Оригинал здесь — http://smalt.karelia.ru/~filolog/vremja/1862/Jan/raskol.htm
‘Время’, No 1, 1862
ПО ПОВОДУ НОВЫХЪ ИЗДАНIЙ О РАСКОЛ
ПО ПОВОДУ НОВЫХЪ ИЗДАНIЙ О РАСКОЛ
________
Н. АРИСТОВЪ
По поводу новых изданий о расколе, Аристов Николай Яковлевич, Год: 1862
Время на прочтение: 26 минут(ы)
РАСКАЗЫ ИЗЪ ИСТОРIИ СТАРООБРЯДСТВА, переданные С. В. Максимовымъ по раскольничьимъ рукописямъ. Изд. Д. Е. Кожанчикова. Спб. 1861.
ЖИТIЕ ПРОТОПОПА АВВАКУМА, имъ самимъ написанное. Издано подъ редакцiею Н. С. Тихонравова по раскрашеной рукописи Д. Е. Кожанчиковымъ. Спб. 1861.
ПОВСТЬ О НОВГОРОДСКОМЪ БЛОМЪ КЛОБУК И СКАЗАНIЕ О ХРАНИТЕЛЬНОМЪ БЫЛIИ, МЕРЗКОМЪ ЗЕЛIИ, ЕЖЕ ЕСТЬ ТАБАЦ. Два произведенiя раскольничьей литературы. Изд. Д. Е. Кожанчикова. Спб. 1861.
Въ древней Руси въ каждой области существовало самоуправленiе, развивалась свободно-самостоятельная жизнь, обусловливаемая мстностью, племеннымъ характеромъ, особеннымъ родомъ занятiй и дятельности и т. п. Съ усиленiемъ централизацiи эта самобытная жизнь должна была сглаживаться, подчиняться общему теченiю и уровню. Не охотно разставались областные жители съ своею самостоятельностью и свободою, съ своими правами и стремленiями, и стояли въ опозицiи долгое время къ новому для нихъ началу централизацiи. Въ смутное время самозванцевъ рушилось насильственное соединенiе областей, каждая область стремилась усилиться и возвратиться къ прежней самобытной жизни и прiобрсть свои старыя права. Но вотъ, съ Михаила едоровича и особенно съ Алекся Михайловича, централизацiя усилилась, и въ это время, по собственному выраженiю народа, ему казалось, что излились на Русь православную вс апокалипсическiе фiалы горести. При усиливающемся господств Москвы увеличились тягости и стсненiя народа, который отвыкъ во время государственнаго безнарядья отъ повинностей. Въ массахъ явилось недовольство, и при указахъ, предписывающихъ большiе налоги, народъ сталъ возмущаться. Повинностей деньгами и натурою явился цлый легiонъ: не находилось промысла и занятiя, которые бы не были обложены данью, самый проздъ дорого стоилъ. Особенно горько приходилось крестьянамъ, когда выправливали хлбныя и денежныя повинности: ихъ скли, мучили нещадно, случалось даже, что побивали на-смерть. Въ 1624 г. отъ этихъ операцiй на Блоозер разбжались вс посадскiе. Изъ другихъ городовъ тоже вс недостаточные, вся голытьба уходили отъ жестокостей или грозились, что разбредутся врознь. Воеводъ посылали въ кормленье по областямъ, и они кормились на-славу: задачей ихъ было какъ можно больше вымучить денегъ, а иногда они нападали на крестьянъ какъ разбойники и грабили ихъ. Правды и закона искать было негд: они продавались на всъ серебра и домашнихъ продуктовъ, развелись ябедники, которые сдлали изъ правды себ ремесло, по соглашенiю съ судьями, они обвиняли честныхъ людей въ различныхъ преступленiяхъ, чтобъ взять окупъ. Прикрпленiе народа къ земл и запрещенiе перехода отъ одного владльца къ другому заставило многихъ бжать по украйнамъ и искать ‘вольной воли’. Сосди-помщики часто воевали другъ съ другомъ цлыми вотчинами, били и разоряли крестьянъ, своихъ людей мняли на борзыхъ собакъ, проигрывали и отдавали чиновникамъ вмсто взятки. Тиранствамъ не было мры: крестьянъ травили собаками, заскали досмерти, въ морозъ въ одной рубашк запирали въ холодныя хатки или ставили на снгъ босыми ногами, у женщинъ вырзывали груди, вшали на сутки вверхъ ногами, и безъ всякой совсти оскверняли двицъ и брачное ложе.
Недалеко подвинулось состоянiе народа и при Петр I, только при немъ еще боле становилось число недовольныхъ его стсненiями и нововведенiями. Его войны и постройки изнурили народъ рекрутскими наборами и сгубили тысячи людей, его преобразованiя были страшно тяжелы для народа, и народъ отказался отъ нихъ. Его жестокiя пытки, преслдованiя и страшныя казни по одному ничтожному доносу и часто за одинъ покрой платья или ношенiе бороды возбудили закоренлую ненависть къ нему. Его механическое произвольное созданiе государственной системы управленiя, сухое развитiе централизацiи до смшныхъ мелочей, преисполненiе чиновничествомъ областей, дленiе подданныхъ на касты, презрнiе русской народной жизни со всми ея преданiями и любовь къ иноземному, — все это поставило въ враждебное отношенiе къ нему народъ, для облегченiя участи котораго онъ ничего не сдлалъ, и разорвало съ нимъ его духовную связь. Петръ хотлъ образовать одно дворянство и чиновничество, а о народ не заботился, считая его злымъ раскольщикомъ, неспособнымъ къ воспрiятiю его нововведенiй. Простой крестьянинъ Посошковъ напрасно писалъ на имя Петра, показывая, чт за тягости взвалены на плечи народа, говорилъ, что его нужно образовать, что нововведенiя вовсе не въ его дух, что ‘безъ многосовтiя и безъ вольнаго голоса никоими длы невозможно’. Не упоминаемъ о жестокостяхъ во времена бироновщины и страданiи народа при Елизавет Петровн, скажемъ коротко, что втеченiе всего XVIII вка недовольство въ народ росло, росло и высоко поднялось. Ему навязывали различныя нововведенiя, неспросясь его воли и желанiя, посягали на святость и цлость его убжденiй, вводили некстати произвольныя реформы, которыя вмсто улучшенiй приносили лишнiя тягости народу. Нагроможденныя искуственно, права и требованiя не имли никакого отношенiя къ жизни и стсняли ея свободное развитiе на каждомъ шагу. Толпы иностранцевъ, какъ голодныя пьявки, припущены были часто безъ всякой надобности къ организму народному, вытягивали изъ него лучшiе соки и не давали ему свободнаго движенiя. Эти просвщенные учители не хотли понять коренныхъ народныхъ началъ и требованiй духа нацiональнаго, муштровали народъ по своей метод, считая его Иванушкой-дурачкомъ. Корпорацiя чиновническая и дворянская бросилась подражать иностраннымъ обычаямъ и гнула нмечину на свою стать, прiучалась къ безсмысленной роскоши и легкой мишурной жизни, которая для насъ теперь кажется нелпою и дикою. Какъ же долженъ былъ взглянуть на соблазнительныя зати строгiй, степенный тогдашнiй русскiй мужикъ, на трудовыя деньги котораго барство тшилось всякаго рода прихотями? Ему показался такой образъ поведенiя безбожнымъ, языческимъ.
Все хотли навязать народу вншими насилiями, все желали перестроить по своему произвольному плану, который не имлъ жизненныхъ разумныхъ основанiй, никакъ не вязался съ думами, чувствами и стремленiями народными. Но при всемъ наружномъ повиновенiи, никакiя жестокiя стснительныя мры не заставили перемниться народъ и остались безуспшны: онъ ушолъ только въ себя, сдлался страшно подозрителенъ, не уступилъ ничего изъ своихъ убжденiй, жилъ постарому, питалъ прежнiя свои задушевныя мысли и часто за нихъ, съ отчаянiемъ въ душ, несъ голову на плаху. Народъ заявлялъ свои невольныя, естественныя требованiя духа нацiональнаго и стремленiя къ самостоятельному развитiю, его не понимали и не хотли признать законными этихъ естественныхъ требованiй. Онъ ни въ комъ не видлъ заботливости и покровительства: мiрская сходка его не имла силы и значенiя. Вопли взывающихъ о помощи и слезныя прошенiя крестьянъ заглушались дикими, неистовыми криками вакханалiй тогдашняго барства. Горькiя жалобы на притсненiя не доходили по назначенiю, крестьянъ гнали и били, когда они ршались обращаться съ своими требованiями, смльчаки, вздумавшiе прямо и открыто протестовать противъ наглыхъ угнетенiй, осуждались какъ бунтовщики и мятежники, или безъ суда и слдствiя погибали въ острогахъ и рудникахъ.
Народъ шолъ искать утшенiя въ тяжолой дол къ своимъ отцамъ духовнымъ, въ храмъ и за стны монастырей, но и здсь не находила покоя его страждущая душа, смущалась его мягкая совсть.
До XVI вка русскiй народъ не имлъ достаточнаго познанiя вры христiанской. Онъ ходилъ въ храмъ, твердилъ молитвы, проводилъ праздники, но длалъ все безъ сознанiя ихъ значенiя, смшивалъ ихъ съ старыми языческими обрядами, одушевлялъ прежними понятiями и врованiями. Въ XVI вк начало пробуждаться сознанiе народа, и онъ сталъ вникать въ жизнь религiозную и замтилъ въ ней много чуждаго, несвойственнаго его духу и характеру. Народъ любилъ путешествовать въ монастыри для богомолья и за совтами къ людямъ, посвятившимъ всю жизнь на служенiе Богу, но встрчалъ тамъ мiрское стремленiе къ богатству, чести и довольству, и вмсто урока и назиданiя выносилъ тяжолое сознанiе паденiя жизни монашеской, воспоминалъ прежнихъ своихъ суровыхъ аскетовъ, которые были полны любви къ народу, благодтельствовали ему и защищали его предъ сильными. Онъ искалъ представителей вры и нравственности, которые бы входили въ жизнь его, слдили за нимъ разумнымъ взглядомъ и руководили на пути умственнаго и нравственнаго развитiя, но не находилъ такихъ умныхъ и дльныхъ руководителей. Въ народ развилась потребность учиться, но правительство, взявшее на себя опеку ученiя, не устрояло никакихъ школъ для народа, а какiя были, то ихъ преподаванiе было ненавистно народу и нисколько не вязалось съ его потребностями и характеромъ, онъ желалъ учиться у своихъ поповъ, но они или сами были тогда малограмотны, или нехотли заняться ученiемъ народа. Тогдашнее духовенство большею частiю погрузилось въ матерьяльные интересы, не понимало стремленiй народныхъ, дйствовало формально, по вншности, неимя духа и жизни, на свою обязанность смотрло какъ на оброчную статью, холодно, механически, небрежно относилось къ длу вры, и надъ вншностью религiи подъ пьяную руку не боялось кощунствовать передъ народомъ. Въ жизни большей части духовенства того времени главной стихiей была лнь, пьянство, скряжничество, ложныя показанiя за нсколько копекъ, постоянныя, безобразныя ссоры причетниковъ между собою, ихъ судбища и кляузы, брань съ прихожанами изъ-за нсколькихъ грошей, презрнiе народныхъ нуждъ, лесть предъ высшими, особенно чиновниками и помщиками. Да и то нужно сказать, чт оно могло сдлать, если его тснили и давили со всхъ сторонъ?
Лишонный утшенiя въ религiи, народъ не предвидлъ исхода изъ своего безотраднаго положенiя, и поставленный насильственно въ этотъ замкнутый кругъ, онъ поплатился развращенiемъ своей гражданской нравственности. Недовольный порядкомъ или лучше безпорядкомъ длъ, неимя силы открыто противодйствовать напору неестественныхъ требованiй, — народъ прибгалъ къ лжи и обману мстныхъ властей, къ запирательству и изворотамъ и притворству всякаго рода, а кто могъ, дйствовалъ подкупами. Наружно исполнялъ народъ предписанiя и повиновался распоряженiямъ по принужденiю, изъ-подъ палки, нисколько несочувствуя имъ, неубжденный въ необходимости и важности мръ, которыя предпринимались для его пользы, или лучше для пользы государства… Отсюда неуваженiе къ закону и увренность въ сил произвола его блюстителей: ‘небойся суда, а бойся судьи’, говоритъ онъ по опыту.
Въ силу этого убжденiя народъ скрываетъ виновниковъ преступленiя, считаетъ осужденныхъ закономъ несчастными. На исполнителей закона онъ сталъ смотрть какъ на враговъ своихъ и вс мры правительства перетолковывалъ по-своему, даже на самыя полезныя введенiя смотрлъ подозрительно: они были далеки отъ требованiй его духа и не находили въ немъ сочувствiя и отзыва.
Между тмъ какъ большая часть народа грустно склонила голову и подчинялась противъ совсти всмъ распоряженiямъ, изрдка въ нестерпимыхъ случаяхъ поднимая ее энергически и разумется не на радость, — другая часть народа протестовала неповиновенiемъ господствующему порядку и возстала противъ неустройствъ и безпорядковъ общественной жизни, противъ стсненiя мысли и совсти, противъ неправды судопроизводства, противъ рабства и злоупотребленiй мстныхъ властей, тягости налоговъ и безправiя. Эти люди цлыми толпами безпрiютно бродили по лсамъ, степямъ и пустынямъ, населяли новыя мста, бгая отъ рекрутчины, отъ податей, отъ паспортовъ, отъ судебныхъ проволочекъ на десять лтъ. Многiе цлыми партiями переселялись въ предлы Швецiи, Польши, Литвы, Турцiи, въ Китай, въ Персiю, на Кавказъ, въ Крымъ, бжали отъ неправды государственной жизни, отъ низкаго произвола и преслдованiя. Часть избранныхъ изъ этихъ бглецовъ, съ страшною ненавистью въ душ, старалась мстить господствующему безпорядку открытою силою. Этихъ удалыхъ молодцевъ заставлялъ бжать отъ житейскихъ невзгодъ и подавляющихъ обстоятельствъ разгулъ глубокой души, жаждущей дятельности и встрчающей гнетъ непреодолимый, тснота и духота жизни, изъ которой душа рвется на просторъ и требуетъ своихъ правъ и бшено стремится сломить тсную преграду всми возможными средствами, или сломить въ борьб собственную голову, или же въ дикомъ весельи залить горе и жажду дятельности зеленымъ виномъ. Отсюда появилось такое множество разбойниковъ въ конц XVII и въ XVIII столтiи. Они стояли за самостоятельность развитiя народа, за его права, которыя такъ пошло попирали, на которыя не обращали вниманiя, они мстили за это презрнiе къ народному голосу, хотли уничтожить виновниковъ его несчастнаго положенiя: вшали бояръ и священнослужителей, грабили и били купцовъ, жгли вс попадающiяся бумажныя кляузы, четвертовали и мучили чиновниковъ, военныхъ, приказчиковъ и управляющихъ за поборы и притсненiя народа, выпускали на свободу осужденныхъ къ наказанiю закономъ, который они ненавидли, какъ несоотвтствующiй жизни народной. Несмотря на вс жестокости, какiя только могла изобрсть злоба человческая, разбойники все размножались и съ ожесточенiемъ и твердостью выносили пытки. Въ одной псн говорится, что вотъ ведутъ на вислицу удалого разбойника, его сопровождаютъ отецъ, мать, молодая жена и дти и молятъ-просятъ его со слезами, чтобъ онъ повинился, — и тогда простятъ его. Но
‘Каменетъ сердце молодецкое:
Онъ противится царю, упрямствуетъ,
Отца-матери неслушаетъ,
Надъ молодой женой не сжалится,
О дтяхъ своихъ не болзнуетъ.’
Общее недовольство, сильный гнвъ на невнимательность къ нуждамъ, на презрнiе страданiй народныхъ даютъ глубокiй смыслъ этимъ повидимому дикимъ и безразсуднымъ возстанiямъ бглецовъ противъ административнаго порядка стараго времени. Весьма характеристичный разсказываетъ случай раскольническiй старецъ Корнилiй, какъ на него напали разбойники и чт это за лица. Отдыхалъ разъ ночью Корнилiй въ лсу за Москвою одинъ, разложилъ огонекъ и плъ повечерiе, вдругъ явилось 35 человкъ разбойниковъ. ‘Осмотрвши въ кошел моемъ — говоритъ онъ — и видвши небольшiя, нужныя мн книги и случившiяся тутъ повсти о спасшихся разбойникахъ, и денегъ только десять алтынъ, — атаманъ веллъ мн читать книги. Читалъ я имъ всю ночь, атаманъ слушалъ внимательно и наконецъ прослезился, примолвивъ: отъ сего дня перестану я разбойничать, а ты, отче, ступай съ миромъ и не бойся! И далъ мн еще сверхъ того милостыню, примолвивъ: ‘Блаженны вы есте!’ (Расказы Макс.). Тогдашнiе разбойники дрались за льготы крестьянъ и свободу: поэтому народъ питаетъ свое сочувствiе къ нимъ, хотя и ему часто доставалось отъ ихъ шалостей, слагаетъ про нихъ свою поэтическую думу, обстанавливаетъ свтлыми чертами обликъ всхъ этихъ добрыхъ млодцевъ, богато надленныхъ дарами природы, — молодцевъ, которые принимали слишкомъ близко къ сердцу явленiя горькой жизни народа, не умли ужиться подъ тяжестью существующаго порядка длъ, и въ безумномъ разгул забывали свою судьбу и тратили силы. Народъ досел поетъ псни, въ которыхъ осмиваетъ вс ухищренiя чиновниковъ и солдатъ въ борьб съ ними, онъ влагаетъ въ уста разбойниковъ такiя рчи:
‘Высылаютъ часты высылки солдатскiя,
Они ловятъ насъ, хватаютъ добрыхъ молодцевъ,
Называютъ насъ ворами да разбойниками,
И мы, братцы, вдь не воры, не разбойники:
Мы люди добрые, ребята все повольскiе…’
Наконецъ противъ стсненiя правъ, мысли и совсти, противъ безпорядковъ жизни гражданской и духовной возстали цлыя тысячи народа, извстные у насъ подъ общимъ именемъ раскольниковъ. Преслдуемые за свое смлое, энергическое противленiе сил и власти, они бжали по всмъ концамъ Россiи, крылись какъ дикiе зври въ темныхъ лсахъ, въ горныхъ вертепахъ и широкихъ пустыняхъ, а иные уходили заграницу. Бглецы и разбойники мало-помалу уничтожались, раскольники же наоборотъ — увеличивались съ каждымъ годомъ. Руководясь порывами ума и совсти на пути къ самостоятельности и свобод развитiя, они организовали свое демократическое общество, составили тсное братство на народныхъ началахъ, стали въ опозицiю къ правительству, и никакая сила не могла поколебать ихъ задушевныхъ естественныхъ убжденiй и стремленiй.
Воровскiе казаки и разбойники были люди порывистые, люди дла, и не заботились объ организацiи общины, оттого и появленiе ихъ такъ безпорядочно и непродолжительно, а расколъ оттого росъ и усиливался, что первымъ дломъ его была пропаганда и расширенiе своей общины, притомъ у него была сила жизни умственной и сила спокойной послдовательности въ устроенiи и организацiи общины. Гонимые и лишонные гражданскихъ правъ, раскольники разбрелись по всей Россiи съ энергической проповдью о послднихъ временахъ, съ проклятiемъ на устахъ господствующей церкви и правительству. Они всми силами старались, считали святымъ долгомъ и обязанностью — разсевать свои убжденiя, увеличивать число приверженцевъ. Одни бродили подъ личиною юродивыхъ, другiе подъ видомъ продавцовъ, разносчиковъ, офеней, третьи привлекали народъ своимъ затворничествомъ, суровою, истинно-христiанской жизнiю, везд слышался ихъ энергическiй голосъ — и на струг, плывшемъ по широкой Волг, и въ закоптлыхъ мастерскихъ, и на фабрикахъ, и на заводахъ, и въ монастыряхъ, и на базарахъ, и на постоялыхъ дворахъ, и на снокос, и въ харчевняхъ. Народъ шолъ толпами къ этимъ проповдникамъ, слушалъ съ жадностью ихъ пылкiя рчи о спасенiи отъ житейскихъ тяжолыхъ обстоятельствъ, о терпнiи во время гоненiя антихриста и усердныхъ слугъ его. Искренно убжденные въ правот своего слова и дла, живя потребностями и нуждами народными, эти наставники говорили въ его дух и характер, со слезами на глазахъ, съ горячимъ участiемъ къ угнетенному народу, жертвовали своей жизнью, какъ ясно видно изъ ‘Житiя протопопа Аввакума’ и какъ увидимъ мы дальше.
Ихъ проповдь была направлена именно противъ тхъ злоупотребленiй, отъ которыхъ страдалъ въ то время русскiй человкъ и въ суд, и въ быту житейскомъ, и по части торговой. Народъ чувствовалъ, что слова раскольника дышатъ правдой: все, о чемъ онъ такъ горячо разсуждаетъ, крестьянину бросается въ глаза чуть не каждый день, — и онъ увлекался общанiями спасти свою душу и избавиться отъ тягостей жизни. Вотъ почему ученiе раскольниковъ такъ широко обхватило русскiй народъ. Съ другой стороны, ихъ согласiя и общины были открыты для всхъ желающихъ и преслдуемыхъ закономъ, тамъ каждаго принимали какъ преслдуемаго антихристомъ, какъ несчастнаго страдальца. Въ общинахъ раскольниковъ находили прiютъ и бглый солдатъ, и растриженный попъ, и пьяница-монахъ, и колодникъ, ускользнувшiй изъ острога, и подъячiй, и бжавшiй крестьянинъ отъ рекрутчины. Какъ ни далеко отдлялись разныя согласiя другъ отъ друга пространствомъ, но они имли постоянныя сношенiя, одно общество посылало къ другому своихъ выборныхъ представителей, писало посланiя и увщанiя въ случа нужды, сносилось съ заграничными раскольниками, изъ выборныхъ составлялись соборы, на которыхъ разсуждали о ученiи или нововведенiяхъ, о мрахъ противодйствiя напору силы и т. п. Одно общество предупреждало и извщало другое въ случа опасности, сообщало новости, интересныя для братства. Въ критическихъ случаяхъ они дйствовали различными происками, имли самыхъ врныхъ агентовъ въ Москв и Петербург и большiя связи, сыпали деньгами, гд слдуетъ, изъ общественнаго капитала, который всегда былъ очень значителенъ: напримръ у рогожскаго кладбища онъ простирался до 12 мильоновъ. Неговоря о мелкихъ чиновникахъ, губернаторы и сильные мiра сего были въ ихъ рукахъ. И нужно удивляться практической мудрости и здравому смыслу этихъ простыхъ русскихъ темныхъ людей, какъ они хорошо знали слабыя стороны и умли водить за носъ просвщенныхъ особъ, сразу отгадывая, какъ подъхать къ нимъ и сварить съ ними пиво. Они говорятъ о себ въ этомъ случа, что нельзя же обойтись безъ столкновенiй съ властями, и мы дескать подражаемъ Никодиму — днемъ бываемъ въ жидовскомъ сонмищ, синедрiон и въ синагогахъ съ фарисеями и книжниками, а ночью бесдуемъ съ учениками христовыми и съ самимъ Господомъ, такъ какъ за правду насидишься въ острог, до конца разоришься по хозяйству и промысламъ, то беремъ иногда грхъ на душу — помалчиваемъ о правд, и каемся въ этомъ въ общемъ собранiи врныхъ. Когда же не удаются имъ попытки, то эти Никодимы смло возстаютъ противъ власти, открыто сопротивляются распоряженiямъ и твердо отстаиваютъ свои убжденiя, — и тутъ ужь не помогутъ никакiя увщанiя, угрозы и общанiя. И чмъ больше употребляли противъ нихъ строгости, тмъ сильне они отстаивали свои права.
Общины раскольническiя поставлены такъ, что и послднiй бднякъ иметъ въ ней голосъ, они руководствуются общимъ приговоромъ въ сомнительныхъ и судебныхъ длахъ, а чаще всего чрезъ выборныхъ. Эти лица прiобртаютъ свое нравственное влiянiе не протекцiей, авторитетомъ или родовымъ преимуществомъ, но личными качествами, подвигами, трудами и заслугами. Этимъ выборнымъ общество повинуется охотно и безпрекословно, не изъ страха и боязни наказанiй, но по убжденiю въ добросовстности ихъ дйствiй, въ безкорыстныхъ стремленiяхъ ради общественной пользы. Они руководятъ въ обществ судомъ и расправой, и ихъ приговоры никто не осмливается нарушить, и рдкiй раскольникъ прибгалъ къ правительственному суду: онъ хорошо зналъ его проволочки, его дороговизну и безжизненность. Раскольники имютъ такого рода правило: ‘аще кто пойдетъ подъ иноврный судъ о всякихъ мiрскихъ междорчiй, а христiанскiй судъ презирая, таковаго отъ христiанства отлучить.’ (Изв. о раск. Iоан., ч. 2, стр. 50). Часто собираются они мiромъ-соборомъ потолковать объ обстоятельствахъ, имющихъ влiянiе на ихъ самобытную жизнь, о торговыхъ и промышленыхъ предпрiятiяхъ, объ устройств порядка въ общин, о распространенiи старой вры и т. п. Они знаютъ, что умъ хорошо, а два лучше, и результатомъ этихъ общихъ сходокъ является какое-нибудь полезное заведенiе врод училища или богадльни. Они всегда поддерживаютъ своихъ собратiй, помогаютъ въ случа неудачи изъ общественной казны, а богатые даютъ капиталы для оборотовъ людямъ промышленымъ, крестьянамъ доставляютъ работу за отличную плату, и они трудятся добросовстно и усердно, хозяинъ кормитъ рабочихъ исправно, и самъ часто обдаетъ съ ними, разсуждая о дл и выслушивая замчанiя мастеровыхъ. Подвергшагося суду и попавшагося чиновнику крестьянина-раскольника собратья не выдадутъ: они похлопочутъ за него, защитятъ и выкупятъ. Отъ этой общинной связи, между раскольниками почти вовсе нтъ бдняковъ, которыхъ такъ много между православными. О честности въ длахъ между раскольниками и говорить нечего.
Браки въ раскольническихъ общинахъ совершаются по большой части по взаимному согласiю и съ благословенiя родителей. Всего замчательне въ этомъ случа то, что имя свободу бросить свою жену, рдкiй раскольникъ ршается на это, разв попадетъ жена неровня, или особеннаго рода неудача въ выбор заставляетъ его прибгать къ разводу. Нельзя также не обратить особеннаго вниманiя на то обстоятельство, что женщина у раскольниковъ иметъ большее значенiе и влiянiе, чмъ у православныхъ. Нердко она руководитъ цлой общиной, справляетъ нкоторыя службы церковныя, занимается распространенiемъ раскола и обученiемъ дтей грамот и развитiемъ въ нихъ убжденiй въ дух своей общины.
Вообще обученiе дтей грамот и отчасти вр предоставлено почти исключительно женщинамъ-мастерицамъ и скитницамъ, у которыхъ помщается или собирается часто цлая школа. Дтей обучаютъ пнiю, кром грамоты, четкому полууставному письму, а двочекъ сверхъ того рукодлью. У раскольниковъ есть школы живописи или иконописанiя, водятся также тайныя высшiя училища, въ которыхъ преподается вроученiе ихъ опытными наставниками, отсюда выходятъ ихъ народные учители. Грамотность и начитанность распространены между раскольниками несравненно сильне, чмъ у православныхъ, женщины настолько же воспитываются, какъ и мужчины, а это дло не маловажное. Такъ какъ раскольники боле промышлены, трудолюбивы, трезвы, дятельны и выше по благосостоянiю чмъ православные, и по своему положенiю къ господствующему порядку принуждены обдумывать свои дйствiя, соображать средства, чтобъ врне достигнуть цли, — то поэтому они бойче и несравненно развите православныхъ, самостоятельне и предпрiимчиве ихъ.
Несмотря на вс преслдованiя и стсненiя, раскольники длали свои дла втихомолку, и всегда успшно устрояли благосостоянiе своей общины. Они завели свои типографiи, писали книги и разсылали по всей Россiи, досел льютъ они мдныя иконы, такъ уважаемыя народомъ, имютъ лавки для продажи книгъ, лстовокъ, образовъ и другихъ необходимыхъ для раскольника принадлежностей. Въ скитахъ, общинахъ при часовняхъ и молельняхъ они образовали свои библiотеки, изъ которыхъ выдавали книги людямъ интересующимся чтенiемъ, руководили иногда въ выбор неопытныхъ и объясняли прочитанное любознательнымъ. Своеобразная литературная дятельность раскольниковъ развита въ немалыхъ размрахъ. Сила мысли и слова ихъ заключается въ глубокомъ убжденiи, въ искренней любви къ истин и къ ближнимъ и въ народномъ ихъ выраженiи. Въ своихъ стихахъ они оплакиваютъ горькую долю ‘остальцевъ древняго благочестiя’ и жалуются на недостатки жизни общества.
Потребность поэзiи не находила удовлетворенiя въ литератур нашей, и потому раскольники такъ пристрастны къ древней русской письменности, въ которой встрчается много поэтическихъ картинъ, особенно въ житiяхъ святыхъ и въ апокрифическихъ сочиненiяхъ. Въ жизни религiозной раскольникъ ищетъ удовлетворенiя естественной склонности къ догматизму, порядку и чувству красоты, чего немного было въ церквахъ православныхъ въ старые годы. Въ раскольническихъ молельняхъ и скитахъ простой русскiй человкъ находитъ пищу своей набожности, своему стремленiю къ изяществу: тамъ онъ видитъ строгiй порядокъ, ненарушаемый ни разговоромъ, ни смхомъ, тамъ все чисто и благообразно, читаютъ нараспвъ, поютъ въ дух русскаго народа — протяжно, заунывно, все исполняютъ по чину. Въ скитахъ къ простому мужику ласковы, доступны, никто его не толкаетъ, не бранитъ, тамъ напоятъ и накормятъ его, если онъ нуждается, дадутъ совтъ самый практическiй, походатайствуютъ за него предъ фабрикантомъ, капиталистомъ или чиновникомъ, въ комъ ему нужда. Во всякомъ случа всегда примутъ участiе, утшатъ въ гор и разгонятъ лишнее сомннiе. Обыкновенно нападаютъ на поповъ бглыхъ и выбранныхъ изъ среды ихъ самихъ, не думаемъ по крайней мр, чтобы жизнь ихъ была слишкомъ позорна, потомучто такихъ раскольники скоро выпроваживаютъ отъ себя, а о злоупотребленiяхъ говорить не стоитъ большого труда: сами раскольники бжали отъ злоупотребленiй и не мирятся съ ними, ищутъ лучшаго. Все-таки они ввряютъ совсть свою человку сочувствующему имъ свободно, будетъ ли это ихъ братъ крестьянинъ, или бглый попъ, поступающiй въ ихъ общину. Самое дробленiе раскола на различныя секты, борьба и вражда между ними доказываетъ ихъ стремленiе къ усовершенствованiю, а не застой жизни. Они съ благоговнiемъ вспоминаютъ лица, пострадавшiя за ихъ убжденiя или съ успхомъ распространявшiя старую вру, считаютъ ихъ святыми и имена ихъ красными чернилами вносятъ въ святцы. У нихъ есть священныя мста, могилы, ключи и деревья, чтимыя ими по воспоминанiямъ событiй изъ исторiи раскола: къ нимъ ходятъ они на поклоненiе, берутъ песокъ, стружки и воду въ надежд получить исцленiе отъ болзни.
Въ самыхъ домахъ раскольниковъ господствуетъ порядокъ, чистота и опрятность и доводятъ эти качества даже до крайности, домашняго скота они не держатъ въ избахъ, гд живутъ, а если взойдетъ нечаянно собака, раскольники моютъ и даже скоблятъ мсто, гд она пробжала, и окуриваютъ избу ладаномъ. Особенно стараются они о благообразiи и чистот божницы, которая часто задергивается пеленой, а въ отдльной горниц около божницы часто развшаны лстовки, хранится кадильница, висятъ лампадки, столъ накрытъ скатертью. Одежду раскольникъ любитъ широкую и темнаго цвта, въ старомъ вкус, цвтныхъ платьевъ и особенно нмецкой одежды не трпитъ: онъ говоритъ, что натуральные цвты оттого ныньче не имютъ соку и жизни прежней, что размножились цвты на шаляхъ и ситцахъ, поэтому и пчела стала мереть часто отъ недостатка пищи, и мед теперь невпримръ хуже прежнихъ. Одежда и борода для него священны: предки ихъ отстояли эту принадлежность нацiональности своею кровью, выплачивали за нее двойной окладъ и носили особое платье на посмшище, по приказанiю Петра. Вс мелкiе обычаи у раскольника проникнуты своеобразнымъ, самобытнымъ взглядомъ, по своей степенности и простот жизни, все излишнее, всякую роскошь, которая противорчитъ духу народному, онъ считаетъ предосудительною слабостью, презираетъ всякую лесть, всякое униженiе предъ гордыми и сильными земли, гд уничтожается свобода, самостоятельность и человческое достоинство, хотябы и мелочныя были ея выраженiя. Въ послднее время — говорятъ они — на каждомъ двор будетъ стоять шипящiй змй, сирчь мдный самоваръ, ‘отъ чая, по ихъ словамъ, не бгаетъ только отчаянный’, потомучто китяне листья чайной травы окропляютъ идоложертвенною водою и мняютъ на товары, чтобы осквернить души христiанскiя, а кто пьетъ кофей, тотъ на Христа строитъ ковъ. Короткое и узкое платье, вс женскiя модныя украшенiя, чепцы и шляпы они признаютъ образомъ бсовскимъ зминымъ. Шейные платки они считаютъ богопротивными: носить ихъ стали по приказу французскаго короля Карлуса, который заставилъ ходить народъ съ петлей на ше въ наказанiе зато, что будтобы удавили его отца. Вотъ что говорится въ раскольнической рукописи, которую удалось намъ читать въ Симбирск, она принадлежала крестьянину деревни Камышенки: ‘Якоже быша въ дни ноевы… Нын подобн тже самые дни прiидоша къ намъ, и надобно бы намъ походить по немало тснымъ путямъ, а о многостяжанiи и сладкой пищ, а наипаче о женахъ неподобало бы и подумать, но еще ктому, чт и горе всего — не покорятися церкви, не стричь волосы и имть подъ ногами скрипъ. Сiе кажетъ насъ, что мы не въ истинной христовой вр и не имемъ благодати св. Духа, чтобы согрлъ сердечную землю нашу, и отъ сего всяко бы были плоды, еже рече апостолъ: плодъ духовный есть любы… Но сего всего не имамы, но равно таже зима и мразове, что и у антихриста скрипитъ подъ ногама.’ (Изъ посланiя неизвстнаго). А касательно униженiя своего человческаго достоинства предъ сильными въ наружныхъ знакахъ вотъ какъ говоритъ таже рукопись: ‘Нын мало видимъ таковыхъ, чтобы стояли предъ божественною иконою со страхомъ и трепетомъ и съ благоговнiемъ, якоже надлежитъ, но боле и весьма много видимъ предстоящихъ предъ тою иконою, иже имать въ себ дв власти, духовную и плотскую, и содержитъ въ себ гордаго орла и обладаетъ только тломъ, а не душею, и ту икону еще гд чуть завидятъ или заслышатъ, то кидаются съ мста безъ памяти, готовы хотябы и на ножъ, и станутъ предъ нею со страхомъ и трепетомъ и благоговнiемъ многимъ и крайнимъ молчанiемъ, и опрятаютъ вс уды тла своего, и незнаютъ какъ и еще лучше стать…’ Особенно не терпитъ онъ, когда изъ прихоти нарушаютъ посты или оскорбляютъ святыню храма: апостолъ предписалъ, говорятъ они, стоять въ церкви непокровенными главы, а ныншнiе никонiане покрываютъ главы париками, и такъ ходятъ въ церковь на молитву. Вообще часто слышатся вопросы: зачмъ раскольники обставляютъ такими фантастическими сказками свои мысли? Отчего привязываются къ самымъ безразличнымъ обрядовымъ мелочамъ? Эти вопросы чуть-чуть что не похожи на такого рода тоже вопросъ: зачмъ суздальскiя лубочныя картинки не рисуютъ на французскiй манеръ? — Да, для насъ странно это кажется, но если всмотрться попристальне въ старую жизнь и въ степень развитiя раскольника, такъ удивляться-то много нечего. Прежде русскiй человкъ жилъ такъ-сказать цльно, имлъ нераздльный взглядъ и на вру, и на гражданственность, и на науку, въ одномъ созерцанiи онъ видлъ движущуюся предъ нимъ жизнь со всми ея разнообразными выраженiями, не зналъ нашихъ уродливыхъ схоластическихъ подраздленiй и дробленiй, — и для него такъ же была важна сугубая аллилуiя, какъ ношенiе иноземнаго платья, какъ введенiе паспорта и подушнаго оклада, однимъ словомъ — онъ видлъ произвольное стремленiе перестроить жизнь народную по сочиненной мрк, заковать въ заморскiя цпи и дорожилъ каждою мелочью, которая пришлась по душ предкамъ и завщана была ими какъ родное достоянiе и выраженiе жизни духа. На этихъ мелкихъ проявленiяхъ жизни онъ только и могъ объяснить чего онъ хочетъ и чт ему противно: до отвлеченностей онъ отроду не охотникъ. Съ неразвитымъ разсудкомъ, непонимая связи причинъ и слдствiй, онъ поневол долженъ былъ прибгать къ фантазiи, облекать готовыми образами и алегорiями свои мысли. И онъ врне и скоре достигалъ своей цли, чмъ вс противники раскола, дйствовавшiе на него сплеча тяжолыми силогизмами, составленными по всмъ правиламъ искуства, при помощи полицейскихъ убдительныхъ доказательствъ. Чмъ сильне и разительне могъ представить раскольникъ тягости и мученiя народа, какъ не изображенiемъ послдняго времени или сравненiемъ себя съ мучениками первенствующей церкви? Этому-то фантастическому воззрнiю и обязаны своимъ происхожденiемъ сочиненiя о происхожденiи табака, который представляется выросшимъ изъ тла блудницы, зарытой въ могилу вмст съ собакой, о происхожденiи картофеля такое же, ‘сказанiе о хмльномъ питiи, отъ чего суть уставися горелое вино душепагубное’, которое курить научилъ людей бсъ.
Въ такомъ же дух и характер недавно издана брошюрка г. Кожанчиковымъ, въ ней заключается ‘Повсть о новгородскомъ бломъ клобук’, извстная изъ актовъ и Памятниковъ словесности, разсылаемыхъ въ вид приложенiя къ Русскому Слову’, и ‘Сказанiе о хранительномъ былiи мерзкомъ зелiи, еже есть табац’. Здсь между прочимъ расказывается, какъ ангелъ явился одному епископу и заповдалъ сказать людямъ, чтобъ они отстали отъ богопротивнаго зелья табачной травы: на лиц ихъ недостоитъ крестнаго знаменiя воображати, ‘не повел Господь ниже тлесъ ихъ съ врными погребати, ниже близъ святыя церкве, ни молитвы святыя творити надъ ними, ни пнiя, ни службы, ни приношенiя за ихъ взимати, яко они Богу врази, а дiаволу т друзи въ животхъ своихъ’. Потомъ св. Богородица явилась на Красной гор недужной двиц екл и между прочимъ сказала: ‘пiянства оставляли бъ, табакъ отнюдь не пилибъ: проклятъ бо есть отъ Бога и отъ св. отецъ, егда кто его испiетъ, въ то время земля дрогаетъ, Богородица вострепещетъ и небо колыхнется у божiя престола стоя’. Въ этихъ сказанiяхъ является творческая народная фантазiя съ своими обычными мотивами: въ древней русской письменности чрезвычайно много подобныхъ расказовъ о явленiяхъ святыхъ людямъ въ случа общественныхъ несчастiй, съ нравоучительными заказами. Нтъ ничего легче какъ смяться надъ этими повстями и сказанiями, какъ и длаютъ многiе, но трудновато понять и объяснить ихъ, почему они въ такой форм вылились изъ духа народнаго, какую мысль кроютъ они подъ своимъ фантастическимъ костюмомъ…
И на раскольническiя сочиненiя смотрли, да обскуранты и теперь смотрятъ, какъ на складочное мсто всякаго рода нелпостей, какъ недавно доказалъ блистательно своей громадной книгой Александръ Б. Но оставимъ мертвыхъ погребать мертвецамъ, не будемъ тревожить старый хламъ, не побезпокоимъ господъ, которые придирались въ раскольническихъ сочиненiяхъ къ однимъ несообразностямъ и мелочамъ. Что съ нихъ спрашивать, когда вся ихъ жизнь была ничтожество и мелочь? Перейдемъ лучше къ явленiямъ утшительнымъ въ дл раскола, на который обратили въ послднее время серьозное вниманiе, чего онъ давно ститъ. Недавно кто-то выразился, что вопросъ о раскол сталъ моднымъ. Это неправда: скоре нужно видть въ немъ одинъ изъ насущныхъ вопросовъ времени, до котораго добрались самымъ послдовательнымъ, логическимъ путемъ. Явленiе такой важности и такое запутанное нельзя сразу ршить, намъ извстно, что нкоторые изъ ученыхъ готовятъ статьи по этому предмету, мы съ своей стороны высказали только соображенiя по поводу новыхъ изданiй о раскол и станемъ высказывать ихъ при разбор самыхъ книгъ. Да не заподозритъ насъ читатель въ излишнемъ пристрастiи къ расколу: мы знаемъ его недостатки и нелпости, но ихъ такъ давно и мрачно изображали, что теперь всмъ надоло повторенiе.
Предъ нами лежитъ небольшая книжка г. Максимова: ‘Расказы изъ исторiи старообрядства, переданные по раскольничьимъ рукописямъ. Изд. Д. Е. Кожанчикова.’ Она служитъ отличнымъ руководствомъ, какъ можно изъ раскольническихъ сочиненiй добывать матерьялы для исторiи и для уясненiя взгляда на появленiе и жизнь раскола. Г. Максимовъ смотритъ прямо и безпристрастно на сочиненiя раскольниковъ, касается и недостатковъ ихъ, но при чтенiи его расказовъ вы почувствуете не отвращенiе къ своимъ собратьямъ, но любовь и участiе, и если мелькнетъ улыбка на вашихъ устахъ, то отъ наивности и простоты воззрнiя или отъ оригинальныхъ оборотовъ и выраженiй авторовъ раскольническихъ сочиненiй. Очевидно, г. Максимовъ назначалъ свои расказы для всякаго образованнаго читателя, а не для спецiалистовъ, которые давно знакомы съ подлинными сочиненiями. Онъ пополняетъ недостатокъ знанiя внутренней жизни раскола, указывая, гд нужно, на постороннiя свидтельства, и иметъ глубокiй взглядъ на явленiе раскола въ русской жизни. Онъ говоритъ въ предисловiи къ расказамъ:
‘До сихъ поръ мы слышали только однихъ противниковъ раскола, неслыхали его защитниковъ и приверженцевъ, являлись только одни обвинители и судьи, невидно было обвиняемыхъ, неслышно ихъ оправданiй. Оттого-то вообще такая неясность и запутанность понятiй о самой сущности дла, оттого-то обнародованiе раскольничьихъ сочиненiй столько же необходимо, сколько и полезно. Они одни въ состоянiи выяснить окончательно этотъ туманный и запутанный вопросъ въ русской жизни, который заурядъ съ московской земщиной, съ народными движенiями на Дону, Волг, Урал и въ Новгород, представляетъ самыя яркiя и законченныя картины въ русской исторiи: это едвали не вся исторiя русскаго народа’.
Да, не напрасно же въ раскол таится такая несокрушимо живучая и дятельная сила, не напрасно тысячи людей погибли, отстаивая его, въ самыхъ варварскихъ истязанiяхъ, а тысячи произвольно отдавались смерти.
Мра терпнiя народа переполнилась при Алекс Михайлович, но народъ, считая его благочестивымъ и добрымъ, надялся еще, что царь избавитъ его отъ тягостей и поведетъ путемъ, по которому просилась идти его природа. И вотъ цлый рядъ челобитныхъ полетлъ къ нему со всхъ сторонъ — и отъ частныхъ лицъ, и отъ цлыхъ общинъ, главное содержанiе этихъ челобитныхъ состояло въ искреннихъ жалобахъ на нововведенiя церковныя и гражданскiя, на тяготы жизни и бдствiя народа. Разсылаемыя новоисправленныя Никономъ книги народъ не хотлъ принимать, зная Никона за человка самовластнаго и гордаго, способнаго къ ненужнымъ и произвольнымъ реформамъ. Когда Алексй Михайловичъ повернулся не на путь, указываемый голосомъ народнымъ, отвергъ на собор 1666 года противниковъ реформъ и началъ гнать ихъ, тогда составилось общество хранителей народныхъ началъ, дружно провозгласившее царя и патрiарха антихристами и стало въ опозицiю съ церковью и государствомъ. Явился Стенька Разинъ и народъ сталъ подъ его знамена, пошолъ искать своихъ правъ, своей свободы, по областямъ открылись бунты и во всхъ раскольники принимали дятельное участiе. Но открытыя возстанiя были подавлены, замолкъ съ ними громкiй голосъ народа, общество было безсильно на борьбу прямую. Посл этихъ неудачъ оно прибгло, какъ мы видли, къ другимъ мрамъ… въ тишин длало свое дло, отстаивало цною жизни свои права, свои начала, и досел твердитъ одно и тоже.
Въ XVI и XVII столтiи мало стали доврять на Руси и грекамъ. Въ раскольнической литератур приписываютъ ихъ хитрое поведенiе перемн вры подъ влiянiемъ латинянъ и турокъ. Въ соловецкой челобитной прямо сказано: ‘Ныншнiе, государь, греческiе учители прiзжаютъ не исправлять, но злата и сребра и вещей собирать, а мiръ истощать. Въ лпоту бо имъ саммъ прiзжать учитися православнй христiанской вр и благочестiя навыкати.’ (л. 87) Въ ‘Повсти о бломъ клобук’ расказывается, что когда турки плнили Царьградъ, — отъ безбожныхъ варваровъ нкоторые благочестивые хотли соблюсти книги греческой вры и съ ними отплыли въ Римъ, латиняне заинтересовались, хотли изучать, но цари, ради ихъ отступленiя отъ православiя, ‘улучиша время, принесенныя отъ грекъ книги въ свой римскiй языкъ преложиша, а греческiя книги вси огнемъ сожгоша’ (изд. Кожанч., стр. 4). Авраамiй расколоучитель тоже говорилъ Алексю Михайловичу: ‘лучше, государь, старымъ грекамъ врить, а не ныншнимъ плутомъ, турскимъ свидтелемъ, которые смняютъ вру и продаютъ на злато, на сребро и на соболи сибирскiя.’ Признавая, что и Никонъ заразился этимъ латинскимъ и византiйскимъ прокажоннымъ духомъ, раскольники особенно напали на него, взвалили вс господствующiе въ духовенств недостатки на одного патрiарха, приписали ему и грекамъ причину паденiя царя и извращенiя стараго порядка народной жизни. Возмущали раскольниковъ не одинъ Никонъ и царь, но безпорядки господствующей церкви, духовенства, государства и властей. Изъ слдующихъ словъ едора Дьякона ясно видно, что тогдашнее духовенство утратило доврiе народа, какъ несоотвтствующее своей цли:
‘Учители настоящаго вка — пишетъ онъ — кони сатанины, ихже вид святый Iоаннъ Богословъ. И каковы сами преступницы отеческихъ преданiй и законовъ, таковыхъ и въ причтъ поставляютъ неискусныхъ въ писанiи простяковъ, воровъ и пьяницъ, и гнусное житье отъ юности проходящихъ.’
Мы могли бы исписать цлыя страницы перечисленiемъ тхъ недостатковъ, которые господствовали въ духовенств въ это время, некасаясь раскольнической литературы, но это кажется дло извстное и не требуетъ длинныхъ разсужденiй. О деспотизм Никона любопытствующiе могутъ прочитать въ исторiи Соловьева или въ запискахъ, нетакъ давно изданныхъ русскимъ археологическимъ обществомъ.
Въ ‘Расказахъ изъ исторiи старообрядства’ г. Максимова есть отличное объясненiе, почему масса народа бжала отъ своихъ законныхъ поповъ и пошла охотно за простыми мужиками, пономарями и справщиками книгъ, признала ихъ истинными учителями вры и нравственности. Г. Максимовъ передаетъ ‘повсть душеполезну о житiи и жизни преподобнаго отца Корнилiя’, написанную ученикомъ его Пахомiемъ изъ устъ самого учителя ‘отъ истины въ пользу слушающимъ и чтущимъ душамъ и въ наслажденiе живота вчнаго.’ Корнилiй принадлежалъ къ числу тхъ странниковъ, которые толпами ходили отъ монастыря до монастыря въ то безпечальное время. Онъ жилъ въ комельскомъ монастыр двадцать четыре года, былъ въ Москв въ симоновскомъ, сергiевомъ, у Спаса на Новомъ, въ Чудов, въ Новгород у митрополита пекъ хлбы, потомъ за искуство въ этомъ дл вытребованъ къ патрiарху, онъ не молчалъ предъ Никономъ, который предлагалъ ему мсто игумена деревяницкаго монастыря, но онъ отказался, не терплъ Корнилiй нововведенiй, и когда увидлъ, что за убжденiя жгутъ и головы рубятъ, бжалъ на Донъ, чрезъ два года пробрался отсюда въ кириловъ монастырь, потомъ въ Нилову пустынь. Прiхали надсмотрщики сюда узнать, по новоисправленнымъ ли книгамъ совершается служба, и когда священникъ отказался править литургiю по новому, взялся служить прiхавшiй попъ. Три раза его останавливалъ Корнилiй, когда онъ говорилъ не по старымъ книгамъ и, какъ пономарь, ударилъ его по голов ‘кадиломъ съ разженнымъ углiемъ’ и разбилъ голову до крови. Товарищи новоставленнаго попа вбжали въ алтарь, схватили Корнилiя за волосы и разбили голову объ полъ до крови. Началась драка. Корнилiй въ суматох бжалъ вмст съ Пахомiемъ, списателемъ его житiя. Явились они въ олонецкомъ узд и здсь Корнилiй постоянно странствовалъ и перемнялъ мста жительства. Его влiянiе на народъ было огромное: онъ, ‘пьянства и празднословiя гнушашеся отъ дтства и до кончины житiя своего весьма сего сохраняяся’, велъ жизнь цломудренную, сохранялъ строгiй постъ, время проводилъ въ молитв и трудахъ, онъ говорилъ: ‘проклятъ есть тунеядецъ’. Онъ часто бесдовалъ съ крестьянами и самъ училъ ихъ грамот. Въ Каргопол преслдовали Корнилiя враги, но игуменъ спасо-ефимьева монастыря любилъ старину и защищалъ Корнилiя, да и посадскiе вс были на его сторон. Этотъ полуграмотный пономарь основалъ выговское общежитiе, изъ котораго выходили учители по всей Россiи. Изъ его учениковъ еще при его жизни нкоторые уже были страдальцами за вру: такъ въ Каргопол на мороз стояли Андрей Семиголовъ и другой Андрей съ братомъ и потомъ сожжены, ‘да и Аанасiй кузнецъ съ Озерецъ пострадалъ на Чарынды: въ трехъ застнкахъ былъ битъ, потомъ клещами ребра ломали и пупъ тянули, потомъ въ зимнее время въ нестерпимые мразы обнаженъ стояше, и студеную воду съ льдомъ на главу поливаху на многiе часы, донележе отъ брады его до земли соски смерзли, аки поросшiе, послди же огнемъ сожженъ бысть, тако скончася. Сiи вси мученицы отъ отца Корнилiя научены быша правоврiю’, добавляетъ Пахомiй. Извстно, что въ это время начались страшныя преслдованiя раскольниковъ, ‘царь государь, по словамъ Шушерина, ревнуя къ церкви, повсюду капитоновъ и раскольниковъ всячески изыскиваше и пустынныя ихъ еретическiя жилища разоряше, самихъ же онхъ непокоряющихся смертiю, ранами и заточеньми смиряше.’
Въ расказ о Никон Андрея Денисова, переданномъ г. Максимовымъ, выразилось все отвращенiе раскольниковъ къ размашистой, шумной жизни патрiарха, къ его крутому деспотическому характеру, къ самоуправству, по которому онъ гнулъ всхъ съ нимъ сталкивающихся. Здсь передано очень много сказанiй народныхъ, самыхъ фантастическихъ, о жизни Никона, во всхъ просвчиваетъ одна мысль, что Никонъ — врагъ божiй, антихристъ. Особенно интересно описанiе брани Никона съ восточными патрiархами на собор (стр. 63). Когда Иларiонъ, рязанскiй епископъ, сталъ читать Никону соборный приговоръ отправить его въ ссылку, онъ перебилъ его, бранилъ патрiарховъ, называя ихъ просаками и нищими, а судъ ихъ баснею, правила лживыми, Номоканонъ книгою восточною, законъ царскiй еретическимъ. Иларiонъ обличалъ его жестоко, нарицая убiйцею, блудникомъ, хищникомъ и ‘иными многими безчестными глаголы.’ Когда патрiархи приказали снять съ него черный клобукъ и съ шеи панагiю, Никонъ началъ кричать: ‘вы есте просаки и грабители, а не пастыри, и пришли есте не да пользу кую зд сотворите, но лестiю и похлебствомъ жестоконравныхъ человкъ сердца похитите и именемъ патрiаршества точiю, а не дломъ нраву ихъ разршенiе учините, и тмъ несытую вашу, сребролюбную и аду подобную гортань наполните’ и пр. Паисiй не утерплъ и сшибъ посохомъ своимъ клобукъ съ никоновой головы. Начались укоры и брань, но ‘обаче одол греческiй левъ россiйскаго пардоса’, говоритъ Андрей Денисовъ. Когда сняли съ Никона клобукъ съ жемчужнымъ крестомъ и панагiю, усыпанную драгоцнными камнями, Никонъ сказалъ: ‘се яко пришлецы и невольницы суще, аще сiя себ раздлите, — потребу и отраду отъ всхъ скорбныхъ, бывающихъ вамъ, на нкое время обрящете’. Андрей Денисовъ говоритъ, что при Никон ‘наполнишася абiе узилища узниковъ, огустша улицы связанными исповдниками, обагришася спекуляторстiи бичи кровiю страдальцевъ, взыграша тхъ мечи на исповдническихъ выяхъ, покрышася площади казненныхъ мучениковъ тлесами. Не толикое убо множество заяцей, увязшихъ въ ловитвенныхъ тенетахъ видяшеся, елико повшенныхъ христiанъ за содержанiе благочестiя зрящеся’. Между прочимъ онъ упоминаетъ, что при появленiи жестокихъ преслдователей многiе сожигали себя или вмст въ домахъ, или по одиначк, иные топились или убивали себя какимъ-нибудь острымъ оружiемъ. Да, они разсуждали очень логично, что лучше разомъ покончить вс расчеты съ жизнью, чмъ лишиться ее посл безчеловчныхъ истязанiй, а пожалуй, чего добраго, не вынесешь пытокъ, отречешься поневол отъ своихъ убжденiй.
Изъ трехъ посланiй Аввакума особенно хорошо послднее, предсмертное, оно относится къ 1680 году и проникнуто искренностью, силой, полно алегорическихъ русскихъ прiемовъ и отличается наивнымъ, своеобразнымъ складомъ. ‘Посланiе это, говоритъ г. Максимовъ, носитъ на себ характеръ задушевной, откровенной исповди. Самая смлость его и наивность изложенiя — одинаково поразительны и знаменательны. Между старообрядцами посланiе это пользуется глубочайшимъ уваженiемъ.’
‘Много говоритъ это посланiе человку понимающему дло, и мы не можемъ себ отказать въ удовольствiи — подлиться съ читателями выдержками изъ этихъ задушевныхъ строкъ Аввакума. Сначала протопопъ обращается къ Алексю Михайловичу и проситъ его обратиться въ первое свое благочестiе: ‘ты наученъ, говоритъ онъ, здравымъ догматомъ единой православной вры съ нами же отъ юности. Зачмъ ты братiю свою такъ оскорбляешь? — вдь вс мы имемъ одного отца, иже есть на небесхъ, по св. христову евангелiю. И не покручинься, царь, что я съ тобой такъ говорю, врь истин… Честь царева судъ любитъ, по словамъ пророка. Чтоже ересь наша? или какой расколъ внесли мы въ церковь, — какъ говорятъ объ насъ никонiане, называя въ лукавомъ и богомерзкомъ жезл раскольниками и еретиками, а въ иныхъ мстахъ и предтечами антихриста? Не постави имъ, Господи, грхи сего: не вдятъ бо бднiи чт творятъ! Ты, самодержецъ, за всхъ отвчать будешь, ибо ты первый далъ имъ смлость нападать на насъ… мы не видимъ за собой и слду ересей. Если мы раскольники и еретики, то и вс св. отцы наши, и прежнiе благочестивые цари, и св. патрiархи таковые же. О небо и земля! слыши глаголы сiя потопныя и языки велерчивыя! За церковь мы страждемъ, умираемъ и проливаемъ свою кровь… Не хвались, палъ ты глубоко, а не возсталъ искривленiемъ, а не исправленiемъ богоотметника и еретика Никона, умеръ душею отъ ученiя его, а не воскресъ. И не прогнвайся, что мы называемъ его богоотметникомъ: если правдою спросить насъ — мы скажемъ теб о томъ ясно, изъ устъ въ уста, съ очей на очи. Если же не допустишь ты сдлать такимъ образомъ — предадимъ на судъ христовъ. Тамъ и теб будетъ тошно, да нимало уже не пособишь себ… А о греческихъ властяхъ и ныншней вр ихъ самъ ты прежде посылалъ Арсенiя Суханова разузнать у нихъ и знаешь, что у грековъ изсякло благочестiе… (ссылается на повсть о бломъ клобук). Чмъ больше ты насъ оскорбляешь, мучишь и томишь, тмъ больше мы тебя любимъ и молимъ Бога о теб до смерти твоей и своей. Спаси, Господи, всхъ клянущихъ насъ и обрати ко истин своей! Если не обратитеся, то вс погибнете на вки, а не временно. Прости, Михайловичъ-свтъ! Лучше мн умереть потомъ, но прежде скажу то, что теб знать надо (и никакъ не лгу — ниже притворяясь говорю): мн сидящему въ темниц, какъ въ гробу, что надобно? — разв смерть одну. Ей тако! — Нтъ, видно, государь, надо перестать мн плакать о теб: вижу — не исцлить тебя. Ну прости же ради-господа, прощай до тхъ поръ, пока не увидимся мы тамъ… Теб, государь, такъ угодно, да и мн такъ любо. Ты царствуй многи лта, а я — буду мучиться многи лта: и пойдемъ вмст въ вчныя своя домы, когда угодно то будетъ Богу. Ну, государь, хотя ты меня и собакамъ приказалъ выкинуть, но я еще благословлю тебя послднимъ моимъ благословенiемъ, а потомъ прости: ужь только того и жду… Думаю, что скоро будетъ отложенiе тлу моему: крпко утомилъ ты меня, да ктому и самъ я мало забочусь о здшней жизни… Голыя кости мои будутъ растерзаны и влачими по земл псами и птицами небесными. (Протопопъ ошибся: его сожгли). Хорошо и такъ: прiятно мн и на земл лежать, свтомъ одянному и небомъ покрытому: и небо мое, и земля моя, и свтъ мой и всю тварь Богъ мн далъ… Не хотлося бы мн въ теб некрпкодушiя: вдь то всячески всяко будешь вмст не нын, ино тамо увидимся. Аминь’.
Такiя торжественныя слова не нуждаются въ объясненiяхъ и сразу уничтожаютъ вс лукавые извороты толкователей, будто главные коноводы раскола ратовали изъ личныхъ цлей. Нтъ, низкiй эгоистъ скоре бы сталъ поддлываться, льстить и унижаться, гд сила, власть и награда. Съ нечистыми стремленiями человкъ не положилъ бы голову на плаху, крестясь своимъ большимъ крестомъ, твердя одно и тоже, что царь дйствуетъ антихристiански. Прочтите жизнь Аввакума по изданной г. Кожанчиковымъ рукописи, и вы согласитесь съ этимъ. Во второмъ посланiи Аввакумъ рзко обрисовывалъ, какъ Никонъ мучилъ его и другихъ расколоучителей. (87 стр.)
‘Исторiя о взятiи Соловецкаго монастыря’ и ‘Повсть о страдальцахъ соловецкихъ’ заключаетъ въ себ чрезвычайно много интересныхъ данныхъ для исторiи раскола и согласны во многомъ съ соловецкимъ лтописцемъ. Много говорится о страданiяхъ старцевъ, которые отстаивали старую вру, по словамъ Денисова, въ числ 1500 человкъ, и мы неимемъ права неврить во многомъ автору, когда соловецкiй лтописецъ говоритъ, что воевода Iевлевъ, осаждавшiй обитель, отозванъ въ Москву за насильные поступки и притсненiя монастырскихъ крестьянъ. Но особенно передается замчательный расказъ о судьб Ивана Захарьева, соловецкаго писаря. Во время осады Захарьевъ вышелъ съ двумя товарищами изъ монастыря и схваченъ былъ по доносу какого-то крестьянина, съ годъ сидлъ Захарьевъ въ острог и вздумалъ написать посланiе въ утшенiе Силы и Алекся, сидвшихъ въ кандалажскомъ монастыр, въ письм онъ хвалилъ старые уставы и порицалъ новые. По неосторожности носящаго письмо это было обронено, найдено и передано въ руки воеводы Волохова. Сначала онъ изломалъ Захарьеву руки встряскою, потомъ билъ его кнутомъ, затмъ веллъ поджигать тло его на огн и наконецъ ‘отъ сожженнаго толико тла ребра клещами разженными извлачити повеле’. Но и тогда воевода ненасытился, по словамъ автора: остригши на голов Захарьева волосы, приказалъ лить на темя холодную воду втеченiи нсколькихъ часовъ. Двое сутки продолжались эти истязанiя, на третiй день воевода приказалъ страдальцу отрубить голову. Хотли похоронить Ивана съ честью, но воевода не позволилъ: его обернули въ рогожку стрльцы и закопали въ землю безъ птiя.
Послднiй расказъ г. Максимова передаетъ ‘Посланiе о св. отцахъ, иже на Мезен рц за древле-церковное благочестiе во огни смерть воспрiяху.’ Въ 1744 году крестьянинъ окладниковской слободы Артемiй Ванюковъ донесъ холмогорскому архiепископу Варсонофiю о мезенскихъ раскольникахъ. Архiепископъ, какъ человкъ суровый, неумолимый, потребовалъ отъ гражданской власти военной силы. Войско оцпило скитъ, въ которомъ заперлись раскольники, и стали уговаривать ихъ чрезъ оконце сдаться, скитники пли молебны и не соглашались. Наконецъ, когда стали приставлять лстницы и хотли ломать, заключенные запалили скитъ ‘и загорся храмина и бысть шумъ пламенный яко громъ, и пламень огненный во мгновенiе ока охвати всю храмину’: и такъ скончалось 86 душъ декабря 7. Въ конц сказанiя приложена самая откровенная исповдь Ивана Акиндинова, написанная имъ за нсколько часовъ до смерти, она отличается до наивности доходящею простотою и искренностью. Прочитавъ ее, скажешь вмст съ Тургеневымъ: ‘да, удивительно уметъ умирать русскiй человкъ!’