П. А. Вяземскій
Письмо съ Липецкихъ водъ.
Письмо съ Липецкихъ водъ.
1815.
Письмо с Липецких вод, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1815
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.
Спб., 1878.
Ты спрашиваешь у меня, любезный другъ, какъ показались мн Липецкія воды. Что сказать теб о нихъ? Воды какъ воды! И если главнымъ достоинствомъ воды, какъ и всми признано, есть совершенное отсутствіе вкуса, то Липецкія воды могутъ спорить о преимуществ со всми водами въ свт. Въ сентябр мсяц произошла въ нихъ неожиданная перемна, поразившая всхъ здшнихъ натуралистовъ. Воды получили такую усыпительную силу, что стоило только подойти въ ихъ источнику, чтобы звать, дремать и скоро заснуть богатырскимъ снохъ. Общество ныншнимъ лтомъ было здсь самое скучное, хотя и довольно многолюдное. Ты, можетъ быть, полюбопытствуешь узнать, изъ кого оно составлялось, спшу предупредить твое требованіе. Здсь была какая-то графиня Л***, которая хотла выдавать себя за особу лучшаго общества, сперва добродушные жители и поврили было ей, но, узнавши ее короче, увидли въ ней скучную болтунью, неудачную подражательницу Селимены Мольера, самозванку-кокетку, записавшуюся въ кокетки, вопреки природ, не одарившей ее ни прелестями, ни умомъ, нужными для успховъ въ мастерств, ею избранномъ, ‘а всякое дло мастера боится’, говоритъ пословица благоразумная, которую не худо напоминать нкоторымъ людямъ. Былъ князь X…. твореніе бездушное, не имющій собственной мысли, безъ сомннія не сдлавшій никогда ршительнаго отвта, и котораго легко можно было бы озадачить нечаянно сдланнымъ вопросомъ: здоровы-ли вы? Ему въ пару и достойный другъ его, шатался здсь какой-то полковникъ П., которому натолковали, что онъ волочится за графинею и влюбленъ въ княжну О., пріхавшую въ Липецкъ со старою теткою. Простосердечный полковникъ на слово поврялъ доброхотамъ своимъ, и, мыкаясь отъ графини къ княжн, а отъ княжны въ графин во все время пребыванія своего на водахъ, не догадался спросить у себя, подлинно влюбленъ ли онъ, и въ кого, въ графиню или княжну? За нимъ въ числ такъ-названныхъ въ Липецк вздыхателей графини, которые кажется надодали ей не мене, какъ и намъ всмъ, тащился подагрикъ баронъ В., получившій въ наслдство отъ предковъ всю полновсную скуку всхъ нмецкихъ бароновъ, вертлся шумный повса У…. отставной гусаръ, сокровище, которое надобно было искать у Липецкихъ водъ, нестерпимый невжда.
‘Растрепанный, въ пуху, въ картуз съ козырькомъ!’ безъ сомннія не переступившій никогда въ столицахъ порога гостиной, и Ф…. водяный поэтъ. Сперва казалось намъ, что онъ дурачился изъ ума, но нельзя ему было обманывать насъ долгое время: вскор упала личина, и мы угадали въ немъ глупца откровеннаго, лице схожее съ новымъ Стерномъ и достойное быть его единоутробнымъ братомъ. Но вс эти угодники скуки ничего передъ графомъ О…. напавшимъ на насъ, какъ снгъ на голову, терзающимъ русскій языкъ смшеніемъ французскихъ словъ, на удачу накиданныхъ, здравый смыслъ — нездравымъ обо всемъ сужденіемъ и благопристойность — забвеніемъ приличности и должнаго уваженія въ женщинамъ, позволивши себ осыпать ругательствами графиню, которая на первый разъ отмстила ему припадкомъ обморока, а наконецъ ночнымъ свиданіемъ. Чтобы довершить сію картину, представь себ горничную двушку, перенесенную изъ двичьей въ кругъ благородныхъ людей, но не оставившую въ ней ни холопскихъ привычекъ, ни подлаго языка отчизны своей, и какъ изъ-за рчей ея, украшенныхъ иногда заимственнымъ искуствомъ, выкрадывался голосъ ея первобытной природы, такъ и кисея не могла утаить ее отъ прозорливыхъ глазъ, и изъ подъ платья, ей несроднаго, выглядывала, ей на зло, набойка, гораздо боле ей приличная. Такимъ образомъ, иногда на нкоторыхъ головахъ Мидасовы уши пробиваютъ внки лавровые, сплетенные невжествомъ и принятые безстыдствомъ. Этой горничной двушк дано было однако же судьбою право вертть всмъ обществомъ, ты можешь посл этого судить объ его дйствіяхъ. Сначала смшно, но вскор тягостно было видть намъ, какъ эти бездушныя куклы, бродящія передъ глазами, какъ тни въ чистилищ, ожидая чего-то и ничего не дождавшись, сходились не зная зачмъ и расходились не зная для чего. Долго обременяли они насъ своимъ присутствіемъ: на яву мучили безконечными разговорами и нескладными разсказами о ничтожныхъ сплетняхъ своихъ, во сн тяготили, какъ смутныя сновиднія. Наконецъ, догадавшись, что терпніе публики, уже слишкомъ ими испытанное, готово положить оружіе передъ неутомимою ихъ бодростью, взялись они за умъ, и, занявши праздныхъ зрителей ночными увеселеніями, при благотворномъ свт плошекъ, исчезли, какъ домовые при первыхъ лучахъ восходящаго солнца. Не знаю, куда убрались они, но не завидую тмъ, которыхъ одолжатъ они своимъ посщеніемъ. Къ ихъ обществу причислить должно и одно лицо, пріхавшее къ Липецкимъ водамъ лечиться отъ болзни, съ которою грековъ познакомилъ Зоилъ, и которая, переходя изъ вка въ вкъ, изъ страны въ страну, очутилась на берегахъ Невы, и, заразивши многихъ, впилась со всею яростью своею въ несчастную жертву, изсушила его мозгъ и волосы, о которыхъ можно было сказать съ Эдипомъ:
‘ихъ изсушила грусть и втеръ ихъ разнесъ’.
Но опаливши мозгъ, всего распучила, вливши въ него весь свой ядъ, который вскор однако же превратился въ немъ въ воду. Медики назвали его болзнь желчною горячкою. Какъ одержимый желчною горячкою, видлъ онъ вс предметы и людей не въ настоящей ихъ краск, но въ той, которая ему была свойственна, и желтый цвтъ его лица отсвчивался, такъ-сказать, въ глазахъ его на лицахъ, ему представляющихся, съ другой стороны, водяная разлилась не только по его тлу, но размыла и нравственныя способности, и произведенія его ума били боле смсью не воды, подлитой желчью, но желчи, разведенной водою. Смшно было видть, какъ въ роли остроумнаго наблюдателя, принятой имъ на водахъ, слдовалъ онъ за лицами, описанными теб, щеголялъ ихъ умомъ, и такъ сочеталъ его съ своимъ, что мы часто не знали, надъ кмъ смемся боле, надъ нимъ или надъ ними. Въ пребываніи своемъ въ Липецу затялъ онъ маскерадъ въ пользу разоренныхъ книгопродавцевъ, противъ которыхъ за себя и за братію свою считалъ себя виновнымъ.
Въ маскерад вышелъ онъ въ первый разъ навьюченный шубами, или, если истин пожертвовать должно благородствомъ выраженія, овчинными тулупами, которые онъ хотлъ однакожъ выдать за шубы нарядныя, и держа въ рукахъ толстую тетрадь, подошелъ къ изготовленному налою и сталъ читать вслухъ стихи, отъ которыхъ и на немъ, несмотря на тулупы, подъ которыми онъ сгибался, проступилъ холодный потъ, оставляю теб догадываться, что длалось тогда съ слушателями. Друзья усердные чтеца сначала шопотомъ, но видя, что онъ недйствителенъ, громогласными клятвами стали уврять, что ихъ другъ, читая за налоемъ забавные стихи, живо напоминаетъ Буало, извстнаго пснопвца налоя. Безпристрастные слушатели отвчали имъ признаніемъ, что ихъ другъ гораздо боле похожъ на читающаго дьячка. Во второй разъ нашъ чудакъ вышелъ переодтый Мольеромъ и чванился наемнымъ привтствіемъ своихъ друзей, не жалющихъ ни совсти, ни ладошей своихъ, но затйника скоро узнали по его полубарскимъ затямъ, и разительный и единодушный свистъ, побдившій ослабвшія рукоплесканія, проводилъ несчастнаго изъ залы: пристрастіе невждъ можетъ торжествовать нкоторое время, но голосъ постояннаго вкуса рано или поздно долженъ заглушить нескладныя восклицанія празднующаго невжества и неистовые крики зависти, упоенной мгновенными успхами. Проживши нсколько времени на Липецкихъ водахъ, оставляю ихъ и, надюсь, навсегда.
Скукою, испытанною на нихъ, дорожилъ бы я, если могъ бы почерпнуть въ цлебныхъ ихъ струяхъ забвеніе всхъ дурныхъ стиховъ, читанныхъ и слышанныхъ мною, всхъ скучныхъ и вялыхъ комедій, овладвшихъ сценою нашею, на зло Княжнину и фонъ-Визину, украсившихъ у насъ младенчество драматическаго искуства произведеніями, общающими поставить насъ на ряду съ народами, возмужавшими уже въ искуств, всхъ кудрявыхъ рчей, въ которыхъ неучи увщаютъ насъ языкомъ полу-русскимъ учиться по-русски, забвеніе всхъ одъ торжественныхъ, всхъ разсужденій, писанныхъ тайкомъ отъ разсудка, подъ надзоромъ обветшалаго невжества и посдвшаго пристрастія, и вмст с-ь забвеніемъ почерпнуть въ нихъ и благоразумную твердость, непоколебимую отъ ударовъ бснующейся зависти, и мудрое хладнокровіе, отвчающее молчаніемъ презрнія на пустословіе, втромъ разносимое, шутовскихъ лилипутовъ, храбрящихся у подошвы Парнаса и не внимающихъ приговору Феба, гласящаго имъ съ высоты его черезъ уста любимйшаго изъ своихъ наперсниковъ:
Гагары! въ проз и въ стихахъ!
Возитесь, какъ хотите,
Но право, истинный талантъ не помрачите:
Удлъ его — сіять въ вкахъ!
А вашъ удлъ, мои бдныя гагары, сказалъ бы я, еслибъ смлъ дополнить своими словами рчи бога, переданныя намъ его священнымъ жрецомъ, но погодите немного: можетъ быть, и сами узнаете вы скоро, чего вы по справедливости достойны были. Инымъ людямъ дано право еще заживо праздновать свое безсмертіе, другимъ заживо оплакивать свою смерть.
Настоящее время было свидтелемъ разительныхъ побдъ: политическій порядокъ утвердился на развалинахъ самовластнаго неустройства, почему не надяться намъ, что и торжествующій вкусъ совершитъ вскор ваше погребеніе и, сооружая свой престолъ на бумажныхъ могилахъ вашихъ, не возгласитъ въ услышаніе и радость вселенны: миръ усопшимъ гагарамъ! Миръ усопшимъ гагарамъ!
Въ ожиданіи сего празднества обнимаю тебя и въ заключеніе долгаго моего письма дамъ теб короткій и дружескій совтъ: бги Липецкихъ водъ!