Побежденные, Мирэ А., Год: 1909 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 22 минут(ы)

А. Мирэ

Побежденные

Источник: Женская драматургия Серебряного века / сост., вступ. ст. и коммент. М. В. Михайловой. СПб.: Гиперион, 2009.

I

Небольшая гостиная. Две двери. Два окна. Пианино. Зеркало. Диван и кресла обиты темной материей. Круглый стол. Возле окна — небольшой письменный стол. Барон Альберт Б*** играет неаполитанскую песню, полную южной страсти. Тонкий юноша, похожий на несложившуюся девушку. Аристократические руки. На нем черный бархатный костюм. Нежная стройная шея совершенно обнажена. Длинные белокурые кудри. Правильное лицо с печальными глазами. Эмма Рунге сидит возле пианино в кресле. Ее густые волосы, фантастически причесаны. Альберт внезапно обрывает игру.

Эмма. Зачем вы? Как это было хорошо!

Альберт. Я хотел еще немножко полюбоваться на вас. Вы меня скоро прогоните.

Эмма. Какой деспот! Впрочем, вы правы. Через двадцать минут мой муж придет сюда. Сегодня он опоздал и обедает один. Какой вы счастливый! Вы — настоящий артист!

Альберт. Я никогда не буду давать концертов.

Эмма. Почему?

Альберт. Отец мне не позволит.

Эмма. Вот оно что. Но вы любите музыку?

Альберт (нерешительно). Да, я думаю.

Эмма. Вы похожи на монашка. У вас такая прозрачная, бледная кожа. И как вы играете… Слушая вас из другой комнаты, непременно подумаешь, что вы — брюнет… (Раскрывает веер.)

Альберт (целует ее руку). Я так люблю глядеть на вас.

Эмма. Как смешно мы с вами познакомились! Какой безумный дождь застал нас в парке! Я бежала и увидела вас, плачущего… без зонтика…

Альберт. Я не плакал.

Эмма. Я предложила вам укрыться под моим зонтиком.

Альберт. У меня нет ни сестер, ни братьев. Я люблю вас, как сестру. А главное, вы не предъявляете ко мне никаких требований. Вы оставляете меня совершенно свободным.

Эмма. Дитя, дитя… Такой хрупкий и нежный, как очаровательная пансионерка — и вы уже объехали весь мир.

Альберт. Отец меня возил.

Эмма (задумчиво). Охота на львов в Африке!

Альберт. Убивали охотники-туареги*. Мы стояли в стороне и смотрели.

Эмма. Эти туареги…

Альберт (содрогаясь). Страшные люди.

Эмма. Нет, они, должно быть, прекрасны.

Альберт. Вы хотите казаться эксцентричной?

Эмма. Ничуть. Я такова по натуре. Это у меня в крови.

Лицо Альберта омрачается.

И потом охота на тигров в джунглях… (Откидывает голову. С жесткой звучностью в голосе.) Удивительная поэзия! Как золотое вино!

Альберт. По приказанию моего отца индусы убили тигра-людоеда.

Эмма (сжимает его руку, впиваясь в нее ногтями). Как это хорошо! Как это хорошо! Я вам завидую! Они, понятно, убили его не сразу? Он судорожно метался? И его взгляд!.. Его взгляд!.. О! Его взгляд!..

Альберт (печально). Это был старый, очень старый, великолепный тигр.

Эмма (удивленно). Вам его жаль?

Альберт. Мне жаль побежденных… (Смотрит на свою руку.) Вы меня немножко ранили.

Эмма. Простите, мое дитя. Я нечаянно… (Приподнимает голову.) Мне больше нравятся победители.

Альберт. Вы в них разочаруетесь.

Эмма. Именно?

Альберт. Побеждает грубое насилие.

Эмма. А погибает?..

Альберт (смотрит перед собой взглядом лунатика. Очень тихо). Я думаю: Красота.

Эмма. Вас не тянет в монастырь? На всю жизнь… спрятаться в подземелье…

Альберт. Да. Больше всего я люблю старые церкви. Особенно один древний собор в южной Франции. Его построили, должно быть, какие-то циклопы*. Он подавляет своими размерами, суровостью линий. Но внутри — я пережил там пленительные минуты! Полумрак и только красные огоньки лампад. Душой овладевает непонятная тоска по небу. Хочется улететь… Движутся тихие призраки с сомкнутыми устами… В гиацинтовой жуткой тьме… Еще минута: и — темный покров поднимется. Я представлял себе, что за стенами собора — средние века, феодализм, вся развращенность, дикая жестокость и соблазны того времени. А тут, внутри… В душе растет странная сила, увлекающая своей сказочной прелестью в иной мир. Душа раскрывается, как лазурные крылья. (Очень серьезно.) Вы этого, может быть, не слыхали: некоторые монахи знают тайну непередаваемой словами сверхъестественной жизни.

Эмма (задумчиво). Это было бы удивительно. (Поглаживает его руку.) Идите туда, в подземелье. У вас душа монаха. Маленького средневекового послушника, мечтательно влюбленного в Мадонну.

Альберт. Я это знаю.

Эмма. И что ж?

Альберт. Мой отец — бешеный человек. Если я уйду в монастырь, он придет и разрушит его, сожжет, убьет всех. И потом убьет самого себя. Он любит меня больше жизни.

Эмма. Тогда женитесь на какой-нибудь прелестной неземной девушке. Вам тяжело жить одному.

Альберт. Никогда. (С силой.) Никогда! Никогда!

Эмма. Почему?

Альберт. У меня всегда перед глазами страшный пример.

Эмма. Это любопытно. Какой?

Альберт. Моя мать была похожа на лилию, на бледную принцессу. И вот она…

Эмма. Она…

Альберт. В одно прекрасное утро она убежала с красивым конюхом. Эта история известна всему свету.

Эмма. Как хорошо!

Альберт (потрясенный). Хорошо?

Эмма (смущенно). Я совсем не то хотела сказать… Это ужасно. И ваш отед?

Альберт. Я думал, он разобьет себе голову о стену: так он страдал. Это страдание нельзя забыть. (Наклоняет голову.) Оно врезается в память и клеймит ее. Как раньше клеймили каторжников…

Эмма. И ваш отец?

Альберт. Он помчался в погоню за беглецами. Он нагнал их у подножия Альп. Он приказал зашить их — мою мать и конюха — в мешок из воловьей кожи и медленно-медленно, осторожно, с самой деликатной осторожностью, на канатах, спустить их в глубокое ущелье.

Эмма. И они…

Альберт. Остались там.

Эмма. Это ужасно! Что они чувствовали перед тем, как умереть!

Альберт. Я никогда не женюсь. Вообще жизнь для меня — ужасное бремя. Это превышает мою выносливость. С каждой минутой у меня становится все меньше сил и терпения.

Эмма. Что вы будете делать, дитя мое?

Альберт. Если отец умрет раньше меня — уйду в монахи. На Монте-Кассино*…

Эмма. Ребенок… (Прислушивается.) Рунге кашляет. Идите, мое дитя. (Целует его.) Я целую вас, как сестра.

Альберт. Вы позволите мне прийти еще?

Эмма. Да, да…

Альберт уходит. На пороге оглядывается еще раз.

Рунге (входит. С недовольным видом). Обед сегодня никуда не годится. О чем ты только думаешь?

Эмма сидит, не двигаясь.

У тебя опять такое лицо… как у жертвы, ведомой на заклание…

Эмма. Я не умею притворяться, когда меня оскорбляют.

Рунге. Притворяться! Самое важное: не раздражать своих ближних.

Эмма берет аккорды.

Я начинаю думать, что семейное счастье — миф. Помнила бы, из какой ты семьи!

Эмма захлопывает крышку пианино. Усаживается в кресле около круглого стола.

Я не могу без ужаса подумать об этом угрюмом доме с тремя колоннами. (Закуривает сигару.) Мерзость запустения…

Эмма. Мне противно слушать. Я должна забыть. Я довольно там натерпелась.

Рунге. Твоя бабка по матери умерла от белой горячки. Твой брат — идиот. Твоя сестра…

Эмма (с резким жестом). Кошмар!

Рунге. Где она теперь?

Эмма. Может быть, в сумасшедшем доме.

Рунге. Твоя мать тебя ненавидела.

Эмма. Могу сказать, что у меня никогда не было матери.

Рунге. Тебя ждала гибель. Один раз ты травилась спичками. В другой раз тебя вынули из петли.

Эмма молча поправляет волосы. Ее руки вздрагивают.

Ты должна благодарить меня всю жизнь

Эмма играет веером.

Вместо этого ты бесишься.

Эмма бросает веер.

Ты начинаешь беситься, как только спускаешь ноги с постели. За тобой не дали приданого. Ты вбила себе в голову, что ты — центр, вокруг которого вращаются все светила. Это совсем детская точка зрения. Ты должна понять жизнь. Право, она совсем не маскарад с приключениями.

Эмма. У меня всегда смерть в душе. Я чувствую себя чужой в жизни. Я страдаю… (Ее голос дрожит.)

Рунге. Ну, ну! Пожалуй, заплачешь. Я не умею ухаживать за женщинами. (Придвигает себе пепельницу.) Никогда не умел. На это взять каких-нибудь бездельников. У меня другая цель.

Эмма (мечтательно). У меня тоже разные желания.

Рунге (подавляя улыбку). Например?

Эмма. Я хотела бы построить себе нечто вроде Вавилонской башни* среди океана. Я жила бы внизу, в большой комнате, похожей на склеп… А по ночам взбиралась бы на вершину… Внутри башни — узкая лестница… Я взбиралась бы голая, с распущенными волосами. И там, на вершине… очень-очень высоко над землей… башня выше Монблана*… играла бы с бурей…

Рунге. Это пикантно. Надолго ли хватило бы тебе этой затеи?

Эмма. Надолго ли?.. Об этом я никогда не думаю.

Рунге. Это стоило бы денег!

Эмма (презрительно). Ну, вот! Думать об этом!

Рунге (встает и подходит к письменному столу). Однако пора за дела. У меня в голове цифры, цифры, цифры… Если бы эти цифры представляли собой реальную ценность, выраженную в банковых билетах или золотых слитках, мы могли бы купить целые города, половину земного шара, земной шар. (Рассматривает бумаги, некоторые кладет перед собой, другие отбрасывает в сторону. Закуривает другую сигару.)

Эмма (встает, поправляет на диване подушки и ложится). Погружаюсь в нирвану*.

Рунге. Не понимаю все-таки, почему ты скучаешь. Ты живешь в столице.

Эмма берет со стола папиросу и закуривает.

Ты не думала об этом серьезно. Столица — не какой-нибудь глухой городишко.

Эмма (любуется кольцами дыма). Я вижу только людей, озабоченных маленькими расчетами. Это очень скучное зрелище.

Рунге. Ну-у… этого нельзя сказать. Колоссальный рост промышленности и торговли за последнее время — не шутка. Это работа гигантов.

Эмма. Вот в чем главное: жизнь забыла о заключающейся в ней тайне.

Рунге. Теперь боги исчезли. Теперь люди рождаются глухими для таких пустых слов. Они больше не фантазируют.

Эмма. У них старческая кровь. (Задумчиво.) Ты знаешь историю отца Альберта?

Рунге. Слышал что-то. Он — сумасшедший.

Эмма. Сумасшедший!.. Я читала медицинские книги. Медицина называет сумасшедшими всех людей с сильными страстями. Она рассматривает, как болезнь все эффектное в человеке таинственное, необъяснимое. (Приподнимается на подушках.) Я люблю безумных мечтателей.

Рунге (пристально смотрит на нее). Иногда в твоем взгляде…

Эмма. Я думаю, что люди времен свайных построек* были неизмеримо выше.

Рунге. Ты очень красива.

Эмма. Единственная моя радость. Я часами стою перед зеркалом. (Сдвигает широкие рукава на плечи.) Посмотри.

Рунге. Руки, как у античной статуи.

Эмма (распускает волосы). Огненно-золотые волосы.

Рунге. Да. Цвет волос изумителен.

Эмма. Смотри. Вот так. (Спускает пряди волос на виски, придерживая их руками, и поднимает глаза.)

Рунге (с блеснувшими глазами). Чертовски эффектно. (Подходит к Эмме и целует ее.) Моя валькирия*… (Садится на край дивана и играет ее волосами.)

Эмма. Я хочу поселиться на твоей маленькой лесной дачке. На всю жизнь. Мы разукрасим дом снаружи и внутри. Ты будешь сидеть над своим ученым сочинением… Там я успокоюсь. Меня не будут мучить неисполнимые желания.

Рунге. Это невозможно. Я должен оставаться здесь, на своем наблюдательном посту.

Эмма. Кого ты хочешь подстерегать?

Рунге. Судьбу… Иногда она делает знак.

Эмма (мрачно). Зачем тебе ее знак?

Рунге. Чтоб быть на высоте, ворочать миллионами, создавать предприятия, накоплять богатства…

Эмма. Это значит: потерять жизнь.

Рунге. И в то же время пользоваться золотыми плодами человеческой изобретательности. Жизнь — жестокая игра. У нее — своя логика. Если не хочешь быть растоптанным, надевай шкуру зверя.

Эмма (тихо). Альберт прав. (Ищет на столе спички и закуривает.)

Рунге. Ты поймешь это после, когда хорошенько раскусишь жизнь. Твои аппетиты дремлют. Они проснутся. Ты тоже — алчный зверь. Нужно только подождать момента, когда ты прозреешь.

Эмма. Я люблю все редкое, сильное в человеке. Но в красоте нет ничего низменного. Я — не зверь.

Рунге. Прежде всего, деньги, деньги и деньги. Это магическая формула. У меня пока только долги. А я вовсе не хочу умирать на соломе.

Звонок.

Кто это? Скорей приведи себя в порядок. (Уходит.)

Эмма подбирает и прикалывает волосы.

(В передней.) Как я рад! (Входит вместе с Крюднером.)

Крюднер — плотный блондин средних лет, с круглой головой, с круглыми стремительными глазами. В каждом движении — энергия и вызов.

Крюднер. Сейчас запляшете…

Рунге (бледнея. С расширенными глазами). Именно?

Крюднер (торжественно. Вполголоса). Мы получили концессию.

Рунге. Что? (Пошатывается.) Эмма…

Крюднер быстро прикладывает палец к губам. Эмма подходит.

Поздоровайся.

Крюднер протягивает ей руку.

Эмма. Вы принесли какую-то новость?

Крюднер (небрежно). Поднимаются наши фонды на бирже.

Эмма. Вы всегда думаете только о делах. Должно быть, в вашей жизни не было ни одной легкомысленной минуты.

Крюднер (с высокомерной улыбкой). Нужно бороться. Каждое утро жизнь раздает свои лозунги. Точность приказания — точность исполнения.

Эмма. А!.. Это что-то из области прикладной математики.

Крюднер. Я отниму у вас вашего супруга. Предстоит скучный деловой разговор. Алгебра и геометрия без риторики.

Эмма (покорно). Я всегда скучаю.

Крюднер пожимает ее руку. Рунге целует ее. Они оба уходят.

(Подходит к зеркалу.) Если бы познакомиться с отцом Альберта… ‘Бешеный человек’… (Идет к пианино и перелистывает ноты.) Тоска… (Лицо ее оживляется.) Впрочем, ведь есть средство. В буфете две бутылки коньяка. Если попробовать… (Уходит и приносит бутылку и рюмку. Пьет.) Можно еще лучше. Бокал… (Приносит бокал, наливает и пьет.) Однако… (Садится у круглого стола, наливает и пьет еще.) Теперь я чувствую, как вертится земля. Сейчас я упаду! (Держится руками за стол.) Мы налетели на комету. Она рассыпалась брызгами… Голубой цвет сливается с розовым… Растворились золотые врата… Мои мысли кружатся… Все-таки нужно зачем-то жить?.. Это для меня самый темный, непонятный пункт… Тут все мудрецы разобьют себе головы… Какие-то роковые силы… (Голова ее склоняется на стол.)

Бокал падает на пол и разбивается.

II

Терраса отеля. Прямо и налево — деревья. Из-за них кое-где виднеются дома с плоскими кровлями. Направо дверь, полузакрытая драпировкой. На террасе — Рунге, Эмма и доктор Вернер. Этот последний — старик. Лицо его часто меняется: то кажется безжизненным, как у трупа, то оживляется огнем юности. На Эмме — восточный костюм. Лунная ночь.

Вернер (Рунге). Вы еще ни словечком не обмолвились о том, какое впечатление произвели на вас пирамиды.

Рунге (пожимает плечами). Ваши пирамиды мне не понравились. Я не люблю гимнастику. Вот Эмма прыгала, как газель.

Вернер. Не понравились?

Рунге. Эмма, что ж ты молчишь? Восторгайся!

Эмма, наклонившись, разбирает цветы.

Откровенно говоря, я не нашел ничего замечательного во всем вашем хваленом Египте. Вздорный мусор, хлам… (Придвигает к себе пепельницу.) Слуга покорный. Не стоило тащиться в такую даль! (Лениво покачивается в качалке.)

Вернер. Современность отравила вас своим ядом. Вы не хотите понять душу этого древнего царства.

Рунге. И понимать нечего. Отвратительное суеверие. Тогда ведь шага нельзя было сделать без ритуальных расшаркиваний. Человек не думал о самом важном и священном: о Себе. Его гордость растворялась в страхе перед богами. На каждое ‘хочу’ — миллион ‘не смей’. (Пускает кольцо дыма.) Это мы, европейцы, сорвали покров Изиды* и, узрев там пустоту, возвеличили свое ‘Я’.

Вернер. Мое мнение о древности иное… (Смотрит на часы.) Извините, мне сейчас нужно узнать, нет ли телеграммы. Через десять минут вернусь.

Рунге (любезно). Пожалуйста…

Вернер, сгорбившись, идет к двери и скрывается за драпировкой. Я не могу сказать, чтоб твое поведение меня удовлетворяло.

Эмма. Про что ты, собственно, говоришь?

Рунге. Про вчерашний бал.

Эмма. Вот что! Но, видишь ли, я еще не привыкла к богатству.

Рунге. К этому вовсе не так трудно привыкнуть.

Эмма. Мы недавно разбогатели… Это такое чудо.

Рунге. Никакого чуда. Мы с Крюднером нашли золотые россыпи.

Эмма. И, при этом, не было… (Пристально смотрит на Рунге.)

Рунге. На что ты намекаешь?

Эмма. Я слышала — из красной комнаты, когда мы были на Фирвальдштетском озере* — твой разговор с Крюднером.

Рунге. Ну и что же? Никаких доказательств…

Эмма. Это — твое дело. Если ты захотел совершить, ты должен приготовиться и к тому, чтоб… отвечать, хотя бы перед самим собой. (Пожимает плечами.) Я понимаю, что для тебя деньги…

Рунге. Единственное. Все — мираж. Единственная реальность — люди, нагруженные золотом. (Вынимает из кармана горсть золотых монет.) Бог человечества! Теперь все мечты мои осуществились. Еще лет тридцать купания в деньгах… Можно жить долго… (Играет золотом.) Дело, впрочем, не в этом. Ты кокетничала с Вильде.

Эмма. Я была с ним любезна.

Рунге. И только? (Сжимает ее руку.) И только?

Эмма. Что с тобой? У тебя совсем железные руки. Я буду кричать!

Рунге (выпускает ее руку). Ты не влюблена в него?

Эмма. Ты с ума сошел? Я?.. Чего ты, наконец, от меня хочешь?

Рунге. Ты не влюблена в него?

Эмма. Ты сошел с ума!

Рунге молча играет золотом.

Вернер (появляется из-за драпировки). Вот и я.

Рунге. Я оставлю вас с Эммой, доктор. После беготни по этому мусорному ящику я еле на ногах держусь. Завтра — к вашим услугам. (Пожимает ему руку и уходит.)

Эмма. Я все время смотрела… Что это у вас за браслет на руке?

Вернер (садится). Это — талисман.

Эмма. Отчего я его раньше не видела?

Вернер. Он прятался под манжетой.

Эмма. Меня совсем опалило солнце. Я все еще не могу прийти в себя после дневной жары… Я вам нравлюсь в этом костюме?

Вернер. В вас есть что-то трагическое…

Эмма. Вы видели, как я танцевала на балу?

Вернер. В каждом вашем движении была Смерть.

Эмма. Вы любите говорить неприятные вещи. (Наклоняется над цветами.) Странный запах у этих цветов. Не знаю, как они называются… Вот желтые розы пахнут мускусом*. Вы любили когда-нибудь женщину?

Вернер. Да. Один раз… Феллашку*…

Эмма (недоверчиво). Неужели?

Вернер. Уверяю вас. (Задумчиво.) Стройную феллашку с бронзовой кожей.

Эмма. Я не люблю смуглых женщин. Очень смуглых…

Вернер. Прежде всего: страсть. Когда она вонзается в сердце человека…

Эмма. Да! (Разбрасывает цветы.) Где она теперь? Она, понятно, умерла? Это ведь было давно?

Вернер. Я ее убил. Она изменяла мне решительно со всеми.

Эмма. В багряном блеске пустыни…

Вернер. Что такое?

Эмма. Ничего. Вы не раскаиваетесь?

Вернер. Нет. Это была любовь.

Эмма. Но она-то хотела других…

Вернер (жестко). Извините. Мне до этого не было никакого дела. Вы рассуждаете, как ребенок.

Эмма. Где вы ее похоронили?

Вернер. Зарыл в пустыне.

Эмма. Она сопротивлялась?

Вернер. Когда?

Эмма. Когда вы ее убивали?

Вернер. Да. Она была, как бешеная.

Эмма (задумчиво). Хотите персиков, доктор? В вас нет ни одной черты современного человека. (Придвигает ему корзинку с персиками.) Я не поражаюсь. Я только констатирую факт. Вы пришли из средних веков.

Вернер. Да. (Выбирает себе персик.) Тогда жили люди, о которых потом писали: ‘с детства возлюбил он одиночество, тишину и святые книги’*. Как хорошо уйти на всю жизнь в пустыню. В этом решении — страшная красота.

Эмма. Ну, вот! Я убеждена, что вы страдаете жесточайшей бессонницей…

Из-за деревьев выходит Вильде. Он опять скрывается. Эмма его видит. (На лице ее счастливая улыбка.)

Пейте вино. Вы — не мусульманин?

Вернер. Нет. (Пьет.)

Эмма. У вас было бы двести жен.

Вильде опять показывается. Он закуривает сигару.

Мусульманам можно. (Садится на качалку и медленно раскачивается. На ее волосах, на руках и на шее сверкают бриллианты.) Большая низкая зала и — двести красавиц. Целый гарем. Все они соблазнительны… (С трудом переводит дыхание.) Иногда можно умереть от счастья! (Качает головой.) У вас дурные мысли. Нехорошо, доктор. У меня не было ни одного любовника.

Вернер. Ах, нет, нет! Я стар! Но только… иногда мне бывает очень тяжело.

Эмма. Вы, наверное, чувствуете на своих плечах тысячу пудов старости. Какой это ужас!.. Но что сейчас за ночь!

Вернер. Вы дрожите, как в лихорадке.

Огонек Вильде исчезает. Эмма подходит к дереву и привешивает платок.

Что это значит?

Эмма (резко звенящим голосом). Это значит: я люблю…

Вернер. Для кого этот знак?

Эмма. Меня опьянила луна. (Садится в качалку.)

Входит Зора Феникс. У нее пепельные волосы. Большие голубые глаза. Совсем невинное лицо. За ней входит Горничная.

Зора. Здравствуйте, господа! Ананасной воды, Люсиль! (Пьет воду.) Как меня сегодня принимали! Я думала: рухнет зала!

Горничная уходит.

Эмма. У вас чудный голос.

Зора. А то бы мне пришлось быть портнихой! Я — из бедной семьи.

Эмма. Вы любите жизнь?

Зора (стоит в позе влюбленной девушки). Жизнь — поэма!

Эмма. Маленький Энрико…

Зора. Я его обожаю. Это все глупости, что говорят о греховности любви. Пусть она процветает! Если бы не любовь, на земле была бы сплошная темная ночь. Люди не видели бы ни одной звезды. Нужно отдавать сердце…

Эмма. Браво, Зора!

Горничная (входит). Приехал тот господин, который подал вам венок с лиловой лентой… спрашивает…

Зора. Эта горилла? (Делает гримаску.) Его визит не предвещает мне большого веселья. Но он оставит целое состояние. Живо, Люсиль… Господа, я надеюсь все-таки увидеть солнце и день! И небо, полное звезд!

Они убегают.

Вернер. Мадемуазель Зора Феникс пользуется вашими симпатиями?

Эмма. Она не притворяется. Она не боится, что ее звезды окажутся поддельными.

Вернер. Она принимает позумент за золото. (Смотрит на Эмму.) У вас лицо патрицианки.

Эмма. Я и мадемуазель Зора Феникс — подонки общества.

Вернер (тихо). Это ничего не доказывает…

Эмма. Опять переселение душ?

Вернер. Почему бы и нет? Почему бы и не быть переселению душ? Не шутите с этим. Я отказываюсь, я не понимаю… Я колеблюсь на границе между земным миром и миром потусторонним… (Вздыхает.) Если б не сомневаться!

Эмма. Вы знаете Фреда Вильде?

Вернер. Его, кажется, зовут Фрицем.

Эмма. Это по-норвежски: Фред. Его так привыкли звать.

Вернер. Я его совсем не знаю. Впрочем, встречался…

Эмма. Вы его не знаете… (Снимает браслет и любуется бриллиантами.)

Вернер. Он вас интересует?

Эмма удивленно пожимает плечами.

Вы, понятно, любите мужа?

Эмма. Ну, понятно.

Вернер, с потускневшими глазами, кивает головой. Морщины на его лице становятся глубже.

Если нет воли… Если…

Вернер. Сердце уже пронзено…

Эмма. О чем вы говорите?.. У вас сейчас неприятный голос.

Вернер. О вашем грядущем отчаянии. Иных людей оно поджидает.

Эмма. Я верю в счастье. {Разбирает цветы. Розы откладывает в сторону.)

Вернер. Это говорят.

Эмма. Повторяю, что я верю в счастье. У меня в руках молодость. (С вызовом.) Любовь…

Вернер (устало). Кто вверяется неведомому кормчему*, должен заранее приготовиться к гибели.

Эмма {подходит к нему). За деревьями — огонек. Посмотрите. (Кладет руку на его плечо.) Доктор Вернер, как одиноко жутка была моя жизнь!

Вернер. Без любви… (Глаза его закрываются.)

Эмма. Ну, а если?..

Вернер (снисходительно кивает головой). Вы узнаете сами.

Эмма (опять садится в качалку). У меня расстроены нервы. (Раскачивается. Говорит почти грубо.) Вы часто намекали мне на свою веру в бессмертие души. Я думаю, что ларчик открывается просто. Вам нужно залечивать свое горе. Вы — неутешный любовник.

Вернер (тихо). Не нужно прикасаться неосторожно.

Эмма. Даже теперь?

Вернер (с потускневшими глазами. Покачивает головой). Когда-нибудь мы уйдем в могилу…

Эмма (с ненавистью). Вам завтра рано вставать, доктор.

Вернер (ворчливо). И совсем не рано.

Эмма. Прощайте.

Вернер. Меня вам бояться нечего.

Эмма молча раскачивается. Несколько роз падает на пол.

Вы меня прогоняете с террасы в лунную ночь. (Целует ее руку. Изысканно, по-старомодному, кланяется и скрывается за драпировкой.)

Эмма поднимает розы и надевает браслет. Из-за деревьев выходит Вильде и подходит к террасе.

Эмма (не спуская глаз с двери). Когда?

Вильде (говорит вполголоса). Сегодня ночью.

Эмма. Сегодня… Я еще не знаю…

Вильде. Вот на всякий случай. (Бросает на стол крошечный пакетик.)

Эмма (серьезно). Это яд?

Вильде. Что за безумная мысль! Сонные порошки. (Быстро исчезает.)

Эмма встает с качалки. Входит Рунге.

Рунге. Доктор ушел?

Эмма. Да.

Рунге. Ты все мечтаешь?

Эмма. Я только что собиралась идти спать.

Рунге. Знаешь, Эмма…

Эмма. Что такое?

Рунге. Я в тебя не был влюблен…

Эмма. Теперь, я думаю, мы можем не поднимать больше этого вопроса.

Рунге. Теперь я влюблен в тебя.

Эмма. Ну, вот!

Рунге. Теперь я понимаю каждого мальчишку, крадущегося к балкону возлюбленной…

Эмма (улыбается). Впрочем, ты подарил мне деньги.

Рунге. Как тебе не стыдно. Точка зрения…

Эмма. Ведь они — единственное…

Рунге. Любовь и деньги! Я смотрю трезво на жизнь…

Эмма. Очень трезво! Такой не пропадет…

Рунге. Ты стала замечательной женщиной. Тебя можно воспевать в балладах и трубить о тебе на всех площадях. (Пожирает ее взглядом.) Такой женщиной можно гордиться!

Эмма (польщенная). Какие комплименты!

Рунге. Бедность — страшная драма. Когда я был беден, я презирал себя. Я презирал тебя. Я был зол, омрачен, неблагодарен судьбе. Вместе с богатством любовь явилась моему сердцу, как яркий луч. У меня открылись глаза. Ты понимаешь? Я стал мужчиной. Я боготворю тебя. Ты будешь светильником, озаряющим мою жизнь… маленькой гурией*…

Эмма. Нужно скорей с этим кончить…

Рунге. С чем?

Эмма. Я тоже люблю тебя. Мое горе умчалось. (Бросается в его объятья.) Неужели ты не знал, как я люблю тебя!.. У меня кружится голова. Луна кажется еще ярче. (Целует его.) Выпей вина. (Подходит к столу и медленно наливает два бокала.)

Рунге. За наше будущее!

Эмма. Да! Да!

Рунге. Чудная гурия! (Хочет обнять ее и пошатывается.) Как меня, однако, клонит ко сну… (С бессмысленным выражением лица тяжело падает в кресло и засыпает.)

Эмма. Эти порошки — удивительное средство против бессонницы. (Закрывает лицо чадрой.) Фред меня ждет… (Подходит к краю террасы и опирается на балюстраду.) Я люблю!.. Любовь пылает во мне, как огонь. Весь мир преобразился… Теперь другие звезды! И другая луна! И другая земля! Мы победим! Нас ждет подвиг. (Стоит, не двигаясь. Потом медленно идет к двери.) Никого… (Опускает драпировку.) До сих пор я не знала Любви. Я даже не подозревала об ее существовании. Я жила, как ребенок… (Запирает дверь на ключ.) Она внушает мне радость и ужас. У нее два лица. (Подходит к краю террасы.) Жизнь и Смерть! (Спрыгивает в сад.)

Из-за деревьев появляется Вильде. Они бросаются друг другу в объятия.

III

Кабинет Вильде. На большом письменном столе в хаотическом беспорядке разбросаны рукописи. Лампа с зеленым абажуром. Широкий кожаный диван. Кресла и стулья. Прямо — дверь в переднюю. Направо — дверь в гостиную. Налево — дверь стенного шкафа. Дождливый, туманный день. Вильде сильно взволнован. Шеффлер стоит около стола. Лицо его слегка подергивается. Он, видимо, старается сдержать себя. По наружности его можно принять за пастора. В петлице его сюртука белая хризантема.

Вильде. Я не понимаю, чего они собственно хотят… Это — травля. Они травят меня, как собаки зверя.

Шеффлер. Они не допустят тебя читать лекции в Тиволи-клубе*. Они сделают все. Они тебя не допустят… (Вертит в руках пресс-папье.) Подумай, Фред! Ты мог бы жить безмятежно.

Вильде (задумчиво смотрит перед собой). Теперь я поднимаюсь на высоту.

Шеффлер. О чем ты пишешь!

Вильде. Я хочу, чтоб мир облекся в солнце.

Шеффлер. Времена мечтателей канули в вечность. Теперь…

Вильде. Стоит захотеть…

Шеффлер. Это — фантазия. Общество прочно осело. Оно подобно разбитому кораблю, врезавшемуся в ил. Оно не позволит играть собой, как парусом, брошенным в бурное море. Ты выступаешь на трагических котурнах, которые вызывают смех и ненависть. Фред, ты погибнешь. Общество — сила…

Вильде. Я верю в иную силу.

Шеффлер (в его голосе печальная надломленная торжественность). На земле теперь Ночь.

Вильде. Должны гореть звезды. (Шире раздвигает драпировки окна.) Я не покину своей позиции. Никогда пророки не обращались в бегство.

Шеффлер. Пророки! (Пожимает плечами.) Твоя мысль витает где угодно, но не в действительности. (Закуривает сигару.) Тебя сотрут.

Вильде. Посмотрим.

Шеффлер. Тебя стерли.

Вильде. Именно?

Шеффлер. Все твои векселя опротестованы.

Вильде. Не может быть!

Шеффлер. Не может быть! Я тебе говорю. Это еще не все. Выкопали из могилы забвения твою историю с Генриеттой.

Вильде. Не может быть…

Шеффлер. Ты увез эту несчастную из сумасшедшего дома.

Вильде (сухо). Я об этом не забыл.

Шеффлер. Ее предсмертное отчаяние обратилось в оружие против тебя. Это еще не все. На твоей совести — Эмма Рунге, которую ты не любишь.

Вильде. Кто тебе сказал? (Разбирает рукописи.)

Шеффлер. Ты продолжаешь бывать у Амелии…

Вильде. Ложь.

Шеффлер пристально на него смотрит.

Вильде нервно разбирает рукописи.

Шеффлер. Она стреляла в себя, когда узнала, что ты ее не любишь. И теперь она — слепая.

Вильде. Это не любовь с ее стороны.

Шеффлер. Не любовь?

Вильде. Это — месть. Она мне мстит. Ежедневно она подвергает меня самой утонченной пытке, заставляя смотреть не ее страданье.

Шеффлер. Не любовь? (Рассеянно.) Значит, Солнце теперь недосягаемо. (Опять смотрит на Вильде.) Ты бездумно растратил свое наследство. Ты собирал самых грубых публичных женщин и наряжал их в платья, вышитые бриллиантами.

Вильде (небрежно). Это было красиво.

Шеффлер. Но кто были эти женщины, которыми ты окружал себя?

Вильде. Это все равно. Это блестело… Мне казалось, что танцуют феи в светло-опаловых сумерках. (Смотрит перед собой.) Пляска призраков.

Шеффлер. И ты обвиняешь…

Вильде. Обществу нет дела до моих человеческих слабостей. Оно должно взирать только на тот великий путь, который я ему указываю. Остальное — моя личная жизнь. Я запираю дверь перед сплетнями.

Шеффлер (смотрит в окно. Лучи солнца слабым золотом прорезывают серую пелену). Прокаженный пророк теряет свою величавую силу.

Вильде (с насильственной улыбкой). Ты хочешь, чтоб я превратился в настоящего фиваидского аскета*?

Шеффлер. Я хочу, чтоб ты бросил свои сумасбродства.

Вильде (с прорывающимся отчаянием). Даже ты не веришь в мою искренность!

Шеффлер. В особенности твоя пресловутая школа вызывает бурю негодования. Говорят, что ты развращаешь юношество… История с этой школой может кончиться для тебя трагически.

Вильде. Если слепые не видят…

Шеффлер (возвышает голос). Не всякий путь ведет к прозрению.

Вильде. Мой светоч — единственный. Я хочу, чтоб люди были подобны богам Эллады. (С жестом, полным беспомощной грации.) Чтоб каждый жест их был гармоничен. Чтоб слова их звучали, как музыка… как арфа с золотыми струнами. И — чтоб мелодия сфер была мелодией жизни на земле.

Шеффлер (серьезно). Закрой свою школу.

Вильде. Ни за что!

Шеффлер. Как хочешь. Что касается меня, я не верю в красоту человеческой души. То человечество, которому я молился, — мираж. Я молился человечеству, облеченному в белые одежды, с кристальными сердцами, понимающими Вечность, и Лазурь, и Любовь. (Идет к двери и поднимает портьеру.) Я теперь не верю.

Вильде. Ты уходишь?

Шеффлер (глаза его становятся стеклянными. Зрачки удлиняются). Может быть, я еще приду. (Уходит.)

Вильде. Я тоже не верю. В этом я могу признаться только самому себе. (Задумчиво. ) Шеффлер прав. Векселя… Петля затягивается… Abyssus abyssum invocat…* И притом, разве я люблю Амелию? (Садится к столу и наклоняется над бумагами. Мечтательно.) Я хочу победить! Я буду говорить на площадях. В белой мантии апостола… Красота должна владычествовать над жизнью… (Его голос звучит резко в металлическом ритме слов.) Ad majorem Dei gloriam…*

Входит Эмма. На ней темное платье. Она идет ощупью. Голова ее слегка откинута. На лице — тень Смерти.

Вильде оглядывается и опять наклоняется над бумагами.

Эмма (идет на середину комнаты, с протянутыми руками). Фред, ты здесь? Я слышу шелест бумаги… Мне все кажется, что я хожу по какому-то темному подземелью. Я слышу только свой голос в этой похоронной зале. Это меня раздражает. Забавная история! Ослепнуть! Я не хочу жить среди мертвецов! (Вздрагивает.) Это сон? (Идет к окну.) Или я уже сошла с ума?

Вильде (мягко). У тебя слишком расстроенное воображение.

Эмма. Земля кажется мне кладбищем. Разве люди теперь живут?

Вильде. Что ты говоришь?

Эмма. Они — маленькие лживые мертвецы.

Вильде (устало). Их нужно воскресить.

Эмма. Они воскреснут только в день Страшного Суда. Теперь… (Протягивает руку.) Мои руки касаются только бездушных холодных стен. Кругом — мертвые. Их жизнь — песнь похоронных колоколов. Острым ударом впивается каждый звук в мое сердце. Я не могу… Какой ужас! Отнимите у меня жизнь! (Подходит ближе к Вильде.) Фред, уйдем отсюда…

Вильде. Куда мы уйдем?

Эмма (презрительно). Какой ты жалкий!

Вильде. Я должен оставаться здесь.

Эмма (медленно. На губах ее скользит улыбка). Ты ведь не веришь.

Вильде (резко. Измученным голосом). Да, я не верю.

Эмма. Что?

Вильде. Я ни во что не верю. Теперь миром владеют темные силы. Солнце умерло… Красота умерла.

Эмма (опускает руки. С неподвижным лицом). Красота умерла.

Вильде. Она была, как золотой огонь.

Эмма (приподнимает голову. На ее лице — выражение экстаза). Какой сияющий свет!.. Я — в белой зале… Белое солнце загорается надо мной! Белое солнце меня жжет! Я ищу Любовь!.. Она, должно быть, близко… (С жестом отчаяния.) О, как она далеко! Ее нет в моем сердце… (Испуганно, словно затверживая урок.) Фред, я тебя люблю! Фред, я тебя люблю!

Вильде молчит.

Где ты, Фред? Ты далеко… Фред! Фред! Фред!.. Ты слышишь? И мы тоже — мертвые.

Вильде закуривает сигару.

О, какой холод, ужас и отчаяние во всей вселенной!.. Звезды кричат: любви нет! Солнца кричат: любви нет! Они в горе разметали свои огненные одежды. Как страшен лик солнца!

Вильде (смотрит на нее). Ты внушаешь мне ужас.

Эмма (с насмешкой). Мертвые — ужасны.

В передней звонок. Входит Служанка и подает Вильде письмо.

Вильде (просматривает письмо). От Шеффлера… Сейчас вернусь… (Быстро уходит.)

Эмма (стоит, не двигаясь. С суровым лицом). Призрак… Я знаю, что передо мной призрак… (Протягивает руки.) Я тебя не вижу. Я не могу тебя видеть. Я — слепая. (Улыбается.) Но я знаю: ты — Смерть!

В передней звонок. Входит Рунге. У него постаревшее лицо. Подвязанная длинная седая борода. В каждом движении — надменная уверенность.

Рунге. Эмма…

Эмма. Кто это?

Рунге. Я, Рунге.

Эмма. Зачем ты пришел?

Рунге (всматривается в нее. Удивленно). Что с тобой, Эмма? У тебя… глаза…

Эмма. Я — слепая. Разве ты об этом не знал?

Рунге. Нет. Почему это?

Эмма (тихо). Почему?

Рунге (рассеянно). Да, да… Ты слышала о том, что недавно произошло в городе?

Эмма (с усилием о чем-то соображает). Золото солнца падает пурпурной мантией на мертвую землю…

Рунге (нетерпеливо). Ты говоришь совсем не о том… Мы допустили оплошность. Крюднера арестовали. Нам грозит каторга.

Эмма. Крюднера? Ах, да, да!.. (Сдвигает брови.) Какой лозунг ему сказала сегодня утром жизнь?

Рунге. Эх-ма! Она его без разговоров уволокла за шиворот. (Смотрит в окно.) За мной следят… Но это ничего. Один погибает, другой побеждает. Я не теряю уверенности, что венец жизни — мой. Через несколько часов я удираю за границу. (Озабоченно.) Спрячь меня на это время. Куда-нибудь… получше… Чтоб не увидел Вильде.

Эмма (равнодушно). Налево — дверца. Это — стенной шкаф. Спрячься туда.

Рунге. Прекрасно. (Отворяет дверцу шкафа.) Я не знаю, Эмма, зачем ты родилась на свет. Жизнь принадлежит таким, как я.

Эмма. Таким?..

Рунге (с усмешкой). Дороги бывают разные. Но… сила воли… (Прячется в шкаф.)

Эмма нащупывает кресло возле дивана, садится и застывает в неподвижной позе, с бесстрастным лицом, с вытянутыми на коленях руками. С улицы доносятся отдаленные крики. В передней звонок. Входят Вильде и Шеффлер.

Вильде. Они осмелились осыпать меня оскорблениями… Бросать в меня камни*!

Шеффлер. Я тебе говорил.

Вильде (потрясенный). Стоит ли жизнь таких страданий и борьбы! Не лучше ль отказаться от всего… Навеки… Сказать: исчезни жизнь, огонек болотный!

Шеффлер (пожимает плечами). Я тебе говорил.

С улицы кто-то швыряет камень в окно. Он разбивает стекло и падает на середину комнаты. Эмма приподнимает руки и опять опускает их.

Вильде. Это…

Шеффлер. Прелюдия к финалу.

В передней звонок. Входит Браун. Солидный господин с широким лицом и широкой бородой.

Браун. Господин Вильде?

Вильде. Это я.

Браун. Мой единственный сын учился в вашей школе…

Вильде (рассеянно). Весьма возможно.

Браун (говорит все время медленно, деланно-спокойным голосом). Я — богатый коммерсант. Я хотел, чтоб мой единственный сын был моим помощником и наследником, продолжателем моего дела. К несчастью, вы встретились на его жизненном пути…

Вильде. Обвинительный акт?.. (Садится к столу.)

Браун (продолжает говорить, стоя около двери. Его глаза вспыхивают). Вы не ошиблись. Обвинительный акт… Я не потерпел, чтоб мой сын превратился в женоподобного юношу с длинными кудрями. Мне не нравилось, что он декламирует греческие стихи и играет на лютне.

Вильде закуривает сигару.

Меня выводила из себя его разорительная страсть к дорогим картинам и отвращение к практической, деловой жизни. Его безнравственность доводила меня до отчаяния. Я боялся и ненавидел его презрительную улыбку. Его изысканная манера смотреть свысока заставляла меня предчувствовать крах всего моего состояния… Его философия представляла для меня ряд безумных причуд… Я запретил ему переступать порог вашей школы. Я подверг его строжайшему домашнему аресту, чтоб он мог одуматься… Он {ближе подходит к Вильде)… он отравился. Я пришел свести наши счеты.

Вильде. Это вы бросили камень в окно?

Браун. Вы с ума сошли… Я, понятно, могу убить ВЭ.С, КЭ.К собаку, из-за угла… Но я предлагаю вам поединок. (Вынимает из кармана два револьвера.)

Вильде. Я не отказываюсь. Жажда жить убывает во мне с каждой минутой, как море в часы отлива. (Встает и бросает недокуренную сигару.)

Браун. Желаете осмотреть револьверы? (Кладет револьверы на стол.)

Вильде (небрежно). Это безразлично. Надеюсь, оба револьвера заряжены. Ваши условия?

Браун. Пять шагов. Стрелять, пока один из нас не будет убит.

Вильде. Прекрасно…

Шеффлер молча отсчитывает шаги, отмечает места противников мелом и садится возле Эммы.

Браун. Приступим к делу.

Эмма. Что это? Убийство? (Встает с протянутыми руками. Потом опять садится и вытягивает руки на коленях.)

Вильде и Браун становятся на места. Прицеливаются. Стреляют. Вильде стреляет вверх. Выстрел Брауна убивает его наповал. Он тяжело падает навзничь.

Браун. Я исполнил свой долг… (Берет шляпу и идет к двери.)

Шеффлер (пожимает плечами). Вы убили мертвеца.

Браун. Это меня не касается. Мое почтение. (Уходит.)

Эмма (встает). Он убит? (Нащупывает руками дорогу, приближается к трупу.) Фред… Фред… Фред…

Шеффлер (подходит к ней). Оставьте его.

Рунге отворяет дверцу шкафа и тихо, незамеченный Шеффлером, уходит из комнаты.

Оставьте его. Он умер еще раньше. И мы оба тоже — мертвые.

Эмма (нащупывает голову Вильде и целует его в лоб). Может быть, за гранью, отделяющей нашу земную жизнь от Вечности…

Шеффлер. Amen.

За стеной, где шкаф, кто-то тихо играет ‘Реквием’ Моцарта.

Слышите? (Лицо его освещается странной улыбкой.) Это американский пианист… Слышите? Привет мертвым…

Эмма. Да… да… (Стоит, наклонив голову.)

Шеффлер (закрывает лицо руками). Видите ослепительные молнии?..

Эмма (протягивает руки). Это — чудо. Я вижу ослепительные молнии…

Шеффлер. В вечном движении идем мы, мертвецы, к Жизни. Теперь молнии белоснежные…

Эмма. Я вижу! Вижу!

Шеффлер. Теперь они багряные и золотые, как будто Солнце вонзило в них свои Лучи. В предсмертных криках должна быть радость…

Эмма (благоговейно). Да!

Шеффлер. Жизнь — не здесь.

Эмма (таинственно прикладывает палец к губам). Там…

Они смолкают, словно окованные усталостью и ожиданием. Американский пианист играет громче.

Занавес

ПРИМЕЧАНИЯ

Печатается по: Мирэ А. Черная пантера. СПб., 1909.

С. 277 Туареги — народность группы берберов, проживает в Мали, Нигере, Алжире, Ливии. По вероисповеданию — мусульмане-сунниты.

С. 278 Циклопы — мифическое племя великанов с одним круглым глазом посредине лба. По преданию, жили на Сицилии, занимались скотоводством. Согласно Гомеру, одного из них, Полифема, убил Одиссей.

С. 279 Монте-Кассино — гора в Кампании в 80 км от Неаполя, где в 529 г. св. Бенедикт основал монастырь с особым орденским уставом, который предполагал, помимо молитв и духовной работы, физический труд и обучение юношества. В скором времени монастырь стал местом паломничества для всего западнохристианского мира, превратился в центр богословского образования.

С. 280 Вавилонская башня. — Библейское предание, приуроченное к началу истории человечества (после потопа), когда начали строить город и башню до небес. Но Бог, возмущенный дерзостью людей, разрушил их намерения: строители перестали понимать друг друга, и строительство прекратилось.

Монблан — вершина в Западных Альпах на границе Франции и Италии, самая высокая в Западной Европе (4808 м).

С. 281 Нирвана — понятие в буддизме, обозначающее состояние освобождения от страданий, при котором отсутствуют эмоции, страсти, и человек достигает полной умиротворённости, ‘высшего счастья’. По своей сути нирвана — трансцендентное состояние непреходящего покоя и удовлетворения. Свайные постройки — древние жилые построения или целые поселения, сооруженные на деревянных сваях, у берегов рек, озёр, морских заливов, т.е. Эмма подразумевает доисторические времена.

Валькирии — в скандинавской мифологии — воинственные девы-богини, помогавшие героям в битвах, уносившие души убитых воинов в божественную страну Валгаллу, где прислуживали им на пирах.

С. 283 Изида — в египетской мифологии супруга и сестра Осириса, мать Гора, олицетворение супружеской верности и материнства, богиня плодородия, волшебства, охранительница умерших. В позднейшей мифологии покрывало Изиды трактовалось как нечто, скрывающее истинную суть мироздания.

С. 284 Фирвальдштетское озеро — озеро в Швейцарии.

Мускус — сильно пахнущее вещество, вырабатываемое железами некоторых животных (кабарги, овцебыка, бобра и др.). Используется в парфюмерии. Феллахи — оседлое население в арабских странах, занятое земледелием.

С. 285 …с детства возлюбил он одиночество, тишину и святые книги. — Обычная формула при описании жизни Святых отцов церкви, отшельников.

С. 287 Кто вверяется неведомому кормчему… — Отражение формул буддизма, которым в это время была увлечена писательница. Но, возможно, намек на поэта-символиста В. И. Иванова, на чьих собраниях — ‘средах’ на Башне — А. М. Моисеева бывала и чья книга ‘Кормчие звезды’ (1903) была ей хорошо известна.

С. 288 Гурия — вечно юная дева мусульманского рая.

С. 289 Тиволи-клуб — вероятно, какой-либо аристократический клуб в курортном местечке Тиволи близ Рима.

С. 290 Фиваидский аскет — нарицательное обозначение христианских отшельников, селившихся в разрушенных храмах египетского города Фивы.

С. 291 Abyssus abyssum invocat… — Бездна бездну призывает (лат.). Слова из Псалма Давида (41. 8). Ср. аллюзия Ф. Ницше: ‘Когда ты смотришь в бездну, бездна также смотрит в тебя’ Ad majorem Dei gloriam… — К вящей славе Господа (лат.).

С. 293 Бросать в меня камни! — Этот мотив явно навеян стихотворениями М. Лермонтова и Андрея Белого (сб. ‘Золото в лазури’, 1904). Об осмеянном пророке Мирэ писала в рассказе ‘Проповедник смерти’ (сб. ‘Черная пантера’).

Побежденные

I

II

III

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: