Дорогой Михаил Григорьевич,
Преданный Вам,
С. Поляков-Литовцев
Примечания
Примечания
Письмо М. Г. Поляку, Поляков-Литовцев Соломон Львович, Год: 1929
Время на прочтение: 3 минут(ы)
4 июня <,19>,29
Paris
Извините, что пишу только сейчас — на какое-то время я совершенно ‘выпал из жизни’: сначала навалилась срочная работа, а потом я оказался в руках эскулапов, которые упражняли на мне свое медицинское искусство. Я, слава Б-гу, остался жив, но насилу от них вырвался! П. М. Рутенберг в свое время передал мне от Вас привет и Вашу просьбу, о которой я не забыл и которой займусь вплотную в самое ближайшее время — не подумайте, что отнесся к ней спустя рукава.
Шлю вырезку моей статьи о состоявшемся в Париже ‘диспуте об антисемитизме’. Как видите, наша встреча оказалась, как Вы верно заметили при прощании, ‘чревата последствиями’. Мои мысли вокруг диспута сосредоточились именно на том, о чем мы беседовали с Вами в последний раз, — необходимости прямого и откровенного разговора между евреями и теми, кому мы не по душе.
Я хотел бы вновь вернуться к нашей последней парижской беседе, завершить которую нам так и не удалось.
Как Вы, наверное, помните, Вы говорили о падении роли печатного слова и о том, что люди более доверяют делам, чем словам. Я позволю себе, Михаил Григорьевич, не согласиться с Вами. Мне кажется, Вы не совсем правы в том, что разделяете слово и дело. Ведь прежде чем стать ‘делом’, ‘что-то’ должно появиться в головах людей, быть сформулировано на языке — в виде мыслей и слов, и реальность наша отнюдь ничуть не менее ‘словесная’, нежели ‘деловая’. ‘Еврейская Трибуна’, которую редактировал покойный М. М. Винавер, фактически была ‘делом’, а не только ‘словом’ [1]. Разве Вы будете это отрицать?
Вы сами говорите, что мировое черносотенство оживилось. Мы с Вами слишком хорошо знаем, чем обычно заканчивается такое ‘оживление’. Думаю, что и на этот раз не следует ожидать от него чего-то нового, кроме обычного в таких случаях еврейского погрома. И Вы в Палестине, и мы в Европе не убережемся от того, чтобы стать его жертвами. Поэтому я так горячо выступаю в поддержку ‘слова’, которое может воспрепятствовать завтрашнему дурному ‘делу’.
В сложившихся критических обстоятельствах спасительную роль сыграл бы печатный орган, в котором это ‘слово’ будет предоставлено обеим сторонам — нам, евреям, и тем, кто нас не любит, но честно готов обсуждать, как и откуда это чувство берется. Создать такое место для печатных дискуссий означало бы оказать еврейскому народу величайшую услугу. Я бы даже сказал, спасти его от гибели. И мы должны спасти наш народ.
Если бы Вы, дорогой Михаил Григорьевич, нашли бы возможность поддержать такой еженедельник финансово, Вы бы выполнили миссию огромной политической и нравственной важности.
Понимаю, сколько лежит на Вас дел и забот. Но сейчас, когда в воздухе пахнет вторым Бейлисом, а то и чем похлеще, мы уже не можем полагаться исключительно на талант наших искусных адвокатов. И ненависть к нам антисемитской своры может превратиться в реальную опасность, если ее вовремя не остановить.
Я говорил на эту тему с Вашим племянником — он разделяет мою тревогу, хотя от каких-либо конкретных предложений воздержался. Посоветовал обратиться к Вам и к Савелию Григорьевичу. Поэтому я и пишу Вам сейчас.
Между прочим, мы провели с ним недавно чудесный вечер, полный воспоминаний.
Бойцы вспоминали минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они.
Мы совершили экспедицию по тем событиям, свидетелями которых оба являлись. Было крайне интересно узнать, что мы и относимся к ним одинаково.
Я напомнил Л<,ьву>, С<,оломоновичу>, о нашей встрече в Стокгольме, куда в это время Протопопов привез Думскую делегацию. Какая политическая буря разыгралась потом, когда стало известно о встрече Протопопова с Варбургом! А ведь вряд ли тот и другой имели серьезные намерения вести ‘сепаратные переговоры’… Так, попробовать друг друга на вкус — не более того. Я уверен, что ни в каких заговорах Протопопов не участвовал и ‘продавать Россию’ не собирался. Я знал его хорошо — он был слабый человек и никакой герой, и возлагать на него роль ‘исторической личности’ было бы нелепо. Потом, когда мне пришлось защищать своего коллегу Илью Троцкого, я убедился, как легко было в России оклеветать человека и, против всякой логики, приписать ему любые грехи [2]. Ведь и про Протопопова говорили, что он ‘продался евреям’…
Ну, не буду более занимать Вашего внимания.
Очень рассчитываю, дорогой Михаил Григорьевич, на внимательное отношение к моему предложению.
Когда Вы собираетесь в Париж? Надеюсь на скорое свидание.
Текст письма приводится по подлиннику, хранящемуся в архиве последнего (Nesher Cement Works, Haifa, Israel).
[1] ‘Еврейская трибуна’ — еженедельник, посвященный интересам русского еврейства, выходил в Париже в 1920-1924 годах.
[2]. Иностранный корреспондент ‘Русского слова’ Илья Маркович Троцкий (1879-1969) был в годы первой мировой войны заподозрен в ‘патриотической нелояльности’. Защищая доброе имя коллеги, Поляков-Литовцев отправил в газету письмо, в котором опровергал возведенные на Троцкого бездоказательные обвинения, см.: ОР РГБ. Архив газеты ‘Русское слово’. Карт. 20. Ед. хр. 10. Л. 5-13.
Оригинал здесь: http://www.lechaim.ru/ARHIV/232/hazan.htm