Письмо Н. Д. Рычкова, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 13 минут(ы)

‘День’ И. С. Аксакова: История славянофильской газеты: Исследования. Материалы. Постатейная роспись

СПб.: ООО ‘Издательство ‘Росток», 2017. — Ч. 1. (Славянофильский архив, Кн. 5).

ПИСЬМО Н. Д. РЫЧКОВА ОТ 10 ИЮНЯ 1863 г.

Публикация Н. Н. Вихровой

Николай Дмитриевич Рычков (1842—1883) — юрист, публицист. Сын Д. Н. Рычкова, самарского помещика, бугульминского предводителя дворянства, приятеля Ю. Ф. Самарина, вместе с которым состоял в Комитете по устройству быта помещичьих крестьян Самарской губернии. В 1862 г. Н. Д. Рычков закончил Казанский университет и какое-то время редактировал ‘Самарские Губернские Ведомости’, а впоследствии посвятил себя службе в Правительствующем Сенате, в 1870-е гг. он чиновник 1-го департамента Сената, товарищ обер-прокурора, автор сборников юридических решений для Правительствующего Сената (1877-1879).

С Аксаковым Рычкова познакомил Ю. Ф. Самарин, отправив его в Москву с письмом, в котором он дает своему юному другу положительную характеристику и рекомендует его как возможного сотрудника ‘Дня’: ‘…Николай Дмитриевич Рычков, один из первых кандидатов Казанского университета, сын моего верного сотоварища по Губернскому комитету и Губернскому присутствию и, могу сказать, — моего друга. Через отца я сблизился с сыном и искренно полюбил его. Я нашел в нем натуру здоровую, свежую, что, как тебе известно, не часто попадается, скромную — что почти диковинка — и восприимчивую для всего доброго. Он заразился нашим направлением, сделался почитателем Хомякова, отстал от многих и многих предрассудков образованной среды и едет теперь в Москву с пламенным желанием присоединиться к ‘Дню’ и отдать себя в твое распоряжение. Согласись, что это недурно и что я, живучи в Самаре, не теряю времени. Прошу тебя принять его дружески, познакомить его со всеми нашими друзьями и тотчас же засадить его за какую-нибудь работу. Он приготовлен хорошо, учился прилежно, но еще мало навыка и уверенности в себе. Между прочим он читал мне свои письма об университетском образовании, очень дельные и интересные как верная симптоматика современной болезни. Они мне показались сильнее напечатанных в ‘Дне’. Засади его за эту работу’ (Письмо Ю. Ф. Самарина к И. С. Аксакову от 7 марта 1863 г. // Переписка Аксакова и Самарина. С. 171). В 1863 г. в ‘Дне’ был опубликован в трех номерах цикл статей Рычкова: ‘Из Вильна: письма к И. С. Аксакову’, которые стали результатом поездки в Северо-Западный край, описанный в публикуемом письме от 26 июня 1863 г., письмо же от 10 июня написано в преддверии этой поездки.

Н. Д. РЫЧКОВ — И. С. АКСАКОВУ
Санкт-Петербург, 10 июня 1863 г.

С.-Петербург. 10-го июня 1863-го года

‘Скоро сказка сказывается,
Дело мешкотно творится!’¹

Сущую правду говорит эта поговорка, многоуважаемый и дорогой Иван Сергеевич, вот уже почти неделя, как я живу здесь и уеду только разве завтра, меня задержало, во-первых, то, что я долго не мог выхлопотать себе отпуска, а во-вторых, короба с книгами ужасно расколотились: книги наши выглядывали на свет Божий решительно изо всех углов, в особенно жалком виде короба, полученные мною от графини Блудовой (в них те самые книги, которые Вы послали ей недавно, она еще не имела случая отправить их) пришлось нашивать поверх лубков — рогожи и вновь перевязывать веревками, я надеюсь, впрочем, что эта маленькая задержка не навредит делу.

Искренно благодарю Вас, Иван Сергеевич, за письмо к М. О. Кояловичу² — я бываю у него чуть не всякий день и с каждым разом все больше проникаюсь уважением к этому примечательному человеку. Без сомнения, если б у нас было побольше таких людей, то обновление Западной России пошло бы быстро вперед. Досадно, что он еще многого не решается писать к Вам из боязни, что поляки будут мстить лицам, от которых он получает различные сведения, а у него множество преинтересных материалов. У графини Блудовой я был раза три — она дала мне письмо к Муравьеву³ и князю Ширинскому-Шихматову.⁴ Я особенно рад рекомендации к страшному Михаилу Николаевичу⁵ — на него и посмотреть-то интересно.

Касательно политических известий, Вы, конечно, знаете больше меня, потому что я газет вижу здесь очень редко и то вскользь, — разных же слухов много ходит и в народе, и в обществе, они не миновали и моих ушей: общий говор заставляет думать, что войны в нынешнем году ждать никак нельзя, что Австрия переменяет политику в нашу пользу и туда посылается чрезвычайный посланник, граф Панин,⁶ что Россия к войне решительно не готова, что она (т. е. война) теперь погубит ее, уничтожит и т. д.⁷ Тотлебен недавно сказал, что Кронштадт не может держаться более 16-ти часов,⁸ другие его же обвиняют в невежестве, зависти и положительно утверждают, que Cronstadt est imprenable {что Кронштадт является неприступным (фр.).}, говорят, что через месяц у нас будет 20 мониторов по образцу американского⁹ и т. п. Верно то, что в Кронштадте работает 20 000 рабочих, строятся береговые укрепления, снимаются бабины?¹⁰ (значки форватера), наконец, производятся секретные работы, о которых, однако, все знают, они состоят в подводных электрических минах и т. д. Еще сообщу Вам важную новость, слышанную мною от гр. Блудовой, а она говорила со слов Рейтерна,¹¹ следовательно, довольно верно: английская компания берется строить, т. е. проводить железную дорогу от Москвы до Черного моря.¹² Это ведь будет иметь громадное значение.

Однако прощайте, Иван Сергеевич, я слишком расписался, позвольте заочно обнять Вас. Передайте, пожалуйста, Ольге Семеновне мое искреннее почтение, также Надежде Сергеевне и всем Вашим.¹³ Если Юрий Федорович¹⁴ в Москве, то не забудьте сказать ему от меня великий поклон.

Всем сердцем любящий Вас Н. Рычков.

Печатается впервые по автографу: ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 530. Л. 1—2 об.

¹ Неточная цитата из сказки ‘Конек-Горбунок’ П. П. Ершова: ‘Скоро сказка говорится / Дело мешкотно творится’ (ч. III), ср. пословица: Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

² М. О. Коялович (1828—1891), уроженец белорусской земли, регулярно печатал в ‘Дне’ статьи о белорусско-польских отношениях, о возникновении, развитии и деятельности православных братств, о значении унии для религиозной жизни славян, о национальном вопросе в исторической судьбе восточнославянских народов и проч. Кроме этого, будучи профессором С.-Петербургской духовной академии, наладил через своих студентов, тоже уроженцев Северо-Западного края, поставки книг и других пожертвований в бедные приходы, а также пострадавшим от польских повстанцев.

³ Имеется в виду M. H. Муравьев, бывший гродненским, минским и виленским генерал-губернатором с чрезвычайными полномочиями в 1863—1865 гг. См. о нем подробнее в коммент. 3 на с. 342.

⁴ Имеется в виду князь А. П. Ширинский-Шихматов, в 1861—1864 гг. попечитель Виленского учебного округа. См. о нем подробнее в коммент. 3 на с. 350.

⁵ Имеется в виду M. H. Муравьев, известный своими жесткими мерами по наведению порядка во времена первого польского восстания, когда он был гродненским губернатором (в 1831—1835 гг.), и в период мятежа в 1863—1865 гг. В народнических кругах и либеральной заграничной прессе имел репутацию ‘вешателя’ и ‘палача’.

⁶ Граф В. Н. Панин, министр юстиции (1841—1862), член Государственного совета. Слухи не оправдались, граф Панин не был назначен чрезвычайным послом.

⁷ По поводу слухов о войне с западной коалицией, которую может спровоцировать польский кризис, см. коммент. 4 к письму П. Р. Петраченко к И. С. Аксакову от 27 сентября (8 ноября) 1863 г. на с. 340—341 наст. изд.

⁸ Граф Эдуард Иванович Тотлебен (1818—1884) — знаменитый военный инженер, генерал-адъютант, прославившийся созданием оборонительных сооружений в Севастополе во время Крымской войны. В 1859 г. назначен директором Инженерного департамента. В 1863 г., вследствие ожидавшихся политических осложнений, под наблюдением и руководством Тотлебена принят ряд мер по приведению в оборонительное положение наших крепостей, усилены Свеаборг, Динабург и Николаев, укреплены Выборг и устья Невы и Западной Двины, Кронштадт обеспечен от атаки флота. Во время Русско-турецкой войны 1877—1878 г. был назначен главнокомандующим. Тотлебена всегда отличала крайняя осторожность в ведении боевых действий, которую иногда принимали за трусость.

⁹ ‘Монитор’ (англ. Monitor — ‘наблюдатель’) — первый броненосец США, спущенный на воду в начале 1862 г., проявил себя в ходе Гражданской войны. ‘Монитор’ стал основателем нового класса судов, снабженных броней из стальных плит. Вскоре после битвы, наглядно продемонстрировавшей возможности бронезащиты, во всем мире появились корабли аналогичного класса, в том числе в Великобритании, России, Швеции, Норвегии, Дании и Перу.

¹⁰ Видимо, Рычков имел в виду бакены, или баканы, — плавучие знаки, устанавливаемые на якоре, для обозначения навигационных опасностей на пути следования судов или для ограждения фарватеров. На поворотах фарватеров, в конце рифов и в опасных местах ставились освещаемые бакены.

¹¹ Михаил Христофорович Рейтерн (1820—1890) — статс-секретарь, министр финансов с 1862 г., в 1859—1860 гг. был управляющим Комитета железных дорог.

¹² В 1863 г. главноуправляющим путями сообщения и публичными зданиями П. П. Мельниковым был разработан проект перспективного плана путей сообщения, в котором намечались южное, восточное, западное, юго-восточное и юго-западное направления строительства железных дорог. Южное предполагало соединить Москву с Черным морем через Тулу, Орел, Курск, Харьков, Екатеринославль и Александровск в Крым через Симферополь до Севастополя. В 1865 г. проект был утвержден. Строительство осуществлялось на казенные средства. До 1872 г. южное направление в целом удалось осуществить. См.: Сакульева Т. Я. Строительство железных дорог в Царской России // Вестник университета / Гос. ун-т управления. 2015. No 11. С. 160-164.

¹³ Имеются в виду мать Аксакова Ольга Семеновна, сестра Н. С. Аксакова и другие сестры.

¹⁴ Имеется в виду Ю. Ф. Самарин.

ПИСЬМО Н. Д. РЫЧКОВА ОТ 16 ИЮНЯ 1863 г.

Публикация H. H. Вихровой

О Н. Д. Рычкове см. преамбулу к публикации его письма от 10 июня 1863 г. (наст. изд., с. 302-303).

Н. Д. РЫЧКОВ — И. С. АКСАКОВУ
Вильно, 16 июня 1863 г.

Вильно 16-го июня 1863-го года

Вот я и в Вильне, многоуважаемый и дорогой Иван Сергеевич! Живу же здесь 5-й день и, если не писал Вам до сих пор, то это происходит единственно от того, что мне хотелось в первом же письме написать Вам что-нибудь утешительное касательно одного из главнейших поручений Ваших — именно — ввести ‘День’ в сношение с здешними русскими деятелями. С первого же дня я начал усердно ратовать по этому предмету, уговаривать и убеждать здешних священников — особенно учителей гимназий и института — корреспондировать с Вами, познакомился я уже почти со всеми наиболее примечательными из них. Сначала мои доводы не имели большого успеха. Священники (Курганович¹и Пщолко²) отговариваются боязнью своего духовного начальства, которое смотрит весьма косым оком на корреспондентов светских журналов, но я еще надеюсь уломать их обоих, а люди они очень интересные и знающие край. Учителя же говорят, что решительно некогда писать, потому что они дают множество частных уроков, котор<ые> необходимы им для жизни (а платят здесь всего по 60 к<опеек> в час), на это я возражал, что всякий интересный и постоянный корреспондент может надеяться получить вознаграждение, которое еще превысит сумму, получаемую ими от частных уроков. Наконец вчера я достиг своей цели: многие русские собрались вечером у Кулина,³ который пригласил и меня, нас было человек 8 или 9 — все люди, горячо любящие здешний край, все они выражали искренную благодарность за привезенные мною книги и деньги, за сочувствие к ним московского и вообще великорусского общества, выражали особенно глубокое уважение к Вам и ‘Дню’. Я воспользовался удобною минутою и сказал некоторого рода речь, в которой изложил горячую преданность ‘Дня’ западно-русскому вопросу, необходимость сильных статей и корреспонденции, наконец, обратился к каждому из присутствующих с покорнейшею просьбою изготовить к моему отъезду в Москву по статье… Кулин и Еленевский⁴сильно поддержали меня и — и все согласились, так-то я надеюсь привести Вам с собою, по крайней мере, статей 5 или 6, я сказал между прочим, что редакция особенно интересуется всем, что касается быта западно-русского народа, его обычаев, языка, отношений к мятежу, к панам и т. д., все это и будет предметом обещанных статей. Катков⁵ прислал сюда некоего Воронцова-Вельяминова⁶с поручением писать ему корреспонденции, об этом говорил мне вчера сам Муравьев, когда я представлялся ему. Генерал-губернатор вообще принял меня хорошо, отозвался с большим сочувствием к делу, которое привело меня сюда, и пригласил прийти еще дня через 2 или 3 потолковать, как он выразился. Если возможно будет, то я попрошу позволения заняться у него в канцелярии по крестьянскому отделу — ведь из разных бумаг, жалоб и просьб крестьянских можно много кое-что узнать о народе, надеюсь, что он не откажет мне, потому что корреспонденту Каткова дозволено то же самое. Здешние старожилы говорили мне, что с приезда Муравьева совершенно изменилась вся физиогномия города. Русские вздохнули свободнее — прежде они почти не смели выходить из дому, потому что, показавшись на улице, они подвергались всевозможным оскорблениям, русские дамы вынуждены были одеваться в черное платье, как полячки, потому что все цветное обливалось скипидаром, дам толкали на улицах, показывали кулаки из окон и т. п., все делалось ‘просвещенною’ нациею, которая смеет еще нас упрекать в варварстве, а между тем случаи грубости со стороны наших простых солдат весьма редки и рассказывались мне в виде исключений.

Вчера утром я присутствовал при казни Сераковского,⁷ служившего, как Вы знаете, при военном министре. Казнь эта имела особенно важное значение: во-первых, изменник был предводителем одной из самых значительных шаек, во-вторых, а во-вторых, <так!> во время суда над ним выказал удивительно мало твердости характера и убеждений — судя по примеру его, можно вывести заключение, что многие участники мятежа руководствовались вовсе не фанатическою преданностию идее, с их точки зрения, справедливой и святой, а во многих случаях — просто не совсем чистым расчетом. Так, вероятно, рассуждал и Сераковский: надеясь на милосердие русского правительства, он рассчитывал в случае неудачи и плена быть высланным из пределов России или, самое большее, сосланным в Сибирь, откуда можно ведь и возвратиться, в случае же успеха восстания, помощи Западных держав и отделения Польши он мог надеяться занять в ней весьма видное положение. Т<аким> о<бразом>, измену Сераковского и подобных ему и участие их в мятеже можно объяснить именно тем, что мысль о смертной казни и не приходила им в голову, это предположение подтверждается особенно тем, что, когда Сераковский стал догадываться об ожидающей его участи, он с крайним изумлением, говорят, воскликнул: ‘Что скажет Россия! Что скажет Европа?!’⁸ Пред самою же минутой смерти несчастный выказал большое малодушие. Вообще тяжело видеть насильственную смерть человека, но еще гораздо тяжелее видеть его в этом случае слабым, не покорившимся своей участи, следить на лице его за отпечатком страшной нравственной муки, глядеть на безумную борьбу его против неминуемой смерти…⁹ Казнь была назначена в 9 ¹/₂ часов утра, любопытствующие, б<ольшей> ч<астью> евреи, еще с раннего утра покрыли густыми толпами большую Торговую площадь, только кое-где виднелись плачущие полячки. В толпе слышался довольно громкий говор, который вдруг прекратился, когда вдали показался экипаж, везший осужденного. Преступник ехал стоя, положа руку на плечо кучера и, видимо, силился казаться твердым. Во время чтения декрета он даже восклицал несколько раз: ‘Правда! Правда!’, ‘Нет, неправда! неправда!’. Когда кончили читать, он хотел сказать что-то, но забил барабан и приступили к исполнению приговора. Осужденный не выдержал: он как бы лишился сознания — и с страшно исказившимся лицом вступил в отчаянную борьбу с окружавшими его солдатами, с него силою сняли сюртук, чтобы заменить его известного рода рубашкою с длинными рукавами, он сорвал ее с себя, пришлось надеть в другой раз, после чего его почти на руках понесли к виселице… Как ни тяжелы строгие меры, но в настоящее время они совершенно необходимы:¹⁰ уже теперь меньше, чем в месяц после прибытия Муравьева здешний край значительно успокоился — сообщения восстановлены почти повсюду, уездные обыватели успокоились, крестьяне с жаром принялись за стражу. Кстати о страже: крестьяне некоторых местностей приходили в Вильно справляться, действительно ли им доверяют устройство собственных караулов <утпрч> поверили чиновникам и боялись, нет ли тут чего-нибудь ‘против царя’, так выразились они. Все принятые меры привели поляков в уныние — я слышал недавно за достоверное, что начальники некоторых шаек говорили, что им теперь остается заботиться только о том, как бы самим унести ноги, и готовы покориться, лишь бы им обещана была la vie sauve {спасение жизни (фр.).}.

Сюда посылают свежие войска на смену здешних, едва ли можно оправдать это распоряжение для ведения войны, подобной нынешней, необходима известная опытность, знание, как взяться за дело, знакомство с местностью, все это успели уже приобрести здешние войска, между тем как посланным преображенцам еще долго учиться отыскивать повстанцев и преследовать их по лесам и болотам.

Прощайте, многоуважаемый Иван Сергеевич, позвольте заочно обнять Вас и просить засвидетельствовать от меня искренное почтение всем Вашим.

Если Юрий Федорович¹¹ в Москве, пожалуйста, ему поклонитесь.

Если Вы напишете мне, то доставите великую радость, адрес мой: ‘Гостиница ‘Европа’, No 22. Сведений я здесь набираю, сколько могу, {Далее зачеркнуто: уже.} веду дневник, где записываю все, что узнаю интересного, скоро передам его в полнейшее Ваше расположение.

Душой и телом Ваш Н. Рычков.

P. S. Извините, Иван Сергеевич, если Вы найдете грамматические ошибки, пропуски слов, но перечитывать некогда, потому что не хочется откладывать отправление до завтра.

Печатается впервые по автографу: ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 530. Л. 3—5 об.

¹ Иоанн Курганович (в монашестве архимандрит Антоний, ?—1887) — с 1848 г. помощник пружанского благочинного, в 1850—1860-х гг. — протоиерей Пружанской Христорождественской церкви, пружанский благочинный, сотрудник Литовского попечительства о бедных духовного звания, духовный депутат, директор уездного Попечительного о тюрьмах комитета и член Комитета общественного здравия. Впоследствии настоятель ряда монастырей.

² Антоний Иванович Пщолко (?—1871) — протоиерей Виленского Николаевского кафедрального собора, член Литовской консистории, позже архимандрит.

³ Имеется в виду В. П. Кулин, см. о нем в преамбуле к его письму на с. 346—348.

⁴ Имеется в виду К. С. Еленевский, см. о нем в преамбуле к его письму на с. 256.

⁵ M. H. Катков, редактор ‘Московских Ведомостей’.

⁶ Имеется в виду Николай Павлович Воронцов-Вельяминов (1822—1901) — представитель древнего дворянского рода, уроженец Тульской губернии. Учился в частном пансионе Бехагеля фон Адлерскрона в Туле, где вместе с ним учился будущий редактор ‘Русского Вестника’ и ‘Московских Ведомостей’, компаньон M. H. Каткова Павел Михайлович Леонтьев. Он привлек Воронцова-Вельяминова к участию в этих изданиях, корреспонденции свои он подписывал инициалами: Я. В. В. В Москве Воронцов-Вельяминов занимался педагогической деятельностью: в 1862 г. он числился инспектором классов Александровского кадетского корпуса. В 1863 г., по предложению редакции ‘Московских Ведомостей’, отправился в Вильно и Польшу в качестве журналиста. После своего возвращения получил назначение на должность инспектора классов Первого кадетского корпуса в Петербурге. С 1871 г. занимал должность попечителя Варшавского учебного округа, а с 1885 г. — должность попечителя Харьковского учебного округа.

⁷ Зыгмунд (Сигизмунд Игнатьевич) Сераковский (Sierakowski, 1826—1863) — польский патриот, организовавший вооруженное сопротивление правительственным войскам во время Польского восстания 1863 г. Уроженец Волынской губернии, из мелкой польской шляхты, учился в С.-Петербургском университете, где создал революционную организацию ‘Союз литовской молодежи’, за что в 1848 г. был арестован и сослан рядовым в Оренбургский корпус, где познакомился с Т. Г. Шевченко. В 1856 г. вернулся в Петербург, закончил военную академию и стал служить в департаменте Генерального штаба военного ведомства, достигнув чина капитана. В это время сошелся с кружком Чернышевского, сотрудничал в ‘Современнике’. Н. Д. Новицкий так описывал Сера-ковского в бытность того в петербургском окружении Чернышевского: ‘Сигизмунд Игнатьевич Сераковский был революционер с ног до головы (широкоплечий, белый блондин среднего роста с пылающими голубыми глазами), весь порыв — ‘Все возможно, как невозможно’, — кричал он. Он был организатор революции прирожденный, но к делу его нельзя было допустить: все спутает’ (Воспоминания Н. Д. Новицкого о Чернышевском и Добролюбове / Статья и публ. В. Э. Бограда // Литературное наследство. Т. 67: Революционные демократы. М.: Изд-во АН СССР, 1959. С. 118). В другом месте Н. Д. Новицкий более пространно характеризовал Сераковского, оценивая и его гибель: ‘Одним из сокурсников моих был Зигмунд Игнатьевич Сераковский, поручик Арзамасского драгунского полка, родом поляк, потянувший лет десять солдатскую лямку в оренбургских линейных батальонах, куда он был выслан за участие в каком-то политическом деле. Впоследствии, в 1863 г., взятый в плен и тяжко раненный при разбитии польской банды, которою он командовал, Сераковский погиб в Вильно, на эшафоте, по обвинению в участии в вооруженном восстании в качестве офицера, находившегося на службе, какую он, уходя ‘до лясу’, на беду себе не позаботился предварительно покинуть. <...> Позже, хорошо познакомившись с ним, я нашел в нем горячего польского патриота, мечтавшего, впрочем, не о старой, а о новой Польше, — Польше будущего, и — что меня особенно изумляло в нем — не ставившего, подобно многим своим соотечественникам, которых я знавал, своей ‘ойчизны’ в передовом углу всего человечества, а отводившего ей лишь место равноправного члена в среде других славянских народностей. Это был положительно умный, очень образованный, много знавший, видевший и испытавший на своем веку человек, но, несмотря на то и на свои годы, идеалист и мечтатель во вкусе крайних жирондистов и притом гуманист и добряк, детски, часто — прекомично, доверчивый и к людям и к событиям, крайне легко увлекающийся и увлекаемый, способный тормошить, пожалуй, — возбуждать других, но не увлекать за собою, а только располагать их к себе, к своей личности’ (Там же. С. 99). Считается, что он является прототипом персонажа Соколовского в романе Н. Г. Чернышевского ‘Пролог пролога’. В конце марта 1863 г. Сераковский взял на службе отпуск за границу на 2 недели и выехал из Петербурга в Северо-Западный край России, где стал одним из руководителей восстания, провозгласив себя воеводой Литовским и Ковенским под именем Доленго. В короткое время собрал крупный отряд из 5 тысяч человек, но 25—26 апреля у Медейки отряд Сераковского в бою был разбит правительственными войсками. Сам Сераковский был ранен пулей в грудь навылет, захвачен в плен и повешен по приказу M. H. Муравьева, возмущенного предательством представителя Генерального штаба России. В 2017 г. в Вильнюсе во время раскопок на Замковой Горе были обнаружены останки Сераковского, которые идентифицировали по кольцу с надписью по-польски ‘Зигмунт и Аполлония, 11 августа / 30 июля 1862’. Жена, Аполония, была выслана в Новгород, потом вернулась в Варшаву. В 2010 г. изданы ее воспоминания о муже: Apolonia z Dalewskich Sierakowska. Wspomnienia / Oprac. Jolanta Sikorska-Kulesza, Tamara BairaSauskait. Warszawa, 2010. Подробнее о поимке и казни 3. Сераковского см. неподписанную статью: Сигизмунд Сераковский — предводитель мятежных шаек в Ковенской губернии // Вестник Западной России. 1865. Т. И. Нояб. С. 159-170.

⁸ В указанной выше статье, опубликованной в ‘Вестнике Западной России’, высказано подобное предположение: ‘Взгляд его был дик, лицо выражало неизъяснимый страх и в то же время надежду, что, по прочтении сентенций, казнь будет заменена ссылкою. <...> Но когда заключительная фраза приговора: ‘Казнить смертью — повешеньем’ — была произнесена, когда, следовательно, угас последний луч надежды, тогда только обнаружилось ничтожество души изменника. Когда члены Комиссии употребляли все старания, чтобы склонить его к признанию, он оставался непреклонен в своем упорстве. Отвергая тем самым все, что могло облегчить его участь’ (Там же. С. 170).

⁹ Ср.: ‘…палач сделал движение, чтобы поднять преступника для совершения последнего акта-экзекуции, но он явил при этом самое постыдное зрелище бессильной борьбы с неизбежным роком’ (Там же). Красноречивые сближения этих описаний с описаниями в письме Рычкова наводят на мысль, что автором текста в ‘Вестнике Западной России’ мог быть и Рычков.

¹⁰ Аксаков последовательно и категорически выступал против смертной казни, о чем свидетельствуют его не пропущенные цензурой статьи об отмене этого рода наказания, как противоречащего христианским принципам, см., например, передовые ‘Дня’ от 28 декабря 1863 г., 7 декабря 1865 г. Последняя статья вызвала даже энергичную дискуссию о смертной казни с А. Ф. Тютчевой, которая объясняла необходимость смертной казни ‘крайней необходимостью’. Аксаков писал: ‘Ты пишешь: ‘Ce que tu dis sur peine de mort en thorie est tr&egrave,s vrai. Mais si peu applicable dans le cas donn o tu as l’air d’accuser de frocit le gouvernement le plus dbonnaire, qui fut jamais’ (фр.)>. Это разделение теории и практики — принадлежит к самым избитым вещам и служит постоянным оправданием всякому уклонению от христианского идеала. То же говорится, когда дело идет о чистоте жизни! Я вовсе не обвиняю правительство в свирепости, хотя при этом добродушном правительстве казнено больше, чем во все царствование Николая Павл<овича> (я исключаю польскую войну в обоих царствованиях). Зло даже не в отдельном факте, а в принципе. Я восстаю против внесения смертной казни в уголовный кодекс, в признании ее принципа. Неужели ты этого не прочла? Это признание есть новейшее приобретение. Хорош прогресс. Неужели ты этого ничего не сообразила? Так-то мы приближаемся к идеалу России!’ (РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 1. Ед. хр. 236. Л. 141).

¹¹ Ю. Ф. Самарин

ПИСЬМО Н. Д. РЫЧКОВА ОТ 10 ИЮНЯ 1863 г.

Н. Д. РЫЧКОВ — И. С. АКСАКОВУСанкт-Петербург, 10 июня 1863 г.

ПИСЬМО Н. Д. РЫЧКОВА ОТ 16 ИЮНЯ 1863 г.

Н. Д. РЫЧКОВ — И. С. АКСАКОВУВильно, 16 июня 1863 г.

Читайте также:

Н. Д. РЫЧКОВ — И. С. АКСАКОВУ
Санкт-Петербург, 10 июня 1863 г.

Н. Д. РЫЧКОВ — И. С. АКСАКОВУ
Вильно, 16 июня 1863 г.