Письмо М.Я. фон Фоку, Булгарин Фаддей Венедиктович, Год: 1826

Время на прочтение: 5 минут(ы)
Алтунян A. Г. ‘Политические мнения’ Фаддея Булгарина (Идейно-стилистический анализ записок Ф. В. Булгарина к Николаю I).
М.: Изд-во УРАО, 1998.

М.Я. фон ФОКУ

Милостивый государь Максим Яковлевич!1

1 М. Я. фон Фок (1777—1831) — управляющий III отделением в 1826— 1831 годах, близкий знакомый Булгарина.
Вы знаете причины, которые, кроме долга верноподданного, посеяли во мне личную привязанность и благодарность к Государю Императору. Желая всеми моими силами, способностями и опытностью быть ему полезным, я беспрестанно в душе моей забочусь о средствах, могущих утвердить навсегда его священное спокойствие. Чрез вас я уже представлял мысли мои о книгопечатании, цензуре и общем мнении в России {Публикацию записки Булгарина ‘О цензуре в России и о книгопечатании вообще’ см.: Русская старина. 1900. No 9.}, удостоившиеся высочайшего воззрения его императорского величества. Теперь вознамерился я представить мысли о предмете не менее важном, а именно: каким образом можно уничтожить пагубные влияния злонамеренных людей на крестьян,
В обширной и во многих местах худо населенной России нельзя иметь столь бдительного полицейского надзора над крестьянами, как во Франции и Германии. В тех странах пасторы, мэры, бургомистры и жандармские бригады (расположенные в малых округах) знают нравственность почти каждого поселянина. У нас деревни и села отдалены одно от другого, и почти каждое управляется особенно, по воле помещика, управителя или старосты. Земская полиция (находящаяся у нас не в блестящем состоянии) не имеет с крестьянами никаких сношений, как разве по казенным делам, по части исполнительной, и в таком даже случае непосредственно сносится с помещиками, а где таковых нет, с управителями и старостами. Деревенские священники, едва вышедшие из круга крестьян, вовсе не заботятся о нравственности своей паствы и скорее станут произносить жалобы, нежели слова утешения, что отчасти и простительно им, ради бедного их состояния и уничижения. И так вся полиция у нас принадлежит помещикам, старостам и управителям. Это было бы очень хорошо, если б все помещики жили в своих поместьях, если б все они действовали в духе правительства, если б поведением своим и обращением с крестьянами внушали к себе доверенность и уважение. Но всего этого нет и не существует, как разве в такой малой части, что она неприметна, как капля в море. Никто в целой России не заботится внушать многочисленнейшему сословию, крестьянам, понятий о их обязанностях к Государю, обязанностях, от которых зависит общественное благо и спокойствие. Такую огромную и непросвещенную массу народа трудно всегда удержать одною силою в пределах долга. Надобно действовать на них нравственно. Как и кем? — Это тотчас увидим. Посредством помещиков? — Это отчасти невозможно, а отчасти ненадежно. Большая часть дворян находится в службе, богатые вовсе не живут в деревнях. Те же, которые живут в деревнях, помышляют более о своих выгодах, нежели о благе общем, в отвлеченном смысле, которого часто сами не постигают. При сем неприятным долгом поставляю заметить, что легкомыслие наших дворян во многих случаях удивляет меня. Пользуясь всеми правами и преимуществами в государстве, осыпанные благодеяниями от трона, они при малейшей неприятности по службе, при неудаче в искательстве или при справедливом наказании приятеля или родственника тотчас позабывают о истинном своем благе и, отлучаясь, так сказать, от своей партии, составляют некоторой род оппозиции. Главное состоит в том, чтобы критиковать все меры правительства, бранить без пощады все приближенные к трону особы, не щадя даже Высшей власти, и выдумывать на их счет анекдоты, могущие унизить их в общем мнении. Мало просвещенные ограничиваются этим, а люди несколько пообразованнее (не говорю просвещенные) тотчас делаются либералами и, повторяя уроки своих гувернеров или кое-что вычитанное, толкуют вкось и впрямь о правах народных, о законах, представителях и тому подобное. В этом-то смешении недовольного невежества и раздосадованного полупросвещения, в этой нечистой пене, происшедшей от кипения страстей, образовались молодые люди, составившие тайные общества. Скажу более: служители, понимая в половину болтание своих господ, составили себе также какое-то вздорное понятие о вещах и, приезжая в деревню с господами, сносясь с крестьянами, живущими в столицах, и переезжая на житье в деревню, переливают свой незрелый образ мыслей в крестьян. Должно заметить, что прежде французской революции недовольное русское дворянство удалялось в Москву, и там довольствовалось только тем, что пересуживало двор и его обычаи. Лет двадцать тому назад настало другое обыкновение, которое ежедневно усиливается, а именно, как только человек почитает себя обиженным, недовольным и как только вздумает блестеть умом, тотчас начинает либеральничать. Без сомнения, что большая часть сих людей, пустых и вздорных, более смешны, нежели опасны, но часто слова, пущенные на ветер, падают на плодородную землю и производят горькие плоды. Я говорю о вредном примере для молодых офицеров, дворянчиков, купцов и слуг, которые слова князей, графов и так называемых умников жадно ловят и вытверживают. Известно, что все, льстящее самолюбию и обещающее выгоды, скоро распространяется, и вот от чего у нас кружит в народе такое множество ложных идей и незрелых понятий.
Запретить вовсе говорить и невозможно, и было бы вовсе исполнительски, потому что скорее можно пресечь вредные и злоумышленные намерения между говорящими, нежели между безмолвными. Но надобно поставить стену между вредными людьми и массою народа, и к этому я вижу одно только средство. Наш русский народ более других привязан ко всем обрядам веры и церковным постановлениям и, вещь удивительная, менее других народов оказывает уважения и доверенности к духовенству. Привязанность к царям в народе от того сильна, что она соединена у него с религиозными понятиями. Не удивительно ли, что многочисленнейшее сословие народа не связано никакою нравственною нитью с престолом? — На них даже не возлагается никакой нравственной обязанности! И как политическим узлом нельзя соединить сословие крестьян с троном, то должно соединить неразрывным союзом Веры. Для этого я предлагаю присягу.
Предлог, представленный для удаления крестьян от присяги, кажется мне не сильным и не убедительным. Говорят, что они, присягнув на верность блаженной памяти императору Павлу Петровичу, отказались от повиновения господам, и стали называть себя государственными крестьянами. Но это произошло не от присяги, а от формы оной. При начале нынешнего царствования не было присяги, однако ж крестьяне в некоторых губерниях преступили свою обязанность, и это служит доказательством, что причиною смятений бывает не присяга, но вышеизъясненные мною обстоятельства, а именно дурные примеры, дурное обхождение с ними и внушения.
Все сословия в государстве не могут и не должны присягать по одной форме присяги, ибо каждое сословие имеет свои особенные обязанности. Во Франции присягают на каждое новое звание — и справедливо. Для крестьян казенных и помещичьих должны быть составлены в Синоде особые формы присяг, в которых первым и главным пунктом должно быть беспредельное повиновение и верность Государю, установленному от Бога, священному его помазаннику, вторым пунктом должно быть повиновение властям и помещикам, установленным Государем. Тогда никто не дерзнет покушаться смущать народ вредными внушениями, ибо присяга, которая модновоспитанными дворянами почитается одним образом, в народе произведет свое истинное действие и привяжет его узлом Веры к священной особе Государя. Несчастные события 14 декабря показали, как высоко наш народ ценит присягу, ибо солдаты под сим предлогом вовлечены были в заблуждение. Со мной случился следующий анекдот, который удостоверит, как наши крестьяне думают о присяге. ‘Чем ты промышляешь зимою?’ — спросил я у перевозчика. ‘Колем лед и пилим дрова, — отвечал он, — да эту зиму не посчастливилось, чуть было не убили поленьями, во время бунта’ — ‘Вы же виноваты, — сказал я,— зачем не перевязали зачинщиков-разбойников’ — ‘А нам, сударь, какая нужда,— отвечал крестьянин, — дело шло о присяге, а мы не присягали ни одному, ни другому, так грешно и живот нести’ — Здесь я кончил разговор, который заставил меня призадуматься. В столице, где было довольно верного войска для’ усмирения злоумышленников, это равнодушие было безвредно, но в провинциях от равнодушия до преступления один шаг.
Мне кажется, что после коронации или в новый год можно было бы присягнуть целому народу на верность своему законному Государю, пред лицом коего равны и вельможа, и крестьянин. Народ должен быть непременно уверен, что Государь, пользуясь властью, данною ему от Бога, сообщает оную непосредственным их начальникам и помещикам. Со временем это принесет величайшую пользу, и власть самодержавная более укрепится соединенною силой целого народа. Для сей же причины не худо было бы составить катехизис для народных школ, без всяких богословских отвлеченностей, в котором бы обязанности к Богу и Государю объяснены были просто, ясно и удобопонятно. Этот катехизис скоро бы разошелся и произвел благоприятные действия.
Вот что внушило мне усердие и беспредельная привязанность к моему Государю-благодетелю. От Вашего превосходительства зависит решить, полезны ли мои мысли или ошибочны, во всяком случае, цель да заменит недостатки в суждении или изложении.
С истинным высокопочитанием и совершенною преданностью честь имею пребыть

Вашего превосходительства
Милостивого государя
покорнейшею слугою
Фаддей Булгарин, издатель ‘Северной Пчелы’

Спбург
7 августа 1826
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека