СОЗДАТЕЛЬ РЕВОЛЮЦИОННОГО ЗРЕЛИЩА
(Письмо Е. В. Вахтангова к А. В. Луначарскому)
— — —
Е. Вахтангов.
Письмо А. В. Луначарскому, Вахтангов Евгений Багратионович, Год: 1922
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Публикация И. И. Аброскиной
В течение десяти с небольшим лет Евгений Богратионович Вахтангов преподавал, режиссировал, играл в Художественном театре, в Первой, Второй и Третьей студиях МХАТ, в студиях ‘Габима’ и А. О. Гунста, в Михайловском драматическом кружке. Артистичность, большие педагогические способности, склонность к импровизации, высокий художественный вкус делают Вахтангова с самых первых лет работы в театре прекрасным режиссером, педагогом, актером.
Правда жизни, не внешнее воспроизведение действия, а подлинность переживания, предельная скупость выразительных средств — вот принципы Вахтангова, ученика Станиславского и последователя его системы. Но уже 15 апреля 1911 года Вахтангов записывает в своем дневнике: ‘Проверить систему К. С. на самих себе. Принять или отвергнуть ее. Исправить, дополнить или убрать ложь’ (Е. Б. Вахтангов. Материалы и статьи. М., 1959, с. 25).
Вахтангов находился в состоянии постоянных поисков, открытий, противоречий. Просматривая конспекты лекций Вахтангова, прочитанных им в своей студии (ф. 2403, оп. 1, ед. хр. 413, лл. 1—19), мы замечаем, как постепенно повышается его требование к форме, внешней выразительности, рисунку всего спектакля и отдельного образа. Стремление к театральности было свойственно самой его артистической природе.
Один из учителей Вахтангова Вл. И. Немирович-Данченко на торжественном заседании в ЦК Рабис 16 июня 1922 года, посвященном памяти Вахтангова, сказал: ‘Вахтангов в своем творчестве не стремился оторваться от Художественного театра, от того, что называется традициями Художественного театра в общем, но он оторвался от худых традиций Художественного театра. Что это за традиции? Это тот натурализм, от которого Художественный театр сам хочет оторваться и над чем работают многие из нас, искренне желающие избавиться от плохих традиций. И вот от этого-то натурализма, я бы сказал, сорного, нудного, может быть, надоедающего, Вахтангов оторвался с какой-то стихийной стремительностью, он уходил как можно дальше от этого, был независим, не раболепствовал’ (Музей Государственного театра им. Евг. Вахтангова, инв. No 2549/2).
Эту же мысль высказывает М. А. Чехов, очень ценивший и хорошо знавший Вахтангова, участвовавший в ряде его постановок. В своей лекции о русских режиссерах Чехов проводит чрезвычайно интересное сравнение режиссерского мастерства Станиславского, Мейерхольда, Вахтангова и Таирова.
‘Вахтангов никогда не стремился создавать иллюзий, как, например, Станиславский, который заставлял вас перестать быть самим собой, зажить одной жизнью с данным действующим лицом, смеяться и плакать вместе с ним, или как Мейерхольд, который терзал вас своими адскими наваждениями, так что вы забывали и жизнь, и землю, и все, что ни есть. У Вахтангова все происходило здесь, на земле, на самом деле, по ничего натуралистического, никаких иллюзий (ни в духе Станиславского, ни в духе Мейерхольда), во всем чувствовался театр. Его театральность доходила до такого совершенства, что вы, благодаря Вахтангову, начинали любить театр как таковой. Была в этом театре и развлекательность, и фантастичность. Но он унаследовал от Станиславского непреодолимое стремление к правде. При всей своей театральности Вахтангов всегда был правдив. Опять-таки ничего надуманного, ничего такого, что не было бы оправдано, чего нельзя было бы объяснить’ (ф. 2316, оп. 2, ед. хр. 63, лл. 10—11).
Октябрьская революция завершила формирование творческого лица Вахтангова. Все спектакли этих лет проникнуты активным отношением к изображаемой действительности, стремлением донести до зрителя в яркой четкой форме пропагандируемую идею.
Пять спектаклей, поставленных Вахтанговым после Октябрьской революции: ‘Свадьба’ А. П. Чехова, ‘Чудо святого Антония’ М. Метерлинка, ‘Эрик XIV’ А. Стриндберга, ‘Гадибук’ С. Ан-ского, ‘Принцесса Турандот’ К. Гоцци — явились эпохой в истории советского театра.
Первое представление ‘Чуда святого Антония’ М. Метерлинка в постановке Вахтангова состоялось 15 сентября 1918 года на сцене студии Вахтангова. Легкая ирония, насмешка над миром, активно враждебным, невмешательство в изображаемую действительность перестают удовлетворять Вахтангова, и 29 января 1921 года в Третьей студии МХАТ (как стала называться Вахтанговская студия с 13 сентября 1920 года) состоялась премьера второй постановки этого спектакля, в которой Вахтангов зло, сатирически обличал мещанскую, буржуазную среду, показывал живыми людьми только служанку Виржини и святого Антония, спектакль был очень выразителен сценически, в нем впервые вводились застывшие скульптурные мизансцены, марионеточные персонажи.
В сентябре 1920 года в своей студии Вахтангов поставил следующий спектакль этого периода творчества — ‘Свадьбу’ Чехова. Спектакль обнажил весь трагизм чеховского рассказа, перед зрителями предстали люди-куклы, живые мертвецы. А 29 марта 1921 года в Первой студии МХАТ была премьера поставленного Вахтанговым спектакля ‘Эрик XIV’ А. Стриндберга с М. А. Чеховым в роли короля Эрика. Как и в ‘Чуде святого Антония’, Вахтангов давал борьбу двух начал — ‘мертвого’ и ‘живого’. Первое — это король Эрик, золотых дел мастер, все придворные, второе — простая крестьянка и прапорщик Монс. Неизбежная гибель деспотической монархии — такова тема пьесы в трактовке Вахтангова.
Еще в 1918 году по рекомендации Станиславского Вахтангов начал режиссерскую работу в еврейской студии ‘Габима’, а 31 января 1922 года состоялась премьера поставленного им поэтического спектакля ‘Гадибук’ (‘Дибук’) С. Ан-ского. Сюжет основан на старинной еврейской легенде о переселении души умершего человека в живого, слиянии двух душ, их утешении. Это спектакль о несправедливости жизни, о нищих и имущих, о победе любви над смертью.
И наконец, 28 февраля 1922 года была премьера последнего вахтанговского спектакля ‘Принцесса Турандот’ К. Гоцци в Третьей студии МХАТ. За три месяца до смерти (Вахтангов умер 29 мая 1922 года), тяжело больной, с высокой температурой, проводил Вахтангов репетиции своего последнего мажорного, жизнеутверждающего спектакля, ставшего его лебединой песней.
Все перечисленные здесь спектакли последних лет были творческим, эстетическим, философским, социальным кредо Вахтангова. Он понимал, что ни один его прежний спектакль не может быть поставлен рядом с ними — ни ‘Потоп’ Ю.-Х. Бергера, ни ‘Двенадцатая ночь’ Шекспира, ни ‘Балладина’ Ю. Словацкого (постановки Первой студии МХТ).
Но ему нужно было знать мнение А. В. Луначарского, наркома по просвещению, игравшего огромную роль в становлении социалистической культуры, его мнение о своей работе, о том новом, что он делал для советского театра.
При жизни Вахтангова в печати не появлялось никаких статей Луначарского ни о творчестве самого Вахтангова, ни о руководимых им театральных коллективах, хотя они встречались лично и Луначарский посещал вахтанговские спектакли. Судя по оценкам Луначарского ‘Чуда святого Антония’, ‘Свадьбы’, ‘Эрика XIV’, он был на всех трех спектаклях, о посещении же ‘Гадибука’ и ‘Принцессы Турандот’ он прямо говорил в речи на гражданской панихиде памяти Вахтангова 29 ноября 1922 года: ‘…в конце спектакля ‘Принцесса Турандот’ я получил маленькую записочку, где Вахтангов просил меня сказать свое мнение о его работе в ‘Гадибуке’. Он спрашивал у меня, почему я ни слова не сказал ему при нашем свидании по окончании этого спектакля’ (А. В. Луначарский. О Вахтангове и вахтанговцах. М., 1959, с. 8). В 1931 году в статье ‘Евгений Богратионович Вахтангов’ Луначарский писал: ‘Его слава покоится прежде всего на огромном успехе ‘Турандот’ в его собственной студии и ‘Гадибуке’ в студии ‘Габима’. К этому можно присоединить успех ‘Чуда святого Антония’, ‘Свадьбы’ Чехова, ‘Эрика XIV’ (там же, с. 11).
28 февраля 1922 года после премьеры ‘Принцессы Турандот’ Луначарский написал Вахтангову: ‘…В душе разбужен Вами такой безоблачный, легкокрылый, певучий праздник… и рядом с ним я узнал, что Вы больны. Выздоравливайте, милый, талантливый, богатый. Ваше дарование так разнообразно, так поэтично, глубоко, что нельзя не любить Вас, не гордиться Вами. Все Ваши спектакли, которые я видел, многообещающи и волнующи…’ (опубликовано впервые в газ. ‘Вахтанговец’, М., 1937, 20 февраля).
По словам Луначарского, это письмо явилось ответом на переданное ему в конце спектакля ‘Принцесса Турандот’ письмо Вахтангова, которое до сих пор оставалось неизвестным и публикуется нами в этом сборнике.
Безнадежно больной, за два месяца до смерти Вахтангов в своем письме как бы подводил итог своему творчеству, сам оценивая его как революционное. Его волнует мнение о показанных Луначарскому спектаклях ‘Эрик XIV’, ‘Чудо святого Антония’ и ‘Гадибук’. ‘…Мне так и не удалось узнать Вашей оценки…’ — пишет он. A оценка была чрезвычайно высокой. В упоминаемой речи на гражданской панихиде памяти Вахтангова 29 ноября 1922 года Луначарский говорил: ‘…Я до такой степени был потрясен достижениями Вахтангова, что мне казалось невозможным высказывать какие-нибудь восторги или рассыпаться в похвалах… Это был художник, которому подчинены все качества и все элементы сцены, который мог сочетать их наиболее оригинально и в каждом произведении найти своеобразный удачный момент’ (А. В. Луначарский. О Вахтангове и вахтанговцах, с. 8, 9).
Публикуемое письмо Вахтангова написано под его диктовку женой Надеждой Михайловной Вахтанговой. (Подлинник хранится в ЦГА РСФСР, ф. 2306, оп. 1, ед. хр. 696, лл. 302—303 об. Копия — в ЦГАЛИ, ф. 1990, оп. 1, ед. хр. 58, л. 1.)
Дорогой и многоуважаемый Анатолий Васильевич, то, что теперь станет для 1-й Студии обычным, до ‘Эрика XIV’ 1-я Студия и не мыслила, т. е. никаких новых форм и приемов. Нужно было решительно, быстро, почти иронически сломать все предрассудки, которые выползли бы во всей своей театральной безыскусственной наивности, если бы ‘Эрик’ ставился, как ‘Балладина’, ’12-я ночь’, ‘Потоп’ и пр. Я Вам показал тогда свою работу. Вы не досмотрели до конца пьесы. Уехали. Мне было жаль, что Анатолию Васильевичу так и не удастся оценить значения этого спектакля. Безо всяких революционных слов из банальнейших патриотических фраз я, шутя, сделал революционное зрелище.
Затем ‘Чудо св[ятого] Антония’, вторую работу за этот период пришлось показать Вам в условиях школы.
Следующая работа — ‘Дибук’ в ‘Габиме’. Об этой работе так мне и не удалось узнать Вашей оценки, потому что Вы должны были прийти во второй раз, но Вы, кажется, не пришли, а если и пришли, то меня не известили.
Сегодня сдаю последнюю мою работу ‘Принцессу Турандот’ Гоцци. И, конечно, мне не везет. Я надолго заболел воспалением легких — дойдет ли до меня Ваше мнение?
Если Вам, писателю, поэту, драматургу, чтецу, понятно мое режиссерское желание иметь от Вас хоть строчек пять, Вы напишете мне. А то я так много работаю и не знаю, как принимает меня Анатолий Васильевич, принимает ли вообще, считается ли с моим новым в каждой новой моей постановке.
Диктую, у меня температура, сам не могу написать ни одного слова.
С большим уважением к Вам
28 февраля
1922.