О. Е. Майорова
Плещеев А. Н.: биобиблиографическая справка, Плещеев Алексей Николаевич, Год: 1990
Время на прочтение: 8 минут(ы)
ПЛЕЩЕЕВ, Алексей Николаевич [22.XI(4.XII).1825, Кострома — 26.IX(8.Х).1893, Париж, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище] — поэт, переводчик, прозаик, литературный и театральный критик. Родился в семье небогатого провинциального чиновника, представителя старинного дворянского рода. Детство поэта прошло в Нижнем Новгороде, где с 1827 г. служил его отец, скончавшийся, когда П. был еще ребенком. Его воспитанием занималась мать, Елена Александровна (урожденная Горскина), давшая сыну хорошее домашнее образование, продолженное им в Петербурге (куда он переселился вместе с матербю в 1839 г.) в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров (поступил в 1840 г.). Однако царившая там атмосфера угнетала, военная карьера его не привлекала, и в 1842 г. он покинул училище (уволен по болезни), а осенью 1843 г. поступил в Петербургский университет, на восточное отделение историко-филологического факультета. В студенческие годы значительно расширился круг знакомств П. (он посещал салон Майковых, был вхож в дом П. А. Плетнева, бывал у А. А. Краевского) и определилась сфера его интересов: литературные и театральные увлечения сочетались с обращением к истории и политической экономии, что объяснялось, вероятно, влиянием М. В. Буташевича-Петрашевского и его друзей, со многими из которых П. познакомился в годы учебы, особенно сблизившись в дальнейшем с С. Ф. Дуровым, А. И. Пальмом, Ф. М. Достоевским, Н. А. Спешневым.
Социалистические идеи петрашевцев увлекли П., разделяя их пропагандистские устремления, он совместно с Н. А. Мордвиновым готовил перевод книги французского публициста, идеолога утопического социализма, Ф. Ламенне ‘Слово верующего’, намереваясь отпечатать ее в тайной типографии. В 1845 г., не окончив курса, П. вышел из университета, но не прерывал контактов с единомышленниками, их встречи неоднократно бывали в его доме.
К тому времени уже проявилось его поэтическое дарование (первые оригинальные стихотворения П. были напечатаны в нач. 1844 г. в ‘Современнике’), и в кругу петрашевцев он воспринимался как поэт-борец, свой Андре Шенье (см.: Петрашевцы в воспоминаниях современников.— М., Л., 1926.— [Т. 1].— С. 52, 195). Ранняя лирика П. действительно окрашена идеями социалистического утопизма. Традиционные романтические мотивы разочарования, одиночества, тоски осмыслены как реакция на социальное неблагополучие и неотделимы от темы ‘святого страдания’ лирического героя: тревога, ‘мрачный дух сомненья’ мотивированы ‘бедствиями <...> страны <...> родной’, ‘муками братьев’, а конфликт с толпой, ‘живущей мыслями отцов’,— мечтой лирического героя быть ‘гонимых утешителем’, возвестить ‘мщенья грозный час / Тому, кто в тине зла и праздности погряз’ (‘Сон’, ‘Странник’, ‘На зов друзей’). Гуманистический пафос лирики П. сочетался с характерным для настроений утопистов пророческим тоном, питавшимся надеждой ‘увидеть вечный идеал’: ‘Но будет время… пронесутся / Дни бедствий, горя и тревог, / Жрецы Ваала ужаснутся, / Когда восстанет правды бог! / Навеки в мире водворится / Священной истины закон…’ (‘Поэту’, <1846>). Вера в возможность гармоничного мироустройства, ожидание скорых перемен выразились и в самом известном стихотворении П., исключительно популярном в кругу петрашевцев (а также и среди революционно настроенной молодежи следующих поколений),— ‘Вперед! без страха и сомненья…’ (<1846>): ‘Зарю святого искупленья / Уж в небесах завидел я!’ Знаменательно, что В. Н. Майков, друг и единомышленник П., в рецензии на первый сборник его стихотворений (1846) с особым сочувствием писал о его вере в ‘торжество на земле истины, любви и братства’, называя П. при этом ‘первым нашим поэтом и настоящее время’ (Отечественные записки.—1846.— No 10.— Т. IV.— С. 39—40, Майков В. Н. Литературная критика.— Л., 1985.— С. 272—278). Однако оценки творчества П. и в 40-е, и в последующие годы были довольно разноречивы. Его поэтическая система, сформировавшаяся в русле пушкинской и лермонтовской традиций, опиралась преимущественно на устойчивые словосочетания, сложившиеся ритмико-синтаксические схемы, хорошо разработанную систему образов. Одним критикам это представлялось свидетельством подлинного вкуса и таланта П. (см.: <Плетнев П. А.> // Современник.— 1846.— Т. 44), другим давало основание называть некоторые его стихотворения ‘бесцветными’ (Белинский В. Г. Собр. соч.— М., 1982.— Т. 8.— С. 490), обвинять его в ‘несамостоятельности’ и ‘однообразии’ (см.: Финский вестник, 1846.— Т. XII, <Алмазов Б. А.> // Утро. Литературный сборник.— М., 1859.— <Вып. 1>.— С. 67). Вместе с тем современники всегда высоко ценили ‘общественное значение’ поэзии П., ‘благородное и чистое направление’ его творчества, ‘глубокую искренность’, ‘призыв к честному служению обществу’ (<Михайлов М. Л.> // Современник.— 1861.— No 3.— Т. IV.— С. 91, 93, 94, см. также: Арсеньев К. К. Критические этюды по русской литературе.— Спб., 1888.— Т. 2).
Во второй половине 40 гг. П. довольно успешно выступал и как прозаик. Бойко написанные рассказы с динамично развивающейся интригой, ироничной манерой повествования, насыщенные разоблачительными зарисовками чиновничьего быта, сатирическими характеристиками обывательской морали, отмечены несомненным влиянием Гоголя и примыкают к прозе ‘натуральной школы’ (см.: ‘Енотовая шуба. Рассказ не без морали’, 1847, ‘Папироска. Истинное происшествие’, 1848, ‘Протекция. История бывалая’, 1848). В те годы П. писал и остродраматические произведения, также близкие исканиям ‘школы’: повесть ‘Шалость’ (1848), где чистый и трогательный мир петербургских ‘горемык’ разрушается при столкновении с миром расчета и богатства, и повесть ‘Дружеские советы’ (1849), где получили развитие некоторые мотивы посвященных П. ‘Белых ночей’ Ф. М. Достоевского, прежде всего мотив ‘мечтательства’, трагически разбивающегося о реальность (см. об этом: Комарович В. Л. Юность Достоевского // Былое.— 1924.— No 23). Образ ‘мечтателя по природе’, восторженного и благородного, но пасующего перед жестокой реальностью, занимал П. и позднее (см. повести ‘Буднев’, 1858, ‘Две карьеры’, 1859), будучи, возможно, наделен известной долей автобиографизма.
Юношеские настроения П. действительно подверглись испытаниям. В 1849 г. вместе с другими петрашевцами он был арестован, заключен в Петропавловскую крепость и по обвинению в распространении запрещенной литературы (находясь в Москве, П. переправил в Петербург знаменитое письмо Белинского к Гоголю), в связях с неблагонадежными лицами, устройстве собраний в своем доме был приговорен к расстрелу, замененному — когда П. и его товарищи уже стояли на эшафоте — четырьмя годами каторги. Однако и этот приговор для П. был смягчен: в декабре 1849 г., лишенный всех прав состояния, он был отправлен рядовым в пограничный Оренбургский край. Находясь под строжайшим надзором, П. в течение нескольких лет нес чрезвычайно тяжелую солдатскую службу, а в 1853 г., надеясь получить офицерское звание, принял участие в штурме крепости Ак-Мечеть (ныне г. Кзыл-Орда). С этих пор его положение начало постепенно улучшаться: вскоре П. был произведен в унтер-офицеры, потом стал прапорщиком и перешел на гражданскую службу, сблизился в Оренбурге с местной интеллигенцией, осенью 1857 г. женился и через некоторое время, получив отпуск, отправился в Петербург. Хотя за ним был установлен тайный полицейский надзор и он лишен был права жить в обеих столицах, все же в 1859 г. П. добился разрешения переселиться в Москву, где полностью отдался литературной деятельности.
Писать — хотя и редко, урывками — ему удавалось даже в годы ссылки, в 1856—1857 гг. несколько его новых стихотворений появились в ‘Русском вестнике’, а затем и в др. изданиях. Еще в Оренбурге он встретился с поэтом М. Л. Михайловым, который помог ему наладить контакты с литераторами и прежде всего — с обновленной редакцией ‘Современника’, где П. сотрудничал в дальнейшем вплоть до запрещения журнала. В Москве он стал сотрудником и пайщиком газеты ‘Московский вестник’, печатался в газете ‘Московские ведомости’, журнале ‘Русский вестник’ и в некоторых петербургских изданиях (‘Светоч’, ‘Искра’, ‘Время’, ‘Русское слово’). По воспоминаниям сына П., в 60 гг. их дом посещали А. Ф. Писемский, И. С. Аксаков, Н. А. Некрасов, Н. Г. Рубинштейн, П. М. Садовский (Плещеев А. А. Соч.— Спб., 1914.— Т. 3.— С. 2-14). П. был участником и избирался старейшиной ‘Артистического кружка’.
В новой для П. литературной ситуации ему было трудно выработать собственную позицию. ‘Нужно сказать новое слово,— писал он Достоевскому в 1862 г.,— а где оно?’ (Ф. М. Достоевский. Материалы и исследования. — Л., 1935.— С. 458). П. сочувственно воспринимал самые разные, в некоторых отношениях популярные общественно-литературные взгляды: он разделял многие идеи Н. Г. Чернышевского, а вместе с тем поддерживал и московских славянофилов, и программу журнала ‘Время’. В этих различных литературных группировках его привлекали присущие каждой из них — хотя и не в равной мере — оппозиционные настроения, однако широта взглядов оборачивалась нередко неопределенностью суждений, что сказалось на характере критических выступлений П. 60—70 гг. Регулярно печатая библиографические заметки, театральные и литературные рецензии, он отстаивал реалистические принципы в искусстве, развивая идеи Белинского, которому следовал еще в своих критических фельетонах 40 гг. (появлялись в газетах ‘Русский инвалид’ и ‘Санкт-Петербургские ведомости’) и установки ‘реальной критики’, прежде всего Н. А. Добролюбова, с которым его связывала — помимо близости убеждений — личная приязнь (см. письма П. к Добролюбову // Русская мысль.— 1913.— No 1). Исходя из общественного значения литературы, П. давал не только эстетическую оценку рецензируемым произведениям, но и стремился раскрыть их социальный смысл. Вместе с тем в конкретных разборах он опирался, как правило, на расплывчатые, слишком общие понятия — такие, как сочувствие обездоленным, ‘знание сердца и жизни’, естественность и пошлость, что приводило нередко к поверхностным суждениям, напр. к недооценке произведений А. К. Толстого (см.: Театр и музыка // Биржевые ведомости.— 1877.— No 29.— 30 янв.). Но у П.-критика были и неоспоримые заслуги перед русским читателем: в 70—80 гг., преимущественно на страницах ‘Отечественных записок’ и ‘Биржевых ведомостей’, он помещал обстоятельные статьи о европейской литературе, сопровождая их часто переводами произведений Золя, Стендаля, бр. Гонкуров, Доде.
Масштабная и интенсивная деятельность П.-переводчика охватывала весь его творческий путь и отнюдь не ограничивалась прозой: в 40 гг. пользовались успехом его переводы стихотворений Гейне, к которому П. обращался и позднее, вплоть до конца 70 гг. (самое крупное произведение — напечатанная в 1859 г. в ‘Современнике’ драма Гейне ‘Вильям Ратклифф’), в 60 гг. в переводе П. появлялись стихотворения М. Гартмана, Ф. Фрейлиграта, И. Эйхендорфа, Ш. Петефи, В. Сырокомли (Людвига Кондратовича) и др. Особое место в его творчестве занимали переводы произведений Шевченко, с которым П. был хорошо знаком (их первая встреча состоялась, вероятно, в 1850 г. в Уральске) и к поэзии которого обратился сразу по возвращении из ссылки, воспринимая ее — в силу биографических параллелей — обостренно личностно: тема ‘злой доли’, утраченного счастья, тоски, побежденной надеждой ‘сердцем жить’ и ‘ближнего любить’ (перевод стихотворения ‘Дума’, 1858), созвучна поэзии П. конца 50 — нач. 70 гг.
В центре его зрелой лирики, как и во многих стихотворениях Некрасова (с которым у П. встречается немало тематических перекличек),— образ прогрессивно мыслящего интеллигента, уже не способного к борьбе, сломленного жизнью, но все же не отрекшегося от прежних ‘святых грез’: ‘И до конца я веры не утрачу, / Что озарит наш мир любви и правды свет…’ (‘Призраки’, <1859> ). Мотивы усталости, ‘тоски гнетущей’, ‘угасшего пламени’, как правило, приглушаются, а иногда и преодолеваются ‘светлыми думами’, верой в ‘вестников правды, бойцов благородных’ (‘Честные люди, дорогой тернистою…’, 1863). ‘Грустная жалоба побежденного борца’ — так Добролюбов в своей сочувственной рецензии на сборник стихотворений П. (1858) охарактеризовал его основную интонацию, отметив вместе с тем ‘несостоятельность сладостных мечтаний’, оптимистических настроений, которыми поэт ‘старается утешить себя’ (Добролюбов Н. А. Собр. соч. — М., Л., 1963.— Т. 3. — С. 368). Немотивированность прорывавшихся у П. мажорных интонаций давала критикам серьезные основания упрекать его поэзию в тенденциозности. Однако уже М., Е. Салтыков-Щедрин в 1863 г. справедливо связывал эту особенность лирики П. со своеобразием его эпохи — с ‘разорванностью самой жизни’, порождающей ‘неопределившуюся, но <...> настоятельную потребность чего-то лучшего’, что и позволило критику назвать П. ‘талантом скромным, но честным и искренним’ (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т.— М., 1966.— Т. 5.— С. 418, 420).
Современники вспоминали П. как исключительно деликатного, мягкого и доброжелательного человека, всегда готового прийти на помощь литератору, в особенности начинающему (в 80 гг., напр., он опекал Надсона, Гаршина, И. З. Сурикова, И. Щеглова-Леонтьева, принимал участие в судьбе Чехова). Однако и у самого П. жизнь складывалась нелегко: после ссылки он многие годы находился под полицейским надзором, а в 1863 г. в связи с делом Чернышевского был вызван в Сенат по обвинению (фальшивому, как ему удалось доказать) в противоправительственной деятельности, всю жизнь он боролся с нуждой и, чтобы содержать семью (в 1864 г. умерла его жена, позднее он женился вторично, и от обоих браков у него были дети), вынужден был определиться на службу, не оставляя вместе с тем и литературных занятий. В 1872 г. П. переселился в Петербург, став секретарем редакции, ‘Отечественных записок’ (а после смерти Некрасова — и заведующим стихотворным отделом журнала), но скромного жалованья ему не хватало, поэтому зрелые годы П. были отравлены, литературной поденщиной (писал водевили, чаще всего — на основе заимствованных сюжетов, много времени посвящал переводам и компилятивным статьям). Тем не менее, по словам мемуариста, он ‘редко брался за работу, бывшую ему не по душе’ (Щеглов И. <И. Л. Леонтьев> Padre // Русское обозрение.— 1894.— No 1.— С. 317), и в литературном мире пользовался общим уважением как старейший и честный писатель, начавший свой литературный путь еще в эпоху Белинского. Лишь последние годы жизни П. провел относительно спокойно: он получил большое наследство и, свободный от изнурительной работы, путешествовал за границей, однако здоровье его уже было подорвано, и ему не довелось осуществить накопившиеся творческие планы.
Соч.: Повести и рассказы / Биогр. очерк П. В. Быкова.— Спб., 1896—1897.— Т. 1—2, Стихотворения (1844—1891).— 3-е изд., доп. / Под ред. П. В. Быкова.— Спб., 1898, Полн. собр. стихотворений / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. М. Я. Полякова.— М., Л., 1964, Стихотворения / Вступ. ст. и примеч. Л. С. Пустильник.— М., 1975, Житейские сцены. Повести / Вступ. ст. и примеч. Н. Г. Кузина.— М., 1986, Папироска. Истинное происшествие // Живые картины. Повести и рассказы писателей ‘натуральной школы’.— М., 1988.
Лит.: Добролюбов И. А. Благонамеренность и деятельность. Повести и рассказы А. Плещеева // Собр. соч.: В 9 т.— М., Л., 1963.— Т. 6, Айхенвальд Ю. Плещеев и Помяловский (Сравнительная характеристика) // Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей.— М., 1906.— Вып. I, Пустильник Л. С. Жизнь и творчество А. Н. Плещеева.— М., 1988.
Источник: ‘Русские писатели’. Биобиблиографический словарь.
Том 2. М—Я. Под редакцией П. А. Николаева.
М., ‘Просвещение’, 1990