузиться въ одну изъ верхнихъ купалень, безъ дальнйшаго разсмотрнія. Вообразите же мой ужасъ, когда лишь только хотлъ я опуститься въ воду, изъ нея показалась испуганная голова безобразной старухи, которой физіономія очень-похожа была на взбсившуюся лягушку! Со страхомъ отступилъ я назадъ и пустился со всхъ ногъ искать мста не столь опаснаго.
Въ такихъ обстоятельствахъ, я не слишкомъ былъ расположенъ къ химическимъ изслдованіямъ о состав вилья-висенцской воды, но она показалась мн весьма-пріятною, я выпилъ чашки дв и отправился спать. На слдующій день до зари пустились мы дале къ Мендос.
Намъ оставалось еще прохать верстъ сорокъ. Послдніе склоны Андовъ видимо понижались передъ нами, и растительность, которой не видали мы съ отъзда изъ Сант-Яго, постепенно вступала въ права свои. Такъ-какъ скаты были довольно-отлоги, и мой лошакъ былъ утомленъ мене другихъ, то я, оставивъ назади бднаго раненнаго мула, шедшаго съ большимъ трудомъ, одинъ направился къ тополямъ мендосской аламеды, серебристыя вершины которыхъ по-временамъ мелькали вдали между извивами тропинки. Теплый, упоительный воздухъ заступилъ мсто сжимающей, холодной атмосферы Андовъ. Порывистый втерокъ обдавалъ насъ душистымъ запахомъ степей, тихо шелестя листья придорожныхъ кустовъ. Все обличало здсь природу боле-нжную, ощущенія боле-отрадныя, воображеніе расширялось, и сердце, такъ долго сжатое ледяною корою, раскрывалось мало-по-малу для сладостныхъ впечатлній жизни.
Было уже за полдень, когда мы въхали въ прекрасный оазисъ Мендосы. Есть нчто совершенно-особенное въ ощущеніи, какое производитъ видъ цвтущей долины при выход изъ страны дикихъ горъ, или при сход съ корабля посл продолжительнаго плаванія. Въ этомъ ощущеніи есть что-то истинно-очаровательное, непонятное тому, кто по испыталъ его, въ душ рождается такая чистая, такая двственная радость, что въ ней поглощаются вс другія впечатлнія, воспоминанія, надежды, малйшая подробность, цвтокъ, пніе птицы получаетъ ту прелесть, которую тщетно бы хотлъ въ нихъ найдти въ другую минуту. Солнечные лучи падали почти-вертикально, и жаръ, увеличенный отраженіемъ отъ блыхъ домовъ Мендосы, сдлался такъ силенъ, что мы принуждены были поспшно искать прохлады въ поссад (гостинниц) этого города. Къ-несчастію, то былъ часъ сіесты, и мы но могли достучаться. Избгая шума и не желая нарушать общественный покой, я собирался идти отдохнуть въ одну изъ зеленыхъ бесдокъ, стоявшихъ на берегу канавокъ, не смотря на москитовъ, съ которыми я уже имлъ удовольствіе близко познакомиться подъ другими широтами жаркаго пояса, и увриться въ ихъ особенной наклонности къ европейской крови. Но Антоніо, мастеръ выпутываться изъ всякой бды, попросилъ меня подождать немного и чрезъ нсколько минутъ явился съ встью, что открылъ сарай, въ которомъ вс мы, и люди и лошаки, могли спокойно расположиться. Пришедъ туда, я, къ величайшему удовольствію, набрелъ на старую койку изъ пальмовыхъ листьевъ, прившенную къ потолочнымъ перекладинамъ. Все исчезло для меня въ міръ — я видлъ передъ собою лишь одну койку, бросился со всхъ ногъ въ этотъ земной рай и заснулъ мертвымъ сномъ.
Когда я проснулся, все уже приняло другой видъ, жизнь животная и растительная выходила изъ усыпленія, и народонаселеніе Мендосы стало показываться на улицахъ. Скажу даже, что было замтно нкоторое движеніе, если только это слово можно приложить къ лнивой природ людей, для которыхъ не существуетъ въ свт ничего, кром ихъ хозяйства и городскихъ сплетней. Да и можно ли имъ имть боле дятельности, когда — съ одной стороны неудобопроходимыя равнины, которыя тянутся слишкомъ на 1,200 верстъ, отдляютъ ихъ отъ Атлантическаго-Океана, а съ другой — Андскія Кордильеры преграждаютъ имъ почти всякій доступъ въ приморскіе города Тихаго-Океана? Мендоса уже положеніемъ своимъ отчуждена отъ всего свта, но, впрочемъ, щедрая природа, благодатное небо, поэзія созерцательной жизни, понятной лишь подъ этими таинственными широтами, — чего больше для краткой жизни человка?.. Безъ-сомннія, Европейцу, умъ и характеръ котораго образовались въ другой школ, при другихъ потребностяхъ, при другихъ занятіяхъ, апатія, въ которую погружены обитатели этихъ странъ, покажется невыносимою. Безконечные, разнообразные двигатели европейской цивилизаціи возбуждаютъ и поддерживаютъ въ немъ умственную дятельность и энергію воли. Здсь нтъ ничего подобнаго, и превосходство мысли, въ другихъ мстахъ ставящее человка такъ высоко надъ ему-подобными, — здсь, за недостаткомъ сферы дйствія, было бы для него, можетъ-быть, безполезною мукой, трудомъ безъ плода и безъ награды!
Я снабженъ былъ нсколькими рекомендательными письмами и понесъ ихъ по адресамъ, но, не заставъ никого дома, отправился въ аламеду. Я былъ увренъ, что въ-теченіе вечера встрчу тамъ всхъ, кого мн нужно. Я не ошибся, и мое знакомство съ мендосскимъ обществомъ завязалось на публичномъ гульбищъ. Дону Р. почетнйшему члену мендосскаго общества, пришла въ голову прекрасная мысль созвать подъ вковыя деревья аламеды тертулью {Испанская tertulia напоминаетъ венеціянскія conversazione. Это отборное, немногочисленное общество, гд идетъ самая непринужденная, самая откровенная болтовня.}, т. е. вечеринку, состоявшую изъ добродушныхъ, но довольно простоватыхъ мужчинъ и очаровательныхъ женщинъ, которые, не обращая ни малйшаго вниманія на мое истерзанное платье, на мое иностранное обращеніе, приняли меня съ тою неподдльною любезностью и радушіемъ, которыя такъ рдко встрчаются у чопорныхъ, скучныхъ и скучающихъ идоловъ нашихъ салоновъ. Лунный свтъ придавалъ особенную прелесть этому собранію на открытомъ воздух.
Вечеръ длился до двухъ часовъ утра. Глядя на насъ, можно было подумать, что мы толкуемъ о преважныхъ длахъ, почти о судьб міра — такъ разговоръ былъ живъ и одушевленъ, ничего не бывало: мы пробыли такъ долго вмст незамтно и непонятно для насъ-самихъ. Какъ объяснить это явленіе между людьми, въ первый разъ въ жизни встртившимися, и встртившимися на мигъ? Есть минуты подъ этимъ благословеннымъ небомъ, когда каждый чувствуетъ себя такъ счастливымъ, что невольно бережетъ и счастье другаго, чтобъ не испортить своего собственнаго. Посл этого вечера, я не знаю, какъ началъ отъискивать тысячу-одну причину, почему мн совершенно-необходимо оставаться въ Мендос, по-крайней-мр на нсколько дней. Внезапно родилась пропасть новыхъ житейскихъ потребностей, желаній и проч., существованія которыхъ я и не подозрвалъ до сей минуты. Разсудокъ было-вооружился и выдержалъ прежестокое сраженіе съ этими новыми, незваными гостями, но, разумется, проигралъ — и я остался… И Богъ знаетъ, когда бы мн довелось образумиться, если бы чрезъ нсколько дней курьеръ чилійскаго правительства не оторвалъ меня отъ моей сладостной созерцательной лни. Онъ халъ въ Буэнос-Айресъ и, нуждаясь въ попутчик, предложилъ мн хать съ нимъ вмст.
Случай былъ такой удобный, обстоятельства такія благопріятныя, что я не могъ отказаться. Надо было поспшить воспользоваться ими, и я послдовалъ за коррео {Correo значитъ по-испански курьеръ.}.
Я имлъ духъ проститься лишь съ моимъ лихимъ Антоніо, съ которымъ очень-жаль мн было разстаться, поспшно вскочилъ на лошадь, приведенную полунагимъ Гаучо, и вонзивъ въ нее шпоры, скоро очутился за городомъ.

ПАМПЫ.

Пампы были предо мною во всемъ своемъ безграничномъ пространств. До Буэнос-Айреса оставалось около 1200 верстъ. Надо было въ нсколько дней проскакать ихъ галопомъ. Другой зды, за исключеніемъ шага, не знаютъ въ этихъ странахъ. Степные кони пускаются вскачь тотчасъ, какъ-скоро вы поставили одну ногу въ стремя, имъ нтъ дла до того, попала ли ваша нога въ другое. Эта поздка изъ Мендосы въ Буэнос-Айресъ, на которую пускаются очень-немногіе Европейцы, иметъ, сверхъ разнаго рода затрудненій, одну выгоду, что путешественнику нечего заботиться о лошади — перемна почты всегда готова: это дло Гаучо, который находится при путешественник въ должности проводника и неизбжнаго друга, для этого онъ гонитъ передъ собой нсколько подставныхъ лошадей, и, какъ-скоро лошадь подъ вами утомилась, онъ бросаетъ арканъ свой на другую, и вамъ стоитъ только перессть на свжаго коня. Эти подставныя лошади набираются обыкновенно изъ большихъ табуновъ, разсянныхъ по всей поверхности пампъ. Табуны эти двоякаго рода: одни состоятъ изъ домашнихъ лошадей, имющихъ владльца, другіе изъ лошадей, обратившихся въ дикое состояніе. Послднія ходятъ табунами слишкомъ въ 15,000 головъ, и большею частію гндой или чалой шерсти.
Исторія этихъ табуновъ довольно-любопытна: лошади и рогатый скотъ {Apuntamientos para la Historia de los quadrup&egrave,des del Rio de la Plata y del Paraguay, per Don Felix de Azana.} введены сюда Испанцами между 1530 и 1552 годами, и, благодаря изобилію пастбищъ, размножились до чрезвычайности. Пампскій конь не очень-силенъ, не очень-рослъ, легкость на бгу и гибкость его членовъ по-истин изумительны. Думаю, онъ проворне своего степнаго азіатскаго собрата, хотя и мене-способенъ выносить продолжительный трудъ. Впрочемъ, все-таки онъ кажется мн породою гораздо ниже туркменской лошади.
Отъ пампскихъ лошадей перейдемъ къ пампскимъ людямъ, этотъ переходъ здсь очень-естественъ: Гаучо безъ лошади — получеловкъ. Христіанскіе обитатели пампъ входятъ теперь въ составъ обширной, такъ-называемой федеральной Аргентинской Республики, состоящей изъ пятнадцати штатовъ, но все это — слова: политическая машина этихъ странъ безпрерывно измняется, и въ этой конфедераціи съ громкимъ именемъ — нтъ ничего прочнаго, ничего органическаго. Для такихъ небольшихъ обществъ людей, разсянныхъ по такой обширной поверхности, полудикихъ, едва-вышедшихъ изъ-подъ тяжкой колоніальной управы, сложныя формы Федеральнаго правленія (которое, по самой сущности своей, возможно лишь при высшей цивилизаціи) — совершенная нелпость. Какое Федеральное правленіе можетъ существовать въ томъ обществ, гд не развито понятіе ни о частныхъ правахъ и обязанностяхъ, ни объ общественныхъ? Это жалкое подражаніе союзу Сверо-Американскихъ-Штатовъ, за которое ухватились прежнія испанскія провинціи, едва отдлившись отъ метрополіи, составляетъ теперь неисчерпаемый источникъ безконечныхъ распрей и смутъ. Демократическія формы здсь у всхъ на язык, хотя никто не понимаетъ ихъ, эти выкидыши цивилизаціи не умютъ ни повелвать, ни повиноваться, въ одномъ хаось, кажется, состоитъ вся ихъ правительственная теорія.
Такое несчастное состояніе длъ должно отчасти приписать тмъ обстоятельствамъ, которыми сопровождалось завоеваніе этихъ странъ Испанцами, но какъ бы то ни было, прискорбно видть страну, въ-теченіе трехъ вковъ бывшую подъ владычествомъ одной изъ самыхъ могущественныхъ націй на свт, доведенною до такого разстройства, до такого ничтожества. Что осталось отъ Испапцевъ въ новомъ-свт? Вра, основывавшаяся гораздо-боле на суеврномъ чувств, чмъ на искреннемъ убжденіи, исчезла теперь вмст съ властію духовною и свтскою, затмъ, не было приготовлено ничего, чмъ скрпляются связи между людьми — никакого нравственнаго элемента, никакого перехода отъ старыхъ поврій патріархальной жизни къ новому порядку вещей, и все охватила анархія, съ ея отвратительными, кровожадными страстями, и несчастная страна сдлалась игрушкою своекорыстныхъ честолюбцевъ, которые величаются теперь пышными именами протекторовъ, президентовъ и губернаторовъ, безъ права и безъ законной власти. Къ-сожалнію, Испанія не оставила по себ ни благодтельныхъ учрежденій, ни другихъ полезныхъ памятниковъ, которыми бы обезпечивалось нравственное и матеріальное состояніе этихъ странъ. Къ стыду папизма, должно признаться, что Ацтеки и перуанскіе Инки, въ матеріальномъ онношеніи, сдлали, можетъ-быть, гораздо-боле для обитателей новаго-свта. Висячіе мосты, водопроводы, широкія каменныя дороги, остатки которыхъ видны, еще и теперь въ Мехик, Коломбіи, Перу и Чили {‘John Gillies. Observations on the ancient causeways of the Peruvians’, и ‘Robertson’s History of America’, кн. 7. Дв большія дороги изъ Квито въ Куско были длиною слишкомъ въ 1,600 верстъ. Он поддерживались съ величайшимъ тщаніемъ.}, свидтельствуютъ о трудахъ цивилизаціи, мене-своекорыстной, боле-общеполезной. Испанцы въ Америкъ построили только форты, нсколько коллегій, которыя были управляемы суеврными монахами, церкви и монастыри, роскошь которыхъ до-сихъ-поръ составляетъ странную противоположность съ повсюдною бдностью жителей, — да, сверхъ-того, вырубили въ скалахъ чудесныя подземныя дороги и шахты, чрезъ которыя золото и серебро щедрымъ дождемъ лились въ ихъ руки и — проскочили сквозь пальцы {По словамъ Устариса (‘Theoria y Practica de Commercio у de Marina’) и Герреры (‘Historia de las Incas’), американскіе рудники, чрезъ одн королевскія таможни, доставляли въ Испанію ежегодной прибыли слишкомъ 100,000,000 рублей ассиг., на такую же сумму полагаютъ эти историки ежегодный ввозъ въ Испанію дорогихъ металловъ контрабандистами. Слдственно, общій итогъ ежегоднаго ввоза ихъ въ метрополію можетъ быть оцненъ въ слишкомъ 200,000,000 рублей.}.
Вс эти размышленія, невольно тснившіяся мн въ голову, были прерваны лансадами моей лошади, которая безъ всякихъ церемоній перепрыгивала черезъ кустарники, попадавшіеся ей на встрчу, я принудилъ се наконецъ идти шагомъ — и тогда лишь вспомнилъ о моемъ коррео.
Привыкнувъ съ дтства къ подобнымъ поздкамъ, онъ, какъ второй Августъ, спшилъ медленно, но не любилъ и останавливаться. Этотъ человкъ былъ заведенная машина. Однакожъ, и онъ убавилъ шагъ на минуту, сигара дружбы размнена была между нами, но посл нсколькихъ незначительныхъ словъ, онъ снова кольнулъ шпорами лошадь, закричавъ мн: ‘Adelante, senor cavallero’ (впередъ, милостивый государь).
Чемоданъ съ депешами былъ крпко привязанъ къ сдлу лучшей лошади во всемъ табун, скакавшей передъ нами. Любопытно было видть, съ какимъ проворствомъ два провожавшіе насъ Гауча безпрестанно сгоняли лошадей, разбгавшихся по тальнику, на дорожку, по которой намъ надо было хать. Гаучи — превосходные всадники, они такъ же твердо держатся въ сдл, какъ наши казаки и Калмыки, но превосходятъ ихъ ловкостью и граціозностью.
Верстахъ въ тридцати отъ Мендосы, на краю широкой песчаной плоскости, завидли мы нсколько тощихъ тополей (аламовъ) и клочокъ свжей зелени. Коррсо объявилъ, что это почтовая станція. Пріхавъ туда, мы увидли нсколько Гаучей, безпечно-сидвшихъ на порог ветхой хижины. Они, казалось, вовсе не обращали на насъ вниманія, и продолжали курить, какъ ни въ чемъ не бывали. Мы спросили, есть ли лошади. Тогда одинъ изъ нихъ, не говоря ни слова, указалъ намъ концомъ подбородка на корраль {Corail — квадратное пространство, окруженное кольями и жердями, вбитыми въ землю, тамъ Гаучи держатъ лошадей.}. Родригесъ (имя коррео) слзъ съ коня и, по-видимому, ни мало не удивясь дерзкой лности Гаучей, весьма-вьжливо предложилъ пахильо {Pajillo или pajito, есть уменьшительное слова paja (паха), ‘солома’, и значитъ соломенка. Странно слышать недавно-обруслое множественное число этого слова: ‘пахитосы’ вмсто ‘пахиты’. Окончательные слоги: осъ, асъ, есъ, обозначаютъ множественное число по-испански, слдственно, прибавляя къ нимъ еще русскій знакъ множественнаго числа, его какъ-будто вздваиваютъ.} такъ-называемому почтмейстеру и сказалъ ему добродушнымъ тономъ: ‘vamos legero, amigo, tengo mucha priesa’ (давай-ка скоре, пріятель, мн очень недосугъ). Почтмейстеръ тотчасъ принялся за сдло, и въ мгновеніе все было готово. Родригесъ долговременнымъ опытомъ узналъ, что въ начал путешествія, не должно обращаться грубо cъ этими господами. Они могли пригодиться на будущее время. Заплативъ за лошадей, по полуреалу за легву {Полуреалъ — около 10 коп. серебромъ. Легва — около 4 верстъ.}, мы тотчасъ помчались въ галопъ.
Эти почтовыя хижины содержали нкогда линію сообщенія между вице-королевствомъ Перу и Буэнос-Айресомъ. Теперь, он находятся только въ той части Пампъ, гд есть въ сосдств какое-нибудь значительное населеніе, на защиту котораго можно положиться, но нельзя быть увреннымъ, что прохавъ разъ по Пампамъ, встртишь эти станціи въ другой разъ на томъ же мст, потому-что отъ безпрерывныхъ набговъ Индійцевъ здсь все непрочно и ненадежно. Путешественники берутъ съ собой обыкновенно запасныхъ лошадей именно на случай, если не встртятъ станціи.
Возвышеніе температуры, которое усиливалось по мр того, какъ мы подавались внутрь степей, отраженіе солнечныхъ лучей отъ почвы, равно какъ и отъ растительныхъ и песчаныхъ частицъ {См. Humboldt. Voyages aux Rgions Equinoxiales. Tome XI, chap. XXV, p. 57.}, двигающихся въ атмосфер, — все это къ полудню начало насъ томить. Но когда жаръ, между 1 и 2 часомъ, достигъ высшей точки своей, сила его стала мало-по-малу уменьшаться. Легкіе, перемнчивые Втерки освжали вечерній воздухъ. Лучше всего было хать утромъ и вечеромъ, не смотря на то, что часто застигавшая насъ темнота заставляла лошадей спотыкаться и падать въ поры, вырытыя бискачами {Ничего нтъ трудне, какъ поймать этихъ зврей, хотя часто видишь, какъ сидятъ они спокойно на краю своихъ подземныхъ жилищъ. Днемъ рдко они выходятъ изъ норъ, но какъ-скоро нижній край солнца коснется линіи горизонта, бискачіо показывается на земл съ своею старческою мордою, блыми бакенбардами и усами. Вообще, ничего не можетъ быть забавне нахмуреннаго вида этихъ животныхъ.}, которыми, можно сказать, кишатъ пампы. Удивительно, какъ еще такъ мало бываетъ несчастныхъ случаевъ на этихъ обрывахъ, и я самъ не постигаю, какъ я отдлался лишь нсколькими ушибами и разъ двадцать не переломалъ себ рукъ и ногъ. Такія ямы обыкновенно прикрыты травою или хворостникомъ, лошадь, мчась по равнин, тогда только ихъ можетъ замтить, когда въ нихъ очутится, въ подобныхъ случаяхъ, всадникъ длаетъ обыкновенно salto mortale черезъ голову коня и за тмъ долженъ какъ-можно-проворне встать и снова вскочить на него, чтобъ не остаться одному въ степи. Мн не разъ приводилось упражняться въ такихъ гимнастическихъ штукахъ: не могу назвать ихъ слишкомъ-забавными. Лишь безстрашный Гаучо можетъ весело переносить ихъ. Надо замтить, впрочемъ, что онъ падаетъ, какъ кошка, всегда прямо на ноги. Звучное c…jo утшаетъ его въ величайшихъ несчастіяхъ.
На третьей станціи, я уже былъ совершенно измученъ, мы проскакали около 70 верстъ. И еще дней двнадцать сряду намъ надо было скакать такимъ-образомъ, чтобъ достигнуть цли! Пока надлежащая діэта и привычка не приготовятъ васъ къ этому, сильному и продолжительному движенію, — бда, да и только. Простая пища Гаучей, состоящая изъ говядины, безъ всякаго мучнистаго кушанья, длаетъ ихъ весьма-способными къ такой зд, и Европеецъ убждается въ этомъ, какъ-скоро прійметъ такой же образъ жизни, какъ они. Видя мою блдность и изнуреніе, Родригесъ сжалился надо мною, онъ остановился на ночлегъ. Я бросаюсь съ сдломъ на-земь, у входа въ почтовую хижину, ночью на меня нападаютъ москиты, какъ саранча, я закрываю голову пончомъ — жаръ невыносимый, въ отчаяніи, бгу въ хижину — здсь блохи и клопы съ жадностію впиваются въ мое тло. Однакожь, такова была усталость, что я все-таки вздремнулъ къ зар. Проснувшись, я увидлъ себя точно въ ноевомъ ковчег. Женщины, дти, старики, собаки, все это лежало вмст какъ-ни-попало. Мальчишка съ наслажденіемъ чесалъ подл меня голову, страшная мысль, что изъ волосъ его выходитъ подкрпленіе ночнымъ врагамъ моимъ — не на шутку испугала меня. Я выскочилъ изъ избы. Коррео, человкъ не столь щекотливый, занялся приготовленіемъ мате, у насъ было съ собой три или четыре фунга этого парагуайскаго чая {Парагуайскій чай или verba de Paraguay есть ilex paraguayensis. Въ Парагуа и въ Ассам, въ Индіи, пытались развести китайскій чай, опытъ былъ, кажется, удаченъ, хотя и не вполн.}. Это лучшій напитокъ въ степяхъ, онъ освжаетъ и успокоиваетъ кровь. Настой этой травы готовится такъ же, какъ и китайскій чай, только пьютъ его здсь посредствомъ металлической трубки, называемой бомбильи, одинъ конецъ ея — въ горшк съ напиткомъ, другой — во рту, и вы такимъ образомъ втягиваете въ себя жидкость. Безъ глубокихъ соображеній можно-бы устроить все это гораздо-удобне, но такъ-какъ у цивилизаціи будетъ и безъ того здсь довольно работы, то можно надяться, что и лтъ черезъ двсти Гаучо будетъ по-прежнему жечь себ языкъ такъ же систематически, какъ и теперь, вставляя въ ротъ себ разгоряченную бомбилью. Дошедъ до этого глубокаго заключенія и тщательно записавъ его въ свою памятную книжку, я услся спокойно на лошадиномъ остов и закурилъ сигару. Я былъ очень расположенъ къ философическимъ размышленіямъ, но, къ-сожалнію, Родригесъ думалъ иначе. Я долженъ былъ заткнуть за-поясъ изслдованія и ссть на лошадь.
Восьмилтній мальчикъ явился къ намъ въ качеств проводника, отцу его было некогда: онъ былъ занятъ азартной игрой, которой Гаучи предаются съ неистовствомъ, и потому отправилъ сына вмсто себя. Мальчикъ, ни мало не робя, уцпился за переднія ноги лошади, чтобъ вскарабкаться на сдло. Онъ не могъ еще своей маленькой ножкой достать стремени, но черезъ минуту скакалъ уже по равнин во всю лошадиную прыть. Поздка продолжалась боле пяти часовъ сряду, и, казалось, это было мальчику ни по чемъ. Дорогой, втромъ снесло съ меня мою мендосскую соломенную шляпу, которая было-отправилась къ первому хозяину своему,— я догналъ ее и продолжалъ путь. Въ этотъ день, прохали мы мимо нсколькихъ небольшихъ соленыхъ озеръ, ночевали подъ открытымъ небомъ и на другой день были уже въ Сапт-Луис.
Не знаю, для чего это мстечко называется городомъ, да притомъ еще главнымъ городомъ провинціи Аргентинской-Конфедераціи. У рдкихъ домовъ окна. Строеніе большею частію изъ глины, окружено садами, зелень которыхъ была пожрана саранчою (langostas). Бичъ пампъ въ-теченіи двухъ или трехъ мсяцевъ въ году — саранча совершаетъ и здсь, какъ въ старомъ-свт, свои опустошительныя переселенія. Набгъ ея ознаменовывается истребленіемъ всей растительности, она пожираетъ даже соломенныя кровли на домахъ. Другой бичъ обширныхъ пустынь новаго-свта — муравьи, густыя фаланги которыхъ, столь же страшныя, какъ и фаланги саранчи, выгоняютъ даже Индійцевъ изъ жилищъ ихъ.
Я засталъ обитателей Сант-Луиса подъ роковымъ впечатлніемъ этого бдствія. Въ нсколько часовъ, саранча лишила ихъ всхъ садовыхъ и полевыхъ плодовъ, уныніе было всеобщее.
За то въ Сапт-Лунс былъ коррехидоръ {Corregidor есть, no-настоящему, родъ капитана-исправника, иногда онъ заступаетъ мсто губернатора.}, родъ начальника области. Частію изъ любопытства, частію по внушенію благоразумія, я отправился съ визитомъ къ сему важному сановнику. Увидвъ его толстую и грязную фигуру, которая разъигрывала позы Юпитера-олимпійскаго, я едва могъ удержаться отъ смха. Онъ тотчасъ принялся мучить меня высокопарными фразами о патріотизм и безкорыстной преданности своей общественному благу, потомъ пустился въ невроятныя разсужденія о началахъ федерализма и политическаго единства {Это былъ главный современный вопросъ, въ то время существовали дв партіи: партія унитаріевъ и партія федералистовъ. Первая хотла, чтобъ вс штаты Аргентинской-Республики были соединены между собою подъ одною нейтральною властію. Вторая требовала учрежденія правительства чисто-мстнаго, которое не было бы обязано отвтственностію никакой другой власти.}, и за тмъ непосредственно перешелъ къ личнымъ намекамъ и далъ мн довольно-грубо замтить, что онъ силою своей власти можетъ помшать мн продолжать путешествіе. Ясно было, что ему хотлось наложить на меня косвенную подать. Зная напередъ, что все это можно уладить нсколькими піастрами {Испанскій піастръ — слишкомъ 5 рублей.}, я поспшно оставилъ корыстолюбиваго американскаго мандарина и поручилъ Родригесу переговоры на-счетъ моей дани. За симъ, небольшое кровопусканіе, сдланное моему кошельку, доставило мн свободный проздъ по Сант-Луисской Провинціи, съ оффиціяльнымъ пропускомъ, за подписью его превосходительства. Воротясь на почтовый дворъ, я спросилъ, нтъ ли чего поужинать. ‘Hay todo, seor’, все есть, отвчала хозяйка — и принесла дурнаго салата и прогорклаго масла. Взглянувъ на нихъ, я вздохнулъ и легъ спать на полу.
Усталость и плохая пища истощили меня. На другой день, я всталъ съ лихорадкою. Къ-счастію, толстый сан-луисскій коррехидоръ задержалъ Родригеса: онъ нашелъ необходимымъ отправить въ Буэнос-Айресъ нкоторыя изъ своихъ глубокомысленныхъ соображеній о настоящемъ ход политическихъ длъ. Опасаясь остаться одинъ въ этомъ жалкомъ мстечк, я ршился на средство героическое, — въ одинъ пріемъ проглотилъ двойную порцію ялаппы, которую всегда держалъ въ запас, и съ самоотверженіемъ покорился ея спасительному дйствію.
Между-тмъ, въ Сант-Луисъ ввалилась длинная телега {Эти четырехколесныя и двухколесныя повозки очень-похожи на кибитки, употребляемыя Калмыками и Ногайскими Татарами въ астраханскихъ степяхъ.}, на непомрно-высокихъ колесахъ. Ее тащили съ трудомъ около двадцати лошадей, заложенныхъ за сдельныя подпруги длинными уносами, и съ пеономъ на каждой пар. Эту колесницу сопровождали пять или шесть Гаучей, и гнали передъ собою табунъ запасныхъ лошадей. Тутъ былъ Англичанинъ, хавшій изъ Буэнос-Айреса въ Мендосу. Узнавъ, что въ город есть больной Европеецъ, онъ навстилъ меня. Разумется, еслибъ я имлъ возможность выйдти изъ дома, то предупредилъ бы это посщеніе… Въ странахъ отдаленныхъ, гд все окружающее вамъ чуждо, гд ничто не напоминаетъ вамъ той образованной жизни, среди которой вы вскормлены, выросли,— въ этихъ странахъ каждый Европеецъ уже для васъ почти родной. Что бы ни говорили о различіи національностей, понятіи, нравовъ и обычаевъ, позжайте въ сообщество съ Гаучами, и вы едва замтите вс эти блдные оттнки: все исчезнетъ предъ однородностію европейскаго происхожденія, воспитанія, и нигд вы такъ не убдитесь въ истин, что человкъ прежде всего — человкъ.
Въ англійскомъ путешественник я узналъ майора N…. который, съ годъ тому назадъ, оказалъ мн важную услугу въ Мехик. Мы очень обрадовались другъ-другу, нашъ разговоръ не перерывался ни на минуту, наши приключенія, сходство сужденій о предметахъ, насъ окружавшихъ, сближали какъ братьевъ — людей, которые, можетъ-быть, въ европейской гостиной ни въ чемъ не могли бы согласиться и ни о чемъ не разговориться. Майоръ N… путешествовалъ по дламъ одной рудокопной англійской компаніи {Это было въ то время, какъ англійскими капиталистами овладлъ родъ сумасшествія — учреждать компаніи для отъисканія и добыванія рудъ въ новомъ-свт. Повсюду образовались такія компаніи, и везд, за исключеніемъ Реаль-дель-Монте, он оказались несостоятельными.} въ Мехик, когда мы встртились съ нимъ на берегахъ Тихаго-Океана, въ минуту весьма для меня неблагопріятную.
Этотъ случай, хотя принадлежитъ къ другой эпох моихъ странствованій, довольно-любопытенъ, и потому я попрошу у читателя позволенія — на минуту перенести его изъ грязной сант-луисской хижины на цвтущіе берега Западной-Мехики.

ЭПИЗОДЪ.

Географическія изслдованія были всегда моимъ любимымъ конькомъ. Благодаря ему, я провелъ пять лтъ для изученія бывшихъ испанскихъ и англійскихъ колоній въ новомъ-свт, равно какъ и ихъ метрополій. Боле семи мсяцевъ пробылъ я въ Мехик и постилъ важнйшіе рудники ея въ Гванахвато, Закатекасъ и Реаль-дель-Монте. Я намренъ былъ сухимъ путемъ пробраться въ Среднюю-Америку и продолжать потомъ путешествіе по Панамскому-Перешейку до Колумбіи, но междоусобная война, вспыхнувшая въ то время, и дождливое время года, испортившее дороги, преградили мн путь въ эти любопытныя и малоизвстныя страны. Я ршился хать въ Акапулько, чтобъ на первомъ, какой попадется, корабл отправиться въ экваторіальную Америку.
Президентомъ Мехиканской-Республики былъ въ то время Сант-Анна. Онъ совтовалъ мн не вызжать изъ столицы, потому-что на запад начало обнаруживаться общее возстаніе цвтныхъ людей противъ блыхъ. То была естественная реакція безчеловчнаго обращенія блыхъ людей съ цвтными во время испанскаго владычества. Окинутый, какъ стью, этимъ кровавымъ разливомъ анархіи, ожидая, что не сегодня, такъ завтра, увижу баррикады на улицахъ самой столицы, я, посл зрлаго размышленія, ршился сдлать ни боле, ни мене того, что дозволялъ нормальный планъ моего путешествія, и, положась на милосердіе небесное, направилъ путь свои въ Акапулько. Молодой лордъ Р…. прибывшій со мной изъ Соединенныхъ-Штатовъ, чтобъ отсюда хать въ Южную-Америку, не захотлъ продолжать путешествія. Его ждали въ Англіи ежегодный доходъ въ 20,000 фунтовъ стерлинговъ (460,000 рублей) и прекрасная молодая жена: потому я и не посмлъ настаивать, чтобъ онъ пустился дале, презирая вс опасности, сопряженныя съ такимъ положеніемъ длъ. Я разстался съ нимъ въ Мехик.
Въ мирное время, изъ Мехики въ Акапулько здятъ обыкновенно въ восемь дней: я халъ полтора мсяца. Пока мы были въ холодной земл (tierra fria) {Tierra fria (холодная земля): такъ называется страна нагорная и возвышенныхъ плоскостей.}, то могли слдовать нашему направленію безъ большихъ затрудненіи, по какъ-скоро спустились въ теплую (tierra caliente) {Tierra caliente (теплая земля) — есть, напротивъ, страна равнинъ, наиболе Приморскихъ.}, то разомъ попали въ самый разгаръ анархіи, опустошавшій эту несчастную страну. Испанскій купецъ, уроженецъ астурійскій, присоединился къ нашему маленькому каравану. Мы были хорошо вооружены и шли постоянно окольными дорогами, чтобъ не наткнуться на отряды Альвареса, который принялъ начальство надъ партіею цвтныхъ людей, хотвшихъ истребить всхъ блыхъ. Сначала, счастіе улыбалось вамъ, мы думали, что уже миновали вс опасности, благословляли небо, какъ въ одно прекрасное утро, вызжая изъ лсной прогалины, неожиданно встртили шайку разбойниковъ. Какъ громовой ударъ, поразили насъ крики: halto! ayi bocca a bajo! (стой! ложись на-земь!) {Этотъ крикъ употребляется вообще всми американскими разбойниками (salteadores). Они приказываютъ жертвамъ своимъ ложиться ницъ и затмъ грабятъ всю ихъ поклажу. Вроятно, эту предосторожность считаютъ они необходимою для того, чтобъ ограбленные ими не могли въ-послдствіи узнать ихъ съ перваго взгляда.}. Ихъ было человкъ 25 или 30, насъ четверо, да и то только двое могли сражаться. Я хотлъ войдти въ переговоры и заплатить выкупъ, но, въ отвтъ, услышалъ повтореніе перваго приказа. Думать было нечего, не подвергаясь врной смерти, мы не могли сдлать ни малйшаго употребленія изъ нашего оружія, не могли также бжать, потому-что со всхъ сторонъ были окружены.
Итакъ, мы слзли съ коней, прилегли лицомъ къ земл, и въ нсколько минутъ были обобраны до-чиста, съ насъ сняли даже платье и сапоги, гд грабители надялись найдти деньги. Насъ отвели, пшкомъ подъ крпкимъ прикрытіемъ, въ индійскую деревушку, въ нсколькихъ верстахъ отъ этого роковаго мста, заперли въ хлвъ и приставили къ дверямъ часоваго. Вечеромъ, герильи (guerillas) {Guerillas — множественное отъ guerilla, слдственно, употребляемое у насъ часто выраженіе ‘Дерильясы’ вовсе неправильно.}, покинувшіе насъ и отправившіеся на дальнйшіе подвиги, воротились полу-пьяные и объявили намъ, съ разными оскорбленіями, что убили двухъ гачупиновъ (gachupinos) {Gachupino — ругательное прозвище, которое Мехиканцы даютъ всмъ Испанцамъ.}, и что вскор и мы вс подвергнемся такой же участи. Я старался убдить ихъ, что я не Испанецъ, они не хотли врить, и въ заключеніе сказали мн: ‘es siempre la misma sangre maledita! (все та же проклятая кровь!)…
Цлую ночь мы не видали ихъ, насытясь кровью и золотомъ, они пресыщались пулькой {Pulque — перебродившая жидкость изъ сердцевины алоя. Она иметъ молочный цвтъ и несовсмъ-пріятный вкусъ. Сначала освжаетъ, потомъ опьяняетъ.}. Астурійскій спутникъ мой, желтый и прозрачный, какъ восковая свча, перебиралъ чотки и пересчитывалъ грхи свои, онъ такъ былъ напуганъ, что считалъ себя уже почти-излишнимъ для сего свта. Смотря на него, сначала я не могъ удержаться отъ смха, наконецъ, мн стало досадно. Въ томъ положеніи, въ какомъ мы находились, надо было предпринять какую-нибудь ршительную мру. То, на что, по-видимому, ршился Астуріецъ, мн вовсе не нравилось. Я подползъ къ нему, тряхнулъ его за руку, чтобъ прервать его размышленія, заговорилъ о жен его, о дтяхъ, о родин, наконецъ, испанская кровь пробудилась, и планъ нашъ былъ составленъ.
Задыхаясь отъ жара, мы попросили караульнаго достать намъ пульке. Я показалъ ему красивыя чотки изумленнаго Астурійца и общалъ отдать ихъ въ награду за такую снисходительность. Двуногой церберъ поддался искушенію, и пульке была принесена. Мы принялись угощать его, и онъ имлъ неосторожность не отвергнуть нашего угощенія. Кончивъ попойку, мы легли на полу, въ углу хлва, а часовой, все еще помня о своей обязанности, легъ спать поперегъ отверстія, исправлявшаго должность двери нашей тюрьмы. Черезъ нсколько минутъ, мы услышали, онъ захраплъ, и винтовка, которую онъ до-тхъ-поръ не выпускалъ изъ рукъ, покатилась по земл.
Настала критическая минута: надлежало или пройдти чрезъ этого человка, или на другой день, можетъ-быть, лишиться жизни. Я взглянулъ на Астурійца: онъ упалъ духомъ, дрожалъ, какъ листъ, и началъ опять что-то бормотать про себя. Я не сказалъ ему ни слова, но однимъ скачкомъ перепрыгнулъ черезъ соннаго часоваго. Поставленный между двухъ огней, Астуріецъ ршился послдовать за мной, но въ испуг зацпилъ ногой караульнаго. То была страшная минута,— минута, когда сердце само-собою перестаетъ биться. Часовой, потревоженный неловкимъ моимъ спутникомъ, вдругъ протянулъ руки, какъ-будто желая что-то схватить. Мы кинулись на него, готовые задушить его при малйшемъ движеніи… Нсколько секундъ глядли мы на него, не ршаясь еще дйствовать: намъ не хотлось проливать крови безъ послдней крайности… Часовой не просыпался. Движеніе его было чисто-машинальное, скоро онъ снова захраплъ.
На-разсвт, мы уже были въ двственныхъ лсахъ Мехики, далеко отъ того мста, гд совершилась эта страшная сцена. Мы брели, сами не зная куда. Такъ прошло около двухъ недль. Днемъ, когда Индійцы были на работ, мы просили милостыни у женщинъ и стариковъ. Наконецъ, истощенные усталостью и голодомъ, истерзанные москитами и терніемъ, мы пришли въ одинъ вечеръ на берега морскіе, верстахъ въ 80 отъ Акапулько. То была бухта Тихаго-Океана, называемая Палисада,— обыкновенный притонъ контрабандистовъ и корсаровъ. Тамъ, шесть дней, въ самомъ бдственномъ положеніи, ждали мы прихода какого-нибудь судна. На седьмой, первые лучи солнца, золотя отдаленную линію горизонта, вдругъ освтили мачты корабля и, всматриваясь въ него, мы замтили небольшой трехугольный парусъ, плывшій въ направленіи къ намъ. Къ вечеру, шлюпка, наполненная черными людьми, причалила къ берегу, и чрезъ нсколько минутъ два блые человка раздлили съ нами нсколько морскихъ сухарей, у огня нашего бивуака. Одинъ изъ нихъ былъ капитанъ корабля, другой его подшкиперъ.
Скоро разсказана была имъ наша печальная исторія. Капитанъ, пришедшій сюда за контрабандой (за серебромъ въ слиткахъ и кошенилью), общалъ взять насъ на корабль, съ условіемъ, чтобъ каждый изъ насъ заплатилъ за проздъ по 15 дублоновъ (1,200 руб.) {Дублонъ, или золотая унція, на наши деньги — около 80 рублей ас.}. Эта плата елшикомъ-велика была даже для мильйонеровъ,— а для насъ, неимвшихъ ничего, кром рубашекъ, она была просто нелпостью. Не жалуясь на такое возмущающее душу корыстолюбіе, мы общали ему все, и, уложивъ контрабанду въ шлюпку, съ нетерпніемъ выжидали прихода корабля, лавировавшаго въ открытомъ мор.
Между-тмъ, поднялась буря, одна изъ тхъ бурь, какія бываютъ только подъ тропиками. Ровная поверхность моря, которую втеръ не усплъ еще взволновать, кипла и кружилась, пна блла на ней. Корабль, не имя возможности продолжать лавированіе, исчезъ. Мы узнали въ-послдствіи, что, потерпвъ нсколько поврежденій, онъ нашелъ убжище въ акапулькской гавани. Два дня мы ждали его, наконецъ, не видя его возврата, отчалили отъ берега. Море снова было тихо и гладко, какъ зеркало. По-крайней-мр, сутки намъ надо было грести, чтобъ обогнуть крутой, отвсный мысъ, которымъ оканчивались скалы акапулькскаго бассейна.
Чрезъ нсколько времени посл нашего отъзда, поднялся и началъ видимо свжеть противный втеръ. Къ концу втораго дня, мы прошли только половину нашего пути. Провизія, состоявшая изъ сухарей и лука, почти вся истощилась, воды не было, пристать къ берегу мы не смли, изъ опасенія прибрежныхъ бандитовъ. Оставался еще небольшой боченокъ съ аракомъ. Время-отъ-времени капитанъ раздавалъ маленькія порціи этого напитка, чтобъ поддержать наши слабющія силы. Малайцы {Эти Малайцы навербованы были для ‘Воладоры’ (‘Voladora’ — такъ назывался бригъ нашего корсара) на Островахъ-Филиппинскихъ.— Воладора значитъ: ‘Летунья’ по-испански.}, составлявшіе большую часть экипажа, въ конц третьяго дня взбунтовались, они грозили кинуть насъ въ море, если мы не отдадимъ въ ихъ распоряженіе всего боченка арака. Надо было уступить, но какъ-скоро боченокъ перешелъ въ ихъ руки,— какъ дикіе зври, съ безумною жадностью принялись они утолять свою жажду, и съ-разу осушили его.
Началась сцена отвратительная, никто не хотлъ ни грести, ни слушаться. Завязалась ссора. Уже одинъ мулатъ былъ умерщвленъ ударомъ крика (малайскаго кинжала). Мы не могли справиться съ шлюпкой на мор, которое въ-продолженіе ночи расходилось, и на-разсвт брошены были на берегъ.
Всхъ насъ выкинуло въ море, двое утонули, остальные кое-какъ спаслись, борясь съ волнами, набгавшими на берегъ. Барка раскололась пополамъ о скалы, весь грузъ погибъ, о немъ никто не заботился,— у всхъ на ум было одно: утолить нестерпимую жажду. Вс разбрелись отъискивать прсную воду. Помню чувство, когда мы наконецъ открыли ключъ, бжавшій изъ расщелинъ скалы: вс кинулись къ нему съ такою жадностью, что завязалась сильная драка… Красню еще при воспоминаніи о кулачномъ побоищ, въ которомъ и я не могъ не принять участія при этомъ случа. Къ-несчастію, есть истина неопровержимая: чувственная нужда можетъ довести человка до состоянія звря. Подъ этими знойными широтами, гд солнце съ-дтства палитъ кровь человка, — страшне, чмъ въ климатахъ умренныхъ, бываютъ страсти его, когда выходятъ изъ своихъ предловъ. Справедливо также, что нтъ мученія ужасне жажды: эта мука сильне муки голода и раздражаетъ человка до невроятной свирпости.
Въ-волю утоливъ жажду, мы принялось за черепахъ, которыя водятся здсь въ большомъ количеств. Все, что мы могли найдти черепашьихъ яицъ, было съдено безъ милосердія. Солнце касалось уже зенита, надо было подумать о томъ, какъ бы взобраться на береговые утесы, отдлявшіе насъ отъ Акапулько. Малайцы не хотли слушаться и продолжали сть, двое изъ нихъ обълись до того, что занемогли горячкою. Посл нсколькихъ переговоровъ, нкоторые изъ насъ ршились подняться на прибрежный гребень. Острыя вершины скалъ раздирали ноги, и мы пришли къ городскимъ воротамъ, какъ окровавленныя привиднія. Городъ Акапулько, безпрерывно тревожимый землетрясеніями, былъ тогда объявленъ въ осадномъ положеніи. Съ величайшимъ трудомъ добились мы, чтобъ насъ впустили въ городъ. Капитанъ тотчасъ отправился на свой корабль, стоявшій на якор въ гавани, и на другой день сказалъ мн ршительно, что покинетъ меня тутъ, если я не заплачу ему впередъ половины денегъ за проздъ. Это значило приставить мн ножъ къ горлу.
Въ отчаяніи просилъ я его подождать, пока въ Сант-Леон-де-Никарагуа или въ Гуаякиль не получу я дупликатовъ векселей моихъ, посланныхъ туда изъ Мехико другимъ путемъ. Все было безполезно: онъ ршительно хотлъ покинуть меня въ этомъ вертеп разбойниковъ.
Майоръ N… къ то время былъ въ Акапулько. Не зная меня, съ величайшимъ радушіемъ предложилъ онъ мн 8 дублоновъ, съ тмъ, чтобъ я далъ ему вексель на моего банкира въ Мехико. Предоставляю вамъ отгадать, отказался ли я… Вмст съ тмъ, онъ не совтовалъ мн плыть на этомъ бриг, по его вооруженію, майоръ N… предполагалъ, что это судно едва-ли ограничивается одною контрабандой. Да и капитанъ не внушалъ ему никакой довренности. Нтъ надобности говорить, что я былъ совершенно-согласенъ съ Англичаниномъ, но мн нельзя было ни воротиться назадъ, ни оставаться здсь, потому-что ране двухъ или трехъ мсяцевъ не было никакой надежды увидть другой корабль на этомъ береговомъ пункт. Притомъ, мн нечего было терять, кром жизни,— а жизнью такъ часто рискуешь въ подобныхъ путешествіяхъ, что я привыкъ думать о ней только въ минуты крайней опасности.
И такъ, я разстался съ великодушнымъ Англичаниномъ и бднымъ моимъ Астурійцемъ, который, казалось, истощилъ все свое мужество, перешагнувъ черезъ соннаго караульнаго: у него уже не доставало духа перешагнуть черезъ Тихій-Океанъ.
Попутный втеръ надулъ скоро паруса наши, и ‘Воладора’ легко понеслась къ зеленистымъ берегамъ Гуаякиля. Какъ-скоро мы вышли въ открытое море, на нашемъ судн произошла совершенная перемна. Въ мгновеніе ока, оно приняло видъ воинственный и грозный. На палубь явились шестнадцать коронадъ, изъ которыхъ четырнадцать были спрятаны въ трюм, когда бригъ стоялъ у берега, и вдругъ какъ-бы силой чародйства увеличился экипажъ его,— казалось, будто изъ воды поднялись люди съ угрюмыми лицами. Капитанъ, сбросивъ личину, вдругъ принялъ свой естественный характеръ — характеръ корсара.
Онъ былъ генуэзскій уроженецъ, воспитанникъ королевскаго морскаго корпуса. Достигнувъ мичманскаго чина, онъ покинулъ свой флагъ въ Ріо-Жанейро и взялся за ремесло морскаго разбойника. За разныя злодянія онъ осужденъ былъ на смерть, казни избжалъ онъ на той же самой ‘Воладор’, которая несла его и теперь, легкая и беззаботная, по струистой синев океана. Въ наружности этого человка было что-то зловщее. Взглядъ его былъ взглядъ зми, и въ глубин сро-зеленыхъ глазъ его была свирпость, пробивавшаяся сквозь коварныя ласки. Рчь его въ одно и то же время была пріятная и шипящая, небольшой ростъ и длинные рыжеватые волосы увеличивали странность его вида. По инстинкту и какъ-бы вопреки самому-себ, нельзя было доврять ему.
Не смотря на жестокость условій, на какихъ принялъ онъ меня на корабль, я старался всячески угождать ему. Я очень-хорошо чувствовалъ, что участь моя совершенно въ его рукахъ. Обрадовавшись, что у него есть въ запас троутоновъ секстантъ, я предложилъ помогать ему въ астрономическихъ наблюденіяхъ и вычисленіяхъ.
Въ-теченіе восьми дней, все шло довольно-хорошо, хотя со времени отъзда изъ Акапулько онъ обращался со мной вообще очень-неласково.
Однажды, когда втеръ былъ противный и волны сильно пабьгали на палубу брига, корсаръ, вроятно будучи не въ дух, оскорбилъ меня боле обыкновеннаго своимъ нахальствомъ. Нсколько времени я не отвчалъ ему, наконецъ, полагая, что уже пора остановить его дерзости, осмлился замтить ему, что за такое обращеніе вовсе не стояло платить 15 дублоновъ. При этихъ словахъ, зминые глаза его засверкали, онъ сжалъ зубы и отрывистымъ голосомъ приказалъ мн сойдти въ трюмъ. Я не послушался, завязалась ссора — онъ обнажилъ кинжалъ и погрозилъ мн имъ. Доведенный до крайности, я потерялъ всякое терпніе, кинулся на него и вырвалъ кинжалъ. Признаюсь, демонстрація была ужь через-чуръ сильна, и я долженъ былъ поплатиться за нее. Она привела меня на край гибели. Корсаръ, не шевеляся, пристально слдилъ за движеніемъ моихъ глазъ, за движеніемъ моихъ рукъ. Вдругъ я почувствовалъ, что меня сзади схватили. Кинжалъ былъ у меня вырванъ. Видя, что я совершенно въ его власти, онъ вдругъ измнился въ лиц, будто дельфинъ, мняющій на солнечныхъ лучахъ оттнки своей блестящей чешуи. Самымъ оскорбительно-ироническимъ тономъ сказалъ онъ мн: ‘Вы такъ жаловались на меня, сеньйоръ-кавальеро, посмотримъ, не лучше ли вамъ будетъ въ обществ акулъ. Бросить его въ море!’
Выраженіе, съ какимъ произнесъ онъ этотъ смертный приговоръ, окаменило меня. Я пошелъ на переговоры… съ большимъ трудомъ оставилъ онъ мн жизнь, но веллъ надть на меня желза.
Дней черезъ двадцать, вошли мы въ гуаякильскій портъ. Красивый перуанскій корветъ стоялъ тамъ на якор. Корсаръ поднялъ перуанскій флагъ и смло прошелъ мимо его. Мы кинули якорь подл берега. Пушки снова были спрятаны, и половина экипажа исчезла. Корсаръ, имвшій въ город связи съ капитаномъ порта и другими лицами, немедленно отправился на берегъ. Онъ строго запретилъ мн слдовать за нимъ. Я не отвчалъ ни слова, но только лишь увидлъ, что онъ скрылся въ улицахъ гуаякильскихъ, я прыгнулъ въ воду и поплылъ къ пристани.
Вышедъ на берегъ, я спросилъ у прохожихъ, смотрвшихъ на меня съ изумленіемъ, гд живетъ консулъ мехиканскій. Я зналъ, что давно уже писали къ нему о моемъ прозд чрезъ Гуаякиль. Я явился къ нему, весь мокрый, и тотчасъ объявилъ о корсар. Консулъ, человкъ честный и ршительный, отвелъ меня къ жен своей, просилъ ее позаботиться обо мн, а самъ поспшилъ на перуанскій корветъ.
Перемнивъ платье, я отправился въ гавань посмотрть, что будетъ съ моимъ корсаромъ. Еще не доходя до пристани, къ крайнему прискорбію, увидлъ я, что ‘Воладора’ уже подняла паруса, и, легкая, стройная, выходила изъ рки. Военный корветъ вскор посл того поднялъ якорь, и недли черезъ дв, когда онъ воротился въ Гуаякиль, я съ огорченіемъ узналъ, что онъ не могъ настигнуть брига, по причин быстроты его хода и безвтрія. Признаюсь, мн было очень-досадно, что не удалось посмотрть на корсара повшеннаго на большой мачт!..
Вотъ приключеніе, соединившее меня съ майоромъ N… Возвратимся же теперь въ Сант-Луисъ къ доброму Англичанину, который, сидя въ моей хижин, преспокойно потягиваетъ грогъ со всмъ британскимъ хладнокровіемъ.

ОПЯТЬ САНТ-ЛУИСЪ.

Рудопромышленая компанія, поручившая майору N… производить поиски въ богатыхъ почвахъ Соноры и Синалои, въ Сверо-западной-Мехик, прислала ему приказаніе отправиться немедленно въ Вера-Крусъ, и оттуда въ Ямайку, гд онъ долженъ былъ найдти въ готовности снаряды и людей для начатія новыхъ изъисканій въ Чили. Вотъ почему этотъ предпріимчивый человкъ, на котораго ни мало не дйствовали ни неудачи, ни труды, ни опасеніе встртиться съ дикими Индійцами, досталъ въ Буэнос-Айрес огромный ноевъ ковчегъ, для перевоза въ Мендосу всхъ снарядовъ, которыми онъ былъ заваленъ.
Съ нимъ было нсколько корнуаллійскихъ рудокоповъ. По привычк жить подъ туманнымъ небомъ, въ глубокихъ галлереяхъ каменноугольныхъ копей, этимъ добрымъ людямъ, съ ихъ раздутыми щеками и весьма-прозаическими наклонностями, было какъ-то неловко подъ поэтическимъ небомъ. Когда я спросилъ, нравится ли имъ климатъ, одинъ изъ нихъ, дотронувшись до края своей шляпы, простодушно отвчалъ: ‘Sure enough, sir, the beef of this country is good’. (Да, такъ, порядочно, сударь, говядина не дурна). Нельзя не позавидовать этому оригинальному способу наслаждаться красотами природы!
Вечеромъ, въ тотъ самый день, какъ они пріхали въ Сант-Луисъ, спокойно бесдовалъ я въ своей лачуг съ майоромъ, какъ вдругъ услышали мы сильный шумъ въ сосднемъ дом: Корнуаллійцы, плотно и весело поужинавъ, затянули изо всей мочи ‘Rule Britannia’, сопровождая эту патріотическую псню щедрыми возліяніями джина.
Англичанинъ — по-истин, единственный человкъ, который везд какъ дома, въ какой стран ни находился бы онъ, всюду переноситъ онъ и свой характеръ и свои привычки, они соединены съ его чувствомъ политическаго единства, съ его горячею любовью къ отечеству,— это олицетвореніе народнаго эгоизма. Тому же чувству должно приписать и то, что теперь флагъ великобританскій господствуетъ на самыхъ важныхъ пунктахъ всемірной торговли, поддерживаемый геніальными соображеніями и твердою, просвщенною волею. Когда народный эгоизмъ достигаетъ такой высоты, въ немъ есть что-то столь великое, что невольно забываешь о его недостаткахъ.
Ночной сторожъ (sereno) давно уже проплъ Аве-Марію {Почти во всей Южной-Америк кричатъ сперва ‘Ave Maria purissima’ (пречистйшая Богородица), а потомъ: alas doce или onze han locado y cielo nublado или estrcllado’ (полночь или одиннадцать часовъ пробило, небо ясно или мрачно — смотря по времени и по погод).} и возвстилъ полночь, а наши безстрашные друзья, Корнуаллійцы все еще изо всей силы тянули ‘Rule Britannia’. Кажется, майоръ N… на другой день пожурилъ ихъ немного за то, что большая часть ихъ найдена была подъ столомъ.
На-разсвт, явился къ намъ босой встникъ, весь въ лохмотьяхъ, который, преважно остановившись на порог избы, громко провозгласилъ: ‘El muy Illustre Seor Corregidor de S-t Luis! (знаменитйшій г. коррехидоръ Сант-Луиса!), и черезъ нсколько минутъ въ дверяхъ показалась надменная фигура этого важнаго и могучаго сановника, взявшаго съ меня наканун порядочную взятку.
Посл обыкновенныхъ предварительныхъ привтствій, которыя у Южныхъ Американцевъ всегда продолжаются не мене получаса, грязный тломъ и душою демократическій сатрапъ, не теряя своего величія, опустился въ висвшую въ комнать койку. Койка затрещала подъ этой величественною особою, и потолокъ задрожалъ, какъ отъ землетрясенія.
Закуривъ сигарку, онъ съ значительнымъ видомъ положилъ на столъ огромный пакетъ депешей, явно доказывающій, что письмоводная зараза переселилась съ Коломбомъ и въ новый-свтъ изъ стараго. За тмъ, г. коррехидоръ сталъ пристально всматриваться въ почтеннаго майора N… Наконецъ, прервавъ молчаніе, завелъ онъ съ нимъ разговоръ, котораго я никогда не забуду.
Отъ путешественника читатели обыкновенно требуютъ изображенія мстныхъ понятій о разныхъ предметахъ, мстную точку зрнія, по это не такъ легко, какъ съ перваго вида кажется. Можно прожить цлый годъ въ кра и не имть возможности угадать сокровенную причину разныхъ происшествій, ежедневно встрчающихся: обыкновенно боятся чужестранца, или не говорятъ при немъ о вещахъ, по мннію туземцевъ, слишкомъ-обыкновенныхъ,— а эти-то обыкновенныя вещи и составляютъ именно отличительную черту страны и разгадку того, что въ ней происходитъ. Случаи, когда туземцы разболтаются о своихъ домашнихъ длахъ, очень-рдки, ихъ долженъ ловить путешественникъ, ибо ими объяснится многое, дотол ему непонятное. Къ такимъ случаямъ относится странная встрча между понятіями Англичанина и южнаго Американца, которой я былъ свидтелемъ.
Съ первыхъ словъ, коррехидоръ поразилъ насъ своимъ невроятнымъ невжествомъ и еще боле-невроятнымъ тщеславіемъ. Можетъ-быть, ему случилось кое-что прочитать о настоящемъ развитіи механическихъ искусствъ въ Европ, въ какомъ-н будь старомъ фельетон, случайно занесенномъ сюда изъ Сант-Яго послднимъ памперомъ. Этотъ фельетонъ свелъ съ ума нашего коррехидора, прочитавъ его, онъ вообразилъ, что проглотилъ ученость всего свта. Собравшись съ духомъ и важно присвъ на койк, онъ пустилъ на бднаго майора N… проливной дождь самыхъ инквизиторіальныхъ запросовъ обо всемъ, что заварилось въ его тяжелой голов.
Несчастный Англичанинъ жался и отнкивался сколько могъ, но тронутый за живое, наконецъ поднялъ брошенную перчатку.
Трудно было слдовать за ходомъ мыслей въ этомъ удивительномъ винегрет, ибо голова набаба бросалась изъ стороны въ сторону, отъ одного вопроса къ другому, и холодному Англичанину стояло большаго труда удерживать ее на одномъ и томъ же предмет. Набабъ спрашивалъ, — кажется, хотлъ вникнуть въ слова Англичанина, и вдругъ тотчасъ перемнялъ разговоръ, отъ-того ли, что отвтъ не былъ согласенъ съ его собственными мыслями, отъ-того ли, что, по непривычк къ основательному размышленію, онъ забывалъ, о чемъ спрашивалъ. Хватаясь за клочки отвта, онъ выводилъ изъ нихъ самыя неожиданныя заключенія и хотя нелпо, но довольно-ловко находилъ въ нихъ способъ похвастаться своимъ патріотизмомъ, безкорыстіемъ, обширностію своихъ видовъ и богатыми средствами края. Я скоро замтилъ, что въ этомъ и состояла преимущественно цль его разговоровъ, ему вовсе не хотлось учиться, а напротивъ хотлось пустить пыль въ глаза Европейцамъ. Мой добрый Англичанинъ, кажется, не замчалъ этого, и съ британскою настойчивостію силился навести своего собесдника на путь истинный и доказать ему то, что коррехидоръ совсмъ не хотлъ видть доказаннымъ. Недоразумніе майора длало борьбу еще боле странною и смшною.
Нельзя было назвать коррехидора человкомъ вовсе-безтолковымъ, нтъ, въ немъ замчалась смсь испанской сметливости съ скрытностію и хитростію Гаучо, но въ немъ представлялся разительный примръ того, какъ легко здравый природный смыслъ можетъ быть искаженъ полузнаніемъ и сдлаться неспособнымъ постигать т основныя и простыя понятія, на которыхъ зиждется истинное просвщеніе. Нкоторые вершки, схваченные по слухамъ о чудесахъ европейской образованности, лишь сбивали его съ толка, онъ полагалъ, что въ нихъ-то вся и мудрость и, возгордившись этими вершками, никакъ не могъ понять, что при всякомъ предмет надобно начинать съ азбуки.
Вотъ образчикъ этого занимательнаго столкновенія англійекиххъ положительныхъ мнній съ хаосомъ мыслей, волновавшихся въ голов великолпнаго Гаучо.
— Да, сказалъ болтливый коррехидоръ, преважно оправляя на себ полосатое пончо: — да, хоть мы и не Европейцы, а таки знаемъ кое-что и понимаемъ выгоды нашей свободной страны. Здсь не то, что у васъ въ Европ, гд занимаются боле мелочами, — здсь надобны обширные государственные виды. Вотъ, на-примръ, намъ житья до-сихъ-поръ не было отъ Патагонцевъ: надобно ршительную мру — и вотъ мое предложеніе буэнос-айресскимъ правителямъ, которое однимъ разомъ и избавитъ насъ отъ Патагонцевъ и обогатитъ весь край.
— En hora buena (въ добрый часъ), отвчалъ Англичанинъ: — this is а pack of nonsense though (это просто пуфъ), прибавилъ онъ, посмотрвъ на меня, и потомъ обратился къ коррехидору съ просьбою разсказать объ этой ршительной мр.
— Да, это не шутка! отвчалъ Гаучо:— а очень-просто. Я предлагаю правительству провести шоссе между Атлантическимъ и Тихимъ-Океаномъ.
— Oh! проговорилъ невольно Англичанинъ и выпучилъ глаза при вид такой стратегической новости.— Oh! повторилъ онъ: — у васъ вроятно уже собраны геогностическія свднія о почв Пампъ?
Гаучо выпучилъ глаза въ свою очередь: ему никакъ не приходило въ голову, какая можетъ быть связь между шоссе и геогностическими наблюденіями.— А зачмъ они? спросилъ онъ: — мы не Европейцы, у насъ нтъ лишнихъ затй, мы просто хотимъ провести дорогу, а что намъ за нужда въ вашихъ свдніяхъ — какъ вы ихъ называете — не припомню?..
— Да хоть для того, смиренно замтилъ Англичанинъ: чтобъ увриться, есть ли у васъ камень.
Коррехидоръ гордо захохоталъ.
— Вы, господа европейскіе кавальеры, такого низкаго о насъ мннія, что вамъ кажется, намъ и камня Богъ не далъ. Какъ не быть камню? какъ это можно!
— У васъ есть камень, хладнокровно отвчалъ Англичанинъ: — но не тотъ, изъ котораго длается шоссе, изъ вашего камня можно сдлать только вязкую грязь.
Это озадачило государственнаго мужа, и онъ невольно примолкъ.
Пользуясь его молчаніемъ, Англичанинъ преспокойно принялся держать спичъ (speech), который аккуратно раздлилъ на четыре пункта и принялся доказывать господину коррехидору:
1е, что у нихъ для шоссе нтъ ни камня, ни денегъ,
2е, что огромное протяженіе между Атлантическимъ и Тихимъ-Океаномъ вовсе не населено, а что одна дорога безъ жителей не защита отъ Патагонцевъ,
3е, что Буеэнос-Айресъ, столица Аргентинской-Рсспублики, слишкомъ-далекъ отъ другихъ провинцій, и что, слдственно, шоссе не будетъ важной подмогой для управленія, и, наконецъ,
4е, что провести шоссе чрезъ Кордильеры, значило бы сдлать родъ симплонской дороги — что совершенная нелпость.
При этомъ, весьма-систематически-изложенномъ отвт, сатрапъ нашъ немного задумался. Ему, вроятно, еще подобнаго возраженія не случалось слышать, но, подправивъ гордо усы и пробренчавъ минутъ съ пять исполинскими шпорами своими, вроятно для отъисканія отвта, онъ, наконецъ, величаво объявилъ, что ‘todo eso es nada’ (все это ничего), ибо перуанскіе Инки, не при ныншнемъ развитіи образованности, съумли же устроить прочную дорогу изъ Куско въ Квито, на разстояніи слишкомъ 1,000 верстъ… Я не врилъ ушамъ своимъ: не-уже-ли сей государственный мужъ до такой степени не зналъ исторіи своей собственной страны,— не зналъ, что эта дорога шла чрезъ густое народонаселеніе вдоль самыхъ скатовъ Андовъ, и что, слдственно, строительный матеріалъ и люди находились подъ рукою?
Мой Англичанинъ разгорячился и произнесъ новый спичъ, въ которомъ старался доказать, что если ужь нужно имъ что-нибудь затять между Атлантическимъ и Тихимъ-Океапомъ, то въ этомъ степномъ, безкаменномъ краю полезне было бы обратить вниманіе на устройство водяныхъ путей сообщенія и даже, въ случа нужды, чугунныхъ дорогъ, нежели на постройку баснословнаго шоссе.
Кто повритъ, что все это было тщетно! Гаучо сидлъ верхомъ на своемъ шоссе — и никакія доказательства не могли выбить его изъ сдла. На самыя краснорчивыя возраженія Англичанина, который въ этомъ разговор показалъ весьма-основательныя техническія свднія и рдкое знаніе самаго края — набабъ пускалъ густой клубъ дыма изъ своей сигары и утверждалъ, что все это ничего не значитъ, и что вопреки всему его проектъ все-таки состоится. Но, что всего забавне, онъ невольно высказалъ свою тайную задушевную мысль, которая была главною основою всего его проекта. Его тучной особ надола верховая зда, необходимая въ должностныхъ поздкахъ, и ему весьма-хотлось важно прокатиться въ кабріолет отъ одного океана до другаго: въ этомъ была вся тайна предлагаемой имъ государственной мры! Убдившись, что вполн поразилъ настойчиваго Англичанина, глубокій экономистъ обратился къ другому предмету.
Онъ объявилъ, между-прочимъ, что у него есть еще въ запасъ другое весьма-важное предположеніе на-счетъ преобразованія системы налоговъ и государственныхъ доходовъ, которые тяжко обременяли жителей Аргентинской-Республики. Первое его усовершенствованіе было — наложить на всхъ поголовную контрибуцію и увеличить содержаніе коррехидоровъ и прочихъ чиновниковъ, чтобъ дать движеніе деньгамъ. Говоря о важности этой оригинальной финансовой мры, онъ искусно перешелъ къ похваламъ своему собственному самоотверженію.
Я не стану боле скучать читателю, заставляя его слдить за нами въ этомъ лабиринт невроятныхъ эгоистическихъ соображеніи, которыми подчивалъ насъ коррехидоръ битые три часа. Майоръ, убдившись наконецъ, что нельзя ничего втолковать ему въ голову, замолчалъ, а набабъ продолжалъ свои монологъ. Англичанинъ весьма скучалъ, я слушалъ съ любопытствомъ, ибо это нахальство невжества и этотъ хаосъ въ мысляхъ одного не изъ послднихъ сановниковъ Аргентинской-Республики объяснили мн лучше всхъ газетъ, отъ-чего сама республика находится въ такомъ ужасномъ хаос, и, сверхъ-того, открыли мн важную истину, которая прежде была мн извстна по-наслышк, и за которую, можетъ-быть, нападутъ на меня многіе филантропы, — именно: лучше имть дло съ человкомъ, который вовсе ничего не читалъ, нежели съ тмъ, кто прочелъ только одну книгу — и больше ничего. Надобно създить въ эти несчастныя страны, чтобъ постигнуть вполн, что можетъ быть съ гражданскимъ обществомъ, когда оно управляется первыми попавшимися полудикарями съ претензіями на всезнаніе.
Эти замчанія могутъ пригодиться тмъ путешественникамъ, которые, пріхавъ въ Америку, подвергаются и очарованію прекраснаго климата, и очарованію прекрасныхъ женщинъ, и очарованію разсказовъ туземныхъ, ибо вообще Американцы имютъ страсть выказывать Европейцамъ страну свою въ какомъ-то идеальномъ вид. Это чувство, съ одной стороны, понятное и даже похвальное, длается смшнымъ, когда переходитъ надлежащіе предлы. Вроятно, Американцы предполагаютъ большую слпоту въ путешественникахъ, и потому не боятся иногда потчивать ихъ такими выдумками, которыя, какъ говорятъ, сшиты блыми нитками, а иногда, въ дл слишкомъ-явномъ, стараются отдлаться общими мстами, избгая такого прямаго разговора, какой, на-примръ, мы имли съ сант-луисскимъ коррехидоромъ. Американцы еще не постигли той истины, что въ нашъ вкъ ужь трудно обмануть кого либо, что лучшая хитрость состоитъ въ благоразумной искренности, и что, наконецъ, желаніе скрыть нескрываемое наводитъ дурную тнь и на истинно-хорошее.
Вообще, жители новаго-свта съ особенною заботливостью смотрятъ на тхъ Европейцевъ, которые имютъ привычку вести дневныя записки. ‘Shall you write a hook on America?’ (Напишете ли вы книгу объ Америк?) — вотъ безпрестанно-повторяемый вопросъ, которымъ преслдуютъ васъ всегда и везд смышленые граждане Соединенныхъ-Штатовъ. Въ Южной-Америк это чувство, по-видимому, не такъ распространено, но пылкіе обитатели тропиковъ съ величайшимъ наслажденіемъ пустили бы пару чугунныхъ боловъ въ Гутенберга (изобртателя книгопечатанія), если бъ онъ имъ попался, и задушили бы его на аркан безъ милосердія.
Что лучшаго было въ ораторской рчи сановника Аргентинской-Республики — это заключеніе, которое состояло въ томъ, что депеши его готовы, и что мы можемъ отправиться въ путь.
Не безъ горя разстался я съ моимъ умнымъ и добрымъ Англичаниномъ, мы расходились въ стороны діаметрально-противоположныя. Въ продолжительныхъ странствованіяхъ, часто необходимо бываетъ разрывать однимъ ударомъ и привязанности и знакомства, какъ это ни бываетъ прискорбно, но тутъ есть та выгода, что безпрерывное соприкосновеніе съ разными недлимыми великой семьи человческой длаетъ насъ боле разборчивыми въ выбор друзей. Боле или мене обманутый въ своихъ ожиданіяхъ, уже не такъ легко вришь первымъ впечатлніямъ, и человка оцняешь боле по внутреннему его достоинству, чмъ по достоинству условному или вншнему, но тмъ грустне разстаешься съ людьми, которые пришлись прямо по-сердцу. Къ скорби разлуки съ майоромъ N…. разлуки, можетъ-быть, вчной, присоединилось и опасеніе за его участь. Какъ ему управиться было съ его неудобнымъ экипажемъ? Въ этихъ неизмримыхъ, безлюдныхъ степяхъ, переломленная ось или колесо задерживаютъ путешественника на нсколько недль — и онъ длается жертвою набга Индійцевъ.
Въ пампахъ, не смотря на аристократическія зати сант-луисскаго коррехидора, удобенъ одинъ только способъ путешествія — верховая лошадь. Правда, движеніе ея безпокойно, утомительно, но за то какъ весело, какъ отрадно душ, когда скачешь во всю прыть по этимъ необозримымъ равнинамъ, и волнистая трава и курчавые кусты альгарробы, вышиною отъ трехъ до четырехъ футовъ, гнутся подъ ногами бодраго бгуна!
Лихорадка моя прошла, мы быстро подвигались къ области злаковыхъ растеній, верхи которыхъ, уже пожелтлые отъ солнечныхъ лучей, начинали обрисовываться на горизонт. Миражъ безпрестанно обманывалъ насъ, когда мы смотрли на отдаленные предметы, особенно когда приближались къ небольшимъ оазисамъ свжей зелени. Тамъ, гд вдали стояла скудная семья тощихъ, малорослыхъ аламъ {Аламо (alamo) — дерево, похожее на тополь.}, виднлись только ихъ вершины, он, казалось, будто висли въ воздух, — впрочемъ неопрокинутыя. Что-то грустное было въ зрлищъ волшебныхъ дйствій земнаго отраженія въ этихъ необъятныхъ пустыняхъ, гд ничто не двигалось, кром насъ, нарушавшихъ общее безмолвіе мрными ударами конскихъ копытъ, да неровными звуками прерывистыхъ рчей.
По мр того, какъ солнце подвигалось къ полудню, миражъ исчезалъ. Около перваго часа, отраженіе лучей отъ пампъ, соединясь съ зноемъ пылающаго неба, охватило насъ какъ-бы огненной атмосферой. Градомъ катился съ насъ потъ, и галопъ бдныхъ лошадей, покрытыхъ пной, поддерживался лишь ударами острыхъ шпоръ. Изнуренныя и безъ того выгорлымъ, безсочнымъ лтнимъ кормомъ, он задыхались часто отъ усталости, падали отъ истощенія силъ, и кровью покрывались бока ихъ.
Быть-можетъ, варваромъ сочтетъ сострадательный читатель странника, который такъ быстро несется по степи, не жаля добраго коня, но надобно пожалть и путешественника, подвергающагося опасности задохнуться отъ жара, если его не прохлаждаетъ струя воздуха, производимая лишь размашистымъ налетомъ лошади.
Около семи часовъ вечера, сдлалась тревога. Гаучо, скакавшій впереди съ табуномъ запасныхъ лошадей, вдругъ замтилъ вдали пыль. Онъ тотчасъ остановился и устремилъ на горизонтъ неподвижный и проницательный взоръ. Я смотрьлъ во вс глаза, чтобъ у видть что-нибудь, и, ровно ничего не видя, подумалъ, что все это не что иное, какъ обманъ воображенія. Умъ Гаучей такъ пораженъ мыслію, какъ бы по встртиться съ Индійцами, что глазъ ихъ постоянно всматривается въ малйшія движенія, происходящія на горизонт пампъ.
Всегдашнее напряженіе зрнія, къ которому Гаучи привыкаютъ съ малолтства, до такой степени изощряетъ его, что они ясно видятъ предметы, совершенно-ускользающіе отъ глазъ Европейца, и которыхъ не можетъ скрыть отъ нихъ даже ночная мгла. Какъ въ новомъ, такъ и въ старомъ свт равно поражаетъ сила органа зрнія у народовъ пастушескихъ и звроловныхъ. Въ этомъ отношеніи, они далеко превосходятъ людей образованныхъ, ведущихъ жизнь боле-искусственную, боле-сложную.
Изумительна врность взгляда Гаучо на охот, но вообще, нельзя врить ему, когда дло идетъ о путевыхъ мрахъ. Подобно африканскимъ и азіатскимъ кочевымъ народамъ, вычисляя разстояніе, Гаучо беретъ въ основаніе время и бгъ коня, и показанія его, большею частію, ошибочны.
Не безъ основанія были опасенія нашего пеона. Быстро катилась къ намъ завиднная имъ пыль, и мы не знали, въ какую сторону повернуть. Родригесъ, подобно моряку, который прежде, чмъ подберетъ паруса, внимательно разсматриваетъ приближающійся шквалъ, устремилъ безпокойный взоръ въ это облако пыли, онъ старался отгадать, что скрываетъ оно за собою. Наконецъ, не зная, что подумать, посовтовалъ скакать въ противоположную сторону. Чрезъ нсколько времени, мы остановились, чтобъ посмотрть, какое направленіе пріймутъ люди, такъ сильно возбуждавшіе наше любопытство. Тщательно осмотрли мы оружіе свое, ршась, въ случа крайности, продать жизнь какъ-можно-дороже, но посл остановки, отъ неизвстности показавшейся намъ ужасно-длинною, мы увидли, что виновники этой тревоги — вовсе не дикіе Индійцы.
Родригесъ полагалъ, что это Гаучи, и не ошибся. Хотя встрча съ ними не очень обрадовала насъ, потому-что нельзя знать, что на ум у подобныхъ людей, но по-крайней-мр, для вида надо было показать, что намъ весьма-пріятно ихъ встртить. Потому, мы поскакали опять по прежнему нашему направленію и чрезъ нсколько минутъ съхались съ толпою дикихъ всадниковъ, одтыхъ одинъ другаго пестре. Вс они,— ихъ было около двадцати человкъ,— возвращались съ большой охотничьей поздки: львиныя кожи и страусовыя перья, висвшія на сдлахъ, неопровержимо свидтельствовали объ успх. Обмнявшись нсколькими словами, Родригесъ, которому не хотлось долго оставаться съ ними, предложилъ окружившимъ его охотникамъ нсколько пахильйовъ и сказавъ имъ торжественно: ‘Adios Caballeros!’ (прощайте, господа)! поспшно пустился въ путь.
Не стану утомлять читателя, заставляя его скакать съ нами, день-за-днемъ, часъ-за-часомъ, по равнин, столь же неизмримой, какъ и однообразной. Представится ли на пути нашемъ какой-нибудь любопытный фактъ — поговорю о немъ, но что касается до всхъ мелочей путешествія, я не полагаю нужнымъ исчислять ихъ поименно. Есть мста, встрчающіяся ежедневно путешественнику и имющія нкоторую степень занимательности, но чрезвычайно-трудно сохранить въ нихъ надлежащую трезвость,— ибо что можетъ быть скучне тхъ безплодныхъ, непомрно-длинныхъ разсказовъ, которые обыкновенно клонятся къ тому, чтобъ сказать только, что въ такомъ-то мст, столько-то разъ въ день, путешественникъ длалъ то, что каждый изъ насъ длаетъ въ жизни обыкновенной? Точно такое же впечатлніе производитъ онъ, если везд находитъ чудеса, всему дивится, и наполняетъ дневникъ свой безконечными восклицаніями. Соскучившійся читатель часто съ досадою бросаетъ книгу, а такъ-какъ мн этого не хотлось бы, то постараюсь избгнуть подобныхъ ошибокъ, тмъ боле, что, кажется, я и самъ не разъ впадалъ въ нихъ на быстромъ скаку моего разсказа.
Въ настоящемъ вк, путешествія уже не то, чмъ были прежде. Они принадлежать теперь къ области положительныхъ знаній {‘Характеръ нашего времени’ говоритъ знаменитый баронъ Гумбольдтъ ‘и серьезное направленіе умовъ даютъ надежду, что строгая точность и числовая опредленность не будутъ уже считаться безусловно-противными движенію мысли. Наука открыла намъ отличительныя черты многочисленныхъ переворотовъ, испытанныхъ на земномъ шар… Въ этомъ состоитъ одно изъ великихъ торжествъ разума человческаго, проявленіе его могущества. ‘См. Asie Centrale, tome I, Introduction’, стр. 57.}, равно какъ къ области ученой литературы. Характеръ ихъ нын уже не состоитъ въ сухомъ исчисленіи однихъ фактовъ, чуждыхъ общаго взгляда и критики, или въ разгул воображенія, часто безпорядочнаго, которое преувеличенными разсказами угождаетъ только невжеству. Первое отошло въ сферу простыхъ маршрутовъ, второе въ сферу романовъ и басни. Было время, когда ложь была почти-необходима для успха продолжительнаго странствованія. Теперь ищутъ истины, разсудительно наблюдаютъ ее, съ точностію, съ разборчивостію передаютъ. Совмстничество образованныхъ путешественниковъ такъ велико, что ложь не можетъ долго противостоять духу изслдованія и критики, отличающему нашу эпоху. Ныньче не врятъ на слово и такъ-какъ самыя отдаленныя разстоянія постепенно сокращается удобствомъ новыхъ путей сообщенія, то средства поврки со-дня на-день становятся легче. Притомъ, новйшая цивилизація такъ сильно чувствуетъ потребность въ правд, что нельзя надолго избавляться отъ нея, и роль лгуна спекуляція невыгодная. Конечно, путешественникъ можетъ ошибаться боле всякаго другаго, но если ему прощаются ошибки невольныя, то т ошибки, которыя длаетъ онъ умышленно, никогда не прощаются. Нашъ вкъ, обильный умственными трудами, требуетъ, такъ-сказать, у каждаго человка отчета въ той дол пользы или удовольствія, какую онъ приноситъ ему, и судитъ его смотря по цнности этой доли. Чмъ боле будетъ распространяться такое направленіе умовъ, тмъ трудне будетъ выдавать за истину сказки, и надо подяться, что со-временемъ многіе будутъ строго сообразоваться съ этимъ, можетъ-быть даже изъ разсчета, если не по внутреннему убжденію совсти.
Особенно въ морскихъ путешествіяхъ правдивость сдлалась, въ послднее время, непремннымъ условіемъ успха. Снабженный обширными средствами для наблюденій, инструментами боле-сподручными и боле-точными, окруженный большими удобствами жизни, чмъ путешественникъ, странствующій по сухому пути, мореплаватель не можетъ пренебрегать теперь ни одною изъ тхъ данныхъ, изъ которыхъ составляются результаты полные и отчетливые. Ему трудне, нежели товарищу его, поставленному въ положеніе мене-выгодное, извиняться безчисленными препятствіями, противопоставляемыми характеромъ народовъ и природою изслдываемыхъ странъ. Моря, равно какъ и прибрежья почти-всхъ извстныхъ земель нашей планеты доступны нын для всякаго корабля, вооруженнаго какъ слдуетъ.
Вообще точность наблюденій, многочисленность спеціальныхъ изслдованій и точекъ сравненія становятся тмъ необходиме, что приложеніе науки къ практическимъ выгодамъ человчества, съ каждымъ днемъ возвышаетъ ихъ цну. Притомъ же, время великихъ открытій прошло: теперь уже нельзя надяться добыть такіе лавры, какими внчались Васко-де-Гама, Христофоръ Коломбъ, Магелланъ, Кукъ и столько другихъ знаменитыхъ людей. Это поприще подвиговъ уже все извдано. Главные очерки земель, за исключеніемъ полярныхъ странъ, такъ извстны, что уже нельзя надяться открыть новые обитаемые материки. Итакъ, на долю мореплавателя остается точное изображеніе этихъ очерковъ, и все, что къ тому относится,— между-тмъ, какъ внутренность земель становится поприщемъ трудовъ для путешественниковъ сухопутныхъ. Одинаково-важныя, об эти обязанности очень разнятся по способу исполненія. Мы не станемъ приводить здсь доказательствъ въ подтвержденіе нашего мннія. Легко понять, что подражателямъ Мунго-Парка и Клаппертона предстоитъ гораздо-боле препятствій, гораздо-боле опасностей, чмъ людямъ, которые идутъ по мене-трудной — и между — тмъ, статься можетъ, боле-славной — стез Крузенштерна, или Росса. Въ настоящее время, когда, не смотря на вс успхи знанія, еще не изслдована географія внутреннихъ странъ трехъ обширнйшихъ материковъ земнаго шара, когда центральная Азія, Африка и внутренность Новой-Голландіи раскидываются предъ нами почти-неизвстныя, — будущность сухопутныхъ путешествій, конечно, гораздо-богаче результатами, чмъ будущность морскихъ экспедицій. Безконечно-много трудовъ и наслажденій, опасностей и торжества, ждетъ еще людей, съ благороднымъ самоотверженіемъ посвящающихъ себя довершенію сухопутныхъ открытій. Для ихъ настойчивости, для ихъ безстрашія, нтъ зноя подъ экваторомъ, нтъ страшныхъ пропастей и льдовъ въ Тибет и на Лунномъ-Хребт.
Да простятъ мн читатели это небольшое отступленіе, пусть они пріймутъ его за родъ предисловія, въ которомъ обыкновенно авторъ разными обиняками старается искусно уврить публику въ важности своего занятія… Разумется, для порядка, надлежало бы помстить это предисловіе въ начал статьи, — но что же длать, если оно въ моемъ дневник пришлось именно посреди пампъ, которыхъ однообразный видъ невольно наводитъ путника на размышленіе о разныхъ предметахъ!
По мр того, какъ приближались мы къ провинціи Санта-Фе, рже и рже становились почтовыя хижины (ranchos), и мы прозжали иногда отъ 40 до 50 верстъ, не встрчая ни малйшаго слда человческаго. Наконецъ, насъ предупредили, что мы прідемъ къ небольшому укрпленію, вроятно послднему жилому мсту на довольно-обширномъ пространств. На третій день по отъзд изъ Сант-Луиса, дйствительно, прибыли мы къ небольшому огражденному мсту, окруженному рвами, кактусомъ, и алоэ: тамъ, въ двухъ-трехъ жалкихъ лачугахъ, жили человкъ пятнадцать Гаучей съ женами и дтьми. Въ-теченіе этихъ трехъ дней не случилось съ нами ничего замчательнаго, исключая нсколькихъ паденій въ ямы бискачей, да одной или двухъ ложныхъ тревогъ, произведенныхъ мнимымъ появленіемъ Индійцевъ.
По прізд въ укрпленіе, мы нашли, что вс готовятся хать на другой день на охоту за страусами. Бросивъ взоръ кругомъ, я увидлъ въ углу одной избушки, красивую и молодую Гаучиту, сидвшую на остов лошадиной головы {Остовы лошадиной головы — общая мебель въ жилищахъ Гаучей, они служатъ имъ столомъ, стуломъ, изголовьемъ.}. Казалось, она избгала нашихъ взглядовъ. Признаюсь, не смотря на участіе къ судьб страусовъ, я не могъ не устремить любопытнаго взора въ этотъ уголъ, и Родригесъ, вообще полюбившій слишкомъ вдаваться въ изслдованіе таинствъ сего дольняго міра, преспокойно услся подл Гаучиты. Скоро увидлъ я, что онъ пускается на явную любезность. Онъ развернулъ связку маисовыхъ листковъ и, сдлавъ пахильйо, поднесъ его прекрасной незнакомк. Посл такого приступа, легко завязался разговоръ. Чрезъ нсколько времени потомъ, онъ сказалъ мн, что надо взять ее съ собою. Причины — не помню, дло въ томъ, что она хала изъ Сант-Луиса въ Буэнос-Айресъ, и, боясь продолжать путешествіе одна, очень-рада была, что можетъ отправиться съ нами.
Разумется, мн нечего было возражать. Я терялся только въ догадкахъ, какъ такое нжное существо можетъ проскакать въ день отъ восьмидесяти до ста верстъ. Я не зналъ еще мужества и непоколебимой настойчивости пампскихъ амазонокъ.
Размышленія мои прерваны были ршительнымъ голосомъ желудка, который кричалъ изо всей силы, что онъ пустъ съ самаго утра. Спросивъ у Гаучей, нтъ ли чего пость, въ отвтъ получилъ я вчное ‘hay todo’ (все есть), и, стараясь подробне разгадать практическій смыслъ этого таинственнаго символа, я увидлъ цлаго ягненка, съ кожей и шерстью жарившагося на горячемъ пепл. Это называется здсь: carne en cueros, т. е. мясо въ кож. Какъ ни страннымъ можетъ показаться вамъ кухонный процессъ, чрезъ который проходитъ это мясо прежде чмъ дойдетъ до вашего рта, но оно чрезвычайно-сочно и вкусно. Мате служилъ намъ обыкновеннымъ напиткомъ и приправой.
Прекрасная Гаучита, изъ Сант-Луиса, приняла участіе въ нашей скромной трапез, окончивъ ее, мы легли спать въ хижин, какъ попало.
До разсвта вс уже поднялись, и такъ-какъ Гаучи предполагали охотиться на небольшомъ разстояніи отъ нашей дороги, то мн захотлось посмотрть на страусовую охоту. Упросивъ коррео оставить меня съ охотниками, я разстался съ нимъ на этотъ день и похалъ съ дикими всадниками въ сопровожденіи одного пеона и нсколькихъ запасныхъ лошадей.
Въ нкоторомъ разстояніи увидли мы небольшой ручеекъ, который, извиваясь, растекался въ нсколько соленыхъ озеръ. Страусы {Страусы называются въ пампахъ нанду (nandu).} любятъ водиться, преимущественно, по близости водъ: потому Гаучи, въ ожиданіи поохотиться, поспшили перессть на свжихъ лошадей.
Что до меня касается, я не зналъ, что длать съ болами, которыя мн дали въ руки и которыми я совсмъ не умлъ управляться, а разв могъ, съ непривычки, только ушибить ими моего коня. Не смотря на то, чувство подражанія, столь сильно врожденное русскому человку, одержало верхъ, и я бодро принялся вертть болами надъ головою.
Вдругъ послышался легкій шорохъ, прибрежный тростникъ ближняго озерка зашевелился — показались два страуса и, завидвъ насъ, бросились бжать съ быстротою, истинно-изумительною.
Ихъ появленіе было сигналомъ къ общей атак.
Въ одно мгновеніе, вс лошади пустились скакать во весь опоръ. Гаучи, припавъ къ лук сдла, съ крикомъ вертли надъ головою своими болами. Откинутые назадъ пончи широко разввались по воздуху, каждую минуту казалось, что мы уже настигали быстроногихъ птицъ, но страусы, вытянувъ шею, распростерши крылья, убгали съ скоростію втра. Нкоторые изъ Гаучей, которымъ достались лучшія лошади, приближались шаговъ на двадцать къ страусамъ, но едва они хотли пустить въ нихъ свои шары, какъ ловкія птицы бросались въ сторону и снова убгали, безпрестанно перемняя направленіе. Охотники досадовали на неудачу, но, поднимая на всемъ скаку съ земли болы, снова пускались въ погоню.
Я имлъ неосторожность пристать къ нимъ. Не смотря на привычку къ верховой зд, въ ту минуту, когда страусъ круто поворотилъ въ сторону и лошадь моя послдовала за нимъ, я потерялъ равновсіе и препорядочно хлопнулся объ-земь. Гаучи такъ принялись смяться надъ моею неловкостью, что тщеславіе, эта вчная насмшка надъ благоразуміемъ, заставило меня въ ту же минуту вспрыгнуть на лошадь и снова еще съ большимъ жаромъ ударить въ-скачь вмст съ моею полудикою шайкою.
Охота была во всемъ разгар. Уже нсколько страусовъ были настигнуты смертельными ударами боловъ, но другіе во множеств показались въ разныхъ направленіяхъ. Гаучи разсялись за ними въ погоню, оглашая воздухъ радостными и нетерпливыми криками. Пампы, до-того тихія и безмолвныя, ожили новою жизнію. Иногда лукавыя птицы, истощивъ вс свои хитрости и видя, что имъ уже нельзя избгнуть своихъ гонителей, вдругъ обращались назадъ и бросались подъ ноги лошадямъ, какъ-бы стараясь испугать ихъ ударами крыльевъ, снабженныхъ нкотораго рода когтями. Часто они достигали своей цли: лошадь, внезапно бросаясь въ сторону, выбивала сдока изъ сдла, во въ ту же минуту подскакивали другіе охотники и, взбшенные тактикою страусовъ, пускались за ними въ-слдъ съ новымъ остервенніемъ.
Какъ-скоро болы обовьются вокругъ страусовыхъ ногъ, птица падаетъ. Счастливый охотникъ спрыгиваетъ на землю, отрубаетъ ножомъ крылья и привязываетъ ихъ къ сдлу, въ знакъ побды.
Охота оканчивалась, не по недостатку дичи, но потому-что лошади уже выбились изъ силъ. Посл пыла первой лошадиной скачки, нтъ надежды настигнуть страуса. Скоро, осталось лишь три или четыре Гауча, которые съ какимъ-то особымъ остервенніемъ преслдовали одного бднаго страуса, отдалившагося отъ стаи, замученный, въ отчаяніи онъ вдругъ круто перемнилъ направленіе и побжалъ прямо на меня. При этомъ вид, несчастная мысль быть побдителемъ злополучной птицы пришла мн въ голову. Я схватилъ болы, сильно размахнулся ими, пустилъ — и чрезъ секунду на земл лежалъ распростертый… не страусъ, а мой бдый конь, которому достался по ушамъ тотъ ужасный ударъ, который я съ плеча адресовалъ-было страусу. Итакъ, еще разъ я хлопнулся объ-земь въ одно и то же утро, этого урока мн было довольно: я вполн убдился въ своей совершенной неспособности къ страусовой охот, смиренно переслъ на другую запасную лошадь и, вмст съ своимъ проводникомъ, распростился навсегда съ минутными товарищами-охотниками.
Гаучи дятъ страусовыя яица и переднюю часть груди, перья продаются въ Буэнос-Айресъ, но это не составляетъ постояннаго промысла.
Между-тмъ, жаръ такъ усилился, что Родригесъ принужденъ былъ остановиться часа на два посреди дороги, чтобъ датъ отдохнуть молодой нашей спутниц. На ночлег мы опять вс соединились, а ночлегъ этотъ былъ — густая трава, подъ открытымъ небомъ.
Проснувшись поутру прежде другихъ, я, къ ужасу своему, увидлъ змю, расположившуюся вмст съ нами на томъ же ночлег. Ядовитая гадина подползла, вроятно, ночью и, свернувшись въ кольцо, пресмирно отдыхала возл спящаго нашего коррео. Я поспшно выстрлилъ изъ пистолета, размозжилъ голову незваному гостю и тмъ разбудилъ своихъ спутниковъ. Они вскочили и съ-просонка пустились бжать со всхъ ногъ, воображая, что уже дикіе Индійцы у нихъ на плечахъ.
Узнавъ причину тревоги, вс успокоились, осдлали лошадей, и мы пустились съ-изнова въ путь. Чтобъ предохранить голову отъ зноя, мы обвязались блыми платками, потому-что солнечные лучи ударяли такъ сильно, что вложенная въ тулью соломенныхъ шляпъ нашихъ бумага служила плохою защитою. Сверхъ-того, чтобъ дать проходъ воздуху, въ нашихъ шляпахъ были наверчены дырочки, но и он мало помогали… Я упоминаю обо всхъ этихъ подробностяхъ, ибо он совсмъ не мелочи для того, кто будетъ находиться въ подобныхъ обстоятельствахъ.
Пока лошади прытко вытягивались по саван, мы не могли довольно налюбоваться ловкостію и твердостію на сдл молодой Гаучиты нашей, которая постоянно опережала насъ всхъ и, казалось, какъ-будто не имла ни малйшаго понятія объ усталости и объ опасности бискачеровъ. Отдляясь отъ запачканной, изнуренной толпы нашей, она преоригинально рисовалась на караковомъ бгун, въ легкой и щегольской одежд. Длинное платье широкими складками струилось по бедрамъ лихаго коня, соломенная шляпа, съ красною лентою, осняла прозрачную померанцовую кожу лица ея, которое, при солнечныхъ лучахъ, блистало вдали страннымъ золотистымъ отливомъ.
Перемнивъ нсколько разъ лошадей въ скитающихся по степи табунахъ, мы быстро стремились впередъ, намъ хотлось добраться скоре до Кордовской-Провинціи, гд уже чаще встрчаются укрпленныя жилища Гаучей. Теперь же, мы находились въ самой опасной части пампъ, знаменитой безпрестанными набгами дикихъ Индійцевъ.
Не смотря на то, что мн уже привелось изъздить нсколько тысячь верстъ по степямъ новаго-свта, и, какъ легко можно вообразить, не разъ случалось выбирать лошадей изъ кочеваго мапежа, но все я не могъ пріучиться отличать съ вида добраго коня отъ худаго, и такъ былъ несчастливъ въ догадкахъ этого рода, что, подъ-конецъ, уже ршился брать лошадей на-удачу и даже, съ горя, часто предпочиталъ тхъ, которыя на видъ казались хуже.
Впрочемъ, человку, утомленному усталостью, очень-горько возиться съ этими необузданными четвероногими. Боль въ поясниц, ломота почти во всхъ членахъ, изнуреніе отъ постоянной натуги и скудной пищи — лишаютъ ршительно всякой возможности бороться съ рзвымъ, дикимъ конемъ, котораго первая мысль — сшибить сдока, во что бы ни стало, самыми адскими прыжками и другими выдумками.
Табуны водятся въ пампахъ почти тмъ же образомъ, какъ и въ нашихъ степяхъ. Они раздляются, обыкновенно, на два стада: одно — кобылъ, другое — мереновъ. Первыя, называемыя манадами (таnadas), стерегутся жеребцами, а вторыя — кобылами, которыя называются мадринами (madrinas). Имъ прившиваютъ къ ше колокольчикъ.
Вмьздка дикихъ лошадей здсь весьма-сходна съ калмыцкою и казачьею. Набросивъ арканъ нашею коня, ему затягиваютъ дыхательное горло, покамстъ онъ не свалится съ ногъ. Тогда крпко связываютъ ему ноги ремнями, иногда закрываютъ и глаза, и между-тмъ, какъ одинъ Гаучо вцпляется въ лвое ухо коня, другой набрасываетъ на него сдло (recado). Если животное не черезъ-чуръ бойко, то его на землю не валятъ, а просто путаютъ ему ноги стоймя. Какъ-скоро вс эти приготовленія кончены, Гаучо, давъ ладонью два или три легкіе удара по сдлу, смло вспрыгиваетъ на него, какъ ни въ чемъ не бывалъ, мгновенно распутываютъ ноги у лошади, и Гаучо, съ помощію огромныхъ шпоръ своихъ и бичей товарищей, пускается въ степь. Стоитъ посмотрть на твердость и ловкость этихъ сдоковъ, когда конь подъ ними и пляшетъ и фыркаетъ, и становится на дыбы, и крутится какъ юла на одномъ мст, и бьетъ передними и задними ногами. Трудна и продолжительна первая борьба, посл которой упрямое и разъяренное животное, напрыгавшись въ волю, принимается наконецъ скакать во всю прыть по степи, а Гаучо безпрестанно еще подгоняетъ его, покамстъ оно не выбьется изъ силъ. Тогда совершенно-утомленный конь шагомъ возвращается домой съ постыднымъ названіемъ объзженаго. На мсто желзныхъ удилъ употребляются, для первоначальной выздки, ремни, туго-привязанные къ нижней челюсти, потомъ, они замняются весьма-строгимъ мундштукомъ. Это наздничество практикуется только извстнымъ числомъ Гаучей, не смотря на то, что она вообще, можетъ-быть, лучшіе наздники въ свт.
Въ начал поздки, я еще не совершенно понималъ вс непріятности такого невольнаго берейторства, но теперь, проскакавъ уже боле 800 верстъ, признаюсь, съ нетерпніемъ оглядывался по необозримой степи, не мелькнетъ ли гд какой-либо очарованный городокъ или безопасное пристанище, гд бы можно было отдохнуть денька два или три. Буэнос-Айресъ былъ еще въ 400 верстахъ отъ насъ.
Милая спутница наша, Долорсита {Долорсита есть уменьшительное имя Маріи де-лосъ-Долоресъ (Maria de los Dolores).}, часто насмхалась надъ вами и старалась ободрять насъ своимъ примромъ. Она возвращалась къ мужу въ Буэнос-Айресъ, постивъ родныхъ своихъ въ Сант-Луис. Для этого родственнаго посщенія, ей надобно было проскакать слишкомъ 2,000 верстъ верхомъ. Все ея дорожное имущество состояло изъ маленькаго чемодана, навьюченнаго на той лошади, которая везла почтовую суму. Я жаллъ, что намъ нельзя было разговориться боле съ нею, потому-что съ ранняго утра до поздней ночи мы не слзали съ коней, а вечеромъ и думать нечего было о бесд: каждый старался какъ-можно-скоре напиться мате и заснуть.
Подъ вечеръ втораго дня, небосклонъ внезапно озарился багровымъ заревомъ. Скоро передъ нами развернулась широкая пламенная черта, направлявшаяся съ неистовымъ порывомъ вдаль по памп. Вся степь была охвачена страшнымъ разливомъ. Пламя, быстро пожирая сухія травы, то выдавалось впередъ, то отставало, и огненная рка двигалась по необозримой саван, какъ-бы описывая волшебные круги. Сзади клокоталъ раскаленный пепелъ, спереди неслись клубы густаго дыма. Глухой гулъ и трескъ сырыхъ травъ разносились по окрестпости.
Къ нашему счастію, втеръ не перемнялся, и мы скоро проскакали это чудесное, но опасное зрлище. Проводники были въ безпокойств, когда я было-остановился, чтобъ взглянуть еще разъ на эту величественную картину, Гаучо пріударилъ коня моего, закричавъ: ‘Senor, cuidado a los Indios! (сеньйоръ, берегись Индійцевъ). Мы опрометью полетли по степи.
На поврку, однакожъ, вышло, что никакихъ Индійцевъ тутъ не было, но что они зажгли пампу уже день или два тому назадъ, въ недалекомъ разстояніи отъ нашей дороги. Подобные пожары не рдко возобновляются въ_ равнинахъ новаго и стараго-свта {См. Pallas. Reisen im Sdlichen Russland und Sibirien. Томъ I, стр. 329.}. Они частію случаются отъ неосторожности, частію длаются съ намреніемъ, для оплодотворенія почвы. Въ Южной-Америк, ихъ останавливаютъ иногда такъ-называсмыми противо-огнями (contra fuegos). Для этого подъ втромъ, на нкоторомъ разстояніи отъ пожара, прожигаютъ широкую полосу степи, такъ что когда огонь доходитъ до нея, онъ останавливается, не находя боле для себя пищи.
Въ-продолженіи почти двухъ дней, мы питались однимъ парагуайскимъ чаемъ и сушеною говядиною, которыя были у насъ въ запас. Почтовыхъ хижинъ (ranchos) намъ не попадалось, кром одной, въ которой мы не нашли ни одного жителя: ихъ всхъ перерзали Индійцы. По земл еще валялись изуродованные трупы и лоскуты одеждъ. Наконецъ, мы увидли маленькую крпостцу, гд три или четыре Гауча небрежно курили сигары, сидя за подъемнымъ мостикомъ, перекинутымъ черезъ ровъ. Эта крпостца была признакомъ, что мы приближались къ приморскому краю пампъ, гд высокія травы и солонцоватыя растенія замняются богатымъ репейникомъ. Меданы (песчаныя возвышенности) чаще стали возникать на горизонт и кое-гд проглядывалъ мелкій тальникъ. Поверхность земли длалась бугристе, и въ иныхъ мстахъ виднлись неглубокія лощины и овраги. Стадо красивыхъ гванаковъ {Гванаки водятся и въ Кордильерахъ, но не взбираются на такія крутизны, какъ альпійскія серны, и не такъ пугливы.}, завидвъ насъ, то останавливалось, какъ-бы разсматривая насъ съ любопытствомъ, то пускалось въ бгъ, Родригесъ, заглядвшись на нихъ, на всемъ скаку налетлъ на яму бискачера, упалъ, повредилъ себ ногу и снова вскарабкался на лошадь. Все это было дломъ одной минуты, но отъ боли Родригесъ началъ отставать. Мн не хотлось съ нимъ разстаться, но, находясь теперь въ не весьма-дальнемъ разстояніи отъ Буэнос-Айреса, я надялся, въ случа нужды, добраться и одинъ до него, а Родригесъ могъ подоспть туда еще прежде моего отъзда въ Бразилію.
Прибывъ въ маленькое селеніе Гаучей, мы видимо уже находились въ мене-пустынной стран. Кое-гд возникали уже вокругъ хуторовъ маленькіе клочки вспаханной земли, и изобильная, по необработанная почва пампы роскошно вознаграждала здсь человка богатыми плодами своими за его попытку въ осдлой жизни. Кто можетъ сомнваться, что еслибъ еще Испанцы обратили должное вниманіе на распространеніе и поощреніе хлбопашества, нкоторыя части южно-американскихъ равнинъ находились бы нын подъ благоденственнымъ вліяніемъ земледлія и не были бы преданы своей ныншней кочевой и праздной жизни?
Чтобъ дать отдохнуть бдному Родригесу, я предложилъ ему остановиться дня на два въ небольшомъ селеніи, называемомъ Кабеса дель-Тигро {Cabeza del Tigro, значитъ ‘тигрова голова’.}. Тутъ мн удалось ближе познакомиться съ необузданнымъ нравомъ буэнос-айресскихъ Гаучей, которые замтно становились тмъ хуже, чмъ боле мы приближались къ устьямъ Ріо-де-ла-Плата.
Рано на разсвт пріхали мы въ Кабесъ. Было воскресенье, и вс жители еще отдыхали. Небольшая площадь виднлась посреди селенія, заваленнаго грязью и костьми битаго рогатаго скота. Маленькая церковь стояла посреди квадратной площади, и, не смотря на усталость, я отправился къ обдн. Хотлось мн принести небу теплую молитву за счастливое окончаніе самой опасной части моего путешествія, хотлось также взглянуть на чувства религіозныя заброшенныхъ чадъ этой пустыни.
Мн уже не въ первый разъ въ странахъ полудикихъ приходилось видть жалкую картину невжества и суеврія, и потому здсь, казалось, ничто уже не должно было меня удивить, но, не смотря на это, здшніе патры меня поразили своимъ полнымъ небреженіемъ къ своему сану. Ихъ постояннымъ дломъ было не вселять въ своихъ духовныхъ чадъ какія-либо благія мысли, или умирять и смягчать ихъ нравы, а напротивъ, льстить ихъ страстямъ и поддлываться къ ихъ порочнымъ наклонностямъ. Мн также не разъ случалось замтить, какое дйствіе на полудикихъ людей производитъ иногда хоромная, просто, но съ умиленіемъ, отъ сердца, сказанная проповдь какимъ-либо деревенскимъ, часто весьма-неученымъ патромъ, дикарь задумывался, даже плакалъ, и, при выход изъ церкви, на лиц его, въ-продолженіи нкотораго времени, не было видно его обычнаго зврскаго выраженія, — словомъ, зврь получалъ привычку иногда быть человкомъ. Здсь же, въ кирк, ни проповди, ни органа, ни пнія, — словомъ, ничего, что сильно и вразумительно могло бы подйствовать на грубыя чувства Гауча, служеніемъ почти никто не занимался, слушали разсянно, и обдня едва кончилась, какъ міряне, а потомъ и патры поспшно побжали къ маленькому лугу, гд стояла грязная пульперія, или харчевня.
Здсь ожидала меня новая картина: азартныя игры во всемъ ихъ неистовств. Здсь Гаучи, съ ножомъ за поясомъ, съ пахильйо во рту, по цлымъ днямъ сидятъ на пяткахъ и проигрываютъ въ карты все свое имущество — любимаго коня, шляпу, шпоры, рубашку. Я еще никогда не встрчалъ столь отвратительнаго зрлища, здсь люди, и безъ того порочные, сбрасываютъ послднюю личину стыда и приличія и съ адскимъ остервенніемъ предаются всмъ внушеніямъ своей дикой воли, глаза ихъ горятъ, пна у рта, карты летятъ клочками, громко раздаются проклятія, ругательства, наконецъ, дло доходитъ иногда до ножей — и, что всего ужасне, патры, наравн съ другими, въ полномъ самозабвеніи, участвуютъ въ этихъ безнравственныхъ игрищахъ.
Около пяти часовъ, вдругъ сцена перемняется, раздается звукъ колокола (Angelus) {Вечерня, называемая la Oracion (Angelus).} — все брошено: карты, ножи, шляпы. Останавливаются конные, пшіе, старики, дти, женщины,— словомъ, все народонаселеніе длается недвижнымъ до третьяго колокола, но, едва гулъ его исчезъ въ воздух, какъ снова надваются шляпы, поднимаются съ земли и карты и ножи, возникаетъ и, ея прежняя жизнь, прежнія страсти, и договариваются проклятія и ругательства. То же происходитъ и при появленіи въ улицахъ віатика (el viatico). Когда патеръ несетъ его въ домъ умирающаго, вс бросаются на колни, гд бы ни случилось, и встаютъ только тогда, когда рзкій звонъ предшествующаго патеру колокольчика потеряется въ отдаленіи. Строгость этого обряда, довольно-общаго во всей Южной-Америк, такъ сильна въ иныхъ мстахъ, что недавно въ Перу народъ почти до смерти избилъ одного Нмецкаго ремесленника за то, что онъ не бросился на колни, въ луж, гд случилось ему встртить процессію.
Трудно для иноземца разгадать соединеніе этихъ знаковъ вншняго уваженія съ столь глубокимъ внутреннимъ развратомъ. Происходитъ ли это прискорбное явленіе отъ лицемрія, или отъ привычки? или оно есть естественное слдствіе закоснлаго невжества и совершеннаго помраченія души, въ которую не проникло никакое спасительное знаніе? Какъ бы то ни было, грустно видть подъ этимъ прекраснымъ небомъ, въ земл, одаренной всми благами міра, что самые т предметы, которые въ другихъ странахъ такъ благодтельно дйствуютъ на сердце, здсь употребляются не только для прикрытія, но почти для поощренія страстей человческихъ.
Уже смеркалось, а игра еще кипла, но теперь уже не карты, а кровавый бой птуховъ, вооруженныхъ привязанными къ ногамъ ихъ острыми шпорами, привлекалъ общее вниманіе. Самый сильный изъ бойцовъ принадлежалъ толстому патеру, который съ истинно-отеческою нжностью держалъ его въ рукахъ до ршительнаго момента сраженія, и отгонялъ любопытныхъ мальчишекъ.
Усталость, отвращеніе, а наконецъ и дальній звукъ гитары отвлекли меня отъ этой гнусной картины. Слдя за звуками гитары, я очутился дома: то наша Долорсита разъигрывала и распвала свои буэнос-айресскія псни. На звукъ гитары скоро собралась толпа двушекъ и молодыхъ людей, которые одинъ за другимъ безъ церемоній входили въ хижину, произнося лишь: Ave Maria purissima {Входящій въ домъ, по здшнему обыкновенію, говоритъ: Ave Maria purissima, а хозяинъ отвчаетъ ему: Sin pecado concebida, Это привтствіе, впрочемъ, совершенно теряется въ приморскихъ городахъ.}. Мало-помалу, разговоры умолкли, и Родригесъ, который никогда не любилъ быть празднымъ, подхвативъ послдніе звуки гитары, хриплымъ голосомъ затянулъ любимую псню народнаго фанданга {Fandango — пляска въ род болеро, по гораздо-живе и оригинальне. Она слыветъ въ Америк подъ разными именами.}. Въ-минуту образовались группы плясуновъ, гитара снова загремла, и звонкое, рзкое щелканье кастаньюеловъ раздалось въ тактъ музык. Все оживилось, взволновалось, откуда ни взялась добродушная рзвость и безпечная веселость…
Фанданго — самая любимая пляска Южныхъ Американцевъ. Въ ней есть что-то важное, даже меланхолическое, какъ въ томной качуч, но вдругъ фанданго превращается въ пляску бшеную, неистовую, какъ неаполитанская сальтарелла (saltarella),— словомъ, эта пляска выражаетъ вс оттнки страстей самыхъ пламенныхъ и самыхъ нжныхъ. Здсь и невольные порывы, и задумчивость, и радость, и грусть, и надежда, и отчаяніе. Фанданго, исполненное съ той энергіей, которая возможна только жителямъ южныхъ странъ, дйствительно, производитъ невыразимое, очаровательное впечатлніе, при которомъ забываешь всю темную сторону здшняго быта. И не удивительно: въ этой пляск Южныхъ Американцевъ видно отраженіе ихъ юной, внутренней силы, которая, при лучшемъ направленія, могла бы достигнуть совсмъ-другихъ цлей, въ ихъ житейскомъ быту — та же сила, но испорченная полуобразованіемъ и хаосомъ управленія. Эта мысль еще боле утвердилась во мн тмъ, что въ-продолженіи всего вечера, посреди самаго разгула пляски, я не замтилъ ни малйшей неблагопристойности, ни даже неучтивой шутки. Гаучи, на время пляски, какъ-бы переродились.
На другой день, видя, что нога нашего коррео все еще сильно опухла, я ршился постить ближайшія отъ селенія эстанціи {Эстанція (estancia) — родъ огромныхъ скотныхъ дворовъ, гд содержатъ, бьютъ и солятъ скотину. Число ихъ весьма умножилось въ послдніе годы.}.
Эти эстанціи весьма-замчательны огромнымъ числомъ рогатаго скота, который водится около нихъ. Въ самомъ строеніи находятся обширныя бойни и такъ-называемыя саладеры (saladeros), т. е. мста гд солятъ и сушатъ говядину, равно какъ и неимоврное число скотскихъ шкуръ. Эти два предмета составляютъ важнйшую отрасль вншней торговли Буэнос-Айреса и Монтевидео. Въ 1794 году, вывозъ однхъ шкуръ изъ перваго города состоялъ боле, нежели изъ 1,000,000 штукъ {См. Malte Brun, Prcis de la Gographie Universelle. Tome 6. livre 192, p. 304.} и хотя теперь, по причин безпрестанныхъ междоусобныхъ войнъ, эта отрасль торговли вроятно пришла въ упадокъ, но все-таки скотоводство составляетъ еще до-сихъ-поръ главный народный промыселъ.
Въ значительныхъ эстанціяхъ, соленіе мяса и сушеніе кожъ длается слдующимъ образомъ. Отъ двухъ до восьми тысячъ штукъ рогатаго скота опредляется обыкновенно, однимъ разомъ, на бойню, чтобы тмъ самымъ заготовить достаточный запасъ товара и сохранить скотъ отъ случайныхъ набговъ Индійцевъ. Назначенное число скота собирается вокругъ эстанціи и запирается на ночь въ обширныя загороди (parcs).
На зарь, Гаучи верхомъ и съ арканомъ въ рукахъ, отправляются къ загороди. Тамъ, окинувъ врнымъ глазомъ всю скотину, они набрасываютъ лассо на рога выбранной жертвы и, не смотря на вс ея усилія и упорство, съ удивительною смлостью и проворствомъ втаскиваютъ ее въ самую бойню. Тутъ пшіе Гаучи подбгаютъ къ ней сзади и острыми длинными ножами подрзываютъ ей поджилки, затмъ, подошедъ со стороны, они внезапно вонзаютъ ножъ въ затылокъ скотины, съ такою мткостію и силою, что ножъ доходитъ до самаго спиннаго мозга. Животное, до-того долго боровшееся противъ насильственной смерти, падаетъ мертвое.
Въ-слдъ за тмъ, толпа пшихъ Гаучей, съ засученными рукавами и обрызганныхъ съ ногъ до головы кровію, сдираетъ кожи и рубитъ мясо на части. Шкуры, мясо и кости складываются отдльно, въ огромныя груды. Кожи и мясо тотчасъ обсыпаются толстымъ слоемъ соли и оставляются такимъ-образомъ кучами въ степи, на 10 или 12 дней, здсь солонина продувается свободнымъ воздухомъ, и, по истеченіи этого времени, процессъ сушенія и соленія совершенно оконченъ.
Кости же, которыя не теряются въ Европ, здсь почти-всегда просто разбрасываются по саван. Жиръ и языки также отдляются особо: они составляютъ важную отрасль торговли съ Бразиліею.
Видъ подобной соляной пристани (saladcro), напоминающей, нкоторымъ-образомъ, только въ гораздо-большемъ размр, наши рыбныя ватаги на устьяхъ Волги и на сверо-восточныхъ берегахъ Каспійскаго-Моря, производитъ весьма-непріятное впечатлніе. Ночью, жалобный стонъ скота, запертаго безъ корма въ-продолженіе двухъ или трехъ сутокъ въ огромныхъ загородахъ, днемъ, ужасный ревъ разъяренныхъ быковъ, борящихся, въ отчаянномъ изступленіи, съ убійцами своими, дикіе крики и лютыя насмшки окровавленныхъ Гаучей, — все это до крайности отвратительно, особливо, когда подумаешь, что посреди этой неистовой рзни, человкъ безпрестанно играетъ своею жизнью для того только, чтобъ выручить какой-нибудь рубль или два за работу цлаго дня.
Въ нсколькихъ шагахъ отъ побоища — стая голодныхъ псовъ, съ глазами налитыми кровію и съ отверстою пастію, ждетъ, когда настанетъ ея очередь въ этомъ пиршеств. Безобразныя гальинасы, каракары и другія хищныя птицы, тысячами собираются около саладеровъ, распростирая широкія крылья, они наполняютъ воздухъ крикомъ своимъ и съ нетерпніемъ ожидаютъ ночи, чтобъ смнить человка и псовъ и получить свою долю въ обшей добычъ.
Сверхъ аркана (лассо), которымъ Гаучо, съ самаго малолтства, пріученъ владть такъ мтко, что онъ его накидываетъ на какую угодно часть животнаго на всемъ бгу, у него есть еще другое средство усмиренія, или, лучше сказать, ловли рогатаго скота. Когда Гаучо въ чистомъ пол вздумаетъ поймать быка, то, подъзжая къ нему, онъ старается прежде всего отгадать, намренъ ли быкъ противиться или бжать. Въ первомъ случа, Гаучо смло бросаетъ на рога его арканъ и, зацпивъ немедлено другой конецъ къ нарочно для того укрпленному въ передней лук крючку, вдругъ поворачиваетъ подъ прямымъ угломъ въ сторону и, пріударивъ изъ всей силы свою лошадь, круто сворачиваетъ быка съ дороги. Иногда быкъ съ перваго размаха падаетъ объземь, но часто сильно упирается ногами и въ такомъ случа всадникъ, утомившись посл жестокой борьбы, скачетъ за помощью. Если же, не смотря на арканъ, раздраженный быкъ рогами кидается на охотника, тогда для Гаучо единственное спасеніе прыткость лошади. Эти сцены, не смотря на всю неустрашимость и ловкость Гаучей, однакожъ, оканчиваются довольно-часто весьма-трагическими послдствіями.
Когда же, при первой встрч, быкъ удаляется отъ человка, то Гаучо съ насмшливымъ крикомъ: торо коварде! {Слова toro couarde значатъ ‘трусливый быкъ’. Они имютъ особенное техническое значеніе между испанскими тореадорами, и принадлежатъ къ ихъ ученому лексикону.} ударяетъ за нимъ въ погоню. Преслдованіе продолжается до-тхъ-поръ, пока быкъ не выбьется изъ силъ. Тогда, отставъ отъ него на нсколько саженей и нагнувшись низко на гриву лошади, Гаучо вдругъ подскакиваетъ къ быку во весь опоръ, схватываетъ его за хвостъ и, перебросивъ ловко черезъ него ногу свою (чтобъ крпче удержать хвостъ), со всею силою ударяетъ лошадь въ противоположную сторону. Большею частію быкъ, ошеломленный этимъ крутымъ поворотомъ, сбивается съ ногъ, падаетъ, и въ то же мгновеніе смертоносный ножъ вонзается въ его затылокъ. Часто паденіе животнаго столь внезапно и сильно, что спинной хребетъ его переламывается на-двое.
Для этой странной и вовсе неклассической охоты, Южные Американцы изобрли правильный глаголъ колеаръ {Глаголъ colear происходитъ отъ существительнаго la cola (хвостъ), это все равно, что по-русски былъ бы глаголъ: хвостить.}, собственно несуществующій въ испанскомъ язык. Надобно однакожь отдать справедливость Гаучамъ, что они гораздо-мене коломбійскихъ ліанеровъ {Подъ именемъ ліанеросъ (lianeros) разумютъ жителей саванъ, или ліанъ Сверо-Западной-Коломбіи, по обимъ сторонамъ Ореноко.} занимаются спряженіемъ и приведеніемъ въ дйствіе этого во всхъ смыслахъ варварскаго глагола. Въ венецусльскихъ саванахъ, ліанеры, съ особеннымъ чувствомъ гордости, разсказывали мн, что самый лихой колеадоръ между ними былъ знаменитый генералъ Паэсъ, — обстоятельство, которое вроятно должно возвысить этого героя въ глазахъ благодарна. то потомства. Чмъ не слава!..
Уже поздно вечеромъ воротился я къ своимъ спутникамъ, бдный Родригесъ объявилъ мн, что онъ ршительно не можетъ хать дале. Нога его пухла все боле и боле. За тмъ, написавъ рапортъ, онъ попросилъ меня взять съ собою почтовую суму и сдать ее въ буэнос-айресскій почтамтъ.
Какъ мн ни жаль было разстаться съ этимъ добрымъ малымъ, но я опасался пропустить англійскій корветъ, который уже вроятно усплъ обойдти мысъ Горнъ и прибыть въ Монтевидео. И такъ, распростившись съ корреомъ и съ Долорситою, я взялъ съ собою двухъ Гаучей, и мы скоро исчезли въ густыхъ клубахъ пыли. Проскакавъ слишкомъ 250 верстъ, я прибылъ въ Буэнос-Айресъ на третьи сутки по вызд изъ Кабеса дель-Тигро.
Подъ городомъ я встртилъ толпу Гаучей, везшихъ галопомъ на буэнос-айресскій рынокъ огромные запасы яицъ, овощей и молока. Везд замтно было движеніе приморскаго края, съ послдней станціи, гд мы перемнили лошадей, мы уже были посреди осдлой, образованной жизни.
Сдавъ суму съ депешами въ почтамтъ, я похалъ искать себ пристанища. Посл многихъ исканій, въ-продолженіе которыхъ насъ съ ногъ до головы обливали водою, бросали въ насъ апельсинами, мукою, словомъ, чмъ попало,— мы пріхали наконецъ ко двору гостинницы. Въ радости, что могъ спастись отъ всхъ сумасшествій американскаго карнавала, я пробирался живо къ воротамъ. Но едва лишь показались мы на двор, съ изнуренными нашими лицами, въ совершенно-растерзанной одежд и съ босыми ногами, какъ жители гостинницы, вообразивъ, вроятно, что мы принадлежали къ какой-нибудь трупп костюмированныхъ весельчаковъ масляницы, вздумали кидать на насъ яичныя скорлупы, золу и всякую-всячину. Признаюсь, мн никогда не случалось видть подобнаго бшенства въ самомъ пылу римскаго или неаполитанскаго карнавала.
Однакожь, какъ мы ни горячились, но длать было нечего: съ твердостью вытерпли первый натискъ, низко нагнувшись на шеи лошадей. Наконецъ, полагая, что на нашу часть уже довольно досталось, одинъ изъ моихъ Гаучей, приподнявъ голову, закричалъ громко: ‘Senores, ahora basta! (господа, теперь довольно!) и затмъ прехладнокровно слзъ съ коня. Но едва взошелъ онъ на лстницу, какъ кто-то, подскочивъ къ нему сзади, со всего размаха ударилъ его чмъ-то мягкимъ по спин. Взглянувъ на Гауча, я увидлъ, при ужасномъ смх присутствующихъ, что онъ вдругъ весь сдлался багроваго цвта. Его ударили огромнымъ пузыремъ, въ которомъ было налито красное вино, пузырь отъ удара лопнулъ, и проводникъ мой нежданно очутился въ цвтномъ плать.
Пропустивъ сквозь зубы жестокое с…jo, Гаучо выхватилъ изъ-за пояса ножъ и погрозилъ окружающимъ проказникамъ. Зная, что такая угроза рдко бываетъ шуткою, они немедленно разошлись, и черезъ нсколько минутъ явился хозяинъ, Французъ родомъ. Окинувъ прегордымъ взглядомъ нищенскій нарядъ нашъ, онъ весьма-грубо сказалъ, что для людей нашего разбора есть постоялые дворы за городомъ.
Аристократическая дерзость трактирщика была весьма не въ пору моимъ и безъ того раздраженнымъ нервамъ, я на-отрзъ объявилъ ему, что изъ гостинницы не выду, пока онъ не отведетъ мн самой лучшей комнаты и, для подкрпленія своихъ словъ, далъ понюхать этому господину мои векселя и рекомендательныя письма. Этотъ запахъ подйствовалъ на тонкое обоняніе трактирщика, онъ согнулся въ три погибели и началъ вилять передо мною, какъ лягавая собака. Я посмотрлъ на него, подивился быстрот, съ которою роли наши перемнились отъ одного вида портфеля, и пустился-было въ весьма-пространныя философическія размышленія…
Но такъ-какъ они тутъ были не у мста, я заткнулъ ихъ покамстъ за поясъ, отдалъ лошадь свою Гаучу и пошелъ въ-слдъ за кланяющеюся и присдающею передо мною фигурою, которая отвела мн дв чистыя комнаты, показавшіяся мн Ватиканскимъ-Дворцомъ.
За симъ, что я дьлалъ въ-продолженіе цлыхъ сутокъ — ршительно не помню. Кажется, я 24 часа сряду проспалъ мертвымъ сномъ.
На другое утро, раскрывъ глаза, я мало-по-малу началъ перебирать въ памяти, какимъ-образомъ очутился я въ спокойной комнат, съпросонокъ щупалъ пальцами стны и едва могъ врить собственнымъ глазамъ своимъ.
Скрпясь однакожь духомъ, надлъ я занятое у хозяина гостинницы чистое платье, которое было такъ коротко, что руки и ноги мои торчали изъ него какъ телеграфическіе знаки. Но во время карнавала все простительно, и я преспокойно отправился въ моемъ общипанномъ костюм къ велико-британскому посланнику.
Здсь нашелъ я прекрасное общество, принадлежавшее къ высшему кругу англійской аристократіи. Сверхъ милаго семейства самого посланника, я встртилъ многихъ весьма-образованныхъ офицеровъ съ недавно-прибывшаго въ Ріо-де-ла-Плата фрегата. Благодаря рекомендательнымъ письмамъ почтеннаго полковника В…. изъ Сант-Яго-де-Чили, я сдлался ежедневнымъ гостемъ въ этомъ гостепріимномъ дом.
Трудно найдти въ свт обращеніе благородне того, которое встрчаешь въ высшемъ сословіи Англичанъ, эти люди, столь неприступные и чопорные, пока живутъ на туманномъ своемъ остров, — длаются наипріятнйшими собесдниками, какъ-скоро проживутъ нсколько лтъ въ чужихъ краяхъ. Холодная, черствая ихъ оболочка какъ-будто растаеваетъ подъ благотворнымъ вліяніемъ полуденнаго неба, отъ первобытныхъ нравовъ остается лишь благородство англійскаго характера, усвоивающее себ нердко и радушную обходительность южныхъ жителей. Не знаю, до какой степени могу я ошибаться, по кажется, что старинный типъ образованнаго вельможи (grand seigneur), съ каждымъ днемъ теряющійся посреди настоящаго европейскаго быта, наиболе еще сохраняется въ англійскихъ аристократахъ чистой крови.
Около десяти дней прожилъ я въ Буэнос-Айрес. Городъ этотъ такъ извстенъ, что не считаю нужнымъ описывать то, что читатель найдетъ въ каждомъ путешествіи по прибрежію Америки. Скажу только нсколько словъ о политическомъ состояніи города въ эту минуту. Оно было — какъ и теперь есть — самое жалкое. Безпрестанныя распри и междоусобица естественно отзываются и въ житейскомъ быту, нтъ спокойствія, нтъ домашней тишины, никто не надется на завтрашній день и спшитъ воспользоваться тмъ, что у него подъ рукою. Въ Буэнос-Айрес слишкомъ 70,000 жителей, на нихъ приходится до 20,000 иностранцевъ, они здсь, какъ и вообще въ странахъ новыхъ, состоятъ изъ сброда людей всякаго званія, которыхъ голодъ гонитъ изъ собственнаго отечества. Эти рыцари, если не печальнаго, то промышленаго образа, набгаютъ сюда для наживы какимъ бы то ни было путемъ, и въ надежд играть, во что бы ни стало, какую-нибудь роль въ новомъ отечеств, если существуетъ отечество у людей, для которыхъ ubi bene, ubi рата. Этотъ осадокъ европейскихъ обществъ увеличиваетъ смуты, и безъ того порождаемыя бдственною анархіею, которая господствуетъ во всей испанской Америк, исключая Чили. Государственные финансы рушатся, налоги и подати умножаются безпрестанно, и существующіе донын промыслы и торговля съ каждымъ днемъ видимо приходятъ въ упадокъ. Бдность низшихъ классовъ видна на каждомъ шагу, хотя для иностранца довольно-странно встрчать повсюду нищихъ разъзжающихъ верхомъ, но по многочисленности этой конницы можно уже заключить какъ о степени общественнаго благосостоянія, такъ и о здшнемъ полицейскомъ присмотр {Нищіе, галопируя въ улицахъ буэнос-айресскихъ, ловко подъзжаютъ къ вамъ, снимаютъ шляпу, и, вытягивая руку, очень-учтиво произносятъ: ‘Sonor la caridd por Dios’ (сеньйоръ, милостину ради Бога!). Въ случа отказа, они преемиренно говорятъ: ‘Мауа usted con Dios’ (идите съ Богомъ), а если ихъ просьба удовлетворена, то отходятъ со словами: ‘Dios se lopague’ (Богъ да заплатитъ вамъ).}.
Вообще общество здсь въ совершенномъ разброд, мннія такъ разнообразны и вс мужчины въ такомъ между собою раздор, что одн женщины еще помышляютъ о соглашеніи политическихъ партій, и кое-какъ поддерживаютъ связи родства и дружбы {О женщинахъ здсь существуетъ слдующая пословица: ‘женскій адъ у Индійцевъ, женскій рай въ Буэнос-Айрес’. Въ Перу же говорятъ, что Лима есть рай женщинъ, чистилище мужей ихъ, и адъ ословъ (Lima es el parais о de las mageres, el purgatorio de los maridos y el infreno de los burros).}. Прелестныя партеніи {Partenia — имя женщинъ буэнос-айресскихъ.} тмъ оправдываютъ всеобщую репутацію о ихъ патріотизмъ, какъ равно и о ихъ любезности.
Англійское военное судно, съ которымъ я разстался въ Вальпараисо, прибыло уже въ Монтевидео, и на другой день я уже былъ на палуб гостепріимнаго корвета. Въ ту же самую ночь, пользуясь благопріятнымъ легкимъ втеркомъ, мы подняли паруса и поплыли къ роскошнымъ берегамъ Бразиліи.

ВЗГЛЯДЪ НА ЗАВОЕВАНІЯ ИСПАНЦЕВЪ ВЪ НОВОМЪ-СВТ.

Мысль невольно останавливается на безмрности испанскихъ завоеваній въ Америк: насъ одинаково поражаютъ и отважность предпріятія и продолжительность его послдствій, гд найдемъ мы подобную державу, основанную за дальними морями горстью людей и удержавшуюся въ-продолженіи трехъ столтій?… Въ жизни народовъ существуетъ лишь одно равнозначительное этому явленіе: — завоеванія ост-индской компаніи въ Азіи, можетъ-быть, еще боле-изумительныя по своему безпрерывно-возрастающему объему.
Движимые боле духомъ корысти, чмъ другимъ какимъ-нибудь побужденіемъ, Испанцы и Англичане, въ разныя времена, основали огромныя державы на двухъ концахъ вселенной. Одной уже не стало, по-крайней-мр въ ея прежнемъ политическомъ состав, другая — еще во всей цлости и во всемъ блеск. Усилія ума и воли человческой для утвержденія той и другой державы изумляютъ своимъ величіемъ, настойчивостью и энергіею. Оба завоеванія шли быстро, но въ обоихъ — не любовь къ человчеству выбирала средства, не она ршала участь покоренныхъ народовъ.
Какъ ни любопытно было бы прослдить, сквозь ходъ событій, постепенное дйствіе христіанской цивилизаціи, разсмотрть, оцнить въ ихъ общности, причины, связь и слдствія происшествій, содйствовавшихъ этому двукратному торжеству европейскаго генія въ новомъ и старомъ-свт, — какъ ни интересно было бы вопросить прошедшее, во благо или во зло оно передало столь отдаленнымъ народамъ сокровища образованности,— мы должны, однакожь, удержаться отъ подобныхъ изъисканій. Они такъ важны и такъ щекотливы, что были бы здсь не у мста: это — дло философіи исторіи.
И такъ, ограничимся былымъ взглядомъ на главныя черты испанскаго завоеванія, не входя въ разсмотрніе англійскаго владычества въ Азіи. О послднемъ, можетъ-быть, достаточно сказать одно — что мене, чмъ въ столтіе, компанія купцовъ и акціонеровъ покорила своей власти боле 150,000,000 людей {См. ‘Bjonstierna — Das Brittische Reich in Ostindien’ и ‘Montgomery Martin — History of the British Colonies’.}, и еще недавно открыла для промышлености цлаго свта имперію, заключающую въ себ боле 300,000,000 жителей, державшихся до-тхъ-поръ въ неприступномъ отчужденіи отъ всхъ народовъ {По показаніямъ современныхъ газетъ, кажется доказаннымъ, что для покоренія китайской гордости, никогда въ одно и то же время не употреблялось боле трехъ тысячъ Англичанъ.}.
Владычество Испанцевъ къ новомъ-свт, кажется, характеризуютъ дв эпохи. Первая (съ начала шестнадцатаго до конца семнадцатаго вка) есть эпоха собственно завоеванія и самаго произвольнаго присвоенія богатствъ Америки. Вторая отличается духомъ внутренней организаціи колоніальной системы. Она простирается отъ конца семнадцатаго до начала девятнадцатаго вка.
Не прошло и полустолтія съ утвержденія власти Испанцевъ въ Америк, какъ отъ фанатическаго эгоизма и ненасытнаго корыстолюбія, поддерживаемыхъ огнестрльнымъ оружіемъ и превратнымъ толкованіемъ самаго миролюбнаго ученія,— уменьшилось туземное народонаселеніе, и земли отцовъ его были самовольно отторгнуты побдителями {См. Robertson. ‘History of America’, кн. VIII, стр. 404—417.}. За исключеніемъ Парагуая, Калифорніи и нкоторыхъ другихъ второстепенныхъ миссій, Испанцы всюду неумолимою рукою старались утвердить свои понятія, свои учрежденія, свои правы, безъ малйшаго вниманія къ мстнымъ понятіямъ, къ мстнымъ правамъ, къ мстнымъ потребностямъ. Упорные поборники папизма, чуждые истиннаго религіознаго духа, забывали о главныхъ началахъ христіанства и употребляли его не какъ орудіе благости и примиренія между побдителями и побжденными, а недостойно превращали въ орудіе отверженія и казней {Еще до введенія въ Америку инквизиціи, духовенство съ страшнымъ фанатизмомъ отправляло свои обязанности. Такъ въ Мехик, одинъ священникъ крестилъ въ одинъ день 5,000 человкъ, и чрезъ нсколько лтъ по утвержденіи Испанцевъ, боле 4,000,000 человкъ насильно приняли крещеніе. См. ‘Torribio. Aparato para la Historia Espanola.’ Инка Атагуальпа, преданный анаем монахомъ Вальдивіей и осужденный Пизарромъ на сожженіе, ласкаемъ былъ надеждою получить помилованіе, если прійметъ христіанство. Вальдивія крестилъ его, и точно, Атагуальпу не сожгли, а удавили. См. ‘Garcilasso de la Vega. Historian loc. cit. ‘Gomarа. Chronica de la Nueva Espana’.}.
Воспитаніе, направленное къ внутреннему усовершенствованію нравственности, къ развитію умовъ полезными знаніями, здсь не было никогда мрою государственною, способною упрочить общественное благосостояніе и политическое единство. Благому просвщенію предпочли невжество, суевріе и страхъ наказаній, при ихъ посредств, быстре и легче достигались желаемые результаты, но результаты вполн-обманчивые.
Земледліе, эта первая основа всякаго устроеннаго общества, было оставлено въ пренебреженіи. Забыты пути сообщенія, которые, по множеству большихъ ркъ и вообще по орографическому образованію страны, были, казалось, приготовлены самою природою для удовлетворенія земледльческой и другихъ отраслей промышлспости. Не званіе образователей, не благоустройство коренныхъ силъ обширной державы, не попеченіе о благоденствіи и долговчности края, занимали побдителей, они не хотли ни ждать, ни сять сменъ для будущаго: они жаждали одного — золота, во что бъ оно ни стало {Одинъ изъ глубочайшихъ мыслителей, Монтескье, назадъ тому столтіе, высказалъ слдующія пророческія слова:
‘Плохое богатство — дань случайная, независящая отъ промышлености народной, отъ числа жителей, отъ воздлыванія земель. Король испанскій, получающій большія суммы отъ своей кадикской таможни, въ этомъ отношеніи, — есть богатйшій частный человкъ въ бднйшемъ государств.
‘Еслибъ нсколько провинцій въ Кастиліи доставляли ему такую же сумму, какую приноситъ кадикская таможня, то онъ былъ бы гораздо-могущественне. Богатства его проистекали бы отъ богатствъ страны. Эти провинціи одушевляли бы одна другую и вс вмст боле были бы въ состояніи выдерживать лежащія на нихъ повинности. Вмсто великой казны, былъ бы великій народъ.’ См. ‘Esprit des Lois’, гл. XXII, стр. 322-324.}, и тысячи Индійцевъ, рожденныхъ въ роскошномъ, изнженномъ климат знойнаго пояса, безмолвно гибли въ тяжкихъ, подземныхъ работахъ {Обязанность работать въ рудникахъ, называемая mita, тяготла на всхъ Индійцахъ съ восьмнадцатилтняго до пятидесятилтняго возраста. Часто, Индійцы, жившіе на разстояніи тысячи верстъ отъ рудниковъ, въ опредленное время должны были покидать свои жилища, семейства, и отправляться на каторжную работу. Впрочемъ, въ восьмнадцатомъ столтіи, указомъ высшаго иидійскаго совта назначено было давать за эту работу плату, простиравшуюся до двухъ рублей ассигн. въ день, а иногда и боле. См. Mercurio Peruviano.} — въ угоду нетерпливому корыстолюбію завоевателей.
Торговая монополія, достойная монополіи древнихъ Карагенянъ, брала непомрную дань съ потребностей колоній. Непосредственнымъ слдствіемъ ея были контрабанда и развращеніе нравовъ, а окончательнымъ слдствіемъ было то, что co-временемъ англійская промышленость нашла себ новые рынки и наконецъ навсегда устранила отъ Америки торговлю испанскую.
Индійцы, съ своими патріархальными нравами, вовсе не понимали сложной машины европейскихъ администрацій. Администрація испанская {Испанская администрація состояла изъ безчисленнаго легіона чиновниковъ всякаго рода, которые въ злоупотребленіи и продажности видли лишь удобное средство для жизни, эти люди, кажется, съ намреніемъ изучали искусство скрывать существо дла подъ личиною пышныхъ выраженіи, какъ можно судить по дошедшимъ до насъ оффиціальнымъ бумагамъ того времени.}, одна изъ самыхъ испорченныхъ, вдругъ явилась среди ихъ, какъ огненный бичъ. Подъ лицемрною наружностью чисто-отеческой заботливости объ участи туземцевъ, толпа искателей приключеній спшила мнять свое ничтожество въ Европ на богатства и чиновную важность, ожидавшія ихъ въ Америк. Угодить метрополіи — таковъ былъ девизъ всхъ чиновниковъ въ Америк, начиная отъ капитанъ-генерала до послдняго алькальда {Алькадъ — начальникъ селенія.}: служить ей, какъ требовала совсть, какъ требовали настоящія выгоды престола и отечества, это было выше ихъ понятій, вн ихъ стремленій.
Привыкнувъ къ необузданной роскоши и чисто-восточной лни, испанская знать (grandeza) жила въ невжеств, суетности и чувственныхъ удовольствіяхъ. Безпечные, самонадьяппые, легкомысленные гранды не удостоили вникнуть въ смыслъ весьма-простыхъ словъ, нын обратившихся въ пословицу: knowledge is power, time is money (знаніе — сила, время — деньги). Мелкія интриги, личныя выгоды, ребяческое тщеславіе, возбуждаемое приманкою вншнихъ отличій, привычка удовлетворять суетнымъ прихотямъ и порочнымъ страстямъ посредствомъ легко-добываемаго золота — все это развратило соплеменниковъ Фернанда Кортеса и Пизарра, и преградило въ ихъ душу доступъ всякому чувству безкорыстія и добросовстности.
При такомъ общемъ состояніи длъ, можно себ вообразить, каково было внутреннее управленіе колоній, вдали отъ надзора метрополіи, съ властію безграничною, неопредленною {Робертсонъ (‘History of America’, Примч. СХCIX) говоритъ, что капитанъ-генералъ, маркизъ де-Серральво, отъ своихъ спекуляціи въ соляной монополіи на Островахъ-Филиппинскихъ, получалъ въ годъ до 1,000,000 червонныхъ. Когда настала пора его отзыва отъ должности, онъ, чтобъ удержать за собою мсто, подарилъ секретарямъ перваго министра, графа Оливареса, мильйонъ червонцевъ. Онъ оставался на этомъ мст отъ 1624 до 1635 года. Тотъ же писатель говоритъ, что вице-короли въ день своихъ именинъ получали подарковъ до 300,000 рублей.}.
Къ началу восьмнадцатаго столтія, зло такъ усилилось, что Высшій Индійскій Совтъ {Высшій Индійскій Совтъ былъ основанъ Фердинандомъ-Католикомъ въ 1524 году. Онъ присутствовалъ въ Мадрид и состоялъ изъ 13 высшихъ государственныхъ сановниковъ. Никакой законъ, никакое ршеніе не могли быть отправлены въ Америку безъ согласія двухъ третей этого совта. См. Recopilacion de las Leyes de las Indias, книга IX. }, давно уже понимавшій всю важность болзни, но связанный въ дйствіяхъ длами европейской политики, равно какъ и безмрнымъ объемомъ заморскихъ провинцій, ршился произвести коренное преобразованіе колоніальной системы. Тмъ трудне было приступить къ этой реформ, что завса лжи и обманчивой наружности скрывала то, что длалось за Атлантическимъ-Океаномъ. Извлечь изъ хаоса край столь отдаленный, составленный изъ элементовъ столь разнородныхъ — былъ трудъ необъятный. Для него требовались умы первостепенные, а выборъ людей, къ-несчастію, былъ вовсе-неудаченъ.
Не смотря на то, при вступленіи на престолъ испанскій Бурбоновъ, Высшій Индійскій Совтъ принялъ самыя дятельныя мры для преобразованія внутренней своей политики. Онъ старался прежде всего упростить и привести въ порядокъ административную и судебную систему колоніи, но, къ-несчастію, скоро увидлъ, что средства не могли удовлетворять возрастающимъ потребностямъ. Къ-несчастію также, господствующая мысль совта, слишкомъ-проникнутая жалкою завистію ко всему, что было вн его собственной власти, почти-никогда не умла подняться до высокаго его назначенія и постигнуть всю обширность его обязанностей. Отъ безнравственности мстныхъ исполнителей происходило зло, которое вредило не на минуту, но на десятки лтъ, а именно: правда, во всей ея ужасной существенности никогда, не доходила до метрополіи, — мры, принимавшіяся ею на основаніи ложныхъ извстій, были ни противъ, ни въ пользу колоній, но вн настоящаго положенія длъ. Въ этомъ и разгадка, почему Высшій Индійскій Совтъ, съ лучшими намреніями, съ огромными средствами {Одинъ изъ знаменитыхъ людей въ царствованіе Филиппа II, Корита, уже и въ то время говорилъ слдующее: ‘Сколько указовъ, сколько чиновниковъ всякаго рода, сколько предупредительныхъ мръ для отвращенія злоупотребленій! И какъ мало ихъ соблюдаютъ, какъ мало они полезны!.. Что касается до меня, мн справедливою кажется старинная поговорка, что гд много врачей и лекарствъ, тамъ нтъ здоровья, гд много законовъ и судей, тамъ нтъ правосудія.’ См. ‘Juan de Torquemada. Monarchia Indiana’, книга V, глава XIV.} и самъ-по-себ состоявшій изъ людей благонамренныхъ по тому времени. дйствовалъ не только безъ результатовъ, но еще боле увеличивалъ запутанность длъ, столь благопріятную для корыстныхъ происковъ, криводушія и самоуправства. Словомъ, раны только залпливались, не лечились, и эти раны, къ общему довольно-удивительному изумленію, къ концу восьмнадцатаго столтія раскрылись снова, боле прежняго обливаясь кровію.
Зараза была такъ сильна, что ни уменьшеніе налоговъ, ни бол-разсудительное {Еще указомъ Карла V (въ 1542 году) и буллою папы Павла III (въ 1531 году) свобода Индійцевъ была провозглашена въ начал шестнадцатаго столтія, по эта мра произвела эманцппацію только на бумаг, а не на дл. На Индійцевъ по-прежнему смотрли, какъ на парій, и обращались съ ними, какъ съ паріями.} и человколюбивое распредленіе труда, ни болеточное разграниченіе собственности, ни важныя улучшенія въ торговой монополіи, въ судопроизводств, въ финансахъ, въ организаціи духовенства и полиціи, ни учрежденіе новыхъ вице-королевствъ, новыхъ отвтственныхъ высшихъ судилищъ,— ничто не могло уже поддержать американскаго колосса, пошатнувшагося на своемъ основаніи. Финансы истощились, и неимоврная сумма (на наши деньги сорокъ-шесть тысячъ мильйоновъ руб. ассигн.) {См. ‘Solarzano — De Tndiarum jure’, ‘Ustariz—Theoria y Practica de Commercio’, — ‘Herrera, loc. eit.’, и ‘Robertson. History of America’. Book VIII, p. 417—440.}, со времени завоеванія доставленная метрополіи одними рудниками новаго-свта, не спасли ея отъ бдствій, которыхъ слды видимы и понын.
Должно однакоже сказать, къ чести Испаніи, что изъ числа довренныхъ агентовъ, которыхъ Высшій Индійскій Совтъ посылалъ иногда, для разузнанія истины, нсколько человкъ ума сильнаго и строгой добродтели не раздляли ни предразсудковъ вка, ни своекорыстныхъ спекуляцій толпы. Донесенія Гонзалеса де-Асеведо, дона Антоніо Ульноа, Хорхе Хуана и дона Хозе Гальвеса свидтельствуютъ о возвышенности ихъ мыслей, о ихъ самоотверженіи… Но усилія ихъ были безполезны: чаша золъ была переполнена, и т самыя силы, которыя по-видимому должны бы обезпечивать прочность колоній, ускорили ихъ паденіе.
Появленіе Наполеона въ Мадрид, въ 1808 году, было послднимъ ударомъ, ниспавшимъ на испанскую державу въ новомъ-свт. Первая отдлилась Мехика {‘El Resumen historico de la revolucion de Mejico, por D. Pablo Mendibil’ и ‘Oviedo — Historia de las Indias’.}. Другія владнія скоро послдовали ея примру и въ нсколько лтъ, революція постепенно охватила весь материкъ Южной-Америки. И донын еще продолжается эта же революція, повергнувшая эти прекрасныя страны въ состояніе полнаго безначалія, а между-тмъ, отъ крутаго перехода изъ колоніальнаго управленія къ республиканскому, вс общественныя и нравственныя связи такъ расторглись, что трудно предвидть, чмъ окончится такое невроятное состояніе длъ.
Одна надежда — на Провидніе, оно, сохранившее въ народамъ новаго-свта силу и свжесть, оно, такъ-богато одарившее эти роскошныя страны, — не-уже-ли оно допуститъ ихъ погибнуть въ междоусобіяхъ, прежде чмъ успютъ они занять свое мсто на поприщ образованнаго міра?.. Можетъ-быть, оно нарочно ведетъ ихъ длиннымъ путемъ страданій, какъ очистительныя жертвы, — для того, чтобъ, вразумленныя опытомъ, они могли предстать вредъ очами человчеству въ могучемъ составь крпко-сложенныхъ монархій…

ПЛАТОНЪ ЧИХАЧЕВЪ.

‘Отечественныя Записки’, No 5, 1843

Чихачев Платон Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Цель и способы полярных исследований, Пири Роберт, Год: 1896
  2. Извлечение из отчета о путешествии Капитана Юнгхезбанда по Памирам и сопредельным странам, Янгхазбенд Фрэнсис, Год: 1892
  3. Утай, Потанина Александра Викторовна, Год: 1884
  4. От Красноводска до Хивы, Гельман X., Год: 1882
  5. Два дня в буддийском монастыре Уньчжа-сюме, Потанин Григорий Николаевич, Год: 1885
  6. Пути от Хабаровска на Советскую гавань, Арсеньев Владимир Клавдиевич, Год: 1925
  7. Поездка на Арабику, Крубер Александр Александрович, Год: 1912
  8. Дельта и устья реки Амударьи, Бутаков Алексей Иванович, Год: 1866
Электронная библиотека