Подорожие, Ремизов Алексей Михайлович, Год: 1925

Время на прочтение: 3 минут(ы)

Предисловие к четвертой редакции

Подорожие

История моего ‘Пруда’

‘Пруд’ — мое первое произведение. Написан в Вологде (1902—1903), но в него вошло — все лирические вступления — из ранее написанного еще в Устьсысольске (1900—1901). В 1-ой редакции с некоторыми редакционными пропусками — увы! меня до сих пор редакторы цензуруют! — ‘Пруд’ был напечатан в ж<урнале> ‘Вопросы Жизни’, Пб. 1905. Встреча была дружная — не было журнала и газеты, где бы не было отзыва — везде выругали.
Несмотря на изустное заступничество — несмотря на слово П. Е. Щеголева, Н. А. Бердяева, В. В. Розанова, Льва Шестова, Е. В. Аничкова — я не мог найти издателя. Последняя надежда Пирожков — и Пирожков не согласился! И только в 1908 г. взял меня под свою руку С. К. Маковский и в издательстве ‘Сириус’ (С. Н. Тройницкий, А. А. Трубников, М. Н. Бурнашов) вышел ‘Пруд’ отдельной книгой с обложкой М. В. Добужинского. Это II-я редакция ‘Пруда’. Изд. Сириус. Пб. 1908.
‘Пруд’ отпугнул ‘странностью’ и ‘непонятностью’, теперь совсем не странной и вполне понятной. Правда, у меня не было ни ‘серебристой дали’, ни ‘истомы зноя’, ни традиционных ‘вальдшнепов’, я, по пылу молодости, наоборот — хотел все обозначить по-своему, назвать каждую вещь еще не названным именем. И в построении глав было необычное, теперь совсем незаметное: каждая глава состоит из лирического вступления, описания факта и сна, при описании же душевного состояния — как борьбы голосов ‘совести’ — я пользовался формой трагического хора. И само собой, как тогда говорили, ‘наворотил!’.
Через год после выхода ‘Пруда’ в Сириусе я попал в еще горшее положение: ‘Неуемный бубен’ — последняя надежда, как тогда Пирожков — был отвергнут редакцией Аполлона, хотя устно — и И. Ф. Анненский, и Вяч. И. Иванов, и С. К. Маковский, и Н. С. Гумилев, и М. А. Кузмин, и Е. А. Зноско-Боровский выражали мне только сочувствие. Все издательства отказались издавать — от Горького (‘Знание’) до Андрея Белого (‘Мусагет’) — ну, никуда!
Через Р. В. Иванова-Разумника, принимавшего в моей жизни сердечное участие, попал я в ‘Шиповник’: ‘Шиповник’, напечатав в 13-ом Альманахе ‘Крестовые сестры’, взялся издать собрание сочинений в 8 книгах.
Тут-то вот мне и пришло в голову: ‘а что если попробовать странный и непонятный Пруд изложить своими словами?’
Никому никогда ни под каким видом не пожелаю этого делать — ни волею, ни неволею, ни от желания и сердца, ни со зла, ни назло!
Целое лето, сидя в Париже, я прилежно занимался исправлением: и если в I-ой и во II-ой редакциях я ‘наворотил’, в III-ей я так ‘разворотил’, что самому неловко читать стало. Так вышла III-ья редакция ‘Пруда’ (1911 г.) Изд. Шиповник-Сирин (1910—1912). Собр. соч. т. IV.

* * *

[И теперь — через <2> — ‘Пруд’ в пражском ‘Пламени’].
И теперь — новый ‘Пруд’.
Я взял II-ую редакцию (Сириус), а из III-ей (Шиповник) только то, что дополняло, все же ‘изложенное своими словами’ вычеркнул, выделил, как запев, лирические вступления, сны и хор, и, насколько возможно, сделал поправки в письме.
Есть для прозы невыносимые вещи:
1) т<ак> н<азываемая> ‘ритмическая проза’ (само собой, во (всякой прозе свой ритм!), но это именно то, что принято называть ‘ритмической’ и что так любят мелодекламировать, — большой соблазн для начинающих, но от которого легко избавиться чтением вслух,
2) всевозможные описательные украшения по преимуществу природы, ничего не изображающие или захватанные донельзя,
3) отдельные слова между точек — без надобности, а главное без внутреннего напряжения, что можно сравнить с искусственным органом без пульса,
4) повторение слова для углубления, смысл не углубляющее, а только строчки — ‘коротенькие-коротенькие!’
5) библейское ‘и’, уместно звучащее у пророков,
6) беспричинные ‘многоточия’, как мушиная паль…
Виновен —
Виновен: и в только заманивающей ‘сухой’ краткости, и в ‘пророка’, и в ‘повторениях’, и — но когда я впадал, и не раз, в грехи более тяжкие:
7) дешевые ассонансы (глагольные), производящие стрекотню кузнечиков, да чего кузнечиков! — бывает зазорнее,
8) расслабляющая слащавая чувствительность, что достигается очень просто: ставь определение за определяемым и готово дело, не скажи, напр<имер>, ‘русский народ’, а говори ‘народ русский’.
Эту чувствительность (весь т<ак> н<азываемый> ‘русский стиль’ на ней стоит!) исправить легко опять же чтением вслух, ну, а с кузнечиками потруднее (на кузнечиках-то — ‘Also sprach Zaratustra!’ [‘Так говорил Заратустра!’ — нем.] и все, что через него застрекотало по русской земле!), эти кузнечики, что блохи, от которых сейчас Париж стонет — сказывали, что с Океана прибыли с устрицами! — тут без персидского порошку… или, просто говоря, надо все заново.
Что касается самого содержания, я не решался трогать, хотя и следовало бы разгрузить, особенно в любовных сценах, которые: не люблю, и не выходят.
В первый раз я читал ‘Пруд’ в Вологде — Щеголеву, Савинкову и Каляеву: когда П. Е. Щеголев не был еще ‘архивным фондом’, а был ‘академиком’ (в кавычках) за осанку, за голос и за искусное плавание, а Б. В. Савинков был сотрудником ‘Искры’, а И. П. Каляев — корректором в Ярославле в ‘Северном Крае’. И ‘обезьянья великая и вольная палата’ называлась не ОБЕЗВОЛПАЛ, а С.С.А. (Союз Свободных Алкоголиков).
‘Пруд’ автобиографичен, но не автобиография. Круг моих наблюдений — фабрика — фабричные, где прошло мое детство, улица — я был ‘уличный мальчишка’, монастыри — ‘богомолье’, куда оравой выбирались мы из города. Все это из жизни. Но самые центральные места романа: ‘Монах’ (самоубийство матери) и ‘Латник’ (в тюрьме) вышли из подлинных снов.
[Я очень благодарен ‘Пламени’! Алексей Ремизов]
Paris
1925

————————————————————————-

Источник текста: Ремизов А. М. Собрание сочинений в десяти томах. Том 1. Пруд. — М.: Русская книга, 2000.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека