ЭНРИКО КАСТЕЛЬНУОВО.
ЭНРИКО КАСТЕЛЬНУОВО.
(Съ итальянскаго).
‘ПОЧЕМУ’
‘ПОЧЕМУ’
‘Русскій Встникъ’, No 9, 1895
‘Почему’, Кастельнуово Энрико, Год: 1895
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Чудный лтній вечеръ. Синьора Мальвина Фузелли сидитъ за столикомъ въ своей гостиной съ рукодльемъ въ рукахъ и притворяется, что занята всецло своей работой и не слышитъ комплиментовъ, вотъ уже съ полчаса расточаемыхъ ей капитаномъ Раини. Конечно, если бы капитанъ Раини зашелъ далеко и формально объяснился бы ей въ любви, синьора Фузелли, нисколько не задумавшись, тотчасъ же встала бы со своего мста и съ полнымъ достоинствомъ отвчала бы ему:— Синьоръ, я — честная женщина и врная жена.— И все было бы кончено. Это было бы такъ красиво. Противъ стола стоитъ большое зеркало, и въ немъ синьора Мальвина могла бы увидть себя въ величественной поз разгнванной и оскорбленной царицы.
Но капитанъ Раини, который служитъ въ инженерномъ корпус, открытому нападенію предпочитаетъ осаду и, кажется, не расположенъ прибгать къ сильнымъ и ршительнымъ средствамъ. Онъ медленно, шагъ за шагомъ, подвигается впередъ, разсчитывая продолжительною осадой добиться взятія неприступной крпости. И синьора Мальвина Фузелли, живая брюнетка, лтъ двадцати пяти, не находитъ удобнаго случая, чтобы обнаружить свои добродтельныя чувства и твердое ршеніе сохранить супружескую врность, несмотря на то, что супругъ ея далеко не безупреченъ въ этомъ отношеніи. Выскочить же не во-время, особенно для женщины, это значитъ сдлаться смшной на всю жизнь.
Да и какъ, напримръ, можно ршиться сказать что-нибудь непріятное капитану, когда онъ говоритъ, что она красивйшая женщина въ цломъ свт? Подобные комплименты, какъ бы преувеличены они ни были, всегда доставляютъ удовольствіе дочери Евы, особенно, если она подумаетъ при этомъ, чти было бы съ ея подругами, если бы он слышали эти слова. И разв могла она оскорбиться на этого офицера за то только, что онъ живыми красками изобразилъ то впечатлніе, какое произвела на него она при первой встрч съ нимъ? Но, Боже мой! Это было сказано такъ деликатно, утонченно-вжливо, что никоимъ образомъ нельзя было сказать какую-нибудь грубость. Если капитанъ хвалитъ всю обстановку ея квартиры, длающую честь ея вкусу, отзывается съ восторгомъ объ ея остроуміи, восхищается ея голосомъ, увряя ее, что въ присутствіи ея онъ длается совсмъ другимъ человкомъ, молодетъ душой и чувствуетъ, какъ окрыляется его фантазія, можно ли во всемъ этомъ найти хоть малйшій поводъ къ тому, чтобы разгнваться на него? Кром того не слдуетъ забывать, что капитанъ — другъ, и самый близкій, лучшій другъ ея мужа, а къ друзьямъ мужа нужно относиться со вниманіемъ.
Тмъ не мене синьора Фузелли начинаетъ находить, что визитъ капитана Раини слишкомъ дологъ, и это заставляетъ ее почему-то безпокоиться, чего скрыть она не уметъ. Она часто посматриваетъ на дверь и, нетерпливо топая ножкой, выходя изъ терпнія, начинаетъ не на шутку сердиться на мужа за то, что такъ долго оставляетъ ее одну и говоритъ про себя: — Почему это онъ не идетъ?
Капитанъ замчаетъ, что она разсяна и что она кого-то поджидаетъ, но онъ прекрасно знаетъ, кого именно, и это нисколько не смущаетъ его, такъ какъ это вещь вполн законная и естественная. Напротивъ, онъ съ удивительной наивностію и чистосердечіемъ говоритъ ей, что желаетъ непремнно видть и пожать руку своему дорогому и милйшему Эрминіо.
Это непринужденное заявленіе должно бы, кажется, разсердить ее, но она, вмсто этого, смется. Ей кажется такой забавной мысль, будто капитанъ торчитъ здсь почти два часа ради того только, чтобы пожать руку ея мужу!
Капитанъ не умолкаетъ ни на минуту. Когда кажется, что ему уже не о чемъ говорить, онъ начинаетъ сначала, и ему удается придать характеръ новизны вещамъ, сказаннымъ раньше. По этому поводу синьора невольно припоминаетъ всхъ мущинъ, которые ухаживали за ней, и должна сознаться, что ни одинъ изъ нихъ не былъ такъ занимателенъ, такъ находчивъ, какъ капитанъ Раини.
Внутренній голосъ шепчетъ ей: — Тмъ хуже, тмъ хуже для тебя.
И синьора Мальвина опять обращаетъ свои взоры ко входу и съ досадою процживаетъ сквозь зубы: — почему это онъ не идетъ?
Затмъ, замчая, что въ комнат слишкомъ душно, она оставляетъ работу и идетъ къ окну.
Но скверно то, что и капитанъ, соглашаясь вполн съ нею относительно комнатной температуры, идетъ также туда.
На двор чудная, очаровательная ночь, одна изъ тхъ венеціанскихъ ночей, которыя не поддаются ни изображенію ихъ красками на полотн, ни тмъ боле — описанію перомъ. И въ самомъ дл, какъ можно мертвыми словами передать всю прелесть этого очарованія, которое можно только пережить чувствомъ?! Я буду говорить про опьяняющій воздухъ, про блескъ луны, выплывающей на безоблачномъ ясномъ неб и отражающейся на спокойныхъ водахъ Canal Grande, на скользящихъ по нимъ гондолахъ и проникающей даже подъ массивныя арки моста ‘Rialto’, гд она играетъ на мраморной ажурной рзьб палаццо и позволяетъ, все равно какъ при дневномъ освщеніи, разобрать лица всхъ проходящихъ по обимъ набережнымъ Carbon и Vin. Но чего я достигну этимъ описаніемъ? Читатель узнаетъ только подробный адресъ синьоры Фузелли, пойметъ, гд находится ея домъ, но впечатлніе, какое производитъ видъ этой ночи на каждаго, даже на самаго прозаичнаго, положительнаго человка, описаніе это не можетъ передать ни въ какомъ случа.
Нисколько не удивительно поэтому, что краснорчіе капитана становится все боле и боле страстнымъ и горячимъ. Онъ проситъ позволенія у очаровательной хозяйки помечтать, ничего другаго, но только помечтать о томъ, какъ хорошо было бы теперь прокатиться вдвоемъ съ нею по лагун… ихъ двое и одинъ единственный лодочникъ… на вод такъ тихо, и легкій плескъ веселъ не нарушаетъ гармоніи божественной тишины… Онъ прекрасно знаетъ, что это одна мечта, грезы и что он не могутъ обратиться въ дйствительность, но за то одна мысль объ этомъ сама по себ такъ пріятна, что предъ нею стушевываются тысячи другихъ наслажденій.
Синьора Мальвина замчаетъ про себя, что мужья никогда ни за что не будутъ говорить такъ со своими женами. Она замчаетъ также и то, что у окна еще жарче, чмъ въ комнат, потому что подоконникъ очень узокъ и локоть капитана касается ея, и, когда онъ говоритъ, горячее дыханіе его палитъ ея лицо. Тогда она мняетъ мсто и опять садится къ столу, не имя силъ удержаться отъ того, чтобы не задать себ опять прежняго вопроса: почему это, почему онъ такъ запоздалъ?
Какъ разъ въ это самое время лампа вдругъ начинаетъ капризничать, и въ комнат угрожаетъ быть затменіе.
— Зачмъ же это, зачмъ?— торопливо говоритъ капитанъ и, проворно подбгая къ синьор Мальвин, удерживаетъ ея руку, взявшуюся было уже за звонокъ.— Къ чему это? Я здсь, и. конечно, мы справимся съ лампой безъ посторонней помощи. Стоитъ только повернуть ключъ и впустить немного масла…
Эту операцію капитанъ Раини продлываетъ съ такимъ мастерствомъ, что лампа, посл нсколькихъ отчаянныхъ вспышекъ, вдругъ тухнетъ, и по комнат распространяется страшно удушливый смрадный запахъ.
— Bravo! bravissimo!— кричитъ синьора Фузелли, которая положительно не знаетъ, смяться ей или сердиться.— Если мы не очутились совсмъ въ потьмахъ, то благодаря только лун.
И съ этими словами изо всей силы звонитъ въ колокольчикъ. Прежде чмъ кто-нибудь появился на зовъ, капитанъ Раини, почувствовавшій приливъ большей смлости при этомъ освщеніи, стремительно цлуетъ ея ручку и нашептываетъ ей слова, которыя во всякомъ случа говорятъ ей не меньше, чмъ ожидаемое ею объясненіе, и конечно даютъ ей полное право воспользоваться тми громкими фразами, которыя она уже приготовилась сказать заране:— синьоръ, прошу не забывать, что предъ вами честная и любящая жена…
Но кто не знаетъ, какъ мало нужно для того, чтобы разрушить вс планы человка?
Синьора Фузелли ожидала, что объясненіе, если дло дойдетъ до него, произойдетъ непремнно при условіяхъ обыкновеннаго освщенія, этой сцены при лунномъ освщеніи она ршительно не могла предвидть. А потомъ, въ то самое время, когда, можетъ быть, съ устъ ея готово было сорваться суровое замчаніе, дверь отворилась, и на порог показалась камеристка.
— Поживе, Лизетта,— обратилась къ ней нсколько возбужденнымъ тономъ хозяйка дома.— Вы, кажется, разучились совсмъ заправлять лампы, Посмотрите — она погасла. Возьмите ее прочь и принесите другую, зажженную. Да поскоре, поскоре же!..
— Извините, синьора, — начала было камеристка, осторожно беря въ руки дорогую фарфоровую лампу,— вроятно слишкомъ круто повернули винтъ, масла же въ ней довольно. Извольте посмотрть…
— Вы, кажется, хотите, чтобы я сама пошла и сдлала все своими руками… Ну?! Не теряйте же времени на болтовню…
Безпристрастный читатель долженъ, конечно, согласиться, что даже благородный гнвъ римлянки Лукреціи, пройдя чрезъ этотъ рядъ домашнихъ мелочныхъ объясненій, во всякомъ случа значительно ослаблъ бы въ своей интенсивности. Поэтому онъ не удивится, если, по удаленіи камеристки, синьора Фузелли стала ожидать ея возвращенія гораздо спокойне и, кажется, была расположена боле мягкими, чмъ суровыми мрами постараться обратить капитана на путь истинный, я же замчу только объ одномъ: теперь синьора Мальвина, вспоминая о муж, который все еще не возвращался домой, вмсто того, чтобы сказать: — Почему онъ не возвращается до сихъ поръ? чуть-чуть шепчетъ своими прелестными губками:— Ахъ! почему онъ не пришелъ раньше?
Мсяцъ спустя, можетъ быть, однимъ днемъ раньше, или позже синьору Фузелли мы также застаемъ опять у рабочаго столика, съ работой, въ рукахъ. Комнату освщаетъ та же самая лампа, но на этотъ разъ она ведетъ себя благоразумно и разливаетъ ровный и спокойный свтъ.
Въ комнат находится еще мужчина, но это не капитанъ Раини, напротивъ, во многихъ отношеніяхъ онъ представляетъ контрастъ съ этимъ капитаномъ. Онъ еще молодъ и не дуренъ собою, но въ немъ не видно ни малйшаго желанія нравиться другимъ и нтъ даже и тни той утонченной готовности на всякую услугу, которою отличается знакомый уже намъ капитанъ. Со шляпой на голов, съ сигарою въ зубахъ этотъ молодой человкъ непринужденно облокотился обоими локтями на столъ, закрывъ такимъ образомъ свое лицо, и всецло погрузился въ чтеніе своей любимой ‘Gaszetta’, открывая ротъ свой только для того, чтобы выпустить клубы дыма, да поворчать на надодливыхъ комаровъ. Несомннно, что въ такомъ непринужденномъ положеніи можетъ расположиться въ дом только хозяинъ его, а въ присутствіи женщины — только мужъ ея. Въ большинств случаевъ, пожалуй 90 на 100, мужъ всегда въ отношеніи съ женою оказывается самымъ невжливымъ, самымъ неделикатнымъ изъ всхъ мужчинъ, которыхъ она видитъ вокругъ себя. И синьоръ Эрминіо Фузелли, вотъ уже два года состоящій въ супружеств съ синьорой Мальвиной, не представляетъ исключенія изъ общаго правила.
Можно сказать, что уже чрезъ три, четыре мсяца посл свадьбы синьоръ Эрминіо постарался возобновить вс свои холостыя привычки и прежде всего возвратить себ свободу по вечерамъ. Въ извстный часъ, ради приличія, онъ входилъ къ жен въ ея комнату, со шляпой и тростью въ рукахъ, и автоматически, не разжимая губъ, обыкновенно задавалъ ей одинъ и тотъ же вопросъ:
— Не хочешь ли пройтись?— И она, прекрасно понимая, что вопросъ сдланъ только изъ приличія, отвчала отрицательно и начинала плакать и предаваться отчаянію, видя себя покинутою въ одиночеств.
И теперь синьоръ Эрминіо не оставляетъ прежняго обыкновенія зайти на минутку къ жен, прежде чмъ отправиться въ клубъ, но не повторяетъ уже своей лаконической холодной фразы:— не хочешь ли пройтись немного?— И синьора Мальвина философски равнодушно переноситъ это положеніе вещей и уже не плачетъ и не приходитъ въ отчаяніе, какъ прежде.
Наоборотъ въ тотъ вечеръ, о которомъ мы говоримъ, коварный наблюдатель могъ бы замтить по ея лицу, что она хочетъ остаться одна. И дйствительно она постоянно отрываетъ глаза отъ работы и бросаетъ нетерпливые взгляды на часы, стоящіе на подзеркальникs и ея маленькія ножки безпокойно движутся подъ столикомъ точно такъ же, какъ мсяцъ тому назадъ, въ продолженіе безконечнаго визита капитана.
Когда часы пробили десять, волненіе синьоры Фузелли сдлалось еще боле замтно. Она встала со своего мста, прошлась по комнат, подошла къ окну, и на лиц и по губамъ ея можно было прочесть опять то же, но съ нсколько другимъ значеніемъ, почему:— Почему это онъ не уходитъ?
Наконецъ… Слава Богу… Наконецъ, синьоръ Фузелли, кажется, ршился тронуться съ мста. Онъ откладываетъ въ сторону ‘Gazzetta’, позвываетъ, потягивается, расправляетъ руки и встаетъ.
— Захвати съ собой зонтъ, — говоритъ ему синьора Мальвина.— Кажется, накрапываетъ дождь…
— Ахъ, чортъ возьми! Какъ это непріятно… Не остаться ли лучше дома…
— Изъ-за нсколькихъ капель дождя?! Ну, и мужчины!— восклицаетъ синьора Фузелли, смущенная неожиданнымъ ршеніемъ.
— Нтъ, не изъ-за дождя,— отвчаетъ мужъ, опять закуривая потухшую уже сигару,— но мн кажется… уже поздно. И потомъ,— онъ пристально съ особеннымъ вниманіемъ бросаетъ взглядъ на жену,— я не сомнваюсь, что, оставшись на цлый вечеръ дома, я доставлю удовольствіе также и теб.
— Безъ сомннія,— пробормотала синьора Мальвина.— Безъ сомннія. Она благоразумно умолкаетъ, но не можетъ воздержаться отъ мысленнаго замчанія, что если мужья не умютъ своевременно возвращаться домой, то должны по крайней мр во время уходить изъ дому.
Немного погодя раздается звонокъ, и камеристка, съ плохо скрываемой иронической усмшкой вводитъ въ гостиную капитана Раини, который очень радъ и невыразимо доволенъ, что вмст съ синьорой Мальвиной засталъ также и своего дорогаго, милйшаго друга Эрминіо…