Книгоизд-во ‘ЗАРЯ’
Москва — 1913 г.
Сатанизмъ
М. Арцыбашевъ, Н. Абрамовичъ, Пшибышевскій, Брюсовъ, Сологубъ, д’Оревильи и др.
ПОЭМА ЮНОСТИ АБЕЛЯРА.
ПОЭМА ЮНОСТИ АБЕЛЯРА.
НИКОЛАЙ МУРАВЬЕВЪ.
НИКОЛАЙ МУРАВЬЕВЪ.
Поэма юности Абеляра, Абрамович Николай Яковлевич, Год: 1913
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Абеляръ, уже магистръ богословія, извстный искусной діалектикой и вообще даромъ прекрасной рчи, жилъ въ средневковомъ Париж убогой студенческой жизнью. И многіе изъ лиценціатовъ, что приходили въ Парижъ изъ Рима, Мадрида, Валенсіи и Прованса съ длинной палкой и котомкой за плечами, жили не лучше, чмъ ихъ любимый докторъ, столь краснорчивый и ученый.
Но годы и годы за книжнымъ столомъ, гд возвышалось среди старыхъ истрепанныхъ томовъ Распятіе, непрерывное острое мозговое возбужденіе, диспуты и діалектическіе турниры, такъ сильно подымающіе и натягивающіе нервы,— все это не потушило, а, наоборотъ, обострило влеченія иной области существованія, которую суровый докторъ пытался отвергнуть.
Судьб было угодно послать ему жесточайшія испытанія, ибо обычную человческую страсть онъ позналъ черезъ искушенія бога любви Эрота такой нжности, остроты и мучительной силы, что въ этихъ порывахъ и въ этой борьб докторъ-монахъ вполн искупилъ свое презрніе къ священному здоровью тла и всмъ радостямъ, которыхъ настойчиво и мощно оно требуетъ отъ веселой и мужественной юности.
Его настойчивый и сильный умъ, его необузданное увлеченіе работой, мощное пареніе на высот богословской безумно-отвлеченной мысли, гд онъ боролся съ ересями и утверждалъ съ новой крпостью догматы вселенскаго христіанства,— не показывали ли вообще могучую жизненность его натуры?
— Ну, такъ слушайте, что случилось съ докторомъ Абеляромъ и какъ онъ боролся съ любовью, мукой и съ самимъ Сатаной, стремящимся губить ученыхъ монаховъ и святыхъ мужей.
Должно въ этой правдивой исторіи сказать, что среди углубленій въ доказательства и построенія ученыхъ мужей одна какая-либо подробность, случайное упоминаніе какое-либо внезапно отторгали доктора отъ путей его мысли, и дьяволъ впутывался въ нихъ и завладвалъ ими. И часто безумный хмль страсти бросался ему въ голову, И, какъ нкогда передъ святымъ Антоніемъ, проплывали передъ нимъ демонски наглые образы бшенаго и неукротимаго вожделнія.
‘Я борюсь, я его уничтожаю знаменіемъ и силой молитвы,— писалъ знаменитый схоластъ въ своемъ дневник.— Только вчера изъ росписной буквы трактата Расцеллина выползло мелкое нечистое существо и стало принимать соблазнительный образъ. Я въ ужас закрылъ глаза. И тогда изъ тьмы, которой владетъ самъ Дьяволъ, всплыла бшено несущаяся вереница женщинъ. Он были совсмъ наги, на нихъ не было ни признаковъ одежды и он при этомъ изгибались какъ бшеныя. Я, какъ сухая лоза, сгоралъ отъ муки… И прошло немало времени, прежде чмъ я отогналъ ихъ великимъ напряженіемъ духа’.
Но схоластъ былъ упрямъ. Онъ пришелъ къ ршенію, что не прятаться пугливо нужно отъ искушеній Духа тьмы, а биться съ нимъ лицомъ къ лицу. Дабы проблема искушенія и борьбы съ нимъ была ясна для всего человчества и Дьяволъ пересталъ торжествовать надъ учеными и святыми людьми.
— Пусть онъ идетъ со всми своими нечистыми искушеніями. Я здсь!— И схоластъ ршилъ итти по этому пути до конца.
Однажды выходя изъ воротъ училища святой Женевьевы, гд онъ преподавалъ богословіе, философъ-монахъ замтилъ шедшую неподалеку отъ него молодую двушку, подростка. И онъ, не подымая глазъ, проходилъ мимо, черный, худой и угрюмый, далекій всему, чмъ жилъ веселый и шумный городъ. Но, уже проходя мимо ея плеча, онъ совершенно невольно повернулъ голову и встртился съ ея взглядомъ. Что-то черное, лукавое и веселое блеснуло монаху въ глаза.
Она тоже была въ черномъ, и была она маленькой, со свжимъ блымъ лицомъ и какими-то точками — искорками въ лукавыхъ глазахъ.
Монахъ прошелъ мимо. Потомъ посмотрлъ вокругъ себя. Въ воздух чувствовались запахи сентября, возбуждающая сырость, ея легкія вянія, обввающія лицо томно и ласкою.
За нимъ стучали чьи-то шаги. Она снова обогнала его и проходя любопытно оглядла монаха. И пошла впереди, и монахъ отвертывался, чтобы не видть, сколько силы было въ ея фигур и въ движеніи ея ногъ.
О томъ, что въ мір есть книги и среди нихъ труды Тертулліана, Климента Александрійскаго и Оригена, монахъ зналъ твердо. Но тутъ впервые онъ задумался о томъ, что въ мір есть женщины и что ихъ очень много. И что всюду ихъ ищутъ и гршатъ съ ними мужчины, И что нтъ дома, нтъ кровли, подъ которой не дышалъ бы грхъ плоти, длящій въ безконечность человческій родъ.
Погруженный въ эти мысли о женщин въ мір, схоластъ пришелъ уже въ сумрак къ себ домой, споткнулся у порога о сваленную въ углу груду рукописей и списковъ, потомъ зажегъ свчу и слъ у стола.
Чтобы отогнать мысли, въ которыхъ не было ни начала, ни конца нкоторыя несли безпокойство и неопредленность, онъ принялся набрасывать начало проповди нсколько неуклюжими, но полными силы и энергіи фразами.
Затмъ онъ легъ спать.
И ему снился сонъ
Надъ Парижемъ разразилась бшеная гроза. Узкіе дома съ остроконечными крышами, грязные дворы и пустынныя улицы озаряются непрерывнымъ блистаньемъ и трепетомъ молній. Гулко, залпами разражается громъ, хлещутъ потоки дождя, а по улицамъ журчатъ пнные ручьи.
Пустынно, холодно и сыро…
Абеляръ стоитъ у крыльца дома. Кругомъ — ни души. И почему-то странно ему одному, и оглядывается онъ снова кругомъ и видитъ по-прежнему — пустыня и безлюдье. И кто-то словно нашептываетъ ему на-ухо:— ‘Нтъ кругомъ никого. Никто ничего не увидитъ. Все поглотится тайной. Длай же все, что только таится на дн сокровенныхъ желаній’…
И отгоняетъ онъ нелпый бредъ и идетъ къ себ въ комнату и у дверей вздрагиваетъ, потому что бглый трепетъ озаряетъ у его дверей женщину.
И мысль въ голов его и въ крови его, какъ молнія,— женщина!
Онъ наклоняется беретъ ея мокрую руку, вводитъ женщину въ комнату. Это двушка. Она миніатюрна и юна. Она похожа на ту, которую онъ встртилъ на улиц.
Одежда ея вся мокра. Она дрожитъ. Она шепчетъ: ‘Разднь меня’…— и разстегиваетъ грудь и воротъ его сутаны и улыбается ему… А за окнами хлещетъ и журчитъ дождь, бгутъ потоки воды, и порой блый свтъ молніи струится мгновенно по комнат.
Пронизываемый болью непреодолимыхъ желаній, для которыхъ нтъ въ человк сопротивленій, онъ трогаетъ ее, потомъ обнажаетъ ее отъ одеждъ, и рука его скользитъ вдоль ея тла. ‘Тс-сс…’ — шепчетъ она, приложивъ пальчикъ къ губамъ, лукаво отходитъ отъ него,— и вдругъ бшено бросается въ его объятія.
Какой-то грохотъ и стукъ раздавались кругомъ, и они испуганно оглядывались и съ жадной пугливой поспшностью искали губъ другъ друга. Внезапно грянулъ такой оглушительный ударъ, что все кругомъ рухнуло и Абеляръ провалился куда-то внизъ…
Проснулся онъ и въ безпамятств сидлъ на кровати. Сердце философа стучало какъ молотъ, весь онъ дрожалъ и пряди волосъ его прилипли ко лбу.
— Поистин,— сказалъ Абеляръ, очнувшись,— не правы т, кто полагаютъ, что Дьяволъ не есть достойный противникъ схоласта и ученаго христіанина. Дьяволъ — очень могущественное существо, и если бы не помощь благости Божіей, нашему человческому уму не сдобровать бы въ борьб съ мятежнымъ духомъ.
Вниманіе его наконецъ привлекли удары въ дверь.
— Кто тамъ? Войдите?— крикнулъ Абеляръ.
Высокій старикъ въ одежд зажиточнаго каноника вошелъ и сказалъ, стоя у порога:
— Почетный докторъ, я Фульберъ, вы должны знать меня. Я пришелъ просить васъ принять урокъ въ моей семь.
У, Абеляра все еще кружилась голова, и появленіе каноника Фульбера казалось ему продолженіемъ сна. Онъ, поспшилъ облиться холодной водой и потомъ, усадивъ каноника на свое потертое кресло, приготовился его слушать.
— У меня есть племянница,— говорилъ Фульберъ,— ей уже 15 лтъ. Изъ нея надо сдлать хорошую христіанку и мать. Слава о вашемъ ум и познаніяхъ, достопочтенный докторъ, и о вашихъ добродтеляхъ облетла міръ. Никто, кром васъ, не сможетъ съ должной силой развить юную душу и дать расцвсти въ ней всмъ христіанскимъ добродтелямъ. Будьте же садовникомъ этой юной души, ибо съ большимъ спокойствіемъ никому не вврилъ бы я ея цломудрія и молодости.
Посл этого длиннаго вступленія каноникъ приступилъ къ денежной сторон дла.
Деньги?— У, Абеляра, несмотря на его славу, ихъ было мало. Онъ согласился быть садовникомъ въ цвтник Фульбера.
Съ завтрашняго дня должны были начаться уроки.
Абеляръ постилъ каноника на его квартир, и здсь-то начались соблазны и козни Сатаны, который боле могуществененъ, чмъ обычно полагаютъ.
По зову каноника открылась дверь, и въ кабинетъ, гд сидли двое ученыхъ мужей, вступила двочка въ черномъ плать и скромно потупила глаза, отвсивъ поклонъ. Тогда каноникъ, показавъ на нее, сказалъ:
— Вотъ эта юная двица, теперь вы, докторъ,— наставникъ ея. Будьте строги и не стсняйтесь прибгать къ наказаніямъ, ибо пути науки требуютъ этого.
Посл того докторъ и юная двица, которую звали Элоизой, начали занятія. Элоиза съ нкоторымъ смущеніемъ, но безъ страха, смотрла на худое черное лицо монаха, съ длиннымъ носомъ, выступающими скулами и горящими проникновенными глазами. Монахъ не смотрлъ на нее, опуская все время глаза въ книгу или смотря въ уголъ и давая учениц объясненія. Напрасно она вызывала его на открытый взглядъ, ибо, несмотря на вншнюю суровость, чувствовала въ немъ тихій свтъ душевной задумчивости, силу души нжной и отреченной. Разъ только, гладя на нее и отвчая на одинъ изъ ея наивныхъ вопросовъ, монахъ улыбнулся, и это такъ поразило Элоизу, что она захлопала въ ладоши. На шумъ выставилось въ дверяхъ почтенное лицо каноника и его толстый животъ.
— Что случилось?— спросилъ онъ и погрозилъ двушк пальцемъ.— Строгость нужна,— сказалъ онъ наставнику,— не забывайте о розгахъ…
Монахъ ушелъ смущенный. Въ немъ явственно была уже какая-то отрава. Онъ томился великимъ безпокойствомъ и желаніями, которыя не походили на жажду обладать женщиной, во въ то же время были смутны и мучительны. Его состояніе отразилось на его лекціяхъ, собиравшихъ густую толпу молодежи. Что-то боле странное, чмъ полагалось на чтеніяхъ по богословіи, врывалось въ его рчь о Назарейскомъ Учител и Его ученіи, и восторгъ юныхъ баккалавровъ былъ бшеный. Но отцы-схоласты смущались новымъ направленіемъ души Абеляра, и въ числ смущенныхъ былъ любимый ученикъ его Арнольдъ, стяжавшій впослдствіи великую славу подъ именемъ Арнольда Брешіанскаго.
— Онъ становится необузданъ въ своемъ могучемъ краснорчіи,— говорилъ Арнольдъ,— легкій уклонъ на-лво — и онъ могущественный союзникъ Сатаны, на-право — и эта сила и страстность вольются въ дло небеснаго строительства.
Между тмъ самъ докторъ худлъ и блднлъ. Его съдала жажда и необузданная мечтательность. Его волю и нервы истощали порывы какой-то безпредльной нжности и небеснаго восторга. Ему снились однообразные сны, онъ неизмнно по какой-то дикой долин несъ на рукахъ ребенка-двушку и спасалъ ее отъ дикихъ зврей и разъяренныхъ силъ. И прижималъ къ себ хрупкое тло, и отъ него проникли въ кровь и кости и мышцы монаха какія-то токи мученія, нжности, любви, соединенной со страхомъ и мукой.
И слды тревоги и мученія отражались на доктор, онъ сталъ боле угрюмъ и молчаливъ. Только на каедр отверзались его вдохновенныя уста, и онъ въ самозабвеніи погружался въ область духовности и служенія ей,
Элоиза замтила молчаливость и угрюмость доктора и жаждала узнать его причины. Вслдствіе этого ея невнимательность къ урокамъ и объясненіямъ учителя поражали Абеляра. Вспомнивъ настойчивые совты каноника, онъ ршилъ прибгнуть къ легкому наказанію, что было обычно въ то время. Но случилось именно то, чего нетерпливо ожидалъ Дьяволъ. Видъ нжной наготы тла Элоизы смутилъ и очаровалъ бднаго монаха. Онъ веллъ ей встать и оправить платье, самъ же ушелъ, но черезъ минуту вернулся. И ни онъ, ни Элоиза сами не знали, какъ и почему, едва встртились ихъ взгляды, бросились другъ къ другу и тсно сплелись въ объятіяхъ.
Поистин велика была любовь Абеляра. Вся душа его горла, какъ въ адскомъ огн, и ему казалось, что Дьяволъ уже завладлъ его душой и бросилъ въ геену огненную. Онъ размышлялъ, какъ спастись, и видлъ, что сти сомкнуты со всхъ сторонъ и что спасенія нтъ.
Убить себя?— не значитъ ли добровольно отдаться Врагу Свта. Убить ее?— при мысли объ этомъ онъ дрожалъ какъ въ лихорадк. Ибо томленіе его души, вызванное любовью, было безпредльно, и онъ готовъ былъ пойти на крестъ ради этой двушки. Уйти отъ нея — значитъ впасть — въ тенета Дьявола, ибо нтъ безумства, котораго онъ не сдлаетъ, тоскуя до ней…
— О, Демонъ, ниспосылающій любовь къ женщин! Ты овладлъ мной не черезъ тло, а — какъ это ни странно — черезъ душу! Душа моя соблазняетъ меня и понуждаетъ тло къ грху, ибо я люблю ее, люблю ее, люблю ее!..
Но снова гордость и упрямая сила духа овладли Абеляромъ, и онъ сталъ высокомрно вызывать Дьявола на бой. И, грша любовными объятіями и поцлуями съ Элойзой, которая такъ же страстно полюбила его, онъ томился душой и не сдавался въ этой борьб, ища выхода.
Выходъ и разршеніе всего были близки. Ибо не зналъ Абеляръ, что томится онъ любовью духа и что ждетъ его освобожденіе отъ тла.
Надъ жизнью его разразился вихрь. Однажды каноникъ засталъ его въ объятіяхъ Элоизы и дико разгнвался и поклялся страшно отомстить монаху-соблазнителю. И не прошло недли, какъ утромъ, когда монахъ былъ еще въ постел, ворвались къ нему наемные разбойники и слуги каноника и, связавъ его, надругались надъ нимъ и оскопили его.
Вы знаете, читательница, конецъ этой исторіи… Абеляръ заточился въ монастырь и предался уединеннымъ богословскимъ занятіямъ. Элоиза также постриглась. И исторія ихъ безпримрной духовной любви въ ихъ письмахъ прошла черезъ вка. И теперь, когда отъ праха ихъ слда не осталось, мы все еще повторяемъ исторію безсмертныхъ любовниковъ, любовь которыхъ была неистощима.