‘Мафусаил русской поэзии’ Федор Глинка родился на год раньше Батюшкова, а умер в год рождения Александра Блока. Его жизнь охватывает почти столетие, и трудно перечислить всех деятелей русской культуры, так или иначе связанных с ним, бывших посетителями его петербургского, московского и тверского салонов. Е. А. Штакеншнеидер вспоминала о вечерах у супругов Глинок в 50-е годы: ‘Настоящее вавилонское столпотворение! Писатели (но не все, Майков и Лавров, например, не бывают), писательницы, караимы, генералы, семинаристы, артисты, сановники, чиновники, грузины, греки, севастопольские герои, ханжи, актрисы… но всех не перечтешь!’ 1 Литературные и общественные связи Глинки в 20—30-е годы подробно освещены в работах В. Базанова 2, но поздний период жизни и творчества поэта сравнительно мало изучен, не говоря уже об именах третьестепенных, в тени остаются контакты Глинки с крупнейшими поэтами той эпохи. Так, в недавно появившейся интересной статье
B. Ф. Шубина о петербургском салоне Глинки в 50-е годы 3 в перечне знакомых поэта отсутствует одно имя, едва ли не самое значительное для него: это имя Федора Ивановича Тютчева.
Личное знакомство Тютчева и Глинки произошло в конце 40-х годов. Но подспудные связи, приведшие к их духовному и литературному единству, прослеживаются уже в 20-е годы. Впервые их имена сойдутся в 1829 году в ‘Галатее’, издававшейся С. Е. Раичем — бывшим воспитателем Федора Тютчева и главой литературно-философского кружка, куда входил и Глинка (впоследствии Раич и Глинка поддерживали тесные дружеские отношения в течение долгих лет). Выросшие из этого кружка ‘Общество любомудрия’ и журнал ‘Московский Вестник’ объединяли вокруг себя многих общих знакомых Глинки и Тютчева — настоящих и будущих: С. П. Шевырева, М. П. Погодина, В. П. Титова, А. С. Хомякова и других. Интерес к Глинке среди ‘любомудров’ знаменовал определенный поворот в истории отечественной поэзии: ‘воскрешение философской оды у Шевырева <...> — так же как и воскрешение Глинки — были новым этапом развития стихового образа, стоящим в связи с лирикой Тютчева’ 4. О популярности Глинки у ‘любомудров’ свидетельствует тот факт, что редактор ‘Московского Вестника’ Погодин ‘даже сам предложил ему денежное вознаграждение за его произведения’ 6 (правда, простодушный Глинка от денег отказался).
В конце 20-х — начале 30-х годов Глинка и Тютчев печатаются в одних и тех же журналах и альманахах: ‘Галатея’, ‘Денница’, ‘Телескоп’, ‘Современник’. Пожалуй, самой характерной чертой, объединяющей в это время обоих поэтов, является оригинальность, резкая своеобычность их произведений. С. Е. Раич о Глинке: ‘Его муза облекается в особенную одежду, говорит языком особенным…’ 6.
C. П. Шевырев о Тютчеве: ‘Тютчев имеет особенный характер в своих разбросанных отрывках’ 7. Впоследствии Тютчев и Глинка по достоинству высоко оценят поэтическую деятельность друг друга.
В 1848 году Глинка со своей супругой Авдотьей Павловной, тоже поэтессой, устроил в Петербурге целый ряд вечеров с чтением поэмы ‘Таинственная капля’, написанной на сюжет легенды о разбойнике, распятом вместе с Христом (несколько раньше такие же чтения проводились в Москве). Очевидно, на одном из таких вечеров — скорее всего у старого знакомого Глинки князя Вяземского — и произошло знакомство с Тютчевым. Тютчеву поэма понравилась (см. об этом ниже), и в дальнейшем он следил за публикацией новых стихотворений Глинки — оба они печатались в ‘Москвитянине’.
Через год после знакомства Глинка пишет стихотворение ‘Ф. И. Тютчеву’:
Как странно ныне видеть зрящему
Дела людей:
Дались мы в рабство настоящему
Душою всей!
. . . . . . . . . . . . . . .
А между тем под нами роются
В изгибах нор,
И за стеной у нас уж строются:
Стучит топор!..
. . . . . . . . . . . . . . .
Но принял не напрасно дикое
Лицо пророк:
Он видит — близится великое
И близок срок!
Как бы ответом на эти строки звучит письмо Тютчева Глинке, являющееся подтверждением глубокой связи обоих поэтов:
‘Почтеннейший Федор Николаевич, много вы утешили меня письмом вашим 8. Душевно рад, что статья 9вам понравилась. Впрочем,— простите мне самолюбивое признание — я и не сомневался в вашем сочувствии и одобрении. Вы из малого, малого числа весьма зрячих и разумеющих 10.
Не на Западе — поверьте мне — в этот горький, противный век истинно встретишь совершенное, безусловное непонимание — а здесь, в так называемом образованном кругу нашегоотечественного общества. На Западе,— слишком поздно, может быть, для его спасения — но не поздно для истины — найдутся многие самостоятельные умы, которые, вопреки вековым предрассудкам,— не откажут в сочувствии к русской мысли — но для русских, охмелевших на чужом пиру, она недоступнее, чем для кого-либо. И вот почему все, что теперь ни совершается на Западе, этот окончательный кризис многолетнего уклонения 11 — все еще, для нашего образованного люда — ничто иное, как тарабарская грамота. И как хотелось, чтобы там, где сам учитель стал в тупик, несчастный школьник совершенно не растерялся!.. 12
Стихи ваши, как и все ваши стихи, я читал с особенным наслаждением. В вас русский язык живет и дышит. Между тем как почти для всейнашей современной литературы они сделаны каким-то мутным, переводным языком — для чего бы вам их не напечатать?
За сим, прося вас о передаче моего усердия почтеннейшей супруге вашей, поручаю себя вашему дружескому расположению.
Ф. Тютчев.
16 февраля 1850′ 13.
В дальнейшем личное общение приостановилось (Тютчев жил в Петербурге, Глинка — в Москве и Твери), но осталась родственность в самых различных сферах: от патриотических стихов во время Крымской войны до… увлечения спиритизмом 14.
В 1862 году Глинке пришлось попытаться воспользоваться старым знакомством — и все из-за той же ‘Таинственной капли’. Поэма была впервые напечатана в 1861 году в Берлине в Вольной русской типографии. В России духовная цензура запретила ее печатать из-за апокрифического характера легенды. Тогда Глинка обратился с письмами к Ф. И. Тютчеву — председателю цензурного комитета и Я. П. Полонскому — его секретарю, прося помочь снять запрещение. Приводим отрывок из письма к Тютчеву:
‘С этой почтой посылаю Вашему превосходительству книгу в двух частях. По заглавию увидите, что это: ‘Таинственная Капля’, та самая, которую Вы имели терпение слушать и выслушать вместе с кн. П. А. Вяземским. Тогда читал я рукопись Вам как поэту и владельцу стиха сильного, звучного и всегда осмысленного, и Вы,— судья в полном смысле этого слова,— почтили меня отзывом благоволительным. Теперь посылаю русскую поэму, напечатанную в чужой стороне. От Вас зависит открыть ей дверь в отечество… Пропустите же сиротку на родину!.. я уверен, что ничто не могло и не может погасить священного огня в поэтической душе Вашей, и по этой уверенности мой заветный экземпляр, мое заветное литературное произведение передаю в теплые Ваши руки’ 15.
По каким-то причинам просьба Глинки осталась без ответа, и поэма была напечатана в России только почти десять лет спустя в типографии М. П. Погодина. Во всяком случае это произошло не по вине Тютчева, бывшего, по воспоминаниям современников, более чем либеральным цензором 16 и не отказавшего бы в услуге старому знакомому.
Таковы некоторые эпизоды из истории взаимоотношений двух поэтов XIX века.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Штакеншнейдер Е. А. Дневник и записки. 1854—1886. М.—Л., ‘Academia’, 1934, с. 176.
2 Базанов В. Г. Поэтическое наследие Федора Глинки (10—30-е гг. XIX в.).— В кн.: Федор Глинка. Избранное. Петрозаводск, 1949, Базанов В. Г. Ф. Н. Глинка.— В кн.: Ф. Н. Глинка. Избранные произведения. Б-ка поэта, большая серия. Л., ‘Сов. писатель’, 1957.
3 Шубин В. Ф. Федор Глинка и его петербургский салон в 1850-е годы,— ‘Русская литература’, 1980, N 2.
4 Тынянов Ю. Н. Пушкин и его современники. М., ‘Наука’, 1969, с. 170.
5 Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. Кн. 2. Спб., 1889, с 195.
6 ‘Отечественные записки’, 1830, No 5, с. 255—256.
7 Письмо С. П. Шевырева к И. С. Гагарину. Пушкин в неизданной переписке современников (1815—1837).— ‘Литературное наследство’, 1952, т. 58, с. 132.
8Не сохранилось.
9 Речь идет о статье Ф. И. Тютчева ‘La Papaut et la Question Romaine’ (‘Папство и римский вопрос’), 1849.
10 Ср. определение из цитированной выше статьи С. Е. Раича: ‘Ф. Н. Глинка принадлежит к весьма малому числу наших поэтов’.
11 В статье ‘Папство и римский вопрос’ Тютчев писал: ‘Глубокий и непримиримый разрыв, веками донимающий Запад, должен был наконец дойти до высшего своего выражения…’ (Тютчев Ф. И. Полное собрание сочинений. С критико-биографическим очерком В. Я. Брюсова. Спб., 1911, с. 475, имеется в виду революционная ситуация в Европе).
12 (Светская власть церкви) — ‘не в обиду будь сказано мудрым учителям Запада — истинная и единственная причина, в силу которой движение реформы, христианское в своем начале, сбилось с пути и наконец пришло к отрицанию авторитета церкви…’ (там же, с. 483).
13 ЦГАЛИ, ф. 141, оп. 1, No 421, л. 1—1об.
14 В тетради Глинка записывал ответы, ‘полученные им оттуда <...> от патриарха Никона, архангела Михаила и даже от… Наполеона Бонапарте…’ (Розанов И. Н. От поэзии безличной — к исповеди сердца. Федор Глинка.— В кн.: ‘Русская лирика. Историко-литературные очерки’. М., ‘Задруга’, 1914, с. 218—219).
15 ЦГАЛИ, ф. 505, оп.1, No 82, л. 1—1об. Е. А. Штакеншнейдер вспоминает по поводу издания поэмы: ‘Вот Глинка и пишет Полонскому письмо, да такое, что до смерти нахохочешься, просит оказать покровительство берлинской сироте и жмет Полонского ‘теплую поэтическую руку’.
И Чаадаева приплел, и стихи на нигилистов сочинил…’ (Штакеншнейдер Е. А. Указ. соч., с. 314). В примечании к этому отрывку приводится цитата изданного письма с указанием: ‘Ни ‘теплой поэтической руки’, ни Чаадаева в приведенной выдержке нет’ (с. 528). Но в публикуемом письме к Тютчеву есть близкие к этим выражения: ‘сиротка’, ‘теплая рука’,— правда, без Чаадаева и нигилистов. Совершенно очевидно, что приведенное письмо к Полонскому — не то, которое имеет в виду Штакеншнейдер. Остается предположить одно из двух: либо Штакеншнейдер перепутала адресата (что крайне маловероятно), либо — скорее всего — существует еще одно письмо Глинки к Полонскому, написанное одновременно с письмом к Тютчеву и в сходных выражениях.
16 ‘Федор Иванович Тютчев (известный поэт) пропускал к печати все, что ни посылали ему на одобрение. По своим большим связям, имея доступ к князю Нессельроде и к князю Горчакову, он разрешал гораздо более, чем обыкновенный чиновник министерства’ (Усов П. Из моих воспоминаний.— ‘Исторический вестник’, 1882, No 1, с. 126).