Поборница справедливости.
Поборница справедливости.
(Элиза Ожешко).
Е. Колтоновская.
‘Юный Читатель’, No 13, 1906
Поборница справедливости, Колтоновская Елена Александровна, Год: 1906
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Въ іюн текущаго года исполнилось сорокъ лтъ литературной дятельности знаменитой польской писательницы Элизы Оржешко. Въ теченіе своей долгой полезной жизни она написала боле 60 произведеній, большая часть которыхъ переведена на разные языки, въ томъ числ и на русскій.
Все вышедшее изъ подъ пера польской писательницы — о чемъ бы она ни повствовала — отличается большой искренностью и всегда глубоко захватываетъ читателя. Происходитъ это не только отъ того, что она обладаетъ большимъ художественнымъ талантомъ и уметъ живо, интересно разсказывать, а и отъ того, какъ сама она относится къ своему разсказу и о чемъ она разсказываетъ.
Писательство никогда не было для нея случайнымъ занятіемъ и пустой забавой отъ бездлья. Она писала и пишетъ только о томъ, что передумала, перечувствовала и что ее самое волнуетъ. А волнуетъ ее многое… все то, что давно составляетъ заботу всякаго отзывчиваго мыслящаго человка. Возмущаться несправедливостью и жестокостью, понимать людское страданіе и минутами на него откликаться способны, конечно, многіе люди. Но всецло проникаться ими и отдавать на служеніе имъ всю свою жизнь могутъ только люди избранные, особенные.
Къ такимъ именно избранникамъ принадлежитъ Элиза Оржешко, благодаря своему живому впечатлительному уму, отзывчивому сердцу и крупному таланту. Присмотрвшись къ жизни, она поняла ея главную суть, суть современныхъ человческихъ страданій, нуждъ и потребностей и изображенію ихъ посвятила свое творчество. Случилось это не сразу, а постепенно, такъ какъ первоначальныя условія ея жизни — рожденія и воспитанія — были въ этомъ отношеніи скоре неблагопріятны.
Элиза Оржешко родилась въ 1842 году, въ Гродненской губерніи, въ богатой помщичьей семь Павловскихъ. Первоначальное образованіе она получила въ обыкновенномъ монастырскомъ пансіон и не вынесла оттуда ни солидныхъ знаній, ни опредленныхъ взглядовъ на жизнь. Вскор затмъ, будучи еще совсмъ молоденькой двушкой, почти ребенкомъ, она вышла замужъ за сосдняго помщика Оржешко. Первое время жизнь пошла у нея какъ у всхъ молодыхъ женщинъ ея круга: свтскіе вызды и всевозможныя забавы, съ единственною цлью чмъ-нибудь заполнить и убить праздное время. Но пустота и бездлье совсмъ не соотвтствовали богато одаренной натур будущей писательницы и скоро стали ей надодать. Умъ искалъ пищи. Элиза Оржешко начинаетъ тяготиться выздами и засаживается за книги, которыя въ изобиліи выписываетъ изъ города. Постепенно въ ней происходитъ глубокій душевный переворотъ и она ищетъ для себя серьезныхъ цлей въ жизни. Наступившее въ то время общественное оживленіе еще больше содйствуетъ такому настроенію и толкаетъ на ршительный шагъ. Она рзко порываетъ съ прежнею жизнью, между прочимъ, и съ мужемъ, съ которымъ у нея было мало общаго, и перебирается въ Гродно. Здсь окончательно складываются ея взгляды на жизнь и начинается литературная дятельность. Въ Гродн, продолжая писать, живетъ она и въ настоящее время.
Отличительная черта произведеній Элизы Оржешко — ихъ большая и широкая гуманность: любовь къ человку и сочувствіе ко всмъ страдающимъ, униженнымъ и угнетеннымъ — кого такъ или иначе обидла жизнь. Въ каждомъ изъ ея героевъ для нея прежде всего дорогъ и важенъ человкъ со всми своими вкусами, склонностями и особенностями, независимо отъ того, какого онъ происхожденія, званія, состоянія, даже образованія. И она очень рада, когда эти искусственныя перегородки, которыхъ такъ много въ нашей жизни падаютъ между людьми и даютъ имъ возможность сблизиться и понять другъ друга.
Маленькій герой разсказа ‘приключенія Яся’ жилъ въ достаточной, интеллигентной семь. Его берегли и леляли и жизнь его текла какъ по маслу, не давая ему испытывать никакихъ лишеній. У Яся было самое смутное представленіе о томъ, что на свт живутъ бдные люди, не имющіе не только окружающаго его довольства, но часто и куска хлба. Больше того, онъ боялся этихъ неизвстныхъ, чуждыхъ ему по вншнему виду людей, которые живутъ въ город ‘въ особыхъ кварталахъ’, какъ выразился разъ его папа во время прогулки. Онъ представлялъ себ всхъ ихъ въ образ страшныхъ нищихъ съ мшками, куда они, по увреніямъ няньки, таскаютъ дтей… Онъ испытывалъ по отношенію къ нимъ непреодолимый ужасъ.
Однако, когда маленькій Ясь, заблудившись на прогулк, попалъ въ одну бдную семью ремесленниковъ — гончаровъ, его чувства очень скоро измнились и страхъ исчезъ. Онъ увидлъ, что люди везд люди и что между ними всегда много общаго, какъ бы ни казалась велика бездна, ихъ раздляющая. Какъ они, въ сущности, похожи на тхъ, которыхъ онъ, Ясь, видлъ вокругъ себя обыкновенно — не смотря на разницу платья, вншнихъ привычекъ и обстановки! У нихъ то же свои заботы, радости и огорченія, какъ и везд, то же разнообразіе отношеній другъ къ другу! Маленькому Ванцуку и Магдус такъ же дороги и милы ихъ грубыя глиняныя игрушки, какъ Ясю его красивыя куклы и лошадки и, вообще, во всемъ удивительное сходство. Вотъ даже жена гончара ночью укачиваетъ пніемъ плачущаго ребенка точь въ точь такъ, какъ это длала Ясина мама, проводя безсонныя ночи надъ его больной сестренкой… А раньше ему казалось, что бдняки какая то совсмъ особая порода людей! Но природ у Яся было чуткое сердце и ему нетрудно было отршиться отъ предубжденій. Онъ скоро подружился съ дтьми гончара и чувствовалъ себя въ пріютившей его семь, какъ дома. Къ тому же, новые знакомые его очень интересовали и онъ узналъ отъ нихъ много важнаго. Оказалось, напримръ, что такъ страшившій его ‘ддъ’ Миколай совсмъ не всегда былъ нищимъ ддомъ, пугающимъ дтей своимъ мшкомъ. Напротивъ, онъ долго служилъ кучеромъ въ богатомъ дом и только потомъ какъ-то случилось, что онъ обднлъ и сталъ жить подаяніемъ. Да и старшая въ семь гончаровъ, нравившаяся Ясю ‘бабушка’ разсказала ему, что когда-то они съ мужемъ жили безбдно, хотя и работали съ утра до ночи, но посл того, какъ съ ними стряслось много неожиданныхъ бдъ, впали въ нужду… Маленькій неопытный Ясь долженъ былъ впервые почувствовать, какъ все случайно и непрочно для человка въ теперешней жизни — и богатство, и связанное съ нимъ вншнее положеніе, какъ поэтому нельзя судить о самомъ человк по его положенію и ни у кого нтъ права относиться къ другому съ пренебреженіемъ…
Не было ни тни недружелюбія и со стороны бдныхъ тружениковъ къ маленькому барчуку. Если-бъ они его встртили гд-нибудь въ другой обстановк, можетъ быть, онъ и показался бы имъ чуждымъ существомъ изъ другого міра и они отнеслись бы къ нему враждебно. Но здсь передъ ними былъ только безпомощный, заблудившійся ребенокъ, котораго нужно было пріютить и отвести къ родителямъ, и раздляющая ихъ преграда исчезла. Когда люди встрчаются въ необычной обстановк, это всегда ихъ сближаетъ, длаетъ взаимныя отношенія искренне и проще.
Почти такія же мысли занимаютъ писательницу въ другомъ разсказ: ‘Звенья’. У богатаго стараго графа оказалось больше общаго со старикомъ часовщикомъ евреемъ, сыномъ его бывшаго арендатора, чмъ съ членами своей собственной семьи. Этотъ графъ жилъ съ семьей замужней дочери, среди веселыхъ, шумныхъ людей, ведущихъ праздную свтскую жизнь, и чувствовалъ себя нетепло и неуютно, словно среди чужихъ. Казалось бы, между нимъ и его домашними было такъ много связывающихъ звеньевъ: общность жизни, положенія и, наконецъ, родство! Но оказывается, что есть нчто еще боле важное, чмъ такія звенья. Это — основные личные вкусы и взгляды каждаго человка. И тутъ то между графомъ и его близкими чувствовалось большое различіе. Въ этомъ, конечно, нтъ ничего страннаго. Дти часто бываютъ непохожи на родителей: вдь люди выростаютъ подъ разными вліяніями жизни. Графъ росъ и развивался совсмъ въ иное время, въ пору боле серьезныхъ интересовъ и глубокихъ чувствъ. И нтъ ничего удивительнаго, что та суетливая, пустая жизнь, которую теперь вели его дочь и зять, его не удовлетворяла. Между нимъ и его окружающими постепенно выростала стна.
Но что-жъ было общаго между родовитымъ графомъ и бднымъ евреемъ, съ которымъ онъ такъ разговорился, зайдя въ его магазинъ отдать въ починку свои часы? Неужели только общность возраста? Конечно, много значило уже то, что оба были глубокими стариками, стоящими одной ногой въ могил, что для обоихъ смыслъ существованія былъ уже только въ воспоминаніяхъ о прошломъ, о его лучшихъ дняхъ, а впереди ожидалось только одно — для всхъ неизбжное: могила… Но были между двумя стариками и боле прочныя звенья, зависвшія отъ сходства прожитой жизни. По странной случайности судьбы старикъ еврей былъ такъ же несчастливъ въ семейной жизни, какъ и графъ. Его любимая дочь навсегда ухала въ Америку, а среди другихъ дтей онъ чувствовалъ себя очень одинокимъ.
— Знаете что, ясный панъ, — сказалъ онъ своему гостю:— Есть такая загадка… мн очень интересно, знаете ли вы ее, или нтъ… Какимъ это образомъ возможно, чтобы у человка была семья и вмст съ тмъ ея не было?
Но губамъ графа проскользнула усмшка.
— Знаю я эту загадку, Берекъ, знаю я ее слишкомъ хорошо — отвтилъ графъ.
И нмъ дальше сидлъ онъ въ лавк Берка, тмъ боле удивлялся тмъ неожиданнымъ многочисленнымъ звеньямъ, которыя отказывались между ихъ душами.
Особенно удивился графъ, когда на его предложеніе продать ему дорогіе часы съ кукушкой, бдный еврей отвтилъ отказомъ и сталъ разсказывать ему одна за другой исторіи изъ своей жизни, которыя были у него связаны съ этими часами… Они когда-то развеселили его смертельно больного сына-первенца… Съ ихъ боемъ было связано мучительное воспоминаніе о разлук съ любимой дочерью.
— Мой Берекъ,— сказалъ задумчиво графъ:— я хорошо понимаю, отчего ты не хочешь продать эти часы… Ты читаешь на нихъ, какъ я на своихъ, свое прошлое.
Еврей съ довольнымъ видомъ покачалъ головою.
— Да, ясный панъ, вы правду сказали. Ясный панъ читаетъ прошлое на своихъ часахъ точь въ топь, какъ я на своихъ. Вдь у каждаго есть свое прошлое.
‘Оба они стояли другъ противъ друга, намреваясь скоро разойтись, но, какъ бы нарочно, отдаляя отъ себя минуту разлуки… Оба они чувствовали, что какой-то незримый кузнецъ сковываетъ ихъ крпкими звеньями, а надъ ихъ сгорбленными худощавыми фигурами волна времени пробгала съ своимъ безпрестаннымъ шумомъ: ‘тикъ-такъ’, ‘тикъ-такъ’.
У Элизы Оржешко есть цлый рядъ произведеній, въ которыхъ она описываетъ жизнь того свтскаго общества, къ которому принадлежалъ графъ и которымъ онъ такъ тяготился. Относясь отрицательно къ этой, хорошо знакомой ей по рожденію, сред, писательница больше всего останавливается на всякихъ предразсудкахъ, которые глубоко вкоренились среди польской знати, мшаютъ общенію между людьми и иногда разбиваютъ имъ жизнь.
Сама Элиза Оржешко можетъ служить лучшимъ доказательствомъ той мысли, что самымъ важнымъ въ человк являются его собственныя чувства, мысли и склонности и что это основное очень часто не зависитъ отъ всякихъ случайныхъ условій его жизни, какъ-то рожденія, степени богатства или знатности и т. п. По рожденію она принадлежала къ богатому привилегированному классу, но это не мшало ей всю жизнь стоять на сторон бдныхъ, несчастныхъ и обиженныхъ. Въ первомъ же своемъ печатномъ произведеніи (‘Картинки изъ голодныхъ лтъ’) она встаетъ на защиту обездоленныхъ людей своего края — крестьянъ, положеніе которыхъ, кстати сказать, во всхъ отношеніяхъ еще боле тяжелое, чмъ въ Россіи. Трудно представить себ существо боле несчастное, забитое и униженное, чмъ польскій ‘хлопъ’. Элиза Оржешко хорошо изучила крестьянскую среду и не разъ въ своихъ произведеніяхъ возвращалась къ ея изображенію.
Не смотря на горячее сочувствіе къ несчастной и несправедливой дол народа, она изображаетъ его вполн безпристрастно, безъ всякихъ прикрасъ — такимъ, каковъ онъ есть, со всми послдствіями того убожества и мрака, въ которомъ онъ пребываетъ. Лучшее изъ такихъ произведеній ‘Колдунья’ (или, подъ другимъ названіемъ, ‘Дзюрдзи’). Въ немъ подробно и очень правдоподобно описано, какъ крестьяне поршили уничтожить одну очень хорошую, принесшую имъ много пользы молодую женщину, считая ее колдуньей. Съ чувствомъ ледяного ужаса вы читаете въ разсказ, какъ это зврское ршеніе было приведено въ исполненіе, и жизнерадостная, никому не сдлавшая зла Петруся стала жертвой людскаго суеврія. Вы содрагаетесь, но вы все время понимаете, что такое зврство совсмъ несвойственно этимъ людямъ, а является только слдствіемъ ихъ темноты. Они просто не вдаютъ, что творятъ и потому совершаютъ чудовищную жестокость. Не отъ злого сердца она, а только отъ темноты мысли. Дайте имъ возможность боле сноснаго человческаго, а не звринаго существованія, и отъ этого варварства не останется и слда.
Среди несчастныхъ и обездоленныхъ въ произведеніяхъ Элизы Оржешко очень значительное мсто занимаютъ брошенныя дти — самыя несчастныя изъ несчастныхъ потому, что они безпомощны. Особенно потрясающее впечатлніе производитъ исторія маленькой двочки въ разсказ ‘Оліанка’. Этотъ ‘общій’, ‘ничей’ — кмъ то оставленный, ребенокъ выросъ среди бдняковъ, которымъ тоже подъчасъ нечмъ было съ нимъ подлиться, прошелъ черезъ вс ужасы нищеты — голода и холода, всевозможныхъ обидъ и нравственнаго одиночества. Бывало даже время, когда маленькая Юльянка оставалась совсмъ безъ пристанища, скитаясь, какъ бездомная собака, и подвергаясь опасности замерзнуть въ холодныя ночи. Самое трогательное въ этомъ разсказ — привлекательный образъ самой двочки. Перенесенныя ею лишенія и страданія не угасили того хорошаго, что было заложено въ ея душ, и оно оживало всякій разъ, когда ей начинало житься спокойне, съ появленіемъ какой-нибудь защитницы или защитника. Но временная защита обыкновенно очень скоро исчезла. Люди, которые принимали въ Юліанк участіе, чаще всего сами тяжело боролись съ нуждой и съ трудомъ отстаивали свое право хоть нищенски да жить на свт, и двочка опять предоставлялась самой себ, должна была идти одна на встрчу всмъ случайностямъ и невзгодамъ жизни. Послдній ея покровительницей была слпая нищая, обднвшая ‘барыня’, ревностно учившая Юліанку правиламъ ‘морали’: сохрани Богъ ничего чужого не брать, не питать къ людямъ злобы и прощать обиды. Юліанка была привязана къ ней и съ любовью водила ее но городу. Слпая мечтала о томъ, чтобъ дожить до тхъ поръ, пока Юліанка подростетъ и сможетъ своимъ трудомъ зарабатывать хлбъ да и ей помогать. Но мечта не исполнилась. Старыя измученныя жизнью кости разсыпались раньше, чмъ того хотла ихъ обладательница. А Юліанка осталась… Нкоторое время жители города видли двочку просящей подаяніе и на ночь скрывающуюся въ грязныхъ притонахъ для нищихъ. Затмъ она исчезла, неизвстно какъ и куда. Это никому невдомое и неожиданное исчезновеніе живого человка, словно песчинки въ мор, производитъ особенно тяжелое впечатлніе. Читателю жаль этой славной двочки съ ея свтлой любопытной головкой и умющимъ горячо чувствовать сердцемъ. И неотвязно шевелится мысль: какой бы выросла Юліанка, если бы ее поставить въ т условія, въ какихъ обыкновенно живутъ дти, если бъ ей предоставить все то, что ихъ окружаетъ и въ чемъ вс они такъ нуждаются въ своемъ нжномъ возраст?…
Также привлекательны два дтскихъ образа въ разсказ: ‘Поселянка’: Полу-сироты Володя и Марцыся, дочь пьяницы-прачки. Дти свели знакомство на улиц и подружились на всю жизнь, ища другъ въ друг опоры. Сколько въ нихъ было здоровой жизни и силы для жизни! Какъ горячо они любили и трогательно утшали другъ друга! Какъ пылко умли мечтать о лучшей жизни!
Живя въ другихъ, боле естественныхъ условіяхъ, тхъ самыхъ, какихъ недоставало и Оліанк, Володя и Марцыся наврное вышли бы хорошими и полезными людьми. Теперь же обстоятельства оказались сильне ихъ, и одни, безъ поддержки, они не нашли для себя врнаго пути. Способный и энергичный Володя попытался избавиться отъ угнетающей нужды путемъ воровства, но былъ пойманъ и посаженъ въ тюрьму. А его неразлучная подруга Марцыся, тщетно пытавшая повидаться съ нимъ, чтобъ забыться отъ горя впервые прибгла къ тому несчастному средству, что и ея злополучная мать и, вроятно, повторитъ впослдствіи ея судьбу.
И въ томъ и въ другомъ разсказ явственно звучитъ одна и та же мысль, занимающая писательницу.— Какъ несправедливы и неестественны условія теперешней жизни, обрекающія людей на невыносимыя лишенія, уродующія человка съ дтства и мшающія ему сдлаться такимъ, какимъ онъ могъ бы быть по своимъ природнымъ задаткамъ!
Мы видимъ, что такую писательницу, какъ Элиза Оржешко, мало назвать гуманной. Она не только сочувствуетъ страданіямъ людей, но и показываетъ намъ причину этихъ страданій, объясняетъ ее. Люди страдаютъ не случайно и не по капризу судьбы, предназначившихъ ихъ для того, чтобы страдать въ то время, какъ другіе живутъ совершенно спокойно и въ полномъ довольств. Напротивъ, причина ихъ страданій — зло вполн устранимое и зависитъ отъ самихъ людей. Оно и будетъ устранено, какъ только вс люди его сознаютъ или когда т, для кого оно особенно тягостно, смогутъ устранить его и отстоять свои права силой. Пока же жизнь для огромнаго большинства людей не жизнь, а каторга. Въ то время какъ нкоторые, иногда совсмъ этого не стоющіе, пользуются всми благами жизни безъ всякихъ усилій, другіе выбиваются изъ силъ, чтобъ заработать себ на пропитаніе. Жизнь сводится только къ такой работ изо дня въ день и иногда случается, что получаемаго заработка не хватаетъ для удовлетворенія самыхъ необходимыхъ потребностей, особенно, если человкъ семейный. Въ интересномъ разсказ ‘Призраки’ описана именно такая безпросвтная жизнь мелкаго чиновника, работающаго цлый день за самое жалкое вознагражденіе. Но природ Рыжинскій ничмъ не былъ хуже другихъ людей и не лишенъ былъ душевныхъ запросовъ и интереса ко всему окружающему. Но мертвая служба постепенно съла его живую душу, точно такъ же, какъ мелочная, суетливая, возня по хозяйству, съ одной всепоглощающей заботой, чтобъ какъ-нибудь свести концы съ концами, убила душу въ его жен и преждевременно ее состарила. У этихъ бдняковъ была одна только мечта выростить сына и дать ему образованіе, чтобы хоть ему впослдствіи жилось легче. И они отказывали себ во всемъ, бережно опуская въ копилку свои жалкіе гроши. Но при такихъ условіяхъ всякая мечта не больше, какъ призракъ. Чтобъ сдлать изъ сына полезнаго разумнаго человка, мало собрать нкоторую сумму денегъ, нужно умть его воспитать, во время поддержать и направить. А для этого у Рыжинскихъ не было ни силъ, ни времени, ни умнья. И сынъ вышелъ полнымъ ничтожествомъ, неспособнымъ для жизни и пренебрегавшимъ родителями, которые ради него терпли всевозможныя лишенія…
Мы видимъ, что Элиза Оржешко, въ самомъ дл, не только гуманная, но и серьезная, общественная писательница и при томъ глубоко современная. Не даромъ ея произведенія переведены на разные языки. Мысли ея всмъ интересны и герои — хотя она и выводитъ только своихъ земляковъ — всмъ близки и понятны. Вдь везд, во всхъ странахъ, люди страдаютъ отъ подмченнаго писательницей несправедливаго устройства жизни и глубокая бездна отдляетъ богатыхъ отъ бдныхъ, стоящихъ вверху отъ пребывающихъ внизу.
Глядя на все внимательнымъ взоромъ, гуманная польская писательница не могла обойти молчаніемъ самыхъ обездоленныхъ въ своемъ отечеств — цлаго безправнаго народа — евреевъ, которыхъ такъ много живетъ въ Польш, и посвятила имъ длинный рядъ повстей и разсказовъ.
Читатели, конечно, знаютъ, что евреи въ Россіи не пользуются равными правами съ другими гражданами и являются народомъ угнетаемымъ, гонимымъ и беззащитнымъ. Трудно даже представить себ, до какой степени простирается это безправіе, угнетеніе и гоненія — гоненія не противъ отдльныхъ лицъ, а противъ цлаго шестимилліоннаго народа.
По дйствующимъ въ Россіи законамъ евреи, за немногими исключеніями, не могутъ жить повсемстно, гд хотятъ. Они должны ютиться въ отведенныхъ для этого нсколькихъ губерніямъ сверо-западной, южной Россіи и Польши, которыя и составляютъ такъ называемую ‘черту осдлости’. Уже одно такое стсненіе въ выбор мстожительства по отношенію къ цлому народу является оскорбительной несправедливостью и большимъ неудобствомъ. Но этого мало: постепенно, приблизительно въ послдніе 25 лтъ, евреи подверглись цлому ряду новыхъ стсненій. Имъ запрещено было проживать въ деревняхъ и селахъ этой самой ‘черты осдлости’, покупать и арендовать имнія, заниматься сельскимъ хозяйствомъ и вообще, свободно выбирать себ занятія. Въ то же время другими законами у евреевъ, не смотря на то, что они коренные жители занимаемыхъ ими областей, отнято право участія въ мстномъ самоуправленіи, ограниченъ доступъ къ образованію и т. п. Однимъ словомъ, для евреевъ въ Россіи создалась невыносимая жизнь, какой нтъ въ другихъ странахъ.
Близко сталкиваясь съ этимъ несчастнымъ народомъ, скученнымъ въ ‘великой еврейской тюрьм’ — черт осдлости, Элиза Оржешко своимъ чуткимъ сердцемъ не могла обойти молчаніемъ ихъ страданій.
Въ поэтичномъ коротенькомъ разсказ: ‘Могучій Самсонъ’ Оржешко очень ярко изображено то безнадежно приниженное и нищенское положеніе бднйшей части еврейскаго населенія, которое является результатомъ вкового гнета и безправія. Герой этого разсказа — бдный еврейскій ученый Шимшель, жившій съ своей огромной семьей на т крохи, которыя добывала его жена мелочной торговлей, разъ въ жизни испыталъ, что значить быть могучимъ и сильнымъ, горть любовью къ людямъ и жаждой подвига. Ему случилось сыграть роль библейскаго Самсона въ любительскомъ спектакл. И испытанныя во время исполненія этой роли чувства глубоко потрясли его впечатлительную душу. Какъ страшна была противуположность между могуществомъ Самсона, освободившимъ свой народъ, и его собственнымъ безсиліемъ и ничтожествомъ! Шимшелю казалось, что онъ сталъ совсмъ другимъ и не сможетъ довольствоваться своей прежней жалкой долей.
— ‘И что же изъ всего этого будетъ — для меня и для людей?…— спросилъ онъ себя.
‘Онъ подумалъ о людяхъ… Что онъ теперь будетъ длать съ этой горячей любовью, которая тамъ, на театральныхъ подмосткахъ, пылала въ могучей груди Самсона и осталась въ слабой уже груди Шимшеля — онъ чувствуетъ, что она осталась навсегда! Чмъ онъ ее выразитъ? На что употребить? Какими подвигами онъ утолитъ палящую жажду?’…
Несчастный еврейскій мечтатель, по возвращеніи въ свою жалкую лачугу, долго безсильно рыдалъ среди спящей семьи, снимая съ себя блестящія одежды Самсона.
‘Прощай, сильный Самсонъ!… Великій мужъ, который научилъ меня, что на свт есть прекрасные подвиги, великая любовь къ людямъ и… маленькіе, слабые, несчастные Шимшели!
Среди рыданій онъ говорилъ! ‘Бдныя мои дти! ой! бдныя, бдныя вы мои! Что я для васъ сдлаю? Что я могу для васъ сдлать? Я самъ бдный, слабый, малый и такой — темный, и такой — глупый! И вы будете всегда бдными, малыми, темными и глупыми!’
Своимъ широкимъ внимательнымъ взглядомъ Элиза Оржешко охватила въ своихъ произведеніяхъ все ее окружающее. Въ наши дни, когда въ Россіи происходитъ упорная борьба за боле справедливое.устройство жизни, они читаются съ особеннымъ интересомъ. И кажется, что они навяны одной, всмъ близкой теперь мечтой… Мечтой о томъ лучшемъ времени, когда вс люди получатъ одинаковое право на счастье и свободу, когда богатство и бдность не будутъ играть такой ршающей роли, какъ теперь и ужъ во всякомъ случа будутъ зависть отъ труда самого человка, а не отъ разныхъ случайностей и, наконецъ, когда между людьми не будетъ всхъ тхъ искусственныхъ перегородокъ, которыя мшаютъ имъ понимать другъ друга.