Под маскою, Михеев Василий Михайлович, Год: 1907 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 11 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Между прочимъ.

Сборникъ разсказовъ.

Изданіе книжнаго магазина журнала
‘Артистъ’
въ Москв.

ПОДЪ МАСКОЮ.

ЭСКИЗЪ.

Посвящается Лидіи Борисовн Яворской.

Dans toute femme aimante il y a une prtresse
du pass, la gardienne pieuse de quelque
affection dont l’objet а disparu.
Amil.

— Подай карточку!— небрежнымъ тономъ обычнаго постителя ресторановъ сказалъ высокій молодой человкъ во фрак, введя въ отдльный кабинетъ даму въ маск.

— Сію минуту-съ!— подобострастно отвтилъ лакей, сгибаясь и смшно потряхивая фалдами фрака. Его бритое лицо осклабилось предупредительной улыбкой. Очевидно, онъ хорошо зналъ гостя и любилъ ему служить. И еще смшне вильнувъ фалдами, онъ подалъ карточку.

Нсколько поношенное лицо молодого человка нахмурилось, въ то время какъ его ввалившіеся усталые глаза сквозь пенснэ просматривали карточку, а блдная нервная рука лихорадочно теребила каштановую бородку, подстриженную по мод. Во вншности его странно соединялись модная изысканность костюма съ небрежностью человка, въ сущности очень мало занятаго собою: изящный галстукъ изъ благо атласа сбился слегка на сторону, длинные волосы въ полномъ безпорядк повисли на высокій умный лобъ и нсколько пуговицъ жилета разстегнулись…

— Pardon! Вы ршительно отказываетесь принять участіе въ составленіи меню нашего ужина?— обратился онъ къ дам въ маск, которая какъ вошла съ нимъ въ комнату, такъ и стояла неподвижно въ темномъ шелковомъ плать, стройно рисуясь своей гибкой, высокой фигурой.

— Ршительно!— настойчиво отозвалась она.

У нея было звучное мелодическое контральто, прозвучавшее рзко въ небольшой комнат. И небрежно бросивъ свой отвтъ, попрежнему не снимая маски, она опустилась на диванъ. Когда она сла, тренъ ея платья отколыхнулся въ сторону и открылъ ея вытянутыя ножки,— небольшія, съ крутымъ подъемомъ, въ изящныхъ туфелькахъ. Она начала обмахиваться веромъ изъ пышныхъ блыхъ перьевъ, точно ршившись спокойно ждать, что будетъ дальше.

— Значитъ, и на выборъ вина меня уполномочиваете?— спросилъ молодой человкъ, снова углубляясь въ карточку.

— О, вполн!— опять звучно промодулировалъ голосъ дамы и мягкіе взмахи ея большого вера сдлались медленне.

— Ну, въ такомъ случа, Парфенъ,— обратился молодой человкъ къ лакею, который все время стоялъ невозмутимо и почтительно:— подай намъ салатъ изъ свжихъ омаровъ, изъ свжихъ — понимаешь? Стерлядку грилье, соусъ тартаръ, хорошенькій шатобріанъ,— сочный, непрожаренный — и… и — пуншъ глясе’.. Вино-же? Вино… Мое Кло-де-Вужо… Мое — понимаешь? Ну и — своевременно — Моэтъ Шанданъ, — то, что я обыкновенно беру… Запомнишь?— закончилъ онъ этимъ вопросомъ свой заказъ.

— Помилуйте! Разв мы въ первый разъ?— обидчиво осклабился лакей.

— Главное же — подай, спусти портьеру, запри двери — и чтобъ я тебя не видалъ,— понялъ?

Лакей даже пожалъ плечами, какъ будто обидясь на предположеніе, что онъ могъ не понять такого-резоннаго желанія. И онъ поспшилъ скрыться, торопясь обнаружить свою исполнительность.

— Одобряете мои распоряженія?— игриво-ласково обратился молодой человкъ къ своей дам, опускаясь съ ней рядомъ на диванъ.

— Завидую вашему аппетиту!— засмялась она, закрывая лино веромъ.

— А!— самодовольно подхватилъ онъ ея смхъ, — а что вы думаете, моя таинственная незнакомка, разв мы вс здсь, въ. столиц, живемъ не одними аппетитами? Аппетитами искусственно возбужденными, нервными, болзненными, но…. аппетитами! Мы вовсе не голодны, а — прожорливе утокъ! Мы вовсе не страстны, не горячи по натур, а въ нашихъ мысляхъ вчно женщины! Это совсмъ не любовь! это просто искусственно-вызванный аппетитъ къ лукавымъ женскимъ глазкамъ, къ атласистымъ женскимъ ручкамъ!

И, говоря все это бойко и смло, молодой человкъ ловко разстегивалъ и стаскивалъ съ руки своей дамы длинную мягкую перчатку. Она не сопротивлялась. Она какъ будто не замчала этого. Когда же къ концу своей рчи онъ снялъ перчатку съ ея тонкихъ пальцевъ и прижалъ ея обнажившуюся узкую руку къ губамъ,— эта рука какъ змйка выскользнула у него изъ подъ губъ.

— Pardon? Pardon!— воскликнулъ онъ, снова ловя ея руки — вы поступаете противъ условія. Это мн было общано. Если вы упорно настаиваете на томъ, что вы не снимете маску до тхъ поръ, пока вамъ самимъ не вздумается, — то во всемъ остальномъ я не уступлю!

— Извольте! я не сопротивляюсь, — сказала она,— я дйствительно разршила вамъ цловать мои руки и держу свое слово. Но согласитесь сами: обидно же женщин, когда ей объявляютъ,— И точно отъ волненія усиленно обмахиваясь веромъ, она покорно отдала руку поцлуямъ молодого человка.

— Я же васъ предупредилъ,— подхватилъ онъ,— что я буду любезенъ, что я способенъ въ васъ влюбиться, даже не видя подъ этой ненавистной маской вашего лица, но лгать вамъ не буду. Моя привилегія — говорить всмъ правду, говорить ее, если хотите, остроумно, картинно, находчиво, но правду и правду… Въ этомъ моя сила, моя слава — фельетониста! Въ этомъ — тайна успха малйшей моей газетной замтки…. А этотъ успхъ, кром всего иного, далъ мн еще — это свиданіе съ вами. Хотя я не вполн врю….

— Ахъ, какой вы несносный!— перебила его дама съ искусственно-кокетливой досадой.— Который разъ я вамъ повторяю: я вамъ неизвстна. Меня очаровали ваши фельетоны. Я люблю все выдающееся, все талантливое… Я кром того вполн свободна и эксцентрична. Я пишу вамъ записку, назначаю вамъ свиданіе на сегодняшнемъ маскарад. Вы, къ моему изумленію, покорно являетесь на мой зовъ. Я васъ нахожу, беру подъ руку — и вотъ мы здсь. Разв это не просто, не естественно?— Конечно, кром вашего появленія на мою записку. Искренно сознаюсь. Я не ожидала. Разв вы такъ мало получаете подобныхъ писемъ? Разв вы имъ всмъ врите? И немедля бжите на нихъ?

— Полноте! не притворяйтесь! Прекрасно знаете, что и такихъ писемъ, даже недочитанныхъ, мой лакей выкидываетъ каждую недлю цлую корзину,— и врю я имъ всмъ очень мало, и не бгу,— нтъ, а люблю, чтобъ женщины шли ко мн…

— Чмъ же я заслужила такое особое вниманіе, господинъ великій фельетонистъ?— усмхнулась дама.

— Умомъ!— быстро отвтилъ онъ: — ваша записка дышетъ такимъ остроуміемъ, такой находчивостью, что я… что я былъ… серьезно заинтересованъ…. Откровенно скажу… я узналъ собрата — но долой скромность — по изящному тонкому перу…. а согласитесь… найти собрата въ женщин!— да еще въ женщин, какъ я теперь убдился, несомннно хорошенькой!

— Откуда же это слдуетъ, господинъ фельетонный праздолюбецъ?.. Маски я не снимала….

— О — о! вы думаете, мы — настоящіе столичные фланеры въ этомъ отношеніи — ошибаемся? Какъ это ни странно, но лицо женщины всегда въ нкоторомъ соотвтствіи съ фигурой! Есть, конечно, исключенія, но вдь въ вид исключенія и двухъ-головые телята рождаются! Исключенія нельзя брать въ разсчетъ. Но, взглянувъ на фигуру женщины, — взглянувъ особымъ тонкимъ взгля домъ знатока, замтивъ абрисы ея руки, ноги, изгибъ ея тальи,— я, такъ сказать, предугадываю впечатлніе отъ ея лица. Я могу ошибиться относительно цвта волосъ, глазъ, относительно’того, прямой или вздернутый у нея носикъ, но общій характеръ лица, его, такъ сказать, тайну — отгадаю всегда… Относительно васъ, напримръ, бьюсь объ закладъ: блдное нервное лицо страстной, но сдержанной женщины, есть нчто и мечтательное, и слегка жесткое… Въ минуты нги — лицо какъ будто и страдающей, и безумно счастливой вакханки, въ минуту злобы — лицо каменнаго сфинкса!….

— Довольно, довольно!— нервно расхохоталась дама:— вы ужасный хитрецъ. Вы хотите, чтобы я, увлеченная вашимъ загадочнымъ панегирикомъ моему лицу, не выдержала, сорвала маску — на, дескать, смотри — ты правъ.. я и вакханка, и сфинксъ! О, вы — лукавый фельетонистъ, но слушайте: я не могу васъ больше мучить. Я наконецъ объявлю условіе, при которомъ я сниму маску. Слушайте!— И она продолжала съ торжественной серьезностью: — если вы хотите увидть мое лицо, вы должны разсказать мн исторію первой вашей любви… Можете не называть именъ, но разсказать правдиво, искренно,— не выдумывать. Всякую фальшь я почувствую, и тогда…. простите — я скроюсь въ маск, — почти прошептала она послднія слова, съ зазывающей, точно поддразнивающей интонаціей.

Въ комнат воцарилась тишина. Молодой человкъ омрачился и молчалъ, смотря въ полъ и ожесточенно теребя свою бородку. Настала неловкая неожиданная пауза. Но въ эту минуту появился лакей съ блюдами и винами. Точно привидніе, неслышно скользя по ковру, онъ съ непонятной быстротой разставилъ все заказанное на стол. Серебряная кадка съ шампанскимъ во льду красовалась по средин, ярко сверкая бликами отраженныхъ огней двухъ канделябръ. Устроивъ все, не смущая молчанія гостей, лакей также неслышно удалился: онъ, очевидно, до тонкости зналъ свое дло.

— Ну-съ, какъ вамъ нравится мое требованіе?— съ чуть замтной дрожью въ голос нарушила, наконецъ, дама неловкое молчаніе, прервать которое, очевидно, не могъ и появившійся ужинъ.

— Оно мн совсмъ не нравится!— воскликнулъ молодой человкъ и началъ большими шагами ходить по комнат. Онъ былъ раздраженъ.

— Въ такомъ случа давайте ужинать, хотя это будетъ крайне неудобно мн съ маской на лиц, а засимъ мирно разстанемся,— кротко сказала она.

— Нтъ! Что за дикое требованіе!— какъ будто не обращая вниманія на ея слова, пожалъ онъ плечами, шагая по комнат.— Быть можетъ, вы супруга или родственница какого-нибудь собрата по перу, ловящая сюжеты для его литературныхъ упражненій… Я вовсе не желаю, чтобы исторія моей первой любви, какова бы она ни была, трепалась по газетнымъ листкамъ.

— Ваша исторія не выйдетъ изъ стнъ этого кабинета.

— Наконецъ, наконецъ мн вовсе не желательно разсказывать ее,— затруднился онъ, очевидно входя въ крайнее раздраженіе,— всякой… простите…. авантюристк!

— Однако вы дерзки!— вырвалось у дамы, къ удивленію ея кавалера, не безъ странной радости.— Но я васъ понимаю, и это мн въ васъ нравится. Не нужно. Не разсказывайте вы мн исторіи и не волнуйтесь. Давайте ужинать. Садитесь сюда. Налейте мн вина!— И, откинувши веръ на консоль камина, она подвинулась къ столу съ ужиномъ, приглашая своего собесдника сдлать то же.

— А маску?…

Онъ остановился передъ ней, пристально смотря на нее, точно пытаясь пронизать взглядомъ бархатъ и длинныя густыя кружева маски, въ глазныя отверстія которой горли, какъ два угля, черные возбужденные глаза незнакомки.

— Не сниму. И незачмъ: разъ я вамъ подозрительна, какъ авантюристка, я не хочу, чтобы вы знали мои черты. Бросимъ это. Поужинаемъ и разойдемся, какъ умные люди, понявшіе другъ друга.— И она начала безпечно разсматривать блюда на стол.

— Я васъ обидлъ? Простите ради Бога! Но согласитесь, у васъ такая странная фантазія,— сказалъ взволнованно молодой человкъ, все еще не садясь къ столу.

— Вы меня нисколько не обидли: то, что вы сказали, такъ естественно. Вы даже моего липа не знаете… Странную же фантазію мою объясните — ну… любовью къ изящному, къ поэтическому, что есть въ каждой первой любви человка…. Вроятно, и въ вашей,— не правда-ли?— почти наивно задала она этотъ вопросъ.

— Допустимъ, изъ моей, но…

И онъ опустился на пуфъ передъ столомъ, впрочемъ не прикасаясь къ ужину.

— Что-же ‘но?’продолжайте!— съ прежней безпечностью сказала дама мягко и ласково, осторожно стараясь просунуть подъ кружева маски кусочекъ хлба.

— Но вамъ такъ ршительно неудобно сть. Вы вынуждаете меня…— снова вскочилъ онъ.

— Разсказать о первой любви, ради только того, чтобы мн было удобно сть!?— разсмялась она короткимъ смшкомъ.

— Не ради этого! даже вспылилъ онъ,— а ради… ну, посмотрите,— какой у васъ прелестный подбородокъ!— я хочу видть ваши губы, я хочу ихъ видть… Я уголокъ ихъ сейчасъ уловилъ… Когда вы отодвинули кружево… очаровательный уголокъ…

— И ради очаровательнаго уголка губъ какой-то авантюристки вы разскажете ей исторію вашей первой, вроятно, вашей лучшей, самой чистой любви?— сказала дама и вдругъ слегка тряхнула головой, такъ что кружево маски взлетло и жемчужные зубы блеснули молніей.

— И даже не ради этого!— какъ будто окончательно разсердился ея собесдникъ,— а просто…. такое оригинальное, такое поэтическое требованіе само по себ заслуживаетъ быть удовлетвореннымъ.

— Да?!— протянула она,— наконецъ таки вы оцнили это. Давно пора… Разсказывайте же. а то мн, правда, ужасно неудобно сть… Того и гляди — запутаешься вилкой въ кружевахъ…

— Извольте. Я разсказываю, хотя мн это вовсе не такъ легко. Почему,— вы увидите,— ршился, наконецъ, молодой человкъ и снова принялся взволнованно ходить по комнат.— Слушайте. Я былъ студентомъ въ провинціальномъ южномъ университет. Она была — въ послднемъ класс мстной гимназіи. Она была изъ хорошей, уважаемой, зажиточной семьи.

— Хороша собой?— подзадоривающе протянула дама.

— О, да! Она была юна! 17—18 лтъ… Но общала чудную красавицу. Нчто мечтательное и въ то же время уже съ зачатками будущей пикантности, нчто еще поэтически чистое, но уже вющее будущею страстностью натуры… А это, знаете, высшая прелесть — двушка ребенокъ, въ которомъ уже чувствуется….

Будущая страдающая и счастливая вакханка въ минуты страсти, будущій каменный сфинксъ — въ минуты злобы?— тмъ же страннымъ тономъ подхватила дама.

— Однако, вы отлично запоминаете мои слова!

— Не обращайте вниманія. Продолжайте.

— Продолжаю…. Но въ этомъ будущемъ страстномъ существ въ ту пору жила горячая поклонница новыхъ идей. Каюсь, и я былъ этимъ гршенъ. Понятно. Студенческіе кружки, сходки, толки…. Горячо мы увлекались тогда. И въ этомъ была особая прелесть! Бывало, уйдемъ на рку, сядемъ въ лодки: одни гребутъ, другіе толкуютъ, горячатся, а мы съ ней сидимъ, смотримъ въ глаза другъ друга, и такъ намъ врится, что мы пойдемъ съ ней на подвигъ, о которомъ идутъ горячія молодыя рчи… И такъ хорошо на душ Почти не нужно ни поцлуевъ, ни объятій, смотрлъ бы въ эти глубокіе глаза — чистые, ясные, и врилъ бы, что и самъ герой, и она героиня… А рка плещется… Побережныя деревья точно киваютъ своей пышной листвой, молодежь шумитъ, и, не смотря на этотъ шумъ, на душ у насъ съ ней такъ тихо, тихо…. Изрдка украдкой пожмешь ея горячую, почти дтскую ручку,— и снова забудешься, снова уйдешь въ ея глаза….

Молодой человкъ, очевидно, и теперь забылся. Хмлемъ кинулось въ его голову воспоминаніе. Онъ самъ, вроятно, этого не ожидалъ. Была-ли тому причиной странная возбуждающая бесда съ его таинственной незнакомкой, или вообще его увлекающаяся художественная натура, длавшая изъ него такого колоритнаго горячаго фельетониста — любимца публики, было ли это что иное,— онъ самъ не зналъ. Но странно: и его таинственная незнакомка тоже какъ будто забылась: слегка понуривъ голову, она сидла неподвижно, точно слушая не только его, но прислушиваясь и еще къ чему-то.. На минуту онъ умолкъ. Она вздрогнула и подняла голову.

— Ну-съ, дальше?— искусственно-безпечно вырвалось у нея.

— Дальше,— пожалъ онъ плечами,— обычная исторія. Герой студентъ кончилъ курсъ. Похалъ въ столицу работать! Великолпное широкое слово! И Дарвинъ работалъ, и послдній жуликъ называетъ работой — чистить карманы… Предполагался литературный заработокъ, ибо чувствовался талантъ. Предполагалась доблестная слава общественнаго пророка…. Сунулся въ чистые органы.. Не пустили, ибо своихъ, до тебя пригртыхъ, достаточно’ Ну-съ, зарывать призваніе характера не хватило: пошелъ на базаръ — въ разные ‘новости’, ‘листки’! И вотъ — борзописецъ, фельетонистъ чуть-чуть не опереточнаго характера… Лакеи въ ресторанахъ уважаютъ, издатели оныхъ листковъ по первому требованію охотно платятъ долги, ибо у публики въ фавор… Даже дамы ловятъ изъ-за славы…. Ну, и пишемъ — измышляемъ!

И молодой человкъ окончилъ горькимъ пожатіемъ плечъ свои слова, палилъ полный стаканъ краснаго вина и залпомъ осушилъ его. И только тогда, словно опомнившись, предложилъ дам.

— А вамъ… не угодно-ли?

— Нтъ! посл!— остановила его жестомъ дама и почти шопотомъ спросила: — а она? что же она?

— Она?— вздохнулъ онъ.— Разв я знаю!! Переписывался сначала и прекратилъ. Стыдно было за себя. Что я могъ предложить ей теперь въ своей особ, въ особ героя — ci devant, построчнаго борзописца — prsent?!.. Да и сама любовь вывтрилась въ столичной сутолок. Она осталась въ провинціи… Кто знаетъ, можетъ быть…можетъ быть, благополучно вышла замужъ… Вотъ пять лтъ прошло. Она тоже совершенно замолчала…

— И не вспоминается?— тихо и раздльно перебила молодого человка его собесдница.

— Н-тъ! Особенно въ одинокія ночи: я теперь часто страдаю безсонницами… Вроятно, результатъ кутежей и вообще нервнаго напряженія… Лежишь у себя, въ этихъ вчныхъ пошлыхъ шамбръ-гарни, въ этомъ повапленномъ гроб, въ которомъ погребенъ въ столицахъ интеллигентный бобыльствующій пролетаріатъ,— лежишь, куришь папиросу за папиросой — и вдругъ точно оснитъ:— Днпръ, лодка… и эти глаза, чудные двичьи глаза… И больно станетъ, и хорошо, такъ хорошо… А впрочемъ я свою исторію кончилъ,— вдругъ рзкой непріятной нотой перебилъ онъ свой взволнованный разсказъ.— Больше сообщить вамъ ничего не имю. Впрочемъ, маски можете не снимать! Я самъ не знаю, почему я вамъ все это выболталъ, но… но во всякомъ случа я не желалъ бы этими, все же дорогими мн воспоминаніями покупать хотя бы высокое удовольствіе — созерцать ваши очаровательныя черты… Вы правы: поужинаемъ и мирно разойдемся! Будьте здоровы! съ какимъ то болзненнымъ глумленіемъ закончилъ молодой человкъ, наливая своей дам вина и поднимая свой стаканъ, чтобы чокнуться съ ней.

Она сидла неподвижно, скрытая своей маской. Вдругъ она встала съ дивана, странно выпрямилась всей своей стройной фигурой и звенящимъ, какъ надтреснутое стекло, голосомъ сказала:

— Нтъ! я держу свои общанія. И вы вовсе не купили своимъ разсказомъ того, что я снимаю маску. Просто изъ вашего разсказа я поняла, что вы лучше, чмъ сами себя рекомендуете, и поэтому заслуживаете полнаго доврія, отчего и не желаю больше прятаться передъ вами… Но прежде, чмъ вы увидите мое лицо, я скажу, кто я такая.

Она съ минуту помолчала. Молодой человкъ тоже молча почтительно поклонился ей.

— Я — провинціальная драматическая артистка Аскольдова, — слыхали?— медленно спросила она.

— Помилуйте! разумется! Всть о вашемъ талант дошла до насъ… Мы ждали на дняхъ васъ на гастроли… Говорятъ, вы производите потрясающее впечатлніе, не безъ явной радости сказалъ молодой человкъ и въ то же время подумалъ:— ого! эксцентричная барыня, эта новоявленная русская Сара Бернаръ, выкинула со мной фортель! Видно, хочетъ забористой статейки… Ничего, стоитъ, умна во всякомъ случа. Ну-съ, какова то физіономія?

— По смотримъ, произведу ли я здсь такое же потрясающее впечатлніе, — медленно сказала молодая артистка и, поднявъ граціозно свою изящную руку къ лицу, неуловимо легкимъ движеніемъ скинула маску.

Онъ взглянулъ и… замеръ. Ему казалось, что онъ бредитъ. Онъ даже провелъ рукой по глазамъ. И невольно, почти стономъ вырвалось у него.

— Женя! Евгенія Александровна?…

— Узналъ! наконецъ то узналъ!— глухо дрогнулъ голосъ молодой женщины.— А голоса и не узналъ. Стыдно! Правда, голосъ не такъ легко узнать у настоящей владющей имъ артистки!

Она говорила это, и во вс свои большіе прекрасные глаза смотрла на друга своей юности… Трогательная, ласковая улыбка дрожала на ея красивыхъ губахъ… Онъ же стоялъ передъ ней блдный, неподвижный и вдругъ схватилъ ея руки, и началъ ихъ страстно цловать…

— Надюсь, что это вызвано у васъ не только искусственнымъ нервнымъ аппетитомъ къ женскимъ атласистымъ рукамъ?— съ лукавой горечью и глубокой тайной нжностью прозвучало ея красивое контральто.

Онъ долго молча цловалъ ея руки. И она почувствовала какъ на нихъ скатилась скупая, жгучая слеза.

И она поняла его… Тихо и осторожно склонилась она къ нему… Онъ приподнялъ голову… Съ болзненной, почти страдальческой улыбкой, съ душою, полной грусти, но восхищенными глазами смотрлъ онъ на нее. Онъ искалъ словъ и не находилъ ихъ.

— Видите,— тихо сказала она,— и ваша героиня не погибла, Она страдала и боролась на иномъ пути… И разв работа на пути искусства, на пути литературы,— нжно подчеркнула она, пристально взглянувъ на него, не желанная работа?..И разв побда на этомъ пути,— и голосъ ея зазвенлъ торжествомъ,— не истинная, не высокая побда?

Голова его опустилась еще ниже, еще судорожне сжались губы.

Тогда она наклонилась къ нему и долгимъ нжнымъ поцлуемъ приникла къ опущенной голов друга своей юности.

В. Михеевъ.

ПОДЪ МАСКОЮ.

Читайте также: