ПОДПАСОК
ПОДПАСОК
I
I
II
II
III
III
IV
IV
VI
VI
Подпасок, Семенов Сергей Терентьевич, Год: 1890
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сергей Терентьевич Семенов
Подпасок
Date: 21 августа 2009
Изд: Семенов С. Т. ‘Рассказы‘. М., ‘Художественная литература’, 1970
OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
Федька совсем не думал, что ему придется в подпасках быть. Отец его надеялся вывести парня куда-нибудь получше: отдать в город и приучить к какому-нибудь мастерству. Но сначала Федька был мал для того, чтобы идти в город, а потом отец его заболел, и заболел не на шутку. Полтора года лежал Трофим больной, таял как свечка, и все ожидали, вот-вот мужик помрет, а он чахнул и чахнул и только перед пасхой в этом году отдал богу душу.
Катерина, мать Федьки, все время ухаживала за своим больным мужем. Хозяйство они забросили, так как некому было заниматься им, и жили только на то, что понемногу распродавали свое имущество. Сначала продали овец одну за другою, потом продали лошадь, и осталась у них одна корова. Всячески ухитрялась Катерина сберечь корову, да не уцелела и она: помер Трофим, и продали корову, чтобы похоронить его.
Похоронили Трофима, — стала баба придумывать, что им делать, как быть? Видит Катерина, что не с чем за крестьянство приниматься: в закромах ни зернушка нет, только и хозяйства, что три курицы с петухом по двору ходят. Поплакала-поплакала баба, да и говорит сыну:
— Федька, что же нам теперь делать-то? Лето подходит — люди работать начнут, а нам за что приниматься?
Повесил голову парень, — не знает, что сказать.
— По-настоящему-то и нам бы нужно в ряд с людьми становиться. Тебе уж семнадцать годов, скоро жених, — бобылем-то жить не очень складно.
— Заводить надо, — говорит Федька.
— Знамо, надо, как свят бог! Да как начать-то?
— Отпусти меня в город! Наймусь я там, куда ни на есть, выживу денег, вот на них и купим чего-нибудь.
Задумалась Катерина. Подумала-подумала и вздохнула.
— Легко сказать: в город! — сказала она. — Обживешься ты там, друзей да приятелей заведешь, — и про дом забудешь. Нет, родимый, нескладно это дело.
— А что ж складнее-то выйдет?
— Вот ономнясь говорил мне Василий Богров, — он в Терехове в пастухи нанялся, — отдай, говорит, ты мне своего малого в подпаски. Обещалась я ему подумать, да не знаю, как быть-то? Ты как скажешь?
— Словно неохота бы в подпаски-то.
— Э, родимый! Чего неохота-то? Все равно — где ни жить, так жить. Хорош будешь — и в подпасках хорошо будет, а плох — так везде плохо. Все от себя! По крайности у меня на слуху будешь — не будет так болеть мое сердце. Отпасешь лето, — вот и корову купим. А я тут на поденщину ходить стану — себя обработаю. Коли в зиму еще наняться, — к весне, може, и лошадь заведем. Вот тебе и крестьяне.
Подумал Федька и сказал:
— Что ж! Пожалуй, хошь и так — все равно!
— Знамо, так лучше. Знаешь пословицу: ближняя копейка дороже дальнего рубля! Жди там, когда из города-то что попадет! А тут-то уж верно.
Так и порешили Федьку в подпаски отдать. Пошла Катерина к Василью и сказала, что согласна отдать к нему малого. Обещал Василий на пасхе прийти за ним и уговориться.
Праздник встретила Катерина со слезами, с одним Федькой: вспомнила она прежнее житье-бытье и поплакала. Разговелись они как следует: нанесли им соседи молока, творогу, а кто и говядинки — набралось всего на целую неделю.
Середь недели пришел к ним Василий и договорился взять Федьку за двадцать три рубля. Выговорила Катерина в задаток три рубля, а остальные наказала парню до осени не брать.
И стал Федька приготовляться к пастьбе: свил себе кнут, смастерил сумку кожаную, пояс с бляхами добыл — стал настоящим пастухом.
С Егорьева дня и скотину выгнали. Начал Федька к своей должности приглядываться, и сначала не понравилась она ему.
Скотина, пока не обходилась, бегала по полю как угорелая, носятся за ней и пастухи весь день — покоя не знают. Пригонят скотину, пойдет Федька ужинать, — боится в чужих людях и есть-то досыта. Утром — тоже, да с собой ничего не берет: привыкли бабы к напористым пастухам, — иная и не догадается дать хлеба с собой, а спросить малый боялся, доводилось частенько и впроголодь быть. Потом дожди пошли: намочит пастухов, до костей пробьет, а обогреться негде, и дрожит он день целый.
Дальше — больше, стало теплее, показалась травка, и скотина попокойнее стала. Начали бабы на полдни ходить, — стали пастухам молока отливать и яиц носить. Голодать больше Федьке не приходилось.
И привык он к своей должности, не тяжела ему казалась она. В деревне его любили, потому он был не озорной, да и Василий его не обижал, слушался его Федька: куда ни пошлет, никогда не откажется.
Пригнал раз Федька вечером скотину домой, поужинал и пошел в сарай ночевать с Васильем. И говорит ему Василий:
— Ну, Федька, завтра скотину разлучать не будем, погоним вместе, а то с коровами один не сладишь. Слепни, что ли, одолели, — бегают как шальные.
— Ну, что ж, — говорит Федька, — все равно!
Василий улегся на сене и вскоре захрапел. Лег и Федька, да не заснет никак: все мысли разные в голову лезут, не дают заснуть.
То вспоминается ему, как он маленький был, как рос, как с ребятишками баловался. То представляется ему отец больной, бедность, нищета… Потом стал думать Федька, как он отпасет лето, получит расчет и будет хозяйством обзаводиться.
‘Купим, — думается ему, — корову, отелится она, принесет телочку. Телку продавать не будем, а будем растить: вырастет — тоже корова будет. А зимой, может, наймусь куда, выживу рублей пятнадцать, да мать что-нибудь заработает, — лошадку купим. И буду я крестьянином, буду сам хозяин, буду работать, пахать, сеять, лето дома, а зимой на стороне. Долго только еще до этого… Да и денег много надо, а у меня зажитых… Сколько у меня зажитых?.. Постой… сосчитаю. По Ильин день двенадцать рублей… в задаток взяли три рубля… Стало быть, девять уже зажил… Осень недалеко: пропасу, получу двадцать рублей, — вот и корова…’
И представляется малому, что купили корову большую, пеструю, как у Петра Карягина, — и радостно бьется сердце у Федьки, на душе весело… а сна все нет. Заснул он только перед рассветом.
Не проспал и часа парень, как стал будить его Василий:
— Федька! а, Федька! Вставай, — будет дрыхнуть-то!
Промычал что-то Федька, повернулся на другой бок и опять заснул. Осерчал Василий.
— Вставай, леший! — говорит. — Выгонять пора! Поднялся Федька как шальной, остановился средь сарая и стал глаза протирать.
— Вишь, разоспался как! Инда ошалел! Пойдем.
Побрел Федька за Васильем, почесывается, шатается и спотыкается на каждом шагу.
Выгнали скотину, размялся Федька маленько, и дрема прошла. Забрело стадо в барскую сечу, разбрелась скотина по кустам и припала к траве.
Пришло время, стал Василий собираться завтракать идти.
— Ну, ты смотри тут, — говорит, — а я пойду.
— Ладно, иди.
Ушел Василий, обошел Федька стадо кругом, видит — скотина смирно ходит — и сел он на кочку, под кустом. Только сел он, застелило ему глаза, заходили красные круги, стали веки слипаться, и голова на сторону погнулась. Надвинул Федька картуз на лоб, да и заснул.
Спит Федька и видится ему, что купили они с матерью корову на базаре и ведут ее домой. Идет Федька впереди, ведет корову на веревке, а мать ее сзади подгоняет. Подошли они уж и на свое поле, и деревня их видна… только чувствует он, что корова тянет веревку. Оглядывается Федька, а матери уж нет, а тереховские мужики окружили корову, и один уж за веревку схватился.
— Что вы, православные! — взмолился Федька. — За что корову отымаете?
А староста и говорит будто:
— Мы не себе, а нам барин велел.
— Какой барин? — спрашивает Федька.
— Какой, какой! — передразнивают мужики. — А тебе что за дело? Отдавай корову.
Кто-то из них толкнул Федьку.
Проснулся парень — стоит перед ним Василий и кричит:
— Где у тебя скотина-то? Дьявол этакий? Проспал, анафемская твоя душа!
Вскочил Федька как ошпаренный.
— Не выдрыхся за ночь-то, черт сопливый! Дорвался здесь спать, — вот и возьми!
Оглянулся Федька кругом — ни коров молодых нет, ни жеребят. Испугался парень, остолбенел даже.
— Что уперся-то? Поди ищи! — кричит Василий.
Вскинул Федька кнут на плечо и пошел по сече. Обошел он всю сечу, завернул в рожь, посмотрел в яровом — нет нигде скотины. Вернулся он унылый к Василью.
— Ну, что?
— Нет нигде.
— Где искал-то?
— И по сече, и в яровом, — нигде нет.
— Ах ты, распроклятый! Что ты наделал-то? Теперь в такую кашу въедешь — и не разделаешься. Смотри тут, — я сам пойду.
И пошел Василий искать скотину.
Долго ходил Василий и вернулся уж после полден. Вернулся сердитый пуще прежнего.
— Что, квашеная морда, нарвался? Скотина на барском дворе, из хлеба взяли.
Федька ничего не сказал.
— Теперь отдувайся.
— Как же быть-то? — спросил Федька.
— Старосту велел привесть, так не отпускает. Пойду за старостой. Смотри тут.
Ушел опять Василий. Опустился Федька на землю: чуял он, что беда стряслась над ним, а боялся задуматься над ней: и так у него все сердце выболело, — не хотелось ему еще больше тревожить его.
Вечером собрал Федька всю скотину и погнал домой. Народ весь был дома, а Василий со старостой еще не возвращались. Только после сумерек пригнали они забеглую скотину.
На другой день собралась сходка, потребовали и Василия на мир. Пришел он и стал к сторонке, ждет, что будет. И спрашивает один мужик старосту:
— Что тебе на барском дворе сказали?
— Известно, что! Велели принесть по рублю за штуку, больше ничего.
— А сколько всей скотины-то?
— Семнадцать штук.
— Ловко! Значит, с наградой вас! — сказал мужик Василию.
— Я тут, братцы, ни при чем! — заговорил Василий. — Вина не моя, — я завтракать ходил.
— Этого мы не знаем! — говорили мужики. — Ходи куда хошь, а за потраву плати. Промежь себя разбирайтесь, как знаете, а семнадцать рубликов мы с вас вычтем.
Василий заспорил:
— Как же так? Скотина ваша, вы и отвечаете, мы за вашу скотину не плательщики!
— Нет, брат, шалишь! Мы вам ее сдали, — жалованье вам платим, одеваем, поим, кормим вас, а вы будете спать да убытки нам чинить. Нет, дудки! Много будет!..
— Как знаете, только я не виноват: подпасок упустил!
— С подпаска и вычитай! Он, паршивый, другой раз умней будет.
И положили мужики весь штраф с Федьки вычесть, — велели Василью сказать ему об этом.
— Ну, что, Василий Сидорович? Как там? — спросил Федька у Василья, когда тот вернулся в стадо.
— Весь штраф с тебя вычитают.
— Много ль?
— Семнадцать рублей.
Как громом ударили Федьку эти слова. ‘Вот те и корова!’ — мелькнуло у него в голове, и точно камень навалился на грудь малому: подступили слезы к горлу, повалился он на траву и заплакал, как дитя малое.
<,1890>,
Печатается по последнему изданию ‘Крестьянских рассказов’: ‘Сумерки’ — том 1, четвертое издание, 1916.