По Малой Азии, Теплов Владимир Александрович, Год: 1890 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 51 минут(ы)

По Малой Азіи
Изъ путевыхъ записокъ.

…Дорога, которую пробгаетъ поздъ, направляющійся изъ Смирны къ Эфесу, проложена по стран цвтущей, воздланной. Поля покрыты табачными и хлопчатобумажными плантаціями, перемежающимися съ садами оливковыхъ и тутовыхъ деревьевъ. Самыя скалы приносятъ свою долю пользы: здсь устроены обширныя каменоломни, доставляющія строительный матеріалъ для всей Смирны. Поминутно мелькаютъ мимо насъ деревни, изъ которыхъ многія служатъ дачами для смирніотовъ, спасающихся тамъ отъ дйствительно трудно выносимаго въ город лтняго зноя.

Лощину, которую мы перескаемъ, и которая отдляетъ Пагусъ отъ равнины Буджи, называютъ долиною св. Анны, ее перерзываетъ средневковой водопроводъ съ подковообразными арками.

Прохавъ чрезъ очень узкое ущелье въ горахъ, составляющихъ водораздлъ между заливами Смирискимъ и Эфесскимъ, называемое ‘дорогою крови’, изъ-за многочисленныхъ убійствъ, совершавшихся здсь въ былое время, до проведенія желзной дороги, мы, чрезъ три часа по вызд изъ Смирны, остановились на станціи Аясолукъ — ныншнее названіе Эфеса.

Полагаютъ, что названіе ‘Аясолукъ’ происходить отъ Агіосъ Теологосъ (святой Богословъ) въ честь св. Іоанна Богослова, который долго здсь жилъ и былъ даже будто здсь похороненъ. Но, кажется, такое толкованіе слишкомъ произвольно, и слишкомъ мало сходства представляется между двумя такими словами, какъ Аясолукъ и Агіосъ Теологосъ. Не будетъ ли ближе къ истин допустить, что ныншнее имя Эфеса произошло отъ имени другого святого — св. Луки — могила котораго сохранилась досел и украшена мраморнымъ крестомъ. Аіосъ Лукасъ, Аіосъ Лукъ (сокращенное, вмсто Агіосъ Лукасъ, подобно Ая Софія, вмсто Агіа Софія, или аязма вмсто агіазма — источникъ святой воды) боле похоже на Аясолукъ, чмъ Агіосъ Теологосъ.

При приближеніи къ Аясолуку прежде всего привлекаютъ вниманіе легкія арки древняго римскаго водопровода съ большими гнздами аистовъ. Птица эта — неизмнный спутникъ всхъ развалинъ: неподвижно стоитъ она на одной ног и какъ будто зорко наблюдаетъ за всею окрестностью, замтитъ аистъ змю — съ быстротою молніи бросается онъ на нее и чрезъ нсколько минутъ съ торжествомъ спшитъ въ гнздо съ извивающейся добычею въ своемъ длинномъ носу.

Отдохнувъ въ небольшой гостинниц съ англійскимъ прейсъ-курантомъ, но почти безъ кушаньевъ, я съ кавасомъ (конвойнымъ) пустился верхомъ осматривать огромныя развалины Эфеса, занимающія долину рки Кайстра, обрамленную двумя рядами невысокихъ горъ. Насколько хватаетъ глазъ, все пространство усяно остатками древнихъ памятниковъ: немногія зданія сохранили свои стны, большинство — въ развалинахъ, огромныя колонны, обломки фризовъ и фронтоновъ, капители, мраморныя ступени, каменныя глыбы, принявшія уже какой-то безформенный видъ,— все это перемшано въ страшномъ хаос, явно свидтельствующемъ, что лишь одно землетрясеніе могло создать подобный безпорядокъ, подобный апоеозъ разрушенія. Это, дйствительно, поле смерти: по его могильнымъ плитамъ можно судить о величіи древняго города, нкогда его покрывавшаго. Далеко впереди, на холм высится небольшое зданіе — темница св. Павла, позади насъ, тоже на возвышенности — турецкая средневковая крпость и развалины мечети, которую нкоторые считали за церковь св. Іоанна. Недалеко отъ насъ — большая четырехъ-угольная яма, наполненная стоячею водою, изъ которой выглядываютъ разные обломки и пожелтвшія уже отъ сырости капители колоннъ — вотъ и все, что осталось отъ знаменитаго когда-то храма Діаны, одного изъ семи чудесъ древняго міра.

Территорію древняго Эфеса составляла большая долина, тянущаяся съ востока на западъ и во всю свою длину орошаемая ркою Кайстромъ. Въ былое время рка эта славилась множествомъ лебедей (Иліада, II, 461): защитники теоріи славянскаго происхожденія ракійцевъ сопоставляютъ это обстоятельство съ именемъ города Лебедоса, находившагося въ нсколькихъ миляхъ отъ впаденія рки въ море, и пользуются этимъ созвучіемъ какъ однимъ изъ аргументовъ въ подтвержденіе ихъ мннія {‘ракіскія племена, жившія въ Малой Азіи’, Черткова, стр. 128.}.

Въ настоящее время рка Байстръ извстна по приготовленію на ея берегахъ авготарги (кефальной икры). Въ усть устроены передвижныя камышевыя заставы, въ опредленные сроки заставы открываютъ, и миріады рыбъ, въ особенности одинъ сортъ кефали, устремляются въ рку для метанія икры, затмъ заставы запираются, и рыбаки приступаютъ къ улову.

Юго-западный уголъ долины занятъ холмомъ, который греки называли Пріономъ. Гора Кориссъ замыкаетъ долину съ юга и продолжается на востокъ до горы Месогисъ. Съ запада долина представляетъ широкое отверстіе, въ которое видны Самосское море, острова и горы Клароса.

Древній Эфесъ, нсколько разъ измнявшій свое имя, семь разъ перемнялъ и мсто своего нахожденія.

Время основанія его теряется въ глубокой древности и приписывается амазонкамъ — этому таинственному до сихъ поръ для ученыхъ народу, жившему на берегахъ рки Термодона, впадающей въ Черное море, по сосдству съ кочевыми народами скиовъ и сарматовъ. Не будучи въ состояніи объяснить миа объ амазонкахъ, нкоторые предполагали, что вс разсказы о нихъ — басни. Но всякое преданіе иметъ въ основ какой-нибудь дйствительный фактъ, которому народная фантазія придаетъ своеобразную окраску. Преданіе же объ амазонкахъ, о сраженіяхъ, въ которыхъ он участвовали, о городахъ, которые он основывали, слишкомъ упорно держалось среди древнихъ грековъ, чтобы видть въ немъ лишь одинъ вымыселъ, и приходится допустить, что въ глубокой древности было какое-то воинственное женское племя, быть можетъ курдки, которое предпринимало, съ цлью завоеванія, далекіе походы.

Графъ де-Форбенъ, въ своемъ сочиненіи: ‘Voyage dans le Levant’, упоминаетъ о предложенной ученымъ Фрере этимологіи слова: амазонка, какъ взятаго изъ калмыцкаго языка и составленнаго изъ двухъ словъ: эме — женщина, и цаимъ, или саимъ — сильная, мужественная.

По Юстину, амазонки подъ предводительствомъ своихъ царицъ, Лампедо и Марпесіи, завладли большими пространствами земли въ Малой Азіи и, во времена Тезея, дв знаменитыхъ амазонки, Смирна и Сизирбе, завоевали Эфесъ у лидійцевъ и лелеговъ, причемъ первая дала городу свое имя и ввела культъ Діаны, очень распространенный въ Азіи. Статуя богиня считалась упавшею съ неба и признавалась подаркомъ Юпитера. Первый храмъ Діаны, въ который помстила Смира ея изображеніе, былъ не что иное какъ дупло дерева. Городъ, основанный Смирною, находился на гор Пріон и, вроятно, былъ малозначительнымъ мстомъ, такъ какъ Гомеръ не упоминаетъ о немъ ни слова.

О первыхъ временахъ Эфеса имется очень мало свденій. Преданіе лишь говоритъ, что когда Пелей и Андроилъ, сынъ Кодра, послдняго аинскаго царя, прибыли, во глав іонійцевъ, въ 1130 г. до Р. X. и основались въ Малой Азіи, то они покорили лелеговъ и карійцевъ, обитавшихъ Эфесь, впослдствіи носившій также имя Птелеи и Ортигія. Іонійцы перенесли городъ на семь стадій разстоянія отъ прежняго, туда, гд потомъ былъ построенъ храмъ Минервы. Покореннымъ жителямъ была предоставлена нижняя часть города и окрестности храма, для служенія въ которомъ было оставлено нсколько амазонокъ, сами же побдители помстились на гор.

Для богини былъ уже въ то время построенъ храмъ египетской архитектуры, длиною въ 140 и шириною въ 73 метра.

По смерти Андрокла эфесцы возмутились противъ его сына, послдующій образъ правленія города неизвстенъ, предполагаютъ лишь, что онъ нсколько разъ мнялся, и городъ захватывали тиранны.

Когда Крезъ напалъ на іонійскіе города, Эфесъ былъ первымъ городомъ, который долженъ былъ испытать на себ силу лидійскаго оружія. Городъ былъ тогда во власти Пиндара, сына Меласа, и защищался отчаянно. Часть украшеній была уже повреждена, одна башня, носившая имя предательницы, обрушилась. Пораженный этимъ зловщимъ предзнаменованіемъ, Пиндаръ не могъ придумать ничего лучше, какъ поставить городъ подъ непосредственную защиту Діаны, его древней богини-покровительницы. Для этого онъ веллъ соединить городскія стны веревками съ колоннами храма Діаны, отстоявшаго отъ города на семь стадій, и въ то же время отправилъ къ Крезу посольство — умолять о милосердіи.

Лидійскій царь, тронутый врою, съ которою эфесцы надялись на помощь богини, назначилъ имъ легкія условія для капитуляціи и позволилъ жить по ихъ прежнимъ обычаямъ, только самый городъ съ этого времени придвинулся ближе къ храму, гд и оставался до Лизимаха.

Во время персидскихъ войнъ Ксерксъ овладлъ Эфесомъ, но не тронулъ его памятниковъ. Въ пелопенезскую войну эфесцы благоразумно держали всегда сторону побдителя, въ конц войны персы устроили въ этомъ город свою главную квартиру, персидскіе вожди и сопровождавшіе ихъ молодые персы, богатые, любившіе удовольствія и пышность, распространили въ город вкусъ къ азіатскимъ нравамъ.

Въ то же время Киръ Младшій, бывшій въ Сардахъ, изумлялъ всхъ своею роскошью. Въ виду мягкаго управленія персами грековъ, эти послдніе все боле и боле изнживались.

Когда Лизандръ овладлъ Эфесомъ, вс общественныя работы были оставлены: въ обитателяхъ не было вовсе воинственности.

Лизандръ, мечтавшій сдлать Эфесъ центромъ своего собственнаго владнія, приложилъ вс старанія къ возвышенію города: онъ озаботился увеличеніемъ флота, устроилъ верфи для постройки галеръ, открылъ портъ торговл, отдалъ городскія площади ремесленникамъ, поднялъ значеніе искусствъ и, увеличивъ такими способами городское богатство, заложилъ прочное основаніе будущему величію и великолпію Эфеса.

Мемнонъ, полководецъ Дарія Кодомана, въ свою очередь, считалъ Эфесъ своею главною квартирою и притснялъ его жителей: онъ изгналъ многихъ изъ нихъ, на другихъ наложилъ большія контрибуціи и разграбилъ сокровища храма Діаны, по богатству бывшія почти равными сокровищниц дельфійской.

Посл побды при Граник, Александръ освободилъ Эфесъ отъ персовъ и замнилъ существовавшую тамъ олигархію демократіей. Одинъ изъ его преемниковъ, Лизимахъ, находя, что городъ занимаетъ слишкомъ низкое мсто, захотлъ перенести его въ мсто боле здоровое, на возвышенности, но жители упорно держались своихъ старыхъ пепелищъ. Чтобы побдить ихъ упорство, Лизимахъ прибгъ къ хитрости: дождавшись періода дождей, онъ приказалъ закрыть вс водосточныя трубы, вода на низменности поднялась и произошло страшное наводненіе, которое современниками было названо катаклизмами или потопомъ Эфеса. Тогда жители переселились на возвышенности, въ этотъ новый городъ Лизимахъ переселилъ также жителей Лебедоса и Колофона, двухъ городовъ, которые онъ для лучшаго успха колонизаціи разрушилъ совершенно. Новому городу Лизимахъ далъ и новое имя въ честь своей жены — Арсиноэ. Посл его смерти оно было оставлено и замнено прежнимъ.

На Эфесъ постоянно смотрли какъ на очень важный пунктъ. Египетскіе цари держали тамъ войска для защиты торговли между Египтомъ и Малою Азіей. Антіохъ Великій завладлъ въ 196 г. до Р. X. городомъ, и сдлалъ его центромъ своихъ военныхъ предпріятій и переговоровъ. Здсь Сципіонъ Африканскій имлъ свиданіе съ Аннибаломъ. Война съ римлянами была закончена мирнымъ договоромъ, по которому Антіохъ уступалъ Эвмену, царю пергамскому и союзнику римлянъ, Эфесъ и многіе другіе города. Въ 130 году Эфесомъ завладли римляне.

Лукуллъ прибылъ сюда посл побды надъ Митридатомъ своею роскошью удивилъ жителей города, хотя и привыкшихъ уже къ пышности сатраповъ.

Съ Эфесомъ соединяется, наконецъ, воспоминаніе о подвигахъ первыхъ распространителей христіанства. Пребываніе въ нихъ св. апостола Павла и борьба, которую онъ долженъ былъ тамъ вести противъ поклонниковъ Діаны,— одно изъ наиболе замчательныхъ событій въ исторіи этого города.

Между разноплеменнымъ населеніемъ Эфеса, стекавшимся туда для торговли, было нсколько евреевъ, получившихъ крещеніе отъ Іоанна Крестителя и не имвшихъ полнаго понятія объ истинахъ христіанскаго ученія. По прибытіи своемъ въ Эфесь, апостолъ Павелъ убдился въ малыхъ ихъ познаніяхъ таинствъ христіанства, онъ окрестилъ ихъ снова и началъ въ синагог свои проповди, предметомъ которыхъ постоянно было откровеніе единаго Бога и добродтели, которыми должны отличаться христіане. Греки, наравн съ евреями, приходили слушать пламенныя рчи апостола, и многіе изъ нихъ каялись и обращались въ новую вру.

Въ Эфес существовалъ особый классъ заклинателей, занимавшихся исключительно чернокнижіемъ, несмотря на строгіе законы, запрещавшіе это. Нкоторые изъ нихъ были христіанами. Напуганные анаемами, которыя ап. Павелъ изрекалъ противъ волшебства, они принесли вс свои черныя книги на площадь и сожгли въ присутствіи народа. Потомъ уже былъ составленъ перечень сожженныхъ книгъ, нкоторыя были рдки и очень цнны, такъ что общая стоимость погибшихъ рукописей опредлялась въ пятьдесятъ тысячъ серебряныхъ монетъ.

Молва объ этомъ событіи разнеслась по всему Эфесу, и къ ап. Павлу стало стекаться все боле и боле слушателей. Такимъ образомъ онъ проповдовалъ тамъ въ продолженіе двухъ лтъ, паства его увеличилась, и онъ основалъ здсь церковь, которая распространилась по всей прилегающей къ Эфесу области, носившей названіе ‘Азіатской провинціи’ по преимуществу. Въ другихъ городахъ были также основаны самостоятельныя церкви, всего, съ эфесскою, семь, которыя почитались у первыхъ послдователей евангелія какъ бы источниками свта, долженствовавшаго пролиться изъ нихъ на весь міръ. Главною была церковь эфесская. Евангелистъ Іоаннъ, въ Апокалипсис, обращаясь къ семи церквамъ, именуетъ ее первою, и воздаетъ высокую хвалу жителямъ Эфеса, указывая на быстрые успхи евангелія среди язычниковъ: ‘Кмъ твоя дла, и трудъ твой, и терпніе твое, и яко не можеши носити злыхъ’.

Въ Эфес былъ нкто Дмитрій, ремесломъ котораго, вмст со многими другими, было изготовленіе небольшихъ образковъ и статуй Діаны, они носились по городу въ дни празднества богини. Проповдь ап. Павла, направленная противъ этихъ празднествъ, въ случа успха могла уничтожить промыселъ Дмитрія, и потому онъ поднялъ вмст съ другими мастерами цлое возмущеніе противъ апостола, которое прекратилось лишь благодаря вмшательству римскихъ властей, но все же ап. Павелъ вынужденъ былъ разстаться съ своею паствою и ухать въ Македонію.

Будучи уже обремененнымъ узами въ Рим, ап. Павелъ пишетъ посланіе въ эфесской церкви, чтобы остеречь ее отъ лжеученій, которыя уже начинали возмущать чистоту евангелія. Въ теченіе долгаго времени эфесскою церковью управлялъ Іоаннъ Богословъ, поставившій здсь епископомъ своего любимаго ученика Тимоея, и преданіе говоритъ, что здсь кончили дни свои оба великіе учителя, а также и сама Богородица, могилу которой показываютъ на гор Коресс, могилу же св. Іоанна Богослова — на гор Пріон. Эфесъ считается мстомъ кончины св. Маріи Магдалины. Здсь же, въ гоненіе императора Деція, въ 251 г., приняли мученическую смерть семь братьевъ, которыхъ называютъ семью спящими братьями. Преданіе сообщаетъ, что братья спрятались отъ гоненія въ пещер, узнавъ о томъ, императоръ приказалъ задлать входъ въ нее камнемъ, чрезъ 157 лтъ, около 408 г., когда пещера была открыта, братьевъ нашли спящими.

Евангелистъ Лука, могила котораго находится близь древняго эфесскаго порта, былъ родомъ изъ Антіохіи, а по профессіи — медикъ. Обращенный въ христіанство апостоломъ Павломъ, онъ сопутствовалъ ему въ путешествіи по Троад и Македоніи въ 51 г., а въ 56 г. отправился уже одинъ проповдовать въ Коринъ. Въ 61 г. онъ былъ вмст съ ап. Павломъ заточенъ въ Рим въ темницу и затмъ, проповдовалъ по многимъ странамъ. Составленное имъ евангеліе и дянія апостольскія замчательны, какъ извстно, чистотою своего стиля.

Императоръ Веспасіанъ, какъ преданный астрологіи, въ угоду эфесскому астрологу Барбиллу, дозволилъ Эфесу отправлять періодически торжественныя игры — преимущество, которымъ не пользовался ни одинъ городъ. Къ этому же самому астрологу обращался Неронъ во время появленія кометы въ 65 г., и по его совту казнилъ нсколькихъ выдающихся аристократовъ, чтобы избавиться отъ опасности, будто бы угрожавшей ему съ ихъ стороны.

Эфесъ былъ родиною многихъ знаменитыхъ людей: здсь родились величайшіе греческіе художники — Апеллесъ и Парразій, философы Гераклить и Гермодоръ, медикъ Руфъ, поэтъ Гипомаксъ, романистъ Ксенофонтъ, онеирокритъ Артемидоръ.

Гераклитъ жилъ около 500 г. до Р. X. и занималъ важную должность въ Эфес, сдлавшись жертвою несправедливости, онъ отказался отъ дятельности, отъ общества и удалился на уединенную гору, гд питался травами и корнями и, наконецъ, уморилъ себя голодомъ на 60-мъ году отъ рожденія. Нрава онъ былъ мрачнаго, наклоннаго къ мизантропіи, что послужило причиной преданія, что онъ постоянно плакалъ, въ противоположность Демокриту, который постоянно смялся.

Гермодоръ былъ изгнанъ изъ Эфеса и около 450 г. до Р. X. поселился въ Рим. Онъ посовтовалъ римлянамъ заимствовать законы изъ Греціи и самъ принималъ участіе въ составленіи децемвирами законовъ, писанныхъ на двнадцати доскахъ и образовавшихъ впослдствіи основаніе римскаго права. Самъ о себ онъ выражался такъ: ‘эфесцы заслуживаютъ поголовнаго повышенія за то, что они изгнали Гермодора, лучшаго изъ людей, говоря:— Пускай никто не выдается среди насъ, если же такой окажется, то пускай онъ живетъ въ другомъ мст и среди другихъ людей’ {Страбонъ, XIV, кн. I.}.

Руфъ жилъ во времена Августа, а по другимъ источникамъ — во времена Траяна около 110 г. по Р. X., отъ его сочиненій дошли до насъ лишь отрывки, онъ написалъ въ стихахъ цлую поэму о медицин, затмъ о болзни почекъ и, наконецъ, анатомическій трактатъ, гд описанія сдланы по трупу обезьяны.

Ксенофонтъ — авторъ романа Эфесцы или любовь Аброкома и Аніи,— жилъ, надобно думать, около II вка по Р. X., нкоторые предполагаютъ, что имя это было чьимъ-то псевдонимомъ.

Знаменитйшій изъ авторовъ, писавшихъ въ древности о снотолкованіи и пользовавшійся наибольшимъ авторитетомъ въ этомъ отношеніи, былъ Артемидоръ, жившій въ царствованіе Антонина Благочестиваго и Коммода. Артемидоръ извлекъ изъ работъ своихъ предшественниковъ все, что ему казалось наиболе существеннымъ, прибавилъ вс матеріалы, собранные имъ лично съ прихотливою заботливостью и неутомимою настойчивостью, присоединилъ разныя свденія изъ существовавшихъ устныхъ преданій и создалъ изъ всего этого настоящій памятникъ древней онеирокритіи, заключающій въ себ наиболе полный перечень сновъ съ ихъ толкованіями. Повидимому, Артемидоръ исчерпалъ вс источники, какими онъ пользовался, такъ какъ лишь его сочиненіе дошло до насъ, вс же остальные авторы какъ бы были заброшены, и книги ихъ пропали какъ излишнія, уже въ древности. Въ свою очередь твореніе Артемидора послужило главнйшимъ источникомъ, изъ котораго заимствовали вс послдующіе авторы, писавшіе о снотолкованіи.

Главными представителями философіи неоплатониковъ былъ Эдесій Пергамскій и Максимъ Эфесскій, непримиримые противники христіанства. Юліанъ Богоотступникъ здилъ для нихъ нарочно въ Пергамъ и Эфесъ. Особенно сильное впечатлніе на него произвелъ философъ Максимъ своимъ пламеннымъ краснорчіемъ, ловкою діалектикою и своими познаніями въ магіи. Говорятъ, онъ предсказывалъ юнош, что древняя религія восторжествуетъ надъ новою, и что главнымъ орудіемъ этого торжества сдлается самъ Юліанъ. Юноша, при его пылкомъ воображеніи, наклонности къ мистицизму и почитаніи античнаго міра, былъ совершенно увлеченъ неоплатониками, и въ это именно время, покинувъ христіанство, перешелъ въ язычество.

Чтобы пополнить перечень знаменитостей Эфеса, слдуетъ упомянуть объ умершемъ въ 380 г. до Р. X. въ этомъ город Филоксен, дифирамбическомъ поэт IV вка, уроженц Киеры. Онъ долго жилъ при двор Діонисія, тиранна сиракузскаго. Сосланный въ каменоломни за то, что слишкомъ правдиво высказалъ свое мнніе о достоинств стиховъ, сочиненныхъ самимъ Діонисіемъ, онъ по окончаніи срока былъ снова приглашенъ ко двору, и снова тираннъ спросилъ его мннія относительно своего новаго поэтическаго произведенія. Вмсто отвта Филоксенъ удовольствовался лишь словами: ‘пусть меня снова ведутъ въ каменоломни’. Эта выходка такъ понравилась Діонисію, что онъ простилъ поэта.

Въ 431 г. происходилъ въ Эфес третій вселенскій соборъ, осудившій несторіанство, въ 449 г. императоромъ еодосіемъ II тамъ снова былъ собранъ соборъ, который вслдствіе бывшихъ на немъ безчинствъ извстенъ въ исторіи подъ именемъ ‘разбойничьяго’ — judicium latronum: онъ кончилъ тмъ, что высказался въ пользу ереси Евтихія, проповдовавшаго монофизитизмъ. Чрезъ два года посл того собранный въ Халкедон вселенскій соборъ осудилъ эту ересь.

Начиная съ XIII в., славившійся своимъ богатствомъ Эфесъ длается добычею то мусульманъ, то опять византійскихъ императоровъ.

Посл битвы при Ангор и взятія Смирны, Тамерланъ направился къ Эфесу, взялъ его приступомъ и положилъ начало ныншнему жалкому его виду. Онъ приказалъ явиться къ нему всмъ мусульнанскимъ владтелямъ Малой Азіи и въ теченіе тридцати дней, проведенныхъ имъ въ этомъ город, опустошалъ всю окрестную страну.

Наконецъ, городъ былъ окончательно захваченъ турками при Магомет I, и торговля его перенеслась въ Смирну и Скала-Нову.

Главною достопримчательностью древняго Эфеса былъ храмъ Діаны, гд и хранилось древнйшее изображеніе этой богини. Діана эфесская, это пантеистическое божество, принесенное по преданію амазонками сюда изъ Азіи, или Египта, не имла ничего общаго съ Діаной греческою, сестрой Аполлона. Какъ олицетвореніе кормилицы-природы, Діана эфесская изображалась съ тремя рядами грудей: всегда мать и всегда двственница, она покрыта двственнымъ вуалемъ съ тяжелою золотою короною на голов, въ форм башни, руки ея распростерты и высоко подняты по бокамъ туловища, какъ бы тмъ выражая: ‘бери, все твое’. Ногъ богини не видно, он заключены какъ бы въ чехл, сдланномъ въ египетскомъ вкус изъ золота и покрытомъ чеканными изображеніями разныхъ четвероногихъ: быковъ, кабановъ, львовъ, кошекъ, собакъ, козъ, барановъ.

Консулъ Муціанъ, который написалъ цлый трактатъ о стату Діаны, говорить, что она была сдлана скульпторомъ Панденіемъ изъ винограднаго дерева: въ ней были небольшія отверстія, въ которыя наливали нардовое масло, помощью чего постоянно старались поддержать влажность статуи и не дать ей растрескаться. Каждая рука богини поддерживалась металлическою полосою, чтобы придать боле устойчивости стату, по обимъ сторонамъ которой стояли изваянія оленей. На статую надвали великолпныя одежды, а передъ нею висла въ святилищ завса, скрывавшая ее отъ постороннихъ взоровъ и поднимавшаяся лишь на время церемоній.

Служеніе при храм производилось жрецами и жрицами.

Жрецы, называвшіеся мегалобизами, были уроженцы равныхъ странъ, и вс евнухи. Вообще греки, вначал относившіеся къ евнухамъ съ отвращеніемъ, потомъ стали пользоваться ихъ услугами, и этотъ живой товаръ сдлался предметомъ оживленной торговли, причемъ центромъ ея былъ Эфесъ. Жрецы должны были бытъ безупречной наружности и носили красивую широкую полотняную одежду благо цвта. Къ ихъ оффиціальному наряду принадлежали внокъ и шерстяныя повязки. Въ культ Діаны аттрибутомъ ея были посохи, обвитые оливковыми втвями и шерстью.

Жрицы были изъ молодыхъ, непремнно красивыхъ двушекъ, принадлежавшихъ къ самымъ знатнымъ семействамъ, и вс он давали обтъ безбрачія и постепенно проходили три степени посвященія прежде чмъ получить званіе настоящей жрицы.

Когда эфесцы задумали строить новый, боле достойный, ихъ богини храмъ, первою ихъ мыслью было выписать необходимый мраморъ изъ азоса, Проконнеса или Пароса, но ихъ пугала громадность расходовъ по перевозк, которые имъ представлялись безсчетными. Въ то время, когда граждане разсуждали объ этомъ дл, пастухъ пасъ стадо на гор Пріон. Два барана передрались между собою: одинъ другому хотлъ нанести ударъ рогами, но промахнулся и ударъ попалъ по скал, отъ которой отскочилъ небольшой обломокъ, оказавшійся мраморомъ самаго превосходнаго качества. Пастухъ побжалъ въ городъ показать свою находку, граждане приняли извстіе съ великою радостью и въ благодарность перемнили имя пастуха изъ Пиксодора въ Эвангела (благовстителя). Ежемсячно происходили на томъ самомъ мст, гд было сдлано открытіе, торжественныя жертвоприношенія, на которыхъ обязательно должны были присутствовать городскія власти.

Цлый рядъ архитекторовъ трудился надъ сооруженіемъ огромнаго мраморнаго святилища, имвшаго 420 футовъ длины и 220 ширины. Надъ нимъ работали лучшіе тогдашніе строители еодоръ, сынъ Рекха, Херзифронъ (или Ктезифонъ) изъ Гноссы, сынъ его Метагенъ и, наконецъ, Дмитрій и Пеоній эфесскіе. По преданію, строители не могли справиться съ своею задачею, и сама Діана явилась имъ на помощь. Несмотря на то, храмъ былъ законченъ лишь посл 220-лтъ постоянной работы, а для расходовъ по постройк потребовалось участіе и пожертвованія 127 царей, сатраповъ и управителей независимыхъ городовъ.

Въ честь этихъ жертвователей — въ числ ихъ былъ и Крезъ — въ храм было 127 колоннъ вышиною въ 60 футовъ, большинство изъ нихъ были монолиты, а 36 были украшены фигурами и разными священными эмблемами. Для доставки этихъ колоннъ отъ каменоломенъ на Пріон до храма, Ктезифонъ придумалъ сгладить совершенно дорогу между этими мстами и затмъ, задлавъ колонны и архитравы въ цилиндрическія клтки, перекатывалъ ихъ до храма, подобно огромнымъ цилиндрамъ, которыми выравниваютъ шоссе, для поднятія верхнихъ частей зданія была примнена система положенныхъ въ наклонной плоскости мшковъ, наполненныхъ пескомъ, которые опоражнивались постепенно.

Чтобы предохранить храмъ отъ землетрясеній, онъ былъ поставленъ на низменной, болотистой почв, но такъ какъ необходимо было укрпить эту послднюю, чтобы она могла выдержать такую страшную тяжесть, то подъ основанія храма были заложены пласты толченаго угля, переложенные бараньими шкурами {Плиній, кн. XXXVI.}.

Храмъ былъ въ іоническомъ стил, съ великолпными изваяніями скульптора Скопаса, въ украшеніи его принимали участіе вс лучшіе артисты Греціи.

Въ шестой день мсяца гекатомбеона перваго года стошестой олимпіады, т.-е. 22-го іюля 356 г. до Р. X., храмъ этотъ былъ сожженъ эфесскимъ-же гражданиномъ Геростратомъ, желавшимъ, какъ извстно, увковчить свое имя и достигшимъ своей цли, несмотря на постановленіе іонійскаго совта, осудившаго его на забвеніе.

Катастрофа эта взволновала всю Азію и, по объясненію восточныхъ маговъ, запрошенныхъ эфесцами, означала близкую гибель Азіи, и легенда говоритъ, что въ ту самую ночь родился въ Македоніи Александръ Великій, который долженъ былъ уничтожить царство персидское и пронести славу греческаго имени до крайнихъ предловъ восточнаго міра.

Эфесцы ршили немедленно возстановить жилище своей богини, и подъ руководствомъ архитектора Динократа храмъ былъ выстроенъ снова по прежнему плану, но съ еще большею роскошью и на средства однихъ эфесцевъ и ихъ женъ, которыя пожертвовали на постройку вс свои драгоцнныя украшенія.

Когда Александръ В. постилъ Эфесъ, онъ предложилъ жителямъ этого города возмстить имъ вс расходы по постройк подъ единственнымъ условіемъ изсчь на одной изъ колоннъ надпись, въ которой онъ былъ бы названъ основателенъ храма. Эфесцы отказались, говоря, что ‘неприлично божеству строить храмъ для боговъ’.

Храмъ стоялъ на искусственномъ возвышеніи, къ которому вели десять ступеней: подъ нимъ были обширныя подземелья, гд хранились не только сокровища богини, но и наиболе драгоцнные предметы, которые частныя лица складывали сюда какъ въ самое безопасное мсто. Двери были изъ кипариса или изъ кедра, а ступени лстницы, ведшей въ верхній этажъ, изъ винограднаго дерева. Алтарь былъ покрытъ произведеніями рзца Праксителя. Между самымъ святилищемъ и колоннадою помщались залы, наполненныя дорогими картинами, между которыми были произведенія Апеллеса и Парразія: здсь, между прочимъ, помщался портретъ Александра Македонскаго, работы Апеллеса. Безчисленныя изваянія наполняли портики, фризы и фронтоны были покрыты великолпными барельефами, тутъ же складывались богатйшія пожертвованія, ex voto, разныхъ азіатскихъ властителей. Храмъ считался неприкосновеннымъ на стадію въ окружности, эта привилегія была уничтожена Августомъ.

Большія празднества Діаны происходили въ мсяц, носившемъ ея имя — Артемизіи. Вс работы тогда пріостанавливались, для народа устраивались разныя увеселенія: лидійскіе пвцы пли гимны въ честь богини, фокусники, эквилибристы, волхвы собирались сюда со всхъ концовъ Азіи и представляли изъ себя чрезвычайно пеструю толпу. На стадіи устроивались бга, а въ театрахъ — представленія, на которыя народъ сбгался съ наслажденіемъ. Въ то же время народъ угощали даровыми обдами, расходы на которые покрывались богатыми гражданами. Такъ какъ мсяцъ Артемизій приходился весною, то весь городъ бывалъ въ цвтахъ.

Во второмъ вк по Р. X., хотя язычество подвергалось сильному напору со стороны христіанства, эфесскій храмъ продолжалъ оставаться наиболе посщаемымъ въ Азіи мстомъ поклоненія. Софистъ Даміанъ построилъ мраморный портикъ, который на протяженіи стадіи шелъ отъ Магнезійскихъ воротъ до храма. Тотъ же гражданинъ построилъ отдльную залу для пиршествъ, даваемыхъ во время праздниковъ Діаны. Зала эта была рдкаго великолпія: стны ея были покрыты досками изъ фригійскаго и синнадійскаго мрамора, который въ то время цнился еще очень высоко.

Неронъ не подражалъ своимъ предшественникамъ въ уваженіи къ Діан эфесской: онъ захватилъ вс сокровища, сложенныя въ ея подземельяхъ, и перенесъ ихъ въ Римъ. Примръ этотъ былъ роковымъ для Эфеса. Въ 263 г. его разграбили скиы, готы въ царствованіе Галліена сдлали набгъ на Іонію, и храмъ былъ снова опустошенъ.

Когда христіанство было объявлено государственною религіею, языческіе храмы, оставленные безъ поддержки, стали мало-по-малу разрушаться. Эфесскій храмъ былъ въ особенности ненавистенъ христіанамъ, такъ какъ тамъ они встртили наибольшее сопротивленіе со стороны жрецовъ. Поэтому лишь только позволили разрушать древніе храмы, все, что только можно было взять и вывезти — колонны, статуи, мраморныя плиты — все это было растащено и употреблено на постройку частныхъ домовъ. Императоры сами подавали тому примръ: Константинъ опустошилъ Азію, забравъ оттуда разныя художественныя произведенія и перевезя ихъ въ свою новую столицу. Когда Юстиніанъ сталъ строить храмъ Премудрости Божіей, Эфесъ явился для него какъ бы каменоломней, гд находились уже вполн готовые матеріалы: двнадцать колоннъ, которыя украшаютъ нын св. Софію были вывезены изъ Эфеса. Близость моря облегчила возможность увоза разныхъ остатковъ древности, быть можетъ даже, что великолпное сооруженіе Динократа было разрушено нарочно до основанія, подъ вліяніемъ реакціи противъ старой, поверженной уже въ прахъ религіи.

До послдняго времени храмъ былъ засыпанъ землею такъ, что даже не знали, гд онъ находится. Англичане прислали сюда ученаго Вуда съ очень большими денежными средствами. Безпрерывныя восьмилтнія раскопки подъ руководствомъ Вуда привели, наконецъ, къ открытію въ 1871 году фундаментовъ храма Діаны, погребенныхъ на глубин боле шести метровъ. Въ своихъ поискахъ этотъ изслдователь руководился межами полей для опредленія направленія древнихъ дорогъ: онъ, оказалось, былъ совершенно правъ, ввряясь въ этомъ случа консервативному духу поселянъ, древніе памятники разрушены временемъ, а проложенныя къ нимъ тропинки существуютъ и до сихъ поръ.

Вудъ истратилъ огромныя деньги, перерылъ землю во всхъ направленіяхъ, но зато и извлекъ оттуда все, что только, кажется, было можно. Множество найденныхъ имъ драгоцнныхъ остатковъ древности были пересланы въ Британскій музей (Вгіtish Museum), для чего спеціально приходилъ въ ближайшую въ Эфесу гавань — Скаланову — англійскій фрегатъ. Такимъ образомъ, чтобы видть великолпные фрагменты храма, дающіе возможность составить понятіе, каково было это седьмое чудо свта, слдуетъ хать въ Лондонъ, гд они теперь сохранены для науки, въ Эфес же не осталось почти ничего, кром изломанныхъ статуй и груды мусора.

Въ настоящемъ своемъ состояніи храмъ, помщенный на низшемъ противъ окружающей мстности уровн,— такъ какъ кругомъ наносная почва,— представляетъ, какъ я уже сказалъ ране, квадратную яму, при всякомъ дожд наполняющуюся водой, изъ которой выглядываютъ обломки разрушенныхъ колоннъ.

Въ іюл 1882 года въ Лондон въ Mansion-house происходилъ митингъ, подъ предсдательствомъ лорда-мэра, съ цлью обсудить вопросъ, какъ добыть необходимыя средства для того, чтобы закончить раскопки храма Діаны эфесской, начатыя Вудомъ въ 1863 г. Сочувственное движеніе, направленное къ осуществленію этого проекта, имло за себя поддержку въ лиц принца Уэльскаго, герцога Конваутъ, архіепископа Кентербэрійскаго, кардинала Маннигага, лорда Шефтебёри и многихъ выдающихся лицъ изъ міра артистовъ и археологовъ. Митингъ постановилъ резолюцію, одобряющую открытіе общественной подписки для сбора 5.000 фунтовъ стерлинговъ, которые, какъ полагаютъ, достаточны для полной раскопки всей мстности храма.

На гор Пріон нын стоятъ развалины замка позднйшей конструкціи, построеннаго мусульманскими эмирами изъ матеріаловъ, извлеченныхъ изъ древнихъ зданій, интереса этотъ замокъ представляетъ довольно мало, да въ добавокъ доступъ къ нему отъ наваленныхъ камней чрезвычайно труденъ. Надъ воротами этой крпости въ былое время красовался барельефъ, изображавшій смерть Гектора или Патрокла. Изваяніе это долго принималось за изображеніе страстей христіанскаго мученика, почему и ворота эти были названы ‘вратами гоненія’. Англичане увезли къ себ и этотъ барельефъ.

Внутри замка, башни котораго четырехъ-угольныя — небольшая мечеть, нсколько жалкихъ лачугъ и груды обломковъ.

Насупротивъ замка около того же Пріона, поднимаетъ свой бломраморный фасадъ развалина главной мечети Аясолука, построенной изъ древнихъ матеріаловъ: колонны изъ египетскаго мрамора, мраморныя плиты, украшающія ея внутренность, все взято изъ древнихъ зданій.

Мечеть эта по своей архитектур, по богатству и замысловатости арабесокъ, по тонкости рзца, считается однимъ изъ лучшихъ памятниковъ мавританскаго искусства и, по словамъ знатоковъ, превосходящимъ даже памятники Альгамбры.

Входъ въ мечетъ идетъ крыльцомъ, имющимъ десять ступеней, украшеннымъ узорами, надписями и зубцами, изсченными по образцу каирскихъ мечетей. Дверь приводитъ на большой дворъ, усаженный большими деревьями и окруженный легкими аркадами, поддерживаемыми колоннами въ 45 футовъ высоты.

Крыши въ мечети уже не существуетъ, сохранившійся лишь въ одномъ мст куполъ прекрасенъ своими голубыми изразцами. Великолпный мраморъ покрываетъ стны, но тамъ, гд толпились нкогда правоврные,— тамъ разрослись уже огромныя деревья. На всемъ лежитъ печать могильнаго покоя, и ничмъ не нарушаемое молчаніе невольно внушаетъ уваженіе къ этимъ остаткамъ сдой старины.

Многіе предполагали, что эта обширная мечеть была прежде церковью св. Іоанна, о которой говоритъ арабскій путешественникъ Ибнъ Батута. Но мнніе это было потомъ опровергнуто. По всей вроятности, на этомъ мст и была церковь, быть можетъ даже, изъ нея извлекли строительный матеріалъ для сооруженія мечети, но тмъ не мене многіе признаки показываютъ, что существующая развалина строена мусульманами и для мусульманскаго храма. Стоитъ взглянуть на планъ мечети, чтобы убдиться, что она была построена вся въ эпоху Селина I.

Въ одной изъ залъ мечети выкопанная подъ большимъ деревомъ яма напоминаетъ о разыгравшейся въ этомъ мст трагедіи.

Нсколько лтъ тому назадъ начальникъ мстной полиціи съ своимъ помощникомъ пришли въ этому дереву въ надежд найти тутъ кладъ, свденія о которомъ дошли какъ-то до нихъ.

Была глухая ночь, работа кипла при свт одинокаго фонаря. Негръ, проходившій въ это время случайно мимо мечети, вошелъ въ нее, привлеченный свтомъ въ такой неурочный часъ.

Испуганные кладоискатели не долго думали, что длать съ непрошенымъ гостемъ. Они связали ему руки и хотли зарзать, какъ негру посчастливилось достать завязанными уже руками пистолетъ, которымъ онъ тутъ же и наповалъ убилъ начальника полиціи. Помощникъ его ударился въ бгство.

Народъ говоритъ, что по ночамъ въ недоконченной ям горитъ всегда огонекъ.

За исключеніемъ откопанныхъ остатковъ храма, вс видимыя нын въ Эфес развалины принадлежатъ къ эпох римлянъ.

Входя въ городъ со стороны турецкой крпости, мы видимъ громадныя груды развалинъ, покрывающихъ небольшой холмъ — это наиболе сохранившаяся часть древняго Эфеса, вс зданія которой принадлежатъ эпох первыхъ двухъ столтій нашей эры. Здсь расположены стадія, театръ, термы.

Лвая сторона стадіи прислонена въ гор, правая поддерживается каменными сооруженіями, въ которыхъ видны обширныя комнаты, служившія либо стойлами, куда ставили коней, принимавшихъ участіе въ бг, либо складами, гд хранились разныя принадлежности для игръ.

Въ югу отъ стадіи лежитъ огромный театръ, построенный изъ большихъ камней, соединенныхъ между собою безъ цемента, архитектура его чисто римская, Мста для зрителей еще хорошо сохранялись, но proscenium — цлая гора обломковъ.

Въ былое время самые знаменитые философы и даже сами проповдники христіанства приходили въ театръ, чтобы объяснять свое ученіе.

Кай и Аристархъ были арестованы именно въ эфесскомъ театр въ ту минуту, когда они возвщали слушателямъ евангеліе. Какое грандіозное зрлище долженъ былъ представлять видъ театра, гд боле 25.000 (а по другимъ источникамъ боле 56.000) зрителей собирались на скамьяхъ, поднимающихся уступами, и подъ перистилемъ верхней колоннады!

Отъ театра до порта храмы, имена которыхъ сохранились на медаляхъ, слдовали одинъ за другимъ безъ перерыва, статуи, теперь разбитыя въ куски или превращенныя въ цементъ, стояли тысячами по сторонамъ широкихъ улицъ.

Портики, которые окружали театръ и стадію, вели въ термамъ (банямъ) и агор (площади). Своды термъ обрушились, а по остаткамъ стнъ можно судить, что они были оштукатурены и покрыты живописью. Недалеко отъ термъ небольшой, но очень красивый круглый театръ, весь изъ благо мрамора, вроятно Одеонъ: нкоторыя кресла, отлично сохранившіяся, покрыты прекрасными скульптурными украшеніями. Гимназія (гимнастика), нкоторыя залы которой были расписаны живописью, хотя и лишена мрамора и всхъ своихъ архитектурныхъ украшеній, тмъ не мене сохранила свой общій видъ и планъ, и можетъ считаться однимъ изъ наилучше дошедшихъ до насъ памятниковъ этого рода.

Гимназіи играли въ жизни древнихъ важную роль, и обученіе въ нихъ разнымъ упражненіямъ и играмъ составляло необходимую часть тогдашняго воспитанія.

Упражненія въ метаніи заключались въ бросаніи копья или чечевицеподобнаго кружка-диска. Диски — металлическіе или каменные — были очень тщательно отшлифованы, а иногда даже покрыты украшеніями. На диск Иима, виднномъ Павзаніемъ въ храм Геры олимпійской, былъ вырзанъ спиральными строками текстъ перемирія, которое элейцы объявили на олимпійскихъ играхъ. Бросающіе становились на особо устроенное возвышеніе (balbis), упирались правою ногою, а лвую отставляли немного впередъ, копье брали посредин и, поднявъ его горизонтально до уха, бросали, подаваясь туловищемъ немного назадъ или напередъ. Диски поднимали только до плеча и кидали ихъ дугою.

Приборъ, употреблявшійся при обученіи прыганью, состоялъ изъ двухъ паръ свинцовыхъ шаровъ, соединенныхъ ручками, съ которыми ученикъ прыгалъ вдаль, вверхъ и внизъ. Учились также прыгать черезъ столбы, натянутыя веревки и сквозь обручи. Былъ еще одинъ приборъ — скаперда, состоявшій изъ двухъ столбовъ, вышиною въ ростъ человка, съ перекинутою поверхъ столбовъ веревкою. Одинъ изъ играющихъ ухватывался за конецъ веревки, а другой играющій, перекинувъ противоположный конецъ веревки себ чрезъ плечо, тянулъ ее, стараясь поднять своего противника вверху.

Было нсколько родовъ борьбы: пале-оре, прекращавшаяся, когда одинъ изъ борцовъ былъ опрокинутъ на-земь, галинезисъ — когда борцы продолжали бороться и упавши, дилькистинди,— въ ней боролись рядами, и каждый борецъ старался притянуть въ себ своего противника изъ противоположнаго ряда, гиппасъ и кибетинда: одинъ борецъ складывалъ руки на спин, обернувъ ихъ ладонями вверху, другой, упершись колномъ въ подставленныя руки противника, охватывалъ ему сзади голову и закрывалъ глаза, затмъ то же самое длалъ первый и т. д. по очереди.

Кулачный бой, какъ забава, рдко проходящая безъ важныхъ тлесныхъ поврежденій, не былъ любимъ греками и завелся у нихъ только въ позднйшее время. Бойцы для усиленія ударовъ обматывали себ кулаки толстыми ремнями, нердко усаженными свинчатками, шипами т. п. (caestus).

Такъ какъ при занятіяхъ гимнастикой раздвались до нага и натирались масломъ, то понятно, что отъ пота, масла и пыли тло грязнилось, поэтому каждый приносилъ съ собою особый приборъ, состоявшій изъ нсколькихъ металлическихъ скобелей, которыми, по окончаніи упражненій, счищали грязь съ кожи. Эти скобели для удобства обыкновенно вздвались на кольцо вмст съ губкой и сосудомъ съ масломъ.

Слдуя широкою улицей, вымощенною плитами, на которыхъ явственны глубокія колеи, выбитыя колесницами, мы прошли мимо любопытной гробницы св. Луки и достигали подсохшаго уже болота, прежде бывшаго обширнаго порта Эфеса — Панорма, средоточія торговли передней Азіи. Портъ древняго Эфеса состоялъ, собственно говоря, изъ двухъ частей большого порта и городского бассейна, соединенныхъ между собою каналомъ. Большой порть назывался также ‘Священнымъ’, потому что онъ находился въ сосдств храмовъ: нын его можно узнать только по крутому изгибу, который длаетъ въ этомъ мст рка Кайстръ. Немного дале было устье Кайстра, здсь видны остатки плотины прекрасной работы, построенной царемъ Атталомъ. Вдоль сосдней горы расположены бывшія помщенія для галеръ и для рыбачьихъ лодокъ.

На мст прежняго городского бассейна, среди страшной суши, довольно странно видть теперь огромныя кольца, къ которымъ привязывали суда и которыя показываютъ до какого мста доходило море въ прежнее время. Благодаря песчанымъ заносамъ Кайстра, море удалено теперь отъ Эфеса на три версты, гд и построенъ небольшой торговый городокъ Скала-Нова, нкоторое время игравшій довольно значительную роль, а теперь почти совершенно покинутый.

Отсюда мы направились на западъ къ темниц св. Павла, далеко впереди поднимающейся на отдльномъ холмик и рзко выдляющейся на голубомъ фон іонійскаго неба. Путь лежалъ чрезъ весь городъ и былъ очень труденъ: почва вся завалена обломками, лишь изрдка поросшими мелкимъ кустарникомъ, иногда мы объзжали огромныя каменныя глыбы, преграждавшія нашъ путь, иногда взбирались на груды мусора и разбитыхъ, исковерканныхъ статуй, чтобы тотчасъ же почти затмъ спуститься снова или, врне, сползти по голому камню, на что способны лишь здшнія лошади. Такая дорога съ постоянными спотыканіями, непредвиднными задержками, страшно утомительна и разбиваетъ человка, и привыкшаго къ перенесенію усталости.

Отъ городскихъ домовъ, сквозь которые мы прозжали, не осталось ршительно ничего, кром груди развалинъ.

Іонійскій домъ состоялъ изъ мужской (андронитисъ) и женской (гинеконитисъ) половинъ, занимавшихъ продолговатый четыреугольникъ, чрезъ ворота передняго двора, или гд двора не было, прямо съ улицы входили въ некрытыя сни, по обимъ сторонамъ которыхъ были расположены покои, служившіе для разныхъ хозяйственныхъ нуждъ, тутъ же было помщеніе и привратника. Эти сни вели непосредственно въ большую, четыреугольную, некрытую же залу, вокругъ обнесенную крытымъ портикомъ (аула). Это былъ главный покой мужской половины, по средин его стоялъ алтарь, посвященный Зевсу-домохранителю, а съ боковъ къ нему примыкали жилые покои мужчинъ. Каждый изъ нихъ имлъ дверь, выходившую въ залу, а иные кром того соединялись съ сосдними покоями внутренними дверями.

У главнаго входа въ домъ, дверь котораго по старинному обычаю должна была отворяться внутрь, находится алтарь, и подл него столбообразный символъ Аполлона Эгіея вмст съ посвященнымъ этому божеству лавромъ.

Прямо противъ главнаго входа лежавшій коридоръ (метаулосъ) велъ въ женское отдленіе дома. Оно состояло также изъ залы съ колоннами, подобно мужской, и боковыхъ покоевъ для жилья, въ числ коихъ были кладовыя, кухня и расположенныя одна противъ другой спальни.

За женскимъ отдленіемъ былъ еще родъ залы (простасъ) и за нею помщенія для прислуги, выходившія на улицу позади дома или въ садъ, такъ что, заперевъ внутреннее сообщеніе — метаулосъ, можно было совершенно отдлить женское помщеніе отъ мужского, не мшая движенію прислуги.

Если домъ былъ двухъ-этажный, то въ верхній этажъ (гипероонъ) вела лстница, очень часто прямо съ улицы. Этотъ этажъ строился очень легко изъ тонкихъ досокъ и служилъ помщеніемъ для рабовъ, или если въ дом не было особыхъ гостиныхъ, то спальнями для гостей. Надобно полагать, что только верхній этажъ освщался окнами, нижній же получалъ свтъ чрезъ двери. Архитектурная отдлка дома шла изнутри кнаружи. Починъ въ этомъ отношеніи принадлежитъ, безъ сомннія, малоазійскимъ іонянамъ, которые первые начали обдлывать внутреннія балки прямоугольно. Нововведеніе это прививалось въ самой Греціи очень медленно, противниками его были особенно лакедомоняне, продолжавшіе держаться старинной простоты. Разсказываютъ, что около 490 г. до Р. X. спартанецъ Леотихидъ, увидавъ въ зал одного коринянина, у котораго онъ былъ въ гостяхъ, прямоугольно обтесанныя балки, насмшливо спросилъ его: разв у нихъ въ Корин деревья ростутъ четыреугольныя?

Сначала дома были очень просты и некрасивы. Даже во время самой блестящей эпохи греческой архитектуры, создавшей столько великолпныхъ общественныхъ сооруженій, и долго спустя посл вся, частныя жилища отличались простотою и отсутствіемъ всякихъ украшеній. Главнымъ украшеніемъ покоевъ былъ алтарь различныхъ божествъ — Гестіи въ мужской зал, пенатовъ во внутреннихъ комнатахъ, боговъ-покровителей брака — въ спальняхъ и т. п. Стны были выблены снаружи и внутри, полы были земляные или глиняные, иногда выложенные камнемъ. Занавси служили отчасти вмсто внутреннихъ дверей между комнатами, отчасти вмсто крыши надъ дворами во время непогоды или сильнаго жара.

Уклоненія отъ простоты построекъ начались въ эпоху посл смерти Перикла. Не измняя почти вовсе расположенія домовъ, знатные и богачи стали строить ихъ, вмсто дерева и кирпича, изъ плитняка. Деревянныя колоннады вокругъ дворовъ были замнены мраморными, мсто глиняныхъ и земляныхъ половъ заняли мозаичные, вмсто простыхъ занавсей стали развшивать вышитые персидскіе и индійскіе ковры. Стны покоевъ покрылись живописью и лпными орнаментами.

Несмотря, однакожъ, на пышное внутреннее убранство домовъ, наружный видъ ихъ оставался по прежнему простъ, или если и сталъ нсколько красиве, то украшенія вншнія шли далеко не такъ быстро, какъ украшенія внутренности домовъ.

Свойственная даже и позднйшимъ грекамъ боязнь противъ хотя бы случайнаго и непреднамреннаго оскорбленія святыни не дозволяла имъ примнять къ простымъ жилищамъ т художественныя формы, которыя были созданы искусствомъ для зданій религіозныхъ. Въ особенности избгали они переносить на свои дома существенное украшеніе храма — его предсніе (предхраміе) съ колоннами и фронтономъ, украшеннымъ изваяніями.

Соотвтственно возростанію роскоши отдлки домовъ возростала и пышность внутренней обстановки.

Въ комнаты ставили богато отдланные стулья съ пластическими украшеніями, иногда со спинкою, изваянною въ вид животнаго, они походили на древне-восточные троны и назывались троносъ или клизмосъ. Проще, хотя также съ отдлкою и рзьбою, были общеупотребительныя въ домахъ зажиточныхъ людей кресла съ ручками въ ассирійскомъ вкус. Въ среднемъ быту употреблялись стулья со спинкою, обитые цвтными подушками или просто накрытые узорчатыми коврами или звриными шкурами, табуреты были либо складные, либо съ прямыми, неперекрещивающимися ножками. Къ кресламъ и стульямъ приставляли скамейки для ногъ, того же стиля, какъ и сиднье.

Восточный обычай лежанья вмсто сиднья на стульяхъ распространился прежде всего между малоазійскими греками и изгналъ изъ мужской половины стулья и всякія сиднья въ женскую, замнивъ ихъ въ первой диванами или ложами. Ложе состояло изъ станка о четырехъ ножкахъ, сдланнаго въ вид рамы, переплетенной тесмами, и тюфяка съ подушками и покрывалами. У деревянныхъ станковъ остававшіяся незакрытыми части выкладывались фигурами изъ золота, серебра, слоновой кости, янтаря и цвтного дерева, у бронзовыхъ станковъ были пластическіе орнаменты. Тюфяки сначала набивались сномъ и морскою травою, а въ позднйшее время шерстью и перьями. Подушки были круглыя для головы и четыреугольныя, которыя клали за спину и облокачивались на нихъ при д лвымъ локтемъ. Подушки длались изъ узорчатыхъ матерій, а на ложе разстилали пестрые ковры, края которыхъ обшивались бахромою и даже оторачивали пухомъ.

Такого же устройства были и постели у богатыхъ. Небогатые спали на овечьихъ и козьихъ шкурахъ, а рабы и простонародье — на рогожахъ.

Вмсто шкафовъ употреблялись сундуки, нердко весьма богатой отдлки.

Хотя у грековъ и были приборы для измренія времени, а именно солнечные и водяные часы, употребленію которыхъ они научились у вавилонянъ, однакожъ эти приборы не были такъ распространены, чтобы входить въ число обыкновенной домашней утвари. Солнечные часы (полосъ), усовершенствовашемъ которыхъ особенно много занимался Анаксимандръ (его считаютъ даже изобртателемъ ихъ), ставились преимущественно въ публичныхъ мстахъ. Водяные часы (клепсидры) удержали свою старинную форму — нсколько сплющеннаго полаго шара съ короткою шейкою и съ отверстіемъ, чрезъ которое капала вода.

Ничего не осталось отъ этой роскоши, отъ этого великолпія въ прозжаемыхъ нами частяхъ Эфеса. Рука времени и людей стерла съ лица земли былую пышность древняго ‘свтильника Азіи’.

А было время, когда эти пустынные стогны, загроможденные нын лишь мусоромъ, были полны шумною толпою, пестрыя массы направлялись въ гавани, гд корабли со всхъ концовъ свта привозили товары и рдкости, находившія постоянный сбытъ въ город богатомъ и съ развитымъ художественнымъ вкусомъ. Мужчины были одты въ льняной хитонъ, поверхъ котораго былъ накинутъ гиматій, плащъ изъ тонкихъ милетскихъ шерстяныхъ матерій. Одежды эти не выкраивались, а изготовлялись каждая изъ цльнаго куска ткани, имвшаго форму продолговатаго четыреугольника, и были покрыты рисованными, вытканными, вышитыми или нашитыми узорами. Въ толп видны были еще нсколько представителей старины, крпко державшіеся древнихъ обычаевъ: волоса у нихъ были заплетены и связаны въ пучокъ — обычай, оставленный уже въ эпоху персидскихъ войнъ, гиматій ихъ точно также, по древнему закону приличія, доходилъ лишь до колна. Большинство же было въ гиматіяхъ настолько удлиненныхъ, что нижній край его тащился по земл. Такъ какъ съ увеличеніемъ объема одежды увеличивалась и трудность драпироваться ею, то упражненіе въ этомъ искусств составляло существенную часть воспитанія. Притомъ благопристойность требовала, чтобы въ покойномъ положеніи об руки были подъ одеждой, а при движеніи по крайней мр правая рука была бы закрыта. Чтобы удобне было удовлетворять подобнымъ требованіямъ, къ угламъ одежды были пришиты небольшія, обтянутыя матеріею, гирьки въ вид кистей, отчего накинутый на плеча гиматій не только ниспадалъ свободными и упругими складками, но и ясне обрисовывались формы тла.

Въ толп по тому можно было различить состояніе, въ которому принадлежали прохожіе: густые и длинные волоса и полная борода были лучшимъ украшеніемъ и отличительнымъ признакомъ свободнаго мужчини. Бороткіе волоса были признакомъ убожества и низкаго происхожденія.

Среди толпы можно было замтить, хотя и немногихъ, женщинъ, одтыхъ въ платье покроемъ одинаковое съ мужскимъ, только, разумется, нсколько нарядне, обувь была цвтная, съ металлическими украшеніями, нсколько щеголихъ были обуты въ крепиды съ очень высокими каблуками, на головахъ были стки изъ шнурковъ, у нкоторыхъ — цвтныя ленты и обручи, прямые и вырзанные полумсяцемъ, обручи эти были изъ позолоченой, раскрашеной и тисненой кожи, иные — металлическіе изъ бронзы, золота и серебра.

Расталкивая толпу, пробирались дюжіе рабы съ носилками, въ которыхъ несли знатныхъ дамъ, тоже торопившихся взглянуть на заморскія новинки. Кругомъ себя он распространяли благоуханіе отъ благовоннаго масла и очень дорогихъ эссенцій, которыми он натирали себ кожу и волоса.

Одежды ихъ сдланы изъ драгоцнныхъ узорчатыхъ персидскихъ, финикійскихъ пурпуровыхъ и серійскихъ или шолковыхъ тканей, закутаны он въ вуали съ золотыми полосками или шитые цвтами. На голов замысловатая прическа, покрытая золотою пудрою или шафрановымъ порошкомъ. Но какъ ни измнялась прическа греческихъ женщинъ, она постоянно сохраняла свойственную ей особенность — оставлять лобъ по возможности меньше открытымъ. Дамы эти, съ подрисованными глазами и бровями, были нарумянены и наблены керузой и покрыты ожерельями, браслетами, перстнями и серьгами, на которыхъ блестли самоцвтные камни.

А какое движеніе бывало въ этихъ улицахъ, когда мсяцъ Артемизій разсыпалъ надъ городомъ пышный покровъ изъ цвтовъ и когда чествовалась разными общественными церемоніями богиня-покровительница Эфеса! Съ какими шумными ликованіями и радостными возгласами стремились граждане къ храму, откуда разносились торжественные звуки благодарственнаго гимна, сколько въ эти дни бывало развлеченій, начиная съ общественныхъ пиршествъ и кончая играми и представленіями въ цирк, театр и навмахіи,— развлеченій удовлетворявшихъ потребности въ зрлищахъ, безъ которой немыслимы подвижные, увлекающіеся жители юга!

Но вотъ повяло новымъ духомъ: въ утомленныхъ душахъ многихъ стали возникать сначала смутныя чувства неудовлетворенности, желанія нсколько приподняться, отршиться отъ заботъ исключительно мірскихъ,— чувства, облекшіеся скоро въ боле опредленныя формы недовольства существующимъ строемъ и исканія новыхъ путей, которые могли бы доставить большее удовлетвореніе духовной природ человка, не находившей прежняго содержанія въ одряхлвшей уже религіи многобожія. И снова бгутъ толпы по улицамъ, но на этотъ разъ уже къ синагог, гд проповдуетъ пришелецъ новое высокое ученіе, призывающее къ участію въ царств божіемъ, въ вчномъ загробномъ блаженств, именно тхъ, которые несчастны на земл, обременены здсь и унижены,— ученіе, которое все основано на любви въ ближнему. Бгутъ, торопятся он, чтобы не пропустить проповди, такъ какъ молва разнесла уже по городу, что убжденное, пламенное слово Христова апостола потрясаетъ всхъ слушателей, проникая ихъ до глубины души, до самыхъ сокровенныхъ тайниковъ человческаго сердца…

Строеніе, расположенное на ю.-в. Эфеса на возвышенности, составляющей одинъ изъ отроговъ Корисса и извстное подъ именемъ темницы св. Павла, состоитъ изъ двухъ тсныхъ помщеній съ толстйшими стнами и узкими окнами. Лишь крыша обрушилась, а самыя стны, покрытыя черною копотью, сохранились довольно хорошо. Собственно говоря, башня эта никогда не была темницею апостола Павла, а была лишь одною изъ составныхъ частей укрпленій, построенныхъ Лизимахомъ для обороны Корисса. По всему гребню горы идетъ на протяженіи двухъ верстъ великолпно построенная изъ тесаныхъ камней стна того города, куда Лизимахъ выселилъ эфесцевъ, жившихъ до того времени по низменности, прилегающей къ храму Діаны. Стна эта на извстныхъ промежуткахъ прерывается башнями съ бойницами и соединяетъ горы Кориссъ и Пріонъ въ мстности въ югу отъ развалинъ гимназіи.

Съ холма, на которомъ высится предполагаемая темница св. Павла, развертывается обширный видъ на развалины Эфеса, ныншнее состояніе котораго являетъ грустную и рзкую противоположность съ первобытнымъ блескомъ былого ‘торжища всего міра’. Печальный, болотистый беретъ рки, при усть занесенной пескомъ, дале стелется низкій кустарникъ, убжище волковъ и шакаловъ, еще дале когда-то плодоносная долина, по которой вьется Кайстръ, теперь же гнилое болото, испещренное тинистыми прудами, на которыхъ плаваютъ цлыя стаи водяныхъ птицъ,— и повсюду развалины, одн развалины…

Въ послдніе годы эфесская равнина сдлалась излюбленнымъ мстомъ пребыванія турецкихъ разбойниковъ, никакія старанія турецкихъ властей не могутъ выжить ихъ оттуда. Терроризируя окрестныхъ жителей, разбойники всегда находятъ себ врное убжище, и ихъ всегда во-время предувдомляютъ о движеніяхъ турецкихъ отрядовъ.

Впрочемъ разбойничество уже издавна составляло одну изъ язвъ Турціи, и, кажется, ни въ одной стран правительство не относится къ нему такъ странно, чтобы не сказать боле.

Когда какой-нибудь губернаторъ долго и безуспшно воюетъ съ какою-нибудь разбойничьею шайкою, и ему, наконецъ, надодаетъ подобное толченіе воды, онъ посылаетъ своего агента предложить разбойникамъ компромиссъ, заключающійся въ томъ, что они поступятъ на службу правительства въ качеств полицейскихъ и будутъ получатъ такое-то жалованье, что касается ихъ прошлыхъ прегршеній, то, конечно, все это будетъ предано забвенію. Чаще всего разбойники принимаютъ предложенный компромиссъ, и вотъ вчерашній грабитель преображается въ защитника мирныхъ гражданъ и облекается въ жандармскій мундиръ. Иные такъ и остаются до конца своихъ дней врными слугами правительства, иные же не выдерживаютъ искушенія и, томимые тоскою по вольному простору родныхъ горъ и полей, сбрасываютъ съ себя давящій ихъ могучія плеча узкій турецкій мундиръ и снова принимаются за старое ремесло — до тхъ поръ, пока снова не устанутъ и не войдутъ съ правительствомъ въ новый компромиссъ.

Одинъ французскій путешественникъ прелюбопытно описываетъ одинъ изъ подобныхъ компромиссовъ между требизондскимъ генералъ-губернаторомъ и шайкою разбойниковъ, въ продолженіе восемнадцати лтъ опустошавшихъ городскія окрестности и убившихъ множество людей.

Когда сдлка состоялась, паша пригласилъ атамана, армянина родомъ, сдлать ему визитъ, съ утра городъ пришелъ въ движеніе, вотъ въ городскихъ воротахъ показался и знаменитый атаманъ съ своими товарищами, вс вооруженные съ головы до ногъ. Толпа почтительно тснилась, чтобы поглядть на тхъ, кто столько лтъ безнаказанно хозяйничалъ близь города и былъ ужасомъ прозжихъ и прохожихъ купцовъ, торговцевъ и просто зажиточныхъ людей.

Привтствуемая всми, шайка прошла чрезъ весь городъ и вступила въ губернаторскій конакъ (дворецъ).

Паша принялъ ихъ отмнно, угощалъ табакомъ и кофе и долго бесдовалъ съ атаманомъ, въ которому онъ, повидимому, чувствовалъ непритворное уваженіе. Между прочимъ, онъ освдомился, какъ же это такъ онъ загубилъ столько душъ,— вдь это грхъ, и онъ долженъ пойти за то въ адъ. Атаманъ пояснилъ ему, что онъ предусмотрлъ подобную неловкость, а потому когда надо было убивать мусульманина, то это исполнялось всегда христіанскимъ членомъ шайки, если же, наоборотъ, жертвою долженъ былъ быть христіанинъ, то палачемъ его являлся мусульманинъ. Такъ какъ мусульмане и христіане взаимно не признаютъ души у своихъ противниковъ-иноврцевъ, то, въ сущности, и выходитъ, что шайка не погубила ни одной дущи, и потому можетъ безъ всякаго угрызенія совсти или страха смотрть въ будущее и не считать испорченнымъ свое загробное существованіе.

Паша вполн согласился съ неотразимою логикою подобнаго разсужденія и осыпалъ разбойниковъ всевозможными любезностями {Voyage en Orient, par Fontanier. 1884.}.

За послднее время эфесскую равнину выбрали своимъ притономъ шайки Мехмедъ Чолака и Пехлевана Али (богатыря Али).

Первый вступалъ уже въ компромиссъ съ властями, бывалъ жандармомъ и снова длался разбойникомъ.

Пехлеванъ Али никакъ не давался въ руки, жаловались на него самому султану, и тотъ приказалъ во что бы то ни стало уничтожить эту шайку. Пришла о томъ телеграмма смирнскимъ властямъ.

Чрезъ нсколько дней летитъ въ Константинополъ отвтная телеграмма о томъ, что во исполненіе повелнія падишаха (‘да будетъ имя его благословенно во вки’) злоумышленники были разсяны, а самъ Пехлеванъ захваченъ живымъ.

Къ несчастію смирнскихъ властей, султанъ пожелалъ лично видть захваченнаго разбойника, и его въ кандалахъ отправили въ Стамбулъ. Вс же принимавшіе въ поимк участіе офицеры и солдаты получили ордена и щедрыя денежныя награды.

По прибытіи плнника въ Константинополь, оказалось, однако, что это былъ совсмъ не Пехлеванъ, а просто какой-то несчастный, котораго схватили, заковали въ кандалы и отправили подъ видомъ пойманнаго разбойника къ султану.

Узнавъ о томъ падишахъ разсердился, приказалъ отобрать пожалованные ордена и награды и выдать пособіе пострадавшему.

Эта исторія, повергшая смирнскія власти въ порядочный конфузъ, происходила не дале какъ въ 1888 году.

Но возвратимся къ древностямъ.

Какой красивый видъ долженъ былъ открываться 21-го іюля 356 г. до Р. X. съ той самой башни, которой присвоено теперь имя темницы св. Павла: подъ темно голубымъ небомъ, сіяющимъ лучезарнымъ свтомъ, далеко, далеко тянутся зеленющія долины Іоніи, по которымъ серебряными нитями змятся маленькіе рчки и ручьи, почти пропадающіе въ чащ олеандровъ и масличныхъ деревъ. Мстами поднимались кипарисы, платаны, колоссальные клены и кедры, темная листва которыхъ выдляется на боле нжныхъ оттнкахъ пространствъ, занятыхъ пажитями и виноградниками. Горизонтъ замывается поднимающимися уступами горныхъ цпей Дракона, Тлюла и Месогиса, многочисленные отроги которыхъ идутъ до Троады, соединяясь тамъ съ горнымъ кряжемъ Иды.

Направо, къ югу, у подножія Корисса, Пактія и Пріона, раскинулся Эфесъ съ своими маленькими блыми домиками съ плоскими крышами, съ своими великолпными общественными зданіями, храмами, дворцами, монументальными термами, большимъ портикомъ агоры и театромъ, полукружіе котораго врзывается въ бокъ Корисса.

Слва, у праваго берега Кайстра, перескающаго всю эфесскую долину, открывается верхняя часть гавани, усянная триремами, ладьями и пендеконтерами, щетинящимися цлымъ лсомъ мачтъ. Дале въ сверу поднимаются уже утесистыя кручи Галисса.

Прямо предъ нами на первомъ план высится одно изъ семи чудесъ свта — храмъ Діаны, построенный на лвомъ берегу Кайстра, близь его устья, въ самой глубин ефесскаго залива. Онъ весь изъ благо мрамора, подобнаго слоновой кости — ‘candore proximo ebori et quadam similitudine’, окружаетъ его двойyной рядъ колоннъ, восемь колоннъ возвышаются предъ портикомъ, огромное отверстіе, продланное въ кровл храма позволяетъ находящимся въ святилищ видть надъ собою синее, безоблачное небо. Сквозь одну изъ полуотворенныхъ кипарисовыхъ дверей съ золотыми вставками, видна часть внутренности жилища богини: тамъ виднются массивныя, золотыя короны — даръ знаменитаго царя лидійскаго, Креза, тамъ же стоятъ четыре безцнныхъ вазы греческаго чеканщика Ментора, жившаго въ вкъ Перикла и искусныя работы котораго по золоту, серебру и бронз вслдствіе своей рдкости цнились въ неслыханныя суммы денегъ, тамъ, наконецъ, виднется и главнйшая святыня храма — своеобразное изваяніе самой Діаны.

Въ одномъ изъ домиковъ, затерявшихся въ общей масс Эфеса, жилъ Геростратъ. Кто былъ онъ — историки молчатъ, презрительно называя его quidam (нкто). Повидимому, это былъ либо рабъ, либо вольноотпущенникъ, либо, наконецъ, какой-то темный гражданинъ, зараженный пламенною жаждою извстности, который, несмотря на настойчивое его желаніе и постоянныя усилія, не могъ выйти изъ тни, его душившей, и въ которой онъ долженъ былъ влачить свое существованіе. Тогда, переходя отъ желанія къ желанію, отъ разочарованія къ разочарованію, Геростратъ доходитъ до маніи гордости, смшанной съ бредомъ бшенаго честолюбія. ‘Я прославлюсь сожженіемъ храма Діаны!’ восклицаетъ онъ, наконецъ, въ порыв безумія.

Тьма уже накинула свой покровъ на спящій городъ. Герострату, съ скрытымъ факеломъ въ рукахъ, удалось пробраться въ храмъ. Скоро густой дымъ заволокъ вс части огромнаго строенія. Вотъ побжали по потолку огненныя змйки, запылала завса, съ шипньемъ и свистомъ вырвались, какъ вихрь, огромные языки пламени, которые стали лизать фризы, фронтонъ и мраморныя колонны. Двери изъ кипариса, деревянныя лстницы, статуя богини, разныя вещи, необходимыя для служенія, одянія жрецовъ, предметы повшенные въ храм, какъ ex voto — все это даетъ страшную пищу огню: стны рушатся и увлекаютъ за собою и колонны, и архитравы. Преступленіе совершилось. Внутренность храма — одинъ пламенющій востеръ, вншнія его стны — лишь груда развалинъ.

Утренняя заря освщаетъ пожарище своими розовыми лучами. Эфесцы толпами сбгаются въ мсту несчастія. Полицейскіе стрлки задерживаютъ виновнаго, который вовсе и не думаетъ скрываться. Его роль сыграна — что ему теперь до жизни, когда онъ достигъ безсмертія!

Собирается общій совтъ іонійскихъ городовъ. Герострата пытаютъ, принуждаютъ сознаться въ истинной причин преступленія. Онъ съ гордостью отвчаетъ, что поступилъ такъ, чтобы прославиться навсегда. Святотатецъ приговоренъ къ смерти, и,какъ справедливое возмездіе, ему читаютъ предъ отправленіемъ на казнь постановленіе іонійскаго собранія, опредляющее смертную казнь тому, кто произнесетъ или напишетъ зловщее имя Герострата.

Осужденный, но не раскаявшійся преступникъ могъ бы въ дйствительности гордиться своимъ ужаснымъ злодяніемъ и предсказать членамъ собранія, что время лишитъ ихъ постановленіе всякой силы, онъ могъ бы сказать имъ: ‘мое имя начертано теперь огненными буквами на развалинахъ храма Діаны. Пройдутъ вка, Эфесъ великолпный обратится въ заброшенный пустынный морской берегъ, богиня будетъ изгнана изъ всхъ храмовъ — а я буду все-таки знаменитйшимъ между знаменитыми. До тхъ поръ, пока сохранится воспоминаніе объ эфесскомъ храм, о богин Діан и о древней Эллад, до тхъ поръ не умретъ имя Герострата’.

II.

Дорога отъ Эфеса до Айдина, древнихъ Траллъ, очень живописна.

Поздъ карабкается по крутымъ утесамъ, отрогамъ Тавра, несется надъ обрывистыми, глубокими оврагами и пробгаетъ даже два туннеля, изъ которыхъ послдній въ семь минутъ длины. Силы одного локомотива здсь не хватаетъ, а потому сзади поздъ поднимается вторымъ паровозомъ.

Но разъ взобравшись на плоскую возвышенность, глазъ наслаждается лежащею впереди прекраснйшею долиною, покрытою масличными деревьями и виноградниками, и въ глубин которой серебряною змею извивается Меандръ. Самый городъ Айдинъ расположенъ при подножіи холма продолженіи Месогиса, на которомъ стояли Тралли.

Траллы, древній лидійскій городъ, на маленькой рчк Эвдон, притон Меандры, занимая очень выгодное для транзитной торговли положеніе между Эфесомъ и внутренними городами, рано достигли цвтущаго состоянія и были, по словамъ Страбона {Кн. XIV, гл. 1.}, густо населены богатыми людьми, какъ немногіе азіатскіе города, одинъ изъ мстныхъ жителей, Пиодоръ, обладалъ состояніемъ въ 2.000 талантовъ (3.000.000 руб.), отсюда, какъ говорить Ювеналъ, изнженные жители прізжали въ Италію портить нравственность римлянъ.

Атталъ I, царь пергамскій, очень любилъ это мсто и построилъ здсь великолпный дворецъ, украшенный многими рдчайшими произведеніями искусства: между ними была картина художника Аристида, за которую, какъ сообщаетъ Плиній (кн. VII), царь заплатилъ сто талантовъ (150.000 p.).

Щедро покровительствуя искусствамъ, Атталъ много содйствовалъ также развитію мстной промышленности: при немъ достигла высокаго совершенства выдлка богатыхъ ковровъ и тканей, а такъ какъ царь, посылая въ Грецію и Римъ дары, выбиралъ по преимуществу предметы мстнаго производства, то этимъ содйствовалъ въ распространенію вкуса къ нимъ и въ другихъ странахъ, жадно стремившихся украсить свои дотол бдныя по убранству жилища разнообразными произведеніями богатой Азіи, что въ свою очередь способствовало расширенію и усовершенствованію производства такихъ предметовъ въ самой Азіи.

Затмъ въ Траллахъ былъ храмъ побды, гд стояла статуя Юлія Цезаря, историки Цезаря разсказываютъ, что здсь произошло чудо въ день фарсальской битвы: несмотря на то, что полъ храма былъ вымощенъ мраморомъ, въ этотъ день изъ него вдругъ выросла пальма, обвившая пьедесталъ статуи. Въ царствованіе Августа городъ былъ совершенно разрушенъ землетрясеніемъ. Обстроившись вновь, городъ еще нсколько разъ подвергался такому же бдствію.

Нашествія мусульманъ, пожары и землетрясенія обратили древніе Тралли въ груду развалинъ. Императоръ Андроникъ, сынъ Палеолога, захавъ сюда, былъ прельщенъ красотою мстоположенія и ршилъ возстановить городъ. И дйствительно, какъ только были построены городскія стны, жители во множеств стали въ нихъ стекаться, и городъ началъ принимать свой былой видъ, какъ вдругъ его осадили мусульмане.

Перехвативъ русло Эвдона, турки оставили городъ безъ воды. Тмъ не мене Траллы продолжали защищаться геройски, но, наконецъ, были взяты приступомъ, и вс ихъ жители перерзаны поголовно,

Когда сельджуки овладли Каппадокіей, вс ихъ вожделнія устремились къ захвату западной части Малой Азіи, города, господствовавшіе надъ долинами, стали одинъ за другимъ переходить подъ ихъ власть.

Слабые византійскіе императоры не могли уже защищать вновь поднявшіеся Траллы, и они были взяты эмиромъ Айдиномъ, который получилъ этотъ городъ въ удлъ отъ иконійскаго султана.

Траллы были родиною Флегона, греческаго историка ІІ-го столтія, вольноотпущенника Адріана, умершаго при Антонин Благочестивомъ. Изъ его сочиненій дошли до насъ: ‘De rebus mirabilibus’, ‘De longaevis’ и ‘De Olympiis’, остальныя два: описаніе и исторія Сициліи и трактатъ о празднествахъ римлянъ — утрачены.

Здсь же въ VI вк, въ царствованіе Юстиніана, родились дв знаменитости: строитель Анимій и докторъ Александръ.

Анимій, зодчій, ваятель и математикъ, имлъ глубокія познанія въ физик и химіи и по всей вроятности былъ знакомъ съ составомъ пороха. По крайней мр, по словамъ древнихъ, онъ нашелъ средство подражать землетрясенію, грому и молніи, между прочимъ, онъ устроилъ замчательное зеркало, которымъ объяснялось, какъ могъ Архимедъ сжечь съ помощью своихъ зеркалъ римскіе корабли. Онъ, по приказанію императора, начерталъ планъ св. Софіи, но смерть помшала ему завершить самую постройку, доведенную до конца уже Исидоромъ Милетскимъ.

Александръ занимаетъ почетное мсто между лучшими врачами. Главное сочиненіе его — ‘библія ятріонъ’ — дошло до насъ вполн. Въ двнадцати книгахъ оно представляетъ полное описаніе всхъ болзней, кром хирургическихъ: Александръ первымъ сталъ употреблять гортанное кровопусканіе и желзо въ лекарствахъ.

Въ сочиненіяхъ своихъ Александръ безпрерывно внушаетъ врачамъ не увлекаться авторитетами и системами, но при леченіи больныхъ обращать постоянно вниманіе на состояніе организма, возрастъ и пр. Совты эти были далеко не лишни тамъ, гд противъ укушенія бшеной собаки считали возможнымъ употреблять изобртенныя Антеемъ пилюли, приготовляемыя изъ черепа человка, умерщвленнаго посредствомъ повшенія.

Съ слову сказать, турецкіе города вообще кишатъ врачами, можетъ быть, потому, что до послдняго времени въ Турціи былъ предоставленъ широкій просторъ всмъ, кто желалъ врачевать страждущее человчество: съ нихъ не требовали ни дипломовъ, ни экзаменовъ, и они могли лечить, не спрашивая даже никакого позволенія отъ мстныхъ властей. Впрочемъ требованіе диплома въ дйствительности не давало бы никакихъ существенныхъ гарантій въ томъ, что обладатель его иметъ вс необходимыя по его профессіи познанія, такъ какъ нкоторые европейскіе университеты и понын, за извстную сумму, съ большою легкостью выдаютъ желающимъ дипломы на доктора, съ прибавленіемъ лишь словъ: ‘для Востока’.

Разсказываютъ, что въ былое время, объявляя войну султану, венеціанская республика начинала обыкновенно непріятельскія дйствія противъ Турціи посылкою въ Константинополь нсколькихъ сотенъ подобныхъ спеціально-восточныхъ докторовъ.

Ныншній Айдинъ, расположенный нсколько къ востоку отъ древнихъ Траллъ — небольшой, довольно грязный городъ съ 35.000 жителей, изъ которыхъ 24.000 турокъ, а остальные распредляются между армянами, греками и евреями. Надъ городомъ, являющимся центромъ значительной торговли смоквами и тканями, доставляемыми изъ внутренности страны, поднимается гора Тораксъ, на которой виднются развалины турецкой крпости, мстоположеніе которой такъ высоко цнилось турками, что они дали ей названіе Гюзель-Хисаръ (красивая крпость).

Ныншнее имя города, перенесенное и на весь вилайетъ, административнымъ центромъ котораго является Смирна, напоминаетъ одного изъ наиболе извстныхъ мусульманскихъ владтелей Малой Азіи, эмира Айдина, жившаго въ конц XIII и начал XIV столтія,— одного изъ тхъ, которые наиболе потщилисъ исполнить завтъ Магомета о распространеніи владній ислама.

Пророкъ постоянно говорилъ правоврнымъ, что на него возложена задача воевать съ неврными (т.-е. съ немусульманами) до тхъ поръ, пока они не произнесутъ мусульманскаго символа вры: ‘нтъ божества кром Бога, и Магометъ пророкъ его’. Онъ раздлилъ всю вселенную на дв части: одна Даруль-Исламъ (обиталище ислама) и Даруль-Харбъ (обиталище войны), и увщевалъ своихъ послдователей: ‘Завершите мое дло, распространите повсюду обиталище Ислама. Обиталище войны, земля неврныхъ, принадлежитъ Богу, и онъ отдаетъ вамъ его’. Всякій мусульманинъ, по Корану, не что иное, какъ воинъ, служащій Богу, онъ вступаетъ въ службу по совсти, владніе оружіемъ для него — дло вры.

‘Сражайтесь,— повторяетъ Магометъ,— до тхъ пока, пока вы не истребите неврныхъ. Нкоторые изъ васъ падутъ въ борьб: тмъ, кто погибнетъ — рай, тмъ, кто останется въ живыхъ — побда. Впереди васъ рай, позади — геена огненная’, и этими словами наслдники и преемники Магомета повели правоврныхъ къ побдамъ надъ Востокомъ и Западомъ.

Проникнутые пламенною врою въ исполненіе пророчества основателя ихъ религіи, турки были и остались лишь воинами ислама. Распространивъ Даруль-Исламъ почти до сердца Европы, турки стали въ этой стран лишь военнымъ станомъ: покоряя себ христіанъ, они довольствовались исключительно вншнею властью, нисколько не желая обращать вниманія на внутреннюю жизнь покоренныхъ народностей, они помнили лишь слова Магомета II, обращенныя къ райямъ: ‘работай, молись и плати, какъ ты самъ знаешь, но главное — плата, такъ какъ вс отвтственны за всхъ’. Заботясь сами только о войн, турки пренебрегли другими государственными задачами, и потому не могли претворить въ себя ни одной изъ порабощенныхъ ими національностей, гд внутренняя жизнь продолжала идти самостоятельно и притомъ въ направленіи враждебномъ по отношенію въ завоевателямъ. Конечный результатъ такого порядка вещей было не трудно предвидть: по мр того, какъ крпли входившія въ составъ оттоманской имперіи христіанскія народности, сама Турція все слабла, и чмъ дальше, тмъ быстре теряла въ тоже время одну христіанскую область за другою.

Въ Айдин туркамъ боле простора, они здсь дома, не то что въ Европ, гд, по гнздящемуся въ самой глубин души убжденію каждаго мусульманина, они — лишь гости. На улицахъ встрчаешь лишь почтенныя, патріархальныя фигуры. истыхъ турокъ въ чалмахъ, шубкахъ и ситцевыхъ кацавейкахъ канареечнаго и фисташковаго цвта: полуевропейскаго стамбулина почти не видать, сожалть о чемъ, впрочемъ, не приходится. Жизнь течетъ здсь тихо, мирно, вполн по мусульманскому строю. Не смотря на желзную дорогу, европейцевъ совсмъ не видать, такъ что ихъ случайное присутствіе не нарушаетъ безмятежный кейфъ мстнаго обывателя.

Видя меня бродящимъ по городу, жители развали рты отъ изумленія, хотя мусульманскія правила благоприличія требуютъ не удивляться ничему, самыя собаки не знали, какъ отнестись къ моему появленію, хотя и склонялись скоре на сторону наступательныхъ дйствій.

Городъ вообще довольно грязный, смотря на соръ, навозъ, спокойно валяющійся по улицамъ, невольно вспоминаешь, что ненавистью къ уличной чистот заражены не одни турки: въ XVIII ст. въ Мадрид, когда король Карлъ III запретилъ бросать на улицахъ навозъ, муниципалитетъ возмутился и подалъ королю длинную петицію, гд доказывалъ, что чистый воздухъ слишкомъ рзокъ для легкихъ, и что испанская уличная грязь будто бы смягчаетъ его. Курьезный документъ этотъ сохранился въ мадридскомъ архив и понын.

Турки, повидимому, держатся такого же взгляда относительно вреда слишкомъ чистаго воздуха. Будучи прекраснымъ семьяниномъ, турокъ никогда не идетъ по улиц рядомъ съ своею женою: это было бы слишкомъ большимъ униженіемъ своего собственнаго достоинства, дома, въ гарем, мусульманинъ обращается съ женою очень мягко, какъ бы искренно убжденный въ ея безграничной слабости. Въ своихъ поступкахъ онъ руководствуется впрочемъ словами пророка, замтившаго съ отмнною справедливостью, что необходимо бить снисходительнымъ къ женщин, такъ какъ она сдлана изъ ребра, и что, слдовательно, еслибы мы захотли выпрямить такую изогнутую кость силою, то неминуемо сломали бы ее. Но въ виду этой самой слабости женщины, ея неизмримо низшаго положенія по сравненію съ положеніемъ мужчины, мусульманинъ и не покажется вмст съ нею публично, или же она пойдетъ за нимъ слдомъ, а онъ сдлаетъ видъ, что она совершенно посторонняя, ему незнакомая, женщина.

Зато съ дтьми своими турокъ очень любитъ выходить погулять и ведетъ ихъ за руку. Дтей мусульмане обожаютъ, необходимо допустить, что лишь искренно любящій дтей могъ выразиться въ Коран, что ‘поцлуй, даваемый ребенкомъ своей матери, одинаковъ по своей сладости съ тмъ поцлуемъ, который мы напечатлемъ на порог рая’. Турецкія дти вообще прехорошенькія, съ ясными, черными глазками. Двочекъ зачастую, пока он маленькія, одваютъ мальчиками въ платье на европейскій ладъ, въ курточки изъ ярко-зеленаго или ярко-лиловаго цвта.

Главное прибжище туровъ, ихъ клубъ, это — кофейня. Здсь туровъ не спша тянетъ свой кальянъ, цлыми часами упиваясь бульбульканіемъ воды, поднимающейся въ кальян при каждой затяжк табакомъ. Изрдка сосдъ сообщитъ какую-нибудь, уже обыкновенно не первой молодости, новость, обратится съ вопросомъ, но не ждетъ скораго отвта, зная, что собесдникъ его, какъ и онъ самъ сдлалъ бы на его мст, не будетъ торопиться отвчать: къ чему торопливость, все и безъ того придетъ въ свое время! Арабская пословица не даромъ сказала: ‘слово — серебро, молчаніе — золото’. А молчать иногда такъ пріятно, глазъ лниво слдитъ за голубыми струйками дыма, какъ он изъ маленькихъ длаются все больше и больше, блютъ и, наконецъ, совсмъ расплываются въ воздух. Голова не томится усиленною работою, мучительныя мысли, терзанія, все это уходитъ куда-то далеко, часъ за часомъ проходитъ въ этомъ созерцательномъ настроеніи, и правоврному начинаетъ казаться, что онъ уже добирается до седьмого неба.

По воззрніямъ мусульманъ, небо — это пары, производимые морскими испареніями, которымъ Богъ даетъ зеленоватый цвтъ, извлекаемый изъ изумрудныхъ рудниковъ, скрытыхъ въ гор Кафъ, служащей осью для всей тверди небесной. Всхъ небесъ семь: первое, ближайшее въ земл, состоитъ, какъ сказано выше, изъ зеленой воды, второе — изъ воды чистой, третье — изъ изумрудовъ, четвертое — изъ золота, пятое — изъ гіацинта, шестое — изъ облаковъ и седьмое — изъ огня. Вс же эти небеса окружены обширнымъ океаномъ.

Но были для курильщиковъ и черные дни во время султана Мурада IV (1623—1640), который издалъ указъ о запрещеніи кофе, опіума и табаку, и рзалъ губы курильщикамъ, пойманнымъ на мст преступленія, иногда ихъ даже обезглавливали.

По разсказу Дмитрія Кантеміра, одному закоренлому курильщику, по имени Тиріаки, удалось избжать смерти, несмотря на то, что онъ былъ изловленъ самимъ султаномъ. Этотъ Тиріаки никакъ не могъ примириться съ указомъ, который лишалъ его любимой трубки, съ другой стороны, его мало прельщали суровыя наказанія нарушителямъ указа. Поэтому, чтобы избжать преслдованія, онъ придумалъ выкопать у себя въ саду яму, прикрытую дерномъ, куда онъ и влзалъ, чтобы накуриться. Вс предосторожности, кажется, были приняты, чтобы не быть открытымъ — тмъ не мене, его выслдили, обративъ вниманіе на дымокъ, выходившій изъ земли, и донесли султану, который явился самъ и накрылъ преступника. Въ такихъ непріятныхъ обстоятельствахъ Тиріаки, однако, не потерялся и, не выходя изъ своей ямы, закричалъ султану: ‘Вонъ отсюда, сынъ рабыни! новый указъ относится въ живущимъ на земл, а не къ находящимся подъ землею’. Выходка эта спасла ему жизнь: Мурадъ нашелъ ее настолько забавною, что особымъ повелніемъ было разршено одному Тиріаки курить сколько ему вздумается.

Султанъ этотъ, столь строгій по отношенію къ кофе и табаку, былъ, въ противность предписаніямъ Корана, чрезвычайно снисходителенъ въ пьяницамъ и самъ подавалъ своимъ подданнимъ наилучшій примръ.

Коранъ установилъ свое запрещеніе вина на примр двухъ ангеловъ, Арота и Марота, которымъ поручено было прежде управленіе всмъ человческимъ родомъ. Однажды ангелы эти были приглашены въ домъ одной добродтельной красавицы, чтобы быть посредниками въ ссор, происшедшей между этою послднею и ея мужемъ. Во время обда, ангеловъ угостили виномъ, попробовавъ и очень одобривъ невдомый имъ дотол напитокъ, ангелы, подъ вліяніемъ винныхъ паровъ, стали ухаживать за хозяйкою дона. Та, наконецъ, общала уступить ихъ желаніямъ, если они научатъ ее словамъ, которыя они сами употребляютъ, чтобы возноситься на небо. Эта хитрость избавила ее отъ преслдованій, такъ какъ не успла она произнести кабалистическія слова, какъ была перенесена къ престолу самого Бога, который, въ награду на ея цломудріе, тотчасъ же превратилъ ее въ звзду.

Аротъ же и Маротъ, въ наказаніе за ихъ безнравственность, были приговорены оставаться до самаго страшнаго суда повшенными за ноги на толстыхъ желзныхъ цпяхъ въ колодц, называеиомъ Бабиль.

Питтакъ, какъ мы видли выше, тоже сурово относился къ пьяницамъ, совершавшимъ преступленія, наказывая ихъ вдвойн и за проступокъ, и за то, что они напились.

Апостолъ Павелъ увщевалъ эфесцевъ не пить вина: ‘въ вин бо блудъ’.

Вообще древніе выражались, что виноградная лова производитъ три кисти: первая — кисть удовольствія, вторая — пьянства, третья — кисть плача, печали и ссоръ.

Любимымъ напиткомъ турокъ остается вода и кофе, который здсь умютъ приготовлять особенно хорошо. Имъ восхищался еще Pietro delia Valle, итальянскій путешественникъ первой половины XVII столтія. Кофе не былъ еще тогда извстенъ въ Италіи, выхваляя разныя прекрасныя качества этого напитка, delia Valle высказывалъ предположеніе, что непентъ, привезенный, по Гомеру, Еленой изъ Египта (Одис. 4), не что иное какъ кофе {Viaggi di Pietro delia Valle, il pellegrino Romano. 1650. 154—155.}.

Среди курящихъ въ кофейн, на самомъ краю площадки, прикрытой трельяжемъ, обвитымъ жасминомъ и виноградомъ, обыкновенно примощается общественный писецъ съ своею огромною мдною чернильницею, формою похожей на кинжалъ, къ довершенію сходства, чернильницу эту при ходьб затыкаютъ за поясъ.

Здсь онъ, надвъ большія круглыя очки въ серебряной оправ, выводитъ строчку за строчкой на желтоватой бумаг, которую онъ держитъ просто на ладони — турки никогда не пишутъ на стол. Къ нему близко придвинулась какая-то турчанка въ темно-зеленой ферадже и быстро, быстро разсказываетъ то, что писецъ долженъ изобразить на бумаг: быть можетъ, это письмо къ мужу въ Константинополь, быть можетъ, жалоба на невысылку имъ денегъ,— а откуда ему самому, бдному, ихъ взять, когда, по установившемуся обычаю, всмъ служащимъ въ Турціи не выдаютъ жалованья мсяцевъ по пятнадцати?!

Меня, по правд сказать, всегда занималъ этотъ вопросъ: какъ могутъ существовать въ Турціи бдные чиновники съ семействами, не получая своего жалованья по нскольку мсяцевъ. Офицерамъ все-таки отпускается паекъ натурою, и они не рискуютъ, по крайней мр, умереть съ голоду, а несчастные чиновники не имютъ даже этого источника: жизнь ихъ возможна лишь благодаря систем широкаго мелкаго кредита, которымъ они пользуются у лавочниковъ, поставщиковъ предметовъ первой необходимости, и изъ кабалы которыхъ они, разумется, никогда не могутъ выйти, разв лишь посчастливится получить хотя бы на время какое-нибудь хлбное мстечко, которое и позволитъ отложить деньгу на черный день.

При такихъ условіяхъ нечего и удивляться, что продажность, взяточничество, проходятъ красною нитью по всей турецкой администраціи, которая вся поголовно поставлена въ необходимость брать взятки, чтобы не умереть съ голоду До какой степени разнообразія доходятъ эти взятки, можно, напр., видть изъ того, что когда турецкіе жандармы проздомъ бываютъ въ христіанскомъ селеніи, то они не только дятъ и пьютъ даромъ, но при отъзд требуютъ еще отъ своихъ хозяевъ такъ-называемыя дишъпараси (зубныя деньги) — вознагражденіе за трудъ зубовъ, которые должны были жевать предлагаемую имъ пищу.

Зная эту слабую сторону турецкой администраціи, турецкихъ судовъ, новые кліенты не перестаютъ осаждать писца своими длами: еле успла турчанка получить свое посланіе, какъ ужъ ея мсто занялъ какой-то юркій субъектъ и сталъ излагать писцу матеріалы для арзухала (прошенія), которое должно было быть представлено судь и которое должно быть особенно крючковато.

Нкоторыя ршенія мусульманскихъ судей, произносящихъ свои постановленія на основаніи шаріата, хотя и относящіяся въ былому времени, довольно любопытны, и подобныя имъ повторяются и понын.

Молодой туровъ, слишкомъ мтившій получить наслдство, убилъ своего отца и, на основаніи сильныхъ уликъ, былъ приговоренъ въ смерти.

Между тмъ одинъ изъ пріятелей осужденнаго принесъ судь большую сумму денегъ, но опоздалъ и явился, когда уже ршеніе было произнесено, не теряя все-таки надежды, онъ принялся упрашивать судью поправить дло. У судьи ужъ разгорлись глаза на золото, и, подумавъ немного, онъ сказалъ: ‘я не могу оправдать твоего пріятеля до тхъ поръ, пока у меня не будетъ доказательствъ его невинности — боле сильныхъ, чмъ т, которыя установили его виновность: поэтому, если у тебя хватитъ мужества признать себя убійцею его отца, и если ты представишь мн двухъ свидтелей въ подтвержденіе твоихъ словъ, то я приговорю въ смертной казни тебя. Тогда твой пріятель войдетъ снова во вс свои права и, какъ сынъ убитаго, будетъ имть право простить тебя’. Несмотря на нкоторый рискъ, пріятель убійцы исполнилъ мудрый совтъ судьи, и все устроилось къ обоюдному ихъ удовольствію.

Въ другой разъ турокъ убилъ христіанина ударомъ палки, родственники убитаго пошли въ судъ. Судья потребовалъ къ себ палку, которою было совершено убійство, и, внимательно разсмотрвъ ее и опредливъ, изъ какого она была дерева, постановилъ ршеніе, что палка была слишкомъ легка, чтобы христіанинъ могъ быть убитымъ отъ удара ею. Если же смерть произошла, то лишь вслдствіе прямой на то воли провиднія, противиться велніямъ котораго людямъ не надлежитъ.

Иногда турецкіе законники придумываютъ дйствительно ловкіе пріемы, чтобы выйти изъ затруднительныхъ обстоятельствъ, не нарушая формально закона.

Султанъ Солиманъ, приступая въ постройк ныншней мечети Сулейманіе, выбралъ для нея мсто и скупилъ вс входившіе въ составъ его земельные участки, одинъ только еврей, владлецъ крошечнаго домика, не соглашался продавать своего. Все дло пріостановилось, такъ какъ еврей изъ упрямства не хотлъ уступать своего дома, несмотря на то, что ему предлагали сумму боле значительную, чмъ была дйствительная стоимость его недвижимости.

Вс ожидали, что упрямецъ будетъ казненъ, но мудрый Солиманъ предпочелъ сначала спросить фетвы (заключенія) главы мусульманскаго духовенства, муфтія или шейхъ-улъ-ислама, и написалъ ему запросъ въ третьемъ лиц, какъ это всегда и понын длается въ подобныхъ случаяхъ: ‘Одинъ человкъ желаетъ воздвигнуть храмъ для божества, вс мусульмане, владльцы земли, спшатъ принять участіе въ богоугодномъ дл и продаютъ свои участки,— лишь одинъ, и тотъ еврей, отклоняетъ всякія предложенія, какого заслуживаетъ онъ наказанія?’ — ‘Никакого’,— отвтилъ муфтій: ‘собственность священна, кому бы она ни принадлежала, и нельзя создавать храма Богу на нарушеніи закона столь священнаго. Законъ за еврея, который, по всей вроятности, стремится сохранить за своими дтьми недвижимую собственность, предчувствуя, что деньги, которыя онъ могъ бы за нее взять, могутъ быть растрачены. Но возможно взять участокъ еврея въ наймы — это неоспоримое право государя когда ему предстоитъ надобность въ какомъ-нибудь дом. Слдуетъ, поэтому, заключить безсрочный контрактъ съ евреемъ и его потомками: такимъ образомъ недвижимая его собственность остается неприкосновенною, а домъ его можно сломать и затмъ на его мстъ построить мечеть, не опасаясь уже, что молитвы въ ней будутъ отвергнуты Богомъ’.

Преданіе говоритъ, что фетва муфтія была приведена въ исполненіе, и потомки еврея получали каждый годъ извстную сумму, какъ плату за ихъ домъ, давно уже несуществовавшій.

Взяточничество издавна уже вндрилось въ мусульманскіе нравы, и въ былое время примръ въ тому исходилъ съ высоты султанскаго престола. Нкоторые султаны прямо и открыто продавали мста и должности за извстную, опредленную сумму, другіе изъ конфузливости прибгали къ поборамъ побочнымъ. Одинъ изъ видовъ такихъ поборовъ заключался въ выдач замужъ маленькихъ султаншъ за богатыхъ пашей, которые до достиженія своими женами совершеннолтія обязаны были ежегодно на содержаніе ихъ высылать султану крупныя деньги. Такой способъ оказанія яко бы чести нкоторымъ виднымъ сановникамъ, въ дйствительности иногда являлся причиною ихъ разоренія. Принцесса Обейдулла, сестра султана Селима, была выдана замужъ шести мсяцевъ отъ роду за одного губернатора, который принужденъ былъ высылать ежегодно по 100.000 піастровъ (въ то время равнявшихся 100.000 франковъ) на расходы по содержанію двора своей крошечной супруги,

Султаны обыкновенно смотрли сквозь пальцы на вс притсненія ихъ пашей, съ неподражаемымъ притворствомъ, которое характеризуется турецкою пословицею: ‘цлуй руку, которую не можешь отрзать’, они спокойно наблюдали до тхъ поръ, пока не убждались, что награбленныя пашею сокровища достаточно уже значительны, чтобы съ честью занять мсто въ личной сокровищниц султана, тогда, придравшись въ какой-нибудь мелочи, пашу казнили, а имущество его забирали въ казну. Нигд, кажется, Капитолій и Тарпейская скала не находились и не находятся въ такомъ близкомъ разстояніи другъ отъ друга, какъ въ Турціи.

Султану Мустаф очень хотлось завладть несмтными сокровищами багдадскаго паши, и вотъ онъ отправилъ къ нему своего капиджи баши (камергера), подъ предлогомъ передачи ему подарка въ ознаменованіе особеннаго своего благоволенія, но въ дйствительности съ тайнымъ письменнымъ повелніемъ къ багдадскому дивану, которымъ предписывалось немедленно же отрубить голову паш, какъ измннику.

Паша, въ свою очередь, очень внимательно слдилъ за всми прізжающими изъ Константинополя, по прибытіи капиджи-баши въ Багдадъ, онъ, не теряя ни минуты, обыскалъ его, нашелъ султанское повелніе, отрзалъ голову посланцу и, вмсто всякаго отвта, послалъ ее падишаху.

Но такой поступокъ могъ позволить себ только паша багдадскій, такъ какъ пашалыкъ этотъ со времени Ахмеда-паши, защищавшаго его противъ Надиръ-шаха, пользовался почти полною независимостью, султанъ лишь утверждалъ пашу, избираемаго народомъ и по преимуществу войскомъ въ самомъ Багдад, и не получалъ никакихъ доходовъ съ этой обширной области. Подъ предлогомъ необходимости содержать войска на границ государства, чтобы защищать ее отъ нападеній арабовъ и персіянъ, паша багдадскій имлъ свою собственную армію, по его словамъ, поглощавшую вс доходы области, и въ подтвержденіе того паша ежегодно присылалъ въ Порту роспись доходовъ и расходовъ, которые взаимно уравновшивались и не оставляли ни копйки для султана.

Въ настоящее время пріемы турецкой администраціи, безъ сомннія, нсколько измнились, но скоре по форм, чмъ по сущности, любимымъ средствомъ правительства остался ядъ, который безъ шума убираетъ сановниковъ слишкомъ опасныхъ, либо почему-нибудь непріятныхъ.

Въ кофейняхъ иногда собирается турецкій оркестръ. Наиболе употребительные музыкальные инструменты: родъ небольшой віолы о трехъ струнахъ, мандолина, на которой играютъ гусинымъ перомъ, родъ гуслей, которыя держатъ на колняхъ, и по которымъ ударяютъ легкими молоточками изъ пробки, бубны и тарбуна — родъ литавръ, по которымъ колотятъ оконечностями пальцевъ. Аккомпаниментъ начинается обыкновенно sotto voce и идетъ crescendo, переходя въ какой-то гулъ. Одинъ изъ музыкантовъ — они же и пвцы — выкрикиваетъ нсколько звенящихъ и гнусовыхъ нотъ и смолкаетъ. Чрезъ нкоторый промежутокъ, другой голосъ даетъ свою реплику и тоже смолкаетъ. Гулъ въ аккомпанимент все усиливается, пріударяютъ во вс инструменты, очерчивая мелодію, которую подхватываютъ вс голоса, выводя каждый свою собственную, какая ему придетъ въ ту минуту въ голову, варіацію, что все вмст образуетъ оглушительный, бренчащій и звенящій шумъ, спустя нкоторое время все это заканчивается либо новымъ decrescendo smorzando, либо торжественнымъ allegro.

Турецкія мелодіи — обыкновенно въ минорномъ тон и испещрены бемолями и діэзами. Ритмъ ихъ прерывистый, способенъ къ передач сильной страсти и дйствуетъ на турецкихъ дилеттантовъ поразительнымъ образомъ: нестройная эта музыка производитъ у нихъ постоянныя покачиванія головы въ тактъ, какъ у зми, слушающей дудочку заклинателя, вздохи и полный экстазъ, тогда какъ благозвучнйшая европейская мелодія на этихъ самыхъ слушателей не производитъ ни малйшаго впечатлнія.

Турецкіе военные оркестры въ Константинопол, обученные итальянскими капельмейстерами, Дюсапомъ и Гвателли, играютъ очень недурно, за исключеніемъ отрывковъ изъ оперъ, которые имъ ршительно не удаются: уже не говоря о тонкости оттнковъ, для турецкихъ музыкантовъ вовсе не существующей, они какъ-то все переиначиваютъ на свой ладъ, да иногда такъ, что слушаешь, слушаешь, видишь, что мелодія какъ будто знакома, а откуда она — догадаться очень трудно, особенно въ этомъ отношеніи не везетъ Вагнеру.

Недурная картина турецкаго оркестра нарисована Муравьевымъ, слова котораго я и позволю себ здсь привести: ‘Во время бала, даннаго австрійскимъ посланникомъ, барономъ Оттенфельсомъ,игралъ турецкій оркестръ. Короткіе танцы обходились довольно хорошо, но въ безконечныхъ котильонахъ турки теряли терпніе, и по мр того, какъ каждый музыкантъ уставалъ, онъ, безъ дальнихъ околичностей переставалъ играть и клалъ инструментъ свой въ сторону, такъ что подъ конецъ оставался въ дйствующихъ лицахъ одинъ тромбонъ, подъ нескладными и прерывающимися звуками коего превращались и танцы’ {‘Русскіе на Босфор въ 1883 г.’ Муравьева, стр. 172.}.

Наиболе оживленная улица въ Айдин, какъ и во всхъ турецкихъ городахъ, это улица, ведущая къ базару, обсаженная здсь красивыми деревьями. На ней масса лавокъ и лавченокъ ремесленниковъ и мелочныхъ торговцевъ — баккаловъ (откуда происходитъ и русское слово — бакалейная торговля). Въ былое время около нкоторыхъ лавокъ можно было видть людей, уши которыхъ были приколочены гвоздемъ въ дверямъ: то были хозяева лавки, уличенные въ употребленіи фальшивыхъ мръ и всовъ, ихъ даже иногда и вшали за это преступленіе, по всей вроятности, тутъ же предъ лавкой. Вообще въ Турціи вшаютъ безъ большихъ церемоній и гд попало: первое попавшееся дерево, фонарный столбъ, все при случа обращается въ вислицу, причемъ вшаютъ обыкновенно очень низко, въ Константинопол принято вшать боле на мосту, хотя знаменитаго черкеса Хасана, убившаго въ 1876 г.— въ отмщеніе за низложеніе Абдулъ-Азиза — главнаго заговорщика Хусейнъ-Авни-пашу, вмст съ Решидомъ-пашею и еще девятью лицами, повсили просто на дерев, такъ что ноги его почти касались земли. Этотъ Хасанъ — личность вполн дикая по энергіи, съ которою онъ совершилъ свои убійства, войдя прямо въ домъ Митхада-паши. Достаточно сказать, что когда посл сдланной имъ бойни онъ былъ поднятъ сбжавшимися солдатами на штыки, то и тутъ энергія не оставила его: онъ самъ вонзилъ въ себя поглубже одинъ изъ штыковъ, чтобы только достать изъ голенища пистолетъ, которымъ онъ наповалъ убилъ начальника отряда, молодого офицера — свою одиннадцатую жертву.

Нсколько лтъ тому назадъ одинъ болгаринъ поправлялъ себ въ Адріанопол домъ, одну изъ балокъ не успли съ вечера обрубить, и конецъ ея нсколько высовывался на улицу. Утромъ турки вели на казнь мимо этого дома какого-то приговореннаго въ смерти, увидли выдавшуюся наружу балку и, недолго думая, тутъ же закинули петлю и повсили преступника, а потомъ уже, по привычк, въ теченіе долгаго времени вшали на этой балк и другихъ, не обращая вниманія на то, что домъ былъ жилой, и не позволяя хозяину срубить импровизированную вислицу.

Ремесленники въ Турціи вообще пользуются уваженіемъ: въ былое время сами султаны считали своимъ непремннымъ долгомъ изучить какое-нибудь ремесло, въ этомъ они видли исполненіе одной изъ религіозныхъ обязанностей, возложенныхъ Богомъ на человка словами: ‘въ пот лица будешь отнын добывать хлбъ свой’. Сулейманъ II былъ искусенъ въ дланіи башмаковъ, Ceлимъ II длалъ маленькіе полумсяцы, которые турки прикрпляютъ къ своимъ кубышкамъ, когда отправляются на богомолье въ Мекку, Мурадъ III длалъ стрлы, Мурадъ IV — кольца для лука, Ибрагимъ — разныя мелочи изъ черепахи, Магометъ IV — пуговицы, завоеватель Константинополя, Магометъ II, занимался огородничествомъ и на деньги, выручаемыя отъ продажи плодовъ, приказывалъ покупать провизію для своего стола. Разъ случилось, что пропала одна изъ дынь, которыя султанъ самъ разводилъ въ саду своемъ. Подозрнія его пали на ичь-оглановъ, дворцовыхъ пажей, и такъ какъ они въ томъ не сознавались, то Магометъ веллъ у четырнадцати у нихъ вырзать при себ желудки, чтобы открыть виновнаго.

Вс эти царственные ремесленники продавали свои издлія очень дорого: они посылали сдланную ими вещь кому-либо изъ богатыхъ людей и сами назначали цну, за которую они должны были купить ее. Цны эти были иногда громадны, что и заставило одного турецкаго историка сказать, что какъ бы ни были сладки дыни Магомета II, он казались горькими тмъ, кто имлъ честь ихъ пробовать, а черепаховыя уховертки Ибрагима разрывали уши его придворныхъ.

Около айданскаго базара, по обыкновенію, скопленіе всхъ національностей: тутъ и солидные турки, и армяне, бойкіе греки и вертлявые евреи, причемъ, собственно говоря, лишь эти послдніе и производятъ весь шумъ. Встрчаются здсь и турки совсмъ стараго завала: головы у нихъ бритыя, какъ у всхъ правоврныхъ, но на макушк оставлена прядь волосъ, обычай этотъ происходить, какъ говорятъ, отъ искренняго убжденія мусульманъ, что прядь эта необходима для того, чтобы ангелъ могъ ихъ вытащить изъ могилы въ день страшнаго суда.

На томъ же почти соображеніи основанъ обычай здшнихъ евреевъ погребать своихъ покойниковъ стоя: въ такомъ положеніи, по мннію евреевъ, ихъ покойники скоре всхъ другихъ народовъ успютъ выскочить изъ земли въ ту минуту, когда прозвучитъ послдняя призывная труба ангела, возвщающая наступленіе дня страшнаго суда.

Турецкіе евреи имютъ много предразсудковъ, изъ коихъ нкоторые, кажется, не раздляются прочими ихъ единоврцами. Такъ напр., они очень почитаютъ ласточекъ, считая ихъ священными птицами, такъ какъ, по ихъ мннію, ласточки носили воду, чтобы загасить пожаръ іерусалимскаго храма въ день разрушенія этого города. Бдныя птички почернли отъ копоти и дыма пожара и сохранили лишь одно блое пятно, доказывающее ихъ первоначальный цвтъ.

Айдинъ славится красотою своихъ женщинъ и преимущественно евреевъ, въ чемъ легко убдиться лично, пройдясь по улицамъ этого города. Много красы придаетъ еврейкамъ ихъ своеобразный костюмъ со множествомъ золотыхъ украшеній, оставляющій весь бюстъ совершенно обнаженнымъ.

Армяне пользуются репутаціею боле хитрыхъ, чмъ сами евреи, и пословица говоритъ, что одинъ армянинъ стоитъ трехъ евреевъ. Въ подтвержденіе разсказываютъ слдующее происшествіе.

Такъ какъ случается, что при дырявомъ карман монеты проваливаются въ подкладку, то скупщики стараго платья имютъ обыкновеніе предварительно ощупывать незамтно подкладку платья и, соотвтственно результату осмотра, предлагаютъ уже потомъ свою цну.

Одинъ армянинъ положилъ нарочно нсколько мелкихъ мдныхъ монетъ въ подкладку своего стараго халата и позвалъ еврея. Тогь, ощупавъ монеты и по величин ихъ предполагая, что он не что иное какъ золотыя лиры, купилъ халатъ за сравнительно высокую цну. У себя дома онъ тотчасъ же распарываетъ подкладку и убждается въ своей ошибк. Вернувшись къ продавцу, онъ признается, почему далъ такую высокую цну за негодный халатъ, и настаиваетъ, чтобы армянинъ возвратилъ ему часть уплаченныхъ денегъ, какъ выманенныхъ обманнымъ образомъ. Вмсто того армянинъ обращается въ судъ и заставляетъ еврея возвратить ему и найденныя въ подкладк мдныя деньги, основываясь на томъ, что онъ продалъ еврею халатъ, а не деньги, которыя могли въ немъ находиться.

На улицахъ Айдина встрчаешь также воинственнаго вида личности, которыя по своей одежд и обычаямъ совершенно отличаются отъ остального населенія: это — зейбеки, составляющіе особую общину, имющую своихъ начальниковъ и свои особыя правила. Костюмъ ихъ невольно бросается въ глаза: блыя шаравары ихъ подобраны очень высоко и оставляютъ ноги голыми, на голов высокія чалмы, совсмъ особенной формы, и за широкимъ поясомъ цлый арсеналъ оружія: по нскольку ятагановъ, кинжаловъ, пистолетовъ, тутъ же заткнута и трубка, и желзные щипцы для угольевъ. Зейбеки — торговцы и въ особенности хорошіе проводники каравановъ, отъ нихъ невозможно добиться никакихъ свденій объ ихъ происхожденіи, они сами не знаютъ, почему они называются зейбеками, но, судя по чертамъ ихъ лица и по ихъ обычаямъ, не подлежитъ сомннію, что они не принадлежать въ оттоманской народности. Живутъ они въ деревняхъ, разбросанныхъ въ горахъ Тмола и Месогиса, и составляютъ, по всей вроятности, остатки древнихъ народовъ, первоначальныхъ обитателей этихъ горъ. Бытъ можетъ, зейбеки были первыми основателями Траллъ.

По крайней мр, Страбонъ говоритъ (кн. XIV), что городъ этотъ былъ основанъ ракійцами, которые имли обыкновеніе предлагать свои услуги тмъ, кто искалъ наемныхъ убійцъ.

Когда древніе тралліоты не находились въ войскахъ какого-нибудь владтеля, то занимались разбоемъ, въ наше время зейбеки отличаются тми же качествами, и греки трепещутъ при ихъ имени.

Въ 1877 г. зейбеки были призваны на помощь турецкимъ войскамъ во время русско-турецкой войны, но пользы никакой не оказали, отличившись лишь страшными безчинствами, какъ въ Константинопол, такъ и въ Болгаріи, гд они входили въ составъ отрядовъ башибузуковъ и неистовствовали надъ беззащитными христіанами.

Въ Айдин нтъ ни одного сколько-нибудь замчательнаго памятника древности: городъ никогда не былъ центромъ прочнаго и сильнаго государства, эмиры его были либо въ глухой вражд, либо въ открытой войн съ султанами, и имъ было не до того, чтобы помышлять о возведеніи зданій на продолжительное время. Съ другой стороны, частыя землетрясенія вынудили айдинцевъ строить дома исключительно деревянные, что, въ свою очередь, влечетъ за собою страшные пожары, зачастую опустошающіе весь городъ.

Моимъ проводникомъ по Айдину былъ нашъ мстный нештатный вице-консулъ Балонари, въ дом котораго я даже останавливался. Этотъ радушнйшій изъ хозяевъ, нын уже покойный, былъ типомъ грека стараго закала, питающаго къ Россіи чувства безграничнаго уваженія и преданности, которыя встрчаются не такъ часто въ ныншнихъ эллинахъ. Возможность быть представителемъ могущественнйшей православной державы цнилась покойнымъ дйствительно какъ несказанная честь, и онъ длалъ все, чтобы быть ея достойнымъ.

Нештатные консульскіе агенты въ Турціи и ихъ помощники-драгоманы представляютъ изъ себя классъ совершенно особый и во многихъ отношеніяхъ любопытный.

Выбираемые изъ мстныхъ, наиболе вліятельныхъ и богатыхъ, христіанскихъ жителей, агенты эти, исполняющіе свои консульскія обязанности безвозмездно, являются какъ бы половинными представителями Европы, но тмъ боле охраняютъ они свои прерогативы, тмъ ревниве требуютъ они отъ мстныхъ властей соблюденія всхъ вншнихъ условій почета, поднимая цлую исторію въ случа кажущагося имъ умаленія ихъ достоинства.

Всмъ посольствамъ въ Константинопол хорошо знакомы подобныя исторіи, которыя имъ приходится улаживать нердко путемъ долгихъ, прямыхъ переговоровъ съ Портою.

Такъ какъ въ маленькихъ городкахъ выборъ подходящихъ лицъ, могущихъ быть назначенными вице-консулами, очень ограниченъ, то обыкновенно одно и то же лицо представляетъ нсколько европейскихъ государствъ, и сообразно съ тмъ настолько же поднимается его консульская щепетильность и требовательность. Иногда такое совмщеніе иметъ забавныя послдствія, разсказываютъ, что къ вновь назначенному губернатору Метелина, тотчасъ по прибытіи въ городъ, явился засвидтельствовать свое почтеніе греческій консулъ. Паша принялъ его очень любезно, освдомился, сколько времени живетъ онъ на остров, и т. п. Греческій консулъ откланялся, чрезъ четверть часа докладываютъ: ‘испанскій консулъ’, входитъ лицо, очень схожее съ тмъ, что только-что вышло. Паша предполагаетъ, что это, вроятно, братъ предыдущаго, удивительно на него похожій, и длаеть ему т же любезные вопросы. За испанскимъ слдуетъ австрійскій консулъ, а затмъ и голландскій, и все появляется, повидимому, то же самое лицо. Тогда паша не выдержалъ, спросилъ прямо о причинахъ столь поразительнаго сходства, и тогда лишь оказалось, что это былъ одинъ и тотъ же грекъ, представлявшій нсколько государствъ и нашедшій вполн естественнымъ являться къ новому губернатору въ каждомъ изъ своихъ качествъ отдльно.

Французъ Tancoigne видлъ одного грека, вицеконсула въ Тинос, который нашелъ средство вншнимъ образомъ показывать, какихъ государствъ являлся онъ представителемъ: онъ былъ одтъ въ русскій мундиръ, съ австрійскими эполетами и съ шведскою кокардою на круглой шляп.

Впрочемъ, относительно оффиціальныхъ принадлежностей костюма, на Восток существовалъ всегда извстный просторъ: еще сравнительно въ недавнее время наши штатные консулы — и даже, по разсказамъ, одинъ изъ нашихъ посланниковъ въ Аннахъ — считали нужнымъ, для приданія себ большаго блеску, добавлять къ своему мундиру густыя эполеты, кавалерійскую саблю и шпоры.

По этому случаю не могу не припомнить разсказа одного изъ высокопоставленныхъ путешественниковъ нашихъ, бывшаго въ Сиріи вскор посл извстной дамасской рзни.

Путешественникъ нашъ постилъ, между прочимъ, проздомъ Сайду (древній Сидонъ), гд и былъ встрченъ нашимъ консульскимъ агентомъ, на груди и ше котораго красовался какой-то необычайный орденъ круглой формы, причемъ одинъ былъ съ чьимъ-то портретомъ.

Путешественникъ поинтересовался узнать, что это былъ за орденъ, и агентъ очень наивно объяснилъ, что этотъ орденъ онъ сдлалъ самъ изъ двухъ половинокъ табакерки съ портретомъ графа фландрскаго, которую тотъ подарилъ агенту въ благодарность за услуги, оказанныя ему во время путешествія его по Палестин.

Нештатные драгоманы нештатныхъ вице-консульствъ въ захолустьяхъ играютъ тоже значительную роль, являясь, въ маломъ масштаб, столь же важными лицами, какъ и первые драгоманы посольствъ въ Константинопол. Хотя нужно сказать, что значеніе и этихъ послднихъ нын не то, что было, напр., въ начал столтія, когда не знавшіе французскаго языка турецкіе министры не могли входить ни въ какія объясненія съ иностранными дипломатами, и вс переговоры и переписки производились по-турецки и не иначе, какъ чрезъ посредство первыхъ драгомановъ, выбираемыхъ изъ мстныхъ жителей. Эти лица, ходившія въ восточномъ костюм, дйствительно, пользовались огромнымъ вліяніемъ и соотвтственнымъ тому почетомъ. Все это теперь отошло уже въ область воспоминаній, все измнилось, а потому не безъинтересно иногда припомнить, какіе были прежде порядки. Недурною иллюстраціею служитъ отзывъ о былыхъ драгоманахъ одного изъ тогдашнихъ французскихъ дипломатовъ, который позволю себ привести въ подлинник, такъ какъ въ перевод онъ нсколько утратилъ бы часть своей оригинальности: ‘aux runions diplomatiques on voit figurer les drog-mans dans leur costume oriental dont le kalpak ou bonnet quatre cornes n’est pas la pi&egrave,ce la moins essentielle. Son plus ou moins d’ampleur et la mani&egrave,re nglige de le poser sur l’oreille ou tout—fait sur le derri&egrave,re de la t&egrave,te, dnotent presque toujours le degr d’importance du personnage’ En soires il est du bon ton ‘chez quelquesuns de ces messieurs, de lcher en marchant des temps marqus, et avec une noble nonchalance, leurs papouches ou sandales jaunes. On peut d’apr&egrave,s cela se faire une ide de la tenue de plusieurs drogmans de Pra’ {Vogage Smyrne, par Tancoigne.}.

——

Въ томъ мст, гд кончается Айдинъ, т.-е. на закраин холма, господствующаго на запад надъ ущельемъ ручья Айдинъ-чая, начинался нкогда городъ Траллы. Терраса, на которой они стояли и бока которой спускались крайне обрывистыми, почти отвсными склонами, соединялась съ горами Месогиса легко защитимымъ перешейкомъ, она составляла естественную крпость пространствомъ отъ 2 до 2 ¹/₂ квадратныхъ верстъ, каменныя же стны длали ее почти неодолимою.

Остатки древнихъ Траллъ находятся въ получас отъ Айдина, на гор, гд разбросано много развалинъ, или, врне, обломковъ, потому что, за исключеніемъ остатковъ дворца Аттала, съ многочисленными массивными колоннами и сводами, вс прочія зданія — амфитеатръ, стадія, гимназія — не что иное, какъ груда разбросанныхъ по земл обломковъ, тутъ неоднократно длали раскопки, и вс найденные предметы оказались принадлежащими къ лучшей пор древняго искусства, неудачны лишь были старанія разыскать мсто, гд находился храмъ Эскулапа, о которомъ говоритъ Витрувій.

Съ этой горы чрезвычайно красивый видъ на долину Меандра, имющую здсь отъ 20 до 25 верстъ ширины, вся она заполнена виноградниками и фиговыми и оливковыми садами.

Имя рки Меандра во многихъ языкахъ принимается за синонимъ излучистаго потока, и дйствительно, русло его длаетъ такое множество поворотовъ, что издали нельзя отличить рку отъ впадающихъ въ нее ручьевъ, поэтому можно поврить словамъ древнихъ, что рка эта, служившая границею между Лидіей и Каріей, длала шесть сотъ поворотовъ отъ своего истока, близь города Келены, и до устья въ Эгейскомъ мор, между городами Пріеною и Милетомъ.

——

Возвратный путь изъ Айдина въ Смирну ознаменовался внезапною остановкою позда. Всеобщее изумленіе. Оказалось, что паровикъ поврежденъ, любопытные могли даже видть, какъ машинистъ самъ соскочилъ на путь и колотилъ паровозъ что есть мочи молоткомъ.

Увидя подобныя обстоятельства, вся публика вылзла изъ вагоновъ и разбрелась по сосднему винограднику, собирая чужой виноградъ, но не оставляя при этомъ подъ лозой денегъ за съденные гроздья, какъ это, по преданію, длали, изъ честности, первые мусульманскіе воины, проходившіе чрезъ непріятельскую землю. Когда паровозъ кое-какъ зачинили, много труда стоило собрать въ вагоны разбжавшихся пассажировъ, наконецъ, созывавшіе ихъ тревожные свистки локомотива примолкли, и мы снова тронулись въ путь, запоздавъ прибытіемъ въ Смирну на цлыхъ два часа.

Все это даетъ нкоторое понятіе о патріархальности, царствующей на турецкихъ желзныхъ дорогахъ, приноровленыхъ къ національному характеру турокъ, для нихъ понятія о пространств и времени не представляютъ никакой важности, врне, не существуютъ вовсе, благодаря чему можно понять то, что до самаго послдняго времени на этихъ дорогахъ не было ночного пассажирскаго движенія, и поздъ, шедшій, напр., изъ Константинополя въ Филиппополь, останавливался ночевать въ Адріанопол, какъ какая-нибудь усталая почтовая лошадь.

В. Тепловъ.

‘Встникъ Европы’, No, 1890.

OCR Бычков М. Н.

Читайте также: