Рихардъ Демель.
ПОЭМЫ:
I. ДЕМОНЪ ЖЕЛАНІЙ.
II. ОСВОБОЖДЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ.
Переводъ Н. Шрейтера.
Рихардъ Демель
А. Л.
Рихардъ Демель.
Поэмы, Демель Рихард, Год: 1908
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Рихардъ Демель поэтъ совершенно неизвстный у насъ въ Россіи. Между тмъ это безусловно интереснйшій лирикъ Германіи, одинъ изъ интереснйшихъ въ Европ. Въ настоящее время и критика, и большая публика ставитъ его имя рядомъ съ именемъ Детлева фонъ-Лиліенкрона. Демель — поэтъ-мыслитель. Но мысль у него непрерывно связана съ яркимъ образомъ и жгучимъ чувствомъ. Ибо онъ воистину поэтъ. Его стихи — это сложныя переживанія передовой, глубокой и мощной личности.
Демель началъ съ индивидуализма. Да онъ, въ сущности, не разстался съ нимъ и до сихъ поръ. Но огненный, здоровый, гордый индивидуализмъ Демеля, индивидуализмъ могучаго, страстнаго лсного полу-звря, сына полуодичалаго лсничаго, усложненный потомъ всей многосторонностью ощущеній художника пролетарія, затеряннаго въ океан міровой столицы — не иметъ ничего общаго съ хилымъ, тепличнымъ, надуманнымъ индивидуализмомъ больныхъ людишекъ, воспвающихъ свои неврозы.
Демель корнями вросъ въ землю, воспитался рядомъ съ дубами и соснами, онъ, какъ Верхарнъ, внесъ массу животной силы изъ глубины деревни, какъ Верхарнъ, онъ постигъ ужасъ и надежду, грязь и поэзію города.
Его индивидуализмъ такъ интенсивенъ, что невольно привелъ его къ столкновенію съ мщанскимъ укладомъ и, съ другой стороны, къ широкой, возвышенной симпатіи. Такой индивидуалистъ, какъ Демель — долженъ былъ прійти къ соціализму, и пришелъ къ нему.
Онъ написалъ рядъ чисто соціалистическихъ стихотвореній. Но въ сущности вс его философскія лирическія поэмы прямо или косвенно связаны съ идеей соціализма.
Выбранныя переводчикомъ поэмы относятся къ двумъ разнымъ періодамъ творчества поэта. ‘Демонъ желаній’ написанъ еще въ юности. Уже тутъ замтно отличающее Демеля широко симпатическое чувство. Но что за ‘слово’ должно быть произнесено ради спасенія людей отъ собственныхъ желаній, столь изуродованныхъ эгоизмомъ, плодомъ мщанскаго уклада жизни? Демелю положеніе кажется безнадежнымъ. Люди заслуживаютъ смерти, иного искупленія нтъ для нихъ. Пощады! Но поздне Демель найдетъ это искупленіе въ связи индивида съ передовыми группами человчества, несущими смерть эгоизму, съ космосомъ, дарующимъ истинное безсмертіе.
‘Освобожденный Прометей’ написанъ въ зрлый періодъ. Это памятникъ порывовъ отчаянія передъ лицомъ неисправимой природы людской. Но поэтъ видитъ въ людяхъ способность быть солидарными. Пусть она рдко просыпается, но за эту искру люди спасены, ибо она разгорится въ пламя.
Мы надемся познакомить читателя и съ другими произведеніями Демеля.
I.
ДЕМОНЪ ЖЕЛАНІЙ.
И снова поздно я сижу одинъ
И пристально гляжу въ самозабвеньи
На порожденья горя моего.
Вокругъ себя неясный чадъ желаній
Я вызвалъ самъ и сумрачно смотрлъ,
Какъ похотей роились привиднья:
Они кишли и въ жестокихъ мукахъ
Другъ друга пожирали. Въ судорожной пляск,
Въ конвульсіяхъ они соединялись,
Чтобы уродовъ новыхъ порождать,
Пока въ безумной боли, наконецъ,
Въ орбиты глазъ я не впился ногтями
И отъ кошмара дикаго очнулся.
Тогда, шатаясь, подошелъ къ окну я
И сталъ вдыхать безмолвный сумракъ ночи.
Въ туманномъ, тускломъ свт предо мной
Берлинъ простерся — крыши, купола…
И башни гордыя, и дымовыя трубы,
Побдныя колонны — высоко
Вставали въ небо блекло-голубое:
Какъ будто-бы изъ гроба великанъ
Мнимо-умершій пальцы протянулъ
Съ униженной и страстною мольбою:
‘Жить, жить хочу,— питаться и дышать!’
Услышалъ я: кишли тамъ желанья
Неутоленныя, за душными стнами,
Какъ черви смрадные въ могил, полной тьмы…
Тамъ призракъ — голодъ, звонкими костями
Стуча о землю, проситъ, чтобъ она
Разверзлась гробомъ… И увидлъ я
Нужду, что бгаетъ по улицамъ безстыдно,
И въ кучахъ мусора и грязи — нищету.
Такой ничтожной показалась мн
Моя нужда. И жалость безъ границы,
До ужаса, вдругъ погнала меня
Въ глубь одинокой комнаты моей,
И я сидлъ на лампу мрачно глядя,
И мрачно я глядлъ на тнь свою,
Которая, маяча на стн,
Расплывчато качалась и кивала,
И чудилось — смотрла на меня,
Таинственной загадкою пугая…
Вдругъ двинулась,. скользнула, поплыла,
И низкій голосъ глухо прозвучалъ:
‘Иди за мной! Желанье — наслажденье,
A достиженье — смерть. Иди, смотри!’
И мы пошли. Въ пустын полдень душный
Лниво ползъ по желтому песку.
Ничто не двигалось. Лишь спутникъ мой угрюмый,
Закутанный, и черный, и нмой,
Шелъ предо мной въ пылающемъ разлив
Нагихъ песковъ и желтаго огня.
Я брелъ за нимъ, прикованный незримо
Къ его слдамъ… Вдругъ пропастью у ногъ
Земля разверзлась. Вздрогнувъ, я отпрянулъ.
Но Сумрачный недвижимо стоялъ.
Онъ указалъ направо: на обрыв
Причудливо сверкали купола
Гигантскаго строенія. И глухо
Подъ капюшономъ голосъ прозвучалъ:
‘Храмъ Исполненій’! Я затрепеталъ,
Холоднымъ ужасомъ охваченный глубоко.
И снова тяжко зазвучала рчь:
‘Три лучшія желанія твои —
Исполнятся!’ — И распахнулись шумно,
Съ желзнымъ грохотомъ широкія ворота.
Завороженный думами глядлъ
Я въ темный входъ.— Всего земного шара,
Казалось, тамъ желанья волновались,—
Мильярды неисполненныхъ желаній.
И покраснвъ отъ жгучаго стыда,
Я захотлъ жестоко наказать
Лукаваго, и радостно воскликнулъ:
‘Пусть каждаго изъ смертныхъ на земл
Исполнится завтное желанье!’
И нкто, въ черномъ, призрачномъ плащ,
‘Пусть каждаго’,— отвтилъ равнодушно.
И показалъ назадъ, невозмутимый,
Въ пески пустынь. Они вздымались бурно
Изъ пыли клекотъ хищный доносился —
Какъ будто коршуны слетались на добычу.
Отъ горизонта, точно злая туча
Надвинуласъ, разбухла, закруглилась,
Разорвалась, вскрутилась буйнымъ вихремъ
И распласталась съ шумомъ громовымъ
Летя на насъ… Все ближе, всю долину
Заволокла, гонима дикой бурей,
Клокочущая масса. Ближе, ближе
Подкатывалась, ширилась, росла
Въ огромныя толпы, полки и вереницы
Тлъ желтыхъ, блыхъ, черныхъ и иныхъ.
Подъ бшенымъ ихъ бгомъ и безумной,
Дымящейся отъ пны, дикой скачкой
Земля стонала… Словно вперегонку
Ужъ пронеслися первые ряды
По склону вверхъ, по ступенямъ огромнымъ
Гигантской лстницы — къ таинственному храму.
И вотъ, за ними ринулась, какъ буря,
Толпа несмтная… И жадность въ ихъ глазахъ
Прочелъ я въ ужас. Но спутникъ неподвижно
Стоялъ, какъ прежде, около меня.
И первые съ захваченнымъ добромъ,
Предметомъ ихъ завтнаго желанья,
Уже идутъ изъ сумрачныхъ воротъ.
И трепеща, и радостно волнуясь,
За ними я слдилъ. И вотъ — одинъ
Несетъ подъ мышками два втхихъ фоліанта,
Другой почти ползетъ подъ ношей звонкой,—
Мшками съ золотомъ онъ тяжко нагруженъ.
Вотъ бережно старикъ несетъ горшочекъ
Съ цвткомъ какимъ-то. Вотъ, собой любуясь,
Красавица надла ожерелье
Изъ жемчуга…
Какъ-бы ища опоры,
Схватилъ я воздухъ трепетной рукой:
Вотъ — съ крикомъ ликованья, потрясая
Врага окровавленной головой,
Изъ храма вождь бжитъ… A на ступени верхней
Вцпились двое въ женщину нагую,
Въ одну и ту же… И застыли съ ней.
И судорожной болью состраданья
Скользнула дрожь по тлу моему,
Но посл овладло отвращенье,
Мгновенно пробжала вдоль спины
Какъ-бы струя холодной, жесткой злобы.
Сжавъ кулаки, я къ небу возопилъ,—
‘О, Всемогущій, уничтожь’, молилъ я,—
‘Гнздо червей!… Погибнуть долженъ тотъ,
Въ комъ нтъ любви! И тотъ лишь нуженъ міру,
Чью душу жжетъ великая тоска
О благ общемъ, кто горитъ желаньемъ
Всхъ искупить отъ тягостныхъ невзгодъ!’
‘Такъ, Искупленье’,— зазвучало глухо —
‘Твое второе лучшее желанье!’ —
И въ голос послышалась угроза.
Вдругъ предо мной, и сверху и повсюду,
Внизъ по громаднымъ, страшнымъ ступенямъ
И по обрыву,— бшеннымъ потокомъ,
Шумя, клубясь, сплетенные другъ съ другомъ
Въ борьб смертельной ринулись тла.
И такъ-же вверхъ, безудержно и шумно,
Въ огромныя и черныя ворота,
По ступенямъ, кипя, летлъ бурунъ.
И съ грохотомъ сшибаясь въ дикой пляск.
И вверхъ и внизъ вздымаясь бурей волнъ,
Кипитъ хаосъ, и рушатся надъ бездыой
Безчисленныя мертвыя тла…
И я глядлъ… A солнце заходило,
Краснлъ закатъ… И груды новыхъ тлъ,
Хрипвшихъ дико, бездна пожирала.
И я молилъ, чтобъ крикнулъ кто-нибудь
Священное, сверкающее слово,
Сказать которое я былъ не въ силахъ…
И вновь гляжу: вотъ — пролетаетъ мимо
Раздавленный любимйшій мой другъ,
Вотъ трупы братьевъ и сестеръ несчастныхъ…
Вотъ мать моя… ‘О, мама!’, но она
Идетъ наверхъ съ модьбою за меня —
Она молилась за мое оишь счастье…
За это умерла она, какъ вс.
И тупо я смотрлъ передъ собою.
Безсмысленно и дико улыбаясь,
Въ воронку ямы тупо я глядлъ,
И самъ себ казался я безумнымъ.
Застыло сердце и блуждая взоръ
Застывшіе встрчалъ повсюду взоры…
И вс они смотрли на меня,
Смотрли на меня, какъ я на нихъ.
Во всхъ глазахъ я узнавалъ свой
Стеклянный взоръ, съ безумною улыбкой…
Вдругъ всхлипнулъ я, упалъ и разрыдался —
И разлилась, какъ море, тишина.
И черный шелкъ скользнулъ по лбу упруго,
Какъ сумерки на плечи опустилась,
Волнуясь ткань… И будто втръ ночной
Донесъ слова: ‘Еще одно желанье,
Послднее желанье назови!’
И дуновенье стужи пробжало
Въ моихъ разгоряченныхъ волосахъ.
Забормоталъ я что-то, но слова,
Какъ въ бурю пыль, крутилися безъ смысла,
Въ моихъ ушахъ звучалъ еще хаосъ…
И страхъ предъ жалкой жадностью моей
И слпотой сдавилъ мн петлей горло.
Раздавленный лежалъ я и лежалъ,
Надяться и врить ужъ не смя,
И, наконецъ, безсильно простоналъ:
‘О, Милосердіе!’ Открылъ глаза я:
Кивала тнь,— блднла, исчезала
Чадя, мерцая, лампа догорала…
II.
ОСВОБОЖДЕННЫЙ ПРОМЕТЕЙ.
Съ Кавказскихъ горъ нисходитъ Прометей,
Зевсъ далъ ему прощенье и свободу,
И съ ледниковъ, къ которымъ былъ прикованъ,
Спуститься нын можетъ великанъ,
И вновь къ земл онъ сметъ прикоснуться,
Увидть міръ, который такъ любилъ,
Что для людей, пожертвовавъ блаженствомъ,
Огонь съ Олимпа грознаго низнесъ.
Къ отвергнутому, бывшему любимцу
Былъ царь боговъ неслыханно жестокъ:
Зачмъ увлекся онъ преступнымъ искушеньемъ —
Для міра взялъ сокровище боговъ?
Онъ получилъ за то свою награду —
Внокъ терновый.
Таковъ Олимпа былъ карающій законъ.
Гнвъ Громовержца, наконецъ, остылъ.
Не то изъ прихоти, не то изъ сожалнья
Разбила молнія тяжелыя оковы
Изъ отвердвшей лавы. И свободу
Узналъ опять страдалецъ Прометей.
О, мука страшная! Истерзанное тло,
Растертыя цпями, въ язвахъ руки,
Сведенные и высохшіе пальцы…