По поводу рчей Араго и Жюль Фавра въ дл Березовскаго.
По поводу рчей Араго и Жюль Фавра въ дл Березовскаго.
‘Москва’, 16-го іюля 1867 г.
По поводу речей Араго и Жюль Фавра в деле Березовского, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Къ счастію, уже прошло то время, когда глаголъ французскихъ ораторовъ имлъ непререкаемый авторитетъ, способенъ былъ не только занимать, но смущать и увлекать русскую публику. Безопасно могутъ теперь раздаваться въ нашихъ ушахъ фабричные перуны французскихъ поставщиковъ науки и слова. Безбоязненно перепечатываемъ мы въ нашихъ газетахъ ‘ученые’ доводы глубокомысленнаго невжды Henri Martin и красивыя ругательства Араго, Фавра и прочихъ мастеровъ французскаго ораторскаго цеха. Мы убждены, что нтъ теперь въ Россіи ни одного свободолюбиваго юноши, который бы поврилъ во французскія, а также и въ польскія фразы о свобод, и дался бы въ обманъ этимъ потшнымъ огнямъ, этому дешевому фальшфейеру науки и слова.
Читатели имли недавно предъ глазами рчь Араго въ защиту Березовскаго, а въ ныншнемъ No прочтутъ и рчь Жюль-Фавра въ законодательномъ корпус,— этого ‘знаменитаго’ оратора, знаменитаго, по словамъ французскихъ газетъ, ‘особенно возвышенностью чувствъ и мыслей’. Несмотря на академическое старообразіе того учрежденія, котораго Жюльфавръ недавно удостоился быть членомъ (онъ получилъ кресло во Французской Академіи, слдовательно теперь l’un des quarante, одинъ изъ сорока), общественное положеніе Жюль-Фавра — быть пылкимъ, самымъ пылкимъ изъ либераловъ, точно также напримръ, какъ общественное положеніе его товарища по оппозиціи въ палат, Глэ-Бивуана,— быть бдовымъ ребенкомъ, enfant terrible, оппозиціи. Върчи своей Жюль-Фавръ длаетъ упрекъ правительству, зачмъ русскій Императоръ былъ принятъ въ Париж съ такими почестями и выраженіями сочувствія, посл того какъ Россія попрала ногами ‘священныя права Польши’, подавила польскій мятежъ — ‘это законное домогательство возстановленія правъ трактатовъ и нравственности’, и наконецъ, перомъ князя Горчакова, дала въ 1863 году европейской дипломатіи такой высокомрный отказъ (un cong hautain — буквальне: ‘высокомрно указала дверь’). Государственный министръ Руэ, хотя и находилъ вообще страннымъ такой укоръ въ вжливости, оказанной гостю, однакожъ счелъ нужнымъ, для оправданія ‘исключительнаго’ пріема, сдланнаго въ Париж императору Александру, напомнитъ оратору и публик преступленіе Березовскаго, добавляя, что вс эти знаки вниманія объясняются счастливымъ исходомъ покушенія, жертвой котораго могъ бытъ и императоръ Наполеонъ! Все это не требуетъ поясненій и въ высшей степени характеризуетъ французскую націю, заставляя сожалть о чести, оказанной Франціи посщеніемъ русскаго Государи, — но мы не можемъ не остановиться вновь на этомъ непрерывно возглашаемомъ слов ‘Польша!’ и не предложить гг. Фавру, Араго и tutti quanti слдующій, самый простой вопросъ:
‘Польша, Польша!’ Да что же такое Польша? Отдавали ли себ когда нибудь французскіе публицисты отчетъ въ этомъ слов? Какое понятіе соединяютъ они съ этимъ словомъ? Какую это Польшу разумютъ о^р подъ симъ громкимъ терминомъ? Есть ли это термовъ политическій или этнографическій?
Если это терминъ политическій, то спрашиваемъ опять: означаетъ ли онъ собственно Царство Польское, о которомъ идетъ рчь въ трактатахъ 1815 года, или же такъ-называемую Польту историческую?
Если дло идетъ только о Царств Польскомъ, то зачмъ же вмшиваться въ дла русскихъ губерній Сверозападнаго и Югезанаднамо края, оправдывать мятежъ жителей этого края польскаго происхожденія и вообще польскія притязанія на этотъ край? Законное, положимъ, съ точки зрнія французскихъ ораторовъ, возстаніе въ Царств должно быть ими же признано беззаконнымъ на Волыни, въ Подоліи, въ Виленской губерніи и т. д., если только они хотятъ остаться врными логик. По очевидно французскіе адвокаты ‘Польши’ держатся не этой точки зрнія,, т. е. разумютъ подъ ‘Польшей’ не одно Царство Польское: иначе они разошлись бы въ возирніяхъ съ своими пріятелями — польскими эмигрантами. Послдніе и слышать не хотятъ о ‘Конгрессувк’, какъ они называютъ Царство Польское, потому что оно дйствительно очень мало и не представляетъ никакихъ условій для самостоятельнаго политическаго бытія. Но если дло идетъ не о томъ политическомъ термин, который считаетъ свое лтосчисленіе съ 181 года, то зачмъ же ссылаться на трактаты и на Внскій конгрессъ?
Если же Араго, Фавръ и Ко, къ которой можно причислить чуть не всю французскую интеллигенцію, разумютъ подъ ‘Польшею’ не современное Царство Польское, а Польшу историческую, то опять спрашиваемъ: какую же именно? Позаботился ли хоть одинъ изъ французскихъ говоруновъ опредлить себ съ точностью такъ часто и съ такою завальчивостью употребляемый ими въ этомъ смысл терминъ? Не находя отвта у Французовъ, мы должны обратиться за объясненіемъ къ Полякамъ. Такъ какъ вся польская эмиграція рукоплещетъ рчамъ о Польш французской трибуны и барро, пользуется симпатіей и денежною помощью французскаго правительства, то мы въ прав предположить солидарность мнній между польскими ‘патріотами’ и французскими полонофилами, хотя бы послдніе врили только на слово первомъ. Поляки же, какъ извстно, въ своихъ притяжаніяхъ опираются на историческое право, и говоря о Польш разумютъ обыкновенно Польшу въ границахъ 1772 года, до раздла. Скажемъ мимоходомъ, что если ужь опираться на истерическое право, такъ зачмъ останавливаться на такой близкой эпох? Отчего не хватить и дальше, до 1654 года напримръ, т. е. до присоединенія Малороссіи къ Россіи, или даже до XVI вка? И дйствительно, судя по адресу Поляковъ, поданному французскому императору по поводу покушенія Березовскаго, они и не очень чинятся съ предлами времени и длаютъ пребезцеремонные зазды назадъ, въ историческую даль. Отъ Балтики до Черною моря — вотъ границы ихъ Полыми! Excusez du peu! Но отважится ли съ ними въ такое дальнее путешествіе политическая симпатія Французовъ? Согласны ли они признать Одессу польскимъ городомъ, Новороссійскій край краемъ польскимъ, и права на нихъ Поляковъ несомннными? Пусть отвтятъ. Едвали ршится дать утвердительный отвтъ даже и г-нъ Жюль Фавръ, а между тмъ самое то, что подобное притязаніе могло найти мсто въ письм адресованномъ императору Наполеону, даетъ намъ поводъ настаивать на вопрос. Не, возразятъ намъ, это не есть мнніе большинства Поликовъ. Благоразумнйшіе изъ нихъ гораздо великодушне, снисходительне въ своихъ требованіяхъ и ограничиваются эпохой 1772 года, до перваго раздла Польши. Обратимся же къ этимъ умреннымъ требованіямъ.
Стало-быть Французы, вмст съ Поляками, желаютъ возстановленія Польши въ предлахъ ея, бывшихъ только за 100 лтъ тому назадъ? Такъ ли? Если такъ, то пусть гг. Араго, Фавръ и прочіе полонофилы спросятъ себя: гд же эта Польша, куда она двалась, между кмъ подлены ея часта? Между Австріей, Пруссіей и Россіей — не правда ли? Въ такомъ случа почему же они обрушиваютъ свой гнвъ на одну Россію? Почему же они проповдываютъ крестовый походъ за Польшу только противъ Россіи, а обладаніе Австріей и Пруссіей такими значительными частями бывшаго Польскаго государства не возбуждаетъ въ нихъ ни малйшаго негодованія? Пруссія, напримръ, владетъ самою коренною польскою землей, искони называвшеюся Великою Польшей, и не только всегда отказывала польской національности въ юридическомъ признаніи, но даже включила Познань въ Сверогермаяскій Союзъ и колонизировала ее Нмцами. Однакожъ Пруссія, за такую ловкую ампутацію, не призывается къ суду ни Французами, ни самими Поляками. Что же касается до Галиція, то еще Наполеонъ I, воюя съ Россіей, запрещалъ Полякамъ и думать о ней. Почему же негодованію и угрозамъ подвергается одна Россія? Объясняли ли себ это противорчіе французскіе публицисты? Не за то ли они гнваются, что Россія стремится обрусить такъ называемыя польскія земли? Но въ такомъ случа зачмъ же не сердитъ ихъ онмеченіе Познани, почти уже совершенное Пруссіей? Не нравится имъ русская система управленія? Но въ такомъ случа рчь можетъ идти только объ управленіи, а не объ возстановленіи Польши.
Толкуя о возстановленіи, разумя подъ словомъ ‘Польша’ — Польское государство 1772 года, Французы необходимо должны разумть Польшу не только русскую, но и съ ея частями — прусскою и австрійскою. Таково требованіе логики. Однакожь такъ ли это? Понимаютъ ли вожди французскаго общественнаго мннія, что возглашая: ‘Польша. Польша’, они тмъ самымъ провозглашаютъ расчлененіе не только Россіи, не только Пруссія, но даже и Австріи (которую, между прочимъ, желаютъ теперь имть своею союзницей)? Съ такимъ выводомъ они конечно не согласятся, но другаго логическаго вывода нтъ. Чего же они хотятъ?
Они должны будутъ сознаться, что хотятъ возстановленія Польши только русской и подъ словомъ ‘Польша’ разумютъ только Царство Польское и отнятыя Россіей по тремъ раздламъ. нкогда принадлежавшія Польскому государству, русскія и литовскія земли. Но въ такомъ случа, стало-быть, ни логика, ни справедливость не принимаются здсь за основаніе, и такое сокращеніе политическихъ предловъ Полыни 1772 года въ пользу Австріи и Пруссіи есть совершенно произвольное? Французы — охотники толковать о принципахъ, но въ силу какого же принципа ограничиваются они собственно русскою ‘Польшею’? Принципъ историческаго права, принципъ національностей въ польскомъ дл — одинаково дйствителенъ или недйствителенъ въ примненіи какъ къ Россіи, такъ къ Австріи и Пруссіи. Да не станутъ ли Французы и тутъ въ противорчіе съ своими друзьями, Поляками, которые, опредляя Польшу пространствомъ отъ Балтики до Чернаго моря, подразумваютъ прусскія прибалтійскія области?
Пусть же гг. Араго, Жюль Фавръ и Ко такъ и объявятъ намъ: или что они означаютъ словомъ ‘Польша’ все Польское государство въ предлахъ 1772 года, а выраженіемъ — la sainte cause de la Pologne (священнымъ дломъ или правомъ польскимъ) возстановленіе польскихъ частей въ одно цлое, какъ принадлежащихъ Россіи, такъ Австріи и Пруссіи, или же, что это священное право, этотъ терминъ и вс ихъ полонофильскія вожделнія — относятся только до той части, которая досталась Россіи. До сихъ поръ они такого категорическаго объясненія не дали, но оно было бы по крайней мр, если и не логично, то за то просто и откровенно.
Очевидно, что для такого исключенія въ пользу Россіи нтъ оправданія ни въ какихъ общихъ принципахъ, и имется только одно основаніе — слпая вражда къ Россіи. По положимъ, что ни Галиціи, ни Познани не существуетъ, или что при всемъ польскомъ прав на эти земли — о нихъ не можетъ быть и рчи по фактической невозможности или по политическимъ соображеніямъ, положимъ, что дло идетъ объ одной Россіи: во имя же чего предъявляютъ французскіе публицисты свои притязанія на возстановленіе Польши изъ тхъ частей, которыя достались Россіи? Во имя историческаго права? Но на это право вообще не имютъ привычки ссылаться либералы, и особенно Французы. Въ силу этого одного права можно отнять у Франціи Альзасъ, да и Австрія отдать Венецію и сверную Италію, уничтожить Бельгію и перекроить въ пользу деспотизма карту Европы. Наконецъ, если это право истекаетъ изъ историческаго факта, то всякій позднйшій историческій фактъ служитъ источникомъ новаго историческаго права. Очевидно, что это начало не выдерживаетъ критики… Остается принципъ національностей. Но если взять для него основаніе этнографическое, такъ отъ ‘Польши’ останется весьма малая часть, такая малая часть, что для пользы самихъ Поляковъ лучше уже и не упоминать объ этнографіи. Пришлось бы отрзать отъ Царства Польскаго и Люблинскую, и Августовскую губерніи, населенныя не польскимъ племенемъ, да и во всей западной Россія почти не признать ни одного кореннаго Поляка. Но оставимъ этнографію, какъ основаніе неудобное, а допустимъ опредленіе національности боле широкое, причислимъ даже всхъ ополяченныхъ Русскихъ къ польской національности. Вопросъ будетъ тогда уже объ отношеніяхъ большинства и меньшинства, такъ какъ право національности основывается на численномъ преобладаніи. Вопросъ этотъ, стало-быть, ршается статистикой, пусть къ ней и обратятся Араго, Фавръ и прочіе французскіе полонофилы. Статистика имъ и покажетъ, что если въ Царств Польскомъ, о которомъ и слышать не хотятъ Поляки, большинство на сторон польскаго племени, то въ бывшихъ польскихъ провинціяхъ Поляки составляютъ меньшинство даже сравнительно съ Евреями. Если же французскіе ораторы этихъ статистическихъ данныхъ не знаютъ, такъ пусть же и сознаются въ своемъ невжеств. Наконецъ, можно пожалуй, презирая краснорчіе статистическихъ цифръ, сослаться на желаніе народонаселенія въ этихъ бывшихъ областяхъ Польскаго государства, сказать, напримръ, что коренное русское населеніе желаетъ возвратиться въ составъ Польши? Но на вопросъ о стремленіяхъ народонаселенія или большинства отвчаетъ вся исторія, новйшіе историческіе факты и примръ Галиціи, находящейся въ тхъ же условіяхъ какъ и Волынь, Подолія и проч.
Однимъ словомъ, какъ ни кинь, такъ клинъ. Мы нарочно умалчиваемъ о нашихъ, русскихъ, правахъ на ‘Польшу’ и становимся безпристрастно на точку зрнія самихъ Французовъ. Ни нравственныхъ, ни юридическихъ, ни историческихъ, ни статистическихъ никакихъ основаній для ихъ притязаній въ пользу ‘Польши’ не отыскивается, и вс ихъ политическія теоріи и возгласы оказываются лишенными логи кн, разваливаются при малйшей аналитической поврк, при малйшемъ прикосновеніи къ правд дйствительности и смысла.
Въ самомъ дл, если французскіе ораторы стоятъ на почв трактатовъ, такъ не имютъ права говорить ни о независимости Царства, ни о прочихъ когда-то бывшихъ польскихъ провинціяхъ.
Если стоятъ на почв историческаго права, то, вопервыхъ, притязаніе на этомъ прав основанное относится столько же къ Россіи, какъ къ Австріи и Пруссіи, вовторыхъ, это значило бы признать такое начало, которое несовмстно ни съ какими либеральными принципами и можетъ быть обращено и противъ Франціи относительно Альзаса.
Если стоятъ на почв принципа національностей, такъ приложеніе этого принципа не только неспособно создать Польскаго государства, но разрушило бы его вновь, еслибъ оно существовало. Для этого стоитъ только обратиться къ статистическимъ и историческимъ учебникамъ: со всею наглостью цифръ и фактовъ они свидтельствуютъ противъ лик польскаго политическаго идеала.
Если же примутъ за основаніе этнографію — такъ убьютъ въ конецъ всякую Польшу.
Между тмъ Поляки формулируютъ сами свое требованіе такъ: все, или ничего.
Просимъ извиненія у нашихъ читателей за такія длинныя разсужденія о дл для нихъ поршенномъ. Все это для насъ Русскихъ кажется уже общимъ мстомъ. Но мы имемъ въ виду, въ настоящемъ случа, не русскую публику. Намъ хотлось бы, чтобы французскіе знаменитые ораторы, такъ дерзко бросающіе вамъ въ лицо всякія оскорбленія по поводу ‘священнаго права Польши’, отвтили на простой и только одинъ-единственный вопросъ: что же такое Польша?