Под знаменем Трансвааля, Немецкая_литература, Год: 1901 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 71 минут(ы)

Подъ знаменемъ Трансвааля.

Разсказъ изъ англо-трансваальской войны.

Съ нмецк. М. Ватсонъ.

I.
На могилахъ президентовъ.

Горячее октябрьское солнце все еще льетъ съ запада пылающіе лучи свои. Втеръ, дувшій весь день и кружившій красную песочную пыль по улицамъ, подымая ее на крыши домовъ, начинаетъ понемногу стихать. Пыльныя плакучія ивы едва уже шепчутся, и тише качаются верхушки темныхъ сосенъ. Скоро надъ Преторіей — столицей Трансвааля — опустится ночь…

По церковной улиц шагаетъ старикъ. Голова его поникла на грудь, высокій, умный лобъ изборожденъ морщинами, сдая борода обрамляетъ нижнюю часть лица. Твердою поступью идетъ старикъ своей дорогой. Лишь изрдка черты его освщаются улыбкой, когда встрчающіеся ему на пути люди привтствуютъ его поклонами.

Наконецъ онъ вышелъ изъ предловъ города. По каменистой дорог, окаймленной плакучими ивами, направляется онъ къ тихому кладбищу, на которомъ мирно спятъ мертвые граждане Преторіи и гд въ общей могил похоронены англійскіе солдаты, явившіеся въ Трансвааль нарушителями мира и ничего не завоевавшіе себ здсь кром маленькаго, скуднаго пространства земли, въ которомъ они успокоились навки. Мимо надгробныхъ крестовъ старикъ направляется къ мсту, гд, окаймленныя дерномъ, расположены одна подл другой три простыя каменныя плиты. Передъ этими плитами онъ останавливается и молится безъ словъ обнаживъ голову и сложивъ руки.

Мысли старика уносятся въ далекое прошлое, къ спящимъ здсь мирнымъ сномъ первымъ тремъ президентамъ южно-африканской республики. Въ далекое прошлое уносятся мысли его, къ тому времени, когда онъ, еще совсмъ мальчикомъ, совмстно со многими сотнями буровъ,— которымъ стало тсно въ Капской колоніи и Натал,— участвовалъ въ большомъ народномъ трек (переселеніе) въ обширныя равнины, по ту сторону рки Вааля и Драконовыхъ горъ. Здсь буры, ушедшіе отъ владычества англичанъ, укрпившихся въ Капской колоніи, нашли новую родину, защищенную горами съ юга и востока и прорзанную нсколькими могучими потоками,— новую родину съ пыльными, далеко простирающимися блдно-срыми степями, которыя покрываются кустарникомъ, цвтами и высокой травой во время дождей, когда почва пропитана драгоцнной влагой. Здсь-то и поселились буры, и собственностью ихъ по праву стали обширныя пространства, по которымъ быстро носились многочисленныя стада страусовъ, гд паслись гну {Гну — жвачныя животныя изъ семейства антилопъ.} и левъ съ грознымъ рыканіемъ искалъ себ добычу. Владтелями этой страны стали буры, потомки голландскихъ крестьянъ, они построили здсь фермы, основали города и имъ пришлось выдержать не одну кровавую стычку съ каффрами, пока эти послдніе, наконецъ, не научились бояться буровъ.

И вотъ юноши стали зрлыми мужьями и завели себ семьи. Фермы ихъ процвтали и богатство росло. Но спокойствіе не было удломъ буровъ. Правда, они ушли отъ владычества Англіи въ новую страну, но притязанія Англіи послдовали за ними и сюда, и англичане пытались и здсь овладть ихъ имуществомъ. Тогда буры взялись за оружіе, и кровь полилась, пропитала и освятила землю новаго отечества. Не разъ Англія старалась овладть страной. Но буры неизмнно оставались побдителями. Такъ шли годы, и старые вожди буровъ умерли, останки трехъ первыхъ президентовъ южно-африканской республики покоятся подъ этими простыми каменными плитами, окаймленными дерномъ. А онъ, который стоитъ здсь, погруженный въ свои воспоминанія, онъ, передъ мысленнымъ взоромъ котораго проносится теперь исторія его страны,— онъ обратился за эти годы изъ юноши въ старика, его сыновья и внуки успли вырости на покрытой красной пылью почв Трансвааля. И не отдадутъ они врагу милаго, столь дорогой цною пріобртеннаго отечества!

Изъ устъ старика, точно мужественная клятва, вырываются теперь слова: ‘Eendragt magt maakt’ (‘Единодушіе даетъ силу’) — девизъ Трансвааля.

Рзкимъ движеніемъ надваетъ онъ свою шляпу и вдругъ, точно принявъ твердое ршеніе, высоко поднимаетъ голову. Затмъ онъ покидаетъ могилы трехъ президентовъ и возвращается обратно въ городъ.

Краснымъ пламенемъ потонуло солнце на запад и окрасило башни и крыши домовъ Преторіи розовато-золотистымъ отблескомъ. По церковной улиц идетъ старикъ домой. Наконецъ онъ останавливается передъ простымъ одноэтажнымъ домомъ и жметъ руку полной женщин, которая съ радостной улыбкой на широкомъ, добродушномъ лиц выходитъ ему на встрчу до садовой калитки. Затмъ, наклонивъ голову, онъ проходитъ черезъ низкую дверцу вовнутрь дома. Солнце совсмъ уже скрылось, настали короткія южныя сумерки, смнившіяся быстро наступившей темнотой. Но вотъ надъ дальними горами, въ серебристомъ сіяніи взошла луна и окутала темныя купы деревьевъ какой-то лиловой, съ сверкающими краями, тнью. Она пролила свои блдные лучи на кладбище и освтила три каменныя плиты, передъ которыми стоялъ вечеромъ, углубленный въ свои размышленія, старикъ-президентъ южно-африканской республики — Поль Крюгеръ.

II.
Заблудившійся.

Опустивъ голову, еле передвигая ноги, брела лошадь по полю, усянному камнями и покрытому во многихъ мстахъ колючками. Наконецъ утомленный конь остановился. Напрасно всадникъ пришпоривалъ его: замученная лошадь не въ силахъ была двинуться и стояла, какъ вкопанная.

Всадникъ спрыгнулъ съ коня, потрепалъ по ше бдное животное, а другой рукой сталъ искать въ карман хлба. Онъ нашелъ маленькій кусочекъ и протянулъ его лошади, но она неохотно приняла скудную подачку. Ей хотлось воды, воды! ‘Если бъ можно было отыскать здсь хоть каплю воды!’ — вздохнулъ всадникъ и взялъ лошадь подъ узцы. Вдали виднлась цпь горъ, а у подножія ихъ маленькій лсокъ давалъ хоть небольшую тнь. Туда направились теперь и конь, и всадникъ. Но разстояніе оказалось гораздо больше, чмъ могло казаться съ перваго взгляда, благодаря необычайной прозрачности воздуха. Они шли уже около получаса и все еще до лска было далеко. Конь все чаще и чаще спотыкался о камни, лежавшіе по всему полю. Было боле чмъ сомнительно, чтобы онъ могъ дотащиться до края лсочка. Приходилось отдохнуть.

Печально посмотрлъ молодой всадникъ на выбившуюся изъ силъ лошадь и ршился пожертвовать послднимъ глоткомъ воды, еще остававшейся въ его дорожной фляжк. Тамъ оказалось всего съ полстакана тепловатой водицы. Но ея хватило, чтобы смочить пересохшія губы лошади, и вода оживила въ животномъ послднія жизненныя силы. Теперь опять впередъ, въ дорогу! Если тамъ, на опушк лса, не окажется воды, то оба — и всадникъ, и лошадь,— безвозвратно погибли!

Но что тамъ виднется вдали? Всадникъ и конь встрепенулись. Неужели же это мычанье быковъ? Дйствительно, все ясне и ясне слышны отдаленный стукъ колесъ и хлопанье бича. Одинокій путешественникъ взялъ въ руки подзорную трубу, висвшую у него на ремн черезъ плечо, и направилъ ее на опушку лсочка. Облако пыли, поднявшееся тамъ, показывало, правда, еще въ значительномъ отдаленіи, близость живыхъ существъ. Но сможетъ-ли совершенно измученная лошадь донести такъ далеко всадника?.. Наврядъ-ли можно на это разсчитывать. А итти туда пшкомъ? Да вдь пока онъ дойдетъ, люди, двигающіеся тамъ на опушк лса, могутъ совершенно скрыться изъ виду. Молодой человкъ схватилъ ружье, висвшее у него черезъ плечо, оно было заряжено, и шесть выстрловъ одинъ за другимъ прокатились по равнин, пробуждая эхо въ горахъ, облитыхъ жаркими солнечными лучами. Вслдъ затмъ путешественникъ снова быстро поднесъ къ глазамъ подзорную трубу и тщательно сталъ всматриваться по направленію только что видннаго имъ облака пыли. Выстрлы его, должно быть, были услышаны, громкій ихъ звукъ, повторенный шесть разъ кряду, не могъ не обратить на себя вниманія. И дйствительно, на опушк лсочка отдлились отъ остальныхъ два всадника и стали пристально оглядывать окрестность. Заблудившійся путешественникъ опять зарядилъ ружье и далъ снова нсколько сигнальныхъ выстрловъ. Потомъ онъ привязалъ къ ружью блый платокъ и сталъ махать имъ надъ своей головой.

Между тмъ два всадника все боле и боле приближались по направленію къ путешественнику, стоявшему рядомъ съ лошадью, теперь уже лежавшей на земл. Мало по малу становился все слышне топотъ коней, скачущихъ полнымъ галопомъ. Прошло, еще четверть часа ожиданія, и всадники оказались уже на разстояніи не боле десяти шаговъ. Молодой человкъ замтилъ, что они замедляютъ бгъ своихъ лошадей и заряжаютъ ружья. Тогда онъ въ знакъ миролюбиваго настроенія бросилъ свое ружье на землю, поднялъ руки кверху и крикнулъ на голландскомъ язык: ‘Добрые друзья, помогите! Я не могу тронуться съ мста’.

Отказавшись, повидимому, отъ всякихъ дальнйшихъ мръ предосторожности, оба всадника быстро приблизились. Они оказались бурами, одинъ съ сдой бородой, а другой, съ виду великанъ, совсмъ еще юный, съ едва пробивающимися усиками. На обоихъ была простая одежда голландскихъ крестьянъ Южной Африки. На головахъ широкополыя шляпы, по большому складному ножу было заткнуто у нихъ за поясомъ, а въ рукахъ они держали ружья.

Буры остановили своихъ коней. Чужестранецъ двинулся имъ на встрчу, вжливо снявъ шляпу. Не дожидаясь, пока онъ заговоритъ, старый всадникъ воскликнулъ: ‘Повидимому, дла у васъ плохи!’ и указалъ на лошадь, лежащую на земл и съ трудомъ переводящую дыханіе. Затмъ оба всадника быстро соскочили съ коней и, не теряя попусту словъ, подошли къ измученной, почти издыхающей лошади. По знаку старика молодой буръ отвязалъ висвшій у его сдла кожаный мшокъ, въ которомъ хранилась вода, и поднесъ его ко рту лошади. Долгими глотками пило бдное животное. Затмъ молодой буръ бросилъ ей небольшую охапку сна, тоже привязанную у него въ дорожномъ мшк у сдла. И только когда все это было сдлано, сдой буръ обратился къ чужестранцу, молча смотрвшему, какъ они ухаживали за его лошадью.

Съ мягкой улыбкой на лиц и благожелательностью въ голос, обратился старикъ къ нему съ вопросомъ, быстро окинувъ его пытливымъ взглядомъ.

— Вы, повидимому, уитлендеръ (чужестранецъ)?

— Да, я — нмецъ, недавно пріхавшій въ Южную Африку — я врачъ изъ оганнесбурга — и уже два дня, какъ я заблудился,— отвтилъ путешественникъ.

— Не англичанинъ, значитъ. Я сразу увидлъ, что вы не изъ ихъ числа,— сказалъ буръ и дружески протянулъ руку заблудившемуся путешественнику, который крпко пожалъ ее.

— Почему,— по какой причин вздумали вы путешествовать одинъ по совершенно незнакомой вамъ стран? Такъ не поступилъ бы никакой разумный человкъ — продолжалъ старикъ, укоризненно качая головой — это вы намъ разскажете, если пожелаете, потомъ, теперь-же отправимся скоре къ нашимъ фургонамъ, остановившимся вонъ тамъ, у края лса. Мой сынъ побудетъ здсь около вашей лошади, вы-же садитесь на его коня, такъ какъ пшкомъ вамъ туда не дойти. Итакъ впередъ’!

Молодой нмецъ дружески пожалъ руку юному великану, слъ на его лошадь и молча похалъ за старымъ буромъ. Скоро они добрались до того мста у опушки лса, гд стояло два большихъ фургона, а кругомъ нихъ паслось стадо изъ двадцати широкорогихъ воловъ, которыхъ караулили человкъ пять, шесть буровъ, спокойно лежавшихъ на трав, покуривая маленькія трубки. Тутъ же бродило на свобод нсколько лошадей, а дв большія собаки съ громкимъ лаемъ бросились на встрчу прибывшимъ.

III.
Лука Мейеръ.

Скоро иностранецъ сидлъ уже среди буровъ, съ наслажденіемъ пилъ горячій кофе и лъ только что зажареное мясо антилопы. Молча глядли на него буры, пока онъ не покончилъ съ дой и не отодвинулъ отъ себя остатки угощенья. Только тогда послышалось краткое распоряженіе сдого бура,— очевидно, главы семьи,— приказывающаго запрягать воловъ.— ‘Мы хотимъ еще сегодня ночью добраться до дома,— сказалъ старикъ, обращаясь къ гостю.— Мы съ вами подемъ верхами впередъ, остальные-же подутъ съ фургонами, а ваша лошадь успетъ настолько отдохнуть до сегодняшняго вечера, что сможетъ идти за фургонами.

Съ удивленіемъ и любопытствомъ наблюдалъ молодой иностранецъ, какъ буры съ помощью курчавыхъ каффровъ-работниковъ ловко впрягали въ фуры длиннымъ цугомъ широкогрудыхъ воловъ, какъ быстро, въ нсколько минутъ, они это сдлали, не смотря на сопротивленіе со стороны животныхъ. Затмъ буры услись верхомъ на своихъ лошадей, работники-каффры взяли въ руки длинные бичи и пошли рядомъ съ волами. И вотъ, при громкомъ мычаніи воловъ, хлопаньи бичей, подбадривающихъ крикахъ каффровъ и ла собакъ — тронулся длинный поздъ.

Чужеземецъ распрощался съ бурами, сопровождающими фургоны, махая имъ шляпой, и поскакалъ впередъ рядомъ съ ихъ старымъ вождемъ.

— Въ такихъ же фургонахъ наши отцы 60 лтъ тому назадъ предприняли переселеніе изъ Капской колоніи, — сказалъ старый буръ, указывая рукой назадъ. Въ этихъ фургонахъ-шатрахъ родились и выросли мы, старики. Эти фургоны были намъ и крпостью, и родиной. Но теперь у насъ есть свое отечество, теперь наши фермы построены нами на земл, купленной дорогой цной, а наши сыновья и внуки — дти Трансвааля.

Посл этихъ словъ всадники съ четверть часа хали молча, а потомъ старикъ снова обратился къ своему спутнику со словами:

— Вы, вроятно, смотрите кругомъ себя и думаете: что это за каменистая, сухая почва, на которой растетъ лишь колючій кустарникъ и высохшая трава?

А голая цпь тхъ вонъ отдаленныхъ горъ, а низкорослый лсокъ,— все это не очень то завидная мстность… Не такъ ли, молодой человкъ? Зато это страна свободная, страна обширная и, что важне всего для насъ,— это наша страна. Нсколько лтъ тому назадъ мн пришлось быть у васъ въ Германіи, въ Берлин. Я видлъ тамъ вашего стараго императора Вильгельма и вашего Бисмарка. Ваша страна — прекрасна и плодородна, Берлинъ — великолпенъ, а Гамбургъ — богатъ и переполненъ дятельными людьми. Но если бы мн предстоялъ выборъ, я ни за что не промнялъ бы своей фермы на всю вашу богатую и плодородную Германію. Здсь живемъ мы, буры, и пусть остаются бурами-же наши сыновья и внуки. Такъ думаю я, такъ думаетъ дядя Крюгеръ, такъ думаемъ вс мы.

Молодой нмецъ перегнулся съ сдла и крпко пожалъ руку старика, въ глазахъ юноши заблестли слезы Тронутый этимъ старикъ ласково улыбнулся ему и сказалъ:— Не правда-ли, вы тоже постояли бы за свою страну, если бы были буромъ?

— Хотя я и не буръ, но если бы это оказалось нужнымъ для Трансвааля, гостепріимствомъ котораго я пользуюсь, и я пошелъ бы сражаться за него, будьте въ этомъ уврены!— горячо воскликнулъ молодой нмецъ.

Но старикъ серьезно и грустно сказалъ:

— Быть можетъ, когда нибудь вы окажетесь намъ полезне на пол битвы, въ качеств врача, чмъ въ качеств солдата. Бойцовъ у насъ довольно, но врачей очень мало.— Разговоръ смолкъ, такъ какъ всадники неслись теперь быстрымъ галопомъ по обширной равнин. Боле часа проскакали они такимъ образомъ.

Наконецъ старикъ, указывая рукой направо, проговорилъ:

— Вотъ тамъ моя ферма Бушфонтенъ. Еще полчаса зды, и мы будемъ дома.

— Бушфонтенъ?— удивленно воскликнулъ его спутникъ.— Въ такомъ случа, вы — Лука Мейеръ, а дядя мой — Гансъ Альбрехтъ — вашъ сосдъ?

— Эге, мистеръ докторъ,— громко разсмялся буръ,— вы, значитъ, и направлялись къ своему дяд?— Буръ не переставалъ громко хохотать.— Въ такомъ случа,— продолжалъ онъ,— вамъ собственно слдовало-бы вернуться обратно къ фургонамъ, въ одномъ изъ которыхъ крпкимъ сномъ спитъ Гансъ Альбрехтъ. Но благоразумне будетъ, конечно, дохать со мной домой, а завтра пораньше утромъ пойти пожать руку вашему дядюшк.

Солнце только что зашло, и темнота стала быстро окутывать землю. Но на свтло-золотистомъ горизонт виднлись теперь темныя очертанія высокихъ деревьевъ и большой, съ соломенной крышей, одноэтажный домъ. Громкимъ голосомъ оповстилъ старый буръ о своемъ прибытіи. Затмъ всадники въхали въ окруженный оградой изъ колючаго кустарника дворъ, гд сдой каффръ взялъ у нихъ лошадей, чтобы отвести ихъ въ конюшню. Путешественники пошли по направленію къ дому. Здсь, на порог низенькой двери, ихъ встртила очень полная, немолодая женщина, въ простомъ коричневомъ плать и бломъ чепц на голов,— почтенная хозяйка дома.

Онъ пожала руку сначала своему мужу, а потомъ — Лука Мейеръ назвалъ ей имя гостя — и ему.

— Милости просимъ,— сказала она привтливо и сердечно еще разъ пожала гостю об руки.— Поживите у насъ столько, сколько вамъ понравится. Еще разъ милости просимъ.

Вс вошли въ низенькую комнату и вскор услись за большой обденный столъ. Мучной супъ дымился въ деревянныхъ чашкахъ передъ каждымъ сидящимъ за столомъ, въ добавленіе къ супу былъ поданъ хлбъ съ масломъ и удивительной свжести яйца. Этотъ ужинъ пришелся какъ нельзя боле по вкусу голодному путешественнику. Никто не говорилъ ни слова, пока шла да. Даже Лука Мейеръ, довольно много разговаривавшій во время дороги съ докторомъ Альбрехтомъ, и тотъ теперь сталъ молчаливъ, сидя возл своей жены, очень скупой на слова. Онъ бросалъ лишь по временамъ взгляды на дверь и, наконецъ, спросилъ:

— Гд-же Элиза?

— Легла спать,— отвтила жена.— Она очень устала, вдь она здила весь день верхомъ по полямъ, да еще она была на ферм для разведенія страусовъ и оттуда привезла одного молодого страуса, котораго старые забивали.

Когда ужинъ кончился, Лука Мейеръ взялъ съ маленькаго столика большую, въ кожаномъ переплет, Библію и сталъ читать. Глава начиналась словами: ‘Уповай на Господа, не теряй бодрости и не страшись ничего’.

Въ полголоса, но торжественнымъ тономъ читалъ Лука Мейеръ, и когда онъ закрылъ священную книгу, взоры его еще долго были устремлены куда-то вдаль. Задумался-ли онъ о судьбахъ своего отечества, или-же думалъ о вковомъ враг буровъ, объ англичанахъ, угрожающихъ Трансваалю изъ Капштадта?

‘Уповай на Господа’, — повторилъ Лука Мейеръ вполголоса. Потомъ онъ всталъ и повелъ гостя по узенькой лстниц въ маленькую, чистенькую комнатку, ютившуюся подъ крышей дома.

— Здсь помщеніе второго моего сына, который въ настоящее время живетъ въ Преторіи, — сказалъ Лука и, пожавъ руку своему гостю, простился съ нимъ со словами: ‘Доброй ночи’.

Молодой нмецъ заснулъ крпкимъ сномъ. Около полуночи его разбудили грохотъ колесъ и громкіе голоса: это пріхали фургоны. Но докторъ Альбрехтъ повернулся на другой бокъ и снова заснулъ, во сн онъ увидлъ какого-то пророка, похожаго на Луку Мейера.

IV.
Въ гостяхъ у буровъ.

Солнце давно уже обливало своимъ сіяніемъ Трансвааль, но докторъ Вальтеръ Альбрехтъ все еще спалъ крпкимъ сномъ, тмъ сномъ, которымъ спитъ здоровый молодой человкъ, когда онъ сильно усталъ. Дядя доктора, Гансъ Альбрехтъ, за утреннимъ кофе сильно ворчалъ на своего племянника-байбака, который, какъ онъ выразился, ‘въ жаркое южно-африканское лто погрузился въ зимнюю спячку’. Но Лука Мейеръ не далъ ему разбудить соню. Тогда Гансъ объявилъ, что если племянникъ пожелаетъ увидть дядю, то можетъ пожаловать къ нему на ферму, но пусть приготовится получить взбучку. Съ этими словами онъ слъ верхомъ и ухалъ къ себ.

Наконецъ молодой врачъ проснулся и испуганно сталъ одваться, увидвъ, какъ высоко уже стоитъ солнце. Въ комнат внизу онъ никого уже не засталъ. Въ кухн-же увидлъ ‘тетушку’, какъ у буровъ принято называть хозяйку дома. Она привтливо поздоровалась съ гостемъ.

— Дома нтъ никого,— сказала она.— Мужъ и сыновья въ пол и около стада. Но рядомъ въ комнат ждетъ васъ кофе, а на стол лежитъ Библія.

Молодой нмецъ принялся пить кофе съ чернымъ хлбомъ, затмъ съ любопытствомъ открылъ семейную Библію. На первой страниц ея была занесена вся семейная хроника. Прежде всего стояла здсь запись о брак Луки Мейера съ Вильгельминою Крюгеръ. Затмъ были вписаны шесть сыновей, одинъ изъ нихъ былъ уже женатъ и жилъ въ Камелькопье, второй — докторъ правъ — въ Преторіи, четыре неженатыхъ сына жили дома. Дале была вписана единственная дочь Мейеровъ, Элиза, 18 лтъ. Крестные отцы дтей были записаны тутъ-же, президентъ Крюгеръ — крестный отецъ второго сына, генералъ Жуберъ — младшаго, а крестнымъ отцомъ дочери оказался Гансъ Альбрехтъ, дядя молодого врача.

Вальтеръ Альбрехтъ закрылъ Библію и вышелъ прогуляться. Онъ осмотрлся кругомъ, надясь увидть кого-нибудь и спросить о судьб своей лошади. На зовъ его вышла старая работница, которая и указала ему конюшню.

Молодому человку пришлось нагнуться, чтобы войти черезъ маленькую, низенькую дверь въ довольно темное помщеніе конюшни. Тутъ глазамъ его представилась совершенно неожиданная картина.

Подл лошади нмца стояла двушка высокаго роста со скребницей въ рукахъ и чистила коня. Яркіе солнечные лучи, пробивавшіеся черезъ маленькое четырехугольное отверстіе въ глиняной стн, которое едва-ли можно было назвать окошкомъ, — озаряли свтлые волосы двушки и скользили по ея длиннымъ золотистымъ косамъ. Она быстро обернулась къ Вальтеру, когда онъ вошелъ, и онъ увидлъ передъ собой большіе голубые глаза, выглядывавшіе изъ подъ высокаго благо лба и сначала вопросительно устремившіеся на вошедшаго, тотчасъ-же затмъ милая улыбка мелькнула на губахъ двушки, вызвавъ очаровательныя ямочки на. ея розовыхъ щекахъ.

Двушка опустила скребницу, которую держала въ рукахъ, и, кивнувъ гостю головой, сказала:

— Ваша лошадь еще немного утомлена, но скоро все пройдетъ. Я вытерла ее водкой, и посмотрите, какъ красивъ сталъ вашъ конь.— Двушка указала при этомъ на густую гриву, переплетенную ловкой женской рукой пестрыми лентами.

Докторъ Альбрехтъ подошелъ къ двушк и крпко пожалъ ей руку,

— Какъ великолпно вычищена моя лошадь,— сказалъ онъ.— Благодарю васъ, Элиза, тысячу разъ благодарю. Никогда еще такія маленькія ручки не чистили моей лошади.

Она громко засмялась, такъ что засверкали ея блые зубы.

— Лошадь ваша должна еще отдохнуть,— объявила она.— Если вы имете желаніе прокатиться верхомъ, возьмите вотъ пгаго моего коня или еще лучше, этого трехлтняго буланаго, такъ какъ пгій сбрасываетъ даже и отличныхъ здоковъ. Отца моего вы найдете на новой нашей ферм для разведенія страусовъ… Или нтъ, вы не знаете дороги, можете, пожалуй, еще заблудиться, какъ вчера. Если вы желаете, я поду съ вами.

Не ожидая отвта, она сняла сдла и уздечки съ крюка на стн, и молодые люди осдлали каждый себ по лошади.

— Подождите, — проговорила затмъ двушка и исчезла въ одномъ изъ сосднихъ строеній. Черезъ нсколько минутъ она вернулась. На ней были теперь кожаные мужскіе панталоны, высокіе сапоги и короткая шерстяная юбка до колнъ. Голову покрывала широкая шляпа съ приподнятыми полями. Можно былобы принять стройную фигуру двушки за фигуру высокаго юноши, еслибы не длинныя, зашпиленныя на макушк косы и не свженькое личико двушки. Она вскочила на коня и по-мужски услась на сдл. Пгій конь сталъ бить задними ногами, вставалъ на дыбы, но опытная рука Элизы быстро укротила горячее животное. Оба всадника выхали со двора и быстро понеслись рядомъ по ровной песчаной долин. Докторъ Альбрехтъ былъ отличный здокъ. Онъ сидлъ на кон прекрасно, точно вылитый изъ мди — онъ такъ ловко перескочилъ канаву, а вслдъ затмъ черезъ ограду изъ колючаго кустарника, что Элиза, сама великолпно продлавшая все это вслдъ за нимъ, съ невольно вырвавшимся крикомъ удивленія любовалась ловкостью своего спутника. Онъ обернулся къ ней и на одну минуту глаза ихъ встртились. Они улыбнулись другъ другу, но не сказали ни слова и молча неслись все дальше и дальше подъ жгучими лучами солнца, обливавшаго яркимъ свтомъ красноватую песчаную равнину.

Наконецъ, они достигли фермы страусовъ, небольшой фермы, какъ уже раньше говорила Элиза своему спутнику. Въ небольшихъ оградахъ изъ тонкой проволочной стки было помщено по семь страусовъ, на довольно большомъ пространств виднлось около 200 страусовъ. Какъ разъ въ то время, какъ наши путники подъхали къ ферм, Лука Мейеръ собирался ссть верхомъ на коня. Молодые люди обмнялись съ нимъ сердечнымъ привтствіемъ, затмъ старый буръ показалъ гостю свою ферму со всми ея приспособленіями и объяснилъ ему способъ разведенія страусовъ. Они подробно осматривали старыхъ и молодыхъ птицъ и дтенышей, которыхъ надо было еще вскармливать. Когда вс нужныя объясненія были даны и осмотръ кончился, отецъ, дочь и ихъ гость расположились подъ тнью нсколькихъ плакучихъ ивъ на высокой трав, куда слуга-каффръ принесъ имъ сельтерской воды. Отдохнувъ хорошенько, вс трое сли на коней и повернули въ обратный путь на ферму Луки Мейера.

V.
Молодое поколніе.

Надъ долиной стоялъ нестерпимый лтній зной. Сверкающая лазурь неба ослпляла глаза, точно такъ-же какъ и облитая солнцемъ песчаная равнина. На ферм Луки Мейера все было объято послобденнымъ сномъ. Даже собаки на двор и т лежали въ тни близь конюшни и спали.

Только двое живыхъ существъ бодрствовали въ дом Мейера,— это были докторъ Альбрехтъ и Элиза. Они сидли въ общей комнат на деревянной скамейк у стны и разговаривали. Впрочемъ, нельзя сказать, чтобы очень оживленно.

Альбрехтъ старался узнать о жизни двушки на уединенной ферм, и Элиза разсказывала ему объ ихъ однообразномъ, повторяющемся изо дня въ день жить-быть. Молодой врачъ стснялся предлагать ей все новые и новые вопросы.

Вдругъ Элиза проговорила:

— Любите вы музыку?

Услыхавъ этотъ неожиданный вопросъ изъ устъ Элизы, сказанный къ тому же не на голландско-бурскомъ нарчіи, а по нмецки, Альбрехтъ сильно изумился:

— Вы говорите по нмецки?— воскликнулъ онъ радостно.

— Вашъ дядя, мой крестный, училъ меня нмецкому языку, когда я была еще ребенкомъ. Онъ же научилъ меня играть на фортепіано, вдь онъ самъ отлично играетъ.

— Неужели у васъ здсь есть рояль?

— Есть, намъ его прислалъ изъ Преторіи старшій мой братъ. Отецъ мой — членъ фольксрада. Поэтому и я часто бывала въ Преторіи и даже прожила разъ тамъ цлый годъ, чтобы научиться кой чему такому, чему нельзя было научиться здсь на ферм.

Двушка встала и пригласила молодого врача пойти за ней въ боковую комнату. Эта комната оказалась боле уютно обставленной, чмъ первая, въ которой сидли передъ тмъ молодые люди. На стнахъ здсь было развшано нсколько картинъ, столикъ съ швейной машиной стоялъ у одного изъ оконъ, на которыхъ висли блыя занавски. У стны стоялъ рояль.

— Хотите, я сыграю вамъ что нибудь,— сказала двушка.

И не дожидаясь отвта, она сла за роль и заиграла пьесу, съ дтства знакомую Альбрехту. Онъ тихонько отошелъ къ окну. Ему вспомнилась далекая родина по ту сторону океана, вспомнилось и дтство съ его мечтами, когда онъ еще совсмъ мальчикомъ ласково прижимался къ матери, садившейся обыкновенно въ вечернія сумерки за рояль и нердко игравшей именно ту же пьесу, мягкіе звуки которой раздавались теперь въ его ушахъ. Невольныя слезы набгали на его глаза.

Вотъ прозвучали послдніе аккорды, прозвучали протяжно и торжественно. Кончивъ играть Элиза не обернулась къ гостю, нсколько мгновеній она просидла молча, какъ бы погруженная въ мечты. Затмъ она взяла снова нсколько аккордовъ, но на этотъ разъ запла по голландски трогательную въ своей простот народную псню. Кончивъ ее, Элиза закрыла рояль и встала.

Невольнымъ движеніемъ Альбрехтъ протянулъ ей об руки. Но она сдлала видъ, что не замтила его движенія. Только во взор ея, устремленномъ на него, мелькнуло на мгновеніе легкое удивленіе.

Потомъ она сказала:

— Я слышу, отецъ всталъ. Пойдемте пить кофе.

Хотя Лука Мейеръ и очень просилъ молодого врача остаться подольше у него, однако Альбрехтъ не хотлъ злоупотреблять столь сердечнымъ гостепріимствомъ и такъ какъ лошадь его достаточно отдохнула, онъ ршилъ похать, пользуясь вечерней прохладой, къ дяд своему Гансу Альбрехту, ферма котораго лежала на разстояніи мили отъ Бушфонтена.

Прощаніе было сердечное, хотя и краткое. Молодой врачъ крпко пожалъ руку Элиз и только на одну минуту у него мелькнула мысль о томъ, какъ жалко разставаться съ ней такъ скоро. Еще разъ крикнулъ онъ весело всей семь: ‘до свиданія’ и, махая шляпой, слъ на коня.

Теперь рядомъ съ нимъ халъ младшій сынъ Луки Мейера, молодой Питеръ, рослый и красивый юноша, съ свтлыми волосами, взявшійся проводить доктора до его дяди. Очень скоро дохали они до уединеннаго дома, гд жилъ Гансъ Альбрехтъ. Тутъ молодой буръ простился съ гостемъ отца и повернулъ лошадь домой.

Не усплъ еще затихнуть топотъ копытъ его лошади, какъ Вальтеръ увидлъ передъ собой своего дядю, высокаго, широкоплечаго человка съ сдыми, ниспадающими чуть ли не до плечъ, кудрями и длинной сдой бородой. Онъ встртилъ его самымъ радушнымъ образомъ.

Только два дня пришлось Вальтеру погостить у своего дяди. Поздно ночью самъ Луки Мейеръ постучался въ двери фермы Ганса Альбрехта и разбудилъ молодого врача. На ферм Бушфонтенъ случилось несчастіе. Старый Мейеръ и молодой докторъ вскочили на коней и бшеннымъ галопомъ понеслись въ Бушфонтенъ: надо было спшить, чтобы попытаться спасти молодую жизнь. Дло въ томъ, что Элиза была ранена выстрломъ въ грудь, ея младшій братъ Питеръ нашелъ ее въ этотъ вечеръ, лежащей на уединенной лсной полян, съ серьезной раной въ груди. Съ утра отецъ и братья молодой двушки ухали въ поиски за конокрадами, которые въ эту ночь увели у нихъ десять лучшихъ лошадей. А Элиза взяла на себя задачу объхать вс ихъ владнія и произвести осмотръ стада, полей, фермы страусовъ и т. д. Утомленная, возвращалась она вечеромъ домой, чтобы отдохнуть, слзла съ коня, близъ холма, заросшаго лсомъ, у подножія котораго былъ источникъ, теперь наполовину изсякшій, вслдствіе продолжительныхъ жаровъ. Это и былъ тотъ источникъ, отъ котораго ферма Луки Мейера получила свое названіе ‘Бушфонтенъ’ (лсной источникъ). Привязавъ коня къ дереву, Элиза поднялась на холмъ и услась здсь въ лсу, на полянк. Тутъ-то она подверглась неожиданному нападенію изъ засады. Пуля попала ей въ грудь, и она свалилась, какъ снопъ, на землю. Къ счастью, братъ ея Питеръ, бывшій вблизи того мста, услышалъ выстрлъ и своимъ крикомъ: ‘Элиза, гд ты,— я иду къ теб!’ — спугнулъ убійцъ. Увидвъ окровавленную сестру, Питеръ поднялъ ее на коня и съ печальной своей ношей поскакалъ домой.

Рана Элизы оказалась очень серьезной. Но благодаря здоровому ея организму, а также искусству молодого врача, удалось одержать побду надъ смертью. Прошли три недли въ уход за больной. А когда затмъ докторъ Альбрехтъ собрался узжать въ Преторію въ сопровожденіи Питера, онъ пошелъ проститься съ Элизой. Блдная и слабая, она сидла въ кресл и протянула свою дрожащую, исхудалую руку молодому врачу, сдлавшему такъ много для спасенія ея жизни. Когда же онъ, простившись съ остальными членами семьи, слъ на коня и ухалъ, молодая двушка закрыла себ лицо обими руками и горько заплакала, такъ тяжела была для нея разлука съ молодымъ иностранцемъ, котораго она горячо полюбила за это время.

VI.
Въ оганнесбург.

Февраль подходилъ къ концу. Въ то время какъ въ Европ шелъ снгъ и стояла зима, въ Южно-Африканской республик было знойное лто.

Докторъ Альбрехтъ, жившій въ оганнесбург, выйдя по длу изъ дома, шелъ, погруженный въ размышленія, по широкой главной улиц, на которой толпилась масса народа. Но молодой врачъ не обращалъ вниманія на толпу, онъ машинально давалъ дорогу всмъ, встрчавшимся ему на пути.

Докторъ Альбрехтъ поселился въ город золотоискателей, надясь составить здсь себ счастье. Но удалось ли ему это? Правда, онъ нашелъ себ работы вдоволь. Проживъ полгода въ Трансваал, ему удалось устроиться какъ нельзя лучше. Среди врачей оганнесбурга докторъ Альбрехтъ занималъ одно изъ первыхъ мстъ. Онъ пользовался почетной извстностью, у него была масса больныхъ, онъ зарабатывалъ много денегъ, такъ что, при своемъ простомъ образ жизни, онъ даже сумлъ отложить порядочную сумму. Если въ этомъ было счастье, то онъ вполн нашелъ его.

Однако онъ все же чувствовалъ, что ему чего-то недоставало, потому ли что онъ здсь превратился просто въ какую-то рабочую машину, не зная ни отдыха, ни развлеченій? Сколько разъ онъ ловилъ себя на мысли, запереть на замокъ дверь своей квартиры и вмст съ врнымъ слугой своимъ, молодымъ, преданнымъ ему зулусомъ, пуститься въ путешествіе въ Бушфонтенъ, на уединенную ферму Луки Мейера. Но чувство долга брало всегда перевсъ надъ желаніемъ обрсти наконецъ свободу и отдыхъ, и поэтому вс эти порывы свелись лишь къ тому, что онъ какъ-то разъ написалъ письмо владльцу Бушфонтена.

Въ то время какъ докторъ Альбрехтъ шелъ задумчиво по главной улиц оганнесбурга, его вниманіе вдругъ привлекло къ себ большое скопленіе народа вблизи биржи. Громкіе крики продавцевъ прибавленій къ утреннимъ газетамъ раздавались со всхъ сторонъ, и когда онъ купилъ одно изъ такихъ прибавленій, ему тотчасъ бросились въ глаза слова, напечатанныя жирнымъ шрифтомъ: ‘Англія приказываетъ и Трансвааль долженъ подчиниться’. Это оказалось телеграммой изъ Лондона, сообщавшей, что англійскій государственный секретарь Чемберленъ обратился черезъ губернатора Капской колоніи къ правительству Трансвааля съ ршительнымъ требованіемъ признать за всми уитлендерами (иностранцами) право голоса въ длахъ страны.

Толпа уитлендеровъ, собравшаяся на улицахъ, страшно волновалась. Раздавалась брань противъ трансваальскаго правительства. На всхъ перекресткахъ предлагались для подписи петиціи (прошенія къ королев Викторіи и англійскому правительству) съ просьбой не щадить Трансвааля.

Доктора Альбрехта толпа эта съ ея дикими криками, махающая въ воздух шапками и кулаками, очень возмущала, и онъ былъ радъ, когда могъ повернуть, наконецъ, въ боле уединенный переулокъ, который и привелъ его къ вилл м-ра Грея, одного изъ богачей и владтелей золотыхъ пріисковъ въ оганнесбург. Въ кабинет хозяина молодой докторъ засталъ еще двухъ другихъ англичанъ, нкоего м-ра Леонарда и маіора Фильде. М-ръ Грей, къ удивленію Вальтера Альбрехта, тотчасъ же перевелъ разговоръ на лондонскую телеграмму и предложилъ молодому человку вмст съ только что названными двумя англичанами стать во глав комитета уитлендеровъ, который долженъ былъ дйствовать противъ правительства буровъ и поддерживать требованія англичанъ.

— Ваше имя пользуется извстностью и весьма уважается здсь среди нмцевъ оганнесбурга, мы уврены, что именно ваше участіе было бы намъ очень полезно,— сказалъ м-ръ Леонардъ, предсдатель англійскаго комитета въ Трансваал.

Докторъ Альбрехтъ почувствовалъ досаду на то, что эти господа ни мало не сомнвались въ его согласіи принять ихъ предложеніе. Поэтому его отвтъ звучалъ очень холодно, когда онъ сказалъ имъ:

— Быть можетъ, я не умю достаточно оцнить ту честь, которую вы оказали мн вашимъ предложеніемъ. Полгода прожилъ я въ Трансваал и видлъ, какъ здсь всякій иностранецъ пользуется самой широкой свободой въ своихъ начинаніяхъ,— каждый можетъ заниматься какимъ ему угодно дломъ, въ этомъ никакой законъ не препятствуетъ ему. Что касается лично меня, то мн очень хорошо живется въ гостепріимномъ Трансваал. Какой же поводъ могъ бы я имть, чтобы принять участіе въ дл низверженія трансваальскаго правительства?

М-ръ Леонардъ всплеснулъ руками.

— Но разв васъ не возмущаетъ наше безправіе? Мы, иностранцы, явились въ эту страну для разработки ея богатствъ, мы вкладываемъ въ это дло и нашъ капиталъ и нашъ трудъ, а насъ не хотятъ допустить къ участію въ управленіи страной.

— Дйствительно такъ ли это?— возразилъ Альбрехтъ съ насмшливой улыбкой,— Насколько я знаю, президентъ Крюгеръ предоставилъ каждому иностранцу, если бы онъ того пожелалъ, права пріобртенія въ Трансваал гражданства со всми его преимуществами, правда, съ условіемъ принять на себя одновременно и вс обязанности гражданина Трансвааля. Правда, иностранецъ, становящійся гражданиномъ этой страны, долженъ отказаться отъ прежней національности и принести присягу — въ случа войны — взяться за оружіе для охраны новаго отечества. Къ общему же удивленію, вс т, которые такъ громко кричали о необходимости предоставить права иностранцамъ, не пожелали на этихъ условіяхъ сдлаться полноправными гражданами Трансвааля.

— Разв возможно, чтобы англичанинъ отказался отъ своей національности!— воскликнулъ съ возмущеніемъ Леонардъ.

— Ну, а допустимъ — этотъ случай вдь возможенъ — что была бы объявлена война Англіи съ Трансваалемъ, которому же изъ двухъ вашихъ отечествъ захотли бы вы служить?— спросилъ молодой нмецъ, котораго чрезмрныя притязанія англичанъ привели въ сильное негодованіе.— Вы не отвчаете? Значитъ, вы передали бы въ руки Англіи эту страну, отъ которой вы требовали дарованія вамъ всхъ гражданскихъ правъ? Спшу дать вамъ ршительный отвтъ на сдланное мн вами предложеніе: если когда-нибудь дло дошло бы до войны за независимость Трансвааля, — я стану, не колеблясь, на сторону справедливости, т. е. на сторону буровъ.

И съ этими словами докторъ Альбрехтъ повернулся и ушелъ изъ дома м-ра Грея.

Сильно досадуя на только что слышанное, возвращался молодой нмецъ домой. Но здсь ждало его радостное удивленіе, которое привело его опять въ хорошее настроеніе духа. Войдя въ свой кабинетъ, молодой докторъ увидлъ, что съ дивана поднялась ему на встрчу высокая фигура, въ которой онъ тотчасъ же узналъ своего дядю Ганса Альбрехта.

— Хотя я гость и нежданный, но, надюсь, не непрошенный,— сказалъ дядя Гансъ и тотчасъ-же прибавилъ:— Зачмъ я пріхалъ? Только не воображай, что я пріхалъ для того, чтобы отдать теб визитъ. Живя въ уединенномъ и пустынномъ мст, иногда вдругъ потянетъ узнать, что творится на бломъ свт. А творится въ настоящее время что-то неладное. И намъ, нмцамъ, теперь какъ разъ пора показать англичанамъ, что мы не попадемся на удочку здшнимъ богачамъ-золотопромышленникамъ, вся жизнь которыхъ сводится лишь къ одной вчной забот о томъ, чтобы накопить побольше денегъ.

Вскор племянникъ и дядя услись за накрытый столъ, и Альбрехтъ угостилъ, какъ сумлъ, своего дорогого гостя.

— Скажи мн, другъ мой, — заговорилъ вдругъ дядя Гансъ, — ты не совсмъ еще забылъ Луку Мейера? Не забылъ? А я сомнвался въ этомъ, потому что тамъ о теб такъ давно ничего не было слышно. Лука Мейеръ поручилъ передать теб его поклонъ. Онъ полюбилъ тебя сразу, еще тогда, когда ты гостилъ у нихъ, и онъ надется, что ты встанешь на сторону буровъ, еслибъ пришлось выступить противъ англичанъ.

Вальтеръ молча смотрлъ на дядю, ожидая, не разскажетъ-ли онъ чего-нибудь про Элизу. Но какая-то непонятная робость удерживала его отъ вопроса о той, о которой ему такъ сильно хотлось что-нибудь узнать. Онъ только выжидательно смотрлъ въ лицо дяди.

VII.
Передъ бурей.

Шли дни и недли. Питеръ, младшій сынъ Луки Мейера, пріхавшій по дламъ въ оганнесбургъ, серьезно заболлъ. Узнавъ объ этомъ, дядя Гансъ създилъ въ Бушфонтенъ, откуда привезъ Элизу, которая и оставалась неусыпно при брат. Съ трогательной заботливостью и умньемъ справлялась двушка съ нелегкой своей задачей ухаживать за тяжело-больнымъ.

Между тмъ въ Трансваал одно событіе слдовало за другимъ. Требованія англичанъ росли съ каждымъ днемъ. Давно уже было отвергнуто англичанами предложеніе, сдланное президентомъ Крюгеромъ, признать вс права гражданъ за иностранцами, прожившими въ Трансваал семь лтъ, подъ тмъ условіемъ, чтобы они приняли на себя и вс обязанности трансваальскихъ гражданъ. Изъ Англіи шли все новыя угрожающія требованія Чемберлена. А когда Крюгеръ, руководимый желаніемъ мира, просилъ устроить въ столиц сосдней Оранжевой республики, Блумфонтен, свиданіе съ англійскимъ губернаторомъ Капской колоніи, — протянутую имъ руку для мира грубо оттолкнули.

Вс предложенія Крюгера были найдены неподходящими и недостаточными. Требовали, чтобы за каждымъ англичаниномъ, прожившимъ пять лтъ въ стран и не отказывающимся отъ своей національности, не принимающимъ на себя никакихъ обязательствъ во время войны, были признаны вс права гражданъ Трансвааля. Тогда Крюгеръ мужественно объявилъ, что дальше онъ не пойдетъ ни на шагъ,— и въ отвтъ Англія, злобствуя, прервала вс переговоры.

Не только буры, а также и нмцы, французы, испанцы и американцы, жившіе въ Трансваал, выразили громкій протестъ противъ неслыханныхъ притязаній Англіи. Разв подъ охраной справедливаго бурскаго правительства не жилось всмъ свободно въ Трансваал, разв кто либо испытывалъ на себ маійшее притсненіе? Въ самомъ дл, какой-же былъ поводъ стремиться къ англійскому владычеству?

Нмцы, жившіе въ оганнесбург, сплотились тсне. Храбрый капитанъ Шиль былъ избранъ предводителемъ нмцевъ, а бывшіе нмецкіе офицеры, графъ Цеплинъ, лейтенантъ Альбедингенъ, а также докторъ Альбрехтъ, вступивши въ этотъ кружокъ, сдлались врными помощниками Шиля. Общее возмущеніе возросло еще боле, когда было получено извстіе, что Англія теперь уже открыто предъявляетъ Трансваалю требованіе, чтобы не только южно-африканская республика признала вс несправедливыя притязанія партіи уитлендеровъ, но признала также и верховную власть или сюзеренство англійской короны.

Теперь вс, кто только не былъ англичаниномъ, поднялись въ Трансваал, какъ одинъ человкъ. Заявленіе Крюгера, которымъ онъ съ величайшимъ достоинствомъ и твердостью отвергалъ требуемое отъ него признаніе верховной власти Англіи,— было встрчено съ восторгомъ. Но взамнъ безусловнаго и полнаго признанія Англіей независимости Трансвааля, Крюгеръ соглашался дать право выборовъ иностранцамъ уже посл пятилтняго ихъ пребыванія въ стран. Однако Англія не желала боле мирнаго ршенія вопроса. Трансваалю надлежало сдлаться англійскимъ владніемъ,— вотъ цль, которую себ поставила Англія. Такимъ образомъ быстрыми шагами близилась развязка.

Молчаливо и серьезно встртились впервые у постели больного Альбрехтъ и Элиза. Не говоря ни слова они пожали другъ другу руки, и это было все. Они ежедневно видлись и разговаривали. Но всегда имъ казалось, будто что-то чужое стоитъ между ними. Они уже не обмнивались другъ съ другомъ ни однимъ теплымъ словомъ, вся ихъ заботливость была сосредоточена на больномъ. А Питеръ становился съ каждымъ днемъ все нетерпливе. Ему хотлось поскоре ухать изъ шумнаго оганнесбурга домой, на уединенную ферму, подальше отъ людской толпы. Однако Альбрехтъ не могъ дать согласія на опасную для больного отправку въ Бушфоптенъ въ тряскомъ фургон, запряженномъ волами. Наконецъ онъ согласился на перевозку больного въ Преторію въ домъ его старшаго брата Вильяма Мейера. Кратковременной поздкой по желзной дорог, всего въ нсколько часовъ, можно было рисковать безъ особенныхъ серьезныхъ опасеній. Вс нужныя предосторожности были приняты. Альбрехтъ долженъ былъ — вмст съ Элизой — сопровождать больного.

Они добрались, наконецъ, до желзнодорожнаго вокзала. Яркое весеннее утро улыбалось въ своей чудной прелести,— но, увы, весна не проникла въ сердце бднаго юноши, который, опираясь на руку сестры и поддерживаемый Альбрехтомъ, безсильными, медленными шагами еле тащился черезъ залъ, чтобы дойти до вагона, куда его подняли на рукахъ въ то отдленіе, гд уже съ нжной заботливостью ему было приготовлено удобное мсто, обложенное подушками и пледами.

Одновременно съ этимъ поздомъ, отъзжающимъ въ Преторію, прибылъ теперь другой поздъ, пришедшій изъ Преторіи. Съ восторженными кликами, махая шляпами, стремился изъ прибывшихъ вагоновъ людской потокъ. Щеки бднаго Питера покрылись яркимъ румянцемъ, въ глазахъ его заблестлъ лихорадочный огонь, когда онъ увидалъ всхъ этихъ людей — этихъ мужей и юношей, начиная съ сдобородыхъ старцевъ и кончая мальчиками, которые, вс съ ружьями въ рукахъ и патронташами черезъ плечо, явились сюда, чтобы быть на готов, когда произнесено будетъ послднее ршительное слово ‘война’.

Шумными привтствіями встртила прибывшихъ изъ Преторіи ожидавшая ихъ толпа, въ воздух разввались платки, тутъ и тамъ друзья бросались другъ другу въ объятія. Война еще не была объявлена, но вс знали, что эти прибывшіе изъ Преторіи люди, которымъ нсколько минутъ спустя, предстояло хать дальше въ Фольксрустъ,— являются передовымъ отрядомъ, высланнымъ для охраны границы.

Элиза и Альбрехтъ вошли въ вагонъ, чтобы заслонить отъ бднаго Питера волнующее его зрлище. Но вдругъ изъ толпы раздались звуки свжаго, громкаго голоса, вс стали прислушиваться… Это раздавалась псня, Элиза увидла теперь и самого пвца: это былъ моложавый на видъ старикъ съ серебристыми кудрями и сдой бородой. Псня его громко неслась надъ замолкшей толпой:

‘Поднимемъ высоко мы знамя отцовъ,

Священное знамя героевъ-бойцовъ’!

И вдругъ, точно буря пронеслась надъ толпой. Кругомъ раздался тысячеголосый крикъ восторга. Мужчины высоко подняли разввающееся четырехцвтное знамя — красное, блое и голубое съ зелеными полосками — и шумно, точно на крыльяхъ орла, понесся къ небу гимнъ Трансвааля, подхваченный тысячной толпой

‘Поднимемъ высоко мы знамя отцовъ,

Священное знамя героевъ-бойцовъ!’

Отвагою доблестной въ прошлые дни

Свободу отчизн добыли они:

Наслдье ихъ свято въ груди мы хранимъ,

И новою славой страну озаримъ,

Желанное счастье опять ей вернемъ,

Иль вс за отчизну въ бою мы умремъ…

Не разъ намъ въ сраженьяхъ Господь помогалъ —

Поможетъ и нын… Часъ грозный насталъ:

Идутъ безпощадной, нечестной войной

Отнять у насъ вольность и край нашъ родной

Несмтныя полчища лютыхъ враговъ,

Несутъ намъ угрозу позорныхъ оковъ…

Но весь до единаго бурскій народъ

Возсталъ — за свободу сражаться идетъ.

Господь Вседержитель — молитвенный гласъ

Къ теб возсылаемъ — вступись ты за насъ,

Святую борьбу за родимый нашъ край

За правду и право — побдой внчай!

Жить будемъ какъ прежде, трудясь въ тишин,

Свободные буры въ свободной стран,

Отчизн желанное счастье вернемъ

Иль вс за отчизну въ бою мы умремъ!

Пніе торжественно разносилось въ воздух: это была точно молитва цлаго народа, взывающаго къ богу войны. Глаза Элизы зажглись гордымъ блескомъ, и она крпко пожала руку Альбрехту, который протянулъ ей свою, въ то время какъ поздъ ихъ сталъ медленно отходить отъ платформы. Но, обернувшись къ Питеру, оба почувствовали новый приливъ глубокаго къ нему состраданія. Питеръ сидлъ, прижавшись къ углу дивана, закрывъ лицо обими руками, и плакалъ навзрыдъ, точно у него разрывалось сердце.

VIII.
Жребій брошенъ.

Лука Мейеръ и его жена встртили больного сына на вокзал. Мать, обливаясь слезами, съ безконечной любовью прижимала его къ своему сердцу. Дядя Гансъ, давно ухавшій изъ оганнесбурга, старался исподволь подготовить родителей къ ожидавшему ихъ зрлищу, и тмъ не мене они были глубоко потрясены, при вид младшаго своего сына. Увы! нельзя было обманывать себя надеждой: смерть наложила уже отпечатокъ на его лицо. Окруженный всей семьей, нжными ихъ заботами и любовью, жилъ теперь больной въ Преторіи, въ дом старшаго брата, Вильяма Мейера. Но, казалось, волненіе, испытанное имъ на желзнодорожномъ вокзал въ оганнесбург, все еще угнетало его. Правда, онъ ни словомъ не вспоминалъ о братьяхъ, отправившихся на войну но то, что онъ робко затаилъ у себя на душ, чего онъ не ршался громко высказать, не переставало терзать больного и убивало послднія его силы.

Проводивъ больного, докторъ Альбрехтъ въ тотъ-же день вечеромъ вернулся въ оганнесбургъ. Ему надо было устроить тамъ свои дла, такъ какъ онъ не хотлъ ни минуты больше медлить со своимъ поступленіемъ на службу въ ряды буровъ. И слуга его, Самъ, добрый молодой зулусъ, горячо преданный своему господину, не пожелалъ тоже теперь оставаться въ город, разъ ‘масса’ (господинъ) докторъ отправится на войну.

Политическій горизонтъ чернлъ все боле и боле. Президентъ Крюгеръ отказалъ — при одобреніи всего народа — въ дальнйшихъ требованіяхъ Англіи. Всеобщій восторгъ былъ вызванъ извстіемъ, что Оранжевая республика, оставаясь врной договору, связывавшему об братскія страны, теперь открыто и смло стала на сторону Трансвааля и будетъ, въ случа если это понадобится, сражаться вмст съ нимъ.

Англія принимала все боле и боле угрожающее положеніе: въ Натал,— колоніи англичанъ, граничащей на восток съ Трансваалемъ,— и въ Капской колоніи начали собираться англійскія войска. Изъ Индіи ожидали въ портъ Дурбанъ десять тысячъ человкъ. Поэтому ничего удивительнаго не было въ томъ, что и бурскія республики стали готовиться къ войн. Въ проходахъ Драконовыхъ горъ, составляющихъ восточную границу Оранжевой республики, и на юг Верцашельскихъ горъ, близъ Ватткерстрома, Фольксруста и Лангснека, тамъ, гд уже разъ англійскія войска потерпли пораженіе отъ оружія буровъ, теперь собрались первые отряды защитниковъ отечества для охраны границъ бурскихъ республикъ.

И вотъ въ оганнесбург появилось воззваніе, составленное въ пламенныхъ выраженіяхъ и приглашающее нмцевъ, живущихъ въ Трансваал, взяться за оружіе, чтобы защищать правое дло — независимость и свободу пріемнаго своего отечества. Цлыми сотнями стали стекаться нмцы,— молодые купцы и фабриканты, учителя и адвокаты, врачи и инженеры. Сотни превратились въ тысячи, и скоро образовался отрядъ добровольцевъ, состоящій почти изъ 4,000 человкъ. Предводителемъ этого отряда былъ избранъ Адольфъ Шиль.

Передъ отправленіемъ отряда на границу депутатамъ, т. е. нсколькимъ представителямъ отряда — предстояло еще отправиться въ Преторію, чтобы принести отъ имени всего отряда присягу въ врности президенту Крюгеру.

Когда депутаты отряда добровольцевъ прибыли въ Преторію, стоялъ жаркій и пыльный октябрскій день. Передъ вокзаломъ собралась громадная толпа, встртившая прибывшихъ громкими привтственными криками. Депутаты вышли изъ вагоновъ и отправились на пріемъ къ президенту. Торжественно, вмст съ высшими сановниками Трансвааля, принялъ ихъ президентъ. Альбрехтъ, тоже бывшій въ числ депутатовъ, окинулъ бглымъ взоромъ серьезныя лица шести человкъ, окружавшихъ президента.

Рослая фигура длинобородаго генерала Жубера не многимъ уступала высокому росту дяди Крюгера. Твердая ршимость виднлась во взгляд срыхъ глазъ, которые главнокомандующій трансваальской арміей устремилъ на нмцевъ. Извстный бурскій генералъ, хитрый Кронье, смотрлъ наоборотъ хмуро и угрюмо въ пространство, тотъ самый Кронье, который еще такъ недавно разбилъ на голову Джемсона во время его разбойничьяго набга на Трансвааль. Остальные сановники Трансвааля возбудили въ Альбрехт не меньшій интересъ. Сдой Кокъ, письмоводитель въ Совт, но вмст съ тмъ и испытанный боецъ, назначенный начальникомъ отряда буровъ, умный Шалкъ Бургеръ съ его маленькой острой бородкой, еще очень недавно добивавшійся рядомъ съ Крюгеромъ избранія въ президенты, государственный секретарь Рейсъ и Вольмаренсъ, бывшій президентомъ Оранжевой республики.

Альбрехтъ окинулъ всхъ быстрымъ взоромъ. Но вотъ выступилъ впередъ Адольфъ Шиль. Въ простыхъ, но краснорчивыхъ словахъ предложилъ онъ президенту услуги отряда добровольцевъ и присягнулъ на врность республик. Выслушавъ его краткую рчь, Крюгеръ одобрительно кивнулъ головой, затмъ, горячо пожавъ руку Шиля, поблагодарилъ въ его лиц весь нмецкій отрядъ. Посл президента подошелъ къ полковнику Жуберъ, положилъ ему об руки на плечи и выразилъ удовольствіе, что такіе храбрые люди будутъ сражаться у него подъ командой.

Президентъ Крюгеръ повернулся уже было, чтобы уйти. Но Вальтеръ Альбрехтъ, стоявшій въ первыхъ рядахъ, приблизился къ нему и, поднявъ руку, громко крикнулъ:

— Мы присягаемъ на врность бурскому четырехцвтному знамени! Да здравствуетъ Трансвааль! Ура!

Громко раздался этотъ возгласъ по всей зал. Даже угрюмое лицо Кронье просвтлло, и, хлопнувъ Вальтера по плечу, онъ сказалъ:

— Молодые люди, сражайтесь храбро!

Вальтеръ Альбрехтъ, вернувшись вечеромъ въ домикъ Вильяма Мейера, былъ принятъ здсь всми, какъ добрый, старый знакомый. Элиза крпко, дружески пожала ему руку. Только одинъ больной Питеръ казался безучастнымъ. Смерть уже носилась надъ нимъ, послднія силы, казалось, оставили его. Всякая надежда на выздоровленіе была потеряна. Альбрехтъ старался мягко подготовить Элизу къ неизбжной и скорой развязк. Но она спокойно выслушала его.

— Я давно уже это знала,— отвтила она съ глубокой покорностью судьб.— Тяжело умирать такимъ молодымъ, но еще вдвое тяжеле умирать именно теперь, когда, будь онъ здоровъ, онъ поспшилъ-бы итти сражаться за независимость отечества. Но что длать. Приходится переносить удары судьбы. А когда ужасный день настанетъ и братъ покинетъ насъ, я тоже отправлюсь на войну, чтобы ухаживать за больными и ранеными, за всми нашими братьями, сражающимися за отечество и умирающими за него.

Долго еще въ этотъ вечеръ сидли вмст Элиза и Альбрехтъ, грустные и озабоченные.

На слдующій день утромъ, Вильямъ Мейеръ повелъ своего гостя на засданіе фольксрада. Изъ правительственной ложи, куда его ввели, Альбрехтъ смотрлъ внизъ въ обширный залъ, гд уже собрались члены совта. Депутаты говорили вполголоса, почти шепотомъ, какая-то подавляющая, унылая тишина царила въ зал. И Лука Мейеръ былъ тамъ-же. Съ печальной улыбкой кивнулъ онъ вверхъ молодому нмцу. Въ чертахъ его лица, на изборожденномъ морщинами лбу виднлась тяжелая забота.

Наконецъ, въ залъ вошелъ Поль Крюгеръ, и президентъ совта открылъ засданіе. На очереди было лишь нсколько незначительныхъ длъ, съ которыми скоро покончили. Всмъ было извстно, что ожидалось, и кругомъ было глубокое молчаніе.

— Слово дается президенту!— раздалось въ зал.

Вс депутаты подошли ближе къ тому мсту, гд теперь поднялась высокая фигура стараго Крюгера. Онъ устремилъ свой взоръ сначала на собраніе, а потомъ поднялъ его къ небу, и въ короткихъ словахъ объявилъ, что согласно съ ршеніемъ всего фольксрада, онъ закрываетъ на неопредленное время его засданія. Потомъ онъ возвысилъ голосъ, и вс притаили дыханіе, когда онъ заговорилъ:

— Насъ окружаютъ тысячи и тысячи враговъ, готовыхъ броситься на насъ. Но намъ нечего бояться ихъ, и мы ихъ и не боимся. Господь Вседержитель ненавидитъ ложь и всегда стоитъ на сторон правды и справедливости. Онъ былъ уже съ нами и снова будетъ съ нами. Вдь отрядъ Джемсона при Доорикап выпустилъ тысячи выстрловъ, а убитымъ оказался только одинъ буръ.

Вдохновенно, точно библейскій пророкъ, говорилъ президентъ Крюгеръ. Альбрехту казалось, что онъ слышитъ, какъ его собственное сердце бьется согласно съ сердцами всхъ присутствующихъ.

Крюгеръ снова заговорилъ, и голосъ его сталъ громовымъ, когда онъ произнесъ слдующія слова:

— Господь Богъ разсудитъ между правдой и ложью. Происки враговъ нашихъ вынуждаютъ насъ итти войной противъ нихъ, отдать жизнь нашу за нашу родину, за дорого купленную нами свободу и независимость отечества. Но мы не должны терять мужества. Всевышній на нашей сторон! Онъ уже разъ пришелъ намъ на помощь, и опять поможетъ намъ!

Вслдъ за этими словами президента въ зал водворилось глубокое молчаніе,— но только на нсколько мгновеній. Затмъ со всхъ сторонъ раздались восторженные возгласы: ‘Господь Богъ поможетъ намъ!’ ‘Идемъ войной на англичанъ!’ ‘Ура, ура, Поль Крюгеръ!’

Увлеченный, при выход изъ фольксрада, шумнымъ людскимъ водоворотомъ, окруженный со всхъ сторонъ взволнованными до глубины души людьми,— докторъ Альбрехтъ вышелъ на улицу. Но здсь было еще шумне. Не было конца восторженнымъ крикамъ, маханью шапками и шляпами, потому что какъ-разъ отряды конныхъ буровъ, съ пніемъ трансваальскаго гимна, прозжали мимо, отправляясь на вокзалъ, чтобы оттуда по желзной дорог добраться до границы. Громкіе восторженные крики ‘ура’! сопутствовали отряду по всей дорог.

Сильно взволнованный впечатлніями дня вернулся докторъ Альбрехтъ въ домъ Вильяма Мейера. Здсь на крыльц встртила его Элиза съ заплаканными глазами.

— Пойдемте со мной, дорогой другъ — сказала она — братъ умираетъ.

IX.
Разбитое счастье.

Дождь лилъ какъ изъ ведра, ударяя по полотнянымъ палаткамъ бурскаго лагеря, куда храбрые защитники отечества укрылись отъ непогоды. А съ высокой соломенной крыши фермы, окруженной деревьями, гд генералъ Жуберъ устроилъ главную свою квартиру, вода текла ручьями и собиралась большими лужами въ саду, огороженномъ высокой каменной стной. Стройный молодой буръ съ курчавой свтло-русой бородой, сонными голубыми глазами и добродушнымъ лицомъ, вышелъ изъ дверей фермы и, постоявъ на крыльц въ какой-то нершительности, направился затмъ по дождю въ лагерь.

Въ дом, у низкаго окна, стояла Элиза и смотрла, ему въ слдъ. Пожилая женщина сидла рядомъ съ молодой двушкой и что-то шила. Наконецъ она перестала шить и пытливо посмотрла на двушку, все еще продолжавшую задумчиво смотрть въ слдъ ушедшему буру.

— Ты нехорошо поступила, Элиза,— сказала пожилая женщина.— Молодой Гендрикъ слишкомъ хорошъ чтобы такъ отказывать ему. Старикъ Феррейра — одинъ изъ самыхъ уважаемыхъ людей во всемъ Трансваал, и двушк, которую старшій сынъ его проситъ быть его женой, слдовало-бы гордиться этимъ предложеніемъ и благодарить Бога за такое незаслуженное счастье. А ты…

— Не могу, тетя!— сказала Элиза, судорожно стискивая руки, точно чувствуя страшную боль.

— Что это за слово ‘не могу’,— сказала, качая головой, старая женщина.— Мы обязаны подчиняться желанію нашихъ родителей. Гд это видано, чтобы дочь отказывала жениху, котораго отецъ ея избралъ для нея?

— Я не отказала Гендрику,— выговорила беззвучнымъ тономъ Элиза.— Я только повторила ему, что говорила еще у насъ дома. Пусть онъ дастъ мн срокъ, чтобы я могла прійдти въ себя. Я прошу для размышленія всего лишь годъ времени. Почему онъ не можетъ подождать?

Сдая женщина отложила работу изъ рукъ.

— А я скажу теб, дитя, отчего ты не хочешь подчиниться желанію отца, какъ это подобаетъ дочери: ты любишь другого, который не стоитъ тебя и котораго теб совстно привести въ домъ твоего отца.

Громкія рыданія потрясли грудь двушки. ‘О, еслибы я стоила его’, подумала она про себя.

Старуха подошла къ Элиз, поцловала ее въ голову и сказала:

— Нельзя не подчиняться вол родителей, надо выходить замужъ за того, кого теб выбралъ отецъ, такой у насъ обычай.— Съ этими словами старуха, жена генерала Жубера, вышла изъ комнаты.

Элиза бросилась на стулъ. Разв она можетъ выйти замужъ за того, кого ей выбрали родители, разъ она любитъ другого?

Да, она любитъ Вальтера. А хотла-бы она быть его женой? ‘Нтъ, нтъ’… отвтилъ ей голосъ въ глубин ея души. Она должна отказаться отъ счастья быть его женой, потому что не хочетъ быть ему бременемъ на всю жизнь. Она, дочь буровъ, выросшая на уединенной ферм, не получившая образованія, ничего не знающая, ничего не понимающая, кром того только, чему научилъ ее старый ея крестный отецъ. Со своимъ узкимъ кругозоромъ, со своимъ крестьянскимъ воспитаніемъ, можетъ-ли она выйти замужъ за человка, который стоитъ неизмримо выше ея, котораго вс кругомъ ставятъ такъ высоко, которому открыты двери всхъ лучшихъ домовъ, которому улыбается самое блестящее будущее? Нтъ, нтъ, она слишкомъ ничтожна для него!

Что вышло-бы изъ него, что вышло-бы изъ нихъ обоихъ, если бы она вышла за него замужъ, она — не привыкшая къ условіямъ его жизни, она, которая не сумла-бы разстаться съ своей фермой, со своимъ дорогимъ отечествомъ? Онъ найдетъ себ боле подходящую жену…

А что, если вдругъ и онъ ее любитъ? Если онъ попроситъ ее быть его женой?… Не дай Богъ!.. Тогда ей останется одно: быть твердой, твердой и благоразумной за него и за себя!.. Никогда онъ не узнаетъ отъ нея, какъ глубоко въ ея душ живетъ его образъ, никогда онъ даже подозрвать не будетъ, какъ ей горько было отказаться отъ него!..

Послышался стукъ дверей, тяжелые шаги и бряцанье шпоръ по корридору. Это кончился военный совтъ у генерала Жубера. Элиза подошла къ окну и стала смотрть на дворъ. Отецъ ея, Лука Мейеръ, тоже оказался въ числ вышедшихъ изъ фермы. Двушка смотрла, какъ онъ шелъ рядомъ со старикомъ Феррейра черезъ весь дворъ.

Вдругъ послышался легкій стукъ въ дверь комнаты, гд была Элиза. Она не обратила на это вниманія. Дверь тихонько открылась, и въ комнат раздалось бряцанье шпоръ. Элиза спокойно обернулась — и вдругъ поблднла, какъ смерть. Точно каменное изваяніе стояла она и смотрла на того, который теперь быстрыми шагами приближался къ ней… Это былъ Вальтеръ Альбрехтъ…

Съ изумленіемъ взглянулъ онъ на нее.

— Вы больны, Элиза?— спросилъ онъ заботливо.

Она улыбнулась измученной улыбкой и покачала головой.

— Печальные дни, проведенные въ Преторіи, прощаніе съ могилой брата, необычная для меня жизнь здсь, въ лагер,— разв это не достаточныя причины, для того, чтобы заболть?

Онъ посмотрлъ ей пытливо въ глаза и сказалъ: ‘вы серьезно больны, Элиза,— вы выглядите очень нехорошо’.

— Не будемъ говорить обо мн,— быстро прервала она его.— Какъ вы сами? Какъ вамъ нравится жизнь въ лагер? Теперь еще вамъ видна только ея казовая сторона, свободный духъ, веселье. Но мы скоро — боюсь — узнаемъ и тяжелую, кровавую сторону войны,— вы — въ сраженьяхъ, я — здсь, за фронтомъ, въ лазарет.

Онъ кивнулъ ей головой.— Вы правы, — сказалъ онъ,— ужасы войны, о которыхъ поэты почти всегда молчатъ,— эти ужасы ждутъ насъ, они еще впереди. Богъ знаетъ, кто вернется домой изъ всхъ тхъ, которые еще сегодня полны жизни.

— И все это только потому, что цлый народъ,— англійскій народъ,— достаточно жестокъ, чтобы взять на свою совсть отвтственность за эту войну, вызванную его властолюбіемъ, желаніемъ разбогатть и пользоваться земными благами. Докторъ, съ вашей стороны особенно великодушна, — съ этими словами Элиза протянула ему свою дрожащую руку,— ваша готовность отдать жизнь свою за страну, которая вамъ не родная, которой вы ршились служить толико потому, что на ея сторон правда и справедливость.

Вальтеръ почтительно поцловалъ руку Элизы.

— Да хранитъ васъ Господь,— произнесла двушка тихимъ голосомъ.

Тогда онъ нжно заглянулъ ей въ глаза, и она вздрогнула до глубины души, когда онъ вполголоса спросилъ ее:

— Не могу ли я взять въ битву съ собой, вмст съ этимъ пожеланіемъ, еще другія слова, другое признаніе, Элиза? Не могу ли я взять съ собой увренность, что я вамъ не чужой, что насъ съ вами связываютъ боле тсныя узы, чмъ бглое знакомство и простая симпатія?

Она прервала его, отнявъ у него дрожащую руку: — я горжусь тмъ, что могу назвать васъ своимъ другомъ…

— Другомъ? И только? — настаивалъ онъ. О, Элиза, вы должны были уже давно замтить то, чего я не умю скрывать, то, что вы для меня дороже друга, что я люблю васъ.

Въ сердц Элизы звучалъ восторженный отвтъ ‘и я люблю васъ, люблю больше, чмъ могу высказать’ — но она собрала всю силу воли и дрожащимъ голосомъ, тихо-тихо прошептала:

— Не сердитесь на меня, мой дорогой другъ. Я — невста Гендрика Феррейра.

Онъ ушелъ.

Она же бросилась на колни и прижалась головой къ библіи, лежавшей на стул. Слезъ у нея не было. Но сердце ея разрывалось на части.

Да, она побдила! Она отказалась отъ личнаго счастья для счастья того, кого любила!…

X.
Сердечное горе.

Въ тотъ день, когда Вальтеръ Альбрехтъ съ глубокою болью въ сердц ушелъ отъ Элизы, молодая двушка все еще долго лежала въ слезахъ на колняхъ. Дйствительность оказалась въ тысячу разъ тяжеле, чмъ ей представлялось. Что это была за пытка оставаться твердой и отказаться отъ того счастья, къ которому стремилась вся ея душа!..

Въ ту минуту, какъ Альбрехтъ, пораженный и блдный, выслушавъ ея отказъ, выбжалъ изъ комнаты она насилу удержалась, чтобы не броситься ему вслдъ и не крикнуть ему: ‘Прости меня, вдь я жертвую собой изъ любви къ теб, не желая быть помхой для твоей будущности!’

Будучи не въ силахъ справиться съ мучившими ее сомнніями, молодая двушка ршила испытать послднее средство, открыть всю свою душу старику Феррейра, спросить его мннія, такъ ли она поступила какъ слдуетъ.

Выслушавъ все, что она ему передала въ краткихъ словахъ, Феррейра положилъ ей на голову об руки и благословивъ ее, участливо сказалъ:

— Да, бдняжка мое, не легко теб. Но врь мн,— сердце подсказало теб врное ршеніе, ты избрала правый путь. Подумай, Элиза, какая была бы у тебя впереди жизнь, еслибъ ты, простая дочь буровъ, стала женой доктора Альбрехта. Я не сомнваюсь ни мало, что онъ также горячо любитъ тебя, какъ и ты его. Но чтобы жить вмст, мало одной только любви. Надо имть общія цли, стремленія, надо итти одной общей дорогой. Его, доктора Альбрехта, вскор потянуло бы опять снова къ себ, въ Европу. Что ему,— такому ученому человку, можетъ дать наша отчизна? Ты же, милое дитя,— вдь ты не могла бы навсегда позабыть прекрасный нашъ Трансвааль, ферму твоихъ отцовъ, обширныя зеленющія наши равнины, голубыя наши горы? Нтъ, нтъ, ты хорошо сдлала. Не плачь, дитя… Врь мн,— горе твое пройдетъ и, когда ты сдлаешься старше и сердце твое успокоится, ты сама увидишь, что поступила именно такъ, какъ слдовало. Ты стойкая, мужественная двушка,— тобою вправ будетъ гордиться мой сынъ,— я же, отецъ его, уже теперь, полюбилъ тебя, какъ родную дочь. Еще разъ обращаюсь къ теб съ просьбой, не откажись быть женой моего сына, онъ — честный, добрый, храбрый юноша. Поврь мн, вы будете счастливы, Завтра передъ тмъ какъ Гендрикъ отправится въ сраженіе, я пришлю его къ теб, вы обручитесь. А свадьба будетъ уже посл.

Старикъ и молодая двушка оба поднялись со своихъ мстъ, и, крпко пожавъ Элиз руки, старикъ ушелъ. Элиза подошла къ окну и широко распахнула его, чтобы прохладный ночной втеръ освжилъ ея пылающее лицо. Она не плакала. Она неподвижно устремила глаза въ темноту, губы ея шептали: ‘Все, все кончено теперь’…

На слдующее утро молодая двушка дала слово явившемуся къ ней Гендрику. Въ послдующіе затмъ дни она тихо и серьезно принялась за обычныя свои занятія, будто ничего и не случилось. Только уже не слышно было, чтобы она потихоньку напвала псни, какъ бывало прежде, не слышно было больше ея веселаго, молодого смха. Она сразу стала другой, какъ-то ушла въ себя, затихла.

А за это время буры перенесли главный свой лагерь еще дальше во вражескія владнія. Англійскія войска отступили, и буры устроили первый большой свой полевой лазаретъ въ Ньюкестл. Но работы въ немъ было пока еще очень мало, а Элиза жаждала работы, чтобы забыться въ ней. Она выхлопотала себ разршеніе отправиться съ летучими лазаретными фургонами, съ которыми она могла везд слдовать за подвигающимися впередъ войсками. Буры сосредоточили теперь главныя свои силы близъ цпи Биггарскихъ горъ. Такимъ образомъ настало и 20 октября, тотъ день, когда и нмецкому отряду добровольцевъ пришлось принять впервые участіе въ сраженіи при Эланслааге. Полевой летучій лазаретъ былъ устроенъ близъ свернаго уступа Биггарскихъ горъ.

Рядомъ съ Гансомъ Альбрехтомъ, который, хотя и противъ своего желанія, былъ назначенъ завдывающимъ амбулаторнымъ полевымъ лазаретомъ,— у одной изъ палатокъ съ разввающимся надъ ней знаменемъ Краснаго Креста стояла Элиза. Оба они смотрли на прозжавшіе мимо нихъ конные мелкіе отряды, состоящіе изъ 50—100 человкъ. Одинъ конный отрядъ смнялся безпрестанно другимъ. Вслдъ за нимъ прошла бодрымъ шагомъ пхота нмецкихъ добровольцевъ. Дядя Гансъ обмнивался поклонами и краткими привтствіями со многими изъ всадниковъ.

Гендрикъ Феррейра былъ также въ числ прохавшихъ мимо всадниковъ. Увидя Элизу, онъ подъхалъ къ ней и, снявъ шляпу, весело воскликнулъ:

— Можно ли быть такой блдной и грустной, когда женихъ детъ на войну? Наконецъ-то мы помряемся силой съ англичанами. Пора,— а то ружья наши могли бы заржавть отъ бездйствія.

Гендрикъ, сидя на кон, наклонился къ невст, пожалъ ей руку и, крикнувъ:— ‘До свиданья, Элиза, до свиданья посл побды!’ — поскакалъ дальше.

Дядя Гансъ окинулъ пытливымъ взглядомъ молодую двушку, она же быстро отвернулась отъ него и скрылась въ палатку.

XI.
Эландслааге.

Вся равнина была наполнена пороховымъ дымомъ. Съ утренней зари кипло сраженіе. Предводительствуемые храбрымъ Яномъ Кокъ, буры заняли уступы Биггарскихъ горъ и спускъ съ нихъ въ долину. Имъ приходилось удерживать свою позицію противъ все усиливающихся подкрпленіями англійскихъ полковъ. Многочисленные желзнодорожные позда, выходившіе изъ Ледисмита, подвозили все новые и новые англійскіе батальоны, эскадроны и батареи. Еще не было 12 часовъ дня, а уже три тысячи англичанъ съ 16 тяжелыми орудіями развернулись противъ, буровъ, которыхъ не было и 1000 человкъ.

Кавалеріи нмецкаго отряда добровольцевъ, предводительствуемыхъ полковникомъ Шилемъ, было приказано стать на лвомъ фланг.

Докторъ Альбрехтъ, находившійся тутъ же, увидлъ, какъ на расположенныхъ прямо противъ нихъ холмахъ, англичане разставили свою артиллерію. Онъ веллъ своимъ стрлкамъ дать залпъ въ этомъ направленіи. Мгновенно весь край холмовъ покрылся блымъ облакомъ порохового дыма. Глухой громъ тяжелыхъ орудій грянулъ въ отвтъ. Шипя и разрываясь, пролетли гранаты. Одинъ изъ осколковъ попалъ въ графа Цеппелинъ, офицера, стоявшаго рядомъ съ Альбрехтомъ. Послдній тотчасъ же подхватилъ въ свои объятія падающаго товарища. Но. было уже поздно: молодой офицеръ упалъ мертвымъ на землю съ раздробленнымъ черепомъ.

Глубоко взволнованный отошелъ Альбрехтъ отъ него. Но у него не было времени для состраданія или жалости. Полковникъ Шиль сдлалъ Альбрехту знакъ рукой, подзывая его къ себ.

— Тотчасъ же скачите къ генералу Року, тамъ вотъ у желзнодорожнаго моста,— сказалъ онъ.— Намъ необходимо немедленное подкрпленіе, иначе мы не сможемъ удержаться на своихъ позиціяхъ.

Альбрехтъ помчался во весь духъ. Черезъ нсколько минутъ онъ уже былъ подл генерала. Старый воинъ сидлъ, выпрямившись во весь ростъ, на кон, и въ то время какъ вокругъ него летали пули, свистали и разрывались гранаты, онъ, держа обими руками передъ собой библію, читалъ изъ нея псалмы, моля небо о ниспосланіи побды. Альбрехтъ остановился въ изумленіи, но не поколебался прервать молитву.

— Генералъ, полковникъ Шиль проситъ подкрпленія, иначе намъ придется отступить.

— Прошу удержать во что бы то ни стало за собой позицію, передайте отъ меня эти слова полковнику: держаться во что бы то ни стало. У меня нтъ ни одного лишняго солдата, которымъ я могъ бы располагать для подкрпленія. Но я взываю къ Господу о побд! Еслибы даже намъ пришлось лечь въ бою всмъ до единаго,— пускай, но нельзя позволить непріятелю соединиться съ другими отрядами въ Денди.

И генералъ снова принялся громко читать прерванные псалмы. Альбрехтъ поскакалъ назадъ, до слуха его донесся громкій крикъ ‘ура’ англичанъ, помчавшихся въ аттаку. Черезъ минуту Альбрехтъ доскакалъ до полковника Шиля съ отвтомъ генерала: ‘Приказалъ держаться во что бы то ни стало’.

Кусая себ губы, полковникъ Шиль отрывисто проговорилъ: ‘Оставайтесь подл меня’. Затмъ онъ приподнялся на стременахъ и, обернувшись къ своему отряду, крикнулъ: ‘Впередъ! Въ аттаку! Галопомъ! Ура!!’

И, пришпоривъ коня, понесся впередъ. Весь маленькій нмецкій отрядъ добровольцевъ помчался за своимъ предводителемъ. Рядомъ съ полковникомъ Шилемъ скакалъ во вссь духъ Альбрехтъ. Его охватило внезапно странное чувство: необузданное желаніе ринуться скоре на врага и рубить направо и налво блестящей сталью своей сабли. Грохотомъ ружейныхъ выстрловъ встртили англичане несущихся на нихъ всадниковъ. Все чаще и чаще сваливался съ лошади то одинъ, то другой всадникъ, число мчавшихся въ аттаку все уменьшалось и уменьшалось. Вдругъ Альбрехтъ увидлъ, какъ полковникъ Шиль пошатнулся на своемъ сдл. Въ это самое мгновеніе грохнулась на землю лошадь Альбрехта, убитая наповалъ осколкомъ гранаты. Съ трудомъ выкарабкался онъ изъ подъ мертваго животнаго. Онъ видлъ, какъ товарищи его, обратились въ дикое бгство, видлъ полковника Шиля, лежащаго безъ сознанія на земл, въ луж крови, льющейся ручьемъ изъ раненой ноги.

Словно буря неслась на него вражеская кавалерія, преслдуя обратившійся въ бгство отрядъ нмецкихъ добровольцевъ. Альбрехтъ видлъ, что прямо на него несутся англійскіе уланы во весь опоръ. Нечего было и думать о бгств. Лвой рукой Альбрехтъ схватилъ револьверъ, правой — саблю. Мгновеніе — и Альбрехтъ выстрлилъ по направленію къ скачущей кавалеріи. Совсмъ близко отъ себя увидлъ онъ лошадиную морду и второй разъ выстрлилъ въ упоръ. Въ то же мгновеніе онъ почувствовалъ сильный ударъ по голов и, потерявъ сознаніе, упалъ на землю.

Слуга Альбрехта, зулусъ Самъ, былъ тоже увлеченъ потокомъ бглецовъ. Быстрымъ галопомъ мчался онъ теперь по дорог, держа въ поводу вторую лошадь Альбрехта. Обгоняя его, мелькали фигуры другихъ всадниковъ разсяннаго отряда нмецкихъ добровольцевъ, а сзади неслись съ громкими ликующими криками англійскіе уланы. Наконецъ Саму удалось домчаться до палатки лазарета, надъ которой разввалось знамя Краснаго Креста.

Въ тюлевомъ лазарет было не мало дла въ теченіе всего дня, такъ какъ лазаретные фургоны то и дло подвозили раненыхъ съ поля битвы. Лица врачей и сестеръ милосердія становились все боле и боле грустными по мр того, какъ длилось сраженіе. Наконецъ грохотъ пушекъ, продолжавшійся весь день, сталъ ослабвать. Дядя Гансъ, нагнувшись надъ тяжело раненымъ, котораго онъ перевязывалъ, сказалъ со вздохомъ облегченія, обращаясь къ Элиз:

— Англичане, повидимому, отброшены: ихъ орудія умолкаютъ.

Въ ту же минуту они услышали передъ палаткой шумъ и возбужденные голоса. Элиза, которая теперь какъ разъ не была занята, вышла за дверь палатки. Здсь она увидла Сама, окруженнаго врачами и сестрами милосердія, сообщавшаго всти объ исход сраженія. Элиза поблднла какъ смерть и покачнулась, съ трудомъ удержалась она на ногахъ. Когда дядя Гансъ тоже вышелъ изъ палатки, молодая двушка безъ словъ указала ему рукой на Сама и на лошадь Альбрехта безъ сдока.

Между тмъ прибывало все больше и больше уцлвшихъ людей изъ отряда нмецкихъ добровольцевъ. Главный врачъ распорядился выслать на поле битвы носилки и людей. Самъ же онъ съ нсколькими товарищами поскакалъ туда впередъ.

Густыя тучи обложили весь горизонтъ и, пока Элиза, сидя рядомъ съ крестнымъ отцомъ на передк лазаретнаго фургона, запряженнаго мулами, быстро хала по дорог къ Эландслааге, кругомъ безпрерывно сверкала молнія и грохоталъ громъ.

Но молодая двушка не обращала на это вниманія. Вс ея мысли были сосредоточены на одномъ, на Альбрехт, который, можетъ быть, лежитъ теперь блдный и недвижимый, мертвый среди мертвыхъ,— не простившись съ ней, не сказавъ ей послдняго слова. И вдругъ слезы хлынули у нея изъ глазъ и, рыдая, прислонилась она головой къ плечу дяди Ганса. Сдой старикъ наклонился къ ней и проговорилъ шопотомъ:

— Ты любила его, бдняжка?

Ночь миновала. Рано утромъ пришло извстіе, что, въ то время, какъ при Эландслааге маленькій отрядъ буровъ и нмцевъ, подобно спартанскому отряду Леонида при ермопилахъ, загородилъ трупами своими дорогу врагу, въ тотъ же день буры, подъ предводительствомъ Луки Мейера, одержали блестящую побду при Денди и Гленко. Англійскій генералъ Симонсъ, тяжело раненый, былъ взятъ въ плнъ и, несмотря на успшный для англичанъ бой при Эландслааге, ихъ почти что уже заперли въ Ледисмит.

При первыхъ проблескахъ зари Элиза попросила у старшаго врача позволенія отправиться на поле сраженія, чтобы отыскать ‘дорогого ей убитаго’.

Врачъ участливо пожалъ руку молодой двушки.

— Да хранитъ васъ Господь Богъ,— сказалъ онъ.— Если вамъ нужна помощь, возьмите съ собой нсколько человкъ и носилокъ.

Быстрымъ галопомъ домчались Элиза, дядя Гансъ и Самъ до того мста, гд происходила аттака нмецкихъ добровольцевъ, неудавшаяся вслдствіе численнаго перевса англичанъ и ихъ кавалеріи. Тревожнымъ взоромъ окинула Элиза все пространство кругомъ. Вдругъ зулусъ прикоснулся къ ея рук.

— Вотъ лошадь моего господина,— она мертвая,— сказалъ онъ.

Элиза невольно на мгновеніе закрыла глаза, будто желая избгнуть страшнаго зрлища, которое, какъ она боялась, сейчасъ представится ея глазамъ. Затмъ она взглянула на указанное зулусомъ мсто. Лошадь лежала неподвижная, уже окоченвшая, но всадника ея не было возл нея.

— Сабля моего господина!— крикнулъ вдругъ зулусъ и поднялъ хорошо ему знакомое оружіе Альбрехта. Элиза стояла еле живая, она вся дрожала: тамъ, гд была его сабля, долженъ быть и онъ самъ. Вотъ нсколько мертвыхъ англичанъ, а вотъ и нмецкій доброволецъ лежитъ, уткнувшись лицомъ въ землю. Зулусъ перевернулъ мертваго, нтъ это не Альбрехтъ! Нигд не видно было и полковника Шиля, рядомъ съ которымъ Самъ видлъ въ сраженіи Альбрехта. Вс поиски были тщетны.

Въ это время проходилъ мимо маленькій полевой англійскій лазаретный отрядъ, состоявшій изъ врача и нсколькихъ носильщиковъ. Служители милосердія съ красными крестами на груди съ уваженіемъ привтствовали другъ друга, хотя они и принадлежали къ двумъ враждебнымъ военнымъ лагерямъ. Англійскій врачъ подошелъ и вжливо спросилъ, не можетъ ли онъ быть чмъ нибудь полезенъ.

— Мы ищемъ близкаго друга,— сказала Элиза твердымъ голосомъ.— Офицеръ изъ отряда нмецкихъ добровольцевъ, который, какъ видли, палъ рядомъ съ полковникомъ Шилемъ.

— Успокойтесь, сударыня,— отвтилъ врачъ, пожавъ руку Элизы.— Полковникъ Шиль и нмецкій офицеръ, сражавшійся рядомъ съ нимъ, оба живы, попали въ плнъ и находятся въ нашихъ рукахъ.

— Онъ живъ!— вырвался изъ устъ Элизы невольный крикъ.— Онъ живъ!

Неожиданный переходъ отъ отчаянія къ радости такъ потрясъ Элизу, что у нея потемнло въ глазахъ и она безъ чувствъ упала на руки быстро подскочившаго къ ней врача.

Когда Элиза черезъ нсколько секундъ пришла въ себя, она увидла наклонившееся надъ ней добродушное лицо англійскаго врача.

— Вы должны беречь себя, — сказалъ онъ ласково.— Не волнуйтесь такъ: я самъ длалъ первую перевязку тому молодому офицеру. Полученная имъ рана,— ударъ саблей по голов,— правда довольно тяжелая, но для его крпкаго организма не опасная. Мы вылечимъ его, до вы должны приготовиться къ довольно продолжительной разлук. Пожелайте успха англійскому оружію. Тогда кончится война, а съ нею вмст и плнъ вашего друга.

Но въ душ Элизы была одна лишь радостная мысль: ‘Онъ живъ! Онъ живъ!’ Объ остальномъ она не думала,— до того она была счастлива. Затмъ они повернули съ поля битвы. Но вдругъ зулусъ остановился и указалъ на одно мсто, гд убитые лежали цлой кучей. Счастливое настроеніе Элизы сразу исчезло. Тамъ, между другими, лежалъ мертвецъ, судорожно сжавшій въ окоченвшихъ рукахъ саблю. Это былъ Гендрикъ Феррейра. Элиза подошла къ нему, закрыла ему глаза и поцловала его въ холодный лобъ.

XII.
Въ плну.

Что же случилось между тмъ съ Альбрехтомъ?

Мы оставили его въ то время, когда онъ, получивъ ударъ въ голову, потерялъ сознаніе. Англійскіе уланы мчались въ погоню за обратившимися въ бгство нмецкими добровольцами и, разъяренные, добивали оставшихся на пол сраженія раненыхъ, молившихъ о пощад, походя такимъ образомъ скоре на палачей, чмъ на честныхъ воиновъ. Счастьемъ для Альбрехта было то, что онъ лежалъ на земл, какъ мертвый, такъ что англійскіе солдаты не трудились добивать его. Затмъ насталъ вечеръ, и поле битвы, покинутое бурами, осталось въ рукахъ англичанъ, которые, впрочемъ, ограничились лишь тмъ, что заняли холмы къ западу, а также линію желзной дороги.

Страшная буря разразилась къ вечеру, до ладь лилъ какъ изъ ведра. Это очень затрудняло для полевыхъ лазаретовъ Краснаго Креста обихъ воюющихъ сторонъ ихъ задачу собирать и увозить раненыхъ съ поля сраженія. Вслдствіе этого Альбрехтъ пролежалъ долгіе часы на воздух. Сильный ночной холодъ и сырость вывели его, наконецъ, изъ глубокаго обморока, онъ открылъ глаза и ршительно не могъ понять, гд онъ находится. Ужасная колющая боль въ голов заставила его схватиться за нее правой рукой, но эта рука повисла у него, какъ плеть: ударъ лошадинаго копыта раздавилъ въ ней мускулы. Осторожно приподнялъ онъ тогда лвую здоровую руку ко лбу, запекшаяся кровь склеила ему волосы. И онъ вдругъ ясно припомнилъ все, что съ нимъ случилось. Но черезъ минуту онъ снова впалъ въ безпамятство.

Когда онъ опять пришелъ въ себя, дождь уже пересталъ. Альбрехтъ увидлъ высоко надъ собой темное небо и по временамъ выглядывающую изъ-за облаковъ полную круглую луну.

Раненый попытался приподняться, но у него не хватило на это силъ. Онъ хотлъ крикнуть, позвать на помощь, но во рту у него такъ пересохло, что онъ не могъ произнести ни слова. Онъ пытался собраться съ мыслями, но тотчасъ-же опять все путалось у него въ голов.

На пол битвы замелькали огни фонарей: это англійскіе отряды Краснаго Креста отыскивали и подбирали раненыхъ. Но Альбрехта никто не замтилъ.

Вдругъ онъ услышалъ, какъ кто-то по англійски спросилъ: Есть-ли кто нибудь живой здсь среди убитыхъ?— Онъ собралъ вс силы и едва слышно проговорилъ:

— Сюда… здсь раненый офицеръ…

Его услышали. Всадникъ соскочилъ съ коня и подошелъ къ нему. Это былъ англійскій офицеръ, объзжавшій съ нсколькими солдатами поле сраженія. Англичанинъ наклонился надъ Альбрехтомъ.

— Раненый — сказалъ онъ,— онъ въ обморок.

Полная луна выглянула какъ разъ въ это время изъ-за облаковъ. Вдругъ одинъ изъ солдатъ, сопровождавшихъ офицера, воскликнулъ:

— Капитанъ, посмотрите, вотъ еще одинъ раненый. Это, какъ будто, самъ полковникъ Шиль, который задалъ намъ столько хлопотъ сегодня.

Англійскій офицеръ подошелъ ближе къ лежащему безъ сознанія полковнику Шилю,

— Мертвый,— ршилъ онъ и почтительно снялъ съ головы каску. Солдаты тоже спшились и окружили лежащаго на земл Шиля.

— Онъ еще дышетъ,— осмлился противорчить своему начальнику одинъ изъ солдатъ. А другой добавилъ:— раненъ въ ногу, этого недостаточно, чтобы умереть.

Офицеръ наклонился къ полковнику и потрясъ его за руку. Раненый открылъ глаза.— Гд я?— спросилъ онъ.

— Ранены и лежите на пол битвы, — отвтилъ офицеръ. Теперь вы — военноплнный въ рукахъ англичанъ.

— А битва проиграна нами?— горестно спросилъ полковникъ Шиль. И когда офицеръ утвердительно кивнулъ головой, раненый тихонько застоналъ, и крупныя слезы покатились по его щекамъ.— А я попалъ въ плнъ, въ первомъ-же сраженіи попалъ въ плнъ!— негодовалъ онъ.

— Судьба солдата, господинъ полковникъ,— почтительно проговорилъ англичанинъ.— Судьба, которая можетъ выпасть на долю и самому храброму войну. И онъ добавилъ:— Я не возьму у васъ оружія,— вы можете передать его въ собственныя руки нашему генералу.

Между тмъ по знаку, данному офицеромъ, подошли нсколько человкъ съ носилками. Врачъ, бывшій во глав летучаго лазарета, осмотрлъ раны Шиля и Альбрехта.

— Ваша рана, полковникъ, мене тяжела, чмъ рана вашего молодого товарища. Но молодость — большая сила, и я надюсь, что вы оба скоро будете вн опасности.

Затмъ оба плнника были доставлены на желзную дорогу, по которой ихъ и привезли въ Ледисмитъ.

XIII.
Передъ Ледисмитомъ.

По возвращеніи своемъ съ поля битвы, посл поисковъ Вальтера Альбрехта, Элиза могла отдохнуть всего лишь нсколько часовъ. Въ лазарет сильно нуждались въ рабочихъ рукахъ для перевязки и ухода за большимъ количествомъ привезенныхъ туда раненыхъ. А вечеромъ того же дня Элиз пришлось присутствовать при очень тяжеломъ зрлищ. Широкимъ кругомъ стояли воины около обширной, только что вырытой, общей могилы. Длинными рядами лежали на трав мертвецы,— буры и англичане,— прикрытые зелеными втками. Вся толпа кругомъ стояла съ обнаженными головами и благоговйно прислушивалась къ молитвамъ, произносимымъ полковымъ священникомъ. Затмъ павшіе въ сраженіи были опущены въ могилу для вчнаго покоя.

Рядомъ съ Элизой стоялъ старикъ Феррейра. Изъ глазъ его текли слезы и капали на сдую бороду. Мягкая женская рука — рука Элизы — коснулась его правой руки. Не оглядываясь, пожалъ онъ эту руку и удержалъ ее въ своей.

Между тмъ надъ громадной могилой усплъ вырости покатый холмикъ, и мало по малу вс присутствовавшіе стали возвращаться въ лагерь. Одними изъ послднихъ пошли Феррейра и Элиза. Они шли молча. Наконецъ старикъ остановился и устремилъ глаза на вечернее солнце, медленно спускавшееся къ горизонту. Онъ думалъ о своемъ сын, о томъ, что онъ въ цвт лтъ и силъ сошелъ въ могилу героемъ, защищая свою родину.

— Человкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ,— сказалъ старикъ, обращаясь къ молодой своей спутниц.— Мы съ тобой думали, что ршили тогда къ лучшему. Но Богу угодно было перершить иначе… Горько видть старику, какъ сынъ его раньше времени уходитъ въ могилу. Но смерть за отечество — благородный удлъ, и такова была воля Господня!

Чувство глубочайшаго почтенія и любви наполнило душу Элизы. Она крпко обняла старика и поцловала его въ губы. Феррейра грустно улыбнулся.

— Вчера отецъ твой выигралъ намъ блестящее сраженіе,— сказалъ онъ.— Пока онъ въ отсутствіи, дитя мое, смотри на меня, какъ на своего отца, хотя сына моего, который долженъ былъ сдлаться твоимъ мужемъ, — уже нтъ боле въ живыхъ. Есть у меня еще пять сыновей и вс они мужественные… Нтъ, нтъ, не пугайся, Элиза. Я не стану сватать за тебя кого-нибудь изъ остальныхъ моихъ сыновей. Смерть Гендрика вернула теб свободу… И если мы ошибались тогда, думая ршить все къ лучшему,— теперь пора уже исправить нашу ошибку. Не такъ-ли, Элиза?

Она спрятала свою голову на груди его, пока онъ такъ отечески-мягко говорилъ съ ней,— и тихо заплакала.

— Ты не перестала любить Вальтера Альбрехта, дитя мое?— спросилъ Феррейра.— Пусть же Господь Богъ вернетъ ему здоровье, освободитъ его изъ плна и дастъ счастье вамъ обоимъ — и теб, и ему!..

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

——

Все плотне и плотне сдвигалось со дня на день вокругъ Ледисмита кольцо осаждающихъ его буровъ, посл того какъ остаткамъ англійскаго отряда, потерпвшаго пораженіе при Денди и Гленке отъ бурскаго предводителя Луки Мейера,— удалось соединиться съ главной дйствующей силой генерала Уайта въ Ледисмит. Соединенныя войска Трансвааля и Оранжевой республики, подъ предводительствомъ генерала Жубера, заняли на восток, свер и запад горныя высоты, окружающія Ледисмитъ. Ежедневно прибывали къ бурамъ новыя тяжелыя орудія, изъ которыхъ, съ укрпленныхъ позицій, производилось обстрливаніе города и лагеря англичанъ, численность которыхъ составляла около 9,000 человкъ. Кром того, къ Ледисмиту приближался комендантъ Лука Мейеръ, съ цлью отрзать англичанамъ отступленіе также и съ южной стороны.

Въ лагер буровъ, несмотря на пораженіе при Эландслааге, все боле и боле укрплялась надежда на окончательную побду надъ англичанами. И Элиза теперь тоже смотрла бодро въ будущее: она знала, что Вальтеръ Альбрехтъ живъ, и знала, что паденіе Ледисмита принесетъ ему освобожденіе изъ плна.

Была уже поздняя ночь, когда Элиза кончила свои занятія въ лазарет. Въ лагер буровъ вс спокойно спали, только костры еще пылали въ разныхъ мстахъ, согрвая спящихъ. Элиза вышла изъ палатки, чтобы подышать свжимъ воздухомъ, взоры ея устремились на юго-западъ, въ томъ направленіи, гд вдали, у подножія горъ, лежалъ Ледисмитъ и гд находился Вальтеръ.

Какая-то темная фигура показалась и молча остановилась около Элизы. Молодая двушка испуганно вздрогнула, почувствовавъ, какъ чья-то рука легла ей на плечо.

— Не пугайся,— услышала она тихій шопотъ и при слабомъ свт послдней четверти луны увидла подл себя лицо негра, это былъ врный слуга Вальтера, Самъ.

— Самъ явился сюда прямо изъ Ледисмита,— сказалъ зулусъ.— Самъ принесъ важныя извстія.

Радостный трепетъ охватилъ Элизу.

— Ты былъ у него? Ты говорилъ съ докторомъ Альбрехтомъ?— спросила она поспшно.

Самъ отрицательно покачалъ головой, потомъ печально проговорилъ:

— Масса докторъ — въ больниц. Самъ не могъ туда пройти.

На своемъ ломанномъ язык,— смси голландскаго и англійскаго,— Самъ сталъ разсказывать, какимъ образомъ онъ проникъ въ англійскій лагерь. Онъ выдалъ себя за преслдуемаго бурами, преданнаго англичанамъ, рабочаго изъ рудниковъ оганнесбурга.

Чтобы придать больше вроятія своей выдумк, онъ нанесъ себ небольшую рану, и сказалъ, что это сдлали преслдовавшіе его буры. Его уловка увнчалась успхомъ. Зулусъ былъ принятъ на службу въ качеств англійскаго лазутчика, и за нимъ не очень слдили. Такимъ образомъ онъ провелъ два дня въ Ледисмит и сегодня вечеромъ потихоньку ускользнулъ оттуда.

Элиза слушала его съ напряженнымъ вниманіемъ и спросила потомъ:— А какъ англичане обходятся со своими плнными?

— Плохо, очень плохо,— отвтилъ Самъ грустнымъ голосомъ. Затмъ онъ разсказалъ, какъ бурскій генералъ Рокъ, попавшій раненымъ въ руки англичанъ, спустя четыре дня умеръ, не столько отъ полученныхъ имъ ранъ, сколько отъ дурного ухода. Полковникъ Шиль съ большинствомъ другихъ плнныхъ, взятыхъ при Эсландслааге, отправленъ по желзной дорог въ Дурбанъ. Альбрехта же, рана котораго не допускала перевозки, оставили въ лазарет въ Ледисмит.

Но вдругъ зулусъ прервалъ свой разсказъ. Внимательно устремилъ онъ глаза въ юго-западномъ направленіи и, не говоря ни рлова, указалъ рукой туда, гд только что ярко взвилась въ небо ракета.

— Что это означаетъ?— спросила съ безпокойствомъ Элиза.

— Самъ чуть не забылъ. Англичане хотятъ сегодня ночью сдлать вылазку и именно сюда. Самъ все слышалъ въ Ледисмит.

Элиза прервала его.

— А мы стоимъ здсь и болтаемъ! Скоре иди за мной, Самъ. Надо тотчасъ же увдомить обо всемъ военный совтъ.

Когда англичане, съ наступленіемъ ночи, выступили изъ Ледисмита тремя колоннами, подъ предводительствомъ полковниковъ Гримвуда, Гамильтона и побдителя при Эландслааге — Френча, имя въ виду еще до разсвта неожиданно напасть на буровъ,— они увидли, что враги вполн приготовились встртить ихъ. Со всхъ горныхъ высотъ вдругъ былъ открытъ по наступавшимъ англичанамъ убійственный огонь.

Тяжелыя англійскія орудія въ одномъ изъ горныхъ проходовъ попали въ засаду, и испуганные мулы понеслись галопомъ вмст съ пушками, которыя они везли, прямо въ лагерь буровъ. Англичане дрались съ мужественной отвагой, но должны были отступить. На холм Никольсонъ-Некъ увидли они, что остатки Глосчестерскаго полка и ирландскихъ стрлковъ вынуждены, подъ градомъ сыпавшихся на нихъ съ окружающихъ горныхъ высотъ пуль, — сложить оружіе. Много офицеровъ и боле тысячи солдатъ попали въ плнъ къ бурамъ.

Велико было ликованіе въ лагер буровъ. Неожиданная, блестящая эта побда превзошла самыя смлыя ихъ ожиданія и пробудила радостныя надежды.

Одновременно и съ западной границы Оранжевой республики, и съ свера англійской Капской колоніи приходили извстія о томъ, что бурская армія подвигается все дальше и дальше. Везд уже теперь война была перенесена на территорію англичанъ. Главные англійскіе города — Мефкингъ и Кимберлей — были обложены осадой, теперь, посл блестящей побды при Ледисмит, воображеніе буровъ рисовало окончательное ихъ торжество надъ врагомъ, и они полны были самыми радужными мечтами. А когда, нсколько дней спустя, стала слышна на юг отъ Ледисмита пушечная пальба и поздно вечеромъ пришло извстіе, что Лука Мейеръ отбилъ отчаянную попытку англичанъ прорваться на югъ въ Питермарицбургъ,— бодрость духа трансваальскихъ воиновъ еще боле усилилась. Теперь буры выступили впередъ по всей линіи и заняли скалистые берега рки Тугела, протекающей на три мили къ югу отъ Ледисмита, съ тмъ, чтобы снова встать лицомъ къ лицу съ англичанами.

Прошло дв недли.

Все блдне и блдне, все печальне и печальне становилась Элиза, такъ какъ осада Ледисмита затягивалась и конца ей не предвидлось. Однажды вечеромъ она встртила у дверей лазарета поджидавшаго ее здсь врнаго зулуса. Торопливо сообщилъ онъ ей о томъ, что снова побывалъ въ Ледисмит и что ему, наконецъ, удалось увидть Альбрехта въ окн англійскаго лазарета.

Радостный возгласъ вырвался изъ груди Элизы.

— Онъ здоровъ? Онъ поправился?— спросила она быстро.

— Масса очень блденъ и слабъ,— отвтилъ зулусъ.

Вдругъ внезапная ршимость пробудилась въ душ Элизы.

— Самъ,— сказала она,— ты очень любишь своего господина?

Доброе лицо негра освтилось радостной улыбкой, и онъ приложилъ руку къ сердцу.

— Хорошо, Самъ. Теперь теб придется доказать твою врность. Хочешь ты помочь мн освободить изъ плна доктора Альбрехта?

Самъ устремилъ на Элизу удивленный взглядъ, но Элиза продолжала:

— Я сниму красный крестъ, переоднусь мужчиной и отправлюсь съ тобой. Ты проведешь меня въ Ледисмитъ. Мы попытаемся пробраться въ городъ и увезти оттуда твоего господина. Ты не боишься?

— Нтъ, Самъ не боится, но Самъ одинъ проберется въ городъ, иначе оба будутъ пойманы.

— Хорошо, Самъ, это мы все потомъ разсудимъ. Во всякомъ случа я буду сопровождать тебя. Согласенъ на это?

Зулусъ сталъ скакать отъ удовольствія.

— Массу доктора увеземъ изъ Ледисмита! Массу увеземъ изъ Ледисмита!— ликовалъ онъ.

Элиза попросила дать ей отпускъ. Старшій лазаретный врачъ посмотрлъ на нее вопросительно, когда она обратилась къ нему съ этой просьбой. Тмъ не мене онъ далъ ей отпускъ и даже общалъ никому не говорить объ ея временномъ отъзд изъ лазарета.

Стоялъ жаркій лтній день, когда Элиза, рядомъ съ зулусомъ, который велъ въ поводу третью лошадь, хала верхомъ черезъ тнистый лсъ по направленію къ Ледисмиту. Лихорадочный румянецъ игралъ на щекахъ Элизы, она была одта по мужски, но въ короткой, доходящей до колнъ юбк, съ патронташемъ черезъ плечо и ружьемъ въ рукахъ. Она то и дло торопила своего спутника. Но Самъ отрицательно качалъ головой и показывалъ на солнце, стоявшее еще высоко на неб.

— Пусть сойдетъ ночь на землю, тогда только можно будетъ освободить массу,— сказалъ Самъ.

На душ у Элизы становилось радостно при мысли, что имъ, можетъ быть, удастся освободить Вальтера! Она никому ничего не сказала о своемъ план. Ее наврное старались бы убдить, что ея планъ неисполнимъ и сумасброденъ, и всячески отговаривали бы ее. Но она ршила сдлать попытку, даже если бы это стоило ей жизни. Одна, съ помощью врнаго зулуса, освободитъ она Вальтера и докажетъ ему этимъ, какъ сильна, какъ велика ея любовь. Вальтеръ увидитъ, что она его достойна.

— Скоро, Вальтеръ, скоро!— радостно звучало у нея въ душ въ то время, какъ она прозжала верхомъ по темной чащ лса.

XIV.
Въ осажденномъ город.

Передъ зданіемъ городской ратуши въ Ледисмит стоялъ всадникъ съ длинными сдыми усами и съ выраженіемъ досады на мужественномъ лиц. На немъ былъ мундиръ англійскаго генерала. Онъ нагнулся черезъ сдло, чтобы на прощаніе подать руку пожилому, небольшого роста человку, стоявшему передъ нимъ, и привтливо кивнулъ головой тремъ другимъ лицамъ, тоже бывшимъ тутъ же.

— Нтъ, это немыслимо, г. городской голова,— сказалъ генералъ.— Мн не только вврена безопасность города и всхъ собранныхъ здсь военныхъ и иныхъ припасовъ, но у меня на рукахъ еще и честь славной великобританской королевской арміи. Скоре я согласился бы пустить себ пулю въ лобъ, чмъ постыдно сдать непріятелю и этотъ городъ, и войско.

Пожилой человкъ, стоявшій передъ генераломъ, молча опустилъ голову. Но одинъ изъ трехъ членовъ городской думы, стоявшій подл Головы, почти въ упоръ подошелъ къ генералу, и въ его глазахъ сверкнулъ зловщій огонекъ. Онъ протянулъ по направленію къ генералу руку, сжатую въ кулакъ.

— Военная честь генерала Уайта не интересуетъ насъ, — воскликнулъ онъ съ едва сдерживаемой злобой.— Пусть войско дерется за стнами города, на чистомъ пол, въ горахъ,— но пусть же оно пощадитъ нашъ несчастный городъ, обратившійся въ развалины. Что намъ за польза отъ того, что надъ городскими стнами будетъ продолжать развваться англійскій флагъ? Разв, благодаря этому, пули буровъ мене мтко попадаютъ въ цль?

Генералъ нахмурился.

— Будьте осторожне въ выраженіяхъ, мистеръ Роденгомъ. Неужели вы думаете, что мн неизвстно, что и здсь, въ Ледисмит, среди населенія не мало такихъ людей, которые охотно присоединились бы къ бурамъ и стали бы помогать имъ противъ насъ?

— Это потому, что мы сами — голландцы,— мы старые жители Наталя!— вспыльчиво возразилъ только что говорившій.— Какое намъ дло до Англіи? Мы были до сихъ поръ врными подданными королевы Викторіи, но пусть же и насъ оставятъ въ поко, пусть же и насъ не принуждаютъ къ борьб съ нашими кровными единоплеменниками, не заставляютъ итти противъ нашихъ трансваальскихъ братьевъ.

— Молчать!— загремлъ въ отвтъ генералъ.— Осмльтесь еще разъ сказать нчто подобное, и я васъ велю тотчасъ же арестовать.

Затмъ, обращаясь къ городскому голов, онъ добавилъ боле спокойнымъ тономъ:

— Ршеніе мое остается непоколебимымъ: мы не сдадимъ Ледисмита. Сообщите объ этомъ всмъ гражданамъ. Надюсь, что англійская часть населенія будетъ гордиться тмъ, что мы ршили защищать до послдней капли крови честь англійской арміи. Пожалуй, можно будетъ воспользоваться предложеніемъ непріятеля и перевести дтей, женщинъ и стариковъ въ лагерь у подножія горы Изембульванъ. Но, какъ я уже говорилъ, вс порціи, выдаваемыя населенію,— должны теперь быть уменьшены. Первое условіе, чтобы сохранить въ нашихъ рукахъ городъ — это сохранить какъ можно дольше пищевые припасы. А теперь, прощайте, господа.

Генералъ похалъ рысью дальше, а члены городской думы, вмст съ городскимъ головой, съ опечаленными лицами повернули въ одинъ изъ переулковъ, близъ городской ратуши, чтобы въ дом городского головы совщаться о томъ, что теперь предпринять.

Вс двери домовъ въ город были заперты, вс ставни закрыты. Жители большею частью скрывались въ погребахъ, гд они искали убжища не только отъ непріятельскихъ пуль, но и отъ произвола англійскихъ солдатъ.

Прозжая легкой рысцой по главной городской улиц, генералъ Уайтъ смотрлъ съ огорченіемъ на городъ, обратившійся чуть ли не въ сплошныя развалины. Въ одномъ мст ему пришлось остановиться, вслдствіе скопленія многочисленной толпы. Впрочемъ, ему стоило лишь махнуть рукой, и толпа разступилась, чтобы дать генералу дорогу. Онъ увидлъ тогда, что по средин улицы лежали три окровавленныхъ трупа: женщина съ двумя дтьми. Вс трупы были страшно изуродованы. Ихъ убило осколкомъ гранаты, врывшейся въ землю тутъ же, недалеко, и образовавшей глубокую яму. Генералъ остановилъ свою лошадь и почтительно обнажилъ голову. Тотчасъ же взволнованная толпа утихла, поднятые съ угрозой кулаки мужчинъ опустились. Только одинъ лишь голосъ крикнулъ изъ толпы:

— Да будетъ проклятъ Чемберленъ {англійскій министръ и} и Сесиль Родсъ {богатый капиталистъ, благодаря проискамъ которыхъ Англія объявила войну Трансваалю.}! Да падетъ на ихъ головы кровь безвинно убитыхъ!

Уайтъ посмотрлъ серьезнымъ взглядомъ на говорившую — измученную, исхудалую женщину съ блднымъ лицомъ и лихорадочно горящими глазами. И передъ умственнымъ взоромъ его встало все то горе, вс т бдствія въ чудовищныхъ ихъ размрахъ, которыя были навлечены на тысячи и тысячи людей преступной алчностью и властолюбіемъ нкоторыхъ англійскихъ дятелей. И эти три окровавленные трупа, лежавшіе тутъ посреди улицы, казались ему нмымъ, но краснорчивымъ укоромъ. Молча пришпорилъ генералъ своего коня и, поникнувъ головой, прохалъ дальше къ лагерю, раскинутому за стнами города.

И дйствительно, въ Ледисмит дла обстояли очень плохо. Съ высотъ, со всхъ сторонъ, окружавшихъ городъ и занятыхъ бурами, то и дло производилась по городу пальба. Для осажденныхъ наступила ужасная пора, пора бездйствія и выжиданія въ то самое время, какъ неуловимый для нихъ врагъ со всхъ сторонъ осыпалъ ихъ пулями, внося повсюду смерть и разрушеніе. Рядомъ съ этимъ въ городъ началъ уже пробираться еще одинъ страшный гость — лихорадка, а вмст съ нею и ея родной братъ — тифъ.

Широкой дугой протекала вокругъ города рка Клипъ. Изъ нея былъ проведенъ въ Ледисмитъ прекрасный водопроводъ съ обширнымъ резервуаромъ внутри города. Теперь буры уничтожили этотъ водопроводъ, и недостатокъ въ вод еще увеличивалъ страданія осажденныхъ. Поэтому генералъ Уайтъ устроилъ укрпленный военный лагерь, вблизи города, непосредственно у рки Клипъ, оставивъ въ город, обстрливаемомъ врагами, лишь небольшой отрядъ войска.

Надъ большимъ зданіемъ лазарета въ Ледисмит высоко разввался блый флагъ съ краснымъ крестомъ — символъ сострадательной любви, и буры тщательно старались, чтобы пули и гранаты не попадали въ это зданіе съ разввающимся надъ нимъ флагомъ.

Среди небольшого числа раненыхъ плнныхъ, находившихся еще въ Ледисмит, былъ и Вальтеръ Альбрехтъ. Сначала его оставляли лежать по цлымъ днямъ на грязной солом въ одной изъ палатокъ, сквозь стны которой пробивался дождь. И только тогда, когда, вслдствіе дурного ухода за нимъ, его жизни стала грозить опасность, одинъ боле человколюбивый англійскій врачъ настоялъ на томъ, чтобы молодого нмца перевели въ большой лазаретъ. Тутъ онъ нсколько недль пролежалъ въ безсознательномъ состояніи и лихорадочномъ бреду.

Но, наконецъ, лихорадка стала спадать, и докторъ позволилъ Альбрехту встать съ постели. Шатаясь и опираясь на руку сидлки, подошелъ онъ къ открытому окну. Здсь его усадили въ кресло.

День стоялъ необычайно жаркій. Жгучее декабрское солнце съ ранняго утра сверкало на голубомъ неб, и только къ вечеру на горизонт появились блыя облака, предвстники ночной грозы. Вмст съ тмъ поднялся легкій втерокъ, нсколько освжившій удушливую жару.

Генералъ Уайтъ поднялся на небольшой холмикъ близь лагеря. Онъ разсматривалъ въ подзорную трубу расположенную къ югу мстность. Шесть недль прошло съ тхъ поръ, какъ онъ со своими войсками былъ запертъ въ Ледисмит. Со дня на день поджидалъ онъ помощи, общанной ему главнокомандующимъ англійской арміи, но она все еще не являлась.

— Держитесь!— говорили свтовые сигналы изъ лагеря главнокомандующаго, расположеннаго на разстояніи пяти миль отъ Ледисмита.

Генералъ Уайтъ опустилъ свою подзорную трубу и усталыми, медленными шагами вернулся къ групп штабныхъ офицеровъ, поджидавшихъ его въ почтительномъ отдаленіи. Всхъ ихъ, одного за другимъ, окинулъ онъ пытливынь взоромъ. На всхъ лицахъ прочелъ онъ одно и то же выраженіе утомленія и унынія.

Генералъ Уайтъ покачалъ головой: ‘Такъ не можетъ дальше продолжаться’, прошепталъ онъ про себя. ‘Силы слабютъ, если не упражнять ихъ, бодрость пропадаетъ, если не поддерживать ее’. Затмъ онъ повернулся къ офицерамъ и сказалъ:

— Я ршилъ сегодня же ночью сдлать вылазку въ сторону Ломбардскопа. Слдуйте за мной, господа, чтобы переговорить обо всхъ подробностяхъ вылазки.

Окруженный своимъ штабомъ генералъ ушелъ, направляясь къ своей палатк.

Докторъ Альбрехтъ стоялъ въ это время у окна и смотрлъ на двухъ часовыхъ, сонно ходившихъ взадъ и впередъ передъ зданіемъ лазарета. По временамъ, утомившись ходить, они останавливались и отдыхали, прислонившись къ оград, окружавшей лазаретъ. Но тутъ вниманіе Альбрехта обратилось къ новому зрлищу. По улицамъ шли быстрымъ шагомъ полки пхоты, и нсколько конныхъ отрядовъ неслось къ восточнымъ городскимъ воротамъ. Повидимому, генералъ Уайтъ подготовлялъ значительную военную экспедицію.

Черезъ открытую дверь Альбрехтъ увидлъ, какъ въ большой зал, примыкающей къ его палат, врачи и сидлки бросились къ окнамъ, чтобы взглянуть на любопытное зрлище. Взволнованные вопросы и отвты, которыми они обмнивались, показывали, что ожидалось важное событіе. О плнномъ нмц, стоявшемъ у окна въ сосдней комнат, вс забыли.

Вдругъ Альбрехтъ почувствовалъ, что кто то схватилъ его за руку и быстро пакинулъ ему на плечи англійскую офицерскую шинель. Затмъ изумленный, еще ничего не понимавшій молодой человкъ былъ увлеченъ въ пустой, полутемный корридоръ, оттуда спустился по лстниц и очутился на двор лазарета.

— Масса — теперь англійскій офицеръ… пусть не выдастъ себя,— шепталъ Самъ,— это былъ онъ.— Англичане длаютъ вылазку въ Ломбардскопъ и никто не замтитъ, что Самъ уйдетъ со своимъ господиномъ.

Для дальнйшихъ разъясненій не было времени. Миновавъ сонныхъ часовыхъ, принявшихъ проходившихъ за англійскаго офицера со своимъ слугой, Альбрехтъ и Самъ вышли на улицу. Уже почти совсмъ стемнло. Въ боковыхъ переулкахъ, въ которые они повернули, не было ни души, а глубокія тни, ложившіяся отъ низкихъ домовъ, были на руку бглецамъ. Такимъ образомъ добрались они до сверныхъ укрпленій англичанъ. Здсь все кругомъ было безмолвно. Только на южной сторон лагеря гремла англійская артиллерія, въ то время, какъ черезъ восточныя городскія ворота тихо и безмолвно прозжали отряды кавалеріи, и нсколько пхотныхъ полковъ подвигались по направленію къ Ломбардскопу.

Между тмъ темнота сразу усилилась, такъ какъ въ тропическихъ странахъ переходъ отъ дня къ ночи происходитъ, какъ извстно, почти совсмъ безъ обычныхъ у насъ сумерекъ. На одно мгновеніе бглецы остановились подъ прикрытіемъ тней, падающихъ отъ баттарей на укрпленіяхъ. Передъ ними открывалась довольно большая равнина, которую имъ нужно было пересчь, чтобы добраться до опушки лсочка, общавшаго прикрыть ихъ дальнйшее бгство.

Альбрехтъ поспшно спустился въ высохшее русло рки, тянувшейся вдоль укрпленій.

Возл пушки, стоявшей на окопахъ, у которой, отдыхая, лежали солдаты, стоялъ наготов маленькій дозорный конный объздъ.

Одинъ изъ солдатъ этого объзда замтилъ вдругъ, при скудномъ свт послдней четверти луны, дв движущіяся по равнин тни.

Тотчасъ-же въ догонку имъ раздалось нсколько ружейныхъ выстрловъ. И немедленно весь конный объздъ, состоявшій изъ десяти конныхъ улановъ, помчался быстрымъ галопомъ вслдъ за бглецами въ ночной темнот.

XV.
Неудавшееся бгство.

Альбрехтъ и Самъ бжали, что было силъ. Они находились уже недалеко отъ опушки низкорослаго лса, когда около самыхъ ихъ ушей просвистло нсколько пуль. Въ то же мгновеніе Альбрехтъ услышалъ около себя тихій стонъ. Онъ поспшно обернулся, но Самъ сдлалъ ему знакъ рукой, чтобы онъ не останавливался. Альбрехтъ побжалъ было дальше, но видя, что Самъ не слдуетъ за нимъ, онъ остановился и подошелъ къ нему.

— Ты раненъ, Самъ?— спросилъ онъ.

— Если Масса дастъ руку Саму, все пойдетъ, какъ слдуетъ,— отвтилъ зулусъ.

Альбрехтъ поспшилъ подать ему руку, и они тихо двинулись дальше. Но уже черезъ нсколько шаговъ имъ пришлось опять остановиться. Самъ все сильне и сильне опирался на руку доктора, и безъ того очень ослабвшаго и не вполн оправившагося посл болзни. Онъ не въ силахъ былъ поддерживать больше Сама, и этотъ послдній тяжело опустился на землю. Альбрехтъ наклонился къ нему и, желая приподнять его, просунулъ руку ему за спину, какъ вдругъ почувствовалъ на своей рук горячую кровь. Теперь и думать нечего было о дальнйшемъ бгств. Въ то же мгновеніе они услышали позади себя топотъ лошадей англійскаго отряда, а при свт сверкнувшей какъ разъ въ эту секунду молніи, прорзавшей окружающій мракъ, бглецы ясно увидли смутныя очертанія приближающихся англійскихъ уланъ.

— Пусть Масса бжитъ одинъ, скоре добжитъ,— умолялъ зулусъ Альбрехта.— Тамъ вотъ на опушк лсочка, гд стоитъ большое дерево, ожидаетъ господина миссъ Элиза, около нея стоятъ лошади.

Альбрехтъ взглянулъ по указанному направленію. При свт молніи онъ увидлъ на опушк лса могучій дубъ, тамъ ждало его спасеніе, больше чмъ спасеніе…

Молодой врачъ сдлалъ попытку поднять Сама и понести его на рукахъ. Но черезъ нсколько шаговъ ему пришлось волей неволей опустить на землю тяжелую ношу: у него не хватало силъ. Вдругъ онъ услышалъ около себя быстрые шаги и при свт молніи увидлъ высокаго, стройнаго бура, который спшилъ къ нимъ на встрчу. Фигура была уже совсмъ близка, и при слдующемъ блеск молніи Альбрехтъ узналъ въ ней Элизу Мейеръ.

Они не обмнялись ни словомъ привта. Англійскіе уланы, преслдовавшіе ихъ, были уже совсмъ близко, и если они до сихъ поръ ихъ не настигли, то только благодаря тому, что вслдствіе темноты, ошиблись направленіемъ и потеряли бглецовъ изъ виду.

— Намъ надо взять Сама на руки и нести его,— сказала Элиза, которая однимъ быстрымъ взглядомъ охватила положеніе дла. И тотчасъ-же она подняла зулуса за плечи, а Альбрехтъ за ноги, и они понесли дальше свою ношу. Но теперь уланы увидли ихъ, наконецъ, и галопомъ помчались прямо на нихъ.

— Невозможно спастись,— простоналъ Альбрехтъ.

Они бережно положили на землю бднаго зулуса, умолявшаго ихъ бросить его на произволъ судьбы. Затмъ Элиза передала своему другу ружье, висвшее у нея черезъ плечо, а для себя вынула изъ кожанаго чехла револьверъ.

— Намъ нельзя спасаться самимъ и бросить Сама, выговорила она твердымъ голосомъ.— Врность за врность.

И подавъ Альбрехту руку, добавила:

— Дорогой другъ, я полюбила тебя съ перваго взгляда. Можешь-ли ты теперь, когда намъ суждено вмст умереть, простить меня?

Быстрымъ движеніемъ наклонился Альбрехтъ къ Элиз и горячо поцловалъ ее.

— Врь мн, что я умру радостно, теперь, когда я знаю, что ты меня любишь,— отвтилъ онъ.

Въ это время до нихъ донесся окрикъ англійскихъ солдатъ: ‘Сдавайтесь или мы васъ убьемъ’. Въ ту-же минуту Альбрехтъ выстрлилъ изъ ружья, одновременно съ нимъ выстрлила изъ револьвера Элиза. Но выстрлы ихъ не попали въ цль. Мигомъ бглецы были окружены со всхъ сторонъ. Всякое дальнйшее сопротивленіе было совершенно безполезно, и потому, по требованію англійскаго офицера, командовавшаго объздомъ, бглецы положили оружіе.

— Свяжите имъ руки,— приказалъ офицеръ.

Но вдругъ, къ изумленію своему, онъ услышалъ звонкій женскій голосъ.

— Я — двушка, господинъ офицеръ,— сказала Элиза.— Двушка, желавшая освободить изъ плна своего жениха, а вотъ этотъ раненый — врный слуга, принесшій себя въ жертву за своего господина. Быть можетъ, вы удовольствуетесь нашимъ честнымъ словомъ, что мы не будемъ длать попытки къ бгству, и разршите не связывать намъ руки?

— Кто вы такой?— спросилъ строгимъ голосомъ англійскій офицеръ Альбрехта. Альбрехтъ назвалъ свое имя и объяснилъ, что онъ офицеръ нмецкаго отряда добровольцевъ.

— Хорошо, я принимаю ваше честное слово,— отвтилъ англичанинъ.— Вы теперь военно-плнный и останетесь имъ до тхъ поръ, пока нашъ генералъ не ршитъ вашей участи.

Затмъ англичанинъ, приложивъ руку къ козырьку, обратился къ Элиз:

— Весьма сожалю, сударыня, что мн пришлось помшать вашему романтическому плану освободить жениха вашего. Но въ военное время нтъ мста для любезностей.

Элиза между тмъ наклонилась къ раненому Саму, потомъ взглянула на англичанина и проговорила:

— Тмъ не мене я все-же позволю себ попросить васъ объ одной услуг, ради человколюбія. Тамъ вотъ около большого дуба привязаны наши лошади. Еслибы вы распорядились привести ихъ сюда, мы могли-бы на лошади перевезти раненаго въ городъ.

Два всадника были немедленно отряжены за лошадьми. Нсколько минутъ спустя маленькая кавалькада медленно тронулась въ путь по направленію къ городу.

Посреди уланъ находились Альбрехтъ и Элиза, поддерживавшіе съ обихъ сторонъ посаженнаго на лошади зулуса.

XVI.
Любовь одерживаетъ побду.

Генералъ Уайтъ сидлъ передъ своей палаткой на складномъ походномъ стул, блдный и мрачный, одна рука была у него на перевязи. Не оставалось никакой надежды, впереди онъ видлъ только гибель, приближающуюся медленно, но неотразимо. О незыблимо крпкую стну трансваальскихъ бойцовъ разбилась вчерашняя попытка. Вылазка англійскихъ войскъ потерпла полное пораженіе. Ледисмиту уже не продержаться долго: этого не могъ не видть генералъ Уайтъ. Онъ могъ нсколько оттянуть окончательную гибель города и находящихся въ немъ англійскихъ войскъ, можетъ быть, при крайнихъ усиліяхъ, сопряженныхъ съ всевозможными лишеніями, ему удастся оттянуть эту судьбу на нсколько недль… А за это время сколько еще погибнетъ людей отъ тифа, лихорадки и непріятельскихъ пуль!

Генералъ стиснулъ зубы.— Все равно, я не сдамъ города, пока останется у насъ хоть одна краюха хлба, хоть одинъ ящикъ съ консервами,— проговорилъ онъ про себя.

Офицеръ подошелъ къ нему, взявшись за козырекъ.

— Гд взятые вами вчера двое плнныхъ?— спросилъ генералъ.— Приведите ихъ сейчасъ сюда.

Вальтеръ Альбрехтъ и Элиза Мейеръ провели ночь въ двухъ камерахъ гарнизонной тюрьмы Ледисмита. Спали они на жесткой солом, но на душ у нихъ было свтло, сердца ихъ были полны радостной надежды. Конечно, мысль, что Элиза въ плну у англичанъ, была мучительна для Альбрехта. Однако любовь его была все-же настолько эгоистична, что онъ вмст съ тмъ и радовался, что дорогая ему двушка подъ однимъ съ нимъ кровомъ. А главное, изъ ея словъ, сказанныхъ ему тогда, передъ лицомъ мчавшихся на нихъ враговъ, онъ узналъ, что Элиза любитъ его, что любовь къ нему побудила ее отважиться на смлую попытку освободить его изъ плна. Онъ ликовалъ при этой мысли, даже самая тюрьма не казалась ему мрачной и радужныя грезы постили его, когда онъ, наконецъ, заснулъ глубокимъ сномъ.

А Элиза? Душа ея была полна спокойствія и чувства удовлетворенія. Вс недоразумнія между нею и Вальтеромъ окончились теперь, стоявшая между ними, словно мрачная тнь, стна рушилась. Элиза доказала свою безграничную, доходящую до презрнія смерти, любовь. Дальнйшее же ршеніе своей судьбы, доведеніе ея до благополучнаго конца, она предоставляла Господу Богу, въ благость котораго твердо врила.

Настало утро, посл того, какъ плннымъ дали на завтракъ небольшую порцію отвратительной на вкусъ воды съ кускомъ хлба, имъ сообщили, что они еще до обда предстанутъ передъ генераломъ.

По дорог они успли обмняться крпкимъ рукопожатіемъ и стояли теперь передъ лицомъ защитника Ледисмита. При ихъ приближеніи генералъ Унатъ поднялся со своего мста.

— Это вы, находясь у насъ въ плну, пытались вчера вечеромъ бжать, и только благодаря бдительности коннаго нашего объзда, были снова возвращены назадъ?— спросилъ генералъ молодого нмца, который отвтилъ ему утвердительнымъ наклоненіемъ головы.

— Вы — нмецъ? По профессіи врачъ, какъ сообщили мн, и были офицеромъ въ отряд нмецкихъ добровольцевъ? Отчего же вы не служили въ качеств врача?

Легкій румянецъ покрылъ щеки Альбрехта.

— Г. генералъ,— сказалъ онъ, — когда чувствуешь себя молодымъ и сильнымъ, и къ тому еще желаешь отличиться, не трудно поддаться искушенію принять дятельное участіе въ борьб и вступить въ ряды арміи. Къ тому же я и въ Германіи былъ гусарскимъ офицеромъ въ запас.

Генералъ слегка кивнулъ головой. На спокойномъ лиц его нельзя было прочитать, какое впечатлніе произвелъ на него отвтъ Альбрехта. Вслдъ затмъ, онъ вжливо взялся за козырекъ и, обращаясь къ Элиз, спросилъ ее:

— А вы та безумно смлая особа, которая мечтала вырвать изъ нашихъ рукъ вотъ этого молодого человка? Полагаю, что вы его любите?

Элиза ярко вспыхнула, но, не пугаясь, посмотрла прямо въ лицо генералу.

— Да, вы не ошиблись, г. генералъ, я люблю этого молодого человка.

— Господинъ докторъ, заговорилъ снова генералъ, — вы просили, чтобы васъ признали военноплннымъ на честное слово? Сожалю, что не могу сразу исполнить вашего желанія.

Элиза поблднла, но генералъ продолжалъ: ‘Я готовъ поставить для этого нсколько условій какъ вамъ, такъ и этой молодой дам. Попрошу обоихъ васъ дать мн честное слово, что въ дальнйшей войн буровъ противъ Англіи вы не примете никакого участія. Дале вы возьмете на себя обязательство не длать никакихъ попытокъ выйти изъ Ледисмита, не заручившись предварительно особымъ, разршеніемъ. Кром того, вы не должны входить въ сношенія съ кмъ-либо вн города,— и, наконецъ, вы оба наднете красный крестъ, и не будете выходитъ изъ лазарета иначе, какъ только съ разршенія главнаго военнаго врача. Согласны ли вы на это?’

Альбрехтъ и Элиза дали свое согласіе и поблагодарили генерала. Затмъ онъ поклонился имъ въ знакъ того, что разговоръ конченъ.

Но Альбрехтъ обратился еще разъ къ генералу:

— Съ нами было взято въ плнъ и третье лицо,— твердо сказалъ молодой врачъ, не обращая вниманія на грозныя тучи, собравшіяся на лиц генерала.— Врный нашъ слуга, молодой зулусъ заплатилъ за свою попытку освободить меня тяжкой раной. Онъ тоже находится въ вашихъ рукахъ, въ плну…

— Довольно,— коротко отрзалъ генералъ.— По сообщеннымъ мн свдніямъ вопросъ вашъ касается шпіона, вкравшагося къ намъ въ довріе и предложившаго намъ свои услуги въ качеств лазутчика. Услышимъ, что онъ суметъ сказать въ свою защиту, когда предстанетъ передъ военнымъ судомъ. Не скрою отъ васъ, что еслибы даже ангелы сошли съ неба защитить вашего зулуса, имъ не удалось бы спасти его, если его вина будетъ доказана. Во всемъ мір существуетъ обычай вшать шпіоновъ, безъ дальнйшихъ разговоровъ.

Генералъ повернулся спиной къ плннымъ, собираясь уходить, но Элиза преградила ему дорогу:

— Въ такомъ случа, генералъ, я должна просить васъ, чтобы вы вызвали меня свидтельницей въ военный судъ,— сказала она взволнованнымъ голосомъ.— Если въ Англіи существуетъ справедливость, вы должны исполнить эту просьбу.

Генералъ удивленно взглянулъ на молодую двушку, стоявшую передъ нимъ со сверкающими глазами, молча кивнулъ ей головой и ушелъ.

Вальтеръ Альбрехтъ и Элиза должны были подписать бумагу, на основаніи которой они считались теперь военноплнными на честное слово. Старшій врачъ лазарета съ удовольствіемъ согласился на усиленіе персонала своихъ служащихъ и въ особенности былъ радъ Альбрехту, какъ врачу. Въ лазарет было какъ разъ очень много дла, такъ какъ тамъ кром раненыхъ находилось еще множество больныхъ лихорадкой и тифомъ.

Альбрехтъ и Элиза немедленно же приступили къ исполненію своихъ обязанностей въ лазарет, и весь день такъ были заняты, что не имли даже свободной минуты, чтобы поговорить другъ съ другомъ. Наконецъ, поздно вечеромъ они освободились и, стоя у окна длиннаго лазаретнаго корридора, смотрли изъ него на улицу, гд дождь лилъ какъ изъ ведра, сверкала молнія, а раскаты грома будили эхо въ горахъ. Никто изъ нихъ, ни молодой врачъ, ни Элиза не нашли сразу словъ, съ которыхъ начать разговоръ.

— Элиза,— сказалъ, наконецъ, робко Альбрехтъ,— неужели же Генрикъ Феррейра допустилъ, чтобы его невста пошла одна, никмъ ни сопровождаемая, освобождать изъ плна своего друга?

Элиза отрицательно покачала головой.

— Генрика Феррейра нтъ уже въ живыхъ: онъ палъ героемъ въ битв при Эланслааге.

Альбрехтъ промолчалъ: это извстіе ошеломило его. Значитъ, Элиза свободна лишь благодаря смерти своего жениха? И вдругъ въ душ Альбрехта мелькнуло сомнніе, сомнніе въ любви къ нему молодой двушки, которая такъ недавно, лишь нсколько недль передъ тмъ отказала ему, когда онъ просилъ ея руки.

Элиза напрасно ждала какого-нибудь слова изъ устъ Альбрехта. Тонкимъ своимъ чутьемъ она тотчасъ же поняла, что происходило въ душ его.

— Сердце мое сжимается отъ боли при мысли о старомъ отц Генрика,— сказала она тихимъ голосомъ. Ему же самому, ему, павшему, какъ герой, въ битв за отечество, позавидуютъ многіе, на долю которыхъ выпала еще боле тяжелая участь!

— Но вы, Элиза, вы — его невста…

Она прервала его раньше, чмъ онъ договорилъ.

— Малодушный,— сказала она съ нжнымъ укоромъ,— я была бы врной женой Генрика, исполняя этимъ желаніе его и моего отца, но мое сердце не принадлежало ему ни на минуту.

— Элиза!— громко ликованіе звучало въ этомъ восклицаніи Вальтера.

Элиза протянула ему руку.

— Неужели ты такъ скоро могъ позабыть то, въ чемъ я призналась теб передъ лицомъ опасности когда на насъ мчался непріятель?

Затмъ счастливый Альбрехтъ обнялъ Элизу и повелъ свою невсту къ старшему лазаретному врачу, чтобы сообщить ему о своемъ обрученіи съ нею.

ГЛАВА XVII.
Поворотъ судьбы.

Попытка, предпринятая главнокомандующимъ англійскими войсками въ Южной Африк, генераломъ Буллеромъ, съ цлью освободить отъ осады Ледисмитъ, не удалась. Близь рки Тугелы, черезъ которую онъ намревался переправиться съ 25,000 человкъ войска, имя въ виду пробиться съ свера къ осажденному городу, Буллеръ потерплъ тяжелый уронъ, нанесенный ему отрядомъ буровъ. Въ то же время на свер Капской Колоніи при Штромберг генералъ Гатэкръ, пытавшійся ворваться въ Оранжевую республику, тоже былъ ршительно отброшенъ, а съ западной стороны буры, во глав которыхъ стоялъ храбрый и хитрый генералъ Кронье, нанесли англичанамъ кровавое пораженіе близъ рки Моддеръ. Англійская армія, предводительствуемая лордомъ Метуэномъ, была стиснута со всхъ сторонъ непріятельскими войсками.

Грустно провели осажденные въ Ледисмит праздникъ Рождества. Тщетными оказались просьбы гражданъ, обращенныя къ генералу Уайту, сдаться и положить конецъ ужасамъ осады. Генералъ стоялъ упорно на своемъ: видя, что онъ не въ силахъ спасти городъ, онъ ршилъ спасти одно — сохранить незапятнанной свою солдатскую честь и честь ввреннаго ему войска.

Наступилъ новый, 1900 годъ, и съ новымъ рвеніемъ принялись теперь буры,— во время рождественскихъ праздниковъ прервавшіе военныя дйствія,— обстрливать несчастный городъ. Блдные и истощенные бродили жители Ледисмита и англійскіе солдаты по городскимъ улицамъ. Выдаваемыя въ лазарет больнымъ порціи становились съ каждымъ днемъ все боле и боле скудными.

Ва это время Самъ, опасно раненый въ спину навылетъ и пролежавшій дв недли между жизнью и смертью,— теперь сталъ мало-по-малу поправляться и настолько уже окрпъ, что оказалось возможнымъ снять съ него допросъ. И вотъ онъ предсталъ передъ военнымъ судомъ.

Въ одной изъ лагерныхъ палатокъ собрались военные судьи, англійскіе офицеры,— и передъ ними стоялъ несчастный зулусъ, онъ былъ очень блденъ и весь дрожалъ. По обычаю негровъ онъ пытался было искать спасенія въ отрицаніи своей вины, но она была до того очевидна, что, наконецъ, онъ совсмъ запутался въ своихъ показаніяхъ и разрыдался. Предсдатель суда пожалъ плечами.

— Тебя ждетъ вислица, готовься къ ней,— сказалъ онъ сухо и затмъ, обращаясь къ своимъ товарищамъ — судьямъ, добавилъ:— собственно говоря, дло это покончено, но тамъ, передъ дверьми палатки, ждетъ молодая двушка, которая непремнно требуетъ, чтобы мы выслушали ее въ качеств свидтельницы. Генералъ Уайтъ сообщилъ, что ему было бы пріятно, если бы мы оказали эту вжливость просительниц.

Прочіе судьи выразили согласіе, и Элиза была введена.

— Сударыня,— обратился къ ней предсдатель военнаго суда,— вы выразили желаніе явиться въ качеств свидтельницы по длу этого зулуса, который самъ признался, что онъ обманулъ насъ и былъ шпіономъ.

— Господа судьи,— сказала Элиза, — я не имю ни малйшаго намренія отрицать то, что установлено. Но мн хотлось бы только разъяснить поступки этого молодого негра, извстнаго мн за врнаго и честнаго человка, поступки столь преступные съ точки зрнія военнаго суда, мн хотлось бы освтить ихъ съ другой стороны, не съ той, съ которой вы теперь видли ихъ.

Голосъ Элизы звучалъ вначал робко, въ немъ слышалась дрожь. Но мало по малу онъ все боле и боле крпъ.

— Вообразите себ на минуту, господа, что вамъ выпало на долю попасть въ руки непріятеля. Вы ранены и въ плну. И не нашлось ни одного гонца, который передалъ бы о васъ извстіе, у васъ нтъ друга, который могъ-бы принести вамъ спасеніе. И вдругъ, бдный негръ, — одинъ изъ членовъ презираемой и притсняемой расы, — вспомнилъ о своемъ господин, которому онъ врно служилъ, и вспомнилъ не о тяжести и трудности своей подневольной службы и положеніи слуги, а о всякомъ добромъ слов, всякомъ добромъ взгляд господина, и съ рдкимъ мужествомъ и самопожертвованіемъ этотъ негръ ршился взять на себя такое опасное дло — проникнуть въ непріятельскій лагерь, чтобы тамъ хоть издали увидть дорогого своего господина, чтобы узнать, какъ онъ поживаетъ. Какъ вы бы судили о подобномъ поступк, господа? Неужели вы не захотли-бы пожать руку хорошему человку, хотя эта рука — лишь черная рука негра? И не были-бы и вы счастливы имть такого преданнаго друга?

Элиза замолчала на минуту, но ни одинъ изъ судей не прервалъ ее.

Затмъ она продолжала:

— И въ это-то время молодая двушка, которая всей душой любитъ плннаго офицера, проситъ врнаго негра помочь ей освободить его господина. И у нея, у этой двушки, нтъ никого, кто отважился-бы взять на себя такое опасное предпріятіе, нтъ никого, кром бднаго, презираемаго всми негра. И онъ ни минуты не колеблется, онъ все подготовляетъ для освобожденія своего господина, онъ проникаетъ въ непріятельскій городъ и уводитъ оттуда плнника. Онъ жертвуетъ своею жизнью для него,— тяжело раненый попадаетъ онъ въ плнъ. Теперь онъ стоитъ тутъ передъ вами, его судьями. И я скажу: да, сомннія нтъ, онъ былъ шпіономъ. Но его влекло къ тому не золото,— побудила его къ этому одна лишь любовь къ своему господину, находящемуся въ плну. Вотъ что заставило его совершить этотъ поступокъ, А теперь вы хотите его казнить за это. Но если вы люди, смотрящіе на вещи боле широко, если вы судьи, не придерживающіеся только буквы закона, а внимающіе голосу справедливости, — мн въ такомъ случа не зачмъ подсказывать вамъ, какой приговоръ слдуетъ вамъ вынести бдняг. Объ одномъ лишь прошу: вспомните о томъ, что вы — люди!

Тутъ она обернулась къ Саму и протянула ему руку. Зулусъ, весь въ слезахъ, бросился къ ея ногамъ и сталъ цловать край ея платья.

Судьи удалились для совщанія. Очень скоро они вернулись, и предсдатель суда прочелъ слдующее постановленіе:

‘Наша обязанность судить по всей строгости военныхъ законовъ, а не по движенію нашего сердца. Обвиняемый признанъ нами виновнымъ въ шпіонств и въ измн. Согласно закону, онъ приговоренъ къ смертной казни’.

Элиза вздрогнула, а лицо Сама позеленло.

Но, предсдатель съ улыбкой продолжалъ: ‘Тмъ не мене, сударыня, вы выступили въ вашей роли защитницы обвиняемаго съ такой силой убжденія, что военный судъ единогласно постановилъ просить о помилованіи осужденнаго, и я не сомнваюсь, что генералъ, на основаніи необычайности случая, исполнитъ нашу просьбу’.

Элиза поблагодарила лишь безмолвнымъ наклоненіемъ головы. Затмъ она вышла изъ палатки, за дверью которой ожидалъ ее Альбрехтъ.

Вечеромъ молодымъ людямъ сообщили о помилованіи Сама.

А какъ разъ въ это время на небольшой полянк за лагеремъ, въ четыреугольник, образованномъ стоявшими съ ружьями въ рукахъ солдатами, у длинной ямы были поставлены 40 англійскихъ солдатъ, приговоренныхъ къ разстрлянію за вооруженное возстаніе тмъ же военнымъ судомъ, который оправдалъ Сама. Руки несчастныхъ были связаны назади, глаза завязаны повязкой. Ихъ собственные товарищи стояли противъ нихъ съ ружьями на готов. Раздалась команда ‘пали!’, грянулъ страшный залпъ, и 40 окровавленныхъ труповъ свалились въ яму.

Точно слабыя осеннія мухи сидли жители Ледисмита по своимъ домамъ, и еле живые бродили истомленные англійскіе солдаты, и т, и другіе потеряли всякую надежду и бодрость духа. Безпощадно палило январское солнце, воздухъ отравлялся ядовитымъ зловоніемъ отъ павшихъ лошадей и едва прикрытыхъ землей могилъ убитыхъ солдатъ. Палящая жара смнилась страшными бурями и ливнями.

Буры снова сдлали попытку взять штурмомъ англійскій лагерь, но еще разъ удалось храбрымъ защитникамъ города отбросить нападавшихъ. Лазаретъ наполнился опять новыми ранеными и умирающими. Но генералъ Уайтъ все еще не терялъ надежды, все еще ждалъ помощи. Вдь генералъ Буллеръ общалъ сдлать еще разъ, попытку для освобожденія Ледисмита. И дйствительно, англичане вторично столкнулись съ бурами близь рки Тугела и снова потерпли пораженіе.

— ‘Сколько времени еще мы продержимся?’ — вотъ вопросъ, который задавали себ вс обитатели Ледисмита.— ‘Сколько?’ — спрашивалъ себя также и генералъ Уайтъ. Но когда депутація гражданъ Ледисмита снова явилась къ нему, онъ холодно указалъ имъ на дверь палатки.

— Не трудитесь понапрасну, господа, — сказалъ онъ имъ ледянымъ голосомъ.— Ваше желаніе не можетъ быть исполнено, до тхъ поръ, пока хоть одинъ человкъ будетъ въ состояніи держать ружье, я не сдамъ города.

Блдные и дрожащіе, ушли отъ него городскіе депутаты. Но когда они ушли, изъ груди храбраго генерала вырвался судорожный вопль, съ болью прижалъ онъ об руки къ глазамъ, въ которыхъ не было слезъ.— ‘Я не могу… не могу поступить иначе’…— стоналъ онъ.

Вдругъ дверь палатки быстро открылась, и какой-то молодой офицеръ ворвался въ нее безъ доклада,— совершенно противъ всякихъ правилъ военной дисциплины. Онъ задыхался и лицо его пылало.

— Г. генералъ, важныя извстія!— крикнулъ онъ, не ожидая вопроса своего начальника.— Г. генералъ, васъ просятъ лично къ свтовому телеграфному аппарату. Генералъ Буллеръ иметъ сдлать вамъ весьма важное сообщеніе.

Генералъ Уайтъ всталъ и вышелъ изъ палатки, чтобы ссть на лошадь, стоявшую всегда на готов передъ его палаткой. Быстрымъ галопомъ понесся онъ къ холму, на которомъ былъ установленъ геліографъ, весьма искусный приборъ, посредствомъ котораго можно давать свтовые сигналы на далекія разстоянія. Генералъ засталъ у геліографа офицеровъ и солдатъ, слдившихъ за сигналами въ радостно возбужденномъ состояніи.

Горькая улыбка появилась на губахъ генерала Уайта, когда онъ увидлъ на лицахъ всхъ окружающихъ выраженіе надежды. Разв нсколько дней передъ этимъ вс они тоже не надялись, когда генералъ Буллеръ пытался обойти сильныя позиціи буровъ на рк Тугел? А затмъ все оказалось опять тщетнымъ. Тяжкія потери — и никакого успха. Генералу Буллеру пришлось вернуться во свояси, онъ не смогъ дать помощи Ледисмиту. Откуда было взять новый запасъ бодрости и надежды?

Въ душ генерала Уайта, правда, еще жила надежда — но только не надежда спасти Ледисмитъ. Онъ надялся спасти лишь одно: честь англійской арміи. Къ тому же еще одно обстоятельство утшало его. Пока здсь, въ Натал передъ Ледисмитомъ сосредоточены главныя силы буровъ, осаждающихъ городъ, до тхъ поръ эти силы не могутъ итти противъ англичанъ, собравшихся на западномъ театр военныхъ дйствій, у рки Моддера, для того, чтобы попытаться оттуда проникнуть въ страну буровъ. Но какъ эта англійская армія на Моддер долго медлитъ! Не мало уже недль прошло съ тхъ поръ, какъ новый главнокомандующій англійской арміей, посланный сюда изъ Лондона, фельдмаршалъ лордъ Робертсъ и его начальникъ штаба генералъ Китченеръ прибыли въ Капштадтъ и отправились на театръ военныхъ дйствій.

Генералъ Уайтъ подошелъ къ геліографу и далъ знать свтовымъ аппаратомъ о своемъ присутствіи генералу Буллеру. Тогда въ большомъ отдаленіи стали появляться свтовые сигналы, и буква за буквой, слово за словомъ, они съ трудомъ переводились на бумагу. Генералъ Уайтъ не сводилъ глазъ съ листа, заполнявшагося, строка за строкой. Лицо его то блднло, то вспыхивало, и вдругъ дв слезы медленно покатились по щекамъ на сдую бороду глубоко взволнованнаго старика. Онъ держалъ передъ собой листъ бумаги и словно не врилъ собственнымъ глазамъ. Затмъ онъ обнажилъ голову и, наклонивъ ее, произнесъ тихимъ голосомъ: ‘Господь совершилъ великое чудо. Слава Ему’. И выпрямившись, онъ обратился къ окружающимъ:

— Господа, радуйтесь вмст со мной: фельдмаршалъ Робертсъ перешелъ рку Моддеръ, Кимберлей освобожденъ, наши войска окружили генерала Кронье съ 4,000 человкъ и взятіе ихъ въ плнъ — вопросъ лишь нсколькихъ дней.

Дольше онъ не могъ говорить: его прервалъ дружный ликующій крикъ ‘ура’!

‘Ура! Ура!’ — кричали вс окружающіе генерала, бросая вверхъ шапки и обнимая другъ друга. Когда, наконецъ, буря перваго восторга нсколько улеглась, глубоко взволнованный генералъ Уайтъ добавилъ:

— Теперь и для насъ пробилъ часъ избавленія, генералъ Буллеръ выступаетъ сегодня же, чтобы освободить насъ.

Но пока это освобожденіе стало совершившимся фактомъ, осажденнымъ пришлось пережить много тяжелыхъ часовъ. Вс послдніе дни февраля съ южной стороны Ледисмита слышались непрерывные ружейные выстрлы и грохотъ тяжелыхъ орудій. Генералъ Буллеръ напрягалъ вс усилія, чтобы прорваться черезъ желзное кольцо буровъ. Съ возвышенныхъ пунктовъ англійскаго лагеря передъ Ледисмитомъ уже можно было различить приближеніе англійскихъ колоннъ. Но буры отступали лишь шагъ за шагомъ. Съ боязливымъ трепетомъ ждали осажденные приближающихся событій. Сами они были слишкомъ слабы, чтобы итти на встрчу своимъ освободителямъ. И пока генералъ Буллеръ сражался на юг съ отрядами буровъ, непріятель сдлалъ послднюю попытку взять Ледисмитъ штурмомъ.

Вальтеръ Альбрехтъ и Элиза Мейеръ проводили время, счастливые взаимной своей любовью, работая сообща день за днемъ. Лишь изрдка имъ выпадало на долю нсколько свободныхъ минутъ. И сегодня они, освободившись отъ работы, подошли къ одному изъ оконъ лазарета. Вмст съ ними поспшили къ окнамъ и другіе врачи и сестры милосердія, а также и легко раненые, бывшіе на ногахъ. Весь лазаретный порядокъ былъ поставленъ вверхъ дномъ. Каждый хотлъ взглянуть на грозно величественное и ужасное зрлище, совершавшееся тамъ за окнами, гд точно разыгрывалась развязка страшной трагедіи.

Ровно въ десять часовъ утра вс орудія осаждающихъ сразу открыли сильнйшій огонь. Съ Изимбулвана и Ломбардскопа гремли тяжелыя орудія и со всхъ ближайшихъ холмовъ отвчали имъ боле скорострльныя пушки. Происходилъ точно гигантскій концертъ, которому вторило горное эхо. Пушки осажденыхъ еще отвчали, но артиллеристы, стоящіе около нихъ, едва держались на ногахъ отъ слабости и утомленія.

Густая толпа, стоявшая у оконъ лазарета, трепетно прислушивалась къ пвучему свисту пролетавшихъ гранатъ. Вблизи отъ лазарета эти гранаты разрывались, и осколки ихъ летли на далекія разстоянія. Вдругъ съ грохотомъ рухнула колокольня близлежащей церкви, и изъ ея развалинъ взвилось пламя. Вс зрители поблднли. Такого ужаса не приходилось переживать за все время осады. Густыя блыя облака окутывали цпь сосднихъ холмовъ, и изъ этихъ облаковъ безпрерывно сверкали молніи и слышались раскаты пушечнаго грома.

Альбрехтъ и Элиза стояли рядомъ. Молча протянули они другъ другу руки, оба молились въ глубин души о побд буровъ и пощад бдныхъ жертвъ въ город. Но вотъ вс зрители, съ боязливымъ трепетомъ присутствовавшіе издали при разыгрывающемся кровопролитномъ сраженіи, услышали, какъ орудія англичанъ стали мало по малу замолкать.

Между тмъ въ лазаретъ начали приносить раненыхъ. И подъ адскую музыку пушекъ врачи и сестры милосердія со святымъ рвеніемъ принялись за свое великое дло любви и состраданія. Альбрехтъ и Элиза вмст съ другими принялись за работу.

Нсколько времени спустя Элиза, вышедшая на минуту изъ палаты, гд работалъ Альбрехтъ, вернулась назадъ, вся блдная, и остановилась на порог. Взоръ ея искалъ Альбрехта. Сначала она не могла выговорить ни слова отъ волненія. Наконецъ у нея вырвалось восклицаніе:

— Буры уходятъ… Осада снята.

Тогда раненые стали радостно пожимать другъ другу руки, а сдовласый старшій лазаретный врачъ вытеръ ладонью стоявшія у него на глазахъ слезы и торжественно сказалъ,— ‘Да будетъ благословенъ Господь Богъ нашъ!’

XVII.
Конецъ.

Въ Ледисмит вздохнули теперь свободно. Городъ еще не былъ освобожденъ, но уже ясно было видно, какъ буры, посл послдней тщетной попытки принудить городъ къ сдач, стали увозить тяжелыя свои орудія въ сверномъ направленіи, въ то время, какъ на югъ отъ Ледисмита, близь Питерскопа, происходила послдняя отчаянная схватка бурской арміи съ передовыми колоннами генерала Буллера.

Вечеромъ 28 февраля докторъ Альбрехтъ съ Элизой, утомленные долгодневной работой, вышли на четверть часика въ маленькій садикъ, окружавшій лазаретъ. Теперь уже не слышно было ружейныхъ выстрловъ, которые грохотали цлый день въ направленіи къ Питерскопу. Природа была полна обычной мирной тишиной, и ничто не говорило объ ужасахъ войны, отнявшей у столькихъ людей и жизнь и счастье. Обрученные шли молча. Они знали безъ словъ, что у обоихъ сердца были переполнены однимъ и тмъ-же чувствомъ страшной боли. Военное счастье измнило дорогому имъ обоимъ народу, этому народу, который въ несправедливой войн такъ доблестно боролся противъ несмтныхъ полчищъ въ десять разъ боле сильнаго противника.

Какъ разъ въ это время съ крыльца лазарета спустился въ садикъ, окруженный свитой офицеровъ, и генералъ Уайтъ. Вальтеръ Альбрехтъ и Элиза вжливо поклонились ему и отошли въ сторону. Проходя мимо нихъ, генералъ окинулъ ихъ пытливымъ взоромъ, потомъ вдругъ остановился и обернулся къ Альбрехту.

— Вы оказали намъ хорошія услуги, г. докторъ,— сказалъ генералъ съ обычной ему серьезной улыбкой.— И ваша невста тоже много помогала намъ. Конечно, вы уже слышали, что мы надемся быть скоро освобожденными, такъ какъ войска буровъ въ полномъ отступленіи. Понимаю, что вы не можете раздлять нашу радость, но и для васъ произойдетъ нчто пріятное изъ снятія осады съ Ледисмита.

Генералъ остановилъ свой задумчивый взглядъ на мрачномъ лиц Элизы и сказалъ:

— Вы, кажется, до того ненавидите все англійское, что не желали бы получить ничего пріятнаго изъ моихъ рукъ?

На минуту онъ остановился и затмъ продолжалъ съ легкой усмшкой:

— Но, надюсь, сударыня, вы ничего не будете имть противъ того, если я позволю вамъ и вашему жениху вернуться въ Трансвааль, взявъ съ васъ предварительно честное слово, что вы не будете больше участвовать въ сраженіяхъ противъ насъ?

Медленно подняла Элиза свои глаза, все время опущенные въ землю, и встртила взглядъ генерала, доброжелательно смотрвшаго ей въ лицо. Она не могла дальше сдерживать переполнявшія ея душу чувства, и вмсто благодарности у нея вырвалось:

— О, мой бдный, бдный народъ!

Тогда генералъ взялъ об ея руки въ свою и со спокойнымъ достоинствомъ сказалъ:

— Я чту храбрость и въ своихъ врагахъ. Ваши соотечественники нанесли намъ тяжкія потери, но я съ удивленіемъ видлъ, на что способенъ народъ, который сражается за свою независимость. Во мн нтъ ненависти къ бурамъ и я огорченъ войной, требующей столькихъ кровавыхъ жертвъ. Когда вы вернетесь домой къ своимъ, научите ихъ думать, какъ я: не ненависть и борьба, а общая братская и дружная работа должна была-бы связать англичанъ и голландцевъ. Не уничтожать другъ друга, но учиться другъ у друга, вотъ что принесло бы благоденствіе Южной Африк.

Приложившись къ козырьку, генералъ ушелъ, а Элиза все еще стояла, изумленная, и смотрла ему въ слдъ.

А въ это время конный англійскій отрядъ мчался съ южной стороны къ Ледисмиту. Онъ достигъ уже англійскаго передоваго поста. Кругомъ поднялось ликованіе. Но отрядъ тотчасъ же помчался дале по направленію къ городу. И здсь теперь увидли приближающихся всадниковъ, и съ быстротой молніи распространилась радостная всть о приближеніи освободителей. Тотчасъ-же осажденные бросились изъ города навстрчу мчавшимся галопомъ всадникамъ. Съ крикомъ ‘ура’ окружили они прибывшихъ и затмъ вс вмст повернули къ городу.

Генерала Уайта увдомили тоже о приближеніи англійскаго коннаго отряда. Окруженный своимъ штабомъ, пошелъ онъ быстрымъ шагомъ на встрчу отряду. Вотъ конница уже близко, всадниковъ всего только 300, но они лишь предвстники всей арміи. Во глав отряда халъ верхомъ лордъ Дундональдъ. Трудно описать ликованіе и радость толпы, когда, наконецъ, случилось столь давно ожидаемое событіе.

На другой день утромъ главнокомандуюшій англійской арміей, генералъ Буллеръ, совершилъ свой въздъ въ Ледисмитъ. Заботливымъ взоромъ окинулъ онъ исхудалыя лица людей, толпившихся въ радостномъ волненіи вокругъ него, печально смотрлъ онъ на несчастныхъ женщинъ, протягивающихъ къ нему своихъ больныхъ, похожихъ на скелетовъ дтей, на солдатъ въ ихъ изношенныхъ до лохмотьевъ мундирахъ, и на раненныхъ съ перевязанными руками и головами, опирающихся на боле сильныхъ товарищей, явившихся взглянуть на своего освободителя.

Вальтеръ и Элиза были освобождены на сегодня отъ занятій. Теперь они стояли въ сторон и съ жгучей болью смотрли на въздъ англійскаго войска. Нтъ, не эту, а совершенно иную картину рисовало имъ ихъ воображеніе. Они надялись, что генералъ Жуберъ во глав арміи буровъ совершитъ свой въздъ въ Ледисмитъ побдителемъ въ справедливой войн. Теперь вс надежды ихъ были разбиты.

Они видли, какъ генералъ Уайтъ, окруженный свитой изъ офицеровъ, скакалъ на встрчу главнокомандующему и уже издали отдавалъ ему честь. Затмъ Буллеръ и Уайтъ остановились другъ противъ друга. Буллеръ крпко пожалъ руку храброму генералу, до послдней минуты такъ ревниво оберегавшему честь своей страны и англійскаго войска.

Элиза прикоснулась къ рук Альбрехта.

— Уйдемъ отсюда, — сказала она голосомъ, въ которомъ дрожали слезы.— Намъ здсь не мсто.

И они ушли. А надъ Ледисмитомъ ярко блистало на лазурномъ неб смющееся солнце и освщало одинаково и ликующихъ, и скорбящихъ.

Два дня спустя Вальтеръ Альбрехтъ и Элиза Мейеръ получили разршеніе ухать изъ Ледисмита. Они услись въ легкую двухколеску, которую Альбрехтъ пріобрлъ себ въ лагер. Молодой врачъ, Элиза и Самъ, которому тоже позволили сопровождать своего господина, двинулись въ путь. Какимъ дивнымъ показалось имъ чувство свободы посл долгаго плна!

Узжавшихъ сопровождалъ верхомъ англійскій врачъ, чтобы провести ихъ черезъ англійскіе аванпосты. Путники хали по дорог въ Эландлааге среди зеленющихъ полей, на видъ такихъ мирныхъ, точно никогда война не свирпствовала здсь. Только попадавшіеся по временамъ по дорог трупы лошадей, или деревья, расщепленныя гранатами, напоминали о битвахъ, которыя такъ бушевали вокругъ Ледисмита.

Посл нсколькихъ часовъ зды путники остановились у источника, чтобы дать отдохнуть лошадямъ и подкрпить свои силы.

Спустился вечеръ. Англійскіе аванпосты остались уже давно позади. Англійскій врачъ, сопровождавшій Альбрехта и Элизу, тоже уже давно сердечно распрощался съ ними и повернулъ обратно въ Ледисмитъ. Теперь передъ нашими путниками открылось узкое ущелье въ Биггарскихъ горахъ. Вдругъ къ нимъ изъ этого ущелья донесся громкій и угрожающій окрикъ: ‘стой!’

И мгновенно двухколеска оказалась окруженной бородатыми фигурами. Сердце Элизы громко забилось, когда вслдъ затмъ на бурскомъ язык послышалось требованіе объяснить, откуда они и куда держатъ путь.

Громкое ‘ура’ привтствовало Элизу и Альбрехта, когда они назвали себя.

Съ обихъ сторонъ посыпались теперь вопросы. Но отвчать на нихъ не было времени. Они вдь хотли еще до ночи очутиться подъ кровомъ лагерныхъ палатокъ. Альбрехтъ и Элиза обрадовались, когда узнали, что армія Трансваальскихъ буровъ охраняетъ цпь Биггарскихъ горъ и что непосредственно за этими горами расположена главная квартира главнокомандующаго отрядомъ Луи Бота. Альбрехтъ и Элиза поскоре двинулись дальніе, въ то время какъ темнота все боле и боле сгущалась надъ горами. Наконецъ, они достигли лагеря и, когда двухколеска остановилась близь ярко горящаго сторожевого костра, Элиза увидла высокую фигуру, только наполовину освщенную колеблющимся свтомъ костра. Она стояла у дороги и показалась Элиз удивительно знакомой.

— Дядя Гансъ!— воскликнула, она еще наполовину сомнваясь. Тогда великанъ обернулся къ ней, и черезъ мгновеніе она уже была въ его объятіяхъ.

Дядя Гансъ тотчасъ же протянулъ руку своему племяннику, привлекъ его къ себ и дрожащимъ отъ внутренняго волненія голосомъ сказалъ:

— Дти мои, вотъ такъ радость… А радость намъ такъ нужна посл обрушившагося на насъ тяжкаго горя.

Въ глазахъ старика сверкнула словно грозная молнія, когда онъ добавилъ:

— Храбрый нашъ генералъ Кронье и съ нимъ четыре тысячи нашего войска взяты въ плнъ.

Альбрехтъ и Элиза съ глубокимъ горемъ услышали это извстіе. Но въ то-же мгновеніе раздались вдругъ торжественные звуки пнія, они шли оттуда, гд виднлся ближайшій сторожевой огонь. Многоголосное это пніе, хотя простое и безъискуственное, но мощное, звучало въ ночной тишин, какъ-то таинственно-величаво. Это былъ молитвенный хоралъ, поднимавшійся изъ глубины опечаленныхъ сердецъ къ высокому небу, призывая на помощь Всевышняго.

Вальтеръ Альбрехтъ со своей невстой и дядей Гансомъ подошли поближе къ пвшимъ. Они увидли передъ собой того-же полевого священника, который, при отъзд передовыхъ отрядовъ буровъ въ сторону непріятеля, благословлялъ ихъ на битву. Онъ стоялъ, озаренный свтомъ пылающаго сторожеваго костра, а кругомъ него толпились мужчины и юноши и, сложивъ руки и стоя на колняхъ, пли молитвенный хоралъ.

Дядя Гансъ посмотрлъ на священника и потомъ на молодую чету, стоявшую возл него, и сказалъ:

— Что-же священникъ какъ разъ здсь. Надо-бы васъ обвнчать.

И когда Элиза въ смущеніи опустила глаза, дядя Гансъ добавилъ:

— Твоего отца, Элиза, нтъ здсь, и наврядъ-ли намъ удастся скоро встртиться съ нимъ. Мн самому неизвстно, гд онъ находится въ настоящее время со своимъ отрядомъ, который долженъ заградить путь англичанамъ. Одно только извстно мн, что онъ очень будетъ радъ, узнавъ, что вы обвнчаны.

Съ этими словами дядя Гансъ взялъ за руку Элизу и Вальтера и, подойдя съ ними къ священнику, обратился къ нему со слдующими словами:

— Я къ вамъ привелъ этихъ двухъ молодыхъ людей, которые на дл доказали любовь и врность свою нашему народу, а также любовь и врность другъ другу. Это — докторъ Вальтеръ Альбрехтъ — мой племянникъ, а это — Элиза Мейеръ, дочь Луки Мейера. Въ качеств замстителя ея отца прошу васъ дать имъ свое благословеніе на то, чтобы они прошли общій жизненный путь въ любви и врности другъ другу.

Бородатые бурскіе воины обступили ихъ со всхъ сторонъ, когда священникъ обратился сначала къ Вальтеру, а затмъ къ Элиз съ вопросомъ, желаютъ-ли они сдлаться мужемъ и женой. Колеблющееся пламя костра освтило два счастливыхъ лица, когда твердо и безъ колебанія оба они отвтили: ‘да..’

Тогда священникъ, благословляя ихъ, положилъ руки на ихъ головы и произнесъ громко и торжественно:

— Да благословитъ васъ Господь Богъ. Въ эти горестные для насъ дни устами своего служителя Богъ скрпляетъ вашъ союзъ. Надъ нашей страной и нашимъ народомъ тяготетъ печаль. Но Господь Богъ справедливъ: Онъ не покинетъ до конца справедливаго дла. Хотя Онъ теперь отнялъ отъ насъ руку свою, но пути Его неизвстны и Онъ приведетъ все къ наилучшему концу. Вотъ почему, хотя мы и удручены горемъ и печалью, хотя наши сердца обременены заботами, а будущность наша темна,— я все же говорю вамъ: Радуйтесь именемъ Господа во всякое время, и снова повторяю: Радуйтесь!

При послднихъ словахъ его, луна выглянула изъ за облаковъ, и ея волшебное серебристое сіяніе облило землю, погруженную въ ночной покой.

Священникъ указалъ тогда правой рукой на небо, и лучъ восторга отразился на его кроткомъ старческомъ лиц.

— Самъ Богъ посылаетъ намъ свое знаменіе: яркій свтъ изъ ночной тьмы,— громко воскликнулъ онъ.— И если весь міръ возстанетъ противъ насъ, но Богъ не оставитъ насъ, мы не впадемъ въ отчаяніе. Надежду свою мы возлагаемъ на Него и Онъ поможетъ намъ! Да хранитъ Господь Богъ Трансвааль!

И тихимъ шопотомъ повторили вс присутствующіе: ‘Да хранитъ Господь Богъ Трансвааль!’

‘Юный Читатель’, NoNo 4, 6, 1901

Подъ знаменемъ Трансвааля.

I.На могилахъ президентовъ.

II.Заблудившійся.

III.Лука Мейеръ.

IV.Въ гостяхъ у буровъ.

V.Молодое поколніе.

VI.Въ оганнесбург.

VII.Передъ бурей.

VIII.Жребій брошенъ.

IX.Разбитое счастье.

X.Сердечное горе.

XI.Эландслааге.

XII.Въ плну.

XIII.Передъ Ледисмитомъ.

XIV.Въ осажденномъ город.

XV.Неудавшееся бгство.

XVI.Любовь одерживаетъ побду.

ГЛАВА XVII.Поворотъ судьбы.

XVII.Конецъ.

Читайте также: