По полям и дорогам, Монтрезор Френсис-Фредерика, Год: 1895

Переводы
Время на прочтение: 362 минут(ы)
Скачать в PDF

ПРИЛОЖЕНІ,Е КЪ РУССКОМУ ВСТНИКУ.

ПО ПОЛЯМЪ И ДОРОГАМЪ.

РОМАНЪ
Ф. Монтрезора.

Съ англійскаго.

Товарищество типо-литографіи Владиміръ Чичеринъ въ Москв. Марьина роща, соб. д.
1900.

ГЛАВА I.

Женщина, исторія которой здсь описана, была молода лтъ пятьдесятъ тому назадъ.
Теперь ея уже нтъ въ живыхъ, какъ нтъ въ живыхъ и обоихъ любившихъ ее людей, изъ которыхъ каждый по своему разумнію былъ готовъ отдать жизнь за ея счастіе.
Ея имя вписано въ семейную библію, на заглавномъ лист которой ведется родословная Диновъ, но по нему проведена толстая чернильная черта почти закрывающая собою тонкія изящныя буквы и противъ него не выставлено ни года ея замужества, ни года смерти.
Она сдлала большую ошибку: она принадлежала къ числу тхъ людей которые оступаются со всего размаха, складываютъ вс яйца въ одну корзину и если разбиваютъ ихъ, то вс заразъ, а съ ними нердко и собственное сердце, но такъ какъ жизнь ея кончилась не совсмъ трагично, то я нашелъ что ее стоитъ разказать.
Мы готовы почтительно снять шляпу предъ тмъ кто никогда не сбивается съ пути, но должны сознаться что спотыкнуться на дорог куда какъ не трудно, притомъ же у всякой канавы дв стороны, будемъ же по крайней мр кричать ура, когда человкъ, попавъ въ нее, суметъ выкарабкаться на правую.
Маргарита была третьею дочерью Чарльза Дина (это значится въ семейной записи), она была пятью годами моложе своей сестры Кэтъ и семью годами моложе Лоры, ей едва минуло шесть лтъ, когда ея отецъ овдовлъ и привезъ дтей въ Лондонъ чтобы сдать ихъ на попеченіе своей сестры.
Вс три двочки были богатыя наслдницы. Какъ Дины, такъ и Росельторпы всегда были богаты, деньги, казалось, липли къ ихъ рукамъ, хотя среди нихъ никогда не было ни одного скряги. Между обими семьями не разъ, заключались браки и до того времени какъ сестра м-ра Дина приняла предложеніе м-ра Джозефа Росельторпа и поселилась въ его дом на Брайанстонскомъ сквер.
Бракъ ихъ остался бездтнымъ, вслдствіе чего у ‘тети Росельторпъ’ было много лишняго времени и энергіи на воспитаніе племянницъ. Она была еще красива, хотя уже не молода, когда Маргарита впервые познакомилась съ нею, и представляла изъ себя высокую, видную женщину съ ршительными движеніями, прямымъ станомъ и жесткимъ голосомъ. Она была блестящею собесдницей, и вечера ея одно время пользовались большимъ успхомъ, хотя она любила привлекать къ себ общее вниманіе чуть чуть больше того чмъ слдовало вполн любезной хозяйк.
Слдуя тогдашней мод она спускала волосы на лобъ мелко завитыми колечками. У нея были свтлые волосы и рсницы, необыкновенно блестящіе глаза, прекрасный цвтъ лица и правильныя черты за исключеніемъ верхней губы которая была немножко длинна.
Увидавъ ее въ первый разъ, ея маленькія племянницы нашли ее ‘гадкою’, но дти вообще не любили м-съ Росельторпъ, и ласковость не была въ ея характер.
Маргарита прижалась къ отцу и спрятала личико въ фалду его сюртука когда онъ попытался представить ее ея новой воспитательниц, Лора и Кэтъ крпко схватились за руки и смотрли въ упоръ на тетку, стараясь не моргать отъ яркаго свта.
Большая гостиная со своими канделябрами, высокими зеркалами и золоченою мебелью немножко пугала ихъ. Он чувствовали что ‘дтямъ здсь не мсто’.
— Мисъ Крипсъ ждетъ дтей наверху въ школьной, Джемсъ можетъ проводить ихъ къ ней, сказала м-съ Росельторпъ.
Затмъ ея блестящій взглядъ остановился на Маргарит.
— Ты, кажется, балуешь младшую? замтила она брату. Маргарита еще сильне прижалась къ отцу.
— Не отдавай, не отдавай меня! всхлипывала двочка, и м-ръ Динъ посадилъ ее къ себ на плечо, гд она сейчасъ же успокоилась и, обхвативъ рученкой волнистую голову отца, вызывающимъ взоромъ смотрла на тетку.
— Ты должна на этотъ разъ простить насъ за нашу неблаговоспитанность. Мегъ очень любитъ своего стараго папу, неправда ли,.моя прелесть? сказалъ онъ и взялъ ее съ собою въ столовую, гд она сидла весь обдъ у него на колнахъ, пробовала вино изъ его рюмки и, широко раскрывъ глаза, прислушивалась къ его словамъ.
М-съ Росельторпъ качала головою и ршила ждать своей очереди. Чарльзъ завтра удетъ, и Мегъ научится вести себя какъ надо за время его отсутствія.
Ея дтское личико очень напоминало красивое лицо м-ра Дина, и отецъ съ дочкой представляли хорошенькую пару. Одинъ разъ двочка потянулась къ нему и поцловала его своими ярко-алыми губками, тетка рзко отвернулась въ противоположную сторону. Смшно было досадовать на ребенка, но она чувствовала что сердится и на нее, и на себя.
‘Дядя Росельторпъ’ сидлъ на нижнемъ конц стола скоре слдя за разговоромъ чмъ принимая въ немъ участіе. У него была манера опускаться все ниже и ниже на стул, это очень заняло Мегъ которая задавала себ вопросъ, успетъ ли онъ до конца обда совсмъ сползти подъ столъ.
Онъ былъ невзрачный, маленькій человчекъ съ темнымъ цвтомъ лица, сдыми, нервно подергивающимися усами и проницательными глазами которые порою удивляли собесдника внезапною искрой насмшки. Онъ давно бросилъ всякія препирательства съ женою и вознаграждалъ себя за свое отреченіе отъ верховной власти мысленными лукавыми замчаніями по поводу ея дйствій. Иногда они вырывались наружу и кололи ее, и она никогда не могла подчинить его вполн, хотя и у него не хватало силы заставить ее слушаться.
М-съ Росельторпъ горячо спорила съ братомъ о политик, и Мегъ несмотря на то что понимала одно слово изъ десяти невольно заслушивалась потокомъ фразъ отца и звукомъ его музыкальнаго голоса.
Впослдствіи вкусъ хереса всегда вызывалъ въ ней воспоминаніе объ его бломъ галстук густо заматывавшемъ подбородокъ, объ его горвшемъ одушевленіемъ лиц и сверкающихъ голубыхъ глазахъ.
Онъ былъ рыцарски благородный человкъ которому вс женщины казались добрыми, чистыми и прекрасными, не удивительно что и он любили его.
М-ръ Динъ былъ единственнымъ радикаломъ въ торійской семь, и сестра его неподдльно возмущалась его направленіемъ. Теперь она спорила, съ нимъ съ большою силой и остроуміемъ. М-съ Росельторпъ любила дльный споръ, но братъ ея слишкомъ волновался даннымъ вопросомъ чтобы хорошо сражаться.
— Милая Августа, вскричалъ онъ, — намъ легко сидть за уставленнымъ кушаньями столомъ и разсуждать о неповиновеніи голодныхъ. Мы уже довольно долго занимаемся этимъ. Не мудрено что бдный Лазарь за дверью начинаетъ терять терпніе!
— Разв бдный Лазарь стоитъ здсь за дверью? спросила Мегъ, приподнявъ голову лежавшую на плеч отца.
— Да, отвчалъ отецъ,— и морозъ щиплетъ ему пальцы и пронизываетъ его до мозга костей, Мегъ, такъ что онъ грозитъ войти сюда и взять свою долю вкусныхъ вещей. Видишь ли, сестра, прибавилъ онъ какъ бы извиняясь,— на всякій вопросъ можно смотрть съ двухъ сторонъ.
Дядя Росельторпъ усмхнулся короткимъ, сухимъ, немузыкальнымъ смхомъ.
— Совершенно врно, Чарльзъ, сказалъ онъ,— но не теб это длать.
Тутъ Мегъ начала плакать.
— Я боюсь Лазаря, говорила она,— я не хочу чтобъ онъ входилъ!
Отецъ разсмялся, сталъ утшать ее и, наконецъ, отнесъ ее спать, польщенный ея привязанностію и тронутый мыслію о разлук со своими сиротками дочерьми, сердце которыхъ онъ совсмъ покорилъ въ продолженіе длиннаго перезда въ Лондонъ на лошадяхъ.
Вообще онъ проводилъ мало времени съ дтьми, у него было слишкомъ много другаго дла (онъ былъ большимъ покровителемъ искусствъ и литературы, дятельнымъ политикомъ, и самымъ любимымъ человкомъ въ графств), но когда онъ былъ съ ними, то былъ очарователенъ и баловалъ ихъ гораздо, больше чмъ это было въ обыча въ т годы.
Нжность къ нему Мегъ оказалась совсмъ неудобною, когда онъ сталъ прощаться съ нею: она уцпилась за него сильне прежняго, отчасти отъ страха при вид новой обстановки, отчасти отъ нежеланія спать одной въ незнакомой комнат.
— Если ты перестанешь плакать, я покажу теб что-то очень хорошенькое, сказалъ ей отецъ посадивъ се на колна къ няньк и присвъ предъ нею на полъ.
— Ты никогда, никогда больше не придешь если я отпущу тебя, увряла плачущая двочка, крпко держась за его рукавъ, но, какъ истинная дочь Евы, она мало-по-малу поддалась любопытству и выпустила свою добычу.
Отецъ снялъ съ шеи маленькій медальонъ усыпанный бриліантами.
— Кто это? спросилъ онъ шепотомъ.
— Мама! вскричала Мегъ.
И отецъ обрадовался тому что она узнала ее.
— Вотъ теб! Я позволю теб поберечь ее для меня если ты теперь отпустишь меня, сказалъ онъ, кладя медальонъ на ея ладонь и зажимая надъ нимъ ея розовые дтскіе пальчики.
Мегъ улыбнулась на блестящіе камешки.
— Я еще зайду посмотрть на тебя когда ты заснешь, сказалъ отецъ, нжно цлуя ребенка.
Но онъ не зашелъ: онъ чувствовалъ что не вынесетъ еще такой сцены, да и сестра не совтовала ему длать это.
Наконецъ Мегъ заснула съ портретомъ матери въ рукахъ, но среди ночи проснулась съ ощущеніемъ того что кто-то нагибается надъ ней и шаритъ подъ подушкой.
— Это Лазарь! папа, папа! вскричала она.
Но фигура исчезла, а утромъ у нея медальона не. оказалось. Мегъ никогда не говорила объ этой пропаж: какъ многія нервныя дти, она не могла говорить о своихъ ночныхъ страхахъ, но долгіе годы ей не переставала мерещиться страшная, голодная фигура ‘за дверью’ которая каждую минуту могла войти со своими отмороженными руками и ногами и снова нагнуться надъ нею:
Дтскіе дни прошли подъ новымъ правленіемъ, и изъ маленькаго балованнаго ребенка вышла маленькая застнчивая двочка-подростокъ, почтительно присдавшая предъ гостями и говорившая шепотомъ въ т страшные полчаса которые она проводила съ сестрами предъ обдомъ въ гостиной.
Двочки обдали наверху въ класной съ мисъ Крипсъ, и ихъ міръ обыкновенно не соприкасался съ міромъ тетки, хотя по временамъ она и вторгалась въ него, къ ихъ великому неудовольствію.
Лора и Кэтъ относились другъ къ другу съ тсною и исключительною привязанностію, и маленькая Мегъ большую часть времени няньчила въ углу куклу и стирала своими поцлуями румянецъ съ ея щекъ.
Лора была крпкая широкоплечая двочка съ ясными голубыми глазами. Она, какъ и сестры, держалась необыкновенно торжественно въ гостиной, но была не лишена мткаго юмора, прорывавшагося иногда совершенно неожиданно, и философской самоувренности, къ несчастію, иногда переходившей въ эгоизмъ.
Кэтъ была слабенькое и граціозное созданіе съ вялыми манерами и жалобнымъ голоскомъ и общала быть рдкою красавицей. Она была лнива и на первый взглядъ уступчива, но на самомъ дл обладала большою настойчивостію въ достиженіи цли, впрочемъ, ни у кого изъ Диновъ не было недостатка въ упрямств.
Въ одинъ несчастный день тетя Росельторпъ произвела внезапное нашествіе на класную комнату. Она имла обыкновеніе иногда налетать въ необычные часы чтобы посмотрть какъ идутъ дла, потому что никогда вполн не довряла ни одной гувернантк и искренно хотла исполнить свой долгъ по отношенію къ племянницамъ. Ея прибытіе обыкновенно сопровождалось грозой.
— Хорошая гроза освжаетъ воздухъ, говаривала она, и безъ сомннія сама уходила освженная, что же касается покинутой ею среды, то неизвстно, насколько та ощущала это благодтельное дйствіе.
Эта послдняя гроза отмтила переломъ въ жизни Мегъ и превратила ея недовріе къ тетк въ положительную ненависть сдлавшую несчастными все ея дтство и молодость.
Было семь часовъ вечера, уроки уже кончились. Мисъ Крипсъ сладко дремала въ кресл, а Кэтъ и Лора играли вдвоемъ, когда вошла мисъ Росельторпъ.
У м-съ Крипсъ совсмъ не было savoir faire, вс он перепугались и молча смотрли на явленіе въ вечернемъ плать внезапно показавшееся въ дверяхъ скучной комнаты.
— Какія вы вс сони! вскричала м-съ Росельторпъ.— Я никогда не видывала такихъ вялыхъ дтей. Неужели вы никогда не разговариваете? Можно подумать что я бью васъ. Гд Маргарита? А, по обыкновенію сидитъ въ углу! Ты становишься велика для куколъ, Маргарита, на мст мисъ Крипсъ я не позволяла бы теб разыгрывать изъ себя такую крошку. Сколько теб лтъ?
Мегъ покраснла до корня волосъ, крпко прижала къ себ куклу, широко раскрыла глаза и упорно молчала.
— Эта двочка идіотка! Сколько теб лтъ? повторила тетка останавливаясь на каждомъ слов.
— Двнадцать, прошептала Мегъ и заплакала отъ смущенія.
Бываютъ люди которыхъ слезы выводятъ изъ терпнія. Тетя Росельторпъ разсердилась и дернула племянницу, при чемъ кукла выпала у нея изъ рукъ.
Это была старая и грязная кукла, а м-съ Росельторпъ ненавидла все старое, Мегъ выказала свою неловкость уронивъ ее, а всякая неловкость раздражала м-съ Росельторпъ. Она схватила куклу за ногу и съ восклицаніемъ отвращенія бросила ее въ огонь.
Мегъ вскрикнула и, поблднвъ какъ полотно, бросилась на выручку. Прежде чмъ кто-нибудь усплъ остановить ее, она сунула руку въ огонь и вытащила оттуда тающую и горящую куклу.
М-съ Росельторпъ съ похвальнымъ присутствіемъ духа схватила коверъ и затушила имъ племянницу.
Огонь мгновенно погасъ, но рука Мегъ была сильно обожжена, а ея кукла превратилась въ черный обрубокъ.
Двочка была вн себя отъ горя и въ эту минуту совсмъ не чувствовала физической боли. Она обратилась къ тетк со сверкающими глазами:
— Какъ я васъ ненавижу, тетя Росельторпъ! вскричала она.— Я не могу васъ сжечь, я хотла бы, хотла бы это сдлать, но я буду ненавидть васъ каждую минуту каждаго дня, пока я живу.
Посл этого происшествія Мегъ завела обыкновеніе ускользать въ свободные часы и проводить время одной. Въ душ она сердилась на мись Крипсъ и на Кэтъ съ Лорой которыя были тутъ же, все видли и ничего не сдлали чтобы предотвратить трагедію.
Она горевала объ этомъ куск воска какъ будто бы онъ былъ живымъ существомъ. Предметъ любви былъ довольно нелпъ, но сама любовь была жива и умерла не сразу.
Около этого времени Мегъ очень вытянулась и поблднла, мало-по-малу она начала отставать отъ своихъ дтскихъ привычекъ, но ея дтское горе послужило поводомъ къ одной странной вещи: къ любопытному союзу между нею и ея старымъ дядей который всегда считался закоренлымъ врагомъ дтей.
Росельторпы рдко обдали одни, но м-ръ Росельторпъ пользуясь своею славой ‘чудака’ предоставлялъ занимать гостей жен и часто тихонько уходилъ къ себ въ кабинетъ, не дождавшись конца обда.
Однажды онъ ушелъ особенно рано.
Его мягкія туфли безшумно двигались по полу, но войдя въ кабинетъ онъ вздохнулъ громкимъ и облегченнымъ вздохомъ, въ отвтъ на который раздалось испуганное ‘ахъ!’ со ступенекъ лстницы приставленной къ шкафу съ книгами.
Тамъ сидла длинная, блдная двочка съ тремя книгами на колнахъ и четвертою въ рукахъ. Она уже три недли тайкомъ посщала его библіотеку (куда не смла входить даже горничная) и теперь попалась.
Дядя съ племянницей молча смотрли другъ на друга. Пристальные глаза м-ра Росельторпа начали мигать изъ-подъ нависшихъ бровей, глаза Мегъ раскрывались все шире и шире отъ отчаянія.
— Вотъ теб разъ! тихо произнесъ дядя.— Зачмъ ты сюда попала?
Въ это время дверь столовой отворилась, и до нихъ долетлъ звукъ голосовъ, надъ которыми возвышался голосъ тети Росельторпъ.
— Не зовите, пожалуйста не зовите ее! взмолилась Мегъ.— Я не хотла сдлать ничего дурнаго… въ самомъ дл не хотла… Я всегда уходила раньше вашего прихода… я никогда не буду сидть такъ долго… я ушла… чтобы уйти ото всхъ ихъ.
— Гмъ… я тоже, сказалъ дядя Росельторпъ.
Онъ затворилъ дверь, задернулъ тяжелую занавску закрывавшую ее и обратился къ Мегъ.
— А до котораго часа ты обыкновенно сидишь здсь, духъ?
— До тхъ поръ пока часы не пробьютъ половину восьмаго, сказала Мегъ.
— Да? Ну, что же, держись своихъ часовъ: духи всегда очень точны въ своихъ посщеніяхъ. Но только не шуми если хочешь являться сюда. Сюда допускаются только безплотные духи.
Такимъ образомъ Мегъ досидла свои полчаса, посл чего сняла башмаки чтобы не нашумть, слзла съ лстницы и на цыпочкахъ исчезла изъ комнаты.
Она была безконечно и горячо благодарна дяд за позволеніе, и ихъ дружба росла и крпла.
Замчательно было то что старикъ ни мало не чувствовалъ себя отвтственнымъ за нее. Она поглощала вс книги какія хотла, и такъ какъ она не рвала и не мяла ихъ, то онъ только забавлялся ея выборомъ. Онъ предоставлялъ ей, такъ же какъ и своей жен, идти своею дорогой. Мегъ боготворила его за его такъ-называемую доброту и считала его лнивое равнодушіе ангельскимъ терпніемъ.
Всю свою жизнь она видла героевъ въ самыхъ обыкновенныхъ мущинахъ и женщинахъ и огорчалась если они дйствовали несогласно съ ея идеаломъ. Эта наклонность стоила ей горькихъ слезъ, но въ конц концовъ можетъ-быть свтъ былъ бы хуже безъ тхъ немногихъ глупцовъ которые врятъ во всевозможныя совершенства любимыхъ ими людей.
Иногда дядя Росельторпъ не обращалъ никакого вниманія на своего ‘духа’, и тогда Мегъ, врная взятой на себя роли, не говорила ни слова, иногда, смотря по настроенію, онъ вызывалъ ее на разговоръ и забавлялся ея своеобразными замчаніями.
Случалось что ея вопросы слегка смущали его, несмотря на его ‘неотвтственность’.
— О чемъ говоритъ Сократъ здсь? раздавался ея звонкій, смлый голосъ, посл чего дядя Росельторпъ спшно прерывалъ начавшееся чтеніе вслухъ словами:
— О, это написано для такихъ стариковъ какъ я, а не для двочекъ. Теб не зачмъ думать объ этомъ.
Къ счастію, Мегъ не обладала болзненнымъ любопытствомъ, и древніе писатели въ обществ которыхъ вращался ея дтскій умъ не помрачали ея невинности.
Однимъ изъ ея любимыхъ писателей былъ сэръ Томасъ Браунъ, двнадцатилтняя двочка, такъ же какъ и духовидецъ-ученый, питала сильное влеченіе ко всему сверхъестественному.
Однажды дядя Росельторпъ увидалъ какъ она вздрогнула согнувшись надъ большою книгой.
— Въ чемъ дло? спросилъ онъ.
— Сэръ Томасъ Браунъ иногда говоритъ довольно страшныя вещи, сказала Мегъ и начала читать вслухъ: но то что эти призраки особенно любятъ посщать ‘кладбища, склепы и церкви происходитъ отъ того что тамъ ‘дьяволъ, какъ дерзновенный борецъ, съ гордостію видитъ тро’феи своей побды надъ Адамомъ’.
— Какъ вы думаете, дядя, онъ въ самомъ дл длаетъ это?
— Какъ? Кто? что длаетъ? разсянно переспросилъ дядя Росельторпъ, нюхая табакъ.
— Дьяволъ, прошептала Мегъ.— Въ самомъ ли дл онъ ходитъ по кладбищамъ какъ дерзновенный борецъ?
— Мы сами длаемъ себ своего дьявола такъ же какъ и Бога, отвчалъ м-ръ Росельторпъ.— И ты, и твой другъ сэръ Томасъ создаете себ очень страшнаго дьявола съ необыкновенно длинными рогами, потому что вы оба, къ несчастію, надлены воображеніемъ.
— Я не понимаю, сказала двочка, подумавъ нсколько времени надъ этими словами, и пожалуй лучше было что она не поняла ихъ.
Но въ общемъ часы въ библіотек принесли пользу Мегъ. М-съ Росельторпъ замтила что она стала не такъ ребячлива и приписала эту перемну своей превосходной систем воспитанія. Вроятно, она не одобрила бы этихъ вечернихъ посщеній, но м-ръ Росельторпъ благоразумно молчалъ о нихъ, и они продолжались до тхъ поръ пока уроки Мегъ не удлинились вмст съ ея платьями и она не стала большою барышней. Самые умные изъ насъ нердко распоряжаются ходомъ событій гораздо меньше чмъ воображаютъ, и въ этомъ Провидніе выказываетъ свое милосердіе.

ГЛАВА II.

Маргарита начала вызжать только съ двадцати лтъ.
— Она была молода до смшнаго для своихъ лтъ, говорила про нее впослдствіи тетка, къ тому же вывозить трехъ незамужнихъ племянницъ было многовато, а Маргарита настолько еще не установилась что малйшее веселье и возбужденіе кружили ей голову.
Вс эти замчанія были основательны. Самое небольшое развлеченіе волновало Мегъ какъ волнуетъ людей привыкшихъ къ вод капля шампанскаго, и она была удивительно юна въ своихъ восторженныхъ увлеченіяхъ.
Лора и Кэтъ почти въ одно время стали невстами. М-ръ Динъ вернулся въ свой Кентскій замокъ, и наступило время веселыхъ приготовленій къ обимъ свадьбамъ.
Равенсгиль не видалъ такого веселья съ того времени какъ въ немъ царила молодая жена м-ра Дина и бгали рзвыя дтскія ножки.
Мегъ всегда была вн себя отъ радости когда прізжалъ отецъ, и онъ со своей стороны гордился своею хорошенькою дочерью. Она быстро развилась и въ двадцать лтъ стала гораздо красиве чмъ въ шестнадцать, когда онъ видлъ ее въ послдній разъ. Младшая мисъ Динъ общала быть нешуточною соперницей Кэтъ, считавшеюся красавицей семьи.
Мегъ была стройною, блокурою двушкой съ кроткимъ худенькимъ личикомъ и живыми, невинными срыми глазами.
Ея лицо замчательно мнялось отъ настроенія. Краска то появлялась, то исчезала на ея щекахъ въ то время какъ она говорила, а когда она бесдовала съ кмъ-нибудь кто ей нравился и кто давалъ себ трудъ побдить ея застнчивость, то она становилась положительно красавицей. Наедин съ отцомъ она часто бывала весела и всегда чутка и отзывчива, въ присутствіи тетки она длалась сдержанна и холодна, она никогда не могла вполн освободиться отъ своего дтскаго страха предъ нею.
Въ дтств Маргариты это враждебное чувство существовало главнымъ образомъ съ ея стороны, потому что м-съ Росельторпъ мало обращала вниманія на фантазіи племянницы, но теперь это было дло другаго рода: Мегъ всегда была любимицей отца, а въ послдній его пріздъ стала до извстной степени его повренною. Она схватывала его мысли съ такою точностію и относилась къ нимъ съ такимъ слпымъ восхищеніемъ которое приводило его въ восторгъ. Она сіяла счастіемъ когда онъ входилъ въ комнату и приспособлялась къ каждой мельчайшей перемн въ его настроеніи.
Въ этомъ умніи приноравливаться не было никакой arri&egrave,re pense. Мегъ боготворила отца и терпть не могла тетку и не длала тайны ни изъ того, ни изъ другаго чувства, но составлять злокозненные планы было совсмъ не въ ея природ, и она была бы очень удивлена если бы знала какъ часто тетка съ горечью говорила за послднее время что ‘Маргарита умне чмъ думаютъ и знаетъ какъ обойти бднаго Чарльза’.
Однажды м-съ Росельторпъ и ея младшая племянница отправились пшкомъ въ Дувръ отдать одинъ визитъ.
М-съ Росельторпъ твердо ршила не давать ни собственной совсти, ни свту повода обвинять ее въ неисполненіи долга, и теперь, когда Мегъ стала взрослою, она сопровождала ее всюду по крайней мр съ тою же энергіей которую потратила на Лору и Кэтъ.
Мегъ, какъ и ея отецъ, отъ природы любила общество, но замчанія тетки смущали ее, и при ней она часто была застнчива и разсяна.
І,юльское солнце палило и жгло въ то время какъ об дамы шли по сверкающей блой дорог въ Дувръ.
Въ гостяхъ имъ предложили краснаго и благо вина, и отъ вина ли, отъ жары ли, но у Мегъ закружилась голова.
Тетка рзко прикрикнула на молодую двушку:
— Маргарита, опомнись, что съ тобой?
Мегъ вздрогнула и пролила вино на коверъ.
— Вамъ надо подышать морскимъ втеркомъ чтобы освжиться, ласково сказала ей хозяйка дома.— Бгите въ садъ и посидите тамъ на скамеечк.
— Благодарю васъ, сказала Мегъ и подняла на нее свои кроткіе глаза съ тою внезапною улыбкой на лиц которая всегда располагала къ ней сердца старыхъ дамъ и почему-то раздражала тетку.
— Мн очень жаль что я пролила вино на коверъ, я всегда такъ неловка! Я думаю что вамъ будетъ пріятне отдлаться отъ меня, и въ самомъ дл пойду, посижу на берегу, сказала она и вышла изъ комнаты прежде чмъ м-съ Росельторпъ успла воспротивиться этому.
Свжій втеръ рябилъ поверхность моря, все оно было покрыто блыми ‘барашками’, и трудно было сказать что было сине — небо или море. Глаза Мегъ болли отъ солнца, но оно веселило и радовало ее, а соленый втерокъ нжно ласкалъ ея щеки.
Изъ сада она вышла на взморье которое все было усяно няньками, дтьми, неграми, петрушками, продавцами несъдобнаго крыжовника и продавщицами фальшивыхъ кружевъ.
Мегъ купила кусокъ кружева у одной женщины, голодный видъ которой почему-то заставилъ сжаться ея сердце.
— Дай вамъ Богъ здоровья, хорошая моя барышня, благодарила ее нищая,— дай вамъ Богъ никогда не знать нужды, жить въ счасть и богатств и ходитъ въ шелку и бархат!
Но это благословеніе почему-то звучало въ ушахъ Мегъ проклятіемъ, и завистливо-голодный взглядъ женщины заставилъ ее содрогнуться.
— Я надюсь что кто-нибудь другой подастъ вамъ больше, кротко отвчала она:— у меня только это и было съ собою.
Женщина поплелась дальше, приставая къ другимъ прохожимъ, но по-видимому мене успшно. Кто-то засмялся надъ нею, на что она отвтила цлымъ потокомъ громкой и грубой брани. Мегъ покраснла и хотла уйти какъ вдругъ ея вниманіе было привлечено какимъ-то человкомъ который подошелъ къ шумящей кучк людей и положилъ руку на плечо нищей-продавщицы.
— Я долженъ передать теб волю Господа, сказалъ онъ,— Который слышалъ твои слова и скорбитъ о теб, а также и вамъ, продолжалъ онъ обращаясь къ окружающимъ:— Господь гнвается на тхъ кто издвается надъ несчастными.
— Онъ изъ сумашедшаго дома! замтилъ кто-то изъ толпы.
— Нтъ, я не сумашедшій, просто отвчалъ незнакомецъ.
Мегъ стала всматриваться въ страннаго человка. Весь видъ его обличалъ человка привыкшаго къ жизни на открытомъ воздух, и шелъ онъ такою твердою и легкою походкой какъ будто физическое упражненіе было для него радостію. Солнце и втеръ покрыли его кожу здоровымъ загаромъ. На видъ ему можно было дать лтъ тридцать. Его глубокіе голубые глаза горли какою-то сосредоточенною мыслію, блокурые волнистые усы и борода частію скрывали его губы.
Онъ стоялъ со сжатыми руками, на которыхъ рзко выдлялись синія жилы. Мало-по-малу его окружила толпа звакъ всегда готовыхъ сдлать себ потху изо всего, отъ уличной сцены до религіознаго митинга включительно.
Маргарита тихо стояла и слушала. Незнакомецъ заговорилъ отрывисто, съ трудомъ, поминутно останавливаясь и тревожно глядя вдаль, какъ будто ожидая оттуда вдохновенія.
— Я говорю во имя Божіе. Его рука ведетъ меня отъ одного мста къ другому чтобы взывать къ тмъ душамъ, за спасеніе которыхъ Онъ умеръ. Я недостоинъ, я не могу говорить такъ какъ бы хотлъ: слова не идутъ у меня съ языка.
— Ничего, не унывай, братецъ! крикнулъ ему непочтительно какой-то весельчакъ, и толпа захохотала.
Сердце Мегъ дрогнуло отъ стыда и жалости: она не могла слышать насмшки надъ беззащитными. Но по-видимому этотъ смхъ скоре вдохновилъ чмъ смутилъ непрошеннаго проповдника. Онъ вдругъ заговорилъ съ силою и жаромъ, и, странное дло, толпа притихла и стала слушать. Онъ говорилъ о томъ что Богъ зоветъ къ себ всхъ гршныхъ, всхъ несчастныхъ, всхъ ослпленныхъ людей которые не слышатъ Его зова и не видятъ Его, хотя Онъ и всегда, и въ эту минуту посреди нихъ. При этомъ глаза говорившаго смотрли такъ какъ будто въ самомъ дл видли кого-то невидимаго для остальныхъ.
— Молитесь, молитесь Ему! На колна! повелительно крикнулъ онъ, и увлеченная его убжденностію, его сильнымъ личнымъ магнетизмомъ толпа невольно стала на колна.
Посреди наступившаго затмъ мертваго молчанія сердце Мегъ стучало такъ сильно что она едва могла стоять, она одна не стала на колна: ея воспитаніе удерживало ее отъ такого непосредственнаго и откровеннаго проявленія религіознаго чувства, но ноги ея дрожали и она поблднла какъ смерть, она какъ будто въ самомъ дл чувствовала близость божественнаго присутствія.
Между тмъ проповдникъ, стоя на колнахъ, началъ читать молитву. Вдругъ его взоръ упалъ на Мегъ.
— Молись, молись и ты! крикнулъ онъ ей.— Господь зоветъ и тебя! Благодари Его!
И Мегъ безпрекословно опустилась на колна.
Она почти ничего не слыхала изъ того что произошло вслдъ за этимъ, она не видала какъ сзади ея какой-то человкъ плакалъ о своихъ грхахъ, какъ дв двушки дали слово начать новую жизнь, не слыхала какъ какая-то пьяная старуха ворчала что ‘ее уже обратили на путь истинный четырнадцать лтъ тому назадъ и что она не хочетъ еще новаго обращенія’.
Голосъ проповдника и плескъ волнъ звучали для нея гд-то вдалек и сливались въ одинъ неясный гулъ.
Мегъ съ дтства всегда ждала и жаждала какого-нибудь откровенія свыше, и теперь ей казалось что она получила его.
Она не замтила сколько времени она пробыла въ этомъ состояніи, но вдругъ громкое общее пніе вернуло ее къ дйствительности.
Вся толпа пла какой-то духовный гимнъ. Напряженные нервы молодой двушки не вынесли этого. Пошлый напвъ, неестественная и преувеличенная восторженность, грубая и сомнительная интонація рзнули ее какъ ножомъ. Ей вдругъ стало стыдно всей этой сцены, она быстро встала и повернулась чтобъ идти домой.
Незнакомецъ остановился на недоптой строк.
— Помни, и ты приложила руку къ сох, сказалъ онъ ей громко:— не захочешь же ты снова отступиться отъ нея?!
Такое всенародное обращеніе разсердило и покоробило Мегъ, но когда она увидала глаза проповдника горвшіе искреннимъ желаніемъ ‘спасти ея душу’, то гнвъ ея пропалъ.
— Надюсь что нтъ, кротко отвтила она и ушла напутствуемая его словами: ‘помоги теб Богъ!’

ГЛАВА III.

Дувръ необыкновенно веселился въ тотъ годъ когда Варнава Торпъ устраивалъ тамъ свои митинги. М-ръ Динъ далъ большой балъ въ Равенсгил, вся аристократія графства съхалась на него и танцовала въ большой портретной галере.
Балъ очень удался, и хозяинъ дома со своими тремя красивыми дочерьми являлись достойными потомками разряженныхъ и напудренныхъ Диновъ смотрвшихъ на нихъ со стнъ залы.
Это была видная семья. Сама м-съ Росельторпъ была очень величественною фигурой, и ея племянницы унаслдовали грацію и изящество ея манеръ.
Маргарита въ своемъ бломъ съ золотомъ плать и жемчугами на блоснжной ше возбуждала всеобщее восхищеніе и удивленіе, но ея собственное вниманіе двоилось между ея кавалерами и отцомъ который весело болталъ и смялся, но зловще кашлялъ. Чахотка, бичъ столькихъ англійскихъ семействъ, была очень распространена въ ихъ семь.
Мегъ задолго радовалась предстоящему балу и съ величайшимъ интересомъ слдила за всми приготовленіями къ нему, не исключая своего новаго платья, но за послдніе дни что-то какъ-будто измнило теченіе ея мыслей, и теперь ей был.о все равно, во что бы ее ни одли.
— Характеръ Маргариты виденъ даже въ мелочахъ, рзко замтила м-съ Росельторпъ.— Она неустойчива какъ вода, на нее нельзя никогда положиться. Какъ вы думаете, гд я нашла ее сегодня посл завтрака? Въ толп всякаго сброда на Дуврскомъ взморь гд она засмотрлась на какого-то не то бродячаго пвца, не то актера! Она вернулась съ головою полною всякихъ бредней и непремнно требовала чтобы отецъ тоже пошелъ послушать его.
— Я слышалъ этого человка, его актерство выражается въ форм проповдей, отвчалъ молодой адвокатъ съ которымъ м-съ Росельторпъ разговаривала и который считался ея любимцемъ. Онъ взглянулъ на Маргариту которая стояла неподалеку, но совершенно не подозрвала того что за нею наблюдаютъ
— Меня занимаетъ вопросъ, что такое въ сущности этотъ проповдникъ: негодяй или юродивый, продолжалъ онъ,— я склоняюсь къ первому предположенію, Динъ ко второму. Мисъ Динъ вроятно смотритъ на него какъ на вдохновеннаго пророка. Вдь окраска предметовъ такъ зависитъ отъ самого глаза! И въ конц-концовъ ея глаза красиве всхъ нашихъ.
М-съ Росельторпъ пожала плечами и отвернулась отъ него съ короткимъ, рзкимъ смхомъ.
— Я не подозрвала что у васъ такой невинный вкусъ къ хлбу съ масломъ, сказала она.
М-ръ Сольсъ съ усмшкой посмотрлъ ей вслдъ: онъ уже не разъ замчалъ непріязненныя отношенія между любимою дочерью м-ра Дина и ея теткой и жаллъ молодую двушку какъ слабйшую изъ двухъ воюющихъ сторонъ.
— Если нельзя служить двумъ господамъ, то вроятно служить двумъ госпожамъ еще трудне, мысленно замтилъ онъ.— Я еще хорошенько не знаю, могу ли я обходиться безъ м-съ Росельторпъ, но… кажется, попробую!
И перейдя черезъ комнату онъ пригласилъ мисъ Динъ на слдующій танецъ.
Мегъ взглянула на него съ нелестнымъ для него удивленіемъ: она всегда считала что м-ръ Сольсъ ‘льстилъ тет Росельторпъ’ и презирала его за это съ юношескою строгостію. Она и теперь отказала бы ему въ этомъ танц, если бы нашлась во-время что сказать, но м-ръ Сольсъ, никогда не терявшій присутствія духа, принялъ ея минутное колебаніе за согласіе и уже велъ ее подъ руку.
Если бы Мегъ обыскала всю Англію, то и тогда не нашла бы для себя мене подходящаго кавалера, ея отецъ засмялся увидавъ ее подъ руку съ м-ромъ Сольсомъ, но въ этомъ смх звучала нотка досады.
Сольсы обыкновенно прізжали въ Дувръ на короткое время, и аристократія графства презрительно поворачивалась къ нимъ спиной до тхъ поръ, пока м-ръ Динъ въ припадк благороднаго великодушія не ополчился противъ ‘гибельныхъ предразсудковъ’ и не сталъ представлять м-ра Сольса направо и налво какъ своего ‘близкаго друга’.
Съ тхъ поръ прошло довольно много времени. Аристокритическая замкнутость перестала быть любимымъ предметомъ разговоровъ м-ра Дина, и по правд сказать Джорджъ Сольсъ уже не былъ его ‘близкимъ другомъ’, но молодой человкъ занималъ м-съ Росельторпъ и сумлъ удержать свое мсто въ дом.
Природа не надлила м-ра Сольса красотой, но за то вознаградила его умомъ, онъ прекрасно зналъ себ цну въ этомъ отношеніи и ршилъ съ пользою употребить свои способности. Онъ твердо врилъ въ себя, и время показало что онъ не ошибся.
Когда его професія стала давать ему выгоду, люди начали удивляться его счастію и удач, но я того мннія что судьба только притворяется слпою и рдко покровительствуетъ глупцамъ.
— Вы меня проклинаете, замтилъ онъ Мегъ когда та неохотно взяла его руку,— но дочь вашего отца должна бы быть великодушна, не правда ли?
Мегъ покраснла и улыбнулась комплименту сдланному ея отцу.
— Я знаю что отецъ хорошъ ко всмъ, сказала она.— Я не хотла быть невжливою съ вами, но онъ общалъ мн этотъ танецъ, и мн такъ жаль что онъ забылъ объ этомъ: конечно, съ отцомъ пріятне танцовать чмъ съ кмъ бы то ни было.
— Конечно! согласился м-ръ Сольсъ.
Онъ не поврилъ бы такому заявленію ни въ чьихъ другихъ устахъ, но онъ былъ настолько уменъ что въ искренности Мегъ не усомнился ни мало. Вообще вся сила и сущность ума Джорджа Сольса заключались въ способности врно понимать самые разнообразные характеры.
Онъ настойчиво продолжалъ свои усилія заинтересовать ее, отчасти потому что былъ настойчивъ во всемъ что предпринималъ, отчасти потому что она была богатая наслдница, а также и потому что она по закону противоположностей дйствительно привлекала его.
Годами онъ былъ лтъ на десять старше Мегъ, опытностію — на двадцать и потому выслушивалъ ея мннія съ уваженіемъ и остерегался принимать покровительственный тонъ. Возбудить интересъ Мегъ было очень легко.
Ея застнчивость пропала, и она дала ему выманить изъ себя разныя удивительныя теоріи почерпнутыя отъ отца о ‘всемірномъ братств’, о ‘правахъ народа’, о ‘новой школ поэзіи’ и еще Богъ знаетъ о чемъ.
М-ръ Сольсъ поддерживалъ ее и, забавляясь отъ души, скрывалъ это довольно искусно.
Онъ находилъ что мисъ Динъ ‘удивительно прозрачная двочка’, и несмотря на это она трогала его.
Ему было жаль это существо, до такой степени начиненное илюзіями, такое чувствительное, такое непрактичное и въ то же время такое хорошенькое!
Когда Мегъ увидала м-ра Сольса въ первый разъ, то нашла, его безобразнымъ, а ея первыя впечатлнія были очень ярки (хотя не всегда живучи). Мегъ ни къ чему и ни къ кому не относилась безразлично: каждая вещь ее или плняла, или отталкивала, и лицо м-ра Сольса было не изъ тхъ которыя могли увлечь ея воображеніе.
М-ръ Сольсъ былъ плотный широкоплечій человкъ съ темнымъ цвтомъ лица, съ рзкимъ и умнымъ ртомъ и хорошимъ лбомъ.
Въ тотъ годъ между молодыми адвокатами пошла мода на pince-nez. У м-ра Сольса была манера, заинтересовавшись или взволновавшись чмъ-нибудь, вдругъ сбросить pince-nez и уставиться широко открытыми глазами на собесдника, нердко смущая его пристальнымъ взоромъ.
Онъ очень хорошо зналъ что Мегъ не любила его, но въ данную минуту онъ заставлялъ ее мнять о немъ мнніе и занималъ ее довольно успшно разговоромъ.
Чмъ больше онъ старался, тмъ сильне въ немъ крпло ршеніе подружиться съ этою сумасбродною барышней которая считала себя ярою демократкой, но на самомъ дл была избалованне и требовательне всхъ кого онъ зналъ, за исключеніемъ разв только ея собственнаго отца.
Чрезъ нсколько времени онъ перевелъ разговоръ съ отвлеченныхъ темъ на боле близкіе предметы и сдлалъ два или три небольшихъ промаха которые, впрочемъ, сейчасъ же замтилъ и поправилъ со свойственнымъ ему тактомъ. Такъ, напримръ, онъ сдлалъ колкое замчаніе по поводу м-съ Росельторпъ которую Мегъ по его соображеніямъ не могла любить. Мегъ подняла брови, выпрямилась и оставила остроту безъ вниманія.
‘Вс эти Дины чертовски тонкокожи’, подумалъ м-ръ Сольсъ, но это нисколько не ослабило его интереса къ молодой двушк.
Ему нравилась ея безсознательная гордость, а непослдовательность ея забавляла его.
Они стояли на ступенькахъ возвышенія окаймлявшаго всю залу и смотрли на вальсъ только-что начинавшій тогда входить въ моду и который многіе изъ гостей видли въ этотъ вечеръ въ первый разъ.
Мегъ стояла и топала ножкой въ тактъ музыки.
— Отецъ не любитъ чтобъ я танцовала вальсъ съ кмъ-нибудь кром него, сказала она, и м-ръ Сольсъ слдя за направленіемъ ея внимательнаго взора замтилъ что ‘м-ръ Динъ допускаетъ вальсъ только для чужихъ дочерей’, но наученный опытомъ оставилъ свое замчаніе про себя.
Онъ заслужилъ горячую благодарность своей дамы отказавшись отъ права вести ее къ ужину въ пользу м-ра Дина который по окончаніи вальса вспомнилъ, наконецъ, о своей дочери. Однако, къ концу бала м-ръ Сольсъ сдлалъ открытіе что Мегъ осталась не вши и въ награду за свое прежнее самопожертвованіе настоялъ на томъ чтобъ она пошла съ нимъ въ столовую и позволила принести себ цыпленка и мороженаго.
Ужинъ уже кончился, и они были почти одни въ огромной комнат.
Яркій румянецъ игралъ на щекахъ Мегъ, глаза и губы ея смялись, и оживленіе ея поднялось какъ ртуть въ термометр. М-ръ Сольсъ никогда ни въ комъ не видалъ такой полной и внезапной перемны, въ эту минуту она сіяла счастіемъ, а счастіе очень краситъ человка.
Ея веселье было заразительно, и м-ру Сольсу надо было употребить всю силу своего самообладанія чтобъ удержать свое восхищеніе про себя. Онъ зналъ что покорить Мегъ будетъ не легко и улыбался думая о томъ какъ удивилась бы она если бы могла прочесть его мысли и увидала что онъ ршилъ во что бы то ни стало получить ее.
Однако, онъ позволилъ себ одинъ неосторожный вопросъ.
— Мисъ Динъ, сказалъ онъ вдругъ,— я не имю ни малйшаго права разспрашивать васъ, но… вы можетъ-быть получили миліонное наслдство, или извстіе о смерти вашего злйшаго врага, или вообще о какомъ-нибудь необыкновенно счастливомъ событіи? Что съ вами сдлалось съ начала вечера? Я знаю что не мое дло спрашивать объ этомъ, но мн такъ хотлось бы это знать!
На лиц Мегъ появилась жалобная улыбка.
— Значитъ, какъ плохо я умю скрывать свои ощущенія! сказала она:— или вы очень умны и догадливы. Не говорите, пожалуйста, никому, потому что это еще не ршено. Я просила отца взять меня къ себ. Онъ узжаетъ за границу посл свадьбы сестеръ. Мн хочется совсмъ перехать къ нему. Днемъ отца трудно поймать одного, потому-то мн такъ и хотлось танцовать съ нимъ. А просить его о чемъ-нибудь при… при другихъ я не люблю. И какой онъ милый! Представьте себ, онъ согласился!
— Нтъ! не можетъ быть! какая удивительная доброта! немножко сухо сказалъ м-ръ Сольсъ, но на этотъ разъ Мегъ совершенно не подозрвала возможности насмшки съ его стороны.
Весь остатокъ вечера она веселилась отъ души, и когда гости разъхались и огни въ зал были погашены, она побжала къ себ въ комнату напвая какой-то танецъ.
— Мегъ сегодня весела, сказалъ ей отецъ взявъ ее за подбородокъ и цлуя ее на прощаніе.— Прощай, вертушка! Смотри, не запляши во сн. Я хотлъ бы чтобы ты всегда была такая румяная.
— Я и буду такою когда ты возьмешь меня къ себ, шепнула ему Мегъ.
Она погасила у себя свчу и, отворивъ окно, стала смотрть на освщенную луной дорогу, рисуя себ грезы краше лунныхъ лучей.
Насколько лучше, умне и красиве всхъ другихъ людей ея отецъ! Какъ весело будетъ хозяйничать для него! Какъ пріятно помогать ему въ выполненіи его плановъ! Какъ она будетъ добра и ласкова ко всмъ, даже къ тет Росельторпъ, когда вступитъ во владніе своимъ воздушнымъ замкомъ!
Мало-по-малу ея мысли и настроеніе стали серіозне. Она вдругъ вспомнила незнакомца на взморь и вздрогнула, почувствовавъ какую силу пріобрли надъ нею его слова.
Что бы онъ подумалъ обо всхъ ихъ сегодня? Мегъ невольно провела рукой по своему блестящему платью которое, конечно, шло вразрзъ съ аскетическою стороной религіи.
— Но когда я буду жить съ отцомъ, онъ все объяснитъ, и уладитъ, ршила она. Теперь у ‘отца’ не было времени разршать ея затрудненія, но посл все пойдетъ по другому, а пока… въ чемъ онъ не видитъ дурнаго, въ томъ его и не можетъ быть.
— Я буду читать вс книги которыя онъ любитъ, думала Мегъ,— и стану очень умною, но никакъ не ‘синимъ чулкомъ’, потому что онъ не любитъ женщинъ которыя считаютъ себя учене мущинъ. Тогда я смогу сама выбирать себ платья и вроятно всегда буду ходить въ голубомъ: это его любимый цвтъ. Мы будемъ тратить очень мало на ду и питье, потому что онъ не одобряетъ излишества, и… что это такое?
Она вскочила съ виновато-испуганнымъ видомъ. Ужь не угадала ли тетя Росельторпъ ея мыслей и не пришла ли разрушить ея сказочный дворецъ?
Нтъ, это была Лора въ своемъ бломъ капот съ веселою улыбкой на лиц. Мегъ удивилась увидавъ ее, потому что сестры не часто искали ея общества.
— Я такъ и думала что ты еще не спишь, Мегъ, сказала она.— Ради Бога, затвори окно! Какое ты ‘неуютное’ созданіе: ты даже не сняла бальнаго платья и не зажгла свчи! Не смотри на меня какъ на привидніе, пожалуйста: я знаю что выбрала странное время для разговоровъ, но я почти не вижу тебя днемъ, а поговорить съ тобой мн хотлось. Ты знаешь, Кэтъ любитъ чтобы я была при ней.
— Знаю, грустно отвтила Мегъ. Кэтъ, дйствительно, ревниво относилась ко всякой привязанности Лоры.
— Мы поршили насчетъ свадьбы сегодня, сказала Лора усаживаясь на кровать.— Об свадьбы будутъ въ одинъ день ровно черезъ мсяцъ.
— Такъ скоро? сказала Мегъ.— О, Лора, начала она, робко помолчавъ минуту,— я надюсь что ты… будешь довольна, ‘будешь счастлива’, хотла она сказать, но Лора смялась надъ всякимъ выраженіемъ чувства.
— Я бы не дала согласія если бы не хотла! отвчала Лора.— Я нахожу что чмъ скоре мы сыграемъ свадьбу, тмъ лучше. Тетя Росельторпъ все устроитъ и сама пригласитъ кого надо. Я не собираюсь вмшиваться. Ей представляется послдній случай распорядиться мною и моими длами, и пусть она имъ воспользуется! Но я пришла говорить не о себ, а о теб. Послдуй моему примру, Мегъ, и уходи изъ этого дома какъ можно скоре, потому что если васъ оставить вдвоемъ съ тетей Росельторпъ, то вы другъ друга съ ума сведете.
— Я говорила сегодня съ отцомъ, сказала Мегъ,— и просила его взять меня жить къ себ. Онъ почти общалъ мн сдлать это…
—… но никогда этого, не сдлаетъ, докончила Лора.— О, Мегъ, какой ты еще младенецъ! Неужели ты не видишь что на отца нельзя полагаться? Пожалуйста не смотри на меня такъ сердито! Разумется, онъ не виноватъ, онъ не можетъ быть другимъ. Тетя Росельторпъ сильне его, вотъ и все, и къ тому же она ревнуетъ тебя къ нему. Милая моя, ты думаешь что понимаешь его лучше чмъ она, потому что сочувствуешь всмъ его прекраснымъ мыслямъ, а она нтъ? Но вдь она знала его когда тебя еще и на свт не было: она уметъ ршать за него, избавлять его отъ хлопотъ и вообще устроить ему покойную и пріятную жизнь. Вообще я совтую теб изучать не столько достоинства, сколько слабости того человка надъ которымъ ты хочешь пріобрсти вліяніе, но горе въ томъ что ты никогда не постигнешь этой премудрости, а она родилась съ нею.
— У отца нтъ слабостей… или по крайней мр я не хочу ихъ знать. Какъ теб не стыдно, Лора, такъ говорить о немъ? вскричала Мегъ.
Лора засмялась и кивнула головой.
— Вотъ именно! вотъ въ этомъ-то и кроется преимущество тети Росельторпъ надъ тобою, отвчала она.— Не ссорься съ нею, Мегъ! ты раскаешься въ этомъ. Живи съ нею въ мир, пока не выйдешь изъ-подъ ея опеки. Не отбивай у нея власти надъ отцомъ, потому что это безполезно, бери что представится и когда будешь сама себ госпожой, то ‘отдлывай’ ее сколько душ угодно. Съ какимъ восторгомъ я буду длать это если она попробуетъ вмшаться въ мои дла посл свадьбы! Да только не сдлаетъ она этого, она слишкомъ умна. Право, я иногда восхищаюсь тетей Росельторпъ!
— Неужели? сказала Мегъ.— Я ненавижу ее! Но у меня никогда нтъ желанія ‘отдлать’ ее. Мн хотлось бы только никогда, никогда больше ея не видать. Я вздрагиваю когда слышу ея голосъ.
— Именно! сказала Лора, — это то и глупо, Мегъ. Что толка въ такой ненависти? Она только даетъ преимущество противной сторон. Впрочемъ, ты ужь такъ создана и всегда была такою! Ты будешь все несчастне и несчастне, будешь сердить ее все больше и больше до тхъ поръ пока не умрешь или не уйдешь отъ нея, а уйти одна ты не можешь, и теб придется ждать тетиной смерти чтобъ отецъ принялся дйствовать самостоятельно. Я тоже не уврена въ томъ что смогу взять тебя къ себ, потому что…
— Я не желаю стснять тебя, гордо сказала Мегъ.
Она стояла во весь ростъ предъ сестрой и глядла на нее удивленными глазами. Куда клонились вс эти мрачныя предсказанія?
— Ну, хорошо, хотя бы потому что ты не желаешь стснять меня, согласилась Лора.— Все это оставляетъ открытымъ только одинъ путь: выходи какъ можно скоре замужъ. Мегъ! теб здсь слишкомъ плохо живется. Теб и раньше жилось не сладко, а теперь, когда ты имла глупость бросить ей перчатку и постараться оттягать у нея отца, теб будетъ въ десять разъ хуже. Если бы на твоемъ мст была я, то это было бы все равно, потому что я никогда не обращаю вниманія на ея слова, но ты… ты будешь испытывать муки св. Севастіана: вс ея злыя стрлки будутъ вонзаться въ тебя. Честное слово, Мегъ, я дала бы тысячу фунтовъ стерлинговъ и свое благословеніе въ придачу чтобы видть тебя замужемъ за любымъ человкомъ, разумется приличнымъ, порядочнымъ и не нищимъ.
— О, Лора! вскричала Мегъ, не зная смяться ей или сердиться.
— О, Маргарита! передразнила ее Лора.— Да, я знаю что въ устахъ невсты мои слова звучатъ странно. Если бы наша мать была жива, то не я бы говорила теб все это, но я весь вечеръ думала о теб и ничего хорошаго не придумала. Не жди невозможнаго, Мегъ. Я уврена что теб представляется (если только ты снисходишь до такихъ мыслей) невозможный женихъ: наполовину рыцарь, наполовину святой, который никогда не любилъ и не полюбитъ другой женщины кром тебя, обладаетъ пылкимъ сердцемъ, который пьетъ одну воду, стъ что попало, но силенъ какъ Голіаъ, который полонъ великихъ стремленій и въ то же время безумно влюбленъ, который красивъ какъ Адонисъ, но самъ не подозрваетъ этого. Ну, такъ вотъ не жди его: такой человкъ не существуетъ и, что еще хуже, онъ былъ бы чудовищемъ неестественности если бы существовалъ. Бери того кто будетъ беречь тебя и стоять за тебя если даже онъ и некрасивъ. Не слишкомъ безпокойся объ его идеалахъ. Если онъ хорошій семьянинъ и привязанъ… ну, хоть къ своей старой мщанк-матери, то вроятно онъ будетъ привязанъ и къ теб. Если у него есть голова, то ты еще будешь гордиться имъ, если онъ честолюбивъ, то это придется теб какъ разъ по вкусу.
Лора внимательно наблюдала за Мегъ во время своей рчи, но Мегъ ничего не понимала,: ей и въ голову не приходило подставить имя на мсто миическаго жениха изображаемаго Лорой, и Лора которая своими проницательными глазами успла многое замтить въ этотъ вечеръ могла надяться только на то что ея умный совтъ пригодится впослдствіи.
— Ну, я сказала свою сказку, замтила она вставая и беря со стола свчу.— Не забывай ея! не длай себ несчастія изъ того что не можешь достать луны. Кто жь это можетъ? продолжала Лора съ легкимъ вздохомъ.— Врь мн что т кто умютъ довольствоваться полхлбомъ вмсто цлаго и мириться съ обстоятельствами, т и счастливы, насколько вообще могутъ быть счастливы люди. Прощай!
Лора дошла до двери и повернулась назадъ, на лиц ея было наполовину смющееся, наполовину виноватое выраженіе.
— Я, вроятно, могла бы быть лучшею сестрой, сказала она,— и полфунта помощи стоитъ цлаго фунта добрыхъ совтовъ, хотя мои въ самомъ дл превосходны, но видишь ли, Мегъ, вдь у меня есть Кэтъ, и любить заразъ слишкомъ много народа невыгодно.
Мегъ не отвчала. Лора постояла еще минуту. Удивительно какую нжность она чувствовала сегодня къ ‘маленькой сестренк’ на которую прежде почти не обращала вниманья
— Поцлуемся хотя разъ въ жизни! вдругъ сказала она, и удивленная Мегъ обхватила ея шею обими руками.
— О, Лора, значитъ, ты все-таки хоть чуточку любишь меня! вскричала она.— И ты не серіозно вришь тому что сейчасъ говорила? Это такъ ужасно! Я лучше готова быть несчастною всю свою жизнь, чмъ думать что вс люди на свт должны довольствоваться только полхлбомъ.
— О, Господи! съ отчаяніемъ произнесла Лора.— Вотъ что выходитъ изъ попытокъ вложить въ твою голову хоть каплю здраваго смысла! Иди своею дорогой и будь несчастна! Я знаю что есть люди которые предпочитаютъ это.
Мегъ, наконецъ, улеглась въ постель и видла страшный сонъ объ ангел вдругъ на ея глазахъ превратившемся въ дьявола, при чемъ стоявшая рядомъ Лора пожимала плечами и говорила ей: ‘милая моя, бери отъ него что можно, въ конц-концовъ мы вс это длаемъ’.
Сестры Мегъ отпраздновали свои дв свадьбы въ Равенсгил въ одинъ и тотъ же майскій день.
Свадебное шествіе направилось пшкомъ черезъ садъ въ часовню подъ арками изъ цвтовъ и флаговъ.
Кэтъ сіяла красотой, Лора была спокойна и совершенно такая же какъ всегда, только при вход въ церковь она украдкой взяла руку сестры и крпко сжала ее. Мегъ, слдившая за нею, видла это движеніе. Кэтъ его почти и не замтила, но это была вчная исторія, исторія которая повторяется изъ поколнія въ поколніе.
Легкія тучки по временамъ набгали на солнце, и маленькій весенній дождичекъ вспрыснулъ толпу шедшую между анемонами и одуванчиками. Капли его остались на мягкихъ волосахъ Мегъ и сіяли въ нихъ какъ бриліанты во время обряда.
Четырнадцать молодыхъ двушекъ (по выбору тети Росельторпъ) сопровождали двухъ невстъ. Четырнадцать двушекъ одтыхъ въ блыя съ зеленымъ платья — порядочная свита.
Мегъ шла первою, слегка конфузясь своего слишкомъ замтнаго мста, но она забыла о немъ въ торжественномъ молчаніи старой темной церкви съ цвтными окнами XVI столтія.
Сколько Диновъ были крещены, внчаны и похоронены въ этой церкви!
Джорджъ Сольсъ, стоя далеко сзади, задавалъ себ вопросъ: о чемъ замечталась главная изъ четырнадцати подругъ, и мысленно накинулъ блую вуаль на ея склоненную головку.
Тетя Росельторпъ рзко вывела ее изъ задумчивости.
— Ты спишь, Маргарита? возьми у Лоры букетъ и перчатки, сказала она громкимъ шепотомъ.
Мегъ вспыхнула отъ смущенія и спрятала лицо въ цвтахъ букета.
— Неловкость Мегъ была единственною неудачей, говорила посл м-съ Росельторпъ, — но предотвратить это было все равно невозможно.
Все остальное сошло великолпно, и все это было слдствіемъ ея умнія распоряжаться.
Дядя Росельторпъ не пришелъ въ церковь. ‘Онъ становится все странне и странне’, шептали другъ другу гости. Но онъ стоялъ въ своей шапочк и туфляхъ на крыльц въ минуту отъзда молодыхъ.
— Прощай, Лора! сказалъ онъ.— Итакъ, вмсто сестры теперь ты будешь нянчиться съ мужемъ? Богъ ты мой! Какъ время летитъ! Ужь двнадцать лтъ прошло съ тхъ поръ какъ вы пріхали къ намъ двочками. Ну, прощай! Я надюсь что ты будешь счастлива!
— Я уврена въ этомъ, дядя! весело отвчала Лора.— Я твердо ршила быть счастливою. Прощайте!
И она поцловала старика въ первый разъ въ жизни.
Тетя Росельторпъ не любила и не ввела въ обыкновеніе чтобъ он цловали дядю, и Мегъ невольно задавала себ вопросъ, что побудило Лору къ этому нарушенію порядка: дйствительный ли приливъ нжности къ дяд, или желаніе доказать свою независимость?
Кэтъ холодно подала ему руку. Ей было стыдно старика являвшагося такою смшною фигурой среди парадной свадебной обстановки.
Лицо Лоры положительно сіяло въ моментъ прощанія съ теткой.
— Смотрите, прізжайте же ко мн! гостепріимно звала она покровительственнымъ тономъ.— Я буду очень рада васъ видть!
Она наскоро поцловала Мегъ и горячо прижалась къ Кэтъ. При прощаніи съ сестрой глаза Кэтъ наполнились слезами.
Он отъхали осыпанныя въ знакъ благополучія цлымъ дождемъ риса, и тетя Росельторпъ махала имъ платкомъ пока он не скрылись изъ вида. Она никогда не была такъ сердечно настроена къ племянницамъ какъ въ эту минуту, а он, войдя подъ ея кровъ дтьми и покидая его взрослыми, испытывали только одно чувство радости.
Въ необыкновенно веселомъ настроеніи этой свадьбы было даже что-то немножко непріятное, но никто этого не нашелъ, за исключеніемъ разв м-ра Дина который сказалъ со вздохомъ:
— Какъ замтно отсутствіе матери въ этихъ случаяхъ!
Когда послдняя карета отъхала и послдніе гости ушли, м-съ Росельторпъ вздохнула долгимъ и радостнымъ вздохомъ и снова сказала себ что она ‘по совсти сдлала для этихъ двочекъ все что могла’.
Это же самое она высказала и брату когда они сошлись въ гостиной передъ обдомъ.
Онъ молча выслушалъ ее и какъ-то уныло заговорилъ:
— Я, право, не знаю, отчего это вышло такъ, но я очень мало знаю своихъ дтей. Лора всегда была такъ сдержана, а Кэтъ такъ холодна, а между тмъ я очень люблю своихъ дочерей, и Мегъ любитъ меня. Я не хочу чтобъ она выходила замужъ, слышишь, сестра? Я не могу обходиться безъ бдной маленькой Мегъ, и, честное слово, я не вынесу третьяго зятя.
— Маргарита и не ‘бдная’, и не ‘маленькая’, рзкимъ голосомъ отвчала м-съ Росельторпъ.— Я не могу понять, почему ты всегда говоришь о ней какъ о крошк.
М-ръ Динъ удивленно посмотрлъ на нее.
— Вроятно, родительское безуміе! сказалъ онъ пожимая плечами,— но я не понимаю, не все ли это теб равно.
М-съ Росельторпъ прикусила губу и раскаялась въ своей нетерпливой вспышк.
По-видимому ея слова дали пищу его мыслямъ, потому что посл нкотораго молчанія онъ задумчиво заговорилъ:
— Я думаю взять ее съ собою. Ты была удивительно добра. Я и представить себ не могу что бы я сталъ длать безъ тебя съ моими бдными двочками двнадцать лтъ тому назадъ? Но теперь Мегъ уже совсмъ взрослая, по крайней мр она старается изо всхъ силъ уврить меня въ этомъ и по-видимому она чувствуетъ себя здсь не вполн счастливою, хотя, конечно, это не твоя вина. Во всякомъ случа ей очень хочется перехать ко мн, и я не могъ отказать ей въ этомъ. Я боюсь что ты обидишься, но…
— Напротивъ! По-моему это превосходный планъ, весело отвчала м-съ Росельторпъ, и м-ръ Динъ съ облегченіемъ откинулся на спинку кресла. Въ конц-концовъ Августа всегда, разумно смотритъ на вещи. Мегъ воображала что тетка разсердится на эту затю, но Мегъ вообще фантазерка.
— Теб, конечно, придется прекратить свои странствія когда у тебя на рукахъ очутится хорошенькая дочь, сказала м-съ Росельторпъ усаживаясь противъ брата чтобъ удобне потолковать объ его намреніяхъ.— Маргарита очень привлекательна, постороннимъ людямъ она нравится больше всхъ сестеръ. Я замтила что она вызывала всеобщее восхищеніе на нашемъ балу. Она такъ невинна что за нею надо очень слдить. Я никуда не пускаю ее одну, даже въ Дувръ.
— Я было думалъ показать ей Италію, сказалъ м-ръ Динъ нершительнымъ голосомъ,— но… пожалуй, ты права, сестра: я не могу быть постоянно пришитымъ къ ней, а она очень втрена и опрометчива. Я теперь вспомнилъ что хотлъ сдлать ей намекъ относительно Сольса который вообще совершенно приличный знакомый, очень умный человкъ и пріятный собесдникъ, но то какъ онъ держалъ себя на этомъ балу съ моею дочерью поразило меня, какъ вообще иногда поражаетъ его дерзость.
— Двушка Маргаритиныхъ лтъ не можетъ еще обладать свтскою опытностію, да я не знаю было ли бы это и желательно. Лично я ни одной минуты не винила ея, продолжала, м-съ Росельторпъ со снисходительностію которая очень удивила бы Мегъ если бъ она знала о ней,— но, конечно, теб придется быть вдвойн осторожнымъ за нее. Ты вроятно поселишься здсь? Хотя, по правд сказать, молода она для того чтобы стоять во глав такого большаго дома: она еще очень забывчива и не иметъ никакого понятія о хозяйств. Положимъ что ты самъ будешь наблюдать за всмъ этимъ и поучишь ее. Здсь есть нсколько очень милыхъ семействъ съ которыми ты можешь сойтись поближе, отъ холостыхъ вечеровъ и обдовъ теб конечно придется отказаться, но все-таки общество молодежи необходимо для Мегъ. Вотъ, напримръ, Рипли и Meлиши — премилые люди!
— О, нтъ, намъ не надо ихъ, торопливо перебилъ ее м-ръ Динъ.— Ты знаешь, сестра, что я переношу здшнее общество только въ самой маленькой доз. Изрдка дать балъ я могу, но жить среди нихъ — благодарю покорно! Къ тому же Мегъ клянется и божится что ей кром меня никого не надо.
— Да? сказала м-съ Росельторпъ съ улыбкой сомннія на лиц.— Не знаю, добросовстно ли будетъ ловить ее на слов. Я знаю, Чарльзъ, что ты не эгоистъ и не серіозно собираешься оставить Мегъ въ старыхъ двахъ. Мегъ не создана для такой жизни. О, ты самъ очень скоро увидишь что теб придется завести здсь знакомства. Что же касается ея увреній что ей никого кром тебя не надо, то я ни мало не сомнваюсь въ ихъ искренности. Мегъ воплощенная правдивость, но она страшно непостоянна: сегодня она готова идти въ монастырь, завтра хать на балъ. Въ ней никогда нельзя быть увреннымъ. Ты очаровательный собесдникъ, можетъ-быть она и не соскучится съ тобой, если ты будешь постоянно занимать ее. Меня ея приступы унынія иногда порядочно мучатъ, но я всегда приписываю ихъ ея слабому здоровью. Имй это въ виду, Чарльзъ! У нея легкія ненадежны и…
— Милая моя Августа! съ отчаяніемъ вскричалъ м-ръ Динъ,— какое ужасающее количество наставленій и предостереженій! Мн никогда не справиться со всмъ этимъ. Ради Бога, не продолжай!
— Остальное ты увидишь самъ, весело заключила м-съ Росельторпъ.— Я теб уже сказала что считаю это превосходнымъ планомъ и уврена что ты охотно пожертвуешь частію собственнаго удобства и спокойствія. Ты останешься здсь съ Маргаритой когда мы съ Джозефомъ удемъ въ Лондонъ?
— Не знаю… Нтъ… Я не совсмъ разчитывалъ на это, сказалъ м-ръ Динъ съ тревогою въ сердц и въ голос,— въ особенности если Мегъ не иметъ понятія о хозяйств. Брать мн ее съ собой во Флоренцію тоже будетъ не дло… не правда ли? А это ее очень огорчитъ! Вотъ что. Я обдумаю это и напишу ей обо всемъ изъ-за границы. Намъ незачмъ отказываться отъ мысли жить когда-нибудь вмст, безъ сомннія это можно будетъ какъ-нибудь устроить.
М-съ Росельторпъ согласилась.
— Разумется! сказала она въ отвтъ на слова брата, но она знала что побда осталась за нею.
Черезъ нсколько недль м-ръ Динъ покинулъ Англію. Прозжая по деревн онъ нахалъ на кучку людей слушавшихъ высокаго человка съ блокурою бородой который что-то говорилъ имъ съ сильнымъ свернымъ простонароднымъ выговоромъ.
— Это, должно-быть, тотъ самый говорунъ по которому сходитъ съ ума маленькая Мегъ, замтилъ м-ръ Динъ провожавшей его сестр и пріостановилъ лошадь.
— Будетъ теб, Чарльзъ, подемъ! Моя лошадь не стоитъ, а ты опоздаешь къ дилижансу, отвчала ему м-съ Росельторпъ.
Въ это время заинтересовавшій м-ра Дина незнакомецъ сдлалъ шагъ впередъ.
— Это, кажется, м-ръ Динъ изъ Равенсгиля? спросилъ онъ окружавшій его народъ.— Мн надо передать одну вещь одному изъ членовъ его семьи.
Но м-ръ Динъ уже прохалъ.
— Онъ, кажется, собирался произнести намъ напутственную проповдь, насмшливо замтила м-съ Росельторпъ которую раздражало благодушное отношеніе ‘Чарльза’ ко всякимъ сумасбродамъ.
М-ръ Динъ засмялся своимъ добрымъ, безпечнымъ смхомъ.
— Мегъ непремнно хотла чтобъ я познакомился съ нимъ, и я почти общалъ ей сдлать это, а теперь пропустилъ послдній случай, сказалъ онъ, и слова его оказались справедливе чмъ онъ думалъ.

ГЛАВА IV.

Наступилъ день двадцать перваго рожденія Мегъ. Она проснулась рано и пошла въ садъ пока роса еще густымъ слоемъ лежала на трав и вся окрестность была подернута влажною мглою предвщавшею палящій день.
‘Какая я старуха!’ думала она, тихо затворяя за собою дверь и улыбаясь отъ удовольствія очутиться одной въ саду въ такой ранній часъ дня. Она уткнула лицо въ первую встртившуюся розу, и благоухающій цвтокъ обдалъ ее своею росой. Мегъ слишкомъ любила цвты чтобы рвать ихъ.
Какъ хорошо въ саду! Какъ сладко пахнетъ землей, какимъ серебромъ блестятъ на солнц кружева паутины! Точно какое-то сказочное туманное царство! Даже камешки гравія на дорожк горятъ необычными цвтами, хотя и холодятъ ножку обутую въ тонкія туфли.
Молодая двушка сама имла видъ какой-то сказочной красавицы съ загадочно-удивленными глазами. Ея голова была полна догадокъ о томъ что случится съ нею въ будущемъ году. Мегъ была еще въ томъ возраст когда день рожденія кажется началомъ новой эпохи.
Она остановилась у садовой калитки и, положивъ на нее свои блыя ручки, стала смотрть на безлюдную дорогу.
Тнь отъ деревьевъ играла на ея лиц и рисовала узоры на ея бломъ плать, а втви душистой жимолости ласково скользили по ея плечамъ.
Мегъ нагнула голову и прикоснулась было губами къ свжему росистому цвтку, но тотчасъ же вздрогнула отъ головы до ногъ и откинулась назадъ: чей-то рзкій смхъ раздался въ отвтъ на ея дтскій поступокъ.
— Ахъ, моя красавица! Неужели вамъ некого цловать кром цвтовъ? крикнулъ ей кто-то.
Мегъ выпрямилась отъ чувства испуга и оскорбленія, но изъ гордости не убжала прочь.
— Кто вы? сказала она, и вдругъ какое-то далекое воспоминаніе всплыло въ ея голов: этотъ голосъ былъ голосъ нищей продавщицы пристававшей къ ней на Дуврскомъ взморь.
Женщина выползла изъ-подъ густой изгороди подъ которою она провела ночь и вышла на дорогу.
Что-то въ ея наружности напоминало Цыганку, и она пристально смотрла на молодую двушку своими холодными глазами.
— Видна птичка по полету, пробормотала она.— Вылитый отецъ! И улыбка его: сладка какъ сахаръ и горда какъ дьяволъ. Дайте ручку, милая барышня, Цыганка разкажетъ вамъ всю вашу жизнь. Чего же вы боитесь?
Мегъ на минуту призадумалась, но потомъ протянула руку черезъ ршетку. Женщина была грязна и груба и очень не нравилась барышн привыкшей къ низкимъ поклонамъ и почтительнымъ рчамъ которыми ее встрчали отцовскіе фермеры, но гаданіе было очень соблазнительно, и суеврное любопытство взяло верхъ.
Рука Мегъ казалась еще бле въ черной рук Цыганки которая внимательно разглядывала ее и наконецъ начала говорить непритворно убжденнымъ голосомъ:
— У васъ много жениховъ, моя красавица, но вы еще никого не любите. Есть одинъ черный человкъ, онъ хочетъ непремнно жениться на васъ, но вы ему принесете только несчастіе. Есть у васъ женщина которая ненавидитъ васъ потому что ревнуетъ. Берегитесь ея, она можетъ надлать вамъ много зла. Васъ ожидаетъ скорая перемна жизни, большая перемна, и…
Но Мегъ смущенно выхватила руку и спрятала ее за спину: изъ-за поворота дороги показался ея знакомый незнакомецъ, проповди котораго производили на нее такое впечатлніе.
Мегъ отошла назадъ въ тнь чтобы дать ему пройти мимо не замтивъ ея: ей не хотлось чтобъ онъ видлъ что она гадаетъ о своей судьб какъ какая-нибудь горничная, но какое-то внутреннее чувство говорило ей что онъ непремнно остановится у калитки и заговоритъ съ нею. Можетъ-быть это происходило оттого что и въ фигур, и въ походк его было видно какое-то ясное, опредленное намреніе. Онъ шелъ не глядя ни направо, ни налво и дйствительно повернулъ прямо къ садовой ршетк за которой стояла Мегъ.
— Я пришелъ передать вамъ эту вещь, началъ онъ безо всякихъ предисловій.— Возьмите ее! она ваша по праву.
Мегъ замтила что онъ ни мало не удивился, найдя ее здсь. Вроятно Варнава Торпъ и не зналъ какъ рдко мисъ Динъ выходила гулять въ пять часовъ утра. Вообще удивить его чмъ-нибудь было трудно. ‘Господь привелъ ее’, ршилъ онъ, и этого объясненія было для него достаточно.
Мегъ даже испугалась: этотъ удивительный человкъ, съ вида похожій на рыбака, а по рчи на вдохновеннаго пророка, могъ передать ей какой-нибудь сверхъестественный талисманъ на храненіе.
Онъ вынулъ изъ кармана туго скатанный платокъ и подалъ его Мегъ безъ лишнихъ словъ. Сквозь платокъ прощупывалось что-то твердое и холодное.
Пальцы Мегъ дрожали развязывая узелъ, но затмъ у нея вырвался крикъ радостнаго изумленія.
— Ахъ, это медальонъ отца! воскликнула она.
Дйствительно, на рук ея лежалъ въ своей бриліантовой оправ портретъ ея матери съ ласковою улыбкой на кроткомъ лиц смутно оставшейся у ней въ памяти.
Въ душ Мегъ было такое чувство какъ будто она получила отъ обоихъ родителей подарокъ ко дню рожденія.
Варнава Торпъ неодобрительно слдилъ за ея радостными движеніями и, когда она подняла на него свои прекрасные глаза и стала горячо благодарить его, онъ серіозно сказалъ:
— Вамъ нечего благодарить меня: я былъ только орудіемъ и нахожу что такіе камни какъ эти покупаются слишкомъ дорогою цной.
— Я не понимаю васъ, сказала Мегъ.
Въ это время Цыганка, съ любопытствомъ слдившая за происходившимъ, ршила что пора напомнить о себ.
— Видно вы въ сорочк родились, моя барышня, заговорила она:— не вс такъ легко находятъ потерянные бриліанты. Дайте я доскажу вамъ вашу судьбу! ее стоитъ послушать.
— Нтъ, нтъ! воспротивилась Мегъ.— Это было очень глупо съ моей стороны, я не хочу больше слушать ее.
Мегъ опустила руку въ карманъ за деньгами чтобы скоре отдлаться отъ докучной гадалки, но — увы!— карманъ былъ пустъ.
— Я подожду здсь, красавица, пока вы сбгаете за кошелькомъ и тогда доскажу вамъ остальное, приставала къ ней женщина, но тутъ вмшался незнакомецъ.
— Перестань тшить бса! сказалъ онъ.— Я не могу стоять и смотрть на то какъ двушка будетъ заниматься колдовствомъ. Богъ держитъ и твою и ея судьбу въ Своей рук. Оставьте ее тамъ: тамъ она надежне.
— Еще бы! сердито закричала женщина.— Знаемъ мы васъ, благочестивыхъ святошъ! Вы не позволяете намъ бднымъ и грошикомъ попользоваться, а сами загребаете деньги горстями! Гд ты взялъ эти бриліанты? Что она дастъ теб за нихъ? Она не спрашиваетъ у тебя гд ты ихъ взялъ, во-первыхъ, потому что ты молодъ и красивъ, а она…
— Прочь отсюда! крикнулъ на нее Варнава, и Мегъ была непріятно поражена увидавъ что онъ взялъ женщину за плечи и силой свелъ ее предъ собой съ холма. Впрочемъ надо сказать правду что все это онъ сдлалъ довольно добродушно.
Когда они были внизу, женщина выбилась у него изъ рукъ и показала кулакъ Мегъ.
— Хорошо же, кричала она,— смйся сколько теб угодно теперь, но придетъ время когда ты не будешь смяться. Теб придется разстаться со всмъ твоимъ великолпіемъ. Изъ сада ты выбжишь на дорогу и будешь каяться въ этомъ всю свою жизнь. Ты будешь холодать и голодать и проклинать свою судьбу, а твои родные будутъ говорить: ‘лучше бы она умерла!’ Они любятъ свое имя больше тебя, потому что нтъ людей холодне дворянъ, и ты увидишь это. Они будутъ называть тебя позоромъ для…
— Довольно! перебилъ ее Варнава.— Оставь барышню въ поко! Проклинать людей гршно. Куда теб надо идти?
— Я досказала ей ея судьбу, хоть она и не дала мн ничего, проворчала нищая и пошла дальше.
Она не столько сердилась на Варнаву сколько на эту богатую барышню. Энергичный протестъ Варнавы былъ ей понятенъ, но нершительность Мегъ она приписала скупости. ‘Какіе скареды эти господа!’ думала она.
Мегъ все еще стояла у ршетки когда Варнава вернулся къ ней.
Она думала о томъ, дать ли ему вознагражденіе, или онъ считаетъ себя выше этого. Она жалла о томъ что встала такъ рано и не могла ни у кого спросить совта. Варнава Торпъ покачалъ головой въ отвтъ на ея смущенный намекъ.
— Нтъ, благодарю васъ, сказалъ онъ,— я никогда не беру денегъ за исполненіе работы, на которую указалъ мн Господь, а эта бездлушка была мн дана затмъ чтобъ я послужилъ къ облегченію одной бдной души, которую держалъ въ когтяхъ сатана. Не согласитесь ли вы пойти со мною и повидаться съ ней? Она тяжко больна, и я думаю, столько же духомъ сколько и тломъ.
— Кто она? спросила Мегъ.
— Я скажу вамъ, если вы общаете не давать знать полиціи, отвчалъ Варнава.
Мегъ покраснла и выпрямилась.
— Странно было предположить что я могу это сдлать, сказала она высокомрнымъ тономъ.— У меня нтъ ни малйшаго желанія знать ея имя, если ей этого не хочется. Я спросила о немъ только для того чтобы поблагодарить ее за возвращеніе мн моего медальона. Онъ мн очень дорогъ. Пожалуйста поблагодарите ее отъ меня. Прощайте!
— Постойте! сказалъ ей Варнава.— Не отворачивайтесь отъ того кому вы можете оказать помощь. Я вижу что я разсердилъ васъ, но вдь вы пойдете не для меня. Я не привыкъ говорить съ барышнями, можетъ-быть я и грубъ немножко. Я не хотлъ быть грубымъ. Но не все ли вамъ равно каковъ посолъ? Все дло въ посланіи. Женщина проситъ у васъ прощенія ради Христа. Вы не можете отказать. Завтра она можетъ отойти туда откуда уже не будетъ просить вашего прощенія. Неужели у васъ такъ мало своихъ грховъ что вамъ не надо прощать чужихъ?
— Ахъ, я совсмъ не потому… начала Мегъ которой, дйствительно, было вовсе не трудно простить неизвстнаго вора.
Варнава отворилъ калитку.
— Это будетъ порядочный кончикъ пути, сказалъ онъ,— но все-таки пойдемте!
И Мегъ вышла на дорогу. Когда калитка звонко защелкнулась за нею она почувствовала что какъ будто перешла какую-то невидимую границу и сдлала какой-то ршительный шагъ, значеніе котораго для нея пока еще было неясно. Пророчество Цыганки затронуло струну суеврія въ ея душ, но она не хотла возвращаться назадъ изъ-за этого.
— Я не поддамся страху, ршила она.
Нкоторое время они шли молча, потомъ Мегъ остановилась чтобы перевести дыханіе и невольно улыбнулась глядя на своего вожака который продолжалъ одинъ подниматься въ гору, не замчая ея исчезновенія и очевидно думая гораздо больше о страждущей къ которой онъ спшилъ чмъ о своей странной спутниц.
Варнава Торпъ относился къ мытарямъ и гршникамъ съ нжностію укрпленною и усиленною путемъ долгаго личнаго опыта, что же касается богатыхъ и образованныхъ людей, то съ ними ему пришлось имть мало дла, и его теплое отзывчивое сердце не имло случая разбить его узкія теоріи относительно ихъ среды. Онъ смотрлъ на нихъ всхъ вмст съ безнадежнымъ скептицизмомъ и вчно помнилъ евангельскія слова о богатомъ и объ игольныхъ ушахъ. Онъ былъ удивительно необразованъ сравнительно съ тмъ чмъ могъ бы быть, потому что отецъ его славился своею начитанностію и въ свое время посылалъ, или лучше сказать, гонялъ сына въ хорошую школу втораго разряда.
Варнава читалъ и перечитывалъ свою библію и еще дв-три книги духовно-нравственнаго содержанія, но книги вообще не плняли его, хотя ветхозавтные пророки произвели на него сильное впечатлніе и, вроятно, повліяли на складъ и языкъ его проповдей. Онъ готовъ былъ пройти десятки верстъ по пескамъ и болотамъ, по холмамъ и долинамъ чтобы сказать кстати или некстати слово кому-нибудь, кого онъ по собственному сознанію ‘почти что убдилъ’. Онъ всегда зналъ когда слова его тронули чью-нибудь душу. Онъ былъ человкъ пылкаго характера, о чемъ свидтельствовалъ рыжеватый оттнокъ его волосъ и бороды, но никакая насмшка, никакое сопротивленіе не могли остановить его въ его дл. Весь избытокъ страстности его природы уходилъ въ его борьбу за своего ‘господина’. Онъ былъ безусловно искрененъ, но былъ также и безусловно увренъ въ своемъ прав говорить везд и во всякое время когда чувствовалъ къ тому призваніе. Прямая и простая сила незнающей сомнній убжденности побуждала его и покоряла слушателей.
Дойдя до вершины холма Варнава вспомнилъ о Мегъ и остановился подождать ее.
— Я шелъ слишкомъ скоро для васъ. Простите, я совсмъ забылъ! сказалъ онъ.
Мегъ замтила его простонародный выговоръ и независимость его манеръ, но откровенная честность его лица обезоружила ее.
Дти и женщины обыкновенно относились къ Варнав съ довріемъ, и Мегъ вдругъ ршилась отбросить въ сторону свою застнчивость и заговорить съ нимъ.
— Отчего вы сказали что мои бриліанты куплены слишкомъ дорогою цной? спросила она.
Варнава обернулся и посмотрлъ на нее какъ будто сомнваясь въ искренности ея вопроса. Мегъ ждала длинной рчи о безнравственности роскоши, и можетъ быть такая рчь и вертлась у него на язык, но онъ почему-то сдержался.
— Я никогда не чувствовалъ призванія проповдывать женщинамъ которыя живутъ въ дворцахъ и ходятъ въ шелку, заговорилъ онъ.— Но я видлъ васъ раньше и мн казалось что Господь зоветъ васъ. Если это такъ, то вы отъ Него узнаете что нельзя носить въ вид украшенія то что могло бы быть хлбомъ для голодныхъ. Если бы вы видли то что видлъ я, то вы не спросили бы меня объ этомъ.
— Что вы видли? продолжала допрашивать Мегъ, и краска показалась на смуглыхъ щекахъ Варнавы, а глаза его загорлись огнемъ.
— Я видлъ какъ зло цвло и росло, началъ онъ,— видлъ какъ страдали беззащитные, какъ дти плакали и просили хлба. Я видлъ какъ богатые искушаютъ бдныхъ своею гршною расточительностію и какъ бдные поддаются искушенію и падаютъ какъ та несчастная къ которой мы теперь идемъ.
— А куда мы идемъ? спросила Мегъ, — и какъ вы нашли ее?
Это былъ вопросъ который большинство людей сдлало бы прежде чмъ отправиться въ путь. Мегъ прошла дв мили и истерла свои тоненькія туфельки о камни, прежде чмъ ей пришло въ голову задать его.
— Въ Риверъ. Намъ осталась еще одна миля, сказалъ Варнава Торпъ.— А нашелъ я ее вотъ какъ: какъ-то вечеромъ я говорилъ на дюнахъ. Становилось темно, и я пошелъ въ Дувръ, какъ вдругъ ко мн подошла одна женщина. ‘Можетъ ли ваша молитва исцлять болзни?’ спросила она меня. Я сказалъ: ‘Можетъ если Господь захочетъ’. ‘Моя дочь больна, говоритъ она,— а я не люблю знаться съ докторами, потому что если женщина должна умереть, то она умретъ, а если должна жить, то будетъ жить, и противъ Бога они ничего не подлаютъ’.— ‘Истинная правда!’ сказалъ я.
Мегъ не могла удержаться отъ слабаго восклицанія услыхавъ такое поголовное осужденіе всхъ докторовъ, но Варнава оставилъ его безъ вниманія и продолжалъ:
— ‘Но если вы не путаетесь съ лкарствами, говоритъ она,— а просто придете и помолитесь Богу, то можетъ-быть Онъ васъ и послушаетъ’. Вотъ я и пошелъ. Я нашелъ несчастную въ сильнйшей одышк и въ то же время въ страх смерти, потому что на совсти ея лежали тяжелые грхи.
Онъ помолчалъ.
— Вы не будете жестоки къ ней? умоляющимъ голосомъ обратился онъ къ Мегъ.
— Нтъ, конечно нтъ, сказала Мегъ.
— Она была нянькой въ дом м-съ Росельторпъ пятнадцать лтъ тому назадъ, ее зовутъ Сусанна Киквичъ.
— Я помню ее, сказала Мегъ мысленно переносясь въ то далекое прошлое.— Она пріхала вмст съ нами въ Лондонъ и въ дилижанс плакала почти столько же сколько и я. Она была совсмъ молоденькой и кажется хорошенькою двушкой и очень ласкала меня.
— Въ самомъ дл? радостно спросилъ Варнава.— Я такъ, и думалъ, значитъ она не была испорчена отъ природы. Бдная двушка! Однажды вечеромъ вашъ отецъ при ней передалъ вамъ медальонъ…
— Остальное я знаю, сказала Мегъ: — она вошла ко мн ночью, засунула руку подъ подушку и взяла его. Я была слишкомъ перепугана чтобы ршиться закричать, я думала что это Лазарь.
— Она взяла его не для себя, живо вступился Варнава.— Ея женихъ умиралъ съ голода, онъ потерялъ мсто: его заподозрили въ поджог Гампширскихъ скирдъ. Виноватъ онъ не былъ, но суда испугался и скрылся въ Лондонъ. Тамъ онъ ходилъ по заднимъ дворамъ и собиралъ подаяніе. Сусанна давала ему что могла, пока у нея были деньги. Наконецъ онъ ршилъ что если бы ему удалось ухать въ Америку, то тамъ онъ скоре бы справился и заработалъ денегъ настолько чтобы быть въ состояніи жениться. Ей очень хотлось поскоре сбыть его съ рукъ, вотъ дьяволъ и соблазнилъ ее. Она знала что такъ малый испортится въ конецъ: изъ боязни быть узнаннымъ онъ сталъ выходить только въ сумерки и попалъ Богъ знаетъ въ какую компанію. Она вышла изъ дома съ намреніемъ продать бриліанты и отдать ему вырученныя деньги, но въ трехъ шагахъ отъ двери получила извстіе что его посадили въ тюрьму за кражу въ булочной. Однако къ вамъ въ домъ она не вернулась: можетъ-быть ей представилось что воровство ея открылось, можетъ-быть она просто немножко повредилась въ ум. Она жила пока у нея тянулись ея гроши, а остальное вы можете сами угадать. Женихъ ея заболлъ и умеръ въ тюрьм, а она боялась и продать вашъ медальонъ и вернуть его. Она попробовала зарыть его въ землю, но ей стало думаться что втеръ сдуетъ, а дождь смоетъ съ него землю, и она опять откопала его. Вообще она должно-быть была и тогда, да и теперь, немножко не въ своемъ ум. Въ конц-концовъ она бросила Лондонъ и пришла домой.
Мегъ содрогнулась.
— Это ужасная исторія, сказала она: — даже думать страшно.
— Въ самомъ дл? замтилъ Варнава.— Да, вы, богатые люди, сами разставляете соблазны на пути бдныхъ и потомъ оказываетесь слишкомъ чувствительными чтобы слушать объ ихъ паденіи.
Посл этого оба замолчали.
Солнце начало уже сильно припекать когда они дошли до маленькой деревушки Риверъ.
Она состояла изъ одной улицы по обимъ сторонамъ которой тянулись блые домики носившіе на себ обманчивый видъ чистоты и уютности. Ползучія китайскія розы обвивали ихъ стны, а соломенныя крыши блестли на солнц какъ золотыя.
Крестьяне вс ушли въ поле на работу, и только какой-то старикъ да золотушный ребенокъ смотрли разинувъ ротъ на странную пару шедшую по улиц.
Варнава нагнулся и вошелъ въ дверь одного изъ домиковъ, Мегъ, слдуя за нимъ, упала бы со ступенекъ ведущихъ внизъ въ комнату, если бы онъ не протянулъ руки и не поддержалъ ея.
Она никогда не могла забыть этого внезапнаго перехода отъ солнечнаго свта и чистаго воздуха въ темную, грязную удушливую комнату.
Крестьянскіе дома шестьдесятъ лтъ тому назадъ представляли что-то такое ужасное, о чемъ мы теперь не можемъ составить себ и понятія.
Мегъ стояла прислонясь къ двери и не ршалась идти дальше, краска сбжала съ ея лица, глаза широко раскрылись: сырой глиняный полъ, невыносимый запахъ и вообще весь видъ грязной комнаты приводилъ ее въ ужасъ.
Но Варнава бывалъ и въ гораздо худшихъ мстахъ, и въ сущности это жилье было еще вполн прилично сравнительно со многими хижинами кентскаго округа.
Въ дальнемъ углу комнаты на складной кровати лежала съ закрытыми глазами женщина. Мегъ сначала подумала что она умерла. Маленькая, сморщенная старушка вышла къ нимъ изъ сосдней комнаты.
— Съ вашего ухода у нея было еще два припадка удушья, сердито сказала она Варнав такимъ голосомъ, какъ будто онъ одинъ былъ виноватъ въ этомъ,— я уврена что отъ третьяго она умретъ.
Слезы стояли на ея глазахъ, и все лицо ея нервно подергивалось.
Въ это время изъ груди больной вырвался короткій захлебывающійся вздохъ. Варнава съ быстротою молніи бросился къ ней и приподнялъ ее на рукахъ.
Да, это дйствительно была борьба на жизнь и на смерть! Глаза несчастной выкатились, жилы на лбу налились, Варнава поддерживалъ ее одною рукой, а другою махалъ какъ веромъ въ надежд усилить притокъ воздуха къ задыхавшейся женщин.
— Откройте окно! крикнулъ онъ.
Но повидимому окно было сдлано не съ тмъ чтобы отворяться, это была невиданная вещь.
— Возьмите кочергу и выбейте стекла! приказывалъ онъ, однако старуха не соглашалась.
— Я не вижу никакого прока въ сквозняк, возражала она. Но Мегъ тотчасъ же послушалась приказанія Варнавы. Грязно-зеленое стекло со звономъ вылетло отъ удара кочерги, и струя свжаго воздуха ворвалась въ комнату.
Когда Мегъ оглянулась, то увидала что дыханіе больной стало легче и выраженіе страданія исчезало съ ея лица. Варнава продолжалъ держать ее на одной рук, а другою закрылъ глаза, губы его шептали молитву.
Вдругъ больная подняла вки, взглянула на него и улыбнулась.
— Мн лучше, мн совсмъ хорошо, прошептала она.
И Варнава, опустивъ ее на подушку, сталъ на колна около кровати.
— Слава Создателю! сказалъ онъ.
Мегъ тоже облегченно вздохнула: ей казалось что какой-то видимый, страшный врагъ черною тнью вылетлъ въ окно.
— Двушка, сказалъ Варнава, — Господь очень милосердъ къ теб! Богъ дастъ ты будешь жива, и грхъ твой простится теб и небомъ, и тмъ человкомъ передъ которымъ ты согршила. Твоя барышня здсь и сама теб скажетъ это.
Мегъ быстро подошла къ кровати.
— Ахъ, Сузи, сказала она,— мн такъ жаль что ты мучилась вс эти годы! Я бы тебя простила тогда же если бы знала. Я бы рада потерять все что у меня есть, только бы изъ-за меня никто не мучился.
Сузи посмотрла на нее своими черными глазами.
— Это мисъ Мегъ! Она всегда была доброю двочкой. Я такъ и думала когда брала медальонъ, что если бъ она могла понять мое горе, то сама бы отдала его мн. Онъ былъ такъ голоденъ! Но Богъ былъ противъ меня и въ наказаніе за мой грхъ привелъ его въ тюрьму. Я что-то не понимаю этого, Богъ очень жестокъ!
Мегъ взяла ея исхудалую руку, проповдывать о благости Божіей она не могла, потому что не умла, но она прижалась на мгновеніе губами къ щек Сусанны, а Варнава тихо сказалъ:
— Ты видишь: она не жестока и не злопамятна, а Господь, Который создалъ ее такою, долженъ быть еще добре ея. Онъ лучше своихъ созданій.
Съ этими словами онъ всталъ съ колнъ и обратился къ старух.
— Прощайте! просто сказалъ онъ, — на вашемъ мст я бы держалъ это окно открытымъ и давалъ доступъ воздуху. Я часто замчалъ что въ чистомъ воздух большая цлебная сила.
Мегъ вышла вслдъ за нимъ. Старуха вдругъ точно очнулась и бросилась на улицу съ цлымъ потокомъ словъ благодарности. Мегъ покраснла. Варнава Торпъ благоговйно снялъ шляпу, когда она сказала: ‘да благословитъ васъ Богъ!’
Придя домой Мегъ тотчасъ же въ точности передала тетк обо всемъ случившемся, она была слишкомъ горда чтобъ унижаться до мелочной скрытности, но чувствовала что если не разкажетъ всего сейчасъ же, то пожалуй посл не соберется съ духомъ сдлать это. Дядя Росельторпъ усмхнулся прикрываясь своею газетой (они сидли за завтракомъ), а тетя Росельторпъ разумется страшно разсердилась.
— Пора положить конецъ этой нелпой безсмыслиц! говорила она посл мужу.— Что же касается ея фантазіи не здить на балы и не носить золотыхъ вещей, то это вздоръ: ни того, ни другаго я не позволю.
‘Мегъ самая забавная изо всхъ трехъ’, думалъ дядя Росельторпъ, ‘и ничто такъ не укрпляетъ вру какъ небольшое гоненіе’.

ГЛАВА V.

Такимъ образомъ Маргарита Динъ попала въ число послдовательницъ Варнавы Торпа, и изо всхъ необъяснимыхъ чудесъ которыя молва приписывала этому человку обращеніе Маргариты въ глазахъ общества было самымъ необъяснимымъ
М-съ Росельторпъ не пользовалась общею любовію и была слишкомъ горда чтобы вызвать къ себ большое сочувствіе, но въ данномъ случа общественное мнніе было скоре на ея сторон чмъ на сторон ея племянницы.
Варнава Торпъ былъ въ полномъ смысл слова народный проповдникъ, и даже его самые ярые поклонники чувствовали что ему совсмъ ‘не приличествовало’ приниматься за ‘обращеніе господъ’.
Въ сущности же онъ былъ гораздо мене самонадянъ чмъ вс думали и вмсто торжества по временамъ испытывалъ необычное чувство боли при вид такого неожиданнаго слдствія своихъ проповдей.
Много лтъ тому назадъ, въ дни своего дтства, онъ какъ-то разъ попробовалъ высвободить бабочку изъ сти паука и сломалъ ей крыло. Этотъ случай остался въ его памяти, потому что онъ какъ ребенкомъ такъ и взрослымъ человкомъ былъ очень жалостливъ къ физическимъ страданіямъ, и вспоминая этотъ эпизодъ онъ почему-то всегда связывалъ его въ ум съ мыслію о мисъ Динъ.
Въ душ его не было сомннія что на вопросъ богатаго мущины или богатой женщины, что имъ сдлать для своего спасенія, можетъ быть только одинъ отвтъ: ‘оставь все что имешь и иди за Мной’.
Какъ-то разъ онъ привелъ эти слова тамъ на Дуврскихъ дюнахъ обратившись къ кучк народа, среди которой оказалась и Маргарита въ своемъ сренькомъ шерстяномъ плать, скромне котораго у нея ничего не нашлось. Онъ видлъ какъ она вздрогнула отъ его словъ какъ будто отъ испуга или боли, и вдругъ почувствовалъ острое угрызеніе совсти какъ тогда когда увидалъ пеструю пыль съ бабочкиныхъ крыльевъ на своихъ неловкихъ пальцахъ.
Никто не поврилъ бы этому впослдствіи, но это была чистая правда: впечатлительность и необыкновенная воспріимчивость Мегъ скоре пугала чмъ поощряла его, и онъ держался по отношенію къ ней очень осторожно, пока одинъ случай, самъ по себ довольно нелпый, не измнилъ его положенія и не показался ему вызовомъ на борьбу со стороны ‘міра’. Тогда его боевыя наклонности проснулись и сомннія исчезли. Это было очень маленькимъ, но все-таки звеномъ въ цпи связавшей впослдствіи жизнь его и Маргариты.
Однажды Варнава сидлъ на краю дороги, когда м-съ Росельторпъ, выйдя изъ главныхъ воротъ Равенсгильскаго парка, увидала его и ршила проучить его за дерзкія проповди.
Варнава держалъ въ рукахъ кусокъ мла и перочиннымъ ножемъ вырзалъ изъ него какую-то головку. Онъ очень углубился въ свое занятіе, блая пыль лежала на его бород и волосахъ, и онъ лишь изрдка поднималъ голову чтобы сказать нсколько словъ стоявшему возл него ребенку для котораго и предназначалась головка.
М-съ Росельторпъ съ намреніемъ остановилась противъ него и навела на него золотой лорнетъ. Мегъ никогда не обращала вниманія на человка, она видла только проповдника, но ея тетка сразу увидала что предъ нею сидитъ не слабый противникъ и не истеричный болтунъ.
Она подобрала свое шелковое платье и вынула изъ кармана золотой который и протянула Варнав.
— Мы у васъ въ долгу за возвращеніе медальона моей племянницы, начала она.— Это былъ необыкновенно честный поступокъ. Возьмите, возьмите деньги, вы заслужили ихъ, докончила она покровительственно настойчивымъ тономъ, такъ какъ Варнава поднялъ голову и смотрлъ на нее съ выраженіемъ такого удивленія которое смутило бы всякую другую мене безтрепетную особу.
— Нтъ, благодарю, коротко отвчалъ Варнава.— Въ нашей сторон не воровать не считается необыкновенною честностію, и никто не беретъ платы за то что не оказался мошенникомъ.
И онъ продолжалъ свою работу.
— Потише, потише! сказала м-съ Росельторпъ.— Я уврена что вы не такъ богаты чтобъ имть право презирать золото.
Съ этими словами она уронила золотой ему на руку. Варнава подскочилъ какъ будто бы золотой былъ раскаленъ докрасна.
— Слушайте, сударыня! потрудитесь взять его назадъ. Я думалъ что сказалъ достаточно ясно: я не хочу его.
И въ голос его зазвучала нотка показывавшая что ‘древній Адамъ’ еще не совсмъ умеръ въ немъ.
— Я не возьму его ни въ какомъ случа: я противъ неоплаченныхъ услугъ, сказала м-съ Росельторпъ.
Тогда Варнава быстрымъ движеніемъ завелъ руку назадъ и бросилъ золотой черезъ ея голову далеко въ паркъ.
При вид этого м-съ Росельторпъ сжала губы.
— Это была очень дерзкая выходка и странное проявленіе гнва въ человк который учитъ другихъ смиренію, холодно проговорила она, но отвтъ удивилъ ее.
— Да, это правда, сказалъ Варнава и покраснлъ.
Но м-съ Росельторпъ была не настолько великодушна чтобы не воспользоваться ошибкой противника.
— Ваша грубость по отношенію ко мн можетъ повредить только вамъ же, я конечно не обращу на нее и вниманія, но я рада случаю сказать вамъ что считаю ваши проповди очень вредными. Религіозное возбужденіе всегда плохо, и мн пришлось серіозно говорить съ моею племянницей которая очень молода и неразумна по поводу фантазій вызванныхъ въ ея голов вашими опрометчивыми словами. Теперь она видитъ свою ошибку, немножко преждевременно заявила м-съ Росельторпъ,— но если бы меня тутъ не было, то вы могли бы надлать бездну зла, пытаясь разъяснить ей обязанности такого положенія, о которомъ вы сами не можете имть и понятія.
Тревожное выраженіе показалось на лиц Варнавы, его собственная гордость была мгновенно забыта.
— Скажите, взволнованно заговорилъ онъ, — быть не можетъ чтобъ она повернула назадъ?
— Я не понимаю вашего выраженія, сказала м-съ Росельторпъ, — но мисъ Динъ скоро подетъ со мной въ Лондонъ и займетъ свое обычное мсто въ обществ. Я съ радостію могу сказать что она сознаетъ безуміе вашего ученія.
Послднее утвержденіе было неосновательно, но м-съ Росельторпъ ршила что если этого еще и нтъ теперь, то все равно скоро будетъ и не могла не похвастаться.
Посл этого она пошла дальше очень довольная сама собой: и побда, и послднее слово остались за нею. Но если бы она лучше знала характеръ Варнавы, она не сказала бы ему что его ученица ‘сдается’.
‘Она творитъ дло дьявола’, думалъ Варнава, ‘а бдная двушка слаба духомъ, къ тому же ее тснятъ со всхъ сторонъ. Что же мн длать?’
Онъ вынулъ изъ кармана потертую библію и, раскрывъ ее, положилъ на дорогу. Втерокъ сталъ тихо перебирать ея листы, а Варнава закрылъ глаза и началъ читать молитву. Потомъ онъ открылъ ихъ и поднялъ книгу. Залитая яркимъ солнечнымъ свтомъ ему бросилась въ глаза фраза: ‘и говоритъ ему: наднь одежду твою и иди за Мною’.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

М-съ Росельторпъ и Мегъ сидли вдвоемъ въ гостиной.
Молодая двушка казалась больною и разстроенною: на ней сказывалось постоянное напряженіе борьбы съ противникомъ обладавшимъ боле сильною волей. За послднее время она мало спала и терпла настоящее мученіе изъ-за выполненія жизненныхъ правилъ Варнавы Торпа.
Вдругъ кровь прилила къ ея блднымъ щекамъ.
— Я слышу шаги внизу въ сняхъ, сказала она.
— Ты помшалась на ‘шагахъ’! нетерпливо воскликнула ея тетка, но потомъ удивленно подняла брови.— Въ самомъ дл кто-то идетъ по лстниц. Кто бы могъ пріхать въ такой часъ дня? разсуждала она.
— Это Варнава Торпъ. Его-то шаги я и слышала всю недлю, спокойно сказала Мегъ.
И прежде чмъ м-съ Росельторпъ успла дать волю своему негодованію по поводу такого заявленія, Варнава Торпъ стоялъ на порог комнаты.
— Я прошу прощенія за то что прерываю васъ, началъ онъ,— но у меня есть дло къ этой двушк. Мн говорятъ что вступивъ на путь добра вы готовы повернуть назадъ. Правда ли это?
— Этотъ человкъ или пьянъ, или съ ума сошелъ! вскричала м-съ Росельторпъ.
Она встала съ мста и не торопясь отставила пяльцы въ которыхъ вышивала. Она была въ сильномъ негодованіи, хотя нисколько не испугалась, чувство страха ей было вообще незнакомо
— Извольте сейчасъ же выйти вонъ, милостивый государь! крикнула она.
— Правда ли это? переспросилъ Варнава.
Его глаза были устремлены на Мегъ. Онъ былъ слишкомъ занятъ своею мыслію чтобы сознавать что происходитъ вокругъ. Въ напряженности своего усилія остановить и повернуть назадъ колеблющуюся душу онъ даже не слыхалъ словъ м-съ Росельторпъ, и было мгновеніе когда его поглощенность, его полная недоступность всмъ вншнимъ впечатлніямъ произвели впечатлніе даже на нее.
— Правда ли это? повторилъ онъ, и когда Мегъ, сначала смотрвшая на него широко раскрытыми глазами, вдругъ закрыла лицо руками, голосъ его принялъ умоляющій оттнокъ.
— Можетъ-быть это и такъ, началъ онъ, — но Господь полонъ состраданія, Онъ все-таки говоритъ: ‘иди ко Мн’. Онъ знаетъ наши слабости и прощаетъ ихъ. Слушайте! Я знаю, знаю наврно что слаще идти съ Нимъ черезъ долину смерти чмъ безъ Него черезъ вс царства и красоты міра.
— Мой другъ, прервала его м-съ Росельторпъ,— я не знаю каковы вы ‘въ долин смерти’, но здсь, въ моей гостиной, вы совсмъ не на мст. Съ насъ довольно вашего присутствія!
И она указала ему на дверь.
Странное дло! Тамъ на дорог проповдникъ смолкъ предъ нею, но здсь ея слова производили не больше дйствія чмъ усилія ребенка которому вздумалось бы своимъ дыханіемъ остановить лодку идущую на всхъ парусахъ.
Теперь онъ дйствовалъ по внушенію свыше и считалъ себя столько же обязаннымъ говорить, сколько когда-то Моисей предъ фараономъ.
— Господь зоветъ эту двушку, сказалъ онъ.— Кто вы чтобы помшать Ему? Общайте мн, продолжалъ онъ обращаясь къ Мегъ,— общайте мн что вы послдуете за Нимъ, то-есть, откажетесь это всего что Онъ осуждаетъ. Общайте, и я уйду съ миромъ.
Мегъ опустила руки на колна и взглянула на него съ невыразимо печальною улыбкой.
— Я ничего не общаю, сказала она, — я все равно не сдержу своего общанія.
Ея тихій голосъ звучалъ глубокимъ уныніемъ. На этотъ разъ сказала она себ что не дастъ себ воли.
Его убжденная восторженность могла поддержать ее на короткое время, но она знала чмъ это кончится. Этотъ сильный, но узкій проповдникъ съ его свернымъ выговоромъ и размашистыми движеніями былъ все-таки человкомъ изъ другаго міра. Она завидовала его увренности, дивилась его мужеству, но ‘помочь’ ей онъ не могъ.
— Можетъ-быть я буду несчастна, можетъ-быть еще и раскаюсь, если не случится чего-нибудь особеннаго, сказала Мегъ. Подъ ‘чмъ-нибудь особеннымъ’ она подразумвала поддержку отца. Потомъ ей стало стыдно своихъ словъ.— Я постараюсь, но я ничего не общаю, добавила она.
Наступило полное молчаніе.
— У меня есть посланіе къ вамъ, сказалъ наконецъ Варнава.— Я не понимаю его, но Господь разъяснитъ его. Слушайте! вотъ его слова: ‘и говоритъ ему: наднь одежду твою и иди за Мною’.
— Этотъ человкъ совсмъ съ ума сошелъ! воскликнула м-съ Росельторпъ и протянула руку ко звонку, но Варнава уже повернулся и вышелъ изъ комнаты.
М-съ Росельторпъ глубоко вздохнула не столько съ облегченіемъ, сколько съ удивленіемъ.
— Я не понимаю, почему я позволила ему такъ долго говорить. Онъ самый необыкновенный человкъ какого мн случалось видть! Честное слово, я думаю что онъ вышелъ прямо изъ сумашедшаго дома, но помшанъ ли онъ, нтъ ли, а этимъ дольше шутить нельзя. Маргарита! если ты хоть только взглянешь на него еще разъ, то я больше знать тебя не хочу. Я положу конецъ этому.
— Въ самомъ дл? задумчиво спросила Мегъ.
Она сказала это не въ вид вызова, а скоре съ сомнніемъ и смутнымъ чувствомъ что спеціальное провидніе Варнавы Торпа можетъ оказаться даже сильне тети Росельторпъ. Разв онъ не договорилъ своей рчи вопреки ей?
— Въ самомъ дл, тетя Росельторпъ? А знаете, мн кажется что въ сущности мы ничего не можемъ измнить.
— Я могу, сердито сказала тетя Росельторпъ, — и онъ это увидитъ.
И онъ дйствительно увидалъ это, но совсмъ не такъ какъ она думала.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Былъ еще одинъ человкъ котораго глубоко интересовала перемна происшедшая въ Мегъ. М-ръ Сольсъ, казалось бы, мене всхъ на свт могъ сочувствовать увлеченію непримнимыми теоріями, но онъ ршительно сталъ на этотъ разъ на сторону Маргариты, вызвавъ въ ней этимъ крайнее удивленіе и чувство смущенной благодарности.
Эта тоненькая двушка боявшаяся малйшаго намека на любовь и въ то же время умвшая такъ сильно любить и ненавидть, поразившая его своею невинностію и вмст съ тмъ способная на самые опрометчивые и необдуманные поступки, полная застнчиваго достоинства и черезъ минуту готовая на самыя неожиданныя признанія въ своихъ задушевныхъ тайнахъ, была первою женщиной внушившею ему чувство уваженія смшанное съ какимъ-то страхомъ.
Онъ самъ смялся надъ собой, но въ то время какъ вс подымали его на смхъ онъ думалъ о ней съ какимъ-то благоговніемъ. Если сначала онъ и полюбилъ имя и состояніе Мегъ, то теперь любовь къ ней самой укоренялась въ его сердц глубже чмъ это одобрялъ его разсудокъ. Что длать? Вс мы подчасъ измняемъ своимъ принципамъ.
Когда до него дошли первые слухи сплетенъ, онъ сейчасъ же отправился съ визитомъ въ Равенсгиль.
Въ сняхъ м-ръ Сольсъ встртился съ м-ромъ Росельторпомъ и остановился поговорить съ нимъ. За послднее время они часто видлись и очень сошлись.
— Я такъ давно нигд не видалъ вашей племянницы что пришелъ узнать объ ея здоровь, смло началъ онъ.
— Гм! Вы конечно слышали что она ‘раскаялась’ и ударилась въ религію, отвчалъ старикъ держась рукою за перила лстницы и пристально заглядывая въ глаза м-ра Сольса чтобы видть впечатлніе произведенное этимъ извстіемъ.
— Раскаялась! Да она и такъ была святая! вскричалъ м-ръ Сольсъ.
— Вотъ именно, отвчалъ дядя Мегъ,— святые-то всегда и раскаиваются, у гршниковъ слишкомъ много другаго дла.
М-ръ Сольсъ стоялъ и вертлъ въ рукахъ шнурокъ своего pince-nez, у него была привычка казаться углубленнымъ въ какое-нибудь мелочное занятіе, когда на самомъ дл вниманіе его было возбуждено сильне обыкновеннаго.
— Я хочу чтобы меня тоже обратили на путь истинный, вдругъ сказалъ онъ.— Какъ вы думаете, возьмется она за это дло?
М-ръ Росельторпъ усмхнулся. Этотъ молодой Еврей нравился ему своею смлостію.
— Кто знаетъ? Молодыя двушки полны надеждъ. Попробуйте, отвчалъ онъ
М-ръ Сольсъ пошелъ дальше въ гостиную.
Его встртилъ громкій шумъ разговора. М-съ Росельторпъ занимала человкъ двадцать гостей, преимущественно дамъ. Мегъ стояла въ отдаленіи у окна.
М-ръ Сольсъ сейчасъ же присоединился къ разговору, онъ наговорилъ любезностей хозяйк и перекинулся нсколькими словами съ каждымъ изъ присутствующихъ, онъ никогда не терялся и не конфузился.
Кто-то изъ дамъ упомянулъ о предстоящемъ большемъ бал у однихъ знакомыхъ.— Вы конечно дете? обратилась она къ хозяйк дома.
Вопросъ самъ по себ звучалъ довольно невинно, но въ комнат воцарилась какая-то атмосфера ожиданія.
М-съ Росельторпъ съ намреніемъ помолчала и потомъ проговорила рзкимъ, ршительнымъ голосомъ:
— Моя племянница берется учить старшихъ по этому поводу. Ты бы лучше сама изложила свои взгляды, Маргарита, потому что они выше моего пониманія.
М-ръ Сольсъ посмотрлъ на блдное лицо молодой двушки и мысленно послалъ проклятіе м-съ Росельторпъ.
— Я бы съ удовольствіемъ окунулъ ее внизъ головой, подумалъ онъ и вдругъ ко всеобщему удивленію бросилъ ей свою перчатку.
— Если мисъ Динъ не хочетъ порадовать насъ своимъ обществомъ, то тмъ хуже для насъ, сказалъ онъ, — но общество стало бы невыносимо, если бы ему было дано право требовать отъ человка отчета каждый разъ, какъ онъ почему-нибудь не принимаетъ участія въ томъ или другомъ увеселеніи. Я не вижу причины приставать къ мисъ Динъ съ нескромными вопросами и высказываюсь противъ нихъ изъ принципа: они нарушаютъ священное право личности.
Какъ бы то ни было, но онъ отвлекъ общее вниманіе отъ Мегъ. Не все ли равно какой вздоръ онъ говорилъ? Удивительно какъ это нервное вздрагиваніе ея дйствовало на него! Ему показалось что оно огнемъ пробжало по всмъ его жиламъ. Какъ смютъ они огорчать и пугать ее своимъ грубымъ заглядываніемъ въ тайны ея чуткой совсти?
Но м-ръ Сольсъ все-таки не зналъ Мегъ несмотря на свое сочувствіе къ ней. При всей своей болзненной чувствительности она обладала большимъ мужествомъ. Она подняла голову и посмотрла прямо въ лицо м-съ Росельторпъ, она не хотла прятаться за м-ра Сольса, хотя и была ему благодарна за его заступничество.
— Я вамъ объясняла уже много разъ, громко заговорила она,— что не зжу на балы, потому что мн это вредно: я слишкомъ люблю ихъ и изъ-за нихъ забываю все остальное. Относительно другихъ я ничего не знаю и не говорю: вроятно они совершенно правы поступая по-своему.
М-съ Росельторпъ засмялась.
— Очевидно ‘другіе’ стоятъ на низшемъ уровн святости, замтила она.— Ну, что же дальше? Мы вс ждемъ поясненій. Въ чемъ же беззаконіе? Вы, люди молодаго поколнія, удивительно скоры на осужденіе! Въ чемъ же кроется зло?
Джорджъ бшено крутилъ pince-nez.
— Не отвчайте! воскликнулъ онъ съ напускною шутливостію.— Мисъ Динъ! я, какъ адвокатъ, совтую вамъ не длать этого: это подастъ поводъ къ дальнйшимъ разспросамъ что будетъ уже совсмъ недобросовстно.
Мегъ болзненно покраснла, и слезы выступили у нея на глазахъ.
— Въ чемъ зло? Вроятно во мн самой, тихо сказала она и вышла изъ комнаты.
М-ръ Сольсъ взялся за шляпу.
— Я полагаю что посл этого всмъ намъ должно быть стыдно за самихъ себя, замтилъ онъ и вышелъ хлопнувъ дверью.
Онъ сжегъ за собой корабли и отлично понималъ это. Онъ нажилъ себ врага, сдлалъ м-съ Росельторпъ выговоръ въ ея собственной гостиной и закрылъ для себя двери Равенсгиля. Сходя внизъ по лстниц онъ самъ пожалъ плечами на свою опрометчивость: вдь Мегъ далеко еще не была завоевана, и онъ позволилъ себ смлость ‘не по средствамъ’.
‘Я никогда не думалъ что я такой дуракъ’, мысленно сказалъ онъ, но потомъ не могъ удержаться отъ улыбки. ‘Если посл всего этого счастіе мн не измнитъ и я получу ее (а я получу ее непремнно), думалъ онъ,— то ужь дамъ же я тогда себя знать этой ея тетк! Я хотлъ бы видть женщину которая осмлилась бы пилить мою жену! Я очень бы хотлъ ее видть!’
Его сочувствіе къ его пугливой красавиц было совершенно искренно, но въ то же время онъ не могъ не чувствовать тайной радости: злоба м-съ Росельторпъ, усиливающіяся сплетни и даже сама эта ‘религіозная манія’, все было ему на руку и все скоре приближало къ нему молодую двушку.
Онъ ршилъ быть очень терпливымъ. Онъ не дастъ себ воли, онъ будетъ ждать и наблюдать, и когда положеніе Мегъ станетъ невыносимымъ, то онъ войдетъ и скажетъ: ‘Вотъ я! У меня вы будете жить, какъ хотите, слушайтесь своей требовательной совсти сколько и въ чемъ угодно, опускайте свои хорошенькіе пальчики въ мой кошелекъ и одвайтесь хоть въ рогожу если это вамъ нравится’. Онъ не будетъ приставать къ Мегъ: маленькій оттнокъ аскетизма только красилъ ее въ его глазахъ.
Подобно многимъ плохо врующимъ людямъ м-ръ Сольсъ считалъ что чмъ больше вры у женщины, тмъ лучше… и безопасне.
Пусть ее будетъ благочестива сколько хочетъ: если онъ самъ отъ земли (а это онъ сознавалъ чистосердечно), то пусть жена его будетъ отъ неба, созданіемъ совсмъ особеннымъ, оправленнымъ въ дорогой окладъ, который онъ съ наслажденіемъ будетъ украшать. Милыя суеврія женщинъ украшаютъ ихъ еще больше чмъ бриліанты, онъ не пожалетъ для Мегъ ни того, ни другаго.
Три недли спустя онъ отправился на злополучный балъ и нашелъ все какъ ожидалъ: м-съ Росельторпъ не поклонилась ему, мисъ Динъ не было, а имя ея было у всхъ на устахъ.
Одинъ намекъ который онъ случайно подслушалъ взволновалъ его до глубины души несмотря на его увренность въ томъ что это вздоръ.
Мисъ Динъ влюблена въ ханжу-проповдника! Мисъ Динъ, которая такъ разборчива! Онъ не поврилъ этому ни на одну миниту, но это еще наглядне доказало ему, насколько она нуждается въ защит.
— Я напишу ей скоро, очень скоро, ршилъ Джорджъ, покидая душную бальную залу и пшкомъ направляясь къ мелькавшимъ вдали огонькамъ Дувра.
Его обогнала карета м-съ Росельторпъ, и онъ вдругъ почувствовалъ страстное желаніе зайти въ Равенсгиль и взглянуть на раковину скрывавшую его жемчужину, но его удержала боязнь показаться смшнымъ, а можетъ-быть и злая судьба тяготвшая надъ его любовію.
Если бы онъ послдовалъ своему первому побужденію, то развязка событій этой ночи могла бы быть другою.
Если бы Мегъ вышла за него замужъ, онъ любилъ бы ее долго и крпко, потому что онъ прочно привязывался, но одинъ разъ въ своей жизни Джорджъ далъ больше чмъ получилъ, и конечно не считалъ этого опыта удачнымъ.
Три недли прошедшія со времени той достопамятной сцены были очень тяжелы для Мегъ: мужество ея было такого рода которое можетъ вести на приступъ, но не въ силахъ выдерживать долгую осаду.
Бдная двочка! Какъ жаль что первый истинно религіозный человкъ котораго ей пришлось встртить оказался въ то же время фанатикомъ! Какъ странно и удивительно что наша совсть такъ мало одарена способностію судить и различать!
Мученики идутъ на костеръ такъ же часто за ложныхъ боговъ какъ и за истину, люди геройски умираютъ за свои ошибки, изъ врности къ заблуждающимся вожакамъ… И какой же всему этому конецъ? спрашиваемъ мы. Что это: фарсъ или трагедія? Или эта врность все-таки цнится во что-нибудь, и заблужденіе отпадаетъ отъ нея какъ высохшая шелуха отъ зерна?

ГЛАВА VI.

Въ вечеръ бала дядя Росельторпъ сидлъ одинъ у себя въ кабинет. Привычка сторониться отъ всякихъ собраній говорила въ немъ все сильне и сильне, и его маленькая обутая въ туфли фигурка почти совсмъ перестала появляться въ другихъ комнатахъ. Его непріязнь къ жен росла съ годами, и ея громкій голосъ и рзкая сила раздражали его нервы.
Было уже поздно, влажный втерокъ вялъ въ окно и приносилъ съ собою благоуханіе цвтовъ. Старикъ всталъ и закрылъ ставни, онъ болзненно боялся всякаго посторонняго присутствія, и прислуга не смла входить въ его святилище. Онъ зажегъ лампу и съ облегченнымъ вздохомъ откинулся на спинку кресла. За послднее время онъ сталъ гораздо слабе, хотя никто не замчалъ этого. Онъ читалъ и занимался уже не съ прежнею жадностію, но часто сидлъ какъ сегодня опустивъ руки на колна и смотрлъ въ огонь. Можетъ-быть онъ видлъ въ немъ тни минувшаго и никогда несбывшіеся призраки возможнаго, вызывающіе такую безотрадную печаль въ душ человка. Онъ началъ жизнь, обладая не малыми средствами какъ духовными такъ и матеріальными, и теперь, доживая ея горькій остатокъ, онъ пришелъ къ заключенію что игра не стоила свчей и что жизнь въ лучшемъ случа только грустная шутка!
Вдругъ сзади него раздался чей-то голосъ, и онъ сердито нахмурился.
— Кто тамъ? раздраженно спросилъ онъ.— Я занятъ. Что нужно?
— Это я, Маргарита! произнесъ слегка дрожащій голосокъ, и его племянница, обойдя его кресло, сла противъ него на стулъ.
Дядя Росельторпъ даже выпрямился отъ удивленія. Это было небывалое посщеніе, и его любопытство взяло верхъ надъ неудовольствіемъ. Мегъ не бывала въ его кабинет почти съ тхъ поръ какъ приходила сюда читать ребенкомъ. Что ей могло быть нужно? Въ этомъ дом младшіе никогда безъ необходимости не тревожили старшихъ, и м-ръ Росельторпъ несмотря на свое тайное пристрастіе къ младшей племянниц все-таки считалъ ‘что она его не касается’. Двочки всегда находились въ вдніи его жены которая подчасъ ‘пресмшно управлялась’ съ ними.
Маргарита сидла, сжимая руки и прямо глядя на него. Она ршилась на этотъ необычный шагъ не безъ сильной побудительной причины.
— Дядя! сказала она,— мн нуженъ совтъ! Вы всегда были добры ко мн когда я была маленькою двочкой, дадите вы мн его теперь?
— Какъ? что? сказалъ дядя.— Я совтую теб лучше обратиться… ‘къ тет’, хотлъ онъ сначала сказать, но почувствовавъ что это будетъ звучать жестокою насмшкой, докончилъ…— къ твоему отцу.
— Да, но я не знаю какъ, сказала Мегъ.— Вдь онъ кажется теперь гд-то въ Греціи?
— Гм! мудрый человкъ! сказалъ дядя Росельторпъ.— Вообще я не высоко цню житейскую мудрость Чарльза, но эта его манера узжать не оставляя адреса всегда приводила меня въ восхищеніе: это обезпечиваетъ такую полную безопасность отъ всякихъ хлопотъ и несносныхъ обязанностей!
— Вроятно я тоже составляю часть его ‘несносныхъ обязанностей’, съ невеселою улыбкой сказала Мегъ,— но такъ какъ я не могу приставать къ нему, то я надодаю вамъ.
— Вовсе нтъ! вжливо отвчалъ старикъ, но въ то же время посмотрлъ на часы и завозился въ своемъ кресл.
— Видите ли, вдь мн больше не къ кому пойти, извиняясь начала Мегъ.— Дядя Росельторпъ, я хочу ухать. Я не могу оставаться здсь дольше. Отецъ общалъ мн написать, а можетъ-быть даже прислать за мною, но вотъ уже два мсяца какъ онъ ухалъ, а у меня нтъ отъ него никакихъ встей. Можетъ-быть онъ боленъ, можетъ-быть мн не передали его письма. Какъ бы то ни было, но я не могу, не могу дольше ждать!..
— Тише, тише! перебилъ ее м-ръ Росельторпъ.— Ты молода и нетерплива. Когда ты доживешь до моихъ лтъ, то не такъ легко будешь говорить ‘могу’ и ‘не могу’. На свт очень мало, я готовъ сказать, почти нтъ вещей которыхъ бы нельзя было вытерпть, наша кожа съ годами, къ счастію, грубетъ, а сердце, тоже къ счастію, остываетъ.
Мегъ невольно вздрогнула.
— Но вдь я еще не начала старться! воскликнула она,— мн это не помогаетъ!
Старикъ взглянулъ на нее съ безпокойствомъ, онъ испытывалъ нчто подобное тому что испыталъ бы любой изъ зрителей драмы, если бы къ нему вдругъ обратился актеръ со сцены. М-ръ Росельторпъ терпть не могъ выходить изъ покойной и безопасной роли зрителя и давать практическіе совты.
— Я нахожу что та жизнь которой мы живемъ никуда не годится съ начала до конца, продолжала эта ‘неудобная’ племянница, и углы губъ м-ра Росельторпа задрожали отъ сдерживаемаго смха: ему было жаль ея страданій, но ея революціонныя чувства забавляли его.
— И отецъ находитъ тоже. Я никогда не могу забыть одной его фразы, сказанной давно, когда я была еще ребенкомъ, о томъ какъ богатые, сидя за уставленнымъ столомъ, проповдуютъ довольство судьбою голоднымъ.
М-ръ Росельторпъ понюхалъ табаку и покачалъ головою.
— Вотъ что я теб скажу, милая моя племянница, сказалъ онъ:— не начинай ты разводить грошевыя либеральныя теоріи! Одного вига въ семь вполн достаточно, и рчи Чарльза звучатъ далеко не такъ хорошо изъ вторыхъ рукъ, весь секретъ въ его голос и манерахъ: только благодаря имъ и проглатываешь всю его чепуху. А кром того онъ былъ бы очень озадаченъ, если бы ты взялась примнять на практик вс его теоріи. Это у тебя прескверная привычка, и я не знаю откуда ты ее получила, во всякомъ случа не по наслдству.
— Но это хуже всего, и я не врю вамъ! вскричала Мегъ съ такимъ взрывомъ негодованія что дядя даже испугался.— Когда мн это говорятъ, я прихожу въ отчаяніе: какъ будто отецъ шутитъ! Тетя Росельторпъ твердитъ мн то же самое! Она говоритъ что онъ на самомъ дл никогда не думалъ брать меня къ себ и что я напрасно этому поврила. Это неправда. Я хочу похать къ нему и отъ него самого услышать что это неправда. Дядя, помогите мн! Я уврена что тетя Росельторпъ знаетъ гд онъ. Заставьте ее сказать вамъ! Дайте мн денегъ и пошлите со мной кого-нибудь, если мн нельзя хать одной. Я не хочу бжать изъ дома, а хочу ухать къ родному отцу, а въ этомъ нтъ ничего дурнаго. Я сдлаю это открыто. Тетя разсердится, но онъ это пойметъ. Я его дочь, и онъ всегда велитъ обращаться къ нему со всякимъ затрудненіемъ. Я знаю что онъ будетъ радъ!
Въ ея голос звучала такая увренность что м-ръ Росельторпъ удивился и невольно задалъ себ вопросъ, какимъ бы онъ былъ человкомъ, если бы у него была дочь съ такою безграничною врой въ него. Въ самомъ дл было обидно что Чарльзъ ничего не длалъ чтобы оправдать эту вру. Послднее размышленіе навело его на другое.
— Мн кажется, сказалъ онъ,— что у тебя есть боле интересный и молодой поклонникъ чмъ твой старый дядя, который охотно вывелъ бы тебя изъ затрудненія. Здсь недавно былъ одинъ молодецъ, внезапный интересъ котораго къ моимъ египетскимъ монетамъ показался мн подозрителенъ. Мои старые глаза стали видть хуже, но я все-таки еще не впалъ въ дтство. Я не знаю какъ бы я могъ помочь теб, моя милая, но если теб хочется уйти отъ насъ, то… вдь церковная дверь недалеко… Лора и Кэтъ черезъ нее и ушли. Я увренъ что спутника въ Грецію придется искать не долго.
— Вы говорите о м-р Сольс, сказала Мегъ со спокойствіемъ не предвщавшимъ ничего хорошаго,— я не думаю чтобъ онъ былъ такъ неразуменъ, но какъ бы то ни было, я никогда не выйду замужъ за человка который будетъ мн позволять врить и поступать какъ угодно, потому что ‘это не важно’. М-ръ Сольсъ былъ очень добръ ко мн, и я не хочу отравлять своей благодарности этимъ вздоромъ. Пожалуйста!
Послднее восклицаніе было протестомъ противъ своеобразной усмшки мистера Росельторпа.
— Я въ самомъ дл говорю серіозно! вскричала она.— Не смйтесь надо мною! Тетя Росельтропъ говорила мн вещи которыхъ я не могу повторить, она говоритъ что и другіе говорятъ про меня то же самое. Я нахожу, продолжала Мегъ гордо поднявъ голову,— что имъ должно быть стыдно и мн ршительно все равно… но, нелогично докончила она,— я должна ухать! Никто обо мн не хватится, никому я не нужна, вдь это же не настоящій мой домъ, и я только понапрасну трачу жизнь, сердя ее и ссорясь съ ней каждый день только потому что не длаю того что длаетъ она. Кром того, съ отчаяніемъ добавила Мегъ,— я не знаю какъ я буду бороться весь свой вкъ! Тетя Росельторпъ по-видимому любитъ это, а я нтъ. Дядя, я такъ боюсь сдаться и начать жить такъ какъ она хочетъ и потомъ всю свою жизнь сознавать что я поступила какъ самый низкій трусъ!
— Боже мой, Боже мой! сказалъ м-ръ Росельторпъ.— ‘Весь свой вкъ!’ ‘всю свою жизнь!’ До чего мы трагичны въ двадцать-то лтъ!
Но имъ снова овладло безпокойство. Двочка въ самомъ дл страдала. Онъ зналъ что она должна была вытерпть многое прежде чмъ ршиться искать у него защиты, а также не сомнвался что досужіе языки слишкомъ много болтали вокругъ нея.
Ему не разъ приходило въ голову что Августа охотно выдала бы племянницу замужъ за перваго приличнаго человка, и онъ зналъ что единственная вещь которой она никогда не допуститъ — это перездъ Мегъ къ отцу. И почему женщины такъ глупы? А главное, съ какой стати Мегъ пристаетъ къ нему? Лично за себя онъ уже давно пересталъ бороться, но бдной двочк въ самомъ дл было бы недурно ухать, и знай Чарльзъ въ какомъ положеніи находятся дла, онъ не на шутку пришелъ бы въ негодованіе.
— Маргарита! вдругъ раздался за ними голосъ.
Оба они вздрогнули какъ виноватые заговорщики, но Мегъ оправилась въ одну секунду и встала со стула съ блднымъ лицомъ и вызывающимъ видомъ.
М-съ Росельтропъ стояла въ дверяхъ одтая на балъ и держала въ рукахъ распечатанное письмо.
— Я тебя искала по всему дому. Что ты здсь длаешь? Вотъ теб отвтъ отъ твоего отца, я надюсь что теперь ты довольна.
Мегъ ни слова не говоря протянула руку. М-съ Росельторпъ передала ей письмо черезъ голову мужа утонувшаго въ своемъ кресл.
Мегъ молча и внимательно прочла письмо отъ начала до конца. Еще недавно она подняла бы споръ изъ-за того что получила его распечатаннымъ, но теперь минута была слишкомъ важна и серіозна для нея чтобы препираться изъ-за пустяковъ.
Кончивъ читать Мегъ повернулась къ дяд какъ къ высшей судебной инстанціи.
— Если бы до отца дошло мое письмо, то онъ никогда не отвтилъ бы такъ, сказала она.— Пожалуйста прочтите это, дядя!
— Я съ трудомъ разбираю руку Чарльза, слабо возразилъ м-ръ Росельторпъ.
— Тогда я прочту его вслухъ, сказала Мегъ.
М-съ Росельторпъ подняла брови и засмялась, хотя довольно натянутымъ смхомъ.
— Маргарита ршила во что бы то ни стало устроить сцену, замтила она.
Первая часть письма была посвящена описанію мстопребыванія м-ра Дина и общества въ которомъ онъ вращался. Бумага была испещрена рисунками перомъ, и письмо дышало веселостію и остроуміемъ. Подъ конецъ слдовали нжные совты дочери не слишкомъ обременять себ голову серіозными мыслями.
‘… Тетя Росельторпъ пишетъ мн что не можетъ заставить мою вертушку вертться, писалъ ей отецъ.— Конечно, мой другъ, длай какъ велитъ теб совсть, но умоляю тебя: даже ради спасенія души не вздумай превратиться въ строгую старую дву съ морщинами на лбу. Этого я теб никогда не прощу. Что же касается очаровательнаго плана который мы вмст съ тобой составили въ Равенсгил, то я боюсь что отъ него намъ пока придется отказаться, по крайней мр еще на нсколько лтъ. Выполненію его есть много помхъ которыхъ я сначала не принялъ въ разчетъ, и въ общемъ я думаю что ты счастливе живя въ дом дяди чмъ была бы странствуя со мной. Твоя тетя пишетъ о теб всегда съ большою добротой. А отъ тебя я что-то очень давно не получалъ извстій.

‘Твой нжно любящій отецъ
‘Чарльзъ Динъ’.

— Вотъ и все, сказала Мегъ,— и я совсмъ не ‘довольна’, прибавила она взглянувъ на тетку, и вдругъ порывистымъ движеніемъ бросилась на колна предъ кресломъ дяди.
— Отецъ ухалъ такъ далеко, вскричала она, — и повидимому ни одно мое слово не доходитъ до него. Дядя, я близка къ отчаянію! Ради Бога помогите мн!
М-ръ Росельторпъ безпокойно перевелъ глаза на жену.
— Честное слово, Августа… началъ было онъ, но м-съ Росельторпъ громко перебила его.
— Довольно комедій! сказала она.— Встань пожалуйста, Маргарита! Ты пачкаешь себ платье и отнимаешь у насъ съ дядей время.
Но глаза Мегъ все еще были устремлены на дядю Росельторпа: онъ былъ добръ къ ней въ ея дтств и потому она всегда врила въ него. Наврно, наврно онъ вступится за нее теперь!
Дядя безпокойно завертлся въ кресл, стараясь убжать отъ ея молящаго взора. Съ ея стороны было жестоко требовать отъ него чтобъ онъ сталъ на чью-нибудь опредленную сторону, когда онъ всю жизнь привыкъ смяться надъ суетностію споровъ и длъ человческихъ! Быстрота дйствія была тоже вещь невозможная для человка въ семьдесятъ лтъ, когда онъ и въ шестьдесятъ-то отказался отъ всякаго дйствія. Да, это было жестоко, хотя Мегъ была еще слишкомъ молода чтобы понять это.
— Я… я, право, не знаю почему ты обращаешься ко мн, слабо сказалъ онъ.— Ты такъ горяча и скора, Мегъ! Дла вовсе еще не такъ плохи какъ теб кажется, и если ты еще немножко подождешь, то и обтерпишься: всякое горе мало-по-малу выгораетъ. Ты ошиблась и вообразила… вообразила что…
— Да, я ошиблась, медленно проговорила Мегъ. Она встала съ колнъ во время безсвязнаго бормотанія старика, выраженіе ожиданія сбжало съ ея лица и смнилось скоре выраженіемъ презрнія.— Я дйствительно вообразила что вы поможете мн, но больше воображать это не буду. Я сдлала глупо что потревожила васъ, дядя. Мн очень жаль, я больше никогда не буду.
Она вышла изъ кабинета высоко поднявъ свою блокурую головку и не глядя ни на дядю, ни на тетку, но когда она пришла къ себ въ комнату, то все ея достоинство исчезло, и она рыдая бросилась на постель.
— Отецъ, отецъ! ты мн такъ нуженъ теперь, всхлипывала она.— Я не могу одна быть доброю и хорошею. Отчего тебя никогда нтъ со мною?!

ГЛАВА VII.

Событія этого вечера такъ быстро слдовали одно за другимъ что впослдствіи Мегъ казалось что ее толкала какая-то вншняя невидимая сила, но была ли то сила неба или ада, она сама не могла ршить.
Она услыхала скрипъ песка подъ колесами кареты увозившей ея тетку на тотъ балъ, изъ-за котораго у нихъ вышла такая ссора, и посл этого вытерла глаза платкомъ и вздохнула долгимъ, облегченнымъ вздохомъ.
Мегъ всегда испытывала облегченіе когда м-съ Росельторпъ узжала изъ дома, ея антипатія къ тетк была ей тмъ тягостне что она всегда осуждала себя за нее. Къ несчастію, назвать злаго духа по имени не значитъ еще изгнать его!
Одно было ясно для молодой двушки, а именно что жить такъ какъ они жили дальше невозможно и воспоминаніе о письм м-ра Дина приводило ее въ отчаяніе.
Потомъ ей пришло въ голову что теперь у нея есть по крайней мр адресъ отца и что она можетъ отправить ему т письма которыя тетя Росельторпъ отказалась переслать и въ которыхъ она изливала ему вс свои сомннія и затрудненія и просила его совта. Этотъ отказъ м-съ Росельторпъ всегда казался ей непонятною и безполезною жестокостью, но дло въ томъ что Мегъ, несмотря на вс старанія Лоры раскрыть ей глаза, все-таки не понимала м-съ Росельторпъ. Тетка простила бы ей ея отреченіе отъ свтскихъ удовольствій, но никогда не могла простить того что она обратилась къ отцу за сочувствіемъ и поддержкою.
Въ то время балы начинались очень рано, и когда Мегъ съ письмомъ въ рук направилась къ дуврской почтовой контор, было всего только восемь часовъ.
Взять себ въ провожатые кого-нибудь изъ теткиной прислуги казалось ей недобросовстнымъ, но лично себя она считала въ прав на этотъ поступокъ. Самъ отецъ веллъ ей писать ему, и этого было довольно. Всякое дло было для нея облегченіемъ.
Какъ сила, такъ и слабость Мегъ происходили изъ одного и того же источника: она могла быть безразсудно отважна ради любимаго человка, но безъ этой поддержки приходила въ полное смущеніе и отчаяніе. Даже въ эту минуту тайная горечь и страхъ поднимались въ ея душ: а что, если тетя и Лора правы? что, если ‘отцу’ и въ самомъ дл ‘все, все равно’?
Мегъ инстинктивно гнала прочь это предположеніе и старалась направить свои мысли на вопросы занимавшіе ее въ послднее время. Она взяла налво и пошла кратчайшимъ путемъ по тропинк извивавшейся надъ моремъ по самому гребню мловыхъ утесовъ.
Заря еще не погасла надъ дуврскою крпостью, но солнце уже сло. Въ воздух не чувствовалось ни малйшаго дуновенія втерка и широкія дюны мирно засыпали подъ надвигавшимися сумерками. Кром Мегъ кругомъ не было ни души, только кролики иногда выскакивали изъ норъ при ея приближеніи и своимъ испуганнымъ видомъ невольно заставляли ее улыбаться.
Лто стояло жаркое, и тропинка, перерзанная на каждомъ шагу зловщими трещинами, за послднее время была заброшена. Мегъ, какъ кентская уроженка, должна была бы знать что означали эти щели и трещины. Быть-можетъ кролики предостерегли бы ее если бы умли, потому что одинъ изъ нихъ прыгая оторвалъ мловой комокъ который скачками покатился внизъ по обрыву къ морю. Мегъ разсянно слдила за его паденіемъ, не понимая значенія этого.
Часа за три до этого времени прошла сильная гроза, до сихъ поръ еще гремвшая въ отдаленіи. Молодая двушка на минуту остановилась, прислушиваясь къ отголоскамъ грома въ мловыхъ пещерахъ подъ ея ногами.
Если бы она не остановилась, то ея легкіе шаги перенесли бы ее невредимо черезъ опасное мсто, но теперь трещина, на которую она такъ беззаботно встала, вдругъ раздалась подъ ея ногами, земля какъ будто разступилась, Мегъ съ дикимъ крикомъ вытянула руки и полетла внизъ среди какихъ-то пляшущихъ огней и тучъ блой пыли. Она очнулась отъ остраго, болзненнаго толчка и увидала себя остановившеюся на полдорог благодаря какому-то корню, за который безсознательно уцпилась лвою рукой. Камни и известка продолжали катиться и сыпаться вокругъ нея, а она лежала бокомъ на узенькомъ выступ, ея правая рука и плечо были сильно ушиблены, но она почти не чувствовала боли и думала только о томъ какъ бы не выпустить изъ лвой руки спасительнаго корня.
Она слышала голодный ревъ моря внизу, дрожь охватила ее, и она принялась изо всей силы кричать. Отголоски скалъ насмшливо вторили ей.
Она боялась что ея пальцы разожмутся помимо ея воли.
Она потеряла счетъ времени, и ей начало казаться что она уже цлые вка виситъ между небомъ и землею.
Ея лвая рука начинала нмть, а мысли путаться, она страшно боялась потерять сознаніе и старалась ‘владть собою’ зная что иначе она сейчасъ же соскользнетъ внизъ, и зеленыя волны начнутъ играть ея тломъ, прибивая его къ берегу и опять унося обратно.
‘Какъ кошка съ мышью!’ подумала Мегъ. Мысли ея становились все безсвязне, и она собралась съ послдними силами чтобы крикнуть еще разъ.
— Помогите! крикнула она, съ усиліемъ выговаривая каждый слогъ. При этомъ въ голов ея пронеслось смутное воспоминаніе о томъ что она уже просила когда-то и кого-то помочь ей, но что онъ не хотлъ, или не могъ. Она не могла припомнить какъ и когда это было: вся ея жизнь ушла куда-то далеко и точно свалилась съ нея, оставивъ ея душу одну лицомъ къ лицу съ этимъ пустымъ чернымъ пространствомъ готовымъ ее поглотить.
‘Помощи нтъ,’ мысленно проговорила Мегъ, ‘все на свт точно море, или кошки и мыши, а пальцы какъ будто не мои…’
— Держитесь! вдругъ произнесъ надъ ней чей-то голосъ.— Не двигайтесь! я сбгаю за веревкою.
Мегъ открыла глаза и сдлала страшное усиліе чтобъ овладть своими мыслями.
— Я не могу держаться дольше, съ трудомъ проговорила она.— Я упаду, пока вы будете ходить.
Въ это время корень, за который она держалась, немножко подался, и на лицо ея посыпалась известка.
— Я падаю! скоре! вскрикнула она, и въ ту же минуту что-то синее закачалось въ воздух надъ ея лицомъ.
— Выпустите корень и хватайтесь за мою фуфайку! я вытащу васъ за нее, продолжалъ голосъ, обладатель котораго легъ во всю длину на скалу и свсилъ черезъ край ея лицо и руки.
— Длайте что вамъ говорятъ! приказалъ онъ какъ умлъ строже, видя что двушка не ршается выпустить корень изъ руки.
На этотъ разъ она послушалась его.
— Обими руками! ободрительно крикнулъ онъ.— Не могу же я тащить васъ за одну руку!
— Я не могу поднять правую руку, отвчала Мегъ,— я кажется вывихнула ее.
Человкъ на скал свистнулъ отъ разочарованія.
Мегъ была блдна какъ млъ, но все-таки ободрилась при вид близкой помощи, ей удалось принять сидячее положеніе, она прислонилась къ скал и продолжала крпко держаться за его фуфайку. Поднять ее выше онъ не могъ, а уйти не смлъ, боясь что она потеряетъ сознаніе и упадетъ.
— Вотъ что! сказалъ онъ наконецъ.— Намъ осталось одно: я не могу васъ поднять и не ршаюсь оставить одну, вамъ придется спуститься ко мн. Если я сползу по обвалу къ вамъ, то около васъ есть мстечко поставить ногу, а пониже недалеко подъ вами я вижу довольно широкій выступъ и пещеру. Тамъ вы будете въ безопасности. Согласны? впрочемъ согласны ли, нтъ ли, другаго длать нечего. Можете вы выпустить мою фуфайку и посидть минутку совсмъ смирно? Закройте глаза, прислонитесь крпко къ скал и опустите руки вдоль тла!
Мегъ кивнула ему, закрыла глаза и затаила дыханіе. Она почувствовала, какъ ноги его коснулись уступа, на которомъ она сидла, и вслдъ затмъ услыхала его голосъ снизу:
— Отлично! мста здсь довольно. Теперь сидя подвигайтесь вправо какъ можно дальше. Не бойтесь, вы не упадете! Это совсмъ возможно. Праве, еще, еще праве!
Онъ говорилъ съ увренностію, и эта увренность производила на Мегъ желаемое дйствіе. Между тмъ сердце его то билось, то замирало отъ страха и неизвстности: усидитъ она, или не усидитъ? Доползетъ ли она до того мста, подъ которымъ онъ стоитъ, или сорвется раньше?
Наконецъ она очутилась какъ разъ надъ нимъ.
— Теперь, сказалъ онъ,— ваша нога почти касается моего плеча. Да… вотъ такъ, становитесь на меня и… молодецъ, хорошо… слава Богу!
Онъ схватилъ ее на руки и черезъ минуту она стояла рядомъ съ нимъ.
Мегъ стояла прислонясь ко входу въ пещеру и смялась и плакала въ одно и то же время.
Она нимало не удивилась тому что спасителемъ ея оказался Варнава Торпъ, но нелпость положенія въ которомъ они находились вдругъ предстала предъ ней съ необыкновенною ясностію.
Пещера была темна и очень сыра, а кром того наполнена удушливымъ запахомъ гніющихъ водорослей, выступъ былъ какъ разъ настолько широкъ чтобы безопасно стоять на немъ. Они гнздились на скал какъ дв большія птицы. Подъ ногами ихъ былъ такой отвсный утесъ, по которому даже и Варнав нечего было думать спускаться.
— Да, да! отвтила Мегъ на его радостное восклицаніе,— но только мы никогда, никогда не выберемся отсюда наверхъ!
Варнава сразу не отвтилъ. Возможно что и ему пришло въ голову то же самое.
Мегъ сла у входа въ пещеру, и онъ перевязалъ, какъ умлъ, ея руку, употребивъ для этого шелковый шарфъ надтый у нея на ше.
Къ счастію перелома костей не было, и она улыбаясь увряла его что онъ ей ‘почти не длаетъ больно’. Однако ушибъ былъ очень силенъ, и рука оставалась безъ движенія. Варнава съ недоумніемъ глядлъ въ лицо Мегъ и по выраженію его не могъ понять, насколько велики, или насколько ничтожны ея страданія. Онъ не привыкъ къ женщинамъ ея класса и ршительно не зналъ что теперь длать дальше.
— Вотъ что! сказалъ онъ наконецъ.— Вамъ нельзя ночевать въ это сырой дыр, вы здсь продрогнете насквозь, а раньше утра никто по дорог не пойдетъ. Я какъ-нибудь вскарабкаюсь наверхъ и сбгаю въ сторожку за помощію. Вы не будете здсь бояться одна?
Онъ нагнулся и засунулъ свою фуфайку между ея спиной и сырою стной пещеры.
Мегъ взглянула на него. Она была очень блдна, но вполн оправилась отъ недавняго испуга.
— Не уходите! сказала она.— Карабкаясь наверхъ вы можете сорваться. Теперь темно. Я почти не вижу моря. Если вы убьетесь, то я буду винить себя, и, право, не стою всего этого.
— Если мн суждено умереть, то я умру, что бы я ни длалъ, а если нтъ, то я буду такъ же невредимъ какъ у себя въ постели, сказалъ Варнава Торпъ.— Но мн сдается что вы будете бояться понапрасну и что намъ съ вами конецъ еще не пришелъ. Мы съ вами еще увидимся.
Съ этими словами онъ началъ взбираться вверхъ по скал, а Мегъ зажала уши, потому что звукъ осыпающихся камней и известки приводилъ ее въ ужасъ.
Добравшись до верха Варнава веселымъ крикомъ далъ ей знать что все благополучно, и не теряя времени бросился бжать къ береговой сторожк.
Часа черезъ два они оба стояли въ сняхъ Равенсгиля лицомъ къ лицу съ м-съ Росельторпъ.
Было около часа ночи. Короткая лтняя ночь подходила къ концу, но большая висячая лампа еще горла въ сняхъ.
Посл тихой темноты сада Мегъ и Варнав казалось что домъ горитъ огнями.
Вс слуги замка разошлись искать Мегъ. Одинъ только м-ръ Росельторпъ не зналъ объ ея отсутствіи. Онъ рано ушелъ спать и заперъ къ себ дверь съ приказаніемъ чтобы его не безпокоили.
М-съ Росельторпъ была блдна отъ гнва. Мегъ стояла молча передъ нею.
Варнава Торпъ переводилъ глаза то на одну женщину, то на другую.
— Ты позоръ нашего дома! Въ теб не осталось ни капли стыда! говорила м-съ Росельторпъ.
Глаза Варнавы сверкнули гнвомъ.
— Изъ насъ троихъ стыдно должно быть только одному человку, и ужь, конечно, не этой двушк и не мн. Ей нельзя говорить такихъ вещей! Есть у васъ отецъ или братъ? я бы поговорилъ съ нимъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ Мегъ.
Мегъ покачала головою.
— Есть отецъ, но онъ далеко, я даже наврно не знаю гд, и потомъ прибавила она,— онъ, можетъ-быть, повритъ тет Росельторпъ.
Лицо м-съ Росельторпъ приняло еще боле жесткое выраженіе: Варнава не могъ сдлать ничего худшаго какъ упомянуть объ отц Мегъ. Она была черствая женщина и пожалуй даже грубая, но не раздразни Варнава въ эту минуту ея ревниваго чувства къ Мегъ, она вроятно не сказала бы того что вырвалось у нея теперь.
— Разумется, онъ повритъ мн, усмхаясь проговорила она, — и знаешь ли что именно ради него я почти готова жалть о твоемъ возвращеніи. Ты такъ долго пропадала что, право, не стоило возвращаться.
Мегъ вскрикнула, будто ее ударили, но лицо проповдника вдругъ озарилось какимъ-то радостнымъ вдохновеніемъ.
— Возьми одежды твои и иди за мной! воскликнулъ онъ. Я прежде не понималъ этого, глаза мои были закрыты, но теперь намъ все ясно: такова воля Божія!
Онъ сдлалъ шагъ впередъ и протянулъ руки.
— Пойдемъ! вскричалъ онъ.— Я вырву тебя какъ головню изъ огня. Пойдемъ со мною! Мы вмст будемъ проповдывать Господа по полямъ и дорогамъ. Твой примръ будетъ путеводнымъ маякомъ для тхъ, кого держитъ и манитъ богатство. Иди! Съ одной стороны тебя звалъ міръ, съ другой Господь, и ты не знала что длать, теперь теб дано ясное указаніе. Выбирай скоре, пока еще не поздно. Дай мн спасти тебя отъ зла которое сильне тебя. Никто не можетъ остановить насъ. Ты выйдешь изъ дверей темницы, какъ Петръ по зову Господа, и во имя Его я буду охранять тебя.
Мегъ взглянула на него долгимъ, серіознымъ взглядомъ, потомъ перевела взоръ на стны роднаго дома гд она весело танцовала три мсяца тому назадъ. Она вспомнила о портрет прабабушки, глаза которой, казалось, всегда слдили за ней и которая, какъ ей говорили, сдлала ‘ужасную вещь’. Вроятно тетя Росельторпъ скажетъ теперь то же самое и про нее, но это неправда, потому что она повинуется зову свыше. Она вспомнила о старомъ дяд который теперь спалъ ничего не подозрвая, вспомнила о Лор и Кэтъ, объ отц она старалась не думать, такъ сильна была въ ея сердц боль причиненная словами тетки.
— Выбирай, пока можно, сказалъ Варнава Торпъ, и Мегъ подала ему руку съ страннымъ чувствомъ, что ‘выбора’ то ей въ сущности и не оставалось.
— Вы говорите что эдо указаніе? сказала она.— Хорошо, пусть будетъ такъ! я пойду съ вами.
М-съ Росельторпъ стояла со сжатыми губами и каменнымъ выраженіемъ лица во все время необыкновеннаго предложенія проповдника, теперь она сдлала слабую попытку остановить ихъ, но было уже поздно.
Варнава Торпъ отстранилъ ее такъ же легко какъ отмахнулъ бы муху.
— Вы сказали свое слово, проговорилъ онъ,— и жестокое это было слово! Вы покончили съ этою двушкой.
И они вышли вмст въ темную ночь.
Слуги искавшіе Мегъ вернулись рано утромъ. Ихъ хозяйка встртила ихъ въ сняхъ, она не ложилась всю ночь, и лицо ея при безжалостномъ дневномъ освщеніи имло осунувшійся и истомленный видъ.
Нсколько позже пришелъ береговой сторожъ и принесъ извстія о мисъ Динъ, онъ разказалъ, какъ Варнава Торпъ прибгалъ къ нему за веревками и какъ они вмст вытаскивали молодую барышню.
Сторожъ врить не хотлъ тому что Варнава не доставилъ Мегъ домой. ‘Да я бы поручилъ ему собственную дочь и отпустилъ ее съ нимъ куда угодно,’ повторялъ онъ.
О странной сцен происшедшей ночью въ сняхъ никто никогда не узналъ кром трехъ участвовавшихъ въ ней лицъ.
Черезъ нсколько дней въ Равенсгил получили извщеніе о свадьб Мегъ. М-съ Росельторпъ протянула его мужу.
— Двчонка съ ума сошла, сказала она.— Другаго объясненія быть не можетъ.
М-ръ Росельторпъ опустилъ свою книгу со стономъ.
— Я не смогу взглянуть въ лицо Чарльзу! Я уду когда онъ прідетъі проговорилъ онъ.
— Съ какой стати? нетерпливо спросила его жена.— Вдь это же не твоя вина: ты ничего не длалъ съ ней.
— Ничего, ничего! пробормоталъ старикъ.— Она говорила мн что близка къ отчаянію, а я ничего не сдлалъ!
М-съ Росельторпъ быстро и рзко повернулась къ нему.
— Маргарита теб это говорила? да? ну, такъ я теб совтую не болтать объ этомъ, Джозефъ. Пусть лучше ее считаютъ сумашедшею чмъ думаютъ что она сознательно и по доброй вол пошла за этимъ бродягою.
М-ръ Росельторпъ покачалъ головою.
— Ты никогда не любила этой двочки, сказалъ онъ,— но она такъ же мало можетъ назваться сумашедшей, какъ и ты. Она была на нашемъ отвт и мы были плохими опекунами, и когда твой братъ прідетъ…
—… то я его встрчу, докончила м-съ Росельторпъ, — это дло касается только меня и его.
Старикъ искоса взглянулъ на нее.
— Ты никогда не любила чтобы кто нибудь становился между нимъ и тобою, сказалъ онъ, и м-съ Росельторпъ поморщилась.
— Перестанемъ говорить объ этомъ! замтила она,— Мегъ умерла для насъ.
— Да, сказалъ м-ръ Росельторпъ,— но расплачиваться-то все таки придется.
На кентскомъ берегу стоитъ, или, лучше сказать, стояла во времена молодости Маргариты Динъ рыбачья деревушка состоявшая изъ одного ряда деревянныхъ осмоленныхъ хижинъ и маленькой церкви съ квадратною башенкой.
Посл заката женщины ставили на окна зажженныя свчи для того чтобъ ихъ привтливые огоньки указывали рыбакамъ дорогу домой. Впрочемъ Ширгавенъ и днемъ и ночью всегда имлъ видъ часоваго на посту.
Лучи утренней зари только-что начали согрвать срыя волны, когда къ ширгавенской бухт причалила лодка, и изъ нея вышли мущина и женщина которые тихою поступью стали взбираться на желтый песчаный берегъ.
Пройдя нсколько шаговъ мущина оглянулся и протянулъ руку своей спутниц.
— Ты совсмъ заморилась, да оно и немудрено, сказалъ онъ,— дай я помогу теб!
Какой-то рыбакъ отвязывавшій лодку посмотрлъ на нихъ съ удивленіемъ.
— Это Варнава Торпъ. А двушка-то кто же?
Путники шли вдоль старой размытой приливомъ и покрытой гальками улицы.
У одной двери Варнава остановился и постучалъ. Пока они ждали на порог, на нихъ пахнуло втеркомъ съ клевернаго поля, а вблизи весело прокричалъ птухъ.
— Новый день начался! тихо проговорила двушка.
Женщина, отворившая имъ дверь, вздрогнула отъ удивленія, увидавъ ихъ.
— Господи Боже! Это Варнава, и на немъ нитки сухой нтъ! вскричала она.— Входи, входи скоре, я сейчасъ разложу огонь. Что? что ты говоришь? Двушка проситъ пріюта? При этихъ словахъ добродушное лицо женщины немножко вытянулось. Она ршила что это опять какая-нибудь ‘несчастная’ спасенная проповдникомъ.
— Ну, что же? пожалуй, пусть войдетъ, авось она намъ ничего дурнаго не сдлаетъ.
Она ввела ихъ въ комнату и стала подкладывать лучины подъ дрова.
— Ты съ отливомъ выхалъ изъ Дувра? Недурно! Славное соленое купанье ты устроилъ этой двушк: она тоже насквозь мокра. Да подойди сюда, двушка, не бойся! огонь сейчасъ разгорится. Господи! что это? вдругъ вскрикнула она когда Мегъ приблизилась къ огню и сбросила толстую куртку которую накинулъ на нее въ лодк ея спутникъ.— Спаси насъ, Господи, и помилуй! Варнава, что ты это надлалъ?
— Я теб разкажу посл, когда она пообсохнетъ, отвчалъ Варнава.
Но глаза м-съ Кокстонъ не стали ждать его поясненія, она окинула быстрымъ взоромъ нжное личико съ тонкими чертами, маленькія ручки и промокшія туфельки своей странной гостьи и сказала:
— Вы врно изъ дворянской семьи, барышня? Простите, я сначала не разглядла…
— Я больше не барышня, произнесла молодая двушка съ проблескомъ оживленія въ голос, но въ то же время съ такимъ выговоромъ который опровергалъ ея заявленіе, хозяйка покачала головою и снова взглянула на Варнаву который пристально смотрлъ въ огонь.
— Выдь-ка сюда на два слова! серіозно сказалъ онъ ей, и она послдовала за нимъ въ сосднюю комнату съ выраженіемъ живйшаго любопытства на лиц.
Когда она вернулась оттуда одна, то нашла свою гостью заснувшей отъ изнеможенія: голова двушки опиралась на деревянную скамью, а вся ея тоненькая фигурка лежала на усыпанномъ пескомъ полу. Золотистые волосы Мегъ свтились при огн какъ сіяніе, губы были полуоткрыты, она казалась еще моложе своихъ лтъ.
— Бдная овечка! А я-то что про нее подумала! Да, а все-таки дло плохо! пробормотала женщина, нагибаясь надъ спящей и чувствуя что сердце ея сжимается отъ жалости и нжности къ этому хрупкому созданію.
М-съ Кокстонъ придвинула къ огню дв скамьи и постлала на нихъ постель, потомъ стала снимать мокрые чулки и башмаки съ двушки и грть въ своихъ широкихъ ладоняхъ ея озябшія ножки. Мегъ проснулась и начала слабо сопротивляться, по она была слишкомъ утомлена чтобы обращать большое вниманіе на то что съ ней длаютъ. На ней сказывалась реакція страшнаго возбужденія этой ночи, и она почти не могла стоять на ногахъ, хотя видно было что грубоватая нжность жены рыбака ее трогала.
— Какъ вы добры, и сколько я вамъ надлала хлопотъ! сказала она когда м-съ Кокстонъ уложила ее и, подоткнувъ одяло со всхъ сторонъ, посовтовала ей ‘забыть свое горе во сн’.
— Я не понимаю, о чемъ думали ваши родные, позволивъ вамъ уйти изъ дома, такой молоденькой двочк! Хлопотъ? Какія же съ вами хлопоты, милая барышня?! А я только думаю что ваша мамаша сегодня съ ума по васъ сходитъ, воскликнула м-съ Кокстонъ съ неподдльными слезами на глазахъ.
— У меня нтъ матери, отвчала Мегъ.— Никто не будетъ безпокоиться обо мн, такъ что, право, все равно, что со мной случится, и я слишкомъ устала чтобы думать! Къ тому же дло сдлано!
Глаза Мегъ закрылись съ послднимъ же словомъ, и м-съ Кокстонъ съ восклицаніемъ недоумнія отошла отъ нея, оставивъ ее уснувшею сномъ усталаго ребенка на самомъ порог, новой жизни.
Въ ширгавенской церкви Мегъ и обвнчалась съ Варнавой Торпомъ. Она сдлала этотъ послдній непоправимый шагъ со странною непоколебимою ршимостью, съ какимъ-то полу-женскимъ, полу-дтскимъ чувствомъ подсказывавшимъ ей что зайдя такъ далеко лучше не возвращаться назадъ и что вручивъ Варнав свою судьбу, она возложила на него и всю отвтственность.
— Я не придумаю ничего другаго, сказалъ онъ ей, — безъ этого я не могу взять тебя съ собою: ты должна имть защиту моего имени и дать мн въ глазахъ свта право оберегать тебя, больше мн ничего не надо. Со времени моего призванія я никогда не думалъ жениться.
Молодая двушка, стоявшая въ дверяхъ почернвшей хижины, куда онъ ее привезъ наканун, отвтила ему не сразу, на лиц ея боролись самыя различныя выраженія.
— Если вы находите это необходимымъ, то я согласна, сказала она наконецъ.— Мн все равно, быть ли Маргаритой Торпъ, или Маргаритой Динъ.
Проповдникъ бросилъ на нее быстрый и пристальный взглядъ. Ея спокойное согласіе смутило его, хотя въ глубин сердца онъ врилъ въ то что говорилъ и считалъ что ради сохраненія добраго имени Мегъ онъ долженъ поступить такимъ образомъ.
— Двушка! горячо и серіозно заговорилъ онъ,— мн все это казалось Божіимъ указаніемъ, и я не сомнвался въ немъ, но ты молода, и я теб не пара. Если ты хочешь, я найду теб твоего отца, гд бы онъ не былъ, и заставлю его понять правду. Я оставлю тебя здсь и сію же минуту отправлюсь за нимъ, но по-моему, если ты уже вышла изъ ‘града погибели’, то теб лучше и не возвращаться въ него.
— Вы отыщете моего отца? Ея лицо вспыхнуло и повеселло на одно мгновеніе, но затмъ выраженіе унынія пробжало по немъ, и она покачала головою.
— Не стоитъ! сказала она,— все равно тетя Росельторпъ увидитъ его раньше меня.
Чужой человкъ не могъ понять, сколько отчаянія заключалось въ этой фраз.
— Въ такомъ случа намъ ничего другаго не остается, сказалъ Варнава, и она наклонила голову въ знакъ согласія.
Посл этого разговора Мегъ увидалась съ нимъ только въ церкви передъ внчаніемъ. Единственною провожатой ея была м-съ Кокстонъ.
Утро было холодно и втрено, и шумъ волнъ гудлъ во все время священнаго обряда. Передъ входомъ въ церковь невста остановилась и долгимъ взглядомъ оглянулась на море (тамъ, по ту сторону этой воды, гд-то былъ ея отецъ), но потомъ твердымъ шагомъ вошла въ церковную дверь. На ней была простенькая соломенная шляпка и блое ситцевое платье купленое тутъ же въ деревн, но старый священникъ, несмотря на свою сонливость и слпоту, пристально поглядлъ на нее и съ недоумніемъ на Варнаву Торпа. ‘Какая странная пара!’ думалъ онъ. Если бы у Мегъ былъ испуганный видъ, то онъ вроятно что-нибудь и сказалъ бы, но въ ршительныя минуты мужество никогда не покидало ея, и теперь боле чмъ когда-либо она боялась показаться трусихою.
Церковь была бдна и тсна, небольшая кучка рыбаковъ, казалось, заполняла ее совсмъ. Прихожане слдили съ большимъ интересомъ за совершавшимся обрядомъ, вс они знали Варнаву, многіе были ему обязаны.
Нжный и свжій голосокъ Мегъ и ея изящный выговоръ снова смутили священника, но задавать вопросы было уже поздно, и обрядъ былъ совершенъ до конца.
Въ церковной книг и до сихъ поръ можно видть об подписи: сначала подписалась Маргарита Динъ красивымъ италіянскимъ почеркомъ который такъ цнила тетя Росельторпъ, затмъ пониже кривымъ, неровнымъ почеркомъ школьника проставилъ свое имя Варнава Торпъ.
Самолюбіе Мегъ помогло ей выдержать и завтракъ ожидавшій ихъ по возвращеніи изъ церкви, онъ былъ накрытъ въ кухн, и нкоторые изъ рыбаковъ присутствовавшихъ при внчаніи входили въ домъ и молча разглядывали ее сквозь клубы табачнаго дыма стоявшаго отъ ихъ трубокъ. Мегъ храбро попыталась проглотить нсколько кусковъ и затмъ убжала наверхъ чтобы переодться въ синюю шерстяную юбку и темную ситцевую кофточку, которыя м-съ Кокстонъ купила на т нсколько шилинговъ которые оставались у Мегъ въ карман.
М-съ Кокстонъ послдовала за нею.
— Варнава пишетъ вашимъ роднымъ что онъ женился на васъ и спрашиваетъ, не сказать ли имъ чего-нибудь отъ васъ? сказала она.
— Нтъ, отвчала двушка,— между нами больше никогда не будетъ никакихъ разговоровъ.
М-съ Кокстонъ одобрительно кивнула головою.
— Я не знаю, что довело васъ до этого, сказала она, положивъ руку на плечо Мегъ,— но вы говорите врно: дло сдлано! И кто бы ни былъ въ этомъ виноватъ, послдствія на себя должны взять вы! Но кажется у васъ и у самой такой характеръ что вы съ нимъ не пропадете, и Варнава Торпъ все-таки хорошій человкъ, хоть и не хвалю я его за сегодняшній день. Теперь держитесь вы его изо всхъ силъ и никогда не оглядывайтесь назадъ, вотъ все что вамъ осталось!
Мегъ не отвчала, странное выраженіе испуга пробжало по ея лицу, потомъ она выпрямилась.
— Я готова, сказала она,— только пожелайте мн счастія на прощаніе!
— Спаси и благослови васъ Господи! серіозно сказала м-съ Кокстонъ,— и его тоже!
Въ кухн послышался шепотъ, когда въ нее вошла молодая, еще мене похожая на рыбачку въ своемъ рыбачьемъ плать. Варнава Торпъ вскочилъ съ мста и быстро положилъ конецъ прощанію. Передъ крыльцомъ стояла телжка, онъ бросилъ въ нее узелъ и посадилъ Мегъ прежде чмъ она успла опомниться. Черезъ минуту они уже подпрыгивали по тряской мостовой улицы.
Мегъ обернулась и махала рукою м-съ Кокстонъ, она не успла ни поблагодарить ее, ни проститься съ нею, но она не отводила отъ нея глазъ, пока могла ее видть. Доброй женщин казалось что срые глаза Мегъ говорятъ ей гораздо больше чмъ говорилъ ея языкъ, и когда телжка скрылась за поворотомъ, она съ тяжелымъ сердцемъ вошла къ себ въ домъ.

ГЛАВА VIII.

Вскор посл этого ворота Равенсгиля закрылись, и Дины больше не прізжали туда.
Отецъ Маргариты былъ глубоко пораженъ обрушившимся на него ударомъ. И гордость и любовь его были оскорблены.
Чтобы Мегъ, его баловница, его любимая дочь, живое отраженіе его самого, была способна на такую вещь — нтъ! Это казалось ему чудовищнымъ и невозможнымъ.
Сначала онъ просто-на-просто не поврилъ письму сестры и съ сердитой, презрительною усмшкой бросилъ его въ каминъ, но ко времени своего возвращенія въ Англію онъ убдился въ дйствительности совершившагося факта.
М-съ Росельторпъ не обладала сострадательнымъ сердцемъ, но она любила брата, и видъ его лица при первой ихъ встрч въ ея гостиной былъ таковъ что заставилъ ее въ первый разъ въ жизни поблднть и отвернуться.
Онъ не произнесъ ни слова упрека, задалъ два, три вопроса и не сдлалъ ни одного замчанія.
Если бы Маргарита умерла, онъ плакалъ бы о ней, но теперь она была слишкомъ далека для слезъ. Она не сдержала того что общала, не оправдала своего прошлаго, и онъ чувствовалъ что въ гробу она была бы для него ближе.
М-съ Росельторпъ сдлала слабую попытку утшить брата, но это не было въ ея дух и вышло у нея очень неловко.
М-ръ Динъ поднялъ голову и посмотрлъ на нее, лицо его покрылось какъ будто срою тпью, а глаза до непріятнаго напоминали глаза Мегъ.
— Перестань, сестра! сказалъ онъ.— Ты хочешь мн добра, но ты ничего не понимаешь. Она была моею дочерью и стала моимъ горемъ.
И м-съ Росельторпъ замолчала. Если у нея когда-нибудь и шевельнулась мысль открыть брату настоящую причину бгства Мегъ, то теперь она сказала себ что братъ самъ запретилъ ей раскрывать ротъ по этому поводу.
Посл этого никто не говорилъ съ нимъ о Мегъ, хотя вс его жалли. Спокойное достоинство съ которымъ онъ несъ свое горе возбуждало больше сочувствія чмъ самыя горькія стованія, впрочемъ этотъ человкъ невольно всмъ и всегда внушалъ симпатію какъ своимъ горемъ, такъ и своею радостію.
Только черезъ нсколько недль своего пребыванія въ дом сестры м-ръ Динъ замтилъ отсутствіе зятя.
— Джозефъ по обыкновенію здоровъ, холодно отвтила м-съ Росельторпъ на его вопросъ,— но онъ воображаетъ себя больнымъ и совсмъ пересталъ показываться. Нечего теб и ходить къ нему, Чарльзъ.
И Чарльзъ не пошелъ. Можетъ-быть въ то время онъ особенно боялся остраго цинизма старика, но страхъ его былъ напрасенъ: дядя Мегъ горевалъ о ней не меньше ея отца, а упрекалъ себя и мучился совстью гораздо больше.
Очень немногіе видали м-ра Росельторпа въ послдніе годы его жизни. Джорджъ Сольсъ говорилъ что старика забросили самымъ возмутительнымъ образомъ, но Джорджъ Сольсъ былъ вообще человкъ злопамятный и не склонный къ снисходительному взгляду на образъ дйствій м-съ Росельторпъ.
Какъ ни странно, по м-ръ Сольсъ былъ единственнымъ человкомъ угадавшимъ, какою тяжестью на совсти старика лежала послдняя отчаянная мольба Мегъ. Самъ онъ въ то время рвалъ и металъ отъ гнва, былъ готовъ придраться ко всякому случаю (если бы онъ только представился) перессориться со всми родными Мегъ, издвался надъ всеобщимъ сочувствіемъ къ ея отцу и становился просто непріятнымъ, когда заходила рчь о томъ что м-съ Росельторпъ стала совсмъ другою женщиной и что она чувствуетъ это горе глубже чмъ можно было предположить.
Свтъ съ негодованіемъ говорилъ что м-ръ Сольсъ выказалъ себя съ самой непріятной стороны и что посл всего что для него сдлалъ м-ръ Динъ, онъ могъ бы отнестись сердечне къ горю своего друга. И дйствительно, все что было худшаго въ этомъ человк, все тогда всплыло наверхъ.
Однако, когда Росельторпы вернулись въ Лондонъ, онъ явился къ нимъ въ Брананстопъ-сквэръ и, несмотря на удивленное лицо которое длала м-съ Росельторпъ при встрч съ нимъ, продолжалъ посщать ея мужа.
М-ръ Росельторпъ чувствовалъ какое-то расположеніе къ молодому Еврею тайну котораго онъ зналъ, а Джорджъ Сольсъ, сошедшійся когда-то со старикомъ исключительно съ своекорыстною цлію выпытать отъ него все что можно относительно Мегъ, мало-по-малу привязался къ капризному чудаку который считался хозяиномъ этого большаго дома, но не имлъ въ немъ никакого значенія и съ каждымъ годомъ становился все боле страннымъ и одинокимъ.
Въ первый разъ посл исчезновенія Мегъ Джорджъ вошелъ къ нему почти силой и нашелъ старика почти въ томъ же положеніи въ которомъ оставила его Мегъ, съ тою только разницей что теперь онъ сидлъ безъ книги и въ ночномъ колпак.
— Уходите! я боленъ, раздраженно крикнулъ онъ при звук отворявшейся двери, по разсмотрвъ своего постителя выпрямился и протянулъ ему руку.
— Вы пришли опять посмотрть мои египетскія монеты, Сольсъ? спросилъ онъ.— Значитъ вы не слыхали еще нашей новости? Теперь изученіе древностей вамъ уже ни къ чему, совсмъ ни къ чему!
— Такъ это правда? немножко хрипло произнесъ м-ръ Сольсъ.— Вамъ не будетъ очень непріятно, если я попрошу васъ разказать мн все что вы знаете по этому поводу?
— Будетъ, сердито отвчалъ старикъ, но взглянувъ на м-ра Сольса смягчился.— Сядьте, хотя разказъ мой будетъ не дологъ и не особенно сладокъ, замтилъ онъ и вкратц передалъ ему обо всемъ случившемся.
— Не врь женщинамъ! сказалъ Джорджъ съ тщетною попыткой принять насмшливый тонъ.— Какъ я былъ глупъ! Я-то воображалъ что изучилъ ихъ давнымъ-давно! Ну, теперь ни одна ingnue въ мір больше не проведетъ меня.
М-ръ Росельторпъ строго взглянулъ на него.
— Должно-быть человку всегда необходимо винить кого-нибудь, когда ему самому больно, сказалъ онъ,— и конечно въ этихъ случаяхъ винить женщину всего легче, потому-то обыкновенно на нее и сердится пострадавшій. Что же? это основаніе не хуже всякаго другаго, но вамъ бы я сказалъ что вы мене чмъ кто-либо имете право жаловаться, да только вы пожалуй отвтите что мои глаза стары и слпы. Вы намекаете на то что васъ ‘провели?’ Вроятно она подавала вамъ боле надежды чмъ мн было извстно?
Джорджъ покраснлъ.
— Я прошу извиненія, сэръ, сказалъ онъ.— Я никакъ не хотлъ сказать чтобы мисъ Динъ, т.-е., м-съ Торпъ, подавала мн какіе-нибудь поводы надяться. Она только терпла меня, и я считалъ себя ниже ея. Обстоятельства показали что я былъ слишкомъ скроменъ, это рдко со мною случается, сэръ. Она оказалась гораздо мене разборчивою чмъ я предполагалъ. Варнава Торпъ зналъ ее лучше. Чортъ бы его побралъ! злобно прибавилъ онъ.
— О, въ этомъ я съ вами согласенъ и отъ души посылаю его туда же, хотя это и ни къ чему не ведетъ, замтилъ м-ръ Росельторпъ.— Но что касается ея, то вы не правы. Если это можетъ васъ сколько-нибудь утшить, то я скажу вамъ что она все равно не вышла бы за васъ замужъ. Не думайте что я поддерживалъ ее въ этомъ, нтъ, я былъ бы радъ видть васъ ея мужемъ, и старикъ протянулъ руку Джорджу,— но я замчалъ что чмъ чище и невинне двушка, тмъ легче она отдаетъ себя во имя пустой идеи и тмъ крпче она вритъ всякому дураку взывающему къ ея ‘высшимъ побужденіямъ’. Бываютъ женщины которыя такъ и родятся съ этою жаждой самопожертвованія и служенія другимъ людямъ. Меня забавляло, еще когда моя племянница была двочкою, смотрть какъ она всегда метала бисеръ передъ свиньями. Да! но на этотъ разъ она сдлала это съ жестокою местью.
— Ахъ, я очень радъ что это такъ забавляетъ васъ, сказалъ м-ръ Сольсъ.— Это дйствительно преинтересная исторія съ начала до конца! Я даже не знаю, что смшне: одинокое ли дтство этой двушки въ вашемъ дом, гд повидимому никому до нея не было дла, или ея необдуманное замужество съ человкомъ который вроятно заставитъ ее каяться въ этомъ шаг каждый часъ ея жизни. Какъ вы думаете, начнетъ онъ ее топтать, когда бисеръ ему надостъ? Это было бы забавне всего, не правда ли?
Онъ говорилъ почти грубо. М-ръ Динъ конечно никогда не позволилъ бы себ говорить такъ со старикомъ, несмотря ни на какую степень гнва, но Джоржъ прошелъ не столь строгую школу приличій и можетъ-быть въ эту минуту особенно досадовалъ на аристократовъ въ среду которыхъ втерся на свое несчастіе.
М-ръ Росельторпъ молчалъ, и Джорджъ взялся за шляпу.
— Я въ слишкомъ дурномъ настроеніи чтобы быть пріятнымъ собесдникомъ, сэръ, сказалъ онъ,— хотя, вроятно, и это васъ забавляетъ. Прощайте!
— Вы еще молоды и можете сердиться на судьбу, или на провидніе, или на дьявола, назовите это какъ хотите, заговорилъ старикъ.— Что же касается меня, то я старъ, слишкомъ старъ чтобы негодовать или стараться прошибить лбомъ каменную стну, но горевать я тоже горюю, чувства печали я еще не пережилъ, къ несчастью оно позже всхъ другихъ умираетъ въ человк.
Джорджъ быстро завертлъ свое pince-nez.
— По всей вроятности мн осталось жить еще не мало лтъ, сказалъ онъ,— и я можетъ-быть еще увижу ее. Я даже непремнно постараюсь сдлать это рано или поздно, мн захочется посмотрть что изъ этого вышло, но только не теперь: я вовсе не хочу попасть въ полицію за драку, а я не устою противъ желанія побить этого фарисействующаго негодяя. Я лучше подожду.
— Да, это будетъ лучше, сухо замтилъ м-ръ Росельторпъ.— Я слышалъ что и Варнава Торпъ уметъ дйствовать кулаками, такъ что возможенъ и другой исходъ вашей драки, совсмъ не лестный для вашего самолюбія. Кром того (хотя вамъ это должно показаться невроятнымъ) я считаю настоящаго лицемра явленіемъ довольно рдкимъ. На земл очень много самообольщающихся идіотовъ которые собственныя желанія и предразсудки принимаютъ за ‘гласъ Божій’, но негодяевъ мало. Можетъ-быть онъ и негодяй (разумется при такой увренности пріятне посылать ему проклятія), но, откровенно говоря, я сомнваюсь въ этомъ.
— Неужели? коротко спросилъ Джорджъ.— А я нисколько!
— Конечно, конечно, заговорилъ опять старикъ,— гд же вамъ сомнваться въ чемъ-нибудь? Вы молоды и жестки, какъ я уже сказалъ, и во всемъ уврены. Ну, такъ идите и не длайте глупостей изъ-за нея! Какая польза выйдетъ изъ этого? Вредъ вы конечно можете сдлать, это всегда бываетъ гораздо легче, вредъ и ей и себ. Я не думаю чтобы меня позабавило какое-нибудь несчастіе съ вами, напротивъ, мн, вроятно, не хватало бы васъ потомъ, хотя конечно я ничего бы не сдлалъ для предупрежденія его.
Посл этого голосъ его перешелъ почти въ шепотъ и Джорджъ уловилъ какую-то безсвязную фразу о томъ что онъ что-то сказалъ или чего-то не сказалъ, что-то могъ предупредить и чего-то не предупредилъ.— Но ты такъ скора, Маргарита, а я уже старъ и не могу такъ скоро думать… бормоталъ онъ.
М-ръ Сольсъ собиравшійся уходить обернулся и остановился. Онъ снова подошелъ, раздулъ огонь въ камин и подвинулъ къ нему кресло м-ра Росельторпа.
— Вы нездоровы, сэръ, сказалъ онъ.— Хорошо ли это что вы всегда одни? не позвать ли кого-нибудь?
— Нтъ, нтъ, не зовите ее. Я видть ее не могу. Не смйте, не смйте, говорятъ вамъ! крикнулъ м-ръ Росельторпъ съ такимъ раздраженіемъ что Джорджъ сейчасъ же отказался отъ своего намренія.
— Я буду заходить къ вамъ если позволите, сказалъ онъ самъ удивляясь своимъ словамъ.
— Да, да, заходите! и вотъ что, Сольсъ… подойдите ближе… я хочу вамъ что-то сказать.
Джорджъ подошелъ и нагнулся къ нему.
— Если вамъ скажутъ когда-нибудь что я умираю, прошепталъ старикъ,— то настойте чтобы васъ впустили и выгоните ее изъ комнаты, непремнно выгоните! и еще… еще я хочу написать завщаніе. Придите переговорить о немъ. Я назначу васъ душеприкащикомъ и скажу вамъ куда я положу его… чтобы вы могли найти его когда я умру. Только ничего не говорите ей!.. она знаетъ одно старое завщаніе… Общайте мн!
— Хорошо, сказалъ Джорджъ,— я общаю.
М-ръ Росельторпъ началъ тихо смяться.
— Я бы хотлъ чтобы моя душа могла присутствовать при этомъ, говорилъ онъ.— Кто знаетъ? можетъ-быть это и возможно?! Мы вдь ничего не знаемъ о томъ что будетъ посл. Вы вдь не испугаетесь непріятной сцены съ нею, нтъ?
— Съ кмъ? съ и съ Росельторпъ? переспросилъ Джорджъ,— напротивъ, я буду очень радъ!
— Я тоже, если буду присутствовать тутъ же, освободившись отъ этого стараго, слабаго тла.
И онъ снова усмхнулся и весело простился съ Джорджемъ.
А Джорджъ посл этого пошелъ въ Гиль-стритъ обдать къ своей матери. Благодаря своей карьер онъ вытащилъ вмст съ собой и свою непрезентабельную родню которая чуть не молилась на него за это. Разъ въ недлю онъ всегда баловалъ м-съ Сольсъ своимъ обществомъ, и надо сознаться что въ виду его многочисленныхъ занятій и знакомствъ такое постоянство доказывало извстную стойкость характера.
М-съ Сольсъ была твердо уврена въ томъ что вс знатныя барыни и барышни съ которыми встрчается ‘ея Джорджъ’ просто на просто умираютъ отъ любви къ нему и что онъ можетъ выбирать любую. Вроятно, многія изъ барышень съ которыми ‘Джорджъ’ танцовалъ на балахъ пришли бы въ ужасъ отъ мысли получить себ въ свекрови м-съ Сольсъ, но на это она говорила: ‘Господь съ ними! вдь не за меня он пойдутъ замужъ! Ничего, Джорджева жена какъ-нибудь помирится съ моимъ старымъ желтымъ лицомъ, когда вокругъ ея молодаго личика заблестятъ Сольсовскіе бриліанты. Для нея я ихъ не пожалю, но никому другому не отдамъ. А лучше ихъ нтъ во всемъ Лондон!’
И вотъ въ ожиданіи появленія ‘Джорджевой жены’ она сама надвала эти бриліанты и кстати и некстати. Одвалась она пестро и молодо, больше всего любила красные и желтые цвта и всегда надвала для сына лучшее платье. У Ревекки Сольсъ въ свое время былъ плохой мужъ, но за то сынъ по ея словамъ вознаградилъ ее съ избыткомъ. Въ дтств онъ былъ пренесноснымъ мальчишкой да и въ молодости доставилъ ей не мало хлопотъ своими похожденіями, но за то въ зрломъ возраст отплатилъ за вс ея заботы. Онъ вышелъ умне своего отца: въ то время какъ старый Сольсъ умлъ только наживать и копить, Джорджъ умлъ и тратить деньги.
Джорджу стоило извстныхъ усилій оторваться отъ старой фирмы въ Сити, но его честолюбіе было еще сильне его финансовыхъ способностей, онъ смло бросилъ торговлю и пошелъ въ юристы. Мать поддержала его въ этомъ намреніи, несмотря на то что вся остальная родня подняла руки къ небу въ священномъ ужас.
— И вотъ теперь мой сынъ обдаетъ въ такихъ домахъ куда ни Веніаминъ Моссъ, ни Джозефъ Сольсъ не смютъ показать и кончиковъ своихъ длинныхъ носовъ, говорила она, — и что еще лучше, въ этихъ домахъ его любятъ и цнятъ! Но онъ ни за что не промняетъ меня ни на одинъ изъ нихъ и все-таки приходитъ ко мн обдать по субботамъ, кто бы его ни звалъ.
И эти субботніе вечера были праздниками для м-съ Сольсъ. Въ эти дни она надвала свое самое пестрое и нарядное платье, самый удивительный и странный головной уборъ и заказывала настоящій банкетъ. Она была бы готова подать Джорджу растворенныя жемчужины если бы онъ выразилъ такое желаніе.
М-съ Сольсъ была бойкая старушка съ черными какъ уголь волосами и удивительно свтлыми глазами представлявшими рзкую противоположность съ темнымъ цвтомъ ея лица и придававшими ей странное выраженіе. Ротъ у нея былъ большой какъ у сына, и такъ же какъ онъ она была скора на отвты и вообще считалась веселою и умною собесдницей.
Нсколько родственницъ были приглашены къ обду и тоже явились залитыя бриліантами. Младшая кузина была въ томъ возраст когда Еврейки красиве всего: ей только-что исполнилось семнадцать лтъ.
Она изо всхъ силъ кокетничала съ Джорджемъ, и онъ шутливо поощрялъ ее въ этомъ направленіи. Онъ вообще умлъ приспособляться ко всякому обществу, а это общество было для него скоре отдыхомъ чмъ обузою.
Вс они были очень шумны и громки. Джорджа поражало то что семь человкъ въ Гиль-стрит нашумятъ больше чмъ четырнадцать въ Брайанстонъ-сквэр. У м-съ Росельторпъ наврно волосы стали бы дыбомъ на голов, если бы она могла видть это времяпрепровожденіе.
М-съ Сольсъ веселилась не меньше другихъ, но когда эта шумная ватага простилась и Джорджъ, проводивъ гостей до сней, вернулся поболтать вдвоемъ съ матерью, тогда для нея наступила самая счастливая часть вечера.
Джорджъ всегда говорилъ съ матерью о всхъ своихъ професіональныхъ длахъ и успхахъ. Она была его единственною повренной, и онъ никогда не забывалъ какъ она ободряла и обнадеживала его при начал его карьеры. Онъ вообще не забывалъ ни обидъ, ни благодяній.
Онъ долго говорилъ. Имъ обоимъ было нипочемъ просидть половину ночи.
— Однако! воскликнулъ онъ когда часы пробили два,— я пріучаю тебя къ безпорядочному образу жизни, мать! А какъ ты думаешь, будутъ сегодня Миріамъ Моссъ сниться описи и неустойки? Она преинтересная скоросплка. Удивительно какъ рано развиваются Еврейки!
М-съ Сольсъ тревожно посмотрла на него.— Надюсь, ты не собираешься жениться на ней? спросила она.— Ты можешь составить гораздо лучшую партію, мой сынъ. Конечно Моссы богаты, я ничего не говорю, но я бы хотла для тебя титулованную жену. И ты не думай чтобы я стала теб поперекъ дороги когда ты захочешь жениться, напротивъ, я хотла бы передъ смертью еще поняньчить внучатъ. Теб пора устроиться, и я бы на твоемъ мст непремнно взяла невсту изъ дворянской семьи. И можешь ей сказать отъ меня, добавила м-съ Сольсъ съ оттнкомъ нжности въ голос,— что она будетъ счастливою женой, что это говоритъ твоя старая мщанка-мать и говоритъ не безъ причины.
Джорджъ засмялся и обнялъ ее. Эта ласка значила гораздо больше чмъ вс хорошенькія фразы и любезности сказанныя имъ въ этотъ вечеръ Миріамъ Моссъ.
— Та счастливая аристократка которой я соблаговолю бросить платокъ еще не появлялась на горизонт, сказалъ онъ, — а когда она и появится, то не посметъ поднимать передъ тобою свой аристократическій носикъ, никто не встанетъ между тобою и мною.
М-съ Сольсъ усиленно закивала головой, такъ что бриліантовыя подвски ея сережекъ закачались и засверкали огнями.
— Тмъ лучше для меня, мой мальчикъ! Но жены не такъ покладисты какъ матери, и ты не слишкомъ ручайся за нее.
— За женщину можно ручаться только пока ее видишь, не такъ ли, мать? сказалъ Джорджъ звая, и мать его пристально посмотрла на него.
Быть-можетъ ей пришло въ голову что горизонтъ не такъ чистъ какъ онъ старается представить, и что не одна работа наложила за послднее время печать заботы и напряженной сосредоточенности на его лиц, по она была умна и ни о чемъ не спрашивала.
Посл этого Джорджъ перевелъ разговоръ опять на свои дла и простился съ нею когда свтъ зари сталъ уже проникать въ комнату.
— Покойной ночи, мой мальчикъ, сказала ему мать.— За то что ты такой хорошій сынъ, Господь долженъ благословить тебя.
У нея было какое-то смутное чувство что Провидніе чмъ-то обидло ея Джорджа.
Джорджъ непочтительно усмхнулся.
— Ты, кажется, считаешь за особенную честь для Господа Бога обязанность благословлять меня? сказалъ онъ.
Но все-таки онъ любилъ свою мать, и благословеніе ея не повредило ему. Въ конц-концовъ не могъ же онъ пойти и надлать глупостей изъ-за Мегъ, пока она такъ вритъ въ сына.
Придя къ себ домой онъ прямо подошелъ къ своему письменному столу и вынулъ изъ него маленькій рисунокъ акварелью вырванный когда-то изъ альбома Лоры.
— Я не могу позволять себ этого вздора, сказалъ онъ.— Я убью проповдника если оставлю тебя здсь.
Онъ разорвалъ портретъ пополамъ и сжегъ его надъ лампой, и это была, пожалуй, самая разумная вещь которую онъ могъ сдлать, впрочемъ Джорджъ рдко терялъ голову что бы ни творилось въ его сердц.

ГЛАВА IX.

Кольдервельская ферма выстроена на краю ‘болотъ’. Въ то время вокругъ нея со всхъ сторонъ лежали пустовавшія земли или, лучше сказать, обширныя соленыя болота заливавшіяся въ часы прилива водой, тихо проползавшей между густой осокой, въ которой тысячами гнздились дикія утки и квакали лягушки. Попадались тамъ и прсные ключи, ихъ присутствіе выдавали мягкая, нжно-зеленая травка, рзко отличавшаяся отъ буроватой пропитанной солью осоки, и глубокія темно-зеркальныя ‘окна’ извстныя только дождю, втру, да пугливой водяной птиц.
Срыя стны одинокаго каменнаго зданія стояли какъ разъ въ упоръ всмъ четыремъ втрамъ, прилегавшая къ нему пахотная земля была окопана глубокими канавами и обведена насыпью со всхъ сторонъ, единственная дорога черезъ болота вела прямо къ двери фермы и тутъ и кончалась, потому что дальше не было ни одного человческаго жилья.
Торпы жили здсь изъ поколнія въ поколніе. Они хвастались тмъ что ихъ никогда не трогала болотная лихорадка и что скотъ ихъ никогда не пропадалъ ‘во мху’. Они издавна были извстны своими лошадьми, искусствомъ ‘править кости’, время отъ времени проявлявшимся въ какомъ-нибудь изъ членовъ семьи, и какою-то упрямою своеобразностію, какимъ-то ‘норовомъ’ который у перваго Торпа высказался въ выбор мста для дома. Молва говорила что изъ-за постройки дома у этого добраго человка была жестокая схватка съ болотнымъ бсомъ до той поры владвшимъ землею (особенность этого нечистаго духа составляла лошадиная голова). Но повидимому онъ въ конецъ одоллъ своего противника, потому что Кольдервельская ферма стоитъ до сихъ поръ и насчитывала себ уже 300 лтъ когда Маргарита, бывшая Маргарита Динъ, въ первый разъ познакомилась съ нею. Дочери были рдкостью на ферм. И въ этомъ отношеніи семья Торповъ представляла особенность: почти вс дти ея были мальчики, и т немногія двочки которыя отваживались открыть глаза въ этомъ ‘обуреваемомъ вихрями’ дом, обыкновенно умирали не достигнувъ зрлаго возраста.
Отецъ Варнавы Торпа не имлъ сестеръ, и жена его не подарила ему ни одной дочери.
Въ молодости онъ былъ честолюбивъ и отличался отъ людей своей среды новыми идеями, боле обширнымъ образованіемъ и чмъ-то что въ юности очень походило на геніальность, а въ старости на сумашествіе, тмъ самымъ ‘чмъ-то’ что постоянно отмчало кого-нибудь изъ членовъ каждаго поколнія этой семьи.
Вс думали что сыновья его попадутъ въ гимназію и подымутся до уровня ‘господъ’, но ничего подобнаго не вышло. Напротивъ, средства семьи ухудшились, какой-то червь меланхоліи сталъ какъ будто подъдать Торпа, онъ потерялъ энергію и интересъ ко всему, и честолюбіе его куда-то схлынуло, точно тамъ за домомъ море въ часъ отлива.
Люди говорили что его подточили два несчастія: сначала смерть жены, потомъ несчастный случай со старшимъ любимымъ сыномъ оставившій его калкой на всю жизнь. Посл этихъ двухъ бдъ онъ и свихнулся.
Можетъ-быть это и было такъ, но врне что ‘свихнутость’ была въ зародыш и раньше, что она родилась съ нимъ вмст, такъ же какъ цвтъ его глазъ, форма головы, и что обстоятельства только ярче выразили ее.
Жена его умерла родами, и изъ его безумнаго страстнаго горя въ душ его выросло несправедливое, но непреодолимое чувство отвращенія къ невинной причин ея смерти.
Томъ Торпъ няньчился со своимъ братишкой какъ умлъ и пряталъ его отъ глазъ отца. Варнава росъ крпышомъ и силачомъ, любителемъ всевозможныхъ деревенскихъ игръ и удовольствій, ненавистникомъ книгъ, шумнымъ и непокорнымъ ребенкомъ постоянно убгавшимъ изъ школы и ставившимъ розгу ни во что. Въ отроческіе годы это былъ мальчикъ съ бшенымъ характеромъ и добрымъ сердцемъ, никогда ни надъ чмъ не задумывавшійся и пользовавшійся всеобщею любовью, несмотря на нкоторую долю властолюбія и упрямства. Въ зрломъ возраст онъ сдлался странникомъ по лицу земли и удивлялъ всхъ знавшихъ его раньше внезапностью и силою своего ‘обращенія ‘.
Пятнадцать лтъ прожилъ онъ такою жизнью, когда Маргарита Динъ узнала его.
Въ продолженіе этихъ пятнадцати лтъ онъ по временамъ прізжалъ домой, повинуясь чувству тоски по родимымъ болотамъ и сильной, хотя ничмъ особеннымъ не выражавшейся, привязанности къ Тому.
Онъ всегда возвращался одинъ до того дня когда въ первый разъ привезъ свою жену.
Стоялъ конецъ октября. На юг деревья все еще красовались въ своемъ желтомъ и красномъ сіяніи, и въ мягкомъ воздух слышалась прощальная ласка лта, но здсь на свер зима уже вступила въ свои права и грубо прервала нжное разставаніе лта съ землей.
Нсколько жалкихъ корявыхъ деревьевъ стояли съ оборванною листвой и отъ постояннаго напора втра совсмъ пригнулись къ стн дома, между тмъ какъ безжалостный ураганъ свистлъ между ихъ жидкими сучьями и упрямо старался снести непокорную Кольдервельскую ферму.
Снаружи одинокій домъ казался холоднымъ и унылымъ, но сердце его, то-есть, веселая кухня въ которой сидли м-ръ Торпъ съ сыномъ, была тепла и даже жарка въ самыя холодныя ночи.
Человкъ рисовавшій планъ фермы сдлалъ кухню самою великолпною комнатой въ дом. Чопорная гостиная и даже столовая замчательная своимъ росписнымъ потолкомъ были ничто въ сравненіи съ кухней.
Кухня была вся оклеена дубомъ, просторна и уютна, съ краснымъ кирпичнымъ поломъ и исполинскимъ очагомъ передъ которымъ съ обоихъ угловъ стояли кресла.
Связки свчей, сушенаго лука и окорока ветчины свшивались съ балокъ. Хорошій старинный англійскій фарфоръ стоялъ на полкахъ дубоваго шкафа, мдная и оловянная посуда весело блестла при огн.
Дв сальныя свчи горли на четыреугольномъ стол посреди комнаты. На одинъ конецъ стола были сдвинуты остатки ужина, другой былъ весь заваленъ книгами. Свчи бросали фантастическія темныя тни, но не мерцали несмотря на бушевавшій втеръ: стны и плотно пригнанныя рамы дома служили имъ надежною защитой.
М-ръ Торпъ ходилъ длинными и неровными шагами взадъ и впередъ по комнат. Его худыя тонкія руки были сложены за спиной, а голова выдавалась немножко впередъ.
Онъ былъ неловкій, худощавый, высокій человкъ, но держался до такой степени сутуловато что сразу нельзя было угадать его настоящаго роста, грудь его казалась впалой, а плечи совершенно круглыми. Платье висло на немъ какъ на вшалк, а его шелковистая черная борода безпорядочно спускалась на старомодный жилетъ.
Его голубые глаза напоминали глаза его младшаго сына, но на этомъ ихъ сходство и кончалось, потому что у м-ра Торпа были тонкія и рзкія черты и темный цвтъ кожи. Лицо его было изящне лица Варнавы который, очевидно, унаслдовалъ отъ матери близну кожи и свтлыя кудри, а также, вроятно, неспособность къ ученію и несокрушимое здоровье.
Томъ Торпъ сидлъ за столомъ передъ кучей книгъ, при свт пылающаго камина тнь его плясала на стн какъ жестокая живая карикатура дйствительности.
Онъ былъ искривленъ, горбатъ и вдобавокъ хромъ на одну ногу. Лицо его тоже казалось страннымъ и могло быть одинаково лицомъ молодаго человка и старика. На самомъ дл Тому было сорокъ лтъ.
У него былъ очень высокій лобъ окаймленный блестящими черными волосами и каріе глаза съ зеленоватымъ оттнкомъ и необыкновенной величины зрачками, очень выразительные глаза, иногда свтившіеся чисто женскою кротостью, хотя вообще кротость не могла назваться отличительною чертой Тома. Ротъ говорилъ о сильныхъ и частыхъ страданіяхъ, линіи вокругъ него были глубоки, а губы плотно сжаты.
За другимъ концомъ стола съ видомъ оскорбленнаго достоинства, какъ будто каждый кусокъ становился у нея поперекъ горла, ужинала чопорная женщина пожилыхъ лтъ съ отпечаткомъ какого-то раздражительнаго жеманства на всей своей фигур.
Когда она кончила, то встала съ подавленнымъ вздохомъ и сдлала видъ что хочетъ убирать со стола, но Томъ вскочилъ съ мста, громко захлопнулъ книгу, удивительно проворно заковылялъ вокругъ стола и взялъ изъ рукъ ея тарелки.
— Если ты дйствительно больше не будешь сть, то я уберу ихъ, сказалъ онъ.
— Я не могу сть, когда ты все время читаешь, а братъ ходитъ взадъ и впередъ какъ дикій зврь въ клтк, отвчала она дрожащимъ голосомъ.— Это хоть у кого отобьетъ охоту сть!
— Да вдь не ты читаешь, такъ чего же теб? отвчалъ Томъ.— Сиди за ужиномъ хоть три часа, теб никто не мшаетъ. А теперь, если ты кончила, то я уберу.
Углы ея рта обиженно опустились книзу.— Меня еще никто не попрекалъ тмъ что я долго сижу за дой, сказала она,— но, конечно, видть передъ собой человка который все время сидитъ съ книгой и даже не взглянетъ на то что стъ, отнимаетъ всякій апетитъ. А если ты думаешь что я мъ больше чмъ мн полагается, Томъ, или…
— Слушай, тетка Тремнель, закричалъ на нее Томъ,— я никогда ничего такого не говорилъ. Что я, считаю твои куски, что ли? Если ты посмешь еще разъ заикнуться объ этомъ, то я заставлю тебя сейчасъ же дость весь окорокъ.
При этихъ словахъ онъ схватилъ его и махнулъ костью по воздуху. М-съ Тремнель испугалась, она вообще боялась Тома и не понимала шутокъ. Она проворно убралась въ дальній уголъ комнаты и, вынувъ черный шелковый рабочій мшокъ, стала отводить свою душу за вязаньемъ какихъ-то зубчиковъ.
Томъ отставилъ немытую посуду и снова углубился въ чтеніе. Онъ чувствовалъ что если женской рук позволить хоть разъ вмшаться въ ихъ безпорядочное хозяйство, то она не успокоится пока не произведетъ полнйшей революціи во всемъ.
— Насъ съ отцомъ выметутъ изъ кухни прежде чмъ мы успемъ оглянуться, разсуждалъ онъ, и попытки тетки Тремнель быть полезной въ дом каждый разъ кончались полнйшею неудачей.
Теперь она сидла и уныло вздыхала надъ своею работой, а Томъ по временамъ съ улыбкою посматривалъ на нее. Наконецъ онъ ршилъ что пора начинать мирные переговоры и только-что было открылъ ротъ, какъ раздался громкій стукъ въ дверь.
— Кто это можетъ быть въ такую пору? вскричала м-съ Тремнель. М-ръ Торпъ остановился и сталъ прислушиваться.
— Это, наврно, Варнава! воскликнулъ Томъ съ просвтлвшимъ лицомъ. Онъ схватилъ свои костыли и мигомъ очутился въ передней передъ тяжелымъ засовомъ входной двери.
Въ кухню донеслось сначала его радостное привтствіе: ‘Я такъ и думалъ что это ты!’ потомъ какой-то удивленный возгласъ, посл котораго вошелъ и самъ Варнава, внеся за собой струю морознаго воздуха.
Вода капала съ его плаща и шляпы и оставляла маленькія лужи на красномъ кирпичномъ полу, но даже м-съ Тремнель не замчала этого. И она и м-ръ Торпъ съ изумленіемъ смотрли на третью фигуру, на тонкую блдную женщину съ коротко остриженными волосами, которая вошла вслдъ за братьями и молча остановилась въ дверяхъ.
— Отецъ, это моя жена, сказалъ Варнава Торпъ.— Я писалъ теб о ней, но ты, вроятно, не получилъ моего письма. Ночь бурная, и она немножко устала.
Наступило минутное молчаніе, потомъ старый фермеръ выпрямился и протянулъ новоприбывшей руку съ привтливымъ достоинствомъ которое сдлало бы честь любому джентльмену въ стран.
— Добро пожаловать! сказалъ онъ.— Садитесь къ огню и отдохните, на двор холодно.
Онъ не требовалъ въ эту минуту никакихъ объясненій. Это былъ его домъ, а она его гостья (и въ такую ночь, когда онъ собаки не выгналъ бы на улицу), и этого было довольно. Остальное все могло подождать.
Тетка Тремнель сгорала отъ любопытства, точно такъ же какъ и горбунъ, который къ тому же, кажется, былъ и не совсмъ доволенъ, но никто изъ нихъ не смлъ задать ни одного вопроса.
Тетка Тремнель отъ изумленія и неожиданности даже не ршалась двинуться съ мста. За то Томъ проворно засновалъ по комнат съ мднымъ чайникомъ въ рукахъ и украдкою поглядывалъ на молодую женщину которая стояла передъ огнемъ и медленно разматывала тяжелый шерстяной платокъ который, наконецъ, упалъ къ ея ногамъ. Въ ней было что-то не человческое, что-то напоминающее тхъ эльфъ съ золотыми волосами и прозрачнымъ тломъ которыя пляшутъ по болотамъ и заманиваютъ несчастныхъ путниковъ на ихъ погибель.
Во при внимательномъ осмотр это впечатлніе исчезло: его зоркіе глаза сказали ему что въ этой женщин не было ничего похожаго на искусительницу, она не могла быть дурною, она никогда никого не обманула, но Боже мой! надо же было выбрать такую странную жену! Какія у нея крошечныя ручки и какъ тихо она стоитъ: не краснетъ, не сучитъ пальцами передника, вообще не выдлываетъ никакихъ штукъ которыя обыкновенно выдлываютъ женщины когда конфузятся или смущаются, стоитъ, серіозно смотритъ въ огонь и терпливо ждетъ.
Томъ заварилъ чай, нарзалъ толстыхъ ломтей хлба съ ветчиной и затмъ прямо обратился къ незнакомк, нетерпливо желая услыхать звукъ ея голоса:
— Не присядете ли вы къ намъ? сказалъ онъ и вопросительно поглядлъ на брата, какъ будто желая узнать, стъ ли и пьетъ ли его необыкновенная жена какъ простые смертные.
Варнава съ удовольствіемъ принялся за ду, жена его сла рядомъ съ нимъ и даже м-ръ Торпъ придвинулъ свой стулъ къ столу въ знакъ уваженія къ своей нежданной гость, самъ онъ давно поужиналъ.
М-съ Тремнель вынула свое шитье, хотя отъ возбужденія и не могла работать, а Томъ прихрамывалъ вокругъ стола, угощая Варнавину жену всмъ что могъ придумать.
Въ общемъ, принимая во вниманіе всю странность и неожиданность появленія Мегъ, семья Торповъ держала себя удивительно хорошо. Родной отецъ Мегъ не могъ проявить боле изысканной вжливости чмъ это сдлалъ отецъ проповдника. Мегъ ла свой ужинъ съ наружнымъ спокойствіемъ, хотя и не безъ внутренней дрожи. Она видла столько странныхъ сценъ и побывала въ столькихъ чуждыхъ ей мстахъ со времени своего разрыва съ прежнею жизнію что неловкость данной минуты не такъ удручала ее какъ удручила бы прежде.
Что же касается Варнавы, то онъ относился слишкомъ равнодушно къ чужому мннію чтобы смущаться имъ, хоть онъ и очень любилъ родной домъ, но давно уже устроилъ свою жизнь по-своему, не отдавая семь отчета въ своихъ поступкахъ.
Мегъ замтила что онъ глядлъ на брата спокойнымъ взоромъ свидтельствующимъ о взаимномъ пониманіи, но что съ отцомъ у него повидимому было мало общаго.
Тонкія и изящныя черты старика, такъ же какъ его сравнительно чистая и правильная рчь, удивили Мегъ, и она взглянула на него съ благодарностью, когда онъ сталъ разспрашивать ее объ ихъ путешествіи.
— Вы глотаете концы словъ, какъ настоящая лондонская жительница, замтилъ онъ улыбаясь, но про себя подумалъ что ее все-таки пріятно слушать.
— Я всегда проводила въ Лондон большую часть года, отвчала Мегъ,— мы узжали изъ города только въ іюл.
— Почему? отрывисто спросилъ Томъ.
Мегъ смутилась и замолчала.
— Высшіе круги общества покидаютъ городъ съ закрытіемъ оперы, поучительно замтила тетка Тремнель. Она въ душ мучилась сомнніемъ, не была ли незнакомка прислугой въ богатомъ дом, ей очень хотлось чтобы это было такъ: она сама гонимая судьбой была одно время горничной ‘въ очень хорошей семь ‘ и знала что Торпы смотрятъ на нее нсколько свысока за это, а между тмъ чувствовала свое превосходство надъ ними въ смысл хорошаго обращенія и изящества манеръ.
— Такъ то высшіе круги, а не мы, нелюбезно замтилъ ей Томъ и обратившись къ брату прибавилъ:— Я пойду приготовлю вамъ комнату, идемъ вмст!
Варнава отодвинулъ стулъ и вышелъ вслдъ за братомъ.
М-ръ Торпъ тоже всталъ и снова принялся за свое обычное хожденіе по комнат, прерванное появленіемъ его новой невстки. Она сидла и, вертя на тонкомъ пальц обручальное кольцо, думала о томъ разказалъ ли теперь Варнава брату всю ея исторію и что объ ней думаетъ этотъ братъ. Случилось такъ что ей пришлось не долго оставаться въ неизвстности.
Стукъ костылей Тома снова раздался по каменному коридору. Онъ съ жаромъ говорилъ что-то и, дойдя до двери, громко произнесъ слдующее заключеніе:— Я, право, не знаю, кто изъ васъ былъ глупе, ты или она!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Такимъ образомъ Мегъ очутилась въ семь Варнавы Торпа, и, сидя ночью одна въ своей комнат, старалась разглядть въ окно широкія болота, къ которымъ ей предстояло привыкать, и чувствовала себя чужою въ чужой земл.
Два мсяца прошло съ тхъ поръ какъ она стала его женой по имени и эти два мсяца наложили на нее свою печать, печать такую глубокую что она казалась себ совсмъ другимъ неузнаваемымъ человкомъ.
Черты ея лица стали тоньше и остре, выраженіе глубже, румянецъ завялъ, а волосы она обстригла.
Они ходили изъ селенія въ селеніе, иногда она странствовала пшкомъ, иногда присаживалась на прозжую телгу, но никогда не жаловалась на усталость, боль или неудобства и повидимому жила проповдями проповдника.
Ея рвеніе превосходило его и горло какимъ-то пожирающимъ огнемъ. Она пла на митингахъ, она безтрепетно ходила за нимъ повсюду, она доходила до того что отдавала свой обдъ или ужинъ. И мужъ наблюдалъ за нею сначала съ удивленіемъ, потомъ съ возростающимъ безпокойствомъ, но все-таки не вполн понимая съ какими новыми откровеніями добра и зла онъ поставилъ ее въ соприкосновеніе и съ какимъ отчаяніемъ она хваталась за свои религіозныя убжденія подобно ребенку, который, боясь темноты, испуганно хватается за руку отца.
Мегъ была не только невинна, но и гораздо мене знакома со зломъ чмъ всякая двушка Варнавиной среды. Ея умъ чуть не помутился отъ наплыва новыхъ впечатлній, ужасъ отъ видннаго и слышаннаго нердко не давалъ ей спать, а когда она и спала, то сонъ ея былъ такъ тревоженъ и полонъ такихъ тяжелыхъ сновидній что истомлялъ ее не хуже безсонницы. Все сверхъестественное было въ то время ей очень близко, она была счастлива только когда Варнава говорилъ или молился, она горла лихорадочнымъ рвеніемъ и худла съ каждымъ днемъ, а глаза ея становились все больше и печальне.
Что же касается ея спутника, то онъ ршилъ ‘длать все что можетъ’ для двушки которую назвалъ своею женой и которую думалъ водить съ собою и оберегать какъ меньшую сестру, но, по мр того какъ дни шли за днями и недли за недлями, это ‘дланіе’ для нея стоило все дороже и дороже его уму, сердцу и… даже карману!
Онъ былъ искуснымъ работникомъ и хотя ничто въ мір не заставило бы его взять деньги за его ‘духовное врачеваніе’, относительно другихъ услугъ онъ не былъ такъ щепетиленъ…
Онъ доставлялъ Маргарит вс удобства какія могъ придумать, но тмъ не мене съ теченіемъ времени долженъ былъ съ безпокойствомъ сознаться что физическіе труды и лишенія бродячей жизни сказываются на ней и что онъ не знаетъ какъ этому помочь, что въ ея рвеніи есть что-то неестественное и тоже недоступное его пониманію.
Слдить за ней и замчать ея дйствія вошло у него въ обыкновеніе, но, привыкнувъ къ одинокой жизни, онъ длалъ это молча. За всякое проявленіе его заботливости она благодарила его съ милою привтливостію которую унаслдовала отъ отца, но которая ему казалась исключительною принадлежностію этой двушки и имла любопытное свойство заставлять его сердце усиленно биться.
Онъ очень огорчился, когда она обрзала себ волосы, а она удивилась тому что онъ это замтилъ. Въ т дни она вообще удивлялась когда Варнава велъ себя какъ обыкновенный смертный.
Затмъ въ ихъ отношенія мало-по-малу вкралась перемна, какая-то натянутость, усиливавшаяся съ каждымъ днемъ, неустранимая, неуловимая и въ конц-концовъ невыносимая.
Первая замтила ее женщина, но старалась не видать ея. Она пла, молилась и работала съ возростающимъ усердіемъ, и безъ того изнуренная она налагала на себя непосильные труды, съ каждымъ днемъ она слабла и какъ будто радовалась этому. Можетъ-быть, въ глубин души она чувствовала что это единственный выходъ изъ ожидавшаго ее впереди затрудненія.
Однажды вечеромъ посл долгаго дня пути это затрудненіе впервые ясно выступило передъ нею.
Они поздно пришли въ деревенскую гостиницу, и Мегъ, не могшая отъ усталости сть, стала забавлять капризнаго ребенка сидвшаго около нея на скамь.
Она рдко говорила съ незнакомыми людьми, но въ эту минуту почувствовала какое-то особенное непреодолимое отвращеніе ко всему окружающему. Жаркая накуренная комната, запахъ кушаній, стукъ ножей и вилокъ, безцеремонная манера мущинъ плевать на полъ, пошлый и громкій смхъ сидвшей возл нея женщины, все это раздражало до боли. Она отчаянно боролась съ этимъ ощущеніемъ и нарочно болтала какъ можно больше и веселе съ ребенкомъ. Щеки ея горли отъ духоты стоявшей въ комнат, глаза сверкали, губы улыбались ребенку. Малютка смотрлъ на нее съ разинутымъ ртомъ, мать его съ любопытствомъ, а отецъ, молодой механикъ, положилъ ножъ и вилку и старался привлечь вниманіе незнакомки на себя.
Вдругъ Мегъ вздрогнула: Варнава съ шумомъ отодвинулъ свой стулъ и положилъ руку на ея плечо.
— Если ты не хочешь сть, то теб нечего сидть здсь и болтать, сказалъ онъ ей.— Иди лучше наверхъ!
Его голосъ звучалъ нсколько хрипло, а лицо горло, хотя онъ никогда не пилъ ничего кром воды.
Мегъ обернулась и посмотрла на него съ удивленіемъ, потомъ встала и вышла не сказавъ ни слова.
Въ сущности это былъ пустякъ, о которомъ не стоило ни думать, ни говорить, но когда она очутилась одна въ крошечной комнатк, которую взялъ для нея на ночь Варнава, она закрыла лицо руками отъ невыразимаго чувства стыда и обиды.
Какое право иметъ этотъ человкъ такъ говорить съ нею и смотрть на нее ревнивыми глазами? Если бъ онъ въ своемъ качеств проповдника упрекнулъ ее въ нарушеніи любой изъ десяти заповдей, она бы не разсердилась! Но это, это что-то совсмъ другое.
Увы! эти думы ни къ чему не вели! Право она ему дала и право несомннное.
Она чувствовала что не можетъ сидть на мст, тишина этой комнаты вызывала въ ней еще сильнйшее безпокойство. Она надла шляпу и почти сейчасъ же сошла обратно внизъ.
Она нашла Варнаву на крыльц, онъ услыхалъ или почувствовалъ ея приближеніе и обернулся къ ней въ ту же минуту. Въ отворенную ею дверь къ нимъ на мгновеніе донеслись шумъ и людскіе голоса, затмъ все стихло, они очутились одни лицомъ къ лицу съ тихой торжественной ночью, и гнвная досада Мегъ мгновенно улеглась.
— Ты опять уходишь? спросила она его, и онъ какъ-то смущенно отвтилъ что хочетъ идти навстрчу рабочимъ расходившимся съ Нотингамской фабрики.
— Тогда я тоже пойду, сказала Мегъ,— я буду вести пніе, да и вообще я люблю слушать когда ты говоришь.
Но въ первый разъ со времени ихъ знакомства онъ отказался отъ ея общества все съ тмъ же смущеннымъ, натянутымъ видомъ и не глядя на нее.
— Ты убиваешь свое здоровье, дитя мое, я не могу позволить теб это.
На лиц Мегъ появилось то же выраженіе удивленнаго упрека которымъ она отвтила на его сожалніе объ ея обрзанныхъ волосахъ.
— Если я могу быть чмъ-нибудь полезна, сказала она,— то именно ты-то, ты меньше всхъ людей долженъ останавливать меня!
И вдругъ въ отвтъ на это Варнава вскочилъ съ мста и порывистымъ движеніемъ протянулъ фуки впередъ.
— Я меньше всхъ людей? именно я? вскричалъ онъ съ горькимъ смхомъ.— Маргарита, да разв я не созданъ тоже изъ плоти и крови, разв я не человкъ? Я не хочу чтобы ты изводилась и таяла! У Господа Бога довольно ангеловъ въ неб, я хочу удержать тебя для себя!
Мегъ въ ужас постояла одну минуту съ широко раскрытыми отъ испуга глазами, потомъ повернулась и бгомъ бросилась назадъ по лстниц.
Онъ разбудилъ ее грубымъ толчкомъ и вернулъ ее на землю которая перестала быть ‘только дорогой къ небу’. Въ томъ что случилось съ этою странной четой не было ничего удивительнаго и неестественнаго, но Мегъ, съ глазами вчно устремленными на звзды, никогда не предполагала возможности этого, и сердце ея сжалось.
На слдующее утро Варнава встртилъ ее съ полнымъ самообладаніемъ.
— Вчера я говорилъ съ тобой такъ какъ не долженъ былъ говорить, серіозно началъ онъ,— и мн стыдно этого, но все-таки, Маргарита, я сказалъ правду что дольше такъ жить нельзя, я не могу стоять и спокойно смотрть какъ ты изводишься и худешь у меня на глазахъ. Позволь мн отвезти тебя къ моимъ и поживи немножко съ ними! Можетъ-быть, ты поправишься на ферм и какъ нибудь склеишь опять свою жизнь.
И Мегъ согласилась. Она ршила слушаться его, хоть онъ и упалъ со своего пьедестала и пересталъ быть для нея вдохновеннымъ пророкомъ. Да и что ей оставалось длать?
Она чувствовала что ‘какъ-нибудь склеить’ свою жизнь будетъ вещь мудреная и трудная, гораздо трудне чмъ приступомъ взять царство небесное, или умереть отъ недостаточной пищи и непосильной работы, но выбора у нея не было.
Теперь, сидя у окна, она перебирала въ ум все случившееся и, наконецъ, вспомнила послднюю фразу Тома. Посл всхъ ея тяжелыхъ мыслей ей стало даже смшно.
— Кто въ самомъ дл былъ глупе? повторила она съ тихою улыбкой.
‘Ну, что же длать? можно быть глупой, но не зачмъ быть малодушной’, ршила Мегъ. ‘Одинъ узелъ я разрубила, другой развяжу и переживу все это какъ умю’.

ГЛАВА X.

Но пережить было не легко.
Мегъ проснулась на ферм. Посл страннаго путешествія рядомъ съ проповдникомъ, посл дней странствія по доламъ и горамъ съ изнуреннымъ тломъ, но съ такимъ напряженно-восторженнымъ духомъ что, кажется, само второе пришествіе Сына Божія на пылающихъ облакахъ не удивило бы ея, посл того душевнаго опьяненія къ которому такъ склонны подобныя натуры, Мегъ пришла въ себя въ старомъ дом среди сверныхъ болотъ и начала съ какимъ-то отчаяніемъ стараться привыкать къ жребію выпавшему на ея долю.
Только она и чувствовала себя одинокой, потому что для Торповъ пріздъ въ домъ Варнавиной жены являлся скоре неожиданнымъ, по пріятнымъ развлеченіемъ.
Въ зимніе мсяцы дорога черезъ болота была почти непроходима.
Часто съ ноября до февраля маленькая крпость которую первый Торпъ отбилъ у болотнаго духа, а потомки его удержали за собою, оставалась предоставленною вполн своимъ собственнымъ средствамъ.
Вроятно подъ вліяніемъ жизненныхъ условій сложились и семейныя черты характера. Торпы довольствовались другъ Другомъ.
Для нихъ на свт жили три разряда людей: жили Торпы, жили гд-то далеко за ними ихъ земляки и, наконецъ, жилъ весь остальной міръ, міръ ‘чужихъ’, обладавшихъ плохимъ здоровьемъ, странными обычаями и сомнительною нравственностью. Варнавина жена была даже не сверянка и слдовательно почти чужая.
— Лучше всего было бы уложить ее въ хлопчатую бумагу и отправить назадъ къ ея роднымъ, объявилъ Томъ Торпъ. Но корабли были сожжены и возвратъ невозможенъ.
Изъ всхъ своихъ новыхъ родственниковъ Мегъ больше всхъ боялась Тома, меньше всхъ любила тетку Тремнель.
Жеманная старуха со своимъ жалобнымъ голосомъ и жгучимъ любопытствомъ, съ неловкими претензіями на ‘благородство’. и пошлою неестественностью коробила ее больше чмъ грубоватые отецъ и братъ мужа. Тетка Тремнель забрасывала ее вопросами съ жадностью сплетницы истомившейся безъ новостей, и Мегъ сторонилась отъ ея приставаній какъ отъ уколовъ.
— Вамъ не пристало сидть въ кухн, сударыня, сказала она Мегъ на другое утро посл ея прізда и сейчасъ же повела ее въ гостиную, единственную безобразную и безвкусную комнату во всемъ дом.
М-съ Тремнель принесла свою работу и услась тутъ же въ надежд выпытать все что можно отъ этой необыкновенной племянницы, къ которой она пока еще не знала какъ отнестись. Имть родственницей ‘урожденную Динъ изъ Кента’ было очень лестно, но и хороша же должна была быть эта Динъ! Сама м-съ Росельторпъ не могла бы живе чувствовать степени униженія, до котораго дошла Мегъ.
‘Какъ могла она сдлать такую вещь?’ мысленно повторяла м-съ Тремнель, но что-то неуловимое въ манерахъ гостьи, какое-то застнчивое достоинство сквозившее въ каждомъ ея шаг мшало м-съ Тремнель задать ей прямо этотъ вопросъ.
— Вамъ должно казаться у насъ очень странно, сударыня, начала она въ вид попытки, конечно, это совсмъ не то къ чему вы привыкли. Даже я нахожу моихъ родственниковъ неотесаными и грубыми, воображаю что должны чувствовать вы! Я слышала что вы росли совсмъ въ другой сред.
— Мн случалось бывать въ гораздо боле глухихъ мстахъ чмъ это, сказала Мегъ,— а прошлое для меня умерло.
Глаза м-съ Тремнель сверкнули любопытствомъ: какъ ни подозрительна казалась ей Варнавипа жена съ ея короткими волосами и поношеннымъ платьемъ, но она несомннно была ‘барыня’, и прошлое ея обладало необыкновеннымъ обаяніемъ.
— Вашъ почтенный батюшка еще живъ? рискнула она спросить, и краска бросилась въ щеки Мегъ.
— О, да! я… я надюсь что да! вскричала она, но въ ту же минуту ей представилось что онъ можетъ умереть и быть похороненнымъ и что никто не дастъ ей даже знать объ этомъ, и сердце ея сжалось какъ въ холодныхъ тискахъ
Она поспшила перевести разговоръ на другіе предметы и, начавъ разспрашивать въ свою очередь тетку Тремнель, вызвала цлый потокъ сообщеній о семь Торповъ вообще и о Варнав въ частности, потокъ лишь изрдка отклонявшійся въ сторону Диновъ, имя которыхъ повидимому привлекало тетку Тремнель какъ медъ пчелъ.
Мегъ было странно слышать такой безцеремонно-семейный тонъ по отношенію къ Варнав, и помимо ея воли личность его какъ человка выступала все рзче и ясне, а обликъ пророка становился туманне въ ея глазахъ.
— Торпы вс такіе ршительные и увренные во всемъ, повствовала тетка Тремнель.— Я вышла въ отцовскую родню, отецъ у меня былъ вжливый, тихій, а мать была урожденная Торпъ. А мой покойный мужъ былъ изъ южной части Англіи. Я почти и не видалась съ Торпами, пока не овдовла. Посл этого, когда моя дочь начала подростать, Варнава сталъ часто бывать въ Л. гд мы тогда жили, но Томъ и Лидія терпть другъ друга не могли. Я прежде ни за что не поврила бы что когда-нибудь буду жить здсь, да еще по приглашенію Тома, но видно родство всегда останется родствомъ, и надо правду сказать что Томъ добрый человкъ, особенно ко всмъ у кого есть горе. Этою весной я была больна и какъ-то разъ сидла одна-одинехонька, я вообще перестала любить народъ съ тхъ поръ какъ… съ тхъ поръ какъ она ушла отъ меня. Вдругъ входитъ Томъ Торпъ, я была такъ слаба и разстроена что даже вскрикнула отъ испуга, когда онъ отворилъ дверь. ‘Я пріхалъ за тобою, сказалъ онъ мн, перезжай къ намъ, нельзя позволять теб цлый день сидть одной и думать о собственныхъ похоронахъ!’ У меня не хватило духа сказать нтъ, хотя теперь я почти раскаиваюсь въ этомъ, но ужь очень я тогда была одинока, а какъ ни говорите, мущина всегда кажется поддержкою, въ особенности если этотъ мущина Томъ или Варнава. Мальчикомъ-то я больше любила Варнаву и, по правд сказать, никакъ не думала что онъ забудетъ… впрочемъ, вдь шестнадцать лтъ прошло съ тхъ поръ какъ онъ ухаживалъ за моею бдною Лидіей.
При послднихъ словахъ голосъ ея почти перешелъ въ шепотъ, и по лицу пробжала скорбная тнь. Мегъ, до сихъ поръ слушавшая ее разсянно, теперь съ участіемъ взглянула на нее.
— А она любила его? робко вымолвила она. Ея живая фантазія рисовала ей хорошенькую двушку которую Варнава любилъ въ своей ранней юности, и горе матери сейчасъ же расположило къ ней ея мягкое сердце.
Однако м-съ Тремнель какъ-будто обидлась на этотъ вопросъ.
— У Лидіи и безъ Варнавы было много поклонниковъ, сказала она. Мегъ и не догадывалась о томъ, какъ обидно было наболвшему сердцу старухи что Варнава забылъ ея хорошенькую дочь и что кром нея теперь никто не горюетъ о Лидіи.
— Когда онъ былъ мальчикомъ, ему ничего не стоило пробжать двнадцать миль до города для того чтобы поговорить съ нею, несмотря на то что за каждую отлучку изъ школы Томъ наказывалъ его хлыстомъ, продолжала м-съ Тремнель.— Но все это уже давно прошло и забыто и, можетъ-быть, мн не слдовало и говорить объ этомъ именно съ вами.
— Отчего именно со мной? безхитростно спросила Мегъ и потомъ понявъ значеніе ея словъ покраснла и засмялась.
— Разумется, онъ сталъ совсмъ другимъ человкомъ со времени своего обращенія къ Богу, продолжалъ жалобный голосъ,— и я слышу что онъ длаетъ удивительныя вещи, я только надюсь что вы убдите его брать деньги за свою врачебную помощь и исцленія: вдь теперь у него есть жена, а могутъ быть и дти, надо же объ этомъ подумать. Да и народъ будетъ выше ставить его и больше цнить если начнетъ платить ему. При вашихъ аристократическихъ связяхъ онъ могъ бы добиться очень многаго. Вдь это ваша сестра вышла замужъ за лорда Дорана, не правда ли?
— Боже мой! да неужели вы не хотите понять? съ внезапною силой воскликнула Мегъ.— Все это кончено, и я… я… больше не думаю объ этомъ.
— Извините пожалуйста, сударыня! Я не думала что это вамъ непріятно, сказала тетка Тремнель и надулась, а про себя ршила что Варнава далеко искалъ и не Богъ всть что нашелъ.
Посл этого Мегъ отправилась на одинокую прогулку по болотамъ чтобы привесть въ порядокъ свои мысли и уложить нсколько призраковъ вызванныхъ болтовнею м-съ Тремнель. Можетъ быть, эти призраки и раньше были не такъ глубоко погребены какъ ей казалось.
Событія этого перваго дня на ферм навсегда остались живы въ ея памяти, не потому чтобъ они были замчательны сами по себ, а потому что первыя впечатлнія всегда врзываются особенно отчетливо.
Она вернулась, когда вс уже сидли за обдомъ. Трое работниковъ которые обдали вмст съ хозяевами, хоть и на другомъ конц стола, обернулись и стали разглядывать ее съ безцеремоннымъ любопытствомъ. Томъ Торпъ замтилъ ей что она опоздала и что они почти кончили, но сказалъ это скоре для того чтобы сказать что-нибудь чмъ въ вид выговора. Въ середин обда въ комнату вошелъ ‘дурачокъ Тимъ’ и окончательно лишилъ Мегъ апетита.
Везя ногами идіотъ подошелъ къ столу и слъ рядомъ съ нею непрошенный, но и непрогнанный, и Мегъ не могла скрыть дрожи отвращенія. Его безобразный огромный ротъ и косые лукавые глаза были ей невыразимо противны. Тимъ замтилъ ея движеніе и тотчасъ же возненавидлъ ее злобною безотчетною ненавистію низкой натуры. Онъ былъ одинъ изъ тхъ слабоумныхъ, которые, обладая значительною долей хитрости, нарочно притворяются идіотами когда это имъ выгодно. Онъ жилъ подаяніями всего околотка и жилъ хорошо, иногда забавляя хозяевъ шутовскими выходками въ награду за оказанное ему гостепріимство. У Торповъ онъ обыкновенно велъ себя прилично.
— Что съ вами? вдругъ спросилъ Томъ свою невстку.— Вамъ не нравится кушаніе, или вы не голодны?
— Да, благодарю васъ… то-есть, нтъ, очень правится, пробормотала Мегъ, не отводя глазъ отъ противнаго существа сидвшаго рядомъ съ нею и принимавшагося корчить ей гримасы каждый разъ, когда Томъ смотрлъ въ другую сторону.
— Зачмъ говорить неправду? сказалъ Томъ.— Вдь я же вижу что вы не можете сть этого и знаю что вы не привыкли къ нашей д. Вотъ что, Тимъ! сбгай въ кладовую и принеси яйцо! Можетъ-быть, она състъ его охотне.
— Нтъ! пожалуйста не надо! вскричала Мегъ, чувствуя что никогда не возьметъ въ ротъ ничего что побывало въ рукахъ Тима.— Пирогъ очень вкусенъ, но я уже много ла.
Томъ нетерпливо нахмурился.
— Я не буду заставлять васъ сть насильно, сказалъ онъ,— но зачмъ говорить что кушайье вамъ нравится, когда вы не можете проглотить куска, этого я не понимаю. Боже мой! я горжусь нашею стряпней, это вамъ подтвердитъ и тетка Тремнель, но я не требую чтобы вс соглашались со мной. Руки прочь, Тимъ! это что такое? крикнулъ онъ дурачку, который протянулъ грязную руку къ тарелк Мегъ. Мегъ вздрогнула, вскочила и выбжала изъ кухни. Томъ Торпъ насмшливо и протяжно свистнулъ.
— Хорошо, нечего сказать! замтилъ онъ.— Убилъ бобра Варнава! Что мы теперь будемъ длать съ барыней которая даже не можетъ сидть за однимъ столомъ съ нами?
— Признаюсь что это ея скитаніе по болоту мало напоминаетъ барыню, сказала тетка Тремнель.
— Ну, я кончилъ сть. Скажите ей что я ушелъ! Можетъ-быть, она вернется и склюетъ еще нсколько крошекъ, добродушно сказалъ Томъ.— И вотъ что, тетка Тремнель: убди ты ее что я не такой людодъ какимъ кажусь! Дло въ томъ что я такъ привыкъ жить одинъ съ отцомъ что забываю о своемъ уродств и вспоминаю о немъ только тогда когда меня испугается какое-нибудь новое лицо.
По тетка Тремнель все еще дулась на Мегъ и объявила что вовсе не обязана ‘бгать за м-съ Торпъ’.
Все это нельзя было назвать хорошимъ началомъ, и когда Варнавина жена оправилась отъ своего внезапнаго ужаса, то ей стало очень стыдно.
Она упрекала себя за свою брезгливость какъ за какое-то преступленіе, но не могла заставить себя вернуться въ кухню. Наружность Тома не внушала ей ни малйшаго отвращенія, его уродство было случайное и возбуждало къ нему только уваженіе и сочувствіе, но Тимъ казался ей какимъ-то ужаснымъ животнымъ сходство котораго съ человкомъ длало его еще противне.
Мегъ сла на широкій подоконникъ и, устремивъ глаза на срое небо и срое болото, старалась забыть мелочи этой неприглядной жизни. Она сидла, обхвативъ колна руками, и незамтно для себя начала тихонько напвать старинный пуритаискій военный гимнъ. Гимнъ былъ проникнутъ вдохновеніемъ упорной борьбы и какъ будто облегчалъ ея душу.
По средин одной фразы она почувствовала чье-то постороннее присутствіе въ комнат и оглянувшись увидала старика Торпа.
— Какой у васъ пріятный голосъ, дитя мое! сказалъ онъ ей.— Съ какимъ врагомъ вы боретесь? Вы пли такъ, какъ будто шли на смертный бой. Пойте, пойте пока совсмъ не справитесь съ нимъ.
Мегъ съ удивленіемъ посмотрла на старика, и въ сердц ея вдругъ зашевелилось безотчетное чувство симпатіи и жалости къ нему.
— Я буду пть сколько вамъ угодно, сказала она и, начавъ съ новыми силами, пла до тхъ поръ, пока сумерки не спустились на землю, и старикъ все сидлъ и слушалъ.
Наконецъ, она вышла изъ своего уголка успокоенная и согртая его ласковымъ присутствіемъ и подошла къ нему. Впослдствіи Варнавина жена выучилась очень искусно угадывать и предотвращать своимъ пніемъ приступы душевной тоски и унынія нападавшіе на м-ра Торпа, но въ этотъ первый вечеръ онъ помогъ ей такъ какъ никогда не сумлъ бы помочь боле сильный и веселый человкъ.
— Мн стыдно идти въ кухню, робко сказала она,— я такъ глупо вела себя за обдомъ!
— Не умно! согласился онъ.— Что длать! Вамъ, конечно, должно быть не совсмъ по себ у насъ. Ничего! за то теперь вы все-таки справились съ врагомъ. Пойдемте вмст, дитя мое!
И они вмст сошли въ кухню.
Варнава вернулся только вечеромъ, его цлый день не было дома. Глаза его сейчасъ же устремились къ камину у котораго сидла Мегъ, низко опустивъ голову и играя съ котенкомъ лежавшимъ у нея на колнахъ.
— Какъ здоровье отца? спросилъ онъ у Тома суетившагося у стола со скатертью въ рукахъ, вынутою единственно изъ вниманія къ новой родственниц.
— Благодаря твоей жен хорошо, отвтилъ Томъ,— она своимъ пніемъ заворожила его хандру, а я ужь боялся что намъ не миновать ея. Я готовъ простить вамъ вашу нелюбовь ко мн, хоть она и доказываетъ вашъ дурной вкусъ, если вы только сумете подбодрять и развлекать отца, обратился Томъ къ Мегъ.— А, кстати, какъ намъ называть васъ? Не можете же вы вчно быть ‘Варнавиной женой’!
— Мое имя Маргарита, медленно проговорила Мегъ,— вроятно, такъ вы и будете звать меня?
— Зачмъ же, если это вамъ не нравится? возразилъ Томъ, чутко уловившій нотку нежеланія въ ея голос.— Я ни одной женщины не назову по имени противъ ея воли. Не думайте больше объ этомъ. Сядете вы съ нами за столъ, Варнавина жена, или лучше побудете на безопасномъ разстояніи пока мы не кончимъ?
— Не обращай на него вниманія! Онъ иногда любитъ говорить вздоръ, улыбаясь сказалъ Варнава, и Мегъ на этотъ разъ была рада тому что широкія плечи мужа заслоняли ее отъ зоркихъ глазъ Тома.
Такимъ образомъ первый день на ферм пришелъ къ концу, а въ послдовавшіе за нимъ другіе длинные дни прізжая мало-по-малу стала входить въ семью и сживаться съ нею, хотя все-таки оставалась для членовъ ея боле или мене чужою.
Она полюбила м-ра Торпа который отъ души жаллъ ‘маленькую барыню’, чувствовала себя неловко въ присутствіи постоянно наблюдавшаго за нею Тома и очень мало видла человка бывшаго ея неразлучнымъ спутникомъ въ теченіе двухъ послднихъ мсяцевъ.
Обыкновенно Варнава возвращался только къ ночи и обмнивался съ нею лишь нсколькими словами. Между ними не произошло ничего похожаго на ссору, и Мегъ питала къ нему полное довріе, тмъ не мене она чувствовала какое-то стсненіе когда онъ былъ дома и, сидя въ кухн на лавк за починкой стей, молча поглядывалъ на нее такимъ взоромъ который посл преслдовалъ ее.
Такъ прошло нсколько недль когда однажды случилось нчто возмутившее спокойную поверхность ихъ жизни и показавшее Мегъ обращикъ ‘Торповскаго характера’ о которомъ ей говорила м-съ Тремнель.
Варнава Торпъ отлучался изъ дома на нсколько дней и возвращался пшкомъ на ферму. Подходя къ ней онъ ускорилъ шаги. Тупая боль безпокойства, никогда не покидавшая его во время отсутствія изъ дома, теперь смнилась тревожнымъ волненіемъ заставлявшимъ ускоренно биться его сердце. Вдругъ слабый отголосокъ крика долетлъ до его слуха, онъ вздрогнулъ и съ яростнымъ восклицаніемъ со всхъ ногъ пустился бжать по направленію къ ферм.
Томъ увидавъ его издали и удивляясь его бшеному бгу поспшилъ за нимъ, насколько это позволяла ему хромая нога, и явился пять минутъ спустя задыхаясь и сгорая отъ любопытства.
Проповдникъ стоялъ посреди кухни и держа лвою рукой за шиворотъ ‘дурачка Тима’ билъ его правою. Тимъ позеленлъ отъ бшенства, страха и боли и вылъ какъ дикій зврь. Варнавина рука была не изъ легкихъ, и во всемъ что онъ длалъ онъ проявлялъ избытокъ энергіи. Варнавина жена стояла прижавшись въ углу съ лицомъ бле снга.
— Вотъ что! покойно сказалъ Томъ,— что бы Тимъ ни сдлалъ, я совтую теб отложить конецъ этой расправы до того времени когда твоей жены не будетъ въ комнат.
Въ ту же минуту къ Мегъ снова вернулся ея голосъ.
— Ради Бога выпусти его! Я только хочу чтобъ онъ ушелъ! крикнула она мужу, и при звук ея голоса рука проповдника сейчасъ же опустилась.
— Хорошо, я больше не ударю его. Не смотри на меня такъ, Маргарита! Ему вовсе не такъ больно какъ онъ заслуживаетъ, сказалъ Варнава и однимъ движеніемъ кисти повернулъ идіота лицомъ къ себ.
— Если бы я захотлъ наказать тебя по заслугамъ, сказалъ онъ ему,— то у тебя не осталось бы ни одной кости цлой. Теперь я этого не сдлаю, но если ты когда-нибудь еще разъ посмешь испугать мою жену, то я задамъ теб такъ что ты всю жизнь будешь помнить. Прочь отсюда! и не смть больше переступать порогъ этого дома!
Съ этими словами онъ разжалъ руку, и Тимъ задыхаясь бросился къ двери. На порог ея онъ остановился и погрозилъ Варнав кулакомъ.
— Я еще раздлаюсь за это съ тобой и съ твоею недотрогой-женой! кричалъ онъ.— Будьте вы оба прокляты! Тебя ждетъ бда, Варнава! Я всегда приношу несчастье тмъ кто тронетъ меня. Ты взялъ себ въ жены двушку которая теб не пара и которая всмъ своимъ существомъ чуждается тебя. Она тоскуетъ по своимъ роднымъ и уйдетъ къ нимъ. Она ихъ, а не твоя! А если ты попробуешь удержать ее, она возненавидитъ тебя. Ты можешь силою заставить мущину повиноваться теб, но не заставишь женщину любить тебя. Она уйдетъ отъ тебя, а потомъ будетъ и еще хуже: я еще доживу до того дня, когда ты очутишься низко-низко и…
— Вонъ! крикнулъ Томъ, — не то ты самъ ‘очутишься низко-низко’ черезъ полсекунды.
Тимъ убжалъ, но братья смотрли другъ на друга съ тревожнымъ чувствомъ: оба, какъ уроженцы свера, были не чужды суеврія.
— Да, это не къ добру! сказалъ Томъ,— юродивыхъ трогать не хорошо. Напрасно ты связывался съ нимъ, Варнава!
— Онъ еще счастливо отдлался, мрачно отвчалъ тотъ, — въ прежнее время я не выпустилъ бы его такъ скоро. Но, сказалъ онъ вдругъ перемнивъ тонъ,— я перепугалъ свою бдную птичку чуть ли не больше этой гадины!
Онъ повернулся къ Мегъ все еще стоявшей въ углу и спросилъ:
— Какимъ образомъ ты осталась съ нимъ вдвоемъ?
— Твой отецъ и м-съ Тремнель ухали сегодня въ городъ, начала Мегъ прерывающимся голосомъ.— Томъ думалъ что я ухала съ ними, но у меня болла голова и я осталась. Я не сошла къ обду потому что знала что Тимъ здсь, но посл обда я слышала какъ онъ вышелъ съ Томомъ и думала что могу быть покойна. Онъ прокрался обратно когда я была въ кухн.
Она снова вздрогнула, а Варнава безсознательно сжалъ кулаки.
— Разв ты имла причины бояться его и прежде? глухо спросилъ онъ ее.
— Я знаю что это было глупо съ моей стороны, сказала Мегъ,— онъ только строилъ мн гримасы, да разъ собирался меня ущипнуть за спиной Тома, но я знала что онъ не въ своемъ ум и не хотла поднимать изъ-за этого исторіи. О, Варнава, пожалуйста перестань говорить объ этомъ и постараемся забыть это!
— Мн очень жаль что это случилось, сказалъ Томъ съ любопытствомъ слдя за выраженіемъ лица брата.— Ты, кажется, желалъ бы въ эту минуту снова быть ‘не обращеннымъ’ чтобъ имть право свернуть ему шею? Но, продолжалъ онъ быстро перевернувшись на костыл,— вы не находите что вы все-таки были дурочкой, Варнавина жена? Зачмъ вы мн ничего не сказали? За это время вы могли узнать меня настолько чтобы поврить что я не дамъ васъ въ обиду этому негодяю.
— Я боялась что вы скажете что я веду себя какъ барыня и воображаю себя не такою какъ вы вс.
Томъ громко засмялся.
— Для этого не требуется много воображенія, замтилъ онъ.
Маргарита тоскливо смотрла на дверь и, казалось, ждала удобной минуты чтобъ уйти.
— Я сейчасъ оставлю тебя въ поко, сказалъ Варнава,— но прежде общай мн одну вещь: если тебя въ другой разъ будетъ тревожить что-нибудь, а меня не будетъ дома, то ты скажешь объ этомъ Тому? Иначе мн покоя не будетъ отъ мысли что съ тобой что-нибудь случилось.
Онъ говорилъ настойчиво, и Мегъ задумалась на минуту, но потомъ краска бросилась ей въ лицо, и она ршительно покачала головою, она уже и такъ общала этому человку больше чмъ могла сдержать.
— Мн не хотлось бы общать этого, сказала она.— Конечно, если ты находишь что я должна, я общаю, потому что ты имешь право требовать отъ меня что угодно, но самой мн бы не хотлось.
Томъ нетерпливо заворчалъ, Варнава поднялъ палку которую сломалъ о плечи Тима и повернулся къ выходной двери.
— Длай какъ знаешь, отвчалъ онъ,— плохія времена настанутъ для насъ обоихъ когда я примусь приказывать теб потому что имю на то право.
Какъ только дверь захлопнулась за нимъ, изъ устъ Тома вырвалось проклятіе.
— Да что вы хотите? чтобъ онъ былъ сдланъ изо льда? вскричалъ онъ.— Отчего вы ему не сказали ни одного добраго слова или не поцловали его? Честное слово, я удивляюсь Варнавину терпнію съ вами. Если бы вы были моею женой…
— …То что бы вы сдлали? сказала Мегъ внезапно сверкнувъ своими срыми глазами.— Били бы меня? Я видала мужей которые длаютъ это, я думаю что съ теченіемъ времени это должно оказать свое дйствіе.
— Ого! наконецъ-то мы выбили искорку изъ кремешка. Слава Теб, Господи! вскричалъ Томъ.— Но вы составили себ недурное мнніе о насъ! Да, правда, кто знаетъ на какія зврства я пустился бы, если бы милосердое Провидніе не позаботилось отнять у меня возможность жениться.
Однако, когда Мегъ сошла на другой день внизъ блдне и застнчиве обыкновеннаго, онъ протянулъ ей руку съ ласковой усмшкой.
— Лучше давайте жить дружно, Варнавина жена, сказалъ онъ,— можетъ-быть, со временемъ вы исправите наши манеры.
— Я не должна была сердиться, быстро сказала Мегъ, чуткая ко всякой ласк.— Я сама была виновата и должна была послушаться мужа.
— О, милая моя, этого у васъ хоть отбавляй! вскричалъ Томъ.— Если бы вы немножко меньше слушались его и немножко больше любили, то Варнава не сталъ бы пенять на такую перемну и, можетъ-быть, пожилъ бы немножко подольше въ родномъ дом.
Послдній намекъ опять заставилъ Мегъ содрогнуться отъ того полу-виновнаго, полу-испуганнаго и ужасно мучительнаго чувства которое по временамъ находило на нее.
Посл обда въ этотъ день она пошла съ проповдникомъ за нсколько миль въ одну деревушку. Она давно не сопровождала его, и ей было странно опять очутиться съ нимъ вдвоемъ.
Болота были покрыты снгомъ, кое-гд торчала срая померзшая осока, да зловще чернли пруды соленой воды.
Проповдникъ шелъ крестить ребенка родившагося въ одной изъ крошечныхъ деревянныхъ хижинъ лпившихся какъ грибы у небольшой ольховой рощи.
Варнава и Маргарита шли, оставляя за собою по снгу длинный рядъ двойныхъ слдовъ. Мегъ безпрестанно оглядывалась на нихъ какъ будто приколдованная къ нимъ.
Мегъ замтила что самый обрядъ крещенія вызвалъ только одно любопытство въ присутствующихъ, но когда Варнава вышелъ на улицу и сталъ проповдывать, то, конечно, по обыкновенію увлекъ всхъ своихъ слушателей.
Мегъ стояла въ сторон и наблюдала.
Дюжина мущинъ и женщинъ окружавшихъ Варнаву принадлежали къ самому грубому типу, какой ей случалось видть, вс они были чахлые, желтые, малорослые отъ болотной лихорадки и нездоровой жизни. И несмотря на это многіе были тронуты до слезъ его рчью. ‘Много ли они понимаютъ изъ того что слышатъ?’ думала Мегъ, ‘и что на нихъ дйствуетъ: смыслъ ли словъ Варнавы, или его необъяснимое личное вліяніе? А эта ‘власть отъ Бога’, отъ Бога ли она на самомъ дл, или таится въ немъ самомъ, то-есть, въ его неуклонной твердости и необыкновенной физической сил? Что направило теченіе его жизни въ это русло и что’, ея глаза снова обратились на рядъ двойныхъ слдовъ, ‘Боже мой, что изо всего этого выйдетъ въ теченіе долгихъ лтъ которыя лежатъ передъ нами?’
Когда они шли домой, стало очень холодно и срый туманъ покрылъ болота. Родившись и выросши на болотахъ Варнава зналъ ихъ вдоль и поперекъ и могъ ходить по нимъ съ завязанными глазами, но Мегъ замтила что въ такую погоду путникъ безъ провожатаго можетъ утонуть въ одномъ изъ оконъ.
— Только дикія утки съ крикомъ взлетятъ надъ водой и конецъ всему! сказала она.
— Не говори этого, Маргарита! вскричалъ съ болзненнымъ ужасомъ Варнава, — и никогда не гуляй здсь одна безъ меня! Не будешь?
Маргарита стала его успокоивать, но онъ какъ будто плохо врилъ ея словамъ, видно было что случай съ Тимомъ очень напугалъ его. Частью для того чтобъ отвлечь его отъ этихъ мыслей, частью изъ любопытства Маргарита задала ему одинъ изъ вопросовъ пришедшихъ ей въ голову во время его проповди.
Варнава покраснлъ до корня волосъ.
— Бываютъ вещи о которыхъ трудно говорить, сказалъ онъ.— Господь знаетъ гд нашелъ меня. Но, продолжалъ онъ помолчавъ минуту, — если теб это интересно, Маргарита, я разкажу теб.
И онъ началъ свою повсть поминутно останавливаясь и прерываясь. Видя усилія которыхъ ему стоилъ этотъ разказъ, Мегъ пожалла что задала неосторожный вопросъ и въ то же время была тронута до глубины души его готовностію удовлетворить ея желаніе.
— Когда я былъ мальчикомъ, отецъ не могъ выносить моего вида, простодушно признавался онъ.— Ему было горько видть меня прямымъ и здоровымъ въ то время какъ Томъ, стоившій дюжины такихъ мальчишекъ какъ я, былъ согнутъ какъ дуга. Вотъ почему я и принялся убгать къ тетк Тремнель при всякой возможности. Однако Томъ непремнно хотлъ чтобъ я учился и каждый день посылалъ меня въ школу черезъ болото до тхъ поръ, пока я не отбился отъ рукъ. Я убжалъ изъ дома когда мн минуло 16 лтъ и поступилъ на корабль ходившій съ грузомъ апельсиновъ. Вотъ по возвращеніи-то моемъ изъ моего перваго плаванія я и полюбилъ дочь тетки Тремнель.
— Я знаю, сказала Могъ чуть слышно,— тетя Тремнель мн говорила.
Наступило долгое молчаніе, и потомъ Варнава коротко сказалъ:
— Она ушла изъ дома къ другому. Я отправился за нею, его я хотлъ убить, а безъ нея я жить не могъ. Я зналъ что онъ прізжалъ изъ Лондона. Я похалъ туда и цлые дни ходилъ по улицамъ отыскивая ее. Иногда мн хотлось задушить ее, иногда поцловать, но его я ршилъ убить во всякомъ случа. Я такъ тосковалъ по открытому полю въ этомъ проклятомъ город что иногда ночью принимался во сн колотить кулаками въ стну надясь пробить ее и снова увидать міръ Божій.
Это былъ какой-то кошмаръ, настоящій адъ! Но я еще когда-нибудь побываю тамъ, и тамъ есть души жаждущія спасенія. Это ужасное мсто, Маргарита: самый воздухъ Лондона дышитъ беззаконіемъ! Я задыхался тамъ. Наконецъ я напалъ на слдъ ея и нашелъ ее мертвой, я засталъ ее въ гробу.
Ее похоронили среди огромнаго множества могилъ, не помню какъ зовутъ это мсто. Я, какъ евангельскій бсноватый, спрятался между гробницами, боясь что меня найдутъ и выведутъ, а когда на ночь заперли ворота, я выползъ и слъ на ея могил.
Слой жидкой грязи оледенлъ за ночь, но мн было не холодно, а жарко, и я все думалъ о томъ, чувствуетъ ли она сквозь землю мое присутствіе. Мн казалось что она должна чувствовать. Я пробылъ съ нею всю ночь, потому что она всегда боялась темноты, а когда насталъ день, я увидалъ Господа. Онъ шелъ по могиламъ. Сначала я не узналъ Его. Сквозь желто-красный туманъ Онъ казался мн неясною тнью, но Онъ назвалъ меня по имени: ‘Варнава, Варнава!’, и моя душа встрепенулась, и Онъ подошелъ ближе, и сталъ у ея могилы, и коснулся меня, и діаволъ отошелъ отъ меня: я всталъ чтобъ идти за Нимъ и чтобы звать къ Нему всхъ кого я встрчу до послдняго дня моей жизни.
Разказывая свою исторію Варнава скоро и взволнованно дышалъ. Для него она была такъ же несомннна и реальна какъ земля по которой они шли.
Но спустя минуту онъ успокоился и съ улыбкой посмотрлъ на Мегъ.
— Никто не знаетъ этого кром Него и тебя, сказалъ онъ,— и никто не узнаетъ! Я разказалъ теб, моя голубка, потому что ты спросила, но не смотри такъ печально: это было шестнадцать лтъ тому назадъ и слава Богу что было!
Слезы стояли на глазахъ его спутницы: она была и тронута, и смущена.
— Но я позвалъ тебя съ собою не для того чтобы разказать теб это, сказалъ помолчавъ Варнава.— Мн надо сказать теб что-то другое, Маргарита.
Онъ устремилъ глаза въ даль и заговорилъ тмъ упрямо ршительнымъ тономъ который уже начала узнавать Мегъ.
— Я оставлю тебя здсь, а самъ пойду въ Лопкомбъ и вроятно пробуду тамъ мсяца два, три. Тамъ открылась черная горячка, и я боюсь что имъ придется плохо. На прошлой недл заболли еще три дома, а болзнь только начинается. Я знаю что это значитъ и, можетъ-быть, смогу быть чмъ-нибудь полезенъ. Докторъ заболлъ и умеръ одинъ изъ первыхъ и вс въ безумномъ страх. Я хочу идти сегодня какъ только доведу тебя домой. Я очень боюсь оставлять тебя одну, Маргарита, посл того какъ этотъ негодяй…
— Хочешь я пойду съ тобою? тихо сказала Мегъ.— Я не боюсь никакихъ болзней. Позволь мн идти!
— Ты рада что я ухожу, или нтъ? вдругъ спросилъ Варнава. Онъ положилъ ей руки на плечи и смотрлъ прямо въ лицо.— Нтъ! сказалъ онъ,— я не возьму тебя! Прости меня, Господи, но подвергать тебя опасности, выше силъ моихъ. А теперь вотъ что: я хочу отдать теб то что я скопилъ. Возьми! мн жаль что это такъ мало, но все-таки теб будетъ легче чувствовать себя независимой. Протягивай руки, моя голубка!
— О, Варнава, какъ это тяжело! грустно сказала Мегъ.— Я ни за что бы не взяла твоихъ денегъ если бы могла!
— Не лишай меня радости работать на тебя! сказалъ онъ.— Мн кажется я сошелъ бы съ ума если бы не могъ для тебя длать хоть этого. Я постараюсь на будущій годъ сберечь побольше. До сихъ поръ я никогда не откладывалъ денегъ, потому что никогда не думалъ жениться.
Они стояли уже въ виду фермы, и Варнава протянулъ ей руку въ знакъ заключенія ихъ разговора.
— По крайней мр я не буду теб надодать, сказалъ онъ,— я не могу жить здсь, пока ты не полюбишь меня немножко больше, но за то смотри, береги себя! Меня не будетъ, смотрть за тобою будетъ некому.
— Ты напрасно боишься, сказала Мегъ.— Поврь что со мною ничего не случится, обыкновенно умираютъ т чья жизнь иметъ цну, а я, вроятно, доживу до глубокой старости.
Послднія слова вырвались у нея почти безсознательно, и она поняла жестокость ихъ только когда увидала что Варнава вздрогнулъ какъ отъ удара.
— Неужели ты такъ несчастна? сказалъ онъ,— а я готовъ душу отдать за тебя. Малютка моя, что же бы мн сдлать? Если на свт есть что-нибудь что теб можетъ быть пріятно, я добьюсь этого какъ-нибудь. Я былъ бы радъ заболть и умереть горячкой, если бы теб отъ этого стало лучше, но что проку говорить о смерти когда главная задача въ томъ какъ прожить? Да, я знаю что даже и теперь пугаю тебя, я люблю тебя гораздо больше чмъ ты желаешь, но, Маргарита, неужели же у тебя нтъ ни капли чувства ко мн?
Мегъ закрыла лицо руками.
— Не надо, не говори! вскричала она.— Я сознаю свою вину, но я не могу любить такъ какъ ты говоришь, не могу! Я вижу что наша жизнь никуда не годится вся, отъ начала до конца, и знаю что виновата я одна!
Варнава быстрымъ движеніемъ откинулся назадъ.
— Стыдъ и позоръ мн! сказалъ онъ.— Я не хотлъ говорить этого. Забудь объ этомъ, малютка. Да, мн дйствительно пора уходить! Смотри, я ухожу. Да не плачь же такъ, голубка моя! Взгляни на меня разочекъ: я не могу такъ оставить тебя. Мн стыдно что я заставилъ тебя плакать.
— Я не буду тосковать, сказала она,— и расплакалась я вовсе не о себ.
— Прощай! твердо сказалъ проповдникъ,— но мн не надо сожалнія, малютка, я не хочу чтобы ты тратила на меня свои слезы. Погоди, мы еще не покончили другъ съ другомъ.
Съ этими словами онъ повернулся и пошелъ по другому направленію. Онъ былъ радъ предстоящей тяжелой работ: посл мучительныхъ усилій разршить загадку жизни борьба со смертью казалась ему отдыхомъ.

ГЛАВА XI.

Лопкомбское кладбище соприкасается съ садомъ священника и лежитъ на склон холма. На вершин холма стоитъ церковь со своею приземистою четыреугольною колокольней, затмъ идетъ ‘Божья нива’, кладбище, на которомъ чуть не половина могилъ отмчена цифрами этого грознаго года, затмъ еще ниже стоятъ дома священника и доктора и, наконецъ, совсмъ подъ гору спускается деревня съ расходящимися въ разныя стороны неправильными улицами.
Въ одинъ майскій полдень священникъ стоялъ у могилы своего старшаго сына.
Въ день появленія на свтъ этого сына кладбище было покрыто блымъ снгомъ и насчитывало гораздо меньше могилъ, и когда священникъ шелъ въ церковь, встрчный народъ ласково кланялся и улыбался ему, спрашивая его о здоровь его ‘доброй хозяйки’. Теперь ‘добрая хозяйка’ тоже спала рядомъ со своимъ мальчикомъ, такъ же какъ и дв малютки дочери, и священникъ остался одинъ на свт съ сердцемъ высохшимъ какъ песчаная земля на могил.
Онъ читалъ слова священнаго обряда твердымъ голосомъ. Кто онъ такой чтобы жаловаться въ годину посщенія гнва Господня?
‘Господь далъ, Господь и взялъ. Буди благословенно имя Господне!’
Могилу зарывалъ Варнава Торпъ, потому что могильщикъ умеръ. Проповдникъ и священникъ исполняли теперь почти вс обязанности. Когда ихъ дло было сдлано, онъ подалъ Варнав руку черезъ могилу.
— Благодарю васъ, сказалъ онъ.— Мои руки старятся. Не будь васъ, намъ пришлось бы длать такъ какъ длали во время чумы. Это уже четвертый сегодня. Теперь зайдите ко мн, пошьте и отдохните. Мертвые могутъ обойтись и безъ насъ, а вамъ нужны силы для живыхъ.
И Варнава пошелъ за нимъ внизъ по дорожк къ его дому.
Въ это горькое время никто даже не удивлялся странности этого союза, хотя раньше вс знали что м-ръ Багшотъ терпть не можетъ дисидентовъ, такъ же какъ виговъ и лгуновъ.
Священникъ былъ небольшой, худощавый человкъ съ ясными глазами и здоровымъ цвтомъ лица, любитель книгъ, хорошій знатокъ вина, но отнюдь не эпикуреецъ, вообще здравомыслящій человкъ съ добрымъ запасомъ здраваго смысла, онъ никогда не предавался слишкомъ усерднымъ размышленіямъ о вопросахъ духа, а просто читалъ изъ года въ годъ одн и т же проповди и благодушно крестилъ, внчалъ и хоронилъ своихъ прихожанъ за послднія тридцать лтъ.
Теперь, въ это смутное время, онъ продолжалъ читать т же проповди до тхъ поръ, пока у него не осталось слушателей, тогда онъ заперъ церковную дверь и положилъ ключъ въ карманъ, замтивъ только при этомъ что у него и такъ довольно дла съ напутствіемъ умирающихъ и погребеніемъ умершихъ и что народъ правъ: когда говоритъ Самъ Господь, то нечего пояснять Его слова.
Вмсто него на открытомъ воздух проповдывалъ Варнава Торпъ когда ему было время. Онъ также молился у постели умирающихъ и, какъ мы видли, зарывалъ покойниковъ. Нсколькихъ больныхъ онъ спасъ. Впрочемъ, крестьяне приписывали всякій случай выздоровленія его посредничеству, и онъ дйствительно былъ каменною стной какъ въ смысл нравственной, такъ и физической силы. Весьма возможно что его вліяніе и предотвратило нсколько смертныхъ случаевъ, потому что со дня его первой проповди трактиры и кабаки опустли.
Паническая разнузданность, съ которой не могъ справиться священникъ, уступила мсто религіозному ‘обновленію’, котораго онъ тоже сначала не одобрялъ, но вскор онъ помирился съ Варнавой. Проповдникъ могъ быть невжественнымъ фанатикомъ, но онъ рисковалъ своею жизнію охотно и ежечасно, а священникъ зналъ цну хорошимъ людямъ и силу добраго примра. Такимъ образомъ они очутились съ Варнавой Торпомъ плечомъ къ плечу и стали неуклонно работать вмст предъ лицомъ смерти, какъ будто иначе и быть не могло. И когда одинъ за другимъ умерли дти и жена священника и онъ доказалъ что онъ былъ за человкъ, то проповдникъ задумался и задалъ себ вопросъ: неужели вс сонные и равнодушные священники, которыхъ онъ привыкъ презирать, обладаютъ такою неистощимою глубиной мужества? Онъ подумалъ также о своей собственной жен и проникся къ своему сотруднику такимъ уваженіемъ которое рдко испытывалъ къ кому бы то ни было.
Священникъ отперъ чугунную калитку ведшую въ его садъ и оглянулся на поднимавшееся въ гору кладбище.
— Если такъ пойдетъ дальше, то скоро кладбище будетъ полне деревни, замтилъ онъ.
Розы въ саду путались и переползали черезъ дорожки, вс цвты страдали отъ недостатка ухода. М-ръ Багшотъ машинально вынулъ ножикъ чтобы подрзать ихъ, онъ всегда гордился своимъ садомъ и имлъ на то полное право, но теперь, срзавъ розы, онъ бросилъ ихъ въ кучу за кусты. Къ чему было ихъ захватывать? Его жена любившая розы больше не нуждалась въ нихъ, хотя въ душ священникъ и сомнвался чтобы вс розы рая (если только въ раю он есть) могли замнить ей ея родныя розы сорванныя его рукой, потому что она очень любила и ихъ, и его.
Онъ самъ принесъ своему гостю хлба и мяса, потому что кухарка ушла домой, нянька плакала въ опуствшей дтской, а горничная умерла.
Варнава лъ безъ особеннаго апетита: напряженіе начинало сказываться и на немъ. Унылый домъ давилъ его, а чужое горе и сознаніе что онъ не можетъ облегчить его длали его несчастнымъ.
М-ръ Багшотъ стоялъ прислонясь спиной къ камину и задумчиво смотрлъ на проповдника.
Ему странно было подумать что весь этотъ ужасъ который онъ теперь переживаетъ, который составляетъ единственное изъ ряда вонъ выходящее событіе всей его жизни и который отнялъ у него все что въ ней было сладкаго, является, вроятно, однимъ изъ многихъ событій пережитыхъ этимъ младшимъ его братомъ, жизнь котораго по крайней мр лтъ на тридцать короче его жизни, но въ десять разъ богаче опытомъ и впечатлніями.
— Вы, должно-быть, много повидали на своемъ вку, замтилъ онъ.— Надо полагать что когда все это пройдетъ, мы вс, сколько насъ останется, постараемся снова войти въ колею и поплетемся обычною рысцой по той же дорог. А вы уйдете отсюда куда-нибудь въ другое мсто, проповдывать другія ‘обновленія’, и мы больше никогда не увидимся.
— Да, сказалъ Варнава,— очень можетъ быть, не увидимся пока не настанетъ царство Божіе.
— Гмъ! пробормоталъ священникъ,— оно настало для многихъ за эту недлю. Слушайте! продолжалъ онъ,— я не люблю благочестивыхъ крикуновъ и никогда не буду любить, но нтъ никакого сомннія что люди сдлаютъ лучше если будутъ въ отчаяніи прибгать къ Богу, чмъ къ пьянствуй нищенству, а такое время какъ это всегда вызываетъ въ человк или звря, или ангела. Онъ остановился и съ ожесточеніемъ понюхалъ табаку.
— Я надюсь что я не сложилъ бы оружія, продолжалъ онъ,— но все равно, не будь васъ, зврь взялъ бы верхъ въ деревн. шьте, шьте еще! По вашей работ вамъ надо сть вдвое больше. Я принесъ бы вамъ пива, но думаю что вы до него не дотронетесь. Я на той недл слышалъ какъ вы клеймили его тамъ на лугу названіемъ проклятаго яда. Это неврно, знаете ли, совершенно неврно.
М-ръ Багшотъ былъ обыкновенно тихимъ и молчаливымъ человкомъ, но горе длало его удивительно безпокойнымъ и разговорчивымъ.
Варнава поднялъ глаза на своего хозяина только-что потерявшаго сына.
— Если бы вы чувствовали, какъ грызетъ и мучитъ человка этотъ бсъ пьянства, вы перестали бы шутить съ нимъ и другимъ не давали бы длать этого, сказалъ онъ.— Впрочемъ, сэръ, мои проповди не для васъ и не для подобныхъ вамъ. Я никогда не чувствовалъ призванія обращаться къ людямъ стоящимъ выше меня… кром одного раза въ жизни, добавилъ онъ и оборвавъ рчь всталъ со стула.— Я кончилъ, благодарю васъ. Вонъ тамъ опять кто-то идетъ но саду. Ахъ, это Полли Тэйлоръ, и ей должно быть что-нибудь очень нужно. Онъ подошелъ къ окну, и двочка увидавъ его начала что-то разказывать, заливаясь слезами. Можетъ-быть, путаница вещей ни въ чемъ такъ ясно не выражалась какъ въ одномъ этомъ факт: проповдникъ-дисидентъ стоялъ въ квартир священника и принималъ за него постителей, а священникъ находился тутъ же и ничего не возажалъ.
— Ея мать заболла, а братъ умеръ, сказалъ Варнава,— но… продолжалъ онъ замявшись, — вы лучше бы отдохнули часочекъ, сэръ, я управлюсь.
Старый священникъ выпрямился и взялся за палку и шляпу.
— Не теперь!, сказалъ онъ.— Когда пули перестанутъ летать, тогда мы будемъ считать убитыхъ.
И оба снова зашагали по деревенской улиц.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Три недли спустя ‘пули’ начали рдть.
Въ одной изъ лондонскихъ газетъ появилась статья описывавшая страшный бичъ опустошившій маленькую сверную деревню, уменьшившій населеніе боле чмъ на половину и унесшій цлыя семьи. Священникъ м-ръ Багшотъ потерялъ жену и троихъ дтей, говорилось въ стать, и многіе изъ его сверстниковъ помнившіе Багшота по университету спрашивали другъ друга, тотъ ли это Багшотъ котораго они знали, и если тотъ, то почему онъ зарылся въ такой глуши.
Самъ м-ръ Багшотъ прочелъ короткую замтку съ грустною улыбкой. Она такъ мало значила для тхъ кто не жилъ въ деревн, а деревня такъ давно была его міромъ.
Онъ былъ по преимуществу человкъ семьи, привязанный къ рутин буднишной жизни и вполн счастливый съ женой и дтьми которыхъ окружалъ нжными попеченіями. Онъ потерялъ изъ вида друзей своей юности, хотя самъ и не забывалъ ихъ. Теперь онъ остался одинъ въ дом и несмотря на всю свою крпость духа началъ бояться пустоты его, возвращаясь домой онъ нердко прокрадывался чернымъ ходомъ прямо въ кабинетъ для того только чтобы не проходить по безмолвной гостиной.
Возможно что онъ сталъ сильне чувствовать свою потерю посл того какъ возбужденіе его улеглось.
Молить о смерти было недостойно. Человкъ не долженъ просить скораго освобожденія только потому что обязанности его стали ему несносны, м-ръ Багшотъ говорилъ это, но все-таки чувствовалъ какое-то разочарованіе. Хороня своего сына онъ думалъ что скоро придетъ и его очередь, но теперь когда лавки снова открылись и жизнь мало по малу входила въ свою колею, когда люди на улиц встрчаясь говорили о длахъ и погод и сдлали открытіе что ‘послдній день’ вовсе не такъ близокъ, старикъ начиналъ испытывать что-то похожее на обманутую надежду. ‘Царь не можетъ быть неправъ’, но онъ все-таки разчитывалъ что дло кончится иначе.
Однажды въ воскресеніе онъ возвращался изъ церкви, какъ вдругъ кто-то окликнулъ его по имени.
Онъ обернулся съ несовсмъ довольнымъ видомъ, но въ ту же минуту лицо его прояснилось.
Онъ сейчасъ же узналъ неожиданнаго постителя, двнадцать лтъ пролетвшія со времени ихъ послдняго свиданія встали передъ его глазами.
— Динъ! Чарльзъ Динъ! вскричалъ онъ.
— Я прочелъ въ газетахъ и сейчасъ же пріхалъ. Мой бдный, старый другъ! и пріятели молча крпко пожали другъ другк руки.
Одно изъ преимуществъ богатства заключается въ томъ что хорошія побужденія могутъ быть выполнены въ первую же минуту пока не успютъ остыть.
М-ръ Багшотъ широко распахнулъ калитку.
— Входи, входи! если бы ты зналъ до чего я теб радъ, говорилъ онъ.— Я поврить не могу что ты такъ просто взялъ да и пріхалъ. Это… это удивительно любезно съ твоей стороны.
Старикъ былъ боле тронутъ чмъ хотлъ показать. Въ былое время онъ восхищался своимъ блестящимъ другомъ, но почему-то не думалъ чтобы Чарльзъ Динъ вспомнилъ о немъ въ такую минуту.
— Я желалъ бы чтобъ она могла тебя встртить. У насъ рдко бывали гости, и она была бы такъ рада тебя видть, просто сказалъ онъ.— Такъ ты прочелъ въ газетахъ и пріхалъ? Я думалъ что меня совсмъ забыли.
М-ръ Динъ положилъ руку на плечо священника.
— Старыхъ друзей не забываютъ, сказалъ онъ, и старику отрадна была нотка состраданія звучавшая въ его музыкальномъ голос.
Положительно, м-ръ Динъ хорошо сдлалъ что пріхалъ сейчасъ же прежде чмъ что нибудь другое успло остановить его.
М-ръ Багшотъ вошелъ въ свой кабинетъ съ такимъ веселымъ лицомъ какого у него давно не было.
Отворивъ дверь онъ увидалъ ожидавшаго его Варнаву Торпа.
— Мн сказали что вы сейчасъ придете изъ церкви, и я остался подождать васъ, началъ проповдникъ и вдругъ остановился.
Кто это? Кто этотъ знакомый незнакомецъ? Кто этотъ человкъ укравшій глаза Маргариты?
Варнава даже попятился, ему было больно видть такое сходство и въ то же время такое гнвное презрніе въ этихъ глазахъ.
— Вы отецъ моей жены! вскричалъ онъ, не умя справиться ни съ мыслями, ни со словами.
М-ръ Динъ слегка поблднлъ. Въ минуты гнва и онъ блднлъ какъ Мегъ. Онъ смахнулъ хлыстомъ пыль со своихъ сапогъ, потомъ поднялъ голову съ утонченно-вжливою улыбкой.
— Теперь немножко поздно вспоминать что у нея былъ отецъ, сказалъ онъ.— Она забыла что была моею дочерью когда выходила за васъ замужъ. Самое лучшее будетъ если она совсмъ перестанетъ вспоминать объ этомъ. Никто не будете оспаривать у васъ вашего владнія.
Проговоривъ это онъ отвернулся, онъ не могъ снизойти до ссоры съ этимъ человкомъ.
— Господи помилуй! вскричалъ священникъ.— Дочь м-ра Дина ваша жена?! Но!.. Но, вдь…
— Но, вдь, она мн не ровня и не на то родилась? перебилъ его Варнава.— Вы это хотите сказать? Она должна была остаться въ своей семь, у своихъ кровныхъ родныхъ которые ее оскорбили и выгнали, а мн слдовало пожать плечами и пройти мимо?
Сердце его кипло гнвомъ. Голосъ, лицо и манеры м-ра Дина, крпкая, нерасторжимая, кровная связь съ Мегъ, такъ ярко бросавшаяся въ глаза въ ту самую минуту когда онъ отрекался отъ нея, пробудили въ душ Варнавы дикое чувство ревности и въ то же время какое-то отчаяніе котораго онъ самъ не понималъ.
— Такъ вы не будете мн мшать? медленно проговорилъ онъ. Глаза обоихъ мущинъ встртились, и Варнава Торпъ угрюмо засмялся.
— Это вы врно сказали, продолжалъ онъ.— Я, слава Богу, не изъ вашей братіи, но я знаю одно: я умю заботиться о женщин которая принадлежитъ мн.

ГЛАВА XII.

— Посл того какъ на долю м-съ Торпъ выпало маленькое благодяніе судьбы, пора, наконецъ, старымъ знакомымъ вспомнить о ней, не правда ли? сказалъ м-ръ Сольсъ.
Онъ стоялъ въ гостиной Лоры Ашфордъ куда пришелъ за свдніями объ ея сестр. Къ несчастію, она ихъ не имла.
— Я очень рада что бдный дядя оставилъ свои деньги Мегъ, говорила Лора,— и что вы беретесь присмотрть за тмъ чтобъ он дошли до нея. Ея дло въ надежныхъ рукахъ.
— М-ръ Росельторпъ былъ очень добръ ко мн, и я длаю это для него, сказалъ Джорджъ.— Его вдова собирается оспаривать завщаніе, но ничего не добьется. Это удивительно какъ женщины любятъ судебные процесы! Конечно, это очень выгодно для адвокатовъ.
Въ голос его звучало скрытое злорадство которое не ускользнуло отъ Лоры.
‘Я бы желала знать, за что онъ такъ ненавидитъ тетю’, думала она, ‘должно-быть, она когда-нибудь сильно задла его самолюбіе. Этотъ человкъ будетъ семь лтъ носить камень въ карман, потомъ перевернетъ его и проноситъ еще семь лтъ съ тмъ чтобы, наконецъ, попасть имъ въ своего врага. Да, мы вс тогда относились къ нему немножко свысока, но теперь праздникъ на его сторон. Мегъ сдлала бы лучше если бы выбрала его’.
Мысли Лоры перенеслись къ вечеру Равенсгильскаго бала, и она вздохнула. Какъ хороша была въ тотъ вечеръ Мегъ и какъ твердо ршила жить съ отцомъ! Бдная, неразумная двочка!
Лора пополнла и разцвла съ тхъ поръ. Очевидно философія ‘полъ-хлбовъ’ пошла ей впрокъ. Если мужъ ея былъ, глуповатъ, за то у нея было смысла на двоихъ, однако своему ребенку она не стала бы рекомендовать эту философію какъ рекомендовала бдной Мегъ.
Материнство смягчило Лору, и глядя на освщенное лампой лицо м-ра Сольса она нашла что и онъ перемнился.
Теперь онъ твердо стоялъ на ногахъ. У него всегда было много самоувренности, но за этотъ годъ онъ доказалъ свою силу и оправдалъ въ глазахъ всхъ людей свою вру въ себя, онъ больше нигд не былъ принятъ ‘изъ милости’, и манеры его показывали что онъ знаетъ это. Онъ сталъ спокойне, положительне и имлъ видъ человка достигшаго цли, но, увы! уже не молодаго.
— Возьметесь вы передать отъ меня письмо моей сестр если разыщите ее? спросила Лора.
— Не если, а когда разыщу, поправилъ ее м-ръ Сольсъ.— Я не думаю чтобъ это было трудно. Прослдить проповдника не мудрено, потому что онъ, конечно, не станетъ ‘скрывать своего свтильника подъ спудомъ’, къ тому же мои всти будутъ ему выгодны. Положимъ мы сдлали со своей стороны все что могли чтобы помшать ему обобрать ее, и обставили наслдство не малымъ числомъ условій, но жить онъ все-таки будетъ на ея счетъ и жить прекрасно. М-ръ Росельторпъ любилъ вашу сестру, не правда ли? Я самъ ее плохо помню, у меня никуда негодная память на лица. У нея, кажется, были каріе глаза и розовыя щеки? нтъ? Ну, такъ значитъ я спуталъ ее съ кмъ-нибудь другимъ. Хорошо, пишите ваше письмо, я передамъ его.
— У Мегъ срые глаза, сказала коротко Лора и со вздохомъ отошла къ письменному столу.— Бдная Мегъ! Даже прежній поклонникъ и тотъ забылъ ее!
Лора написала свое письмо, осталась имъ недовольна, разорвала его и стала писать другое.
М-ръ Сольсъ взглянулъ на часы, но она взяла еще бумаги и наскоро прибавила какую-то приписку.
Письмо ея вышло натянуто и почти холодно, но въ приписк ея сердце высказалось, это былъ опять такой же внезапный порывъ нжности который когда-то заставилъ ее остановиться на порог и поцловать ‘маленькую сестренку’.
Она вложила въ конвертъ приписку которую впопыхахъ написала на лоскутк бумаги другаго цвта и отдала все это въ руки м-ра Сольса.
— Срые глаза и блдный цвтъ лица? Хорошо, буду помнить. Прощайте! сказалъ онъ.— О, да, я передамъ ей вашъ поклонъ когда увижусь съ ней.
Когда увижусь съ ней! Голосъ его не дрогнулъ при этихъ словахъ, но сходя съ лстницы онъ мысленно повторилъ ихъ съ гораздо меньшимъ спокойствіемъ.
Когда увижусь съ ней! Онъ увидится съ ней черезъ пропасть, но по крайней мр узнаетъ, наконецъ, въ аду или въ раю находится Мегъ но ту сторону ея. Онъ былъ увренъ что середины для нея существовать не можетъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дв недли спустя онъ сдержалъ свое общаніе. Онъ нашелъ дорогу къ дому проповдника. По мннію м-ра Сольса это было самое отверженное Богомъ мсто на земл. Держа въ рук руку Маргариты Торпъ, онъ старался узнать что случилось съ Маргаритой Динъ.
Онъ приготовился къ встрч съ нею, да если бы даже и не приготовился, то его природная находчивость заставила бы его держаться такъ какъ будто ничего особеннаго не случилось со времени ихъ послдняго свиданія въ гостиной м-съ Росельторпъ, какъ будто эта встрча была самою обыкновенною вещью въ мір. Но Мегъ которая ничего не подозрвала при вид его вздрогнула такъ, какъ будто увидала выходца съ того свта.
Томъ Торпъ пристально смотрлъ на нихъ изъ подъ своихъ черныхъ бровей. М-съ Тремнель, услыхавъ чужой голосъ, тоже прибжала въ кухню и изъ-за плеча Мегъ съ любопытствомъ глядла на гостя, думая въ то же время что бы на это сказалъ Варнава не любившій ‘господъ’.
Но м-ръ Сольсъ ровнымъ голосомъ говорилъ о дорог и погод чтобы дать Мегъ время оправиться.
— Здоровъ ли мой отецъ? наконецъ промолвила она.— О! продолжала она съ облегченнымъ вздохомъ въ отвтъ на его успокоенія,— слава Богу! остальное все пустяки!
Въ первую минуту ей пришла въ голову мысль что м-ръ Сольсъ явился къ ней съ извстіемъ о смерти ея отца.
М-ръ Сольсъ горько улыбнулся. Онъ всегда зналъ что въ сердц Мегъ очень много чувства любви къ отцу и очень мало къ нему самому, но сознаніе непріятнаго факта не сглаживаетъ его впечатлнія, и онъ не почувствовалъ бы себя ‘такимъ дуракомъ’ въ эту минуту, если бы ея волненіе относилось на его собственный счетъ.
Онъ слъ съ ними за обдъ, несмотря на не совсмъ любезное приглашеніе Тома, и Мегъ посл первыхъ минутъ удивленія успокоилась и повеселла.
Въ былое время она часто благодарила въ душ м-ра Сольса за его savoir faire, и теперь длала то же самое.
Онъ ни однимъ намекомъ не коснулся ея прошлой жизни и держалъ себя такъ, какъ будто сидніе въ кухн и обдъ въ 12 ч. дня были для него самой обычной вещью, а разговоръ, о воспитаніи жеребятъ самымъ интереснымъ разговоромъ. Томъ говорилъ съ еще большимъ акцентомъ чмъ обыкновенно и съ какою-то скрытою враждой, очень удивившей Мегъ. М-съ Тремнель была еще кисле и жеманне, но за исключеніемъ одного момента въ конц обда м-ръ Сольсъ оставался невозмутимымъ. Мегъ было даже стыдно того, какое удовольствіе, какое большое удовольствіе доставляла ей бесда съ человкомъ, который говорилъ чистымъ образованнымъ языкомъ, не отвчалъ съ набитымъ ртомъ, не лъ съ ножа и не заставлялъ ее бояться какой-нибудь безтактной выходки.
‘Что эта бдная женщина должна была здсь вытерпть, это просто непостижимо!’ злобно думалъ Джорджъ и, вовсе не будучи всепрощающимъ человкомъ по природ, простилъ Маргарит значительную долю выстраданнаго изъ-за нея горя, увидавъ какъ Томъ Торпъ положилъ ей съ блюда кусокъ мяса своею собственною вилкой и какъ она старалась сдлать видъ ‘что это ей нравится’.
Маргарита стала худе, блдне и тише чмъ прежде, онъ съ негодованіемъ замчалъ вс эти перемны. Можетъ-быть, впечатлніе это еще усиливалось ея короткими курчавыми волосами и чернымъ платьемъ, но м-ру Сольсу казалось чта обыкновенный знакомый не узналъ бы ея.
Прежде въ ея манерахъ по отношенію къ м-съ Росельторпъ нердко сквозила какая-то заносчивая нотка, теперь, напротивъ, она болзненно старалась ладить съ родными мужа.
Мегъ когдо-то думала что во всхъ ея несчастіяхъ виновата тетка, но съ сихъ поръ она столько разъ терпла неудачи исключительно по собственной вин что отъ заносчивости ея не осталось и слда.
Джорджъ также замтилъ что Томъ Торпъ, должно-быть, любитъ ее. Онъ самъ не зналъ изъ чего заключилъ это, но этотъ фактъ раздражалъ его.
— Мн хотлось бы чтобы вы уговорили отца сойти внизъ и състь кусочекъ чего-нибудь, сказалъ Томъ, и она сейчасъ же встала и пошла, предоставивъ м-ру Сольсу ломать себ голову надъ разршеніемъ загадки, что такое съ ея свекромъ. Ему помнилось что кто-то называлъ Варнавина отца душевно-больнымъ, чуть ли не меланхоликомъ.
Обдъ уже подходилъ къ концу, когда она вернулась.
— Я пробовала, пробовала, грустно сказала она,— но нтъ! должно-быть еще рано. Онъ повидимому и не замтилъ что я вошла, и я не могла заставить его обратить на себя вниманіе. Онъ продолжалъ ходить взадъ и впередъ и говорить отрывки стиховъ. На него жалко смотрть въ такое время. Я пойду и попробую попть, иногда это помогаетъ.
Джорджъ вдругъ поднялъ голову и взглянулъ на нее тми широко раскрытыми близорукими глазами которыхъ она пугалась и прежде.
— Я не думаю чтобы эти пробы были полезны для м-съ Торпъ, ршительно замтилъ онъ,— и вы напрасно позволяете ей длать это.
Наступило минутное молчаніе, посл котораго раздался сердитый смхъ Тома.
— О, мы всегда тиранимъ ее въ отсутствіе мужа, сказалъ онъ,— мы знаемъ что тогда некому вступиться за нее и пользуемся этимъ, но это наше дло, въ нашемъ краю вообще люди занимаются своими длами, а чужія оставляютъ въ поко. Не хотите ли еще сидра, сэръ?
Ліена проповдника тревожно смотрла то на одного, то на другаго.
— Зачмъ вы это говорите, Томъ! это неправда! вскричала она.— Вы вс очень добры ко мн!
И м-ръ Сольсъ, встртивъ ея взглядъ, пожалъ плечами и миролюбиво принялъ и дерзость и сидръ. Онъ не за тмъ разыскалъ ее чтобы сдлать ей жизнь еще хуже, и даже не за тмъ чтобы ссориться съ родственниками ея мужа.
Посл обда она позвала его гулять, потому что онъ намекнулъ ей что желалъ бы поговорить съ нею съ глаза на глазъ. Они дошли до старой заброшенной мельницы, и тамъ у подножія ея черныхъ развалившихся стнъ, среди пустынныхъ болотъ, онъ разказалъ ей о болзни и смерти ея дяди, быть-можетъ, съ большимъ чувствомъ чмъ предполагали въ немъ знавшіе его люди.
— Онъ также незамтно ‘ускользнулъ’ изъ этого міра какъ, бывало, ускользалъ изъ-за обда, не доставивъ никому никакой возни и хлопотъ, говорилъ м-ръ Сольсъ.— Послднюю недлю я бывалъ у него каждый день, потому что посл… посл вашего отъзда старикъ какъ будто привязался ко мн. Однажды я засталъ его не сидящимъ по обыкновенію на кресл, а лежащимъ на диван и почти безъ голоса. Я настаивалъ на необходимости послать за докторомъ, но онъ не хотлъ тревожить жену, а я побоялся раздражать его, тмъ боле что м-съ Росельторпъ въ ту минуту все равно не было дома. Спустя нкоторое время м-ръ Росельторпъ задремалъ. Передъ этимъ онъ просилъ меня достать ему съ полокъ нсколько книгъ, читать ихъ онъ, конечно, не могъ, но веллъ положить около себя и время отъ времени пробовалъ перелистывать страницы. Вдругъ онъ открылъ глаза и заговорилъ: ‘большое общество… но вы единственно, живое существо среди нихъ, Сольсъ… единственная плоть и кровь… да еще Мегъ которая умоляетъ меня… а я не помогъ!’ Посл этого онъ опять заснулъ. Я держалъ его за руку и чувствовалъ какъ она мало-по-малу холодла, но у него часто были холодныя руки. Потомъ я наклонился къ нему чтобы послушать его дыханіе, по не услыхалъ ни звука. Онъ скончался.
М-ръ Сольсъ остановился на минуту. Его привязанность къ м-ру Росельторпу была тсно связана съ любовію которая, какъ онъ мысленно говорилъ, ‘къ несчастію’ стала любовію его жизни.
Онъ увидалъ что Мегъ тронута его разказомъ, особенно тмъ что старикъ упрекалъ себя за нее, но все-таки м-ръ Росельторпъ не сдлалъ ничего, а онъ который сдлалъ бы все на свт, который перевернулъ бы для нея небо и землю, если бы она обратилась къ нему, онъ никогда не коснется ея.
— Впрочему, это не самая важная часть моихъ извстій, продолжалъ онъ другимъ голосомъ.— Дло въ томъ что вы получили наслдство, хотя лишь на извстныхъ условіяхъ.
Онъ сталъ довольно пространно излагать эти условія, обыкновенно онъ говорилъ сжато, но теперь не было необходимости укорачивать это объясненіе.
— Онъ былъ очень добръ ко мн, когда я была ребенкомъ, проговорила Мегъ, когда, наконецъ, завщаніе было изложено во всхъ подробностяхъ.— Когда я выросла, то мн показалось что ему нтъ дла до того что со мной происходитъ. Послдній разъ какъ мы съ нимъ видлись, я сказала ему нехорошую вещь. Мн жаль, ахъ, какъ жаль что я не удержалась тогда! Такъ, значитъ, онъ все-таки вспомнилъ обо мн.
— И весьма осязательно, сухо замтилъ Джорджъ. Какъ это было похоже на Мегъ: растрогаться воспоминаніями и забыть о деньгахъ!
Сухость его тона не ускользнула отъ Мегъ и заставила ее улыбнуться.
— Я не могу не быть благодарной, сказала она, — благодарной настолько какъ если бы я въ самомъ дл обладала этимъ наслдствомъ котораго, конечно, не приму. Тетя Росельторпъ можетъ не тревожиться.
Ея улыбка и маленькій презрительный жестъ на минуту вызвали въ немъ то полунжное, полунасмшливое чувство съ которымъ онъ когда-то слушалъ дикія по своей непрактичности теоріи Маргариты Динъ. Но затмъ это чувство было поглощено чувствомъ горечи и досады на человка воспользовавшагося ея неопытностію.
Если бы Маргарита была его женою, то она имла бы возможность быть сколько угодно возвышенно-непрактичной и нисколько не страдать отъ этого.
Джорджъ видлъ какъ загорли и огрубли ея хорошенькія ручки на которыя онъ всегда такъ любовался, видлъ какъ широко стало ей серебряное обручальное кольцо замнившее прежніе жемчуга и бриліанты, какъ похудли ея блдныя щечки плнявшія его когда-то ямочками при улыбк. Онъ не сводилъ глазъ съ Маргариты и мысленно посылалъ проклятія проповднику.
— Всякія условія сами по себ нелпы, говорила Мегъ.— Варнава никогда не пойдетъ на нихъ, ни я тоже. Выполнить ихъ значило бы возвратиться…
— Къ вашему естественному положенію въ обществ, докончилъ Джорджъ.— Можетъ-быть сомннія м-ра Торпа удастся преодолть? Многіе люди начинаютъ смотрть на презрнный металъ совсмъ иными глазами, когда онъ попадаетъ въ ихъ руки. Я, разумется, не хочу сказать ничего обиднаго для м-ра Торпа, поспшно прибавилъ онъ.
— Надюсь! сказала Мегъ и посмотрла на него серіознымъ, удивленнымъ взоромъ.
‘Неужели этотъ святоша еще даетъ себ трудъ притворяться передъ ней?’ подумалъ Джорджъ.
— Я врю что вы лучше моего знаете людей вообще, продолжала Мегъ,— но Варнаву я знаю лучше: онъ никогда не измнитъ своего мннія изъ-за выгоды. Я напишу ему сегодня вечеромъ и покажу вамъ его отвтъ. Я вполн уврена въ немъ.
— Да? И вы нисколько не обманулись въ своихъ ожиданіяхъ, вы совершенно счастливы здсь, и его родные вс очень добры? Вамъ очень легко живется, не правда ли? съ раздраженіемъ заговорилъ Джорджъ.— Я радъ что вамъ такъ хорошо… Мн пора идти, вдругъ сказалъ онъ перемнивъ тонъ. Онъ вынулъ часы и сталъ прощаться, не сводя глазъ съ циферблата.— Я не знаю, желаете ли вы видть меня еще разъ? Мн надо было многое сказать вамъ… о вашихъ… о вашемъ отц и…
— Объ отц?! Непремнно приходите и разказывайте мн о немъ все что вспомните, просила она.— Приходите скоре.
— Я приду завтра, сказалъ Джорджъ.
Онъ пришелъ ‘завтра’, и еще завтра, и еще нсколько дней подъ рядъ, и пока онъ разказывалъ ей объ отц, ея интересъ не слаблъ ни на минуту.
— Какой я дуракъ! яростно бранилъ онъ себя посл каждаго свиданія съ Маргаритой.
И впослдствіи, по возвращеніи его въ Лондонъ, эти жаркіе дни проведенные ‘на краю свта’ близь женщины, безсознательно игравшей такую роль въ его жизни, казались ему самому чмъ-то совершенно необъяснимымъ и не похожимъ на него. Обыкновенно онъ поступалъ такъ трезво и здраво, былъ такъ мало склоненъ къ непроизводительной трат времени и чувства.
Теперь въ промежуткахъ между своими ежедневными посщеніями Мегъ онъ съ усмшкой задавалъ себ вопросъ, чмъ это кончится. Не могло же это тянуться вкъ! Дождется ли онъ наконецъ давно желанной ссоры съ Маргаритинымъ мужемъ, когда этотъ святой человкъ найдетъ нужнымъ вернуться къ жен? Или сама Мегъ проснется, испугается и велитъ ему уйти? Онъ прекрасно зналъ что при первомъ его слов о любви она съ ужасомъ убжитъ отъ него, и его благоговніе къ ней держало его языкъ въ границахъ. Если бы она была не она, а кто-нибудь другой, то могъ бы быть еще третій исходъ, но онъ чувствовалъ что ледъ въ сердц Мегъ растаетъ не для него. Быть-можетъ единственнымъ утшеніемъ его было сознаніе что онъ не растаялъ и для проповдника, а къ этому выводу м-ръ Сольсъ все-таки пришелъ, несмотря на то что Маргарита Торпъ была далеко не такъ прозрачна какъ Маргарита Динъ.
Они шли по дорог въ Н., когда Мегъ подала м-ру Сольсу отвтъ своего мужа касательно завщанія.
Дорога лежала прямая какъ стрла, и по бокамъ ея шли дв глубокія наполненныя водой канавы. Кваканье болотныхъ лягушекъ хоромъ вторило ихъ разговору. Джорджъ неохотно взялъ письмо, какъ противенъ былъ ему видъ этого неуклюжаго почерка! На него напало непреодолимое желаніе бросить это письмо лягушкамъ, но, къ несчастію, онъ не могъ этого исполнить.
— Я бы желала чтобы вы прочли его, съ достоинствомъ сказала Мегъ,— потому что вы думали что Варнава велитъ мн взять деньги. Вы не поняли что это за человкъ.
— Можетъ-быть! Потому что, видите ли, я самъ не святой, отвчалъ м-ръ Сольсъ. Онъ тщательно поправилъ pince-nez. Ахъ, какъ онъ ненавидлъ этого человка!— Здсь всегда, какой-то туманъ, эти болота не могутъ быть здоровыми, сказалъ онъ вслухъ.
‘Дорогая моя малютка,’ (дерзкій нахалъ!), читалъ онъ ‘я былъ радъ твоему письму. Я радъ что ты здорова (чортъ побери его радость!). Мн кажется что относительно денегъ, не можетъ быть никакихъ сомнній: не намъ нанимать богатый домъ и прислугу (не намъ! Онъ кажется ставитъ себя на одну доску съ нею?), къ тому же я не хочу чтобы ты обязывалась кому бы то ни было, и мн будетъ стыдно, если ты будешь жить на средства другаго, хотя бы и мертваго человка, пока у меня есть силы работать. Если м-съ Росельторпъ тревожится, то можешь успокоить ее. Ты и день, и ночь въ моемъ сердц. Господь съ тобой, моя двочка!’
Послдняя фраза была зачеркнута карандашомъ. Онъ не долженъ былъ читать ее, онъ жаллъ что прочелъ ее, это было хуже всего, ему хотлось вбить назадъ въ горло проповдника его благословеніе, у него просто темнло въ глазахъ.
— Вы прочли? спросила его спутница.— Я не нахожу чтобъ онъ сталъ смотрть на деньги другими глазами, не правда ли?
— Повидимому, нтъ, сказалъ Джорджъ,— въ этомъ отношеніи вы правы, м-съ Торпъ, и отвтъ вашего мужа можетъ служить образцомъ безкорыстія. Позвольте мн вернуть его вамъ съ присоединеніемъ своихъ поздравленій, прибавилъ онъ съ горечью.
— Вы сердитесь, сказала Мегъ, — это мн непріятно, потому что я хотла просить васъ сдлать для меня одну вещь. Я помню, съ милою улыбкой продолжала она,— что прежде вы были моимъ другомъ и помогали мн въ моихъ недоразумніяхъ съ тетей Росельторпъ.
— Другомъ? врядъ ли, сказалъ Джорджъ, и его смуглое лицо вспыхнуло.— Я не особенно врю въ платоническую дружбу, по крайней мр, со стороны мущины. Я недостаточно умлъ притворяться для этого, но оставимъ этотъ вопросъ. О чемъ вы хотли просить меня?
— Это не трудная вещь, сказала Мегъ,— но мн некого просить кром васъ.
Она помолчала минуту. ‘М-ръ Сольсъ могъ бы быть немножко полюбезне’, думала она, ‘но все равно’.
— Это совсмъ пустяки, повторила она.— Я только хочу чтобы вы убдили моего отца въ томъ что мой мужъ хорошій и честный человкъ, Поэтому-то я и показала вамъ его письмо и старалась доказать что онъ, какъ вы говорите, безкорыстенъ. Мн нтъ дла до того что думаетъ весь свтъ, на это не стоитъ обращать вниманія, гордо замтила Мегъ,— но отецъ… отецъ другое дло! Я не могу не дорожить его мнніемъ! Я, вроятно, никогда не увижу его, я даже не могу послать ему поцлуя, потому что не знаю, хочетъ ли онъ его, съ трудомъ выговаривала она глотая слезы, — я никогда не смогу объяснить ему всего, но вы видли меня, скажите что Варнава добръ ко мн! Пусть онъ не горюетъ обо мн, пусть не воображаетъ ничего другаго! Вы, можетъ-быть, думаете что это не нужно, но я знаю отца. Онъ такъ нженъ и мягокъ ко всмъ, даже къ тмъ кто не стоите этого! Онъ наврно старается думать обо мн какъ можно рже, у него столько другихъ интересовъ! Между нами всегда была эта разница: у него было множество интересовъ, а у меня онъ одинъ. Но иногда онъ вдругъ вспомнитъ обо мн и ему станете грустно, хотя тетя Росельторпъ и говоритъ ему что я не стою его печали. Когда отецъ груститъ, онъ сильно груститъ, закончила любимая дочь м-ра Дина.
— Такъ, пожалуйста, скажите ему то что я вамъ сказала. Вы поняли?
— О, да, медленно отвтилъ Джорджъ.
— И вы исполните это? умоляющимъ голосомъ спросила она.
Она опять улыбнулась, но съ глазами полными слезъ, и это апрльское выраженіе напомнило ему ту двочку которая всегда такъ легко радовалась и огорчалась.
— Я заключу съ вами условіе, сказалъ онъ.— Я буду клясться въ чемъ угодно вашему отцу если вы мн скажете правду. Мое любопытство… чрезмрно, согласенъ съ вами, но я всегда былъ любопытенъ, а вы, признайтесь сами, подали своимъ знакомымъ самое обширное поле для догадокъ. Скажите мн, счастливы ли вы, или нтъ? Онъ быстро вертлъ свое pince-nez и смотрлъ на нее въ упоръ.— Удаченъ ли былъ вашъ рискованный экспериментъ?
Мегъ прерывисто дышала и старалась не глядть на него.
— Это не честно, сказала она.— Если бы кто-нибудь попросилъ меня оказать ему такую пустую и естественную услугу, я не стала бы торговаться.
— Конечно, нтъ, сказалъ онъ,— вы никогда не снизошли бы до этого, но за то, видите ли, вамъ это было бы все равно. Это всегда даетъ такое преимущество! смясь докончилъ онъ фразу.— Что же? я считаю отвтомъ самый вашъ отказъ дать его. Я сдлаю для васъ что смогу когда увижу вашего отца.
— Смотрите, не ошибитесь! сказала Мегъ. Она повернулась и взглянула ему прямо въ лицо.— Я просила васъ передать только одну правду. Если кто виноватъ, то только я сама. Я считала себя лучше чмъ я была на самомъ дл. Было время когда я вообразила что могу жить такъ какъ живетъ Варнава, то-есть, въ постоянныхъ проповдяхъ, молитв, спасаніи и лченіи другихъ. Я ошиблась: я недостаточно хороша, или недостаточно крпка для такой жизни. Я поняла это и… Да, это составляетъ мое несчастіе. У меня такое чувство какъ будто я упала съ высоты, и я хорошенько не знаю что длать или куда обратиться. Она помолчала минуту и потомъ продолжала твердымъ голосомъ: — Но это моя ошибка, а не его. Варнава былъ ко мн добре всхъ на свт исключая… нтъ, не исключая никого. Мои неудачи во мн самой. Вы заставили меня сознаться въ нихъ, хоть мн и стыдно…
— Стыдно должно быть мн, а не вамъ, глухо проговорилъ м-ръ Сольсъ.— Хорошо, м-съ Торпъ, я сдлаю для васъ что могу, и начну съ того что уберусь съ вашихъ глазъ. Сначала мн хотлось встртиться съ Варнавой Торпомъ, но… я постараюсь отказаться отъ этого удовольствія и прощусь съ вами теперь же.
Онъ протянулъ ей руку. Мегъ взяла ее съ какимъ-то недоум ніемъ.
— Вы хотли видться съ Варнавой? Какъ жаль что это не удалось! Тогда вы не могли бы не отнестись къ нему справедливо. Прощайте, и дай вамъ Богъ счастія! прибавила она, замтивъ что м-ръ Сольсъ чмъ-то разстроенъ.
Джорджъ снялъ шляпу и проводилъ ее глазами до тхъ поръ пока она не скрылась изъ вида.
‘Вотъ и конецъ!’ подумалъ онъ. ‘И я отказался отъ удобнаго случая поговорить съ этимъ драгоцннымъ мужемъ ея. Должно-быть, на этомъ свт онъ отдлается отъ расплаты. Но за то я надюсь что загробная жизнь не выдумка и что въ ней этотъ хитрый шарлатанъ получитъ достойную награду. Право, я готовъ самъ примириться съ преисподней, только бы найти проповдника тамъ же. Я радъ что она пожелала мн счастія. Я радъ что она все-таки лучшая женщина, какую я зналъ. Богъ съ ней! Хорошо что я не женился на ней: она подняла бы меня Богъ всть на какія высоты чувства, и все что я могу сказать теперь, это то что даже ея мужу не удалось стащить ее внизъ.’
Изъ этого можно видть что справедливое отношеніе къ мужу Маргариты было выше силъ Джорджа Сольса.
Однако, ему было суждено не такъ скоро покончить съ этими краями.
На слдующій день онъ стоялъ у окна главной гостиницы городка Н. носившей изящное названіе ‘Пляшущей свиньи’ и ждалъ отхода лондонскаго мальпоста, какъ вдругъ хозяинъ подалъ ему письмо. Къ его немалому удивленію оно было отъ м-ра Дина и написано совсмъ дрожащимъ почеркомъ.
‘Я заболлъ въ Лопкомб и не могу двинуться: безпрестанно идетъ кровь горломъ. Не могу писать подробныхъ объясненій, но думаю что мн плохо. Я слышу что вы находитесь въ Н., если такъ, то не прідете ли вы ко мн? Есть дла которыя…’
На этомъ письмо обрывалось, а дальше шла приписка отъ лопкомбскаго священника м-ра Багшота объяснявшая что м-ръ Динъ внезапно заболлъ у него въ гостяхъ.
Хорошо, ршилъ Джорджъ, если теперь можно будетъ оказать услугу Мегъ, онъ ее окажетъ, хотя бы для того чтобъ имть право сказать что онъ не даромъ потерялъ столько времени въ этомъ отвратительномъ краю. Онъ окажетъ ее, а потомъ подетъ домой и будетъ ‘здравъ’.

ГЛАВА XIII.

М-съ Тремнель сидла у себя въ комнат, разглядывая клочекъ письма лежавшій у нея на колнахъ, на лиц ея было выраженіе ужаса и недоумнія.
‘Мое письмо звучитъ холодно, но посл всего что случилось мн трудно писать теб такъ какъ я чувствую. Я хочу только чтобы ты знала одно, Маргарита: мой домъ всегда открытъ для тебя’.
Вотъ и все. Это была спшная приписка къ письму лежавшему въ карман Мегъ.
Наканун м-съ Тремнель видла изъ окна какъ м-ръ Сольсъ прощаясь съ Маргаритой отдалъ ей это письмо, она видла какъ Мегъ покраснла при этомъ и нсколько разъ принималась перечитывать его по уход м-ра Сольса. Потомъ м-съ Тремнель подняла этотъ обрывокъ на земл, на томъ мст гд они стояли. Кто же кром Маргариты могъ такъ неосторожно пускать по втру подобные документы?
Его домъ открытъ для нея! для нея, для жены професіональнаго проповдника! Вотъ до чего дошло!
Показать письмо Варнав? Нтъ! ей почему-то не хотлось длать этого. Послдствія могли быть слишкомъ серіозны, онъ слишкомъ строго смотритъ на вещи, а ей не хочется поднимать трагедіи.
Поговорить съ Маргаритой? По настоящему это ‘только’ ея долгъ, но м-съ Тремнель покраснла при мысли о томъ какой ‘видъ’ приметъ Мегъ. Конечно, по настоящему она должна была бы принять виноватый видъ, но это почему-то было трудно себ представить.
Сказать Тому? Онъ въ самомъ дл слишкомъ носится съ Маргаритой, хорошо было бы если бы онъ увидалъ что и она такая же какъ другія. Онъ хладнокровне брата и обладаетъ большимъ здравымъ смысломъ.
Ужинъ былъ на стол когда она сошла внизъ. Маргарита еще не возвращалась.
— Она гуляетъ съ этимъ лондонскимъ джентльменомъ.
Господи Боже! Сколько у него должно быть свободнаго времени! Когда онъ удетъ? спросилъ Томъ. Но когда м-съ Тремнель поддакнула ему съ необыкновеннымъ жаромъ, прибавивъ что ‘м-ру Сольсу дйствительно пора ухать’ и что способъ которымъ Маргарита принимаетъ гостей становится дйствительно ‘неудобнымъ, чтобы не сказать неприличнымъ’, Томъ вдругъ перешелъ на защиту Мегъ.
— Ну, положимъ она вполн права и честна какъ день, это видитъ всякій младенецъ! Мн было бы стыдно намекнуть ей о чемъ-нибудь другомъ. Я не люблю этого барина и не думаю чтобъ онъ приходилъ сюда для того чтобы поговорить со мной о лошадяхъ, но я не врю чтобъ онъ былъ совсмъ дурнымъ человкомъ, а никто, въ комъ осталась хоть капля совсти, не посметъ сказать Варнавиной жен ничего такого чего бы онъ не сказалъ ребенку. Она просто скучаетъ о своихъ, бдняжечка, хоть и не хочетъ сознаться въ этомъ, вотъ почему она и слушаетъ болтовню этого франта.
М-съ Тремнель таинственно покачала головой. Надъ ней могутъ смяться сколько угодно, но безъ основаній она говорить не станетъ. Ядовитость ея росла по мр того какъ усиливалось негодованіе и нетерпніе Тома.
— Она славный человкъ, и если она сдлала глупость бросивъ своихъ родныхъ и выйдя замужъ за Варнаву, то не его роднымъ отравлять ей жизнь за это. Удивительная ты охотница до исторій, тетка Тремнель! сказалъ онъ и послднія его слова пробудили ршимость м-съ Тремнель. Она протянула ему письмо.
Ну, что еще? сказалъ Томъ. ‘Мое письмо звучитъ холодно… посл всего что случилось… мой домъ открытъ для тебя…’, но вдь твое имя не Маргарита! Кто далъ теб это?
— Ты бы спросилъ, кто далъ это жен твоего брата, сказала м-съ Тремнель. Что-то въ голос Тома пугало ее, но она старалась говорить съ достоинствомъ.— Я обязана сказать теб что это письмо далъ ей м-ръ Сольсъ, и желала бы знать, находишь ли ты приличною такую переписку? продолжала она.
Пальцы Тома впились въ бумажку и скомкали ее. Онъ повернулся спиной къ м-съ Тремнель, бросилъ письмо въ огонь, подождалъ пока оно сгорло и тогда обернулся къ ней съ такимъ взглядомъ отъ котораго у нея дрожь пробжала по спин.
— А теперь, гд ты украла его? спросилъ онъ.
М-съ Тремнель залилась слезами и закрыла лицо передникомъ. Ей казалось что гнвные глаза Тома прожигаютъ ткань его насквозь.
— Такъ говорить со мной! всхлипывала она, — со мной, беззащитною женщиной, въ дом твоего отца! Называть воровкой меня которая всегда пользовалась уваженіемъ даже въ самыхъ лучшихъ домахъ!
— Гд ты украла его? повторилъ Томъ.
— Я… я подняла его, вскричала она, борясь между страхомъ и гнвомъ.— Я видла какъ онъ вынулъ его изъ кармана и сунулъ ей въ руку, Томъ. И если бы ты могъ видть какъ она измнилась въ лиц и сколько разъ перечитывала письмо, и…
— Ахъ, чортъ тебя возьми! крикнулъ Томъ.— Я не хочу слушать все это, и безсознательно мняя тонъ,— вотъ сама Варнавина жена, она намъ объяснитъ въ чемъ дло.
Мегъ стояла въ дверяхъ усталая и недовольная. Она не очень любила м-съ Тремнель, но Томъ не долженъ былъ бранить ее такими словами, въ особенности когда она плачетъ. Мегъ всегда приходила въ неописанное негодованіе при вид грубаго обращенія съ женщинами, до такой степени что забывала собственную робость и становилась необыкновенно смла въ такихъ случаяхъ.
— Что случилось, тетя Тремнель? Какъ вамъ не стыдно такъ говорить съ ней, Томъ! вскричала жена проповдника, не переводя дыханія.
М-съ Тремнель проворно направилась къ двери, а Томъ засмялся.
— Куда же ты бжишь теперь, когда у тебя явилась защитница? крикнулъ онъ ей вслдъ.— Ты бы постояла, да послушала что скажетъ Варнавина жена, благо ты цлые полдня положила на то чтобы ‘исполнить свой долгъ относительно ея’. Ну, продолжалъ онъ, обращаясь къ Маргарит, — хватились вы своего письма?
Мегъ до такой степени мало была похожа на виноватую что онъ поспшно прибавилъ:
— Я врю что вы не могли помшать этому, и что вы не взяли бы его если бы знали что въ немъ написано. Тетка Тремнель принесла мн его, но я не сталъ бы читать его, если бы зналъ что оно ваше.
Жена проповдника подняла брови съ выраженіемъ гордости которое рдко появлялось на ея лиц, но за которое онъ еще больше любилъ ее въ эту минуту.
— М-съ Тремнель, конечно, не имла права приносить вамъ мое письмо, я не понимаю, что ей вообразилось, сказала она.— Пожалуйста, гд оно?
— Въ огн, грубо сказалъ Томъ,— и позвольте вамъ замтить что это самое лучшее мсто для такихъ вещей.
Мегъ посмотрла на него съ неподдльнымъ изумленіемъ.
— Почему? проговорила она.— Я нахожу, Томъ, что у васъ нтъ тни права бросать мои письма въ огонь. У меня ихъ было всего два со времени моего замужества: одно отъ Варнавы о деньгахъ, другое отъ моей сестры. Его письмо у меня сейчасъ въ рукахъ, стало быть вы сожгли ея, и мн это очень непріятно, потому что это было очень мило со стороны Лоры!
Томъ съ торжествующимъ возгласомъ подбросилъ до потолка книгу которую держалъ въ рукахъ и шумно захлопнулъ ее поймавъ ее на лету.
— Какое разочарованіе для тетки Тремнель! вскричалъ онъ,— я всегда былъ увренъ въ васъ, но я вотъ что скажу вамъ, Варнавина жена, теперь она нескоро придетъ ко мн сплетничать на васъ.
Сидя у себя въ комнат, Мегъ немножко подивилась случившемуся. Что хотлъ сказать Томъ? и требовать ли ей отчета у м-съ Тремнель въ ея странномъ поведеніи? Нтъ! она слишкомъ ненавидитъ ссоры! Въ минуты возбужденія Мегъ могла говорить довольно рзкія вещи, но въ хладнокровные моменты она испытывала болзненное отвращеніе ко всякаго рода сценамъ.
‘Это ужасно что здсь есть люди способные читать и передавать чужія письма’, гнвно думала она, но потомъ ршила постараться забыть объ этомъ. Ей ни раза не пришло въ голову чтобы необъяснимыя подозрнія м-съ Тремнель могли имть какую-нибудь связь съ м-ромъ Сольсомъ. Онъ занималъ очень мало мста въ ея душ которая въ данную минуту была вся полна тяжелымъ сознаніемъ своего нравственнаго крушенія.
Если она не достаточно хороша для того чтобы быть апостоломъ, то чмъ ей быть? и если она не довольно крпка для того чтобы жить тою жизнью добровольной бдности и напряженныхъ усилій которая привлекала благороднйшихъ людей всхъ столтій, то что ей длать?
Меньшія затрудненія казались ей нестоящими вниманія въ сравненіи съ этимъ.
Какой-то злокозненный духъ, казалось, забрался на ферму въ день отъзда м-ра Сольса, одинъ разъ его изгнали, но онъ не унялся. Томъ былъ въ самомъ насмшливомъ настроеніи, его умные зеленовато-каріе глаза свтились немножко мстительнымъ огонькомъ, и онъ осыпалъ м-съ Тремнель градомъ шутокъ которыхъ она не могла понять. Она доставила ему непріятную четверть часа посл ужина, пусть же теперь расплачивается! Но его торжество было, увы! непродолжительно. Мегъ удалось залучить внизъ свекра, и она сидла около него, напвая псню за псней въ надежд отогнать ту черную тучу которая періодически находила на старика. М-съ Тремнель съ оскорбленнымъ видомъ вязала и каждую минуту была готова разразиться слезами.
Въ надежд заинтересовать м-ра Торпа Мегъ начала говорить о Лопкомбской эпидеміи.
— Варнава почти ничего не пишетъ о ней, письмо его у меня здсь, сказала она и, опустивъ руку въ карманъ, вынула не то.
— Нтъ, это письмо моей сестры. Вотъ оно! продолжала она и вдругъ остановилась, почувствовавъ что-то недоброе. Дв пары глазъ напряженно смотрли на нее.
— Вотъ какъ? сказалъ Томъ.— Зачмъ же вы увряли меня что я сжегъ письмо вашей сестры и что вы не получали другихъ?
— Я думала что это было ея письмо, но, очевидно, ошиблась, потому что вотъ оно, сказала Мегъ.— Но что же вы сожгли въ такомъ случа? Что-нибудь совсмъ не мое! Наврно чье-нибудь чужое письмо.
Она быстро встала и отошла отъ старика, который продолжалъ сидть подперши голову руками и не обращая никакого вниманія на всю эту сцену.
— Отчего вы смотрите на меня такими глазами? вскричала она, перейдя черезъ всю комнату къ тому мсту гд сидлъ Томъ.
Томъ закрылъ глаза рукою. Варнавина жена одинъ разъ заколдовала его и заставила поврить себ вопреки очевидности. На этотъ разъ онъ не поддастся ея чарамъ. Другой Маргариты на ферм не было, и ‘забыть’ она не могла. Письмо не могло принадлежать никому другому! Зачмъ она говоритъ это? Зачмъ она лжетъ? Онъ такъ врилъ ея правдивости и честности!
— Это было чье-нибудь чужое письмо, повторила Мегъ.
— Молчите! хрипло сказалъ Томъ.— Не стоитъ того!
У него былъ такой несчастный видъ что Мегъ въ полномъ недоумніи продолжала:
— Въ конц концовъ вдь это не важно, не правда ли? Можетъ-быть Варнава…
— Варнава? съ негодованіемъ перебилъ ее Томъ, и рчь его полилась гнвнымъ потокомъ.— Варнава слишкомъ хорошъ для васъ! Онъ клянется вами, но я бы посовтовалъ вамъ не разказывать ему сказокъ. Онъ считалъ васъ слишкомъ неземнымъ созданіемъ для любви къ какому бы то ни было мущин! Вы постояно топчете его сердце, и онъ не даетъ слова сказать противъ васъ, потому что считаетъ что вы сдланы изъ другаго тста чмъ онъ и мы вс. Изъ другаго тста! А вы въ его отсутствіе принимаете любовныя письма отъ какого-то черномордаго жида!
— Томъ! вскричала она, содрогаясь отъ отвращенія.— Какъ вы можете, какъ вы смете говорить мн такія вещи?
— Я тоже врилъ въ васъ, нсколько тише отвчалъ Томъ.— Я думалъ что вы не изъ тхъ которыя принимаются лгать чтобы спасти… свою шкуру, хотлъ я сказать, но вы лгали даже не для того, потому что не могли же вы думать что я вамъ что-нибудь сдлаю.
— Я не лгала. Я никогда не лгу! сказала Мегъ.
— Конечно, нтъ, вроятно, по-вашему это называется какъ-нибудь иначе! Впрочемъ, это не мое дло, вамъ нечего бояться моего вмшательства. Я больше никогда не буду соваться въ ваши дла, сказалъ Томъ.
Въ ту минуту Мегъ была слишкомъ оскорблена чтобы требовать дальнйшихъ объясненій, но посл она съ чувствомъ возроставшаго одиночества стала замчать что Томъ держитъ свое слово. Она могла возвращаться какъ угодно поздно, могла сть или не сть, добродушное ‘дразненіе’ Тома прекратилось.
— Я думаю, сказала она однажды Тому,— что мн не слдуетъ жить здсь и сть вашъ хлбъ, зная что вы такъ дурно думаете обо мн.
— Вы дите хлбъ своего мужа, сказалъ Томъ, — онъ платитъ за него, и потомъ куда же бы вы пошли?
Въ ту же минуту ему стало стыдно своихъ словъ. Куда въ самомъ дл пойдетъ эта бдная двочка, если они будутъ преслдовать ее?
— Я не хочу ссориться, прибавилъ онъ, — потому что можетъ-быть вы и не такъ виноваты…
— Благодарю васъ, но если вы мн не врите, то я не хочу такой дружбы. Я должна буду обойтись безъ нея, сказала Варнавина жена, прервавъ его рчь такимъ жестомъ, отъ котораго Томъ вдругъ почувствовалъ себя совсмъ ничтожнымъ человкомъ.
Черезъ нсколько дней посл этого разговора вернулся проповдникъ. Мегъ, сойдя однажды внизъ рано утромъ, нашла его спящимъ на деревянной скамь.
Мегъ тихо затворила дверь и долго смотрла на него, на этого человка который когда-то былъ ея пророкомъ, а теперь сталъ, увы! ея мужемъ.
Онъ сдлалъ дальній путь пшкомъ и теперь крпко спалъ.
Разказать ему всю необъяснимую исторію когда онъ проснется, или нтъ?
Во всхъ Торпахъ была какая-то сила характера, какая-то прямолинейная властность которой она скоре боялась, но Варнава былъ всегда добръ къ ней.
Мегъ сказала Джорджу Сольсу что она безусловно вритъ проповднику, такъ это и было, такъ и должно было быть, потому что иначе ей не за что было ухватиться. При мысли объ этомъ Мегъ съ поразительною ясностью почувствовала что не можетъ позволить себ потерять ни одной іоты своего заботливо взлеляннаго уваженія къ Варнав. Она боялась не его, а себя. Она не могла рисковать этимъ: она знала что если и онъ, какъ Томъ, скажетъ ей что она лжетъ, то она возненавидитъ его, потому что находится въ слишкомъ большой зависимости отъ него.
Солнце начинало заглядывать въ комнату. Съ врожденною почти всмъ женщинамъ заботливостью Мегъ спустила занавску окна чтобы свтъ не разбудилъ его и вышла изъ комнаты, предоставивъ Варнав выспаться какъ надо.
— Ты удивилась моему приходу? спросилъ онъ ее поздне, на язык его вертлся еще вопросъ: ты рада мн? но онъ удержался.
Посл первыхъ же минутъ свиданія онъ замтилъ что жена его чмъ-то удручена. Онъ не любилъ приставать къ ней съ разспросами чтобы не обязывать ея на отвтъ, но невысказанный вопросъ все время стоялъ у него въ голов, иногда бы Мегъ ни подняла глаза, она всегда встрчала его молчаливый, пристальный взглядъ, устремленный на нее. Это еще больше угнетало ее, ей хотлось избавиться это всей семьи Торповъ.
Варнава прождалъ весь этотъ и слдующій день въ надежд что она скажетъ ему, что съ нею. На третій день случилось новое событіе. Маргарита получила письмо и едва начала читать его, какъ поблднла, вскрикнула и остановилась, смотря на всхъ широко раскрытыми глазами.
— Что такое? Что съ тобой? сказалъ Варнава, но жена его не слыхала, жаркая кухня, изумленные взгляды сидящихъ за столомъ, жужжанье пчелъ въ отворенную дверь, все что она такъ ясно сознавала за минуту передъ тмъ, все покрылось какимъ-то густымъ туманомъ. Письмо выпало у нея изъ рукъ.
— Ей дурно, сказалъ Томъ.
Мегъ сдлала усиліе надъ собою.— Нтъ, нтъ! нетвердымъ голосомъ сказала она.— Я получила дурныя всти. Мой отецъ заболлъ, я должна хать къ нему. Онъ въ Лопкомб у священника. О, Варнава, ты зналъ это и ничего мн не сказалъ? М-ръ Сольсъ пишетъ изъ Лопкомба. Какъ скоро я могу дохать туда?
— Да, я зналъ, медленно проговорилъ Варнава.— Но теб нельзя хать, Маргарита. Ты можешь схватить горячку. Кром того… уврена ли ты что онъ хочетъ видть тебя? Онъ зоветъ тебя?
— Нтъ, но я хочу видть его! вскричала она.— Я такъ давно, давно не видала его и такъ тосковала по немъ! Пусти меня, Варнава, пусти! Что мн горячка, если я раньше увижу его? Я должна хать къ отцу. Пусти меня.
Настойчивое, нсколько разъ повторенное требованіе громко раздавалось въ комнат.
Оно вывело изъ задумчивости м-ра Торпа, оно наполнило сердце Тома нелогичнымъ раскаяніемъ. ‘женщина такъ сильно любящая отца не можетъ быть легкомысленной ‘, подумалъ онъ. Но Варнава нахмурилъ брови какъ будто отъ сильнаго чувства боли.
— Нтъ, нтъ, ты моя, а не его! вскричалъ онъ.— Я не пущу тебя. Въ голос его звучалъ вызовъ человка неизбжной судьб.
— Стыдись, Варнава! сказалъ м-ръ Торпъ и обнялъ одною рукой Маргариту.— Она права. Если ея отецъ боленъ, то грхъ держать ее. Ты долженъ отпустить ее.
— Я не позволю никому становиться между мной и ею, сказалъ Варнава.— Ни теб, ни кому другому. Ты думаешь что моя жена нуждается въ твоей защит? Маргарита!
Маргарита встала и закрыла глаза руками.
— Мн жаль что я подняла такую исторію, сказала она.— Я… я не ожидала… я не знала что отецъ заболлъ. Я обдумаю все это на свобод. Нтъ, пожалуйста не надо, оставьте меня одну!
И она вышла изъ комнаты, тихонько притворивъ за собою дверь.
— Ну, вотъ, вс мы чуть не перессорились! уныло сказалъ Томъ. М-ръ Торпъ продолжалъ глядть на Варнаву съ гнвомъ негодованія, которое какъ-то вдругъ обнаружило поразительное сходство между нимъ и его младшимъ сыномъ.
— Ты просто обезумлъ отъ ревности къ отцу маленькой барыни, сказалъ онъ,— Ты сдлалъ жестокую вещь, женившись на ней, и теперь хочешь еще ухудшить дло! Ты съ дтства былъ взбалмошнымъ и упрямымъ мальчишкой, Варнава! Я жалю эту двочку отъ всего сердца. Она здсь какъ птичка въ клтк безъ надежды на свободу.
— Освободить ее можетъ только одна вещь, сказалъ Варнава.— Горячка могла ускорить ее, но не ускорила, во всякомъ случа не по моей вин. Человкъ не иметъ права самъ открыть себ эту дверь, но я никогда не берегъ своей жизни.
Онъ повернулся и ушелъ. Его гнвъ который въ сущности состоялъ изъ горя и любви прошелъ такъ же внезапно какъ вспыхнулъ, и онъ вышелъ изъ дома съ тяжелымъ сердцемъ.
Что же касается Мегъ, то она ни минуты не колебалась. Весь послдній мсяцъ она терзалась сомнніями и неизвстностію, теперь всему этому насталъ конецъ, и сердце ея говорило ршительно и непреклонно: ‘позжай!’ Когда отецъ ея боленъ, она должна быть при немъ, и никакіе проповдники въ мір не остановятъ ея!
Мегъ помочила лицо холодною водой и выпила цлый стаканъ ея. Ея горло горло отъ невыплаканныхъ слезъ. Она не могла дать имъ волю: плакать было некогда.
‘Вашъ отецъ повидимому серіозно боленъ. На вашемъ мст я бы немедленно пріхалъ.’ Эти слова написанныя толстымъ, прямымъ почеркомъ м-ра Сольса стояли передъ ея глазами.
Попросить Тома помочь ей? Онъ какъ разъ теперь сердится на нее, но ей казалось что это пошлое, глупое недоразумніе за послднее время стало какъ-то само собой разсиваться.
Можетъ-быть Варнава послушается его. Онъ любитъ своего брата больше всхъ на свт кром… кром нея, вспомнила Мегъ. Нтъ! она не будетъ просить Тома. Если она пойдетъ противъ воли Варнавы, то это дло должно ршиться. только между нимъ и ей, и она сама скажетъ ему. Это, по крайней-мр, она обязана сдлать.
Письмо Варнавы было у нея въ карман. Она разорвала конвертъ и написала на внутренной сторон карандашомъ: ‘Я узжаю въ Лопкомбъ къ отцу. Я запрягу Молли въ телжку и доду одна до города. Я знаю что ты не позволилъ мн хать и что вс вы будете очень сердиться на меня. Я общаю теб что вернусь сегодня же къ ночи’. Мегъ остановилась на минуту и потомъ подчеркнула слово общаю. Теперь она думала только объ отц, но знала что будетъ очень бояться поздняго возвращенія. ‘И тогда ты можешь говорить мн все что хочешь и сердиться на меня до конца дней моихъ’, писала она. Письмо звучало немножко отчаянно, но ей некогда было передумывать, къ тому же она никогда не извинялась.
Она сложила бумажку вдвое, побжала на чердакъ, гд спалъ ея мужъ, и положила письмо на стулъ.
Его кожаная сумка лежала на полу, она машинально подняла ее и повсила на гвоздь, видъ ея вызвалъ въ памяти Мегъ ихъ странный медовый мсяцъ и вс необыкновенныя событія перваго времени ея замужества.
Тогда Варнава былъ очень добръ къ ней, да не только тогда, а и все время до этого дня, и Мегъ въ глубин души немножко понимала, что значила его сегодняшняя вспышка.
‘Ему кажется что онъ тянетъ въ одну сторону, а отецъ, то-есть, свтъ опутанный властію діавола, въ другую’ думала она. Хорошо! Посл этого она всецло сольетъ свои интересы съ его интересами и больше не будетъ служить двумъ господамъ. Можетъ-быть, если ей удастся повидать отца разъ, одинъ только разъ, онъ проститъ ее, и ей станетъ легче.
Только сегодня она будетъ сама собою, будетъ дочерью своего отца, а потомъ навсегда сдлается Маргаритой Торпъ.
‘Но я надюсь что это ‘навсегда’ продлится не очень долго,’ докончила она свою мысль.

ГЛАВА XIV.

Томъ немного научилъ Мегъ править, съ большими усиліями она запрягла Молли и пустилась по длинной пустынной дорог черезъ болота, не боясь ничего. Она никогда не боялась физической опасности.
Правила она плохо, ея руки были слишкомъ слабы. Она не прохала и четверти разстоянія до Н., какъ силы начали измнять ей, руки заболли, и Молли, чувствуя за собой непривычнаго кучера, стала сильне тянуть возжи.
Прошелъ еще часъ, Мегъ закусила губы и поблднла отъ усилій сохранить власть за собою. Молли, повидимому, ршила оторвать ей руки. Возжи рзали ей пальцы, но что за важность? За то каждая минута приближала ее къ отцу. Дорога была ровна и безлюдна, Мегъ радовалась этому, потому что знала что подъ гору ни за что не справилась бы съ лошадью.
Послднее соображеніе только-что успло придти ей въ голову, какъ Молли убавила ходъ, въ первую минуту Мегъ почувствовала несказанное облегченіе, но оно тотчасъ же смнилось ужасомъ: Молли начала страшно хромать.
Огромный острый кремень врзался лошади въ ногу, и бдный импровизованный кучеръ ршительно не зналъ что длать. Телжка была высока, Молли не стояла, но Мегъ, наконецъ, остановила ее отчаяннымъ усиліемъ, привязала возжи къ спинк сиднія и соскочила съ колеса на землю.
Молли на самомъ дл соблаговолила на минуту остановиться, но смотрла на Мегъ очень подозрительно и заложивъ уши назадъ. Мегъ подняла обломокъ стараго желза и стала осторожно подвигаться впередъ.
— Славная лошадка, славная! тпру… стой, стой, милая! тихо проговорила она, чувствуя свою несостоятельность и полное презрніе къ себ со стороны Молли. Она стала на колна посреди пыльной дороги и тихонько дотронулась до передней ноги лошади. Молли фыркнула и нетерпливо ударила землю копытомъ. ‘Томъ поднимаетъ ея ногу лвою рукой, а камень выбиваетъ правой,’ говорила Мегъ, ‘но если Молли не захочетъ поднять ноги, что длать тогда?’ Она осторожно потянула къ себ ногу, не переставая называть лошадь ласкательными именами, какъ вдругъ громкій взрывъ смха раздался изъ-за канавы. Молли вздрогнула, бросилась впередъ, и Мегъ очутилась одна среди дороги, между тмъ какъ лошадь и телга скрылись въ облакахъ пыли.
Мегъ протерла засыпанные пылью глаза и машинально поправила шляпу, затмъ, увидавъ на краю дороги одного изъ кольдервельскихъ работниковъ по прозванію Длиннаго Джона, сообразила весь комизмъ этой картины и громко расхохоталась, хотя на самомъ дл ей было вовсе не до смха.
— Простите, сударыня, мн очень досадно, сказалъ Длинный Джонъ.— Я самъ не знаю, какъ я могъ быть такимъ дуракомъ. Мн стало смшно, какъ вы съ ней разговариваете, точносъ человкомъ, но я не думалъ что она испугается и удеретъ. Ну, мистеръ Томасъ не поблагодаритъ насъ за это!
— Поймайте, поймайте ее! вскричала Мегъ.— А вдругъ она опрокинула телжку? побжимте за ней скоре.
Она вскочила и бросилась бгомъ догонять лошадь. Длинный Джонъ несся впереди нея огромными прыжками.
Къ счастію, Молли была не далеко. Они нашли ее за полъ-версты.
— Неужели она дастъ вамъ вынуть изъ копыта камень? недоврчиво сказала Мегъ.
Длинный Джонъ только улыбнулся на это, однако, когда онъ осмотрлъ ногу, лицо его вытянулось.
— Ну, нечего сказать, надлали длъ! ворчалъ онъ.— Она теперь, по крайней мр, на мсяцъ не годна. Господи Боже! И о чемъ думалъ м-ръ Томасъ когда доврилъ вамъ Молли?
— Что же теперь длать? сказала Мегъ, прислонясь къ телжк и едва переводя дыханіе отъ скораго бга.
Джонъ пустился въ безконечныя разсужденія въ которыхъ доказывалъ что если заставить Молли снова пройти т двнадцать миль которыя она пробжала отъ фермы, то она, вроятно, останется хромой на всю жизнь, и м-ръ Томасъ не забудетъ этого, такъ что онъ, Джонъ, никогда не ршится на это. Если же провести ее шагомъ три мили остающіяся до Н. и дать ей тамъ отдохнуть ночку, другую, то придется платить за постой, за кормъ и за уходъ, чего онъ тоже не возьметъ на свою отвтственность. А если стоять на мст посреди дороги, то это будетъ только потерей времени, когда, по-настоящему, ‘бдной скотиной’ надо заняться какъ можно скоре.
— Стало быть, какъ ни длай, все будетъ плохо? спросила жена проповдника.— Какъ же намъ быть?
— Какъ хотите, сударыня, ваше дло ршать. Всячески будетъ худо.
Длинному Джону не понравилось мстоименіе намъ, и онъ ршилъ не давать себя впутывать въ это дло.
— Я иду впередъ, будь что будетъ! сказала Мегъ.
Джонъ повелъ Молли подъ узды, а Мегъ пошла рядомъ.
Онъ началъ разказывать длинную исторію, которую она слушала только однимъ ухомъ и мысленно все время рвалась впередъ къ цли.
— Это она васъ испугалась, сударыня: вы взяли ее за ногу, она и понесла. Вы вдь не станете говорить что я тутъ при чемъ-нибудь, неправда ли? потому что мистеръ Томасъ очень любитъ ее, и если я теперь потеряю мсто, то куда я днусь съ больною женой?
— Я, я одна виновата, сказала Мегъ.— Господи! когда мы доберемся до города?! Вы, кажется, очень боитесь м-ра Томаса, Джонъ, а я думала что его считаютъ хорошимъ хозяиномъ.
— Хорошій-то онъ хорошій! Торпы вс хорошіе хозяева, хорошіе друзья и хорошіе враги. Они не бросаютъ людей, это правда, никто изъ ихъ бывшихъ слугъ не кончалъ жизни въ богадльн если самъ не былъ виноватъ. М-ръ Томасъ не тратитъ много словъ когда сердится, но я не хотлъ бы попасться ему на глаза если бы испортилъ Молли, потому что послдній разъ когда я не досмотрлъ за пони, и онъ сломалъ себ ногу, м-ръ Томасъ сказалъ мн: ‘Въ слдующій разъ ты уйдешь, Джонъ!’ А онъ всегда держитъ слово. Онъ еще чуть не утопилъ меня въ тотъ разъ. Да, да! и я хотлъ судиться съ нимъ, но онъ мн не посовтовалъ, а его совты всегда хороши. О, м-ръ Томасъ умная голова! Это вышло потому что я хватилъ немного лишняго на похоронахъ Мэри. Я вернулся домой поздно и хорошенько не помню какъ это было, но только я потерялъ пони по дорог и вдругъ очутился подъ колодцемъ на двор, м-ръ Томасъ качалъ воду, а другой работникъ держалъ меня. Вотъ, я вамъ скажу, угостили меня! Я чуть не захлебнулся на смерть, вода лилась мн прямо въ ротъ, я кричалъ во весь голосъ когда могъ, а онъ еще приговаривалъ: ‘нтъ, нтъ, погоди отпускать его! Когда онъ наглотается воды столько же сколько наглотался рома, тогда, можетъ-быть, онъ попомнитъ это’. Посл этого я, честное словол пошелъ домой не шатаясь, но вдь на двор стояла зима, а я былъ мокрый, точно меня изъ рки вытащили и, право, захлебнулся бы, продержи онъ меня еще минуту. На другое утро я обдумалъ все это и пошелъ къ нему. Хозяинъ, говорю я, я, правда, былъ вчера немножко не въ себ, но вы не имли права длать это, потому что я не невольникъ, а такой же свободный британецъ какъ и вы. А м-ръ Томасъ посмотрлъ на меня, да и говоритъ: ‘Это’, говоритъ, ‘правда’, Джонъ, ты свободенъ и можешь пить хоть цлый день не хуже любаго лорда’. Я, говорю, хочу подать на васъ въ судъ, м-ръ Томасъ. ‘Ну,’ говоритъ онъ, ‘тогда ты будешь глупе чмъ я думалъ’. Вы, говорю, безжалостны къ человку, который только что схоронилъ дочь. Тогда м-ръ Томасъ засмялся. ‘Ты,’ говоритъ, ‘кажется находишь что такъ хорошо ее пристроилъ что и другую хочешь послать за нею?’ Какъ такъ? говорю я. ‘Да такъ’, говоритъ онъ, ‘я не слыхалъ что бы дти могли питаться травой, или чтобы хлбъ давался даромъ. Печеныя булки не ростутъ на лугахъ. Гд бы ты очутился, если бы я теб вмсто кушанья преподнесъ разчетъ? Смотри! если ты не дуракъ, то ты безъ дальнихъ разговоровъ пойдешь на работу, а если ты дуракъ, то можешь идти и кричать по всему свту про свободныхъ британцевъ, только ужь тогда не приходи ко мн съ разказами о своихъ дтяхъ, потому что я тебя не возьму назадъ, а твои пышныя слова не наполнятъ ихъ пустыхъ животовъ’. Такъ я и пошелъ ни съ чмъ, и такъ у насъ это дло съ нимъ и кончилось, потому что м-ръ Томасъ никогда не попрекаетъ человка старыми грхами. Но только съ тхъ поръ я не пью, когда у меня на рукахъ лошади. Нтъ, нтъ! я теперь коплю деньги къ воскресенью, да оно и лучше выпить вволю въ положоный день, не правда ли, сударыня?
— Вроятно, разсянно отвчала Мегъ. На одну минуту ее занялъ вопросъ о томъ, что сказалъ бы Варнава на такое пониманіе воскреснаго дня, потомъ промелькнуло непріятное воспоминаніе о грубости Тома, но… они подходили къ городу. Еще два часа, и она будетъ въ Лопкомб!
День былъ рыночный, и улицы были полны народа. Мегъ дошла съ Джономъ до конюшенъ ‘Пляшущей Свиньи’ и посмотрла, какъ распрягли и поставили Молли. Это было меньшее что она могла сдлать посл того какъ испортила лошадь. Потомъ она пошла въ ссудную кассу. Деньги данныя ей Варнавой лежали у нея въ карман, но она не могла употребить ихъ на запрещенное имъ же дло.
У нея было съ собой еще что-то, съ чмъ ей было трудно разстаться, но тмъ не мене она ршилась на это.
Осыпанный бриліантами портретъ матери, украденный у нея въ дтств и возвращенный ей проповдникомъ, съ тхъ поръ всегда вислъ у нея на ше. Она не сказала Варнав что оставила его у себя, потому что не забыла его фразы о ‘слишкомъ дорогой цн’ этихъ камней, но она сохранила его ради отца и ради отца продастъ его.
Бриліанты были очень хороши, да и самый портретъ имлъ не малую цну. Мегъ не знала, сколько ей дадутъ за него, но смутно представляла себ что этихъ денегъ должно хватить съ избыткомъ на экипажъ до Лопкомба взадъ и впередъ и на Моллино помщеніе и лченіе.
Получила она, конечно, не больше одной шестой настоящей стоимости медальона, но зато это былъ празничный день для хозяина ссудной кассы.
Наконецъ, Мегъ хала по дорог въ Лопкомбъ! Черезъ два часа она увидитъ отца, а тамъ… а тамъ пусть будетъ хоть потопъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

М-съ Росельторпъ сидла у окна комнаты брата. Это была хорошенькая комната, самая лучшая въ дом м-ра Багшота.
Она пріхала тотчасъ же какъ узнала о болзни м-ра Дина, но теперь больному стало удивительно и неожиданно лучше. Неумолимая, но постоянно обнадеживающая, болзнь вдругъ ослабила тиски, и м-ръ Динъ былъ веселъ, какъ ни въ чемъ не бывало, и даже раздражалъ сестру своимъ довольнымъ видомъ. Она горла нетерпніемъ увезти его изъ этого опаснаго сосдства, она знала что Торпы живутъ гд-то въ этой части графства, но онъ, увы! не имлъ ни малйшаго жланія двигаться съ мста.
Она сидла и вышивала, ея тонкіе длинные пальцы быстро двигались по канв, губы были плотно сжаты. Когда она глядла на брата, взглядъ ея смягчался. Она терпть не могла болзней, но его любила даже больнымъ.
Черты его лица заострившіяся отъ болзни боле чмъ когда-либо напоминали Мегъ, и это тоже дйствовало непріятно на м-съ Росельторпъ.
Конечно, у нея было много поводовъ сердиться: уже одно то что она не любила принимать ни отъ кого одолженій и теперь была принуждена пользоваться гостепріимствомъ совсмъ чужаго человка и, повидимому на долгій, срокъ.
Чарльзъ принималъ это очень легко. Онъ былъ благодаренъ своему старому другу, но это не тяготило его. Онъ самъ былъ добръ и гостепріименъ и сдлалъ бы точно то же для своего хозяина, если бы роли ихъ перемнились. Кром того онъ былъ однимъ изъ тхъ людей которые родятся любимцами, и даже совсмъ посторонніе лица охотно оказывали ему услуги. Старая экономка священника говорила что м-ръ Динъ такой баринъ служить которому честь и удовольствіе.
Между нимъ и сестрою за послднее время замчалась какая-то холодность вслдствіе того что онъ очень рзко отнесся къ ея намренію обжаловать завщаніе мужа.
— Это такъ непохоже на насъ, гордо сказалъ онъ,— никто изъ насъ никогда не выносилъ сора изъ избы на улицу.
Чарльзъ рдко выступалъ въ роли ментора, но въ тхъ случаяхъ когда онъ это длалъ, слова его всегда кололи м-съ Росельторпъ, хотя и не всегда заставляли ее перемнять ршеніе.
Вдругъ м-ръ Динъ проснулся и позвалъ ее.
— Сестра, я хотлъ бы чтобы ты положила работу и сла возл меня, т.-е., конечно, если ты не собиралась идти гулять, прибавилъ онъ съ никогда не покидавшей его заботливостію объ удобств другаго,— я знаю, ты не любишь больныхъ
— Я не могу сидть безъ работы, сказала м-съ Росельторпъ, но придвинула свой стулъ къ постели.— Только помни, Чарльзъ, что теб нельзя много говорить.
— Но я все-таки предпочелъ бы умереть отъ болтовни чмъ отъ скуки.
— О смерти нтъ и рчи!
— Врно, замтилъ онъ,— я поправляюсь до неприличія скоро, и на дняхъ, вроятно, попробую сойти внизъ, но тмъ не мене о ней была рчь три дня тому назадъ, ты сама прекрасно знаешь это.
— Теперь опасность прошла, и не зачмъ говорить о ней, попробовала закончить она тмъ ршительнымъ голосомъ которому Чарльзъ рдко противился.
Однако сегодня это не помогло. Чарльзъ не унимался, хотя и протянулъ ей руку съ тою шутливою нжностью которая такъ располагала къ нему женщинъ.
— Бдная сестра! Ты не любишь чтобы теб напоминали о томъ что я смертенъ? Но я не могу закрывать глаза на факты, въ послднее время они такъ настойчиво заявляли о своемъ существованіи что, право, это невозможно. Положимъ, я зналъ и вс эти пять лтъ что я… ну, скажемъ хоть та битая посуда которая можетъ и два вка прожить, можетъ и разлетться при первомъ толчк. Но это огромная разница знать что когда-нибудь умрешь, или чувствовать что день твоей смерти не только вроятно, но наврно близокъ. Мн кажется что я никогда особенно не боялся смерти, но видъ ея вблизи все-таки очищаетъ духовное зрніе человка. Все существенное становится ясне, а мелочи блднютъ и исчезаютъ. Человку полезно хоть разъ въ жизни увидать вещи въ ихъ истинныхъ размрахъ, не такъ ли?
— Мой милый Чарльзъ, если ты говоришь о душ, о грхахъ и о подобнаго рода вещахъ, то несомннно что серіозная болзнь заставляетъ тебя чувствовать ихъ значеніе, хотя по-моему ты въ этомъ не нуждаешься. Но если ты говоришь о длахъ практическихъ, то никогда не довряй ршеніямъ принятымъ во время болзни: болзнь не просвтляетъ зрніе, а напротивъ, затемняетъ его и ведетъ человка къ безразсуднымъ шагамъ и ошибочнымъ сужденіямъ.
— Настоящій Соломонъ! сказалъ смясь м-ръ Динъ.— Судя по сил съ которою ты произнесла это положеніе я прихожу къ выводу что ты страшно боишься какого-нибудь ‘безразсуднаго шага’ съ моей стороны. Ну, что же, я дйствительно думалъ о моей Мегъ.
М-съ Росельторпъ сла еще пряме, и иголка заходила еще быстре въ ея рукахъ.
— Она больше не твоя, жестко сказала она,— и это безплодный предметъ для размышленій, потому что она больше насъ не касается.
— То же говорилъ себ и я, отвчалъ ей братъ,— но все-таки въ конц-концовъ ничто ни въ этомъ свт, ни, надюсь, въ будущемъ не можетъ уничтожить связи дтей съ родителями. Она глубже чмъ оскорбленная гордость. Видишь ли, человкъ подъ конецъ всегда обращается къ самому себ, это вчная истина.
Лицо его покраснло при этихъ словахъ, потому что онъ не любилъ говорить о своихъ религіозныхъ врованіяхъ и съ сестрой никогда до сихъ поръ не касался этого предмета.
— Мн хотлось бы чтобы ты не волновался, отвчала она посл минутнаго молчанія.— Говорить что ничто не можетъ уничтожить долга родителей къ дтямъ значитъ говорить вздоръ. Самъ Богъ не хочетъ быть отцомъ нераскаянныхъ и непокорныхъ. Неужели ты настолько слабъ что хочешь дать жен проповдника свое прощеніе и благословеніе безъ ея просьбы? Вроятно, ея мужъ на то и разчитывалъ что ты посердишься, а потомъ одумаешься и помиришься съ фактомъ.
М-съ Росельторпъ была поражена гнвомъ блеснувшимъ въ глазахъ брата.
— Ты находишь что я легко мирюсь съ фактомъ? Неужели ты не знаешь что я въ десять разъ лучше желалъ бы видть мое дитя въ гробу чмъ потерять ее такимъ образомъ? Нтъ, нтъ, я не хочу посылать за ней! Къ чему? Если она счастлива, то что я могу сказать? Если же несчастна, то… какъ мы посяли, такъ и пожнемъ, оба, отецъ и дочь. Она, вроятно, тоже чувствуетъ это. Бдная моя Мегъ! Да, нечего сказать, устроила она кашу изъ своей жизни! Но, продолжалъ онъ перемнивъ тонъ,— даже ты, сестра, должна признать что если бы не я, то ей не изъ-за чего было бы устраивать эту кашу, не правда ли? Этого отрицать нельзя.
— Къ чему клонятъ вс эти истины? сухо спросила м-съ Росельторпъ. Она почувствовала огромное облегченіе услыхавъ что братъ не собирается посылать за Мегъ, она снова дышала свободно.
М-ръ Динъ снова откинулся на подушки, серіозное настроеніе утомило его, и онъ молчалъ нсколько минутъ.
— Я безъ сомннія говорилъ пошлыя, избитыя вещи! сказалъ онъ наконецъ.— Ты не можешь требовать отъ больнаго человка оригинальности. Я не могу быть блестящимъ въ постели, и старыя истины встаютъ съ новою силой предъ человкомъ, когда онъ находится лицомъ къ лицу съ… ахъ, да, я кажется, уже говорилъ это? Но, видишь ли, пока ты здоровъ и на ногахъ, тебя окружаетъ такое множество разнообразныхъ вещей и впечатлній, и къ тому же я всегда терпть не могъ такъ называемыхъ длъ! Ты знаешь ли что я до сихъ поръ не писалъ даже завщанія, хотя и часто думалъ о немъ? Я послалъ за м-ромъ Сольсомъ чтобы, наконецъ, сдлать это, и жду его сегодня вечеромъ. Онъ, оказывается, все время былъ въ Н. Багшотъ звалъ его къ обду.
— М-ра Сольса? Ты могъ бы избавить меня отъ этого!
— О, теб не зачмъ встрчаться съ нимъ. Скажи что я люблю твое общество, что совершенно врно, и обдай со мною. Я писалъ ему, когда тебя еще не было и когда я думалъ что… что лучше не терять времени. Куй желзо пока горячо, а то пожалуй совсмъ не придется ковать.
— Я не согласна съ этимъ, Чарльзъ.
— Нтъ? да это не къ теб и относится, съ улыбкой замтилъ м-ръ Динъ.— Я имлъ въ виду только себя и Мегъ. Сестра, я не хочу чтобы мое завщаніе было теб сюрпризомъ, потому что мы всегда были добрыми друзьями, не такъ ли?
Работа м-съ Росельторпъ упала къ ней на колна, она повернулась къ брату съ такимъ выраженіемъ котораго никто другой никогда не видалъ на ея лиц.
— Я всегда любила тебя больше всхъ на свт, твердотсказала она.
‘Бдный старый Джозефъ!’ подумалъ м-ръ Динъ, но вслухъ сказалъ только:— Да, я знаю и потому-то и разказываю теб о своихъ длахъ. Сольсъ хочетъ чтобы я оставилъ ей столько же, сколько сестрамъ. Прошу тебя не ужасайся! Сольсъ не дурной человкъ, но я не знаю какое право онъ иметъ вмшиваться въ наши дла. Я все основательно обдумалъ. Я оставилъ Мегъ кое-что, очень немного, но безо всякихъ условій.
— Ты очень добръ къ Варнав Торпу. Онъ будетъ въ барышахъ.
— Да, серіозно подтвердилъ ея братъ,— я и не старался предотвратить этого, онъ долженъ быть въ барышахъ. Я считаю что Джозефъ сдлалъ ошибку, хоть и желалъ добра моей дочери, и считаю что Мегъ была права, отказавшись отъ денегъ при такихъ условіяхъ. Проповдникъ ея мужъ, и вс ея обязанности теперь должны быть по отношенію къ нему, и… знаешь ли, и она, и я длали въ жизни много необдуманныхъ вещей, но я надюсь что ни въ комъ изъ насъ нтъ низкаго желанія избжать ихъ послдствій. То что я оставляю ей будетъ ей небольшимъ обезпеченіемъ на случай болзни или внезапной нужды, но это не дастъ ей возможности выйти изъ его круга, изъ того положенія которое она сама избрала. Мн очень хотлось оставить ей больше, но я не сдлалъ этого. Тмъ выгодне для Кэтъ и Лоры! Но я не хочу чтобы Мегъ думала что я забылъ ее.
Гнвная волна, сильная и жаркая, пробжала въ крови его сестры, руки ея задрожали, даже теперь она чувствовала что Мегъ, недостойная, непослушная Мегъ, стояла между нею и братомъ.
— Я оставилъ ей также вещи ея матери, продолжалъ м-ръ Динъ.— Сами по себ он не имютъ цнности, и ни одна изъ тхъ двухъ не стали бы дорожить ими. Лора и Кэтъ не сантиментальны, а ты никогда не любила ихъ матери, сестра. Мегъ пойметъ почему я оставилъ ихъ ей. Бдная, маленькая Мегъ! Когда я умру, она все пойметъ.
М-съ Росельторпъ порывисто встала.
— Во всякомъ случа я рада что ты не оставилъ ей равной доли съ сестрами! замтила она.— М-ру Сольсу надо посовтовать не мшаться въ чужія дла. Что же касается до твоей любви къ ней, то я считаю ее непростительнымъ безуміемъ и несправедливостію. Какой же смыслъ быть хорошимъ, если и хорошихъ и дурныхъ будутъ любить одинаково? Она должна быть наказана, должна страдать.
— Ахъ, сказалъ м-ръ Динъ, — относительно этого можешь быть покойна: страдать она будетъ довольно! Мы, безумцы, тяжко платимся за свои ошибки, даже если длаемъ ихъ изъ чистыхъ побужденій. Я считаю что ошибки стоятъ намъ такъ же дорого какъ и преступленія, по крайней мр въ этомъ мір. Что же касается того что ты называешь дурнымъ, то кто ршится сказать гд грхъ, гд ошибка? Нтъ, я буду держаться своего ‘непростительнаго безумія’ и продолжать любить свою бдную маленькую дочурку. Мн жаль что это теб не нравится. Теб всегда была непріятна моя любовь къ Мегъ.
— Вовсе не въ томъ дло, сердито сказала сестра,— но меня, слава Богу, никакая степень привязанности не могла ослпить до утраты различія между добромъ и зломъ.
— Мн приходитъ въ голову, медленно заговорилъ м-ръ Динъ, — что когда-нибудь, можетъ-быть, даже ты, а я признаю что ты послдовательне и лучше меня, почувствуешь благодарность къ Богу за то что онъ милосердне людей. Ты уходишь?
— Ты и такъ говорилъ больше чмъ слдуетъ, Чарльзъ!
— Да, я самымъ низкимъ образомъ воспользовался выгодами своего положенія. Стыдъ и позоръ! И ты должна была сносить все это потому что я въ постели! Я больше не буду. Ты придешь обдать ко мн?
— Нтъ, сказала м-съ Росельторпъ.— Невоспитанность и дерзкая самоувренность м-ра Сольса не могутъ выгнать меня изъ столовой или заставить меня нарушить долгъ вжливости по отношенію къ нашему хозяину. Не смйся такъ, Чарльзъ! Ты закашляешься.
— Прости пожалуйста, сестра, сказалъ онъ,— но я желалъ бы, ахъ какъ желалъ бы быть внизу чтобы видть вашу встрчу! Сольсъ тоже не робкій противникъ. Я не знаю, кто изъ васъ двухъ остался бы побдителемъ въ схватк, думаю что ты, но не увренъ, далеко не увренъ.
— Схватки не будетъ. М-ръ Сольсъ слишкомъ свтскій человкъ чтобы выказать какую-нибудь неловкость при встрч со мною, сказала она и сказала правду. Джорджъ не обнаружилъ ни малйшаго смущенія, хотя послднее непріятное свиданіе по поводу завщанія м-ра Росельторпа не было забыто ни имъ, ни ею.
Въ Лопкомб обдали въ три часа. Въ Лондон были въ мод обды въ 6 ч. вечера, но тогда моды проникали въ деревню не скоро: имъ приходилось хать по восьми миль въ часъ. Оба сотрапезника м-ра Багшота умли говорить. Веселый турниръ остроумія, чуть чуть обострявшійся по временамъ, не прекращался во все время обда, и старый священникъ былъ убжденъ что они очень обрадовались другъ другу. Онъ пустился даже въ латинскія цитаты и съ восторгомъ общалъ Джорджу показать ему старинныя надписи въ церкви.
Посл обда они дйствительно пошли въ тихую, древнюю церковь, и Джорджъ осматривалъ подробно и терпливо все что тамъ было замчательнаго. Еслибы онъ только зналъ! еслибы онъ могъ подозрвать что въ это время происходило рядомъ въ саду, то никакіе священники и надписи въ мір не удержали бы его.
М-съ Росельторпъ не интересовалась надписями, она вообще не любила ‘древностей’, она предоставила м-ра Багшота и м-ра Сольса другъ другу и, узнавъ что братъ ея заснулъ, вынесла себ на лужайку стулъ и сла спиной къ кладбищу, а лицомъ къ деревенской улиц.
Вдругъ она увидала фигуру блдной худой женщины въ черномъ плать которая подходила къ дому священника. Что за странность! У нея была Диновская походка, Диновская манера держать голову. Точно Мегъ! Но почему-то въ первую минуту м-съ Росельторпъ не пришло въ голову что это дйствительно была Мегъ.
Женщина подошла къ садовой калитк, остановилась увидавъ м-съ Росельторпъ, подняла голову, взглянула ей прямо въ лицо и сказала:
— Я хочу видть моего отца. Лучше ему, или хуже?
М-съ Росельторпъ встала со стула съ поблднвшимъ лицомъ, эта женщина не увидитъ Чарльза! Какъ? Протаскавъ его имя по грязи, связавъ его съ именемъ шарлатана бродяги, насмявшись надъ всякою покорностію и приличіемъ она ‘хочетъ видть отца’? А онъ, конечно, по слабости проститъ ее. Болзнь очень расшатала его нервы, хотя по ея мннію мущины вообще всегда были слабе женщинъ, особенно тамъ, гд дло касалось Мегъ.
— Мой братъ чувствуетъ себя лучше. Вы потеряли право называть его отцомъ. Вы не можете идти къ нему. Онъ не хочетъ видть васъ.
Мегъ, слабо улыбаясь, покачала головою и продолжала идти по дорожк ко входной двери. Ея старинный страхъ предъ ‘тетей Росельторпъ’ умеръ. Она сама съ удивленіемъ замтила что все это отжило.
М-съ Росельторпъ быстро сдлала шагъ впередъ и схватила ее за руку. Она тоже инстинктивно чувствовала что не въ силахъ принудить, или запугать эту блдную, печальную женщину такъ какъ бывало запугивала двочку, но она могла выиграть битву и твердо ршила сдлать это.
— Маргарита, вскричала она,— ты хочешь убить его?
И Маргарита остановилась.
— Онъ теперь спитъ, продолжала м-съ Росельторпъ,— и такой внезапный испугъ можетъ быть для него буквально и въ полномъ смысл слова смертнымъ приговоромъ. Я нисколько не хочу передавать ему твои порученія, намъ нечего притворяться въ любви другъ къ другу, но, если ты желаешь, я пойду и приготовлю его. Когда онъ проснется, я скажу ему все что ты велишь и принесу теб отвтъ. Теперь иди, если хочешь, и пугай его. Можешь выбирать между своимъ собственнымъ своеволіемъ и его безопасностію. Выборъ въ твоихъ рукахъ.
Докончивъ свою рчь, она выпустила руку Мегъ. Она выиграла битву.
— Я подожду васъ, сказала Мегъ.— Я сяду здсь на порог и буду ждать пока онъ не позоветъ меня. Только общайте мн что вы скажете только то что я скажу, ничего не отнимая и ничего не прибавляя, и что вы не будете уговаривать его чтобъ онъ не видалъ меня. Поклянитесь!
Она не отводила глазъ отъ лица тетки, и долго спустя м-съ Росельторпъ не могла закрыть глазъ не видя ихъ передъ собою. Ахъ, какъ Мегъ перемнилась!
— Я ничего не прибавлю и ничего не убавлю, сказала тетка.
— Тогда и я дамъ вамъ общаніе уйти, если онъ скажетъ что не хочетъ видть меня, но только онъ этого не скажетъ, ни за что не скажетъ, добавила она дрожащимъ голосомъ.
Мегъ закрыла лицо руками.
— Ахъ, мои слова будутъ звучать совсмъ иначе въ вашихъ устахъ! вскричала она.— Скажите ему что я прошу его повидать меня только еще одинъ разъ, что я умоляю его объ этомъ, что я думала о немъ, что мн часто его недоставало, что я знаю что онъ не забылъ меня, что когда я услыхала объ его болзни, я не могла не пріхать, не могла! Но я здсь только на минуту. Я должна попросить у него прощенія, а потомъ я уйду назадъ къ себ, потому что я общала и потому что я его дочь.
М-съ Росельторпъ молча повернулась и ушла, а Мегъ сла на крыльцо и стала ждать устремивъ глаза на срую церковь, гд священникъ съ Джорджемъ разсматривали надписи.
Она не знала какъ долго она ждала: можетъ-быть часъ, можетъ-быть пять минутъ, но она не сомнвалась въ согласіи отца на ея просьбу, она не потеряла своей вры въ него.
Услыхавъ за собою шаги, она вскочила на ноги.
— Онъ проснулся? вскричала она.
Ея тетка смотрла поверхъ ея головы въ садъ.
— Да, сухо отвчала она, — онъ проснулся, но онъ не хочетъ видть тебя.
У Мегъ захватило дыханіе.
— Не можетъ быть! сказала она.— Вы не поняли… онъ хотлъ сказать не то… Повторите мн его собственныя слова!
— Онъ сказалъ: къ чему? Если она счастлива, то что я могу сказать? Если несчастна, то что мы посяли то и пожнемъ, оба мы, и она и я. Вотъ его собственныя слова, и онъ правъ.
Мегъ поглядла на нее со странною грустною улыбкой.
— О, да, онъ правъ. Скажите отцу что онъ совершенно правъ.
И она повернулась и ушла.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Священникъ и м-ръ Сольсъ вернулись пять минутъ спустя посл ея ухода. М-съ Росельторпъ все еще стояла въ саду, и м-ръ Сольсъ, видвшій своими близорукими глазами больше чмъ другіе дальнозоркими, сейчасъ же замтилъ что она устала и измучена.
— М-ру Дину хуже? спросилъ онъ.
— О, нтъ! Онъ кажется спитъ, сказала она.— Я пойду и посмотрю. И на этотъ разъ она дйствительно пошла.
Братъ ея выпрямившись сидлъ на постели съ краснымъ и взволнованнымъ лицомъ.
— Сестра, былъ здсь кто-нибудь? спросилъ онъ какъ только она вошла въ комнату.— Нтъ? Стало-быть мн показалось… Мн послышалось что моя маленькая Мегъ зоветъ меня.
Краска сбжала съ его лица, и онъ въ разочарованіи откинулся на подушки.
— Чарльзъ, вскричала м-съ Росельторпъ съ удивившимъ его жаромъ,— пожалуйста, удемъ изъ этого мста! Ты никогда не поправишься, пока будешь сидть здсь. Если мы подемъ медленно, съ долгими остановками, то я уврена что’ это теб не повредитъ. Мы можемъ завтра же пуститься въ путь. Тебя удивляетъ такая внезапная фантазія съ моей стороны? продолжала она съ лихорадочною поспшностію, — но, право, этотъ домъ нездоровъ, я убдилась въ этомъ. Съ самаго моего прізда у меня каждый день болитъ голова, а ты знаешь что я совсмъ не подвержена головнымъ болямъ. Я не помню чтобы я когда-нибудь чувствовала себя такъ странно: я не могу ни сть, ни спать какъ слдуетъ. Кром того, мы доставляемъ пропасть хлопотъ и возни м-ру Багшоту. Мое положеніе въ особенности непріятно, хотя до сихъ поръ я ничего не говорила. Что же касается разказовъ о горячк, то они просто страхъ нагоняютъ! Половина села умерла отъ нея. Я не нервна, но увряю тебя что это ужасно встрчать на улиц только одн траурныя фигуры оплакивающія родственниковъ
М-ръ Динъ посмотрлъ на нее съ нескрываемымъ удивленіемъ.
— Никогда въ жизни не видалъ чтобы на тебя вдругъ напалъ капризъ! вскричалъ онъ.— Еслибы это была не ты, сестра, то я сказалъ бы что у тебя расходились нервы.
Но къ его дальнйшему удивленію она спокойно приняла и это предположеніе.
— Вроятно, такъ оно и есть, сказала она.— Такъ и быть я признаюсь: твоя болзнь очень потрясла меня. Я чувствую что больше не могу выносить этого унылаго дома. Почти вся жившая въ немъ семья вымерла и похоронена тутъ же за воротами. Это слишкомъ печально! Я и во сн вижу одн похороны. Удемъ, удемъ! Ты поправишься сейчасъ же какъ мы выдемъ. Теб не будетъ никакой возни, я все устрою. Я все объясню м-ру Багшоту, только пожалуйста удемъ… Чарльзъ, милый, подемъ завтра же!
Ея голосъ дрожалъ отъ необычнаго волненія. Чарльзъ былъ и удивленъ, и разстроенъ: ему было такъ странно видть въ ней подобнаго рода слабость и слышать слова просьбы на ея устахъ. Должно-быть она дйствительно измучилась тревогой о немъ если до такой степени потеряла самообладаніе. Не даромъ же онъ вопреки всмъ былъ увренъ что на самомъ дл у его сестры очень нжное сердце.
— Я самъ думаю что это не повредитъ мн. Что же, сестра? Подемъ, если теб такъ хочется, мягко отвтилъ онъ.— Это меньшее что я могу сдлать для тебя посл всего, что ты сдлала для меня.
И они ухали несмотря на просьбы м-ра Багшота и несмотря на частый тихій дождь который шелъ съ утра и какъ будто хотлъ залить водою пылъ м-съ Росельторпъ.
М-ру Сольсу который зашелъ на другой день справиться о здоровь м-ра Дина показалось даже забавнымъ это внезапное исчезновеніе.
— Странно что такая жесткая женщина такъ боится болзни! замтилъ онъ.— Она смертельно боится заразы, я замтилъ это, и къ тому же она эгоистка до мозга костей.
— Да, ршительность м-съ Росельторпъ нсколько ошеломляетъ человка, сухо сказалъ священникъ. Это было единственное замчаніе которое онъ позволилъ себ сдлать по адресу ухавшей гостьи.— Мн жаль что Динъ ухалъ. Я не часто вижу здсь гостей, хотя кстати сегодня на разсвт у меня былъ одинъ странный поститель. М-ръ Торпъ, отецъ проповдника, явился сюда около двухъ часовъ ночи и просилъ меня видть. Онъ пришелъ справиться не здсь ли его невстка. Должно-быть ему что-нибудь пригрезилось, на него вдь находитъ по временамъ. Я уврялъ его что она и близко къ намъ не подходила. Тогда онъ выпрямился и сказалъ совершенно спокойно: ‘Благодарю васъ, сэръ! Отлично, въ такомъ случа она ночевала у однихъ знакомыхъ въ Н. Она предупредила насъ что, можетъ-быть, сдлаетъ это, и я очень радъ за нее’. И онъ ушелъ извинившись за причиненное безпокойство. Очень благовоспитанный старикъ!
— Постойте! вскричалъ м-ръ Сольсъ озаренный внезапною мыслію.— Да вы уврены что она не была здсь? Разв вы не знаете что жена Варнавы Торпа дочь м-ра Дина?
Священникъ вздрогнулъ. Они стояли въ саду на томъ самомъ мст, гд тщетно просилась войти Мегъ.
— Да, да, правда! хотя это кажется невозможнымъ.
— Такъ должно было бы быть, въ этомъ я совершенно согласенъ съ вами, но для избранныхъ ‘вс вещи возможны’ какъ вамъ извстно, съ горечью сказалъ Джорджъ Сольсъ.
Священникъ былъ слишкомъ занятъ собственными мыслями и не замтилъ насмшки.
— Вчера здсь не было никого. Я зналъ бы еслибы она пришла. Я почти весь день не выходилъ изъ дома. Какъ? Что? Что ты говоришь, Браунъ?
Къ нимъ подошелъ садовникъ и снялъ шляпу съ такимъ видомъ какъ будто хотлъ что-то сказать.
— Виноватъ, баринъ, но вчера здсь былъ кто-то, пока вы съ этимъ бариномъ были въ церкви. Я отнесъ вамъ ключъ и вернулся въ садъ, и здсь стояла какая-то молодая женщина какъ разъ на этомъ мст, гд они теперь стоятъ. Я еще особенно замтилъ ее, потому что она была не изъ нашихъ деревенскихъ, и должно-быть у нея было большое горе, она о чемъ-то просила и протягивала руки, а м-съ Росельторпъ не пускала ея, и это показалось мн очень странно, потому что это не ея домъ и…
— Довольно, сказалъ священникъ.— Дла м-съ Росельторпъ не касаются тебя, Браунъ… ни меня также, прибавилъ онъ обращаясь къ Джорджу какъ только садовникъ отошелъ.— Можетъ-быть Динъ не хотлъ принять дочь? Господи помилуй! родную дочь! Да Динъ совсмъ не иметъ вида суроваго человка. Мн приходитъ въ голову… Впрочемъ, это не мое дло.
М-ръ Сольсъ непріятно улыбнулся.
— Вамъ приходитъ въ голову вопросъ, зналъ ли м-ръ Динъ о томъ что ее прогнали? Зналъ ли онъ, или не зналъ, я не берусь сказать, но что онъ узнаетъ, за это я ручаюсь.

ГЛАВА XV.

Между тмъ Мегъ снова похала назадъ на ферму и объ этомъ обратномъ путешествіи она не любила вспоминать до послдняго дня своей жизни.
Бываетъ горе которое мы переживаемъ, горе, на чью мертвую тнь мы можемъ смотрть, сознавая что она мертва, но бываютъ такого рода скорбныя минуты, на которыя мы не въ состояніи взглянуть, несмотря на благодтельное покрывало отдляющихъ ихъ отъ насъ годовъ.
То чтобы отецъ не захотлъ ее видть, даже если она будетъ умолять его объ этомъ, было единственною вещью казавшеюся невозможною любившей его дочери.
Въ продолженіе долгаго пути до Н. въ голов Мегъ все время вертлась фраза: ‘что посешь, то пожнешь’.
Она была выжжена въ ея мозгу и сердц. Она видла ее когда закрывала глаза, она слышала ее когда зажимала уши.
‘Это безнадежный законъ жизни каждаго’, думала она, ‘и противъ него нельзя идти. Отецъ даже и не пробуетъ. Онъ могъ бы попробовать! Нтъ, нтъ, вина не его. Онъ былъ правъ’.
Какъ до замужества она тысячу разъ старалась оправдать его передъ самой собою, такъ и теперь ея усталый умъ пытался сдлать то же.
Ей лучше хотлось врить что она не стоила прощенія чмъ допустить что у него не хватало на это глубины чувства.
Кром того, она страшно безпокоилась о немъ. М-съ Росельторпъ сказала что ему лучше, но она же сказала и то что внезапный испугъ можетъ быть для него смертнымъ приговоромъ. Это не указывало на то чтобы онъ вышелъ изъ опасности. Она стала снова припоминать вс подробности свиданія съ теткой и длала это по крайней мр въ двадцатый разъ, когда остановка экипажа грубымъ толчкомъ перенесла ее изъ Лопкомбскаго сада на суетливую улицу города Н. къ дверямъ ‘Пляшущей Свиньи’.
— Разв мы пріхали? спросила Мегъ какъ во сн выходя изъ экипажа.— Я думала, мы только-что выхали.
Хозяинъ, бросившійся при стук колесъ на крыльцо, вопросительно глядлъ на нее. Жена проповдника съ ея романическою исторіей всегда занимала его любопытство. Онъ находилъ ее очень пріятною и привтливою особой, и ея ‘смшной’ выговоръ и ‘странныя’ манеры скоре нравились ему. Въ данную минуту онъ былъ безконечно удивленъ. Жена Варнавы Торпа въ почтовой карет въ Лопкомбъ и обратно! Такъ здили только дворяне. Поздка въ пятнадцать шилинговъ! Какъ грустно она смотрла! Выраженіе отчаянія въ ея глазахъ тронуло его.
— Войдите, сударыня, и скушайте чего-нибудь, добродушно сказалъ онъ.— Я вижу, жара была вамъ не по силамъ. Я не смю просить такую даму какъ вы къ винному прилавку и знаю что жена Варнавы Торпа не дотронется до вина, но если вы потрудитесь войти въ гостиную, то я въ одну минуту принесу вамъ чашку чая. Вы не стоите на ногахъ, и я позволю себ смлость сказать что глоточекъ вина былъ бы вамъ очень полезенъ. Нтъ, сударыня, я не хочу слышать отказа, хоть вашъ мужъ и вредитъ моей торговл. Войдите и посидите, пока мняютъ лошадь.
— Благодарю васъ, сказала Мегъ.— Солнце очень печетъ, и у меня дйствительно немного кружится голова отъ жары и шума:
Часы на рыночной площади пробили семь въ то время какъ она говорила, солнечные лучи ни въ какомъ случа не могли назваться палящими, и большая гряда грозовыхъ тучъ поднималась съ востока.
Хозяинъ перевелъ глаза на небо и вытеръ лобъ платкомъ.
— Вы точно моя жена, сударыня, сказалъ онъ.— Она уже полчаса сидитъ въ подвал предчувствуя грозу, она всегда на нее дйствуетъ еще задолго. Пожалуйте сюда, сударыня, у васъ совсмъ больной видъ.
Мегъ пошла за нимъ, все еще какъ будто не понимая гд она находится, и очутилась въ маленькой гостиной. Чашка чая въ которую хозяинъ налилъ побольше ‘глоточка’ вина вскор оживила ее. Горькія слова отца перестали звучать въ ея ушахъ, Лопкомбскій садъ какъ-то скрылся изъ глазъ, и она вдругъ вспомнила что ничего не ла съ самаго утра, вотъ почему, можетъ-быть, у нея и кружилась голова.
Хозяинъ одобрительно кивнулъ головою, когда она спросила себ что-нибудь пость. У Мегъ такъ болла голова что она не могла разчитать сколько у нея должно было остаться денегъ, но она знала что на обдъ ей хватитъ.
Она опустила руку въ карманъ, тамъ долженъ былъ лежать ея кошелекъ, въ немъ были деньги ея мужа и то что она выручила за продажу бриліантовъ. Быть не можетъ чтобъ она потеряла его трудовыя деньги! Кром того она еще не заплатила по своему счету. Она вынула изъ кармана платокъ, потомъ вывернула наизнанку самый карманъ и какъ-то тупо смотрла на него. Въ это время вошелъ хозяинъ.
Онъ сразу понялъ что случилось. Пустой карманъ показалъ ему въ чемъ дло. Онъ отнесся къ горю съ большимъ участіемъ и принялся утшать Мегъ, но любопытство его разгорлось въ высшей степени въ особенности когда онъ узналъ что въ послдній разъ она вынимала кошелекъ въ въ ссудной касс.
Какъ! М-съ Торпъ была въ жидовской лавочк черезъ дорогу?! Что бы сказали на это Торпы еслибы знали? Онъ подумалъ что бдняжка сама какъ-нибудь запуталась съ деньгами и это всего сердца жаллъ ее, но за свои деньги былъ покоенъ, онъ зналъ семью настолько чтобы быть въ этомъ увреннымъ.
— Полно, полно, сказалъ онъ, когда Мегъ стала отказываться сть, ссылаясь на то что у нея не осталось ни копйки,— я слава Богу не такъ бденъ чтобы не подождать до слдующаго прізда Тома Торпа въ городъ! А если они хотли оставить васъ голодной, то это стыдъ и срамъ, и я никогда не ожидалъ отъ нихъ этого. Я никогда не слыхалъ чтобы Торпы были скупы.
— Напротивъ, вс они очень щедры и добры, быстро сказала Мегъ, принимаясь за принесенное мясо. Конечно, какъ ни великъ былъ ея страхъ, она знала что Торпы не пожалютъ денегъ на ея обдъ. Это обвиненіе она не могла оставить на ихъ имени.
да вызвала легкій румянецъ на ея лиц, и къ ней вернулось ея обычное кроткое достоинство манеръ. Она не хотла показать этому добродушному сплетнику, закидавшему ее вопросами, что она боится возвращаться домой. Это будетъ нехорошо по отношенію къ Варнав.
Но какъ ей въ самомъ дл было жутко и тяжело! Чмъ боле она думала, тмъ боле боялась того что ожидало ее впереди.
Она представляла себ молчаливое презрніе Тома, бшеный гнвъ Варнавы, какъ тогда когда онъ сердился на Тима… Она боялась что вс они будутъ разспрашивать ее объ отц, видала ли она его и почему не видала, и тутъ же съ холодомъ ужаса вспомнила что больше его не увидитъ. ‘Что посешь, то пожнешь, что посешь, то пожнешь’, замелькало у нея въ голов. Опять эта фраза! Мегъ быстро встала.
— Я общала вернуться сегодня же къ ночи, сказала она,— и мн пора трогаться. Я думала хать на лошадяхъ, у меня было довольно собственныхъ денегъ для этого, но я потеряла и ихъ и деньги мужа что гораздо хуже. Ему придется и такъ не мало заплатить за меня, продолжала Мегъ красня,— я не хочу длать новыхъ долговъ. Какимъ образомъ могу я какъ можно дешевле добраться домой если не идти пшкомъ?
— Пшкомъ! сказалъ хозяинъ, — вы не пройдете и четверти версты, не то что пятнадцати! Я постараюсь найти вамъ обратнаго попутчика въ т края, это будетъ не дорого. Оно, положимъ, теперь немножко поздно, но… ахъ, вотъ и Джонни Дэль! Я посылалъ его къ жиду узнавать о кошельк. Ну что же, онъ у нихъ?
— Они говорятъ что не видали его, отвчалъ мальчикъ, не сводя глазъ съ Мегъ, которая со своей стороны тоже припоминала что видла это лицо на ферм.— Бабушка поправилась, скажите это проповднику! вдругъ обратился мальчуганъ къ Мегъ, улыбаясь во весь ротъ.— И скажите м-ру Томасу что я живу хорошо и получаю пять шилинговъ на всемъ готовомъ, и бабушка благодаритъ его за то что онъ досталъ мн это мсто, она сейчасъ сама здсь въ город: прізжала на рынокъ.
— Вотъ вамъ и попутчица, сударыня, вскричалъ хозяинъ.— Бабушка Дэль будетъ прозжать въ одной мил отъ Кольдервельской фермы и спуститъ васъ на перекрестк, если вы не побоитесь пробжать пшкомъ въ темнот тотъ кусочекъ дороги. Я увренъ что она сдлаетъ это ради вашего мужа, хотя, по правд сказать, ея оселъ ползетъ какъ черепаха. Раньше одиннадцати вы не будете дома. Эй, Джони! гд твоя бабушка? въ трактир у стойки, да? Эта старая гршница только тогда держится правилъ вашего мужа, когда ее прихватитъ на смерть. Но оселъ самъ знаетъ дорогу и доставитъ васъ въ цлости. Можно спросить ее? хотя, прибавилъ онъ съ сомнніемъ,— бабушка Дэль не совсмъ-то подходящая компанія для такой дамы какъ вы.
Онъ пошелъ разыскивать старуху, и жена проповдника поблагодарила его со своею милою улыбкой которая сейчасъ же покорила его сердце. Онъ не подозрвалъ что въ глубин души м-съ Торпъ была бы очень рада никогда не попасть домой.
Было очень поздно, когда повозка тронулась въ путь. Бабушка Дэль оказалась очень упрямою старухой и ни за что не хотла торопиться ‘ни для двадцати м-съ Торпъ’.
Ея голосъ звучалъ подозрительно хрипло, и она курила глиняную трубку. Она была страшно грязна и вся пропахла джиномъ. Мегъ почти не замтила ея, хотя въ другое время пришла бы въ ужасъ отъ такой спутницы.
Осликъ степенно зашагалъ съ отвтственнымъ видомъ. Он прохали по улицамъ городка, гд прохожіе съ удивленіемъ поглядывали на бабушкину сосдку и гд сама бабушка поминутно вынимала трубку изо рта и перебранивалась на чистйшемъ сверномъ нарчіи съ прохожими, и наконецъ, выхали въ поле, гд далеко кругомъ было видно небо съ наползавшими грозовыми тучами.
Бабушка показала на нихъ кнутомъ.— Будетъ гроза, сказала она.— Вы боитесь грома?
Мегъ не отвчала, она думала о многихъ вещахъ прошедшихъ и будущихъ. Она боялась, но не грома.
— Да еслибы вы были сама королева, то и тогда могли бы потрудиться отвтить! съ внезапнымъ бшенствомъ закричала на нее старуха.— Я отлично знаю что про васъ говорятъ люди, будто вы благородная и убжали изъ дома съ Варнавой Торпомъ, и дуракъ же онъ былъ въ тотъ день! и будто вы съ тхъ поръ все тоскуете. Да еслибы вы были первая графиня въ графств, то все-таки нечего такъ важничать и длать видъ что не слышите когда съ вами говорятъ! Я тутъ сижу и трачу съ нею слова, а она смотритъ на меня какъ на грязь! а еще детъ въ моей повозк!
— Простите, мн очень жаль, сказала Мегъ на этотъ разъ вполн вернувшаяся къ дйствительности,— я не слыхала что вы разговаривали со мной, я думала совсмъ о другомъ. Право, я не хотла важничать, поспшно прибавила она, увидавъ новые признаки гнва на лиц старухи,— но я потеряла въ город кошелекъ, а въ немъ были деньги моего мужа.
Послднее объясненіе Мегъ выбрала какъ наиболе подходящее къ пониманію старухи и способное возбудить ея сожалніе къ несчастіямъ Мегъ.
— Э-э! протянула бабушка Дэль перевертываясь на козлахъ лицомъ къ ней и вынимая трубку изо рта.— Это недурно! Правда, есть о чемъ подумать! Мой мужъ за это исколотилъ бы меня до синяковъ, онъ не жаллъ своихъ рукъ особенно когда былъ пьянъ, но проповдникъ должно-быть не въ такомъ род.
— Нтъ, согласилась Мегъ,— не въ такомъ. Въ другое время она засмялась бы на слова старухи. Этого она не боялась. Даже въ моменты самаго безумнаго страха (а воображеніе Мегъ умло принимать безразсудное направленіе въ минуты физической усталости) она знала что это для Варнавы такъ же невозможно какъ и для ея роднаго отца.
Тмъ не мене предположеніе бабушки Дэль, такъ же какъ и разказъ Длиннаго Джона о м-р Томас, выдвигали передъ ней боле грубую сторону жизни и еще больше приводили ее въ отчаяніе. Она страшно устала, посл утренняго возбужденія въ ней наступила реакція, и она больше не могла бороться противъ тоски и унынія которыя подобно надвигавшимся тучамъ заползали къ ней въ душу.
Она видла весь остатокъ своей жизни въ такомъ же неестественномъ и зловщемъ свт который лежалъ теперь широкою полосой по болоту и въ которомъ гладкіе стебли осоки и тростника казались огненно-красными.
— Какъ больно глазамъ! произнесла она вслухъ и тутъ только замтила что ея спутница все время давала ей хорошіе совты относительно ея поведенія съ мужемъ.
Бабушка Дэль ненавидла ‘барынь’. Она ненавидла ихъ и на ихъ природномъ мст, но когда имъ приходила блажь сойти со своей недосягаемой высоты и насильно втереться въ ряды честныхъ работниковъ, тогда по ея мннію ихъ слдовало учить и учить чтобъ он смирились до конца, забыли вс прежнія гримасы и не смли оскорблять тхъ кто, можетъ-быть, въ тысячу разъ лучше ихъ.
— Ахъ, я знаю, сказала Мегъ, обращаясь больше къ себ чмъ къ старух,— но я не могу не отличаться отъ другихъ, я пробовала, и ничего не помогаетъ. Бываютъ вещи которыя можешь сдлать, и бываютъ такія которыхъ не можешь. Этого я не могу.
— Не могу! вскричала старуха.— Позвольте мн сказать вамъ что еслибы я была вашимъ мужемъ, то я заставила бы васъ ‘мочь’. Да онъ и заставитъ когда-нибудь! Вы думаете что онъ весь сдланъ только изъ меда и сахара? Погодите, увидите! Все это хорошо не на долго. Да, я слышала какъ вы съ нимъ обходитесь, но мужъ можетъ требовать чего хочетъ отъ жены которую онъ кормитъ и одваетъ. Вы, вроятно, не подумали объ этомъ? Вы воображаете что потому что вы молоды и что у васъ такіе глаза которые какъ будто видятъ сквозь каменныя стны вы можете длать съ мужемъ что угодно? И можете, правда, можете, только не на долго. Врьте мн. я знаю. Я вамъ скажу что была красавицей почище васъ, моя голубушка, и Яковъ до свадьбы сходилъ по мн съ ума, а черезъ мсяцъ посл свадьбы онъ билъ меня сапогами такъ что…
— Не говорите! пожалуйста, не надо! Я не хочу слушать, взмолилась Мегъ, но старуха сердито засмялась и продолжала свой разказъ. Потому ли что ей доставляло злорадное удовольствіе оскорблять чувствительность своей спутницы, или потому что она находила полезнымъ для этой ‘барыни’ подумать о томъ что ей пришлось бы вытерпть, еслибы Варнава не былъ такъ мягокъ, но она не жалла подробностей.
—Не диво что Тимъ родился дурачкомъ, говорила она, — еще удивительно какъ онъ вовсе-то выжилъ, хоть вы и смотрите на него свысока. И въ послдней фраз зазвучала какая-то дикая любовь, какая-то вызывающая привязанность къ мальчику рожденному ею среди побоевъ, любовь невольно тронувшая Мегъ и возбудившая ея жалость больше всхъ разказовъ старухи о грубыхъ проявленіяхъ жестокости ея мужа.
— Но вдь не вс мужья таковы, бабушка, сказала она наконецъ.
— Нтъ, не вс, иные черезчуръ жалостливы, отвчала бабушка.— Варнава Торпъ научилъ бы васъ знать свое мсто еслибы захотлъ показать вамъ что онъ хозяинъ. Но онъ не будетъ потакать вамъ весь вкъ, это я вамъ врно говорю, и хорошо сдлаетъ. Вы можете продолжать говорить такъ же чудно, будто у васъ каша во рту, такъ что порядочному человку васъ и не понять, можете смотрть такъ какъ будто вы печены изъ другаго тста чмъ мы (все потому что васъ пичкали и кутали всю вашу жизнь), можете притворяться что не слышите, когда съ вами разговариваютъ, можете держать его за три версты своимъ важнымъ видомъ, но въ одинъ прекрасный день все это ему надостъ, и что тогда будетъ съ вашею милостью?
— Не знаю, равнодушно сказала Мегъ.— Можетъ-быть къ тому времени я научусь не чувствовать. Люди не могутъ вчно чувствовать, когда-нибудь они все-таки старятся, и это большое счастіе.
И она посмотрла на старую вдьму сидвшую передъ нею, которая когда-то была деревенскою красавицей, которую мужъ началъ топтать сапогами когда она ему надола (черезъ мсяцъ) и которая нашла утшеніе въ вин и табак.— Или можетъ-быть я умру, сказала она,— что будетъ еще лучше!
Она еще не кончила фразы какъ блескъ молніи ослпилъ ее, и почти одновременный трескучій ударъ грома заглушилъ ея слова.
Старуха нагнулась впередъ и ткнула ослика кнутовищемъ.
— Мы едва успемъ дохать до шалаша, сказала она,— но я высажу васъ изъ повозки, если вы будете говорить въ грозу о смерти, это значитъ искушать Бога.
Стало совсмъ темно кром тхъ мгновеній, когда молнія разрывала небо и освщала необозримую болотную равнину. Оселъ ускорилъ шагъ, и Мегъ схватилась за край телжки, боясь вывалиться отъ быстрой зды по неровной дорог. Какимъ крошечнымъ пятнышкомъ казались они подъ обширнымъ навсомъ тучъ!
Вс живыя существа попрятались кром одной чайки которая низко летла надъ болотомъ.
‘Еслибы у меня были крылья какъ у чайки!’ подумала Мегъ, ‘тогда я могла бы улетть и отдохнуть’.
Но она не могла улетть, не могла избжать медленной жатвы которая должна была послдовать за скорымъ посвомъ такъ же неизбжно какъ громъ за молніей. Ахъ, вотъ она опять бжитъ по болоту какъ огненная змя, и громъ на этотъ разъ ударилъ имъ совсмъ въ уши, наполнилъ весь воздухъ и потрясъ землю.
Они поравнялись съ покинутымъ шалашомъ, бабушка Дэль слзла, выпрягла дрожащаго ослика и ввела его подъ навсъ. Она гораздо больше сочувствовала ослу чмъ Мегъ которая къ тому же сердила ее тмъ что стояла на порог и слдила, за грозой.
Старуха скорчилась въ углу на грязномъ земляномъ полу и, обхвативъ колна руками, раскачивалась изъ стороны въ сторону бормоча что-то долженствовавшее изображать молитву. При этомъ она бросала злобные взгляды на стоявшую у входа фигуру. Осликъ терся головой объ ея плечо, омъ тоже боялся грозы которая становилась яростне съ каждою минутой.
— Эй, вы! крикнула она наконецъ.— Я больше не позволю этого: людямъ непристойно стоять и звать на судъ Божій какъ на какой-то балаганъ! Богъ накажетъ насъ за это. Я не хочу быть убитой громомъ изъ-за васъ и вашихъ нехристіанскихъ обычаевъ. Идите сюда, читайте молитвы и закройте глаза, или убирайтесь вонъ!
Молнія освтила блдное лицо Мегъ въ то время какъ она обернулась, выраженіе печали лежавшее на немъ съ новою силою поразило старуху.
— На васъ лежитъ печать несчастія! вскричала она.— Я не рада что взяла васъ съ собою, вы никому не принесете добра. Тимъ тоже говоритъ это. Что такое? Что вы еще придумали?
— Я знаю дорогу отсюда, сказала Мегъ,— и не боюсь грозы. Я не останусь здсь чтобы не накликать на васъ несчастія, м-съ Дэль. И она скользнула въ темноту ночи.
Старуха съ трудомъ встала и поплелась къ двери которую Мегъ тихо притворила за собою. Поднявшійся вихрь съ визгомъ и воемъ ударялъ въ нее. Посл долгихъ и безплодныхъ усилій м-съ Дэль, наконецъ, удалось отворить ее и выглянуть. Въ эту минуту тяжелыя тучи какъ будто прорвались, и полилъ дождь, полилъ какъ изъ ведра, съ шумомъ и свистомъ, гулко ударяясь о землю и снова отскакивая отъ нея.
Благословенный дождь котораго такъ желали въ теченіе этихъ жаркихъ недль, къ которому съ радостію прислушивались фермеры лежа, въ своихъ постеляхъ, который жадно глотала вся земля! Теперь онъ гудлъ и шумлъ, пригибая своею тяжестію кусты и траву. Испуганные птицы и зврки попрятались въ свои гнзда и норы. Въ такую ночь ни одной живой душ не слдовало быть подъ открытымъ небомъ.
Бабушка Дэль захлопнула дверь и снова закурила трубку: опасность прошла, больше не было надобности въ молитв. Вмсто этого она принялась философски дымить. Какъ хорошо что она захватила съ собой побольше табаку! Дождь скоро пройдетъ, и тогда они съ осликомъ двинутся дальше. Что же касается этой сумашедшей женщины которая не уметъ говорить на своемъ родномъ язык, то она должно-быть порядкомъ промокла, но это дло проповдника, а не ея. Нтъ! ея не видать, она, исчезла какъ призракъ, чего же думать о ней?
Старуха выругалась раза два, она не могла ‘не думать’, и когда, наконецъ, небо прояснилось и они съ осликомъ поплелись домой, шлепая по лужамъ и оставляя за собою глубокія грязныя колеи, она принялась безпокойно всматриваться направо и налво, видя Мегъ въ старыхъ корявыхъ ивахъ, въ спутанныхъ снопахъ бловатаго тростника и даже разъ въ лун отражавшейся въ одномъ изъ ‘оконъ’. Она показалась ей блднымъ лицомъ утонувшей двушки.
Мегъ вовсе не было на большой дорог, она круто повернула налво отъ избушки и пошла домой наперерзъ, по короткой тропинк. Ей казалось что по этимъ знакомымъ болотамъ она суметъ пройти и ночью.
Она твердо шла по тропинк до тхъ поръ, пока не хлынулъ дождь. Онъ ударилъ въ нее съ такою силой что она покачнулась, задохнулась и въ одну минуту промокла насквозь. Дождемъ и втромъ ее повернуло и откинуло на нсколько шаговъ назадъ къ ветл стоявшей недалеко отъ дороги. Мегъ инстинктивно охватила дерево обими руками и прижалась къ нему, она чувствовала какъ оно гнулось и скрипло. Ноги ея стояли уже по щиколодку въ вод.
‘Если такъ пойдетъ дальше, то настанетъ второй потопъ’, подумала она. ‘Я бы хотла знать, былъ ли кто-нибудь во время потопа кто скоре былъ радъ что его зальетъ?’
Но потопъ не насталъ. Буря прошла такъ же внезапно какъ и налетла. Птицы снова подняли головки и прочирикали сонную, слабую благодарность. Худшее прошло. Мегъ выпустила изъ рукъ ветлу и пошла дальше.
Она была въ такомъ вид какъ будто ее только-что вытащили изъ рки, платье ея стало очень тяжело отъ воды, а ноги отказывались слушаться. Тропинка терялась въ вод. Далеко кругомъ чернлись огромныя лужи съ отражавшимися въ нихъ звздами и обрывками тучъ.
Вдругъ Мегъ очутилась на краю большаго соленаго окна, считавшагося особенно глубокимъ и носившаго названіе ‘Русалкина пруда’. Она чуть не шагнула въ него, но наткнулась на черный столбъ съ грубо выведенными мломъ цифрами, обозначавшими предполагаемую глубину пруда. Столбъ этотъ былъ поставленъ кмъ-то изъ Торповъ и увидавъ его Мегъ поняла что шла не по той дорог.
Мегъ прислонилась къ столбу чтобъ отдохнуть и стала смотрть въ черную глубину пруда, и въ, то время какъ она смотрла, изъ темной бездны стало подниматься искушеніе и мало-по-малу овладвать ея душою и тломъ.
Она чуть-чуть не упала! А еслибы она дала себ упасть? Для этого стоитъ только шагнуть, и никто никогда не узнаетъ что это не была случайность.
Варнава погорюетъ… нкоторое время, но его настоящая любовь не она, а его дло, и онъ никогда не смотрлъ на смерть какъ на несчастіе, къ тому же это освободитъ его.
Томъ, вроятно, пожалетъ, м-ръ Торпъ наврно, но въ общемъ она всегда была чуждымъ элементомъ на ферм, никогда не была для нихъ ‘своей’, несмотря на всю ихъ доброту. Они будутъ жить какъ жили до нея, она даже не оставитъ посл себя пустоты: она никому не приносила никакой пользы!
Мегъ стала на колна и нагнулась надъ водой. Она видла луну въ пруду, она воображала себ, какъ она бросится сквозь нее и на минуту смутитъ ея отраженіе, потомъ вода сомкнется надъ нею, и все будетъ имть такой видъ, какъ будто ея и не было, да все и будетъ попрежнему. Одною жизнью будетъ меньше, но что значитъ одна жизнь среди тысячъ? Небо, болото и вода будутъ хранить тайну, а ей не надо больше будетъ длать усилій. Она устала, такъ устала! Ахъ, какъ тянетъ ее къ себ вода, точно магнитъ какой-то!
Она ошиблась во всемъ. Жизнь для нея тяжесть и ужасъ, а Богъ слишкомъ далекъ, если Онъ вообще существуетъ. Скептицизмъ не былъ свойственъ Мегъ, для нея онъ значилъ мрачное отчаяніе. Ужасы которые нажужжала ей въ ухо бабушка Дэль, смшавшись съ ея собственнымъ сознаніемъ своего безсилія и непригодности, привели ее къ заключенію что лучше отважиться на все, лучше, наконецъ, подпасть суду разгнваннаго Бога чмъ остаться въ томъ мір, гд Его нтъ и гд царитъ безсердечный ужасъ механическихъ законовъ.
Она закрыла глаза и покачнулась надъ прудомъ. Одинъ прыжокъ, и все будетъ кончено!
— Маргарита! Маргарита! громкій и настойчивый крикъ прозвучалъ надъ болотами и привелъ ее въ себя.— Маргарита! раздалось дальше и слабе.— Маргарита, Маргарита! послышалось еще разъ совсмъ далеко.
Это былъ голосъ проповдника. Значитъ онъ ищетъ ее! Мегъ вскочила на ноги при первомъ же зов. Судорожная спазма сжала ей горло, и слезы брызнули изъ глазъ. Неужели онъ искалъ ее всю ночь? Онъ не нарушалъ своего договора и не слагалъ съ себя отвтственности какъ она, а она общала ему вернуться. Какая она малодушная, безумная, безчестная трусиха! Съ чувствомъ жгучаго стыда Мегъ отвернулась отъ искушавшей ее смерти.
— Человкъ долженъ платить долги и держать общанія. Я пойду и буду продолжать свое дло до конца, сказала она.
Она говорила кому-то невидимому и не чувствовала что говоритъ вслухъ. Посл этого она пошла по направленію къ ферм.
Посл дождя стало свже и прохладне, но ноги ея вязли въ мягкой почв и при каждомъ шаг выдавливали лужицы воды. Мокрое платье прилипало къ тлу и стсняло ея движенія. Она побжала бы еслибы могла, но это было невозможно, и ей казалось что она, по крайней мр, нсколько недль старается выбиться изъ этихъ зыбкихъ освщенныхъ луною болотъ. Она шла безо всякой тропинки, но, наконецъ, какимъ-то чудомъ попала на прямую прозжую дорогу къ ферм. Домъ стоялъ передъ ней въ конц дороги и вырзался темнымъ тяжелымъ силуэтомъ на неб. Она вспомнила что и въ первый разъ увидала его ночью.
Потомъ вмст съ этимъ воспоминаніемъ въ голов ея всплылъ вопросъ, что скажутъ вс они? Какъ давно она ушла изъ дома? Мысли ея такъ путались что она не могла даже думать связно, не только объяснять.
Она дотащилась до дома и опустилась на срые камни крыльца чувствуя что не въ состояніи ступить ни шага дальше. Дверь была закрыта, но свтъ горлъ во всхъ окнахъ.
Кто же это не спитъ до сихъ поръ? Она слышала голоса за дверью. Кто-то говорилъ: ‘Дай мн фонарь, я опять пойду’. Но она слышала это какъ во сн. У двери раздались шаги, но она не стучала. Дверь отворилась. Свтъ фонаря бросился ей въ лицо.
— Кто тутъ? Какъ? Малютка, ты? вскричалъ Варнава.
Она на минуту почувствовала его руку на своемъ плеч, потомъ онъ поставилъ фонарь, взялъ ее на руки какъ ребенка и внесъ прямо въ комнату. Она сидла передъ огнемъ въ деревянномъ кресл м-ра Торпа, а Варнава стоялъ возл нея на колнахъ, она глядла на него и не понимала чмъ онъ такъ взволнованъ.
— Варнава, скоро утро? заговорила она.— Я хотла… я старалась… сдержать свое общаніе и вернуться въ тотъ же день… я не могла: все точно сговорилось мшать мн, но я ухала съ твердымъ намреніемъ вернуться… только гроза нашла, и отецъ не хотлъ меня видть, а потомъ настало это безконечное ‘пожинаніе’, и я такъ устала! Но отецъ былъ правъ… и ты тоже, только… Ахъ, это совсмъ не то что я хотла сказать!.. Я не могу, не могу припомнить тхъ словъ!
— Не важность! сказалъ Варнава, притягивая ея голову къ себ на плечо.— Не говори, моя двочка! Завтра разкажешь. Дай-ка мн этотъ супъ, тетка Тремнель! Наложи углей въ грлку и согрй ея постель! И промокла же ты!
Онъ кормилъ ее съ ложки какъ ребенка, и Мегъ была такъ слаба что позволяла ему длать это съ пріятнымъ сознаніемъ что ей не надо самой даже подымать руку ко рту. Но супъ придалъ ей силы, и минуту спустя она сидла прямо и оглядывалась кругомъ.
— Гд же это вы были? спросилъ ее Томъ. Онъ тоже весь промокъ и стоялъ съ другимъ фонаремъ въ рукахъ. Онъ обрадовался возвращенію Варнавиной жены больше чмъ хотлъ показать.— Заставили вы насъ поплясать! вскричалъ онъ.— И что вы длали до сихъ поръ?
Но проповдникъ снова увидалъ выраженіе страха въ глазахъ Мегъ и вступился.
— Оставь! сказалъ онъ.— Не всели равно? Важно только одно: ты вернулась домой ко мн, ты вернулась ко мн! Что съ тобой? Ты на ногахъ не стоишь! вскричалъ онъ, видя что Мегъ тщетно пытается встать.
— Я должно-быть прошла не мало верстъ и у меня колна дрожатъ, объяснила она. И Варнава снова взялъ ее на руки и понесъ наверхъ.
— Покойной ночи! добродушно сказалъ Томъ,— или, можетъ-быть, добраго утра? Я ужь что-то спутался. Въ слдующій разъ когда вы вздумаете выкинуть такую штуку, Варнавина жена, выбирайте погоду получше! Ну, докончилъ онъ потягиваясь,— отецъ напрасно боялся что Варнава обойдется съ нею слишкомъ сурово!

ГЛАВА XVI.

Стоялъ послдній день августа. Лондонскіе платаны начали ронять свои запыленные листья, воздухъ былъ тихъ и зноенъ, Вестендъ почти пустъ.
Траурный гербъ прибитый посл смерти м-ра Росельторпа къ дому на Брананстонскомъ сквер еще не былъ снятъ, но на улиц была постлана свжая солома. На этотъ разъ по крайней мр длалось все что было во власти живыхъ людей чтобы не впускать смерти въ домъ.
У м-ра Дина былъ новый припадокъ кровохарканія посл перезда въ Лондонъ. При немъ находились дв сидлки, и доктора прізжали ночью и днемъ.
— Право, сестра, мн было бы стыдно выздоровть посл этого, шутливо говорилъ м-ръ Динъ.— И какой смыслъ созывать цлые полки докторовъ? Я увренъ что мой случай какъ нельзя боле простъ. Я отлично знаю какъ обстоитъ дло. Они расходятся только въ вопрос ‘какъ долго’ я протяну, смотря по тому принадлежатъ ли они къ унылой, или самоувренной школ. Одни изъ нихъ относятся съ презрніемъ къ моимъ умственнымъ способностямъ и увряютъ что я могу жить цлые годы, можетъ-быть, я и могъ бы еслибы не умиралъ, другіе одарены неудобною совстію и считаютъ себя обязанными говорить правду, но ни т, ни другіе не поставятъ меня на ноги.
— Ты слишкомъ поддаешься болзни, ты не борешься! вскричала м-съ Росельторпъ съ нетерпніемъ прикрывавшимъ мучительную тревогу. Она не хотла думать о томъ что ихъ спшное бгство чуть не убило его.— Ты поправишься отъ новой простуды которую ты схватилъ въ этомъ ужасномъ, сыромъ Лопкомб. Теб давно была пора ухать оттуда. Я сейчасъ же напишу д-ру Реншау. Эти старомодные эскулапы никуда не годны: они закрываютъ глаза на новый свтъ.
— Бдная сестра! Значитъ ты потеряла всякую надежду если начала толковать о новомъ свт. Брось все это и давай мирно наслаждаться нашими послдними недлями вмст! Нтъ? какъ хочешь. Если для твоего утшенія необходимо чтобы вс шарлатаны Англіи грызлись надо мною, то зови ихъ! Говоря это онъ улыбался, можетъ-быть, онъ и въ самомъ дл всегда легко поддавался, но только не въ томъ смысл какъ говорила м-съ Росельторпъ.
‘Никакая новая система не поможетъ на смертномъ одр’, подумалъ онъ, и мысли его сейчасъ же разсянно перешли на другіе предметы. Огромная китайская ваза съ осенними розами стояла около его кушетки. Онъ лежалъ и любовался ихъ красотою. Вроятно, ему не придется видть еще много розъ, и хотя къ этому размышленію не примшивалось горечи, однако оно длало ихъ въ его глазахъ еще прекрасне. его природная способность наслаждаться часто бывала отравлена болзненнымъ воспоминаніемъ о ‘многихъ гораздо лучшихъ его людяхъ’ которые не имли возможности доставить себ то что есть у него. Подобно Мегъ онъ не могъ радоваться своимъ сливкамъ при мысли что у другихъ нтъ хлба. Но теперь, когда жизнь убгала какъ вода, онъ радовался каждому малйшему баловству такою искреннею и благодарною радостію которая удивляла и почти сердила его сестру.
— Моя работа кончена, говорилъ онъ ей.— Вроятно плохо, но кончена. Теперь я могу только ‘играть’. Пусть другіе люди ломаютъ копья за разршеніе тхъ задачъ о которыя разбиваются сердца и головы. Желаю имъ счастія и силы! Но я больше не хочу ни о чемъ думать и сокрушаться! Какъ некрасива эта розовая тнь рядомъ съ алыми розами! Убери этотъ экранъ, сестра.
Такъ онъ лежалъ по наружному виду ясный и спокойный. Если въ глубин его сердца и таилось сожалніе о рано прерванной жизни, то оно оставалось его тайною.
М-съ Росельторпъ стояла въ гостиной. Передъ ней стоялъ Джорджъ Сольсъ. Ему было уже два раза отказано въ просьб видть м-ра Дина, но онъ не уходилъ. Наконецъ, м-съ Росельторпъ объявила ему что у нея нтъ ни времени, ни желанія принимать гостей.
— Разумется! согласился м-ръ Сольсъ.— Мн не пришло бы и въ голову безпокоить васъ еслибы мн не было необходимо видть м-ра Дина. Я долженъ сообщить ему одну вещь.
Онъ оперся рукою о столъ, и на лиц его не было ни малйшаго слда смущенія, хотя м-съ Росельторпъ длала все что могла чтобы ‘заморозить’ его. Что-то во взгляд Джорджа Сольса дало ей почувствовать, что борьба затвается не на шутку. Она и мысли не допускала о пораженіи, она рдко оставалась побжденною.
— Вы можете сообщить ему это письменно, сказала она.— М-ръ Динъ въ состояніи читать письма.
— Благодарю! отвчалъ онъ, быстро вертя pince-nez,— но доврять бумаг почти такъ же неразумно какъ проговориться кому-нибудь о чужой тайн. Я буду ждать сколько вамъ угодно, но я долженъ видть м-ра Дина.
Въ третій разъ опять то же самое! М-съ Росельторпъ выпрямилась. Кто этотъ человкъ который сметъ говорить свое ‘долженъ’ въ отвтъ на ея ‘нельзя’?
— Мн казалось что я достаточно ясно сказала вамъ что это невозможно, холодно отвчала она.
— Вы это же самое сказали его дочери? спросилъ Джорджъ.
Война была объявлена, перчатка брошена. М-ръ Сольсъ не отводилъ глазъ отъ лица м-съ Росельторпъ, онъ зналъ что взглядъ его становится дерзокъ, но онъ приготовился на все ради Мегъ.
Онъ думалъ захватить свою противницу врасплохъ такимъ смлымъ ударомъ, но на ея лиц не дрогнулъ ни одинъ мускулъ, и Джорджъ, несмотря на всю свою нелюбовь къ ней, удивился ея хладнокровію.
— Если вы говорите о м-съ Торпъ, сказала она,— то она сама выбрала свой удлъ и должна довольствоваться имъ.
— О, конечно! отвчалъ Джорджъ.— Когда женщина бываетъ настолько безразсудна чтобы выйти замужъ за человка ниже себя, то она выбираетъ удлъ способный удовлетворить ея злйшаго врага. Я вовсе не намренъ проповдывать христіанскую любовь и всепрощеніе, но м-съ Торпъ обидла себя больше чмъ кого-либо другаго. Не можете ли вы теперь протянуть ей руку?
— Мы не будемъ касаться этого предмета. Могу я напомнить вамъ что время мн дорого, вроятно, такъ же какъ и вамъ?
— Вы хотите сказать что мн безполезно дожидаться вашего позволенія? Вы не дадите его?
— Ни въ какомъ случа.
— Жаль! замтилъ м-ръ Сольсъ.— Время мн дйствительно дорого. Если ждать безполезно, то я не буду ждать.
И выйдя изъ двери на площадку Джорджъ твердыми шагами пошелъ по лстниц, но не внизъ, а наверхъ.
Одну минуту м-съ Росельторпъ стояла какъ окаменлая, затмъ бросилась за нимъ и схватила его за руку.
— М-ръ Сольсъ, сказала она,— вы длаете небывалую вещь! Я не знаю какіе у васъ могутъ быть секреты съ моимъ братомъ, но каковы бы они ни были, ничто не даетъ вамъ права на такое обращеніе съ женщиной въ ея собственномъ дом.
— Я скажу вамъ свой секретъ, отвчалъ Джорджъ.— М-съ Торпъ прізжала въ Лопкомбъ и умоляла видть отца, а вы ее прогнали! Слыхалъ ли онъ объ этомъ? Если слыхалъ, то я буду смиренно просить у васъ прощенія, но во всякомъ случа онъ узнаетъ объ этомъ прежде чмъ умретъ.
Онъ почувствовалъ какъ при этихъ словахъ пальцы м-съ Росельторпъ впились въ его руку. Это еще боле укрпило въ немъ увренность въ томъ что м-ръ Динъ ничего не знаетъ и что м-съ Росельторпъ, боявшаяся очень немногихъ вещей на свт, боится этого разоблаченія.
— Я чувствую что вы что-то имете противъ меня, начала она, — и хотя при обыкновенныхъ обстоятельствахъ этотъ фактъ врядъ ли имлъ бы для меня значеніе, я признаюсь что именно теперь вы имете возможность сдлать мн серіозную непріятность. Однако, даже вы могли бы подумать о томъ что удовлетвореніемъ своей мелкой злобы вы, вроятно, ускорите конецъ человка который васъ ласкалъ и котораго вы, кажется, называете своимъ другомъ. Вы должны быть худшаго мннія о м-съ Торпъ чмъ я, если воображаете что она поблагодаритъ васъ за это.
— О, я не буду требовать благодарности, сказалъ онъ съ усмшкой.— Къ чему она мн, если я удовлетворяю свою мелкую злобу? Нтъ! М-съ Торпъ не одобрила бы меня! Я и не воображаю этого, она вообще никогда меня вполн не одобряла. Пожалуйста, снимите прочь свою руку, я увряю васъ что не хочу сдлать вамъ больно, но я иду наверхъ.
Однако, онъ не могъ освободиться отъ ея пальцевъ не употребивъ усилія. Тогда м-съ Росельторпъ прибгла къ послдней отчаянной попытк.
— Еслибы въ дом былъ какой нибудь мущина кром стараго Панкгорста и моего больнаго брата, сказала она,— то вы не посмли бы сдлать это! Вы низко пользуетесь своею силой, м-ръ Сольсъ, низко и неблагородно. Вы не имете права длать въ моемъ дом то что я запрещаю, но… вы сильне. Если въ васъ есть хоть капля чести, то вамъ должно быть стыдно!
Джорджъ посмотрлъ на нее сверху, его близорукіе глаза блеснули, выраженіе его невозмутимаго лица чуть замтно измнилось. Она говорила съ неподдльнымъ праведнымъ негодованіемъ и чувствовала что ея слова должны подйствовать на него. Они и подйствовали, но совсмъ не такъ, какъ она ожидала.
— Сила есть право, м-съ Росельторпъ, сказалъ онъ.— О, я знаю, эта теорія не возвышенна! Ни м-ръ Динъ, ни его дочь не допустили бы ея ни на минуту, но вы и я… мы не гонимся за возвышенными теоріями, не правда ли? Низко и неблагородно? А когда вы услали м-съ Торпъ, то подумали ли вы о прав слабйшаго? Думали ли вы о немъ когда-нибудь, когда дло касалось ея? Да! я сильне, и я отдаю вамъ должную честь, слдую не правиламъ вашимъ, а примру.
Съ этими словами м-ръ Сольсъ разжалъ другою рукой ея пальцы и пошелъ наверхъ.
Въ первую минуту м-съ Росельторпъ не тронулась съ мста, ей казалось что небо и земля рушатся. Потомъ она оправилась и пошла за нимъ. Она отдала бы нсколько лтъ своей жизни чтобы помшать этому разоблаченію, но такъ какъ помшать было нельзя, то оставалось идти и слушать. Она жалла что сдлала себ врага изъ м-ра Сольса, но пусть по крайней мр онъ никогда не скажетъ что видлъ ее струсившей.
Между тмъ м-ръ Сольсъ дошелъ до верхней площадки и съ недоумніемъ оглядывался, не зная комнаты м-ра Дина.
— Вторая дверь направо, сказала сзади него м-съ Росельторпъ
Она держала голову немножко выше обыкновеннаго и говорила холоднымъ, рзкимъ голосомъ. Вс ея усилія оказались тщетны. Она пробовала затронуть вс порядочные инстинкты которые у него могли быть, но ихъ не оказалось. Препираться дальше было бы недостойно, что бы ни вышло, пусть выходитъ скоре!
М-ръ Сольсъ отворилъ дверь и подержалъ ее чтобы дать пройти м-съ Росельторпъ. Онъ предпочелъ бы видть м-ра Дина съ глаза на глазъ, но у него тоже была своя гордость: пусть она не думаетъ что онъ боится говорить при ней.
М-ръ Динъ, дйствительно, въ первую минуту очень удивился, но сейчасъ же протянулъ гостю руку со своею обычною привтливостью.
— Сольсъ! это очень мило съ вашей стороны. Я не ждалъ гостей, но сестра хорошо сдлала что привела васъ ко мн.
Голосъ его былъ очень слабъ, и краска бросилась ему въ лицо отъ усилій которыхъ ему стоилъ разговоръ. Протянутая рука была почти прозрачна. Въ душ м-ра Сольса на минуту даже шевельнулось раскаяніе. Потомъ онъ подумалъ о Мегъ. Онъ все равно умретъ, ршилъ Джорджъ, но онъ прежде увидитъ ее если это въ моихъ силахъ.
— Я долженъ признаться что м-съ Росельторпъ не приводила меня и даже больше того, не позволила мн идти къ вамъ, сказалъ онъ.
— Боже мой! это звучитъ какъ будто вы проложили себ дорогу кулаками, смясь сказалъ м-ръ Динъ. Онъ не подозрвалъ насколько его предположеніе близко къ истин до тхъ поръ пока не увидалъ выраженія лица сестры стоявшей за м-ромъ Сольсомъ. Тогда онъ приподнялся на локт и поглядлъ сначала на одного, потомъ на другаго.
— Случилось что-нибудь особенное? спросилъ онъ.
— Нтъ, но я долженъ сказать вамъ одну вещь, рискуя навлечь на себя обвиненіе въ томъ что я дерзко вмшиваюсь въ ваши дла.
— Я увренъ, сказалъ м-ръ Динъ съ оттнкомъ гордости въ голос,— что вы никогда не позволите себ дерзкаго вмшательства въ чужія дла.
Джорджъ стиснулъ зубы. Посл этого трудно было продолжать. Онъ почувствовалъ себя какъ бывало въ прежніе дни, когда Мегъ кротко и даже безсознательно ‘осаживала’ его, если онъ заходилъ слишкомъ далеко.
— Помните вы эту вещь? сказалъ онъ и вынулъ изъ кармана медальонъ Могъ. М-ръ Динъ инстинктивно протянулъ руку: ему было непріятно видть дорогую для него вещь въ рукахъ м-ра Сольса.
— Да, она моя, то-есть, была моей. Я дамъ вамъ за нее все что хотите, Сольсъ.
— Я тоже вспомнилъ ее, сказалъ Джорджъ.— Мисъ Динъ какъ-то разъ показала ее мн. Бриліанты очень хороши. Я нашелъ ее у ростовщика въ Н. М-съ Торпъ продала ее ему. Старый плутъ должно-быть жестоко обсчиталъ ее. Онъ уврялъ меня что съ этими деньгами она пошла заказывать себ экипажъ въ Лопкомбъ.
— Въ Лопкомбъ?! сказалъ м-ръ Динъ и болзненно вздрогнулъ.
— А вы не знали? спросилъ Джорджъ.— Для меня это была не новость. Садовникъ говорилъ намъ какъ въ домъ священника являлась какая-то женщина, это было пока мы съ м-ромъ Багшотомъ смотрли древнія надписи въ церкви, и долго просила видть васъ, но была отправлена назадъ, онъ говорилъ что она ушла въ отчаяніи.
Ровный голосъ Джорджа (онъ говорилъ такъ, будто дло шло о погод) на минуту замолкъ. Джорджъ зналъ что у м-съ Росельторпъ поблли даже губы, но не чувствовалъ къ ней ни малйшей жалости.
— Почемъ вы знаете… что это была моя Мегъ?— спросилъ ея отецъ задохнувшись на середин фразы.
— Я разспросилъ садовника, отвчалъ Джорджъ.— Когда м-съ Росельторпъ велла ей уходить, она сказала: ‘Скажите отцу что онъ правъ’. Можетъ-быть м-съ Росельторпъ забыла передать вамъ эти слова?
Онъ надлъ pince-nez и посмотрлъ на нее, но она стояла совершенно молча и прямо. Присутствіе врага обыкновенно закаляетъ женскіе нервы, но въ эту минуту обиды Мегъ былъ отомщены, можетъ быть, лучше чмъ подозрвалъ ея мститель.
Любовь м-съ Росельторпъ къ брату могла быть эгоистичной, но она была сильна, и потерять его любовь было для нея все равно что потерять самую жизнь ея души, потому что это была единственная любовь которую она знала. Она не могла смотрть на Чарльза, хотя чувствовала на себ его пристальный и вопросительный взоръ, не могла заговорить, хотя знала что ея молчаніе было признаніемъ. Но она выдерживала взглядъ м-ра Сольса съ надменнымъ самообладаніемъ: онъ можетъ догадываться объ ея страданіяхъ, но не долженъ видть ихъ.
М-ръ Динъ закрылъ глаза рукою. Наступило минутное молчаніе, это была самая длинная минута въ жизни м-съ Росельторпъ. Потомъ онъ сказалъ:
— М-ръ Сольсъ, вы ошиблись. Это… это я позабылъ. Моя память начинаетъ измнять мн. Вы не должны думать что сестра не говорила мн. Разумется, я зналъ, но… я врю что вы хотли сдлать лучше.
Въ первый разъ въ жизни Джорджъ растерялся отъ удивленія. Потомъ онъ повернулся на каблукахъ и съ короткою усмшкой сказалъ:
— Благодарю, я радъ что вы приписываете мн хорошее намреніе. Я люблю также мало вмшиваться въ чужія дла, какъ вы… скажемъ, лгать. Но бываютъ такія обстоятельства… У м-съ Торпъ не было никого, кто бы вступился за нее. Однако семейная гордость сильне отвлеченной справедливости, не такъ ли? Онъ подошелъ къ двери и остановился. М-ръ Динъ подумалъ что онъ хочетъ сказать еще какую-нибудь злую колкость, но онъ не сдлалъ этого. Онъ боролся не за свое дло, а ей ядовитыя рчи не много помогутъ.
— Я согласенъ съ тмъ что вмшательство мое было дерзко, заговорилъ онъ,— но смотрите ‘не позабудьте’ какъ-нибудь опять! Я увренъ что еслибы вы, подобно мн, видли, какъ она мняется при одномъ звук вашего имени, какъ она ловитъ каждое слово о васъ, то вы попомнили бы объ этомъ и даже впустили бы ее въ слдующій разъ. Прощайте! мн жаль что мы разстаемся не друзьями, мн очень жаль.
И онъ говорилъ правду. М-ръ Динъ первый приласкалъ его когда-то и потомъ онъ былъ отецъ Мегъ. Онъ уже выходилъ изъ комнаты, когда м-ръ Динъ позвалъ его назадъ.
— Сольсъ, подите сюда! сказалъ онъ.— Я не могу кричать черезъ комнату, мой голосъ слишкомъ слабъ для этого. Скажите мн, вы знаете гд она? да? Дайте мн карандашъ и бумагу, пожалуйста. Джорджъ подалъ ему свою записную книжку и снялъ свой карандашъ съ цпочки часовъ. Рука м-ра Дина дрожала. Его сестра которая стояла какъ статуя въ продолженіе всего разговора вступилась съ неподдльною тревогой за него.
— Ты не можешь писать, сказала она.— Дай мн… или м-ру Сольсу! но онъ покачалъ головою.
— Никто кром меня не можетъ сдлать этого. Мегъ пойметъ и прідетъ когда получитъ это. Скажите ей, Сольсъ, что я изо всхъ силъ постараюсь дожить до ея прізда.
Онъ написалъ одну строку дрожащимъ почеркомъ, потомъ сложилъ листокъ вдвое и подалъ его Джорджу.— Я не могу доврить это почт, сказалъ онъ.— Возьмитесь вы доставить ей это во имя… ‘отвлеченной справедливости’, но помните что то что случилось раньше, было моимъ дломъ. Я врю вамъ и поручаю вамъ это письмо.
— Я буду помнить, и вы можете врить мн, благодарю васъ! сказалъ Джоржъ съ такою теплотой въ голос которая заставила м-ра Дина улыбнуться.
— Вы очень любите отвлеченную справедливость! прошепталъ онъ.
— Вы находите? Это безразсудный вкусъ, потому что онъ безполезенъ и никому не пріятенъ, улыбаясь замтилъ Джорджъ.— Я доставлю ваше письмо въ цлости. Я радъ что напомнилъ вамъ, но боюсь что вы очень устали. И ихъ руки встртились въ послдній разъ.
— Я успю отдохнуть повидавъ ее, сказалъ м-ръ Динъ, — но скажите ей чтобъ она торопилась.
Джорджъ вышелъ изъ комнаты, тихо притворилъ за собою дверь и даже не оглянувшись на своего врага. Онъ почему-то не чувствовалъ торжества побдителя въ эту минуту, хотя и радовался ради Мегъ своей побд.
Когда онъ совсмъ ушелъ, м-ръ Динъ повернулся и посмотрлъ на сестру.
— Ты не могла опровергнуть его, тихо и медленно проговорилъ онъ.— Мущина не можетъ видть посрамленія женщины въ присутствіи другаго мущины, но я удивляюсь одному: чмъ и когда могъ я тебя такъ обидть что ты сдлала со мною такую вещь? Ты должна насъ очень ненавидть!
— Не тебя! не тебя! вскричала она и бросившись на колна передъ его постелью спрятала лицо въ одял.— О, Чарльзъ, я не хотла зла теб. Но какое право имла она являться? Она всегда была между нами, всегда. Она старалась занять мое мсто, она… въ ней опять воскресла ея мать которая отняла тебя у меня и которую я думала что навсегда похоронила! Даже когда, она была ребенкомъ, было то же самое, и теперь, надлавъ все что можно было надлать дурнаго, доказавъ свою негодность, она все таки осмлилась пріхать и…
— Дай Богъ чтобы она все-таки пріхала, сказалъ онъ. Его тонкое, исхудавшее лицо нервно подергивалось. Благородная, спокойная жизнь, незапятнанная никакимъ грубымъ грхомъ, чистая какъ жизнь двушки, казалась ему теперь невыразимо виновною.
— Даже когда она была ребенкомъ! повторилъ онъ про себя.— Моя бдная, маленькая Мегъ! даже когда она была ребенкомъ! Я не понимаю какъ у тебя хватило духа прогнать мою дочь, но, какъ видно, я никогда тебя не понималъ. Уходи пожалуйста, и оставь меня ждать ее! прибавилъ онъ.
— Чарльзъ! вскричала она опять.— Чарльзъ! это все оттого что я такъ любила тебя! Я знаю что ты не можешь понять, но прости меня, если можешь!
— Потому что ты любила! сказалъ онъ.— Въ такомъ случа я лучше желалъ бы чтобы ты ненавидла меня! Но увидавъ что сестра съежилась отъ этихъ словъ какъ отъ удара, онъ прибавилъ:— Ну вотъ! я не долженъ былъ говорить этого, но, ради Бога, уйди, Августа! Я не хочу больше говорить такихъ вещей въ которыхъ посл буду раскаиваться. Я не могу говорить объ этомъ. Простить тебя? Если Мегъ прідетъ во время, прощу. Я теперь только одного на свт и хочу, еще разъ повидать Мегъ.
И м-съ Росельторпъ встала съ колнъ и сошла внизъ съ такимъ лицомъ которое казалось потемнло и постарло на цлые годы.
— Если м-съ Торпъ еще застанетъ м-ра Дина, примите и проведите ее къ нему, сказала она дворецкому, который выслушалъ приказаніе со строгимъ лицомъ и молча поклонился.
— Должно-быть дло совсмъ плохо, если она отдаетъ такія распоряженія, объявилъ онъ внизу, и кухарка сла и заплакала, потому что вся прислуга любила м-ра Дина.
Ночью ему стало хуже, но къ утру опять наступило легкое улучшеніе. Какое-то ожиданіе царило надо всмъ домомъ. Горничныя поминутно прокрадывались къ воротамъ и оглядывали безмолвный скверъ, даже сидлка заразившаяся безпокойствомъ отъ больнаго безпрестанно подходила къ окну и смотрла не детъ ли ожидаемая дочь.
Самъ м-ръ Динъ только и длалъ что прислушивался день и ночь.
М-съ Росельторпъ одиноко сидя въ большой гостиной тоже прислушивалась. Братъ не хотлъ видть ее и могъ умереть не пожелавъ повидать ее. Она ничмъ не выражала своего отчаянія, но голова ея болла и мысли мутились отъ напряженнаго слушанія. Въ продолженіе всего долгаго, томительнаго дня она слышала каждый шагъ приближавшійся къ дому и потомъ замиравшій въ отдаленіи, а ночью раздумывала что будетъ хуже: видть ли Мегъ въ объятіяхъ брата, или остаться не прощенною. И какое это будетъ прощеніе? Разсянное, безучастное, данное только потому что получивъ дочь онъ получитъ все чего хочетъ. М-съ Росельторпъ удивлялась сама себ, потому что жаждала этого прощенія.
Да, если любовь ея и была эгоистична, то она страдала отъ этого не мене, если не боле. Даже Джорджъ Сольсъ считавшій что она дешево отдлалась былъ бы доволенъ, еслибы зналъ какъ она страдала.

ГЛАВА XVII.

Было уже за полдень, когда Маргарита проснулась посл своей безплодной поздки къ отцу и посл ужасной ночи измучившей ее душевно и тлесно.
Она проспала почти двнадцать часовъ и проснулась освженная, но съ чувствомъ боли во всхъ членахъ. Ей казалось что ее всю избили, и она одлась не безъ труда.
М-съ Тремнель принесла ей въ комнату чашку чая и уговаривала ее не сходить внизъ. Мегъ приняла ея любезность съ радостною, но слегка удивленною благодарностію.
— Я должна сойти, сказала она, — потому что я надлала вчера всякихъ ужасныхъ вещей. Я испортила лошадь Тома и потеряла деньги Варнавы, и я должна сказать имъ это сейчасъ же, я могу сдлать что-нибудь что я должна, но я не могу ждать и чувствовать что что-то виситъ надъ моею головой. Я никогда не могла этого (и это было замчательно врно).
— Варнава слишкомъ радъ вашему возвращенію чтобы думать о томъ что вы потеряли, сказала м-съ Тремнель, — онъ любитъ васъ, кажется, еще больше прежняго. И она посмотрла на Мегъ съ какимъ-то раскаяніемъ во взгляд, совсть порядкомъ мучила ее всю эту ночь за ‘Варнавину жену’.
— Вы должно-быть очень любите своего отца, Маргарита, продолжала она,— а вдь обыкновенно на родителей мало обращаютъ вниманія. Моя Лидія никогда не думала обо мн, но правда что она была такъ красива и умна что это не удивительно.
Маргарита не была хороша въ это утро. Ее нельзя было и сравнивать съ Лидіей! Черные круги вокругъ глазъ были совсмъ не красивы, и она была утомлена и скучна, и несмотря на то м-съ Тремнель чувствовала къ ней какую-то нжность которой прежде никогда не знала.
— Ахъ! грустно сказала Мегъ,— я уврена что она все-таки подъ конецъ думала о васъ, тетя Тремнель. Люди обыкновенно начинаютъ думать слишкомъ поздно.
Посл этого она пошла внизъ немножко боясь всхъ предстоящихъ вопросовъ и объясненій, но твердо ршившись не уклоняться отъ нихъ. Въ эту ночь она пережила переломъ, она лицомъ къ лицу повстрчалась съ отчаяніемъ, а такое столкновеніе налагаетъ неизгладимую печать на человка. Никто не можетъ ‘сойти въ адъ’ и остаться тмъ же. Или онъ найдетъ Бога ‘и тамъ’ и выйдетъ укрпленнымъ, или дойдетъ до дна паденія, что вроятно замедляетъ то же самое открытіе къ которому, какъ мы смиренно вруемъ, должны придти вс души.
Жена проповдника не чувствовала ничего похожаго на побду въ это утро, но въ другой разъ она больше не стала бы ‘прятаться отъ послдствій’.
Она встртила своего свекра на лстниц. Онъ сказалъ ей что ‘порядкомъ испугался’ узнавъ что священникъ въ Лопкомб не видалъ ея.
— Неужели вы сдлали изъ-за меня весь этотъ дальній путь? вскричала Мегъ.— Мн очень жаль!
— А вы разв не сдлали его? Какъ вы нашли своего отца? Лучше? спросилъ онъ.
— Я не могла повидать его, сказала Мегъ. И м-ръ Торпъ удержался отъ дальнйшихъ разспросовъ, а просто положилъ ей на голову свою большую руку съ отеческою лаской которая глубоко тронула ее.
— Что длать! На свт жить не легко! сказалъ онъ.— Но я радъ видть васъ цлою и невредимою, такъ радъ, какъ еслибы вы были моею родною дочерью.
И Мегъ никогда не узнала какъ негодовалъ онъ на ея отца въ эту минуту.
Томъ сновалъ въ кухн и въ сняхъ, а Мегъ сла на деревянную скамью около стола и начала вертть въ рукахъ солонку оставшуюся неубранною посл завтрака.
‘Еслибы Молли была м-ра Торпа, а не его!’ думала она. Томъ поминутно бросалъ на не быстрые взгляды. Мегъ чувствовала что онъ замчаетъ ея волненіе, и это только увеличивало его.
Наконецъ, онъ подошелъ къ столу и положилъ руку на солонку. Эта глиняная солонка впослдствіи навсегда осталась связанной съ Томомъ въ памяти Мегъ.
— Ну? сказалъ онъ,— повидимому она васъ чмъ-то утшаетъ. Что будетъ, если я возьму ее и поставлю на полку, гд она должна находиться между дою, по мннію тетки Тремнель? Тогда ужь вы совсмъ не ршитесь сказать того что собирались? Да?
Мегъ вздохнула съ облегченіемъ: это былъ прежній Томъ къ которому она привыкла, а не тотъ который всю прошлую недлю мучилъ ее своимъ строгимъ видомъ и молчаніемъ.
— Я должна признаться въ такой ужасной вещи что я даже не знаю съ чего начать.
— Начинайте съ конца, сказалъ онъ.— Конецъ былъ тотъ что вы оставили Молли совсмъ хромую въ конюшн Пляшущей Свиньи, не такъ ли? Это было лучшее что вы могли сдлать при данныхъ условіяхъ. Я радъ что вы не пытались пріхать на ней домой.
— Ахъ! такъ вы ужь слышали объ этомъ! вскричала Мегъ.
— Длинный Джонъ насплетничалъ. Вы не длаете чести своему учителю, сударыня, и слишкомъ рано вздумали править безъ его надзора.
— Мн страшно жаль и стыдно что я испортила Молли!
— Да? Ну, теперь ничего не подлаешь и жалть нечего. Я желалъ бы въ тысячу разъ лучше видть васъ веселою чмъ огорченною. Вдь я же врю что вы не взяли бы ея еслибы знали что съ ней случится бда. Какъ? вдругъ со смхомъ переспросилъ юнъ,— Вы все-таки взяли бы ее? Ну, Варнавина жена, и характеръ же у васъ, когда вы вобьете себ что-нибудь въ голову!
Смхъ Тома былъ заразителенъ и вызвалъ улыбку даже на губахъ Мегъ.
— Какой вы добрый что не сердитесь, Томъ! Длинный Джонъ сказалъ что вы никогда не помиритесь съ этимъ.
— Длинный Джонъ благодарилъ свою судьбу что это не его рукъ дло, сказалъ Томъ, продолжая смяться. Потомъ онъ вдругъ перемнилъ тонъ и заговорилъ серіозно:
— Онъ и вамъ сплетничалъ, не правда ли? Онъ разказалъ вамъ хорошенькую исторію про меня? Да? Я такъ и зналъ. И вы сейчасъ были не совсмъ уврены, не брошу ли я въ васъ кочергою и не начну ли браниться нехорошими словами. Вы не всегда понимаете наши обычаи, точно такъ же какъ и мы ваши, но врьте мн, вамъ нечего бояться насъ. Боже милостивый! Да еслибы вы знали, сколько разъ я не говорилъ при васъ слова вертвшагося у меня на язык только для того чтобы не испугать или не покоробить васъ! Давайте мириться! заключилъ онъ, протягивая ей руку черезъ столъ.
Мегъ которая такъ же легко чувствовала ласку какъ и обиду радостно взглянула на него.
— О, Томъ! Мн было такъ тяжело когда вы сердились на меня, и я такъ хотла бы помириться! сказала она, слегка красня.
Томъ улыбаясь покачалъ головою.
— Вы какая-то колдунья, Варнавина жена! Я не хотлъ вамъ врить, а, кажется, врю. Я никогда больше не подумаю про васъ ничего дурнаго. Простите вы меня теперь?
И Мегъ совсмъ растаяла отъ этого извиненія.
— Но вы напрасно общаете не думать обо мн дурнаго, вы не знаете! сказала она и содрогнулась при мысли о русалкиномъ пруд.
Томъ свистнулъ.— Такъ вы не изъ-за одной только Молли такъ пріуныли? спросилъ онъ.
Онъ отошелъ къ окну и заговорилъ обернувшись спиною къ Варнавиной жен.
—И на старуху бываетъ проруха, сказалъ онъ,— но я думалъ что вы справитесь съ вашими промахами, иные не выплываютъ и тонутъ, но это люди втораго сорта. Я, правда, какъ вы говорите, не знаю и совтую вамъ лучше разказать все Варнав, а не мн. Учить легко, исполнять куда трудне! Мн по крайней мр это трудно давалось, можетъ быть, потому что я самъ-то скроенъ на кривую колодку. Но въ одной вещи я увренъ: у Варнавы нтъ недостатка въ пониманіи. Дайте ему возможность, и, можетъ быть, онъ поможетъ вамъ лучше чмъ вы думаете. Да не будьте слишкомъ низкаго мннія о себ, голубушка, прибавилъ Томъ,— на самомъ дл вы молодецъ!
Но когда Варнавина жена послушавшись его совта пошла на розыски проповдника, Томъ проводилъ ее по двору тревожнымъ взглядомъ.
— Господи! я надюсь что онъ скажетъ ей то что нужно, еслибъ я могъ ему намекнуть! пробормоталъ онъ.
Проповдникъ былъ на сновал и что-то усердно колотилъ молоткомъ. Услыхавъ шаги Маргариты на лстниц онъ быстро обернулся.
— Я просилъ тетку Тремнель удержать тебя въ постели, ты была страшно измучена ночью, сказалъ онъ.— Зачмъ ты встала?
— Я хотла говорить съ тобою, то-есть, у меня есть одна вещь которую я должна сказать теб, начала Мегъ, но Варнава сейчасъ же перебилъ ее:
— Не стой ты ради Господа передо мной съ такимъ испуганнымъ видомъ, точно я судья, а ты подсудимый! Я не могу видть тебя такой, голубка!
Съ этими словами онъ стащилъ внизъ огромную охапку сна. Мегъ сла на нее и закрыла лицо руками, сердце ея билось, голова горла, но изъ нихъ обоихъ Варнава, пожалуй, былъ боле жалокъ въ эту минуту: на свт было немного вещей которыхъ онъ по собственному признанію ‘не могъ бы видть’.
— Мн тоже надо сказать теб что-то, заговорилъ онъ.— Выслушай сначала меня, Маргарита! Онъ говорилъ тихо, стараясь быть ради нея спокойнымъ и хладнокровнымъ, и продолжалъ не дожидаясь отвта: — Посл того какъ ты ушла вчера, я приходилъ къ теб въ комнату чтобы сказать теб что мн стыдно и что я готовъ отвезти тебя въ Лопкомбъ, но я опоздалъ. Я виноватъ: я не долженъ былъ удерживать тебя, я больше всхъ людей на свт обязанъ относиться къ теб справедливо и добросовстно, а я не сдлалъ этого.
— О, Варнава! вскричала Мегъ со слезами на глазахъ и радостнымъ удивленіемъ въ голос,— неужели ты отпустилъ бы меня, еслибы я попросила тебя еще разъ? Какъ мн жаль что я этого не сдлала! Я думала что это ни къ чему не поведетъ и что ты никогда не мняешь ршенія.
— Я слыхалъ что насъ называютъ упрямыми, сказалъ проповдникъ,— и когда человкъ ясно видитъ волю Господа, то людей слушать нечего, но вчера я послушался не Бога, а діавола, и мн стало стыдно когда я опомнился.
— Ты имлъ право запретить мн если хотлъ.
— Неужели ты думаешь что я считаю себя въ прав обижать тебя? Я жалю насъ обоихъ, если это такъ, сказалъ онъ серіозно, но затмъ голосъ его сейчасъ же смягчился.— Ахъ, Маргарита, какъ я боялся ночью! Когда я искалъ тебя по болотамъ, на меня напалъ ужасъ: мн казалось что теб грозитъ какая-то бда, мн казалось это всю прошлую недлю, но сегодня ночью это было страшно близко. Я стоялъ и кричалъ тебя, я чувствовалъ что долженъ спасти тебя отъ чего-то, и я не зналъ какъ благодарить Бога когда увидалъ тебя, малютка!
Мегъ легла лицомъ въ сно.— За что ты благодарилъ, Варнава? глухо проговорила она.— Меня не стоитъ такъ любить!
— Любовь хватаетъ человка извн, сказалъ проповдникъ,— и онъ не можетъ разчитывать стоитъ ли и сколько стоитъ любить. Теперь ты для меня всегда будешь дороже всего свта, что бы ни случилось.
— Что бы ни случилось? переспросила Маргарита и посмотрла на него съ удивленіемъ и любопытствомъ.— Даже еслибы я сдлала что-нибудь очень дурное? или еслибы…
— Никакихъ ‘если’ быть не можетъ, вскричалъ онъ.— Теперь ни адъ, ни небо не вырвутъ тебя изъ моего сердца!
Маргарита опустила глаза, она получила свой отвтъ.
— Сегодня утромъ, началъ онъ помолчавъ немного,— я нашелъ твою записку. Такъ ты думала что мы посл этого сдлаемъ тебя несчастной на весь остатокъ жизни?.. Что же, добралась ты до своего отца?
— Онъ не хотлъ видть меня, сказала Мегъ, и ея голосъ дрожалъ такою болью отъ которой у Варнавы сжалось сердце.— Отецъ не могъ простить меня, хотя я и просила его. Онъ веллъ сказать мн: что посешь, то и пожнешь, и это очень врно, врне всего на этомъ свт, но только я такъ хотла и такъ хочу видть его!
Проповдникъ ходилъ взадъ и впередъ по сараю.— Я надюсь, началъ онъ и остановился. Онъ надялся въ своемъ справедливомъ негодованіи что м-ръ Динъ получитъ самъ такой же отвтъ на свою просьбу о прощеніи, но не сказалъ этого Мегъ.
— Была на свт одна королевская дочь которая забыла родныхъ и отчій домъ, заговорилъ онъ, наконецъ,— но заставить женщину сдлать это можетъ только одна вещь которой у тебя нтъ. Вотъ что, голубка: я не прошу у тебя ничего кром права помочь теб если это въ моей власти. Давай разберемъ твою бду вмст! Неужели ты не можешь сдлать это для меня?
Онъ говорилъ кротко, но въ его тон всегда была слышна какая-то напряженная настойчивость производившая на боле сложную натуру Мегъ такое впечатлніе, какъ будто ее принуждали къ признаніямъ помимо ея воли.
— Къ чему? прошептала она.— Есть вещи о которыхъ лучше не говорить, иногда гршно даже… жалть. Я знаю, продолжала она оживляясь, — знаю что поступила нехорошо по отношенію къ теб, но я твердо ршила, когда вернусь, отбросить навсегда вс мысли о прежней жизни и больше никогда не говорить объ отц. Если ты дашь мн время, я это и сдлаю. Только не заставляй меня слишкомъ много высказываться, Варнава! О многомъ лучше молчать.
— Я никогда никого не заставляю! ршительно заявилъ проповдникъ.
‘Никогда никого не заставляетъ!’ думала Мегъ, лежа на сн. ‘А сколько разъ я видла какъ онъ подчинялъ людей сильномъ вліяніемъ своей личности!’
— Я никогда не буду принуждать тебя, говорилъ Варнава,— давай, если хочешь, продолжать жить какъ прежде жили. Только это неправда что иногда лучше не смотрть правд въ глаза, закончилъ онъ покойнымъ и терпливымъ голосомъ который снова пробудилъ довріе Мегъ.
Сужденія проповдника не были безошибочны, она теперь знала это: его мннія были окрашены множествомъ сильныхъ сословныхъ и личныхъ предразсудковъ, даже самая доброта его носила оттнокъ фанатизма, но несмотря на это онъ былъ честенъ и правдивъ до мозга костей. Она надялась сыграть свою роль лучше, но передъ этимъ человкомъ она не могла притворяться. Если онъ хочетъ правды, то пусть знаетъ ее. Она согласна вмст съ нимъ ‘взглянуть въ глаза’ всмъ своимъ ошибкамъ и даже той назвать которую ошибкой она считала грхомъ и предъ Богомъ и предъ нимъ.
— Хорошо! спрашивай меня о чемъ хочешь, сказала она, — что же касается помощи, то ея быть не можетъ: всякій долженъ самъ пожать посянное, если только онъ не такъ низокъ чтобы бжать отъ этого. Я прежде думала что я, какъ дочь моего отца, не могу сдлать ничего низкаго, хотя опрометчиваго длала не мало, но теперь вижу что вкъ живи, вкъ учись. Нтъ вещи на которую не могло бы натолкнуть искушеніе.
На что ее толкало искушеніе? Мысли быстро смнялись одна другою въ голов проповдника, дыханіе становилось чаще.
Она молода, она могла полюбить кого-нибудь, у нея есть сердце котораго онъ не сумлъ затронуть, но которое могъ затронуть кто-нибудь другой. Если это было ея искушеніемъ, то всхъ мукъ ада мало тому человку который искушалъ ее, но она во всякомъ случа не виновна, онъ зналъ это съ твердой увренностію которую готовъ былъ заявить всему свту.
Онъ станетъ защищать ее противъ нея самой если замтитъ самообвиненіе въ ея тон. На этотъ разъ онъ съ Божіей помощію не дастъ воли своей безумной ревности.
— Маргарита, тихо сказалъ онъ, — какое у тебя было искушеніе?
— Я же сказала теб, вскричала она:— искушеніе уйти. О, Варнава, мы сдлали большую ошибку. Мы, вроятно, оба увидали ее и раскаялись въ ней, но что толка въ этомъ? Чтопосешь, то и пожнешь, сказалъ отецъ. Старуха Дэль говорила вещи и похуже.
— Какія?
— Всего я теб и не перескажу, сказала Мегъ красня.— Она говорила что людямъ надодаютъ ихъ прихоти и что, хотя ты и лучше другихъ, ты все-таки когда-нибудь выйдешь со мною изъ терпнія. Не смотри такъ, Варнава! Я не поврила ей. Я знала что ты слишкомъ добръ, по въ ея словахъ была и правда. Она сказала что ты кормишь и одваешь меня и ничего не получаешь за это, и это правда. Она сказала что я барыня. Я старалась не быть барыней, но еслибы ты зналъ какъ трудно передлать себя! Потомъ она разказала мн много всякихъ ужасовъ о томъ что съ нею длалъ ея мужъ. Этого я теб и повторять не буду, но когда слышишь такія вещи, то весь свтъ кажется чернымъ какъ ночь, а Богъ слишкомъ далекимъ и недоступнымъ чтобы заботиться о людяхъ.
— Ты думаешь? сказалъ Варнава.— А по моему именно видъ этихъ-то жестокостей и ужасовъ и заставляетъ человка сдлаться проповдникомъ. Они горятъ въ голов, и человкъ не можетъ успокоиться пока не положитъ жизни на борьбу съ ними.
— Знаю, знаю! вскричала Мегъ.— О, да! этому ты меня научилъ, человку нтъ покоя отъ мысли о нихъ! Но если борьба ему не по силамъ? Варнава, ты не поймешь этого, потому что ты никогда не отчаиваешься, ты не знаешь что значитъ быть побжденнымъ и никогда не боишься, а я знаю все это. Ахъ, взгляни на дло съ другой стороны! Я знаю что это было малодушно, но это такъ манило меня! Я хотла освободиться отъ… этого всего: отъ стараній и неудачъ, отъ любви къ людямъ которые не могутъ меня видть, отъ виснія на ше у чужихъ людей, отъ всей этой безнадежной путаницы. Это желаніе напало на меня совсмъ внезапно, я даже не думала что я такъ гадка. Я вдругъ почувствовала что страшно боюсь жить, и смерть тянула меня къ себ такъ какъ будто въ вод была непреодолимая, властная сила. И вдругъ ты позвалъ: ‘Маргарита, Маргарита!’ И я отшатнулась назадъ. Мн стало стыдно своего малодушія. Я была точно солдатъ сбжавшій со своего поста съ тою только разницею что я не совсмъ сбжала, да и то, впрочемъ, благодаря теб, а не себ.
— Ни мн, ни себ, а Господу Богу, сказалъ проповдникъ.
Онъ стоялъ облокотясь на ршетку двери и смотрлъ въ даль сверкавшую на солнц и всю мокрую отъ вчерашняго дождя. Такъ вотъ къ чему онъ привелъ любимую женщину желая спасти ее отъ грховнаго свта!
Онъ поблагодарилъ Бога за ея спасеніе, но съ такимъ острымъ и жгучимъ сознаніемъ грозившей ей опасности, которое пронзило его какъ лезвіе кинжала.
— Мн больно подумать что діаволъ имлъ силу смутить тебя, Маргарита, и что меня не было при теб въ эту тяжкую минуту. Какъ я утшу тебя? Что я скажу?
Еслибъ она любила его, то онъ такъ легко утшилъ бы ее, еслибъ онъ не любилъ ея, онъ не сомнвался бы въ томъ что ей сказать. Онъ сдлалъ усиліе чтобъ отогнать эту человческую любовь и, наконецъ, повернулся къ ней, прямо смотря на нее своими ясными голубыми глазами.
— Не врь тому кто былъ лжецомъ искони! сказалъ онъ.— Въ конц концовъ добро должно восторжествовать. Наша борьба ведется противъ лжи и мрака, на нашей сторон сила и слава. Мы съ тобой оба побдимъ свои грхи и ошибки, и настанетъ день когда мы увидимъ ихъ сраженными у нашихъ ногъ!
Мегъ покачала головою.
— Я знаю что ты такъ думаешь, сказала она,— но я не такъ уврена… Я вообще не уврена больше ни въ чемъ посл того какъ отецъ… Впрочемъ, за тебя я уврена: ты побдишь свои грхи и ошибки, Варнава, ты добьешься всего и когда-нибудь достигнешь полнаго торжества и радости.
— Но я не хочу радости и довольства безъ тебя, Маргарита. Даже на неб… даже небо было бы мн адомъ, еслибы я потерялъ тебя.
— Перестань! удивленно сказала Маргарита.— Разв потвоему не грхъ говорить такія вещи?
— Нисколько! отвчалъ онъ съ тою непоколебимою убжденностію которая всегда пересиливала въ немъ доказательства.— Неужели я долженъ думать лучше моего Господа? Разв Онъ былъ доволенъ на небесахъ? Еслибъ это было такъ, то Онъ не сошелъ бы спасать насъ и не привлекъ бы къ Себ. Нтъ, я не боюсь любить тебя больше чмъ должно, продолжалъ онъ печальнымъ голосомъ.— Напротивъ, если я полюблю тебя еще больше, то, можетъ быть, со временемъ научусь не пугать тебя, и тогда слдующая старуха которую ты встртишь не доведетъ тебя до отчаянія разказами о злоб и негодности мущинъ! Такъ ты полагаешь что мы сдлали большую ошибку и оба раскаялись въ ней? Что до меня, то я не раскаялся. Это было ясное указаніе, и то что право не можетъ быть ошибкою. Если посл оно и кажется ошибкою, то это козни діавола. Однако, ты все таки того мннія? повторилъ онъ хмуря свои свтлыя брови въ недоумніи, но съ терпливымъ стараніемъ вникнуть въ слова Мегъ.
— Ты сдлалъ то что считалъ правымъ, отвчала она.— Я была очень несчастна, тетя Росельторпъ ненавидла меня, я ее, отецъ былъ далеко, и мн легче было уйти… куда угодно чмъ оставаться. Я тоже непритворно врила что это было призваніе, я не просто ушла отъ недовольства. Но должно быть я ошиблась, потому что изъ этого ничего не вышло, просто пояснила Мегъ.— Впрочемъ, когда я оглядываюсь назадъ, то я не умю разобраться въ своихъ побужденіяхъ и даже ясно припомнить свои чувства, я была совсмъ другою и такъ мало знала жизнь…
— Я бросилъ бы думать объ этомъ, сказалъ Варнава.— У меня нтъ сомнній на этотъ счетъ.
Онъ помолчалъ. У него никогда не было ни въ чемъ сомнній. Ему какъ человку дла и непоколебимаго рвенія была совершенно непонятна мучительная неувренность.
Но его любовь къ ней дала ему то сочувствіе до котораго онъ никогда не дошелъ бы разсудкомъ.
— Впрочемъ, можетъ быть, я не такъ понимаю, мягко сказалъ онъ.— Зато Онъ понимаетъ, а Его сила сильне нашихъ грховъ и мудрость мудре нашихъ ошибокъ. Скажемъ что это было грхомъ и ошибкою, голубка, хотя помни, это говорю не я, даже и тогда Онъ можетъ поддержать тебя и вывести на дорогу. Не намъ бояться паденія: Онъ съ нами. Предметы скрываются и принимаютъ странные образы въ дыму сраженія, но онъ когда-нибудь разсется и день будетъ Божій и нашъ! вскричалъ Варнава.
Глядя на него Мегъ чувствовала что онъ видшиз это поле битвы.
— Я рада что сказала теб, проговорила она.
Варнава положилъ ей руки на плечи и посмотрлъ ей въ глаза съ плохо скрываемою тревогой.
— Ты сказала мн все?
— Нтъ. Есть еще вещь: во-первыхъ, я потеряла твои деньги и…
Онъ нетерпливо прервалъ ее.
— Не все ли мн равно? Я далъ ихъ теб, ты могла длать съ ними что хотла, я не сталъ бы копить для себя. Больше ничего? Мн иногда приходило въ голову… Когда здсь бывалъ господинъ… я слыхалъ ученый, и умный… образованный, не такой какъ я… Ты не думай чтобъ я былъ не увренъ въ теб, я знаю, ты не позволила бы себ выслушать лишняго слова… но ты еще такъ молода, Маргарита, и…
Онъ путался въ словахъ, и Мегъ чувствовала какъ дрожали его руки.
— Я ни о комъ не вздыхаю, сказала она съ нетерпніемъ въ голос,— о м-р Сольс меньше чмъ о комъ-либо другомъ. Здсь вс воображаютъ про него какія-то глупости, даже Томъ.
— Что такое Томъ? спросилъ проповдникъ, и Мегъ пришлось разказать всю драму съ письмомъ.
Варнава обидлся за нее сильне чмъ она думала и желала.
— Зачмъ ты не написала, мн? Разв ты не знала что я приду хоть съ конца свта чтобы защитить тебя?
— Теперь ужь все прошло, и мы съ Томомъ помирились, успокоивала его Мегъ.— Какой смыслъ былъ мн говорить теб, когда я не могла доказать что говорю правду? Вдь я не могла бы объяснить исторіи съ письмомъ, я и до сихъ поръ не понимаю, что такое подняла тетя Тремнель, мн посл приходило въ голову…
— Мн не надо объясненій. Не ломай надъ этимъ головы! вскричалъ Варнава съ тономъ такого упрека, какого она еще не слыхала отъ него.
— Можетъ быть, я ревнивъ, можетъ быть, я безсознательно сдлалъ тебя несчастною, хотя я и готовъ отдать душу за тебя, но еслибы я держалъ въ одной рук твое слово, а въ другой вс доказательства которыя бы мн представилъ самъ діаволъ, я поврилъ бы теб не сомнваясь ни одной секунды. Такъ ты думала что мн нужны доказательства чтобы поврить что ты не лжешь? Слава Богу, нтъ! Въ полтора года можно узнать человка настолько чтобы знать когда онъ лжетъ и когда говоритъ правду. Я слпо врю каждому твоему слову, Маргарита, помни это!
— Я думала что такъ врятъ только одн женщины, сказала Мегъ,— но ты можешь врить мн и не ошибешься, и я всегда буду помнить это.
— Ты могла бы знать это и безъ моихъ словъ, сказалъ Варнава со вздохомъ, и вздохъ этотъ снова вызвалъ въ ней что-то похожее на угрызеніе совсти.
— Варнава, вскричала она,— я, право, врю теб и люблю тебя. Я хотла бы умть больше показывать это, но…
— Нтъ! сказалъ ей мужъ,— не показывай! и увидавъ ея удивленное лицо, онъ продолжалъ:— ты теперь не понимаешь, но въ тотъ день когда ты меня полюбишь, теб нечего будетъ показывать, а мн спрашивать. Я не требую твоей любви, Маргарита, и никогда не потребую, но если она придетъ, я узнаю ее, будь то на этомъ или на томъ свт.

ГЛАВА XVIII.

Посл бури наступило затишіе.
Маргарита лежала на диван въ кухн, медленно поправляясь посл сильнаго приступа болотной лихорадки, и въ шутку говорила что не торопится выздоравливать.
— Нкоторые люди не любятъ чтобы за ними ухаживали, говорила она,— а я, право, очень люблю, я люблю когда Томъ приноситъ мн книги, м-ръ Торпъ цвты, а тетя Тремнель вяжетъ мн кружевные чепчики. Вы вс такъ милы, когда я больна, что я не знаю зачмъ мн отказываться отъ такого выгоднаго положенія. Зачмъ я буду сидть на лавк и сама намазывать масло на хлбъ, когда кто-нибудь другой можетъ сдлать мн тартинку и подать сюда? Я даже не знаю соблаговолю ли я сама поднести ее ко рту. Извольте разрзать ее на треугольные кусочки, иначе я и смотрть на нее не хочу!
И среди общаго смха встртившаго ея слова только одинъ изъ слушателей догадывался сколько настоящей усталости и изнеможенія скрывалось подъ этою шуткой.
Мегъ не могла найти лучшей дороги къ сердцу своей странной родни. Вс они на перерывъ баловали ее, испугавшись ея болзни.
М-съ Тремнель положительно больше любила ее за ея слабость. Мегъ въ душ была уврена что добрая женщина считаетъ слабое здоровіе почетною принадлежностію и доказательствомъ аристократическаго происхожденія. Томъ и ея свекоръ не знали что выдумать чтобы порадовать ее. Она, какъ и ея отецъ, была очаровательною паціенткой, никогда не жалующеюся и благодарною за малйшую услугу.
Вс обитатели фермы дорожили тмъ чисто-женскимъ элементомъ который она внесла въ ихъ грубоватый обиходъ.
— Молодая женщина длаетъ жизнь интересне, хотя бы потому что ты никогда не знаешь что она еще скажетъ, замтилъ Томъ, и у всхъ ихъ вошло въ привычку приходить къ ней со всми новостями, начиная отъ появленія на свтъ новаго теленка и кончая послднею городскою сплетней.
‘Маленькая барыня’ представляла себ жизнь, какъ свою такъ и чужую, гораздо картинне чмъ они, и ея сочувствіе и пониманіе были живы и неподдльны.
— Если вы останетесь здсь навсегда, то вы сдлаетесь чмъ то врод маленькой ворожейки въ околотк, сказалъ ей однажды свекоръ. Но Мегъ покачала головою.
Она старалась какъ умла спать на постланной ею же самой постели, но не любила заглядывать впередъ.
Она поправлялась какъ тлесно, такъ и душевно, но очень медленно.
Мы вс рано или поздно познаемъ мудрость изреченія ‘довлетъ дневи злоба его’ когда изнеможемъ подъ тройною тяжестію вчерашняго, ныншняго и завтрашняго дня.
Варнава работалъ на ферм весь тотъ августъ и первую половину сентября, и Томъ былъ очень радъ его присутствію. У проповдника необыкновенно спорилось все къ чему бы онъ ни приложилъ руки, вроятно это было противовсомъ его неспособности и нелюбви къ ученію и книгамъ. Его поминутно звали въ качеств ветеринара и костоправа, и Мегъ удивлялась какою нжностію прикосновенія обладали его сильные, ловкіе пальцы.
Сама она привыкла къ его услугамъ до такой степени которой прежде не могла бы себ и представить.
Варнава точно родился сидлкою и умлъ посадить ее въ въ такое положеніе и подложить подушки подъ такимъ угломъ какъ никто другой.
У м-съ Тремнель была манера безцльнаго летанья по комнат на цыпочкахъ, которая надодала Мегъ такъ что она едва умла сдерживать свое нетерпніе, но тяжелая поступь проповдника никогда не раздражала ея. Онъ всегда въ точности зналъ что хочетъ сдлать какъ въ крупныхъ вещахъ, такъ и въ мелочахъ, и его сила и ршительность дйствовали успокоительно.
Будь Мегъ немножко меньше обязана ему, она была бы близка къ тому чтобы полюбить его.
Въ начал болзни она вообразила себ что умретъ. Ознобъ и жаръ томившій и ослаблявшій ее, уносившій у нея съ каждымъ днемъ все больше и больше силъ, долженъ былъ по ея мннію разршить вс затрудненія окружавшія ее и Варнаву, но ея молодость взяла свое. Наступившая перемна погоды какъ будто вдохнула въ нее новую жизнь, пароксизмы лихорадки стали короче, и она съ удивленіемъ увидала что начинаетъ выздоравливать.
Посл нсколькихъ недль домашняго заключенія въ одинъ ясный сентябрьскій день Варнава вынесъ ее въ поле и устроилъ ее подъ скирдою хлба, тамъ она лежала и смотрла на работавшій народъ, на щекахъ ея игралъ легкій румянецъ, а глаза сіяли веселымъ блескомъ.
Мегъ не особенно хотла жить, но Божій міръ все-таки былъ такъ прекрасенъ!
Пріютившись у скирды, слдя за уборкой скуднаго урожая и прислушиваясь къ грубоватымъ голосамъ рабочихъ, жена проповдника почувствовала что и это мсто и эти люди заняли теплый уголокъ въ ея сердц.
‘Они были очень добры къ ‘чужой’ вошедшей подъ ихъ кровъ!’ мысленно говорила Мегъ. ‘Я желала бы доказать имъ мою благодарность! Я желала бы быть святою чтобы своею молитвой низвести благословеніе Божіе на ихъ жатву’.
Она такъ углубилась въ свои мысли что не слыхала шаговъ сзади себя.
Джорджъ Сольсъ пришелъ на ферму и нашелъ двери ея отворенными настежь, а домъ пустымъ. Пожавъ плечами на первобытное довріе царившее въ тхъ мстахъ, онъ пошелъ въ поле, гд подъ скирдой и нашелъ м-съ Торпъ.
Онъ молча остановился за ея спиною. Онъ былъ пораженъ ея больнымъ видомъ. Онъ всегда находилъ красоту Мегъ слишкомъ неземною, но теперь ея кожа казалась еще прозрачне, а пристальный взглядъ широко раскрытыхъ глазъ придавалъ ей выраженіе какого-то безплотнаго духа.
Джорджъ почувствовалъ что ненависть къ ея мужу вдругъ разомъ снова вспыхнула въ его сердц. Мегъ обернулась и увидала его.
— Простите меня! вскричалъ Джорджъ.— Я испугалъ васъ? Мн не слдовало появляться на сцену съ такимъ неожиданнымъ эфектомъ, виноватъ, м-съ Торпъ! Что съ вами? Вы были больны?
— Я уврена что вы привезли мн какое-нибудь извстіе, сказала Мегъ.— Говорите скоре!
— Я пріхалъ по порученію м-ра Дина, онъ зоветъ васъ, коротко отвтилъ Джорджъ.
Онъ подалъ ей записку отца и затмъ, повернувшись къ ней спиною, сталъ усердно смотрть передъ собою.
‘Написалъ ли онъ ей что умираетъ, или предоставилъ мн сообщить ей это пріятное извстіе?’ думалъ онъ. ‘Боже! что за безобразная картина! Я желалъ бы знать, работаетъ ли здсь и проповдникъ, или онъ предоставляетъ длать это другимъ, а самъ ограничивается благочестивыми рчами? Что мн длать если м-съ Торпъ заплачетъ?’
— М-ръ Сольсъ! позвала Мегъ, и обернувшись онъ встртилъ ея взглядъ. Она дрожала отъ счастія, глаза ея туманились слезами, но сквозь эти слезы свтилась несказанная радость, такого выраженія радости Джорджъ не видалъ никогда ни на чьемъ лиц.
‘Нтъ, онъ не написалъ, а я не скажу, не могу!’ спшно ршилъ Джорджъ. Онъ рдко ощущалъ недостатокъ нравственнаго мужества и не страдалъ чрезмрною чувствительностію, но эта женщина вчно вызывала такую сторону его характера которой онъ самъ не зналъ въ себ.
— Я такъ рада, такъ рада что онъ хочетъ видть меня! вскричала Мегъ.— Вы не можете представить себ что значитъ для меня эта записка. Я не знаю какъ благодарить васъ за то что вы привезли ее.
Она снова взглянула на драгоцнный клочекъ бумаги и вдругъ какъ будто спохватилась озаренная новою мыслію.
— Отецъ пишетъ: ‘Я повидалъ бы тебя раньше еслибы зналъ’. Не вы ли узнали что я прізжала къ нему и сказали ему? Наврно вы! Да? О, вы поступили какъ настоящій… другъ, хотла она сказать, но вдругъ вспомнила его странную выходку по поводу этого слова и поправилась:— вы оказали мн величайшую услугу! Но, задумчиво прибавила она,— я удивляюсь что м-съ Росельторпъ позволила вамъ сказать ему.
— Сначала она немножко неохотно соглашалась на наше свиданіе, но… но потомъ почувствовала силу моихъ доводовъ, сказалъ Джорджъ улыбаясь.
— Вы должно быть очень краснорчиво убждаете людей!
— Я былъ краснорчивъ, сухо сказалъ онъ.
Воспоминаніе объ его ‘краснорчіи’ смшило его, но онъ не хотлъ передавать Мегъ подробности этой сцены.
— Вотъ что, м-съ Торпъ, я принесъ вамъ еще одну вещицу которой вы обрадуетесь, конечно, меньше чмъ этому письму, но, можетъ быть, все-таки обрадуетесь, я вспомнилъ что вы какъ-то разъ сказали мн что дорожите ею. И онъ подалъ ей медальонъ.
— Какъ! Онъ опятъ вернулся ко мн? вскричала Мегъ.— Въ первый разъ онъ былъ украденъ, и посл Варнава заставилъ сознаться и раскаяться бдную двушку которая взяла его, но на этотъ разъ я продала его сама, по доброй вол и…
— …И я никого не приводилъ къ покаянію, докончилъ Джорджъ.— Я не могу тягаться съ проповдникомъ. Я просто заплатилъ за него. Его способъ гораздо лучше!
Мегъ отступила назадъ. Каждый разъ какъ въ ней шевельнется доброе чувство къ м-ру Сольсу, онъ суметъ чмъ-нибудь оскорбить или покоробить ее! Такъ было прежде, такъ осталось и теперь.
— При чемъ тутъ слово ‘тягаться’? сказала она.— Лучше поищемъ Варнаву. Ахъ, да вотъ онъ самъ!
Проповдникъ шелъ къ нимъ черезъ поле, но онъ не сразу увидалъ м-ра Сольса который былъ въ тни.
Джорджъ предпочелъ бы встртиться съ мужемъ Мегъ въ ея отсутствіи, но длать было нечего. Онъ не хотлъ бжать отъ этого человка какъ ни противенъ онъ ему былъ.
Онъ часто говорилъ себ что этотъ лицемрный ханжа по всей вроятности мучитъ украденную имъ женщину, и такое предположеніе могло оправдать всякую степень ненависти, но, увидавъ какими глазами Варнава смотрлъ на Мегъ, онъ понялъ что ни о чемъ подобномъ не можетъ быть и рчи. Вслдствіе этого онъ долженъ былъ бы логически примириться съ проповдникомъ, но на дл вышло другое: онъ почувствовалъ щекочущее ощущеніе въ ног и непреодолимое свирпое желаніе дать пинка этому человку. М-ръ Сольсъ былъ въ высшей степени культурное произведеніе искусственнаго вка, но извстные первобытные инстинкты имютъ удивительное свойство по временамъ заявлять о своемъ существованіи.
— Варнава, это м-ръ Сольсъ который привезъ мн письмо отъ моего отца, сказала Мегъ.— Она чувствовала маленькую неловкость при представленіи этихъ двухъ людей другъ другу: ужь очень они были различны, но она питала большое довріе къ чувству гостепріимства Варнавы и къ savoir faire м-ра Сольса. Она никакъ не ожидала того что произошло. При вид постителя проповдникъ измнился въ лиц.
— Я видалъ васъ и прежде, сэръ, сказалъ онъ тихимъ голосомъ,— и удивляюсь какъ вамъ не стыдно показываться въ нашей сторон. Еслибы я былъ здсь, то я не позволилъ бы моей жен обдать за однимъ столомъ съ вами.
Его руки безсознательно сжались въ кулаки, лицо стало строго, голубые глаза засверкали. Мегъ видла его такимъ только одинъ разъ въ жизни когда идіотъ испугалъ ее.
М-ръ Сольсъ надлъ pince-nez и смрилъ его неторопливымъ, немножко дерзкимъ взглядомъ. Онъ всегда становился хладнокровнымъ когда противникъ горячился.
— Ваши познанія обширне моихъ, сказалъ онъ, — я не знаю почему бы я долженъ былъ стыдиться. Насколько я могу судить, знакомство со мною не повредило м-съ Торпъ ни съ духовной, ни съ матеріальной точки зрнія.
Намекъ вызвалъ краску на лицо Мегъ, но проповдникъ не замтилъ его.
— Это я зналъ и безъ вашихъ словъ, сказалъ онъ,— но вы все-таки не подходящая компанія для нея, если до сихъ поръ не раскаялись.
Мегъ положила, руку на плечо мужа.— Я не знаю о чемъ ты говоришь, сказала она,— но м-ръ Сольсъ пріхалъ издалека чтобы привезти мн всти отъ отца. Я очень благодарна ему за это.
Мсяцъ тому назадъ она не попробовала бы вступиться.
— Не бойтесь, м-съ Торпъ, сказалъ Джорджъ,— я не ссорюсь въ присутствіи дамъ, но если вашъ мужъ пожелаетъ попробовать обратить меня на путь истинный, когда васъ не будетъ, то я буду въ восторг и общаю отнестись къ нему съ полнымъ вниманіемъ.
Онъ остановился, но проповдникъ хранилъ упорное молчаніе. Мольба въ голос жены и прикосновеніе ея пальцевъ сдерживали его.
— До свиданія! сказалъ Джорджъ и повернулся на каблукахъ.
— Прощайте! сказала Мегъ и протянула руку. Она разсердилась за насмшку надъ проповдникомъ, но она никогда не могла даже для вида отступиться отъ человка оказавшаго ей услугу.
— Дайте мн вашу руку, пожалуйста, сказала она,— и не уходите сердитымъ посл того какъ порадовали меня такимъ хорошимъ извстіемъ.
Она чувствовала себя такъ какъ будто стояла между огнемъ и порохомъ, но это не было замтно по ея манерамъ, проявленіе такой мелочной трусости она сочла бы ‘ниже’ себя и Варнавы.
Джорджъ взялъ ея руку и на мгновеніе подержалъ ее въ своей, ему хотлось поцловать ее, и присутствіе Варнавы еще больше усиливало въ немъ это желаніе, но онъ не сдлалъ этого: онъ слишкомъ уважалъ Мегъ.
— Передайте мое нижайшее почтеніе м-съ Росельторпъ, говорилъ онъ.— Я радъ что вы дете къ вашему отцу. Вы не будете откладывать? Это хорошо. Онъ ждетъ васъ. Онъ веллъ мн сказать вамъ чтобы вы поторопились. Онъ постарается дождаться васъ.
— Онъ дождется меня! сказала Мегъ.— Я думаю что мы увидимся еще разъ на этомъ свт, потому что намъ обоимъ такъ хочется этого.
‘Въ высшей степени нелогичное ‘потому что», подумалъ Джорджъ. ‘Но все-таки да благословитъ ее Богъ и да исполнитъ желаніе ея сердца!’
Онъ оглянулся назадъ и увидалъ что об фигуры стоятъ еще у скирды.
— Чертъ возьми проповдника! прибавилъ онъ. ‘Кстати, что хотлъ сказать этотъ дуракъ?’ Джорджъ разсердился отъ мыслей о немъ.
Но въ сердц Маргариты былъ глубокій миръ.
Отецъ не отвергъ ее, измнила она одна. О, насколько легче было сказать себ ‘я виновата’ чмъ думать что онъ забылъ ее!
Она старалась принести Господу покорность, а онъ послалъ ей радость! Косые лучи заходящаго солнца освщали ея счастливое лицо и золотили ея курчавые волосы стоявшіе сіяніемъ вокругъ ея головы. Она заслонила глаза рукою и тихо засмялась смхомъ счастливаго ребенка.
М-ръ Сольсъ не былъ похожъ на ангела, но онъ принесъ ей миръ и благоволеніе. Съ лучезарною улыбкой провожала она его взглядомъ, но, впрочемъ, улыбка была не для него…
Проповдникъ вывелъ ее изъ золотыхъ грезъ.
— Какъ онъ называетъ себя? спросилъ онъ.
— Кто? отецъ? Ахъ, ты говоришь о м-р Сольс?
— Въ такомъ случа онъ лжетъ! ршительно произнесъ Варнава,— потому что его фамилія Когенъ, и онъ тотъ самый человкъ который погубилъ Лидію. Его рука не настолько чиста чтобы касаться твоей, Маргарита. Я едва удержался чтобы не отдернуть тебя назадъ, но только, докончилъ съ горечью проповдникъ,— я вспомнилъ что онъ ‘баринъ’ которому ты, конечно, повришь, а что я могу лишь испугать тебя.
— Теперь я никогда не пугаюсь тебя, сказала Мегъ.
Она съ трудомъ оторвалась мыслями отъ отца и Лондона и перенеслась къ м-ру Сольсу. Какъ это могло быть? Здсь наврно была какая-нибудь ошибка. Она не могла связать знакомую и по ея мннію обыкновенную фигуру м-ра Сольса съ злодемъ Варнавиной трагедіи. М-ръ Сольсъ не былъ злодемъ и еще мене могъ быть трагичнымъ.
Потомъ она взглянула на Варнаву и при вид негодованія на его лиц сразу почувствовала себя его сторонницей. Она не любила ни того, ни другаго изъ этихъ двухъ людей, но проповдникъ принадлежалъ къ тому типу который она лучше понимала. Насмшливый скептицизмъ никогда не могъ найти отголоска въ Мегъ которая была религіозна до глубины души, такъ же какъ и Варнава боровшійся, страдавшій и молившійся всю жизнь. Ея врность и вра были на сторон проповдника. Если это правда, то въ самомъ дл какъ смлъ м-ръ Сольсъ прізжать и какъ ршился взглянуть въ лицо Варнав?
— Я не понимаю, сказала она.— Я не хочу считать его дурнымъ. Онъ былъ очень добръ ко мн. Ты прочелъ записку отца? Это дло м-ра Сольса, онъ сказалъ отцу какъ я пыталась увидать его и какъ мн это не удалось. Ахъ да, онъ принесъ мн и мой медальонъ, хотя это ничто въ сравненіи съ письмомъ.
Варнава вертлъ медальонъ на своей широкой загорлой ладони. Онъ напомнилъ ему многое.
— Ты не должна оставлять его у себя! сказалъ онъ наконецъ.— Но къ отцу ты подешь. Если хочешь, мы отправимся съ завтрашнимъ же дилижансомъ, Я повезу тебя въ пучину беззаконія, но я зналъ что мн еще придется когда-нибудь побывать въ Лондон. Нтъ, не благодари меня, моя двочка! Неужели ты думаешь что я безъ твоихъ словъ не вижу что теб хотлось этого больше всего на свт и что это вливаетъ въ тебя новую жизнь? Онъ тянетъ сильне. Ты вернешься къ своимъ!
Онъ тяжело вздохнулъ. Въ душ его было предчувствіе разлуки, а его страхъ передъ Лондономъ доходилъ до полнаго и безразсуднаго отвращенія.
— Но что касается медальона, то я не хочу чтобы ты дотрогивалась до вещи загрязненной прикосновеніемъ этого господина. Я пойду за нимъ и скажу ему это.
— Нтъ, Варнава, не это! Общай мн не ссориться съ нимъ! Возьми медальонъ, если хочешь, но общай.
— Ты боишься за него?
— Нтъ, хотя еслибы и боялась, то не постыдилась бы признаться въ этомъ. Я не боюсь за него, но ты никогда не простишь себ если тронешь его. О, Варнава, смясь вскричала Мегъ,— ты гораздо больше раскаиваешься въ своихъ грхахъ чмъ онъ. Я не хочу чтобы ты ходилъ весь свой вкъ въ пепл и власяниц изъ-за м-ра Сольса который вроятно ни раза въ жизни не чувствовалъ къ кому-нибудь того что чувствуешь ты.
— Прости меня, Господи! я крпко ненавидлъ его, сказалъ Варнава.— Хорошо, Маргарита,— если это ради меня, то я общаю.

ГЛАВА XIX.

— Что такое хотлъ сказать этотъ ханжа?
Джорджъ думалъ надъ этимъ вопросомъ всю дорогу. Это было боле чмъ простое обвиненіе богача какъ богача. Очевидно негодованіе касалось лично его.
— Еслибы я былъ здсь, я не позволилъ бы моей жен ссть за одинъ столъ съ вами. Я не понимаю какъ вамъ не стыдно опять показываться въ этомъ краю.
Почемъ этотъ человкъ зналъ что онъ бывалъ здсь прежде? По правд сказать, м-ръ Сольсъ разъ или два чувствовалъ въ присутствіи Мегъ угрызеніе совсти за одну старую исторію, хотя и не смотрлъ на грхи своей юности съ тмъ отвращеніемъ которое наполняло душу Варнавы Торпа при мысли о его прежнихъ заблужденіяхъ. По мннію Джорджа очень немногіе люди могли цликомъ раскрыть свою жизнь предъ добродтельною женщиной.
При мысли о томъ что проповдникъ съ пронырливостію ищейки откопалъ его старый грхъ и разказалъ о немъ Мегъ, злобная досада закипала въ душ Джорджа, онъ представлялъ себ ужасъ съ которымъ она выслушаетъ эту исторію.
Въ былыя времена Джорджъ забавлялся безпощадною размашистостію приговоровъ миссъ Динъ которая въ своей юношеской невинности видла только черное и блое безъ промежуточныхъ срыхъ тней и судила людей съ жестокою строгостію человка не знавшаго искушенія. Теперь мысль объ этомъ не забавляла его.
Этотъ лицемръ представитъ ей его развратникомъ, обольстителемъ невинности, и Мегъ, взглянувъ на дло съ точки зрнія женщины, почувствуетъ къ нему презрніе и отвращеніе, ‘потому что никто не выкопаетъ скандальной исторіи лучше ревнителя благочестія и никто не произнесетъ приговора жестче добродтельной женщины’, съ горечью говорилъ онъ. А между тмъ, еслибъ она могла знать, то даже и тогда, даже во дни своей буйной юности, онъ не былъ такъ виноватъ и испорченъ.
Невинность никогда, ни одного раза не пострадала отъ него. Не за невинностью ухаживалъ онъ въ гостиниц городка Н. веселясь съ кружкомъ шумныхъ товарищей съ которыми онъ тогда водился. Бываютъ деревенскія двушки ушедшія такъ же далеко отъ простоты какъ и городскія, и бываютъ горожанки невинныя какъ цвты въ пол. Лидія Тремнель, хорошенькая, задорная подруга дочери трактирщика, конечно, не принадлежала къ послднему разряду, и возможно что м-ръ Сольсъ не обратилъ бы на нее и вниманія, еслибы она принадлежала къ нему.
Въ двадцать одинъ годъ Джорджъ не любилъ скромненькихъ барышень. Еслибы онъ встртился съ двушкой врод Мегъ тогда, то онъ нашелъ бы ее скучною, онъ слдовалъ общему теченію и сходилъ съ ума отъ Лидіи которая, дйствительно, была хороша и не лишена вызывающаго остроумія.
Теперь онъ какъ будто вспоминалъ (но все это было такъ давно!) какого-то гнвнаго кузена который приходилъ за Лидіей и противъ ея воли уводилъ ее домой. Неужели это былъ Варнава Торпъ?
Посл того онъ поддерживалъ съ нею полу-шутливую переписку, но никто не могъ быть удивленнымъ больше его самого, когда въ одинъ прекрасный день молодая особа очутилась въ его лондонской квартир и вручила себя всецло его попеченіямъ и покровительству.
Теперь оглядываясь назадъ черезъ рядъ годовъ отдлявшихъ его честолюбивое и успшное настоящее отъ мало общавшаго прошлаго, м-ръ Сольсъ мысленно удивлялся тому, какимъ ‘идіотомъ’ онъ былъ тогда, но обмана и измны здсь не было.
Онъ никогда не общалъ Лидіи жениться на ней, онъ никогда не заманивалъ ее въ Лондонъ, онъ отослалъ бы ее домой, еслибъ она захотла, но только… онъ не былъ І,осифомъ. Пошлая исторія кончилась очень страннымъ образомъ. Лидія прожила съ нимъ недлю и заболла сильнйшею натуральною оспой.
Тогда она отчаянно ухватилась за него, умоляя его остаться съ ней и не усылать ее въ больницу которой она безумно боялась. Она почти не ожидала что онъ согласится на ея просьбу, сама она не сдлала бы этого ни для него, ни для кого другаго, но онъ согласился и оставилъ ее у себя къ великому ея удивленію.
Джорджъ не любилъ ея и не питалъ къ ней ни капли уваженія, но когда она въ минуту горькой нужды обратилась къ нему, какое-то заглохшее чувство благородства проснулось въ его душ, и онъ не покинулъ ея. Сказать что онъ не боялся болзни значило бы сказать неправду, но бжать отъ чего бы то ни было было противно его природ, и онъ остался лицомъ къ лицу со своими опасеніями.
Проболвъ недлю Лидія умерла.
— Я не хочу жить со знаками на лиц, говорила она,— что я буду длать когда подурню? Но ты былъ ко мн лучше чмъ было бы большинство людей на твоемъ мст.
Она не заботилась о своей душ и не тосковала о матери. Она не любила никого и ничего кром собственной красоты загубленной оспой. Еслибы Джорджъ Сольсъ былъ бднымъ человкомъ, она не остановилась бы на немъ.
Джорджъ не испыталъ тхъ угрызеній совсти которыя наврно испыталъ бы въ подобномъ случа проповдникъ, но тмъ не мене, стоя у могилы Лидіи, онъ принялъ нсколько ршеній которыя сдержалъ.
Весьма вроятно что и безъ этого его природная сила характера, его честолюбіе, любовь къ работ, смягчающее вліяніе привязанности къ матери и сестр которымъ онъ создалъ положеніе въ свт, все это дало бы себя знать и съ теченіемъ времени подчинило бы грубую сторону его природы, но эпизодъ съ Лидіей и часы проведенные у ея постели заставили его созрть очень быстро. Онъ покончилъ съ подобными похожденіями: они плохо оплачивались!
Съ тхъ поръ онъ жилъ чистою жизнію, но Мегъ не узнаетъ этого, а то было пятнадцать лтъ тому назадъ!
Джорджу казалось несправедливымъ что такой старый грхъ встанетъ изъ могилы чтобы чернить его образъ въ глазахъ женщины которую онъ имлъ несчастіе полюбить.
Когда онъ въ первый разъ снова услыхалъ имя Тремнель, онъ удивился, но мать Лидіи никогда не видала его и даже имя его ничего не говорило ей, потому что онъ перемнилъ его съ перемной професіи и изъ Когена сталъ Когенъ-Сольсомъ.
Странно что проповдникъ узналъ его. ‘Благочестивый святоша!’ говорилъ Джорджъ стискивая зубы. ‘Во всякомъ случа мои руки чище его: я никогда не злоупотреблялъ ея довріемъ, хотя, правда, не имлъ случая сдлать это. Хорошенькую картинку онъ нарисуетъ ей! Моего примра хватитъ на нсколько проповдей. Еслибы я могъ поймать его хотъ разъ не въ присутствіи женщины, я бы тоже, можетъ быть, преподалъ ему поученьице. Что тамъ такое?’
Онъ шелъ скоро и почти не смотря по сторонамъ, но вдругъ взглядъ его остановился на новомъ забор поставленномъ вокругъ Русалкина пруда лежавшаго въ сторон отъ дороги.
Движимый любопытствомъ онъ повернулъ по направленію къ нему и, облокотясь на заборъ, заглянулъ въ соленую глубину когда-то такъ манившую Мегъ.
М-ръ Сольсъ вовсе не обладалъ болзненнымъ воображеніемъ, но ему вдругъ показалось что кто-то сзади смотритъ на него, и онъ быстро обернулся.
Вблизи не оказалось никого, это была игра воображенія, но минуту спустя онъ различилъ вдали фигуру человка шедшаго по только-что оставленной имъ дорог, онъ шелъ очень быстро длинными, размашистыми шагами, и вскор м-ръ Сольсъ узналъ въ немъ проповдника.
Варнава шелъ прямо на него.
‘Неужели русалка исполнила мое желаніе?’ усмхаясь подумалъ Джорджъ. ‘Ну, мой благочестивый другъ, мы объяснимся на чистоту! Ради нея я не свернулъ бы съ дороги нарочно для того чтобы поссориться съ тобою, но если ты самъ пошелъ за мной, то противъ такого искушенія не устоитъ кротчайшій человкъ.’
Онъ не торопясь закурилъ сигару и, прислонившись спиной къ забору, сталъ ждать приближенія проповдника съ. такимъ довольнымъ чувствомъ котораго вроятно не ощутилъ бы ‘кротчайшій человкъ’.
— Мн хотлось нагнать васъ, сказалъ Варнава.
Наконецъ, эти два человка стояли лицомъ къ лицу и съ глаза на глазъ.
— Къ вашимъ услугамъ, сказалъ Джорджъ. Его тонъ былъ небрежно дерзокъ, хотя вообще онъ тщательно воздерживался отъ пренебрежительнаго обращенія съ людьми низшими по положенію. Онъ смотрлъ на Варнаву слегка прищуривъ глаза.
— Я пошелъ за вами чтобы отдать вамъ вотъ это. Моей жен не пристало брать что-нибудь отъ васъ, мн пріятне чтобы вы взяли это назадъ. Ей не нужны бриліанты, а еслибы и были нужны, то они покупались бы не на ваши деньги. Она благодаритъ васъ, сэръ, прибавилъ онъ подумавъ,— и вотъ вамъ медальонъ.
— Мн жаль что я долженъ отвчать отказомъ, сказалъ Джордліъ пожимая плечами.— Я не могу заставить м-съ Торпъ принять подарокъ противъ ея воли. Когда она возвратитъ его мн сама, тогда я возьму его, а до тхъ поръ ‘мн пріятне’ чтобъ онъ оставался у нея.
Проповдникъ положилъ медальонъ на заборъ окаймлявшій прудъ.
— Этого не будетъ, покойно сказалъ онъ.— Возьмите его, или оставьте здсь, это ваше дло: медальонъ вашъ.
И онъ повернулся чтобы уйти.
— Постойте! сказалъ Джорджъ выпрямляясь.— Вы были очень громогласны въ своихъ обвиненіяхъ въ присутствіи… дамы (онъ чувствовалъ что не можетъ произнести ‘вашей жены’). Извольте объяснить все дло сейчасъ. Когда и гд вы встрчали меня? И почему, скажите пожалуйста, вы не пользуетесь удобнымъ случаемъ сказать мн слово поученія? Или вы проповдуете только подъ защитою юбокъ?
— Между вами и мной произошло когда-то многое, сказалъ Варнава.— До этого времени я видлъ васъ дважды: одинъ разъ вы забавлялись съ двушкой и учили ее игр діавола, которая для васъ была шуткой, а для нея смертью, въ другой разъ вы стояли у ея могилы.
Завса послднихъ пятнадцати лтъ какъ будто приподнялась на минуту: оба человка увидали себя снова на Лондонскомъ кладбищ среди густаго тумана передъ могилой Лидіи.
— Она поплатилась, а вы отдлались даромъ, сказалъ проповдникъ.— Тогда мн казалось что ваши доли сравняются, если я уложу и васъ, но меня удержали, а теперь… Онъ вдругъ остановился и наступило минутное молчаніе.
Джордяіъ прервалъ его съ намренно небрежнымъ тономъ показывавшимъ что онъ былъ взволнованъ.
— Правда, сказалъ онъ,— я былъ удивительно невоспитанъ въ т дни! Но вы хорошо сдлали что не убили меня, потому что, конечно, попали бы за это на вислицу. Пожалуйста говорите все что имете сказать, потому что другаго случая для моего обращенія вамъ не представится. ‘А теперь’, сказали вы?.. Несмотря на все его заученное хладнокровіе пальцы его судорожно сжались: теперь онъ думалъ не о Лидіи.
— А теперь, сказалъ проповдникъ твердо,— я оставлю мщеніе въ поко. Мн нечего говорить. Я пришелъ не затмъ чтобы учить васъ, я слишкомъ ненавидлъ васъ для этого. Вы сами спросили меня гд мы встрчались и почему я считаю васъ неподходящимъ обществомъ для нея. Теперь вы знаете.
— Благодарю! сказалъ Джорджъ.— Да, теперь я знаю.
Это удареніе на слов ея, это благоговніе и еще что-то сильне благоговнія звучавшее въ голос проповдника подстрекнули его желаніе поссориться. Оно сдлалось непреодолимымъ
— Я не имю притязаній на благочестіе, сказалъ онъ, играя цпочкой медальона который онъ все-таки въ конц-концовъ взялъ, такъ какъ его здравый смыслъ не позволялъ ему оставить его на забор.— Я не святой какъ вы сами видите. Можетъ быть потому-то я и питаю такое невыразимое отвращеніе къ людямъ которые пользуются проповдями какъ средствомъ для ухаживанія и ловятъ хорошихъ женщинъ затрогивая ихъ инстинктъ самопожертвованія, женщинъ которымъ и во сн не приснилось бы обратить вниманіе на нихъ, еслибы они вздумали приблизиться иначе. Я могъ сдлать много вещей которыхъ мн теперь стыдно, вс люди длаютъ ихъ. Но бываетъ родъ лицемрія на который буквально тошно смотрть. Лицемромъ я не былъ никогда. Онъ надлъ pince-nez и смрилъ проповдника съ головы до ногъ презрительнымъ взглядомъ.— Тмъ не мене я признаю что вашъ способъ дйствія оказался выгодне. Я поздравляю васъ съ успхомъ вашей проповднической дятельности.
Это было самое обдуманное и умышленное оскорбленіе которое можно было сочинить. М-ръ Сольсъ сразу почувствовалъ себя лучше. Удовольствіе высказать мужу Мегъ свое мнніе о немъ стоило многаго, и его слова попали въ цль. Варнава вспыхнулъ до корня волосъ и стоялъ ломая пальцы.
— Я поклялся не мстить за свои обиды, сказалъ онъ сдавленнымъ голосомъ, и этотъ отвтъ стоилъ ему большой борьбы съ ‘древнимъ Адамомъ’.
— Въ высшей степени удобная клятва! вскричалъ Джорджъ. ‘Неужели этотъ человкъ къ тому же и трусъ?’ подумалъ онъ.
— Можетъ быть, вы простираете свое долготерпніе до подставленія другой щеки? спросилъ онъ.
— Я хочу сказать что не буду драться съ вами, я общалъ ей не длать этого, но, продолжалъ проповдникъ тяжело дыша,— для того нужна не человческая сила.
— Ахъ, я радъ что вы хоть передъ тмъ ставите границу, сказалъ Джорджъ и быстрымъ движеніемъ поднялъ палку.
— Такъ какъ же? Другой щеки вы не подставите? Да?
Варнава сдлалъ прыжокъ и принялъ ударъ на ладонь руки, пальцы его сжали палку. Онъ вырвалъ ее изъ руки противника, сломалъ о колно и забросилъ куски въ прудъ. Господь вдалъ какъ сильно ему хотлось бросить м-ра Сольса вслдъ за ними. Въ какія-нибудь полминуты онъ заставилъ своего обидчика отступить назадъ, и самъ Джорджъ думалъ одну секунду что прыжокъ внизъ головою въ черную воду будетъ для него концомъ всего.
— Можете считать меня трусомъ если хотите, сказалъ Варнава.— Мн кажется, я былъ бы имъ еслибы нарушилъ клятву ради вашего мннія. Я не буду драться съ вами.
Джорджъ, который почувствовалъ силу проповдника, задумчиво смотрлъ на него. Даже онъ долженъ былъ признать что не страхъ сверкалъ въ этихъ голубыхъ глазахъ нсколько минутъ тому назадъ.
— Видите ли, холодно замтилъ онъ,— люди которые не хотятъ драться обыкновенно бываютъ трусами въ этомъ гршномъ мір, и бдняки которые убгаютъ съ доврчивыми барышнями имющими богатыхъ папашъ обыкновенно имютъ въ виду существенныя блага, но я признаюсь что я… что я почти готовъ считать васъ честнымъ человкомъ.
— Мн это ршительно все равно, коротко сказалъ Варнава,— мн не дорого ваше доброе мнніе.
И м-ръ Сольсъ повернулся и пошелъ своею дорогой, съ нкоторымъ трудомъ переводя дыханіе, потому что хотя Варнава и не дрался, но сдлалъ что-то очень похожее на то, и странное дло, Джорджъ почувствовалъ къ нему больше расположенія за его послднія неблагочестивыя слова.
‘Я боюсь что проповдникъ оказался бы побдителемъ, хоть я и не изъ слабыхъ’, размышлялъ онъ. ‘Онъ съ радостью уложилъ бы меня. Ему непріятно было отказываться отъ борьбы и играть миролюбивую роль, хоть онъ и не дорожитъ моимъ добрымъ мнніемъ. Неужели же онъ въ самомъ дл фанатикъ, а не лицемръ? Или онъ… ай! куда же это я попалъ?’
Его размышленія были прерваны тмъ что нога его по щиколодку увязла въ луж. М-ръ Сольсъ повернулъ направо и прошелъ нсколько шаговъ дальше, потомъ, чувствуя что кто-то идетъ за нимъ слдомъ, хотлъ обернуться, подсмиваясь надъ тмъ что ему второй разъ приходитъ въ голову такая глупая фантазія, какъ вдругъ внезапный ударъ оглушилъ его, красныя искры запрыгали у него передъ глазами, земля завертлась и подалась подъ его ногами, и онъ упалъ блдный и недвижимый въ зеленую траву, сраженный сзади невидимымъ ударомъ.
На другое утро Варнава и Маргарита, собрались въ Лондонъ.
Мегъ еще до свта уложила свои немногія вещи и стояла у окна съ узелкомъ въ рук, когда м-съ Тремнель окликнула ее снизу.
— Тутъ пришла къ вамъ бабушка Дэль, Маргарита, а Томъ не пускаетъ ее въ домъ, онъ страшно сердится на нее за что-то что Варнава разказалъ ему, будто она наговорила вамъ. Но она не хочетъ уходить и шумитъ на двор такъ что порядочному человку слушать досадно.
— Я иду, не совсмъ охотно отвчала Маргарита и сошла внизъ на мощеный дворъ, откуда доносились крики старухи Дэль.
Старуха перестала ‘шумть’ и сейчасъ же залилась потокомъ причитаній и извиненій за свое прошлое дурное поведеніе съ ‘доброю барыней’, которая ‘наврно проститъ бдную старую женщину, которая съ тхъ поръ не ла, не пила отъ думы. ‘
Старуха была грязне и противне чмъ когда либо и глаза ея свтились злобнымъ огнемъ плохо согласовавшимся съ ея вкрадчивыми словами. Мегъ смущенно слушала ея извиненія.
— Ничего, это была моя же глупость, бабушка! сказала жена проповдника.
— Я такъ и знала что моя голубушка это скажетъ! Я знала что вы не станете взыскивать съ бдной старухи которая должна работать чтобы прокормить себя, сына и сына умершей дочери! Вы одинъ свтъ въ глазу у своего мужа, конечно, я говорила…
— Спросите что ей нужно и не давайте ей болтать, сказалъ Томъ подошедшій сюда же къ великой радости Мегъ.— Какая вы дурочка, Варнавина жена, что сошли сюда! Я бы живо спровадилъ ее. Ну, бабушка, въ чемъ дло? Что теб нужно отъ м-съ Торпъ что ты такъ разнжничалась съ ней сегодня?
— Пусть она замолвитъ за меня словечко проповднику! взмолилась старуха съ неподдльною тревогой въ голос.— Онъ такъ разсердился на меня что отдалъ меня дьяволу.
— О Господи! сказалъ Томъ,— не много же сдлалъ Варнава! Врядъ ли дьяволъ поблагодарилъ его за то что онъ отдалъ ему его же собственность.
— Перестаньте, Томъ! Она и безъ того въ гор, сказала Мегъ.— Я уврена что у проповдника и на ум не было ничего подобнаго, продолжала она обращаясь къ бабушк.— Ни одинъ человкъ не можетъ отдать другаго дьяволу, даже если и захочетъ.
— Не можетъ? пронзительно взвизгнула старуха.— Вы еще только-что вылупились изъ скорлупы, голубушка, и не знаете этого такъ какъ я! Я не прошу васъ учить меня что можетъ и чего не можетъ быть. Я прошу заступиться за меня и уговорить его снять съ меня проклятіе, чтобъ онъ пришелъ и посмотрлъ мню свинью которая заболла, и моего осла который зашибъ колно, и нашелъ Тима который всю ночь не возвращался домой.
Ея причитанія перешли въ вой. Старуха не могла плакать, она была слишкомъ стара для слезъ, но она закрыла лицо своимъ рванымъ передникомъ и стала громко выть.
— Онъ всегда стоялъ между мною и ими, говорила она раскачиваясь изъ стороны въ сторону, но кто были эти они, небесныя или адскія силы, Мегъ не могла сказать.
— Онъ всегда приходилъ, когда я была больна, а теперь онъ разсердился на меня и, если вы не заступитесь, моя свинья помретъ, и Тимъ никогда не разыщется, и я сама умру одна одинешенька, за меня будетъ некому и помолиться, и дьяволъ возьметъ мою душу!
При послднихъ словахъ Томъ безжалостно разсмялся.
— И прекрасно сдлаетъ, бабушка! сказалъ онъ.— М-съ Торпъ слишкомъ жалостлива, но я не таковъ и совтую теб лучше убираться. Ахъ, да вотъ и проповдникъ! Иди сюда, Варнава! Бабушка Дэль пристаетъ къ твоей жен чтобъ она упросила тебя перехитрить сатану, которому ты отдалъ ее, по ея словамъ.
Лицо Варнавы Торпа выражало душевное напряженіе. Мегъ знала что оно указывало на ночь проведенную безъ сна въ молитв и нравственной борьб, по всей вроятности, тамъ на болотахъ.
Онъ не любилъ молиться подъ крышей, и эти ночныя бесды съ Богомъ были для него необходимостью и придавали ему новыя силы.
— Что ты здсь длаешь? сурово спросилъ онъ, и старуха отшатнулась отъ него въ такомъ страх что рыцарское чувство Мегъ возмутилось, она не могла видть ничьего испуга.
— Что ты сказалъ ей что она вообразила себ такіе ужасы? спросила она мужа.
— Только правду, сказалъ Варнава.— Разв ты видла что-нибудь кром добра отъ меня и моей семьи, бабушка Дэль? Зачмъ же ты старалась огорчить и оскорбить мою жену своимъ нечистымъ языкомъ? Изъ любви къ злу? Я не отдавалъ тебя дьяволу: ты и безъ меня хорошо служишь ему.
— Точно то же сказалъ и я, смясь замтилъ Томъ.— Нечего смотрть на насъ съ такимъ негодованіемъ, Варнавина жена! Бабушка Дэль должна была помнить съ которой стороны намасленъ ея хлбъ и не распускать языка. Она больше ничего не получитъ отъ меня.
Бабушка снова завыла и не даромъ: общаніе Тома сулило ей голодъ зимой.
Мегъ смотрла то на одного брата, то на другаго. Во всей этой сцен было что-то нелпо-смшное, но неподдльное отчаяніе старухи трогало ее.
— Пожалуйста, пойди и помоги ей! воскликнула она.— Варнава, поди! для меня!
Она почти не ожидала согласія на свою просьбу, но оно послдовало и немедленно.
Старуха украдкой выглядывавшая изъ-подъ угла передника мигомъ замолкла.
— Идемъ, хоть ты и не стоишь этого! сказалъ ей проповдникъ.— Ты разкажешь мн свои бды дорогой. Держись за мою руку, потому что мн надо торопиться. Я вернусь вовремя, Маргарита, назадъ я могу бжать бгомъ.
И бабушка, уцпившись за руку Варнавы и едва поспвая за нимъ, сейчасъ же начала повствованіе о своихъ несчастіяхъ, очевидно, успокоенная своимъ примиреніемъ съ ‘властями придержащими’.
— Удивительно! сказала Мегъ.
Томъ засмялся.
— Да, удивительно. Я не знаю, какъ вы длаете это, но вы обертываете его вокругъ пальца.
— Я не о томъ! Удивительно что эта старуха чувствуетъ себя въ безопасности, если проповдникъ прощаетъ ее, и считаетъ себя во власти дьявола, когда онъ на нее сердится. Я поняла бы это, еслибы онъ былъ католическимъ священникомъ, но представить себ въ этой роли Варнаву, который считаетъ папу антихристомъ, а католическое духовенство слугами сатаны!
— Гмъ! Людская природа везд одна, будь то методисты, католики, или язычники китайцы. Везд есть люди которые любятъ запастись посредникомъ между собой и Всевышнимъ. Большинство женщинъ таково, а кто ихъ защита, папа, кирка, или патеръ, все равно. Это избавляетъ ихъ отъ хлопотъ. Варнава увренъ во всемъ, а имъ только того и нужно, и пока онъ силенъ, слабые всегда будутъ льнуть къ нему. Въ этомъ нтъ ничего удивительнаго. А жаль что вы узжаете какъ разъ когда немножко привыкли къ намъ и убдились что мы не людоды. Господи! какъ вы боялись насъ сначала! Помните, какъ вы убжали изъ за обда? и какъ вы посмотрли, когда я спросилъ ваше имя? У меня тогда душа въ пятки ушла!
— Вы вс были очень добры ко мн, съ благодарностію сказала Мегъ,— и теперь я бы никакъ не посмотрла, еслибы вы назвали меня Маргаритой, я была бы очень рада.
— Нтъ! сказалъ Томъ, сморщивъ лицо въ смшную гримасу,— теперь вы будете для меня Варнавиной женой до конца главы!
Онъ ушелъ, а Маргарита вышла въ поле ждать Варнаву. Избушка старухи Дэль была не близко, но она не сомнвалась что проповдникъ вернется во время, она безусловно врила его общаніямъ, и, дйствительно, имъ оставалось еще нсколько свободныхъ минутъ, когда онъ вернулся.
Маргарита опять замтила что у него усталый и измученный видъ, но при вид ея его выраженіе по обыкновенію смягчилось.
— Ты будешь рада когда покинешь это мсто, сказалъ онъ. Его голосъ звучалъ такъ уныло что Мегъ въ какомъ-то необычномъ порыв взяла его подъ руку и придвинулась къ нему поближе.
За послднее время она начала понимать что любовь къ ней этого человка давала ей власть помогать или препятствовать ему, власть такую сильную которой не имлъ никто другой, ни даже Томъ, и что по временамъ, несмотря на всю свою силу, онъ нуждался въ помощи. Это сознаніе укоренявшееся въ ней очень медленно и почти пугавшее ее могло со временемъ надлать много странныхъ чудесъ.
— Что съ тобою? спросила она.
— Какая ужасная вещь ненависть къ ближнему! сказалъ проповдникъ.— Человкъ постится и молится всю ночь, а утромъ она является снова и еще сильне прежняго. Человкъ считаетъ себя сторонникомъ Господа и вдругъ пробуждается съ сознаніемъ что въ сердц своемъ все время былъ сторонникомъ дьявола, и это посл долгихъ лтъ!
Ужасъ на его лиц былъ такъ силенъ и вызывалъ въ немъ такое странное сходство съ отцомъ, на котораго вообще онъ былъ такъ мало похожъ, что Мегъ отъ души захотлось утшить его.
— Ты все-таки на сторон Господа, Варнава! сказала она.— Онъ видитъ что это такъ, что бы ни говорило твое сердце. Вся твоя жизнь и воля посвящены ему. Ну что же, спросила она помолчавъ,— разыскалъ ты бабушкинаго сына?
— Не найдемъ ли мы его въ Лондон? сказалъ Варнава.— Лондонъ ближе всхъ городовъ земныхъ къ аду, а у Тима природная склонность ко всему дурному и нечистому.
— Теб не хочется хать туда, ласково сказала Мегъ,— а я рада что ты дешь со мною, Варнава, несмотря на то что я ду къ отцу, я все-таки рада! Что же касается Тима, то врядъ ли возможно найти его тамъ. Я почти готова сказать, съ содроганіемъ прибавила она,— что хорошо еслибъ онъ исчезъ навсегда. Даже ты не обратишь его, потому что въ немъ нечего обращать.
Но лицо Варнавы прояснилось.
— Такъ ты рада? сказалъ онъ.— На свт нтъ ничего невозможнаго, моя двочка!
Такъ кончилась жизнь на ферм, и они снова вмст вышли изъ нея.

ГЛАВА XX.

Варнава проповдывалъ на берегу рки. Онъ говорилъ въ сверныхъ фабричныхъ и промышленныхъ городахъ гд борьба изъ за куска хлба тяжела и велика, говорилъ на морскомъ берегу и въ маленькихъ деревушкахъ каменноугольныхъ округовъ, но нигд не говорилъ такъ какъ въ тотъ день въ Лондон.
Этотъ городъ роскоши и нищеты, праздности и рабскаго труда, эти церкви гд богатый сидлъ на мягкихъ подушкахъ, а бдный на скамьяхъ жесткихъ какъ сама милостыня, эти женщины съ хриплыми голосами и голодными глазами ходившія за нимъ по улицамъ, эти дти для которыхъ, можетъ быть, было открыто царствіе небесное, но на земл готовились одни толчки вмсто благословеній, все это вызывало въ немъ страстное краснорчіе почти граничившее съ отчаяніемъ.
‘Неужели же роскошь никогда не оглядывалась черезъ плечо на черную нищету шедшую за нею по пятамъ?’ думалъ онъ. ‘Не встанутъ ли люди Содома и Гоморры на судъ этому городу?’
Можетъ быть (хотя онъ самъ и не сознавалъ этого) жгучая личная потребность обостряла его сознаніе разницы между богатымъ и Лазаремъ въ Лондон, потому что его жена въ то время была у своего отца.
Онъ стоялъ на бочк у самой воды, Темза не отличалась въ этомъ мст ни чистотой, ни благоуханіемъ, и говорилъ о неб среди того что въ его представленіи очень походило на адъ.
Стоялъ душный вечеръ, но изъ набжавшей тучки шелъ мелкій частый дождь освжавшій и умрявшій все кром рвенія проповдника, которое разгоралось отъ всякаго препятствія какъ физическаго, такъ и нравственнаго.
Даже безъ помощи своей бочки онъ былъ бы головой выше своихъ слушателей. Его сильная, мужественная фигура представляла рзкую противоположность малорослымъ обращикамъ прирчнаго населенія собравшагося вокругъ него, хилымъ, нездоровымъ юношамъ имвшимъ такой видъ, какъ будто они только и длали что ‘слонялись’ со дня рожденія, двушкамъ съ подрзанными челками на лбу и бумажными перьями на шляпахъ и небольшой кучк матросовъ являвшейся наиболе здоровымъ хотя и грубымъ элементомъ среди этой толпы.
Голосъ Варнавы Торпа прорзалъ душный тяжелый воздухъ, и вс эти лица какъ очарованныя были обращены къ нему. Налво отъ него стояло нсколько смуглыхъ иностранныхъ матросовъ съ черными волосами и серьгами въ ушахъ. Одинъ изъ нихъ повязалъ на шею ярко-желтый платокъ, а на рук держалъ зеленаго попугая, онъ составлялъ единственное веселое пятно на тускло-срой картин.
Вроятно эти чужеземцы не понимали ни слова изъ этой сильной рчи на чистйшемъ сверномъ говор, но они тоже слушали, какъ будто что-то въ самомъ человк сильне словъ приковывало ихъ вниманіе.
Стоя между рядомъ тсно-скученныхъ грязныхъ домовъ и медленно катившеюся ркой, воды которой дали успокоеніе столькимъ несчастнымъ тламъ (а бдныя, отчаянныя души… одному Богу было извстно что сталось съ ними), онъ описывалъ второе пришествіе, когда слава Господня загорится отъ востока до запада и судъ Его соберетъ вс народы.
На лвомъ плеч проповдника было пятно отъ брошеннаго кмъ-то тухлаго яйца, а на лбу виднлся свжій разрзъ, къ которому онъ раза два прикладывалъ платокъ, оба знака показывали что несмотря на настоящее гробовое молчаніе толпы Варнава не страдалъ отъ избытка лести и поклоненія. Напротивъ, онъ былъ борецъ по природ и, можетъ быть, отпечатокъ напряженнаго усилія на его лиц и производилъ такое поражающее и отрадное впечатлніе среди этихъ лицъ на которыхъ ясно читалась полная побда звря надъ ангеломъ.
Онъ стоялъ съ обнаженною головой и протянутыми руками, его худощавая фигура вырзалась на свинцовомъ неб и дышала страстною силой.
По временамъ онъ изнемогалъ подъ сознаніемъ лондонскихъ язвъ, городская атмосфера угнетала его и умственно и физически, но именно это чувство угнетенности и длало проповдь отрадой. Лучше сгорть въ борьб съ этимъ ужасомъ чмъ успокоиться и задохнуться въ немъ.
Послышался шумъ, движеніе, проповдникъ потерялъ власть надъ слушателями и вдругъ, подобно ожерелью лопнувшему отъ сильнаго натягиванія нити, вниманіе толпы порвалось и разлетлось въ разныя стороны.
Проповдникъ, глядя поверхъ головъ, сначала увидалъ смутную массу хохочущихъ, дерущихся мальчишекъ приближавшихся съ дикимъ крикомъ, потомъ разобралъ что они тащили какое-то существо надъ которымъ безжалостно издвались и, наконецъ, увидалъ что подойдя ближе они немножко разступились, а человкъ (онъ теперь видлъ что это человкъ) вырвался и бросился впередъ спотыкаясь и задыхаясь.
Варнава безотчетно крикнулъ ему нсколько словъ ободренія и соскочивъ съ бочки протянулъ ему руки. Онъ никогда ни за что въ жизни не могъ оставаться постороннимъ зрителемъ неравной борьбы.
Услыхавъ его голосъ беззащитная жертва взглянула наверхъ съ искаженнымъ лицомъ, съ безумными широко-раскрытыми глазами. Преслдователи готовы были опять накинуться на несчастнаго, но онъ собралъ послднія силы, съ отчаяннымъ крикомъ бросился впередъ и упавъ у ногъ Варнавы обнялъ его колна.— Не пускайте ихъ! взмолился онъ, и Варнава узналъ въ немъ Тима.
На одно мгновеніе проповдникъ отшатнулся, до того велико было отвращеніе которое онъ чувствовалъ къ этому человку.
— Они запрутъ меня! вскричалъ Тимъ, и голосъ его звучалъ смертельнымъ ужасомъ.
Варнава самъ предпочелъ бы смерть долгому заключенію. Онъ высвободился изъ рукъ Тима и всталъ между преслдователями и преслдуемымъ.
— Какъ вамъ не стыдно? сказалъ онъ.— Неужели у васъ нтъ лучшаго дла какъ гоняться за этимъ жалкимъ дурачкомъ пока онъ не умретъ, или не попадетъ въ сумашедшій домъ что гораздо хуже смерти? Оставьте его! Онъ не можетъ больше длать зла. Во всякомъ случа вамъ придется прежде имть дло со мной.
Наступила минута молчанія, соединенная сила всего этого сборища, вроятно, оказалась бы не по плечу проповднику, но почему-то никто не ршался первымъ броситься на него.
Толстый угольщикъ изъ заднихъ рядовъ насмшливо крикнулъ: ‘нечего сказать, хороши ребята! Трусы вы этакіе! Методистъ справится одинъ со всми вами’.
Но тогда вдругъ рой мальчишекъ разсялся и вс они бросились вразсыпную по лабиринту грязныхъ переулковъ поднимавшихся отъ рки, а изъ-за угла мрной, тяжелой поступью въ своихъ двухвостыхъ до верха застегнутыхъ мундирахъ и блыхъ панталонахъ вышли четверо полицейскихъ и мигомъ арестовали Варнаву за нарушеніе порядка, а Тима за появленіе въ пьяномъ вид на одной изъ улицъ его величества короля.
— Насчетъ пьянаго вида вы ошибаетесь, замтилъ Варнава,— на этотъ разъ онъ скоре не допилъ чмъ выпилъ лишнее.
Но онъ пошелъ въ полицію безпрекословно, такъ какъ не желалъ терять изъ вида Тима.
Конечно, Варнава долженъ былъ бы, наконецъ, перестать взваливать себ на плечи всякаго рода непрошенную отвтственность, но было нсколько простыхъ уроковъ которыхъ никогда не могъ преподать ему опытъ. Варнава не могъ оставаться глухимъ къ крикамъ о помощи или удержаться отъ попытокъ вытащить ближняго изъ огня, хотя бы съ опасностію обжечь себ пальцы. Если его ученіе было узко, то состраданіе было широко. Сочетаніе этихъ двухъ свойствъ характера доставляетъ безконечно много непріятностей особенно самому обладателю ихъ.
Тимъ усложнилъ дло тмъ что упалъ безчувственнымъ комкомъ на полу полицейскаго участка, но дежурный офицеръ, придя, наконецъ, къ заключенію что идіотъ боленъ, а не пьянъ, и что Варнава защищалъ, а не обижалъ его, отпустилъ обоихъ со строгимъ выговоромъ, и Варнава очутился на улиц со своимъ незавиднымъ пріобртеніемъ, безпомощность котораго была его единственною рекомендаціей.
Хорошо что Маргарита жила не съ нимъ, думалъ онъ, онъ ни за что не оставилъ бы Тима подъ одною кровлей съ нею. Это же самое проповдникъ повторялъ не разъ во время разныхъ испытаній и случайностей своей лондонской жизни и каждый разъ повторялъ со вздохомъ.
Въ данную минуту онъ помщался въ одномъ изъ переулковъ выходившихъ на Торговую улицу. Ему всегда необыкновенно везло въ нахожденіи работы. Его пальцы, не умвшіе держатъ денегъ, удивительно проворно добывали ихъ, и можетъ быть, его ловкость и удача отчасти были причиною того что разъ увидавъ его никто не забывалъ его.
Пятнадцать лтъ тому назадъ во время своего кратковременнаго посщенія Лондона онъ пріобрлъ себ тамъ одного друга по имени Джайльса Поттера, а по ремеслу крысолова и торговца птицами и птичьями чучелами, а злые языки прибавляли: ‘и крадеными собаками’. Почему веселый, пьяный, старый гршникъ такъ полюбилъ проповдника, было для всхъ загадкою.
Теперешній Варнава Торпъ съ его фанатичною и подвижническою убжденностію, съ его проповдями кстати и некстати, повидимому, имлъ мало общаго съ тмъ отчаяннымъ и безумнымъ молодымъ матросомъ котораго Джайльсъ удержалъ отъ убійства человка отнявшаго у него любимую двушку зимой 1834 года, но Джайльсъ узналъ его и принялъ съ радостію.
Проповдникъ проводилъ весь день въ маленькой комнатк за его лавкой, набивая и зашивая чучела своими ловкими и крпкими пальцами и большею частію храня глубокое молчаніе, такъ дло шло до сумерекъ, посл этого онъ выходилъ на улицу проповдывать, вся подавленная энергія долгихъ часовъ проведенныхъ въ душной комнат находила себ выходъ въ долгихъ рчахъ привлекавшихъ ежедневно все большія и большія толпы народа и сдлавшихся извстными по слухамъ даже въ Вестенд. Джайльсъ иногда выходилъ послушать его, его короткая, толстенькая фигурка въ замасленной мховой шапк, съ веселыми глазками на кругломъ лиц и съ двойнымъ подбородкомъ часто виднлась около Варнавы.
— Господи Боже! Я всегда зналъ что въ Варнав есть что-то странное, но я не думалъ чтобъ оно выразилось въ такомъ вид, говорилъ онъ.— Подумать что Варнава сдлался методистомъ! Но онъ долженъ былъ кончить чмъ-нибудь особеннымъ, не сдлайся онъ святымъ, онъ давно качался бы на висилиц, онъ изъ тхъ людей которые усердно служатъ своему хозяину, будь-то Богъ или дьяволъ. Выпьемъ за то чтобъ его сдлали архіепископомъ! Онъ встряхнулъ бы ихъ немножко.
Джайльсъ частенько пилъ за исполненіе этого желанія, а Варнава тмъ временемъ работалъ, лавка давно не была въ такомъ цвтущемъ состояніи.
Можетъ быть въ благодарность за эти услуги Варнавы, а можетъ быть потому что въ сущности на свт не было человка добрй этого стараго негодяя Джайльса, онъ посл долгой воркотни позволилъ проповднику водворить Тима подъ его кровъ.
— Ты раскаешься въ этомъ, Варнава! говорилъ онъ.— Помни мои слова что мы накличемъ себ на шею полицію и всякую возню. Ты пожалешь что не послушался добраго совта, это такая гадкая и злобная змя, какой я никогда еще не видалъ: онъ способенъ умереть на зло теб. Веди его сюда, если теб хочется сдлать глупость, но ты раскаешься въ этомъ.
Озабоченное лицо проповдника стало еще серіозне.
— Можетъ быть! задумчиво сказалъ онъ.— Онъ пророчилъ мн несчастіе, но это меня не остановитъ.
— А лучше бы было вытолкать его, пусть пророчествуетъ въ канав! сердито проворчалъ Джайльсъ.
Теперь оба друга стояли на крыльц. Варнава уложилъ Тима наверху на свою собственную кровать и сошелъ внизъ подышать свжимъ ночнымъ воздухомъ.
На Торговой улиц лавки и склады еще горли огнями, гулъ толпы долетлъ до него, но въ переулк царила почти полная тьма, и стоявшая на двор старая деревянная статуя, когда-то украшавшая корму корабля, казалась неяснымъ блымъ призракомъ. Проповдникъ устало потянулся, и улыбка показалась на его губахъ.
— Какъ странно должна себя чувствовать здсь эта старая Миранда! сказалъ онъ и, выйдя на дворъ, положилъ на нее руку. Ему было почти физически гадко отъ того что онъ сейчасъ слышалъ: его паціентъ въ безумномъ страх смерти заставилъ его выслушать безсвязную исповдь грховъ и беззаконій, исповдь отъ которой даже у привычнаго проповдника кружилась голова.
Возможно ли чтобы человческое существо могло въ самомъ дл совершить вс эти невыразимые ужасы, или все это было только воображеніемъ больнаго ума? Не былъ ли Тимъ во власти нечистаго духа какъ евангельскіе бсноватые которыхъ исцлялъ Христосъ?
Въ эту минуту Варпава скоре былъ готовъ молиться о ниспосланіи истребительнаго небеснаго огня чмъ цлительной и спасительной помощи. Пора, пора ожидать втораго пришествія Господня и очищенія міра отъ грха! Какъ ненавидлъ Варнава этотъ городъ! Потомъ прикосновеніе къ деревянной фигурк вызвало въ немъ воспоминаніе о ночахъ проведенныхъ на мор, гулъ отъ возовъ прозжавшихъ по Торговой улиц сталъ казаться ему шумомъ волнъ, и на душ у него стало легче. Вчное могущество, близость котораго онъ чувствовалъ въ соленой сил моря, въ торжественномъ простор родныхъ болотъ, въ холодной тишин раннихъ зорь на горахъ было еще живо! Его сердце обратилось къ сильному Творцу всего съ крикомъ о подкрпленіи.
— О чемъ ты думаешь? спросилъ Джайльсъ.
— Я думалъ о томъ, сказалъ проповдникъ,— что еслибы мн больше никогда не пришлось увидать деревни, то я все-таки считалъ бы себя счастливе большинства здшнихъ жителей, потому что я родился и выросъ тамъ. Еще я думалъ что былъ плохимъ рабомъ, слишкомъ скоро унывающимъ и устающимъ на Его служб, что я получилъ много, а сдлалъ мало. Я видлъ Творца такъ близко какъ никогда не видятъ горожане, и все-таки былъ холоденъ и малодушенъ. Я думалъ о томъ что сдлаю больше, если Онъ укажетъ мн путь.
Джайльсъ съ видомъ старой, опытной птицы наклонилъ голову на бокъ и пристально посмотрлъ на Варнаву сквозь густвшій сумракъ ночи.
— Я не говорилъ бы такъ на твоемъ мст, замтилъ онъ.— Не будь слишкомъ праведнымъ! Это вещь опасная.
Но проповдникъ вернулся къ своему посту съ новымъ рвеніемъ.
Тимъ сидлъ на постели и дико смотрлъ и указывалъ пальцемъ въ уголъ. При вид Варнавы онъ сталъ кричать и молить чтобы проповдникъ сталъ между нимъ и ‘тмъ’.
Удивительно было видть какъ въ минуту крайности, предъ лицомъ смерти, онъ хватался за Варнаву котораго всегда ненавидлъ и боялся и котораго теперь считалъ единственнымъ лицомъ способнымъ разогнать окружавшіе его ужасы. Варнава зажегъ свчу и осмотрлъ уголъ.
— Тамъ нтъ никого! сказалъ онъ.
— Онъ перемнилъ мсто, онъ боится тебя, теперь онъ сзади меня! вскричалъ Тимъ.— Онъ длаетъ знаки и показываетъ на свою голову, а я не хотлъ убить его. Я только хотлъ… ой! Онъ идетъ ближе, ближе… не пускай, ради Бога не пускай!
Послышался новый мучительный крикъ. Тимъ пытался спрыгнуть съ постели, капли холоднаго пота стояли у него на лбу.
Варнава положилъ руки на плечи сумашедшаго и заставилъ его лечь. Эта исторія длилась съ небольшими промежутками добрыхъ три часа, и проповднику начало казаться что онъ очутился невольнымъ зрителемъ муки гршника въ аду. Онъ самъ готовъ былъ поврить подобно несчастному Тиму что въ комнат есть какой-то нечистый духъ.
— Вотъ что! сказалъ онъ наконецъ, когда Тимъ снова сдлалъ попытку убжать,— отъ этого легче не будетъ. Если тебя пугаетъ злой духъ, то такимъ способомъ ты не отдлаешься отъ него. Если ты согршилъ, то покайся пока не поздно, и, можетъ быть, Господь смилуется надъ тобой.
— Если ты не засадишь меня въ тюрьму, я скажу теб, отвчалъ Тимъ, — Я буду радъ отдлаться отъ нихъ, только не запирай меня! Камни жгли мою голову сквозь шапку, я и теперь вижу какъ они горятъ… вонъ, вонъ, точно огонь. Ты тоже наврно видишь. Посмотри въ шапк, тамъ въ углу гд онъ опять стоитъ!
Проповдникъ взглянулъ на суконную шапку Тима ничмъ не отличавшуюся отъ шапокъ другихъ крестьянъ Л—скаго графства. Онъ взялъ ее въ руки и встряхнулъ, нечего и говорить что изъ нея не посыпалось никакихъ горящихъ камней.
— Скажи мн что ты сдлалъ и облегчи свою душу.
— Ты не дашь меня повсить? Ты не донесешь на меня? Поклянись!
— Въ этомъ нтъ надобности, я никогда никого не выдавалъ и не могу выдать. Я не выдамъ тебя.
— Ударъ пришелся по затылку, быстрымъ шепотомъ заговорилъ Тимъ,— вотъ какъ разъ здсь (и онъ пальцемъ указалъ мсто), крови вышло немного, онъ сразу упалъ, а я подошелъ, повернулъ его и вынулъ ихъ изъ кармана. Я подумалъ бы что это сонъ, но онъ съ тхъ поръ всюду ходитъ за мной. Это все оттого что его не похоронили. Ты найдешь его около Русалкина пруда, онъ лежитъ такой блдный и спокойный, какъ будто больше никого не можетъ тронуть, но это не правда: онъ не таковъ чтобы забыть, онъ все время старается стащить меня въ адъ. Вотъ онъ опять длаетъ гримасы! Варнава, Варнава! Онъ…
— Давно ли ты убилъ его? спросилъ проповдникъ.
— Давно ли? Лтъ девяносто девять или сто тому назадъ. Да, не меньше ста: вдь сколько времени я прятался въ болотахъ прежде чмъ придти сюда! И онъ постоянно подкрадывался ко мн и выглядывалъ на меня изъ-за кустовъ, а самъ притворялся что лежитъ смирно, потому что я много разъ бгалъ смотрть. Потомъ я пришелъ въ городъ и они погнались за мной и кричали что я сумашедшій. Когда человкъ говоритъ правду, его всегда называютъ сумашедшимъ.
— Это врно, сказалъ Варнава.— Значитъ ты убилъ человка въ Кольдервельскихъ болотахъ, ограбилъ его и убжалъ въ Лондонъ. Такъ?
— Такъ, такъ! воскликнулъ Тимъ.
Онъ нагнулся впередъ и ухватился за куртку проповдника какъ утопающій хватается за протянутую руку.
— И онъ не хочетъ забыть, онъ ловитъ меня съ той минуты, какъ кошка мышь, и унесетъ меня сегодня ночью, если ты не прогонишь его, потому что я чувствую какъ онъ съ каждою секундою становится сильне, а я слабе. Онъ немножко боится тебя, но если ты оставишь меня хоть на минуту, то… вотъ, вотъ! Онъ опять цлится на меня изъ-за занавски. Не пускай его, ради Бога не пускай, Варнава!
Несчастный дрожалъ какъ осиновый листъ. Пугавшій его духъ былъ безумнымъ созданіемъ его собственнаго воображенія, но тмъ не мене онъ могъ замучить его до смерти. Варнава Торпъ выпрямился и, поднявъ ручей, громко произнесъ твердымъ, убжденнымъ голосомъ:
— Если здсь есть какой-нибудь злой духъ, то я приказываю ему именемъ Господа нашего І,исуса Христа удалиться отсюда!
Тимъ откинулся на подушку съ облегченнымъ видомъ.
— Онъ ушелъ! Я видлъ какъ онъ ушелъ! сказалъ онъ.

ГЛАВА XXI.

Прошла недля, а Маргарита все еще жила въ Брайанстонскомъ сквер.
Она потеряла счетъ времени и не могла бы сказать какъ давно оставила проповдника на порог стараго дома гд провела свои дтскіе и двическіе дни.
— Когда я теб понадоблюсь, ты найдешь меня здсь, сказалъ Варнава.— По моему теб лучше остаться съ нимъ до конца.
Онъ мелькомъ увидалъ великолпную прихожую съ расписными стнами и потолкомъ, потомъ дверь захлопнулась между ними, и онъ угрюмо повернулъ прочь. Эти языческіе боги и богини казались проповднику подходящими украшеніями для ‘язычества’ роскоши. Но Маргарита пошла по узкой лстниц, не оглядываясь ни направо, ни налво, прямо къ отцу безо всякой помхи (наконецъ-то!). М-ръ Динъ полусидлъ обложенный подушками, онъ дышалъ часто и отрывисто, глаза его блестли, и казалось, вся душа его свтилась въ нихъ. Когда Мегъ вошла въ комнату, тревога на его лиц разсялась, а когда она стала на колна около постели, онъ слабо засмялся.
— Я зналъ что ты сдлаешь это для меня, Мегъ! сказалъ онъ.— Простить тебя? Что ты, дочурка! Разв между нами можетъ быть разговоръ о прощеніи? Но ты… ты снова моя и… дома!
И онъ закрылъ глаза какъ усталый ребенокъ получившій наконецъ свое сокровище. Мегъ продолжала стоять на колнахъ не шевелясь и положила голову рядомъ съ нимъ на подушку. Она не видала и не слыхала больше никого.
Онъ дремалъ около получаса, потомъ проснулся, сидлка принесла ему чашку арорута, и Мегъ стала кормить его съ ложечки.
Онъ былъ слишкомъ слабъ чтобы поднимать руку ко рту, но онъ шепотомъ веллъ ей повернуться лицомъ къ свту и снять шляпу. Она положила ее рядомъ съ собою на полъ и открыла свои короткіе волнистые волосы спускавшіеся на лобъ точь въ точь какъ у отца.
— Это онъ обрзалъ теб волосы, Мегъ? сказалъ м-ръ Динъ. Повидимому это огорчило и даже немножко разсердило его.
— Нтъ, не онъ, сказала Мегъ.— Я обрзала ихъ сама и давно. Варнава очень жаллъ что я сдлала это.
— Я радъ что у него хватило любезности пожалть о нихъ. Не уходи! И онъ снова заснулъ не выпуская ея руки.
Мягкая, устланная коврами комната, запахъ розъ въ воздух, обстановка далекихъ дтскихъ лтъ, все это казалось сномъ Маргарит.
Въ комнату тихо вошла Лора и сла подл нея. Сестры молча смотрли другъ на друга, не смя заговорить чтобы не разбудить его. Лора старалась улыбнуться, но ея голубые глаза были полны необычныхъ слезъ.
— Мегъ, Мегъ! чуть дыша шептала она, — ты ли это? Или ты исчезнешь, если я поцлую тебя? Можно попробовать?
Мегъ нагнулась впередъ, не выпуская руки отца, и сестры неслышно поцловались.
— Я останусь… до конца, прошептала она въ отвтъ.
Такимъ образомъ тихо и незамтно произошло возвращеніе Маргариты Торпъ на мсто покинутое Маргаритой Динъ, сердце ея было полно любви и благодарности, несмотря на это она все время чувствовала что мсто осталось то же, а она стала другая и никогда не будетъ прежней.
М-ръ Динъ проснулся съ счастливою улыбкой на губахъ.
— Я видлъ во сн тебя, моя Мегъ, сказалъ онъ.
И съ этой минуты онъ какъ будто просто позабылъ обо всемъ что случилось съ тхъ поръ какъ Мегъ была его любимою баловницей много лтъ тому назадъ. Его мысли возвращались скоре къ днямъ ея дтства чмъ юности, къ тому далекому времени когда еще до наступленія царства м-съ Росельторпъ его маленькая двочка сидла у него на колнахъ и командовала имъ съ милой властностью ребенка.
Одинъ разъ Маргарита попробовала вернуть его мысли къ настоящему: ея душа жаждала хоть нсколькихъ дорогихъ словъ и завтовъ сказанныхъ не воображаемому ребенку, а взрослой женщин, но эта попытка растревожила его, и Мегъ замолчала.
Она спала на диван въ его комнат, потому что онъ начиналъ безпокоиться какъ только терялъ ее изъ вида, но въ общемъ ‘отливъ’ его жизни былъ тихъ и постепененъ какъ отливъ лтняго моря.
Быть можетъ, счастливому настроенію его послднихъ дней помогла его способность гнать отъ себя прочь непріятныя мысли.
Онъ какъ будто совершенно забылъ о существованіи проповдника. Взрослая дочь дала ему больше горя чмъ счастія, тогда какъ дочь-ребенокъ была для него сплошною радостію. Онъ любилъ называть ее старыми дтскими ласкательными именами. Лора ежедневно навщавшая отца съ удивленіемъ смотрла на сестру. Однажды когда Мегъ шутя вспомнила какой-то семейный анекдотъ, Лора почувствовала непреодолимое желаніе сбросить покрывало и спросить Мегъ обо всхъ странныхъ вещахъ которыя ей пришлось пережить и главное о томъ, добръ или жестокъ къ ней проповдникъ, но он об старательно избгали касаться личныхъ интересовъ въ этой комнат уже освященной приближеніемъ великой цлительницы людскихъ страданій.
Какъ-то разъ въ комнату вошла м-съ Росельторпъ и остановилась у постели больнаго.
М-ръ Динъ повернулъ голову въ другую сторону, какъ будто ея присутствіе напоминало ему что-то, о чемъ онъ лучше хотлъ бы забыть, но потомъ онъ съ видимымъ усиліемъ собралъ свои мысли и сказалъ:
— Ты должна помириться съ тетей, малютка. Надо забыть вс старые счеты до… какъ это?.. до захода солнца. Оно скоро зайдетъ!
Мегъ протянула руку черезъ постель, для него она помирилась бы съ кмъ угодно, но м-съ Росельторпъ покачала головой.
— Намъ нтъ надобности продлывать эту комедію, сказала она, — онъ уже опять забылся.
— Тетя Росельторпъ, сказала Мегъ, — останемтесь при немъ вдвоемъ! Мы об любимъ его, и здсь найдется мсто для насъ обихъ.
— Нтъ! отвчала тетка.— Здсь есть мсто только для одной изъ насъ, Маргарита, и выборъ его сдланъ. Не будемъ притворяться. Оставайся на своемъ мст. Побда на твоей сторон!
И Мегъ осталась одна.
Она цлыми часами читала ему вслухъ, потому что онъ любилъ слышать звукъ ея голоса. Врядъ ли онъ могъ слдить за смысломъ читаемаго, да и Мегъ очутилась бы въ затруднительномъ положеніи еслибы ей пришлось отдать отчетъ въ томъ что машинально произносилъ ея языкъ.
Вокругъ нихъ царилъ такой миръ какъ будто само время остановилось и сложило крылья.
— Ты прильнула ко мн такъ близко, малютка, сказалъ ей какъ-то разъ отецъ съ сонною улыбкой, — такъ близко что пожалуй нечаянно проскользнешь вмст со мной на тотъ свтъ.
Мегъ еще крпче прижалась къ нему, чувствуя что несмотря на это ихъ все-таки раздляетъ цлая жизнь.
Толстая бархатная портьера вышитая золотистымъ шелкомъ висла на двери комнаты. Въ продолженіе пяти сутокъ она закрывала отъ Мегъ весь вншній міръ. На шестой день Лора, раздвинувъ ее, дотронулась до плеча Мегъ и сказала: — Твой мужъ стоитъ на улиц. Я видла его входя въ домъ. Онъ просилъ меня сказать теб что ему хотлось бы повидать тебя на минуту, но чтобы ты не торопилась, онъ подождетъ.
Мегъ кивнула головой въ знакъ согласія и, дождавшись чтобъ отецъ заснулъ, взяла Лоринъ теплый платокъ и выскользнула изъ комнаты.
Она отворила дверь подъзда и остановилась на крыльц, ежась и кутаясь въ платокъ, хотя вечеръ былъ жаркій: наверху въ комнат больнаго было еще жарче.
Недалеко играла шарманка, а вокругъ нея кричали и плясали уличные ребятишки. Посл молчанія царившаго за бархатною портьерой веселый напвъ и несдерживаемые голоса казались ей громкими и дерзкими.
— Двочка моя! сказалъ проповдникъ,— ты стала еще больше похожа на лунный лучъ. Сойди ко мн!
И Мегъ, накинувъ свой платокъ на голову, сбжала къ нему на мостовую. Они стали ходить взадъ и впередъ по скверу. Шарманщикъ на минуту пересталъ играть и съ удивленіемъ посмотрлъ на женщину вышедшую изъ параднаго подъзда No 35 на прогулку съ простымъ рабочимъ, но черезъ минуту снова завертлъ ручку своего хриплаго инструмента.
— Варнава, тихо сказала Мегъ,— я вернусь къ теб въ ту же минуту какъ… какъ стану не нужна ему. Я не думаю чтобы тетя Росельторпъ продержала меня секундой дольше.
— Теб нтъ надобности и просить ее объ этомъ, живо проговорилъ проповдникъ.— Приходи ко мн когда хочешь, голубка, хотя я боюсь что теб покажется у меня неудобно! Ничего, какъ-нибудь устроимся.
Онъ нахмурился, соображая расположеніе Джайльсова дома, но затмъ обратился къ ней съ улыбкой.
— Есть у тебя ощущеніе какъ будто ты вернулась годика на два назадъ?
— Нтъ! сказала Маргарита.— Въ дйствительной жизни не можетъ быть ‘возвратовъ’. Что это? Кажется Лора длаетъ мн знаки? Нтъ! Это занавска колышется. Значитъ онъ еще спитъ. Скажи мн зачмъ ты пришелъ, Варнава? Ты хотлъ сказать мн что-нибудь особенное?
Но взглядъ ея по прежнему былъ тревожно устремленъ на окно.
— Да, хотлъ, хотя увидавъ тебя почти забылъ объ этомъ, отвчалъ онъ.— Я немножко безпокоюсь за… ты удивишься, Маргарита… за м-ра Когена. Не знаешь ли ты гд онъ живетъ? Можетъ быть это и вздоръ, но я хотлъ бы удостовриться что не онъ лежитъ убитымъ въ болотахъ.
Онъ замолчалъ, но Мегъ была слишкомъ удивлена чтобы говорить.
— Мн хотлось, продолжалъ онъ обращаясь скоре къ себ чмъ къ ней,— мн очень хотлось покончить съ нимъ въ равномъ, честномъ бою, но я далъ клятву не длать этого и радъ что удержался. Но поединокъ одно дло, а мысль о томъ что онъ лежитъ убитый изъ-за угла, лежитъ одинъ и день, и ночь, безъ помощи, безъ возможности отплатить противнику, дло другое. Гд онъ живетъ? Я долженъ успокоиться.
Къ этому времени Мегъ совершенно опомнилась и даже на минуту забыла объ ожидавшемъ ее отц.
— М-ръ Сольсъ убитъ?! сказала она.— Не можетъ быть. Съ чего это пришло теб въ голову? Это слишкомъ ужасно, этого не можетъ быть!
— Да, это ужасно, отвчалъ онъ.— Маргарита! когда жаждешь крови ближняго и потомъ вдругъ услышишь что этотъ ближній убитъ, то у тебя является чувство что твоя мысль облеклась въ плоть и кровь и убила его.
Въ голос проповдника слышалось такое волненіе что Мегъ невольно прижалась къ нему.
— Скажи мн еще что-нибудь объ этомъ! просила она. Варнава замялся.
— Если я теб скажу, то будешь ли ты считать себя частью меня самого? И будешь ли ты, такъ же какъ и я, чувствовать себя обязанной держать это въ тайн?
— Да, сказала Мегъ.
— Одинъ человкъ признался мн что онъ убилъ какого-то господина въ нашихъ болотахъ и ограбилъ его. Мн пришло въ голову что это могъ быть м-ръ Сольсъ. У насъ нтъ такихъ господъ которыхъ стоило бы грабить, и никто кром крестьянъ не ходитъ на ферму этою дорогой. Человкъ сказавшій мн это былъ въ какой-то горячк, я не думалъ что онъ останется живъ, не думалъ этого и онъ, онъ страшно боялся смерти и только потому, вроятно, и выдалъ свою тайну. Однажды ночью ему было особенно плохо, но къ концу ея онъ вдругъ успокоился и заснулъ, посл чего проснулся гораздо свже и попросилъ сть. лъ онъ какъ зврь и не обращалъ никакого вниманія на то что я говорилъ ему, какъ будто не слыша и не понимая ни слова. Я все время старался убдить его отдаться въ руки правосудія, но это была пустая трата словъ. Я сошелъ внизъ принести ему еще пость, а когда вернулся, то его уже не было. Онъ, вроятно, одлся и выскочилъ въ окно. Должно быть онъ понималъ больше чмъ казалось.
— Кто онъ? шепотомъ спросила Мегъ.
— Я лучше не скажу теб, отвчалъ Варнава.— Теб не надо знать этого.
— Если… если это правда, то что ты будешь длать?
— Я? ничего! ршительно отвчалъ Варнава.— Что говорится на исповди предъ лицомъ смерти, то должно храниться такъ же свято какъ будто никогда не было сказано. Я бы сталъ убждать убійцу сознаться и по доброй вол идти на казнь для спасенія души, но самъ я никогда не донесу на него, я скоре пойду на вислицу, и помни, Маргарита, ты поклялась въ томъ же самомъ!
— Да, сказала она,— я поклялась въ томъ же, и мы съ тобой составляемъ одно.
Она сказала это торжественно и серіозно, хотя понятія не имла о томъ на что обяжетъ ее это общаніе.
— А врне всего, успокоивающимъ голосомъ прибавила она, — что м-ръ Сольсъ живъ и здоровъ. Я не помню его адреса, но сестра моя знаетъ его. Я спрошу ее и пришлю его теб. Ахъ, вонъ она машетъ мн рукой изъ окна. Значитъ отецъ проснулся.
— Длать нечего, должно быть мн придется отпустить тебя добромъ, потому что если я стану держать тебя, то твоя душа проскользнетъ у меня сквозь пальцы и все-таки полетитъ къ его постели. Иди, Господь съ тобой, моя голубка!
Онъ съ сожалніемъ выпустилъ ея руку, и Маргарита убжала назадъ къ отцу. М-ръ Динъ проснулся въ сильномъ жару.
— Мегъ! Мегъ! Мн снилось что я потерялъ тебя, что ты спрыгнула въ пропасть.
Онъ былъ очень возбужденъ и не въ полномъ сознаніи. Онъ узналъ ее, когда она вошла въ комнату, но къ вечеру жаръ усилился и онъ началъ бредить.
Всю ночь онъ оживленно говорилъ со своею покойною женой, очевидно, считая ее въ числ присутствующихъ, но на разсвт жаръ спалъ и во время наступившаго затмъ упадка силъ онъ умеръ. Онъ умеръ держась за руку Мегъ и положивъ голову на плечо сестры, но не сознавая присутствія ни одной изъ двухъ женщинъ любившихъ его каждая по своему и каждая больше всего на свт.
Во время послднихъ минутъ агоніи Лора стояла въ ногахъ кровати обнявшись съ Кэтъ которая только что пріхала. Кэтъ все время отвертывала свою красивую голову отъ тяжелаго зрлища смерти. Маргарита ни раза не отвела глазъ отъ лица отца. Когда голова м-ра Дина упала на грудь, когда замолкъ послдній судорожный вздохъ и кончилась непроизвольная, страшная борьба жизни со смертью, выраженіе Мегъ просвтлло, какъ будто и для нея настало освобожденіе.
— Кончено! сказала она.
И только когда кто-то попробовалъ высвободить ея живую руку изъ холодющей руки мертвеца, она съ подавленнымъ крикомъ упала на колна: въ конц-концовъ она все-таки не ушла вмст съ нимъ!
Лора и Кэтъ съ горькимъ плачемъ вышли изъ комнаты. Еслибы м-ръ Динъ былъ самымъ лучшимъ и заботливымъ отцомъ въ мір, вмсто того чтобы быть просто самымъ милымъ и ласковымъ въ т промежутки когда ему случалось жить дома, то он не могли бы любить его больше и даже, вроятно, любили бы меньше, потому что любовь женщины заполняетъ все чего недостаетъ въ любви и характер мущины.
М-съ Росельторпъ закрыла брату глаза и ушла къ себ въ комнату съ плотно сжатыми губами.
Мегъ осталась на колнахъ возл отца пока совсмъ не настало утро и кто-то, войдя въ комнату, не потревожилъ ея.
— Теперь ты больше ничего не можешь для него сдлать. Пойдемъ отсюда, Мегъ! Милая, ты должна уйти, говорила Лора.
Лора была блдна и разстроена. Она боялась горя Мегъ, помня какъ въ былое время тяжело принимала все къ сердцу ‘сестренка’, на которую они съ Кэтъ обращали такъ мало вниманія.
Но эта Мегъ не была прежнею сестренкой, она встала съ колнъ безъ слезъ и волненія.
— Я ухожу назадъ къ мужу, сказала она.— Отцу я больше не нужна какъ ты говоришь. Варнава былъ очень добръ. Онъ ждалъ вс эти дни. Я хотла бы остаться до похоронъ, но…
— Подемъ ко мн, въ мой домъ! сказала Лора.— Она положила руки на руку сестры и крпко сжала ее.
— Не исчезай, Мегъ! Я не хочу терять тебя: ты… ты такъ похожа на него, прошептала она, бросивъ взоръ на постель, гд въ глубокомъ мир покоилась точно спящая фигура, которой больше не въ силахъ были потревожить ни горе, ни любовь.
— Я общала Варнав не оставаться, сказала Маргарита, но судорога пробжала по ея лицу. Лора нжно вывела ее изъ комнаты и затворила дверь.
— Я не могла сказать теб это тамъ, начала она,— но у меня есть къ теб порученіе отъ твоего мужа. Вчера я сошла внизъ чтобы передать ему тотъ адресъ, о которомъ ты просила меня, я пошла сама, потому что хотла поговорить съ нимъ и сама увидать что онъ за человкъ. Пока я говорила съ нимъ, онъ… Лора на минуту запнулась, — онъ былъ отозванъ. Онъ веллъ мн сказать теб что онъ, можетъ быть, пробудетъ въ отлучк нсколько дней и чтобы ты сидла смирно и не тревожилась. Я сказала ему что если конецъ наступитъ раньше чмъ онъ вернется, то я возьму тебя къ себ. Онъ сказалъ что ты знаешь что онъ придетъ за тобою какъ только сможетъ.
— Да, я знаю, покойно сказала Мегъ.— Куда его позвали?
— Онъ говорилъ что его зовутъ въ такое мсто, куда онъ не можетъ взять тебя съ собою.
Лора покраснла и со страхомъ ждала слдующаго вопроса, но Мегъ повидимому удовлетворилась этими свдніями.
Жизнь проповдника вообще была полна неожиданностей, и ршенія его часто бывали внезапны. Вроятно его позвали въ какой нибудь притонъ нищеты и порока, куда ему было непріятно брать ее.
— Ты уврена въ томъ что хочешь получить меня, Лора?
— Совершенно уврена! положительно сказала Лора.— Она обняла сестру рукой, и об он вмст вышли изъ дома. Варнава Торпъ былъ арестованъ передъ домомъ м-съ Росельторпъ на глазахъ у Лоры, но она ршила что нтъ надобности говорить объ этомъ Мегъ сейчасъ же.
Если онъ не виновенъ, то онъ скоро будетъ выпущенъ на свободу и самъ придетъ за женой, если же онъ виноватъ… но нтъ! какъ это ни странно, Лора не могла поврить его виновности. Этотъ высокій, худой человкъ съ задумчивымъ лицомъ и пристальнымъ взоромъ, съ глазами фанатика и мученика, произвелъ на нее удивительное впечатлніе. Лора словъ не находила чтобы бранить лицемра и негодяя укравшаго Маргариту, но, увидавъ его въ дйствительности, незамтно подчинилась хотя на минуту вліянію его сильной личности.
Варнава Торпъ не былъ лицемромъ, ея женское чутье говорило за него, хотя гордость и разсудокъ были противъ него. Послднія два свойства пробудились только тогда, когда пропало обаяніе его личнаго присутствія.
— Я рада что онъ ушелъ: все-таки ты принадлежишь намъ, Мегъ, сказала она.

ГЛАВА XXII.

Въ то время какъ жизнь м-ра Дина тихо угасала въ Брайанстонскомъ сквер, Джорджъ Сольсъ изо всхъ силъ боролся за свою на Кольдервельской ферм.
Посл обда въ день отъзда проповдника Томъ Торпъ нашелъ его лежащимъ съ раскинутыми руками подъ безжалостными лучами палящаго солнца.
Поднявъ его Томъ увидалъ у него на затылк рану нанесенную косаремъ или счкой. Тотъ кто это сдлалъ перевернулъ также свою жертву навзничь съ цлію обшарить карманы, потому что человкъ пораженный сзади долженъ былъ непремнно упасть ничкомъ, да къ тому же и карманы оказались дйствительно пустыми.
— Умеръ! сказалъ Томъ.
Нервы его были замчательно крпки, но отъ такого открытія ему стало жутко въ ясный лтній день.
М-ръ Сольсъ весь промокъ отъ росы, онъ, вроятно, пролежалъ здсь всю ночь. Паукъ протянулъ свою паутину у него на груди, она сверкала алмазными каплями боле многочисленными и мене цнными чмъ т которыя были у него похищены. Поднимая его Томъ потревожилъ также маленькую рябую птичку которая размышляла о томъ, въ самомъ ли дл мертвъ этотъ джентльменъ, настолько мертвъ чтобы можно было ршиться стащить у него кусочекъ ваты торчавшей изъ подкладки кармана и воспользоваться ею для своихъ хозяйственныхъ надобностей. Птичка подпрыгивала ближе и ближе, но все-таки боялась что несмотря на свою неподвижность это существо еще не совсмъ безвредно. Ея чутье оказалось врне чутья Тома.
М-ръ Сольсъ вдругъ открылъ глаза и посмотрлъ на Тома.
— Вовсе нтъ! сказалъ онъ.— Я еще не умеръ.
Съ этими словами онъ снова впалъ въ безсознательное состояніе, а Томъ въ первый разъ въ жизни вздрогнулъ отъ испуга.
— Я ужь не говорю о томъ что наткнуться на убитаго человка, когда идешь и преспокойно думаешь объ уборк хлба, само по себ чудно, объяснялъ онъ впослдствіи,— но я не нервная двушка и не испугался этого. Но когда онъ вдругъ открылъ глаза и посмотрлъ на меня, мн стало жутко. Къ тому же онъ по настоящему не могъ ожить, онъ долженъ былъ умереть имя на затылк рану вотъ какой глубины!
Докторъ, когда, наконецъ, его отыскали и привели, былъ того же мннія! по его словамъ рана оказалась бы смертельной для большинства людей, и почему м-ръ Сольсъ не умеръ, осталось тайной, объясненія которой можно было искать разв только въ его врачебномъ искусств.
Джорджъ цплялся за жизнь съ тою настойчивостію которую онъ проявлялъ во всемъ. Онъ былъ опасно боленъ въ продолженіи двухъ недль и затмъ началъ выздоравливать къ удивленію всхъ и каждаго за исключеніемъ его матери которая все время была полна надеждъ и на вс предупрежденія о близкой кончин сына весело отвчала:
— Опасность? Мой милый докторъ, опасность грозитъ тому человку который пытался убить Джорджа! А сынъ мой съ Божіей помощью выживетъ и еще увидитъ этого негодяя повшеннымъ.
М-ръ Сольсъ былъ перенесенъ на ферму, ближе которой не было жилища въ окрестности. Томъ перевязалъ голову больнаго какъ умлъ и очень жаллъ что подъ рукою не оказалось опытныхъ и ловкихъ пальцевъ проповдника. Въ первую минуту никто не надялся что м-ръ Сольсъ доживетъ до прибытія медицинской помощи.
М-ръ Торпъ създилъ въ Н. и далъ знать полиціи о случившемся. Онъ пошелъ также въ гостиницу и вмст съ хозяиномъ сталъ искать чего-нибудь что могло бы служить указаніемъ относительно мста жительства и родныхъ несчастнаго молодаго человка. Въ камин комнаты гд спалъ м-ръ Сольсъ они нашли разорванное пополамъ письмо. Сложивъ об половинки вмст они разобрали подпись:

‘Твоя старая, любящая мать
‘Ревекка Сольсъ.’

и адресъ: ’20. Гиль стритъ. ‘
М-ръ Торпъ слъ и написалъ м-съ Сольсъ письмо съ извщеніемъ о несчастіи случившемся съ ея сыномъ.
Писаніе писемъ не было для него такимъ трудомъ какъ для Варнавы, потому что онъ въ свое время прошелъ хорошую школу. Письмо было ясно и хорошо выражено.
‘Если вы пожелаете пріхать на ферму чтобы ходить за м-ромъ Сольсомъ’ приписалъ онъ въ конц, ‘то мы сочтемъ это за честь и сдлаемъ все зависящее отъ насъ чтобы вамъ было удобне.’
Это была добрая мысль, потому что онъ всегда чувствовалъ какое-то нервное отвращеніе къ чужимъ людямъ, но старикъ былъ слишкомъ благовоспитанъ чтобы не оказать матери сердечнаго пріема при данныхъ обстоятельствахъ, и м-съ Сольсъ ни минуты не колеблясь приняла его приглашеніе. Если бы съ Джорджемъ случилось несчастіе у свернаго полюса, она отправилась бы и туда.
Томъ почувствовалъ облегченіе когда она съ умлымъ и увреннымъ видомъ водворилась въ комнат больнаго. Онъ сдлалъ бы все возможное для всякаго человка очутившагося на его мст и поднятаго раненымъ на дорог, но онъ былъ радъ отдлаться отъ ухода за этимъ паціентомъ.
— Этотъ франтъ ненавидитъ насъ, замтилъ онъ.— О, да, я знаю, отецъ, онъ умлъ быть вжливымъ, потому что хотлъ продолжать бывать здсь и потому что онъ не такой человкъ чтобы давать волю своему характеру, когда это ему невыгодно, но мы послдніе люди которымъ онъ желалъ бы быть обязаннымъ, тмъ боле что кажется у нихъ съ Варнавой вышелъ крупный разговоръ.
— Что навело тебя на эту мысль? спросилъ отецъ.
— Мн сказалъ это Длинный Джонъ, отвчалъ Томъ.— Онъ что-то подслушалъ за стогомъ сна. Я выбранилъ его за подслушиваніе и не знаю что именно они говорили, но… что вамъ нужно? Послдній вопросъ былъ обращенъ къ незнакомому человку вдругъ вынырнувшему изъ за спины Торповъ.
— Меня послали узнать, какъ скоро оправится вашъ гость чтобы давать показанія, отвчалъ незнакомецъ.
Онъ слушалъ обоими ушами и сообразилъ что узналъ важный фактъ. Такъ у м-ра Сольса былъ крупный разговоръ съ проповдникомъ?
Томъ пожалъ плечами, въ общемъ все-таки врне всего было предположить что м-ру Сольсу не придется давать показаній на этомъ свт: въ данную минуту онъ лежалъ и болталъ самый дикій вздоръ, а преступникъ вроятно не торопясь спасался бгствомъ.
Однако, наконецъ, насталъ день когда Джорджъ проснулся съ сознаніемъ во взгляд. Его мать сидвшая около него задрожала отъ счастія увидавъ это. Его смуглое лицо въ блыхъ бинтахъ представляло довольно страшное зрлище, но Ревека Сольсъ никогда еще не слыхала ничего трогательне звука его голоса, хотя въ немъ слышалась нетерпливая досада.
— Что ты длаешь здсь, мать? заговорилъ онъ.— Я, кажется, былъ боленъ, но я увренъ что теб не было ни малйшей надобности прізжать сюда. Что такое случилось со мной? Онъ приложилъ руку къ голов и попробовалъ ссть прямо, но тотчасъ же упалъ на подушки.— Гмъ! мн должно быть было плохо, сказалъ онъ.— У меня такое ощущеніе какъ будто я упалъ съ пятаго этажа. Мн досадно что я ничего не помню! Вдь это не моя комната? Гд же, чертъ возьми?..
— Ты лежишь на Кольдервельской ферм, сказала ему мать.— Ты былъ очень боленъ. М-ръ Томъ Торпъ поднялъ тебя въ болотахъ около такъ называемаго Русалкина пруда.
— Ну? дальше! рзко проговорилъ онъ. На него напалъ леденящій страхъ что онъ потерялъ память.
— Онъ перенесъ тебя сюда, потому что другаго дома вблизи не было, а отецъ его думая что ты умираешь написалъ мн. Я сказала имъ что они ошибаются. Ты теперь выздоравливаешь, мой мальчикъ.
— Что было со мной? спросилъ онъ.
— У тебя была рана на затылк, начала она и остановилась, потому что Джорджъ съ угрюмою радостію засмялся.
— Ахъ, помню! сказалъ онъ.— Помню! мать, я боялся… Онъ не докончилъ фразы, не желая говорить чего онъ боялся.
— Я помню! снова повторилъ онъ.— Онъ ударилъ меня сзади въ сумеркахъ. Да, и братъ его подумалъ что я убитъ, но я слъ и испугалъ его, а потомъ снова стало темно. А святоши больно дерутся, честное слово! Но ему слдовало прежде вполн увриться, мертвые не болтаютъ, а мн кажется что я еще настолько живъ что смогу доставить ему не мало хлопотъ. Врагъ убитый на половину вещь опасная. Не такъ ли?
— Милый мой, сказала ему мать, положивъ свою морщинистую руку на его руку,— я надюсь что тотъ кто хотлъ убить тебя, убдится въ справедливости этого, но прежде всего ты долженъ выздоровть. Не давай себ волноваться и только скажи мн, кто это сдлалъ?
— Кто? да на цлую версту отъ меня только и былъ одинъ человкъ! воскликнулъ Джорджъ.— Конечно, проповдникъ! разумется я не видалъ его, потому что у меня нтъ глазъ на затылк, но я увренъ что онъ подбжалъ сзади и расплатился со мной за старые долги. Онъ имлъ основаніе сдлать это и еслибы онъ предупредилъ меня и ударилъ честно, то я принялъ бы это какъ должное, но ссылаться на какой-то зарокъ и потомъ бить изъ-за угла…
— Если въ Англіи есть какой-нибудь законъ, то этого человка должны повсить! вскричала м-съ Сольсъ.— Я не помню чтобы мн когда-нибудь приходилось слышать о такомъ злодйскомъ и гнусномъ преступленіи!
Джорджъ улыбнулся.
— Неужели? сказалъ онъ.— А между тмъ ты слыхала не мало! Знаешь ли, я не увренъ въ томъ что судья сочтетъ это преступленіе гнусне прочихъ только потому что пострадавшимъ лицомъ оказался я. Судьи такъ тупы! Мать, милая, что ты? Ты, кажется, плачешь? Вотъ ужь этого я не ожидалъ ютъ тебя!
— Я сама не знаю отчего я плачу, отвчала она поспшно вытирая глаза,— должно быть отъ радости что ты смешься надо мною совсмъ по прежнему. Еслибы ты только зналъ, какой вздоръ ты болталъ день и ночь и какъ ты все время звалъ кого-то!
— Звалъ? безпокойно спросилъ онъ.— Кого? тебя?
Старуха мать посмотрла на него съ такою нжностію, отъ которой преобразились жесткія черты ея лица.
— Нтъ, сказала она,— матерей такъ не зовутъ. Это просто была фантазія больнаго, и я позаботилась о томъ чтобы никто другой кром меня не слыхалъ тебя, хотя и я не такъ глупа чтобы обращать вниманіе на такія вещи. Богъ съ тобой! Все это теперь вылетло у меня изъ головы. У меня плохая память на то что говорится въ лихорадк.
— Ахъ! сказалъ онъ,— я не знаю женщины умне тебя! Отъ тебя и я наслдовалъ свою долю ума. Если я буду первымъ министромъ, то я многимъ буду обязанъ теб. Благодарю!
И притянувъ мать онъ поцловалъ ее.
И Ревека Сольсъ отлично знала что благодарность эта относилась не столько къ ея помощи въ составленіи карьеры сына, сколько къ ея ‘плохой памяти’.
— Я желала бы быть въ состояніи дать теб все чего ты хочешь, мой мальчикъ, печально сказала она.
Еслибы онъ могъ получить желаніе своего сердца цною ея собственной крови, онъ, конечно, получилъ бы его.
Посл этого онъ началъ понемногу поправляться прилагая съ какимъ-то терпливымъ упрямствомъ вс усилія къ достиженію этой цли, исполняя вс докторскія приказанія и не давая себ волноваться, потому что онъ твердо ршилъ выздоровть.
Онъ не былъ пріятнымъ паціентомъ какъ м-ръ Динъ. Онъ былъ здоровъ и крпокъ всю свою жизнь, и чувство собственной слабости и зависимости раздражало его, но мать его радовалась его дурному настроенію считая его хорошимъ знакомъ.
На одномъ только онъ настаивалъ твердо и упорно, на томъ чтобы несмотря ни на какой рискъ для его здоровій не оставаться ни одного лишняго дня на ферм и ухать, какъ только покой перестанетъ быть для него безусловною необходимостію.
Вс воспротивились этому, даже Томъ который несмотря на свою непріязнь къ м-ру Сольсу считалъ обидой своему гостепріимству отъздъ гостя раньше чмъ онъ сможетъ встать на ноги.
— Мн жаль что вамъ не хорошо у насъ, сударыня, сказалъ онъ м-съ Сольсъ,— но все-таки лучше потерпите и не дайте ему умереть отъ тряски въ дорог! Это не хорошо на отношенію къ намъ, и, принимая во вниманіе то что я нашелъ и поднялъ вашего сына, вы могли бы послушаться меня.
— Онъ хочетъ видть васъ, сказала м-съ Сольсъ. Она старалась отговорить Джорджа отъ этого свиданія, но напрасно.— Но пожалуйста помните что онъ боленъ, м-ръ Томасъ!
Томъ удивленно раскрылъ глаза, но потомъ добродушно разсмялся, старая барыня говорила рзко, но ея рука придерживавшая шелковое платье дрожала.
— Вы боитесь что я буду слишкомъ громко говорить? спросилъ онъ.— Я умю вести себя въ комнат больнаго, сударыня. Мы съ отцомъ очень хорошо ходили за нимъ до вашего прізда. Я оставлю сапоги въ кухн и буду ступать какъ можно тише.
М-съ Сольсъ пошла вслдъ за нимъ наверхъ и остановилась за дверью. Томъ усмхаясь и недоумвая задавалъ себ вопросъ, чего она боится для своего ненагляднаго сынка? Не воображаетъ ли она что онъ станетъ ссориться съ больнымъ человкомъ? съ какой стати?
— Ну, сэръ, получше ли вамъ теперь? спросилъ онъ входя въ комнату. М-ръ Сольсъ въ красивомъ отороченномъ мхомъ халат (роскошь въ одежд была его слабостію) сидлъ на мягкомъ кресл, за которымъ его мать посылала въ Н. Изящныя ширмы защищали его отъ сквознаго втра.
Лицо его очень исхудало, исхудали и смуглыя руки безпомощно лежавшія на колнахъ. Видно было что онъ слишкомъ рано всталъ съ постели.
— О, да, отвчалъ онъ,— мн лучше, на этотъ разъ я обманулъ и гробовщика и моего врага.
— Я радъ этому, сердечно сказалъ Томъ.— Вы знаете кто вамъ врагъ, сэръ?
М-ръ Сольсъ какъ-то странно посмотрлъ на него.
— Думаю что знаю.
— Вотъ это отлично! весело сказалъ Томъ.— Надюсь что вы не дадите ему случая повторить подобную штуку. Тамъ внизу стоитъ полицейскій которому надо повидать васъ. Я только что хотлъ впустить его, какъ ваша матушка просила меня сначала войти къ вамъ самому. Не надо ли вамъ чего нибудь! Намъ лучше хотлось бы чтобы вы остались у насъ подольше. Весь околотокъ осудитъ насъ, если мы отпустимъ васъ, не давъ вашей ран хорошенько закрыться.
— Нтъ, сказалъ Джорджъ,— ваши сосди поймутъ, почему я не могъ остаться подъ вашимъ кровомъ и почему вы не захотли держать меня.
Искренняя доброта Тома Торпа смущала его и усложняла предстоящее объясненіе.
— Мн трудно касаться этого вопроса, продолжалъ онъ,— потому что я чувствую себя обязаннымъ вамъ очень многимъ. Я вроятно, нтъ, даже наврно, умеръ бы, еслибы вы не подобрали меня, мы съ матерью жили въ дом вашего отца и принимали его ласки и гостепріимство…
— Ну? сказалъ Томъ, — такъ что же?
Джорджъ Сольсъ выпрямился, и краска залила его блдныя щеки.
— Ну, такъ я не могу начать дло противъ вашего брата, пока я мъ хлбъ и соль вашего отца, и при этихъ условіяхъ я не буду оскорблять васъ своею благодарностію. Какъ только я переступлю порогъ вашего дома, я, конечно, дамъ свои показанія. Теперь безъ сомннія и вы согласитесь что, чмъ скоре я уду отъ васъ, тмъ лучше.
Впродолженіе своей рчи онъ все время пристально смотрлъ на Тома. Онъ приготовился къ какой нибудь вспышк, съ его стороны. ‘У этихъ горбуновъ обыкновенно бываетъ, горячій характеръ’, думалъ онъ.
— Вы хотите сказать, медленно проговорилъ Томъ,— что вы дадите присягу въ томъ что Варнава покушался убить васъ?
— Я дамъ присягу въ томъ что таково мое глубочайшее убжденіе, сказалъ Джорджъ.— Конечно, я не видалъ своего врага, но я старался вызвать вашего брата на ссору и онъ отказался драться со мной по ‘религіознымъ соображеніямъ’.
Онъ слегка пожалъ плечами. На нсколько секундъ проповдникъ даже на него произвелъ впечатлніе, онъ вспомнилъ что былъ готовъ считать его честнымъ человкомъ, но теперь въ боле здравую и покойную минуту Джорджъ чувствовалъ что человкъ отказавшійся драться на основаніи ‘религіозныхъ соображеній’ способенъ на всякую низость.
— Мн было бы пріятне, продолжалъ онъ,— покинуть вашъ домъ не упомянувъ о моемъ намреніи начать дло противъ вашего брата, но я сознаюсь что питаю слабость къ открытой игр и къ тому же я обязанъ извиниться передъ вами въ томъ что принималъ ваше гостепріимство. Моя чувствительность не простирается настолько чтобъ удержать меня отъ преслдованія вашего брата изъ благодарности къ вамъ, но, конечно, я не отвчу ни на одинъ вопросъ слдователя пока живу подъ вашимъ кровомъ. Вроятно отсрочка дастъ время виновному скрыться, но…
— Вотъ что, сказалъ Томъ, и голосъ его звучалъ такъ тихо и спокойно что м-съ Сольсъ стоявшая за дверью не могла различить словъ.— Вотъ что: вы больны, и потому я не могу отвчать вамъ такъ, какъ бы мн хотлось. Вы говорили что Варнава хотлъ убить васъ и оставилъ васъ замертво… Думайте что хотите, это мн все равно, не думаю чтобы многіе согласились съ вами. Но когда вы начинаете говорить о ‘вроятностяхъ’, то я лучше васъ знаю что бы онъ ‘вроятно’ сдлалъ и съ вашего позволенія сдлаю это за. него.
Съ этими словами Томъ широко распахнулъ дверь и громко крикнулъ внизъ:
— Попросите посланнаго изъ Н. войти сюда сейчасъ же! М-ръ Сольсъ хочетъ дать важное показаніе, и время не терпитъ
Затмъ онъ повернулся къ Джорджу и сказалъ съ короткою усмшкой:
— Если вы хотите бросать грязью въ Варнаву, то сдлайте милость! По-моему это служитъ вамъ не къ чести, сэръ, и врядъ ли ваша грязь пристанетъ къ нему, но вамъ незачмъ ждать своего отъзда. Мы очень благодарны вамъ, но (я говорю за Варнаву) намъ будетъ пріятне, если вы не станете откладывать своихъ показаній.
— Гм! сказалъ Джорджъ, — онъ счастливе большинства пророковъ: родной братъ клянется имъ.

ГЛАВА XXIII.

Мегъ сидла въ дтской Лоринаго дома съ Лоринымъ сыномъ на колнахъ.
Ребенку нездоровилось, и онъ заснулъ положивъ голову на ея плечо. Маргарита любила дтей и дти, особенно мальчики, платили ей тмъ же.
Этотъ годовой мальчуганъ еще ничего не понимавшій и потому не смотрвшій на нее ни съ удивленіемъ, ни съ состраданіемъ, былъ ей большимъ утшеніемъ, и въ его обществ она чувствовала себя свободне всего. Лора была добра, но полна невысказанныхъ вопросовъ, а Лоринъ мужъ относился со слишкомъ замтнымъ покровительствомъ къ ‘бдному созданію’ сдлавшему такую ‘ужасную ошибку’ и, наконецъ, къ неописанному благополучію снова попавшему на хорошее житье!
Разумется она сдлала не мало ошибокъ въ жизни! Самую роковую и страшную изъ нихъ она сдлала когда вышла замужъ безъ единственной освящающей бракъ причины, но она по крайней мр не стыдилась своего проповдника. Кроткіе глаза Мегъ загорались опаснымъ блескомъ, когда покровительственный тонъ этого толстаго самодовольнаго господина принималъ слишкомъ большіе размры. Что такое былъ онъ самъ чтобы смть презирать Варнаву Торпа!
Тмъ не мене ея сердце было полно теплаго чувства къ Лор. Узы крови связывали сестеръ: какъ бы то ни было, он об оплакивали одного и того же отца, хотя у Мегъ чувство скорби умрялось чувствомъ глубокой благодарности за свиданіе и примиреніе съ нимъ.
Въ комнату вошла Лора и сла на низкую качалку у камина, ея вчно занятыя руки на этотъ разъ лниво лежали на колнахъ, а сама она пристально смотрла на сестру представлявшую для нея обаяніе загадки.
— Я надюсь что Варнава придетъ за мною завтра, сказала Мегъ,— я не понимаю что могло его задержать такъ долго. Я рада что ты уговорила меня остаться здсь у тебя, Лора. Человку необходимо дать немножко свободнаго мста и времени чтобы онъ могъ пережить и похоронить воспоминанія. Я знаю что я не пропустила ни одного взгляда, ни одного слова отца, пока была съ нимъ, но теперь я чувствую что могу спрятать все это, не то чтобы забыть, а просто прилично скрыть на дн души свое горе, и время для этого дала мн ты.
— Мн невыносимо думать что ты каждую минуту можешь испариться и, главное, уйти, Богъ знаетъ, на какіе труды и лишенія! порывисто воскликнула Лора.
Но Мегъ отрицательно покачала головой.
— Я не хочу остаться здсь навсегда! сказала она.— Здсь все очень мило и ‘мягко’, мн было пріятно сидть на удобныхъ креслахъ, ходить по бархатнымъ коврамъ и, главное, повидаться съ тобой, но теперь я уже не могла бы жить такою жизнію. Даже и это короткое возвращеніе къ ней кажется мн чмъ-то нечестнымъ. Ты не должна думать что я противъ воли вернусь къ Варнав, когда онъ придетъ за мной. Я уврена что ты воображаешь себ всякіе ужасы, Лора, но, честное слово, я говорю теб правду! Проповдникъ очень добръ ко мн, ни одинъ человкъ въ мір не былъ бы такъ добръ на его мст.
— Еще бы ему не быть добрымъ къ теб, когда ты бросила все изъ любви къ нему! сказала Лора.
— Ахъ нтъ, вовсе не изъ любви! вскричала Мегъ.— Онъ никогда и не воображалъ этого.
— Въ такомъ случа ты была безумне чмъ я думала! И Лора даже выпрямилась для усиленія своего негодующаго шепота. Она возмужала и пополнла съ того времени когда совтовала сестр ‘выйти замужъ за любаго приличнаго и состоятельнаго человка который былъ бы добръ къ ней’, и взгляды ея созрли.— Когда люди женятся по любви, то они по крайней мр получаютъ свой пирогъ, хотя бы даже его хватило не на долго и посл пришлось терпть голодъ. Я часто думаю что въ молодости недостаточно принимала во вниманіе эту сторону вопроса. Я страшно боялась сентиментальности. Но ты, Мегъ, ты самая возвышенная идеалистка, какую я встрчала, зачмъ ты шла за него, если ты его не любила?
— Теперь это старая исторія, красня сказала Мегъ.— Богъ съ ней! Варнава понимаетъ въ чемъ дло, а другой никто не пойметъ.
Маргарита помолчала минуту вспоминая сцену въ Равенсгилл которую она и сама въ то время понимала только на половину.
— Только посл понимаемъ мы что мы сдлали! снова заговорила она.— Я желала бы знать, увидимъ ли мы на томъ свт въ истинныхъ краскахъ и размрахъ все что съ нами случилось. Можетъ быть, вс событія нашей жизни перемстятся въ разныхъ направленіяхъ, какъ кусочки стекла въ калейдоскоп?
— Милая моя, сказала Лора съ насмшливою искоркой въ глазахъ, которая была такъ знакома Мегъ,— я въ полномъ смысл слова человкъ земли: я ничего не знаю и знать не хочу о томъ свт, но я очень любопытна относительно всего, что творится на этомъ. Я хотла бы знать какъ и что произошло за это время съ моею прежнею Мегъ. Гд онъ женился на теб? Была ли ты хоть сколько нибудь счастлива?
— Я была счастлива когда слушала его проповди, отвчала Мегъ.— Что мн сказать теб? Она задумалась на минуту и затмъ начала рисовать картины и сцены изъ ихъ жизни, далекіе переходы пшкомъ, ночевки у цыганскихъ костровъ, митинги на лсистыхъ холмахъ и на деревенскихъ выгонахъ… Она останавливалась скоре на боле свтлыхъ сторонахъ своей жизни, и ея разказы касались мягкихъ чертъ Варнавина характера, какъ, напримръ, его нжности къ старымъ людямъ и дтямъ и неослабной надежды на Бога.
При этомъ она подсмялась надъ мелкими затрудненіями съ которыми пришлось столкнуться лично ей въ начал ихъ совмстнаго пути.
— Теперь совсмъ другое дло, потому что я стала старше и привыкла ко всему, но, Лора, тогда я не смялась! Со мною случались такія смшныя вещи, все мелочи на которыя я совсмъ не была готова! Напримръ, у меня разорвались башмаки. Я помню что мы шли вдоль русла пересохшаго ручья, и каждый камешекъ мн больно рзалъ ногу. Это было всего черезъ шесть недль посл моего ухода отъ тети Росельторпъ, и мн казалось слишкомъ страннымъ и нелпымъ обращаться съ подобными вещами къ проповднику. Я не могла просить у него денегъ и считала что мн будетъ легче ходить босикомъ чмъ сдлать это, да въ сущности человкъ дйствительно можетъ перетерпть почти все если только твердо ршится на что-нибудь. Такимъ образомъ я понемножку прихрамывала и, вроятно, благополучно дошла бы до слдующей деревни еслибы не наступила на кусокъ разбитаго стекла. Въ этотъ день мн не везло: осколокъ прошелъ какъ разъ сквозь дыру и воткнулся мн въ пятку. Я сла на камень и стиснула руки, я такъ боялась упасть въ обморокъ, а отъ боли у меня темнло въ глазахъ. Я какъ сейчасъ вижу эту долину поросшую краснымъ верескомъ и папоротникомъ, русло потока съ разбросанными тамъ и сямъ большими срыми камнями и спокойную фигуру шагающаго впереди меня проповдника. Разумется, онъ скоро замтилъ мое отсутствіе и вернулся ко мн, въ эту минуту блый курчавый баранъ съ завитыми рогами и широкою мордой выскочилъ изъ-за куста рядомъ съ камнемъ, на которомъ я сидла, и бросился вверхъ по гор. Я такъ испугалась что слезы которыя я все время старалась удержать брызнули у меня изъ глазъ, и я расплакалась какъ ребенокъ. Варнава стоялъ и смотрлъ на меня съ неудомніемъ, я никогда еще не давала ему такихъ представленій, и онъ былъ очень удивленъ. Потомъ онъ сказалъ: ‘ахъ, ты горемычное созданіе, ты просто не знаешь что длать отъ усталости’, и свъ рядомъ со мною сталъ утшать меня такъ, какъ будто мн было не двадцать, а десять лтъ. Онъ разрзалъ мн башмакъ своимъ ножомъ, вынулъ изъ ноги стекло и кончилъ тмъ что взялъ меня на руки и донесъ до сосдней деревни. Съ этого дня онъ сталъ окружать меня особенно нжною заботливостію, но онъ всегда нженъ со всми, кто страдаетъ.
Мысли Мегъ перенеслись къ другому времени, когда трудность избранной ею жизни сказалась сильне чмъ въ т первые дни.
— Онъ думаетъ что никакая ошибка, никакой грхъ не могутъ быть сильне Бога, тихимъ голосомъ продолжала она.— Эта вра даетъ ему власть надъ тми, кто палъ очень низко. Конечно, большинство людей соглашается съ нимъ въ теоріи, но онъ совершенно убжденъ въ этомъ и на практик, а это совсмъ другое дло.
— Эта увренность ему не лишняя, сухо сказала Лора. Она только что ршила сказать Мегъ объ арест проповдника, но въ эту минуту вошла няня, и ей пришлось отложить свое намреніе.
Мегъ неохотно отдала ребенка, и он сошли въ освщенную столовую. Лора была задумчива: этотъ фанатикъ съ его маніей ‘обращать’ людей, съ его гибельными воззрніями на зло и безнравственность богатства надлалъ, по ея мннію, пропасть вреда, но она должна была сознаться что въ его вліяніи была также доля хорошаго. Маргарита стала теперь несравненно сильне нравственно чмъ была въ дни своей непостоянной и не уравновшенной юности. Лора замтила также и то что изящество и благородство бывшія всегда ея отличительными чертами не только не покинули ея, но даже какъ будто развились въ еще высшей степени. Въ своемъ поношенномъ плать Мегъ была похожа на переряженную королеву. Увы, увы! и все это тратилось на уличнаго крикуна который въ лучшемъ случа былъ сумашедшимъ фанатикомъ, а могъ оказаться и преступнымъ негодяемъ!
Эти мысли длали Лору противъ обыкновенія молчаливою. М-ръ Ашфордъ нсколько напыщеннымъ тономъ поддерживалъ бесду и горячо уговаривалъ Маргариту сть больше, ‘потому что м-съ Торпъ не каждый день получитъ такой обдъ’. Мегъ изо всхъ силъ старалась стать на высоту положенія и быть пріятной хозяину дома.
Серебро, хрусталь и цвты тшили ея взоръ, Маргарита, какъ и ея отецъ, очень любила красивыя вещи. Она не лгала говоря что не могла бы теперь жить въ роскоши, но на короткое время все-таки наслаждалась ею.
Въ большинств случаевъ аскетами длаются самые чуткіе къ красот люди. Тотъ кто никогда не бывалъ опьяненъ благоуханіемъ цвтовъ, никогда не зналъ и потребности бжать въ пустыню.
Обдъ на-половину уже прошелъ, когда Лора увидала что Мегъ измнилась въ лиц.
— Это человкъ изъ шляпнаго магазина, это не за тобой! быстро сказала она. Она считала себя вправ говорить съ полною увренностію: вдь она сама видла, какъ Варнаву Торпа повели въ Ньюгэтъ!
— Это не Варнава, это Томъ! громко вскричала Маргарита.
Она быстро встала со стула, и Лора слдя за направленіемъ ея взгляда увидала странную уродливую фигуру Тома въ открытую дверь. Онъ стоялъ въ сняхъ, но услыхавъ возгласъ Маргариты вошелъ въ столовую думая что она зоветъ его.
Лор этотъ необыкновенный человкъ показался грознымъ воплощеніемъ того вншняго міра который требовалъ себ ея сестру, для м-ра Ашфорда онъ былъ просто дерзкимъ нахаломъ, а Мегъ бросилась къ нему на встрчу.
— Томъ, что-нибудь дурное случилось на ферм? спросила она.— Лора, это мой деверь, пояснила она сестр.
— Мн слдуетъ просить у васъ прощенія, сударыня, за то что я помшалъ вамъ, сказалъ Томъ глядя на Лору,— но мн необходимо сказать два слова Варнавиной жен.
Простонародный тонъ, а еще больше ршительный голосъ напомнили Лор проповдника. Томъ Торпъ говорилъ совершенно вжливо, но властность его тона рзала ей ухо.
Онъ съ негодованіемъ смотрлъ на Маргариту и на ея важныхъ родственниковъ. Такъ вотъ она гд? сидитъ и пируетъ въ этихъ пышныхъ хоромахъ? Но она все-таки Варнавина жена, а самъ Варнава въ тюрьм!
— Можете говорить мн хоть тысячу словъ, сказала Маргарита.— Лора, я пройду съ нимъ въ библіотеку. О, я надюсь что вашъ отецъ не заболлъ?
Томъ взглянулъ на полоску крепа обвивавшую ея рукавъ, и сердце его смягчилось.
— Нтъ, нтъ, голубка, отвчалъ онъ,— ничего подобнаго не случилось. Отецъ живъ и здоровъ. У насъ нтъ ничего новаго кром того что вы уже должны знать.
— Но она не знаетъ! слабо вмшалась Лора.
Минутъ десять спустя они услыхали что Маргаритинъ поститель ушелъ.
— Вроятно твоя бдная сестра больше не покажется сегодня, сказалъ м-ръ Ашфордъ.— Ей должно быть страшно стыдно за своего негодяя мужа, хотя она, конечно, должна была ожидать этого, посл того какъ… ахъ, вотъ она!
Маргарита стояла высоко поднявъ голову съ яркимъ румянцемъ на щекахъ.
— Мой деверь сообщилъ мн что мой мужъ арестованъ по обвиненію м-ра Сольса и отведенъ въ тюрьму, сказала она, и въ голос ея звучала гордая нотка.— Вроятно умственныя способности м-ра Сольса пострадали! Мн жаль его.
— То-есть, ты хочешь сказать что теб досадно на него? замтила Лора.
— Нтъ, сказала м-съ Торпъ,— человкъ настолько потерявшій разумъ чтобы считать Варнаву способнымъ на такое дло не стоитъ моего гнва. Съ него нечего и спрашивать!
Лора взглянула на мужа едва сдерживая смхъ.
— Мн надо достать себ комнату по близости Ньюгэта чтобы какъ можно чаще видться съ нимъ, продолжала Мегъ.— Томъ проводитъ меня завтра въ тюрьму. Вы мн позволите теперь пойти и уложить мои вещи?
Когда дверь за сестрой затворилась, Лора засмялась, но какъ-то не весело.
— Странная исторія съ начала до конца! сказала она.— Но, вроятно, посл этого ты не скажешь что ей стыдно за мужа?
— Она не любитъ его, сказалъ м-ръ Ашфордъ.— Еслибы она любила его, она была бы больше встревожена.
Часъ спустя Маргарита кончила укладку своихъ вещей и стояла въ раздумь передъ небольшою кожаною шкатулкой: брать ее съ собою или нтъ?
Она открыла ее съ чувствомъ нжнаго благоговнія. Тамъ лежало жемчужное кольцо которое носила ея мать, тоже Маргарита. Лорины первые вязаные башмачки и не конченный шелковый кошелекъ который вязался въ то время, когда внезапная смерть налетвъ вырвала и эту и вс другія работы изъ хорошенькихъ ручекъ такъ охотно одаривавшихъ всхъ кругомъ.
Лежала тамъ также пачка пожелтвшихъ писемъ перевязанныхъ лентой. Послднее изъ нихъ было писано ихъ матерію за два дня до смерти. Никто не считалъ ея опасно больною, но письмо дышало какимъ-то смутнымъ предчувствіемъ несмотря на нжно счастливый тонъ, предчувствіемъ которое, какъ слышала Маргарита, пробудило тревогу въ сердц м-ра Дина и во-время вернуло его домой.
‘Врь мн, другъ мой: еслибы мн пришлось умереть хоть завтра же, я желала бы только одного чтобы ты помнилъ что на свт не было женщины счастливе меня, я думаю даже что и моего счастія не знала ни одна, потому что ни одна изъ нихъ не была твоею женой. Я хотла бы сдлать всхъ несчастныхъ счастливыми, но не могу. Я готова молить себ долгой жизни (однако не дольше твоей), но если она не суждена мн, то все-таки Господь благословилъ меня счастіемъ выше всхъ другихъ женщинъ, все-таки я скажу что ‘стоило жить хотя бы для того чтобы полюбить тебя, и…’
Мегъ положила письмо обратно. Нтъ! читать дальше казалось ей святотатствомъ. Ничей взоръ кром того, къ кому оно было писано, не долженъ былъ касаться этихъ строкъ. Ей стало стыдно и того что она прочла.
Когда-то и ей кто то сказалъ: ‘для этого стоитъ жить’. И теперь этотъ мертвый, но дышащій жизнью голосъ, опять повторялъ эти слова.
На другое утро она отдала шкатулку Лор.
— Въ ту часть Лондона куда я иду не безопасно брать драгоцнныя вещи, пояснила она.— Побереги ихъ для меня! Ихъ лучше оставить здсь.
Она повернула ключъ въ замк и подала Лор шкатулку.
— Здсь есть также письма, сказала она.— Они такъ живы что, вроятно, отецъ не могъ ршиться сжечь ихъ. Я начала читать одно, но не кончила: мн показалось что я не имю на это права.
— Вотъ вздоръ! да вдь онъ оставилъ ихъ нарочно теб! сказала Лора.— Кто же больше тебя иметъ право?
— Я почувствовала что я его не имю, повторила Мегъ.

ГЛАВА XXIV.

Стоялъ душный тяжелый сентябрьскій день, когда Мегъ въ первый разъ увидала Ньюгэтъ.
Пронесшіеся съ тхъ поръ надъ Лондономъ пятьдесятъ лтъ произвели въ немъ не мало перемнъ къ лучшему.
Тотъ Гольборнъ по которому шли Томъ и Мегъ Торпъ былъ гораздо неопрятне, шумне и неприспособленне къ торговл, чмъ ныншній.
Огромное стеченіе народа, уличные крики, толкотня и суматоха были новы для Мегъ, потому что, хотя она и прожила всю жизнь въ Лондон, ей не приходилось до сихъ поръ заглядывать въ эту часть его.
Она вдругъ поняла то впечатлніе которое онъ производитъ на Варнаву.
— Онъ считаетъ Лондонъ такимъ страшнымъ, такимъ подавляющимъ! сказала она.— Я никогда не понимала что онъ хочетъ сказать этимъ, но теперь я вижу…
— Смотрите куда идете! крикнулъ ей Томъ.— Господи Боже! если бы хоть у одного изъ васъ была капля здраваго смысла, вы держались бы за сто верстъ отъ такого мста, гд и безъ васъ тсно и гд не слышно собственнаго голоса! Вотъ! вотъ онъ гд!
И Мегъ увидала ворота большой тюрьмы, ‘наихудше обставленной тюрьмы въ Англіи’ {Смотри отчетъ 1850 г. составленный три года спустя передъ самою постройкой новой тюрьмы въ Голлоуэй.}, куда постоянно стекались отбросы и подонки людскаго потока.
Они прошли въ похожія на крпостныя ворота которыя впослдствіи Мегъ видала и въ дождь и въ снгъ, но мрачность которыхъ теперь смягчалась лучами осенняго солнца, и очутились въ толп постителей ожидавшей свиданія съ заключенными и къ удивленію Мегъ оказавшейся очень веселою, чтобы не сказать боле, ватагой.
Привратникъ перекидывался шутками и прибаутками съ шумною кучкой двушекъ ходившихъ рука объ руку и говорившихъ о своихъ ‘друзьяхъ’ въ тюрьм.
Мягкое сердце Мегъ сжалось отъ жалости къ одной изъ нихъ имвшей видъ двочки и просившей позволенія повидать своего мужа, Билля Дженкинса, приговореннаго къ смертной казни за кражу со взломомъ.
— Я надюсь что онъ будетъ помилованъ, громко сказала ей Мегъ.— Она такъ молода для замужней женщины! сказала она въ вид оправданія Тому неодобрительно смотрвшему на ея разговоръ съ двушкой.
При этихъ словахъ раздался громкій взрывъ хохота.
— Господи Боже! вотъ невинность-то! У насъ у всхъ есть мужья! сказала ей одна изъ нихъ. Но значеніе этихъ словъ жена проповдника поняла лишь гораздо позже.
Заключеннымъ позволялось видться только съ женами и то не больше раза въ недлю, ‘такъ что я не видывалъ среди нихъ ни одного холостаго человка’, смясь говорилъ привратникъ, ‘даже подростки и т женаты!’
Мегъ не сумла бы сказать что она ожидала встртить въ Ньюгэт: длинные каменные переходы, холодную камеру, Варнаву въ кандалахъ и, можетъ быть, мракъ… Она готовилась утшать и ободрять его, но шумной толпы она никакъ не ждала, и сердце у нея упало, когда она поняла что не войдетъ во внутренность зданія, а можетъ только вмст съ другими занять мсто у двойной желзной стки сурово протянутой между заключенными и ихъ друзьями.
Самыми первыми и сильными впечатлніями ея въ Ньюгэт были пиво и брань. Отъ запаха пива у нея спиралось дыханіе, отъ грубыхъ словъ шумло въ ушахъ, весь воздухъ былъ пропитанъ и тмъ и другимъ. Она съ любопытствомъ смотрла на торговца пивомъ пришедшаго изъ пивной лавки и встрченнаго громкими и радостными возгласами.
— Двочка моя! какъ ты поживаешь? произнесъ знакомый голосъ изъ-за ршетки. Мегъ прижалась къ ней лицомъ. Достать до него она не могла: промежутокъ былъ слишкомъ широкъ.
Въ то время въ тюрьмахъ еще не было заведено казенное платье для арестантовъ, и проповдникъ стоялъ въ своей синей фуфайк которая, однако, была разорвана во многихъ мстахъ, послднее обстоятельство бросилось Мегъ въ глаза прежде всего, потому что Варнава обыкновенно тщательно чинилъ свое платье. Самъ онъ тоже имлъ больной видъ, волосы и борода его были не приглажены, но руки не были закованы, и это нсколько утшило ее.
Онъ пожиралъ ее голоднымъ взоромъ и задавалъ вопросъ за вопросомъ объ ея здоровіи и жизни за это время съ такою настойчивостію и торопливостію что ей осталось очень мало времени на то чтобы разспросить его.
— Я бы желалъ видть тебя получше! нетерпливо воскликнулъ онъ.— Повернись головой къ свту, Маргарита! Я совсмъ не вижу тебя подъ этимъ навсомъ!
Поля ея соломенной шляпы бросали тнь на ея лицо, она развязала ленты чтобы снять ее и вспомнила, какъ отецъ просилъ ее о томъ же. Но Варнава поспшно остановилъ ее.
— Нтъ, нтъ, не здсь! сказалъ онъ.— Ты не можешь открывать голову подъ взглядами всего этого народа. Ты не должна бы вовсе быть здсь, пока я не могу охранять тебя. Гд Томъ?
— Онъ ждетъ меня на наружномъ двор, сказала Мегъ.— Нтъ, Варнава, я должна была давно быть здсь, но я ничего не знала до вчерашняго вечера, конечно, еслибы я знала, я пришла бы къ теб.
— Я не винилъ тебя, отвчалъ онъ.— Но вотъ что, голубка: времени осталось мало, а сказать мн теб надо много.. Это вроятно будетъ нашимъ послднимъ свиданіемъ до моего освобожденія, или до…
— Никакого ‘или’ быть не можетъ, сказала весело Мегъ.— Разумется, тебя должны освободить.
Но она крпче схватилась за ршетку: колна ея дрожали отъ долгой ходьбы.
Проповдникъ глядя на нее удержался отъ отвта готоваго сорваться у него съ языка.
— Ну, хорошо, до моего освобожденія! согласился онъ.— Но здсь теб не мсто. Хочешь вернуться домой съ Томомъ? На ферм тебя примутъ съ радостію. Или, если теб больше нравится, оставайся у сестры! Можешь длать какъ хочешь.
Но вдругъ съ внезапнымъ приливомъ тоски онъ вскричалъ такимъ голосомъ отъ котораго у Маргариты сердце дрогнуло:
— Подумать что я не могу теб дать крова? Въ нашемъ договор не было чтобы ты шла за мною въ Ньюгэтъ! Прости меня за это, Маргарита!
Мегъ подняла голову и взглянула ему прямо въ глаза.
— Я не вернусь къ Лор, сказала она.— Что мн тамъ длать? Не поду и на ферму: съ какой стати жен твоей жить въ Л—скомъ графств, когда ты здсь? Отецъ оставилъ мн немного денегъ, какъ разъ настолько чтобы намъ не разлучаться. Я найму комнатку рядомъ съ тюрьмой и буду ходить къ теб такъ часто, какъ позволятъ. Намъ надо о многомъ потолковать, надо подумать о твоей защит, надо многое сдлать, а ты мн еще ничего не сказалъ. Я буду жить очень скромно, потому что намъ нужна каждая копйка, но…
Онъ отрицательно покачалъ головой, и голосъ Мегъ изъ веселаго перешелъ въ умоляющій.
— Позволь мн остаться! говорила она.— Ты увидишь что изъ этого выйдетъ толкъ. Никто не будетъ такъ работать для твоего оправданія, какъ я. Еслибы я сидла въ тюрьм, неужели ты благодушно ушелъ бы на ферму съ Томомъ? Это глупо и спрашивать! Можешь не отвчать, потому что, конечно не ушелъ бы. Разв ты не хочешь видть меня? Я выпросила бы позволеніе приходить три раза въ недлю по всмъ пріемнымъ днямъ. Вдь это все-таки что нибудь, не правда ли?
— Что-нибудь! повторилъ проповдникъ и закрылъ рукою глаза чтобы не видать той которая была для него дороже всего на свт.— Одинъ видъ твой мн дороже пищи и питья, сказалъ онъ.— И ты знаешь это! и именно потому-то и нельзя сравнивать то что сдлалъ бы я съ тмъ что я прошу сдлать тебя. Узжай съ Томомъ, двочка! Да, я зналъ что ты пожелаешь остаться, зналъ что ты предложишь это, но я подумать не могу о томъ, какъ ты будешь здсь день за днемъ и жить одна одинешенька въ этомъ адскомъ город. Я проживу какъ-нибудь и не забуду что ты просилась остаться. Скажи мн поласкове ‘прощай’ и иди, моя родная. Иди съ Богомъ, Маргарита!…
Ея руки оторвались отъ ршетки, и она повернулась уходить. Она привыкла повиноваться Варнав, и его твердая воля почти пересилила ее, но уходя она оглянулась, какъ это случилось и почему, она сама не знала, но что то въ его усталомъ вид заставило ее снова вернуться и съ тихимъ крикомъ припасть къ ршетк.
— Я хочу остаться, сказала она.— Варнава, неужели ты не видишь что я хочу? Ты думаешь что я предлагаю это изъ чувства долга, ради тебя? Вовсе нтъ! ради себя самой! Не усылай меня! Я хочу остаться съ тобой.
Онъ помолчалъ нсколько секундъ и, наконецъ, сказалъ:
— Такъ оставайся же, и да хранить тебя Господь! Въ конц концовъ надо думать что Онъ суметъ сдлать это не хуже моего.
Дольше разговаривать было некогда, Мегъ пора было уходить, но проповдникъ вздохнулъ долгимъ удивленнымъ вздохомъ: итакъ засовы и ршетки отдлявшіе его отъ Маргариты на самомъ дл приблизили ее къ нему! Это открытіе было не лишнее: онъ нуждался въ утшеніи.
Тюремные законы заключали въ себ множество превосходныхъ правилъ которыя начальство Ньюгэта считало нужнымъ истолковывать какъ сны, ‘въ обратномъ смысл’. Варнава очутился въ компаніи гд были собраны вмст безъ разбора начиная отъ мальчишки укравшаго коровай хлба и кончая закоренлымъ мошенникомъ въ десятый разъ сидвшимъ въ тюрьм, вс арестанты Ньюгэта, образуя такимъ способомъ превосходный парникъ для ранней выгонки преступленій.
Повинуясь требованію своего призванія проповдникъ чаще и охотне всего останавливался въ такихъ мстахъ гд господствовало зло, но одно дло было бороться съ врагомъ рода человческаго по доброй вол, а другое дло не имть возможности ни днемъ, ни ночью спастись отъ его нечистаго присутствія, не знать ни минуты отдыха.
Нестерпимое ощущеніе постоянно устремленныхъ на него глазъ, жажда свжаго воздуха и еще больше одиночества, хотя бы на пять минутъ, росли въ немъ съ такою силой что ему нужна была вся его твердость воли чтобы сдерживать себя въ извстныхъ границахъ.
Въ его нетерпливой ненависти къ стнамъ и крышамъ всегда было что-то цыганское. Еще мальчикомъ онъ прокрадывался изъ дома ночью и засыпалъ подъ открытымъ небомъ. Теперь онъ сдерживалъ даже самыя мысли свои и не давалъ имъ уноситься къ морю и болотамъ боясь что страстная тоска по нимъ доведетъ его до припадка бшенства, онъ лъ съ трудомъ проклиная пищу и заставляя себя насильно глотать ее какъ дикій зврь лишенный свободы, сонъ совсмъ покинулъ его.
Только посл недльнаго пребыванія въ Ньюгэт Варнава сталъ замчать извстную систему въ безуміи тюремныхъ порядковъ, и эта система вызвала въ немъ такой сильный и противный общему духу протестъ который чуть не стоилъ ему жизни.
Бороться противъ установленныхъ привилегій было всегда отличительною чертой проповдника, но нигд она не выказалась такъ сильно какъ въ Ньюгэт.
Есть извстнаго рода неудобства въ проповдываніи праведной жизни въ то время какъ самъ находишься подъ подозрніемъ въ убійств и въ желаніи исправить людскія обиды, когда самъ сидишь въ тюрьм, но подобныя соображенія никогда не имли значенія для Варнавы. Какъ только онъ видлъ передъ собою своего врага, онъ бросался на него несмотря ни на что.
На женской половин тюрьмы Елизавета Фрай уже вносила порядокъ въ безпорядокъ и свтъ во мракъ, но на мужской половин еще правило неограниченное самоуправство.
Старшіе арестанты собирали родъ дани съ остальныхъ, они продавали пищу, смотрли сквозь пальцы на разныя беззаконныя дянія, пропускали табакъ и водку и въ качеств старостъ являлись настоящими деспотами.
Въ ихъ рукахъ находилось размщеніе новоприбывшихъ, полученіе и отправка писемъ, они, въ сущности, могли кормить и морить голодомъ, вязать и ршить, и однимъ изъ первыхъ шаговъ Варнавы въ тюрьм было сопротивленіе приказаніямъ старосты.
Надо отдать справедливость проповднику что несмотря на свое полное неумніе примняться къ обстоятельствамъ, онъ отъ природы не былъ сварливаго характера и слишкомъ много терся между самыми странными обращиками людской породы чтобы быть не въ мру разборчивымъ.
Набитая биткомъ комната въ которой кое-какъ спали на полу вс арестанты вмст внушала ему гораздо меньше отвращенія чмъ любому почтенному члену ныншняго общества. Онъ уступилъ сосдямъ свою долю грязнаго войлока и растянулся прямо на полу какъ можно ближе къ окну.
Все было грязно: люди, полъ и, главное, разговоръ! Варнава былъ радъ тому что въ окнахъ не было стеколъ, хотя свжій воздухъ все-таки какъ-то плохо проникалъ въ комнату.. Варнава обладалъ въ значительной мр способностію отвлекаться отъ того что происходитъ вокругъ него, и бывалъ раньше въ очень дурныхъ мстахъ, хотя, правда, все-таки лучшихъ чмъ это, но когда въ первый вечеръ ключъ въ замк, щелкнулъ и заперъ на всю ночь эти подонки лондонскихъ улицъ, тогда началась такая сцена пьянаго разгула, безобразія и жестокости, что онъ вышелъ изъ своей замкнутой сосредоточенности и поневол сталъ смотрть и слушать.
Сидя въ своемъ углу и глядя на всхъ гнвными глазами, онъ горлъ желаніемъ возвысить голосъ противъ азартной игры, пьянства и богохульства царившихъ вокругъ, но даже онъ поколебался сдлать это.
Онъ чувствовалъ упадокъ духа и отвращеніе ко всему, вра его какъ будто замерла, слова не шли на языкъ. Въ первый разъ въ жизни его остановила увренность въ неудач, твердая ршимость и убжденность уносившая сердца людей покинула его (можетъ быть, потому что онъ былъ физически измученъ, хотя ему самому эта причина никогда не пришла бы въ голову), и онъ. сидлъ молча.
Страха, въ смысл боязни за свою личную безопасность, онъ не зналъ ни по природ, ни по опыту, но глубокое нравственное уныніе и смиреніе таившіяся подъ его наружною смлостію иногда заграждали его уста.
Когда ‘духъ побуждалъ его’, онъ говорилъ не сомнваясь ни въ чемъ, но по временамъ онъ сидлъ въ мысленной власяниц не ощущая присутствія божественнаго вдохновенія.
Днемъ его приводило въ отчаяніе отсутствіе работы, онъ привыкъ къ тяжелому труду на воздух, и сравнительная тснота лондонской жизни начала сказываться на его здоровіи и настроеніи еще раньше его тюремнаго заключенія. Онъ поблагодарилъ бы за всякую работу, чувство, конечно, необычное среди его товарищей. У арестантовъ не было недостатка въ развлеченіяхъ: у нихъ по рукамъ свободно ходили газеты и даже книги, хотя послднія были такого содержанія что могли только усилить отвращеніе проповдника къ ‘книжной учености’ и давали ему полное право называть ихъ выдумками дьявола, карты и табакъ также были въ большомъ ходу, азартныя игры шли безъ перерыва съ утра до ночи и съ ночи до утра, пьянства и дракъ было сколько угодно.
По всей вроятности Варнава и безо всякаго повода со своей стороны не избжалъ бы грубаго обращенія, еслибы не его ростъ и сила которые длали его неудобнымъ предметомъ для приставанія и насмшекъ.
Этотъ смуглый рыжебородый человкъ стоя въ своемъ углу и ‘глазя’ на дйствительно грубую сцену внушалъ какую-то опаску выраженіемъ своихъ голубыхъ глазъ.
Кто его знаетъ? можетъ быть, онъ сходитъ съ ума! Въ Ньюгэт былъ большой процентъ настоящихъ сумашедшихъ, было нсколько и мнимыхъ, которые притворялись сумашедшими по мр того какъ приближалось время суда, ихъ присутствіе еще усиливало буйный характеръ ночныхъ сборищъ.
Въ продолженіе всей первой недли своего заключенія Варнава строго и молча стоялъ въ сторон. Онъ безпокоился о жен, онъ страдалъ отъ угнетеннаго состоянія духа, и чувство ‘что Господь отступился отъ него’ наполняло горечью его душу. Кром того, что съ нимъ случалось очень рдко, онъ мучился неувренностію въ томъ что ему надо длать. Какъ врожденное чувство, такъ и принципы его не позволяли ему выдавать сдланнаго ему признанія, онъ скоре самъ пошелъ бы на вислицу, какъ онъ сказалъ Маргарит, но оставить убійцу на свобод, дать ему возможность совершить новое преступленіе на которое могла подтолкнуть его развращенная природа, это пугало даже Варнаву рдко задумывавшагося надъ послдствіями. Вс эти мысли въ связи съ душною атмосферой и недостаткомъ сна сильно отзывались на его здоровіи, онъ чувствовалъ что не можетъ ни молиться, ни управлять своими мыслями, чувствовалъ себя ‘преданнымъ во власть сатаны’.
Эти злыя чары были разрушены появленіемъ Маргариты. Ея видъ, пробудивъ въ его сердц самую человческую любовь, встряхнулъ его и прогналъ овладвшую имъ меланхолію. Ему стало стыдно своего малодушія и унынія.
Когда-нибудь онъ снова встанетъ рядомъ съ ней, свободнымъ человкомъ, а звукъ ея послднихъ словъ заронилъ въ него такую надежду о которой онъ даже думать боялся: неужели же угрюмый Ньюгэтъ дастъ ему сердце его жены?
Онъ вернулся во внутренній дворъ посл посщенія Маргариты съ новымъ запасомъ мужества. Кучка арестантовъ окружила новичка блокураго мальчика лтъ пятнадцати съ хорошенькимъ и изящнымъ личикомъ напоминавшимъ лицо двочки.
Грубыя шутки и смхъ раздававшійся вокругъ въ сущности не были злыми, но мальчикъ, очевидно, былъ перепуганъ до смерти. Онъ стоялъ и плъ чистымъ высокимъ дискантомъ побуждаемый къ этому различными угрозами.
Онъ, очевидно, не зналъ словъ псни, потому что какой-то самозванный учитель все время подсказывалъ ему среди взрывовъ громкаго смха. Это была гадкая, грязная псня, и Варнава надялся только на то что мальчикъ не пойметъ ея. Онъ попалъ сюда только наканун, съ дтскимъ жаромъ увряя всхъ въ своей невинности, какъ будто здсь кому-нибудь было дло до того, виноватъ ли онъ или нтъ! Во всякомъ случа если даже онъ и вошелъ сюда невиннымъ, то нечего было надяться что онъ выйдетъ таковымъ же. Варнава съ отвращеніемъ постоялъ нсколько минутъ и потомъ обратился къ старост.
— Быть не можетъ чтобы этому мальчику мсто было здсь, сказалъ онъ.
Средній дворъ на которомъ они теперь стояли былъ, собственно говоря, отведенъ для самаго низкаго и отверженнаго класса преступниковъ, для людей обвинявшихся въ самыхъ возмутительныхъ злодяніяхъ, но старосты, очевидно, считали бдность худшимъ преступленіемъ и увидавъ что мальчикъ не можетъ платить установленной дани перевели его на средній дворъ.
— А теб что? огрызнулся староста.— Ужь не переряженный ли ты судья? или, можетъ быть, его преосвященство архіепископъ?
— Еслибы я былъ судьей, сказалъ проповдникъ,— то я скоре повсилъ бы этого мальчика на первомъ фонар не разбирая правъ ли онъ или виноватъ, чмъ засадилъ его сюда на погибель души и тла! Это было бы гораздо милосердне.
— Поговори, поговори еще! Намъ давно не доставало такого благочестиваго молодца какъ ты, отвчалъ староста.— Священникъ теперь не ходитъ къ намъ, онъ пересталъ бывать посл того какъ хромой Джэкъ принялся помогать ему въ его обязанностяхъ.
Говорившій тихо засмялся какой-то шутк, очевидно, скрывавшейся въ его словахъ.
— Онъ приходитъ теперь только передъ самымъ палачомъ къ тмъ, кто идетъ на вислицу, врод молитвы передъ обдомъ, продолжалъ арестантъ, — тогда они не такъ дурачатся.
Варнава не слыхалъ послдняго замчанія, онъ увидалъ или услыхалъ что-то такое, отчего кулаки его судорожно сжались. Онъ горячо напалъ на старосту.
— Неужели ты не можешь ничего сдлать? вскричалъ онъ.— Вдь ты посадилъ сюда этого ребенка потому что у него не было денегъ, онъ здсь только за воровство, и ты будешь виноватъ, если эти скоты сдлаютъ его…
Конецъ фразы остался недосказаннымъ. Варнава вдругъ почувствовалъ безполезность своихъ просьбъ, староста на минуту былъ ошеломленъ безпримрною и безграничною дерзостію новичка, но прежде чмъ онъ усплъ вполн сообразить глубину ея, проповдникъ ворвался въ середину круга и сталъ рядомъ съ мальчикомъ.
Наступилъ моментъ полнаго молчанія. Затмъ на весь дворъ раздался громкій обличительный голосъ Варнавы Торпа, онъ напалъ до такой степени врасплохъ на всю эту толпу безобразниковъ что усплъ безпрепятственно произнести цлую длинную фразу.
Толпа стояла разинувъ ротъ, мальчикъ прижался къ его рук.
Нсколько человкъ игравшихъ въ чехарду пріостановились, игральныя кости выпали изъ рукъ хромаго Джэка.
Еслибы внезапный громовой ударъ разразился надъ ними, то онъ произвелъ бы точно такое же поражающее и ошеломляющее дйствіе. Потомъ вдругъ съ дикимъ ревомъ смха и гнва они вс бросились на проповдника, и староста снова тихо засмялся.
Варнава дрался отчаянно, сначала ради мальчика, потомъ изъ простаго чувства самозащиты, потому что его удары раздразнили и взбсили звря въ этихъ людяхъ.
Это была не шуточная драка, они ршились наказать его.
Онъ крпко стиснулъ зубы и минуты дв выдерживалъ ихъ нападеніе, но затмъ очутился сначала на колнахъ, потомъ лицомъ къ земл, потомъ вс они сомкнулись надъ нимъ, онъ даже не принялъ самой простой мры предосторожности и не прислонился спиной къ стн, такъ что его противники окружали его со всхъ сторонъ. Онъ лежалъ на земл, а топтать лежащаго человка превеселое занятіе, къ тому же этотъ человкъ былъ самъ виноватъ и вполн заслужилъ наказаніе.
Обыкновенно староста не давалъ игр принимать такіе опасные размры и своевременно вступался, но на этотъ разъ онъ скромно отошелъ въ сторону: проповдникъ нуждался въ урок, и ни у кого не было ни малйшей охоты оказать ему пощаду.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ донесеніи тюремнаго врача стояло что одинъ изъ заключенныхъ получилъ переломъ реберъ, но дальнйшаго офиціальнаго вниманія этотъ эпизодъ на себя не обратилъ, и самъ заключенный былъ скоре удивленъ когда пришелъ въ сознаніе (въ высшей степени непріятное ощущеніе!) и увидалъ что еще не умеръ, а лежитъ въ углу двора весь покрытый ранами и ссадинами и едва дыша отъ боли.
Онъ попробовалъ ссть, но это усиліе вызвало въ немъ ощущеніе страшной боли и дурноты.
— Однако его порядкомъ измолотили! говорилъ какой-то голосъ.— Его не узнаетъ родная мать. Вроятно избили въ пьяномъ вид? За послднія дв недли это уже второй случай на среднемъ двор. Что? до сыта надрался? какъ ты себя чувствуешь?
— Очень болитъ… сказалъ Варнава,— а что… мальчикъ?
— Ему, конечно, будетъ только хуже отъ твоего заступничества, отвчалъ докторъ.— Лежи смирно, иначе я не могу перевязывать тебя! Господи Боже, да на теб живаго мста не осталось! Это все равно что штопать чулокъ на которомъ одн дыры.
Руки доктора не были мягче его словъ, но Варнава поморщился отъ словъ, а не отъ боли.
— Что они сдлали съ мальчикомъ? Онъ мальчишка слабый и трусливый, я это увидалъ сразу, онъ будетъ какъ воскъ въ ихъ рукахъ, если кто-нибудь не вступится.
— Теперь они, конечно, сочтутъ своею обязанностію испортить его какъ можно скоре, и это плоды твоего заступничества, сказалъ докторъ, — но можешь утшаться тмъ что дло все равно рано или поздно кончилось бы тмъ же, если онъ еще не былъ негодяемъ когда попалъ сюда (въ чемъ я, впрочемъ, сомнваюсь), то онъ получитъ свой дипломъ на это званіе еще до суда. Напрасно ты стараешься встать, ты не можешь! И какой чертъ тебя толкаетъ? Проглоти сначала этотъ урокъ!
Докторъ не любилъ проповдниковъ-методистовъ, этотъ классъ преступниковъ былъ, но его мннію, хуже всхъ.
Вообще онъ относился къ преступникамъ съ холодною терпимостію. ‘Они родились дурными людьми, это видно по форм ихъ череповъ’, замчалъ онъ и будучи большимъ сторонникомъ смертной казни въ видахъ огражденія общества онъ въ то же время нисколько не испытывалъ къ казнимымъ ни чувства нравственнаго негодованія, ни нелогичнаго состраданія филантроповъ.
— Погоди, съ тебя надолго хватитъ этого занятія, сухо прибавилъ онъ. Онъ невольно удивлялся терпнію съ какимъ этотъ человкъ переносилъ боль.— Черезъ часъ ты сильне почувствуешь свои ушибы. Я долженъ признаться что тебя долго били прежде чмъ окончательно побили!
— Пока я живъ… я не скажу… что я побитъ, задыхаясь говорилъ Варнава (каждое слово больно отдавалось въ его разбитой груди).— Да, это мн урокъ… Я слишкомъ забылся… занялся своими собственными длами!.. Я заслужилъ эту неудачу… но я опять попробую… какъ встану. Побитъ! я не побитъ!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Варнава пролежалъ въ своемъ углу три дня и три ночи. Его слдовало бы помстить въ лазаретъ, но лазаретъ какъ разъ въ это время былъ отведенъ подъ нсколькихъ политическихъ преступниковъ дворянскаго происхожденія которые были положительно не у мста въ Ньюгэт, но которыхъ зато старались устроить какъ можно удобне.
Никто не обращалъ вниманія на проповдника, хотя многіе бились объ закладъ изъ за того, выживетъ ли онъ или нтъ. Однако, его крпкое сложеніе и, можетъ быть, врожденное упрямство вывезли его. На четвертый день посл посщенія доктора онъ слъ, на пятый шатаясь всталъ на ноги. Случилось такъ что этотъ пятый день пришелся на воскресеніе спеціально и издревле посвященное кулачнымъ боямъ на среднемъ двор. Варнава съ трудомъ выпрямился, оперся рукой въ стну и оглянулся. Онъ не помнилъ чтобы ему когда-нибудь приходилось испытывать чувство физической слабости и новое ощущеніе показалось ему страннымъ и любопытнымъ
— Что? сунешься въ другой разъ? замтилъ ему его врагъ староста.
Непріятное и страшное зрлище представляла огромная худая фигура Варнавы стоявшаго на своей солом съ окровавленною повязкой на лбу. Лицо его вытянулось и поблднло отъ недостатка воздуха и носило слды глубокихъ страданій, но насмшка вызвала боевой огонь въ его глазахъ.
— Не сунусь? зловще сказалъ онъ.— Погоди и увидишь! На этотъ разъ мы побдимъ!
— Мы? да какой же дуракъ станетъ на твою сторону? спросилъ арестантъ.
— Я стану на Его сторону, Онъ поведетъ! сказалъ Варнава и пошелъ по палат спотыкаясь на каждомъ шагу, останавливаясь и задыхаясь отъ изнеможенія. Староста ухмыляясь шелъ за нимъ.
Вс арестанты были на двор. Двое изъ нихъ дрались, остальные смотрли. Проповдникъ пробился въ середину круга и положилъ руки на плечи сражавшихся.
— Не длайте этого! сказалъ онъ.— Сегодня день Господа моего, Онъ здсь посреди насъ и Его есть сила и слава! Варнава былъ такъ утомленъ ходьбою что невольно оперся на плечо того человка до котораго дотронулся и который стоялъ пораженный ужасомъ.
Въ своей полной сил и крпости проповдникъ былъ побжденъ, въ своей слабости онъ побдилъ.
До тхъ поръ пока человкъ остается человкомъ онъ волею-неволею долженъ склониться передъ очеловчивающей его искрой Божіей когда увидитъ ее.
Эти отверженныя и закоренлыя въ порок созданія ‘увидали ее’ въ тотъ день, увидали ее въ мужеств не имвшемъ ничего общаго съ животною и физическою стороной нашей природы, ‘увидали ее’ въ повелніи человка котораго они истоптали ногами и чуть не убили и который зная на что онъ идетъ все-таки шелъ на это, не считая смерть пораженіемъ.
— Оставьте его! Съ такими какъ онъ ничего не подлаешь, прошепталъ одинъ изъ окружающихъ.— За нимъ стоятъ ангелы.

ГЛАВА XXV.

М-ръ Сольсъ вернулся въ Лондонъ въ гораздо худшемъ вид чмъ ухалъ изъ него.
Еслибы онъ могъ послушаться собственнаго желанія, то, конечно, умолчалъ бы объ интересномъ происшествіи послужившемъ поводомъ къ аресту проповдника, но видя что оно неизбжно должно получить огласку, онъ взялъ починъ на себя и распространилъ дло въ томъ вид въ какомъ ему хотлось.
Своимъ успхомъ въ жизни м-ръ Сольсъ въ значительной мр былъ обязанъ тому что никогда не задумываясь выбрасывалъ пискаря когда хотлъ поймать щуку. Есть много людей которые ясно видятъ выгоды такого образа дйствій, но у которыхъ не хватаетъ мужества выбросить пискаря, у него его хватало.
Онъ твердо ршилъ сдлать дв, повидимому, трудно совмстимыя вещи: во-первыхъ, наказать своего противника, а во-вторыхъ, не впутывать въ дло имени Маргариты. Онъ скоре былъ готовъ проиграть дло чмъ втянуть въ него Мегъ.
Онъ предпочелъ бы по многимъ причинамъ чтобъ исторія Лидіи Тремнель осталась въ благодтельной неизвстности, но тмъ не мене онъ вывелъ ее на свтъ не поморщившись, потому что зналъ что разказавъ о ссор изъ за умершей женщины онъ отведетъ подозрніе въ томъ что горячій разговоръ между нимъ и Варнавой Торпомъ могъ имть отношеніе къ живой.
Это стоило ему нсколькихъ очень непріятныхъ минутъ досады и недовольства, но ради Мегъ онъ выбросилъ пискаря и выбросилъ смло.
М-ръ Сольсъ низко упалъ во мнніи Мегъ. Она не была бы человкомъ еслибы могла сочувствуя проповднику въ то же время понимать точку зрнія его врага. Однако, если ‘любовь человка есть въ дйствительности мрило его пригодности здсь или во всякомъ другомъ мст’, то м-ръ Сольсъ былъ, быть можетъ, достоинъ лучшаго мста чмъ она предполагала.
Однажды утромъ онъ завтракалъ у коменданта Ньюгэта и вышелъ отъ него съ сильною головною болью (онъ еще чувствовалъ послдствія удара) и дурнымъ настроеніемъ духа.
Весь послдній мсяцъ онъ старался выбросить изъ головы мысль о жен проповдника, а на свт нтъ вещи мучительне для нервовъ чмъ борьба съ постоянно возвращающеюся мыслію. Джорджъ ‘забылъ’ м-съ Торпъ путемъ непрерывныхъ и неослабныхъ усилій.
Онъ вынулъ изъ кармана нсколько бумагъ съ намреніемъ прочесть ихъ по дорог и могъ бы дать клятву что былъ всецло поглощенъ ими и мене всего думалъ о Маргарит, когда вдругъ изъ тысячи голосовъ наполнявшихъ шумную улицу до него страннымъ образомъ долетлъ именно ея голосъ.
Онъ отошелъ всего на нсколько шаговъ отъ двери коменданта. Онъ остановился, прислушался, повернулъ назадъ и снова подошелъ къ двери. На порог ея стояла Маргарита и разговаривала со швейцаромъ.
— Неужели эта скотина заставляетъ ее обивать тюремные пороги? Въ такомъ случа ему мало вислицы! подумалъ Джорджъ.
— Идите кругомъ на черное крыльцо! Чего вы толчетесь здсь? ворчалъ швейцаръ. Джорджъ не слыхалъ ея отвта, но ея манеры, очевидно, смутили слугу который колебался между дерзостію и почтительностію.
— Да, если у васъ есть дло къ коменданту, то я снесу вашу карточку и доложу… сударыня.
Это ‘сударыня’ прозвучало очень сомнительно, потому что платье Мегъ было поношено.
— У меня нтъ карточки, сказала она.— Пожалуйста скажите коменданту что я очень прошу его принять меня! Я жена одного изъ арестантовъ средняго двора и…
— Убирайтесь вы вонъ! уже безо всякой почтительности закричалъ на нее швейцаръ.— Какъ же! коменданту нечего длать какъ только разговаривать съ женой всякаго мошенника! и онъ захлопнулъ ей дверь въ лицо.
Маргарита взялась было за ручку звонка какъ будто хотла попытаться еще разъ, но затмъ, повидимому, пришла къ заключенію что это безполезно и со вздохомъ отошла отъ двери.
Сойдя съ лстницы она увидала м-ра Сольса и прошла бы мимо не взглянувъ на него, еслибы на него не напало упрямое непреодолимое желаніе заставить ее узнать себя.
— Вы знаете меня, м-съ Торпъ, сказалъ онъ вызывающимъ тономъ.
Глаза Мегъ холодно остановились на немъ.
— Да, я знаю васъ, серіозно отвтила она.
Джорджъ покраснлъ.— Но вы слишкомъ сердиты на меня чтобы узнать меня на улиц? Что же! это естественно. Разумется, вы не можете простить мн удара нанесеннаго мн проповдникомъ, я и не ожидалъ этого: судъ женщины жестокъ къ обиженному, когда обидчикомъ является ея мужъ. Но я какъ мущина не нахожу наслажденія въ вашихъ неудачахъ и помогу вамъ. Комендантъ мой близкій другъ, если вамъ угодно я устрою вамъ пріемъ у него.
— Нтъ, благодарю васъ, сказала Маргарита.
Джорджъ горько засмялся.
— Вы слишкомъ горды чтобы принять мою помощь? Напрасно! никогда не слдуетъ отказываться отъ хорошаго предложенія даже если его длаетъ врагъ.
Но затмъ тонъ его смягчился, потому что видъ ея усталаго лица тронулъ его
— Но я не вашъ врагъ, Маргарита, то-есть, извините, м-съ Торпъ. Вы не хотите быть справедливой, и я не жду этого, но вы могли бы быть великодушной. Позвольте мн сдлать это для васъ отъ чистаго сердца!
Онъ протянулъ ей руку, но Маргарита сердито откинулась назадъ. Какъ сметъ онъ повторять ей въ лицо свою выдумку про Варнаву и вслдъ затмъ сейчасъ же предлагать свою помощь? Онъ будетъ помогать ей!
— А! вы слишкомъ ненавидите меня? Это не умно! Это большая ошибка! началъ онъ, но остановился пораженный огнемъ негодованія вспыхнувшимъ въ ея глазахъ.
— Я не ненавижу васъ, хотя вы и дали ложную присягу противъ моего мужа, сказала она.— Для того чтобы ненавидть надо имть хотя какое-нибудь уваженіе къ человку! Я не могу принять отъ васъ никакой услуги, мн было бы легче взять голою рукой пригоршню раскаленныхъ углей!
Джоридъ Сольсъ закусилъ губу и отступилъ назадъ. Онъ удивлялся тому что слова этой женщины могли причинять ему такую боль. Онъ выпрямился и приподнялъ шляпу.
— Благодарю! Это было сказано достаточно ясно, и надо было быть дйствительно очень тупымъ чтобы просить этого, сказалъ онъ.— Раскаленные угли псалмопвца предназначались для головъ, а не для рукъ врага, м-съ Торпъ, но это пустяки, и я не стану навязывать вамъ этой услуги. Я глубоко сожалю что предложилъ вамъ свою помощь и даю вамъ слово что ничто въ мір не заставитъ меня повторить эту дерзость. Повидимому вы считаете что мои клятвы не заслуживаютъ доврія, но этой вы можете поврить.
И м-съ Торпъ поврила ей.
Она сама удивилась своему гнву, она не узнавала себя въ т дни. Ея негодованіе не успло еще остыть, когда она вошла въ свою крошечную комнату, но къ нему успло уже примшаться чувство тревоги. Она боялась какъ бы ея ссора съ м-ромъ Сольсомъ не ухудшила положенія Варнавы. Но вдь не могла же она въ самомъ дл принять его помощь!
Къ счастію у нея были полны руки дла, и времени для размышленій оставалось немного. Ее оснило внезапное вдохновеніе приняться за одну работу въ которой она когда-то была очень искусна, и ея старанія увнчались неожиданнымъ успхомъ.
Молодою двушкой она прекрасно длала и раскрашивала восковые цвты и плоды, и видъ ея прежнихъ инструментовъ какимъ то образомъ очутившихся у Лоры подалъ ей мысль добывать этимъ способомъ деньги.
Сумма оставленная ей отцомъ покрыла бы вс ея расходы, но она берегла всякую копйку чтобы имть возможность взять хорошаго защитника Варнав.
Она работала усердно, почти безъ отдыха и ходила почти только въ одну тюрьму. Ея комната находилась на самомъ чердак большаго узкаго дома стоявшаго рядомъ съ Ньюгэтской тюрьмой. Томъ оставилъ ее тамъ съ большимъ страхомъ и сомнніемъ, но въ ней не замтилъ и тни колебанія или унынія. Изрдка она писала и ему и свекру, и ея письма были всегда бодры и веселы. ‘Я отлично справляюсь со всмъ и многому успла научиться’, писала она.
Послдняя фраза была совершенно справедлива. Мегъ многому научилась въ эти долгіе три мсяца.
Она сдлалась очень знакомою фигурой въ ‘тюремной толп’. Многіе завсегдатаи наружнаго двора знали ее и даже ея исторію (хотя она понять не могла, какимъ образомъ она дошла до нихъ) и часто разсматривали ‘барыню’ съ удивленнымъ, но скоре добродушнымъ любопытствомъ.
Сначала грубая толпа пугала ее и въ продолженіе нсколькихъ недль она не разговарила ни съ кмъ по дорог въ тюрьму, или оттуда, но мало-по-малу она стала чувствовать какое-то расположеніе къ женщинамъ такъ же какъ и она тревожно ждавшимъ свиданія съ близкими.
Въ первый разъ когда Варнава не пришелъ къ ршетк, Мегъ, какъ мы видли, сдлала безплодную попытку добиться у высшаго начальства разршенія посщать тюрьму, но второе его отсутствіе вызвало въ ней тревогу. Она въ отчаяніи уже отходила отъ ршетки когда почувствовала у себя въ рук клочекъ бумаги сунутый ей ея сосдкой которая замтила ей при этомъ: ‘ужь какая же вы непроворная, барыня! Еслибы не мы съ Биллемъ, вамъ никогда не добыть бы этой записки’.
Бумажка была навернута на кость и ловко просунута сквозь ршетку. Почеркъ былъ Варнавинъ, но до того нетвердъ что Мегъ едва могла разобрать его.
‘Теб нечего тревожиться, голубка. Я немножко подрался, но теперь все въ порядк. Только мое лицо такъ красиво что я не хочу пугать тебя его видомъ, поэтому я не пришелъ, не приходи и ты недльку, другую.

Варнава’.

Записка обрадовала Мегъ которая боялась что онъ сильно боленъ. Какъ похоже на него было бояться ‘испугать’ ее своимъ лицомъ!
Она горячо поблагодарила двушку которая вслдъ за этимъ призналась ‘барын’ что она въ большомъ затрудненіи. Это была та самая молоденькая ‘жена’ которая обратила на себя вниманіе Мегъ въ первое ея посщеніе.
Теперь она плакала, потому что ничего не принесла своему Биллю. До этого дня она никогда не приходила безъ гостинца и, дйствительно, Билль жилъ гораздо лучше и роскошне чмъ его маленькая врная подружка. ‘Салли’ снабжала его пивомъ, табакомъ и даже мясомъ (хотя сама постоянно голодала), и онъ отбывалъ свой арестъ очень удобно.
Мегъ предложила половину денегъ находившихся въ ея тощемъ кошелк на покупку угощенія для Билля и этимъ способомъ пріобрла себ друзей. Она получила огромный запасъ свдній и предложеніе передать Варнав записку, но въ то же время услыхала и подробности о драк въ тюрьм отъ которыхъ у нея сердце перевернулось.
— Но Билль говоритъ что теперь его никто не тронетъ, объявила Салли,— онъ говоритъ что и самъ не тронетъ ни за какія деньги, будь тотъ хоть связанъ по рукамъ и по ногамъ, онъ говоритъ что ему стало страшно, когда проповдникъ опять выступилъ противъ нихъ посл того какъ они избили его какъ котенка. Это было такъ чудно, точно за нимъ стоялъ еще кто-то! Его голосъ былъ чуть-чуть громче шепота, потому что онъ былъ еще очень слабъ, но они вс затаили дыханіе чтобы слышать его. Чудно, не правда ли?
Мегъ тоже дрожала.
— Чей голосъ? проповдника? Но вдь онъ такъ силенъ! сказала она.— Что они сдлали съ нимъ?
— Они повалили его на землю и стали топтать его ногами, сказала двушка.— Онъ, видите ли, раздразнилъ ихъ, а ихъ на двор много, и они ужь такъ устроены, снисходительно поясняла Салли:— если они чувствуютъ что повалили человка, они не могутъ не топтать его, понимаете! не могутъ! Ну и переломали ему ребра. Господи! да не смотрите такъ! Онъ уже опять на ногахъ и еще взялъ верхъ надо всми ими! Я научу васъ какъ устроить ему жизнь получше.
Но увы! Маргаритинъ проповдникъ не хотлъ сверхштатныхъ удобствъ и строго запретилъ передавать себ ду. Съ него довольно было и тюремной пищи, говорилъ онъ, и веллъ сказать жен чтобъ она берегла деньги для себя.
Можетъ быть, его воздержаніе увеличило суеврный страхъ въ которомъ находился передъ нимъ весь Ньюгэтъ, потому что добровольная бдность всегда была великою силой и пользовалась особеннымъ уваженіемъ среди сластолюбцевъ.
Затмъ насталъ день когда Мегъ застала жену Билля въ настоящемъ бшенств: она кричала и топала въ дикомъ изступленіи и была похожа на разъяреннаго звря.
Билля заковали въ кандалы за шутливый ударъ нанесенный товарищу горячею кочергой, и Салли укусила привратника за то что тотъ не пустилъ ее.
— Она не знаетъ что длаетъ, она обезумла отъ горя и гнва, съ состраданіемъ сказала Мегъ. Она обняла Салли, увела ее прочь, привела къ себ домой, напоила ее чаемъ съ лепешками и утшила ее съ необыкновеннымъ успхомъ, потому что какъ только бшеный припадокъ горя прошелъ, настроеніе Салли перешло въ другую крайность съ тою удивительною быстротой на которую способно только простонародіе.
Мегъ не даромъ столько мсяцевъ пробыла спутницей проповдника и приглядлась ко всевозможнымъ классамъ людей, она знала съ кмъ ей придется имть дло и не надялась на успхъ, но ради того кто никогда и никому не отказывалъ въ помощи она сдлала для двушки все что могла.
Посл этого вышло какъ-то такъ что она съ каждою недлей все ближе и ближе знакомилась съ женщинами посщавшими Ньюгэтъ.
Въ ея комнат было нечего украсть, а сама она мало что могла дать, но Салли любила забгать къ ней по вечерамъ и долго сидла глядя на ея работу и слушая ея пніе, потому что Мегъ охотне пла чмъ говорила.
— Позвольте мн посидть у васъ, потому что я не хочу заводить никакой компаніи, пока Билль въ тюрьм, сказала она однажды.— Я ужь не вовсе безсовстная!
Такъ она часто сидла у Мегъ, да и не она одна.
Иногда маленькая комната бывала биткомъ набита. ‘Зато ихъ меньше на улиц’, мысленно говорила Мегъ.
Она часто дивилась великодушію своихъ постительницъ. Он всегда были готовы отдать свои послдніе гроши ‘ребятамъ въ тюрьм’. Она жалла ихъ жалостію отъ которой у нея болло сердце.
Она рдко учила ихъ и несмотря на то для многихъ мысль о ней была чмъ-то святымъ, какимъ-то сдерживающимъ началомъ, и ни одна изъ нихъ не позволяла себ драться или браниться площадными словами въ ея присутствіи.
Она старалась держать свою комнату въ чистот, но ду обыкновенно покупала уже готовою, это было, конечно, дороже, но зато сберегало ей много силъ и времени. Еслибы Варнава позволилъ, она жила бы чаемъ и булками, а ему покупала бы мясо, но на счетъ этого онъ былъ непреклоненъ.
Такъ шли недли, дни становились короче и холодне. Мегъ твердо ршила быть бодрой и веселой и не позволяла себ поддаваться ни холоду, ни унынію. Она сидла на кровати поджавъ подъ себя ноги чтобъ он не зябли и отогрвала руки на свчк, но ей хотлось чтобы Варнава зналъ какъ хорошо ей живется. Сохранять бодрость духа только для себя совсмъ не интересно, и Мегъ упросила его повидаться съ нею въ слдующій пріемный дань. Несмотря на вс предупрежденія Варнавы она пришла, въ ужасъ при вид его.
— Родная моя, я не хотлъ показываться теб на этой недл, но ты такъ просила что я не могъ отказать, сказалъ онъ.— Я знаю что лицо въ заплатахъ изъ пластыря очень некрасиво, но вдь это не опасно! Полно, двочка моя, д-ръ Мерриль говорилъ мн что мною можно дтей пугать, но я сказалъ что моя жена не ребенокъ и не побоится вида пустыхъ синяковъ.
— Я не оттого, отвчала Мегъ стараясь улыбнуться,— мн ршительно все равно какое у тебя лицо, но… О! Варнава какъ теб-то должно быть было больно!
Ее поразили его явная слабость, отсутствіе силы даже въ звук голоса и видъ его дрожащей руки.
— Я надюсь что они будутъ наказаны за это! вскричала Мегъ.
— Полно, замолчи! Ты не знаешь, сказалъ проповдникъ.— Только бы мн получше воспользоваться этимъ случаемъ! Да будетъ же, голубка, есть о чемъ горевать! Я былъ самъ не прочь подраться и вроятно тоже поколотилъ не мало народа, да пока я дрался я ничего и не чувствовалъ, мн было немножко больно только когда я пришелъ въ себя. Ну, довольно: поговорили объ этомъ и будетъ. Разкажи мн лучше о себ.
И Мегъ сдлавъ надъ собой усиліе послушалась его. Это было недолгое свиданіе, потому что онъ въ самомъ дл едва стоялъ, и ей было трудно говорить о себ когда ей такъ хотлось знать о немъ. Но Варнава вовсе не былъ намренъ слишкомъ подробно знакомить жену съ Ньюгэтскою жизнію. Зачмъ наввать ей страшные сны?
Мегъ разказала ему о своей встрч съ Джорджемъ Сольсомъ, объ удивительной выгод дланія восковыхъ плодовъ и о Салли.
— Но еслибы ты былъ тамъ, ты сумлъ бы лучше говорить съ ними, закончила она.— Я постоянно нуждаюсь въ твоихъ совтахъ.
— Бдная двочка! у тебя и Тома-то нтъ, сказалъ Варнава,— ни моего отца съ которымъ ты, кажется, всегда ладила лучше всхъ, но по-моему ты все-таки молодецъ, Маргарита.
И Мегъ пошла доканчивать свои цвты, потомъ понесла ихъ въ магазинъ, потомъ вернулась домой съ деньгами, вечеромъ пла со своимъ страннымъ ‘классомъ’, а оставшись одна сла писать роднымъ мужа, и все время горло ея сжималось отъ слезъ при воспоминаніи о ‘пустыхъ синякахъ’ на лиц Варнавы.
Она начала было разказывать Тому какой больной видъ у его брата, но разорвала письмо и написала новое.
— Онъ не можетъ ничего сдлать и съ моей стороны безжалостно заставлять его тревожиться, разсудила она.— Ахъ, еслибы Варнава былъ здсь!
Ей и раньше не хватало его постоянной заботы и защиты, но сегодня она не могла сидть на мст, безпрестанно вскакивала и ходила взадъ и впередъ по комнат неотвязно преслдуемая страшною картиной драки, когда люди которыхъ Варнава ‘раздразнилъ’ повалили его и стали бить каблуками.
Варнава взялъ съ нея слово что она не будетъ ‘очень’ думать объ этомъ, и она старалась отогнать эту мысль.
— Забудь объ этомъ! Мн жаль что теб сказали, говорилъ ей мужъ.— Я не хочу чтобы теб было больно думать обо мн, голубка моя. Ты будешь рада, когда меня выпустятъ и я опять смогу работать для тебя?
Будетъ ли она рада? И вдругъ Мегъ упала на колна отъ нахлынувшаго на нее новаго чувства тоски по немъ охватившей ее съ нестерпимою силою.
— Варнава, мн надо тебя… наконецъ!.. мн надо! громко вскричала она.— Не работы твоей, а тебя самого! О, какъ больно такъ хотть чего-нибудь! Я хочу чувствовать на своихъ плечахъ твои руки, хочу совсмъ близко слышать твой голосъ!
Она встала испуганная силой овладвшаго ею чувства и быстро въ темнот легла въ постель.
Она пришла, наконецъ, та любовь которая такъ долго заставляла себя ждать! Но пришла не въ вид нжнаго амура увнчаннаго весенними цвтами, а скоре въ вид вооруженнаго воина взявшаго приступомъ непокорное сердце. Неужели же природа никогда не прощающая и не забывающая оскорбленій мстила этимъ способомъ за то какъ мало Мегъ съ проповдникомъ приняли въ расчетъ ‘земныя привязанности’, связывая свои дв судьбы? ‘Какая мучительная боль!’ снова вскричала Маргарита. Однако Варнава зналъ ее уже цлыхъ два года!
Неужели же теперь поздно? Нтъ, Богъ не можетъ быть такъ жестокъ! Варнава назвалъ бы это богохульствомъ, онъ никогда не говоритъ ‘Богъ жестокъ’, что бы ни случилось. Что бы ни случилось? Да чему же случиться? Отчего ей такъ страшно сегодня ночью? Его, конечно, выпустятъ и ничего не случится. Она сейчасъ заснетъ и забудетъ.
Черезъ нсколько времени она дйствительно заснула и видла во сн сголбъ къ которому былъ привязанъ Варнава, какъ ‘христіанскій мученикъ’ въ книжк дяди Росельторпа которую она смотрла ребенкомъ. Противъ него стоялъ Джорджъ Сольсъ и одною рукой сыпалъ на голову проповдника горячіе угли, а другою отталкивалъ ее и говорилъ: ‘вы, повидимому, не врите моимъ клятвамъ, м-съ Торпъ, но этому надюсь поврите’.
Мегъ проснулась въ холодномъ поту (во сн какъ-то совершенно утрачивается чувство юмора). Она проспала всего пять минутъ показавшіяся ей часами и теперь боялась закрыть глаза чтобы не увидать того же кошмара. Она зажгла свчу и сидя въ постели принялась лпить свои фрукты до тхъ поръ, пока дневной свтъ который къ счастію ничего не стоитъ не проникъ въ ея комнату.
Тогда она открыла окно и выглянула на улицу. Внизу уже началось движеніе, и сквозь лондонскій туманъ ей неясно виднлись очертанія тюрьмы. Воздухъ былъ рзокъ и холоденъ, но ночные страхи отлетли отъ нея вмст съ темнотою. Мегъ почувствовала что съ наступленіемъ этой зари она вступаетъ въ новое царство.

ГЛАВА XXVI.

Въ продолженіе всей свой жизни Варнава Торпъ пользовался крпкимъ здоровьемъ выдерживавшимъ требованія его духа. Въ этомъ отношеніи онъ былъ замчательно счастливъ, но въ конц концовъ тло его все-таки состояло изъ плоти и крови, а плоть и кровь когда-нибудь изнемогаютъ.
Съ большимъ горемъ замтилъ онъ что не можетъ больше облегчать страданія какъ бывало длалъ это прежде. Эта странная сила, повидимому, почти совсмъ оставила его.
— Можетъ быть это потому что я недостоинъ, печально сказалъ онъ.— Человкъ ненавидящій брата котораго онъ видлъ недостоинъ силы низводить исцленіе отъ Бога Котораго онъ не видалъ.
Докторъ наблюдавшій какъ Варнава перевязывалъ рану нанесенную кочергой Билля нетерпливо засмялся.
— Ну, это, знаешь ли, вздоръ, замтилъ онъ. Однако онъ больше не говорилъ: ‘это ханжество’.
Обращеніе проповдника съ больными было мягче чмъ несомннно грубое обращеніе доктора. Глазъ арестанта былъ сильно поврежденъ, и малйшее прикосновеніе причиняло нестерпимую боль, онъ со стономъ перевернулся лицомъ внизъ, когда Варнава кончилъ перевязку.
— Я прежде могъ больше облегчать боль, сказалъ Варнава.— Я часто видалъ какъ больной среди самыхъ сильныхъ страданій засыпалъ, когда я клалъ на него руку. Теперь я этого не могу.
— Разумется, не можешь, отвчалъ докторъ.— У тебя была извстнаго рода месмерическая способность которую ты считалъ сверхъестественной, но теперь твоя собственная нервная энергія въ значительной мр выбита изъ тебя, ты боленъ и слабъ и не можешь больше продлывать этихъ штукъ которыя, позволь теб замтить, лучше бы теб и вовсе бросить. Эта потеря не иметъ ничего общаго съ твоею нравственностію, а зависитъ отъ твоего тла. Еслибы ты былъ величайшимъ мошенникомъ на земл, но въ то же время здоровымъ человкомъ, то эта способность осталась бы при теб несмотря на вс твои беззаконія. Нечего было и молиться о ней, или лучше сказать, можно было молиться одинаково и Богу и дьяволу, хотя, конечно, люди предпочитаютъ обращаться къ первому: этотъ миъ пріятне.
Варнава нахмурился глядя прямо передъ собою изъ-подъ своихъ свтлыхъ бровей.
Скептицизмъ былъ для него вещью невозможной, замчанія доктора не могли затронуть его простой вры, онъ радовался своей ‘цлительной’ способности, но еслибы ему тысячу разъ доказали какъ дважды два что его вра въ нее была ошибочна, то практически онъ все-таки не сошелъ бы со своей точки зрнія.
— Мн кажется что тотъ же самый Богъ Который длаетъ души, длаетъ и тла къ нимъ, заговорилъ онъ.— Я не понимаю, сэръ, не все ли равно черезъ что проходитъ эта сила. Вдь она все-таки только проходитъ черезъ меня. Я думалъ что она идетъ прямо отъ моей души въ душу больнаго, но вы человкъ ученый и, можетъ быть, знаете лучше меня, можетъ быть, она, какъ вы говорите, шла отъ моего тла, но не все ли это равно, только бы она шла? Что она была не отъ дьявола, это я знаю потому что она длала добро и цлила, а я никогда не слыхалъ чтобы дьяволъ исцлялъ, напротивъ, онъ разрушаетъ и душу и тло. Я никогда не молился ему, закончилъ онъ, принимая слова доктора въ буквальномъ смысл,— но вы напрасно говорите что это было бы все равно.
— Что же, твой сверхъестественный источникъ изсякъ бы тогда? спросилъ д-ръ Мерриль. Отвтъ проповдника удивилъ его.
— Нтъ, я не могу сказать это наврно, отвчалъ Варнава посл минутнаго размышленія.— Господь не прескаетъ нашего дыханія когда мы пользуемся имъ чтобы отрицать и хулить Его. Еслибы Онъ длалъ это, то я умеръ бы еще въ юности, да и васъ не было бы теперь на свт. Можетъ быть сила и осталась бы при мн какъ и дыханіе (хотя я не увренъ въ этомъ) но это было бы не все равно. Вы никогда не видали людей которые употребляютъ Божіи дары на службу дьяволу? Я видалъ. Да и вы тоже! и вы прекрасно знаете что лучше человку умереть чмъ длать это. Что же касается сверхъестественнаго, то я даже не понимаю что подъ этимъ подразумваютъ люди. Если это значитъ ‘сверху’, то все на свт сверхъестественно, потому что все идетъ сверху, кром того что идетъ снизу, заключилъ проповдникъ все еще съ нахмуренными бровями.— Можетъ быть, вы объясните мн это, сэръ?
Докторъ отрицательно покачалъ головою.
— Нтъ, сказалъ онъ,— ты правъ. Ни въ твоей, ни въ моей вр нтъ ничего сверхъестественнаго, потому что ты все признаешь сверхъестественнымъ, а я ничего, поэтому мы предоставимъ это названіе большинству обыкновенно являющемуся ни мясомъ, ни рыбой. Какъ бы то ни было, а у тебя необыкновенная ловкость и гибкость въ пальцахъ, и весело смотрть какъ ты скоро перевязываешь. Не всякій докторъ позволилъ бы теб упражняться въ этомъ, продолжалъ м-ръ Меррилъ гордясь своею щедростью,— но я люблю видть выдающіеся таланты даже въ шарлатанахъ и любителяхъ. Жаль что твоему мшаетъ суевріе! Ну вотъ, смотри сюда: зрніе Хромаго Джака пропало, и никакая молитва не вернетъ его въ этотъ глазъ, что я теб сейчасъ и докажу.
Несчастный Джакъ разразился проклятіями когда докторъ опять повернулъ его лицо къ свту.
— Оставьте его въ поко, сэръ, быстро сказалъ проповдникъ.— Зачмъ его трогать? Я нисколько не сомнваюсь въ томъ что вы знаете больше моего, но если вы припишите свое умнье тому же источнику, то можетъ быть вы будете понжне примнять его къ длу, вы говорите что это приведетъ къ одному и тому же, но вроятно паціенты ваши почувствуютъ разницу.
Докторъ пожалъ плечами, еслибы кто-нибудь другой кром Варнавы Торпа упрекнулъ его въ недостатк чувства и въ причиненіи страданій безъ необходимости, онъ безпощадно высмялъ бы его, но зная но опыту равнодушіе проповдника къ личнымъ оскорбленіямъ и физической боли, онъ не могъ обвинить его въ излишней и изнженной мягкости.
Онъ не былъ жестокъ отъ природы, но для того чтобы работая между грубыми развращеными людьми самому не придти въ отчаніе или не ожесточиться, человкъ долженъ имть поддержку въ необыкновенно высокой цли.
Въ тюрьм ходилъ разказъ о томъ что онъ какъ-то вымолилъ себ приговореннаго къ казни преступника съ цлію испытать надъ нимъ новую операцію. Онъ не былъ филантропомъ, но онъ любилъ свою науку и произвелъ не мало опытовъ. Въ Ньюгэт вс до послдняго негодяя боялись этого маленькаго рыженькаго человчка.
Хромой Джакъ былъ искренно благодаренъ Варнав.
— Это такой же случай, какъ знаешь ‘когда чертъ былъ боленъ’, сказалъ д-ръ Мерриль.— Онъ будетъ слушать тебя, Торпъ, только до тхъ поръ пока ему нужна твоя перевязка, а когда встанетъ, то начнетъ тебя же передразнивать, и голосъ твой, и выговоръ, и манеры, все!
— Но это все-таки не заставитъ меня молчать, улыбаясь сказалъ Варнава
И вышло такъ что докторъ ошибся. Хромой Джакъ не сталъ представлять проповдника даже тогда когда ему стало лучше.
— Это вовсе не потому что я не могу! съ сожалніемъ говорилъ онъ Варнав.— Я сейчасъ могу представить тебя такъ что ты самъ не отличишь который я, а который ты, перенять тебя очень легко, и я заставилъ бы всхъ ребятъ до послдняго слушать меня, но я не хочу.
— Это было бы подлою шуткой, сказалъ Варнава,— и угожденіемъ сатан. Онъ плохой плательщикъ.
Джакъ подмигнулъ своимъ единственнымъ уцлвшимъ глазомъ.
— Чепуха! я не длаю этого совсмъ не потому, сказалъ онъ.— Твой Господинъ тоже посадилъ тебя въ тюрьму, не такъ ли? и теб ни на грошъ не легче оттого что ты служишь Ему? Нтъ, это совсмъ не изъ-за того, и не изъ-за того вздора который ты болтаешь. Я слыхалъ все это уже много разъ. Но у тебя былъ рдкій случай отплатить мн за ту потасовку которую я тогда началъ на двор, и ты не воспользовался имъ, а совсмъ напротивъ! Вотъ что сидитъ у меня въ горл, потому что я по правд сказать порядкомъ струхнулъ, когда докторъ, чтобы чертъ его побралъ, веллъ позвать тебя.
— Господь съ тобой! да что же ты думалъ что я сдлаю? вскричалъ Варнава.— Теб нечего благодарить меня за то что я не оказался дьяволомъ.
Даже въ дни своихъ худшихъ заблужденій онъ никогда не могъ бы хладнокровно мстить беззащитному и страдающему созданію. Эта мысль казалась ему до того отталкивающей что при одномъ намек на нее онъ почувствовалъ отвращеніе даже къ благодарности предполагавшей возможность такого мщенія.
Хромой Джакъ хрипло засмялся и сказалъ что онъ бы зналъ что сдлать съ товарищемъ переломавшимъ ему ребра, еслибы этотъ товарищъ очутился въ его власти. Но повидимому съ этой минуты онъ сталъ смотрть на проповдника какъ на существо особой породы и сталъ питать къ нему безусловное довріе не лишенное трогательности.
Съ приближеніемъ времени засданій суда на него стали нападать приступы то дикаго веселія, то глубокаго унынія, первое было обычнымъ его состояніемъ, второе случайнымъ.
Онъ былъ суевренъ и почему-то глубоко врилъ въ свое ‘счастіе’ которое, однако, за послднее время измнило ему, когда на него находилъ періодъ унынія, онъ становился опаснымъ себ и другимъ. Физическая боль въ значительной мр способствовала его отчаянію, онъ все еще страдалъ отъ потери глаза. Варнава чувствовалъ вдвойн ту отвтственность которая заставляла его работать надъ нравственнымъ спасеніемъ всякаго человка, вдвойн потому что этотъ веселый бродяга, исполнявшій въ Ньюгэт роль придворнаго шута, по временамъ выказывалъ сильную, почти собачью привязанность къ нему. Но не одинъ Джакъ среди этого жалкаго сброда пробуждалъ въ Варнав его непреодолимую страсть къ ‘спасанію ‘.
Вдь все-таки весь этотъ безшабашный разгулъ, грубая показная безчувственность, позорное сквернословіе и богохульство вызывались и отчасти извинялись тмъ фактомъ что половина этихъ людей чувствовала на себ тнь вислицы, съ такимъ привидніемъ въ углу они пили горько и смялись громко чтобы не слишкомъ ясно видть его. ‘Ой, нтъ! до этого еще дло не дошло’, сказалъ содрогаясь одинъ изъ нихъ въ отвтъ на просьбу проповдника перестать и подумать, ‘мн не пришло время думать’.
И все-таки въ общемъ Варнава имлъ на нихъ вліяніе. Тюремный священникъ отказался отъ средняго двора, какъ отъ никуда не годнаго матеріала, но зато у тюремнаго священника было много и другихъ интересовъ, нисколько не мене важныхъ чмъ обращеніе гршниковъ. Варнава же былъ человкъ одной мысли, даже любимой женщин онъ сознательно и обдуманно посовтовалъ бы пожертвовать своею тлесною жизнію какъ она пожертвовала своимъ положеніемъ и состояніемъ, еслибы это какимъ-нибудь образомъ могло оказаться необходимымъ для распространенія царства Христова, и это единство цли сказывалось какъ сказывается всегда, независимо отъ того высока эта цль, или низка. Возможно даже что именно узкость его и усиливала его вліяніе. Люди видящіе разныя стороны даннаго вопроса бываютъ скупы на собственную кровь. Философы съ широкими взглядами имютъ свое мсто въ свт, но они не могутъ спасти тхъ кто тонутъ, они могутъ только объяснить почему эти люди тонутъ, что безъ сомннія тоже приноситъ свою долю пользы. Эти ньюгэтскія проповди говорились съ жаромъ человка убжденнаго въ томъ что для многихъ изъ его слушателей скоро наступитъ ночь. Но постоянное напряженіе духа и тла сказывалось все сильне: проповдникъ былъ уже не тотъ человкъ какимъ онъ вошелъ въ Ньюгэтъ и ополчился противъ беззаконій средняго двора, въ эти три мсяца онъ совершенно посдлъ, и его широкія плечи согнулись.
Это обстоятельство приводило д-ра Мерриля въ сильнйшее негодованіе. Онъ говорилъ что не можетъ видть равнодушно, какъ даромъ тратится и пропадаетъ самый великолпный организмъ который ему приходилось встрчать, да къ тому же еще невинно, потому что Варнава Торпъ, конечно, не виноватъ. Самъ Варнава не негодовалъ, его природа была не изъ тхъ которыя озлобляются въ несчастій. Обыкновенно онъ принималъ вещи просто, не спрашивая почему и зачмъ, но присущая ему способность надяться на лучшее замтно покинула его за послднее время.
— Мн прежде всегда казалось что я добьюсь чего хочу, потому что, по моему, въ самомъ хотніи очень много двигательной силы, сказалъ онъ какъ-то разъ.— Два мсяца тому назадъ я не сомнвался въ томъ что буду оправданъ, теперь я не знаю. Въ сущности когда я хорошенько подумаю, то вдь того-то, чего я для себя желалъ больше всего на свт, я никогда не получалъ, хотя зато получалъ помощь въ работ. Инымъ людямъ необходимо солнце, у другихъ природа грубе и съ ними, можетъ быть, лучше справляться иначе. Можетъ быть я не смогу доказать своей невинности, можетъ-быть я изъ тхъ людей которымъ не годится солнце. Но это будетъ какъ будто жестоко къ моей жен, потому что она совсмъ другаго сорта чмъ я и гораздо нжне, и я какъ-то не могу подумать что ей нужно горе! Бдная моя двочка, у нея и такъ его было довольно.
Самый тонъ этого замчанія показывалъ, насколько въ немъ пропала его природная жизнерадостность, хотя страсть его къ работ кстати и некстати стала какъ будто еще сильне.
Онъ сталъ гораздо мягче и самые жалкіе преступники обращались къ нему съ безотчетною надеждой на то что, можетъ быть, небесное милосердіе окажется не мене глубокимъ чмъ милосердіе этого человка несмотря на всю его несговорчивость. Онъ сталъ рдко видаться съ Маргаритой, потому что часто не имлъ силъ стоять у ршетки и къ тому же боялся этими грустными свиданіями доставить ей больше горя чмъ радости.
Въ первыхъ числахъ ноября Хромой Джакъ съ тремя сообщниками судился и былъ приговоренъ къ смертной казни. Несмотря на то что тогда вислица была боле частымъ наказаніемъ чмъ теперь, отъ нея легче было отдлаться. Изъ десяти приговоренныхъ девять съ успхомъ подавали на апеляцію, а десятый подвергался смертной казни для ‘примра’ прочимъ, если преступленіе въ которомъ онъ попался возбуждало особенное негодованіе.
Къ несчастію Джака за послднее время случаи его преступленія стали особенно часты, и общественное мнніе было сильно возбуждено противъ этого класса злодевъ.
Вслдствіе этого муки неизвстности были ужасны, и Варнава въ глубин души надялся что Судія боле справедливый чмъ вс земные судьи не вмнитъ несчастному созданію въ вину безумныхъ взрывовъ ропота и отчаянія возобновлявшихся въ теченіе этого ужаснаго шестинедльнаго ожиданія. Онъ съ трудомъ добился того чтобы Джака выпустили изъ одиночнаго заключенія въ темной камер. Онъ былъ убжденъ что темнота лишитъ его и послдняго разсудка. Посл этого онъ считалъ себя отвтственнымъ за вс безумства Джака и очень часто ухитрялся сдерживать ихъ. По просьб проповдника докторъ призналъ его ‘субъектомъ негоднымъ’ для одиночнаго заключенія въ темнот.
— Хотя знай пожалуйста что онъ одинаково негоденъ и для общенія со своими товарищами ‘на свту’, замтилъ онъ Варнав.— По правд сказать, его надо бы какъ можно скоре спровадить съ этого свта. Онъ ошибка природы, а къ ошибкамъ лучше всего относиться безъ пощады, Торпъ!
Староста еще больше не взлюбилъ Варнаву за его второе вмшательство, но проповднику сначала не приходило въ голову что съ нимъ нарочно обращаются хуже, хотя онъ и замчалъ что его порція каши всегда меньше и холодне и что ему никогда не хватаетъ мста у огня.
Когда онъ понялъ что эти мелкія отместки повторяются безпрестанно и не прекратятся до тхъ поръ, пока онъ не начнетъ выплачивать установленный старостой сборъ, онъ пересталъ обращать на нихъ вниманіе. Семейная черта упрямства была сильна въ Варнав и онъ, конечно, не собирался ‘сдаваться’ только потому, что ему жилось голодне и холодне чмъ могло бы житься.
Худшіе дни Ньюгэта, когда тюремщикъ могъ подвергнуть пытк или побоямъ непокорнаго арестанта, къ счастію прошли, а жаловаться властямъ на такія мелкія притсненія Варнав мшала гордость, но они несомннно отзывались на его подорванномъ здоровь, а этотъ ноябрь какъ нарочно былъ особенно холоденъ.
До сихъ поръ Варнава никогда въ жизни не страдалъ отъ холода, но теперь онъ мучился ужасно и днемъ и ночью. Одяла которыми покрывались арестанты никогда не мылись, и онъ предпочелъ холодъ, но сравнительную чистоту ни съ чмъ не сравнимой грязи, и очень сердился на себя за свою изнженность, за то что зябнулъ ‘какъ женщина’. Можетъ быть при обычномъ состояніи его здоровья этотъ холодъ и не повредилъ бы ему, но, къ несчастію, кости его еще не отдохнули отъ жестокихъ побоевъ, и онъ часто не могъ спать отъ ревматическихъ болей во всемъ тл и ходилъ согнувшись какъ шестидесятилтній старикъ.
Наконецъ, къ концу мсяца дошла очередь и до него.
Дло возбуждало всеобщій интересъ: оба дйствующія лица его въ свое время надлали не мало шума въ Лондон. Зала суда была полна, и густая толпа стояла у входа.
Не одинъ любопытный взоръ былъ устремленъ на жену проповдника находившуюся въ числ публики и совершенно не сознававшую возбуждаемаго ею вниманія.
Маргарита стояла между Томомъ Торпомъ и д-ромъ Меррилемъ, но вс ея мысли и взоры сосредоточивались на Варнав. Море повернутыхъ къ ней лицъ не существовало для нея.
Джорджъ Сольсъ, обводя глазами толпу, замтилъ ее и закусилъ губу отъ чувства острой боли и чего-то очень похожаго на зависть. Онъ былъ бы готовъ помняться мстами съ подсудимымъ еслибы этимъ могъ заставить эту женщину посмотрть на себя такъ, какъ она сейчасъ смотрла на него. То чего у него не было, чего онъ никогда не могъ получить, яркимъ свтомъ сіяло передъ нимъ вдали и казалось ему единственнымъ реальнымъ предметомъ среди цлаго міра тней. Онъ говорилъ себ что это сумашествіе, настоящее сумашествіе, что эта женщина такова же какъ и вс другія, что еслибы даже онъ и могъ какими-нибудь чарами привлечь къ себ ея сердце и отдать за нее все свое честолюбіе и богатство, то когда-нибудь очнулся бы отъ этого сна и пожаллъ о сдланномъ обмн. Онъ говорилъ себ что знаетъ изъ чего состоитъ это чувство, что онъ и раньше ‘бывалъ влюбленъ’. Но дло то было въ томъ что онъ не зналъ, а только думалъ что знаетъ.
Между тмъ исторія которую въ эту минуту разказывалъ его адвокатъ была не особенно пріятна для слуха м-съ Торпъ. Лицо Джорджа Сольса приняло каменно-непроницаемое выраженіе. Она сказала что презираетъ его? Прекрасно! Пусть же ей достанется пріятное сознаніе справедливости ея оцнки, а ему удовольствіе видть Варнаву повшеннымъ.
Адвокатъ остановился на вражд существовавшей между его кліентомъ и подсудимымъ, вражд, которая, по его словамъ, у подсудимаго отличалась страстностью и необузданностью и граничила почти съ мономаніей. Онъ былъ готовъ представить двухъ свидтелей которые могли подтвердить что Варнава Торпъ покушался на жизнь м-ра Сольса еще пятнадцать лтъ тому назадъ, и затмъ описалъ сцену на кладбищ, гд даже священное присутствіе смерти не могло сдержать бшеной страсти подсудимаго. Его не остановила тогда ни безполезность такого дикаго проявленія мести, ни неприличіе ссоры надъ свже вырытою могилой, очевидно то же бшеное побужденіе овладло имъ и позже, когда вблизи не нашлось дружеской руки чтобъ остановить его. Онъ описалъ какъ оба противника снова встртились въ пол, гд проповдникъ назвалъ м-ра Сольса человкомъ недостойнымъ сидть за однимъ столомъ съ м-съ Торпъ, на что м-ръ Сольсъ отвтилъ ему совтомъ отложить его ‘обращеніе’ до другаго раза, когда м-съ Торпъ не будетъ присутствовать при ихъ разговор. Одинъ изъ работниковъ случайно слышавшій этотъ разговоръ можетъ подтвердить справедливость его словъ.
Затмъ онъ разказалъ какъ м-ръ Сольсъ пошелъ пшкомъ въ N. по тропинк черезъ болота. Эта тропинка вела только къ Кольдервельской ферм. Противникъ м-ра Сольса послдовалъ за нимъ. М-ръ Сольсъ открыто признавался что на этотъ разъ сдлалъ все что могъ чтобы вызвать ссору. Онъ потребовалъ объясненія словъ сказанныхъ проповдникомъ въ пол и попрекнулъ его тмъ что онъ проповдуетъ только ‘подъ защитой юбокъ’. Почти непосредственно вслдъ за этою сценой произошло трагическое и почти роковое преступленіе въ которомъ теперь обвиняется Варнава Торпъ. Проповдникъ и м-ръ Сольсъ разстались въ гнв, и м-ръ Сольсъ, отойдя на короткое разстояніе, упалъ сраженный ударомъ по затылку. М-ръ Сольсъ не видалъ преступника, но факты дла говорятъ сами за себя. Убійства очень рдки въ тхъ мстахъ. М-ръ Сольсъ былъ совсмъ чужой, посторонній человкъ въ графств. Онъ не зналъ никого (кром проповдника) кто питалъ бы, или могъ питать къ нему ненріязненное чувство. Тотъ, кто нанесъ ударъ, нанесъ его съ твердою ршимостію убитъ м-ра Сольса, и только благодаря счастливому стеченію обстоятельствъ не усплъ въ своемъ намреніи. Свидтелями этого явятся Томъ Торпъ нашедшій м-ра Сольса въ безсознательномъ и близкомъ къ смерти состояніи и докторъ подъ наблюденіемъ котораго потомъ находился больной.
Подсудимый выслушалъ эту рчь съ удивительнымъ самообладаніемъ. Только разъ, когда адвокатъ началъ описывать встрчу въ болотахъ, брови его сжались подъ вліяніемъ минутной тревоги. Нсколько секундъ спустя онъ поднялъ голову и прямо взглянулъ въ лицо Джорджа Сольса. Онъ былъ радъ что у Джорджа хватило деликатности не вмшивать въ дло имени Маргариты. Глаза его встртились съ глазами его обвинителя и, странное дло, на одну минуту, среди борьбы которая должна была кончиться смертію одного изъ нихъ, эти два человка сошлись во мнніяхъ.
Когда начались показанія свидтелей, интересъ подсудимаго повидимому ослабъ. Онъ успокоительно кивнулъ бдному Джайльсу который былъ въ отчаяніи отъ необходимости давать показаніе противъ Варнавы, но въ общемъ онъ обращалъ мало вниманія на то что происходило вокругъ. Равнодушіе его отчасти объяснялось его физическимъ изнеможеніемъ, отчасти тмъ что онъ ршилъ предоставить дло его теченію. Онъ безусловно запретилъ Маргарит брать для него защитника, но въ то же время нисколько не боялся исхода дла. Его защита находилась ‘въ рукахъ Божіихъ’, а ему оставалось ‘сидть спокойно’ и дожидаться. Мегъ напрасно пыталась поколебать это ршеніе. Варнава былъ предубжденъ противъ адвокатовъ, и съ предубжденіями его бороться было не легко, но у него была также и другая боле разумная причина отказываться отъ ихъ помощи. Онъ ненавидлъ полумры и чувствовалъ что не къ чему разказывать половину исторіи, когда чувство чести не даетъ ему права разказать всю. За неимніемъ защитника онъ сдлалъ самъ одно рзкое и короткое замчаніе.
— Еслибы я хотлъ убить м-ра Сольса, то мн не зачмъ было бы подкрадываться для этого сзади, сказалъ онъ.— Я могъ сдлать это лицомъ къ лицу, потому что въ то время я былъ сильне его, и если вы спросите его, онъ вамъ подтвердитъ это. Я вообще не боюсь честнаго боя.
При послднихъ словахъ по зал пробжалъ сдержанный шопотъ. Исторія средняго двора какимъ-то образомъ проникла въ публику. Никто не сомнвался въ правдивости этого заявленія. Голосъ подсудимаго былъ тихъ и рчь коротка, но его посдвшіе волосы и сгорбленная спина говорили за него. Маргарита повернулась къ рыжему доктору съ гордою улыбкой на блдныхъ губахъ.
— Они должны поврить ему, сказала она, и докторъ угрюмо засмялся.
— Да, онъ могъ бы вызвать свидтелемъ весь Ньюгэтъ, сказалъ онъ.
Но въ свидтельств ньюгэтскихъ обывателей не оказалось надобности, и безъ нихъ въ зал было множество честныхъ людей готовыхъ засвидтельствовать безупречную репутацію проповдника. Варнава вызвалъ только трехъ, но отличительною чертой этого процеса была толпа незваныхъ и непрошеныхъ свидтелей шумвшая на двор, бранившаяся съ полиціей и требовавшая пропуска для того ‘чтобы замолвить слово’ за проповдника. ‘Я знаю что онъ никогда не убивалъ и не хотлъ убить никого, потому что онъ вылечилъ моего ребенка, когда тотъ задыхался отъ крупа’, говорила какая-то оборванная, усталая женщина которая никакъ не могла понять что жизнь ея ребенка не иметъ никакого отношенія къ данному длу.
— Вы не того забрали, и мн надо сказать судь словечко о проповдник. Онъ вылечилъ меня отъ черной горячки и… Какъ? вы не хотите пустить меня? Стало-быть вашъ судья нечестный человкъ! кричалъ толстый крестьянинъ убжденный въ томъ что его недопущеніе въ число свидтелей есть величайшее беззаконіе со стороны суда. Люди буквально дрались чтобы пробиться на безъ того уже наполненный народомъ дворъ. Свидтельства о честности и безупречной жизни проповдника летли съ востока, запада, свера и юга въ ошеломляющемъ количеств.
Покидая душную залу суда въ первый день засданія Маргарита остановилась чтобы поздороваться со многими друзьями проповдника.
— Когда мой мужъ будетъ свободенъ, онъ самъ поблагодаритъ васъ, говорила она. И толпа разступалась и пропускала ее съ шопотомъ сочувствія и участія. Томъ Торпъ по прежнему шелъ съ одной стороны ея, а тюремный врачъ съ другой.
— Вамъ лучше поскоре выбраться отсюда, сказалъ ей Томъ, но Мегъ обыкновенно боявшаяся незнакомаго народа теперь не спшила уходить. Привтственные крики Варнав и свистки м-ру Сольсу разогрли ея кровь. Ея тревожное сердце не такъ болло среди этихъ возбужденныхъ приверженцевъ. Она мужественно улыбалась каждый разъ, когда Варнава глядлъ на нее, но видъ его пробудилъ въ ней такое страстное негодованіе съ которымъ она боялась остаться наедин. Ей хотлось стоять въ этой толп до слдующаго дня засданія. Томъ былъ тоже возбужденъ, его глубокіе глаза горли, и онъ почти грубо торопилъ ее.
— Вотъ что! сказалъ онъ.— Мн кажется что кое-кто изъ ребятъ пріхавшихъ со мною хотятъ устроить ‘теплую встрчу’ м-ру Сольсу при выход его изъ суда, и мн хотлось бы видть ее. Выбирайтесь изъ этой давки, и я тогда вернусь назадъ. Богъ ты мой! нтъ! я былъ слишкомъ добръ къ этому господину, но теперь, когда я увидалъ лицо моего мальчика… Голосъ его оборвался.
Мегъ взглянула сначала на него, потомъ на кучку крестьянъ Л—скаго графства стоявшихъ у дверей и собиравшихся ‘тепло встртить’ м-ра Сольса, и поняла что уговаривать Тома безполезно. Она обернулась и схватила руку доктора который, какъ она знала, былъ добръ къ ея мужу.
— Они хотятъ поймать м-ра Сольса при выход, быстро сказала она.— Ему бы лучше уйти черезъ другую дверь, если можно. Докторъ кивнулъ головою.
— М-ръ Сольсъ обыкновенно уметъ заботиться о собственной особ, замтилъ онъ,— но я скажу ему.
Томъ услыхавшій эти слова сердито засмялся. На минуту м-ру Меррилю даже показалось что онъ хочетъ силою остановить его. Но Томъ, несмотря на все свое негодованіе, чувствовалъ себя отвтственнымъ передъ Варнавой за Маргариту и не ползъ въ драку, держа ея руку въ своей рук.
‘А этой женщин достанется за ея предупрежденіе!’ подумалъ докторъ. ‘Эта семья несомннно съ характеромъ’.
Вырвавшись изъ толпы Маргарита прервала молчаніе.
— Вы очень сердиты на меня? спросила она.
— Я не такой хорошій христіанинъ какъ вы, отвчалъ Томъ. Онъ говорилъ рзкимъ голосомъ, отвернувшись отъ нея. Онъ былъ такъ сердитъ что боялся смотрть на нжное лицо которое любилъ его братъ.— Итакъ вы не хотли чтобы кто-нибудь дотронулся пальцемъ до того человка который довелъ нашего мальчика до такого состоянія и который еще, можетъ быть, повсить его? да? Вы послали предупредить его? Боже милостивый! Жена Варнавы предупреждаетъ Варнавинаго убійцу! Вы готовы семью семьдесятъ разъ простить человка который своимъ лживымъ языкомъ убьетъ вашего мужа? Я зналъ что вы иногда бываете жестки къ Варнав, но этого… онъ спохватился и не договорилъ конца фразы.— Вы правы! началъ онъ посл минутнаго молчанія.— Вы правы и поступаете по-христіански, какъ я уже сказалъ, но… чертъ побери! я лучше бы желалъ имть женою гршницу!
— Ахъ, сказала Мегъ,— вы приписываете мн гораздо больше христіанскихъ чувствъ чмъ я имю. Тогда Томъ взглянулъ на нее пораженный чмъ-то страннымъ въ ея тон. Варнавина жена тоже измнилась. Съ этимъ жгучимъ сознаніемъ всего что вытерплъ Варнава ей казалось почти смшнымъ что Томъ могъ заподозрить ее въ состраданіи къ Варнавиному врагу.
— Я слышала какъ Длинный Джонъ распинался что за вс тридцать лтъ своей службы онъ никогда не видалъ никого изъ васъ вышедшимъ изъ терпнія и что кротость вашей семьи вошла въ пословицу, сказала Маргарита.
— Еще бы ему не распинаться! проворчалъ Томъ.— Странно было бы еслибы т ребята, которыхъ я выкормилъ, выростилъ и на ноги поставилъ, не любили насъ!
— Дйствительно, серіозно сказала Мегъ.— Но еслибы вы и эти самые ребята поймали и избили м-ра Сольса при выход изъ суда, то это было бы страннымъ поясненіемъ того что мы только что слышали, не правда ли? Можетъ быть, посл этого судьи не совсмъ поврили бы кротости торповскихъ характеровъ и не нашли бы ужь такимъ неправдоподобнымъ тотъ фактъ что одинъ изъ васъ съ топоромъ подкрался сзади къ человку.
Томъ остановился среди дороги и до боли сжалъ ея руку.
— Ужь не врите ли и вы что онъ это сдлалъ? спросилъ онъ, и Мегъ на минуту задала себ вопросъ что бы онъ сдлалъ съ нею, еслибы она въ самомъ дл врила этому.
— Нтъ, сказала она,— я знаю правду. Да еслибы онъ даже и не сказалъ мн ея, то я ни мало не усомнилась бы въ немъ. Ударить изъ-за угла для него вещь невозможная. Но я полагаюсь не на вашу природную семейную мягкость характера, Томъ. У Варнавы есть нчто выше этого.
Томъ какъ-то отчаянно зарычалъ.— Ахъ! Это нчто высшее и есть его погибель! воскликнулъ онъ, выпустивъ ея руку.— Ну, вотъ! я не долженъ былъ такъ грубо говорить съ вами, и Варнава не скоро простилъ бы меня еслибы могъ слышать нашъ разговоръ. Я долженъ былъ поддерживать и утшать васъ, но я очень усталъ отъ сегодняшняго дня. Это все надлалъ его видъ!
— Да, да! Я знаю, Томъ, сказала Мегъ.— Неужели вы думаете что у меня сердце не разрывается при вид его? Но когда мы привеземъ его домой, мы будемъ такъ ухаживать за нимъ! Я постараюсь отплатить ему за вс его заботы обо мн. Онъ окрпнетъ, потому что мы выходимъ его!
И снова задумчивая нжность ея голоса поразила Тома чмъ-то новымъ.
— Еслибы скоре наступалъ понедльникъ! сказала она.— Онъ безъ сомннія будетъ оправданъ, безо всякаго сомннія! Вы слышали какъ этотъ рыжій докторъ говорилъ то же самое. Онъ сказалъ что прямыхъ уликъ противъ Варнавы нтъ и что даже искусство м-ра Сольса не въ состояніи сдлать невиннаго человка виновнымъ. У Варнавы былъ такой видъ, какъ будто онъ не слушалъ что говорится кругомъ. Или, можетъ быть, онъ такъ усталъ? Въ понедльникъ все будетъ кончено. Еслибы понедльникъ скоре пришелъ!
— Да, все будетъ кончено, сказалъ Томъ,— но что если оно кончится не въ ту сторону? Что Варнава ни говори, а дьяволъ иногда беретъ верхъ.
— Это невозможно, сказала Мегъ. Потомъ вдругъ мягкія линіи ея губъ выпрямились.— Если дьяволъ возьметъ верхъ, сказала она, — тогда… тогда длайте что хотите! Тогда можете рвать м-ра Сольса хоть на куски, Томъ, и я буду стоять и хлопать въ ладоши и кричать: ‘по дломъ!’
— Аминь! сказалъ Томъ, протягивая ей руку. Теперь онъ зналъ что измнило Варнавину жену.
Посл этого они молча пошли по стемнвшей улиц, каждый былъ занятъ своими собственными мыслями. Томъ досталъ себ комнату въ одномъ дом съ Мегъ и разсянно пожелалъ ей покойной ночи когда они пришли домой. Пять минутъ спустя она постучалась къ нему въ дверь и вошла въ комнату съ тарелкой въ рукахъ.
— Я принесла вамъ пость. Скушайте это, Томъ! Вы цлый день ничего не ли.
— У меня духа не хватаетъ угощаться, сказалъ онъ,— и я терпть не могу чтобы вы за мной ухаживали! Однако онъ торопливо проглотилъ кушанье, видя что она не приметъ отказа. Родственное вниманіе Мегъ и трогало и сердило его въ одно и то же время. Тревога всегда длала Тома злымъ.
— Вы опять куда-то собрались? спросилъ онъ, увидавъ что она въ шляп.
— Да, я иду на Торговую улицу, сказала Мегъ.— Сегодня Джайльсъ Поттеръ сказалъ мн что у него осталось кое-что изъ Варнавинаго платья: фуфайка, рубашка и войлочная шапка. Я схожу за ними и отнесу ихъ сегодня же въ тюрьму. Говорятъ, ихъ камера страшно холодна.
— Я схожу вмсто васъ, сказалъ Томъ вставая и потягиваясь.— Какъ туда надо пройти?
— Мы пойдемъ вмст, сказала Мегъ.— Я все равно не могу сидть покойно.
И Томъ сдержалъ возраженіе вертвшееся у него на язык.
— Пойдемте! согласился онъ.— Хотя мн удивительно что вы еще желаете моего общества! Ого, втеръ сталъ еще холодне! Пойдемъ поскоре.
— Мн кажется что я была рада когда вы разсердились, сказала Мегъ смясь сквозь слезы.— Какъ пріятно видть около себя близкаго ему человка! Теперь я не могла бы быть ни съ кмъ кром васъ, Томъ. Вы родне всхъ ему.
— Вотъ какъ? Ну, малютка, времена перемнились! замтилъ Томъ.— Въ прежнее время Варнава отдалъ бы свои уши чтобы услыхать такія рчи въ вашихъ устахъ.
— Однако онъ не позволилъ бы мн кричать ‘по дломъ’, еслибы вы стали мстить его врагу. Томъ, я была сумашедшей. Забудьте это!
— Такъ вы простили бы его? спросилъ Томъ, пристально глядя на нее.— Простили бы? еще настойчиве повторилъ онъ.
— Нтъ! отвчала Мегъ.— Своего врага можно прощать, но я никогда не могла бы простить человка обидвшаго того кого я люблю. Я не въ состояніи возвыситься до этого. Я говорила тогда то что дйствительно чувствовала. Для него у меня не осталось бы жалости, она вся ушла бы на другаго! Говоря это Мегъ прижала руки къ груди и отъ волненія пошла такъ скоро что Томъ едва могъ поспвать за ней.
— Ну, а я радъ что вы не прощаете его, сказалъ Томъ.— Это гораздо естественне. Теперь вы не такъ похожи на залитый луннымъ свтомъ снгъ, какъ бывало. Мн было тошно думать что вы жалете этого человка. Женщина которая можетъ жалть врага своего мужа не уметъ любить. Я радъ что вы все-таки сдланы изъ плоти и крови!
— Неужели вы думаете что я люблю его меньше вашего? спросила Мегъ.
— Меньше моего! Дло не въ томъ… началъ Томъ и вдругъ остановился.— Нтъ, жаль что я не оставилъ этого барина въ луж! окончилъ онъ не совсмъ логично.— Я больше никогда и никого не буду подбирать: ужь очень великъ отвтъ!
— Варнава не согласился бы съ этимъ, замтила Мегъ.
— Варнава! вскричалъ Томъ.— Да разв онъ понимаетъ свою выгоду? О, да, я знаю что вы скажете! Что онъ получитъ награду на томъ свт? да? А какъ вы думаете что онъ съ нею сдлаетъ? Онъ будетъ несчастнымъ человкомъ въ счастливомъ мст. Когда Варнава попадетъ на небо, онъ не успокоится пока его не пошлютъ въ адъ, моя милая, и не дастъ покоя никому изъ ангеловъ. Да, можете говорить что хотите, Варнавина жена, но это врно, и вы сами увидите это если когда-нибудь тоже попадете на небо.

ГЛАВА XXVII.

М-ръ Сольсъ послушался совта доктора и не рисковалъ своими костями.
— Я могъ бы вывести изъ этого замчательное доказательство сдержанности этой милой семьи, замтилъ онъ,— но изъ-за этого не стоитъ идти на скандалъ. Я удивляюсь что Томъ Торпъ такъ глупъ.
— М-съ Торпъ велла васъ предупредить, сказалъ докторъ,— и посовтовать вамъ уйти черезъ другую дверь.
— Вотъ какъ? м-съ Торпъ? удивленно замтилъ Джорджъ.— Ахъ, да! она поняла что если Томъ Торпъ снова проломитъ мн голову, то это поведетъ къ осужденію проповдника.
Онъ угадалъ врно. На этотъ разъ любовь и ненависть пришли къ одному и тому же заключенію.
М-съ Сольсъ тоже была въ суд вмст съ нсколькими дюжинами мене заинтересованныхъ дамъ которыя разглядывали въ бинокли проповдника и шептали другъ другу что блдная и худая женщина съ короткими волосами и въ черномъ плать — м-съ Торпъ, ‘знаете, которая, была Маргаритой Динъ’.
Джорджъ Сольсъ вышелъ изъ суда невредимымъ и пошелъ въ Гилъ-стритъ потолковать съ матерью.
— Ты не выиграешь дла, мой милый, сказала она.— Онъ не можетъ доказать что не длалъ этого, но и ты не можешь доказать что это сдлалъ онъ, а присяжные всегда склонны стоять за бдняка и противъ джентльмена. Его рваная куртка и грубый выговоръ положительно говорятъ въ его пользу, онъ вывернется.
— Ну, что же? Я сдлалъ все что могъ, сказалъ Джорджъ растягиваясь во всю длину на диван.— Это все-таки утшеніе. Я согласенъ съ тобой что онъ легко можетъ проскочить въ дыры своей рубашки. Англійскіе присяжные удивительно сентиментальны и неравнодушны къ бдности. Курить можно? Благодарю! Что же? Мн все-таки пріятно думать что я угостилъ его тремя мсяцами Ньюгэта, и мн не кажется чтобы они поправили его здоровье.
Старуха задумчиво кивнула головой, они съ Джорджемъ всегда прекрасно понимали другъ друга.
Она знала что и сигара, и теплая комната, и мягкій диванъ казались ему вдвое пріятне оттого что Варнава Торпъ былъ лишенъ этихъ удобствъ, и по ея мннію это было вполн естественно.
— Есть и еще утшеніе, продолжалъ онъ выпуская клубы синеватаго дыма.— Ты видишь что я мирюсь съ возможностію не видать его повшеннымъ. Есть другое утшеніе. Если я выиграю дло, то онъ будетъ мученикомъ, онъ умретъ окруженный такимъ сіяніемъ что изъ-за него не видно будетъ самаго факта кары за гнусное покушеніе на убійство. Объ этомъ забудутъ. Онъ будетъ ‘пострадавшею нищетой’, а я ‘угнетающимъ богатствомъ’. Если же онъ отдлается только по недостатку уликъ, то этого не забудутъ, и я думаю что посл этого проповдь пойдетъ не такъ успшно. Что ни говори, а шептать будутъ.
— Это правда, согласилась м-съ Сольсъ.— Какъ странно что не нашли тхъ бриліантовъ которые у тебя были вытащены изъ кармана!
— Я думаю что кто-нибудь видлъ меня раньше чмъ м-ръ Томъ разыгралъ изъ себя милосердаго самарянина, и вроятно воспользовался ими. Я не врю чтобы проповдникъ укралъ ихъ у меня, а ты?
Джорджъ очень врилъ въ сужденіе матери, на этотъ разъ ея мнніе было для него неожиданностію.
— Если ты желаешь знать мое личное мнніе по этому поводу… но, можетъ быть, ты не желаешь? начала она.
— О, да, очень желаю. Я всегда люблю слушать твои личныя мннія, они поражаютъ своею освжающею своеобразностію. Говори!
— Ну, мой милый, въ такомъ случа мое личное мнніе вотъ каково: человкъ способный напасть и ударить изъ-за угла способенъ и обобрать карманы своей жертвы, но этотъ человкъ не сдлалъ ни того, ни другаго.
Джорджъ вынулъ изо рта сигару и привскочилъ на диван. Его мать сидла передъ каминомъ подобравъ свое богатое шелковое платье, поставивъ ноги на ршетку и устремивъ взглядъ своихъ свтлыхъ кошачьихъ глазъ въ огонь. Она снова кивнула какъ бы въ отвтъ на его движеніе.
— Пусть это останется строго между нами, Джорджъ, сказала она,— но я убждена что онъ не длалъ этого. Онъ устроилъ себ невозможную защиту! Еслибы онъ былъ виноватъ, онъ обставилъ бы ее иначе, а онъ даже не сталъ оправдываться. Милый мой, я слдила за нимъ все время, и онъ едва понималъ что говорилось за и что противъ него. Онъ замчалъ каждое движеніе своей жены и обрадовался, когда этотъ милый старикъ священникъ назвалъ его своимъ другомъ, но онъ не слдилъ за дломъ. Онъ боленъ, вс видли что онъ едва могъ держаться на ногахъ. Еслибы онъ былъ виновенъ, то нервы его были бы гораздо боле въ возбужденномъ состояніи, а еслибы онъ не зналъ виновнаго, то защищался бы бойче. Онъ что-то знаетъ, но считаетъ себя связаннымъ и предоставляетъ дло Провиднію.
— Ну, что же, сказалъ Джорджъ,— если ничто кром вислицы не можетъ доказать Варнав Торпу что Провидніе не сойдетъ со своего пути для того чтобы оказать ему услугу, то я смиренно надюсь что онъ выучитъ этотъ урокъ съ веревкой на ше. Я не чувствую въ себ призванія помшать этому. Если онъ такъ глупъ что укрываетъ преступниковъ, то по дломъ ему!
— Конечно, сказала м-съ Сольсъ.— Но еслибы онъ былъ твоимъ кліентомъ, мой сынъ, онъ вышелъ бы оправданнымъ. Еслибы ты взялся за его дло, то ты давно бы зналъ кто настоящій преступникъ, какъ бы ни укрывалъ его Варнава Торпъ.
Джорджъ засмялся.
— Стараго воробья на мякин не проведешь, а меня на комплименты не поймаешь, мать! сказалъ онъ.— Если бы этотъ святой мошенникъ былъ моимъ кліентомъ, то, конечно, я сдлалъ бы все чтобы облить его, но онъ не невиненъ, и я не считалъ бы его таковымъ.
— Хочешь я теб скажу что случится? Бриліанты найдутся у настоящаго преступника, сказала м-съ Сольсъ.
— Разумется, найдутся, отвчалъ Джорджъ,— найдутся сейчасъ же, какъ только воръ попробуетъ перепродать ихъ. Да онъ долго не сдлаетъ этого! Я никогда и не думалъ что они попали къ нашему благочестивому другу. Онъ жаденъ на похвалу и любитъ хорошенькихъ женщинъ въ соединеніи съ долгими молитвами, но я обязанъ сознаться что еслибы онъ гнался собственно за бриліантами, то онъ могъ бы получить ихъ и не стукнувъ меня по голов.
— Въ самомъ дл? А на суд это осталось невыясненнымъ, сказала м-съ Сольсъ, причемъ на лиц ея выразилось живйшее участіе.— Ты упомянулъ о томъ что въ числ вещей вытащенныхъ изъ твоихъ кармановъ былъ медальонъ съ бриліантами, но ни ты, ни проповдникъ не говорили чтобы у васъ былъ какой-нибудь разговоръ по этому поводу.
— Этотъ медальонъ когда-то принадлежалъ м-съ Торпъ, пояснилъ Джорджъ,— и случайно попалъ въ мои руки, то-есть, говоря попросту, я нашелъ его въ ссудной касс и попытался возвратить ей. Ея мужъ со свойственнымъ ему нахальствомъ не позволилъ ей принять его, но ни ему, ни мн не было никакой надобности трепать ея имя на суд, и я вовсе не хотлъ доставить всмъ милымъ барынямъ посщающимъ засданія суда лишній пріятный поводъ къ сплетнямъ. Барыни въ этомъ отношеніи могутъ посоперничать съ поварами-французами, то-есть, изъ ничего умютъ приготовить самое острое блюдо.
— Ты говоришь что онъ любитъ хорошенькихъ женщинъ? спросила м-съ Сольсъ.— А мн показалось что онъ любитъ только одну. Что же касается его проповдей и молитвъ, то он стоили ему такъ дорого что врядъ ли имли цлію только одну людскую похвалу. Святоши и ханжи рдко рискуютъ своими костями.
— Ахъ! Женщины всегда увлекаются такими людьми! воскликнулъ Джорджъ.— Я былъ лучшаго мннія о теб, мать. Даже ты, въ свои годы, не можешь устоять противъ проповдника!
— Милый мой, это не доказательство, сказала мать.— Если ты начнешь говорить пошлости о женщинахъ и мущинахъ, то мн остается молчать. Да, да! Женщины питаютъ слабость къ священникамъ и проповдникамъ, это всмъ извстно. Мн семьдесятъ лтъ, и я дурна какъ смертный грхъ, но разумется, я сентиментальна какъ только что выпущенная пансіонерка, и твое замчаніе какъ нельзя боле подходитъ ко мн. Женщина легко ослпляется благочестивою вншностію, а мущина влюбленный въ жену сосда не можетъ быть прямо, потому что косится на нее. Вотъ теб другая пошлость въ отвтъ на твою! Конечно, ни та, ни другая здсь некстати, это просто глупая манера говорить.
Старуха говорила съ оттнкомъ досады. Джорджъ разсмялся, но въ душ и онъ былъ сердитъ.
Онъ всталъ и бросилъ сигару въ огонь.— Я ухожу, сказалъ онъ,— и вроятно не вернусь къ обду. Не жди меня, пожалуйста! Мн до смерти надоли разговоры о моемъ дл. Ты можешь обсудить его съ Лили и Когенами и безъ моей помощи, не правда ли?
И онъ ушелъ, предоставивъ м-съ Сольсъ раскаиваться въ своей нескромности. Отсутствіе сына за субботнимъ обдомъ лишало ее самаго большаго удовольствія за всю недлю.
М-съ Сольсъ сидла на своемъ мст покаянія до обда, во время котораго она пила свое лучшее шампанское (подававшееся только въ дни прихода Джорджа) безъ удовольствія и находила вс кушанья невкусными.
Лили, громкая и краснощекая двушка, заняла мсто Джорджа на конц стола, и ‘дядя Веніаминъ’ былъ очень доволенъ. Веніаминъ Когенъ относился очень презрительно къ Джорджу во дни его юности, теперь времена перемнились, и старый Веніаминъ былъ бы радъ забыть кое-что изъ прошлаго, но къ несчастію у Джорджа была превосходная память. Вслдствіе этого дядя любилъ Лили больше чмъ ея брата, хотя очень уважалъ племянника.
Разговоръ дйствительно все время вертлся вокругъ судебнаго процеса, но м-съ Сольсъ сидла молча и невесело. Обыкновенно она говорила не меньше сына, но сегодня она сдлала только одно замчаніе въ продолженіе всего обда. Когда Веніаминъ Когенъ сообщилъ что здоровье подсудимаго, какъ говорятъ, сильно пострадало отъ жестокаго обращенія въ тюрьм, она замтила что она не высокаго мннія о проповдникахъ и что вроятно онъ заслужилъ это.
Посл обда стали играть въ карты, она играла вяло и все время проигрывала. Обыкновенно она очень увлекалась игрой, хотя у нихъ разъ навсегда было установлено что выигрыша она не брала, а только платила проигрышъ. Въ этотъ вечеръ м-ръ Веніаминъ такъ и загребалъ деньги.
Свчи въ тяжелыхъ золоченыхъ подсвчникахъ уже догорали, а игра все еще не приходила къ концу. Лили играла на большомъ концертномъ роял въ дальнемъ углу комнаты, а ея тетка, кроткая, увядшая, маленькая женщина мирно дремала въ кресл.
Въ конц одиннадцатаго часа лицо м-съ Сольсъ вдругъ просвтлло, она услыхала шаги Джорджа на лстниц.
Онъ вошелъ, подалъ руку дяд, поцловалъ тетку къ которой всегда былъ нжно-внимателенъ, и ставъ за стуломъ матери началъ смотрть ей въ карты.
— Да, тебя бьютъ въ пухъ и прахъ, мать! сказалъ онъ,— Ты не умешь играть безъ моихъ совтовъ. Дядя Веніаминъ вдвое сильне тебя.
— Я играла когда тебя еще не было на свт, мой милый! сказала м-съ Сольсъ, но по тону сына она узнала что онъ простилъ ей ея ‘пошлость’ о чужихъ женахъ и сразу повеселла.
Джорджъ продолжалъ стоять за ея стуломъ и наблюдать за ея игрой чмъ очень сердилъ дядю, за то м-съ Сольсъ была въ восторг: она любила видть сына подл себя, а теперь къ тому же замтила что у него есть какая-то скрытая причина радости и что онъ очень возбужденъ.
— Ты должно быть тоже въ выигрыш сегодня? спросила она.
Онъ улыбнулся и нагнувшись тронулъ пальцемъ ту карту, съ которой ей слдовало ходить.
— Да, у меня козыри на рукахъ, сказалъ онъ.— Ахъ, мать! ты сдлала ошибку! Теб не слдовало ходить съ червей. Вдь ты передала ходъ противнику. Я счастливе: я сегодня заполучилъ вс козыри, и теперь остается только выигрывать.
— Ты, конечно, не передавалъ хода противнику? спросилъ его дядя.
— Я никогда не длаю этого, сэръ, сказалъ Джорджъ.
Подъ защитой сына и м-съ Сольсъ начала выигрывать. Его счастіе оказалось заразительно. Но за то Веніаминъ выходилъ изъ себя.
Наконецъ м-съ Сольсъ съ неохотой прогнала Джорджа.— Ты мшаешь дяд, а въ игр этого не полагается. Къ тому же меня въ самомъ дл нечего учить какъ подносить ложку ко рту. Уходи! вскричала она.
— Разв вамъ мшаетъ когда на васъ смотрятъ, дядя Веніаминъ? Извините меня, пожалуйста, вжливо сказалъ Джорджъ и отошелъ на другой конецъ комнаты гд принялся дразнить Лили и занимать свою тихую маленькую тетку которая никогда не могла понять за что многіе не любили Джорджа и считали его насмшникомъ.
— Наконецъ! звая сказала Лили по уход гостей.— Я думала что они никогда не уйдутъ. Уморительно какъ Джорджъ всегда возится съ бдною тетей Анной. Я начинаю думать что онъ женится на такого рода простой и кроткой особ, хотя и ухаживаетъ за бойкими.
— Это было бы хорошо, сказала м-съ Сольсъ.— Ваша тетя Анна очень хорошая женщина, гораздо лучше меня, хотя я должна сознаться, продолжала она голосомъ ужасно напоминавшимъ голосъ ея сына, — что это можетъ быть оттого что она слишкомъ глупа чтобы быть чмъ-нибудь другимъ. Но Джорджъ былъ бы всегда ласковъ къ…
— Къ добренькой дурочк? сказала Лили.— Я тоже думаю. Ну, что же, мамочка, ты придешь спать?
— Сейчасъ, сказала м-съ Сольсъ, но когда Лили ушла, она сошла внизъ въ комнату для куренія.
— Ага! я былъ увренъ что твое любопытство не дотерпитъ до утра! вскричалъ Джорджъ, когда она отворила дверь.
— Джорджъ! ты нашелъ бриліанты! Гд они?
Онъ протянулъ руку, на ладони лежалъ медальонъ.— У меня въ рукахъ, сказалъ онъ.
— А гд они были?
— У этого святаго человка! Онъ засмялся и положилъ медальонъ на столъ.— Мы съ тобой были слишкомъ доврчивы, мать: мы думали что передъ этимъ онъ остановится.
И онъ сталъ разказывать ей всю исторію ходя взадъ и впередъ по комнат. Глаза его горли, щеки вспыхивали румянцемъ. Мать сказала бы что онъ чуть-чуть на весел, да только Джорджъ никогда не пилъ, и несмотря на его торжествующій видъ сердце старухи болло за него.
— Ты помнишь, я теб сказалъ что заложилъ куда-то нужныя бумаги? началъ онъ.— Я вдругъ сообразилъ что оставилъ ихъ у коменданта и пошелъ къ нему. Я нашелъ ихъ (я положительно скоро начну говорить что дйствую по вдохновенію свыше). Выйдя отъ коменданта я столкнулся лицомъ къ лицу съ этимъ славнымъ лопкомбскимъ священникомъ. Старикъ сдлалъ видъ что не узналъ меня, онъ думаетъ что я сочинилъ всю эту исторію съ его драгоцннымъ проповдникомъ изъ личной ненависти, по крайней мр, онъ намекалъ на это въ своемъ показаніи, и я ршилъ объясниться съ нимъ. Я не охотникъ до священниковъ, мать, но честное слово, этотъ мн нравится. Тутъ пошелъ сильный снгъ и сократилъ нашъ разговоръ. Онъ отправился своею дорогой, наговоривъ мн безо всякаго стсненія разныхъ разностей, а я только что сталъ переходить улицу, какъ передо мной промчалась телга съ взбсившеюся лошадью и задла женщину шедшую съ узломъ въ рукахъ. Наши улицы въ ужасномъ состояніи: отсюда до тюрьмы хоть на конькахъ катись! А тутъ еще метель залпляла снгомъ глаза. Я поймалъ лошадь за узду и поднялъ упавшую женщину. Она не очень ушиблась, а больше испугалась.
Джорджъ на минуту остановился. По звуку его голоса мать сразу угадала кто была эта женщина.
— Ты спасъ жену проповдника! сказала она.
— Я чувствую что долженъ былъ бы извиниться за свою смлость, сказалъ Джорджъ,— но я, честное слово, не виноватъ: я увидалъ что это она только когда поднялъ ее на руки.
Онъ стоялъ у камина и на секунду закрылъ лицо руками. Онъ до сихъ поръ чувствовалъ ее въ своихъ объятіяхъ среди холодной, бушующей метели и видлъ ея блдное лицо съ закрытыми глазами.
— Съ нею былъ Томъ Торпъ шедшій немного впереди. Услыхавъ мой крикъ онъ обернулся и схватилъ вожжи съ другой стороны. Я предоставилъ ему довести ее до дома. Она живетъ рядомъ съ тюрьмой. Она, кажется, не сообразила что я спасъ ее, и слава Богу! потому что она вроятно предпочла бы быть убитой. Потомъ я замтилъ на земл ея узелокъ и взялъ его въ руки. Сначала я хотлъ догнать ее, но потомъ разсудилъ что лучше отошлю его ей съ человкомъ, чтобы не заставлять ея говорить со мной. Ты вдь знаешь мою скромность? Къ тому же, хоть я и не очень тонкокожъ, но она какъ-то разъ дала мн понять что скоре возьметъ въ голыя руки пригоршню раскаленныхъ углей чмъ приметъ помощь отъ меня. Поэтому я взялъ узелокъ себ на квартиру и (замть опять вдохновеніе свыше! я могъ бы теперь прочесть на эту тему проповдь самому проповднику!) позвалъ Луку чтобы онъ привелъ въ порядокъ и акуратно уложилъ вещи. Въ узл оказались фуфайка, рубашка и войлочная шапка. Я не хотлъ трогать ихъ, виновникомъ открытія былъ Лука, а не я. Шапка попала подъ колесо и разорвалась. Лука, (дай ему Богъ здоровья за его акуратность!) взялъ шапку и сталъ отчищать отъ нея грязь. Чистя ее онъ почувствовалъ что-то твердое между войлокомъ и подкладкой. Онъ запустилъ въ дыру палецъ… и вытащилъ вотъ это сокровище. Оно преспокойно лежало тамъ все это время. Еслибы божественное вдохновеніе, руководившее проповдникомъ, не перешло за это время на меня, то онъ таскалъ бы эти бриліанты на своей почтенной глав по всмъ митингамъ впродолженіе, по крайней мр, полугода, еслибы ему удалось улизнуть отъ вислицы, что было весьма возможно. Въ Англіи ему было бы трудно отдлаться отъ нихъ, впрочемъ, онъ наврно почувствовалъ бы ‘призваніе’ спасать гршниковъ по ту сторону канала.
— Перестань Джорджъ! быстро сказала м-съ Сольсъ.— Если этотъ человкъ былъ лицемромъ, то онъ попадетъ на вислицу, но это не причина чтобы теб начать кощунствовать.
— Кощунствовать? Что ты! я въ необыкновенно религіозномъ настроеніи, сказалъ Джорджъ.— Тетя Анна только что говорила мн что я долженъ быть благодаренъ Провиднію за свое избавленіе отъ смерти, я и благодаренъ, очень благодаренъ! Я восторжествовалъ надъ своимъ врагомъ, и это чисто библейскій источникъ радости. Варнава Торпъ всегда говоритъ что это дло ‘Господа’ когда беретъ то что ему надо, позволь же и мн слдовать примру этого святаго человка! Если его ‘Господь’ отдалъ его въ мои руки, то съ моей стороны было бы грхомъ не радоваться.
— Ты думаешь что жена его знала о томъ что бриліанты были въ его рукахъ? прервала его м-съ Сольсъ.
— Нтъ, не думаю, сказалъ Джорджъ,— это было бы кощунствомъ и святотатствомъ съ моей стороны.
Онъ продолжалъ ходить взадъ и впередъ, но вопросъ о жен проповдника какъ будто немного отрезвилъ его, онъ слъ и сталъ играть медальономъ прикрывая лицо одною рукой отъ свта.
— А впрочемъ не знаю, сказалъ онъ,— можетъ быть и знала… Богъ знаетъ, нтъ! скоре дьяволъ знаетъ… что можетъ статься съ женщиною связанной съ такимъ святымъ. Во всякомъ случа, это не ея вина.
— Но она будетъ страдать, если его повсятъ, сказала мать, и Джорджъ поднялъ голову.
— Да, будетъ, сказалъ онъ.— Это не мое дло. Глупцы всегда страдаютъ за одно съ негодяями и невинные съ виновными. Не я создалъ этотъ превосходный міровой законъ. Но я еще не настолько сошелъ съ ума чтобы выпустить преступника ради женщины которой противно дотронуться до меня даже щипцами. Что съ тобой мать, и за кого ты меня считаешь? Чего ты хочешь? Я никогда не видалъ тебя такою неразумной. Почему мн не предать суду человка хотвшаго убить меня? Кто я чтобы переворачивать вверхъ дномъ небесные законы? Ты, кажется, хочешь чтобы я скрылъ уголовное преступленіе? Право, такъ! Мн стыдно за тебя, моя старушка!
— Да, я глупая старуха, мой мальчикъ, сказала м-съ Сольсъ, — я становлюсь стара и слаба и, можетъ быть, потому не могу слышать когда ты такъ говоришь.
И Джорджъ вдругъ бросилъ дико-насмшливый тонъ и свъ на диванъ возл матери обнялъ ее.
— Вздоръ какой! ‘старая слаба!’ сказалъ онъ.— Ничуть ты не слаба, а просто я похожъ на дядю Веніамина. У меня всегда руки чешутся, когда онъ начинаетъ дразнить тетю Анну. Я раздразнилъ и замучилъ тебя?
— Нтъ, милый! Ты лучшій сынъ въ свт и нисколько не похожъ на дядю, отвчала м-съ Сольсъ.— Къ тому же меня не такъ легко мучить какъ тетю Анну, хотя я помню…
Она не досказала того что помнила, но Джорджъ, отлично понялъ ее.
Они оба помнили нсколько сценъ которыя, вроятно, помогли Джорджу сдлаться тмъ, чмъ онъ сталъ и въ хорошемъ, и въ дурномъ смысл. Исаакъ Когенъ былъ грубымъ мужемъ и жестокимъ отцомъ до того дня когда Джорджъ сдлалъ открытіе что онъ уже настолько великъ что можетъ защищаться самъ и настолько силенъ чтобы не давать въ обиду мать, по крайней мр, въ своемъ присутствіи.
— Не вспоминай! сказалъ сынъ Исаака.— Отца лучше забыть. Я надюсь что я теб не напоминаю его? Если да, то мн должно быть очень стыдно.
Это были очень горькія слова по отношенію къ родному отцу, но вдь и факты-то были не сладки, и мать его знала что кром горечи они развили еще многое другое въ душ сына. Она рдко затрогивала прошлое, но теперь сдлала это умышленно. Любовь къ ней сына росла вмст съ необходимостію защищать ее и, упомянувъ объ этомъ времени, м-съ Сольсъ знала что коснулась того что больше всего давало ей силу надъ нимъ. Она дйствительно была умная женщина.
— Можетъ быть, я не разумна, сказала она.— Улики противъ проповдника и, какъ ты говоришь, обвинятъ его присяжные, а не ты. Я сама была бы рада видть на вислиц человка покушавшагося на твою жизнь, но, Джорджъ, я все-таки уврена что этотъ человкъ невиненъ. Пожалуйста, не начни опять смяться и говорить о неб!
— Хорошо, не буду, сказалъ Джорджъ,— тмъ боле что помоему небо не принимало ни малйшаго участія во всемъ этомъ дл, и бракъ проповдника былъ предопредленъ совсмъ въ другомъ мст. Я хотлъ бы знать что онъ скажетъ о божественномъ внушеніи когда увидитъ что я нашелъ. Впрочемъ, я не буду говорить его языкомъ, если это теб непріятно. Я согласенъ съ тмъ что моя собственная быстрота и удача вложили мн въ руку петлю которая затянетъ его. Въ сущности я всегда находилъ что ни на кого нельзя полагаться, кром самого себя.
— Хорошо, сынъ мой, сказала м-съ Сольсъ,— но если ты не уважаешь ничего, кром самого себя, то берегись какъ бы теб не потерять этого уваженія.
Джорджъ Сольсъ поглядлъ на нее съ удивленіемъ: мать никогда такъ не говорила съ нимъ, потому что несмотря на ихъ видимую откровенность другъ съ другомъ они были очень сдержаны и терпть не могли выставлять на показъ свои нравственно-религіозныя убжденія. Ей видимо было непріятно и то что она сказала, но Джорджъ на этотъ разъ не разсмялся.
— Милая мать, ты совсмъ разогорчилась, а ни я, ни проповдникъ не стоимъ этого, ласково сказалъ онъ.— Можетъ быть, я и держался какъ трагическій злодй на сцен, но я не замышляю никакого злодйства. Кто-то подходитъ ко мн сзади и бьетъ меня по голов, я добиваюсь суда надъ человкомъ котораго подозрваю въ покушеніи на мою жизнь, и счастливый случай даетъ мн въ руки неопровержимое доказательство его виновности. Разумется, я покажу его. Случилось такъ что у насъ были и раньше счеты съ Варнавой Торпомъ, но увряю тебя что я поступилъ бы точно также, еслибы ихъ и не было, и былъ бы совершенно правъ. Я не длаю ничего нечестнаго, и теб нечего разстроиваться, я даже не понимаю, что тебя тревожитъ. Лучше иди спать и забудь о проповдник! И что теб вздумалось сокрушаться о немъ? Ты и прежде слыхала о томъ что людей вшаютъ. А мн надо еще кое-что дописать сегодня ночью, и я не хочу сидть до разсвта, потому что это очень вредно для моей головы которая должна бы быть для тебя гораздо дороже шеи Варнавы Торпа. Покойной ночи.
Онъ нагнулся и поцловалъ ее. Она была очень неразумна и непохожа на себя въ этотъ вечеръ, но и онъ сознавалъ что слишкомъ волновался, и поцлуй его былъ только нжне оттого что онъ на минуту разсердился, а она назвала себя старой и слабой. Ужь конечно, ея настойчивость въ достиженіи цли не могла назваться слабостью!
Когда сынъ нагнулся къ ней, она ршилась попробовать еще разъ и инстинктивно затронула самое ‘уязвимое’ мсто въ сердц Джорджа.
— Мальчикъ мой, ты нисколько не выходишь изъ границъ своихъ правъ, сказала она,— но позволь мн разъ въ жизни быть ‘чувствительной и неразумной’ и исполни мой капризъ только потому что я старуха и прошу тебя объ этомъ!
— О чемъ? спросилъ Джорджъ.— Если о проповдник, то пожалуйсга не проси, потому что я не люблю отказывать теб, а ты получать отказы.
Это было не обнадеживающее начало, но м-съ Сольсъ не отступала.
— Ты для меня дороже сотни проповдниковъ, сказала она.— Джорджъ, если этотъ человкъ будетъ казненъ… Я чувствую что ты пожалешь объ этомъ когда-нибудь! О, я знаю что ты не длаешь ничего нечестнаго, что ты имешь полное право предъявить на судъ бриліанты. Я говорила теб что я глупа и стара сегодня, но, милый мой, я не могу отвязаться отъ мысли что ты будешь чувствовать кровь его на своей голов, потому что въ глубин сердца ты не можешь простить этому человку не удара его, а его женитьбы на женщин которую ты любишь. Выбрось эти бриліанты! Отдай ихъ м-съ Торпъ! Выпусти его! Если онъ виновенъ, онъ непремнно въ конц концовъ поплатится, если же онъ невиненъ, ты будешь радъ.
Она умоляюще смотрла на сына, но на лиц Джорджа не было и тни согласія.
— Я не боюсь угрызеній совсти, сказалъ онъ.— Нтъ, мать! М-съ Торпъ слдовало брать бриліанты пока было можно. Теперь она не получитъ ихъ. Я надюсь прежде видть его повшеннымъ. Если онъ не виновенъ, онъ долженъ умть объяснить какимъ образомъ попали къ нему эти камни, если же онъ можетъ и не хочетъ, то онъ дуракъ чтобы не сказать больше, и я не стану обманывать судъ чтобы спасти его отъ плодовъ его глупости. Я не нянька его чтобы беречь его отъ порза когда онъ играетъ острыми игрушками. Съ какой стати мн длать это?
— Съ той стати что я прошу у тебя этого какъ милости, сказала м-съ Сольсъ.— Я не часто вмшиваюсь въ твои дла, не правда ли? Я не люблю просить милости даже у собственнаго сына.
— Во всякомъ другомъ дл теб и не пришлось бы просить, сказалъ Джорджъ.
И она поняла что ничего, не добьется отъ него.
— Твоя просьба значитъ для меня очень много, такъ много что я отпустилъ бы всякаго другаго мошенника будь онъ въ моей власти.
— Но его ты не отпустишь? несмотря на мою просьбу? сказала она.
— Нтъ, не отпущу, отвчалъ Джорджъ.— Онъ отнялъ у меня то что я любилъ гораздо больше бриліантовъ… и даже больше тебя.
— Я больше ничего не скажу, печально проговорила старуха,— но мн это очень грустно.
— Что же длать? Если человкъ не получаетъ того что хочетъ, то онъ долженъ хотть того что можетъ получить, сказалъ Джорджъ, и это утшительное и нравственное изреченіе въ данномъ случа значило что не получивъ удовлетворенія любви онъ готовъ извлечь все что можетъ изъ удовлетворенія ненависти.— Я вообще стараюсь изо всего извлечь все что можно, весело прибавилъ онъ, — это даетъ хорошіе результаты. Прощай и не печалься о другихъ людяхъ, мать! Это большая ошибка и напрасная трата силъ. Иди, спи спокойно и не волнуйся.

ГЛАВА XXVIII.

Джорджъ Сольсъ сидлъ въ гостяхъ въ Ньюгэт и игралъ въ карты въ больниц гд политическіе преступники съ которыми правосудіе обращалось нжно и почтительно проводили время пріятно и весело благодаря снисходительной любезности коменданта. Имъ прислуживали собственные слуги коменданта, а самъ онъ въ данную минуту даже принималъ участіе въ вист.
День былъ воскресный, и Джорджъ думалъ о томъ что теперь длаетъ Варнава Торпъ и проповдуетъ ли онъ объ огн неугасимомъ тмъ несчастнымъ которые выслушали свой смертный приговоръ на прошлой недл. Онъ вообще много размышлялъ о своемъ враг, никакъ не умя сложить его поступковъ такъ чтобы изъ нихъ вышла цлая и послдовательная картина лицемрія. Джорджъ, конечно, предпочелъ бы считать его безнравственнымъ человкомъ, это ‘упростило бы дло’, какъ замтилъ ему нсколько лтъ тому назадъ покойный м-ръ Росельторпъ. Но въ то же время онъ не хотлъ поддаваться обманчивымъ внушеніямъ личнаго чувства даже и въ этомъ дл, а разсудокъ какъ нарочно смущалъ его.
Онъ думалъ о томъ, какой видъ будетъ у Варнавы Торпа когда онъ предъявитъ бриліанты, и никакъ не могъ представить себ выраженіе стыда или вины на этомъ лиц. Судьба дала ему случай удовлетворить свое любопытство раньше чмъ онъ ожидалъ.
Это воскресеніе ознаменовалось попыткой одного изъ арестантовъ къ побгу, не мало позабавившей коменданта и все тюремное начальство. Джорджу пришлось быть свидтелемъ развязки этого событія.
Одинъ изъ арестантовъ средняго двора таинственно исчезъ, испарился, улетучился на воздухъ и, главное, исчезъ не со двора, гд это было бы сравнительно понятно, а изъ запертой камеры.
Комендантъ бросилъ карты и пошелъ на мсто происшествія въ сопровожденіи м-ра Сольса и еще одного гостя. Смотритель взволнованно объяснялъ какъ невозможно было выйти изъ камеры не обладая способностію пролзать въ замочную скважину и какъ одинаково невозможно было спрятаться въ этой самой камер.
Комендантъ стоялъ, поглаживая бороду и смотря поочередно на стны, полъ и потолокъ, пока ему вдругъ не пришла счастливая мысль велть разложить большой огонь въ камин. Результатъ оказался блестящій.
Бглецъ выдерживалъ дымъ такъ долго что стоявшая вокругъ огня кучка людей начала уже думать что его тамъ нтъ, но въ эту минуту онъ свалился внизъ по труб и свалился съ такою силою что его едва успли спасти отъ серіозныхъ обжоговъ.
Труба на самомъ верху была снабжена желзною ршеткой, и онъ уже наполовину пролзъ черезъ нее, когда ослплявшій и душившій его дымъ заставилъ его потерять сознаніе и выпустить желзные брусья за которые онъ держался. Громкій хохотъ толпы арестантовъ привтствовалъ его паденіе.
Нечего и говорить что потха была жестока и нисколько не смшна для главнаго дйствующаго лица, но выпачканныя сажей лицо и руки несчастнаго вызывали невольный смхъ въ этой грубой сред. Даже комендантъ улыбнулся.
Только одинъ человкъ, одинъ изъ арестантовъ замтилъ:— Джакъ сильно разбился, въ этомъ нтъ надобности (на него хотли надть кандалы), онъ все равно, больше не сможетъ повторить того же. Осторожне! У него переломлены спина и рука!
— Это правда, онъ потерялъ сознаніе, сказалъ комендантъ наклонившись къ упавшему. Вслдъ за нимъ вс столпились вокругъ черной фигуры лежавшей на полу. Только Джорджъ повернулъ голову при звук голоса нежданно заступившагося за Джака, и взглядъ его встртился со взглядомъ проповдника.
Здсь онъ еще ясне увидалъ какъ посдлъ, похудлъ и согнулся Варнава. Какое-то отчаянное чувство овладло Джорджемъ. Его всегда сердило то что, несмотря на всю его привычку къ разнаго рода негодяямъ, взглядъ этого человка смущалъ его помимо его воли. Онъ пришелъ въ Ньюгэтъ не за тмъ чтобы издваться надъ проповдникомъ, несмотря на вс свои язвительныя рчи Джорджъ никогда не снизошелъ бы до этого, но теперь, когда они очутились лицомъ къ лицу, честность которою дышала вся фигура Варнавы подйствовала на него какъ вызовъ.
Этотъ человкъ не имлъ права казаться такимъ хорошимъ!
— Я нашелъ медальонъ! вдругъ сказалъ Джорджъ такъ тихо что одинъ Варнава слышалъ его, говоря это онъ не сводилъ глазъ съ проповдника желая уловить, спадетъ ли съ него маска хоть на одну секунду. Онъ хотлъ поразить его, и это ему удалось: Варнава вздрогнулъ, на лиц его выразилось сначала глубокое изумленіе, потомъ радость.
Прежде всего ему пришло въ голову что Тимъ сознался, но потомъ онъ сообразилъ что врядъ ли м-ръ Сольсъ можетъ принести ему радостное извстіе, и онъ устремилъ на него вопросительный взоръ.
Джорджа сердилъ смлый, серіозный вопросъ сквозившій въ этихъ голубыхъ глазахъ которые смутили и довели до признанія столькихъ людей. ‘Меня не смутишь!’ ршилъ онъ.
— Онъ нашелся тамъ, куда вы сами положили его, сухо продолжалъ онъ,— между войлокомъ и подкладкой вашей срой шапки. Вроятно у васъ были особыя причины спрятать его туда, которыя вы завтра и объясните на суд.
И на одну секунду онъ замтилъ на лиц проповдника ту же искру гнва какую видлъ раньше, когда сказалъ ему что ‘безъ сомннія подставлять щеку гораздо удобне’.
Но она погасла такъ же скоро какъ и вспыхнула, и Варнава серіозно, своимъ обычнымъ тономъ несомннной увренности, сказалъ:
— Когда вы говорите что его засунулъ туда я, то вы лжете, но если вы нашли его тамъ, то это такая улика, которой я никогда не смогу отвести отъ себя. А объяснять я не буду.
Это былъ тотъ же тонъ, какимъ онъ сказалъ когда-то: ‘я не буду драться съ вами’, и Джорджъ опять почувствовалъ, какъ и тогда, что почти готовъ считать проповдника честнымъ человкомъ.
— Это, конечно, ваше дло, сказалъ онъ.— Я предупредилъ васъ, хотя собственно не это было моею цлію.
— Нтъ, сказалъ Варнава съ тмъ инстинктивнымъ чутьемъ, которое въ немъ такъ странно сочеталось съ прямою простотой характера, — конечно, не это! Вы сказали мн оттого что хотли видть какъ я это приму. Я принимаю это такъ что, значитъ, я буду обвиненъ, сэръ, спокойно прибавилъ онъ, и Джорджу на минуту стало стыдно.
— Вы ‘приняли это’ очень хорошо, сказалъ онъ.— Вы не трусъ. Я очень желалъ бы, изъ чистаго любопытства желалъ бы знать, что вы такое. Это, конечно, дло суда, а не мое, но… скажите мн какъ человкъ человку, сдлали вы это?
Длая этотъ вопросъ Джорджъ засмялся самъ надъ собою, такъ глупо казалось ему то что онъ спрашивалъ, но проповдникъ не возмутился.
— А вы врите тому что я сдлалъ это? спросилъ онъ.— Да, я вижу что на половину врите. Въ такомъ случа я былъ неправъ передъ вами, я думалъ чтобы не врите. Между нами произошло многое, и не знаю кто изъ насъ кого ненавидитъ больше. Да, это дло суда, какъ вы говорите! Всякій изъ насъ правъ или виновенъ только передъ своимъ господиномъ, Ему я и отвчу.
И Джорджъ отошелъ прочь. Варнава былъ слишкомъ гордъ чтобы оправдываться передъ своимъ врагомъ. Если онъ не хочетъ отвчать никакому судь кром Небеснаго, то пусть такъ и будетъ.
Бесда ихъ была коротка, она длилась не боле трехъ минутъ. Удивительно сколько надежды, страха и страсти можетъ заключаться въ какихъ-нибудь трехъ минутахъ!
Яркій огонь разложенный по приказанію коменданта бросалъ бглые отблески на лица людей столпившихся вокругъ хромаго Джака, проворное тло котораго теперь лежало неподвижно
Нтъ худа безъ добра, и огонь въ холодный день бываетъ очень пріятенъ.
Кто-то облилъ Джака водой, и она стекала грязными ручьями по его лицу, оставляя свтлыя полосы среди покрывавшей его сажи. Рыжая голова д-ра Мерриля склонилась надъ нимъ.
— Онъ очень плохъ, у него сломана спина, сказалъ онъ стоя на колнахъ среди окружавшихъ его зрителей. Джакъ открылъ свой единственный глазъ и спросилъ: ‘я умираю?’
Комендантъ пробормоталъ что это вышло чертовски неловко, но кто могъ знать что онъ упадетъ такъ неудачно? И вс перестали смяться, шутка оказалась не забавною.
— Поди сюда, Торпъ, позвалъ докторъ.— Ты можешь помочь.
И проповдникъ тоже только-что выслушавшій смертный приговоръ подошелъ и сталъ на колна подл больнаго.
— Да, я такъ и думалъ, проговорилъ онъ, — его сказка сказана!
Гости разошлись въ довольно молчаливомъ настроеніи.
— Этотъ огромный сдоволосый малый съ голубыми глазами и есть тотъ молодецъ котораго вы надетесь вздернуть на вислицу? спросилъ Джорджа комендантъ, когда они вышли за дверь.— Я видлъ какъ вы слдили за нимъ, пока онъ помогалъ доктору.
— Я удивлялся твердости его руки, сказалъ Джорджъ, — и признаюсь что моя пожалуй дрогнула бы при тхъ же условіяхъ.
На двор было очень темно. Густой туманъ окутывалъ городъ глубокою мглой, и рзкій холодъ давалъ себя знать. Въ углу камеры на полу сидлъ Варнава Торпъ и поддерживалъ голову Хромаго Джака.
Проповдникъ часто видалъ смерть во всхъ ея видахъ и теперь чувствовалъ ея близость не только надъ своимъ несчастнымъ товарищемъ, но и надъ самимъ собою.
Теперь онъ зналъ что значило его предчувствіе. Не даромъ онъ питалъ такой ужасъ и отвращеніе къ Лондону.
Онъ сидлъ, плотно сжавъ губы, и обдумывалъ положеніе длъ. Онъ всегда легко относился къ собственной жизни и рисковалъ ею чаще другихъ людей, но тмъ не мене онъ любилъ ее естественною, здоровою любовью и не хотлъ бы отдать ее безъ борьбы, кром того и позоръ казни страшилъ его. Торпы всегда держали голову высоко. Бдный Томъ!.. а Маргарита?! Невольный сдавленный крикъ вырвался у него при этой послдней мысли. Неужели ему разстаться съ Маргаритой?
— Вотъ что, какъ ты думаешь, надую я палача? вдругъ спросилъ Джакъ.
— Да, я думаю, сказалъ Варнава.— Не хочешь ли воды? Что за ужасная темнота!
Онъ едва могъ видть лицо Джака. Больной быстро слаблъ, и проповдникъ былъ радъ этому! Въ первый разъ въ жизни онъ не желалъ исцленія человку. Пусть лучше этотъ бднякъ умретъ сравнительно мирно здсь чмъ тамъ… на вислиц… на глазахъ толпы. Въ конц концовъ человкъ умираетъ только разъ! Онъ приблизилъ чашку къ губамъ Джака, нжно какъ женщина приподнялъ его и снова уложилъ попрежнему.
Человкъ умираетъ только разъ! Да, и живетъ на земл тоже только разъ и только на земл можетъ добиваться любви любимой женщины и держать ее въ своихъ объятіяхъ.
На неб онъ, можетъ быть, услышитъ псни праведныхъ, но его гршное сердце среди всей этой небесной гармоніи наврно будетъ тосковать о томъ чего онъ никогда не слыхалъ, о звук собственнаго имени произнесеннаго ею съ выраженіемъ земной любви! Ахъ, а онъ даже никогда не поцловалъ ея!
Его жизнь стоитъ дороже чмъ жизнь этого преступнаго идіота. Выдать его ради Маргариты? Ради Маргариты! Ему стало стыдно при этихъ словахъ.
Если онъ согршитъ ради нея, то вся его жизнь окажется ложью, а слова его врага правдой: этимъ онъ дйствительно докажетъ что женился на ней для собственныхъ эгоистичныхъ цлей, а не для спасенія ея прекрасной души. Ради Маргариты! Какъ сметъ діаволъ искушать его ея именемъ?
— Боже милостивый, избави меня! вскричалъ онъ. Но ему казалось что сама горечь смерти объяла его. Покинуть ее! Покинуть еще не завоевавъ ея любви! Никогда больше не имть части ни въ чемъ что съ нею случится!
Онъ врилъ въ своего Бога, а Богъ его насмялся надъ нимъ, наполнивъ его сердце этою неудовлетворенною любовью. Другіе люди получаютъ желаемое и….
— Проповдникъ, ты будешь говорить сегодня на двор? спросилъ Джакъ.
— Нтъ, у меня нтъ призванія сегодня, я не могу, сказалъ Варнава. Можетъ быть у него и никогда не было призванія, можетъ быть все было ошибкою съ начала до конца, Если такъ, то онъ дйствительно былъ глупцомъ, онъ могъ бы по крайней мр сть и пить, потому что завтра —
— Такъ ты ужь не уходи отъ меня! просилъ Джакъ.— Какъ странно! Я ничего не чувствую ниже пояса! Отчего это? Комендантъ оказалъ мн хорошую услугу, потому что мн все равно не удалось бы выбраться, не будь тамъ даже этой проклятой ршетки, а теперь я надулъ ихъ всхъ! и онъ слабо засмялся.— Я хотлъ бы чтобы ты остался при мн до конца, только не очень проповдуй, потому что я хочу умереть весело. Еслибы не ты, я давно бы покончилъ съ собою, но я не хотлъ подводить тебя. Что это какъ холодно!
Варнава снялъ фуфайку и обернулъ ею больнаго. Онъ отлично зналъ что никакое количество теплой одежды не пересилитъ этого надвигающагося холода, но это все-таки было доказательствомъ человческаго сочувствія.
Посл этого борьба въ его душ снова забушевала. Лицо проповдника казалось срымъ въ потемкахъ, а потемки эти были очень темны.
Неужели все было ошибкой? Онъ чувствовалъ что воды смыкаются надъ его головой.
— Зажги пожалуйста спичку! Тамъ есть одна подъ войлокомъ, сказалъ Джакъ,— зажги, возьми ее въ зубы и приподними меня: я хочу видть тебя.
— Это теб не поможетъ, сказалъ Варнава, но послушался и исполнилъ просьбу Джака. Спичка вспыхнула между лицомъ умирающаго и его собственнымъ, одиночество давившее его душу и густой мракъ въ глазахъ, казалось, на минуту разсялись, потомъ пламя погасло.
— Благодарю тебя! Съ меня довольно и этого, сказалъ Джакъ,— а то знаешь, какъ подумаешь что умираешь, такъ станетъ какъ то чудно и одиноко.
— Теб очень больно? спросилъ Варнава, онъ за это время усплъ привязаться къ хромому Джаку.
— Нтъ, напротивъ, сегодня въ первый разъ за вс эти недли боль отъ меня отстала, отвчалъ Джакъ.— Вотъ что, проповдникъ: я не буду ныть о моихъ грхахъ, ихъ все равно не замолить, но мн жаль что и я поработалъ тогда, когда мы вс напали на тебя. Когда постоянно чувствуешь какую-то грызущую боль внутри, то иногда не знаешь что съ собою сдлать и бросаешься на всякія глупости. Докторъ Мерриль говоритъ что у меня внутри какая-то болзнь которая начинается на р и что это мн подломъ. Чтобъ она ему самому навязалась! Я всегда терпть не могъ проповдей, и въ тотъ день мн было очень гадко, а у тебя былъ такой здоровый видъ. Отчасти это и взбсило меня.
— Понимаю. Да, я былъ очень здоровъ, сказалъ проповдникъ растроганный этимъ страннымъ признаніемъ.— Можетъ быть и правда, это возбудило въ теб зависть. Ничего, Джакъ, это все прошло.
— Нтъ не прошло, сказалъ Джакъ.— Ты совсмъ другаго сорта чмъ я и не помнишь зла, но ты изъ за этого сталъ другимъ человкомъ. Теперь теб было больно поднять меня двумя руками, а до того какъ мы тебя побили ты могъ сдлать это однимъ пальцемъ. Если Господь въ Котораго ты такъ вришь есть на самомъ дл, Онъ долженъ попомнить это, но и безъ этого я жалю что принималъ участіе въ той драк.
Онъ остановился перевести духъ, тщетно вглядываясь въ лицо проповдника, и затрудняясь выразить раскаяніе такъ чтобъ оно не имло вида трусости.
— Помни что я говорю это не ради неба, не ради ада, смущенно говорилъ онъ, — я жалю, потому что это былъ ты.
— Ты уже загладилъ свою вину передо мною, Джакъ, сказалъ проповдникъ.— Ты мн только-что сказалъ что для меня удержался отъ самоубійства. Богъ вдаетъ что я не великъ человкъ, но вс мои проповди были бы притворствомъ, еслибы я не считалъ что ради этого стоитъ вытерпть нсколько синяковъ и царапинъ.
Онъ снова начиналъ чувствовать почву подъ ногами, это все-таки стоило чего-нибудь.
— Какое странное примиреніе! сказалъ Джакъ.И я не могу понять, не все ли теб равно, просилъ я или не просилъ прощенія, а между тмъ я знаю что не все равно! Послушай, когда ты попадешь на небо, ты можетъ быть скажешь это, да?
— Что скажу? спросилъ Варнава.
Его мысли двоились между привязанностью къ жизни, или скоре къ Маргарит, которую онъ старался подавить въ себ, и желаніемъ помочь ближнему, ставшимъ главною привычкой его жизни.
— Да то что я просилъ прощенія. Вдь кром тебя никто не замолвитъ за меня слова, можешь быть увренъ въ этомъ! Да и ты не много сможешь сдлать, но… все-таки… общай что ты попомнишь меня, если тамъ будетъ что-нибудь. Поклянись что не забудешь! Пусть другіе клянутся до того что лопнутъ, я имъ не поврю, но ты сдержишь слово. Я не стану трусить. Я не хочу чтобы этотъ жирный священникъ молился за меня. Если Богъ живъ, то Его нельзя умаслить двумя тремя льстивыми молитвами при конц жизни, но мн хотлось бы чтобы ты вспомнилъ обо мн. Что бы тамъ ни настало, а ты мн все-таки кажешься чмъ-то за что можно держаться.
И проповдникъ опустилъ на руки свою сдую голову. Онъ тоже выслушалъ поученіе и не даромъ.
Среди глубокой тьмы онъ снова увидалъ своего распятаго Господа съ разбойникомъ по правую и по лвую руку.
— Ты долженъ говорить это не мн, трусливому и лнивому рабу, вскричалъ онъ.— Но Ты, Господи, помяни насъ егда пріидеши во царствіи Твоемъ! И съ этою мольбой мракъ души его разсялся.
Посл этого мысли Джака начали путаться, онъ сталъ декламировать отрывки изъ театральныхъ піесъ о которыхъ Варнава не имлъ понятія, говорить разныя роли, преимущественно принцевъ и королей, потомъ голосъ его сталъ постепенно слабть, и наконецъ онъ заснулъ и во время этого сна дйствительно покинулъ тюрьму не взирая ни на какія ршетки и ни на какихъ сторожей.
Его роль была сыграна и вручена Творцу вельможъ и нищихъ, малаго числа успвающихъ и великаго множества падающихъ. Варнава нжно закрылъ глаза Хромому Джаку и выпрямился во весь ростъ.
— Я буду говорить сегодня, сказалъ онъ.— Мн надо сказать много, а время коротко.
Въ этотъ день арестантовъ не выпускали во дворъ боясь новой попытки къ бгству подъ прикрытіемъ желтаго тумана. Вслдствіе этого Варнава говорилъ тутъ же въ камер, и докторъ Мерриль, придя въ пять часовъ, засталъ Джака мертвымъ, а всхъ остальныхъ стоящими вокругъ проповдника.
Рыжеволосый хирургъ наблюдалъ за этою сценой съ тмъ полувосхищеннымъ раздраженіемъ которое въ немъ всегда вызывали поступки Варнавы.
Онъ глядлъ на глубоко развращенные типы человческой природы окружавшіе Варнаву и мысленно говорилъ себ въ сотый разъ что легче испечь сладкій хлбъ на морской вод чмъ сдлать этихъ преступниковъ людьми. Да, велика та вра которая не отчаивается даже и въ такой почв, и много въ ней прекраснаго несмотря на все неразуміе ея!
— Я убжденъ что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начала, ни власти, ни высота, ни глубина, ни что другое въ мір не можетъ отлучить насъ отъ любви Божіей, восклицалъ челвокъ напряженная убжденность котораго дйствовала даже на эту толпу негодяевъ.
И та ‘жизнь’ которую онъ имлъ въ виду была злая жизнь этого разсадника преступленій, а ‘смерть’ про которую онъ говорилъ означала для половины слушателей позорную казнь на вислиц!.. Прислушиваясь къ этой рчи докторъ Мерриль убдился въ томъ что Варнава самъ готовится къ смерти. Его зоркіе глаза пристально слдили за проповдникомъ, и онъ замтилъ тотъ упадокъ силъ который послдовалъ за проповдью. Кончивъ говорить Варнава устало опустился на скамью и оперся головою на руки. Докторъ подошелъ къ нему и рзко ударилъ его по плечу.
— Ты, кажется, успокоился на мысли быть повшеннымъ? Стыдись! сказалъ онъ.— Обыкновенно у тебя нтъ недостатка смлости въ борьб. Съ какой же стати теперь складывать руки если еще есть возможность взять верхъ?
— Мн нечего говорить, и то что теперь случится не въ моихъ рукахъ, отвчалъ Варнава.— Вчера счастье казалось на моей сторон, но съ тхъ поръ произошла одна вещь которая, я знаю, повернетъ приговоръ въ другую сторону. Да, я успокоился. Джакъ умеръ часъ тому назадъ, сэръ. Я былъ радъ этому.
— Да, это для него большое счастье, сказалъ докторъ.— Что же такое случилось со вчерашняго дня что могло заставить тебя отчаяться въ оправданіи?
— Я не отчаиваюсь ни за Джака, ни за себя, отвчалъ проповдникъ.
И докторъ Мерриль нетерпливо дернулъ плечомъ. Варнава никогда не былъ склоненъ къ откровенности.
— Нечего сравнивать себя съ Джакомъ! Ты и онъ большая разница: онъ былъ виноватъ, и вислица была его естественнымъ удломъ, ты же происходишь изъ честной семьи и если попадешь на вислицу, то только по собственной глупости. Слушай, Торпъ! Разумется, ты имешь неотъемлемое право быть дуракомъ, если теб это нравится, но неужели теб никогда не приходило въ голову что это жестоко по отношенію къ твоимъ близкимъ?
— Неужели вы думаете что я самъ не знаю этого? угрюмо сказалъ Варнава,— и вообще, сэръ, мн не хочется говорить съ вами объ этомъ.
— Ну, разумется! Ты терпть не можешь чужихъ проповдей! Но меня ты все-таки выслушаешь прежде чмъ я уйду, хладнокровно сказалъ докторъ.— Ты невозможно велъ свою защиту. Можешь ты мн дать клятву что ты не знаешь ничего кром сказаннаго тобою на суд? Ага? Я такъ и зналъ что не можешь!
— Съ какой стати я буду давать вамъ какія бы то ни было клятвы? отвчалъ Варнава.— Я не прошу совта и не нуждаюсь въ немъ. Тмъ не мене, прибавилъ онъ минуту спустя,— мн слдуетъ поблагодарить васъ за то что вы врите въ меня.
— Врю въ тебя! Я врю въ то что въ твоей свихнутой голов засла какая-то дурацкая фантазія которая заставитъ тебя просунуть шею въ петлю предназначенную для другаго и нсколько узковатую для тебя, а между тмъ твоя несчастная жена… Что? теперь слушаешь меня?
— Почемъ вы знаете ее? Вы были у нея? Она больна? Ради Бога скажите мн что съ ней, и я потомъ буду слушать васъ сколько хотите, умолялъ проповдникъ, и тревога въ его голос была такъ сильна что докторъ, пожавъ плечами, исполнилъ его просьбу.
— Ее сшибла съ ногъ телга, и она послала ко мн своего деверя прося меня придти перевязать ей царапину на рук. По крайней мр это было видимымъ предлогомъ для моего посщенія. На самомъ же дл она хотла черезъ меня добиться позволенія познакомиться съ внутренностью Ньюгэта. Нтъ, у нея ничего не сломано, но хорошо же у васъ положеніе длъ, если ея естественный защитникъ долженъ спрашивать у меня, больна она или здорова? Еслибы у меня была жена, которой у меня по милости Божіей нтъ то я не принесъ бы ея въ жертву какому-то трусливому негодяю. Бдная женщина! Она почти на колнахъ умоляла меня какъ-нибудь провести ее сюда.
Варнава поморщился. Ему была мучительна мысль что Маргарита должна была просить кого бы то ни было. Она была такъ горда, несмотря на всю свою мягкость! Въ то же время это и тронуло его: неужели она такъ хочетъ его видть?
— Докторъ, хриплымъ голосомъ сказалъ Варнава, — не можете ли вы сдлать это? Я готовъ отдать все на свт (хотя у меня ничего нтъ) чтобы еще разъ увидать свою двочку не черезъ ршетку! Мн надо сказать ей много такого чего не скажешь при людяхъ! Если вы сдлаете это для насъ…
Онъ запнулся и остановился, чувствуя свое безсиліе выразить все что у него было на душ.
— Я сдлаю это какъ-нибудь, медленно проговорилъ докторъ,— если… если ты перестанешь быть такимъ сумашедшимъ идіотомъ. Кто виноватъ?
— Можете сами разгадывать свои загадки, сказалъ Варнава,— и если это ваше условіе, то длать нечего, придется обойтись безъ нея.
Докторъ снова пожалъ плечами.
— Я отказываюсь! Ты упряме меня, сказалъ докторъ. Онъ всталъ съ лавки на которой сидлъ рядомъ съ Варнавой, но на минуту остановился.— Въ камер для приговоренныхъ есть одно несчастное существо которое проситъ повидать тебя. Это противъ правилъ, но я получилъ разршеніе взять тебя туда. Ты пойдешь?
— Конечно, сказалъ Варнава.
И они пошли вмст по длиннымъ коридорамъ. Варнава дрожалъ, тюрьма была холодна, а Джакъ былъ все еще завернутъ въ его фуфайку.
Докторъ вопросительно взглянулъ на него.
— Мн интересно знать что ты найдешь сказать человку котораго завтра ожидаетъ казнь? спросилъ онъ.
— Что Божіе милосердіе выше людскаго, что мы можемъ только убивать, а Онъ оживлять.
Докторъ сунулъ что-то привратнику щелкнувшему ключемъ въ замк двери.
— Ну, желаю успшной проповди! Только она не должна быть слишкомъ длинна, сказалъ онъ.
Но проповдникъ вскрикнулъ и раскрылъ объятія.
Женщина! Передъ нимъ стоялъ не обезумвшій отъ страха преступникъ, а женщина съ выраженіемъ надежды и любви въ глазахъ!
— Маргарита! Маргарита! вскричалъ онъ и поднялъ за подбородокъ ея личико спрятавшееся у него на груди.— Маргарита!
Когда-то онъ сказалъ ей что безъ словъ узнаетъ любовь въ ея чувств къ нему. Теперь онъ узналъ ее. Здсь, въ кель приговоренныхъ, въ преддверіи смерти, онъ, наконецъ, увидалъ то что считалъ безсмертнымъ, то чего жаждала душа его.
— Я нашелъ тебя? сказалъ онъ. И она, обвивъ его шею руками, поцловала его въ губы торжественнымъ, священнымъ какъ таинство поцлуемъ.
— Да! ты нашелъ меня! сказала она.
Докторъ тихо притворилъ дверь снаружи.
— Если здсь что-нибудь можно сдлать, то это сдлаетъ она.

ГЛАВА XXIX.

— Я думалъ что мн придется умереть безъ этого, сказалъ Варнава.— Теперь я доволенъ.
Онъ сидлъ на скамь подъ узкимъ ршетчатымъ окномъ приходившимся высоко надъ ихъ головами. Зимнее солнце на минуту пробилось сквозь густую завсу тумана, оно бросало слабый красноватый свтъ на каменную стну и слегка касалось головъ мущины и женщины говорившихъ о любви въ кель осужденныхъ. Есть ли на земл хоть одно мсто кром могилы, гд бы люди никогда не говорили о любви?
— Полно! сказала Мегъ.— Мы сегодня встртили жизнь, а не смерть.
Послдній обитатель этого жилища былъ повшенъ, слдующій долженъ былъ ждать здсь смертной казни. Эта мысль обдала ее холодомъ.
— О, Варнава! Я никогда прежде не боялась смерти, вскричала она,— потому что я не понимала что значитъ жизнь.
И проповдникъ, взглянувъ на нее, увидалъ что она говоритъ правду. Живительная страсть преобразила ее. Лицо ея дышало новымъ счастьемъ и изумленіемъ при вид этого вчнаго чуда превращающаго нашу воду въ вино.
— Весь міръ мн кажется новымъ! воскликнула Маргарита.— Но другимъ людямъ приходится умирать, и нкоторые изъ нихъ никогда не знали что это значитъ, а другіе зная должны оставить все это. Варнава, завтра ты будешь свободенъ, я буду съ тобой и наше счастіе придастъ намъ силы помогать другимъ. Я буду помогать такъ, какъ никогда до сихъ поръ не помогала! О, какъ мн жаль ихъ всхъ!
— Да, дорогая, ты хорошо длаешь что жалешь ихъ, сказалъ онъ.
Минуты летли. Онъ чувствовалъ что долженъ сказать ей. Ея голова лежала на его плеч, ея руки въ его рук, ручки эти были такъ малы что онъ захватилъ об въ одну руку. Онъ вспомнилъ какъ ихъ миніатюрность тронула его когда-то.
— Я взялъ тебя не сладкими рчами, и жизнь твоя будетъ не легка, хоть я и хотлъ беречь тебя какъ умю. Сердечная боль слышавшаяся въ его голос заставила ее еще ближе прижаться къ нему.
— Теперь моя очередь сказать теб что ‘для этого стоитъ жить’, шепнула она.— Не все ли намъ равно что путь нашъ труденъ? Мы пройдемъ его вмст.
— А если не вмст? Двочка моя, если мы не будемъ вмст? Ты все-таки тогда скажешь это? Это святая правда! Да… помоги мн Боже… я считаю это правдой, но ты… сможешь ли ты думать такъ же?
— Теперь, что бы ни случилось, я буду думать такъ же! сказала Маргарита. Она говорила съ улыбкой, несмотря на зловщій смыслъ его словъ. Въ своемъ желаніи утшить его она забыла бояться сама.
— Но чего ты ждешь? Ты воображаешь что теб вынесутъ обвинительный приговоръ? твердо спросила она.— Этого не можетъ быть! Неужели Онъ покинетъ тебя?
— Нтъ, сказалъ Варнава,— нтъ, хотя бы само небо обрушилось или я разлюбилъ тебя.
Послднее онъ назвалъ какъ наиболе невроятное изъ двухъ чудесъ.
— Но вдь это еще не значитъ недостатокъ вры, если человкъ думаетъ что ему придется разстаться съ тломъ немножко раньше естественнаго срока. Мн надо что-то сказать теб, Маргарита. Лучше взглянуть правд въ лицо. Мн пріятне чтобы ты узнала ее теперь чмъ завтра въ суд.
— Говори, сказала Мегъ. И не выпуская ея изъ своихъ объятій онъ разказалъ ей. Мегъ молча слушала, какъ Варнава описывалъ ей свиданіе съ м-ромъ Сольсомъ.
— Онъ очевидно рылся въ моихъ вещахъ, объяснялъ Варнава,— хотя я не понимаю, какимъ образомъ он попали къ нему.
Онъ говорилъ твердо и безъ отчаянія. Онъ побдилъ свое отчаяніе. Сраженіе было выиграно, черная минута прошла. Разлука съ ней могла быть очень тяжела, тяжеле чмъ самая разлука души съ тломъ, но теперь онъ могъ сдлать это. Покинуть Мегъ не завоевавъ ея любви было дйствительно почти не по силамъ человку сказавшему когда то что онъ не хочетъ небеснаго блаженства, если и она не будетъ тоже счастлива, но теперь онъ считалъ эту проснувшуюся любовь своею на всю вчность, а имя передъ собой ‘всю вчность’ можно было какъ-нибудь перетерпть потерю нсколькихъ десятковъ лтъ.
— Я не понимаю, сказала Мегъ, стараясь скрыть дрожаніе своего голоса.— М-ръ Сольсъ нашелъ бриліанты въ твоей шапк? Ахъ, я уронила ее вмст съ остальными вещами которыя несла теб, и онъ наврно поднялъ ее. Онъ спасъ и меня. Лучше вовсе не быть спасенною чмъ получить жизнь изъ рукъ такого… нтъ! не стоитъ думать о немъ, пока ты со мной! Но какъ попали бриліанты въ шапку?
— Ихъ спряталъ туда человкъ напавшій на м-ра Сольса и ограбившій его, отвтилъ проповдникъ.— Я сдлалъ глупость, Маргарита! Этотъ человкъ сказалъ мн что они тамъ, а я подумалъ что это фантазія сумашедшаго. Мн не пришло въ голову взять ножъ и подпороть подкладку, я просто встряхнулъ шапку и, не видя въ ней ничего, бросилъ ее въ уголъ, гд она и валялась. Видишь ли, я не вполн врилъ его разказу. Онъ былъ весь перепутанъ съ какимъ-то бредомъ. То ему чудился двойникъ м-ра Сольса тащившій его въ адъ, то онъ принимался кричать о какихъ-то горящихъ камняхъ, то, наконецъ, начиналъ признаваться въ такихъ отвратительныхъ вещахъ, какія ему могъ подсказать только дьяволъ. Ни одинъ человкъ въ мір не могъ совершить всхъ тхъ грховъ въ которыхъ онъ обвинялъ себя! Мн сильно хотлось спасти его отъ сатаны, а онъ такъ хватался за меня и такъ просилъ что я общалъ не выдавать его. Нельзя всегда обдумать послдствія всякаго поступка, особенно когда несчастная душа обращается къ теб въ смертельномъ страх.
— И ты хочешь сдержать свое общаніе чего бы это ни стоило теб… и мн? сказала Мегъ.
— Голубка моя, неужели ты хочешь чтобы я не сдержалъ его? вскричалъ онъ и на минуту отвернулся. Неужели и Мегъ противъ него? Докторъ Мерриль сказалъ ему что онъ жертвуетъ женой ради трусливаго негодяя, можетъ быть и она думаетъ тоже? Варнава взглянулъ на нее съ невольною печальною просьбой которой никто кром Мегъ не видалъ въ его глазахъ.
Онъ привыкъ къ тому что его считаютъ чмъ-то врод сумашедшаго и, по правд сказать, мало смущался этимъ, но на этотъ разъ сознаніе своего одиночества больно отозвалось въ его сердц.
— Дорогая моя, неужели ты думаешь что я мало люблю тебя? сказалъ онъ.— Я душу свою отдалъ бы за твою, еслибы дло было только въ этомъ, но я долженъ идти на зовъ Господа моего. Разв ты хотла бы видть меня такимъ трусливымъ лицемромъ который, заставивъ тебя отказаться отъ всего ради Него, самъ уклоняется отъ дороги на которой нтъ мста двоимъ? Неужели ты хотла бы чтобы я нарушилъ данное предъ лицемъ Его общаніе только потому, что исполненіе его ведетъ за собою смерть и позоръ? Позоръ и для тебя, и для тебя также! Тогда прости меня, если ты не можешь считать что я поступаю справедливо! Двочка моя, я желалъ бы перенести все это одинъ! Меня какъ ножомъ ржетъ мысль что и на тебя падетъ часть моего позора. Это мое самое больное мсто!
Онъ съ трудомъ переводилъ дыханіе, и Мегъ чувствовала дрожаніе его руки.
— Но я не сказалъ бы этого никому, продолжалъ онъ черезъ минуту.— Ты все равно что моя собственная душа, но даже и теб я не повторю этого въ другой разъ. Это все-таки малодушіе съ моей стороны. Когда я началъ свое служеніе, то я не могъ думать что мн придется слдовать за Господомъ моимъ по однимъ бархатнымъ коврамъ. Я не смю жаловаться, а ты не должна говорить что Онъ покидаетъ насъ только потому что Онъ смотритъ на насъ какъ на людей и испытываетъ нашу врность данному слову. Но все-таки, продолжалъ онъ съ мольбой въ голос,— все-таки еслибы ты могла думать такъ же какъ и я… но, можетъ быть, это значитъ требовать слишкомъ многаго?
Его голосъ звучавшій сначала суровою честностію, которая играла такую роль въ его религіи, потомъ человческою нжностію, наконецъ, замолкъ. Онъ не могъ видть ея лица, потому что она спрятала его на его груди, и тихо дотронулся рукою до ея блокурой головки. ‘Бдная малютка!’ Онъ не умлъ выразить словами того раскаянія и нжности которыя чувствовалъ. Онъ надялся что она не станетъ отговаривать его, поколебать бы это его не поколебало, но видть горе Мегъ было очень тяжело.
— Можетъ быть, на это нельзя надяться? тихо переспросилъ онъ.— Но во всякомъ случа я желалъ бы получить твое прощеніе, Маргарита. Простишь ты меня? голосъ его перешелъ въ едва уловимый шепотъ.— Искушеніе было сильно, но оно было бы еще сильне, еслибы я любилъ тебя меньше, потому что тогда я не считалъ бы такимъ стыдомъ втоптать въ грязь свою любовь. Маргарита, скажи мн что-нибудь!
Тогда она подняла голову и дала ему такой отвтъ, какого онъ никогда не получалъ ни отъ одной души человческой.
— Ты правъ! сказала она.— Ты правъ во всемъ кром своей просьбы о прощеніи. За что мн прощать тебя? За стыдъ? Я не стыжусь. Неужели ты думаешь что я не буду гордиться тобою больше чмъ еслибы видла весь міръ у твоихъ ногъ? Я никогда не стыдилась тебя, ни раза въ жизни! Даже и тогда когда не любила тебя! Стыдиться! Я постараюсь немного пожалть слпцовъ которые не знаютъ что ты невиненъ, не умютъ отличить свта отъ тьмы, но стыда нтъ ни для тебя, ни для меня, чья жизнь принадлежитъ теб!
Слыхала ли эта келія когда-нибудь прежде такія слова, такую любовь, такую гордость любви?
— Еслибы ты выдалъ кого-нибудь ради меня, то тогда ты могъ бы сказать ‘прости меня’, вскричала она,— но ты не могъ сдлать этого! Ты не былъ бы тогда самимъ собою! Тогда я, можетъ быть, почувствовала бы стыдъ, тогда наша любовь дйствительно была бы втоптана въ грязь, а не теперь!
— Я всегда зналъ что у тебя много мужества, моя двочка, сказалъ проповдникъ. Но Мегъ снова прильнула къ нему едва сдерживая рыданія.
— Да, но мы не разстанемся! вскричала она.— Этого не можетъ, не можетъ быть! Варнава, скажи что этого не можетъ быть!
— Ото всего сердца! сказалъ онъ.— Маргарита, я врю что ни страданія, ни смерть не могутъ разлучить насъ навсегда. Этого не можетъ быть! Ты теперь моя. Любовью которую Господь вложилъ въ меня къ теб и въ тебя ко мн я клянусь что не врю чтобы врагъ рода человческаго имлъ силу разлучить насъ. Этого не можетъ быть.
Но несмотря на горячую любовь которой дышали эти слова, они рзали Маргариту какъ ножомъ: онъ говорилъ ей о вчной жизни, когда она хотла имть его здсь на земл и теперь! Оба сидли молча нсколько минутъ. Какъ скоро летли он!
— Мн надо было такъ много сказать теб, снова началъ онъ,— но я какъ-то не могу ничего припомнить. Я хочу еще разъ услыхать отъ тебя что ты любишь меня. Я такъ долго ждалъ этого! Почти два года! И вдь я не приставалъ къ теб со своею любовью, Маргарита?
И передъ глазами Мегъ пронеслась вся картина этихъ двухъ лтъ. Сколько разъ онъ подавлялъ въ себ, пряталъ эту глубокую любовь изъ боязни испугать ее! Какъ холодна и безсердечна она была!
— Я люблю тебя, сказала она,— люблю всею душой, всмъ сердцемъ, всмъ умомъ и всею силою моей, всмъ что только есть во мн. Я не знала что могу такъ любить. Я люблю тебя такъ же, какъ ты любишь меня, милый. Ты для меня дороже всего на земл и на неб. Я лучше бы умерла съ тобою чмъ осталась здсь. Ахъ, какъ слабы слова! потому что конечно я въ тысячу разъ охотне умерла бы! Это было бы совсмъ легко. Но если мн придется жить безъ тебя, я буду все-таки твоя. Пока я буду существовать, я буду любить тебя. Если это чувство можетъ умереть, то въ мір нтъ жизни. Это самая живая часть меня. Если она охладетъ, то значитъ я буду мертва. Варнава, я люблю, люблю тебя! Увренъ ты въ этомъ теперь!
— Пора! сказалъ докторъ, просовывая голову въ дверь.— Привели вы его, наконецъ, въ чувство, сударыня? Надюсь что да?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Маргарита снова очутилась на двор. Докторъ съ жаромъ говорилъ:
— Я убжденъ что вашъ мужъ что-то скрываетъ. Онъ знаетъ больше чмъ говоритъ. Я надюсь что вы наставили его на путь истинный. Меня онъ не слушаетъ.
— Я сказала ему что онъ правъ, отвчала Мегъ, и изъ устъ доктора вырвалось проклятіе.
— Въ такомъ случа позвольте вамъ сказать что вы поддерживаете его въ безнравственномъ образ дйствій, который къ тому же приведетъ его прямо къ вислиц! Теперь не время выбирать слова, и я скажу вамъ только одну чистую правду. У васъ былъ случай спасти его, если кто-нибудь могъ уговорить его, въ чемъ я впрочемъ сомнваюсь, потому что никогда не встрчалъ такого ослинаго упрямства, то это именно вы. Вы могли бы по крайней мр хотя попытаться, и вы не сдлали этого!
Въ душ онъ сердито спрашивалъ ее, неужели она воображаетъ что ее приводили только для сентиментальныхъ разговоровъ? Еслибы Торпъ женился на какой-нибудь веселой краснощекой баб, то она была бы толкове: она начала бы плакать и браниться и не стала бы слушать его высокопарной чепухи. Глаза м-съ Торпъ были сухи. Разв это женщина? Докторъ вообще не былъ особенно высокаго мннія о прекрасномъ пол, но по крайней мр предпочиталъ тхъ въ комъ видлъ больше ‘женственности’. Глупая двчонка! Если она не уметъ кстати расплакаться, то на что она годна? Однако вслухъ онъ этого не сказалъ. Мегъ не была ‘бабой’, и говорить ей грубости было не такъ-то легко.
— Я вамъ очень благодарна за пропускъ, сказала она.— Я считаю что мой мужъ дйствительно правъ, что же я могла ему еще сказать? Но еслибы даже я была и другаго мннія, я не могла бы заставить его перемнить свое ршеніе… и ему было бы отъ этого только тяжеле, тихимъ голосомъ докончила она.
— Только тяжеле! Когда его будетъ душить веревка, ему покажется пожалуй еще тяжеле, но впрочемъ, конечно, это ваше дло, сказалъ докторъ.— Прощайте, сударыня!
И онъ повернулъ назадъ, а Мегъ пошла одна.
‘Когда его будетъ душить веревка…’ Мегъ показалось что д-ръ Мерриль грубымъ толчкомъ разбудилъ ее. Пока она была съ Варнавой, его необычная мольба о духовномъ сочувствіи, его вра въ безсмертіе ихъ любви и въ невозможность вчной разлуки какъ-то скрыли отъ нея на минуту физическій ужасъ такой смерти. Докторъ же вызвалъ его и заставилъ ее увидать и веревку, и гробъ, и самую предсмертную борьбу. Со своимъ пылкимъ воображеніемъ она увидала все это такъ живо и ясно что безотчетно протянула руки впередъ и громко вскрикнула:
— Не надо, не надо! Его и безъ того измучили, я не дамъ его мучить еще! Она не замтила что сказала это вслухъ, но въ ту же минуту почувствовала прикосновеніе чьей-то руки и услыхала голосъ:
— М-съ Торпъ! Могу я проводить васъ домой? Вы или больны, или очень несчастны.
Это былъ другъ проповдника, лопкомбскій священникъ. Мегъ узнала его.
— Я что-нибудь сказала? разсянно проговорила она.— Да, я несчастна, но вы не можете помочь мн. Благодарю васъ, не надо! Одинъ Богъ можетъ помочь.
Священникъ, глядя на нее, обнажилъ свою блую голову.
— Правда, сказалъ онъ.— Бываютъ времена когда Онъ одинъ можетъ помочь.
Онъ оставилъ ее и пошелъ своею дорогой.
‘Бдная женщина!’ подумалъ онъ со вздохомъ, ‘праведники люди хорошіе, но жениться имъ не слдуетъ’.
Этотъ разговоръ навелъ Мегъ на мысль что вроятно у нея странный видъ. Томъ сейчасъ увидитъ что она вернулась съ плохими встями, а разказывать о нихъ еще рано. Ей хотлось собрать свои мысли, повторить себ все что сказалъ ей Варнава, повторить наедин, хладнокровно, вдали отъ его сильнаго вліянія заставлявшаго ее смотрть на вещи такъ какъ онъ хотлъ.
Хладнокровно! Нтъ, то время отошло далеко когда Мегъ могла хладнокровно думать объ его страданіяхъ.
Дверь сосдней церкви была отворена. Темнота и молчаніе манили Мегъ. Она вошла радуясь покойному мсту, гд можно спрятать свою тревогу, и пройдя впередъ сла за красными занавсками почетныхъ мстъ предназначавшихся для лорда мэра и членовъ корпораціи удостаивавшихъ церковь св. Матея своимъ посщеніемъ.
Мегъ задернула занавски, опустилась на подушку и закрыла лицо руками.
Она стала перебирать въ ум свое свиданіе съ мужемъ. Она была виновата въ томъ что бриліанты нашлись. Надо же было ей упасть на улиц и дать м-ру Сольсу поднять свой узелокъ! Какъ похоже на него было воспользоваться этимъ! Сидя въ темнот Мегъ стиснула руки отъ дикаго желанія убить м-ра Сольса. Если Варнава будетъ повшенъ, то какъ же онъ сметъ оставаться въ живыхъ? Потомъ она снова подавила въ себ этотъ безумный гнвъ. Во всемъ виновата она сама: она убдила мужа пріхать въ Лондонъ, она оставила его одного на время болзни своего отца, она… какъ это сказалъ докторъ?.. она пропустила послдній случай спасти его… да! но это было, по крайней мр, не отъ недостатка любви. Въ душ она знала что никогда не любила его такъ сильно какъ когда сказала ему что онъ правъ.
— И все-таки… все это не то, рыдала Мегъ.— Варнава можетъ продолжать любить меня на неб, а мн его надо здсь живымъ, на земл!
Она крпче приникла головой къ рукамъ, тщетно стараясь сдержать душившія ее слезы. Увы! ея не успокоивала мысль о безплотномъ дух, какъ бы совершенъ онъ ни былъ, когда она тосковала о своемъ собственномъ живомъ муж. Она любила его слабости такъ же какъ и добродтели, она любила его вполн и цликомъ такимъ, какимъ онъ былъ, любила его простонародный говоръ, его загорлыя грубыя отъ работы руки. Въ смертельной мук этого разставанія небесныя виднія не могли поддержать любящей женщины.
— Боже, сжалься надъ нами, сжалься надъ нами! восклицала Мегъ.— Помилуй насъ, Ты, создавшій насъ людьми и давшій намъ и души и тла!
Она не должна покинуть его ни въ какомъ случа, эта мысль снова придала ей силъ. Если даже случится худшее, она должна быть при немъ. Сможетъ ли она вытерпть видъ этого? Мегъ задала себ этотъ вопросъ и тотчасъ же сама отвтила на него. Да, она сможетъ и вытерпитъ и тогда не проронитъ ни одной слезинки.
— Но, Господи, еслибы я могла вытерпть все это вмсто него! вскричала она, повторяя мольбу старую какъ сама любовь.
‘Пусть страданіе придется на мою долю! Да и грхъ и стыдъ тоже!’ восклицаемъ мы зная какъ безплоденъ этотъ крикъ: ибо кто можетъ избавить брата? По истин любовь была распинаема съ первой минуты своего появленія въ міръ!
‘Ахъ, не удивительно что Богъ умеръ на крест’, подумала Мегъ. ‘Если Онъ любитъ такъ же какъ мы, то гд же иначе и было быть нашему Богу?’

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Если вы хотите знать мое мнніе, произнесъ ршительный голосъ у дверей церкви,— то повсьте треугольникомъ…
Дверь ризницы хлопнула, и по лстниц послышались торопливые шаги нсколькихъ ногъ.
— М-ръ Миллеръ говоритъ что крестъ слишкомъ отзывается католичествомъ, а вы находите что десять заповдей не достаточно церковны, такъ? Или, pardon, кажется, старомодны? Ну, что же, попробуйте треугольникъ! Онъ по крайней мр ничего не значитъ. Это тоже своего рода преимущество: вы будете не такъ ссориться изъ-за математической фигуры не имющей никакого отношенія къ церкви.
— Какъ вамъ не стыдно, м-ръ Сольсъ? (Хохотъ). Если вы будете говорить такія вещи, то мы въ наказаніе засадимъ васъ за работу. Правда, Этель? Ахъ, вотъ, наконецъ, м-ръ Симкинсъ! М-ръ Симкинсъ пожалуйста зажгите свчи.
Послдній голосъ принадлежалъ полной краснощекой молодой двушк которая вмст съ сестрой держала полны руки остролиста и изъ-за красныхъ ягодъ поглядывала на м-ра Сольса, повидимому, не имвшаго ни малйшаго желанія участвовать въ рождественскомъ украшеніи церкви.
— Я пришелъ сюда за справкой по одному длу которое веду и долженъ былъ пересмотрть церковныя книги за 1802 годъ, сказалъ м-ръ Сольсъ.— Я не имлъ намренія мшать вамъ въ вашемъ добромъ дл, и такъ какъ вы не хотите быть благодарной за хорошій совтъ, то я лучше уйду.
— О, мы только разберемъ плющъ и остролистъ, а самую работу начнемъ завтра. Это все лежало въ куч въ ризниц. Мы и не подозрвали что вы тамъ, не правда ли, Этель? Но на этотъ разъ мы простимъ васъ и позволимъ вамъ остаться.
— Очень вамъ благодаренъ, но я не хочу злоупотреблять вашимъ великодушіемъ, сухо отвчалъ онъ.
Свчи зажглись, торжественная тишина храма была нарушена. По одну сторону красныхъ занавсокъ въ горькой мук молилась женщина, по другую весело смялись молодыя двушки, накалывая себ пальцы остролистомъ и изо всхъ силъ кокетничая съ м-ромъ Сольсомъ.
— М-ръ Сольсъ, кажется, не слишкомъ вритъ въ великодушіе женщинъ, не такъ ли, м-ръ Сольсъ? со смхомъ спросила вторая молодая двушка.
— Извините, сказалъ Джорджъ,— я питаю къ нему самое высокое благоговніе и именно потому то и не подвергаю его пошлому испытанію. Проврять идеалы всегда бываетъ неблагоразумно, результаты иногда получаются самаго пагубнаго свойства, особенно для людей съ такимъ чувствительнымъ характеромъ какъ мой, я изъ принципа никогда не длаю этого. Вотъ почему я и дожилъ до зрлаго возраста, не утративъ ни одного изъ моихъ возвышенныхъ самообольщеній. Вдь вы не захотите поколебать принципы какого бы то ни было человка, миссъ Миллеръ? Я такъ и думалъ. Въ такомъ случа прощайте!
Въ продолженіе этой рчи миссъ Миллеръ хорошенько не знала, надо ей смяться, или нтъ. При послднихъ словахъ лицо ея вытянулось, и она сердито бросила на полъ свой остролистъ, какъ только м-ръ Сольсъ ушелъ.
— Какой смыслъ во всемъ этомъ? Я ненавижу рождественскія украшенія! Только исколешь себ вс руки, вскричала она.— Ай! что это?
Она испуганно вскрикнула увидавъ раздвинувшуюся занавску.
— Извините меня, я, кажется, испугала васъ, тихо сказала Мегъ.— Входя сюда я не думала что въ церкви кто-нибудь есть. Я пришла… отдохнуть. Я ухожу.
— Мы уйдемъ, мы помшали вамъ, мн стыдно что мы здсь смялись и болтали! порывисто вскричала двушка. У нея было очень мягкое сердце, а въ лиц этой блдной, блокурой женщины она читала цлую трагедію.— Мн такъ жаль, но мы уйдемъ. Пойдемъ, Этель!
Но Мегъ уже сошла со ступеней и подходила къ двери обернувшись она еще разъ взглянула на дв веселыя молодыя фигурки стоявшія надъ ворохомъ красныхъ ягодъ и озаренныя свтомъ зажженныхъ свчей.
— Нтъ, не жалйте! сказала она.— Я рада что вы вошли, потому что теперь я знаю что мн длать. Но на вашемъ мст я все-таки повсила бы крестъ, хотя онъ и означаетъ многое.
Часы на колокольн пробили половину, фонари были зажжены. Морозъ былъ слишкомъ силенъ для обильнаго снга, но отдльныя снжинки порхали въ воздух подъ безпросвтнымъ сро-свинцовымъ небомъ. Мегъ вышла изъ церкви какъ разъ во время чтобъ увидать какъ м-ръ Сольсъ повернулъ за уголъ. Она послдовала за нимъ сначала бгомъ, потомъ, нагнавъ его на боле близкое разстояніе, скорымъ шагомъ. Она не хотла заговаривать съ нимъ на улиц, помня какъ сама отказалась отъ его помощи и зная что онъ тоже не забудетъ этого. Она ршила дойти за нимъ до его квартиры и тамъ заставить выслушать себя. Она не соображала чмъ и какъ она убдитъ его, она даже не думала о томъ какая ужасная вещь для нея необходимость просить милости именно у этого человка.
М-ръ Сольсъ шелъ прямо къ себ домой, Мегъ не отставала отъ него. Иногда ихъ раздляли прохожіе, и Мегъ на минуту теряла изъ глазъ его плотную, высокую фигуру. Въ эти мгновенія на нее нападали приливы нервнаго страха, какъ будто и въ самомъ дл съ нимъ исчезала ея послдняя надежда. Ея гордость была не столько сознательно подавлена ею, сколько просто выжжена огнемъ любви вспыхнувшимъ въ ея сердц. Томъ еще давно сказалъ что Варнавина жена не можетъ ничего длать на половину.
Они сдлали нсколько верстъ по улицамъ. Впослдствіи Джорджъ не могъ понять какъ онъ не почувствовалъ ея за собою. Когда онъ дошелъ до своей квартиры, она минуту подождала чтобы дать ему войти, потомъ позвонила. Слуга отворившій ей дверь посмотрлъ на нее съ сомнніемъ. Его баринъ терпть не могъ попрошаекъ, и ему досталось не дале какъ на прошлой недл за то что онъ впустилъ сестру милосердія съ какою-то жалобною исторіей?
— Я не знаю дома ли баринъ, сказалъ онъ,— я пойду и спрошу. Какъ о васъ доложить, барышня?
Мегъ на минуту задумалась, м-ръ Сольсъ могъ отказать ей въ пріем.
— М-ръ Сольсъ дома и знаетъ меня, сказала она. И человкъ, оглядвъ ее еще разъ, впустилъ ее.
Они прошли черезъ сни, и онъ отворилъ дверь направо. Въ комнат не было никого, но яркій огонь горлъ въ камин, и лампа висвшая на серебряныхъ цпяхъ среди комнаты была зажжена. Большая тигровая шкура лежала передъ каминомъкъ ней было придвинуто кресло.
Мегъ прислонилась къ углу камина и стала ждать.
Это была роскошная комната, комната богатаго человка знающаго смыслъ и цну комфорта. Вс кресла были удивительно удобны, коверъ густъ и мягокъ, свтъ хорошо расположенъ для чтенія и писанія. Артистическаго не было ничего, какъ не было и бездлушекъ, кое-гд лежало нсколько книгъ.
Надъ каминомъ висло изображеніе обнаженной нимфы отдыхавшей на мягкихъ подушкахъ среди розъ. Это была красавица съ округленными, пышными линіями тла, съ полузакрытыми бархатными глазами.
Сестра Джорджа часто подшучивала надъ этою картиной и называла ее идеальною красавицей Джорджа.
Мегъ въ своемъ поношенномъ черномъ плать казалась еще блдне отъ ея сосдства.
Въ комнат было также нсколько вазъ съ восковыми плодами (сдланными довольно посредственно). Еслибы Мегъ увидала ихъ, то догадалась бы почему она получала такую хорошую цну за свою работу, но она не видала ни плодовъ, ни картины, она видла только Варнаву и Ньюгэтъ.
— Какой ты оселъ, Лука! раздался рядомъ голосъ м-ра Сольса.— Поди и скажи молодой двушк что ты наврно знаешь что я ушелъ, потому что слышалъ это отъ меня самого.
Наступила минута молчанія, потомъ послышались оправданія Луки.
— Она хотла войти? Чертъ побери ея хотнія! Эти благотворительныя попрошайки сами напрашиваются на дерзости. Это опять какая-нибудь квакерша! Отлично, я самъ скажу ей что меня нтъ дома, и она не придетъ во второй разъ.
И Мегъ услыхала его шаги. Она представила себ воображаемую квакершу пришедшую просить денегъ у м-ра Сольса и пожалла ее. Бдная квакерша! Какъ можетъ женщина какая бы то ни было снизойти до просьбъ къ этому человку, если только у нея нтъ мужа которому грозитъ веревка?
Дверь отворилась. Мегъ стояла не шевелясь и не сводя глазъ съ огня. Она ршила дать ему оправиться отъ своего удивленія, потому что знала что онъ терпть не можетъ неожиданностей. Онъ на секунду остановился, не выпуская ручки дверей, онъ не вскрикнулъ, но Мегъ почувствовала какъ у него замерло дыханіе. Эта блдная и печальная женщина стоявшая подъ его ‘нимфой розъ’ была послднимъ человкомъ котораго онъ ожидалъ увидать. Потомъ онъ плотно затворилъ дверь и подошелъ къ ней.

ГЛАВА XXX.

— М-съ Торпъ! сказалъ онъ.— Должно-быть міръ приходитъ къ концу если вы пришли ко мн.
Онъ даже не старался скрыть своего удивленія, онъ былъ слишкомъ уменъ чтобы тратить попусту время на свтскія фразы и говорилъ голосомъ не выражавшимъ ни вражды, ни привтливости. Всякая неожиданность заставляла Джорджа держаться на-сторож.
— Да, онъ грозитъ придти къ концу… для меня! сказала Мегъ.
И Джорджъ догадался зачмъ она пришла. Лицо его тотчасъ же приняло жестокое выраженіе.
— А… я не буду оскорблять васъ своимъ сочувствіемъ на этотъ разъ, сказалъ онъ.— Я помню какъ оно обидно для васъ, но… я не хочу сказать вамъ ничего невжливаго, м-съ Торпъ, но я нахожу что вамъ лучше было бы не приходить. Отказъ долженъ быть всегда со стороны женщины: въ общемъ это гораздо почетне и выгодне для нея.
Когда-то она отвергла его помощь съ презрніемъ и гнвомъ, а теперь онъ былъ не согласенъ оказать ей ее и за просьбу, но все-таки до послдней минуты хотлъ избавить ее отъ безполезнаго униженія. Тамъ гд была замшана Маргарита, мщеніе почему-то не казалось Джорджу сладкимъ. Его слова дйствительно заключали въ себ честное предупрежденіе, и Мегъ такъ и поняла ихъ.
— Да, когда у нея есть выборъ, сказала она,— но у меня его нтъ.
Джоридъ молча поглядлъ на нее. Люди дошедшіе до отчаянія никогда не видятъ выбора.
— Въ такомъ случа садитесь пожалуйста, сказалъ онъ и обойдя кругомъ придвинулъ ей кресло къ огню.
Она отрицательно покачала головою. Джорджъ слегка пожалъ плечами и остановился противъ нея.
— Я пришла просить у васъ одной вещи, начала Мегъ.— Вы когда-то принесли мн мой медальонъ, а я вернула его вамъ обратно.
— То-есть, вашъ мужъ вернулъ его мн, вставилъ Джорджъ, перебирая фарфоръ на камин.
— Съ полнаго моего согласія, сказала Мегъ.— Тогда эта вещь была мн дорога только по воспоминаніямъ, но я нашла что не могу принять отъ васъ такого цннаго подарка. Теперь она представляетъ собою свободу и, вроятно, жизнь моего мужа и…
— Не продолжайте, сказалъ Джорджъ, — это ни къ чему не поведетъ, не мн останавливать естественный ходъ событій. Вы были правы когда сказали мн что ничто не заставитъ васъ принять отъ меня какую бы то ни было услугу. Вы были правы.
Онъ опять сказалъ это съ честнымъ желаніемъ спасти ее отъ отказа, но ему стало больно и стыдно при вид краски вспыхнувшей на ея блдномъ лиц.
— Да, я помню, сказала она.— Я знала что и вы не забудете этого. Я сказала вамъ что мн легче взять раскаленные угли въ руки чмъ принять помощь отъ васъ посл того какъ вы обидли его. И это правда! Еслибы страданія моего тла могли избавить его отъ мученій, я сначала испробовала бы это. Хотите доказательствъ? и она протянула руки къ огню съ безсознательно драматическимъ движеніемъ.
— Нтъ, благодарю, сухо отвтилъ Джорджъ.— Я вполн врю вамъ. Я всегда врилъ вамъ, даже когда вы говорили вещи не лестныя для моего самолюбія. Мы оба говорили то что чувствовали.
— Да, храбро сказала Мегъ,— я чувствовала это, я чувствовала каждое слово которое говорила. И вы поклялись что ничто въ мір больше не заставитъ васъ помочь мн и тоже думали и чувствовали то что говорили. И все-таки я прошу васъ. Отдайте мн бриліанты, потому что это цна его жизни. Гичто не можетъ быть сильне этихъ словъ. Я помню и все-таки прошу васъ.
Онъ повернулъ голову въ другую сторону, не желая смотрть на нее. Неужели это Маргарита? О, да! Никто другой не могъ бы такъ тронуть его. ‘Я помню и все-таки прошу васъ, даже васъ’! вотъ что она хотла сказать, она была горда даже въ своемъ униженіи.
— Вы сдлаете это? спросила она.
— Нтъ! серіозно отвчалъ онъ.— Мн очень жаль. Я предупреждалъ васъ чтобы вы не просили. Человкъ не можетъ сказать ‘нтъ’, не причинивъ боли просящему, иначе я постарался бы это сдлать. Я не хочу быть къ вамъ безжалостне чмъ нужно. Я сказалъ бы это мягче еслибы умлъ, но я не могу, то-есть, не хочу отдать вамъ медальонъ.
Онъ быстро завертлъ pince-nez вокругъ пальца, и она вспомнила какъ бывало онъ длалъ это въ минуты волненія. Затмъ онъ сдлалъ ошибку. Ему слдовало оставить свой отказъ въ томъ вид какъ онъ былъ, а онъ началъ оправдываться: онъ не могъ помириться съ мыслію что она сочтетъ его хуже чмъ онъ есть.
— Мн хочется сказать вамъ что я отказываю вамъ въ вашей просьб не изъ-за того что произошло между нами у дверей дома коменданта. Я все-таки не настолько низокъ чтобы мстить вамъ за это, я не отдалъ бы вамъ бриліантовъ ни въ какомъ случа.
— Почему? спросила Мегъ.
Джорджъ опять пожалъ плечами.
— Потому что донкихотство не въ моей природ, сказалъ онъ.— Вы не вправ требовать отъ человка чтобы онъ измнилъ своей природ. Послушайте, м-съ Торпъ: вы всегда знали меня за человка ‘съ низменными стремленіями’, выражаясь языкомъ вашего отца, не такъ ли? Именно это и не нравилось вамъ во мн нсколько лтъ тому назадъ. О, вы никогда не говорили этого! Вы были слишкомъ добры чтобы презирать кого бы то ни было, но вы считали меня человкомъ другаго уровня, и я потерялъ васъ, а Варнава Торпъ женился на васъ. Прекрасно! Я не имлъ права жаловаться, но за то и вы не должны ожидать теперь отъ меня возвышенныхъ поступковъ.
— Если я васъ чмъ нибудь обидла тогда… тихимъ голосомъ начала Мегъ, но онъ остановилъ ее.
— Нтъ, нтъ! Я хотлъ сказать вовсе не то. Я нисколько не былъ обиженъ. Не думайте что я говорю это изъ чувства досады. Ни мало! Я только объясняю. Вы были совершенно правы и судили меня врно. Я нисколько не бью на великодушіе. Я никогда ничего не даю даромъ. Разумется, мы съ вами оба понимаемъ что отдавъ вамъ бриліанты я отдамъ вамъ и процесъ, не такъ ли? Онъ на минуту замолчалъ, и Мегъ кивнула головою.— Нкоторые люди, и въ томъ числ вашъ отецъ, отпустили бы обидвшаго ихъ человка ради женщины которую они… которая просила бы ихъ объ этомъ. Я признаю что такіе бываютъ, но я не таковъ и даже никогда не старался казаться таковымъ. Вы такъ хорошо понимали это прежде, съ горечью прибавилъ Джорджъ,— что должны бы понять и теперь.
— Но Варнава ничего не сдлалъ вамъ, сказала Мегъ съ чисто женскою манерой привязываться къ словамъ.
Невеселая усмшка заиграла на губахъ Джорджа. Судьба жестоко поступала съ нимъ: онъ не могъ ударить своего врага не нанеся раны ей. Ему была мучительна вся эта сцена и еще мучительне сознаніе собственной слабости.
— Вы сказали что врите мн, въ такомъ случа вы должны знать что я говорю правду, вскричала она серіозно, съ инстинктивнымъ чувствомъ непреодолимой убдительности факта въ который врила сама.— Варнава никогда не могъ ударить человка сзади. Если вы сами не знаете этого, то поврьте мн которая знаетъ его. Неужели вы думаете что я была бы теперь здсь еслибы считала его виновнымъ?
— Я питаю безусловную вру къ вашимъ словамъ, сказалъ Джорджъ.— Если вы говорите что считаете его невиннымъ, то стало быть считаете. Я не думаю чтобы вы когда-нибудь могли лгать, но извините меня… Вря въ правдивость вашихъ словъ, я не всегда могу врить въ непогршимость вашихъ сужденій.
— Я часто ошибаюсь въ своихъ сужденіяхъ, вскричала она, — но именно потому-то вы и можете поврить тому что я знаю его. Кто какъ не я имлъ возможность узнать его? Я ставшая его женой по имени прежде чмъ поняла что значитъ любовь и бракъ, я бросившая все по его приказанію и съ удивленіемъ увидавшая впослдствіи что онъ не непогршимъ!
И Джорджъ молчалъ. Смлость этого признанія поразила его. Съ перваго времени ихъ знакомства Мегъ иногда удивляла его.
— Мы сдлали ошибку, продолжала она.— Еслибы Варнава былъ хоть каплю мене честенъ, она была бы непоправима.
Мегъ вспоминала все прошлое отчаяніе, передъ глазами ея вставали черныя глубокія воды и необозримыя болота, эта мысль придала ей силы.
— Вы думаете что я врю въ проповдника потому что люблю его? Это неврно, потому что я не любила его. Я знаю что онъ честенъ. Что по вашему мннію было бы со мной, еслибы онъ не былъ хорошимъ человкомъ? вскричала она съ какою-то дрожью.— Комуже знать это какъ не мн?
И м-ръ Сольсъ почувствовалъ силу этой дрожи.
— Я допускаю это, сказалъ онъ.— Дйствительно, вамъ лучше знать. Назовемъ проповдника честнымъ человкомъ, если хотите, то-есть, честнымъ по понятіямъ Варнавы Торпа которыя превосходятъ мое смиренное пониманіе. Повидимому вамъ они доступны. Я поврю на слово что онъ не кралъ бриліантовъ, хотя и укралъ жену, и что онъ могъ бы разъяснить все дло, еслибы его замчательный сводъ нравственныхъ законовъ не включалъ въ себ укрывательства преступниковъ. Я допускаю все это, но это не мняетъ дла. Пусть онъ поступаетъ по своимъ правиламъ, на этотъ разъ я ему не помшаю. Когда-то я хотлъ помшать ему, но опоздалъ.
Его голосъ потерялъ самообладаніе и на минуту зазвучалъ дикою свирпостію, но онъ скоро оправился.
— Вы немножко нелогичны, сказалъ онъ.— Все что вы утверждаете можетъ быть безусловно справедливо, м-съ Торпъ, но это не причина чтобы я утаилъ улику и отдалъ вамъ бриліанты. Его невиновность дло его, а не мое.
— Неужели вы ожидаете логики отъ женщины мужу которой грозитъ вислица? сказала Мегъ. Она старалась говорить покойно, но страшное напряженіе начинало сказываться на ней.
— Какъ вамъ сказать?.. Нтъ… я вообще никогда не ожидаю этого… началъ Джорджъ и тотчасъ же самъ устыдился своихъ словъ.— Нтъ! этого не вынесутъ никакія человческія силы! вдругъ вскричалъ онъ.— Вы не должны были приходить, Маргарита! Неужели вы не понимаете что никто не въ состояніи слушать, какъ женщина которую онъ любитъ проситъ за человка, который…
—… котораго она любитъ! вскричала Маргарита.— Отдайте мн его жизнь! Если вы знаете что значитъ любовь, отдайте мн ее! Я знаю что вы ненавидите его! Я знаю теперь что вы ненавидите его за то что онъ женился на мн, но я люблю его. Ради него? Нтъ, я прошу не ради него. Неужели вы думаете что Варнава позволилъ бы мн придти сюда и просить у васъ милости? Я уврена что онъ предпочелъ бы вислицу. Онъ никогда и не узнаетъ объ этомъ. Я ничего не прошу для него. Для него смерть должна быть обмномъ на лучшее существованіе, но для меня… ахъ, подумайте, подумайте объ этомъ! Я сама не ршаюсь сдлать этого. Неужели вы оставите меня одинокой, меня которую вы любите? Я могла бы встртить смерть, но жизнь безъ него такъ ужасна! Конечно, если я должна перенести это, то длать нечего, сказала Мегъ стараясь овладть собою,— другія женщины видли смерть своихъ мужей и посл того жили, стало быть и я могу… но… (голосъ ея прервался). Ахъ, спасите меня отъ этого если вы въ самомъ дл любите меня! вскричала она.— Его жизнь мн дороже моей собственной жизни (ея я никогда не стала бы просить). Ради меня, для меня отдайте мн медальонъ, отдайте ради того что я прошу его у васъ!
— Ради того что вы просите у меня! сказалъ Джорджъ. Онъ смотрлъ на нее и безсмысленно повторялъ ея слова. Тоска ея мольбы, видъ ея любви вызывали въ его душ и ревность и любовь.
Итакъ она преобразилась! Ну, что же? Онъ всегда зналъ что это возможно, всегда чувствовалъ скрытый огонь за ледяною корой ея сердца! Въ сущности эта возможность страсти подъ чистымъ холодомъ ея идеальности всегда и привлекала Джорджа. Но ее пробудилъ не онъ, а Варнава Торпъ!
— И вы все-таки находите что проповдникъ ничмъ не обидлъ меня? вскричалъ онъ со жгучею горечью въ сердц.— О, да! Онъ одержалъ верхъ, везд и во всемъ!
Онъ подошелъ къ столу, отперъ его и подалъ ей бриліанты.
— Вы получите то чего просите, потому что этого просите вы, сказалъ онъ,— но, м-съ Торпъ, никогда и никому не говорите объ этомъ, потому что мн стыдно своей глупости.
Затмъ, когда она вскрикнула отъ радости, его пальцы снова сжали медальонъ.
— Маргарита, Маргарита! Неужели его жизнь не стоитъ поцлуя? сказалъ онъ.— Дайте мн его за эту вещь! Ахъ, Господи! Какая я скотина! вскричалъ онъ увидавъ какъ она испуганно съежилась.— Вотъ вамъ… берите… и уходите… уходите скоре!
Онъ бросилъ медальонъ на столъ и повернулся къ ней спиною.
— Пусть и это будетъ ‘нчто за ничто’, потому что съ вами у меня всегда выходило такъ, сказалъ онъ.— Нтъ, не благодарите меня и лучше уходите. Вы знаете что счастіе давать совсмъ не въ моей природ, и если вы будете стоять здсь, я начну раскаиваться въ томъ что сдлалъ.
И Мегъ быстро ушла, зажавъ бриліанты въ рук.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Судъ кончился въ понедльникъ, но послдній актъ драмы былъ не такъ драматиченъ, какъ можно было ожидать. Слухъ о нахожденіи бриліантовъ какимъ-то образомъ распространился въ публик. Вс увряли что Джорджъ Сольсъ снова появится на свидтельской скамь и удивитъ всхъ небывалымъ coup de thtre. Но ничего подобнаго не произошло и никакихъ новыхъ уликъ не появилось. Судья въ своемъ rsum указалъ на то что карманы истца были обобраны, что даетъ поводъ предполагать что не месть, а скоре алчность была причиной покушенія. Между тмъ честность отвтчика засвидтельствована всми и не подлежитъ сомннію. Показанія доктора выяснили что ударъ былъ нанесенъ острымъ орудіемъ, а у подсудимаго при встрч съ м-ромъ Сольсомъ не было въ рукахъ ничего. Говорили что обвиняемый отъ природы человкъ страстный и вспыльчивый и что имъ могъ овладть такой же припадокъ ярости какъ шестнадцать лтъ тому назадъ на кладбищ, но по всему видно что онъ, напротивъ, выказалъ значительное самообладаніе во время вышеупомянутой бесды. Если онъ виновенъ, то виновенъ въ преднамренномъ и предумышленномъ нападеніи, и орудіе которымъ было произведено это нападеніе должно было быть гд-нибудь спрятано въ его одежд, когда онъ подошелъ къ своей жертв. Такое преступленіе идетъ совершенно въ разрзъ со всмъ характеромъ жизни подсудимаго. Это не было внезапное искушеніе со стороны вспыльчиваго и раздразненнаго противникомъ человка, это было низкое и хитро задуманное покушеніе на убійство. Если Варнава Торпъ не виноватъ, то дло остается по-прежнему окруженнымъ таинственностію, потому что у суда нтъ ни малйшей нити по которой можно было бы надяться найти преступника.
Присяжные удалились на полчаса и вынесли подсудимому оправдательный приговоръ. Бриліанты похищенные у Джорджа Сольса мирно покоились на ше Маргариты Торпъ, которая въ продолженіе всей рчи судьи крпко прижимала ихъ рукою. Она не ршилась оставить ихъ дома. Джорджъ Сольсъ угадалъ гд они, и насмшливо улыбнулся подумавъ что ‘нить’ которой не достаетъ суду, въ сущности, не за горами.
Но длать было нечего! Онъ отдалъ Маргарит и бриліанты и ‘дло’, какъ вообще отдавалъ ей многое въ жизни.
Варнава Торпъ несказанно удивился своему освобожденію.
— Это все? сказалъ онъ.— Я могу идти куда хочу? Разв м-ръ Сольсъ больше ничего не скажетъ? Вдь я же знаю что скажетъ!
Онъ никакъ не могъ поврить своей свобод даже когда увидалъ передъ собой Тома.
— Да, онъ, честное слово, огорченъ! Я не видывалъ человка который такъ твердо ршилъ во что бы то ни стало быть повшеннымъ! вскричалъ докторъ, привтствовавшій оправдательный приговоръ громкимъ крикомъ радости.— Ничего, Торпъ, утшься, это еще отъ тебя не ушло!
— Я сердечно, невыразимо радъ, говорилъ м-ръ Багшотъ, ломая руку Варнавы,— но я бы теперь началъ искъ противъ м-ра Сольса за убытки.
— Мы зададимъ ему, если онъ еще разъ покажетъ свою черную рожу въ нашихъ краяхъ, сказалъ Длинный Джонъ.— Тотъ кто угостилъ его раньше, не сумлъ сдлать дло какъ слдуетъ.
— Что же онъ хотлъ сказать? Неужели онъ просто солгалъ? недоумвалъ Варнава.
— Господи! Да разумется солгалъ! сердито сказалъ Томъ.— Ты самъ отлично знаешь это!
Онъ съ безпокойствомъ смотрлъ на брата, боясь не повліяла ли тюрьма на его умственныя способности.
— Гд Маргарита? спросилъ Варнава.
— Ждетъ тебя у двери.
— Нтъ, я не могла ждать, я здсь, сказала Мегъ изъ-за его спины.— Варнава, пойдемъ домой!
— Кто вамъ позволилъ опять входить въ залу? Она упала въ обморокъ, когда все уже было кончено, и это было ни къ чему, сказалъ Томъ.— Ну, мальчикъ мой, задалъ ты намъ страха! Пойдемъ домой! Маргарита, идите, вы все еще блдны какъ полотно.
Но Варнава быстро повернулся къ ней.
— Я самъ отведу ее если я въ самомъ дл свободенъ, сказалъ онъ.
— Пусть ихъ идутъ! замтилъ докторъ.— Такъ онъ лучше очнется.
— Мошенники! Я бы ихъ всхъ засадилъ на три мсяца въ Ньюгэтъ безъ суда! стиснувъ зубы проворчалъ Томъ. Но кого онъ подразумвалъ подъ этимъ, судью ли, присяжныхъ или м-ра Сольса, осталось неизвстнымъ.
Когда проповдникъ и Мегъ выходили вмст изъ залы суда, ихъ сопровождалъ смшанный гулъ рукоплесканій и свистковъ. Рукоплесканія преобладали, потому что вс друзья его были въ сбор, свистковъ ему пришлось слышать больше впослдствіи.
Снжный восточный втеръ рзалъ лицо какъ ножомъ. Варнава почувствовалъ снжинки на губахъ, улыбнулся и вздохнулъ полною грудью.
— Какъ вкусенъ снгъ! сказалъ онъ.— Надвинь свой платокъ больше на лицо, голубка! Да, теперь я чувствую что я свободенъ.
Вечеромъ они ужинали вс вмст въ комнат Тома. Томъ все время бранился на лондонскую грязь, темноту, злобу и прочіе ужасы и клялся что отплатитъ брату за то что тотъ вытащилъ его изъ деревни, затмъ отъ этихъ взрывовъ негодованія онъ переходилъ ко внезапнымъ вспышкамъ веселья, потомъ снова замолкалъ при вид измнившагося лица Варнавы. Варнава былъ очень молчаливъ и все еще дивился тому что встртилъ свободу и любовь тамъ гд ожидалъ встртить тюрьму и смерть. Мегъ сидла между братьями слишкомъ счастливая чтобы быть разговорчивой.
— Я желалъ бы знать какъ теперь чувствуетъ себя м-ръ Сольсъ, вроятно не совсмъ ловко! сказалъ Томъ.
— Я не понимаю этого замтилъ Варнава.— Онъ самъ сказалъ мн въ тюрьм что у него есть вещь которая докажетъ мою виновность.
— Чертъ побери его и его слова! воскликнулъ Томъ.— Очевидно это оказалось не такъ легко сдлать, какъ онъ думалъ. Если этотъ баринъ когда-нибудь получитъ должное воздаяніе, то я отъ души желалъ бы быть при этомъ! Твоя жена отвернулась бы изъ чувства долга, но ей захотлось бы захлопать въ ладоши, въ этомъ гршномъ желаніи она все-таки призналась.
— Не теперь, быстро сказала Мегъ.— Вы не знаете, Томъ. Никто не знаетъ наврно, какого воздаянія стоитъ тотъ или другой человкъ.
Она покраснла, боясь выдать то что общала хранить въ тайн, и Томъ засмялся.
— Да, да, краснйте! замтилъ онъ.— Я удивляюсь какъ вы смете стоять за него! Ну, да теперь за Варнавиной спиной вы совсмъ избалуетесь. Однако, въ субботу вы были вовсе не въ такомъ сострадательномъ настроеніи, продолжалъ Томъ, глядя на нее въ упоръ.
— Э! двочка моя, сказалъ Варнава,— неужели Томъ такъ тиранилъ тебя что ты безъ меня не смла говорить что хотла?
Онъ улыбнулся, а Мегъ засмялась обрадовавшись перемн разговора.
— Да, сказала она,— Томъ билъ меня кочергой и швырялъ въ меня сапогами при всякомъ удобномъ случа.
— Вотъ почему она и рада теб! хладнокровно замтилъ Томъ.— Она увидала что мужъ вещь полезная и иногда была не прочь получить тебя обратно.
— Неправда, сказала Мегъ.— Когда любишь человка, то желаешь видть его вовсе не ‘иногда’, а каждый разъ какъ набираешь дыханіе.
— Ну, сказалъ Томъ,— теперь вы получили его, а кажется похвастаться нечмъ! Вотъ что, братъ, подемъ со мной завтра домой! Отряси съ ногъ прахъ этого муравейника и окрпни хорошенько, а то теперь тобой можно воронъ пугать.
— Я скоро поправлюсь, я крпче чмъ ты думаешь, отвчалъ проповдникъ, — но сейчасъ я еще не могу приняться за сельскую работу, а даромъ я дня не проживу у отца. Я не удивляюсь тому что онъ не былъ увренъ во мн, потому что онъ никогда не былъ обо мн особенно хорошаго мннія и, можетъ быть, сказалъ бы ‘подломъ’, еслибы меня приговорили къ смерти, по помощи отъ него я не приму.
— Неужели твой отецъ не врилъ въ тебя? вскричала Мегъ.— О, Варнава, этого я просто понять не могу. Онъ всегда былъ такъ добръ ко мн!
— Это врно, сказалъ проповдникъ,— и за это я во всякомъ случа благодаренъ ему.
Посл ужина, оставшись вдвоемъ съ братомъ, Томъ снова вернулся къ этому предмету.
— Это просто стыдъ! серіозно сказалъ онъ.— Отецъ нападалъ на тебя всю жизнь, точно у него на счетъ тебя какая-то загвоздка въ голов и онъ не можетъ справиться съ нею. Бывало, когда ты былъ еще мальчикомъ, я пробовалъ заступаться за тебя, но ты всегда былъ силенъ и могъ самъ постоять за себя, а онъ нтъ! Но удивительно, какъ онъ показывается твоей жен только хорошею стороной, она даже не знаетъ, каковъ онъ иногда бываетъ.
— Бдный, старый отецъ! сказалъ Варнава.
Пламя камина отражалось на лицахъ обоихъ братьевъ. Оба лица носили отпечатокъ силы и суровой жизни. Странность отцовскаго характера не выродилась въ нравственную слабость у сыновей, но слды ея вроятно были въ характер обоихъ.
— Бдный, старый отецъ! повторилъ Варнава.— Онъ дйствительно терпть не могъ меня мальчикомъ, но за послдніе годы мн стало казаться что онъ примирился со мною. Ты хорошо длаешь что не покидаешь его. А я думаю что все-таки многіе держатся его мннія: вдь я въ сущности остался не оправданнымъ.
— Да, это дло не выяснено, я не могу въ немъ добраться до дна, сказалъ Томъ.— Но ничего! Ты переживешь это.
— Да, переживу и переживу здсь, сказалъ проповдникъ.— Джайльсъ съ радостью возьметъ меня обратно, а это ремесло дастъ мн полную возможность содержать Маргариту, да и своего дла не забывать.
— А ты думаешь что твое проповдничество не пострадаетъ отъ этой исторіи? безцеремонно спросилъ Томъ.— Вдь пожалуй народъ теперь не станетъ тебя слушать.
— Очень можетъ быть, согласился Варнава, — но если не замолчишь, то тебя по невол услышатъ. Этому я научился въ Ньюгэт.
Томъ кивнулъ головой съ угрюмою улыбкой. Насколько онъ сочувствовалъ религіознымъ воззрніямъ брата, было трудно сказать, но онъ уже давно отказался отъ споровъ съ нимъ.
— А жена твоя останется съ тобою?
— Это какъ ей будетъ угодно, сказалъ проповдникъ,— у меня на этотъ счетъ нтъ сомнній, но Томъ бросилъ быстрый взоръ въ сторону брата который спокойно выколачивалъ трубку.
— Да, ты, наконецъ, завоевалъ ее, сказалъ онъ.— Правда, для этого потребовалось очень близкое сосдство вислицы, но чтобы убить въ ней теперь эту любовь пожалуй понадобится большее. Она не изъ тхъ которыхъ трудно удержать. Теперь она не покинетъ тебя ни въ дождь, ни въ бурю, но теб иногда не мшаетъ помнить что путь твой труденъ для женскихъ ногъ, особенно для такихъ которыя съ дтства привыкли къ коврамъ. Сама она теб не напомнитъ объ этомъ, можешь быть покоенъ!
— Я знаю, отвчалъ проповдникъ.— Но дорога въ гору всегда крута.
И Томъ взглянувъ на сдые волосы и сгорбленную спину брата замолчалъ.
Варнавиной жен вроятно предстояла не легкая жизнь, но съ другой стороны на свт есть много вещей лучше легкой жизни. На другой день Томъ ухалъ назадъ на ферму и увзъ съ собою маленькій сверточекъ который Мегъ велла ему не раскрывая бросить въ Русалкинъ прудъ.
Ей было опасно оставлять его у себя по многимъ причинамъ, и она разсталась съ нимъ безъ сожалнія. Ради Варнавы она бросила не одни бриліанты. Томъ не сдлалъ ей ни одного вопроса и исполнилъ порученіе безъ разговоровъ. Если онъ и угадалъ что-нибудь, то не подалъ вида. Варнавина жена врила ему вполн, и ни онъ, ни русалки не обманули ея доврія. На этотъ разъ бриліанты не вернулись.
Тимъ такъ и не сознался. Черезъ нкоторое время онъ снова появился въ околотк. Прихрамывая и безпрестанно оглядываясь черезъ плечо онъ весь въ лохмотьяхъ прибрелъ въ хижину своей матери, худой, голодный, слабый и грязный. Мать встртила его съ безграничною радостью. Онъ не сказалъ ей гд былъ и только заявилъ что проповдникъ ‘угомонилъ молодца’ и что иначе онъ никогда бы не вернулся.
Никому и въ голову не пришло связать его какимъ бы то ни было образомъ съ покушеніемъ на жизнь м-ра Сольса, но онъ сталъ спокойне и тише прежняго. Онъ не понялъ того что Варнава Торпъ чуть не попалъ изъ-за него на вислицу, но видимо пересталъ чувствовать ненависть къ нему и даже по временамъ выказывалъ кое-какіе проблески совсти. По всей вроятности Варнава нашелъ бы что изъ-за одного этого стоило посидть въ тюрьм, въ такомъ случа ставъ на его точку зрнія можно было и не слишкомъ жалть его, хотя на его имени навсегда осталось пятно и мноrie люди изъ числа тхъ кто не испытали на себ его личнаго вліянія, считали его негодяемъ.
Справедливость требуетъ сказать что съ того момента какъ онъ уврился въ любви Маргариты ненависть его къ Джорджу Сольсу перестала мучить его, это открытіе изгнало бса ненависти изъ его сердца успшне всхъ постовъ и молитвъ, послдній фактъ онъ отнесъ къ своему недостатку вры и вроятно очень насмшилъ бы этимъ доктора, хотя мы не знаемъ пришелъ ли кто-нибудь изъ нихъ къ совершенно врному заключенію касательно міра вообще и самихъ себя въ частности.
Оба они были честные люди въ своемъ род и, можетъ быть, оба нашли по осколку правды. Можетъ быть, когда-нибудь настанетъ день составленія этихъ осколковъ въ одно цлое, и каждое поколніе, даже каждое отдльное лицо принесетъ драгоцнную частицу въ которую оно врило ‘для спасенія души’, вс безъ исключенія, какъ матеріалисты, такъ и мистики.
Послдняя глава повсти непремнно возбуждаетъ разные вопросы, и это вполн естественно, такъ какъ конецъ одного всегда означаетъ начало другаго.
Проповдникъ и Маргарита поселились въ квартирк надъ Джайльсовой лавкой. Варнава до извстной степени вернулъ себ здоровье, потому что организмъ его былъ такъ же стоекъ и упоренъ какъ и его воля. Его отвращеніе къ городской жизни потонуло въ его желаніи бороться съ язвами этой жизни. Тмъ не мене онъ ршилъ устроить себ праздникъ и навстить родную деревню, какъ только перестанетъ быть нужнымъ. Я не знаю, когда такой день насталъ, можетъ быть тогда, когда тло его лежало въ гробу, но мн даже и этому не врится, потому что для такихъ ревностныхъ душъ небесный отдыхъ долженъ означать только ‘усиленное служеніе’.
Во всякомъ случа теперь его ошибки кончены, битвы выиграны, грхи и слабости сожжены въ огн Господа, въ Котораго онъ врилъ. Онъ шелъ какъ умлъ на сіявшій впереди свтъ и иногда попадалъ въ ямы и канавы. Неужели свтъ отъ этого былъ обманомъ и рвеніе его пропало даромъ? Уповаю что нтъ. Наши мученики несносный и безпокойный народъ, безпокойный и для себя и для своего поколнія. Они смотрятъ сквозь удивительно-окрашенныя стекла и обладаютъ особенною способностію биться съ втреными мельницами и попадать въ западни. Они щедро проливаютъ свою кровь, а нердко и кровь ближняго, и между тмъ держась своего идеала цною всякихъ жертвъ и усилій они все-таки сберегаютъ соль въ мір, свидтельствуя о томъ, ради чего стоитъ страдать, стоитъ умирать и даже стоитъ жить. Это благородное воинство набирается изо всхъ народовъ, и члены его принадлежатъ ко всмъ вроисповданіямъ. Иногда они, увы! бываютъ не только преслдуемыми, но и преслдователями, но въ одномъ отношеніи они вс сходятся: ихъ жизнь и дйствія проповдуютъ терпніе и мужество.
Джорджъ Сольсъ больше никогда не встрчался съ Мегъ. Она всю жизнь считала себя его должницей, но къ несчастію долгъ ея навсегда остался неоплатнымъ, такъ какъ благодарности ея онъ желалъ такъ же мало какъ и ‘дружбы’.
— Я не подозрвалъ что могу быть такимъ чувствительнымъ идіотомъ, коротко замтилъ онъ матери посл того какъ сказалъ ей что проповдникъ оправданъ и что она должна забыть тотъ сонъ о найденныхъ бриліантахъ который имъ когда-то пригрезился.
М-съ Сольсъ взглянула на него со слезами на глазахъ.
— Родной мой, сказала она ему,— мн жилось бы гораздо хуже еслибы въ твоемъ сердц не было чувствительнаго мстечка…
— О! чертъ возьми мое сердце! Человку слдовало бы быть сотвореннымъ безъ него! сердито огрызнулся Джорджъ.
Старуха засмялась и покачала головой.
— Оно слишкомъ хорошо чтобы достаться дьяволу, сынъ мой, сказала она, а про себя прибавила:— и въ этомъ могутъ дать клятву дв женщины у которыхъ есть причины знать это.
Со своими собственными родными Мегъ почти не видалась. Ея жизнь слишкомъ отошла отъ нихъ, и она не могла длиться между ними и мужемъ. Она жила и работала для Варнавы отдавая ему сердце, душу и силу и находя въ этомъ свое счастіе. Безъ сомннія она не избжала и печали, потому что усиленная способность воспринимать радость усиливаетъ также и способность къ воспріятію горя, но вдь розы стоятъ своихъ шиповъ даже и на этомъ свт.
Вечеромъ слдующаго дня посл окончанія дла Маргарита стояла возл проповдника у окна ихъ комнаты. Солнце краснымъ шаромъ спускалось за лсъ трубъ торчавшихъ на крышахъ. Мегъ смотрла на густую желтую мглу, на кишвшія народомъ улицы, и сердце ея было полно великой благодарности.
— А я все думаю объ одной вещи которую мн вчера сказалъ Томъ, началъ Варнава.— Можетъ быть ты лучше поживешь немножко у отца, пока я устрою теб жизнь поудобне?
Мегъ покачала головою.
— Нтъ, не поживу. А что теб говорилъ Томъ?
— Что мой путь труденъ для твоихъ ногъ, потому что, что ни говори, ты все-таки совсмъ другой породы чмъ я. Довольна ли ты теперь, Маргарита? Когда-то ты сказала мн что мы сдлали ошибку.
Маргарита повернулась къ нему съ улыбкой которая сама по себ служила отвтомъ.
— Довольство не совсмъ подходящее состояніе духа для твоей жены, какъ теб кажется? сказала она.— Ты никогда не будешь доволенъ, пока на земл останется хоть одинъ ‘не пробужденный’ человкъ. Я теперь боле чмъ довольна, хотя далеко не такъ полна надеждъ какъ ты. Только держи меня крпче и ближе къ себ, если твой путь труденъ!
— Какое множество домовъ и вс полны, полны отъ чердаковъ до подваловъ! сказалъ проповдникъ.— Завтрая начну опять! Эти послдніе мсяцы были мн урокомъ. Да, они показали мн что я иногда бываю склоненъ служить двумъ господамъ и слишкомъ много думаю о моей плотской жизни.
И жена его вздохнула съ улыбкой. Не многіе люди вывели бы такое заключеніе изъ послднихъ событій! Но каждый человкъ видитъ только то, на что у него есть глаза.
— Варнава, сказала она,— неужели ты въ самомъ дл находишь что твои жизненныя ошибки происходили отъ излишней уступчивости и благоразумія, отъ нравственной трусости?
Посл минутнаго молчанія онъ отвтилъ ей съ краскою смущенія на лиц.
— Да, моя двочка, это мои главные грхи. Ошибками ихъ нельзя назвать: ошибки неизбжны и ничего не значатъ. Пока человкъ слдуетъ за тмъ свтомъ который видитъ, онъ непремнно долженъ дойти до него со временемъ, а только это и важно, по если онъ останавливается, боясь неудачи, если сердце его ни горячо, ни холодно, то самъ дьяволъ можетъ стыдиться такихъ людей. Бываютъ люди которыхъ не разогрешь даже огнемъ всего ада! Что же касается прочаго, то, конечно, мы должны платиться за свои промахи, и только дти могутъ плакать объ этомъ. Я нахожу что мы вообще слишкомъ возимся со своими страданіями, хоть и зовемъ себя слугами Того, Кто избралъ ихъ для себя.
Онъ нахмурился, глядя поверхъ крышъ глазами видвшими передъ собой внутренность Ньюгэта и смерть Джака.
— Человкъ пожинаетъ то что посялъ, сказалъ онъ,— и избжать расплаты нельзя. Эту расплату постоянно видишь въ больницахъ, на улицахъ и въ тюрьмахъ. И это справедливый законъ: отмна его означала бы смерть, а не жизнь. Да ея и не будетъ, голубка, пока Господь не перестанетъ быть милосердымъ.
— Ахъ, сказала Мегъ, — я никогда не умю разобрать, считаю ли я твою вру самою строгой или самою милостивой, Варнава! Но если избжать расплаты нельзя, то что же потвоему значитъ крестъ!
— Онъ спасаетъ насъ отъ грховъ! воскликнулъ проповдникъ.— Дьяволъ искушаетъ насъ посредствомъ нашихъ похотей, нашей любви къ удобствамъ, онъ склоняетъ насъ къ трусливому малодушію, а Крестъ Господень побждаетъ страхъ передъ страданіями и является знаменемъ тхъ, кто избрали и побдили боль.
Тогда она положивъ голову къ нему на плечо ршила что Господь проститъ ей ея женскій страхъ за любимаго человка потому, что онъ все равно не удержитъ его.
— Да, ты, можетъ быть, правъ, сказала она.— Во всякомъ случа твоя вра храбрая вра, она идетъ къ человку любящему борьбу. Но я никогда не смогу возвыситься до того чтобы считать что ‘все остальное все равно’, лишь бы человкъ шелъ за свтомъ. Это мн недоступно, Варнава! Я могла бы сдлать видъ что мн не больно, но въ глубин души я знала бы что это только притворство. Я не понимаю этого!
— Ты не понимаешь? сказалъ Варнава и крпко прижалъ ее къ себ.— Дорогая, а кто говорилъ мн что стоя со мной на подмосткахъ вислицы не почувствовалъ бы стыда и не побоялся бы смерти? Это тоже было притворство?
— Нтъ, нтъ! Это была чистая правда, вскричала Мегъ.— Но вдь это было для тебя, и всякая женщина чувствовала бы то же самое еслибы любила тебя. Боже мой! Да всякая изъ тхъ несчастныхъ двушекъ которыя ходятъ въ Ньюгэтъ поняла бы это. Это такъ просто! Жертва не боль и не трудъ когда она приносится для любимаго человка, она даже перестаетъ быть жертвой, ее нечего и считать.
— Понимаю, сказалъ проповдникъ.— Итакъ каждая женщина находитъ это простымъ? Да? Онъ взглянулъ на стоявшую рядомъ съ нимъ женщину, и на лиц его выразилось то нжное благоговніе которое такъ свойственно хорошимъ мущинамъ и которое всегда на половину трогало, на половину стыдило Маргариту.
— Помогай мн, двочка, сказалъ онъ,— чтобы и я могъ считать это простымъ. Я иногда бываю холоденъ. Я не всегда длаю то во что врю. Я ужасно малодушенъ, Маргарита. Помоги мн, и да зажжется во мн снова пламя Божіе на спасеніе многихъ!
— Я уврена что это будетъ, сказала Мегъ со сверкающими глазами.— О, Варнава, жить на свт не легко, но ты по крайней мр не велишь довольствоваться чмъ попало, потому что другаго нельзя достать!
Говоря это она вспоминала одну страничку изъ своей юности.
— Сохрани Боже! сказалъ Варнава Торпъ.— Неужели мы будемъ насыщать наши души пищею свиней? Лучше оставаться голодными! Эта вра не годна ни для мущины, ни для женщины. Ее порождаютъ отчаяніе и изнженность, и она выражаетъ собой отказъ отъ борьбы, то-есть, вещь позорную. Не странно ли подумать о сотняхъ людей въ этихъ домахъ? Я завтра буду говорить у рки. Какъ хорошо снова быть свободнымъ! Какъ устаетъ человкъ отъ сознанія что на него день и ночь смотрятъ чужіе глаза и что ему негд перевести духъ одному!
— Забудь теперь о Ньюгэт, милый! сказала Мегъ.
— Нтъ, не забуду, отвчалъ онъ.— Человкъ не иметъ права ‘забывать’ до того дня когда пришествіе Господне освободитъ всхъ узниковъ. Но мы завтра начнемъ снова и будемъ меньше сомнваться и сдлаемъ больше дла.

КОНЕЦЪ.

‘Русскій Встникъ’, NoNo 7—12, 1900

Монтрезор Френсис-Фредерика
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Орел-Девка, Гиллерн-Бирх Вильгельмина, Год: 1875
  2. Тайна поэта, Фогаццаро Антонио, Год: 1887
  3. Шальные Кэрью, Остенсо Марта, Год: 1927
  4. Савелли, Тьерри Жильбер Огюстен, Год: 1875
  5. Деревенская трагедия, Вудс Маргарет, Год: 1889
  6. Мельмот-Скиталец. Том I, Метьюрин Чарлз, Год: 1820
  7. Во дни Юлиана Отступника, Эйскоф Джон, Год: 1912
  8. Сердце Эрина, Оуэнс-Блекбёрн Элизабет, Год: 1882
Электронная библиотека