М. П. ПОГОДИН
М. П. ПОГОДИН
Письмо к издателю ‘Московского вестника’ и ответ издателя
Письмо к издателю ‘Московского вестника’ и ответ издателя
ПРИМЕЧАНИЯ
Письмо к издателю ‘Московского вестника’ и ответ издателя, Погодин Михаил Петрович, Год: 1828
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л. А. Сапченко. — СПб.: РХГА, 2006.
&
М<илостивый> Г<осударь>, к крайнему моему сожалению прочел я в последней книжке ‘Московского Вестника’ замечания г-на Арцыбышева на ‘Историю государства Российского’, сочиненную Н. М. Карамзиным. Я не понимаю, каким образом вы осмелились дать место в вашем журнале брани на творение, которое мы привыкли почитать совершеннейшим, брани, за которую вам отвечать будет, может быть, очень трудно.
Вам покорный слуга
Z.
Ноября 17 18281.
М<илостивый> Г<осударь>, очень рад, что вы скрыли свое имя и тем дали мне право отвечать вам без всяких околичностей.
Двадцатипятилетние занятия российскою историею и такой труд, как свод всех русских летописей, из коего отрывки известны уже публике, дают полное право г-ну Арцыбышеву судить об Истории, сочиненной Н. М. Карамзиным. Просвещенные соотечественники должны даже требовать от него мнения о сем важном творении, тем более что у нас голосов таких собрать можно не много.
Впрочем, о замечаниях г-на Арцыбышева, справедливых и несправедливых, волен думать и писать всякий, как ему угодно, я первый сказал, что тон его мне не нравится, и готов помещать опровержения на его статью, полезные в каком-либо отношении. Если бы какой-нибудь молодой студент (не только г-н Арцыбышев) прислал мне статью, в которой была бы справедлива одна треть, четверть, десятая доля замечаний на Историю государства Российского, и тогда я поместил бы ее в своем журнале, чтоб принесть пользу науке сею десятою долею справедливых замечаний. Уверен даже, что заслужил бы сим одобрение Карамзина, если бы он, к счастию нашему, был жив!
Такое правило отнюдь не мешает мне быть ревностным почитателем Карамзина. С десятилетнего моего возраста (так писал я к нему при посвящении ему моего рассуждения: о происхождении Руси) я начал учиться у него и добру и языку и Истории, время, употребленное мною в школе на чтение его сочинений, почитаю счастливейшим в моей жизни и никому на свете, — повторю сказанное мною прежде, — не уступлю в почтении к незабвенному нашему писателю, в признательности к великим, полезным трудам его.
История его двенадцать лет не сходит с моего письменного стола, но до сих пор я не осмелился произнести полного своего суждения об ней, давая время зреть моим мыслям, стараясь обогащаться опытом. Теперь, задетый за живое, то есть подозреваемый в чувствах моих к памяти знаменитого, мною горячо любимого, писателя, я почитаю себя обязанным сказать здесь несколько слов об его Истории:
История России есть история полмира. Чтоб приготовить материалы будущему ее художнику-соорудителю, по такому плану, какой предначертал себе Карамзин, — должно теперь приняться за приготовительную работу сотне таких людей, как Митрополит Евгений2, Арцыбышев3, Востоков4, Калайдович5, Строев6, Каченовскийг, Языков8, Кеппен9, Эверс10, Френ11, Круг12. — Думать, что в Истории Карамзина все то уже сделано, что сии люди при благоприятных обстоятельствах могли бы сделать {‘Пройдя вдоль эту длинную дорогу, — сказал мне сам Карамзин в незабвенное для меня свидание с ним (1825 года декабря 26), — я видел направо и налево множество предметов, которых обделывать не мог и проч.’. — А вы, М<илостивый> Г<осударь>, думаете, что уж и делать нечего.}, есть темное, темное невежество. Карамзин физически не мог этого сделать. Требовать даже от него этого нельзя, точно так, как нельзя было требовать от Фидиаса13, чтоб он ломал себе мрамор на острове Паросе, перевозил его в Афины и проч. Мысль Карамзина писать Историю 1803 г. есть одна из отважнейших мыслей в европейском литературном мире, хотя мы и должны благодарить его Ангела-Хранителя за это внушение, ибо имеем теперь великолепный памятник языка в нашей словесности.
Карамзин велик как художник-живописец, хотя его картины часто похожи на картины того славного италианца, который героев всех времен одевал в платье своего времени, хотя в его Олегах и Святославах мы видим часто Ахиллесов и Агамемнонов расиновских. Как критик — Карамзин только что мог воспользоваться тем, что до него было сделано, особенно в древней истории, и ничего почти не прибавил своего. Как философ — он имеет меньшее достоинство, и ни на один философский вопрос не ответят мне из его Истории. Не угодно ли, например, вам, М<илостивый> Г<осударь>, поговорить со мною о следующем: чем отличается российская история от прочих европейских и азиатских историй? Апофегмы Карамзина в Истории — суть большею частию общие места. Взгляд его вообще на историю как науку — взгляд неверный, и это ясно видно из предисловия. Относительные, также великие, заслуги Карамзина состоят в том, что он заохотил русскую публику к чтению истории, открыл новые источники, подал нить будущим исследователям, обогатил язык. Труд, совершенный им в двенадцать лет, есть труд исполинский.
Повторяю — никак не решился бы я сказать вперед сих слов из будущего предполагаемого мною сочинения о Карамзине, если бы не был вынужден обстоятельствами. Грех на вас! {Впрочем, нет худа без добра: это прение заставит меня, может быть, поскорее приняться за сочинение и осмотреть его внимательнее со всех сторон. Покамест я предлагаю сказанное за тезисы всем, кому угодно поспорить со мною.}
Я предчувствовал, М<илостивый> Г<осударь>, что помещением замечаний г-на Арцыбышева я возбужу против себя негодование безусловных почитателей Карамзина, что кто-нибудь, по правилам журнальной тактики, воспользуется сим негодованием и слепит статейку на замечания и против меня, но поместил их, мимо всех отношений, желая, как журналист, принесть пользу науке и быв уверен, что истина, рано или поздно, возьмет верх. Подумайте, М<илостивый> Г<осударь>, и все вам подобные, что новое поколение учится лучше прежнего, что в одном Московском университете воспитывается около 900 человек, что скоро наступит время, когда на всякую отрасль знаний будет у нас не по два, не по три возделывателя, как теперь, а по десяткам, что журнальные невежи и крикуны, которым удалось во время междуцарствия литературного как-нибудь продраться до такого места, откуда голос их разносится далеко, принуждены будут умолкнуть пред умным общим мнением.
Dixi et salvavi animam {Сказал и облегчил душу (лат.).}.
Михаил Погодин.
1828 года ноября 17.
Впервые: Московский вестник. 1828. Ч. 12. No XXI—XXII. С. 186— 190. Печатается по первой публикации.
Погодин Михаил Петрович (1800—1875) — прозаик, драматург, публицист, издатель, историк.
Историческое чувство в юном Погодине было развито во многом благодаря историческим отрывкам, повестям Н. М. Карамзина и первым томам ‘Истории государства Российского’.
Будучи студентом Московского университета, М. П. Погодин увлекся трудами А. Л. Шлецера, под влиянием которого затем упрекал Карамзина в некритическом отношении к источникам, вместе с тем тщательно штудировал новые тома карамзинской ‘Истории…’ и составил к ним ‘Замечания’.
В 1823—1825 годах Погодин выступает в литературном обществе с ‘Рассуждением о начале Российского государства’, которое затем публикует в ‘Московском вестнике’ (‘Нечто против мнения Н. М. Карамзина…’. 1828. No 4).
В марте 1825 года Погодин защищает магистерскую диссертацию ‘О происхождении Руси’, тема которой выросла из замечаний на ‘Историю… ‘ Карамзина. Вслед за Шлецером Погодин доказывает норманнское происхождение варяжских князей, основателей Русского государства и становится на несколько десятилетий главным поборником ‘норманнской теории’ в русской исторической науке.
С этих позиций он включился в полемику вокруг ‘Истории…’ Карамзина, оспаривая как некоторые ее положения, так и взгляды критика Карамзина И. Лелевеля (Вестник Европы. 1824. No 4—7, 9—11).
Через И. Дмитриева Погодин преподнес диссертацию Карамзину, а конце 1825 года в Петербурге лично ему представился (Мое представление историографу // Русский архив. 1866. Кн. 3. Стб. 1766—1770). В повестях Погодина, написанных в это время, ощущаются традиции карамзинской прозы.
Однако публикация исторических статей Н. С. Арцыбашева (Московский вестник. 1828. No 19—24), наполненных критическими выпадами в адрес ‘Истории…’ Карамзина, вызвала возмущение ‘карамзинистов’: П. А. Вяземского (Московский телеграф. 1828. No 19), И. И. Дмитриева, В. В. Измайлова (‘Северные цветы’ на 1828 год. СПб., 1829), министра внутренних дел Д. Н. Блудова, фактически заблокировавшего решенный (при его содействии) перевод Погодина в адъюнкты Российской академии.
В то же время, критикуя методические принципы Карамзина-историка, Погодин остается последователем его основной исторической схемы, разделяя с Пушкиным острый интерес к намеченным Карамзиным драматическим моментам становления русского самодержавия, определившим судьбу русского государства и просвещения, и к ‘нравственному смыслу’ исторических коллизий.
В стихотворной трагедии ‘Марфа Посадница Новгородская’ Погодин, следуя формуле Карамзина (‘Иоанн был достоин сокрушить утлую вольность Новгородскую’), дал полемическую по отношению к декабристской героизации Новгорода картину драматического столкновения логики истории и ‘частных’ стремлений.
С 1828 года Погодин — адъюнкт кафедры всеобщей истории Московского университета, с 1833-го — ординарный профессор, в 1836-м избран в действительные члены Российской академии, с 1841-го — академик Петербургской Академии наук.
Погодин составил представление об особом характере российской истории в сравнении с европейской. Принятие православия, развивающего ‘особую сторону веры’, и добровольное ‘призвание варягов’, положивших, в отличие от завоевания на Западе, начало российской государственности, предопределили специфический характер отношения верховной власти к нации и ее роль во всех сферах жизни, в частности, национальном просвещении. Причем в духе романтической философии истории осознание этих коренных черт Погодин считает залогом ‘самобытного’ развития и общественного спокойствия. Эта историко-политическая концепция отразилась в университетском курсе русской истории. Погодин начал читать его в 1829 году, посвятив первую лекцию Карамзину.
Погодин укрепился в мысли посвятить себя исключительно написанию полной русской истории. Определенным стимулом к этому стала работа над ‘Историческим похвальным словом Карамзину…’ для торжественного открытия памятника ему в Симбирске и публикация материалов к биографии Карамзина (Москвитянин. 1846. No 3, 4, 7). Написанное в исполнение обещания, данного И. И. Дмитриеву, ‘Историческое похвальное слово…’ получило одобрение как бывших ‘карамзинистов’, так и ‘славянофилов’, Гоголя. В письме к Н. М. Языкову от 23 апреля (5 мая) 1846 года из Рима Гоголь отмечал, что все в ‘Историческом похвальном слове…’, напротив обычного у Погодина ‘топорного неряшества слога’, ‘стройно, обдумано… Все места из Карамзина прибраны так умно, что Карамзин … становится как живой перед глазами читателей’.
В 1866 году Погодин издал книгу ‘Н. М. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников. Материалы для биографии’ — фундаментальный труд, канонизировавший образ Карамзина как первого русского национального историографа. Книга построена как монтаж исторических документов и представляет новый жанр исторической биографии, где отражена также позиция Погодина, живого представителя прошлой эпохи, активно отстаивавшего ее дух и мировоззренческую основу перед лицом новой.
1 Поместив в ‘Московском вестнике’ (1828. Ч. 11. No XIX—XX) статью Н. С. Арцыбашева ‘Замечания на ‘Историю государства Российского’, сочиненную Карамзиным’, М. П. Погодин, редактор-издатель журнала, в письме вымышленного читателя журнала Z сформулировал, на его взгляд, наиболее распространенную точку зрения защитников ‘Истории’, а в ответе на это письмо выразил свое мнение о труде Карамзина (см.: Козлов В. П. ‘История государства Российского’ Н. М. Карамзина в оценках современников. М., 1989. С. 128).
2 Евгений, митрополит — в миру Болховитинов Евфимий Алексеевич (1767—1837) — митрополит Киевский и Галицкий, историк, археограф, библиограф, переводчик, библиофил.
3 См. наст. изд., с. 924.
4 См. прим. 66 на с. 920.
5 См. прим. 63 на с. 920.
6 См. прим. 64 на с. 920.
7 См. наст. изд., с. 907.
8 Языков Д. И. (1773—1848) — писатель и переводчик.
9 Кеппен Петр Иванович (1793—1864) — русский ученый, статистик, этнограф, библиограф, академик Петербургской Академии наук (1843).
10 Эверс Иоганн Филипп Густав (1781—1830) — русский историк. По национальности немец. В России с 1803 года. Почетный член Петербургской академии наук. Ректор Дерптского университета (с 1818).
11 См. прим. 68 нас. 921.
12 См. прим. 11 на с. 905.
13 См прим. 23 на с. 911.