Г. ТАСТЕВЕН
Г. ТАСТЕВЕН
По звездам
(По поводу сборника статей Вяч. Иванова)
По звездам
(По поводу сборника статей Вяч. Иванова)
1909
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
По звездам, Тастевен Генрих Эдмундович, Год: 1909
Время на прочтение: 6 минут(ы)
В. И. Иванов: pro et contra, антология. Т. 1
СПб.: РХГА, 2016.
Таково заглавие этой замечательной книги, с нетерпением ожидавшейся всеми интересующимися вопросами символизма и религии. В ряде статей философского, эстетического и критического характера, освещающих самые важные художественные и этико-религиозные проблемы современного сознания, последовательно развивается цельное, глубоко продуманное мировоззрение, творчески объединяющее эстетику, этику и религию и разрешающее даже важнейшие вопросы социальной политики.
Среди механических и чисто интеллектуалистических построений, которыми наводнен философский рынок, книга Вячеслава Иванова выделяется как продукт истинно творческого синтеза, в котором сказывается личность этого замечательного ума. Поэтому она глубоко захватывает и волнует нас даже тогда, когда касается вопросов, казалось бы, чуждых современности: о религии Диониса, о мифе. Среди хаоса, царящего в глубине современного сознания, В. Иванов действительно прозревает новые туманности, из которых образуются новые звезды и созвездия нового человеческого неба.
Близко примыкая к ‘последнему ученику философа Диониса’ {Воля к власти (нем.).}, не только в исходных пунктах своего мировоззрения, но и в своей индивидуальной психологии (подобно Ницше, он одновременно и поэт, и ученый филолог-классик, усвоивший дух античной культуры, и пророк русского Возрождения), Вячеслав Иванов совершенно оригинален и независим в своих конечных выводах.
Тогда как у Ницше основным инстинктом человека является мрачный ‘Wille zu Macht’*2, повергающий личность в пропасть одиночества, у Вячеслава Иванова истинной сущностью человека является наряду с ‘любовью дерзающей’ () планетарная, женственная душа-Психея3.
Поэтому для Вячеслава Иванова возможно преодоление пропасти индивидуализма, — переход от пути богоборчества к теургии, закрытый для Ницше, все религиозные стремления которого должны были остаться без выявления (идеи любви к дальнему не было достаточно для религиозного творчества). Соответственно с этим и идея личного возрождения, сверхчеловечества получила совершенно иной оригинальный мистический и близкий к христианству смысл, который с особенной глубиной и проникновенностью развивается в статье ‘Древний ужас’.
В своих эстетических исследованиях о символе, мифе, хоровой драме В. Иванов везде проводит идею реалистического символизма, ‘реалиоризма’, который неизбежно соединяется с идеей ‘всенародного искусства’ и русского возрождения в частности. Путь перехода индивидуалистического искусства в свою антитезу — всенародное искусство — должен выразиться в появлении новой хоровой драмы и мифа4, где проявится дремлющее, но не заглохшее народное религиозное творчество, стихийное религиозное начало народной души, которое покоится под ‘культурными нормами’ современного сознания. И это возрождение хора вовсе не должно быть искусственной эстетической реставрацией, а неизбежным следствием пробуждения религиозного сознания народа.
‘Я подобен тому, кто иссекает из кристалла чашу, веря, что в нее вольется благородная влага, — быть может, священное вино. Вином послужит содержание народной души, и благо тем из нас, кто сознали, что наша задача перед народом — помочь ему всем опытом нашей художественной преемственности в организации его будущей духовной свободы’5. Эта идея мистического пробуждения народной Психеи — женского начала народной души под влиянием известных эстетических форм, организующих коллективные религиозные символы, является одной из самых оригинальных и неверно понимаемых сторон учения Вячеслава Иванова. Первая стадия этого пробуждения народной души, выражающаяся в отрицании всех культурных ценностей и норм, порожденных европейским умом, ‘составляет сущность учения о мистическом анархизме’. Таким образом, религиозное возрождение в сфере культурно-социальной имеет анархический характер, точно так же, как в сфере индивидуальной необходимой стадией мистического просветления личности является ‘неприятие мира’ в его непросветленном аспекте. Вячеслав Иванов констатирует, что антиномии современного религиозного сознания вызваны тем, что в сущности в постановке вопросов человеческой свободы наше сознание остается языческим. ‘Так бьемся мы в стенах6 старой тюрьмы, в которой билось язычество, и наше отчаяние — только маска древнего ужаса, перешедшего в древности в ‘taedium vitae’ и ‘carpe diem» {‘Ужас перед жизнью’ и ‘лови момент’ (лат.).}.
Преодоление этого ужаса перед судьбой, превращение этого ‘terror fati’ {Страх (ужас) перед судьбой (лат.).} в ‘amor fati’ {Любовь к судьбе (лат.).}8 Вячеслав Иванов видит в христианском понимании человеческого самоутверждения. И в этом Вячеслав Иванов опять резко расходится с Ницше, который в христианстве видит лишь отрицание личности и для которого нашим истинным ‘я’ является ненасытимый, как пламя, ‘инстинкт власти’. Для Ницше, утверждающего только мужеское начало нашего духа, абсолютное утверждение становится абсолютным отрицанием. Здесь не место излагать то мистическое разрешение, которое Вячеслав Иванов дает антиномии свободы и необходимости (читателям ‘Золотого руна’ оно достаточно известно), мне только хотелось бы разрушить неверное представление традиционной критики, которая стремится все учение В. Иванова свести к его экзотерической формулировке, — к формулам ‘неприятие мира’ и ‘мистический анархизм’, — пункту, в котором Вячеслав Иванов сходится с другим теоретиком символизма Георгием Чулковым, важный труд которого появился несколько ранее в издании ‘Золотого руна’9.
Проблема нигилизма мучительно захватывает Вяч. Иванова, так же, как она волновала Ницше. Источником этого нигилизма является современный псевдо индивидуализм, который вместе с тем представляет главную опасность для религиозного возрождения. Современный индивидуализм есть лишь гримаса, поза. Как верно говорит Вяч. Иванов, ‘нам не к лицу демоническая маска10. Сами созвездия сделали нас (русских в особенности) глубоко добрыми — в душе. Пример памятен: лютейший в речах из наших братьев, завещавший нам кодекс ‘имморализма’ — ‘imitatio Caesaris Borgiae’, — и ставший жертвой нового Сфинкса, который пришел загадать загадку сердцу, жертвой сострадания, как Иван Карамазов…’
Этот индивидуализм поддерживает в современном искусстве эстетически реакционные формы, как наше современное декадентство, покоящееся на идеалистическом принципе, на субъективном идеализме.
Вместо нашего истинного ‘я’ этот индивидуализм утверждает лишь тень тени, разлагая мистическую субстанцию духа на ряд атомов мгновений. И это идеалистическое искусство логически ведет к нигилизму (это предсказал уже Ницше), а в сфере общественной — к полной дезинтеграции коллективного религиозного сознания.
Поэтому Вячеслав Иванов выступает непримиримым противником идеалистического искусства, которое запечатлевает лишь призраки {Прототипом эстетической теории Вячеслава Иванова послужила до некоторой степени ницшевская теория ‘аполлоновского’ и ‘дионисийского’ искусства.}, ‘Scheindes Schemes’ {Видимость видимости (нем.).}.
Теперь, когда декадентство готово замкнуться на новый классицизм, выработав новый канон, когда недавние пророки готовы отчаяться в преодолении субъективизма и готовы всю философию ограничить одной гносеологией, книга Вячеслава Иванова — явление важное и значительное.
Нам остается только пожелать, чтобы Вяч. Иванов довершил свою теорию идеалистического и реалистического искусства, опирающуюся на психологические и эстетические категории, дав твердый гносеологический базис этим категориям.
В заключение отметим, что книга Вячеслава Иванова рассеивает другой устоявшийся предрассудок о нем как о мудреном книжнике, доступном только небольшим кружкам посвященных: для того, кто даст себе труд внимательно освоиться с терминологией В. Иванова, легко проникнуть в сущность этого стройного мировоззрения. Все статьи, включенные в книгу, большей частью обработаны стилистически и дополнены автором. Некоторые отделы книги, как ‘Спорады’, по ясности изложения, меткости и чеканке стиля являются настоящими шедеврами.
Впервые: Золотое руно. 1909. No 6. С. 74-76, совр. переизд.: ПЗ. БиМ / Сапов, 2007. С. 569-572. Печатается по этому изданию.
Тастевен Генрих Эдмундович (1880-1915) — литературный критик, журналист, переводчик, секретарь редакции журнала ‘Золотое руно’, заведовал отделом французских переводов, преподавал французский язык в Лазаревском Институте восточных языков. Автор книги ‘Футуризм. На пути к новому символизму’ (М., 1914), был одним из учителей Р. О. Якобсона (Д.Н. Мицкевич, устное сообщение). См. о нем: Певак Е.А. В орбите ‘Золотого руна’ (Генрих Тастевен) // Stefanos: Памяти А. Г. Соколова. М., 2008. С. 314-348, а также критические замечания и дополнения: Богомолов Н.А. Об исследовательской корректности // НЛО. 2010. No 101. Тастевен неоднократно встречался с ВИ в редакции журнала ‘Золотое руно’.
1 Близко примыкая к ‘последнему ученику философа Диониса’…— перифраз цитаты Ф. Ницше: ‘Я ученик философа Диониса, я предпочл бы скорее быть сатиром, чем святым’ (Ницше Ф. Esse Homo: как становятся сами собой // Ницше Ф. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1990. С. 694.— Ср. также: ‘Ницше называл себя ‘последним учеником философа Диониса» в кн.: Мережковский Д. С.П.. Толстой и Достоевский / Подгот. изд. Е.А. Андрущенко. М.: Наука, 2000. С. 325.
2 …основным инстинктом человека является мрачный ‘Wille zu Macht’…— Имеется в виду формула ‘Воля к власти’, которую неоднократно использует Ницше в своих сочинениях (см., напр., ‘Так говорил Заратустра’).
3 …истинной сущностью человека является наряду с ‘любовью дерзающей’ () планетарная, женственная душа-Психея.— Имеется в виду раздел ‘Спорад’ — ‘О любви дерзающей’ (Впервые: Факелы. Кн. 2. СПб., 1907. С. 232-243): ‘Когда наступает ночь и душа мира делается явною в своей женственности, солнечное и мужественное дерзание человека одно делается очагом внутреннего познания, одно утверждается в творческой и жертвенной любви <...>. Таково внутреннее горение и напряжение нашей солнечной души в лоне души ночной,— ее Эрос, по выражению Платона, и ее, по слову стоиков, Тонос (): любовь дерзающая’.
4 …проводит идею реалистического символизма, ‘реалиоризма’ <...> в появлении новой хоровой драмы и мифа…— Ср. у ВИ: ‘…в эстетических исследованиях о символе, мифе, хоровой драме, реалиоризме (пусть будет мне позволено употребить это словообразование для обозначения предложенного мною художникам лозунга: ‘a realibus ad realiora’, т.е.: от видимой реальности и через нее — к более реальной реальности тех же вещей, внутренней и сокровеннейшей)’ (‘Две стихии в современном символизме (Экскурс II)’).
5 ‘Я подобен тому <...> его будущей духовной свободы’.— Цитата из статьи ВИ ‘Две стихии в современном символизме (Экскурс II)’.
6 ‘Так бьемся мы <...> перешедшего в древности в ‘taedium vitae’ и ‘carpe diem».— Цитата из статьи ВИ ‘Древний ужас’.
7 ‘Ужас перед жизнью’ и ‘лови момент’ (лат.) — крылатое выражение из оды Горация I, 11 (‘К Левконое’).
8 …превращение этого ‘terrorfati’ в ‘amorfati’…— ‘Amor fati’ — понятие стоической философии, о категории судьбы у ВИ см. подробнее: Федотова С. В. Категория судьбы в творчестве Вячеслава Иванова // Шахматовский вестник. М., 2013. С. 115-130).
9 …Вячеслав Иванов сходится с другим теоретиком символизма Георгием Чулковым, важный труд которого появился несколько ранее в издании ‘Золотого Руна’.— Речь идет о сборнике статей Георгия Чулкова ‘Покрывало Изиды. Критические очерки’ ([М.]: [журн. Золотое Руно], 1909).
10 …’нам не к лицу демоническая маска’.— Цитата из статьи ‘Кризис индивидуализма’ ВИ.