Н. А. Лейкинъ.
Н. А. Лейкинъ.
Мученики охоты.
Мученики охоты.
Юмористическіе разсказы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880.
ПОЭТЕССА.
ПОЭТЕССА.
Поэтесса, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Въ роскошный кабинетъ редактора входитъ тощій субъектъ женскаго пола съ желто-лимоннымъ лицомъ.
Лта — за сорокъ, одежда не только не представляетъ франтоватоватости, но даже отличается нкоторымъ безпорядкомъ: изъ-подъ корсажа торчитъ конецъ шнуровки, изъ-подъ шляпки свсилась на лобъ косьма волосъ. Женскій субъектъ входитъ робко и останавливается передъ редакторскимъ столомъ. Взоръ блуждающій. Въ рукахъ у субъекта нсколько листовъ бумаги, свернутыхъ въ трубочку и перевязанныхъ розовой ленточкой. Редакторъ что-то предчувствуетъ не доброе и морщится.
— Вы, monsieur, редакторъ? спрашиваетъ субъектъ.
— Точно такъ, сударыня, къ вашимъ услугамъ… Что угодно? отвчаетъ тотъ, приподнимаясь съ мста.
— Вотъ видите-ли… Я-бы хотла… Но нтъ, мн такъ совстно… Здсь я вижу постороннихъ лицъ, а я-бы хотла наедин.
Двое бородатыхъ сотрудниковъ, сидвшихъ около письменнаго стола, двусмысленно улыбаются, и поднявшись съ мста, уходятъ въ другую комнату.
— Могу я быть съ вами откровенна? спрашиваетъ женскій субъектъ.
— Сдлайте одолженіе, сударыня. Прошу покорно садиться.
— Мерси! Лицо ваше мн кажется добродушнымъ, а потому я не думаю встртить насмшекъ. О, monsienr! Ежелибы вы знали сколько я ихъ переношу за тотъ трудъ, къ которому чувствую призваніе. Я штабъ-офицерская дочь и воспитывалась въ институт, гд кончила курсъ одной изъ лучшихъ. Monsieur parle franais?
— Oui, madame, mais… Я-бы васъ попросилъ говорить по-русски.
— Я не мадамъ, господинъ редакторъ, я двица… настоящая двица. Однако, къ длу. Мой папаша былъ израненный полковникъ, но умеръ оставивъ меня безъ средствъ. Я служу въ гувернанткахъ и въ часы досуга вдохновляюсь поэзіей. Я пишу стихи. Эта божественная искра заставляетъ меня иногда забывать все окружающее. Я-бы хотла видть свои стихи въ печати. Вотъ тутъ плодъ моихъ безсонныхъ ночей.
Поэтесса протянула свертокъ.
— Вы желаете помстить у насъ въ журнал ваши стихи? Очень хорошо. Тогда потрудитесь оставить рукопись и зайти недли черезъ дв за отвтомъ.
— О, нтъ! Это ужасно! Я заболю въ эти дв недли отъ ожиданій. Не можете-ли вы сейчасъ прочесть и сказать ‘да’, или ‘нтъ’.. Кое-что я вамъ объяснила-бы. Здсь у меня стихи написаны на всякіе случаи, но есть и любовные, напримръ: ‘Къ жгучему брюнету’. Тутъ говорится о лобзаньяхъ. Но ради Бога не подумайте, чтобы я сама испытывала эти лобзанья! Нтъ, господинъ редакторъ, я двица и до сихъ поръ такая-же какъ родилась. Лобзанья и знойная страсть, выраженныя здсь, ничто иное какъ мечты, поэтическое настроеніе. Знаете, что изъ-за этихъ мнимыхъ лобзаній я уже разъ пострадала. Жила я въ гувернанткахъ у одного купца, ребятишки похитили у меня мои стихи и показали своему отцу, и что-жъ вы думаете?— Онъ прогналъ меня изъ дома, заподозривъ, что я Богъ знаетъ какая! ‘Какая, говоритъ, ты для дтей учительница и какой примръ можешь моимъ дочерямъ подать, ежели съ жгучими брюнетами лобзаешься!’ Каково это безвинно-то, и къ тому-же отъ купца, и дочери заслуженнаго полковника!
— Мы прочтемъ, сударыня. Вы потрудитесь оставить и зайти… ну, хоть черезъ три дня… смягчается редакторъ.
— Черезъ три дня? Да вдь и это вчность! Я даже думаю, что вы не будете совсмъ читать. Я потому это говорю, что не можетъ быть, чтобы люди, прочитавшіе плоды моей музы, не помстили ни одного стихотворенія, но до сихъ поръ никто изъ редакторовъ, куда я ни обращалась… А между тмъ всякій увидитъ, что это писано кровью наболвшаго сердца. Одну тетрадку я издала на свой счетъ въ вид брошюрки, но теперь я безъ средствъ. Съ болью въ сердц продала я папашенькину енотовую шинель, оставшуюся мн въ наслдство, и издала на эти деньги съ прибавкой двухъ браслетовъ. Шинель я прочила себ на салопъ, и теперь безъ салопа. Сжальтесь и напечатайте. Я умру, не видя себя въ печати!
— Мы прочтемъ, сударыня, отбояривался редакторъ.
— Прочтите сейчасъ и оцните. Смйтесь лучше въ глаза, чмъ за глаза. Знаете что со мной сдлалъ журналъ ‘Мотылекъ’? Послала я туда нсколько стихотвореній и между тмъ одно: ‘Страстный поцлуй’. Жду, и вдругъ что-же? Черезъ два номера въ журнал въ почтовомъ ящик напечатанъ такой отвтъ: ‘Анн Голубинской’… Это мое имя и моя фамилія. ‘Цлуйтесь съ брюнетомъ, блондиномъ и даже рыжимъ, обнимайтесь хоть со всми троими разомъ, но щадя вашу скромность, не сообщайте намъ объ этомъ ни въ стихахъ ни въ проз’. Каково это для двицы-то! Вс начали надо мной смяться, семейство, гд я жила въ гувернанткахъ, прогнало меня какъ позорную женщину, и я четыре недли посл этого пролежала въ больниц въ горячк. Вдругъ и у васъ въ газет я встрчу подобный-же отвтъ? Я съ ума сойду. Прочтите господинъ редакторъ, сейчасъ…
— Намъ некогда, сударыня. А что до печатнаго отвта, то мы таковыхъ совсмъ не даемъ, значитъ вамъ и опасаться нечего. Но предупреждаю васъ: лирическихъ стиховъ, и вообще, гд трактуется о любви, мы у себя не помщаемъ.
Редакторъ поднялся съ мста, давая знать, что аудіенція кончилась.
— Какіе-же стихи вы помщаете? приставала къ нему поэтесса.
— На разныя современныя темы.
— У меня и современныя темы есть, хотя это и не совсмъ вяжется съ божественнымъ даромъ поэта. Здсь у меня есть ‘На открытіе новаго моста’, ‘На выпаденіе перваго снга’, ‘Къ музамъ’, по поводу новаго театра. Вы прочтите. Ахъ, что я за эти современныя темы вытерпла! Въ то семейство, гд я живу въ гувернанткахъ, ходитъ одинъ пожилой отставной капитанъ. Въ душ и сердц — циникъ. И разъ что же… Сидимъ мы за обдомъ, а онъ мн такія слова: ‘вотъ, Анна Петровна, вы все ищете современныхъ темъ для вашихъ стиховъ, такъ я вамъ могу дать самую современную тему. У меня лягавая собака Діана девятью щенками ощенилась, такъ не угодно ли вамъ написать стихи на ощененіе’… И тутъ, господинъ редакторъ, онъ собаку назвалъ не собакой, а тмъ неприличнымъ словомъ, которымъ называютъ собачій дамскій полъ. Я стыжусь выговорить это слово, а дти подхватили это слово и теперь я у нихъ иначе не называюсь какъ этимъ именемъ. Прочтите сейчасъ мои стихи, умоляла редактора поэтесса.
Редакторъ еле удерживался отъ смха.
— Скорблю, сударыня, о вашихъ страданіяхъ, но сейчасъ читать не могу. Я не имю ни минуты свободнаго времени, проговорилъ онъ, поклонившись.— Оставьте рукопись и зайдите за отвтомъ.
— Нтъ я не могу допустить, чтобы надъ моими произведеніями смялись въ мое отсутствіе! воскликнула поэтесса, и схвативъ рукопись, бросилась вонъ изъ кабинета.
— Не въ эту дверь, сударыня! Это во внутреннія комнаты! кричалъ ей вслдъ редакторъ и указывалъ на выходъ.