Москва в полном удовольствии. По домам, на улицах, в клубах точно как будто праздник. Домашние попечения и заботы, кажется, забыты. Мы не только успокоились, ободрились, но и повеселели. Удовлетворенное народное чувство обнаруживается во всех движениях. Никто, даже из стариков, не запомнит такого согласия. Все оттенки мнений, а здесь их больше, чем сорок сороков, слились в один цвет, все разнородные звуки, от самого низкого до самого высокого, слились в один голос. У всех на уме и на языке одно и то же. Знакомые, встретясь между собой, не спрашивают друг друга о здоровье, не говорят даже обычного ‘здравствуйте’, а начинают вместе: ‘А что — каково? Превосходно, отлично, мастерски!’.
Да, надо сознаться, что ответы князя Горчакова на предложения Англии, Франции и Австрии удались во всех отношениях как нельзя лучше.
Честь государственная охранена, национальное достоинство сознано, неуместные притязания отстранены, благоразумные, действительные средства указаны, слово на мир оставлено, все определено ясно, выражено просто, спокойно, вежливо, благородно.
Слава Государю, освящающему своей волей, утверждающему своим державным словом подобные решения!
Благодарность министру, так понимающему свои обязанности, так исполняющему встречающиеся ему задачи! Имя его запишется не только в истории русской дипломатии, но и в истории России. Он сослужил отличную службу Отечеству и одержал блистательную победу.
Обратим внимание на дипломатическое искусство. Некоторые статьи в предложениях западных держав можно было бы опровергнуть решительнее, сильнее, но князь Горчаков хотел, видимо, пощадить наших противников — не припирать их к стене, не ставить в положение слишком неприятно и унизительное. Великодушный, он предоставил им возможность, говоря простою пословицей, утереться.
Нам предлагали они заключить перемирие… но с кем же? Враги наши не имеют имени. Местопребывание их неизвестно. У них нет даже никакого тела. Это тени, высылаемые по ночам из каких-то преисподних и исчезающие при восхождении солнца. По какому же адресу можно сноситься с ними? Кто возьмется наблюдать за исполнением их обязательств? Или западные державы находятся в связи с ними и имеют полномочие от них вступить с нами в переговоры, заключать за них условия? Существование их, следовательно, признано не в пример даже Южным Штатам Америки? Однако же это признание не объявлено официально: как же разрешить противоречия?
Нам предлагали дать амнистию… Но она была уже дана, даже на будущее время, и отвергнута с пренебрежением. Кого же будем мы прощать, если никто не считает себя виноватым, не изъявляет раскаяния, не отказывается от прежнего образа действий? И какой срок положить амнистии? Неужели можно допустить продолжение неистовств ad libitum, предоставляя им в перспективе прощение ‘полное и совершенное’ на случай неудачи? Где же в истории были примеры подобных амнистий?
Нам предлагали дать автономию Польше. Но и это средство было тоже испытано маркизом Велепольским и привело к цели совершено противоположной. Благодаря этой автономии, с удалением всех русских чиновников, устроились везде революционные комитеты, навезено оружия со всех сторон для мятежников, обокрадены казначейства, конторы и таможни, уголовные следствия обращены в пользу виноватых, преступления оставлены без наказаний и организован мятеж во всех подробностях. Хотят ли западные державы, чтобы мы окончательно предали страну во власть революционного террора? Другого исхода не может иметь теперь автономия с амнистией и перемирием!
А к довершению всей несообразности этих предложений, должно заметить еще, что поляки ими не довольствуются и объявляют торжественно совсем другие требования. С какою же целью державам переговариваться, требовать, уступать и соглашаться?
Повторим: князь Горчаков не хотел ярко выставлять совершенную несостоятельность предложений, но может быть, и сделаны они в полном сознании этой несостоятельности, невозможности даже физической с целью получить не согласие, а отказ и с отказом — предлог к войне, уже решенной предварительно, во что бы то ни стало, для нового поражения опасной, ненавистной России? Может быть, пред нами повторяется история знаменитой Венской ноты пред Крымской войной 1854 года?
Если это так, то нам остается пожалеть, что Европа прибегает опять к такому недостойному образу действий, и удивляться, как она не позаботилась, хоть для потомства, облечь свои недобрые намерения более благовидною формой.
А если это не так, то история спросит, с какою целью поднято было столько шума в Европе и произведено столько смущения, чего ради гибель сия быть? А пролитая кровь?
Как бы то ни было, правительство сознает великую ответственность своего положения и в предотвращение подобных сюрпризов принимает деятельные меры, согласные с желаниями, видами, мыслями всего русского народа.
Вот на этом согласии и должны утверждаться больше всего наши надежды, как теперь, так и всегда. Чем более будет увеличиваться согласие, чем более взаимное доверие будет укрепляться, тем вернее успех. Пусть правительство знает и находит средства узнавать постоянно мысли, виды, желания и нужды народа из чистого источника и во всей их искренности, пусть дорожит его живым, сердечным участием: взаимная любовь и доверенность, это сродство, это тождество, единство — вот где заключаются залоги нашего спасения от всех возможных опасностей и вместе основа нашего могущества, политического значения и источник всяческого благосостояния.