ПИСЬМО ИЗЪ ПАРИЖА
Я. Тугендхольдъ.
Письмо из Парижа, Тугендхольд Яков Александрович, Год: 1911
Время на прочтение: 5 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 3, 1911
Въ художественной жизни Парижа наступило зимнее затишье: одни оттачиваютъ стрлы для предстоящихъ выступленій подъ флагомъ независимыхъ, другіе — пишутъ портреты знаменитостей для весеннихъ Салоновъ. Это — мсяцъ случайныхъ и маленькихъ выставокъ. Такъ, въ галереяхъ Bernheim Jeune и Durand Euel были недавно чрезвычайно интересныя выставки старинной китайской живописи, у того же Bernheim’а мы видли и выставку чудесныхъ ковровъ работы Аристида Маноля, но первыя слишкомъ значительны, а вторая черезчуръ случайна, чтобы распространяться о нихъ въ этой замтк…
Зато театральный сезонъ въ полномъ разгар, въ этомъ году театральная жизнь Парижа вообще бьетъ ключемъ и почти каждый день приноситъ консервативнымъ парижскимъ театраламъ новую пьесу, новую постановку и даже новый театръ. Такъ, недавно театръ Gymnase по случаю постановки ‘Ваятеля Масокъ’ Кроммелинка, къ великому недоумнію своихъ завсегдатаевъ, назвалъ себя: Thtre impressif… Въ другомъ, не мене установившемся театр, m-me Rgane, — идетъ ‘Синяя птица’. Въ слдующій разъ мы разскажемъ, какъ преломился этотъ бельгійскій символизмъ въ граняхъ парижской сцены, а пока остановимся на наиболе значительныхъ новинкахъ чисто французскаго характера. Такова, прежде всего, пьеса ‘La Femme et le Pantin’, съ большимъ шумомъ идущая въ театр Антуана (не смшивать съ Одеономъ!) съ извстной танцовщицей Режиной Бадэ въ главной роли. Это — наиболе ходкая пьеса сезона, ниже мы увидимъ, кто способствовалъ ея ходкости. Передланная для сцены изъ популярнаго романа Пьерра Луи, пьеса эта очень не глубока, но съ большими претензіями на психологизмъ. Богатый испанецъ Матео увлекается двушкой ‘изъ народа’, прекрасной Кончей (Бадэ), но она — двушка со странной душой, обуреваемой жаждой мучительства, и изводящая злосчастнаго дона Матео пытками ревности. Лишь въ конц пятой картины Матео, ставшій картоннымъ плясуномъ въ ея рукахъ, вновь сознаетъ въ себ мужчину и… бьетъ прекрасную андалузку. Мужскіе кулаки превращаютъ демоническую Кончу въ слабую и любящую женщину, и она отдается своему побдителю. Но если въ роман Луи рисуется половая психологія Ропсовской женщины, то въ пьес на первый планъ выдвигается элементъ соціальный. Конча, оскорбленная предложенными Матео деньгами, объясняетъ свои жестокости по отношенію къ нему желаніемъ научить его смотрть на все, какъ на свободную личность, а не покупаемую вещь. этотъ соціальный мотивъ очень ярко подчеркивался чуткой, хотя почти впервые выступающей въ роли драматической актрисы, Режиной Бадэ. Вотъ почему ей удалось сохранить гордое достоинство и въ тотъ рискованный моментъ, когда, полуобнаженная, она вытанцовываетъ сладострастные ритмы flamenco передъ постителями испанскаго кабарэ. Несомннно, Режида Бадэ дерзнула въ этой сцен на большую наготу, чмъ это позволено въ комильфотныхъ парижскихъ театрахъ. Но мы не станемъ повторять той элементарной истины, что нагота не безнравственна…Скажемъ лишь, что Режина Бадэ была все таки задрапирована черными кружевами и что именно эта ‘драпировка’ показалась намъ неэстетическимъ компромиссомъ… Однако, тартюфы забили тревогу: сенаторъ Беранже отъ имени ‘Общества для борьбы съ уличнымъ развратомъ’ возбудилъ преслдованіе противъ театра Антуана, обвиняя Вадэ въ порнографіи (дло кончилось оправданіемъ). Тогда газета Comoedia начала агитацію въ пользу образованія , Совта артистовъ’, который одинъ могъ бы быть компетентнымъ въ дл различенія художества отъ порнографіи, и въ доказательство того, что подлинное искусство не чуждалось эротики, воспроизвела три, всмъ извстныя, музейныя картины Веронезе, Джорджоне и Микеланджело (‘Леду и Юпитера’). И что же? — сенаторъ Беранже пригрозилъ редактору Comoedia судомъ за ‘оскорбленіе добрыхъ нравовъ’, если онъ еще разъ напечатаетъ подобныя картины… Не безъ остроумія замтилъ Gmier, директоръ театра Антуана что ‘Режина Бадэ, совершенно голая, гораздо чище сенатора Беранже, совершенно одтаго’… Пока что, пресловутое общество, направляющее свои удары не туда, куда слдуетъ, только способствовало успху пьесы. Въ дйствительности же, кром самой Бадэ, въ пьес и въ постановк мало примчательнаго. Если бы не огромный темпераментъ, пластическій даръ и брызжущая жизненная сила этой артистки, то и смотрть было бы не на что. Ея партнеръ, самъ Gmier, — даже не плясунъ, а деревянная неповоротливая кукла. Постановка, несмотря на привлеченіе къ ней двухъ художниковъ — Bertin и Morerod — до-революціонная, до-русская, если такъ можно выразиться. Лишь въ прекрасныхъ шаляхъ Бадэ и въ костюмахъ гитанъ (черное съ оранжевымъ) почувствовалась та радующая глазъ Испанія, которую даже плохія постановки не могутъ совершенно убить… А между тмъ, въ томъ же самомъ Париж живутъ художники — экзотики, которые могли бы дать отличныя декораціи для этой севильской драмы: Англада и Ванъ-Донгевъ, испанецъ по рожденію и испанецъ въ душ…
Зато первостепенная роль отведена художникамъ въ Thtre des arts, давшемъ еще дв новыя постановки, — довольно холодно встрѣ,ченныя парижской критикой, но представляющія большой интересъ для того, кто разсматриваетъ спектакли этого театра не какъ окончательныя достиженія, а какъ первыя исканія. Передъ нами — дв пьесы діаметрально противоположныхъ эпохъ и стилей. Первая — ‘Le Marchand de Passions, comdie en trois images d’Epinal et en vers de М. Magre’. Комедія въ трехъ народныхъ картинкахъ, {Images d’Epinal — цвтныя гравюры на дерев конца ХVIII в., издававшіяся Жаномъ-Шарлемъ Пеллереномъ въ Эпиналѣ,.} — какъ непривычно должно быть уже одно это названіе для парижскаго театрала! — наивная аллегорія, стилизованная въ дух лубочныхъ картинокъ XVIII вка, — театральная иллюстрація народной басни, или пословицы. Le Marchand de Passions — хитрый колдунъ, подъ видомъ странствующаго коробейника надляющій людей скрытыми въ предметахъ страстями. Трактирщица Колетта купила зеркальце — и стала кокеткой, купилъ цирюльникъ Любенъ флягу — и промнялъ любовь къ Колетт на любовь къ вину, купилъ старый сержантъ Иліаду — и напала за него страсть стихотворства и т. д. И вотъ во время войны съ испанцами никто изъ ‘Синихъ гренадеровъ’ ни о чемъ не думалъ, какъ о своихъ порочныхъ страстяхъ, вс они попали въ плнъ и лишились своихъ заколдованныхъ предметовъ. Только у Колетты и Любена остались ихъ зеркальце и фляга, мшающіе имъ соединиться… Но ни одна сказка не обходится безъ доброй феи. У старика-колдуна есть дочь, отъ которой онъ прячетъ свои страсти-товары, но чтобы понравиться Любену, она развязываетъ отцовскій узелъ и принаряжается. Вдругъ расползаются скрывавшіяся въ вещахъ порочныя страсти, и испуганная двушка ршаетъ не мшать любви Колетты и Любена. Жертвуя собою, она уговариваетъ ихъ бросить заколдованныя вещи въ колодезь и, какъ ангелъ-хранитель, способствуетъ ихъ свадьб… Все это очень мило, но авторъ осложнилъ роль этой милой двушки какимъ-то мистическимъ романтизмомъ, едва ли свойственнымъ сатирической ‘лапидарности’ французскихъ картинокъ: эта двушка (хорошо исполненная m-lle S. Fillacier) — таинственное существо, вчно влюбленное въ кого то, ‘кто называется никто и никогда’…
Подобное же вторженіе иного стиля сказывается, отчасти, и въ самой постановк (декораціи и костюмы Georges Delaw). Правда, очень остроумны костюмы, и близко къ духу лубочной гравюры подходитъ постановка I и III дйствій, яркая и лапидарная съ ея рзкими плакатными силуэтами деревьевъ и домовъ, обведенныхъ чернымъ контуромъ (но не заштрихованныхъ, какъ въ, Золотомъ птушк’ Билибина), съ яркими кукольными румянцами у всхъ персонажей и игрушечной деревянностью ‘Синихъ гренадеровъ’. Но во II акт (война съ испанцами) по небу вдругъ разливаются нжные вечеровые нюансы и наступаетъ таинственный полумракъ, нарушающій прежнее впечатлніе лапидарности. Thtre des arts обладаетъ богатыми средствами освщенія, во не всюду он умстны… Зато играли вс дружно и стильно…
Одноактная драма ‘Навуходоносоръ’ (соч. М. de-Faramond, декораціи Segonzac и костюмы Poiret) — полная противоположность этой милой бездлушк. Это — попытка перенесенія на сцену grand art’а, театральнаго воплощенія цлой исторической композиціи, множествомъ фигуръ. И надо отдать справедливость г. Руше — несмотря на миніатюрность сцены своего театра, онъ сумлъ, съ помощью удачно взятыхъ пропорцій декораціи, внушить ощущеніе грандіозности. Дйствіе развертывается на террас Вавиловскаго дворца подъ снью гигантскаго барельефа ‘Ассирійскій Геркулесъ’ (Лувръ), подъ звуки музыки, напоминающей ‘Шехеразаду’. Но вся бда въ томъ, что художественная цнность этой драмы (на тему о торжеств добродтели, ибо за жестокостями Навуходоносора слдуетъ его раскаяніе и безуміе), точно такъ же, какъ и — мстами — мелодраматической игры извстнаго де-Макса (сравнить только игру Шаляпина въ аналогичныхъ моментахъ ‘Юдии’), — очень не высока. Весь интересъ пьесы сводится къ вншней декоративности, къ ритмической планировк живописныхъ группъ, ко всему тому, что навяно ‘Шехеразадой’ (вплоть до самоотверженно свисающей съ ложа ‘убитой’ наложницы). И если простить нсколько тяжеловсные танцы г-жи Наташи Трухановой (ей, по ея фигур, больше довлетъ русская, чмъ восточная пляска) и нкоторую мишурность костюмовъ и всей желто-зеленой гармоніи, то въ общемъ надо призвать, что въ смысл колоритности постановка ‘Навуходовосора’ для французской сцены — большое откровеніе: кром настоящихъ негровъ, здсь все было декоративной живописью. И Парижъ, довольно холодно встртивши эту пьесу, уже учитываетъ ея декоративныя достоинства: уже говорятъ о томъ, что восточная jupe-culotte въ слдующемъ сезон станетъ модной!.. Мы боимся, что только это одно и восприметъ консервативный Парижъ изъ новшествъ мужественнаго Thtre des arts и но прежнему духъ Рошгросса будетъ царить въ Opra…