Письмо французскаго путешественника.
Перевелъ изъ фр. жур. В. Ж.
‘Встникъ Европы’, No 23 и 24, 1803.
Письмо французского путешественника, Жуковский Василий Андреевич, Год: 1803
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Намъ, жителямъ Парижа, гораздо извстне владнія Великаго Могола, нежели Франціи. Выхавъ изъ Парижа, думалъ ли я, что подъ сельскимъ кровомъ узнаю много новаго? Я нашелъ другихъ людей, совсмъ другія обычаи, упражненія, — однимъ словомъ, новой народъ. Аббатъ Галліани сказалъ, что земледльцевъ можно назвать игроками: я уврился въ справедливости словъ его, какъ въ собственномъ, такъ и въ аллегорическомъ смысл, но ихъ должно отнести только не къ простымъ земледльцамъ, а къ умнымъ откупщикамъ.
Поля прекрасно обработаны. Земледльцевъ цлою четвертью меньше прежняго, но полевыя работы вс идутъ гораздо лучше. Сія загадка можетъ объясниться продажею церковныхъ земель, которыя достались въ разныя руки, и нын съ большимъ стараніемъ обработываются: вотъ одно изъ первыхъ благодяній Революціи.
Здсь откупщикъ нанимаетъ землю за извстную цну, вмст съ строеніемъ, все другое принадлежитъ ему: лошади, рогатой скотъ, хлбъ, собираемый съ полей, и земледльческія орудія. Тотъ, y котораго мы останавливались, иметъ всего на все на 900000 ливровъ, хотя нтъ y него ни клочка земли въ собственности: отъ однихъ куръ и сыра получаетъ онъ 15,000 ливровъ годоваго дохода. Изобиліе и порядокъ его дома насъ порадовали. Въ конюшн мы нашли 20 или 30 лошадей, сильныхъ, здоровыхъ и большихъ. Многочисленныя стада овецъ, Испанской породы, удабриваютъ землю. Надобно думать, что плодородіе послднихъ лтъ способствовала ныншнему благосостоянію откупщиковъ во Франціи. Между ими есть такіе, которыхъ можно назвать Патриціями, да великому ихъ вліянію на цлыя округи. N —, y котораго я былъ, иметъ многихъ братьевъ, откупщиковъ и, подобно ему, зажиточныхъ. Дти ихъ конечно не оставятъ отцовскаго состоянія и будутъ въ немъ безъ сомннія также щастливы. Сія фамилія происходитъ отъ старинныхъ откупщиковъ. Изъ нее давно уже избираются деревенскіе начальники, которые имютъ большую власть надъ крестьянами — такъ, что она пользуется всми правами Аристократіи. Нтъ ничего странне воспитанія сихъ людей. Всякой десятилтній мальчикъ отсылается отцемъ въ Гимназію, учится по Латын и Реторик, возвращается домой, женится, длается откупщикомъ и никогда не заглядываетъ уже въ книгу. Я объздилъ больше 15 миль въ окружности, но ни одна книга не попадалась мн въ глаза. Знаніе Латинскаго языка, пріобртенное въ училищ, остается, такъ сказать, заключеннымъ въ ихъ памяти, часто изумляли они меня цлыми мстами изъ Горація, приводимыми кстати и съ умомъ. Нелюбовь ихъ ко чтенію, вроятно, происходитъ отъ того, что они слишкомъ ограничиваютъ себя исполненіемъ должностей своихъ, пашутъ землю, естьли время хорошо, ходятъ на охоту, естьли дурно, сбираются, садятся въ кружокъ, разговариваютъ, судятъ о посв хлба, о жатв и тому подобномъ, или берутся за карты, играютъ въ бульйотъ и всегда въ большую игру. Дочери и жены рдко бываютъ вмст съ ними: он стряпаютъ на кухн, смотрятъ за курами, и прочее. Люди сіи не знаютъ печали. Веселость съ ними не разстается. Ни одинъ обдъ не проходитъ безъ псней шумныхъ, веселыхъ и по большей части вольныхъ. И я долженъ былъ сптъ что нибудь въ свою очередь. Не зная никакой псни по ихъ вкусу, я заплъ романсъ. Такая новость сначала полюбилась моимъ хозяевамъ, но скоро излишняя нжность Парижскихъ Анакреоновъ имъ прискучила, и меня прозвали Господиномъ Романсомъ. Я принужденъ былъ учиться ихъ пснямъ.
Съ крестьянами y нихъ вчная ссора: первые безпрестанно требуютъ больше и больше, а другіе хотятъ давать какъ можно мене. Вообще кажется мн, что Революція не сдлала пользы крестьянамъ. Ихъ хижины бдны и смрадны, а лица отвратительны.
Можно изъ сего заключитъ, что сельскіе откупщики не слишкомъ нжны въ своихъ чувствахъ. Они обходятся просто, непринужденно, часто грубо, но въ длахъ своихъ тонки и хитры.
Все, что касается до нихъ непосредственно, что представляетъ имъ какой нибудь выигрышъ, дйствуетъ на нихъ очень сильно, все постороннее для нихъ какъ бы не существуетъ. Самый прелестный вечеръ, самое ясное утро, самое картинное мстоположеніе не имютъ ничего привлекательнаго для ихъ взоровъ. Они хотятъ дичи, а не ландшафтовъ!
Я нашелъ на дорог прекрасные сады, и видлъ замокъ Бель съ его паркомъ. Онъ принадлежалъ бывшей Принцесс Монако, прелестной любовниц Принца Конде — очаровательное мсто, которому не найдешь подобнаго въ окрестностяхъ Парижа. Все величественно, во всемъ совершенная гармонія, высокія тнистыя деревья прекрасны. Здсь разсказали мн анекдотъ достойный замчанія. Онъ дастъ вамъ понятіе о прихотливости знатныхъ господъ того времени. Пустой эрмитажъ могъ-бы наскучить Принцесс Монако. Что же сдлали? отгадайте. Уврили однаго простяка, что ему являлся Святой Діонисій, что онъ, въ угодность ему, долженъ отказаться отъ свта и поселиться въ Бельской пустын. Принцесс Монако хотлось имть настоящаго Анахорета, и для украшенія сада вскружили голову бдному человку, который со времени Революціи, постится гораздо боле, нежели сколько нужно для его спасенія. Этотъ нещастный, котораго я видлъ, совершенно помшенъ, говоритъ нелпости и самъ себя не понимаетъ.
Я зазжалъ и въ, Морфонтенъ, дачу Іосифа Бонапарте, одно изъ лучшихъ мстъ во всей Франціи. Въ самый сильный жаръ, когда изсохшіе листья сыплются съ деревъ, трава блекнетъ, цвты исчезаютъ и ручьи скрываются, Морфонтенъ цвтетъ и благоухаетъ какъ въ Ма. Осень въ немъ не замтна, и не уступитъ самой лучшей весн. Вс сіи чудеса длаются человкомъ: чтожъ остается для садовъ волшебныхъ?
Прелестне Морфонтеня и лучше тхъ садовъ на свт Эрменонвиль. Одно только грубое сердце не почувствуетъ дарованія, которымъ все здсь наполнено. Единство, первый законъ изящнаго, сохранено въ точности. Все трогательно, уныло, величественно, спокойно. Я не стану описывать Эрненонвиля, природа не производила другой пустыни, столь привлекательной и плодоносной. Здсь всякой втерокъ, потрясающій листья или струящій воду, погружаетъ сердце въ меланхолію и сладкое забвеніе. Слды Жанъ-Жака не исчезли въ Эрменонвил. Еще цла та хижина, которую посщалъ онъ ежедневно. Я насладился прелестнымъ видомъ, которымъ нкогда Руссо наслаждался въ этомъ мст. При конц жизни своей не хотлъ онъ имть сообщенія ни съ кмъ, кром поселянъ, останавливалъ тхъ, которыхъ лица ему нравились, говорилъ съ ними по нскольку часовъ и платилъ имъ деньги за потерянное время въ разговор. Жалъ, что по смерти Жанъ-Жака, Эрменонвиль достался въ худыя руки. Обыкновенные люди не умютъ обходиться съ изящнымъ, и не знаютъ ни въ чемъ мры. Они заговариваются, желая все выговорить. Эрменонвиль испещренъ глупыми надписями. Гд Природа великолпна и прекрасна, тамъ не нужны украшенія искусства: они оскорбляютъ ея двственныя прелести. Господинъ Жирарденъ и его предшественники загромоздили Эрменонвиль храмами, олтарями, фигурами. Всего глупе стихи, везд написанные. Конечно владльцы боялись забытъ, что садъ принадлежалъ точно имъ. Здсь не гуляешь, а тебя водятъ на веревк, и на всякомъ шагу говорятъ: ‘тутъ ты долженъ спать, таіъ плакатъ, а тамъ смяться и пр’. Признаюсь, такое тиранство уменьшило пріятность моей прогулки. Но больше всего разсердилъ меня одинъ олтарь, поставленный на такомъ мст, которое Природою создано для мирныхъ размышленій и піитическихъ восторговъ. Не льзя бытъ въ немъ безъ сладкой сердечной меланхоліи — но y васъ передъ глазами гипсовый олтарь, съ надписью: задумчивости, la reverie — и все очарованіе исчезаетъ!
Одна только надпись мн понравилась, на стн, откуда видны прекрасные ландшафты:
Нарру the тап whole wish and care а few eternal acres bound, and who breathes his native nor on his native ground.
Щастливъ человкъ беззаботный, ограниченный въ своихъ желаніяхъ, опъ дышетъ воздухомъ своей родины и никогда не оставляетъ родительской хижины.
Одинъ простой памятникъ обратилъ на себя все мое вниманіе. Это гробъ неизвстнаго молодаго человка, который за 12 лтъ передъ симъ явился въ Эрменонвил и жилъ въ немъ нсколько недль въ совершенномъ уединеніи, наслаждаясь красотами Природы. Въ одно утро нашли его мертваго: онъ прострлилъ себ голову. Въ карман y него было письмо къ Г. Жирарденю, изъ котораго узнали, что горестная любовь заставила его возненавидть жизнь. Нещастнаго погребли на томъ самомъ мст, на которомъ онъ умертвилъ себя, два камня лежатъ на его могил. Прошедшимъ лтомъ видли здсь неизвстную двицу. Она приходила на гробъ юноши, плакала, цловала камни и написала на одномъ изъ нихъ стихи, которые остались въ моей памяти. Вотъ они:
Оставленная всмъ, забытая судьбою,
Къ теб, священный прахъ, иду я слезы лить! —
Когда откроется могила предо мною?
Ахъ! долголь жизнь сію влачить?
Мелькнули годы и сокрылись,
А горе врное со мной!
Тоскою чувства изнурились,
Съ угасшей, мертвою душой,
Какъ блага, смерти ожидаю! —
Когда? — — когда? — увы, не знаю!