По поводу деклараціи четырехъ державъ турецкому правительству.
По поводу деклараціи четырехъ державъ турецкому правительству.
‘Москва’, 7-го ноября 1867 г.
По поводу декларации четырех держав турецкому правительству, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1867
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Событія въ Италіи отвлекли на время вниманіе Европы отъ длъ Востока, и римскій папа заслонилъ собою главу ислама, котораго впрочемъ газета ‘Times’ называетъ также своего рода папой для Англіи. ‘У насъ свой папа, съ которымъ мы также нянчимся, какъ Франція съ папой римскимъ,— говоритъ ‘Times’, папа въ Константинопол’. Оба вопроса дйствительно представляютъ много сходнаго: паденіе папства, по крайней мр въ томъ его образ, какой ему данъ тысячелтней исторіей, и паденіе ислама, т. е. магометанскаго плненія страны православной — два явленія не только аналогическія, но, вслдствіе внутренней между ними связи, восполняющія другъ друга. Не вдаваясь, впрочемъ, въ изслдованіе духовной стороны вопроса и ея значенія для будущихъ судебъ человчества, взглянемъ на Восточный вопросъ съ его современной, политической, вншней стороны. Самымъ важнымъ политическимъ событіемъ для длъ Востока является, безъ сомннія, уже извстная нашимъ читателямъ, декларація турецкому правительству отъ имени Россіи, Пруссіи, Италіи и Франціи, — состоявшаяся, какъ извстно, по мысли и по настоянію русскаго кабинета. Казалось бы, что съ этою деклараціей должна начаться для длъ Востока новая фаза, — по крайней мр торжественность и самый смыслъ заявленія придавали ей, повидимому, характеръ не просто дипломатическаго документа, одного изъ тхъ, которые Порта читаетъ десятками, а положительнаго политическаго акта. Затмъ, при всей этой видимости дйствительное значеніе деклараціи поставлено въ полную зависимость отъ того, какъ смотрятъ на нее сами подписавшія ее державы. Сколько извстно и сколько можно судить по отзывамъ и сообщеніямъ иностранной журналистики, — он не вс смотрятъ на нее одинаково, и именно Франція вовсе не присвоиваетъ этому документу той важности, которую очевидно придаетъ ему Россія. Отказъ Англіи и Австріи также ослабляетъ въ значительной степени практическую силу этого заявленія, а отвтъ Порты, объявляющей, что она находитъ этотъ документъ только по форм благопріятнымъ для Грековъ и христіанъ, а въ сущности благопріятнымъ для нея самой, свидтельствуетъ, что коллективная нота четырехъ державъ представляется ей больше документомъ, — такимъ, который она можетъ помтить, по своему обычаю, ‘къ таковымъ же’, чмъ серьезнымъ политическимъ дйствіемъ. По всему видно, что она нисколько не устрашена кажущимся единодушіемъ Франціи и Россіи въ Восточномъ вопрос.
Мы не знаемъ, какіе дипломатическіе переговоры предшествовали подписанію деклараціи: было ли вполн взвшено значеніе этого акта, были ли предусмотрны вс истекающія изъ него послдствія и обязательства, и согласились ли державы предварительно въ точномъ смысл подписаннаго ими заявленія, или же каждая, подписывая, истолковывала его по-своему. Мы не знаемъ также, въ чемъ состояли редакціонныя поправки французскаго кабинета, о которыхъ упоминаетъ циркуляръ князя Горчакова. Можетъ-быть, эти поправки и раскрыли бы для насъ тайную мысль французской дипломатіи. Намъ извстно только то, что французскій кабинетъ далъ свое согласіе на декларацію не вдругъ, а посл нкоторыхъ колебаній и имя уже въ виду ршительный и категорическій отказъ Австріи принять въ ней участіе. Такое дйствіе французскаго кабинета, наканун или почти во время пребыванія императора Франца-осифа въ Париж, гд оба монарха старались выставить напоказъ установившееся между ними сердечное согласіе и солидарность политическихъ видовъ, — уже само по себ является подозрительнымъ. Восточный вопросъ занимаетъ въ политик Австріи не второстепенное, а первостепенное мсто, боле того — онъ связанъ для нея съ вопросомъ о ея собственномъ существованіи, при рзкомъ несогласіи политическихъ видовъ относительно Востока, согласіе обоихъ кабинетовъ по прочимъ вопросамъ не представляло бы никакой особенной важности. Очевидно, что въ глазахъ Франціи подпись подъ документомъ, который Австрія подписать отказалась, не представлялась серьезнымъ съ Австріей разнорчіемъ, не компрометтировала взаимныхъ отношеній обихъ державъ въ такомъ многозначительномъ дл. Достаточно однихъ этихъ соображеній и указаній, чтобы съ самаго же начала усомниться въ искренности французской подписи подъ деклараціей или, по крайней мр, усомниться въ томъ, что Франція придаетъ своей подписи и своей деклараціи ту же обязательность и ту же важность, какъ и Россія.
Разсмотримъ однако же самую декларацію. По нашему мннію, она тмъ отличается отъ прочихъ, предшествовавшихъ ей, одиночныхъ, коллективныхъ нотъ, адресованныхъ Дивану, что этою деклараціею державы въ первый разъ отказываются гарантировать доле цлость Турецкой имперіи,— что сохраненіе Турціи исключается ими изъ основныхъ положеній европейскаго равновсія. Сказавши сначала, что ‘державы исполнили все, что внушало имъ участіе къ будущности самой Турціи’, декларація говоритъ дале, что Порта своими дйствіями ускоряетъ кризисъ, и что он ‘принуждены сложить съ себя всякую отвтственность и предоставитъ Порту возможнымъ послдствіямъ ея дйствій’. Понятно, что подъ возможными послдствіями, которыми декларація грозитъ Турціи, разумются не побды Турокъ надъ христіанами, не упроченіе цлости Турецкой имперіи, а нарушеніе этой цлости, или еще худшія для Порты возможныя послдствія отъ вызваннаго ея дйствіями кризиса, т. е. возстанія христіанъ. Итакъ, предположенная во всеуслышаніе возможность распаденія Оттоманской имперіи, вмст съ заявленіемъ объ отказ охранять цлость этой имперіи,— вотъ существенный и грозный смыслъ деклараціи. Казалось, было бы чмъ смутиться правительству султана. И можетъ-быть одно такое заявленіе, подписанное не четырьмя только, а всми шестью державами, не осталось бы безъ вліянія на падишаха и его министровъ, подписанное же не всми, и именно неподписанное Англіей и Австріей, оно утрачиваетъ почти всякую практическую важность, выражая только личное мнніе подписавшихъ державъ и безсиліе ихъ придти къ единодушному соглашенію съ прочими, заинтересованными въ вопрос державами. Тмъ не мене остается страннымъ, какимъ образомъ Франція ршилась на такое заявленіе относительно ‘возможныхъ послдствій’ для цлости Турецкой имперіи? Со стороны Россіи, Пруссіи и Италіи это понятно, но со стороны Франціи такое дйствіе нуждается въ толкованіи. Или она вовсе не придаетъ деклараціи этого* смысла, хотя онъ довольно ясенъ,— или же, не ожидая отъ нея немедленныхъ практическихъ послдствій, надется, съ наступленіемъ восточнаго кризиса, всегда найдти предлогъ отступить отъ своего заявленія, а между тмъ не желаетъ упустить случая связать Россію добровольнымъ обязательствомъ невмшательства въ дла Востока,— или же наконецъ дйствительно иметъ въ виду допустить въ близкомъ будущемъ нарушеніе принципа и цлости Оттоманской имперіи, и въ этомъ случа согласіе въ восточной политик Францій и Австріи получаетъ особенное значеніе… Циркуляръ барона Бейста, по крайней мр ему приписываемый и оффиціально, до сихъ поръ, не опровергнутый, прямо свидтельствуетъ о томъ, что французскій и австрійскій кабинеты пришли къ соглашенію по всмъ политическимъ вопросамъ и между прочимъ по Восточному,— что участіе Франціи въ деклараціи имло цлью положить конецъ прежнимъ переговорамъ, не имвшимъ никакого результата, и возвратить себ свободу дйствій, что оно вовсе не опредляетъ характера ея дальнйшихъ дйствій, наконецъ,— что теперь Франція и Австрія примутъ одинаковое положеніе на Восток, дабы не допускать тамъ столкновенія’. Французскія же газеты съ своей стороны не придаютъ ни малйшаго значенія участію Франціи въ коллективной нот четырехъ державъ, а нкоторыя увряютъ, что она пристала къ деклараціи только за тмъ, чтобы мнимымъ своимъ сообщничествомъ затруднить Россіи свободу дйствій.
Кром заявленія о предоставленіи Турціи возможнымъ послдствіямъ ея внутренней политики, декларація содержитъ въ себ заявленіе о невмшательств,— послднее впрочемъ не выражено прямо, а скоре истекаетъ изъ смысла перваго заявленія. Самаго слова ‘невмшательство’ въ деклараціи не находится, а сказано только, что державы отказываются отъ всякой матеріальной и нравственной помощи турецкому правительству въ борьб съ его подданными,— но не отказываются однакожъ ‘отъ благороднаго призванія, налагаемаго на нихъ совстью’. Въ циркуляр же князя Горчакова этотъ мотивъ выраженъ гораздо опредленне. Въ немъ прямо говорится, что императорскій кабинетъ ‘провозгласилъ начало невмшательства, которое и готовъ соблюдать, пока оно будетъ уважаемо другими державами’ — но что ‘это начало не можетъ обязывать къ равнодушію’ и что присоединившіеся къ деклараціи кабинеты ‘не могутъ отказаться отъ великодушнаго призванія, къ которому совсть можетъ подвинуть великія державы въ тхъ случаяхъ, когда этого потребуетъ человколюбіе’. Если посмотрть на провозглашенное деклараціей начало невмшательства со стороны практической, то она мало измняетъ положеніе дла. Безъ сомннія, Порта никогда не ожидала себ ни матеріальной, ни нравственной помощи, ни отъ Россіи, ни отъ Италіи, ни отъ Пруссіи, — да и врядъ ли ожидала ея и отъ Франціи, по крайней мр помощи матеріальной, помощь же нравственную сослдить, взвсить и контролировать довольно трудно. Провозглашеніе принципа невмшательства было бы важно только тогда, когда къ нему присоединились бы вс великія державы, — но какъ ни Англія, ни Австрія не признали для себя этого начала обязательнымъ, то и важность самаго провозглашенія, сдланнаго деклараціей, падаетъ сама собою: ибо, въ случа вмшательства которой-либо изъ великихъ державъ, принципъ невмшательства, по словамъ циркуляра, теряетъ свою обязательность и для державъ участвующихъ въ деклараціи. Затмъ декларація не возбраняетъ вмшательства даже одиночнаго (по крайней мр объ этомъ не упоминается), ‘по великодушному призванію, налагаемому совстью’, т. е. въ пользу христіанъ, или подъ этимъ видомъ, а такое вмшательство ведетъ оа собою, естественно, нарушеніе провозглашеннаго принципа, и возбуждаетъ то ‘политическое соперничество’, которое, по словамъ циркуляра, декларація иметъ въ виду устранить. Понятно, почему эта коллективная нота не произвела на Порту того дйствія, котораго ожидали, отказъ матеріальной и нравственной помощи, которой она и не видала, въ теченій своей борьбы съ Критомъ, со стороны державъ спасавшихъ семейства Критянъ отъ мщенія турецкихъ властей,— не составляетъ для нея никакой особенной угрозы, объявленіе о томъ, что державами ‘истощены вс совты предусмотрительности и примирительныя усилія’, подаетъ ей надежду, что ее оставятъ въ поко, не будутъ ей докучать нотами или насильственно мирить съ ея подданными, когда она мира не хочетъ, наконецъ, угроза ‘о возможныхъ послдствіяхъ’ не иметъ особенной силы въ виду положенія принятаго Англіей и Австріей, а опасность отъ ‘благороднаго призванія, налагаемаго совстью’ остается точно такою же, какою была и до деклараціи.
Тмъ не мене декларація эта остается дломъ серьезной важности — для самой Росоіи,— не собственно какъ актъ дипломатіи европейской, а какъ политическій актъ русскаго кабинета. Она выражаетъ, въ виду возможнаго нарушенія цлости Оттоманской Имперіи, воззрніе той великой державы, которая боле всхъ заинтересована въ судьб Востока, она создаетъ для самой Россіи, въ виду возможнаго будущаго, положеніе ясное и опредленное, наконецъ, она налагаетъ на Россію обязательство поддержатъ провозглашенное ею начало невмшательства,— не допускать вмшательства ни съ какой стороны, а въ случа чьего либо вмшательства вмшаться самой. Мы полагаемъ, что и Порта и христіанскія ея населенія оцнили именно съ этой точки зрнія декларацію и циркуляръ князя Горчакова.— и понятно, почему об стороны готовятся съ такимъ напряженіемъ къ ршительной, ожесточенной борьб.