Письма Ветерана 1812 года, Вяземский Петр Андреевич, Год: 1881

Время на прочтение: 484 минут(ы)

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
КНЯЗЯ П. А. ВЯЗЕМСКАГО

ТОМЪ VI.

1863-1866 г.

ИЗДАНІЕ
Графа С. Д. Шереметева.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, Вас. Остр. 2 л., 7.
1881

LETTRES
D’UN
VTRAN RUSSE
DE L’ANNE 1812
SUR LA QUESTION D’ORIENT

PUBLIENS PAR
P. D’OSTAFIEVO.

Je ne dirai pas non pins que je tcherai d’viter tonte hostilit, dans l’expression de ma’ pense: non. Je tacherai seulement d’tre juste et d’viter tonte accusation, nonseulement calomnieuse, mais mme d’une vrit douteuse. Je ne sois du reste nullement ambitieux de me donner un air d’indiffrence envers ce que je crois tre l’erreur.
(Quelques mots, par un Chrtien orthodoxe, sur les communions occidentales). Paris 1853.

Французскій подлинникъ съ русскимъ переводомъ.

St.-PTERSBOURG.
Imprimerie de М. Stasulewitch, Was. Ostrow, 2 lin., 7.
1881

ПРЕДИСЛОВІЕ ПЕРЕВОДЧИКА.

‘Письма Ветерана 1812 года’ прибавляютъ новую, до сихъ поръ мало-извстную черту къ характеристик писателя, сочиненія котораго теперь издаются въ свтъ. Немногія, даже изъ близкихъ къ князю Вяземскому лицъ, знали, что, кром обыкновенныхъ своихъ занятій, посвященныхъ преимущественно Русской словесности, онъ постоянно слдилъ за ходомъ общихъ длъ и что ему близко знакома была какъ внутренняя, такъ и вншняя политическая жизнь современнаго Русскаго и Европейскаго обществъ. Оказывается, что не даромъ былъ онъ ученикомъ и младшимъ другомъ Карамзина, не даромъ находился на служб при H. Н. Новосильцов. Еще въ кабинет отца своего прислушивался онъ къ обсужденію вопросовъ высшаго политическаго значенія, и съ ранней молодости занимала его судьба людей и народовъ. Поздне, его обширная начитанность и отзывчивое сердце давали ему возможность самостоятельно и тепло оцнивать государственныя событія, совершавшіяся въ теченіи долгой его жизни.
Сочиненія князя П. А. Вяземскаго составляютъ нсколько томовъ и, тмъ не мене, они суть сравнительно малое и часто только случайное выраженіе его чрезвычайно многосторонняго ума и необыкновенныхъ дарованій. Какъ въ жизни, такъ и въ писаніяхъ, онъ не отличался избыткомъ изъявительности и предпочиталъ беречь про себя плоды долгихъ думъ и прилежныхъ умственныхъ изысканіе. Наилучшія произведенія пера его оставались по-долгу, и нкоторыя остаются досел, неизданными. Онъ даже забывалъ про многое чтб было имъ написано, вслдствіе того, что дятельная мысль его была постоянно (и въ старости еще боле, нежели въ годы молодости и свжести) занята новою работою.
Но съ давнихъ поръ, еще при жизни Карамзина, сложилось въ немъ убжденіе, что истина есть достояніе немногихъ, что то, чмъ увлекается толпа и чтб по плечу большинству, непремнно страдаетъ односторонностью. Справедливъ или нтъ онъ въ этомъ отношеніи, это другой вопросъ, но этого убжденія онъ постоянно держался. Писатель этотъ, подобно другу своему Баратынскому, былъ всегда своеобразенъ, и до глубочайшей старости хранилъ въ себ неистощимые запасы самостоятельнаго знанія и зоркаго наблюденія.
Эта самозаключенность не приводила его, однако, къ самодовольному спокойствію. Ни горькія семейныя утраты, ни тяжкія болзни не заставляли его жить сложа руки, и не одними только стихами отзывался онъ на событія и умственныя движенія современной ему жизни. Наступитъ пора, когда обнародуется цлый рядъ его записокъ и писемъ по вопросамъ наибольшей важности.
Вынужденный обстоятельствами провести въ чужихъ краяхъ 1858—1855 годы, князь П. А. Вяземскій не могъ оставаться равнодушенъ къ озлобленію Европейскаго общества противъ Россіи, передъ Крымскою войною и во время оной. Сердце его ныло, душа возмущалась. Онъ началъ писать опроверженія на газетныя статьи, въ то время особенно отличавшіяся клеветою на Русское правительство и на Русскій народъ. Въ теченіи слишкомъ года образовался у него рядъ статей по этому предмету. Онъ намревался помщать ихъ во Франкфуртской Французской газет или въ какомъ-либо изъ Швейцарскихъ и Бельгійскихъ періодическихъ изданій, но извстно, что участіе Русскаго человка въ Европейской повременной печати допускается лишь подъ условіемъ полнаго подчиненія господствующему мннію, и не одинъ князь П. А. Вяземскій встртилъ въ этомъ отношеніи негостепріимный отказъ. Тогда онъ собралъ свои статьи въ одну книгу и напечаталъ ее, въ 1855 году, въ Лозанн, подъ заглавіемъ: ‘Lettres d’un vtran russe de l’anne 1812 sur la question d’Orient, publies par P. d’Ostafievo. Lausanne, librairie de D. Martignier, diteur (малая 8-ка, 446 стр.). Замтимъ, что слово ветеранъ по-французски иметъ смыслъ боле обширный, нежели по-русски. Оно собственно можетъ быть переведено словомъ старый служака, безъ означенія рода службы. Князь П. А. Вяземскій, какъ извстно, не былъ человкомъ военнымъ и участвовалъ только въ ополченіи 1812 года: подъ нимъ убито дв лошади въ Бородинскомъ сраженіи.
‘Письма Ветерана’ писаны на седьмомъ десятк лтъ отъ рожденія, и однако отличаются какъ свжестью и своеобразіемъ мысли, такъ и прелестью живаго изложенія. Чмъ дальше ихъ читаешь, тмъ они становятся занимательне. Оторванный отъ родины, живя, по необходимости, посреди враждебно-настроеннаго противъ насъ общества, ежедневно огорчаемый и уязвляемый лживыми извстіями о Россіи и кривыми толкованіями дйствій Русскаго правительства, сочинитель чувствовалъ потребность, въ предлахъ своей возможности, послужить перомъ общему Русскому длу, и книга его, хотя не имла успха за-границею и лишь въ небольшомъ числ дошла къ вамъ, представляетъ собою честно и талантливо исполненный гражданскій долгъ писателя, сердечно преданнаго своему отечеству, про любовь къ которому князь П. А. Вяземскій говаривалъ, что въ ней должно быть еще боле свойствъ любви отеческой, нежели любви сыновней.
Издатель сочиненій князя П. А. Вяземскаго, графъ С. Д. Шереметевъ, сдлалъ мн честь порученіемъ передать по-русски ‘Письма Ветерана’. Читатели замтятъ, что Французскій слогъ князя П. А. Вяземскаго также своеобычливъ, какъ и слогъ Русскихъ его произведеній. Не смю ручаться за полную точность перевода и сознаю его недостатки, но я старался быть тщательнымъ въ этомъ дл, какъ изъ уваженія къ предмету, такъ и по глубокой признательности къ сочинителю, который удостоивалъ меня и труды мои незабвеннымъ для меня дружественнымъ благорасположеніемъ.

Петръ Бартеневъ.

Петербургъ,
2 Марта 1861 года.

СОДЕРЖАНІЕ
ПИСЕМЪ РУССКАГО ВЕТЕРАНА 1812 ГОДА

ПРЕДИСЛОВІЕ СОЧИВИТЕЛЯ
Письмо первое. Январь 1854.
Европейскія газеты по поводу Внскихъ конференцій
Письмо второе. Январь 1854. Посольство князя Менщикова въ Константинополь.
Письмо третье. Январь 1854. Значеніе Православія для Россіт.— Рчь Страдфорда Редклифа
Письмо четвертое. Январь 1854. Святыя нста.— Русскіе богомольцы въ Іерусалим
Письмо пятое. Январь 1854. Оскорбленія Православію въ Турціи.— Полковникъ Розъ и англійскій флотъ у Дарданеллъ
Письмо шестое. Февраль 1854. Эмиль Жирарденъ.— Воспоминанія 1812 в послдующихъ годовъ
Письмо седьмое. Февраль 1854. Синопскій разгромъ.— Отзывы Англіи и Франціи и отвтъ графа Нессельроде
Пвсьио восьмое. Мартъ 1854. Циркуляръ графа Нессельроде.— Ученіе о событіи совершившемся
Письмо девятое. Мартъ 1854. Сравненіе писемъ Русскаго в Французскаго императоровъ.— Циркуляръ Друэнъ-де Люнса.— Мнимое стремленіе Россіи къ захватамъ
Письмо десятое. Мартъ 1854. Положеніе Германіи относительно возникающей войны
Письмо одинадцатое. Мартъ 1854. ‘Синяя Книга и ‘Монитеръ’.— Переворотъ во Франціи 2 Декабря 1851.— Какъ избранъ Наполеонъ III-й 61
Письмо двнадцатое. Мартъ 1854. Обозрніе до-ПетровскоВ Русскоі исторіи.— Попытки Рима обратить васъ въ католичество
Письмо тринадцатое. Мартъ 1854. Значеніе общественнаго мннія.— Германія озлоблена на Россію изъ страха
Письмо четырнадцатое. Апрль 1854. Русское чувство на канун дйствіе войны.— Королева Викторія
Письмо пятнадцатое. Апрль 1854. Ходъ Русско-Турецкаго вопроса: 1) посольство князя Менщнкова, 2) его предложенія Турканъ, 3) занятіе Дунайскихъ княжествъ и 4) Внская нота
Письмо шестнадцатое. Іюль 1854. Честность Ииператора Николая Павловича. — Кажущаяся невыгодность честной политики
Письмо семнадцатое. Августъ 1854. Отзывъ Каннинга о гласности. — Газетная ложь. — Писано о бомбардярованіи Одессы
Писано восеивадцатое. Августъ 1854. Значеніе союза Англіи съ Франціей
Письмо девятнадцатое. Іюль 1854. Замыслы ослабить и раздробить Россію.— Наше выжидательное положеніе
Письмо двадцатое, іюль 1854. Статья Форкада объ Австрійской политик въ Восточномъ вопрос.— Внцы въ Россіи. Письмо двадцать первое. Іюль 1854. Военныя прокламаціи Наполеона III-го
Письмо двадцать второе. Сентябрь 1854. Взятіе Бонарзунда. Письмо двадцать третье. Сентябрь 1854. Разборъ статьи Сенъ-Марка-Жирардена
Письмо двадцать четвертое. Сентябрь 1854. Бдствія войны для Россіи.— Петровское преобразованіе. — Возвращеніе къ народности.— Разрывъ съ Западомъ
Письмо двадцать пятое. Сентябрь 1854. Выгоды, которыя произойдутъ для Россіи отъ войн
Писано двадцать шестое. Ноябрь 1854. Рчи на пиру лорда-мэра
Письмо двадцать седьмое. Декабрь 1854. Наши отношенія къ Австріи.— Вуоль.— Письмо Брайта.— Свойства Русскаго народа
Письмо двадцать восьмое. Декабрь 1854. Письмо Наполеона ІІІ-го къ Капроберу объ Альмскомъ сраженіи
Письмо двадцать девятое. Декабрь 1854. Лордъ Пальмерстонъ и наборъ Англійской арміи.— Русскій манифестъ о войн
Письмо тридцатое. Общія замчанія.— Европа не дозволяетъ Русскому самостоятельно мыслить
ДОБАВЛЕНІЕ. Февраль 1855. На чьей сторон цивилизація и на чьей варварство.— Внутреннее неустроіство въ Англіи.— Кавуръ.— У насъ нтъ союзниковъ
ПРИЛОЖЕНІЯ:
I) Переписка Каткина съ Брантомъ
II) Оправдательная рчь Непира

AVANT-PROPOS

On pourrait hardiment, de nos jours, appliquer aux journaux, en le parodiant, le mot cl&egrave,bre qu’on attribue m. de Talleyrand: ‘La presse a t donne l’homme pour dguiser sa pense’. En effet, vit-on jamais des faits contemporains, qui se passent pour ainsi dire sous nos yeux, aussi indignement mutils? Si nous rvoquons en doute quelque rcit des historiens de l’antiquit, si Tacite, ou Sutone nous semblent avoir exagr le caract&egrave,re des Csars romains et hyperboliquement charg le tableau des crimes de quelques-uns, des vertus de quelques autres, nous ne nous tonnons point outre mesure, en songeant qu’ cette poque il n’existait pas de presse priodique, pas de critique, pas de contrle, que les crivains taient peu nombreux et que leurs uvres taient rputes des articles de foi irrcusables. Mais aujourd’hui, quand pullulent les crivains, quand la rfutation sit immdiatement l’assertion, comment se fait-il que la mauvaise foi gagne toujours du terrain sur la logique et la vrit?
Un crivain cl&egrave,bre avait conu l’ide de fonder un journal qu’il appellerait l‘Imprtial: on lui fit voir que l’impartialit, dans le domaine del presse, est unnonsens. Toutes les feuilles tant fondes par des hommes de parti, les passions qui les guident leur dictent des expressions nergiques, vhmentes, dont ne saurait triompher le raisonnement calme et placide du publiciste impartial. D&egrave,s lors, la lutte cesse d’tre gale. Pour avoir raison, il faut crier fort, rcriminer avec audace, exagrer sans rougir, accumuler la prsomption et l’effronterie, ces forces militantes qui font bon march de la vrit.
Reste savoir si la postrit acceptera sans scrupule l’histoire telle que la lui prpare le journalisme. Ayons foi en la perspicacit des gnrations futures et croyons qu’elles n’admettront que sous bnfice d’inventaire l’trange enseignement que lui feront les rcits de noire poque. Esprons qu’il y aura encore moyen de sparer l’ivraie d’avec le bon grain, de dmler dans ces fallacieuses chroniques ce qui est relation exacte et ce qui est mensonge politique, ce qui est passion et ce qui est histoire. Quoi qu’il en soit, an sein de vrits incontestables bien des erreurs prendront place, erreurs que consacreront des rsultats dont on ne pourra plus apprcier les raisons. Exposs avec talent, environns du prestige d’une brillante dialectique, bien des faits errons peuvent revtir les apparences de la ralit, et, pour bien des gens, ce qui est imprim prsente un caract&egrave,re suffisant d’authenticit: Verba volant, scripta manent.
En prsence de cette honteuse falsification de la premi&egrave,re des denres, celle qui alimente l’intelligence humaine, nous faisons un appel tous les hommes de talent et de cur, qui consid&egrave,rent sous leur vritable point de vue les vnements qui agitent le monde. Que chacun, dans cette immense polmique, apporte son tribut d’nergie et de courage, de logique et de conscience, qn’on arrache le masque l’artifice, qu’on dvoile la duplicit et la perfidie, et que la probit de l’historien ne soit plus traite avec ce ddain qu’affectent pour une vertu mal rcompense ceux qui ont l’art de prsenter d’habiles mensonges et des paradoxes plus vraisemblables que la vrit! C’est par ce moyen seulement que nous pourrons laisser nos descendants des donnes impartiales qu’ils rapprocheront des lucubrations passionnes, c’est de leur comparaison qu’ils dmleront sans peine les faits rels d’avec les faits imaginaires, et que la postrit saura rendre Csar ce qui est d Csar!
Les Lettres que nous publions rfutent d’une mani&egrave,re premptoire et victorieuse les hrsies sans nombre mises avec tant de prsomption par cet essaim de publicistes subventionns, intimids ou entrans par des prventions irrflchies. Elles nous ont t confies par un ancien ami, vtran, comme nous, de la guerre mmorable de 1812. Apr&egrave,s avoir fait de vaines tentatives aupr&egrave,s des journaux pour en obtenir l’insertion, et apr&egrave,s avoir essuy des refus non motivs que nous considrons comme autant de dnis de justice qui interdisent le droit de dfense des accuss qui pourraient dire comme le dfenseur de Louis XVI: ‘ C’est en vain que nous cherchons parmi vous des juges, nous ne voyons que des accusateurs’! c’est donc apr&egrave,s tous ces refus, que nous avons d recourir un autre moyen, et force nous a t de les publier sous forme de brochure. L’auteur se propose de suivre le mouvement politique et militaire de la grande conflagration que l’on s’obstine appeler question d’Orient, quand elle n’est, proprement parler, qu’une question minemment britannique. N’a-t-elle pas sa source, en effet, dans la haine invtre de l’Angleterre contre toute nation qui tend contrebalancer son omnipotence maritime? Dtruire les flottes qui prennent du dveloppement, touffer tout progr&egrave,s qui puisse lui porter ombrage, n’est-ce pas l le but incontestable de cette politique qui a circonvenu, avec tant d’astuce et de fourberie, le cabinet franais, et qui lui fait dpenser des milliards, peut-tre, et verser un sang prcieux,—tout cela pour le bon plaisir des modernes forbans. D’autres Lettres, destines servir de complment celles que nous publions aujourd’hui, paratront au fur et mesure que de grands vnements se produiront sur le thtre de cet pouvantable conflit. Le jour est proche, peut-tre, o l’Europe, dsabuse sur la perfide politique de la Grande-Bretagne, runira en un faisceau indissoluble des intrts communs tant de peuples, et rptera d’une voix unanime l’inflexible parole de Caton: Delenda est Carthago!

LETTRE I.

Je ne dirai pas non pins que je tcherai d’viter tonte hostilit, dans l’expression de ma pense: non. Je tcherai seulement d’tre juste et d’viter tonte accusation, non seulement calomnieuse, mais mme d’une vrit douteuse. Je ne suis du reste nullement ambitieox de me donner un air d’indiffrence envers ce que je crois tre l’erreur.
(Quelques mots par un Chrtien orthodoxe sur hs communions occidentales). Paris 1853.

Janvier 1854.

Les journaux ont donn pendant des mois entiers, l’exemple d’une navet imperturbable. Ils venaient tous les matins tmoigner leur surprise de ce que les confrences et les ngociations concernant la question turco-russe semblaient de jour en jour ajouter de nouvelles complications celles de la veille. L’ingnuit de leur tonnement ne saurait se comparer qu’ l’ingnuit de leur crdulit. Car, tout en enregistrant les mcomptes de l’attente publique, ils ne manqnaient pas de dresser pompeusement le budget des esprances du lendemain, bases sur les nouvelles ngociations qui allaient s’ouvrir. Si la fable de notre po&egrave,te Kryloff, intitule le quatuor, avait t prsente la mmoire de ces messieurs, elle aurait suffi pour leur expliquer l’insucc&egrave,s des ngociations choues et pour leur ter toute illusion sur les chances de succ&egrave,s des ngociations venir. Les prtendus virtuoses de la fable, tout en se donnant beaucoup de mal et en multipliant les essais de tout genre, ne pouvaient parvenir faire besogne qui valt. Ils cherchaient l’harmonie et produisaient un charivari nul autre pareil. En dsespoir de cause ils eurent recours au rossignol et lui demand&egrave,rent son avis. Sa rponse fut courte et premptoire. ‘Vous ne parviendrez jamais faire de bonne musique parce que vous n’tes pas musiciens’.
A dfaut du rossignol, le bon sens national en Russie avait appliqu la mme morale la fable en action joue pendant si longtemps Vienne. Il avait devin par instinct que le quatuor diplomatique n’aboutirait aucnn rsultat satisfaisant, parce qu’il tait compos de deux ngociateurs qui nous voulaient du mal et de deux autres qui ne nous voulaient pas de bien. Le gouvernement moins indpendant sous ce rapport que le public, et li par des traditions gouvernementales et diplomatiques, ne pouvait en conscience repousser avant terme les bons offices des allis qui venaient lui offrir leur intervention conciliatrice. Aussi a-t-il patient jusqu’au bout et n’a-t-il rompu avec les ngociateurs qu’au moment o les ngociations taient devenues videmment agressives.
Si la navet dont nous avons fait mention plus haut n’avait t partage que par certains journaux, il n’y aurait pas lieu d’en parler, mais une poque o une partie importante de la presse priodique exerce une influence si puissante et si gnrale, o par un travail constant et dlt&egrave,re elle est parvenue priver bien des esprits de la facult de penser et de juger par eux-mmes, et pardon de l’expression, les crtiniser son profit, il est tout naturel que les bvues des journaux entranent leur suite les bvues du public. Cette influence va plus loin encore, elle atteint souvent ceux-l mme qui, par leur position, sont appels donner aux vnements une direction quelconque. Aussi, dans les discussions du Parlement anglais au sujet du projet d’adresse en rponse au discours d’ouverture de la reine, voyons-nous un homme d’Etat donner l’exemple de cet assujettissement. Apr&egrave,s avoir reproch au minist&egrave,re de s’tre montr peu vigilant en prsence des agressions de la Russie contre la Turquie, il ajoute: ‘Et il ne peut prtexter son ignorance puisque son attention a t provoque par la presse ‘. Et une pareille excentricit a pu tre mise impunment au sein de la chambre des Lords, de ce haut tribunal dont les dcimons ont tant de poids sur les destines de l’Angleterre et par contre-coup sur celles de l’Europe et du monde entier. Les cabinets sont donc somms de rgler l’avenir leur marche et leurs actions sur les indications des journaux, girouettes qui s’agitent non-seulement au gr de tous les vente, mais celui de toute main insense ou paye par l’esprit de parti.
Le fait est que l’action de la presse et des discours parlementaires a cr un monde fictif o la ralit est subordonne la phrase et comme touffe par elle. Dans cette atmosph&egrave,re factice, les nouvelles gnrations se sont habitues vivre d’une vie d’emprunt. Le bon sens y a perdu tous ses droite et toute sa puissance. S’il en tait autrement, la question turco-russe aurait-elle pn atteindre les dimensions qu’elle a? Aujourd’hui pour tout esprit indpendant et srieux, n’est-il pas vident que, rduite elle-mme, elle n’offrirait pas les difficults dont elle est hrisse et qui y ont t ajoutes apr&egrave,s coup. Toutes ces difficults n’ont t cres que par le fracas des journaux et les interventions inopportunes et arbitraires des puissances occidentales. De la Russie la Turquie le diffrend dans son origine tait exclusivement international et avait pour base des traits et des traditions sculaires. Quelques nuages se seraient levs sans doute dans les rapporte des deux pays entr’eux, mais ils n’auraient point entran les orages qui mnacent aujourd’hui de troubler pour un temps indfini la paix et la scurit de l’Europe. C’est du sein des cabinets franais et anglais que sont sortis ces orages. Les gouvernements de l’Europe pouvaient,—c’tait leur droit et leur devoir, — suivre avec une attention vigilante la marche de ce diffrend. Elles pouvaient, l’arme au bras, se rserver d’agir au moment o l’issue menacerait de porter atteinte ce que l’on est convenu d’appeler l’intgrit de l’empire ottoman, et par ricochet ce que l’on est encore convenu d’appeler l’quilibre europen. Au lieu d’adopter cette conduite ferme mais patiente, on a voulu de prime abord, avant mme que les vnements eussent parl, forcer la conclusion de l’affaire et prendre fait et cause en faveur de l’un des adversaires au dtriment de l’autre. De cette faon, le diffrend encore pendant aujourd’hui entre la Turquie et la Russie n’occupe plus que la seconde place. Il ne s’agit plus pour la Russie de xe- vendiquer de la Porte ce qu’elle se croit en droit d’exiger d’elle, ou bien de lui faire telle ou telle concession par condescendance et par amour de la paix. Les grandes puissances qui se sont places entre les parties belligrantes pour couvrir la Turquie de leurs forces annes mettent la Russie dans la ncessit de persister dans ses premi&egrave,res demandes afin de ne point paratre cder des intimidations que sa dignit l’oblige repousser.
Si ces puissances ont saisi le premier prtexte venu pour chercher querelle la Russie, elles ont bien fait et il y aurait trop de bonhomie les chicaner sur leur manque de franchise et de loyaut. П est reconnu qu’en politique les finesses cousues du fil le plus blanc sont encore des preuves d’habilet dont les cabinets aiment se prvaloir. Mais si ces gouvernements ont effectivement voulu, s’ils ont cru agir dans des voies de conciliation, ils nous permettront de leur dire qu’ils ont t bien maladroits. Avant de se porter quelque mesure, il faut se rendre bien compte du terrain sur lequel on doit agir, et bien apprcier la position et les antcdents des personnes qu’on veut amener ses fins.
La nation russe, non plus que son gouvernement et le caract&egrave,re de l’empereur Nicolas, n’ont jamais donn lieu de supposer que des mesures comminatoires pussent avoir chance de succ&egrave,s aupr&egrave,s d’eux.
Nous reviendrons plus tard sur ces considrations, en les appuyant de faits emprunts l’histoire du pass et aux renseignements de l’poque actuelle. Elles nous serviront, je l’esp&egrave,re, prouver que les puissances occidentales se sont singuli&egrave,rement mprises dans la conduite qu’elles ont tenue depuis le dbut du diffrend turco- russe jusqu’ ce jour. En attendant nous nous proposons, dans la lettre suivante, de remonter au commencement de la crise actuelle et d’apprcier ce qu’elle a t dans son origine.

LETTRE II.

Janvier.

L’arrive du prince Menschikoff Constantinople a t le signal de ce dbordement de passions qui s’agitent et qui grondent encore aujourd’hui. Avant mme qu’on et connaissance des vritables motifs de sa mission, la presse europenne s’tait dj mue de la prsence de l’ambassadeur russe Constantinople. On a parl de la pompe militaire dont tait revtue cette mission, de l’clat et du bruit qui l’accompagnaient. Mais qui donc a fait tout ce bruit, qui donc a exagr l’effet pour ainsi dire thtral qu’on lui attribuait? Certes ce n’est pas la Russie, car aujourd’hui encore la presse et les cabinets l’accusent d’avoir dguis, rapetiss l’importance de cette mission afin de mieux surprendre la confiance des gouvernements. Tout ce bruit, tous ces coups de thtre ne viennent que des journaux. A dfaut d’autres griefs, la presse a commenc sa campagne en attaquant la toilette de l’ambassadeur. La France, hier rpublicaine, aujourd’hui rigidement convertie aux traditions de la monarchie et de la culotte courte, s’est profondment mue du nglig de la tenue du prince Menschikoff. Avertie par ses correspondants de Pra, elle a jet un cri d’indignation et d’alarme. Le sans-faon de la toilette de l’envoy de Russie tait dj une atteinte porte l’intgrit de l’empire ottoman. La France ne pouvait y rester insensible et sa fid&egrave,le allie l’Angleterre, en vertu de l’entente cordiale, a d ressentir la mme juste motion. Aussi le baro pouss par les fashionables Anglais et les merveilleux du nouvel empire contre le barbare Moscovite a-t-il t unanime. La toilette du prince a t littralement mise en pi&egrave,ces des deux cts du dtroit. Et pour cette fois du moins, Paccusation du noble Lord, mentionne dans notre premi&egrave,re lettre, est sans fondement, car l’attention des gouvernements n’a pas t provoque en vain par la presse. Comme je n’ai pas t dans le cas de consulter le valet de chambre du prince Menschikoff, je ne me porterai pas garant du plus ou moins d’lgance de sa mise lors de sa visite au grand-visir. Mais pour quiconque a connu personnellement le prince, il est impossible de ne pas rire do portrait qu’ont fait de lui les journaux.— Homme d’une intelligence suprieure, riche en connaissances de tout genre, srieux et finement spirituel tout la fois, parfait gentleman et grand seigneur d’habitudes et de mani&egrave,res, brillant dans les salons et studieux dans le silence du cabinet, tel est le prince Menschikoff et il serait souhaiter pour tout pays qu’il et parmi ses illustrations administratives et politiques des hommes d’un mrite et d’une distinction aussi incontestables.
Ce qui d’ailleurs me rend un peu dfiant au sujet des faits et gestes qu’on lui prte, ce sont mes souvenirs. Je me suis trouv Constantinople en 1849, l’poque de la mission du prince Rad- zivill. La toilette de cet envoy avait aussi t le sujet des commrages des habitants de Pra, commrages partis des bas-fonds de la colonie o se recrutent en grande partie les correspondants des presses anglaise et franaise. On avait galement prtendu que l’ambassadeur russe, pour narguer le sultan, s’tait prsent le casque en tte l’audience de Sa Majest. Cette fable n’a pas t accrdite en Europe, que je sache, mais les faiseurs de nouvelles ne se sont pas tenus pour battus et se sont rattraps plus tard sur le chapeau du prince Menschikoff. Et pour le coup ce pauvre chapeau us a fait le tour de l’Europe. Il a dsormais sa place acquise dans l’histoire ct du fameux chapeau du gouverneur Gessler. L’un est le point de dpart des luttes entreprises pour l’indpendance de la Suisse.— L’autre sera celui de la lutte qui va clater pour l’indpendance et l’intgrit de la Turquie.
Ces dtails sont purils et l’on a honte de s’y arrter un instant,— mais tant pis pour l’poque si tout ridicules qu’ils sont, ils appartiennent l’histoire.

LETTRE III.

Janvier.

On ne saurait contester que les ides que se fait l’Europe de la Russie ne soient peu intelligentes et tr&egrave,s superficielles. Moiti mauvais vouloir, moiti impuissance le comprendre, elle restreint ses donnes sur ce pays un cercle troit et vicieux d’ides arrtes priori, de banalits niaises, de prventions absurdes. Les convictions, les qualits morales de la nation russe passent aux yeux de l’Europe pour des bizarreries et pour des symptmes de barbarie parce qu’elles ne cadrent pas avec ses prjugs elle, et contrarient ses sympathies, filles d’une civilisation avance, j’en conviens, mais qui trop souvent a fait fausse route. Il suffit pour faire dire une sottise un homme d’esprit Anglais ou Franais qu’il ait mettre une opinion sur la Russie. C’est un sujet qui le grise et qui trouble aussitt son intelligence.
La Russie est avant tout un pays religieux et monarchique. Ses traditions historiques lui sont aussi ch&egrave,res que les traditions de sa foi, car les unes et les. autres dcoulent de la mme source. La Russie est ce qu’elle est, principalement parce qu’elle est fille de l’Eglise d’Orient’ et parce qu’elle lui est toujours reste fid&egrave,le. C’est son orthodoxie qui constitue sa raison d’tre, c’est en elle que s’est dvelopp son pass et en elle aussi se trouve le germe de son avnr. Chaque grand peuple est appel par la Providence remplir ici-bas une mission. Rejetez cette intervention de la Providence dans les vnements importants du monde, et l’histoire n’offre plus que le tableau de faits confus et striles qui se suivent ou s’entre-choquent Ils n’ont pour eux que l’intrt dn moment, car nul ordre, nulle pense intelligente ne prside leur conflits et leur dveloppement. L’apprciation consciencieuse des vues de la Providence, voil la vritable et l’unique philosophie de l’histoire.
S’il est des vnements secondaires ds seulement au hasard, aux passions, aux intrts des hommes, il en est de providentiels. Discerner les uns d’avec les autres et assigner chacun la place qui lui revient, telle est la tche de l’histoire.
Si les ambassadeurs de Wladimir-le-Grand n’avaient pas t plus efficacement touchs par la grce divine en assistant la pri&egrave,re dans la basilique de Sainte-Sophie qu’ils le furent ailleurs, toute notre histoire et compl&egrave,tement chang de face. En adoptant le dogme de Rome, nous eussions t entrans dans les luttes religieuses et politiques qui, durant des si&egrave,cles, ont t la vie et l’action des peuples de l’Occident. Si ces luttes on ht leur dveloppement, elles ont aussi fini par les nerver et ce n’est que grce de nouvelles agitations que ces peuples ont pu se retremper et accepter de nouveaux combats. Placs en dehors de ces grandes perturbations nous avons conserv la nationalit, l’individualit qui nous sont propres et qui, Dieu merci, nous isolent en partie des autres branches de la famille europenne En vertu de cet isolement, nous avons chapp au malaise, l’puisement, la dcrpitude prmature qui ont affect sous plus d’un rapport la socit occidentale. La Russie n’ayant eu soutenir pendant des si&egrave,cles que des luttes pour ainsi dire corporelles avec des peuplades barbares, est reste, il est vrai, en arri&egrave,re des autres nations dans la voie de la civilisation et du perfectionnement intellectuel. Mais aussi elle a pu rester indpendante et jeune Son pass ne t’accable point, elle n’a pas traner apr&egrave,s elle dans les routes de l’avenir un bagage historique qui gne ses mouvements. Le moyen-ge ne se dresse pas devant elle comme on pouvantail poor les ans, on comme nn but rtrospectif poor d’autres qui aimeraient bien y revenir en marchant reculons. Elle n’a pas une Eglise dpendante la fois d’un pontife et d’un souverain temporel contre lequel protestent ses liberts nationales. Elle est trang&egrave,re cette cause permanente de contradictions, d’invitables conflits, de tiraillements en sens oppos qui dnaturent la religion et confondent les intrts du Ciel avec les petites vanits de la terre et les mesquines susceptibilits de la politique. L’Eglise franaise, lgale-et illgale en mme temps, relevant d’un ct de la puissance ultramontaine, de l’autre de la rvolte gallicane, est quelque chose de semblable cette royaut mixte qui, pendant des annes, a t la meilleure des rpubliques. De pareils contre-sens abondent dans les constitutions de socits europennes. Nous n’avons pas non plus — n’en dplaise ceux qui jugent des choses sans les avoir tudies fond — d’Eglise officielle. Notre Eglise telle qu’elle est, bien qu’inhrente la constitution monarhique de l’empire, n’est point d’institution humaine. Elle est la fille ane des Aptres, dpositaires et propagateurs des vrits que leur a rvles le Matre. On adresse souvent un singulier reproche notre Eglise, on l’accuse d’tre immobile au milieu des changements qui s’op&egrave,rent dans le monde politique et intellectuel. Mais cette immutabilit n’est-elle pas sa force et la preuve de son origine sacre? Elle est immuable comme la rvlation et comme l’Evangile qui en est le tmoignage et le code.
Une autre accusation que les apologistes de l’Eglise romaine ne nous pargnent point, c’est que l’unit de notre Eglise ne saurait exister en regard de nos nombreuses sectes religieuses. Ce n’est que par mprise ou par distraction que ce reproche nous est adress par la France. Il existe en Russie bien des sectes, il est vrai, mais elles sont parfaitement en dehors de l’Eglise et du clerg. Elles sont nes d’une ferveur exagre et mal dirige par des intelligences fausses et elles ne se recrutent d’ailleurs que dans les rangs infimes de la socit. Une interprtation littrale des textes sacrs, interprtation qui mconnat le principe, en vertu duquel la lettre tue et Vesprit vivifie, un respect traditionnel et superstitieux pour les anciennes versions et ditions des livres sacrs, revas et corrigs plus tard d’apr&egrave,s les textes originaux, ce sont l communment les points de dpart et les th&egrave,mes des chefs plus zls qu’clairs, de ces coles dissidentes. Mais l’Eglise et le clerg n’en sont pas atteints et ils constituent un tout indissoluble. Nous ne voyons pas chez nous un haut clerg partag en deux camps sinon ennemis, du moins compl&egrave,tement opposs qui, sous les banni&egrave,res de l’Eglise romaine et de l’Eglise gallicane, se livrent des combats dans l’ar&egrave,ne de la publicit priodique et qui, dfaut de parlement politique, forment aujourd’hui dans l’Eglise un ct droit et un ct gauche.
Quant nous, en nous disant orthodoxes, nous avons tout dit. C’est l notre profession de foi religieuse, nationale et politique. C’est de l aussi que viennent les liens de sympathie, de dvouement, de reconnaissance qui nous unissent l’Eglise d’Orient et aux peuples qui en rel&egrave,vent. Ces peuples sont nos fr&egrave,res, doublement nos fr&egrave,res comme chrtiens d’abord comme corrligionnaires ensuite. Nos diffrends avec la Turquie n’ont point d’autre source- ni d’autre motif. Un pouvoir, ennemi naturel de la chrtient,—car il deviendrait chrtien du moment o il abjurerait son inimiti,— opprime plusieurs millions de nos fr&egrave,res en Jsus-Christ. Nous sommes tenus de les protger, de les couvrir de notre tutelle vigilante, de les appuyer au besoin de nos armes.
Et si nous ngligions de le faire, personne ne pourrait nous remplacer dans cette sainte mission. Nous abdiquerions notre histoire, notre nationalit, nous abjurerions notre action proyidentielle devant le Ciel et devant les hommes. En parlant et en agissant ainsi, nous ne faisons pas du mysticisme, nous faisons de la politique et nous restons dans l’histoire. Car je le rp&egrave,te, notre individualit, notre force, notre cercle d’action, tout se rsume dans l’orthodoxie. Toutes nos autres relations internationales sont secondaires et conditionnelles. Nous avons pu nous trouver entrans dans le courant des vnements de l’Occident, de mme que nous aurions pu tout aussi bien et peut-tre mieux encore, y rester trangers. Mais notre courant nous, naturel, invitable, c’est l’Orient orthodoxe. Que la domination des infid&egrave,les, qui p&egrave,se aujourd’hui sur ces populations, mieux claires par ses propres intrts et moins docile suivre les conseils perfides de ses amis, accorde nos fr&egrave,res la protection qui leur est de, et notre intervention traditionelle dans les affaires de la Turquie est dsarme du coup. Du jour o cette protection turque ne consistera plus en paroles seulement, o elle ne reposera plus sur les banalits de l’acte de Gulhan, qui n’est pas plus une vrit que toute autre charte, du jour, dis-je, o cette protection sera compl&egrave,te, sinc&egrave,re, irrvocable, nos relations avec la Turquie changeront enti&egrave,rement de face. D’hostiles qu’elles ont souvent t, elles deviendront pacifiques et amicales. Nous n’avons jamais demand pour nous le protectorat, politique et exclusif des Grecs, comme on s’est plu le dire, pour donner un corps une chim&egrave,re invente par la mauvaise foi. Mais le gouvernement russe a demand tre pour ainsi dire tmoin lgal et garant des promesses que la Turquie s’engagerait remplir envers ses populations orthodoxes. Sans nul doute de pareilles transactions paratraient tranges de puissance puissance l’une et l’autre chrtiennes, l’une et l’autre civilises, mais il y aurait de la mauvaise foi vouloir reconnatre dans la Turquie un membre lgitime de la socit europenne et le traiter comme tel. La prsence des Turcs en Europe et leur domination sur des peuplades chrtiennes plus nombreuses, plus civilises que leurs dominateurs, n’est qu’un fait accompli, on peut le tolrer jusqu’ un certain point, on peut transiger provisoirement avec lui afin de prvenir des perturbations intempestives, mais le reconnatre moralement et de droit, est chose impossible et qui n’a jamais t tente. Jamais la Turquie n’a t traite par aucune des puissances europennes d’gale gale. Elle a t tour tour menace et cajole par des puissances rivales qui la choisissaient pour thtre de leurs luttes prives. Aujourd’hui les dfenseurs et les allis du Croissant la traitent moins que jamais en puissance indpendante. Ils ne lui offrent pas leur alliance, ils la lui imposent. Ils la mettent en tutelle comme mineure, en interdiction, comme prive de ses facults intellectuelles.
Si le gouvernement turc n’tait pas aussi prsomptueux et aussi ignorant qu’il l’est, il aurait facilement reconnu quelle alliance rclament ses intrts les plus importants et les seuls vrais. Il et t convaincu de la ncessit d’accorder, et au besoin de concder une protection intelligente ses sujets orthodoxes. Ce sont eux et eux seuls qui peuvent prolonger son existence ou hter sa chute. Ils sont sa force ou sa ruine selon la conduite qu’il tiendra envers eux. C’est en eux seuls que se trouvent les principes de civilisation et de dveloppement qu’il peut sainement appliquer sa nature et sa constitution. Les Grecs, relevs de leur assujettissement, peuvent encore pour cent ans et plus suffire son ducation intellectuelle, sa rgnration morale. Tous les emprunts de civilisation qu’il se laisse imposer par l’Occident sont autant de germes de mort qui se rpandent dans son sein.
Lord Strattford Redcliffe se pique, ce qu’on prtend, d’tre l’ennemi de la Russie! C’est l sa spcialit officiellement reconnue par le gouvernement anglais. Aussi quand le cabinet de St-James s’est dcid offrir ses bons services celui de St-Ptersbourg pour rgler et pour aplanir le diffrend qui venait d’clater entre la Porte et lui, s’est-il empress avec cette cordialit qui le caractrise, de confier cette mission dlicate au mme lord Strattford Redcliffe. Cela s’appelle jeter un baril d’huile sur une maison en feu pour mieux teindre l’incendie. Mais peut-tre, me dira-t-on, cet ambassadeur avait la sympathie de la Turquie et pouvait mieux que tout autre exercer sur elle une influence modratrice. Il n’y a qu’ se rappeler le discours tenu par ce diplomate turcophile dans un banquet natioual l’poque de son dpart de Constantino pie en 1852, pour apprcier tout ce que ce choix pouvait avoir de flatteur pour le gouvernement ottoman. Dans ce fameux discours, les vrits les plus humiliantes, les reproches les plus sanglants ne lui ont point t pargns. (Jest ainsi qu’en partant il lui fit ses adieux. Apr&egrave,s un semblable discours tenu au sein dp la capitale, et pour ainsi dire en prsence des autorits qu’il insultait, aucun gouvernement indpendant et qui se respecte n’et admis pour reprsentant d’une puissance amie, un homme qui avait pu donner l’exemple d’un manque aussi complet de considration et d’gards. Mais la pauvre Turquie est condamne toujours tre humilie: sur le champ de bataille par ses adversaires, dans les ngociations diplomatiques par ses amis.
Quoi qu’il en soit, si lord Redcliffe se croit l’ennemi de la Russie, il se trompe, et, malgr lui, il n’est, en ralit, que l’ennemi de la Turquie. Pendant mon sjour en Orient, je l’ai vu l’uvre. Tout en reconnaissant les qualits minentes de l’homme priv, j’ai toujours considr sa conduite politique, passionne, tracassi&egrave,re, troite et ides fixes, comme funeste la Turquie. Ces soi-disant amliorations, ces progr&egrave,s, ces semblants d’institutions qu’il dsirait implanter sur ce sol, en dpit de la raison et contre nature, ces efforts pour carter toute influence russe, tout cela me faisait l’effet d’abme qu’il- creusait sous les pieds de son enfant d’adoption.
Il est facile de faire sur l’intgrit de la Turquie des articles de journaux, des discours parlementaires comme ceux de lord Clarendon, des circulaires et des dpches comme en fait M. Drouyn- de Lhuys, toujours cheval sur le Pnt-Euxin (car M. Drouyn-de Lhuys est littraire et fleuri avant tout), tout cela est facile, mais on ne parviendra jamais en ralit faire une Turquie turque. Pour avoir un sens,, une signification quelconque, ce substantif a besoin d’un adjectif htrog&egrave,ne. Laiss lui-mme, il n’est qu’une abstraction. Une Turquie anglo-franaise serait une anomalie qui ne pourrait prendre aucune racine dans le pays, qui n’offrirait aucune garantie de dure. Elle ne pourrait avoir pour partisans que quelques transfuges du Coran,—qui, pour l’tre, n’en sont pas davantage en voie de devenir disciples de l’Evangile, — mauvais Turcs, ils sons tout aussi mauvais Europens, et n’ont appris de la civilisation que ce qu’en peuvent enseigner les doctrines et la presse rvolutionnaires.
Mais la vraie nation turque, la majorit saine quoique opinitre et endurcie dans ses prjugs, n’accordera jamais ses sympathies ce gouvernement mixte et antinational. Dans un moment de danger, elle acceptera bien le secours des giaours, mais ce danger pass, elle ne fraternisera jamais avec eux. A la rigueur, ses sympathies la porteraient plutt vers les Modernits, bien qu’elle les ait eus souvent pour ennemis. Il est entre les Turcs et les Slaves des affinits orientales qui ne peuvent tre ni mconnues, ni dtruites. Les vrais Turcs sont doux et francs, les rapports de voisinage et, abstraction faite de la religion, les murs partriarcales communes aux deux nations, bien d’autres rapprochements encore, pourraient, les circonstances aidant, favoriser l’union des deux races aujourd’hui divises. La Russie ayant dj des millions de Musulmans sous sa domination, n’en serait plus tudier et comprendre le naturel et le caract&egrave,re musulman. Une Turquie grco-russe est donc encore la seule qui aurait quelque chance de vitalit. On ne saurait nier ni oublier que l’lment grec, dans la Turquie europenne, a seul encore de la consistance et de l’avenir. L’influence occidentale dans ce pays ne pourrait la longue rester exclusivement politique, tt ou tard, elle devrait forcment s’allier l’esprit dominateur de l’glise romaine, et ces vellits de domination viendraient se heurter infailliblement contre la rsistance des populations grecques et slaves orthodoxes. De l la chute de l’Empire turc, il n’y a qu’un pas et ce pas ne serait point perdu pour la Russie. Bon gr, mal gr, et en dpit de la modration que le gouvernement russe voudrait garder, il serait entran alors par la force des choses et par l’impulsion nationale. L’Orient ne peut recevoir que de ce gouvernement (du gouvernement russe) les amliorations qu’il attend. Ce n’est pas nous qui le disons, c’est l’empereur Napolon III. Il est probable que les ides napoloniennes, o se trouve imprime cette opinion, ont t tant soit peu modifies depuis que l’Empire est devenu la paix.— Mais cette opinion n’est pas moins vraie aujourd’hui qu’elle ne l’a t en 1839.
Les peuples et les gouvernements qui ont perdu le sens religieux croient nous faire injure en nous taxant de fanatisme. Soit! Mais chaque nation n’a-t-elle pas plus ou moins un fanatisme qui lui est propre? L’une a le fanatisme de la guine, l’autre celui de la phrase. On ne conoit point en Europe que, l’poque actuelle, il soit encore possible d’accepter une guerre religieuse. Mais d’abord entendons-nous. Il n’est nullement question pour la Eussie d’entreprendre la guerre pour imposer son dogme des dissidents. Nous ne voulons point convertir coups de canon les Tures l’orthodoxie. Mais nous sommes toujours prts dfendre la saintet et l’intgrit de notre Eglise-m&egrave,re et protger ceux qui lui appartiennent. Et c’est hien diffrent.— Du reste, ceci mme dpasse aujourd’hui la porte de l’intelligence philosophique de l’Europe. Les Anglais, par exemple, trouvent tout naturel et tr&egrave,s-rationnel de faire la guerre un peuple inoffensif, lorsque le gouvernement de ce peuple s’oppose ce que les trangers l’abrutissent et l’empoisonnent avec de l’opium import en contrebande. Une pareille guerre, aux yeux des Anglais, est de bonne et de sage politique, et ils passent lg&egrave,rement sur les dsastres et sur le carnage des Sinope du Cleste-Empire.
Les Franais, leur tour, admettent la possibilit d’une guerre civile pour combattre ou dfendre un axiome de galimatias inta-phisico-politique, comme qui dirait: Le Koi r&egrave,gne et ne gouverne pas. Des esprits suprieurs, des hommes d’Etat sont prts livrer leur pays toutes les horreurs de l’anarchie, sacrifier une dynastie qu’ils ont leve eux-mmes, qu’ils ont longtemps servie, loyalement — je n’en doute pas. Us sont tout prts braver, de gaiet de cur, tous ces dangers pour vider fond la question de savoir si l’on a le droit de faire mauvaise ch&egrave,re un banquet lectoral, ou bien si le gouvernement a le droit de s’y opposer.
Ces grandes nations des deux cts du dtroit sont fi&egrave,res de leur ducation politique, qu’elles doivent plusieurs si&egrave,cles de civilisation et qui les am&egrave,ne de pareils rsultats. Eh bien! Nous autres cadets de la famille europenne, nous avouons humblement que nous ne sommes point la hauteur de cette civilisation. Dans notre ignorance primitive, nous rougirions de donner au monde le spectacle de la dloyaut mercantile des uns ou de l’inconsquence coupable des autres.

LETTRE IV.

Janvier.

Ce que nous avons dit dans la lettre prcdente du sentiment religieux qui domine toute notre histoire, et des rapports pour ainsi dire de famille existant entre la Russie et l’Eglise orientale, suffirait, je crois, pour expliquer et caractriser la mission du prince Menschikoif. Elle a t l’expression morale de nos droits et de nos devoirs, rien de plus, rien de moins. Si elle n’a pas t envisage sous son vritable point de vue, si elle a donn lieu de fausses interprtations, la faute en est l’Europe et non nous. Ce qui aurait d surprendre, c’est qu’une pareille mission n’ait pas eu lieu plus tt. Mais ce n’est ni la Turquie, ni nos adversaires politiques de s’en plaindre et de nous en faire un crime. Le gouvernement russe tait depuis longtemps proccup de cette question. Il aurait pu la soulever dans un moment o l’Europe avait bien autre chose faire qu’ dfendre la saintet du Croissant. Il s’agissait pour elle, cette poque, de se dfendre elle-mme contre le d bordement des rvolutions, qui menaaient de saper non-seulement les trnes, mais les fondements de toute socit.— On a l’habitude de prter au gouvernement russe ou des procds d’une rouerie politique qui laisse bien loin derri&egrave,re elle les raffinements de l’cole de Machiavel, ou bien une bonhomie et une ignorance de ses int rts qui seraient dignes de l’ge d’or.
La preuve la plus clatante de la loyaut de notre gouvernement, c’est qu’il n’a point cherch pcher en eau trouble et qu’il n’a pas saisi, pour agir, le moment o l’attention des puissances tait distraite par des proccupations fcheuses et personnelles. Il a abord la question qu’il lui importait de rsoudre en plein jour et en pleine paix. Depuis longtemps, en Russie, les susceptibilits et les sympathies nationales taient froisses de ce que l’on regardait comme l’abandon de nos intrts les plus chers et les plus sacrs. Les souffrances de l’Eglise orientale avaient un profond retentissement dans le cur de la nation. Notre confiance illimite dans le gouvernement pouvait seule calmer et rassurer les esprits. L’impatience du pays se pliait, non sans effort, la longanimit du gouvernement. Il le laissait juge de l’opportunit de l’action, convaincu que lui aussi, il restait fid&egrave,le aux traditions religieuses et nationales. Il est positif que, sauf certaines individualits peut-tre, il n’existe aucun parti qui rve la conqute de Constantinople ou tout autre agrandissement territorial. Il est positif que le gouvernement russe, pas plus que la nation, n’a pour le moment l’ambition qu’on lui suppose,—mais il est tout aussi positif que la nation enti&egrave,re serait toujours prte faire les plus grands sacrifices, verser jusqu’ la derni&egrave,re goutte de son sang, pour assurer l’indpendance de l’Eglise orientale.
Depuis le commencement du diffrend turco-russe, si l’empereur Nicolas l’avait voulu, il aurait eu vingt fois le temps de faire avancer ses flottes et ses armes et de se rendre matre de la capitale turque, ainsi que des Dardanelles, quitte faire passer ensuite toute envie aux puissances maritimes de l’y venir chercher. S’il ne l’a pas fait, c’est qu’il ne l’a point voulu.
La question des Lieux-Saints, point de dpart du conflit actuel, est pour tout autre que pour nous une question non-seulement secondaire, mais parfaitement oiseuse. La preuve, c’est que la politique occidentale ne peut s’y arrter srieusement et ne l’apprcie que comme un prtexte mis en avant par nous. Maladroitement rveille par le cabinet franais (on ne sait trop dans quel but), cette question n’excite ancnne sympathie dans la majorit du peuple franais. Si nous exceptons un petit nombre de membres du clerg et quelques mes vraiment pieuses en nombre plus minime encore, elle n’intresse personne. La France est parfaitement bonapartiste sous ce rapport. Lorsqu’on engagea le chef de l’expdition d’Egypte aller Jrusalem de Jaffa, o il se trouvait alors, il rpondit que Jrusalem n’entrait pas dans sa Ugne d’oprations. Ce mot ne laisse pas que d’tre remarquable dans la bouche d’un chrtien. Son successeur, s’cartant pour cette fois des traditions de famille, eut la malencontreuse inspiration de faire entrer les Lieux-Saints dans sa ligne d’oprations diptomaliques.
En Russie, au contraire, la ville sainte est la ville de prdilection. De temps immmorial, nos p&egrave,lerins s’y sont rendus avec ferveur. Notre littrature, assez pauvre en fait de monuments anciens, poss&egrave,de des relations de ces voyages qui datent de tr&egrave,s-loin. Faites par des hommes du peuple qui n’avaient aucune prtention au titre d’auteur, elles portent un cachet de navet et de pit qui leur imprime une grande valeur. Le sentiment religieux n’ayant point t altr parmi nous, la vocation de p&egrave,lerin a conserv en Russie le caract&egrave,re qu’elle avait au moyen-ge. Chaque anne, Jrusalem voit arriver dans ses murs de nombreux p&egrave,lerins de toutes les parties de la Russie, de toutes les classes de la socit. On y rencontre, outre les gens du monde, des marchands, des paysans, des femmes du peuple, des soldats en cong. De pauvres gens des bords du Volga, des confins de la Mer Blanche, du fin fond de la Sibrie, traversent pied la Russie dans son immensit pour atteindre au but de leurs vux. Ils thsaurisent pendant des annes et font des pargnes sur le strict ncessaire, afin de porter au Saint-Spulcre le denier de leur labeur et de leurs privations.
Je le demande tout voyageur impartial et consciencieux qui, ainsi que moi, a t Jrusalem: y a-t-il rencontr beaucoup de vrais p&egrave,lerins si ce n’est parmi les Russes. Vous y trouverez sans doute des Franais curieux ou oisifs, des hommes de science qui viennent explorer ce terrain pour le soumettre leurs investigations gographiques et historiques. Vous y trouverez des Anglais touristes que vous tes srs d’ailleurs de rencontrer dans tous les coins de l’univers et qui vont Jrusalem comme ils iraient au Monomotapa. Mais la Russie seule voit partir, soit pour les ftes de Nol, soit pour celles de Pques, des lgions de p&egrave,lerins qui vont faire leurs dvotions et communier au pied du Saint-Spulcre. Non-seulement vous rencontrez peu de Franais parmi les p&egrave,lerins laques, mais on y voit mme peu de prtres. ‘Il y a vingt-deux ans (dit ‘M. Poujoulat dans la question des Lieux-Saints, 1853), quand je ‘visitai la Terre-Sainte, je ne rencontrai aucun religieux de notre nation, je n’entendis parler dans aucun couvent de Syrie la langue ‘des anciens librateurs du Saint Spulcre’. Get aveu, chapp la plume d’un avocat de la cause franaise Jrusalem, n’est-il pas une preuve irrcusable que la question des Lieux-Saints n’est nullement une question franaise? Parlez de Paris ou de Londres dans quelque coin recul de la Russie ou bien un homme du peuple, et vos rcits n’exciteront qu’une faible curiosit, mais si vous revenez de Jrusalem, vous tes sr de trouver un auditoire attentif et sympathique. Pour ces gens du peuple, dont la plupart ne savent pas lire, Jrusalem est une tradition vivante, recueillie de gnration en gnration et constamment ravive au foyer rustique par les pieux rcits de ceux qui reviennent de leur p&egrave,lerinage.

LETTRE V.

Janvier.

La presse priodique franaise n’a dit qu’un seul mot de sens et de vrai sur la question d’Orient. Et ce mot se trouve dans la Revue des Deux-Mondes. Mais n’allez le chercher ni dans les chroniques de la quinzaine, ni dans les tudes de la politique russe en Orient, publies par M. Eug&egrave,ne Forcade. Le vrit qui se cache aux superbes se rv&egrave,le quelquefois aux plus humbles. I mot dont nous parlons est contenu dans la modeste annotation qui accompagne une nouvelle russe publie sons le titre de Xnia Dmianmvna, dans une des livraisons du mois d’octobre 1853. Nous allons citer cette note en entier. ‘L’auteur du rcit qu’on va lire a pu tudier la vie des paysans russes, sous bien des aspects qui chappent aux voyageurs auxquels manque, avec le temps ncessaire pour complter leurs observations, cette sorte d’intuition qui n’appartient qu’au gnie national. Dans l’histoire qui se mle ici quelques souvenirs sur les Lieux-Saints, on trouvera un tableau fid&egrave,le des murs populaires de la Russie, peut-tre aussi une apprciation sre, quoique lointaine, des influences religieuses qui dominent et agitent aujourd’hui ce grand empire’. Nous n’aurons ici faire qu’une lg&egrave,re rserve. Remplacez le peut-tre par une affirmation, et toute la note cite sera d’une vrit incontestable. Oui, c’est dans l’tude consciencieuse des murs populaires, des convictions religieuses de la nation russe, de sa fidlit, de sa vnration filiale pour l’Eglise d’Orient et pour la ville sainte en particulier, qu’il faut chercher l’explication de la mission du prince Menschikoff. Vous aurez beau entasser conjectures sur conjectures, argumentation sur argumentation: vous en serez toujours pour vos frais d’imagination et chercherez midi quatorze heures. La vrit vous chappera. Oui, il faut une intuition qui n’appartient qu’au gnie national, pour bien saisir les tendances historiques et morales d’une nation. Voil pourquoi le ministre des affaires trang&egrave,res en France, et tous les lords de l’Angleterre, ceux de l’amiraut et du Foreign- Office y compris, n’ont rien entendu la question turco-russe. Chacun l’a juge au point de vue exclusif de sa nationalit respective, sans tenir le moindre compte du point de vue russe. Elle n’a t pour eux tous qu’un mirage perptuel.
Plusieurs mesures fausses et iniques prises coup sur coup par le gouvernement ottoman, non dans l’intrt turc, mais sous la pression d’influences trang&egrave,res, avaient fiui par dplacer et dnaturer les rapports qui existaient entre lui et la Russie, rapports bass sur la protection lgitime et mutuelle des populations orthodoxes. Ce point de contact entre les deux gouvernements est invitable. Il peut devenir tour tour une force et un appui pour la Turquie, si elle n’en mconnat pas l’importance, et une pierre d’achoppement, si elle n’en tient pas compte. C’est ce qui s’est produit, non isolment, non accidentellement, mais dans une srie de faits qui datent de loin, et dans un enchanement d’infractions l’tat des choses lgal. Il serait trop long de les numrer. Sans parler des vexations et des cruauts commises contre les chrtiens en gnral, les humiliations de l’Eglise d’Orient, sous la domination turque, ne sont un sujet de doute pour aucun voyageur impartial, ft-il Franais ou Anglais. Les privil&egrave,ges accords par la Porte la communion romaine sont nombreux. Us sont, en tout cas, un acte de mfiance et de mpris pour la communion orthodoxe qui ne participe pas ces privil&egrave,ges, et observez en outre que cette communion est la plus nombreuse et qu’elle est autochtone dans le pays. Les glises romaines, par exemple, y ont le droit de faire sonner les cloches, tandis que les glises orthodoxes ne l’ont pas. Nous avons entendu les prtres grecs se plaindre am&egrave,rement de cette privation. En gnral les Grecs et les liasses tiennent beaucoup cet appel solennel qni convie les fid&egrave,les an service divin. Des marchands et des paysans dotent souvent leurs paroisses de riches et belles cloches dont les sonneries et les carillons sont tr&egrave,s- varis dans l’Eglise orthodoxe. II est remarquer que, chez nous, cet appel des cloches est exprim par un mot qui, ainsi que le mot vangile, signifie bonne nouvelle. Le texte des Berate dlivrs aux patriarches grecs porte formellement qu’ils sont nomms vie et que, en cas d’incapacit de leur part ou de trahison envers le gouvernement de sa Hautesse, ils doivent tre jugs par le plenum du synode compos de mtropolitains et d’vques et ne peuvent tre condamns qu’ l’unanimit des voix.
Eh bien! depuis 1839, les destitutions des patriarches ont eu lieu coup sur coup sans la moindre intervention d’un jugement synodal et tout—fait sous le bon plaisir de la sublime Porte, quelquefois mme sous celui d’un ambassadeur des puissances occidentales. Contrairement aux droits d’autonomie de l’Eglise, on a vu mme l’assemble lective du clerg grec, qui devait nommer un patriarche, prside par un suppt de l’islamisme.
Le gouvernement russe pouvait-il rester indiffrent aux vexations de son Eglise et trahir ses sympithies et ses devoirs les plus sacrs?
La mission de l’ambassadeur russe avait pour but de porter ces griefs la connaissance du sultan, qni les ignorait probablement, et d’en rclamer le redressement vainement demand jusque -l, ses ministres. C’tait une communication de souverain souverain. La franchise de l’un s’adressait la loyaut de l’autre. Et certes si des machinations trang&egrave,res et coupables n’taient venues surprendre la crdulit du sultan qui, bon et gnreux de nature, n’a point un esprit assez mle et assez nergique pour lutter contre son entourage, la question et t rsolue sans de grandes difficults. Il ne s’agissait nullement d’opprimer et de lser l’islamisme ou de porter atteinte aux privil&egrave,ges des autres cultes chrtiens. Les vritables intrts de la Turquie et ceux de l’Europe restaient en dehors de la question. Les Grecs seuls recouvraient pour l’exercice de leur foi religieuse la scurit qui leur tait due, et qui leur avait t solennellement garantie. Le sultan ne perdait rien de sa puissance. Nos rclamations pouvaient tout au plus froisser les susceptibilits de quelques prtendus hommes d’Etat turcs de la nouvelle cole. Ceux-ci, pour avoir chang le turban contre le fez, pour avoir appris baragouiner le franais et boire du vin de Champagne, sans mme prendre le prcaution de dire: O Mahomet, ferme les yeux! se croient de petits Richelieu, de petits Pitt et veulent, les journaux turcophiles et soudoys par eux aidant, tre traits comme tels.
Quoi qu’il en soit, l’arrive du prince Mensehikoff avait jet la consternation au sein de la sublime Porte. II est reconnu que toutes les fois qu’on lui adresse la parole, elle ne sait jamais ni que rpondre, ni que faire. Fid&egrave,le ses habitudes, cette fois aussi, pour toute rponse, elle a cri au feu pt l’assassin! Hier, c’tait la Russie qu’elle appelait son secours, aujourd’hui, c’est contre la Russie qu’elle en demaude. L’appel, comme on le juge bien, n’a pas retenti en vain. La France, cette descendante de Vorateur du genre humain, toujours prte faire des phrases, dussent-elles engendrer des orages, a commenc la campagne coups de circulaires qni devaient ientt aboutir des coups de canon.
L’Angleterre, son ballot de calieot sous le bras, toujours proccupe de l’ide de faire pencher la balauce des vnements du ct o il y a le plus de chance pour le dbit de sa marchandise, est vite accourue sur les lieux, pour voir ce qu’il y avait faire. L’invitation faite d&egrave,s le dbut, par le colonel Rose, la flotte anglaise de s’approcher des Dardanelles, est tr&egrave,s-significative. Si l’amiral anglais ne s’y est pas rendu, cela ne change rien au principe. Pour qu’un fonctionnaire du gouvernement, et encore un fonctionnaire du second ordre, puisse prendre une pareille initiative de son propre mouvement, il faut admettre deux suppositions: ou que son gouvernement avait tacitement des vues arrtes ce sujet, ou que le gouvernement livre la direction des vnements aux caprices de la premi&egrave,re tte chaude et du premier brouillon qui occupe un poste avanc. En tout cas, y a-t-il moyen de ne pas se tenir toujours en garde contre une puissance qui, d’un moment l’autre, peut brusquer avec ptulance l’explosion d’vnements aussi importants. La seule tentative du colonel Rose ne suffirait-elle pas expliquer et autoriser le mouvement de notre corps d’arme? Fallait-il attendre que le fait ft accompli, pour aviser aux moyens de prendre une mesure analogue? Nous ne connaissons pas le dessous des cartes du jeu qui a t jou plus tard. Avait-il t arrt d’avance par les joueurs, ou quelque mobile secret a-t-il provoqu une interversion des rles? Peu importe que ce soit la France, qui ait march la remorque de l’Angleterre, ou celle-ci h la remorque de la France, le fait est que l’une et l’antre vinrent bientt se placer ct de la Turquie, dans une attitude hostile contre nous. Ce qu’il nous importe de constater, c’est que parler sans cesse de paix et de conciliation et en mme temps pousser , la rsistance un gouvernement peu intelligent, l’tourdir et l’nivrer de promesses d’un appui main arme, si les ngociateurs ne parvenaient point lui donner raison, c’est peut-tre de la politique transcendante, mais coup sr ce n’est pas de la politique loyale. Le bon droit et la bonne foi nous restent. Il est clair aujourd’hui, qu’il fallait traner les ngociations en longueur et par consquent mettre en avant des propositions inadmissibles, il fallait gagner du temps pour donner aux Turcs et soi-mme la possibilit de se prparer une guerre, en se rservant d’ailleurs de saisir plus tard le premier prtexte d’un casm belli, quand on serait prt entrer en campagne. Le bon sens en avait depuis longtemps jug ainsi. D’ailleurs cette longue nigme a t explique en ce sens par les aveux du minist&egrave,re anglais lui-mme mis au pied du mur par les interpellations de l’opposition.

LETTRE VI.

Pvner.

Dans un de ses derniers articles premptoires et belliqueux, comme il sait les faire, M. Emile de Girardin engage la France et l’Angleterre envoyer sans perte de temps un corps d’arme pour occuper Constantinople, ou bien assigner l’Autricbe et la Prusse un court dlai, l’expiration duquel ces deux puissances devront sortir de la neutralit passive pour entrer dans la coopration active contre la Russie, sinon, ajoute-t-il, on verrait une seconde dition de 1815 et les Russes marchant sur Paris avec la fusion monte en croupe derri&egrave,re eux.
Nous n’avons rien voir dans la premi&egrave,re proposition et ne suivrons pas M. Emile de Girardin dans son expdition militaire, nous irons encore moins le chicaner sur ses prophties de rsurrection des annes 1814 et 1815 en 1854. Il est possible qu’il soit plus dans le vrai qu’il ne le croit lui-mme. L’unique objet de cet article est de soumettre l’auteur quelques considrations au sujet du rle qu’il veut contraindre l’Autriche et la Prusse accepter, son erreur est un oubli de chronologie qu’il est important de relever. L’auteur n’a eu en vue que l’anne 1815, mais s’il avait voulu se donner la peine de remonter un peu plus haut, il aurait facilement trouv l’anue 1812 qui donne un dmenti complet ses conclusions rtrospectives, ainsi qu’ ses considrations sur l’avenir. La France a nommment fait eu 1812 ce que M. de Girardin veut qu’elle fasse aujourd’hui, dans son agression injuste et impolitique envers la Russie. Napolon a par contrainte entran sa suite non-seulement l’Autriche et la Prusse, mais toute l’Allemagne. Nous demandons humblement M. de Girardiu si la France y a gagn quelque chose et si elle s’en est mieux trouve. Les centaines de milliers de soldats qui ont inond le sol de la Russie sous la banni&egrave,re glorieuse de Napolon-le-Grand, ont-ils pu obtenir de la Russie la moindre concession? Ce grand capitaine, habitu imposer la paix ses ennemis dans leurs capitales, n’a-t-il pas vu surgir une nouvelle guerre d’extermination au moment mme o, s’tant rendu matre de Moscou, il croyait la Russie soumise et prte accepter la paix qu’il daignerait lui dicter?
M. de Girardin a, comme bien des Franais des lacunes dans la mmoire et dans son intelligence, il ne saisit et ne retient bien que les chiffres et les faits qui peuvent lui servir grouper et arrondir le total dont il peut avoir besoin pour le moment. C’est ainsi que les Franais crivent, non seulement des. articles de journaux, mais l’histoire. C’est pourquoi notre publiciste saute pieds joints sur l’anne 1812, dont il voudrait la rptition tout en oubliant ses rsultats, et qu’il arrive d’emble au spectre de 1815, dont il veut effrayer la France, oubliant encore une fois que les annes 1814 et 1815 n’ont t qu’une suite invitable et mmorable des vnements de 1812. Mais les Allemands n’ont pas la mmoire aussi capricieuse, ou d’aussi bonne composition. Il ne sauraient oublier le rle pnible et ingrat, contraire leur conscience et leurs intrts, qu’ils ont d jouer en 1812, sous la pression de la France.
Certes, ce n’est pas nous autres Russes, malgr tous les sacrifices qui nous ont t imposs en 1812, nous en plaindre. Notre rsignatiou et notre persvrance nous ont acquis une trop belle page dans l’histoire et notre revanche a t trop compl&egrave,te pour ne pas nous sentir heureux de l’preuve par laquelle nous avons pass. Mais si la France songeait tte repose et non dans Ttourdisseinent de la passion, n’arriverait-elle point la conclusion que c’est prcisment au caract&egrave,re europen qu’elle a voulu donner la guerre entreprise contre la Russie, qu’elle doit attribuer la chte de Napolon et sa dchance du rle prpondraut qu’elle avait jou eu Europe jusqu’ cette poque. Napolon, dans un mouvement de col&egrave,re contre la Russie qu’il ne trouvait pas assez traitable, a soulev toute l’Europe continentale contre elle. Qu’est-il arriv plus tard? Apr&egrave,s la dfaite de ses armes et de celles de ses auxiliaires en Russie, toute l’Europe s’est leve contre lui, ayant la Russie sa tte. Ce juste ressentiment, cette raction d’une position violente contre celui qui l’avait impose et qui n’tait plus assez fort pour la maintenir, est une chose toute naturelle. Ce qui s’est vu alors se verrait invitablement encore une fois, si les leons du pass devaient tre perdues pour le prsent.
Pour tenir la plume en main, je ne me suppose pas, ainsi que le croient pour leur compte les autres correspondants de journaux, ncessairement apte connatre les secrets de la diplomatie europenne et ds gouvernements, encore moins ceux de la Providence et de l’avenir qu’elle nous prpare. J’ignore les projets ultrieurs de notre gouvernement. Mais je sais que l’honneur de la Russie est entre de bonnes mains. J’ai la conviction que, le cas chant, si l’honneur et la dignit nationale taient mis en demeure de cder, ou de se dfendre jusqu’au bout, l’exemple de l’empereur Alexandre ne serait point perdu pour l’empereur Nicolas, et qu’on verrait ce que peut la Russie quand on la provoque une lutte mortelle. Comme Russe, je suis loin d’apprcier avec aveuglement et jactance la gravit des vnements qui menacent la tranquillit de l’Europe et nous en particulier, par les chances qui peuvent momentanment nous atteindre la suite d’une, coalition europenne contre nous. Mais en vieux vtran de l’anne 1812, je l’envisage nanmoins sans pusillanimit et sans hsitation, et j’ai la conviction que ma mani&egrave,re de juger et de sentir est celle qui domine en Russie.
Une fois la grande guerre commence, il faudra bien nous rsigner voir nos ennemis remporter sur nous des avantages isols que la force numrique doit obtenir, si ce n’est partout et toujours, mais du moins et l et quelquefois. Dieu merci, nous n’avons pas le dogme de l’infaillibilit de la victoire, et voil pourquoi nous ne nous laissons pas abattre par les rvra. Mais tout Russe a le sentiment inn du devoir et de la force morale. Il sait, et son histoire le lui a appris, qu’un peuple puissant et uni qui tient ses traditions nationales et conserve celles de la foi religieuse, ne peut tre vaincu, s’il ne le veut pas, et qu’en tenant tte l’ennemi jusqu’au bout, son courage et sa persvrance doivent finir par lasser l’ennemi et le rduire l’impuissance.
Admettons pour un moment la chance la plus dfavorable pour nous et faisons humblement et de bon cur la partie belle nos ennemis. Us ont remport un succ&egrave,s clatant, ils ont brl quelques-uns de nos vaisseaux, mieux que cela, ils ont mis le feu quelques bicoques dans un de nos ports de mer, sauf brler du mme coup quelques maisons de commerce de leurs nationaux tablis et enrichis en Russie. Et apr&egrave,s? croyez-vous qu’ils aient avanc leur besogne d’un pas? Mais toutes ces pertes ne sont qne des pertes matrielles, faciles rparer, tmoin Moscou et nos autres villes rduites en cendres en 1812, anne laquelle j’aime toujours revenir. D’ailleurs ces pertes que nous subirions ne se pas seraient pas sans apporter aussi quelques dommages et quelques atteintes sensibles aux forces de nos ennemis, avec cette diffrence que nous supporterions nos checs la maison et pour ainsi dire dans notre mnage, ce qui nous donnerait les moyens de nous restaurer facilement, tandis que nos htes, en cas d’chec et mme de demi-succ&egrave,s, auraient de la peine ravitailler leurs ressources, qui s’puiseraient constamment, mme la suite de victoires, sans parler de dfaites qui, on a beau dire, sont aussi possibles.
On ignore trop en Europe que la Russie ne comprend pas qu’elle puisse jamais se soumettre au mouvais vouloir de l’tranger et accepter une paix dont elle n’aurait pas avou d’avance les conditions. Que l’on n’aille pas me citer, pour me rduire au silence et dmontrer ma forfanterie, les traits de paix que nous avons conclus apr&egrave,s les victoires de Napolon. Les guerres que nous avons faites alors n’taient pas des guerres nationales et taient entreprises plutt dans l’intrt de l’Allemagne que dans le ntre. Ces guerres ne nous laissaient pas la libert d’action ncessaire et nous devions faire le sacrifice de notre amour-propre dans l’intrt de l’Europe centrale dont nous avions pous la cause. Et encore ces traits de paix, tout dplorables qu’ils fussent, n’ont jamais port atteinte l’intgrit et l’honneur de la Russie. Je n’ai en vue id que les guerres menes par la Russie pour son propre compte et elle seule, de faon que cet isolement dont on nous menace aujourd’hui ne serait en dfinitive qu’un nouveau stimulant pour nous, et une garantie de plus que nous aurions tt ou tard le dernier mot dans la lutte qui nous serait offerte.

LETTRE VII.

Fvrier.

Bien des bizarreries ont signal les incidents et les diffrentes pripties qu’a fait natre la question turco-russe. Mus dans le nombre, il n’y a peut-tre rien de plus imprvu et de moins explicable que l’explosion d’indignation et de sensiblerie qui a clat dans la presse europenne et mme dans le sein des cabinets la nouvelle de la victoire remporte par la flotte russe Sinope, ou bien, pour nous conformer la phrasologie officielle adopte cette occasion, la nouvelle du dsastre de Sinope. Comme cette victoire a, selon les documents publis des deux cts du dtroit, fait entrer la question orientale dans une nouvelle phase et a oblig les gouvernements franais et anglais substituer des mesures agressives aux mesures soi-disant passives et expectatives auxquelles ils s’taient borns jusque-l, il ne sera peut-tre pas inutile de revenir sur l’affaire de Sinope. Et pour la dbarrasser de toutes les misrables chicanes qui ont tendu falsifier et obscurcir la vrit, nous la soumettons quelques nouvelles considrations.
A entendre les dolances et les maldictions de ces messieurs, on dirait vraiment que nous avons commis une action dloyale et inoue en attaquant et en battant un ennemi qui nous avait dclar la guerre. On dirait qu’en vrais pirates nous sommes venns en pleine paix, et sans dire gare, bombarder pendant trois jours la capitale d’un peuple alli, comme cela s’est vu en 1807. Ou bien que, transformant nos braves marins en huissiers chargs de la saisie des meubles, nous nous sommes permis, aussi en pleine paix, de bloquer les ports d’un pays inoffensif et alli, pour solder les comptes d’apothicaire d’un juif plus ou moins Anglais ou d’un Anglais plus on moins juif.
Notez bien encore ce qui a t perdu de vue par les honorables tnrcophiles — que bien avant le combat de Sinope, qui a eu lieu le 18 novembre, la frgate russe la Flore, en se rendant de Svastopol Soukhoum-Kal, avait t attaque dans la nuit du 6 novembre par trois steamers turcs, dont l’un battait pavillon de vice-amiral. Ainsi cette fois encore ce n’est pas nous qui avons pris l’initiative: la premi&egrave,re agression en mer est partie du ct des Turcs.
Passe encore pour le langage partial et dnigrant de la presse. Mais que des hommes d’Etat aient pu se rendre complices et se faire les chos officiels des turpitudes et des absurdes apprciations de certains journaux, c’est ce qui dpasserait les bornes de la crdulit la plus dbonnaire, si les documents diplomatiques publis par les gouvernements n’taient venus constater cette aberration et cette insigne mauvaise foi.
Le cabinet franais a eu du moins un clair de justice dans l’apprciation de cet vnement. Dans sa dpche de 13 dcembre adresse au gnral Baraguay-d’Hilliers, il la qualifiie de coup hardi et heureux que la Musste vient de frapper. Mais le langage ab irato du gouvernement anglais n’a pas d’exemple. Nous concevons bien que le cabinet de St-James soit tr&egrave,s-mcontent de celui de Saint-Ptersbourg, parce que ce dernier n’a pas cd aux intimidations exerces contre lui et en yertn desquelles on voulait et on esprait paralyser la libert de ses actions. Mais une puissance maritime qui se respecte ne devait pas porter atteinte la loyaut et la bravoure de nos marins en dprciant les qualits qu’ils’ avaient dplo)es dans cette rencontre. Pour tenir une pareille conduite, il faut que ces dtracteurs jaloux d’un beau fait d’armes n’aient plus une goutte du sang gnreux qui coulait dans les veines de Nelson, de celui qui, la bataille de Trafalgar, avait mis l’ordre du jour ces sublimes et simples paroles: ‘L’Angleterre attend de chaque homme qu’il fasse son devoir’. Eh bien, nos hommes aussi ont fait leur devoir, et n’ont pas failli l’attente de la Russie.
La victoire qu’ils ont remporte n’est pas une surprise, un coup de main entrepris sans danger. Plusieurs de nos vaisseaux qui portent des traces du feu de l’ennemi, prouvent qu’il y a eu rsistance et que la victoire nous a t dispute. Quand les prventions seront dissipes, que le temps et de nouveaux vnements auront fait justice des clameurs qui font tant de bruit aujourd’hui, les noms de l’amiral Nakhimoff et de ses vaillants fr&egrave,res d’armes survivront encore dans les fastes de la marine.
‘Les sentiments d’horreur que cet affreux carnage (dit lord ‘Clarendon propos de l’affaire de Sinope) ne pouvaient manquer ‘d’exciter, ont t gnralement ressentis dans toutes les classes ‘des sujets de Sa Majest.’
Quant aux sentiments d’horreur, je ne vois pas trop ce qui peut les justifier, mais si le noble lord s’tait born parler des sentiments de dplaisir et de dsappointement prouvs par quelques-uns des sujets de S. M. britannique, je conviendrais aisment qu’ils pouvaient tre motivs. La flotte turque est une pupille et une l&egrave,ve de la flotte anglaise, et la droute de Sinope n’est certainement par faite pour flatter la vanit de l’honorable pacha, d’origine anglaise, qui avait pris cette flotte sous sa tutelle.
‘Une escadre turque (continue le noble lord) mouille dans le ‘port de Sinope, a t dtruite par une flotte suprieure,— Elle a ‘t dtruite , l’ancre dans un port turc, dans un lieu o par ‘consquent les flottes d’Angleterre et de France l’auraient protge ‘si elles avaient t prsentes, et auraient repouss l’agression.’
Voil les griefs et les accusations du gouvernement anglais. En les analysant, il est donc notoire que du point de vue anglais il n’est par permis:
1 D’attaquer un ennemi, sinon dans une position qui lui est tout fait favorable (quoique nous nous rendions difficilement compte de ce qu’il y a de si dfavorable pour une flotte de se trouver l’ancre dans un port qui lui appartient et qui est fortifi),
2 Qu’il n’est par permis de l’attaquer, sinon quand on n’a lui opposer que des forces comparativement plus faibles, et
3 Qu’en tout cas l’on doit attendre pour l’attaquer que les allis de l’ennemi, quand il en a, y donnent leur assentiment, ou viennent lui prter main forte, pour balancer les chances de succ&egrave,s.
Ces nouveaux principes de stratgie sont certainement tr&egrave,s difiants et tr&egrave,s chevaleresques. Nous flicitons le gouvernement anglais de les professer. Nous fliciterions surtout ses ennemis si, le jour du combat venu, il les pratiquait en effet pour son compte, comme il les expose aujourd’hui en thorie, quand il s’agit des autres. Mais avant d’adopter ces principes, nous attendrons que l’Angleterre nous donne l’exemple de leur mise en action.
La rponse du comte Nesselrode aux pitoyables sophismes et aux prtentions outrecuidantes, mises en avant par l’envoy du gouvernement anglais, est premptoire.
‘La Turquie nous dclare la guerre, dit-il, elle ouvre la campagne avant le temps fix par elle-mme, elle envahit notre territoire, elle prend une petite forteresse qu’elle occupe encore, et vous nous accusez parce que nous rpondons par des hostilits aux hostilits! Mais veuillez vous rappeler que nous sommes en guerre аес la Turquie, et jamais, que je sache, on n’a appris qu’une guerre ne fut accompagne d’actes tels que ceux dont vous vous plaignez. Notre attaque a t un acte dfensif. Les navires turcs taient notoirement chargs de munitions militaires destines des tribus qui font la guerre sur nos fronti&egrave,res.’
Quelles objections tant soit peu raisonnables pouvait on opposer un pareil langage, si plein de vrit et d logique? Aussi l’envoy anglais ne s’est-il rfugi que dans la diffrence de versions qui existe sur la destination de la flotte trouve Sinope. Notre version, base sur les rapports de nos autorits mieux places pour connatre la vrit, attribuait cette escadre la mission de porter des secours de guerre nos ennemis. La version anglaise, accrdite ou par les rapports de quelques correspondants, ou par les Turcs eux-mmes, peu dignes de foi, en pareille circonstance, affirmait que cette escadre n’avait pour but que de porter des vivres Battoum. Mais si mme, ce qui n’est pas, cela tait ainsi, en quoi cela changerait-il la question? Quand on est en guerre, n’attaque-t-on pas des transports de vivres sur terre, aussi bien que sur mer? N’enl&egrave,ve-t-on pas l’ennemi ses postes isols et aventurs, ses tranards, quand l’occasion se prsente? Supposons mme que l’escadre de Sinope ne portt rien-, ni munitions de guerre, ni provisions de bouche, qu’elle se proment tout bonnement pour prendre l’air, encore nos marins avaient-ils le droit et l’obligation de l’attaquer pour prvenir une attaque comme celle qui avait eu lieu avec la frgate la Flore. Il est trange que l’on ait expliquer des vrits aussi lmentaires, et se dfendre dans une cause dont la justice est vidente. Mais l’esprit de parti obscurcit le bon sens. Que peut-on attendre d’une discussion o l’un des interlocuteurs l’tat de monomanie, laisse toujours de ct les considrations avances par son adversaire et ne rpond qu’ l’ide fixe qui s’est empare de son intelligence?
Aussi, tout en apprciant la modration et la longanimit du gouvernement russe, qui n’a point voulu brusquer le dnouement d’une ngociation oiseuse et qui tait devenue impossible, tous les Russes ont salu avec joie et reconnaissance le rappel de nos envoys de Londres et de Paris.

LETTRE VIII.

Mars.

Il vient d’chapper au minist&egrave,re anglais un aveu dont il est bon de prendre note. Nous n’avons nullement la prtention de croire que l’enregistrement de cet aveu puisse pour le moment dessiller les yeux prvenus et les contraindre reconnatre leur erreur. Mais les arrts de l’esprit de parti et ceux de la passion ont dans l’avenir et dans l’histoire un tribunal de rvision qui rtablit la vrit. C’est ce tribunal loign mais infaillible que nous adressons notre pourvoi en cassation.
On se souvient des subtilits gographiques et chronologiques mises en avant dans les circulaires de M. Drouyn de Lhuys pour combattre les assertions de la circulaire du comte de Nesselrode en date du 20 juin (2 juillet) 1853. Le ministre russe disait: ‘que les deux puissances maritimes, prenant avant nous l’initiative, avaient jug indispensable de devancer immdiatement, par une mesure effective, celle que nous ne leur avions annonce que comme purement ventuelle, puisque nous en subordonnions la mise effet aux rsolutions finales de la Porte, et qu’au moment mme o j’cris, l’excution n’en a pas encore commenc. Elles ont sur-le-champ` envoy leurs flottes dans les parages de Constantinople. Elles occupent dj les eaux et ports de la domination ottomane porte des Dardannelles. ‘
Toutes les dpches et circulaires subsquentes franaises et anglaises tournent toujours sur le mme point pris pour base des oprations, c’est—dire qu’elles admettent que l’agression est partie de la Bussie.
Le fait est que quand on a besoin de faire peser sur son adversaire la responsabilit de l’initiative, on ne se fait pas dfaut de paratre modeste, humble, patient, crdule jusqu’ la bonhomie. Mais plus tard le langage change avec les circonstances. Et voici que le minist&egrave,re anglais, press par l’opposition qui l’accuse de mollesse, d’hsitation et de tideur, s’empresse de dclarer, par l’organe du premier lord de l’amiraut (sance de la Chambre des communes du 17 fvrier): ‘Voyez les dates. La flotte anglaise a reu l’ordre de se rendre Bsika le 31 mai, tandis que l’occupation des principauts danubiennes n’a commenc que le 2 juillet.’
Est-ce clair et prcis? Cet aveu, tout tardif qu’il est, ne don-ne-t-il pas une justification, une sanction irrvocable aux paroles du comte de Nesselrode quand il dit plus loin dans la circulaire prcite: ‘Par cette attitude avance, les deux puissances nous ont placs sous le poids d’une dmonstration comminatoire qui, comme nous le leur avions fait pressentir, devait ajouter la crise de nouvelles complications. En prsence du refus de la Porte, appuy par la manifestation de la France et de l’Angleterre. Il nous devient plus que jamais impossible de modifier les rsolutions qu’en avait fait dpendre l’empereur.’
Toute la question est l. A mesure qu’elle s’est droule, les dmonstrations comminatoires, y compris la fameuse lettre du 29 janvier qui a paru dans le Moniteur, ont ajout aux difficults de la situation. De dmarches en dmarches, les puissances ont rduit un gouvernement qui se respecte et respecte la nation que Dieu a confie sa tutelle la ncessit de repousser toutes les intimidations qui, sous les faux dehors de propositions conciliatrices, ne visaient rien moins qu’ porter atteinte son indpendance et sa dignit.
Si d’un ct le gouvernement russe ne s’est jamais dparti des rclamations finales qu’il s’est cru en droit d’adresser la Turquie, de l’autre il est impossible de prouver que, dans le cours de toutes les ngociations, il ait mis aucune nouvelle prtention en prsence du langage et des actes toujours plus hostiles de la Porte et de ses allis. Et quels taient donc l’essence et le fond de ces rclamations si exorbitantes et si inadmissibles? ‘Vous savez, dit le comte de Nesselrode (dans la mme circulaire), qu’apr&egrave,s avoir renonc tour tour l’ide d’une garantie obtenue, sous forme de convention, sned, ou autre acte synalagmatique quelconque, nous avions rduit nos demandes la signature d’une simple note, qui, indpendamment des dispositions plus particuli&egrave,res aux Saints-Lieux, ne renferme au fond autre chose, quant la garantie gnrale rclame en faveur du culte, qu’une simple confirmation de celle que nous possdions depuis longtemps.’ — ‘La signature de cette pi&egrave,ce (y est-il dit plus loin) constituait aux yeux de l’empereur la seule et vraie rparation qu’il puisse accepter pour l’offense commise envers lui par la violation du firman de l’anne 1852, comme aussi des promesses personnelles qu’y avait jointes le sultan.’
La Russie tient encore le langage qu’elle a tenu au dbut de son diffrend avec la Turquie: elle n’exige rien de plus, rien de moins. Et suivez un peu dans les documents et les actes mans des gouvernements la marche ascendante et de jour en jour plus acclre des mesures prises par eux, toujours dans le soi-disant but de concilier et n’ayant pour rsultat que d’aigrir et d’envenimer de plus en plus la question. Si les notions lmentaires du juste et de l’injuste, du possible et de l’impossible, des convenances et des manque d’gards, ont t compl&egrave,tement dnatures et bouleverses en’ Europe, la suite des rvolutions et des faits accomplis, la faute n’en est pas la Russie. En dehors de ces perturbations politiques et morales, elle est reste fid&egrave,le aux traditions monarchiques et diplomatiques qui sont perdues de vue aujourd’hui. Elle ne demande pas mieux que de ngocier de puissance puissance. Mais ‘ elle ne pourrait jamais s’assujtir se laisser mettre sur la sellette et souscrire aux conditions qu’on voudrait lui imposer, ft-ce mme au nom de toute l’Europe ligue contre elle. Sa position elle est toute prescrite par la conscience de son devoir et de son droit. Elle seule entre les puissances sait ce qu’elle demande, elle seule dans cette question complique a devant elle un but prcis et qu’elle n’a pas besoin de dguiser. Aussi son langage est-il explicite et ferme, sinc&egrave,re et modr la fois. Quel contraste avec la position fausse et force de l’Angleterre!? Son gouvernement proclame l’amour et le besoin de la paix et aboutit la guerre. Aussi voyez comme il se dbat pniblement dans les discussions du parlement. La violence de langage de lord John Russell, par exemple, dnote une grande faiblesse de conviction morale. Quand on a la conscience de faire ce qu’on doit faire, quand on se sent loyalement arm de la double puissance du droit et de la force, on ne se jette pas, comme il l’a fait dans son discours du 17 fvrier, dans les personnalits, les commrages, les invectives et tous les carts d’une loquence brutale et sauvage, bien faite pour provoquer la jalousie de lord Palmerston lui mme.
. Pour se donner du courage et ameuter les passions populaires, il a beau crier bien haut que la mission du prince Mensdhikoff avait pour but ‘d’assurer la suprmatie de la Russie sur la Turquie et de faire de la Turquie l’avenir la sujette, compl&egrave,tement la sujette et la vassale de la Russie’, il est trop homme d’esprit et trop homme d’tat pour en rien croire. H a beau se poser en chevalier et en champion de l’intgrit et de l’indpendance de la Turquie, il sait bien que ce n’est que par un faux point d’honneur ou par tout autre entranement qu’il lance sa nation dans une guerre pour elle sans motif et sans but, sous le prtexte de sauver la Turquie d’un danger qui n’existe pas. Quant l’intgrit de la Turquie, il est trop convaincu, quoi qu’il en dise, de la loyaut de caract&egrave,re de l’empereur Nicolas pour avoir la moindre apprhension ce sujet. Pour ce qui est de son indpendance, il doit bien le savoir mieux que tout autre, elle est plus fortement et irrvocablement compromise par l’intervention de ses soi-disant amis que par les agressions de son soi-disant ennemi, et la Turquie, tt ou tard, ne rapprendra que trop ses dpens. Le prtendu protectorat rclam par la Russie n’&llait jamais jusqu’ exiger de la Turquie l’abandon d’on droit inhrent tout gouvernement: eelui de faire la guerre ou la paix quand il le juge propos. Et aujourd’hui ses amis exigent d’elle qu’elle n’accepte aucune paix sans l’agrment de l’Angle terre et de la France. La vision sanglante qui ne donne ni trve ni repos l’imagination fbrile et nerveuse du cabinet anglais, le dsastre de Sinope enfin, puisqu’il faut l’appeler par son nom, est encore voqu dans le discours de l’honorable lord. Renchrissant sur ses coll&egrave,gues, il va jusqu’ tmoigner sa surprise et son mcontentement de ce que l’empereur de Russie se soit permis d’adresser des flicitations ses officiers et ses amiraux l’occasion de cette victoire. Si nous avons bien saisi le sens de ses paroles, l’empereur de Russie, pour donner satisfaction l’Angleterre et la France, n’aurait pu moins faire que de mettre aux arrts l’amiral Nakhimoff, pour lui apprendre respecter une autre fois les allis de ces deux puissances partout o leur canons peuvent atteindre.
Mais voici, soit dit en passant, la solution du probl&egrave,me de la paix universelle toute trouve. L’ombre pacifique de l’abb de Saint-Pierre doit avoir tressailli de joie et M. Cobden peut tre content. La France et l’Angleterre n’ont qu’ se dclarer les allies de tout le monde et la guerre devient impossible. Les canons doivent se taire et les armes doivent tomber devant le caract&egrave,re sacr de cette alliance, qui est elle seule une garantie d’inviolabilit. Il y aurait vraiment conscience de chercher un ct plaisant aux gravs vnements qui tiennent aujourd’hui tous les esprits en suspens. Mais quand le ridicule se prsente de lui-mme et saute aux yeux, il est cependant impossible de ne pas le signaler.
Quand on suit aujourd’hui les dbats du parlement et qu’on se souvient de ceux de la fin du dernier si&egrave,cle et des premi&egrave,res annes du si&egrave,cle actuel, on est pniblement affect de voir combien l’Angleterre est loin des beaux jours de ces luttes loquentes et nergiques qui ont jet tant d’clat et tant de considration sur sa politique, ses hommes d’tat et ses orateurs. Mais alors on n’avait ni invent ni adopt le culte brutal et idoltre du fait accompli. L’Angleterre, au contraire, forte de sa sagesse, de sa persvrance, de ses gnreux sacrifices, s’tait pose pour but de combattre jusqu’ la derni&egrave,re extrmit le fait accompli, tout victorieux et tout puissant qu’il tait, parce qu’elle n’en reconnaissait ni les droits, ni la moralit. Alors l’Angleterre avait des minist&egrave,res principes: aujourd’hui elle n’a que des minist&egrave,res expdients.

LETTRE IX.

Mars.

Si la bosse de la rplique n’tait pas reconnue par l’cole du docteur Gall, il est indubitable qu’on en ferait la dcouverte chez M. Drouyn de Lbuys. Peu lui importe qu’il ait ou non quelque chose de nouveau et de marquant dire. Il faut toujours qu’il se donne la satisfaction d’adresser ses agents sa petite proraison et de lancer son bouquet de phrases pour clture. Aujourd’hui encore, apr&egrave,s la correspondance change entre l’empereur des Franais et l’empereur de Russie, apr&egrave,s le discours prononc l’ouverture de la session lgislative et le manifeste adress la nation russe, il semblait que tout ce qui tait dire avait t dit. On pouvait croire que les phrases avaient fait leur temps, et que l’heure de l’action sans phrase avait sonn et profondment retenti dans les esprits. Les hommes de plume n’avaient qu’ se retirer et cder la place aux gens d’pe. Mais M. le ministre des affaires trang&egrave,res en France n’est pas de cet avis (voyez la circulaire du 5 mars). Modeste homme de plume aujourd’hui, apr&egrave,s avoir t, une autre poque, soldat obscur, sur un autre champ de bataille, je vais donc le suivre dans les passes de son dernier tournoi.
M. Drouyn de Lhuys consid&egrave,re la lettre de l’empereur des Franais comme une derni&egrave,re tentative de conciliation et la rponse qui y a t faite comme ‘dtruisant les derni&egrave,res esprances que ‘Гов pouvait mettre dans la sagesse du cabinet de Saint-Ptersbourg.’
Une pareille apprciation est parfaitement conforme aux devoirs d’un ministre de Napolon III. M. Drouyn de Lhuys a probablement abjur aujourd’hui les principes qu’il professait une autre poque. On se rappelle la trop cl&egrave,bre et trop ridicule affaire Pritchard, dans laquelle l’opposition a jou un rle si dplorable. Dput de Melun et directeur des affaires commerciales au dpartement des affaires trang&egrave,res, sous les ordres de M. Guizot, le ministre d’aujourd’hui, croyant alors pouvoir cumuler les fonctions d’un employ pay par le gouvernement avec les faveurs de l’opposition, monta la tribune et fit un discours qui lui valut sa destitution, annonce le lendemain par le Moniteur. Cette destitution fit, comme on le pense, grand bruit dans la presse opposante, et le dput fut canonis comme martyr d’un gouvernement tyrannique. Aujourd’hui qu’il est ministre d’un gouvernement par la volont nationale, et qu’en vertu de la souverainet du peuple, non-seulement les fonctionnaires publics, mais encore les journaux ont perdu mme l’indpendance du silence, nous voudrions bien voir ce que M. Drouyn de Lhuys ferait s’il se trouvait dans la position de M. Guizot.
Quoi qu’il en soit, cette chauffoure parlementaire, qui ne date pas de si loin, dnote un esprit peu pratique, peu gouvernemental. Les hautes positions rendent les hommes plus exigeants, mais ne changent pas leur naturel. Aussi le dput aventureux de Melun se retrouve-t-il tout entier dans le ministre. Il y a toujours quelque chose de blessant, de provoquant dans ses circulaires. On dirait qu’il ne les fait que pour prparer les voies son coll&egrave,gue le ministre de la guerre. L’appel aux armes se trahit dans ses appels la paix.
D’ailleurs mme, sous ce point de vue, le ministre n’est que l’organe fid&egrave,le de son gouvernement. La lettre de l’empereur des Franais l’indique suffisamment. Que sont devenues, grand Dieu! les ides de convenance, de respect que l’on se doit les uns aux antres, si cette lettre, comme le dit la circulaire, est crite ‘en ‘des termes o les pins grand esprit de conciliation s’allie la ‘plus noble franchise.’ Cette lettre, si toutefois la passion n’aveuglait pas l’esprit qui l’a dicte, ne pouvait avoir d’autre but que de rendre dfinitivement toute entente impossible. Nous ne parlons pas de ce qu’il y avait d’insolite, de contraire aux usages respects mme entre particuliers, bien plus entre souverains, dans la publicit inopportune donne cette lettre, avant mme d’avoir reu la rponse qui devait y tre faite. Dans cette lettre, forme et fond, tout est agressif. Comme document politique, sa valeur est nulle. Elle n’nseigne rien de nouveau, n’offre aucune issue honorable celui qui elle est adresse. Elle n’apprend mme rien l’opinion publique et la masse des lecteurs de journaux. Les dites et redites de la presse priodique, rptes plus tard dans les circulaires du ministre des affaires trang&egrave,res et finalement recopies dans la lettre impriale, n’en font qu’une cent-et-uni&egrave,me dition d’un texte qui n’tait que trop connu. Il serait puril de considrer comme une concession srieuse la facult que l’on veut bien accorder au gouvernement russe, ‘puisqu’il prf&egrave,re traiter directement avec la ‘Turquie, de nommer un ambassadeur qui ngocierait avec un plnipotentiaire du sultan une convention qui serait soumise la confrence des quatre puissances.’ Comme si ce n’tait pas laisser la question dans le cercle vicieux o elle s’est vainement dbattue pendant tant de mois. Si vous reconnaissez l’indpendance de la Turquie, permettez au moins la Russie de se croire tout aussi indpendante. Permis & vous, sous l’influence d’une hallucination opinitre, de croire que la Russie cherche tre la suzeraine de la Turquie. Mais n’oubliez pas que la Russie n’est encore la vassale d’aucune puissance trang&egrave,re. Elle est libre d’accepter les bons offices de ses allis, mais tout aussi libre de les dcliner. Faites lui la guerre si bon vous semble, mais ne prtendez pas lui imposer une intervention des conditions que son honneur repousse. Que dirait-on d’un homme qui, la veille d’une rencontre, s’adressant son adversaire pour le ramener des dispositions pacifiques, ferait sonner bien haut ses oreilles l’excellence et l’efficacit de ses armes, ainsi que l’babilet avec laquelle il en fait usage. Pareille tentative d’intimidation serait pour le moins de fort mauvais got. Ponr avoir des proportions plus gigantesques, un appel la paix appuy de trois mille bouches feu, pointes l’adresse d’une grande puissance, n’en est pas moins inconvenant. Et, en tout cas, qu’importait la Russie de savoir que la prsence de ces trois mille bouches feu l’entre du Bosphore ‘disait assez haut ‘la Turquie que les deux puissances maritimes ne permettraient pas ‘de l’attaquer sur mer?’ Ces puissances ont pu dire tout haut, et surtout, je le crois sans peine, tout bas aussi, bien des choses la Turquie, mais la Russie n’coute que la voix de ses devoirs et de ses droits. Comment! la Turquie, l’instigation de ces mmes puissances, nous dclarera la guerre, nous attaquera sur terre et sur mer, et nous ne pourrons rpondre ses attaques avant de nous enqurir de ce que peuvent en penser des puissances qui, apr&egrave,s tout, ne sont que nos gales! On veut bien nous accorder gnreusement la facult d’accepter un combat avec l’engagement formel de nous laissr battre, mais on ne saurait nous permettre notre tour de battre l’ennemi quand l’occasion s’en prsente. Vraiment, on croit rver quand on entend un pareil langage, et ce sont des gouvernements civiliss qui, pour soutenir de pareils sophismes, entranent leur pays et l’Europe dans une guerre dont il est impossible tout esprit srieux de prvoir ni le terme, ni les consquences.
‘Partout o nos canons peuvent atteindre, nos allis doivent ‘tre respects, s’est-on cri d’un commun accord,’ est-il dit dans la lettre. Mais d’abord, nous aussi, tout aussi bien que les Turcs, n’tions-nous pas alors les allis de* la France et de l’Angleterre? Il y a donc allis et allis! Il y a des allis que l’on arme, et des allis que l’on cherche dsarmer. Le bon sens avait depuis longtemps devin cette diffrence de conduite, d’apr&egrave,s la marche des ngociations. Mais il est bon que l’aveu personnel des ngociateurs vienne lui-mme la mettre en relief. En tout cas, cette phrase pompeuse, mise en vers, figurerait fort bien comme refrain d’une chanson de Branger. Elle enl&egrave,verait d’emble les bravos d’un public idoltre de la pointe. Mais rduite la prose et surtout la prose politique, elle ne soutient pas l’analyse. J’ai pour ma part beaucoup de respect pour les canons en gnral, et pour les canons franais en particulier. Je sais qu’ils ont eu de fort belles journes dans les fastes militaires, et ne doute point que dans la guerre qui se prpare ils n’aient les moyens de faire parfois beaucoup de mal nos braves. Mais apr&egrave,s tout, ces bouches feu, puisque bouches il y a, n’ont pas la vertu de la tte de Mduse. Elles ne ptrifieront ni nos canons nous, ni nos canonniers. Eux aussi ils feront franchement et modestement leur devoir, en prsence de l’ennemi et au jour du combat, ils ne respecteront pas plus les allis des Turcs qu’ils n’ont respect les allis de la France et de l’Angleterre. L’intelligence des canons n’est pas plus de mise que l’intelligence des bayonnettes, les uns et les. autres n’entendent rien aux subtilits diplomatiques.
Il y de la dignit et de la noble franchise avouer publiquement qu’on est un parvenu. Il y a eu de l’-propos et de l’esprit dans cet aveu. Mais pour avoir l’opinion publique et les rieurs de son ct, il faut bien se garder d’accuser son origine par son langage et ses actions. Il y a, quoi qu’on en dise, dans la lettre en question un cho mal sonnant des proclamations de Strasbourg et de Boulogne.
C’est dans le Journal de St.-Ptersbourg qu’il faut lire les lettres des deux empereurs, reproduites l’une la suite de l’autre, pour pouvoir en apprcier le caract&egrave,re. Si toute la masse de papier qui a t consomme depuis l’origine du diffrend turco-russe venait se perdre, l’exception des deux lettres, elles suffiraient encore la postrit pour juger de quel ct tait le droit, et par consquent la modration qui en est l’expression incontestable. La rponse de l’empereur de Russie est un mod&egrave,le de loyaut et de convenance. C’est bien l le langage d’un souverain. On sent, il est vrai, sans qu’elles s trahissent en dehors, la surprise et l’indignation d’un cur gnreux, peu fait pour entendre les paroles qu’on lui a adresses, mais on apprcie d’autant plus la force morale de celui qui a comprim et refoul ce sentiment. Tout Eusse sera profondment mu et remerciera son souverain du fond de son me la lecture de ces nobles paroles: ‘Votre Majest pense-t-elle que ‘la prsence menaante l’entre du Bosphore des trois mille bou- ‘ches feu dont elle parle, et le bruit de leur entre dans la mer ‘Noire soient des faits rests sans cbo dans le cur de la nation ‘dont j’ai dfendre l’bonneur? Vous-mme, Sire, si vous tiez ‘ma place, accepteriez-vous une pareille position? Votre sentiment ‘national pourrait-il vous le permettre? Je rpondrai hardiment ‘que non….* Ces derni&egrave,res paroles, si nobles et si franches, sont en mme temps un hommage rendu la nation franaise. Un loyal adversaire apprcie mieux ces susceptibilits nationales que ne le fait un chef, emport par l’aveuglement de la passion. Sans cet aveuglement, comment l’lu de la nation, appel par elle au trne illustr par des si&egrave,cles d’une royaut puissante et glorieuse, pouvait-il trouver difficile comprendra* le motif qui porterait le souverain, hritier aussi d’un pass glorieux, repousser des propositions incompatibles avec l’honneur national?
La circulaire de M. Drouyn de Lhuys revient sur la question des Lieux Sainte, que l’on veut toujours isoler compl&egrave,tement des autres propositions du prince Menschikoff. ‘Cette question, dit la ‘circulaire, tait rgle d&egrave,s les premiers moments du sjour de M. ‘le prince Menschikoff—et c’est celle que cet ambassadeur a souleve ‘lorsqu’il avait obtenu satisfaction sur l’autre, qui a mis le monde ‘en veil’.
11 ny a qu’ lire avec impartialit le dernier projet de note adress la Porte et qui rsumait toutes les rclamations leves par l’ambassadeur de Russie pour se convaincre que les deux questions sont deux parties corrlatives d’un mme tout. Nous n’avons point sous les yeux la preuve authentique que les deux moitis aient t compl&egrave,tement spares dans les premi&egrave,res propositions manes du prince Menschikoff. Mais la preuve qu’il tait de l’intrt de nos adversaires d’isoler ces deux questions se trouve consigne dans les documents publis par le gouvernement anglais.
‘Efforcez vous, disait lord Stratford au ministre ottoman, de sparer ‘l’affaire des Lienz-Saints des propositions ultrieures, quelles ‘qu’elles soient, de la Russie.’ Ces paroles prouvent deux choses: premi&egrave,rement, que le minist&egrave,re ottoman et les reprsentants des puissances occidentales avaient connaissance de propositions inhrentes celles des Lieux-Saint, et que pour qu’on en et connaissance, ces propositions ont d tre nonces simultanment, elles prouvent en second lieu qu’en recommandant la Porte de s’efforcer d’isoler la proposition, on avait la crainte que l’ambassadeur russe ne chercht s’y opposer.
Quant cette assertion que l’affaire des Lieux-Saints tait rgle, entendons-nous. Rgle, oui, si l’on veut, mais pas dfinitivement termine. Prtendre que la Russie pouvait se contenter d’une simple promesse de la Turquie, est une prtention inadmissible. Apr&egrave,s les preuves de mauvaise foi, ou au moins d’impuissance, donnes par la Porte, de tergiversations et de mesures contradictoires, qui ont signal sa conduite ce sujet, le gouvernement russe tait en droit de demander quelque chose de plus rel et qui .engaget d’une mani&egrave,re plus solennelle la responsabilit de la Sublime-Porte. Traduisons cette affaire en affaire d’argent, pour mieux nous faire comprendre des Anglais. 11 ne suffit pas qu’un dbiteur peu scrupuleux, peu empress de faire honneur sa parole, reconnaisse verbalement la valeur de la somme qu’il doit ‘ un autre. Son crancier est certainement autoris rclamer de lui qu’il reconnaisse cette dette par un crit fait en bonne et due forme. La note que le prince Menschikoff engageait, non le sultan, mais le ministre signer, n’avait pas d’autre valeur. Entre les mains d’un crancier loyal, qui plus d’une fois avait fait preuve de longanimit, qui plus d’une fois tait venu au secours de son dbiteur, pareil acte tait plutt une garantie morale qu’un moyen de pression.
La circulaire semble reprocher au gouvernement russe l’vocation des souvenirs de 1812. Mais pourquoi et comment n’voquerions nous pas ces souvenirs en prsence de la grande lutte qui s’engage aujourd’hui et rappelle celle que nous avons soutenue alors contre les annes de l’Europe coalise? Ces souvenirs sont notre gloire dans le pass: ils sont galement notre encouragement et notre r&egrave,gle de conduite dans l’avenir. L’empereur Alexandre a dignement apprci la rsistance mle et gnreuse de sa nation, et la nation a noblement rpondu l’attente de son souverain. L’un et l’autre on fait leur devoir. La possibilit d’admettre une paix peu honorable n’est jamais entre ni dans l’esprit du monarque, ni dans le cur de ses sujets. Notre position aujourd’hui est prcisment la mme qu’en 1812.
La circulaire invoque son tour pour l’empereur Napolon III l’hritage de gloire que lui a laiss le chef de sa race. Ceci demande quelque explication. On ne peut lguer ses hritiers que ce que l’on a en sa possession au moment de son dc&egrave,s. Une fortune, toute grande qu’elle a t, soit en capitaux, soit en biens-fonds, soit en victoires et conqutes, mais dpense du vivant du propritaire, ne peut gu&egrave,re rapporter un hritier quel qu’il soit, autre chose qu’un bilan de faillite. L’empereur Napolon a certainement t grand homme de guerre et homme d’une grande puissance d’action. Mais s’il a fait beaucoup de choses glorieuses, il n’a su en consolider aucune. Somme faite de tous ses exploits, il a laiss la France deux fois vaincue. Abandonn par ses armes et par la nation, il a deux fois abdiqu dans l’espace de quelques mois. La France s’est trouve, grce lui, accable de revers, d’une forte contribution payer, et d’une arme d’occupation de troupes auxiliaires entretenir.
Il faut toute la lg&egrave,ret d’esprit des Franais et les lacunes que nous avons signales dans leur mmoire, pour se complaire comme ils le font, dans le dnombrement des capitales que leurs armes ont traverses. Ces souvenirs pour tout autre auraient quelque chose de poignant, car finalement ils les ram&egrave,neraient l’poque o les souverains de ces mmes capitales sont venus avec leurs lgions dicter deux fois la loi Paris et la France.
De la part d’un ministre des affaires trang&egrave,res, un pareil manque de mmoire est encore plus maladroit. Quel besoin a-t-il de rappeler au souvenir de ses agents diplomatiques et par leur organe celui des cours pr&egrave,s desquelles ils sont accrdits, que cet hritage de gloire, s’il est chu quelqu’un en partage, c’est bien ces mmes gouvernements qui sont rentrs dans leurs biens, un instant usurps, et ont partag les dpouilles opimes d’un grand conqurant qui a survcu ses conqutes et les а douloureusement expies dans l’exil. Une grande leon, voil le vritable et unique legs laiss par Napolon ses hritiers. On peut une poque anormale, comme l’a voulu M. Caussidi&egrave,re, faire de l’ordre avec du dsordre, mais dans une pareille ncessit, on ne parviendra jamais crer quelque chose de durable. En face de l’Europe monarchique, Napolon, tout homme d’ordre qu’il tait, reprsentait un principe de dsordre. Il tait toujours, par la force des choses et de la fatalit originelle, la rvolution incarne, quoique revtue du manteau imprial. Comme consul, il avait peut-tre plus de chance de dure. Comme empereur, il ne devait infailliblement se survivre et ne pouvait laisser de dynastie apr&egrave,s lui. Pareilles dynasties sont toujours recommencer. Elles peuvent tre reconnues par les ncessits et les pusillanimits du moment, mais elles ne sont jamais adoptes par l’histoire. Un grand pays comme la France a besoin de bases plus larges et plus solides que les chafaudages rvolutionnaires qui s’l&egrave,vent et qui croulent d’un jour l’autre. Et quand les bases consacres par les si&egrave,cles existent, ce n’est pas impunment qu’un grand peuple les mconnat.
Les rflexions philosophiques de la circulaire ne sont gu&egrave,res plus heureuses que les souvenirs historiques qu’elle voque. ‘Notre poque (y est-il dit), si tourmente, avait t du moins exempte ‘d’un des maux qui ont le plus troubl le monde autrefois, je veux ‘parler des guerres de religion. On fait entendre aux oreilles de ‘la nation russe comme un cho de ces temps dsastreux. On affecte d’opposer la Croix au Croissant, et l’on demande au fanatisme ‘l’appui que l’on sait ne pouvoir rclamer de la raison’.
Avant d’analyser ces paroles, faisons une question en passant: qu’allaient donc faire les troupes franaises Rome en 1849, si ce n’est une guerre de religion? Ce n’tait probablement pas dans un esprit monarchique que la rpublique franaise allait foudroyer de ses canons Rome devenue rpublicaine. Non, c’tait pour rintgrer dans ses droits le chef de la religion catholique romaine et cette religion elle-mme, personnifie en lui.
Maintenant revenons sur nos pas. D’abord, ce n’est pas nous qui faisons une guerre religieuse et politique: mais on nous la fait, et nous nous bornons nous dfendre. Nous ayons, en vertu des traits, demand un pouvoir mcrant des garanties pour la scurit religieuse de chrtiens nos coreligionnaires, et des puissances chrtiennes, dont l’une s’est encore durant des si&egrave,cles glorifie du titre de tr&egrave,s-chrtienne, ont jug qu’une pareille demande de notre part tait un casus belli. Non-seulement elles ont pouss le pouvoir ennemi du nom chrrien nous dclarer la guerre, mais elles se sont donnes lui corps et me pour le soutenir dans cette lutte. On n‘affecte nullement d’opposer la Croix au Croissant, opposition qui d’ailleurs existe par elle-mme, mais on veut dfendre des opprims, fils de la Croix, contre des oppresseurs, fils du Croissant. Pour un esprit philosophique, qui fait bon march du sentiment religieux, cela peut s’appeler du fanatisme. Mais pour un peuple comme le ntre, en appeler sa foi et ses sympathies gnreuses, c’est encore en appeler sa raison. ‘La France et ‘l’Angleterre n’ont pas se dfendre de l’imputation qu’on leur ‘adresse, elles ne sotiennent pas l’islamisme contre l’orthodoxie ‘grecque, etc.’
Mais que font-elles donc si ce n’est cela? Je sais bien qu’elles n’osent l’avouer. Mais dpouillez la question des sophismes, des subtilits dont on l’a enveloppe et ce qui en restera: c’est que l’Europe chrtienne s’est arme contre un souverain chrtien qui demandait l’islamisme des garanties pour des chrtiens.
Soit aveuglement, soit mauvaise foi ou haine contre le gouvernement russe, ces puissances sont fatalement entres dans cette voie dplorable, et pour se faire illusion, tant elles-mmes qu’aux peuples qu’elles livrent aux calamits de la guerre, elles proclament qu’elles vont protger le territoire ottoman contre les convoitises de la Russie
En premier Ueu, les convoitises sont ici hors de place. La Russie en tout cas sait attendre. L’empereur Alexandre l’a dit: Elle a pour elle l’espace et le temps. C’est l sa force et sa grandeur. Si le pouvoir ottoman doit tomber en Turquie, que nous y aidions on non, ce n’est qu’en notre faveur que cette chute peut s’accomplir. Ce n’est pas une conqute que nous convoitions, c’est un hritage historique que tt ou tard nous avons recueillir. Nous ne pressons pas l’usufruitier de nous cder la place. Mais apr&egrave,s lui, l’histoire la main, nous viendrons lgalement en prendre possession.
Aujourd’hui, les puissances occidentales, pour colorer et dguiser leur intervention anti-chrtienne, se ravisent et annoncent qu’elles vont faire de la propagande librale en Turquie, c’est—dire arracher au sultan, sous le couteau de la protection, des concessions bien plus grandes, bien plus prjudiciables son autorit que toutes celles qui ont t l’objet des rclamations du prince Menschikoff.
Tant qu’on pouvait tourdir et garer l’opinion publique par de grandes phrases sur l’ambition de l’empereur Nicolas, on l’a fait. Mais les esprits peuvent se dgriser d’un jour l’autre. La vrit peut recouvrer ses droits mconnus. Les peuples finiront par demander compte des sacrifices qu’on leur impose, du sang que l’on fait couler. Ils se douteront bien qu’on s’est moqu de leur crdulit quand on leur a dit que leurs armes allaient dfendre l’honneur national attaqu. Attaqu, o, par qui et comment? Qu’y a-t-il donc de commun entre l’honneur de la France et de l’Angleterre et quelques reclamations faites en faveur des populations orthodoxes! Si les reprsentants des deux puissances se sont fourvoys et ont fait bvue sur bvue, dans tout le cours des ngociations, leur amour-propre peut en souffrir, mais l’honneur national n’est pas solidaire de leur mesquine vanit. Les minist&egrave,res passent, mais les nations restent. Il est imposable de trouver dans la question prsente le moindre motif d’inimiti entre les Anglais et les Franais d’un ct et les Busses de l’antre. Pour parer aux interprtations et aux justes griefs des peuples, on escamote la Bussie le motif legitime qui l’a guide dans sa conduite. Et l’on croit avoir fait merveille par ce tour d’adresse. Il a t dit, dans cette intention, que les flottes et les armes occidentales vont, apr&egrave,s avoir repouss l’agression russe, faire tomber les prjugs qui sparent encore les diffrentes classes des sujets de la Sublime-Porte. Elles vont rgler et manciper tout jamais dans le sens chrtien et politique les peuplades chrtiennes soumises l’islamisme.
Eh bien, pour quiconque connat l’Orient, tout ceci n’est encore que des phrases sonores, mais vides de sens. Si ces exigences des puissances occidentales sont dfinitivement arraches la faiblesse musulmane, elles pourront saper les derniers fondements de l’difice dcrpit que l’on croit tayer. Elles pourront donner le coup de grce l’autorit du sultan et dcrter sa mort civile, mais elles ne satisferont point les populations orthodoxes. Ces populations se mfieront toujours des concessions qui leur auront t ftes sous l’inspiration de l’Occident. Et elles auront raison de s’en mfier. Ces concessions faites dans un faux esprit de vieux philosophisme, de libralisme hypocrite, d’indiffrence en mati&egrave,re de religion, seront toujours contraires et antipathiques ces gnrations jeunes, naves et ferventes. Elles ont besoin d’une sympathie chaleureuse, de quelque chose de vivant et de vivifiant, et non de la lettre morte d’institutions sur papier. Je sais bien que lord Bedcliffe et lord Palmerston croiraient avoir tout fait s’ils parvenaient doter la Turquie d’une charte comme l’Angleterre l’a fait en Portugal. Mais demandez d’abord au Portugal s’il s’en trouve bien et vous verrez plus tard comment s’en trouverait la Turquie. L’Occident n’entend rien l’Orient. Il le juge par des enfants perdus qui viennent chercher dans ses coles et dans ses salons une ducation mensong&egrave,re dont les fruits ne peuvent s’acclimater sur le sol de l’Orient. Les populations orthodoxes orientales ont une rpulsion presque tout aussi vivace et aussi profonde pour la civilisation occidentale que pour la barbarie musulmane. Si l’on me demandait pourquoi? Je rpondrais: tudiez l’histoire.

LETTRE X.

Mars.

On se souvient des accusations de ia France et de l’anath&egrave,me lanc par le minist&egrave,re anglais contre la marine russe pour avoir attaqu Sinope un ennemi moins nombreux. Nous nous sommes mfis dans le temps de ces sentiments chevaleresques et nous avons dit qu’il fallait voir ces puissances l’uvre pour bien juger de ce qu’elles feraient elles-mmes en pareille occurrence. Гл moment est venu pour les juger. Il ne leur suffit point aujourd’hui d’tre trois contre un: pour mettre leur valeur l’aise, elles veulent absolument tre cinq contre un. Elles voudraient tre six, elles voudraient tre dix. Voyez un peu tout le mal qu’elles se donnent, toutes les cajoleries qu’elles prodiguent, toutes les menaces qu’elles font sousentendre pour entraner l’Autriche et la Prusse dans leur agression contre la Russie. Elles ne seront parfaitement rassures que lorsqu’elles auront toute l’Allemagne leurs cts, ou plutt devant elles. Cette pauvre Allemagne a beau promettre qu’elle restera neutre, qu’elle laissera faire, qu’oubliant et trahissant ses intrts les plus intimes, elle ne s’opposera pas une attaque contre la puissance dont elle a le plus besoin, qui seule peut la garantir contres les vellits rvolutionnaires de la France, et les envieux et sordides instincts de l’Angleterre, rien n’y fait. L’Allemagne doit se sacrifier pour frayer le chemin la France et l’Angleterre, et pour payer plus tard les pots casss, s’il y eu a. Napolon Ier disait l’abb de Pradt, apr&egrave,s la campagne de 1812: ‘Voyez les Bavarois, il n’en est pas rest un seul!’ Napolon III aimerait aussi avoir, le cas chant, une pareille consolation offrir aux Franais. Voyez les Allemands, leur dirait-il, ils ont encore bien plus souffert que vous.
Et quand on se dit qu’il y a en Allemagne un parti inintelligent et pusillanime, qui brigue la faveur de rserver S. M. Napolon III une pareille satisfaction, et qui pousse les gouvernements allemands faire sur terre le gros ouvrage des puissances maritimes, c’est n’y pas croire. Comment d’ailleurs concilier cette proccupation anxieuse de la France et de l’Angleterre avec les assurances qu’elles se donnent mutuellement qu’une fois unies, elles n’ont rien craindre et sont matresses des destines de l’Europe. Vous voyez bien que non, et que c’est le contraire qui est la vrit. Unies elles auraient tout craindre, si l’Europe avait le sentiment de sa dignit et celui de sa force. Car cette union avec le caract&egrave,re connu des deux gouvernements ne pourrait tre que prjudiciable aux intrts et l’indpendance des autres nations, et loin de se laisser dicter la loi par ces puissances, c’est l’Europe qui devrait la leur dicter. Il est assez singulier que ce moyen si simple, n’ait point encore t essay srieusement. Toutes les calamits qui ont pes sur l’Europe, lui ont toujours t amenes par la France et par l’Angleterre. Elles sont les ennemies naturelles, radicales, implacables de l’indpendance de toutes les autres puissances. Pour la France, les hommes ont t de la chair canon, pour l’Angleterre, ils ne sont jamais que de la chair coton. Pour l’une et l’autre l’humanit n’est qu’une mati&egrave,re exploiter.
Quand l’une d’elles, ou toutes les deux recherchent l’alliance d’un autre gouvernement, c’est qu’elles ont besoin d’un appui ou d’une dupe. A lire les expressions rvrencieuses et obsquieuses dont la France se sert aujourd’hui, en parlant de l’Angleterre, et que celle-ci emploie son tour, en parlant de la France, il me semble voir Odry, qui, je ne sais plus dans quel vaudeville, tait son chapeau quand il prononait le mot de gendarme. Le fait est, que l’une et l’autre se craignent, elles chantent leurs loges deux voix pour se donner du courage, comme le feraient deux voyageurs engags la nuit dans un chemin inconnu et qui se mfieraient l’un de l’autre. C’est pour neutraliser cette crainte qu’elles ont besoin d’avoir l’Allemagne pour compagnon de voyage. L’Allemagne sera-t-elle assez innocente et assez bonne pour leur servir d’escorte?

LETTRE XI.

Mars.

Il est impossible tout homme impartial de n’tre pas frapp de la droiture, de la nettet du langage tenu par le cabinet rnsse, quand on le compare l’ambiguit de celui des autres cabinets. Cette apprciation ressort tout naturellement des documente livrs la publicit de part, et d’autre. Nos adversaires peuvent, sous leur faux point de vue, dire que nous avons tort dans le fond, mais ils ne peuvent dire qu’ils ne voient pas clair dans ce qne nous avanons. La raison de la difference qui existe entre le langage de la Rnssie et celui des autres pays est tout simple. La dipromatie russe est l’expression des vues et de la volont d’un seul homme, par cela mme elle peut quelquefois tre sujette l’erreur, comme tout ce qui dcoule de la faillibilit humaine, mais aussi quand la volont est loyale, son langage s’en ressent: il est clair et ferme. Ailleurs, c’est tout autre chose. Voyez par exemple l’Angleterre. Son cabinet n’est point indpendant. Le langage et les actes du minist&egrave,re y sont toujours plus ou moins subordonns la presse priodique qui le prot&egrave,ge ou le harc&egrave,le, le soutient ou l’affaiblit, aux tumultueuses dlibrations des meetings, auxquels il doit rpondre avec dfrence, quelques saugrenues que soient les motions qu’on y fait, aux lecteurs qui le nomment au parlement, et le maintiennent au pauvoir ou prparent sa chute. De l une tactique tortueuse, des mnagements observer, des avances plus ou moins importantes faire tons les partis. Le moyen apr&egrave,s cela de garder la libert de conscience et l’indpendance des paroles. Le mot de Talleyrand, que la parole est l’art de dguiser la pense, est surtout applicable au syst&egrave,me parlementaire. L, on ne peut arriva* la vrit que par le mensonge. Et qu’on n’aille pas prtendre que les moyens de publicit accords l’opinion sont autant de garanties pour que la vrit paisse se faire jour, et pour qu’il y ait une concordance parfaite entre les vux de la nation et les actes du gouvernement. Une assemble dlibrante compose d’anges n’aurait certainement en vue que la vrit et le bien gnral. Mais ici-bas, les passions humaines aboutissent un autre rsultat. L’esprit de parti est toujours plus remuant et plus fort que le bon sens. La presse priodique, telle qu’elle est constitue aujourd’hui, est une machine de guerre qni peut tout abattre, tout dmolir, mais qui ne peut rien difier. Les lueurs qu’elle jette blouissent et fascinent les yeux, mais n’clairent point. Le tapage qu’elle fait, tourdit et abasourdit l’intelligence. En un mot, la publicit touffe la vrit. Dans ce syst&egrave,me de mensonge oblig rgl, lgalis, tout contribue dnaturer le vrai et dnaturer les faits eux-mmes. Les crdules et les niais admirent, par exemple, la scurit et la franchise du gouvernement anglais qui livre ses documents diplomatiques l’investigation de l’opinion. Eh bien! tout cela n’est encore pu’un mensonge en grand. Le fameux livre bleu, cette prtendue confession gnrale du minist&egrave,re anglais, fait haute voix et au grand jour, n’est qu’une confession pleine de restrictions mentales, autorises par les casuistes de la politique. Tous les diplomates qui ont t mme de lire les originaux indits de ces correspondances ministrielles savent bien que le livre bleu ne contient que des actes mutils et falsifis ad usum jaoptdi. Comme dans les lettres de femmes, c’est toujours le post-scriptum qui rec&egrave,le le fin mot de ce qu’elles avaient dire, c’est dans les lettres confidentielles, qui accompagnent les dpches officielles que les ministres et les ambassadeurs dposent le fond de leur ponse. Mais ces lettres-l, le gouvernement les garde pour lui ou les anantit. Et l’on ne saurait lui faire un crime de donner ainsi le change l’opinion: il y est condamn par l’indiscrtion des enfants cnrienx et terribles du parlement Quoi qn’il en soit, il n’en est pas moins positif qu’une demi- vrit, une vrit tronque est encore un mensonge, mensonge d’autant plus dcevant et captieux, qu’il ressemble plus une indiscrtion.
La France, tant qu’elle a t domine par le rgime parlementaire s’est trouve dans la mme position, la diffrence pr&egrave,s que la fiction, que le mensonge politique y avaient encore plus de prise sur l’esprit mobile de la nation. Aujourd’hui toute cette fantasmagorie parlementaire s’est vanouie en France, le gouvernement y est rduit sa plus simple expression, mais la vrit n’y a gu&egrave,res gagn. C’est uu trompe-l’il d’un autre genre. D’ailleurs les habitudes. survivent aux institutions. L’illusion n’est plus parlementaire, elle est bureaucratique. Le barom&egrave,tre officiel du Moniteur est invariablement fixe au beau temps: mais on sent dans l’atmosph&egrave,re de la France les courants lectriques des orages passs et venir. Tout y est incertain, commencer par le gouvernement lui-mme. Les traditions impriales qui ne tiennent qu’ un individu ne sont qu’un reflet et un cho. Cela peut tre tr&egrave,s-potique, mais ce n’est ni pratique, ni durable. Notre poque est tr&egrave,s-porte aux hallucinations de tout genre, nous voyons des personnes, d’ailleurs senses, croire la puissance occulte des tables tournantes. Un pouvoir n d’hier n’a pas de racines dans le pays, et ne peut avoir de lendemain. L’Europe le sait, et la France ne l’iguore pas. Les conditions imposes par la ncessit, par le vague de la position doivent naturellement fausser le langage du gouvernement. Aussi voyez comme l’ambiguit et les contradictions percent jusque dans la formule adopte par le pouvoir pour la promulgation de ses actes publics: ‘Par la grce de Dieu et la volont nationale, Empereur des Franais.’ Il y en a l, pour tout le monde, pour les apologistes du droit divin comme pour ceux de la souverainet du peuple. Toute la politique du nouvel empire peut se rsumer dans cet antagonisme de mots.
Quand on cherche contenter tout le monde, c’est tout le monde qu’on mcontente. Les contradictions, les contre-sens qui en drivent se retrouvait chaque pas. L’Empire c’est la paix: ce mot d’ordre la faveur duquel l’Empire a t emport d’un coup de main, est encore un jeu de mots. C’est dans le premier et le seul Napolon que l’Empire s’est accidentellement et momentanment personnifi en France, et c’est la guerre que l’empereur et l’empire ont d leur lvation et leur , chute. Si l’empire peut vouloir dire quelque chose, c’est la promesse de renouveler ce qui a exist en France, sous l’empereur Napolon. Autrement c’est un mot vide de sens. Ajoutez encore que si le titre de Napolon III a une porte incontestable, c’est une protestation agressive contre tout ce que l’Europe a fait dans les luttes mmorables qu’elle a eu soutenir pour sauver son indpendance. C’est un dmenti donn aux actes par lesquels elle a exclu tout jamais la famille Bonaparte. Je ne vois pas trop ce qu’il y a de ci pacifique dans ce dfi jet l’Europe. C’tait dj en soi-mme un cas de guerre, si l’Europe avait t plus prvoyante et plus sage. Ce qui pouvait du reste mitiger un peu l’importance de la prtention ce chiffre, c’tait son ridicule. Pourquoi Napolon III, quand le prnom de celui qui a pris ce titre est Louis? Pourquoi donc pas Louis XIX? La chose n’eut pas t moins illogiqne, ni moins mensong&egrave,re, mais du moins elle et t encore plus plaisante. Et apr&egrave,s cela, on trouve tonnant qu’un pouvoir qui ne se prosterne pas devant le fait accomplie, qu’un pouvoir qui se respecte, ait fait quelques rserves, en reconnaissant pour le moment un tel tat de choses. Dieu soit lou, la Russie n’est pas encore sous le rgime des Palmerston et des John Russell, et ce qui leur convient eux, peut ne pas convenir d’autres. Pour se faire une ide correcte de cet empire de par la volont nationale, il y a encore une observation faire. Cette volont, quoi qu’on en dise, est tant soit peu sujette caution. En France, en gnral, tout est si fictif, si conventionnel que les chiffres mmes n’y ont pas la valeur numrique qu’ils devraient avoir. Nous ne chercherons pas mettre en doute l’exactitude du total des huit millions de voix qui, deux reprises, ont exprim cette volont nationale. Mais si nous n’en contestons pas la vrit matrielle, nous faisons quelque rserve, quant la vrit morale. Nous nous sommes trouvs en France l’poque du 2 Dcembre 1851 et nous savons un peu comment les choses s’y sont passes. D’abord, quand vous traversiez les rues de Paris, des hommes posts dans diffrents endroits et de mine assez suspecte, vous glissaient dans la main de petits morceaux de papier imprim qui contenaient des votes affirmatifs. Quant aux vote: ngatifs, nous n’en avons pas vu distribuer un seul. Calculez le nombre de gens en France qui ne savent pas lire et qui all&egrave,rent cependant porter la mairie ces chiffons de papier qu’ils avaient, pour ainsi dire, ramasss dans la rue, et vous comprendrez aisment ce que veut dire le suffrage universel. En qualit d’trangers, nous tions curieux de connatre l’opinion des gens sur la ncessit et la lgalit du coup d’Etat. Bien des personnes nous ont avou qu’elles ne l’approuvaient pas. Mais ces mmes personnes ne nous ont point cach qu’elles iraient la mairie voter pour. Ceci prouverait bien des choses, si l’on voulait tudier ce fait fond et en tirer des consquences. Les vnements des derni&egrave,res soixante annes de l’histoire de France y trouveraient leur explication. Le Franais, brave sur le champ de bataille, manque compl&egrave,tement de courage civil. Il ne craint pas l’ennemi, mais il craint la police. En tout cas, la pays l’poque dont nous .parlons, voulait viter la guerre civile, et elle n’aurait pas manqu d’clater, aii cas d’une grande divergence d’opinions. La conduite tenue par le pouvoir envers les reprsentants alors lgitimes de la nation ne pouvait laisser aucun doute sur celle qu’il tiendrait, si le succ&egrave,s du coup d’Etat tait compromis. Ce pouvoir qui avait mis sa fortune et son existence sur une carte, appuy d’ailleurs par l’arme, n’tait pas homme s’avouer vaincu et se retirer. D’un autre ct, les militaires avaient un vieux compte de barricades rgler avec les bourgeois qui les avaient dsarms en 1848. Le 2 Dcembre tait une revanche du 24 Fvrier. Je tiens cet aveu de la bouche mme des militaires qui taient impatients de sabrer et de mitrailler les vainqueurs d’alors. Si le gnral Mallet en 1813 avait eu quelques heures de plus sa disposition, son coup de tte et aussi pris les proportions d’un coup d’Etat, et ce qui s’est fait aujourd’hui, se serait galement fait cette poque. Le pouvoir, en France, est depuis longtemps une place forte la merci d’un coup de main du premier venu. Si Lamartine, Caussidi&egrave,re et Ledru-Rollin ont pn faire capituler le pays au bout de quelques phrases, qui donc ne s’en rendra matre une fois qu’il le voudra nergiquement et qu’il aura des canons sa disposition? Les Franais ont une longue habitude de respect pour le fait accompli. Le fait ne dure pas, il est vrai. Il est soudainement remplac par un autre fait, qui vit aussi ce qu’il peut, et c’est toujours recommencer. Le Parisien surtout (et n’est ce pas lui qui est le moniteur tlgraphique de la France?) n’aime pas tre drang dans la distribution des heures de la journe. Il tient l’inviolabilit de son diner au caf, l’inamovibilit de sa stalle au spectacle. Soit que les armes allies entrent dans la capitale, soit qu’un pouvoir rvolutionnaire s’en empare, le Parisien s’empresse de composer avec les vnements pour avoir sa journe sauve. II n’y a que les Parisiens qui n’ont pas de quoi solder la carte du restaurant, ou payer le billet de spectacle qui fassent exception ces habitudes d’ordre et de comfort. Aussi ceux-l font-ils les rvolutions, et presque toujours dans le but de s’assurer leur tour une place au caf et au spectacle. Le spectre rouge en France, c’est tout simplement un homme qui a faim et qui n’est pas bien cas. Une fois qu’il est parvenu satisfaire ses apptits et ses convoitises, il change facilement de couleur. Ou a fait beaucoup trop de bruit en France et en Europe au sujet de ce spectre. Ce spectre se serait vanoui de lui-mme. Le fait est que le 2 Dcembre a mis cet pouvantail en avant et a escompt ce bruit et ces craintes son profit. Nous verrons ce que la France et l’Europe y ont gagn. On trouve dans les lettres de Paul-Louis Courrier une historiette tr&egrave,s-amusante et fort-bien conte qui vient parfaitement l’appui de ce que j’ai dit plus haut. Il s’agit de l’lection du premier empereur. L’auteur se trouvait quelque part en garnison et voici comment il rend compte des votes du corps dont il faisait partie. ‘Nous venons de faire un inpereur, et, pour ma part, je n’y ai pas nui. Voici l’histoire. Ce matin d’Anthouard nous assemble et nous dit de quoi il s’agissait, mais bonnement sans prambule ni proraison: Un empereur ou la rpublique, lequel est plus de votre got? Comme on dit: rti on bouilli, que voulez-vous? Pas le mot, personne n’ouvre la bouche. Cela dure un quart-d’heure, et devenait embarrassant pour d’Anthouard et pour tout le monde. Nous y serions encore, si je n’eusse pris la parole. Messieurs, dis-je, il me semble, sauf correction, que ceci ne nous regarde pas. La nation veut un empereur, est ce nous d’en dlibrer? Ce raisonnement parut si lumineux, si ad rem, que veux-tu, j’entranai toute l’assemble. Jamais orateur n’eut un succ&egrave,s si complet. On se l&egrave,ve, on va jouer au billard. Maire me disait: ma foi, commandant, vous parlez comme Cicron, mais pourquoi voulez-vous tant qu’il soit empereur, je vous prie, — pour en finir, et faire notre partie de billard. Fallait-il rester l tout le jour, etc.’ On croirait lire une lettre d’hier.
Les choses ont d, en mainte localit, se passer ainsi et pas autre ment! Mais, en tout cas, pour lire nne pareille lettre imprime propos du second Empire, il faudra attendre quelque temps. Je crains bien que cette lettre mme, toute vieille qu’elle est, ne soit saisie la poste du gouvernement de par la volont nationale.
On pourrait faire un ouvrage instructif et piquant sous ce titre: Les Franais peints par eux-mmes. L’auteur ou plutt le compilateur n’aurait pas y mettre un seul mot du sien. Il n’aurait qu’ faire un choix dans les crits publis par les esprits les plus minents dont la France est fi&egrave,re juste titre, publicistes, moralistes, historiens, de toutes les poques, de tout les partis. Leurs indiscrtions, leurs aveux seraient prcieux rassembler. Chez eux, comme chez tous les Franais, en masse, c’est toujours le beau pays de France, c’est toujours le grand peuple, le premier peuple du monde qui marche la tte du genre humain et de la civilisation, mais en dtail c’est autre chose. Il se trouverait que de l’aveu mme des Franais, il y aurait bien rabattre de cette grandeur, de cette supriorit. Il y aurait aussi beaucoup de consolations recueillir pour nous autres membres dshrits de cette pauvre humanit qui n’avons point l’honneur d’appartenir la branche privilgie de la famille humaine.
Pouschkine a consign dans ses sonrenirs l’anecdote snivante: Un enfant avait l’habitude de dire tout propos: papa est un homme de beaucoup d’esprit, papa est tr&egrave,s-brave, l’empereur a une grande estime pour papa. Mais qui donc t’a cont tout cela, lui demanda-t-on un jour.— Mais c’est papa lui-mme qui me l’a dit.

LETTRE XII.

Mars.

On vent toujours croire en Europe qne noos sommes ns d’hiei ou que tout au plus la Russie, parler historiquement, date de Pierre Ier. C’est une de ces mille erreurs, acceptes, accrdites sur notre compte par l’ignorance et la mauvaise foi. Non, nous ne sommes plus aussi jeunes que l’on nous fait l’honneur de le supposer, car nos relations politiques et guerri&egrave,res avec l’empire d’Orient remontent au dixi&egrave,me si&egrave,cle. Dj cette poque, les empereurs grecs et les patriarches recherchaient l’alliance de la principaut de Kiow, et la flotte grecque comptait son service quelques centaines de Russes. Nos armes ont brill de bonne heure dans les contres o plus tard elles ont acquis tant de gloire. En l’anne 906, te prince Oleg fit une heureuse et savante campagne contre Constantinople. Le Dnieper se couvrit alors de deux mille petits navires, dont chacun portait quarante hommes arms. La cavalerie fut expdie par la voie de terre. Cette expdition avait surmonter des obstacles qui aujourd’hui mme pourraient tre regards comme quasi-invincibles. Nanmoins, elle ne tarda pas tre mene a bonne fin. L’empereur Lon, surnomm le Philosophe, s’empressa d’acheter la paix au prix d’un tribut considrable pour le temps, une convention suivie bientt d’un trait de paix, fut conclue des conditions tr&egrave,s-avantageuses pour nous. Les sujets russes qui foisaient le commerce eurent le droit l’avenir de sjourner Constantinople, pendant les premiers six mois de leur sjour, ils taient dfrays par le gouvernement, qui s’tait engag leur fournir tout ce qui tait ncessaire leur entretien, et leur accordait en outre la libre entre dans les bains publics, leur dpart, les commerants devaient tre munis par le gouvernement de tout les moyens de navigation, tels que voiles, ancres, cordages, etc. En mmoire de sa glorieuse expdition, et pour la consacrer, Oleg, en repartant pour Kiow, cloua son bouclier aux portes de Constantinople. Si ce dernier fait appartient plutt la lgende qu’ l’histoire, le souvenir qui en a t consign dans la plus ancienne de nos chroniques, n’en est pas moins prcieux pour nous.
Wladimir-le-Grand, antrieurement encore sa conversion au christianisme, demanda en mariage la sur des empereurs Basile et Constantin. Ils montr&egrave,rent d’abord quelque rpugnance accorder une princesse chrtienne un prince idoltre et le pri&egrave,rent d’embrasser auparavant la religion du Christ. Le prince rpondit qu’il tait prt se faire chrtien, mais qu’il ne voulait point se laisser imposer de condition, et il rclama des empereurs, comme preuve de confiance et de dispositions amicales, l’envoi de leur sur: on s’empressa d’accder sa demande, L’arrive de la princesse Anna fut bientt suivie du baptme du prince et de la crmonie nup tiale. On voit que de’ temps immmorial, nos princes se sont montrs peu disposs subir des conditions. Du reste, les empereurs grecs n’eurent qu’ se louer de la confiance qu’ils avaient tmoigne car leur beau-fr&egrave,re, en fid&egrave,le ami et alli, se hta de leur envoyer des troupes pour contribuer la pacification de l’empire troubl par des rvoltes. Nos relations successives avec l’empire d’Orient furent nombreuses et diverses. Les sciences et les arts n’taient pas plus ngligs que la politique. La traduction en langue slave, des livres sacrs grecs, remonte une poque tr&egrave,s-recule. Les artistes grecs venaient orner nos glises de peintures et de mosaques. La capitale de la Russie eut alors dj l’ambition de rivaliser de splendeur et de magnificence avec celle des empereurs d’Orient. P&egrave,s le commencement du onzi&egrave,me si&egrave,cle, nous emes Nowgorod une cole, o trois cents jeunes gens, fils de familles clricales et nobles, se prparaient aux fonctions sacerdotales, municipales et administratives. De cette poque date galement notre premier code de lois crites.
La premi&egrave,re ambassade pr&egrave,s des sultans, connue par nos chroniques, remonte l’anne 1497. Entr’autres instructions, notre envoy reut l’ordre de saluer le sultan de la part du grand-duc, en se tenant dbout, et non agenouill, comme l’usage, ce qu’il parat, le demandait alors, de n’adresser son discours qu’au sultan, et non aux pachas, de ne cder le pas aucun des ambassadeurs des cours trang&egrave,res. A son arrive Constantinople, l’envoy Plet- scheff refusa le dner que les pachas voulurent donner en son honneur, ainsi que les habits, les prsents et la somme de dix raille pi&egrave,ces de monnaie ottomane qui lui furent offerts. Il rpondit l’officier envoy pr&egrave,s de lui, qu’il ne mettrait pas leurs habits, n’avait pas besoin de leur argent, n’avait rien faire avec les pachas, mais qu’il tait envoy par son souverain pour traiter directement avec le sultan.
Si le prince Menschikoff a t accus, de nos jours, d’une fiert excessive, les publicistes europens pourront du moins reconnatre que ses procds diplomatiques, si toutefois ils sont avrs, ne sont pas de son invention, mais qu’ils appartiennent la tradition et remontent au quinzi&egrave,me si&egrave,cle. Les souverains russes, mme alors que la Kussie tait bien faible, comparativement la puissance ottomane si importante et si formidable, n’ont jamais mconnu la dignit de puissance chrtienne, qu’ils avaient faire prvaloir dans leurs relations avec un pouvoir mcrant, ennemi du Christ et des nations soumises la domination de la croix.
Le sultan Bajazet fit un accueil tr&egrave,s-gracieux l’envoy russe et lui accorda tout ce qui faisait l’objet de la ngociation: probablement cette poque la diplomatie europenne n’tait point aussi conciliatrice qu’elle l’est aujourd’hui. Les confrences de Vienne, les circulaires de M. Drouyn de Lhuys, lord Palmerston et le grand mdiateur Buol eux-mmes n’avaient point encore t invents.
Nos rapports avec les Lieux-Saints remontent galement une poque bien loigne de nous. Nous possdons une relation d’un p&egrave,lerinage fait Jrusalem au douzi&egrave,me si&egrave,cle par un ecclsiastique du nom de Daniel. Il rend compte avec une extrme navet et beaucoup de reconnaissance de l’accueil qui lui fut fait par Baudoin Ier. B assista avec lui tout les services divins de la semaine sainte, et, ce qui est digne d’tre mentionn, la crmonie du feu sacr, qui a lieu le samedi saint et contre laquelle les crivains du culte catholique romain s’l&egrave,vent aujourd’hui avec tant de vhmence et d’acrimonie pour accuser le clerg grec, se passait du temps de Baudoin tout comme elle se passe aujourd’hui. C’est du p&egrave,lerinage du p&egrave,re Daniel que date la premi&egrave,re lampe russe qui fut suspendue sur le Saint-Spulcre. Une donne historique fort remarquable est galement consigne dans le mme ouvrage. L’auteur trouva Jrusalem plusieurs habitants notables de Nowgorod et de Kiow. Avaient- ils pris part la premi&egrave,re croisade qui se termina par la conqute des Lieux-Saints ou bien s’taient-ils empresss de s’y rendre . la premi&egrave,re possibilit: c’est un point qui n’est clairci ni par notre histoire, ni par la relation du voyage que nous venons de citer. Mais, en tout cas, la prsence d’un certain nombre de Russes Jrusalem, cette poque, est dj un fait fort intressant et significatif. Le p&egrave,re Daniel visita Jrusalem, comme nous l’avons vu, au commencement de la royaut des croiss. Une p&egrave,lerine russe, Euphro sine, princesse de Polotsk, s’y rendit, pour ainsi dire, la veille de la chute de cette royaut ou peu d’annes avant la conqute de Jrusalem par Saladin. Depuis lors nos relations avec la Palestine furent frquentes. Les grands-ducs, les czars ne manquaient jamais de consacrer leurs joies ou leurs afflictions par de riches offrandes aux Lieux-Saints. Les patriarches d’Orient envoyaient souvent des moines en Russie pour y faire des collectes, et ils en revenaient toujours avec de nombreux tmoignages de la ferveur et de la munificence des Russes. Comme rapprochement assez curieux, il est remarquer que Sinope, dont le nom a fait tant de bruit de nos jours, est cit aussi dans nos anciennes chroniques. La tradition raconte que c’est de Sinope que l’aptre Andr se rendit sur les hauteurs o plus tard s’leva la ville de Kiow, et qu’il prdit la puissance et la splendeur de la plus ancienne de nos capitales. Ce serait donc de ce port qu’aurait jailli la premi&egrave,re lueur de la sainte vrit qui, plus tard, devait clairer nos mes et nos esprits, et c’est apr&egrave,s dix-huit si&egrave,cles que nos armes chrtiennes devaient porter un coup si formidable aux ennemis de notre foi. On conoit bien que nous ne voulons point entreprendre un cours complet sur l’histoire de la Russie. Mais ceux qui aiment mieux se laisser guider par les instructions des temps passs que par les mensonges et les commrages des gazettes du jour, peuvent suivre dans nos historiens le dveloppement progressif de nos relations avec l’Orient et mme avec les puissances occidentales. Ils verront que l’Europe, depuis les poques les plus recules, a souvent recherch notre alliance, qu’elle a plus d’une fois rclam notre appui pour combattre la puissance musulmane, un peu plus redoutable alors qu’elle ne l’est aujourd’hui. Ils verront galement que la Russie en a souvent appel aux souverains de l’Europe pour s’unir dans une action commune contre les violences de cette puissance antiehrtienne. Si nous tions tellement inconnus l’Europe, comment se fait-il que, d&egrave,s le onzi&egrave,me si&egrave,cle, les familles royales et princi&egrave,res aient cherch s’unir aux ntres par des liens de parent. Harald, prince de Norv&egrave,ge, Casimir, roi de Pologne, pous&egrave,rent des princesses russes. Des princesses russes devinrent reine de Hongrie et reine de France. Ce fut un vque de Cblons qui vint de la part de Henri Ier faire les propositions de mariage. Des princes proscrits et fugitifs de Norv&egrave,ge, de Hongrie, d’Angleterre, sont venus rclamer une hospitalit protectrice la cour du grand-duc Jaroslaw.
Les tentatives de Rome pour nous rallier son glise datent de loin. Un envoy du pape, du cl&egrave,bre Innocent III, vint faire au souverain de Russie les propositions les plus engageantes, en lui promettant que, s’il adoptait le rite romain, le pape mettrait son service son glaive pour lui assurer la possession de plusieurs pays et le rendre un des plus puissants potentats. ‘C’est au prix de mon sang et avec le secours de mou propre glaive, qu’ l’exemple de mes anctres, je ferai les conqutes qui me conviennent’, rpondit le prince, et il congdia l’envoy. Plusieurs tentatives du saint- si&egrave,ge se succd&egrave,rent et aboutirent au mme rsultat. Une antre fois, on eut recours un nouveau moyen de sduction: les papes Paul II et son successeur contribu&egrave,rent au mariage de Jean III avec la princesse grecque Sophie, qui, apr&egrave,s la conqute de Constantinople par les Turcs, s’tait rfugie Rome. Ce mariage, aux yeux du saint-si&egrave,ge, avait un double intrt: gagner un puissant alli contre les dangers dont Mahomet II menaait l’Italie et amener peut-tre par la reconnaissance le souverain russe abdiquer sa foi en faveur de Rome.
Au commencement du seizi&egrave,me si&egrave,cle, nous voyons l’empereur Maximilien prier la cour de Russie de l’aider reconqurir la Hongrie, qui avait chapp de ses mains. Il est curieux de retrouver, au bout de quelques si&egrave,cles, la rptition des mmes vnements qui se reproduisent de loin en loin avec une similitude parfaite. Ce sont l de petites malices de l’histoire, bonnes relever l’usage des mdiocrits oublieuses et prsomptueuses. Plus tard, la mme puissance envoie une brillante ambassade Moscou, offrant au czar, en son nom et en celui de l’Europe, une alliance l’effet de dtruire d’un coup, sur terre et sur mer, la domination ottomane. ‘Chassons les Turcs, disait l’ambassadeur, chassons les de Constantinople et r&egrave,foulons-les en Arabie, relevons la croix dans la Thrace et dans la Hellade, et que tout l’Empire grec, des confins o le soleil se l&egrave,ve, t’appartienne, o czar puissant! Ce sont les paroles que t’adressent l’empereur, le saint-p&egrave,re et le roi d’Espagne.’ — Que dira Son Excellence M. le comte Buol-Schauenstein ce langage tenu par un de ses prdcesseurs?
Les premiers rappots constats par l’histoire, entre l’Angleterre et la Russie, remontent la moiti du seizi&egrave,me si&egrave,cle. Ils ne commenc&egrave,rent point, pour l’Angleterre, sous d’heureux auspices, et auraient pu servir de prsage la msaventure du Tiger. Des pcheurs virent un jour un navire anglais chou sur la cte. Tout l’quipage qui le montait .avait pri par le froid, et le capitaine fut trouv gel, assis devant son journal. Quelque temps apr&egrave,s, ces relations chang&egrave,rent de nature. La reine Elisabeth en eut de tr&egrave,s-suivies et de tr&egrave,s-amicales avec la czar Jean IV. On dit mme qu’il eut un instant l’intention d’pouser la reine, qui, cette poque, tait ge de 50 ans. Ce qui est positif, c’est que i et autre Henri Ш, qui avait dj t mari six ou sept fois, entra en ngociations avec la reine pour obtenir en mariage une princesse anglaise et qu’Elisabeth prta volontiers l’oreille ses communications. Plus tard, pareils pourparlers eurent lieu entre elle et le czar Boris Gudounoff, au sujet du mariage de son fils. ‘Je regrette, lui disait-elle, de n’avoir pas de fille pour la donner en mariage au jeune prince Thodore, tant j’ai d’amiti pour le p&egrave,re et d’estime pour le fils, dont on dit beaucoup de bien.’
Que diraient les honorables lords John Russell et Palmerston s’ils avaient connaissance de ces relations secr&egrave,tes et amoureuses de leur grande reine Elisabeth avec les souverains d’une nation qui, aujourd’hui encore, n’est que barbare leurs yeux?
Le Kremlin a vu, en 1675, un congr&egrave,s europen se runir Moscou, les plnipotentiaires de la Hollande, du Danemarck, du Brunswick et de l’empire germanique vinrent demander au czar Alexis Michalowitz une intervention active et arme dans les affaires de l’Europe, pour s’opposer d’un commun accord aux vues ambitieuses de la France ligue alors avec la Su&egrave,de.
Il suffit, je pense, de cette rapide excursion travers l’histoire pour convaincre les plus entts et les plus ignorants que la Russie, bien avant Pierre Ier, n’tait plus une terra incognita, qu’elle aussi a ses antcdents, qu’ diffrentes poques, elle a jou un rle actif et prpondrant, souvent mme plus influent que celui de bieu d’autres puissances qui aujourd’hui, dans leur ignorante prsomption, croient nous craser du poids de leurs quartiers de noblesse historique. Le dveloppement, l’agrandissement de la Russie a toujours suivi une marche rguli&egrave,re et logique. Le mouvement a t comprim on ralenti sons la domination mongole, qni, du reste, comme l’observe Karamsne, ne s’est exerce que de loin et par consquent n’a point ragi snr notre nationalit. Cette nationalit, fortifie par le sentiment religieux, est reste pure et indpendante. Apr&egrave,s l’affranchissement du joug des Tartares, nous nous sommes retrouvs ce que nous avions t antrieurement. Nous avions fait une maladie, mais n’avions pas chang de nature. La convalescence a t prompte, et les forces et la sant nous sont revenues en surabondance. C’est ainsi que nous avons travers toutes les grandes crises, et, rcemment encore, celle de 1812. La Russie porte en elle uue source de vitalit qui lui rend les triomphes possibles. Si jamais elle devait prir, ce ne pourrait tre que par ses propres fautes, et non sous les coups du dehors, qui glissent sur elle sans l’entamer aucunement. Pierre Ier a trouv son empire tout prpar pour l’accomplissement de la grande uvre de rformes. Dou d’un gnie puissant et entreprenant, il s’est avanc dans la route qui lui avait t fraye, non petites journes, comme l’avaient fait ses prdcesseurs, mais avec l’ardeur d’un homme impatient d’atteindre le but. Il a devin la vapeur et l’a applique aux rformes qui devaient complter l’uvre du temps. C’est un mal et un bien la fois. Le bien qui en est rsult nous l’avons mis profit: il est devenu notre patrimoine. Le mal ou les inconvnients qui en ont dcoul, il tient toujours nous de les modifier et de les affaiblir. Contentons-nous de profiter des conqutes intellectuelles que fait l’Europe, sans nous assujettir son influence. Restons 1 usses au milieu de l’Europe. Fortifions notre nationalit, mettons-la au service exclusif des intrts qui nous conviennent. Comme nous l’avons dj dit: l’isolement, dans ce sens, sera pour nous, non un principe de faiblesse et de dprissement, mais bien au contraire, une source fconde de force et de bien-tre.

LETTRE XIII.

Mars.

Des doutes sur la justice des rclamations mises par le gouvernement russe et sur la sagesse de sa conduite dans la question pendante se sont levs dans l’esprit de quelques personnes srieuses, et d’ailleurs bien intentionnes. Malgr leur sympathie pour la Russie qu’ils consid&egrave,rent comme le dernier boulevard oppos au torrent dmagogique et rvolutionnaire, leur confiance tait tant soit peu branle, non par la question en elle mme, mais plutt par l’explosion d’une rprobation presque gnrale contre la Russie. Elles pensent qu’il faut bien qu’il existe quelques torts rels du ct que tout le monde accuse d’avoir tort. Sans vouloir avancer un paradoxe, je me permets de croire, au contraire, qu’il y a dj une prsomption lgitime en faveur du droit de quelqu’un, quand les opinions les plus divergentes, les partis les plus extrmes se coalisent entre eux pour lui contester ce droit. N’est-ce pas Champfort qui a dit: combien de sots faut-il pour faire un public? On pourrait ajouter: et combien de mchants? Rivarol, apr&egrave,s avoir dit un mot qui avait enlev les suffrages unanimes de l’auditoire, demandait son voisin: me serait-il par hazard chapp quelque sottise? En tout tat de cause, les masses comprennent encore mieux ce qui tient l’intelligence, que ce qui tient la loyaut et la morale. Les passions se rvoltent plus rarement contre l’esprit que contre le droit. Un de nos loquents orateurs chrtiens, l’archevque Innocent, a caractris d’une mani&egrave,re saisissante la valeur de ce que l’on appelle l’opinion publique, le suffrage universel et la souverainet du peuple, cette souverainet de mauvais aloi, qu’une nouvelle cole signale comme la plus sublime et la derni&egrave,re expression de la perfectibilit sociale. Voici le sens de ses paroles, quand Pilate demanda aux anciens de Jrusalem et au peuple lequel des deux, de Jsus ou de Barabbas devait tre mis en libert. La souverainet du peuple se dclara en faveur du malfaiteur et vota la condamnation du juste.
L’opinion publique est une chose tellement abstraite subtile, arbitraire, elle chappe tellement au contrle de la raison et de la vrit, qu’il est impossible de la prendre pour r&egrave,gle et pour base d’un jugement quelconque. O est le tribunal qui formule et valide ses arrts? Tout folliculaire parle au nom de l’opinion publique. D’abord il est deux opinions publiques, l’une en prsence de l’autre, l’une passionne, criarde, et par cela mme puissante, l’autre consciencieuse, mais peut-tre timide, se borne protester contre la premi&egrave,re par son silence. Celle-l s’empare de la place publique, et comme nous n’avons plus aujoud’hui de forum en plein air, tels qu’en avait l’antiquit, sa place publique, elle, ce sont les tribunes parlementaires, les estaminets et les journaux. La seconde, plus patiente, se rfugie dans l’histoire. Les hommes senss se mfient toujours des arrts d’une opinion publique proclams d’emble et sans contestation. C’est principalement des poques tourmentes, des poques de rvolte politique et morale qu’il faut se tenir sur ses gardes. Dans l’tat de choses prsent, cette opinion compose des lments les plus dlt&egrave,res, les plus subversifs, doit ncessairement nous tre contraire. Nous ne pouvons point avoir les sympathies de la pl&egrave,be, et par pl&egrave,be j’entends id non pas la populace, mais les diverses factions de la socit qui constituent aujour- d’ui la majorit passionne et militante. Gouvernements et socits, dans les derniers temps, ont t plus ou moins attaqus par le contact rvolutionnaire. Je ne parle pas de la France qui depuis soixante ans et plus, n’a fait que changer de rgimes rvolutionnaires. Mais chez les autres peuples mmes, o cette maladie n’a point pass comme en France l’tat chronique, et qui ont triom ph de la maladie aigu, il en reste toujours quelques vestiges et quelques symptmes dans la constitution organique. L’Angleterre a su, jusqu’ un certain point, se prserver de cette contagion. Mais si la nation n’y est pas rvolutionnaire, le minist&egrave,re l’est au plus haut degr. Ses tendances, ses sympathies le portent toujours justifier la rvolte, si ce n’est la provoquer partout o elle ne contrarie pas ses intrts. Il n’y a qu’ sen rapporter au langage et la conduite qu’il a toujours tenu durant les crises rvolutionnaires qui ont agit soit la Pologne, soit la Suisse, soit l’Italie, soit la Hongrie. Il n’est que deux endroits en Europe o les mouvements populaires n’ont jamais veill les dispositions compatissantes du cabinet anglais: ce sont les les Ioniennes et l’Irlande. Pour bien juger des principes coustants qui r&egrave,glent sa conduite, il n’y a qu’ jeter les yeux sur Londres, ce Botany- bay hospitalier, o tous les incendiaires, tous les faussaires, tous les malfaiteurs politiques trouvent refuge et protection. Et notez bien que ce refuge leur est accord bien moins titre de malheureux qui ont en tout cas droit la piti publique, qu’ titre d’auxiliaires et d’pouvantails que l’on tient en rserve pour menacer en temps et lieu la scurit de l’Europe. Ces lments de dsordre font aussi partie des temptes renfermes dans les outres d’Eole, que le gouvernement tient sa disposition, selon l’expres1 sion connue du ministre Canning, temptes que, d’un jour l’autre, l’Angleterre peut lancer sur le monde pouvant.
La Russie seule est reste, non-seulement parfaitement inaccessible la contagion rvolutionnaire, mais c’est encore elle qui lui a port les coups les plus meurtriers. Voil ce qu’on ne lui pardonne pas. Les rvolutionnaires en veulent la Russie par instinct, par ressentiment et par haine: les autres par une certaine pudeur d’avoir failli en prsence de menaces de la rvolution, en veulent la Russie de n’avoir point t, ne ft-ce qu’un jour, solidaire de leurs torts et de leur faiblesse.
Quant l’opinion publique qui, dans quelques parties de l’Allemagne, s’est prononce avec tant d’acharnement contre la Russie en faveur de la France, elle s’est laisse influencer par un autre motif qu’il ne faut pas perdre de vue. Il est bien connu de tout le monde qu’il y a parmi les Allemands un parti assez puissant qui a une peur mortelle des Franais. Par gard pour les qu’en dira-t-on, ils dguisent cette peur toute physique sous les dehors d’une crainte toute morale de l’influence que la Russie pourrait exercer sur l’Allemagne. Ces hommes, si jaloux de leur indpendance, ne se font pas srupule de nous appeler leur secours, quand ils n’en peuvent plus, et qu’ils succombent sous le danger qui les crase. Mais avant cela, ils essaient de conjurer et de dtourner le pril, en vocifrant contre la Russie, ou bien une fois dlivrs par nous, ils renient le bras qui les a sauvs.
On prte au prince Schwarzenberg un mot assez dplaisant sur l’normit de l’ingratitude dont l’Autriche serait prte tonner le monde. En tout cas si le mot est nouveau, la chose ne l’est point. L’ingratitude ne peut plus tonner personne. A propos de cette peur gallicane dont quelques journaux allemands se sont rendus les organes, je me souviens toujours du po&egrave,me de Pouschkine sur l’inondation qui a ravag Ptersbourg en 1824. Un jeune homme, apr&egrave,s avoir perdu la suite de ce dsastre tout ce qui lui tait le plus cher dans la vie, devient fou, dans sa monomanie, il s’en prend au fondateur de la capitale et adresse des reproches dsesprs sa statue questre. Depuis ce moment, errant jour et nuit dans la ville, il lui semble qu’il est constamment talonn par la statue, et qu’il entend le retentissement des pieds de bronze qui frappent les dalles du pav. Cette monomanie ressemble bien celle du parti dont il est question. Depuis les guerres de la premi&egrave,re rpublique franaise et du premier empire, lui aussi, au moindre vent qui s’l&egrave,ve l’horizon, il croit toujours entendre le pitinement et le hennissement des chevaux franais, soit sur les bords du Rhin, soit sur les rives du P. D’ailleurs sa crainte est logique. Jamais la France n’a fait que du mal l’Allemagne. La Russie a toujours t envers elle cordiale et gnreuse. Il est clair que ce sont les ennemis et les mchants qn’il faut craindre et mnager. Vis—vis de ses amis on ne se gne pas, surtout quand on a acquis l’exprience que ces amis sont loyaux et oublient volontiers, l’occasion, les griefs dont ils auraient se plaindre. Mais la longue, il ne faudrait cependant pas abuser de cette loyaut et de cet esprit de modration. Apr&egrave,s avoir, plusieurs reprises et quelquefois ses dpens, fait les affaires de ses voisins, il peut venir un moment o un Etat doit ncessairement songer faire les siennes, sans s’inquiter de ce que les voisins pourraient trouver y redire.
D’ailleurs il ne faut pas oublier que la peur est une mauvaise conseill&egrave,re. On a tout lieu d’esprer qu’elle ne prvaudra pas, dans les conseils des puissances allemandes. Il ne s’agit ici ni de liens de parent, ni de liens de reconnaissance. La politique fait bon march de ces considrations de petite morale, Mais l’Allemagne a d’autres intrts sauvegarder. Un homme d’esprit et qui connat bien la Bussie et l’Allemagne, crivait l’autre jour un de ses amis: ‘Cette attitude presque hostile d’une partie de l’Allemagne, en pr- ‘sence de la puissante coalition, dirige contre la Bussie, et sur- ‘tout cause des sentiments qui ont inspir cette attitude, est un ‘vritable triomphe pour le parti national russe qui s’est toujours ‘mfi des dispositions allemandes, et puisque les choses devaient ‘en arriver l, le seul regret qu’on ait, c’est de n’en avoir pas ‘assez fait pour l’Allemagne. Quant moi qui, par nature, suis ‘condamn l’impartialit, ce n’est certes pas au point de vue de ‘l’animosit nationale, que je trouve cette tendance allemande mprisable. Elle est mprisable, parce qu’elle est un mensonge et une ‘purilit. Les Allemands ont beau dire que, unis entr’eux, ils sont ‘assez forts pour sauvegarder leur neutralit. Mais c’est l prd- ‘ s&egrave,ment qu’est le mensonge, car ils savent bien qu’ils ne sont pas ‘unis, et que, en dehors de l’alliance russe, l’Autriche et la Prusse ‘ne pourront jamais rester unies.’
Oui, c’est l’alliance russe qui seule peut neutraliser les antagonismes des diffrentes nationalits allemandes, car cette alliance, de la part de la Bussie, est dsintresse. Une guerre de famille en Allemagne, qui ne pourrait jamais aboutir qu’ l’affaiblissement et la ruine de l’Allemagne, ne devrait-elle pas Matter l’ambition de la Russie, si elle tait aussi ambitieuse qu’on le dit? D’autre part les faits parlent assez haut pour que chacun puisse les entendre. La Prusse doit savoir quel est le dernier mot de la politique franaise. Que l’empire soit la guerre pour obtenir la paix, comme il l’a t, ou que l’empire soit la paix, pour aboutir la guerre, comme il l’est aujourd’hui, les tendances gographiques de la France n’ont jamais vari de but. Quant l’Autriche, il semble qu’elle a pu juger suffisamment des sympathies de l’Angleterre pour elle. Ces sympathies se sont mainte et mainte fois traduites en discours au parlement, en dpches et voyages diplomatiques, en ovations Kossuth, qui voulait dmembrer l’empire, et en outrages au gnral Haynau qui s’est vaillamment battu pour l’intgrit de ce mme empire. Je sais bien que le minist&egrave,re anglais a dclar qu’il n’tait pas charg de faire la police pour les gouvernements du continent, et que par consquent tous les assassins politiques pouvaient vivre librement en Angleterre, et y prparer leurs projets homicides. Je sais aussi que les hommes d’tat allemands de la nouvelle cole, plnant dans les hautes rgions d’une politique humanitaire, sont aujourd’hui au-dessus de ces petitesses et de ces susceptibilits nationales qui jadis n’auraient pu tre froisses impunment. Aujourd’hui, on n’y regarde pas de si pr&egrave,s, et les alliances peuvent tre aussi iniques et aussi honteuses que les antagonismes. Mais nous ne croirons ces anomalies que quand elles seront un fait accompli, jusque-l nous aimons les considrer comme impossibles. En effet, il ne manquerait plus pour complter la srie de tous les vnements dplorables dont on nous donne le spectacle, que de voir l’Autriche et la Prusse marcher contre la Russie, tranes la remorque par la Turquie, la France et l’Angleterre.

LETTRE XIV.

Avril.

Il est impossible de ne pas se sentir par moment saisi d’une am&egrave,re tristesse, la vue des vnements qui se droulent nos yeux. Et certes pour un Russe, cette tristesse n’est pas provoque par la crainte des preuves que ces vnements nous prparent dans un avenir prochain. De pareilles preuves ont toujours t acceptes par la Russie avec humilit, supportes avec rsignation et surmontes avec courage. L’histoire en fait preuve. La Russie a, durant des si&egrave,cles, gmi sous une domination trang&egrave,re et barbare. Mais sa foi et sa nationalit sont restes intactes. Plus tard elle a eu traverser une longue crise d’interr&egrave,gnes, de guerres civiles, d’usurpations, les ennemis avaient envahi une grande partie de son territoire, les Polonais et les Sudois se disputaient ses dpouilles et sou trne devenu vacant. Mais au milieu de ces calamits elle a conserv saines et sauves sa foi et sa nationalit. Hier encore n’a-t-on pas vu l’Europe coalise contre elle sous le drapeau du premier capitaine des temps modernes, et n’est-ce pas au centre mme du pays envahi qu’elle a eu dfendre son indpendance? L’Europe sait ce qui est advenu. Protge Par la Providence divine, qui l’a dote de croyances et de rsignation religieuses, d’nergie morale et de l’amour du sacrifice, c’est toujours victorieuse, et toujours plus forte qu’elle est sortie des preuves qui lui ont t infliges. Un de nos crivains l’a dit: tontes les maladies que fait la Russie, sont des fi&egrave,vres de croissance. Ce ne sont donc ni les flottes allies, ni les corps expditionnaires en marche contre nous, qui peuvent nous rendre soucieux et tristes. Non, les apprhensions que rveillent en nous les vnements du jour sont plus srieuses et tiennent un ordre d’ides plus relev. Nous qui avons encore un grand avenir en perspective, nous pouvons nous mfier de cet avenir, car en prsence de ce qui se passe, nous en venons douter de la civilisation, de ses progr&egrave,s, de son influence bienfaisante. Voil ce qui est profondment triste. Nous nous demandons si la Russie, l’exemple des autres pays, ne sera point aussi un jour, force de trop savoir et de trop avoir, condamne perdre en moralit et en dignit humaine ce qu’elle pourrait d’un autre ct gagner en puissance et en bien-tre matriel. L’Angleterre est l pour nous inspirer sous ce rapport de srieuses et de sinistres apprhensions. Ce pays est, sans contredit, arriv l’apoge de la puissance et de la civilisation. Il est impossible de ne pas l’admirer. Je l’avoue, pour ma part, dans mon sjour en Angleterre, je me suis plus d’une fois, non seulement comme Russe, mais comme Europen, comme homme du continent, senti mal mon aise, presque bless et humili, en voyant cet clat, cette splendeur vigoureuse et puissante, ce luxe de bien-tre politique et social, priv et public, qui fait de l’Angleterre un pays part et sous bien des rapports suprieur tous les autres. Je pardonnais involontairement l’Anglais d’tre fier de ce nom d’Anglais, comme d’un titre de noblesse acquise et consacre par des si&egrave,cles de sages et vaillants exploits. D’ailleurs l’Anglais, comme homme priv, entendons-nous bien, est d’un esprit juste et droit, d’un caract&egrave,re aust&egrave,re mais sympathique, de relations loyales et sres. Eh bien, en dpit de tous ces gages de supriorit, l’Angleterre est faite pour dcourager les hommes de bien, qui eussent t tents de marcher dans la voie qu’elle a suivie. Elle est plutt un avertissement et une leon mditer, qu’un exemple imiter. Et notez bien que ce n’est pas la suite de crises rvolutionnaires, mais la suite du dveloppement normal de ses institutions qu’elle est tombe dans le faux: c’est uniquement, par la force lgale des choses, en partie source de sa grandeur, qu’elle est marque aujourd’hui d’un signe de dchance morale qui fltrit et corrompt sa puissance mme. Voil, nous le rptons, ce qui est triste pour tout homme srieux, pour tout homme qui aimerait compter sur l’avenir. Voyez un peu ce qui se passe dans cette Angleterre si sage et si loyale: Une presse furibonde, un minist&egrave,re passionn, poussent le pays dans une guerre inique et insense. Une reine jeune encore, mod&egrave,le de toutes les qualits qui font l’ornement de la femme et la dignit de la souveraine, est condamne par l’tat lgal des institutions de son pays subir des ministres qui ne peuvent avoir ni les sympathies de la femme, ni l’estime de la souveraine. Elle, femme accomplie, femme anglaise et par consquent ennemie de tout ce qui est shocking, est oblige de se rsigner l’humiliation d’adhrer, ne ft-ce que par son silence, au langage malsant et ignoble de ministres qui, soit jen, soit apr&egrave,s-dner (voyez les interpellations du parlement au sujet du banquet d’adieu donn sir Napier), justifient pour leur compte le mot si connu de Voltaire sur Shakespeare. Bien plus, elle qui ne peut aimer la guerre, est contrainte de la dclarer un alli, dont elle apprcie certainement au fond du cur la loyaut et la noblesse de caract&egrave,re. Souveraine, et juste titre jalouse des droits de la couronne,, elle est oblige de chercher et de trouver un ennemi en celui qu’elle consid&egrave,re (ainsi que le font tous les souverains lgitimes) comme le pieux chevalier et le soutien de la lgitimit souveraine et de l’ordre social en Europe.
‘C’est une consolation pour la reine (dit le message de guerre adress au Parlement), de rflchir qu’aucun effort n’ait t pargn de sa part pour conserver ses sujets les bienfaits de la paix. La juste attente de la reine a t trompe.’ Etc., etc.
Oui, certes, tout le monde en a la conviction morale, les efforts de la reine pour viter la guerre ont d tre sinc&egrave,res et nombreux. Mais sa juste attente a t trompe. Trompe par qui? le message ne le dit point, mais l’histoire le dira un jour: cette attente a t trompe par ses ministres. Si Dieu le permet, nous verrons plus tard si l’attente des ministres ne sera pas trompe son tour. Les desseins de la Providence sont impntrables. Le mal physique et le mal moral existent sur la terre et ont leurs jours de triomphe. Donc le mal est ncessaire. La Providence peut, un moment donn, accorder gain de cause l’agression la plus violente. Au dbut de la carri&egrave,re qui s’ouvre devant nous, nous ne chanterons pas victoire, comme l’ont fait vaillamment les honorables convives du banquet Napier. Avant d’entonner des chants d’allgresse, la Russie adresse de ferventes pri&egrave,res Dieu, et lui demande de fortifier et de bnir son courage. Elle ne croit pas, pour son compte, comme l’a dit lord Aberdeen pour l’Angleterre, qu’il soit encore trop tt de prier Dieu (sance du 24 mars), elle ne se fait pas illusion, elle apprcie la gravit de la lutte qu’on lui offre, et sait d’ailleurs que la dfense a toujours besoin de plus de temps pour obtenir des succ&egrave,s que l’attaque, qui choisit son gr le lieu et le moment propices. Mais la foi dans la Providence divine ne nous adandonuera pas. C’est sans forfanterie, mais aussi sans hsitation et sans dcouragement que nous entrons dans la voie qui nous est ouverte. Nos premiers pas fussent-ils mme signals par des revers, nous irons jusqu’au bout, pour ranimer et soutenir notre courage, nous n’avons pas besoin de recourir au mensonge: nous ne nous disons pas que la guerre sera courte, comme le font, pour tromper leurs peuples, les cabinets des puissances occidentales. Non, nous savons au contraire que la guerre sera longue, et nous dsirons quelle le soit. Certes, ce n’est pas pour le plaisir de faire la guerre, mais parce que nous sommes convaincus que nous aurons pour auxiliaire le temps, qui sera l’ennemi de nos adversaires.

LETTRE XV.

Avril.

Si l’on voulait dpouiller la question turco-ruese de tous ses acc&egrave,ssoires parasites et la ramener ses vritables termes, tels qu’ils ont t formnls par la Russie, on pourrait prendre pour jalons les points suivants:
1 L’envoi du prince Menschikoff Constantinople,
2 Le dernier projet de note qu’il a soumis l’acceptation du minist&egrave,re ottoman,
3 L’occupation de principauts danubiennes par un corps d’arme russe,
4 Le projet de note arrt le 31 juillet par la confrence de Vienne, projet adopt par la Russie et rejet par la Porte.
Analysons bri&egrave,vement la porte de chacun de ces points:
L’envoi d’un ambassadeur extraordinaire pr&egrave,s d’une cour amie, et particuli&egrave,rement en l’absence du ministre accrdit, comme cela a t le cas, n’avait par lui-mme rien d’inusit, rien d’mouvant, rien de contraire aux bonnes relations existant entre deux puissances voisines, qui ont eu de tout temps des intrts communs i dbattre et rgler.
Et cette poque, ces intrts taient certes nombreux et importants. Ou ne saurait nier, quand on connat les faits et qu’on les juge avec impartialit, que l’envoi du prince Mensehikoff tait une ncessit. Cet envoi ne fut point l’acte prcipit d’une ambition impatiente et d’une volont alti&egrave,re et irascible: il avait t provoqu de longue date par une srie de procds hostiles et blssants de la part de la Porte. La conduite de celle-ci ne tendait rien moins qu’ crer un nouvel ordre de choses, non-seulement en dehors des traits qui la rattachaient la Russie, mais tout—fait contraire et hostile ces traits et aux engagements qu’ils lui imposaient Ces engagements, — on a beau vouloir les contester aujourd’hui,— taient non-seulement bnis par les populations chrtiennes soumises la domination turque, mais encore avaient-ils autrefois les sympathies de l’Europe. Ces engagements, achets et ciments par le sang russe, qui avait plus d’une fois coul pour la cause de ces populations, taient encore une scurit pour l’Europe, qui avait quelque intrt au maintien de la digue salutaire leve par la Russie contre les dbordements et la barbarie de la puissance musulmane. Le gouvernement turc, pouss de jour en jour plus avant dans une voie fatale, o l’entretenaient de perfides conseils, se crut finalement dgag de toute obligation envers la Russie. Des faits nombreux et de porte non quivoque signal&egrave,rent cette nouvelle tendance. On vit se succder les empi&egrave,tements sur les privil&egrave,ges du clerg grec, les hautes dignits clricales devinrent plus que jamais l’objet d’un trafic scandaleux, les chrtiens du culte grec furent molests, malgr les promesses solennelles du Tanzimat, acte mensonger fait pour tromper l’Eorope et pour cacher sous un faux vernis de libralisme des moyens de perscution plus irresponsables, le manque de franchise et de procds dans l’affaire des Lieux- Saints, l’esprit rvolutionnaire encourag et soutenu dans les principauts, comme moyen hostile contre la Russie, et sans gard pour l’intrt de la Turquie mme, contre laquelle cette arme devait se tourner tt ou tard, les rfugis polonais, combls d’honneur, gratifis de titres et de pensions, vraie milice recrute contre la Russie, protge et caresse par les envoys diplomatiques franais et anglais, qui honoraient de leur intimit des hommes qu’en qualit de gens privs, ils auraient eu conscience d’admettre dans leur maison, la flotte de l’amiral Parker s’approchant des Dardanelles, et des btiments de guerre, dtachs de cette flotte, se montrant, au mpris des traits, dans le Bosphore, chaque avertissement srieux, mais pacifique, fait la Porte au nom du gouvernement russe. Tous ces faits, pris en faisceau, forment sans nul doute un acte d’accusation qui a bien sa valeur.
C’est surtout depuis l’av&egrave,nement de Reschid-Pacha la direction des affaires que ces nouvelles tendances prirent un dveloppement ostensible et un sens sur lequel la Russie ne pouvait et ne devait se mprendre. Cet homme, d’une ambition peu proportionne ses capacits comme homme d’Etat, non clair, mais plutt bloui par la civilisation europenne, dnu de tout sentiment moral, avide de richesses et de pouvoir, soumis d’ailleurs la protection et aux volonts hautaines et haineuses d’un ministre tranger, cet homme est certainement la fatalit incarne qui prside aux destines de la Turquie. De Favis de ceux qui le connaissent particuli&egrave,rement, et qui, par leur position, sont lis plus ou moins aux vissicitudes qui menacent l’empire, cet homme, afin de conqurir la popularit de la presse europenne (sans parler d’autres moyens de sduction auxquels il obit peut-tre), est capable de tout tenter pour arriver son but, dt-il marcher travers les ruines du trne de son souverain.
Si l’on prend toutes ces donnes en considration, il faudra bien avouer que la mesure tait comble et l’on ne devra plus tre surpris de l’envoi d’un ambassadeur extraordinaire, mais plutt de la patience du gouvernement russe et surtout de la loyaut qu’il a montre en ne pas faisant suivre immdiatement la ngociation manque de l’envoi de la flotte dans le Bosphore.
Quoi qu’il en soit, l’apparition du prince Menschikoff Constantinople n’tait point un pbnom&egrave,ne insolite: c’tait un fait imprieusement rclam par les circonstances et dont il est plus facile de se rendre raison que de l’envoi du comte de Leiningen, qui, quelque temps avant, tait venu, au nom de l’Autriche, imposer la Porte des conditions premptoires, auxquelles elle s’est soumise sans mot dire.
Apr&egrave,s cela, que la visite de l’ambassadeur au ministre ait t faite en grande tenue ou en paletot, comme le rptait encore derni&egrave,rement et avec une nouvelle insistance l’bonorable rdacteur du Lloyd de Vienne, la chose par elle-mme n’a point une grande importance. En tout cas, il est permis de supposer que les intrts europens en ont d tre mdiocrement affects.
Quant au second point indiqu par nous, nous n’avons pas nous occuper des rclamations et demandes faites par le prince Menschikoff antrieurement l’ultimatum qu’il a soumis la Porte, et encore moins des commrages diplomatiques auxquels ces rclamations ont donn lieu. Cet ultimatum est contenu dans la note que, plus tord, nous citerons en entier. Ges premi&egrave,res exigences eussent-elles mme t aussi inoues, aussi exorbitantes qu’on s’est plu le croire et surtout le faire croire la masse crdule du public, du moment o l’ambassadeur s’en est dsist, du moment o il a rsum et formul toutes les demandes de son gouvernement dans un projet de note prsent la signature du minist&egrave,re, c’est ce projet seul qui, dfinitivement, doit tre pris en considration et servir de base l’apprciation des faits. Tout le reste ne constitue que des pourparlers prliminaires. Dans le but de faire plaisir nos dtracteurs, accordons-leur qu’on avait peut-tre surfait d’abord le prix des conditions que l’on voulait imposer la Turquie, pour se donner de la marge, pour rabattre plus tard et avoir la latitude de faire quelques concessions. Cette prcaution mme n’aurait eu rien d’illicite ni de superflu avec les gens avec qui l’on avait affaire. Les Turcs sont toujours prts argumenter et marchander. Ni l’esprit oriental, ni la syntaxe orientale ne comportent la simplicit de langage et de forme. Il leur faut toujours des amplifications.
Rapportons textuellement la note en question: ‘La Sublime Porte, apr&egrave,s l’examen le plus attentif et le plus srieux des demandes qui forment l’objet de la mission extraordinaire confie & l’ambassadeur de Russie, prince Menschikoff, et apr&egrave,s avoir soumis le rsultat de cet examen S. M. le Sultan, se fait un devoir empress de notifier par la prsente, S. A. l’ambassadeur, la dcision impriale mane ce sujet par un irad suprme en date du (date…. musulmane et chrtienne). S. M. le Sultan voulant donner son auguste alli et ami l’Empereur de Russie un nouveau tmoignage de son amiti la plus sinc&egrave,re et de son dsir intime de consolider les anciennes relations de bon voisinage et de parfaite entente qui existent entre les deux Etats, plaant en mme temps une enti&egrave,re confiance dans les intentions constamment bienveillantes de S. M. I. pour le maintien de l’intgrit et de l’indpendance de l’Empire ottoman, a daign apprcier et prendre en srieuse considration les reprsentations franches et cordiales dont l’ambassadeur de Russie s’est rendu l’organe en faveur du culte orthodoxe d’Orient, profess par son auguste alli, ainsi que par la majorit de leurs sujets respectifs. Le soussign a reu en consquence l’ordre de donner par la prsente note l’assurance la plus solennelle au gouvernement imprial de Russie, que reprsente aupr&egrave,s de S. M. le Sultan, S. A. le prince Menschikoff, sur la sollicitude invariable et les sentiments gnreux et tolrants qui animent S. M. le Sultan pour la scurit et la prosprit dans ses Etats du clerg, des glises et des tablissements religieux du culte chrtien d’Orient.
‘Afin de rendre ces assurances plus explicites, prciser d’une mani&egrave,re formelle les objets principaux de cette haute sollicitude, corroborer par des claircissements supplmentaires, que ncessite la marche du temps, le sens des articles qui, dans les traits antrieurs conclus entre les deux puissances, ont trait aux questions religieuses, et prvenir enfin jamais tout nuance de malentendu et de dsaccord ce sujet entre les deux gouvernements, le soussign est autoris par le Sultan faire les dclarations suivantes:
‘1 Le culte orthodoxe d’Orient, son clerg, ses glises et ses possessions, ainsi que les tablissements religieux, jouiront dans l’avenir, sans aucune atteinte, sous l’gide de S. M. le Sultan, des privil&egrave,ges et immunits qui lenr sont assurs ab antiquo, ou qui hur ont t accords diffrentes reprises par la faveur impriale et dans un principe de haute quit, participeront aux avantages accords aux autres rites chrtiens, ainsi qu’aux lgations trang&egrave,res accrdites pr&egrave,s la Sublime Porte par convention ou disposition particuli&egrave,re.
‘2 S. M. le Sultan ayant jug ncessaire et quitable de corroborer et d’expliquer son firman souverain revtu du hatti hau- mayan, le 15 de la lune de Rbius-Akhir 1268 (16 fvrier 1852), par son firman souverain du et d’ordonner en sus, par un autre firman, en date la rparation de la coupole du temple du Saint-Spulcre, ces deux firmans seront textuellement excuts et fid&egrave,lement observs, pour maintenir jamais le statu quo actuel des sanctuaires possds par les Grecs exclusivement ou en commun avec d’autres cultes.
‘II est entendu que cette promesse s’tend galement au maintien de tous les droits et immunits dont jouissent ab antiquo l’glise orthodoxe et son clerg, tant dans la ville de Jrusalem qu’au- dehors, sans prjudice aucun pour les autres communauts chr tiennes.
‘3 Pour le cas o la cour impriale de Russie en ferait la demande, il serait assign une localit convenable, dans la ville de Jrusalem ou dans les environs, pour la construction d’une glise consacre la clbration du service divin par des ecclsiastiques russes, et d’un hospice pour les p&egrave,lerins indigents ou malades, lesquelles fondations seront sous la surveillance spciale du consulat gnral de Russie en Syrie et en Palestine.
‘4 On donner’ les firmans et les ordres ncessaires, qui de droit et aux patriarches grecs, pour l’excution de ces dcisions souveraines, et on s’entendra ultrieurement sur la rgularisation des points de dtail qui n’auront pas trouv place tant dans les firmans concernant les Saints-Lieux de Jrusalem que dans la prsente notification.
‘Le soussign,’ etc. etc.
La voil donc dans sa plnitude, dans toute sa nudit, cette somme des exigences exorbitantes, monstrueuses, que le gouvernement russe avait eu l’audace inouie de prsenter au gouvernement turc. Y a-t-il moyen, je le demande, de trouver dans ces lignes je ne dis pas un vritable protectorat, mais mme une ombre de protectorat revendiqu par la Russie au dtriment des pouvoirs du Sultan et en dehors des traits prexistants? Peut-on prtendre que si le minist&egrave,re turc avait sign cette note, il en tait fait de l’indpendance et de l’intgrit de la Turquie, et que tout l’difice social et politique, que le sol mme, sur lequel il repose, aurait t branl, d’un coup de plume, jusque dans ses profondeurs.
Observez bien les mnagements, la convenance d’expression, dont se sert l’ambassadeur pour ne pas effaroucher les susceptibilits de la Sublime Porte. Il n’est point dit que le Sultan prend formellement envers la Russie l’obligation, l’engagement de faire telles ou telles choses. On se borne demander l’assurance la plus solennelle qu’elles seront faites, c’est—dire, on se contente d’un lieu commun de politesse, d’gards, comme qui dirait d’un votre-tr&egrave,s humble serviteur au bas d’une lettre, formule qui n’implique pas le moins du monde la prsomption que celui qui on l’adresse soit votre matre et que vous vous considriez vis—vis de lui en tat de servage.
On demande cette assurance pour prvenir enfin, tout jamais, toute nuance de malentendu et de dsaccord entre les deux gouvernements. C’est en vain que l’on y chercherait la demande des droits politiques ou civils accorder aux populations orthodoxes, sous la garantie de la Rassie on autrement. Il n’y est fait mention que du culte orthodoxe d’Orient, de son derg, de ses glises et possessions ainsi que ses tablissements religieux. Qu’a donc redire tout cela l’Europe et surtout l’Angleterre tolrante, avec son minist&egrave,re qui se dbat, depuis des annes, pour le triomphe de la tolrance et pour l’admission des juifs, surtout de ceux qui sont riches, au sein du parlement?
On demande que le culte orthodoxe d’Orient jouisse, dans l’avenir, sans aucune atteinte, sous 1’gide de 8. M. le Sultan (notez qu’il ne s’agit pas de la surveillance du ministre de Russie), des privil&egrave,ges et immunits qui lui sont assurs ab antiquo, ou qui ont t accords diffrentes reprises par la faveur impriale. On demande en outre que, dans un principe de hante quit, le ctdte, le derg, les tablissements religieux participent dsormais aux avantages accords aux autres rites chrtiens, ainsi qu’aux lgations trang&egrave,res accrdites pr&egrave,s la Sublime Porte par convention ou disposition particuli&egrave,re. Prtez la Russie les vues les plus ambitieuses, encore comment pourrait-elle, eu prsence de l’Europe, se prvaloir de cette assurance solennelle pour s’immiscer dans les mesures gouvernementales et administratives de la Porte?
Y gagnait-elle une plus grande influence que celle qu’elle avait toujours exerce lgitimement en Turquie en faveur de ses coreligionnaires et qu’elle avait, comme nous l’avons d^j observ, achete au prix d’immenses sacrifices et du plus pur de son sang. Quel est le gouvernement europen, quelque faible qu’il soit chez lui, qui n’exerce une certaine influence en faveur de ses compatriotes, de ses protgs, dans ce pays qui, on a beau le nier, est en dehors du droit public europen, et doit l’tre. Car il serait monstrueux de voir l’Europe chrtienne abandonner des millions de fr&egrave,res la merci d’un pouvoir qui ne peut ni ne veut voir des fr&egrave,res dans des chrtiens, mais n’y voit que des vaincus soumis au bon plaisir du vainqueur.
L’Europe chrtienne est oblige d’exercer, dans ce sans, une certaine tutelle sur la Turquie. C’est son droit, c’est son devoir. Tant que la Turquie ne se fera pas chrtienne, on l’Europe rengate, l’exemple de quelques-uns de ses enfants perdus qui, la honte du si&egrave,cle, vont prter leurs lumi&egrave,res, leurs bras et leur conscience l’islamisme, il en sera, il en doit tre toujours ainsi. Quant la sollicitude que l’Europe doit exercer en faveur des chrtiens, le rle, en ce qui concerne les Grecs orthodoxes, n’appartient qu’ la Russie. Ce n’est ni le catholicisme romain, ni le protestantisme qui pourront s’approprier cette sainte mission et cette tche laborieuse. Ce n’est ni l’Angleterre, ni la France, ni la Prusse, ni l’Autriche, qui pourront consciencieusement se substituer la Russie.
On a beau tourner et retourner la note, il sera impossible d’en faire sortir le sens qui lui a t prt par une mauvaise foi insigne ou par une inintelligence sans exemple. Je sais bien qu’il a t dit: Donnez-moi une ligne de l’criture d’un homme et j’y ‘trouverai de quoi le faire pendre.’ Avec pareille logique et pareille justice, il se peut aussi que l’on finisse par trouver dans la rdaction de la note en question un sous-entendu qui donne l’empereur de Russie la facult de dire en temps et lieu au Sultan: ‘Voulez-vous bien me faire le plaisir de me cder votre place!’ Mais cette interprtation admise, toute transaction crite entre individus et gouvernements deviendrait impossible. En tout cas, ce ne serait pas en vertu d’un chiffon de papier que la place serait vide: c’est la guerre qui dcide do sort des empires. Et quand on veut la guerre, on trouve toujours sous la main un prtexte pour la dclarer. Tmoins l’Angleterre et la France qui nous l’ont dclare propos du dsastre de Sinope, si je ne me trompe, car il serait assez difficile de bien saisir le sens des considrants de leur dclaration de guerre.
L’objection mise en avant par nos adversaires, savoir que les rclamations de la Russie taient exorbitantes, parce qu’elles portaint non sur quelques milliers, mais sur quelques millions d’individus, est une injure faite au bon sens et toute notion de morale et de charit. Il est triste d’avoir signaler une pareille turpitude de las part de gouvernements chrtiens et civiliss. ‘Il serait tout simplement absurde, crivait lord Clarendon lord Strattford, de supposer que l’ide ait pu venir d’tendre plusieurs millions de sujets de la Porte, des privil&egrave,ges religieux (notez bien religieux et non politiques) accords diverses poques aux sujets d’autres puissances rsidant sur le territoire ottoman.’ Qu’on nous permette de le dire, ce qu’il y a d’absurde et d’odieux dans tout cela, c’est de trouver absurde une pareille sollicitude en faveur des chrtiens et de la part d’une puissance coreligionnaire. Eh quoi! il serait permis de prendre piti d’un petit nombre de malheureux, mais il serait dfendu de le faire quand le nombre est tr&egrave,s grand?— Tant pis pour les Grecs, se dit la politique philantropique de l’Anglterre, s’ils ont le tort de prsenter un chiffre trop imposant. Ils doivent ncessairement souffrir et n’ont aucun droit aux immunits religieuses dont jouissent les catholiques romains et les protestants qui ont le bon esprit de n’offrir qu’une faible minorit. Ceci explique d’ailleurs parfaitement bien l’tat d’infriorit et de mis&egrave,re o le gouvernement anglais tient l’Irlande. Il trouve aussi, probablement, que les Irlandais sont beaucoup trop nombreux pour que le gouvernement puisse se permettre d’tre quitable et gnreux envers eux.
Comme tous les autres articles de la note du prince Menschikoff ont t plus ou moins reconnus et admis par la Turquie et par les puissances occidentales, il est inutile de s’y arrter.
Le refus du gouvernement turc de signer cette note a motiv le dpart de l’ambassadeur et la rupture des relations diplomatiques, entre les deux cabinets. L’occupation des principauts danubiennes, d’ailleurs motive par le mouvement des escadres allies, en a t la suite et la consquence. L’ventualit de cette dmonstration militaire avait t plus d’une fois signifie la Porte, dans le cas o elle s’opinitrerait refuser la Russie, la seule satisfaction qu’elle lui demandt et dont nous avons relev le caract&egrave,re modr. Cette occupation, sans doute, avait sa porte et sa valeur. La Russie ne s’en cachait pas. Mais en tout cas, ce n’tait ni une surprise, ni one violence. Vu les circonstances et la position exceptionnelle de ces provinces, ce n’tait ni un commencement de guerre, ni mme une dclaration de guerre. Ces provinces sont si peu la Turquie, qu’en vertu des traits, elle n’a pas le droit d’y maintenir garnison qu’aucun Turc n’a le droit d’y sjourner moins de quelque circonstance particuli&egrave,re et d’une permission spciale place sous la protection de la Russie, l’administration de ces principauts est enti&egrave,rement indpendante de la Porte et reconnue par le Sultan. C’est grce cette protection explicitement garantie par les traits, qu’elles jouissent de leurs anciennes franchises et immunits et qu’elles sont parvenues un tel tat de prosprit que leur sort est envi par toutes les principauts qui se trouvent sous la domination musulmane. Cette restauration d’un tat de choses qui avait exist trois si&egrave,cles auparavant et laquelle il ne manquait pour constituer la compl&egrave,te indpendance de ces provinces que deux choses: l’exemption du tribut pay la Porte et l’hrdit des hospodars. Cette restauration tait l’oeuvre de la Russie. Elle l’avait accompli progressivement au prix de luttes pnibles et de grands sacrifices. Ce n’est pas par de vaines paroles, par des dclamations d’idologisme politique qu’elle a cherch amliorer la position des chrtiens en Turquie, mais bien par ses armes victorieuses. Les intrigues des boute-feu diplomatiques envoys par l’Europe occidentale pour la reprsenter pr&egrave,s la Sublime Porte, les menes des banqueroutiers de rvolution qui venaient se refaire en Turquie, ont min cet tat de prosprit en soufflant l’esprit de mfiance et de discorde, en garant les esprits et en leur persuadant qu’il n’y a pas de civilisation possible sans rvolte. Ce qui est politiquement et historiquement incontestable, c’est que les principauts danubiennes ne sont pas une partie intgrale de l’empire ottoman et que, par consquent, leur occupation ventuelle n’tait pas une vraie atteinte porte l’intgrit de cet empire. Les considrations que nous venons d’mettre forment un ensemble de causes attnuantes qui tent en grande partie cette occupation le caract&egrave,re agressif qu’elle aurait pu avoir sous l’empire d’autres circonstances. Les troupes russes taient bien sorties de chez elles, mais pour cela n’taient pas entres sur le territoire ottoman. La preuve que le cas tait pour le moins douteux et sujet diverses apprciations, c’est que ni la Turquie, ni ses amis n’ont commenc par considrer cette occupation comme un cas de guerre. Ce n’est que bien plus tard et en antidatant leur grief qu’ils se sont raviss l-dessus. La Russie n’vait donc pas prter cette mesure conditionnelle et temporaire un caract&egrave,re plus important, plus hostile que celui que lui donnaient ses adversaires. Si ceux-ci n’y trouvaient pas un casus belli bien dtermin, la Russie tait encore plus textuellement excusable de ne pas la juger telle. Ce qui ne voulait pas dire en latin un casus belli, s’est trouv plus tard un cas de guerre dans la traduction franaise et anglaise. D’ailleurs le gouvernement russe avait la conscience de ce qu’il faisait et de ce-qu’il ferait, en prenant cette attitude. Une voulait point s’emparer de ces provinces, il en avait donn l’assurance, et fort de la loyaut de ses vues, et de ses antcdents en 1828, il pouvait bien ddaigner les clameurs des journaux et les mfiances hypocrites des cabinets. Mais bientt la question change de face et de thtre: de turco-russe elle devient europenne et c’est Vienne qu-elle se dbat.
Mettons de ct, comme nous l’avons fait pour la note du prince Menschikoff, toutes les ngociations et contre-ngociations prliminaires qui se sont suivies, heurtes, dtruites, les unes apr&egrave,s les autres dans le long et pnible travail des confrences de Vienne. Arrivons d’emble la note du 31 juillet 1853, qui a finalement rsum et formul la derni&egrave,re pense, le suprme fiat lux qui devait jaillir du chaos des confrences. N’accusons personne, croyons la bonne foi et au bon vouloir de tous en gnral et de chacun en particulier. Admettons mme que cette note, dans les circonstances donnes, ft tout ce qu’il pouvait y avoir de mieux et de plus sage faire. Cette note prsente l’acceptation de l’empereur de Russie, reoit spontanment son adhsion et, certes, ce n’est pas parce qu’elle lui donnait pleinement gain de cause dans l’affaire en litige, non, c’est parce que l’empereur tait dsireux, mme au prix de quelque sacrifice, de mettre fin une question dans laquelle il avait, la vrit, pris l’initiative, mais dont il dplorait plus sinc&egrave,rement que tout autre, les complications qu’il n’avait pas tenu lui de prvenir et d’viter.
Cette note, conue et rdige dans un esprit de sollicitude tout particulier, et dans le but d’pargner la Turquie tout ce qui pouvait porter la moindre atteinte, non-seulement ses intrts, mais mme son amour-propre est, cependant, rejete par le gouvernement du Sultan.
Lui, ce gouvernement impotent, incapable d’aucune spontanit, qui a toujours besoin d’un guide et d’un soutien pour marcher, d’un souffleur pour profrer une parole, ce gouvernement se mtamorphose tout d’un coup, il s’mancipe, il rcuse sa tutelle et rejette tout ce qu’elle a fait en son nom et en sa faveur. Comment expliquer cette conduite trange et inattendue?
Bien dans tout ce qui a prcd cette volution subite, rien dans la marche des vnements ostensibles dont nous avons signal les principales phases, rien ne peut servir donner le mot de cette nigme.
Le mot de cette nigme, il faut le chercher dans ce que nous avons appel, au dbut de cette lettre, les accessoires de la question turco-russe, accessoires qui ne sont pas du fait de la Russie, qui se sont accumuls en dehors de son action, en dpit de son action, et dans le but manifeste de la contrarier et de lui porter dommage. Ce sont donc ces, accessoires qui doivent attirer toute notre attention. Passons-les en revue:
1 L’immixtion, au dbut, peut-tre pacifique et officieuse, mais en tout cas intempestive des puissances ‘occidentales dans un dbat exclusivement international et n’intressant que deux pays. Cette prtention se faire juge et plus tard partie dans une cause qui ne les regardait pas, n’tait nullement provoque par l’importance du dbat qni s’tait engag.
C’est cette prtention seule qui a cr une importance relative, qui a donn une question toute spciale alors qu’elle tait restreinte dans ses justes limites, les proportions gigantesques d’une question europenne dont la porte est incalculable. Je veux bien croire que dans ce dbut, il y a eu de la part des puissances occidentales plus d’entranement et d’imprvoyance que de mauvaise foi. Mais la maladresse accomplie, il a fallu recourir des moyens peu honorables pour la justifier.
2 L’invitation faite par le charg d’affaires d’Angleterre la flotte anglaise d’avancer, invitation qui, quoiqu’elle restt pour le moment sans rsultat, ne pouvait manquer d’veiller la vigilance et les prvisions du gouvernement russe, trop tt justifies d’ailleurs par l’envoi effectif d’une escadre franaise, dans le Levant, et par l’apparition ultrieure de la flotte anglofranaise dans la baie de Besika, l’entre des Dardanelles. Pour quiconque a la moindre connaissance du caract&egrave,re et du gouvernement turc, il est inutile de signaler l’importance et la gravit de cette dmonstration navale. La guerre tait le dernier mot, le mot envitable de cette dmonstration. D’un ct elle entretenait la Turquie dans sa prsomption, c’est—dire dans ce qu’il y a de plus absurdement pr- somptnex au monde et appuyait son opinitret. De l’autre, c’tait une menace, un dfi jet la Russie, et qui la mettait dans l’im- possibilit de reculer d’un pas dans la position qu’elle avait prise, ni de retrancher une syllabe des propositions qu’elle avait faites. On l’a dj dit, et l’on ne saurait assez le rpter: D&egrave,s ce moment, il ne s’agissait plus pour elle de se montrer gnreuse envers la Turquie. Il s’agissait de bien autre chose: de ne pas paratre timide vis- vis de l’Angleterre et de la France. Ce n’tait plus la Turquie que la Russie avait devant elle: c’taient deux fortes paissances. Il faut que ces deux puissances aient une ide bien singuli&egrave,re de la dignit nationale et gouvernementale, si elles ont pu croire un moment que leur dmonstration tait pacifique et dnouerait les complications.
La position que l’on faisait la Turquie lui assurait tous les avantages. Elle avait sa disposition les flottes allies. Pour plus de scurit, elle avait, en outre, la conviction que les troupes russes resteraient dans les Principauts et ne se porteraient pas au-del des fronti&egrave,res, car l’empereur de Russie avait dclar qu’il se maintiendrait sur la dfensive, et le gouvernement turc savait bien que la parole de l’empereur tait inviolable. Les puissances occidentales le savaient tout aussi bien, c’est aussi pourquoi elles ont spcul l-dessus et ont fini par abuser de cette promesse. Tous les encouragements donns au minist&egrave,re ottoman devaient porter leurs fruits.
‘J’ai laiss les ministres, crivait lord Redcliffe lord Clarendon, avec l’impression qu’il y aura bientt plus redouter leur tmrit que leur timidit. ‘ — Signalons en passant que le gouvernement anglais regardait la timidit du minist&egrave,re turc comme quelque chose de redoutable aux soi-disant projets de paix et de conciliation dont le cabinet anglais semblait si proccup. L’aveu est bon enregistrer. Mais en tout cas, je trouve que l’ambassadeur anglais parlait ici avec trop de modestie. Ce qu’il pouvait et devait dire, pour rendre justice son savoir-faire, c’est qu’il tait parvenu monter et exasprer le minist&egrave,re turc, au point que sa timidit n’tait plus eraindre et que par consquent le minist&egrave,re anglais pouvait tre tranquille et satisfait. Quant la tmrit du gouvernement ottoman, elle restait la disposition de l’ambassadeur. Il n’avait qu’ dire un mot: Que les flottes allies allaient se retirer et cette tmrit redoutable retombait du coup son niveau naturel, c’est—dire terre.
3 En numrant les accessoires qui ont contribu compliquer et embrouiller la question turco-russe, il faut bien se garder d’oublier les confrences de Vienne. Il y a des mots qui portent malheur. D&egrave,s que l’on parle de concert europen, il est sr qu’on est la veille de quelque grand gchis politique. La chose est toute simple: ont peut, la rigueur, faire encore quelque chose qui vaille deux: ce qui est le mieux fait, est toujours ce qui est fait par un seul. Mais d&egrave,s qu’il y a quatre au cinq voix ou chapitre, il est positif qu’il n’en rsultera rien de bon. Quelqu’un mettait au nombre des calamits que l’humanit avait subir, les concerts d’amateurs. Sans viser faire nne mauvaise plaisanterie, on pourrait dire que le concert europen, reprsent Vienne, tait aussi un concert d’amateurs. Aucune des puissances qui y ont pris part n’tait au fond appele par un devoir imprieux, deux d’entre elles n’avaient pas le droit d’y siger, car une des parties engages dans le dbat ne les reconnaissait pas pour arbitres. Les deux autres n’auraient pas d s’y trouver par motif de baute convenance, car elles devaient avoir la conviction intime qu’elles subiraient la pression des deux premi&egrave,res. Aussi portent-elles aujourd’hui le chtiment de leur imprvoyance. Elles n’ont pu ni prvenir, ne empcher rien de ce qu’il tait de leur devoir et de leur intrt d’em- p, her. Elles n’ont jamais fait deux pas de suite dans la mme voie: cela peut tre fort habile, mais ce n’est pas honorable. En fin de compte elles se sons mises la remorque d&egrave,s deux puissances allies et, quel que soit le dnouement des vnements aujourd’hui en jeu, elles n’ont rien gagner et tout perdre en force, en dignit, en prpondrance. En un mot, jamais spectacle plus dplorable n’a t donn au monde. L’insuffisance radicale de la diplomatie aux prises avec toute question majeure, s’y est manifeste dans toute sa superbe et dans tout son clat. Tous les documents mans de ces confrences dnotent une vi?e et ingnieuse proccupation des susceptibilits de la Porte, et en touts cas une apprciation singuli&egrave,rement impartiale de l’honneur et des intrts russes engags dans la question. Ces dispositions ouvertes, sans parler des aparte diplomatiques, n’ont point chapp la sagacit du minist&egrave,re ottoman. A Constantinople, il avait pour lui les Sottes allies, Vienne, des avocats dvous sa cause. Le gouvernement russe ici et l n’avait que son bon droit qu’on cherchait lui contester. Aussi la Porte ne se fait-elle aucun scrupule de rejeter la note rdige par les puissances occidentales. D’abord, ses yeux, ces quatre puissances se rduisent deux: et ce n’est que d’apr&egrave,s elles que le gouvernement r&egrave,gle ses mouvements. Et comme ces puissances ont, durant toutes les ngociations, jou le double rle de Janus, toujours tournes la paix du ct de la Russie, et la guerre du ct de la Turquie, l’une avait beau tre pacifique, l’autre n’en tait que de plus eu pins belliqueuse, aussi le minist&egrave,re ottoman propose-t-il de remplacer la note de Vienne par nne antre note labore Constantinople. Les pacificateurs 4e Vienne, probablement pour plus d’unit, avaient Constantinople des contre-maitres qui dfaisaient leur gr l’ouvrage qui leur tait envoy par la confrence. Cette note rduit nant les lg&egrave,res satisfactions de forme et de fond donnes la Russie. 11 tait tout naturel que la Russie rejett son tour ce contre-projet. Tout le monde s’y attendait. Que devaient faire les puissances occidentales, si dies avaient voulu srieusement ramener la paix au moyen de l’expdient de Vienne, selon l’expression du comte de Nesselrode? Le bon sens le dit pour nous. Insister pr&egrave,s de la Porte pour l’acceptation pure et simple de cette note, en lui signifiant que si elle ne se contentait pas des rsultats obtenus par elles en sa faveur, elles lui retireraient leur appui et la laisseraient seule arranger son diffrend avec la Russie. Cette conduite et pu tre suivie par elles, d’autant plus impunment que l’assentiment de la Turquie ne se serait pas fait attendre. Comme tout gouvernement faible, celui de la Turquie est inflexible, quand il sait qu’il sera appuy l’heure du danger. II ne saurait cder en tout cas qu’ la derni&egrave,re extrmit, c’est—dire au moment o il se trouverait vis—vis de lui seul. Toujours fid&egrave,le au double jeu que la diplomatie avait adopte d&egrave,s le commencement, elle se borna faire de lg&egrave,res remontrances la Turquie, mais c’est surtout pr&egrave,s de la Russie qu’elle insista pour l’adoption de la contre faon turque, elle savait bien qu’elle n’y russirait pas: mais cela lui tait gal, ou plutt cela lui tait ncessaire, il fallait traner la comdie en longueur pour arriver au dnouement que l’on s’tait propos.
Plus tard on s’accrocha un incident pour expliquer et justifier le peu d’insistance de la diplomatie europenne Constantinople. Cet incident fut la dpche du comte Nesselrode, qui expliquait loyalement et franchement les motifs que le gouvernement avait eus pour ne pas adopter les amendements introduits par le gouvernement du sultan. Ce rejet tait d’autant plus naturel, que ce n’tait que par condescendance pour les allis que la note primitive avait t adopte sans la moindre objection. Cette note, une fois modifie par le gouvernement turc, il tait bien permis celui de Russie d’en faire son tour l’objet de quelques observations rtrospectives. Cette note, d’ailleurs, ne l’oublions pas, avait dj subi Paris et Londres une premi&egrave,re altration qui nanmoins avait t adopte St-Ptersbourg, par esprit de conciliation et par le dsir d’arriver promptement une solution definitive. Dans tous ces dveloppements, la dpche russe rel&egrave,ve avec une grande justesse tout ce que les modifications turques avaient d’incompatible, puisqu’elles ne tendaient rien moins qu’ ter toute partie et tout sens mme aux phrases tronques par la nouvelle rdaction.
Cette dpcche d’ailleurs, comme le dit le mmorandum russe du 19 fvrier (3 mars), n’avait pour but que des informations et des explications confidentielles adresses nos ministres et cependant livres la publicit par un abus de confiance dont la source, est reste inconnue. Elle fut exploite avec empressement par la diplomatie trang&egrave,re. Cette diplomatie, jusque-l si active, s’tait comme Achille retire un instant sous sa tente, mais elle ne tarda pas reparatre arme de pied en cap et plus vaillante que jamais. Cela s’explique par cette dpche qui avait naturellement fourni un moyen posthume de se disculper des torts de partialit qu’on avait eus. En un mot, le moment tait arriv et la dclaration de guerre du gouvernement ottoman vint complter et couronner toutes les menes conciliatrices et pacifiques des puissances maritimes. Le mmorandum russe, dont nous venons de parler, met au grand jour, avec une vrit saisissante, la ncessit de cette dclaration, pour justifier en droit strict l’appel et le sjour prolong des escadres tout enti&egrave,res dans la mer de Marmara. ‘Ainsi, y est-il dit ‘plus loin, dans cet enchanement de ncessits inflexibles, parce ‘que les flottes avaient t Besika, il a fallu qu’elles allassent ‘Constantinople, parce qu’elles avaient t Constantinople, il a ‘fallu que la guerre nous soit dclare, et la mme fatalit qui ‘avait pouss les flottes jusqu’au Bosphore, devait finir par les pousser ‘jusqu’au fond de la mer Noire.’
Ne perdons pas de vue, pour bien apprcier la justesse de cette explication, que la saison tait dj avance et qu’il tait matriellement impossible aux flottes d’hiverner Besika.
Une fois la guerre dclare par la Turquie, tous les vnements qui ont suivi en sont la consquence invitable. Nous continuons rester sur la dfensive, parce que l’empereur avait dclar qu’il ne dpasserait pas la ligne du Danube, tant qu’on ne l’obligerait pas sortir du cercle o il dsirait renfermer son action. C’est alors la Turquie, pousse plus encore par ses mauvais gnies {A propos de deux personnages (mettons les points sur les i), l’un Anglais et l’autre Autrichien, qui jouent un rle actif dans cet imbroglio diplomatique, quelqu’un a dit avec autant d’esprit que de vrit: Si l’un est le gnie du mal, l’autre est le mal sans gnie.} que par ses inspirations propres, qui nous attaque en Europe et en Asie, sur terre et sur mer. La dclaration de guerre de la Turquie n’tait que l’avant-propos de celle de l’Angleterre et de la France. Pour la lgitimer aux yeux des badauds de Londres- et de Paris, on a la folie et l’insolence de fixer la Russie un dlai de six jours afin d’obtenir d’elle l’assurance qu’elle retirerait ses troupes des principauts danubiennes, sinon le refus serait considr comme une dclaration de guerre. Toujours la mme mauvaise foi, les mmes expdients pour donner le change l’opinion publique. Il faut une grande somme d’impudence politique pour prendre et pour soutenir jusqu’au bout un pareil rle.
Si nous nous rendons bien compte de notre travail, nous avons atteint le but que nous nous tions propos. Ce but tait de mettre en relief ce qu’il y a eu de positif et d’essentiel dans la question turco-russe, et d’en sparer tout ce qui y a t ajout apr&egrave,s coup par des tiers. Le ct positif nous appartient, en nous en acceptons la responsabilit relative. On a vu combien ce ct positif tait limit: il n’avait d’importance que pour nous, et encore uniquement sous le rapport moral et religieux. Le seul fait matriel de la part de la Russie a t l’occupation des principauts, et nous avons signal ce qui affaiblissait l’importance de cette mesure toute conditionnelle, toute temporaire. C’tait tout au plus un avertissement, et comme tel, il trouverait plus d’un antcdent, pour sa justification, dans la conduite tenue mainte et mainte fois envers la Turquie par la France, l’Angleterre et l’Autriche. Les faits accessoires, qui sont la responsabilit des puissances occidentales, parlent d’eux- mmes. On ne saurait mconnatre que les consquences d’une initiative prise par quelqu’un ne sont pas toujours en proportion directe avec l’importance de cette initiative, surtout quand elles ne sont pas du fait de la volont premi&egrave,re. Il n’y a pas de doute que si le prince Menschikoff tait rest en Russie et n’avait point t envoy Constantinople, tous les vnements dont nous avons t et dont nous sommes encore les spectateurs n’eussent pas eu lieu. Et sous ce rapport, nous ne pouvons dcliner la part de responsabilit qui nous revient. Mais nous pouvons dcliner en bonne conscience les dangers qu’on veut y rattacher. Un homme aura t attaqu sur le grand chemin, et quand cette affaire aura t porte la connaissance des tribunaux, les juges rejetteront sur lui la responsabilit de cette attaque, vu que s’il n’avait pas quitt la maison l’attaque n’aurait pas eu lieu. Ce n’est pas autrement que l’agression diplomatique et militaire contre la Russie a t justifie par les cabinets europens. Pourquoi le prince Menschikoff est il all ngocier Constantinople, et encore en paletot, nous disent’ les cabinets de Paris et de Londres. Prenez-vous en cette visite si nous envoyons nos armes sur le territoire russe et si nous cherchons entraner l’Europe notre suite. Ce qui donc pourrait ne paratre qu’un paradoxe aux yeux de l’opinion, et ce qui est cependant l’exacte vrit, c’est que dans tout ce qui s’est pass, c’est la Russie qui, malgr l’occupation des principauts est reste fid&egrave,le au principe de la paix, de l’intgrit de la Turquie et de l’quilibre europen, et que ce sont les puissances soi-disant mdiatrices, pacifiques et protectrices qui ont reprsent, fortifi et finalement fait triompher le principe de la guerre, de l’intervention agressive et absorbante et de l’branlement de l’Europe en ayant cherch compliquer et gnraliser la guerre. Derni&egrave,rement encore le cabinet russe, toujours franc et loyal dans son langage et dans sa conduite (ce qui est naturel, car le gouvernement en Russie c’est l’homme), n’a pas hsit provoquer de la part de l’Angleterre la publication des documents diplomatiques secrets qui avaient un rapport plus ou moins direct avec la question pendante. Ces documents ont excit une curiosit et une motion extrme dans le monde politique. La presse officielle et officieuse a pendant quelque temps tourn autour de ces documents, les a pour ainsi dire flairs et reflairs dans l’espoir d’y trouver une pture de scandale approprie ses apptits, mais elle les a bientt abandonns, apr&egrave,s quelques coups de dents, et apr&egrave,s s’tre convaincue qu’elle n’y saurait mordre. Ce qui ressort de ces documents, c’est que l’empereur de Russie jugeait l’tat de dcaden e de la Turquie assez avanc pour appeler Inattention des puissances les plus intresses cet gard, dans le cas o cette chute ne serait plus ni prvenir ni retarder. Et encore, comme il le disait, tait-il plus urgent de dterminer ce qui ne sera pas fait, lorsque cet vnement arrivera, que de savoir ce qui sera fait.
Sous ce premier rapport, les desseins de l’empereur sont explicites: ‘Je ne veux pas, a-t-il dit, de l’occupation permanente de ‘Constantinople par les Russes, et je ne veux pas non plus que ‘Constantinople soit jamais au pouvoir ni des Anglais, ni des Franais, ni d’aucune autre grande puissance.’ Le cabinet anglais mis en demeure de faire une rponse catgorique ces communications, s’est jet, comme d’habitude dans des biais et des rticences, qui n’ngageaient pas sa responsabilit l’avenir. Le cabinet de la reine, a-t-il t rpondu, est heureux de reconnatre dans cette occasion comme dans d’autres, la modration et les dispositions amicales de Sa Majest Impriale, il reconnat que l’empereur est prt soutenir conjointement avec la reine l’indpendance et l’intgrit de l’empire ottoman, mais quant prvoir d’avance ce qui devrait tre fait ou du moins ce qui devrait ne pas tre fait, cette intgrit et cette indpendance venant manquer, le cabinet anglais est beaucoup trop scrupuleux, trop sensible pour pouvoir aborder une question aussi dlicate, il prouverait trop de rpugnance escompter la succession d’un ancien ami et alli. Tel est le langage du minist&egrave,re anglais. En un mot, le mdecin tant mieux, appel la consultation trouve que le malade n’est pas aussi gravement malade qu’on le suppose et que le mourant se porte encore assez bien. Et tout cela, c’est dans la seule intention de ne pas prononcer, de ne pas ce lier dans l’avenir, et de pouvoir son aise et en toute libert pcher dans l’eau trouble, quand l’heure aura sonn. Prter aux prdictions de l’empereur de Russie touchant l’tat alarmant de la Turquie, uu motif secret et personnel est une prtention qui tombe d’elle-mme. On dirait que l’empereur a t le premier et le seul s’apercevoir de la dcadence de ce pays, mais depuis vingt ans, on ne dit pas autre chose: les tribunes parlementaires, les ministres, l’opposition, la presse priodique, tous ont t unanimes sur ce point, voir entr’autres, les articles du Times et du Constitutionnel de l’hiver dernier, invitant l’Europe et l’Angleterre particuli&egrave,rement en finir avec ce cadavre. La seule diffrence, c’est que la Kussie voulait faire la chose franchement et loyalement et que les autres voulaient le faire d’une mani&egrave,re perfide et clandestine. Si la chte, depuis longtemps prvue, ne s’est pas encore accomplie, ce n’est pas la constitution du pays qui a rsist au mal qui le tra vaillait, non ce qui a prolong son existence, ou plutt son agonie, ce sont ces moyens factices et en mme temps violents employs tour ‘ tour par les rivalits europennes, qui ont retard le jour des funrailles. Il y aurait une singuli&egrave,re ignorance le nier. De la part de l’Angleterre, dans le cas prsent, il n’y a eu que de l’hypocrisie. D’ailleurs pour nous en tenir la formule adopte, la Russie pour reconnatre que le mourant devait mourir avait en vue un symptme qui pouvait n’tre pas avanc par le cabinet anglais. C’est que le mourant se trouvait depuis quelque temps entre les mains de l’Angleterre, et que tout ce qu’elle faisait en Turquie, devait invitablement hter sa dsorganisation compl&egrave,te. Ajoutez cela la prsence dans ce pays, des rvolutionnaires en disponibilit, accourus de tous les points, un dsordre total dans les finances, et un antagonisme radical entre les tendances htrog&egrave,nes du parti qui se trouve au pouvoir, et les convictions et les sympathies de la nation. Tous ces lments de confusion peuvent, au premier orage, emporter l’empire ottoman.
Tout ce qui a t dit par l’empereur dans les conversations qui ont eu rapport ce sujet, dnote une grande prvoyance, une haute sagacit et une loyaut de caract&egrave,re incontestable. On peut regretter que cette loyaut se soit mprise, en ‘dressant un langage franc et plein de droiture un cabinet incapable de l’apprcier. On doit aussi regretter que l’interlocuteur, plac par le hasard de mani&egrave,re recueillir ces ouvertures, ait t si peu la hauteur de la discussion, habitu au langage hypocrite de son gouvernement, cette faible intelligence se trouvait compl&egrave,tement dsoriente par le langage qu’elle entendait. Comme tous les hommes qui se croient fins et ne sont que mdiocres, il tait sa propre dupe et il lui semblait que l’empereur tait trop vrai pour tre vridique.
Quel est donc en rsum le sens des paroles de l’empereur? Il dit positivement qu’il ne veut en Turquie, ni possessions russes, ni possessions europennes, ni empire byzantin, ni royaume grec, ni rpublique la Mazzini, et que de fait il n’existe absolument rien proposer au dehors de ces diverses combinaisons. N’est-il pas vident apr&egrave,s cela que l’empereur, ne veut rien modifier et changer et qu’avant tout il prfrerait s’en tenir ce qui subsiste, et que ce n’est que pour le cas, o ce qui subsiste viendrait tomber, qu’il tait du devoir des puissances europennes se concerter pralablement sur ce qu’il y aurait faire.
Un diplomate disait: ‘L’Europe (lisez l’Angleterre) ne peut permettre que la Turquie soit ni trop bien ni trop mal avec la Russie. ‘ C’est—dire, l’Angleterre doit chercher consacrer perptuit l’ingrence d’un tiers, ou de deux ou trois tiers suivant les circonstances, dans les rapports des deux grands pays limitrophes. Voil le fin mot de la politique anglaise dans la question orientale.
Apr&egrave,s tout, pour en revenir la conversation ci-dessus mentionne, la Russie n’est dans le cas de renier Tien de ce qui a t dit, au contraire, elle n’a qu’ se fliciter de ce que Tintime pense de sa politique loyale et prvoyante ait t mise au grand jour. Appelez cela indiscrtion, si vous voulez. Mais eette indiscrtion sert bien dessiner les caract&egrave,res et les positions. Et, en tout cas, pareille indiscrtion est celle d’un honnte homme.
Poor se faire une juste ide de la capacit politique de l’envoy anglais, il suffit de lire sa dpche du 19 janvier 1854. ‘Si la paix, dit-il, est l’objet et le but du gouvernement russe, il fait certainement de grands efforts pour garer l’opinion publique, car on fait de tous cts des prparatifs pour cette grande guerre.’ Et quels sont donc les prparatifs formidables et alarmants qui veillent l’attention du vigilant diplomate? Il va vous les dire et frapper l’Europe de terreur: ‘On m’a parl d’un achat de cinq cents tonneaux de salptre et d’un achat de plomb chez un marchand qui en avait la plus grande quantit.’ Voyez donc un peu ce mchant gouvernement russe, qui, tout en parlant du dsir de maintenir la paix, ne nglige pas cependant d’avoir sa disposition de quoi fabriquer de la poudre et fondre des balles. Il est clair que ce salptre et ce plomb doivent servir envahir le monde. Rien n’chappe la sagacit de cet homme d’Etat. Plaisanterie part, que conclure d’un ministre qui amuse son gouvernement avec de pareils rapports et que penser d’un gouvernement qui, pour convaincre son public des vues ambitieuses de la Russie, livre la publicit de pareilles niaiseries?

LETTRE XVI.

Juillet.

La Russie, dans les circonstances prsentes, a un point vuln- rable, mais ce n’est ni Svastopol, ni Cronstadt qu’il faut aller le chercher. Ce point vulnrable est la loyaut de l’empereur Nicolas. La droiture de son caract&egrave,re, de ces principes, de ses vues, se refl&egrave,te ncessairement sur toute sa politique: ennemis et amis spculent galement sur elle. Les uns et les autres ont foi en sa parole. Quand ils savent ce qu’il a dit, ils savent ce qu’il fera, quand ils savent ce qu’il veut, ils savent qu’il ne voudra pas autre chose et ne dpassera pas le but qu’il s’est pos et qu’il a hautement avou. Rassurs de ce ct, ennemis et amis ont beau jeu pour s’entendre et pour tripoter. Ils ont la conviction que leurs menes, leurs intrigues ne risquent jamais de rencontrer les menes de la politique russe pour se heurter contre elles. La Russie a choisi comme terrain d’action la franchise et la vrit. La voie choisie par ses adversaires est celle du mensonge. Aussi les questions poses et souleves par le gouvernement russe se voient-elles bientt dpasss et droutes parles volutions de la diplomatie europenne. D&egrave,s le dbut de la crise orientale, notre cabinet a franchement dclar ce qu’il se croyait en droit de demander et ce qu’il tenait obtenir. Il n’a pas dvi un instant de la marche que lui traait son point de dpart. Tant qu’il est rest matre de son action, il n’a fait ni un pas en avant, ni de ct. R s’est tenu l’arme an bras et n’a pris l’pe en main que quand il y a t provoqu par une dclaration de guerre et des attaques directes. Voyez, au contraire, toute la besogne qu’a faite le mensonge depuis sa mise en sc&egrave,ne. Parti de Paris ou de Londres, de Londres ou de Paris, c’est gal, il s’est port Vienne, o il a intrigu et fait des protocoles. Bientt apr&egrave,s, on l’a vu aux Dardanelles, des Dardanelles il s’est rendu dans le Bosphore, du Bosphore dans la mer Noire de la mer Noire dans la Baltique, de la Baltique dans la mer Blanche. Chemin faisant et probablement pour se dsennuyer, il a fait le mtier de corsaire. Au nom de la libert et de l’intgrit du commerce, il a captur des vaisseaux marchands et pill des ports inoffensife, au nom de la civilisation et du droit des gens, quand l’occasion s’en est prsente, il n’a pas mme pargn les monast&egrave,res, et ceci pour rappeler au monde chrtien que l’Occident s’tant rang sous la banni&egrave,re du Croissant, quelques petits sacril&egrave,ges taient indispensables, ne ft-ce que pour acquit de conscience. Le proverbe dit: a beau mentir qui vient de. loin, voir le chemin qu’a fait le mensonge aux pieds lgers, on pourrait dire aujourd’hui: beau aller loin qui se permet de mentir.
De son ct, le gouvernement russe, li par les engagements pris envers lui-mme et envers l’Europe, a d forcment circonscrire son action. Anim du dsir de maintenir la paix en Europe, il ne voulait pas de son propre chef agrandir dmsurment le thtre de la guerre. Il lui et t facile, au moment o les affaires se compliquaient, de la porter sur un autre terrain et de frapper ses ennemis par une voie indirecte. Des hommes d’Etat, en Russie, taient d’avis qu’il fallait marcher sur Vienne, et que c’est l, comme au cur de tous les tripotages et de toutes les perfidies politiques, qu’il fallait trancher le nud gordien de la question orientale. Mais le changement de front et t une surprise, et ce n’est point par surprise que proc&egrave,de la loyaut.
La derni&egrave,re dpche du comte Nesselrode, adresse l’envoy de Russie Vienne, en date du 17 (29) juin 1854, rel&egrave,ve et constate d’une mani&egrave,re irrcusable la stabilit et l’invariable direction de la conduite tenue par le cabinet russe dans toutes les nombreuses pripties du grand drame mont frais communs par la France et l’Angleterre. Comparez le nouveau document toutes les dpches et circulaires manes antrieurement de la chancellerie impriale, et vous y retrouverez la profession des mmes principes, identiquement le mme langage. La rplique que lui fait M. Drouyn de Lhuys, dans sa dpche M. le baron de Bourqueney, en date du 22 juillet 1854, semble trouver dans cette unit de vues un motif de reproches adresser au cabinet russe. ‘Je n’objecterai que tr&egrave,s-peu de mots, dit-il, au dbut de la dpche de M. le comte Nesselrode. La Russie persiste rejeter sur les puissances occiden — taies la responsabilit d’une crise qu’elle a seule provoque, elle s’en prend la forme de leur sommation et voit dans une dmarche que ses actes avaient rendue ncessaire, la cause dterminante de la guerre’. Nous dirons, notre tour, comment et pourquoi la Russie ne persisterait-elle pas trouver vrai ce qui l’a t et ce qui l’est encore aujourd’hui? M. Drouyn de Lhuys serait-il d’avis qu’il n’est permis de persister que dans le mensonge?
‘Du jour o les armes russes avaient envahi les principauts du Danube (dit la dpche), la paix tait tellememt compromise, que les efforts les plus loyaux, les plus patients n’ont pu la sauver’.
Cette assertion, vingt fois mise en avant, mais apr&egrave,s coup, est dmentie par les faits. C’est au moment mme o cette occupation a eu lieu qu’il fallait la considrer comme une dclaration et un commencement de guerre, toujours en admettant que la crise qui trouble le monde, comme le dit le ministre de France, drive du passage du Pruth. Mais on oublie que ce passage et cette occupation militaire ont t officiellement et solennellement reconnues par les puissances occidentales et par la Turquie elle-mme, comme ne constituant pas un casus belli. Nous n’en voulons pour preuve que ces paroles du comte de Nesselrode: ‘L’occupation des principauts n’avait pas empch la ngociation de s’ouvrir et de se poursuivre. Ce n’est point elle qui a provoqu l’abandon de la note de Vienne, le rejet des propositions faites Ollmtltz avec le concours et l’approbation de l’Autriche. Non plus que le changement complet de toutes les bases antrieures de ngociations’. Par amour de la paix aplanissait-on une difficult? vous faisait-on une concession? tout aussitt vous leviez une difficult nouvelle, vous mettiez en avant une nouvelle prtention, et c’est ce que vous appelez la srie de longues et laborieuses ngociations qui ont rempli Vanne derni&egrave,re, c’est ce que vous qualifiez: d’efforts les plus loyaux, les plus patients. Patients, je vous l’accorde volontiers, car la patience vous tait ncessaire pour donner votre intrigue le temps de mrir et de porter fruit. Mais dites-moi, au nom de Dieu, ce que la loyaut vient faire ici?
Aujourd’hui encore c’est toujours la mme tactique: une fois que l’vacuation des principauts, vacuation qui tait votre premier et votre dernier mot, est pr&egrave,s de se raliser, elle ne vous suffit plus. Il y a de nouvelles r&egrave,gles tablir et d’importantes modifications apporter au statu quo ante beUum dit la dpche franaise. En un mot, il faut refaire l’histoire. Telle que l’ont faite la suite des vnements et des temps, elle ne saurait convenir M. Drouyn de Lhuys, qui a d’autres vues que celles de la Providence. SM. Drouyn de Lhuys avoue qu’il ne comprend pas, ce ‘que M. le comte de Nesselrode a voulu dire en annonant que ‘l’intgrit de l’empire ottoman ne sera point menace par la Russie, ‘tant qu’elle sera respecte par les puissances qui occupent en ce ‘moment les eaux et le territoire du Sultan’. La chose cependant est bien facile comprendre, pour quiconque ne s’arrte pas la lettre morte, mais interroge franchement le sens des mots et celui que peuvent leur prter la passion et les intrts humains. B n’existe pas de parit entre l’envahisseur et le protecteur, comme il est dit dans la dpche. Oui! mais Cromwell aussi, quand il s’est rendu le matre de l’Angleterre, ne s’est-il pas content du titre et des attributions de protecteur! le protectorat impos la Turquie par la France et l’Angleterre, n’est-il pas aussi un protectorat la Cromvell! Voyons un peu. L’occupation des principauts danubiennes n’entravait pas la libert d’action du Sultan, et la preuve c’est qu’en prsence de cette occupation, il a dclar la guerre la Russie, et la lui fait avec la plnitude de tous ses moyens d’attaque. Dans les circonstances prsentes, le Sultan aurait-il la libert, nous lie disons pas, de dclarer la guerre la France et l’Angleterre, s’il le trouvait bon, mais seulement de leur demander de vouloir bien le dbarrasser de leur protection? Si nous adressions cette question M. Drouyn de Lhuys aurait-il le courage de dire: Oui! Comme sa rponse ne saurait tre douteuse, nous constaterons encore une fois avec lui, qu’il n’existe aucune parit entre Venvahisseur et le protecteur.
Le ministre de France invoque son appui l’opinion gnrale qui a condamn la conduite de la Russie. R est facile de mettre sur le dos de l’opinion, tout ce qu’on a intrt lui prter, mais o trouver l’expression de cette opinion gnrale:? Serait-ce dans la presse franaise qui est asservie et rduite au silence, si elle ne veut pas consentir rpter les mensonges officiels, ou se donner le lche plaisir d’adresser des injures aux adversaires de son gouvernement? Serait-ce dans la majorit de la presse allemande, gagne et soudoye par les fonds secrets du gouvernement franais, ou par la rvolution, ou domine par la peur de tout le mal que la France et l’Angleterre seraient capables de faire l’Allemagne, si elle ne se rsignait pas tre leur complice. Invoquez-l, cette opinion gnrale. Quant nous, nous en appelons de l’opinion ivre de mensonge et de peur l’opinion dgrise quand elle aura repris son courage et son indpendance.
Quoi qu’il en soit, les deux nouvelles dpches russe et franaise, viennent encore une fois de mettre en prsence la vrit et le mensonge, la politique loyale et la politique de mystification et d’embauchage. On ne saurait le nier, cette derni&egrave,re a dj gagn beaucoup de terrain sur l’autre. Mais que faut-il en dduire? Que la politique loyale est prjudiciable au pays qui la pratique, qu’il est sage de hurler avec les loups, de tricher au jeu quand on a faire des escrocs, que pour se dfendre contre un corsaire, il est toujours bon de se faire corsaire et demi? Pas le moins du monde! Ce qu’il faut dans pareille occurence, comme dans toute autre, c’est de rester dans la vrit, et d’attendre patiemment qu’elle triomphe de ses ennemis. Le mensonge pousse vite mais il ne dure pas. Combien de mensonges puissants n’avons-nous pas vus s’lever et crouler de nos jours. Ce n’est pas sans raison que les Anciens, toujours ingnieux et sages dans leurs allgories, ont relgu la vrit au fond d’un puits. Il n’est pas donn tout le monde d’aller l’y trouver, et il lui faut elle mme du. temps et de la peine pour en sortir.

LETTRE XVII.

Aot.

Le gouvernement russe n’a jamais affect l’hypocrisie de la publicit. Il peut taire des vrits qu’il reconnat pour intempestives, inopportunes et souvent dangereuses, mais il ne s’abaisse jamais au mensonge. Fontenelle avait raison de dire que s’il avait la main pleine de vrits, il se garderait bien de l’ouvrir. Un gouvernement est encore plus autoris ne pas jeter la foule tout ce qu’il sait. Les amis de la publicit quand mme peuvent reprocher cet gard, notre gouvernement un exc&egrave,s de prudence et trouver qu’il tient sa main parfois trop serre. C’est possible, mais du moins, les amis de la vrit peuvent se fier ce qu’il dit. Et c’est dj beaucoup. Je me souviens que lord Stratfort Caning disait quelqu’un il y a longtemps de cela, il y a pr&egrave,s d’une trentaine d’annes, lors de son voyage en Bussie, que comme la nature avait recouvert de chair et de peau le travail intrieur du corps humain, ainsi tout gouvernement tait oblig de cacher aux yeux du vulgaire bien des oprations de l’conomie du corps social, et ceci dans l’intrt mme de la socit. Cette comparaison me semble aussi ingnieuse que juste. Les maisons et les gouvernements de verre pouvaient tre l’usage de l’ge d’or, mais aujourd’hui, outre les indiscrtions craindre tous deux risqueraient de les voir briser. En tout cas, comme nous l’avons dit, le silence peut tre un acte de prudence, parfois exagr, mais en aucun cas ce n’est un acte de mauvaise foi. Tandis qu’il y a de la mauvaise foi faire croire la socit que l’on gouverne, qu’on n’a point de secret pour elle, alors que cependant on ne lui donne que des vrits falsifies, et souvent mme du mensonge tout pur. C’est l l’office que le Moniteur universel est appel exercer en France. Il a, au nom du gouvernement, de par le suffrage universel, le monopole du dbit du mensonge universel. Toute nouvelle erronne ou vraie, mise dans les autres journaux et contraire aux vues du gouvernement, est rpute contrebande. Les dlinquants sont passibles d’une rprimande, qui trois fois rpte, am&egrave,ne la suppression du journal. Sous ce rgime de la libert de la presse et de la parole, il est plaisant de voir le gouvernement publier par son organe officiel l’avis suivant, que nous avons lu rcemment dans le Moniteur: ‘On ne saurait qualifier trop sv&egrave,rement les indignes manuvres qui consistent rpandre des nouvelles sinitres du thtre de la guerre.— Le gouvernement saura se servir des moyens dont est arm, pour svir contre les auteurs et les propagateurs de bruits mensongers. Et lui-mme que fait-il? Combien de batailles perdues par les Russes, battailles qui n’ont jamais eu lieu, n’a-t-il pas proclames au son des fanfares de la presse? Combien ne nous a-t-il pas bless, tu de milliers de soldats, combien d’officiers, de chefs, qui grces Dieu se portent encore fort bien? Ne dverse-t-il pas, chaque jour pleines mains les calomnies les plus perfides, sur les mesures prises par notre gouvernement, sur l’tat des esprits en Russie? Pareilles manuvres ne sont-elles pas tout aussi indignes, quand elles n’ont que des adversaires pour but? Il faut avouer, du reste, que de semblables manoeuvres ne sont pas nouvelles en France. Elles font aussi partie du grand hritage recueilli par l’lu du 2 Dcembre. On peut voir dans les mmoires du roi Joseph, comment au moment o les allis s’avanaient sur Paris, son fr&egrave,re lui recommandait, lui ordonnait de rpandre par la voie des journaux le plus de fausses nouvelles possible. ‘Les journaux apr&egrave,s tout, disait navement l’empereur, ne sont pas de l’histoire.’ Il le disait probablement pour lever les scrupules de conscience d’un fr&egrave,re, qu’il avait toigours trouv par trop candide. De toutes les traditions napoloniennes remises neuf aujourd’hui, la tradition du mensonge officiel est celle qui est pratique avec le plus de z&egrave,le et de succ&egrave,s. Sous les guerres de l’empire, on disait: menteur comme un bulletin. Aujourd’hui qu’il y a guerre, mais qu’il n’y a pas encore de bulletins et pour cause, on dit menteur comme le Moniteur.
Il faut avouer que la presse europenne en gnral, sauf d’honorables et de rares exceptions, marche dans ce sens sur la trace du Moniteur universel. Le mensonge et la calomnie sont l’ordre du jour. Et c’est tout naturel. Cette guerre que l’Europe nous a suscite est ne d’un mensonge politique, et toutes les consquences qui en dcoulent sont forcment empreintes de cette origine. Un seul mot de vrit ferait crouler tout l’chafaudage lev par les gouvernements occidentaux, dissiperait tous les mirages qu’ils ont fait jouer sur l’horizon pour induire en erreur les peuples et leur donner le change sur tout ce qui se passe derri&egrave,re les coulisses. A ct du grand mensonge, il en faut encore de secondaires, de petits, pour l’tayer et le nourrir: car le mensonge est comme l’esprit, qui selon l’expression du po&egrave,te est: un feu qui s’teint s’il ne se nourrit. Et Dieu ne plaise qu’ils laissent jamais teindre ce feu mensonger qui fascine les yeux! Ce feu une fois teint, la Turquie y verrait clair, l’Allemagne aussi et toute la fantasmagorie anglo- franaise tomberait du coup. Que la presse franaise, condamne au billon par la volont nationale, ne recouvre la parole que pour rpter le mensonge qu’on lui met dans la bouche, cela s’explique. Que la presse anglaise se passionne pour le mensonge, quand il est revtu de couleur patriotique, c’est—dire d’un intrt mercantile, c’est encore tout simple. Mais que la presse allemande, qui pourrait rester indpendante, se mette au service du mensonge — anglais et franais, ceci est plus difficile comprendre, et surtout excuser.
Champfort disait, qu’il fallait chaque matin avaler un crapaud pour ne plus tre dgot de tout ce que l’on verrait faire et de tout ce que l’on entendrait dire dans la journe.
Aujourd’hui, nous sommes tous soumis ce rgime: et chacun de nous avec sa tasse de caf et son journal avale le crapaud prservatif. Toute pudeur, tout sentiment d’humanit sont mis de ct quand il s’agit de parler de la Russie. L’empereur, ses ministres, la nation, nos braves guerriers sont le point de mire o vont frapper tous les mensonges, tous les contes odieux et absurdes. Jamais un mot de justice et d’impartialit pour les actes de dvouement qui se renouv&egrave,lent chaque jour d’un bout du pays l’autre. Jamais un mot, nous ne dirons pas d’admiration, mais mme de gnreuse compassion pour les beaux faits d’armes o l’hrosme du soldat russe, du soldat chrtien, clate avec tant d’ardeur et d’abngation. A la premi&egrave,re nouvelle qu’un de ces braves est tomb sur le champ de bataille, voyez un peu comme toutes ces plnmes -se complaisent accumuler autour de cet vnement tous les dtails imaginables, comme elles se tournent et retournent dans la blessure de la victime, blessure qui souvent n’a t faite que par ces plumes elles-mmes, mais cela a toujours port le trouble et l’effroi dans plus d’un coeur, et cela suffit. On dirait des sauvages froces qui dansent autour du bcher de leurs prisonniers.
Pour se faire une juste ide des proportions que le mensonge officiel a prises en France, il suffit de citer le rapport publi par le Moniteur sur le bombardement d’Odessa. Tout est faux dans ce rapport, commencer par le motif qui a soi-disant autoris ce bombardement, finir par tous les dtails que l’on donne sur cet acte gratuit de vandalisme et de piraterie. Evidemment ce rapport a t fabriqu Paris dans les ateliers du gouvernement, ou du moins il y a t revu, corrig et considrablement augment. L’amiral a pu tre contraint prter son nom. Mais la marine franaise et l’amiral Hamelin lui-mme ont de trop nobles antcdents, pour supposer un instant qu’il ait pu se permettre de dnaturer ce point la vrit des faits qui ont eu pour tmoins de braves marins et une population enti&egrave,re.
Le gouvernement anglais, il faut l’avouer, a tenu cette occasion une conduite plus consciencieuse. Il a t beaucoup plus sobre de dtails, et a pass presque sous silence cette victoire qui ne rappelait gu&egrave,re celles d’Aboukir et de Trafalgar.
Pour vous mettre mme de bien apprcier la mani&egrave,re dont les choses se sont passes Odessa, je vous communique une lettre crite par un des habitants de cette ville. Afin que vous ne soyez pas tent de trouver cette relation une couleur officielle, je vous prviens que celui qui l’a crite n’est point un russe, ni un employ du gouvernement. C’est tout simplement un honnte homme et un tmoin oculaire.

Lettre d’un ancien habitant d’Odessa,

le 15/27 mai 1854.

‘Moniteur universel vient de publier le rapport officiel du vice- amiral Hamelin, dat de la Ville-de-Paris, en rade d’Odessa, le 24 avril, nouveau style.
‘Comme cet vnement fera poque dans les annales militaires de notre temps, je pense que, par respect pour la vrit de l’histoire, il est utile de placer sous les yeux du public clair et impartial les observations de fait qui peuvent servir rectifier et modifier quelques-unes des assertions contenues dans le rapport de l’amiral franais. Afin de mettre plus de clart et de prcision dans mon rcit, je commencerai par transcrire textuellement les divers passages de ce rapport, et j’exposerai ensuite les observations et rectifications ncessaires pour rtablir l’exactitude des faits.
‘Voici le texte de quelques parties du rapport du vice-amiral Hamelin:
‘Il ne pouvait entrer dans notre pense de faire le moindre mal la ville d’Odessa, non plus qu’ son port de commerce, o fourmillent des btiment de toutes les nations maritimes. C’tait le port imprial seul, les magasins et les navires qu’il renfermait, et les batteries qui les protgeaient de leurs feux, que l’amiral Dundas et moi avions rsolu d’attaquer et de dtruire . . . .
‘L’attaque ayait commenc six heures et demie . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Vers dix heures et demie, les obus de sept frgates vapeur tombent comme grle sur la batterie du port imprial et les magasins et navires qu’il renferme, o des symptmes d’incendie commencent mme se manifester srieusement . . . .
‘Non loin des frgates, six chaloupes anglaises se rapprochent de ce port dans la partie N.-O. du mle, o l’ennemi n’a pas tabli de bouches feu, et lancent force fuses la congr&egrave,ve, qui paraissent produire fort bon effet . . . .
‘A une heure, l’incendie est compl&egrave,tement dclar dans les magasins et casernes du port imprial, dont les toitures s’croulent en flammes. Presque au mme instant, la poudri&egrave,re de la batterie ‘de ce port saute en l’air . . . .
‘L’oeuvre de destruction du port imprial marche rapidement sous les coups redoubls des frgates, qui profitent du dsordre occasionn terre par l’explosion de la poudri&egrave,re pour s’avancer de deux encblures et foudroyer plus promptement une quinzaine de petits btiments russes renferms dans la darse . . . .
‘Dans ce cercle de plus en plus resserr, o se meuvent neuf btiments vapeur, pas une fausse manoeuvre ne se fait remarquer.
‘Tous nos coups sont dirigs contre les btiments russes encore flot dans le port imprial, et que les flammes ne tardent pas dvorer vers quatre heures et demie
‘Tel est le chtiment que nous avons cru devoir infliger, non la ville, mais aux autorits militaires d’Odessa, en raison de l’attentat dont elles s’taient rendues coupables l’gard d’un de nos btiments portant pavillon parlementaire. Ni les trente mille hommes de la garnison d’Odessa, ni les 70 canons de sa forteresse et de ses batteries, n’ont pu prserver le port imprial du dsastre que nous lui avions rserv.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Hier 23, les tablissements jdu port imprial brlaient encore. La corvette le Fury, capitaine Ed. Thatam, sur laquelle j’avais envoy mon premier aide-de-camp, M. le lieutenant Garnaut, a eu mission d’aller constater les ravages faits dans le port imprial. Elle a reconnu qu’ l’exception de deux ou trois, les btiments que renfermait ce port avait t brls et couls, que la batterie construite au bout dn mle n’existait pins, et que les tablissements de l’amiraut taient dtroits on compl&egrave,tement dvasts’.

OBSERVATIONS ET RECTIFICATIONS.

‘A la lecture du premier paragraphe du rapport du vice-amiral Hamelin, il se prsente une question embarrassante. On ne saurait rvoquer en doute la vracit de M. le vice-amiral Hamelin, lorsqu’il dclare qu’# n’tait pas dans la pense des deux amiraux de faire le moindre mal la ville d’Odessa, etc.— Nul ne pourrait non plus nier l’habilet et la justesse du tir des marins anglais et franais. Or, comme beaucoup de maisons de la ville, qui se trouve situe sur une hauteur de 18 20 sag&egrave,nes russes, c’est—dire plus de 40 m&egrave,tres d’lvation au-dessus du niveau de la mer, ont reu un grand nombre d’obus, de boulets de gros calibre et de fuses la congr&egrave,ve, il en rsulte ncessairement de deux choses l’une, ou les commandants des neuf frgates vapeur qui ont foudroy pendant dix heures le port imprial ont mconnu les bonnes intentions des amiraux et transgress leurs ordres, ou bien la justesse du tir des pi&egrave,ces des frgates a t telle que leurs projectiles ont port 40 m&egrave,tres plus haut que le point attaqu. Nous livrons ce probl&egrave,me rsoudre la sagacit des lecteurs.
‘Cela pos, commenons par constater l mal fait au port imprial, que l’on appelle Odessa le port de pratique, en opposition au port de la quarantaine, qui est le port du commerce.— La seule et unique batterie de quatre canons tablie au bout du mle a t dtruite et les quatre pi&egrave,ces dmontes. Cette batterie, que commandait un jeune enseigne de 21 ans (Stchogoleff), a tenu pendant plus de six heures contre les sept frgates vapeur qui la foudroyaient avec leurs obus, tombant comme grle, ainsi que le dit l’amiral Hamelin. Le petit magasin pondre, qui avait t improvis sur le mle pour le service de la batterie, n’a pas saut en Voir. Chacun peut voir aujourd’hui que ce magasin existe encore intact dans son tat primitif. Ce n’est qu’un caisson portatif, plac extrieurement, qui. a fait explosion. Cette batterie de quatre pi&egrave,ces de canon, que l’on appelle aujourd’hui la batterie Stchogoleff, tait servie par vingt-huit hommes, dont deux ont t gri&egrave,vement blesss (un des blesss est mort le lendemain) et un troisi&egrave,me a t contusionn, de sorte que sur 28 hommes il n’y en a eu en tout que trois mis hors de combat pendant les dix heures qu’a dur le bombardement.
‘N’en dplaise au vice-amiral Hamelin, il n’a jamais exist en aucun temps sur le mle ce qu’on appelle le port imprial, et par consquent il n’existait point au jour du 22 Avril, ni magasins, ni casernes, ni tablissements de l’amiraut. C’est ce que peuvent attester les nombreux habitants trangers de toutes les nations qui se trouvent & Odessa, aussi bien que tous les consuls trangers qui y rsidaient, voire mme les consuls de France et d’Angleterre, qui ont tout rcemment quitt notre ville. Les seules proprits du gouvernement sur le mle du prtendu port imprial consistaient: 1 en un hangar en planches, tabli vers le bout du mle pour le service des bateaux vapeur qui, en temps de paix, faisaient le cabotage entre Odessa et les ports de la Crime, de Nicolaeff et de Kherson, et 2 en une maison en pierres o sont placs les employs de la douane pour cette parti du port. Le hangar en plantes a t dtruit et brl par les obus et les fuses la congr&egrave,ve qui tombaient comme grle. La maison en pierres de la douane a reu trois ou quatre obus et boulets qui ont fait quelques trous dans les murs. La maison enti&egrave,re est reste intacte sur pied, chacun peut le vrifier de ses yeux.
‘Parmi les navires qui taient dans la darse du port imprial, il y avait, appartenant au gouvernement: 1 Un bateau vapeur l’Andia’ qui est rest intact, 2 trois ou quatre machines draguer, dont nne seule a t compl&egrave,tement submerge, et 3 une grosse barcasse, servant de pbare flottant Kimbourn qui n’a reu aucun mal. Un petit bateau & vapeur en fer le ‘Dniester* appartenant un particulier, a reu un boulet qui l’a un peu endommag.
‘Tous les autres btiments qui se trouvaient dans le port imprial, taient des navires marchands et des proprits particuli&egrave,res. Dans ce nombre, il y avait un btiment finlandais trois mts qui a t compl&egrave,tement dtruit et brl, et un brick autrichien qui a t grandement endommag. Quelques barques caboti&egrave,res russes ont t les unes en partie brles, les autres atteintes par des boulets et compl&egrave,tement submerges. Plusieurs ont t releves, et on peut les voir aujourd’hui dans ce port, rparant leurs dommages.
‘Voil donc, dans la plus exacte vrit, tout le dgt caus sur le mle et dans le port imprial par un bombardement de dix heures.
‘Voyons actuellement ce qui en a t des musons des habitants de la ville laquelle l’amiral Hamelin dit qu’t? ridait pas dans leur pense de faire le moindre mal.
‘La premi&egrave,re en ligne sur la hauteur des boulevards est la maison d’habitation du prince Worontzoff. Nous tenons rappeler ici que cette maison, comme toutes les autres dsignes plus loin, est situe plus de quarante m&egrave,tres au-dessus du niveau de la mer
‘Or, la maison du prince Worontzoff a reu dans le principal corps de logis, dans ses dpendances et dans le jardin au-del de cent projectiles, obus, boulets gros calibre et fuses la congr&egrave,ve. Une quarantaine de ces projectiles ont pu tre ramasss, et parmi ceux-ci plusieurs obus qui n’ont pas clat, ainsi que des fuses la congr&egrave,ve. Certes, le prince Worontzoff tient honneur de voir que sa propre maison a t plus maltraite que celles des autres habitants. C’est probablement par un mouvement de reconnaissance que les boulets anglais et franais sont venus tomber de prfrence sur cet htel qui, pendant plus de 20 ans, a accueilli avec tant d’obligeance et d’hospitalit les nombreux voyageurs de toutes les classes de ces nations qui venaient visiter Odessa.
‘Apr&egrave,s la maison du prince Worontzoff viennent, sur la ligne du boulevard, les habitations suivantes qui ont reu des projectiles: savoir la maisou de M. Marasly, fils d’un ancien et respectable ngociant grec de notre ville, o se trouvait loge la chancellerie du gouverneur gnral, celles de Mme Stolipine et de Mme Marini, la maison de M. Vassal, Franais, celle de M. le comte Jacques Porro, consul gnral de Portugal, de M. Verel, sujet franais, de Mme Narischkine, de M. Thodore Rodocanaki, ngociant grec, de M. Jean- Baptiste Carouta, sujet toscan.— Puis dans la rue derri&egrave,re le boulevard, la maison du bourgeois Bondareff, celle de M. John Menger, consul de Prusse, de M. le comte Lon Potocki, de M. de Stourza, du prince Gagarine et quelques autres. — Plus loin, gauche du boulevard, au-del du ravin, toujours la mme hauteur, les deux maisons du docteur Hkewitch, une maison appartenant M. Napolon Rossi, ngociant gnois, celle du prince Manoukbey, la maison et le magasin de M. Zarifi, ngociant grec, la maison de Mme Molodetzka, enfin dans des rues plus recules, la maison qu’habite M. Hansen, consul de Saxe, celle de M. Dallas, docteur en mdecine, celle de Mme Minciaki, celle de Mme Kiriakoff, celle de M. Scar- jinsk, celle de M. Jean Mavro, ngociant grec, et enfin la maison de l’archevch. Plusieurs projectiles sont tombs jusque dans le centre de la ville. Un obus qui a clat sur la place du march, appel le nouveau bazar, a tu une pauvre femme et bless deux ou trois hommes du peuple.
‘Pour clore cette longue numration, j’ajouterai qu’un projectile de gros calibre a frapp et brch le pidestal en granit de la statue du duc de Richelieu, leve au milieu de la place de ce nom, sur la hauteur du boulevard. Si c’est un boulet anglais qui a port ce coup, il n’y a rien dire, celui-l n’tait pas tenu respcter la statue d’un duc de Richelieu, mais si ‘a t un boulet franais!…. Libre chacun de penser l-dessus ce que bon lui semble. Quoiqu’il en soit, ce monument que l’autorit voudra, j’ose l’esprer, conserver dans son tat actuel, sans le faire rparer, restera pour attester tout jamais l’agression que les allis du Croissant se sont permise contre l’inoffensive et hospitali&egrave,re ville d’Odessa.
‘Je m’attends une objection que l’on pourrait faire mon rcit, et je veux y rpondre d’avance. Puisque tant de projectiles, dira-t-on, ont atteint bon nombre de maisons de la ville, comment se fait-il donc que le mal caus ait t aussi minime qu’on l’a dit et publi?
‘A cela il y a deux raisons: La premi&egrave,re, c’est que la nature molle et friable de la pierre employe dans la construction de toutes nos maisons, nous a admirablement servi dans cette occasion. Les plus gros projectiles, voire mme les obus de 96 qui frappaient nos murs, n’y faisaient qu’un trou, sans causer le moindre branlement au reste de l’difice. Il y a mme de cela un exemple curieux dans une des pi&egrave,ces de l’intrieur de l’htel du prince Wo- rontzoff. Un boulet de gros calibre, apr&egrave,s avoir travers une fentre, est venu se loger dans l’angle des deux murs de la chambre, et y est rest encadr tr&egrave,s-exactement, comme si on l’y avait plac tout expr&egrave,s, sans mme dranger le stuc des murailles.
‘La seconde raison, c’est que, par un bonheur providentiel, beaucoup d’obus ont clat en l’air et que d’autres sont tombs sans faire explosion. On peut en dire autant des fuses & la congr&egrave,ve. Aussi n’y a-t-il pas eu d’incendies. Sans ces deux causes runies, il est incontestable qne les maisons frappes par les projectiles, auraient prouv de grands dgts.
‘J’allais oublier une observation de peu d’importance, mais que je ne dois pourtant pas omettre. Le vice-amiral Hamelin parle des 70 canons de la forteresse et des batteries d’Odessa. Or, les six batteries improvises dans le courant de fvrier et de mars, n’taient armes que de 48 pi&egrave,ces d’artillerie. Quant une forteresse d’Odessa, elle n’existe que dans le rapport de l’amiral Hamelin. Personne n’ignore que Vancienne forteresse, abandonne depuis plus de quarante ans, et dans laquelle il n’y a pas un seal petit canon, sert depuis longtemps de quarantaine, et renferme dans son enceinte les logements destins aux nombreux passagers qui affluaient dans notre ville, arrivant par Constantinople.
‘Il me reste mentionner un fait que le rapport du vice-amiral Hamelin passe enti&egrave,rement sous silence.
‘Pendant que les bateaux vapeur canonnaient la batterie du mle et le port imprial, c’est—dire le port de pratique, des vaisseaux voile, sortant de la ligne des deux flottes qui se tenaient l’ancre une assez grande distance droite du port de commerce, s’approchaient de la hauteur o est situe la quarantaine, et lanaient toute vole des projectiles qui allaient tomber au milieu des logements, o un certain nombre de passagers achevaient leur terme quarantenaire, tel point que M. l’aide-de-carap, gnral baron d’Osten Sacken, a t forc, afin de soustraire ces passagers au danger qui les menaait, de les faire sortir de l’enceinte de la quarantaine, et de les transporter dans des maisons loignes de la ville, o iis ont t placs en contumace. Quelques-uns de ces projectiles sont mme venus tomber jusque dans le port de commerce, et ont bless un Anglais qui se trouvait sur un btiment de cette nation, et qui a eu la cuisse fracasse.
‘C’est ainsi que vers les dix heures du matin, une frgate voiles, portant pavillon anglais, profitant d’un vent du sud favorable, s’est approche des bords du rivage au-del de la quarantaine, o se trouvent, sur les hauteurs de la falaise plusieurs maisons de campagne, appartenant des particuliers, et de l elle s’est amuse lancer sur ces campagnes isoles, et- qui sont deux werstes de la ville, des bordes de projectiles de gros calibre.
‘Des familles enti&egrave,res occupaient en ce moment-l quelques-unes de ces maisons, des petits enfants se promenaient dans les jardins, et nombre de spectateurs garnissaient les toits de ces maisons d’o ils regardaient paisiblement ce qui se passait. C’est au milieu de cette population innocente et inoffensive que sont venus tomber quelques dizaines d’obus et de gros boulets qui par le plus grand bonheur n’ont fait de mal personne.
‘Dans tout ce qui vient d’tre relat, on s’est scrupuleusement attach dire la vrit, rien que la vrit, toute la vrit.
‘Quant an prtexte d’insulte au pavillon parlementaire, mis en avant pour motiver l’agression des deux flottes contre Odessa, la note crite de M. l’aide-de-camp gnral, baron d’Osten Sacken M. l’amiral Dundas, en date du 2/14 avril, tait faite pour dtruire la supposition, d’aillpurs inadmissible, que dans les ports de la Russie on ne respecte pas le pavillon parlementaire, dont l’inviolabilit est garantie par les lois communes toutes les nations civilises.’

LETTRE XVIII.

Aot.

On a souvent rpt que la conduite tmraire tenue par le gouvernement russe dans la question orientale tait due principalement ce qu’il avait persist mconnatre la possibilit d’une alliance srieuse entre la France et l’Angleterre: cette erreur, dit-on, l’aurait pouss dans une voie qu’il se ft bien gard de choisir s’il avait prvu ce qui est arriv. Des personnes, d’ailleurs bien intentionnes, accusent notre diplomatie d’avoir, par un manque de clairvoyance, entretenu ce sujet les illusions du cabinet de Saint-Ptersbourg. J’avoue que, pour ma part, j’admets difficilement cette opinion, toute plausible et toute accrdite qu’elle est. On est gnralement trop port croire que les gouvernements et ceux qui les servent ont moins de perspicacit et plus d’ingnuit que tout premier venu qui juge des vnements apr&egrave,s coup. Je n’ai pas une foi bien robuste dans la mission que la diplomatie est appele remplir de nos jours. Je crois volontiers que la diplomatie a fait son temps. Jadis science occulte, dont les arcanes n’taient connus que des grands matres et de quelques adeptes, elle pourrait bien n’tre aujourd’hui qu’un rouage secondaire, si ce n’est superflu, dans la machine gouvernementale. Les diplomates, je leur en demande humblement pardon, rentrent un peu dans la catgorie des matres de poste: ceux-ci ont t forcment mis la retraite par la vapeur, ceux-l par la publicit. Que ces deux grands dbris se consolent entre eux.
Mais s’il n’est point raisonnable d’attendre de la diplomatie les services qu’elle ne peut plus rendre et le bien qu’elle ne peut plus faire, il serait injuste de lui mettre dos le mal qu’elle n’a pu prvenir. Non, je ne crois pas l’aveuglement de notre gouvernement. Non, je me garderai bien de jeter la pierre aucun de nos diplomates. La force des choses a dcid de tout, et qui dit force des choses dit Providence, pour ne pas dire fatalit, car ce mot n’est pas chrtien. Dans les grandes questions, qui, un moment donn, surgissent d’une mani&egrave,re tout—fait imprvue, une de ces poques de l’histoire qui agitent et branlent le monde, il serait puril d’attribuer la gravit des vnements telle ou telle dpche, tel ou tel conseiller d’Etat. Ce qui a dchan le torrent, ce n’est personne et c’est tout le monde. Ce n’est rien de prcis, de saisis- sable, mais c’est un ensemble vague, un tout qui tait dans l’air et que le moindre vent, parti on ne sait d’o a fait clater sous un ciel pur et o l’il n’apercevait aucun nuage. Dans tout autre moment, les mmes choses et avec la participation des mmes hommes se seraient aisment passes tout diffremment.
Au reste, entendons-nous. Si le gouvernement russe n’a point cru une alliance entre la France et l’Angleterre, le moment n’est pas encore venu pour dcider s’il a eu tort ou non. Une alliance entre les deux Etats, contracte dans un but honnte et gnreux, est encore impossible aujourd’hui. Les intrts de deux pays, les caract&egrave,res des deux peuples sont trop diamtralement opposs pour que leurs gouvernements puissent s’unir dans une action commune qui serait l’avantage de la paix et du bien-tre de l’Europe. Diviss dans le bien, ils peuvent tre unis dans le mal. Et c’est ce que nous voyons. Ici, il ne s’agit pas d’alliance, mais bien de conjuration. La France et l’Angleterre ne sout point des allies: elles sont des complices. II faudrait accorder notre gouvernement une trop grande dose d’inexprience, de crdulit, de bonhomie pour le croire avoir t dupe de ce qui se passe. Comment admettre que lui seul ne sache pas que des rivaux et des ennemis peuvent un jour se liguer entre eux et se donner la main pour faire tort un tiers, quand l’occasion leur semble favorable, sauf apr&egrave,s se quereller et se dchirer de plus belle. Les vnements politiques, les actes de la vie prive fournissent l-dessus de nombreux exemples et de salutaires leons: il ne faut pas tre bien malin pour les comprendre. Il n’y a qu’ lire l’histoire et les dbats des proc&egrave,s criminels pour se convaincre que les passions am&egrave,nent souvent de bizarres et de monstrueuses alliances. L’Angleterre ne saurait jamais tre l’allie de la France monarchique, de la France prosp&egrave,re et puissante sous un gouvernement rgulier, traditionnel et vraiment national. Mais la France, jouet et victime des rvolutions, est toujours sre de voir le gouvernement anglais, tel qu’il est compos aujourd’hui, tendre le premier la main tout pouvoir qui se sera violemment mis la tte du pays. Le minist&egrave,re anglais a trop d’adresse et trop peu de scrupules pour en agir autrement. Il sait bien que les rvolutions dsorganisent, affaiblissent, dmoralisent le pays, le discrditent dans la confiance de l’Europe: ce n’est pas lui qui l’arrtera jamais sur la pente fatale o il se prcipite et qui tentera de le remettre sur la voie qui lui est trace par les si&egrave,cles. Toute nouvelle rvolution en France est une bonne fortune pour l’Angleterre. Toujours ennemie du pays, mais toujours amie et complaisante d’un pouvoir illgitime, l’Angleterre joue un double-jeu et profite des chances telles qu’elles se prsentent.
Si on l’a vue tenir une autre conduite l’poque de la premi&egrave,re rvolution et sous la menace de l’pe de Napolon, c’est, comme nous l’avons dit, que l’Angleterre d’alors avait le respect des principes et qu’aujourd’hui elle a celui des faits accomplis. D’ailleurs, qu’y a-t-il de commun entre l’&egrave,re napolonienne et son supplment improvis du deux Dcembre. La puissance du premier Napolon tait de celles qu’il fallait combattre pour pouvoir vivre, qu’il fallait tout prix abattre pour rester soi-mme debout. Celle du troisi&egrave,me de ce nom est bien plus accommodante pour l’Angleterre. Pitt et son cole ne pouvaient s’entendre avec Napolon: les Russell et les Palmerston sont bien faits pour s’entendre avec son homonyme. Nous le rptons: ce que nous voyons aujourd’hui, ce n’est point du tout une alliance entre la France et l’Angleterre. Ces deux pays restent forcment ce que l’histoire les a faits. Nous assistons simplement un tripotage politique entre quelques individus qui croient qu’en bonne politique, il n’y a ni foi, ni lois observer.
M. Guizot a dit un jour: ‘La France est assez riche pour payer sa gloire.’ Nous verrons plus tard si elle sera assez riche pour payer sa…. Comment le dire moins crment? disons: pour payer son dsappointement. Trop heureuse encore si elle en est quitte pour si peu. En parlant ici de l.a France, il s’entend bien que nous ne parlons pas de la France officielle. Celle-l n’aura que ce qu’elle mrite, et ce n’est pas nous qui la plaindrons. Le pouvoir existant en France n’a pas de racine dans le pays et par consquent doit peu s’inquiter de l’avenir qu’il lui prpare. Tant qu’il vivra, c’est- -dire tant qu’il sera pouvoir, il aura toujours sa liste civile et ses petits complments par dessus le march. Cela lui suffit Apr&egrave,s lui le dluge! Mais la France, la vraie France cache aujourd’hui sous les oripeaux qui la recouvrent, la France qui a eu les sympathies de l’Europe et qui doit ncessairement survivre tout ce gchis politique, cette France-l sera indubitablement la dupe de cette soi- disant alliance. Entrane dans une guerre qui, mme mene bonne fin, ne saurait jamais lui tre profitable, elle aura bris une alliance naturelle pour renforcer une allie qui redeviendra toujours son adversaire, en vertu de la nature des choses et de la logique des intrts. Car supposons mme que la fortune des armes passe d finitivement du ct des Franais et des Anglais, et que, ‘parti pour la Syrie, le jeune et beau Dunois’, revienne pr&egrave,s de son cousin couronn de lauriers et peut-tre mme fianc une des nombreuses filles du grand Turc, part la joie de famille, qu’en reviendra-t-il?
La Turquie, puise par ses victoires, touffe par les succ&egrave,s qu’on lui aura fait subir, sera prise sous tutelle, et l’on sait ce que cela veut dire dans le code politique des lois anglaises. Il serait ridicule la Frauce de se faire illusion l-dessus. Elle serait sans doute tutrice aussi, mais tutrice nominale. Quant aux revenant-bons, ils seraient tous au profit de la politique et du commerce anglais.
La Russie, dont la marine, le commerce et les tendances naturelles nouer de plus troites relations avec l’Asie mineure font ombrage l’Angleterre et l’Angleterre seule, serait ncessairement affaiblie et paralyse poor quelque temps dans son action politique et commerciale. Mais quelles sont dans tout cela les compensations que pourrait trouver la France, en retour des normes sacrifices qu’elle a dj faits et devra faire encore?
La France n’est pas pratique, et si elle l’oubliait, l’Algrie et les Etats de la reine Pomar seraient l pour le lui rappeler. Tandis que l’Angleterre n’est qu’un grand comptoir de commerce, elle rduit en valeurs sonnantes et encaisse tout le mal qu’elle fait et le bien que, par hasard, il peut tre dans son intrt de faire. L’Angleterre a partout et toujours tout gagner. Si la Russie a le dessous, il n’y a pas en parler, le gain de l’Angleterre est clair. Mais quand mme elle aurait le dessus, l’Angleterre aurait obtenu comme fiche de consolation d’avoir affaibli la France, port un rude coup ses finances et sa flotte. Pour elle, en tout cas, les pertes seraient moins sensibles, d’ailleurs l’agitation est son lment: il faut toujours qu’elle marche, qu’elle avance pour vivre, qu’elle accapare de l’espace pour se mouvoir et pour s’pancher: le calme serait sa mort. Sous de telles conditions, elle doit s’exposer, ses risques et prils, de perdre ou de gagner, peu importe pour le moment, pourvu que ses bras, ses capitaux, ses machines, ses navires, sa politique ambitieuse et envahissante ne chment pas un seul jour. La puritaine Angleterre observe scrupuleusement le repos du dimanche: mais l’Angleterre politique ne connat pas de jours de repos, et la sanctification d’un seul dimanche suffirait lui enlever tout les bnfices de la semaine et des si&egrave,cles.
Ce qu’elle pourrait perdre sur un ennemi, elle le regagnerait bientt sur une allie.
Voil la clef de l’nigme de cette alliance anglo-franaise qui tonne le vieux monde, habitu aux anciens errements de la politique, et qui comble de batitudes le gouvernement franais, fier d’avoir t pris au service de l’Angleterre et d’avoir le droit de porter sa livre.

LETTRE XIX.

Juillet.

M. Oliveira, membre de la Ghambre des Communes, a fait, dans la sance du 23 juillet, la motion suivante: ‘Hier, les dbats d’une affaire porte devant la cour du shrif ont tabli que le lord contrleur de la maison de la reine avait pari qu’un boxeur de profession, nomm John Walker, en battrait un autre, et avait engag mille livres dans le pari. Je demande au lord prsident du conseil priv s’il ne conviendrait pas d’ouvrir une enqute pour savoir si un noble lord qui a de tels gots est un homme qu’il convient de mettre en rapport de tous les jours avec Sa Majest’.
Voil quelque, chose de bien anglais pour le fond et pour la forme: moeurs sociales, moeurs politiques, tout s’y trouve. Pareille motion ne choque-t-elle pas nos ides continentales? Nous aurions peine comprendre que les relations prives d’un souverain pussent tre jamais soumises une enqute officielle. Cette tutelle despotique exerce par des ministres sur un souverain qui n’est plus mineur, est une des anomalies de la constitution monarchique en Angleterre, qu’il faut admettre, puisque tout le monde a l’air de bien s’en trouver. Aussi, n’est-ce pas pour relever ou critiquer cette excentricit que nous avons pris la plume. Cet incident parlementaire a fait natre en nous d’autres rflexions que nous allons vous soumettre.
Ce qui nous surprend, c’est que, jusqu’ ce jour, il ne se soit pas trouv la Chambre des Communes un seul homme d’assez de bon sens et de coeur pour proposer une enqute, afin de savoir si des ministres qui, au nom de leur reine, emploient ses flottes commettre des actes de piraterie pareils ceux dont Odessa, Liban et bien d’autres petits ports marchands ont t tmoins et victimes, sont des hommes qu’il convient de mettre en rapport de tous les jours avec Sa Majest?
Les gots du noble contrleur sont peut-tre peu dlicats et peu distingus, mais, en fin de compte, ils lui sont personnels. L’honneur de la couronne et du pays n’en est point atteint, tandis que les ministres-boxeurs que nous avons en vue ici mettent comme enjeu, non l’argent de leur poche, mais l’argent et le sang du peuple, pour se donner impunment le plaisir d’assister de loin la lutte sanglante o ils ont pouss l’Europe. De pareils gots peuvent satisfaire merveille leurs passions haineuses et leur mesquine vanit, mais, coup sr, ils sont moins inoffensifs et plus onreux pour le pays que ceux du noble lord.
Au dbut de la guerre, le minist&egrave,re anglais a fait de dlicieuses pastorales sur la mani&egrave,re toute pleine d’amnit et de justice avec laquelle elle serait conduite: on pouvait se croire en plein ge d’or. B n’y avait que les loups, et encore les loups minemment hostiles, que l’on menaait de chtier durement: les brebis n’avaient rien craindre et pouvaient se promener et patre tout l’aise. On se souvient de quelle faon catgorique et avec quelle solennit le minist&egrave,re anglais a dclar que le commerce et ses intrts privs resteraient autant que possible en dehors de la guerre, que les mesures arrtes par lui et par son auguste ami sauvegarderaient les fortunes prives, enfin, que tous les boulets et toutes les bombes qu’on se verrait oblig (bien contre-coeur) de lancer, seraient tiquets et adresss exclusivement au grand coupable, au gouvernement russe, et auraient pour mission unique de foudroyer ses forts, ses arsenaux et autres proprits. Comment ces belles promesses se sont-elles traduites dans la ralit? Les vnements sont l pour rpondre. Les flottes allies, laissant de ct les ports militaires et fortifis, se sont bornes, du moins jusqu’aujourd’hui, attaquer, brler et piller des ports marchands et capturer des navires chargs de sel, de goudron et d’autres denres. L’amiraut anglaise est glorieusement occupe, non enregistrer les beaux faits d’armes et les victoires de ses marins, mais valuer les prises faites sur les Russes, et bien plus souvent sur les Anglais eux- mmes et sur les ngociants des puissances neutres, car il est, en effet, incontestable que les pertes subies par le commerce russe, qui, pour son propre.compte, s’occupe mdiocrement d’exportations, sont de peu d’importance, si on les compare celles dont souffre dj le commerce europen. Interpell ce sujet par un des membres de la Chambre des Communes (le 29 juin), sir James Graham a rpondu avec une impartialit vraiment hroque: ‘On a dit qu’une ‘partie de ces marchandises appartenait des Anglais. C’est possible.* C’est possible! Cet aveu n’est-il pas sublime et ne rappelle-t-il pas dignement le qu’il mourt de Corneille? On ne saurait douter que le commerce anglais, dont le dsintressement est connu, applaudira de grand coeur ce patriotisme.
On conoit encore qu’ l’aide de subtilits et de paradoxes politiques, le minist&egrave,re anglais se soit cru en droit et en devoir de secourir la Turquie, dont l’intgrit et l’indpendance lui semblaient menaces par la Russie. Sous ce point de vue, la prsence de la flotte anglaise dans le Bosphore s’explique tant bien que mal. Une intervention arme en Turquie pour disputer nos armes le passage des Balkans, rentre encore dans la catgorie des mesures explicables. Mais dites-nous, au nom de Dieu et du bon sens, par quel abus d’extension gographique le petit port de Libau, par exemple, port situ dans la Baltique, peut-il se trouver enclav dans les limites de la question orientale? Si l’Angleterre n’avait rellement en vue que la dfense de la Turquie, qu’avait-elle besoin d’envoyer sa flotte dans la Baltique, o le Grand Turc, que je sache, n’a rien voir?
lia mer Noire ne lui suffisait-elle pas pour aider son allie d’une mani&egrave,re efficace? Si l’occupation des principauts danubiennes par an corps d’arme russe a pu tre considre par elle comme un attentat l’quilibre europen, comment qualifier la conduite qu’elle tient son tour? Toute agression—si agression il y a—peut avoir de justes reprsailles, mais pour que les reprsailles soient justes, il faut, en tout cas, qu’&egrave,lles soient proportionnes l’offense qu’elles sont destines venger. Tout ce qui dpasse cette mesure est contraire aux principes de l’quit. On vous a, je suppose, port des dommages pour la valeur de mille francs, et, titre d’indemnit, vous en causez votre adversaire pour des centaines de mille francs. Q ne s’agit plus alors de reprsailles mme quasi-lgitimes,—c’est une violation, un acte de brigandage, dont vous vous rendez coupable. La rpression alors laisse bien loin derri&egrave,re elle l’infraction que vous avez cru devoir chtier.
Aussi, quand apr&egrave,s les actes de- brutalit et de violence commis contre la Bussie par. la France et l’Angleterre, on voit les journaux parler encore aujourd’hui de sommation envoye au Czar d’vacuer les principauts danubiennes, les gens senss et de bonne foi ne voient dans cette sommation qu’une mauvaise plaisanterie invente par les nouvellistes. La raison se refuse admettre qu’on ait jamais pu adresser la Bussie une proposition aussi incongrue. Il s’agit bien des principauts danubiennes! La Turquie nous a dclar la guerre et nous la fait avec vigueur. La France et l’Angleterre cernent et attaquent la Bussie d’un ple l’autre, elles proclament hautement leurs projets d’affaiblissement et de dmembrement du colosse du Nord. Et c’est dans ce moment qu’on nous proposerait d’vacuer la position militaire que nous avons prise comme point de dfense! Mais, puisque nous sommes attaqus, il nous faut bien nous dfendre, car on ne se donne mme pas la peine de nous promettre, en gage de rciprocit, de cesser les attaques et de retirer les forces qui nous menacent.
Ces projets de dmembrement sont videmment absurdes et ne se raliseront qu’alors qu’il ne restera plus la Bussie un seul homme pour dfendre son territoire. Cependant, le jour o pareils projets ont t publiquement avancs, toute sommation n’est-elle pas devenue insultante et drisoire? D’ailleurs, la Russie n’est-elle plus rien dans la balance de l’quilibre europen dont on est si proccup aujourd’hui, et son affaiblissement se ferait-il au profit des puissances centrales et secondaires qui bien des fois nous ont appels leur aide et on t sauves par nous? L’occupation des principauts danubiennes qui, de fait et de droit, ne sont pas la Turquie, et dont le commerce n’a pas une grande porte, entrave, nous dit-on, la libert du commerce europen et de celui de l’Allemagne en particulier. Soit! Mais l’occupation par les flottes allies de tout le littoral de l’Europe russe pour y empcher toute relation commerciale, ne doit-elle pas entrer en ligne de compte, et n’affecte-t-elle pas bien davantage les intrts commerciaux du monde entier? Il faudrait que l’esprit des hommes d’Etat ft saisi d’un singulier vertige pour mconnatre des vrits aussi simples et aussi videntes.
Apr&egrave,s cela, si l’on suppose le lion malade et le moment propice pour lui dicter la loi, encore ne serait-il point honorable de se mettre en avant pour lui donner le coup de pied de la fable. Mais le lion est-il aussi abattu, aussi troitement traqu qu’on le croit? Il est au moins permis d’en douter. La Russie a t attaque par surprise. C’est du sein des ngociations pacifiques, trames la fois par des mains ennemies et par des mains amies, que l’attaque a-clat. La Russie n’y tait point prpare, ce qui rfute d’une mani&egrave,re victorieuse les projets d’ambition et d’envahissement qui lui ont t prts. L’immensit de notre pays, dont la population n’est point en rapport direct avec sa vaste tendue, nous rend plus difficile qu’ d’autres tout mouvement de troupes, toute concentration de forces sur un point donn, alors surtout que les points menacs sont nombreux et spars par de longues distances. Les prparatifs d’une guerre nous causent bien plus de temps et de sacrifices que la guerre elle-mme: il nous est plus difficile de la commencer que de la mener bonne fin. Le colosse a de la peine se lever et se mouvoir, mais, une fois redress et arm de pied en cap, sa marche est irrsistible. C’est pourquoi notre premi&egrave,re campagne dans toutes les guerres que nous avons eu soutenir, n’a amen ordinairement que de faibles rsultats. Ce n’taient point de dfaites, ce n’taient que des succ&egrave,s forcment incomplets. Nos ennemis pouvaient s’en rjouir et proclamer notre faiblesse, comme on le fait aujourd’hui, mais nous qui savions ce qu’il en tait, nous ne nous laissions pas dcourager alors que nos premiers bulletins ne nous annonaient pas toujours d’importantes victoires. Nous ne sommes pas de ceux qui enregistrent et publient une victoire par jour. Notre calendrier militaire est plus modeste. Nous nous contentons de pouvoir accepter la guerre et de la continuer quand on nous y provoque. Il nous suffit de tenir aujourd’hui et d’attendre avec confiance le lendemain, et jusqu’ici le lendemain ne nous a point fait dfaut. C’est dans ces mmes conditions que nous avons accept le dfi que l’Europe nous a jet l’heure prsente. Nous n’avons jamais compt sur des succ&egrave,s brillants et foudroyants remporter d’emble au dbut de la campagne. Tout au contraire, nous avons cru que les premiers pas que nous aurions faire seraient plus pnibles qu’ils ne l’ont t jusqu’ prsent, et que nos premi&egrave,res rencontres avec l’ennemi nous porteraient de plus graves atteintes que celles qu’elles ont produites en effet.
Si les journes de Synope, d’Achaltzik, de Bach-Kadik-Lar et quelques autres sont venues donner un nouvel clat nos armes, ce sont de bonnes fortunes que nous devons la valeur exemplaire de nos braves soldats. Nous les regardons comme de brillants— compte, mais les comptes eux-mmes et la balance du passif et de l’actif doivent se rgler plus tard. Nous sommes en fonds pour ne point craindre ce qui en adviendra. Le courage de nos troupes, qui, dans aucune de nos guerres, ne se sont battues avec plus d’ardeur et d’abngation qu’aujourd’hui, le patriotisme qui, aucune poque de notre histoire, n’a provoqu dans la nation un lan aussi gnreux, aussi soutenu et aussi unanime, sont des garanties suffisantes pour l’avenir.
Pour notre part, nous avouons humblement que nous ne sommes nullement initis aux secrets de la politique de notre gouvernement, et ne prtendons pas savoir ce qu’il compte faire. Il nous manque le passe-partout des publicistes europens, qui les fait facilement pntrer dans les cabinets des gouvernements, pour surprendre toutes les combinaisons du prsent et tontes les probabilits de l’avenir. L’esprit sert communment bien comprendre ce que l’on a appris. En France, au contraire, on parat dispos croire que l’esprit peut suffire juger des choses que l’on ne sait pas. Aussi, y voyons- nous souvent les intelligences les plus hautes se fourvoyer et tomber dans l’absurde, quand elles se lancent dans les rgions de la politique extrieure. Nous ne nous hasarderons pas les suivre dans ces espaces imaginaires, et nous ignorons compl&egrave,tement ce que pourra faire notre gouvernement dans telle ou telle conjoncture. B est possible que dans l’intrt de l’Europe dont la paix et l’quilibre viennent d’tre si imprudemment et si criminellement compromis par ceux mmes qui, au mpris de toute pudeur, se posent aujourd’hui en dfenseurs de cette paix et de cet quilibre, le gouvernement russe ait de pnibles devoirs remplir, de douloureux sacrifices faire. Il en a dj beaucoup fait. Plus d’une fois, il s’est impos des barri&egrave,res lui-mme, il s’est, pour ainsi dire, li les bras, afin de mnager les susceptibilits des gouvernements allis, pour leur donner le temps de rflchir et de prendre le parti le plus convenable, le seul convenable leurs intrts, leur indpendance, leur dignit. Nos oprations militaires ont d par consquent se ressentir de ces gnreux gards et de cette longanimit. Puisse la conduite loyale et dlicate de l’empereur Nicolas tre comprise et apprcie par ceux qui en sont l’objet! Nous le rptons, ce n’est qu’en passant que nous touchons ces questions diplomatiques, mais ce dont nous avons la conviction instinctive, c’est que les concessions que l’empereur croirait devoir faire ne seront jamais forces ni enleves par la violence. Ce .dont nous sommes tout aussi profondment convaincus, c’est que ce ne sera jamais, quoi qu’il arrive, le dcouragment de la nation qui pourrait neutraliser ou contrarier les projets de l’empereur.
Bien loin de l, si la nation pouvait tre consulte sur la conduite ultrieure tenir dans le cours des vnements qui se droulent, elle n’couterait certainement que son dvouement et son courage. Satisfaction compl&egrave,te sur tous les points en litige, ou guerre mort, tel serait son dernier mot. L’occupation de quelques villes maritimes, quelques grandes batailles perdues n’puiseraient pas son nergie, et, apr&egrave,s tout, il n’y a encore rien de tout cela, rien de si dsespr dans notre situation. Le pays n est nullement entam: des boulets ont effleur ses ctes, mais ces blessurs sont de celles qui se cicatrisent aisment. Nous n’avons point perdu une seule grande bataille, et nous en avons gagn plus d’une. Le pays est entran dans de fortes dpenses, il a dj subi de grands sacrifices, c’est vrai! mais on dirait que nos ennemis nous font la guerre avec de l’argent qui leur pleut du ciel. La diffrence qui existe entre eux et nous, c’est que nous savons pourquoi nous nous battons: nous nous battons parce que nous sommes provoqus et que nous dfendons notre honneur et notre territoire indignement attaqus. Quant nos ennemis, ils nous font la guerre parce qu’il se trouve quelques ministres brouillons et rvolutionnaires dans les cabiuets de l’Europe, et qu’une force occulte travaille ces gouvernements, les mine et les pousse leur perte. Notre position peut tre dure, mais nous sommes dans le vrai, nos adversaires sont dans le fanx.
Certes, de suprmes et saintes douleurs ont dj frapp plus d’un coeur en Russie, dans les rangs de ces officiers, de ces chefs, de ces soldats qui rivalisent de courage et d’ardeur, se portent partout en avant, s’exposent, l’envi les uns des autres, au feu le plus meurtrier. Bien des nobles victimes ont d tre voues la mort. Nous dplorons la perte de ces braves dont le sang a t rpandu, mais notre admiration, notre pieuse reconnaissance pour ce sublime dvouement te la douleur tout ce qu’elle pourrait avoir d’amer. Ce sang, si gnreusement vers, cimente d’une nouvelle puissance la foi et l’amour qui nous rattachent notre m&egrave,re commune. La Russie se fortifie, s’ennoblit, se sanctifie dans se sang. Nous sommes fiers des soi-disants checs que nous attribuent nos adversaires, et, si nous avions choisir, nous prfrerions encore les glorieuses blessures du prince Paskvitch aux succ&egrave,s et la sant florissante des invulnrables vainqueurs d’Odessa et de Libau.

LETTRE XX.

Juillet.

La presse politique, en France, a vu paratre une nouvelle spcialit pour la confection des articles d’Orient. Longtemps cette branche d’industrie littraire a appartenu exclusivement M. Saint- Marc Girardin. Bien que nous prouvions une haute estime pour l’esprit bien n, fin et lucide de cet crivain distingu, nous n’hsitons pas mettre ses leons de littrature bien au-dessus de ses leons de politique, le professeur au-dessus du publiciste. Et c’est tout naturel. L’un est matre de son terrain et de son sujet qu’il a tudis fond et qui conviennent la nature et aux tendances de son esprit, l’autre est pouss dans la politique par l’erreur de son temps et de son pays. De nos jours, tout homme d’esprit qui, en France, est habitu manier une plume, se croit appel rgenter les gouvernements et rgnrer les peuples. M. Thiers, par exemple, au lieu de se borner tre un des premiers crivains de son pays, a voulu tre et a t premier ministre. Vous savez, du reste, ce qui est arriv de M. Thiers et du pays. Ce qui constitue le mrite de M. Saint-Marc Girardin en littrature, c’est qu’il y porte un esprit indpendant et que, tout en restant Franais et plus Franais que les adeptes de la nouvelle cole littraire, il ne s’assujettit pas ce qu’on est convenu d’appeler les ides franaises. En politique, au contraire, il juge de tout et de tous au point de vue exclusif de ces ides. Nous avons t tmoin de tout ce qu’elles ont produit en France depuis 89. Il n’y a que les Franais qui ne le voient pas. Et aujourd’hui encore, apr&egrave,s tant de mcomptes, apr&egrave,s tant de chutes subies par la socit, en vertu et sous la pression de ces ides, s’agt-il, par hasard, de rgnrer l’Orient: Rien de plus facile, vous diront ces publieistes franais et M. Saint-Marc Girardin leur t&egrave,te,— il n’y a qu’ y transplanter les ides franaises, et vous nous en donnerez des nouvelles.
Le nouveau venu dans la presse politique orientale, M. Eug&egrave,ne Forcade, a, plus encore que les autres, brid son indpendance. Il se place au point de vue des ides officielles franaises, et croit, dans cette position, pouvoir faire l‘histoire de causes de la guerre dOrient. 11 a la candeur d’ajouter une foi explicite aux contes bleus du Moniteur franais et au livre bleu du parlement anglais. Il effeuille et pluche les documents officiels donns par les deux gouvernements, ou plutt ceux qu’ils ont eu intrt rendre tels, et sur ces documents falsifis pour le dbit public, il base l’analyse et l’apprciation des vnements. Porte-t-il son attention sur les documents russes, il y voit au fond un sens cach, des arri&egrave,re-penses, et toujours le contraire de ce que ces documents semblent dire. Quant aux pi&egrave,ces officielles franaises et anglaises, elles sont pour lui d’une limpidit o l’il plonge et voit clair comme en plein midi.
Le nouveau travail publi dans la Bevm des Deux-Mondes, sous le titre: VAutriche et la politique du cabinet de Vienne dans la question d’Orient, est rdig videmment sous Finspiration et la dicte de la lgation franaise Vienne. Cette lgation qui exerce sur une partie de la presse autrichienne et allemande une influence dont il est facile d’valuer approximativement le prix, ne devait pas manquer, comme on le devine aisment, d’avoir aussi ses chos en France. Cette fois, sans beaucoup d’efforts et sans aucun frais, l’cho tait tout trouv. L’esprit candide et gouvernemental de l’crivain qui venait de faire ses premi&egrave,res preuves dans une rdaction lgante et facile, a t choise pour la glorification de M. Drouyn de Lhuys et M. de Bourqueney, dont les noms, ainsi qu’il est dit dans la Meme des Deux-Mondes, demeureront attachs au souvenir d’un succ&egrave,s qui fait trop d’honneur notre diplomatie et sert trop nos intrts, pour que la France n’en soit point fi&egrave,re et reconnaissante.
Quant ce qui nous concerne, nous Tarons dit plus d’une fois, nous ne tenons pas la diplomatie, nous sommes retir des affaires et mme, depuis des annes, loign de la Russie. Aussi n’avons- nous profiter des inspirations et des indiscrtions de personne au monde. Dans cet tat d’isolement, nous ne nous sentons nullement autoris juger de la conduite politique de l’Autriche dans la question d’Orient. Le dessous des cartes nous tant inconnu, l’loge et le blme nous sont galement interdits. Ce n’est que le travail de M. Eug&egrave,ne Forcade qui fera le sujet de notre analyse. Nous sommes tout port croire, d’apr&egrave,s le tableau trac par l’auteur, que le rle de l’Autriche n’a pas t celui que lui prtent les illusions de la diplomatie franaise. Comme apologie du gouvernement autrichien, cette apprciation est une maladresse. M. Forcade refuse l’Autriche toute indpendance, ou, pour mieux dire, la fait consister se placer sous la tutelle de l’Angleterre et de la France. Selon l’auteur, elle ne saurait rester neutre et doit infailliblement, en cas de collision, se mettre la remorque de la Russie ou des puissances maritimes. Singulier rle assigner une nation dont on reconnat la grandeur! En lisant le travail que nous avons sous le yeux, on croirait que l’Autriche n’a jamais su spontanment et de plein gr adopter une dcision, et que, se trouvant en face de deux routes, elle hsite, tergiverse et louvoie jusqu’ ce que le coup de vent de la ncessit lui fasse prendre une direction. L’auteur semble professer une haute estime et une grande admiration pour l’intelligence et la conduite politique du prince de Metternich, — et cependant, quel est le rle qu’il lui fait jouer dans la lutte diplomatique que, depuis 1821 jusqu’en 1829, M. de Metternich soutint seul contre la Russie? (Revue des Deux-Mondes, 1er juin 1854.) ‘Apr&egrave,s une lutte opinitre de neuf annes, M. de Metternich n’ayant russi qu’ attirer sur sa tte le ressentiment d’un voisin redoutable (l’Empereur de Russie), finit par cder au plus fort et la ncessitl… Il fut oblig, est-il dit plus loin, de revenir la Russie, comme un dfectionnaire repentant et humili’. Nous croyons notre tour que c’est un triste compliment faire un homme d’Etat, qui tait tout-puissant dans son pays et exerait une grande influence en Europe, que d’avouer qu’il a chou dans ses projets, apr&egrave,s les avoir nourris et dfendus pendant neuf annes! Cela prouverait ncessairement ou que ces projets ne valaient rien, ou que celui, qui tenait les mettre en excution, n’avait ni les capacits ni le courage moral ncessaires pour les faire triompher. En . tout cas, un homme d’Etat d’un esprit suprieur et d’un cur ferme— et ce sont ces deux qualits runies qui constituent l’homme d’Etat — lorsqu’il se voit dpass ou drout par les vnements, ne c&egrave,de pas, comme un dfectionnaire, au plus fort et la ncessit… Il se retire et laisse la direction des affaires des mains pins heureuses ou plus habiles que les siennes. L’exemple donn rcemment par lord Aberdeen, qui, apr&egrave,s avoir t opinitrment premier ministre de la paix, reste, dans la mme question, premier ministre de la guerre, ne rel&egrave,ve pas prcisment le rle que M. Forcade prte au prince de Metternich.
Quand on songe que ce travail est destin tre un plaidoyer en faveur de l’Autriche, il est assez curieux et assez important de tenir compte de toutes les indiscrtions de l’auteur, — indiscrtions et navets auxquelles il tait ncessairement condamn, car, tout en faisant l’apologie de l’Autriche, il ne devait pas ngliger d’exalter tout ce qui pouvait tre une flatterie la vanit de la diplomatie franaise. Nous allons appeler l’attention du lecteur sur quelques citations prises de l’crit de M. Forcade.
‘La formation de la confrence de Vienne avait pour effet ‘naturel de soustraire progressivement l’Autriche l’ascendant exclusif de l’alliance russe’. Ce qui signifie, en d’autres termes, que son effet naturel tait de la soumettre progressivement l’alliance anglo-franaise, c’est- dire encore, de dclarer hautement que l’Autriche n’est pas une puissance indpendante, mais doit infailliblement subir une pression, soit d’un ct, soit de l’autre…. Plus loin nous lisons, ‘M. de Nesselrode Rpondit M. de Buol que la Bussie ‘tait prte traiter. Quoiqu’il ft autoris par M. de Nesselrode faire part directement la Porte de ces dispositions, M. de ‘Buol s’empressa de les transmettre la confrence, afin de lai ‘rendre la vie et de conserver le lien collectif’. (N’oubliez pas que, selon l’anteur, cette confrence avait pour but et pour effet de surprendre la conscience de l’Autriche et de la soustraire son alliance naturelle et lgitime.) ‘Muni de cette base, il entre dans les ides de M. Drouyn de Lhuys, qui a presque toujours eu l’heureux et rare mrite, dans le cours de ses ngociations, de devancer les vnements’. Ce que, encore une fois, nous traduirons ainsi: devancer les vnements, c’est—dire tre un vrai boute-feu, avoir capt et subjugu l’intelligence de M. de Buol, et, par lui, l’indpendance de l’Autriche de plus en plus enlace dans les rseaux qu’on lui avait tendus. Continuons citer: ‘La Turquie avait dclar la guerre la fin de septembre, les flottes combines avaient reu l’ordre d’aller au Bosphore au commencement d’octobre, et d’entrer dans la mer Noirfe la fin de dcembre, apr&egrave,s l’affaire de Sinope. De quel il l’Autriche avait-elle vu ces actes de vigueur? Nous croyons pouvoir affirmer (on sent bien que le nous veut dire M. de Bourqueney et M. Forcade) qu’au lieu d’en tre effarouche, l’Autriche n’en fut que plus raffermie dans son union diplomatique avec les puissances maritimes, et qu’au lieu de se plaindre de ‘notre attitude de plus en plus dcide, au fond du cur, elle s’en flicite.’
Nous laissons tout Autrichien, honnte homme, le soin d’apprcier cette affirmation de M. de Bourqueney et de son confident, et de la concilier avec les sentiments personnels que l’auteur attribue l’empereur d’Autriche, ‘lev, d&egrave,s l’enfance, dans le respect de l’empereur Nicolas, habitu le regarder comme la personnification de l’ordre et de la conservation en Europe, et croyant lui devoir l’affermissement de la couronne sur sa tte.’ Et la croyance, ici, pourrait bien tre prise pour de la conviction, car l’empereur d’Autriche ne pouvait mconnatre et n’aurait pas d oublier le service que lui a rendu l’empereur Nicolas.
D’ailleurs, l’auteur qualifie lui-mme la neutralit de l’Autriche, de neutralit partiale en faveur des puissances occidentales. Et, pour ne pas avoir l’air de risquer au hasard une semblable pith&egrave,te, il ajoute: ‘A chaque pas en avant des puissances maritimes dans l’action’ (des puissances maritimes, entendez-le bien, et non chaque pas en avant de la Russie, ce qui aurait pu jusqu’ un certain point justifier la conduite de l’Autriche) ‘rpondit un pas en avant de l’Autriche dans la ngociation’.
L’Autriche aussi, comme M. Drouyn de Lhuys, cherchait devancer les vnements.
On ne sait, en vrit, si l’auteur a pris tche de dresser un acte d’accusation contre le cabinet de Vienne, ou bien si, aveugl par la prvention, il n’est plus en tat de discerner la loyaut de la dloyaut, une conduite honnte et franche d’une conduite pusillanime et perfide. On est toujours tent, en le lisant, de lui adresser la question qu’il prte la reine de Gr&egrave,ce dans une conversation avec le ministre d’Autriche: ‘Est-on encore chrtien Vienne.’ {Meme des Deux Mondes, 15 juillet 1854).
C&egrave, qui est certain, c’est qu’il fait jouer l’Autriche un rle diamtralement oppos celui que lui prescrivaient les devoirs d’allie loyale de la Russie, et qui et t de l’appuyer moralement, au moins, contre les agressions ou les pas en avant des puissances occidentales, au lieu de l’amuser et de la tromper par des ngociations que nous ne saurions mieux dfinir qu’en citant encore M. Forcade lui-mme. ‘L’Autriche, il est vrait, n’a pas tir le premier ‘coup de canon, mais l’on conviendra que notre dclaration de guerre ‘ la Russie a t bourre par une suggestion autrichienne’ (page 875).
La diplomatie franaise, fille de la rvolution qui bouleverse priodiquement de fond en comble le gouvernement en France, fait naturellement bon march des traditions nationales, des traditions lgitimes et des principes qui doivent servir de bases la politique d’un pays. C’est donc avec un ddain superbe qu’elle parle de l’alliance russe, qui tait naturellement un des pivots de l’ordre d’ides en Antriebe an commencement de 1853. ‘Ni dans la socit de Vienne, dit fe confident de la diplomatie franaise, ni dans la haute aristocratie militaire (l’aveu est bon enregistrer), ni dans le gouvernement, il n’y avait d’apparence qu’un autre mouvement d’esprit pt de longtemps se produire. L’alliance russe tait quelque chose de sacr comme une religion, de fixe comme une convenance, de populaire comme une mode.’
Toutes ces considrations sont, aux yeux de la diplomatie franaise, nne vieillerie dont il faut faire table rase: qn’importe le caract&egrave,re sacr et populaire de cet ordre d’ides?
Le baptme rvolutionnaire de 1848 a rgnr la maison de Habsbourg et a lav la tache du pch originel dont elle tait souille. Toutes les calamits qui ont fondu sur le pays la suite de ce baptme et l’auraient mis deux doigts de sa perte sans l’intervention de ce mchant alli qui l’a sauv, sont aux yeux de l’auteur ‘suffisamment rachetes par l’introduction d’un avocat et d’un professeur dans les conseils de l’empire, signe et prsage du rajeunissement de la vieille politique autrichienne.’
Voil le mot de l’nigme tout trouv. Nous remercions l’auteur de nous l’avoir fait toucher du doigt. Ces dbris des barricades qui ont survcu la rvolution et se sont interposs dans les rouages du gouvernement, ce sont prcisment eux qui l’ont fait drailler et le prcipitent dans une voie funeste. Kossuth, il est vrai, est abattu, mais quelques-uns de ces complices dans l’oeuvre de la rvolution sont rests au pouvoir. La cause n’est pas dfinitivement perdue. 1854 est appel venger 1848 des dfaites de 1849.
L’auteur, cet enfant terrible, veut bien nous mettre sur la voie d’une autre vrit. S’il ne parvient pas prcisment nous convaincre de la ncessit et de l’avantage pour l’Autriche de se mettre la disposition de l’alliance anglo-franaise, il nous explique du moins merveille la ncessit absolue o se trouve cette alliance d’avoir l’Autriche pour elle. Cette explication se rv&egrave,le d&egrave,s le dbut de l’article en question.
‘L’Autriche et l’Allemagne avec elle feront-elles cause commune avec la France et l’Angleterre contre la Russie? Le noeud de la crise orientale est l, c’est la question qui a pes depuis plusieurs mois sur les anxits et les esprances du public europen. (Lisons: des gouvernements franais et anglais). La rponse que l’vnement apportera bientt cette question doit dterminer le but, les proportions, le caract&egrave,re et l’efficacit de la guerre active commence aujourd’hui par les puissances maritimes.’
L’aveu est naf et fort difiant. La dduction logique que l’on doit en tirer est infailliblement celle-ci: Si l’Autriche et l’Allemagne, sa suite, ne marchaient pas contre la Russie, le gouvernement franais, pour ne parler que de lui et de son ministre qui devance les vnements,— se serait lanc l’aventure et bien imprudemment dans une guerre dont la France, n’ayant que l’Angleterre pour allie, ne saurait dterminer ni le but, ni les proportions, ni le caract&egrave,re, ni mme l’efficacit.
La pense secr&egrave,te des gouvernements franais et anglais se trahit dans cet aveu. Au reste, cette pense secr&egrave,te est le secret de la comdie. Si elle n’avait pas chapp l’indiscrtion de la diplomatie, les faits par eux-mmes l’auraient hautement proclame.
N’en dplaise lord Clarendon, qui, en dpit des critiques de l’opposition, se trouve tr&egrave,s-satisfait des rsultats dj obtenus par la guerre commence depuis le mois de mars, il est certain que l’Angleterre, l’Europe et la Russie elle-mme s’attendaient des rsultats plus importants. On ne saurait nier que les forces colossales diriges contre nous ont t jusqu’ prsent paralyses par l’inactivit de l’Allemagne. ‘Comment porter la Russie des coups dcisifs, demande tr&egrave,s-judicieusement M. Forcade, qui la contraignent demander la paix, si les puissances qui bordent les fronti&egrave,res russes, au lieu de lui prsenter leurs baonnettes, lui font un rempart de leurs corps?’
Nous ne savons pas si ces baonnettes mmes, tournes contr nous, russiraient contraindre notre gouvernement demander la paix, mais nous n’en sommes pas moins flatts de voir un adversaire oblig de reconnatre que ce n’est qu’une coalition gnrale de l’Europe contre la Russie, qui pourrait venir bout de son courage et de son nergie.
Il demeure vident que depuis le dbut de la guerre, c’est— dire depuis le mois de mars, rien de srieux n’a t entrepris contre la Russie, rien qui pt rpondre aux forces employes contre elle par des paissances qui s’abusent, il est vrai, sur leur grandeur, mais qui ne laissent pas d’tre des puissances formidables. Sur mer, nous avons vu des actes de piraterie, sur terre, nous avons entendu parler d’ovations faites en Turquie M. le marchal et madame la marchale Saint-Arnaud et d’autres sommits de l’alliance anglo-franaise. Je crois mme que la romance de. la reine Hor- tense, pour ne pas parler du chant national anglais, a t solennellement adopte par la musique de Sa Hautesse le Sultan. C’est bien quelque chose, c’est peut-tre mme beaucoup, mais enfin cela ne porte pas encore la Russie les coups dcisifs que rclame grands cris M. Forcade.
Quand le minist&egrave,re anglais vient dire au parlement que la marine n’est point faite pour attaquer des murs de granit et que si les flottes n’ont encore rien fait, il faut s’en prendre au mauvais vouloir de l’ennemi qui, au lieu de rester dans ses positions fortifies, aurait d venir faire ses adversaires les honneurs de la mer, on sait bien que c’est une mauvaise plaisanterie l’adresse du bon et crdule John Bull, si Ton ne prf&egrave,re que ce soit un aveu d’impuissance.
Non contents de rclamer votre secours l’Europe enti&egrave,re, vous voulez encore que la Russie fasse la moiti de votre besogne! C’est par trop exigeant. Puisque vous avez voulu la guerre, faites-l srieusement, et ne rejetez pas sur votre ennemi une accusation de timidit qui ne retombe que sur vous. Si l’ennemi ne vient pas vers vous, allez le chercher. S’il ne vous attaque pas, attaquez-le, vous qui tes impatients de le foudroyer. Nous, qui n’avons pas voulu la guerre, nous devons naturellement ne pas nous presser de nous mesurer avec un ennemi qui a la force numrique pour lui. Les premi&egrave,res notions de prudence et de tactique militaire nous prescrivent d’attendre et de ne pas tenter un coup hasard.
Si quelqu’un pouvait encore douter de l’origine officielle de l’crit de M. Forcade, nous n’aurions qu’ signaler un petit tableau de genre intercal dans ce travail diplomatique. C’est un hors- d’oeuvre, si l’on veut, mais la main du matre s’y dessine enti&egrave,rement. Comme dans ces tableaux d’cole o quelques coups de pinceau d’un grand peintre viennent caractriser et relever l’oeuvre de l’l&egrave,ve, ainsi, les pages 861—862 (Revue des Deux Mondes) trahissent l’atelier ou. le cabinet qui les vit natre.
Jamais, sous la plume d’un journaliste de Paris n’auraient pu s’accumuler tous ces dtails intimes de cour et de famille qui gaient l’aridit du factum diplomatique. Une haute position, et une position spciale, a pu tre seule mme de surprendre ces secrets et de les livrer indiscr&egrave,tement la curiosit du public. Par motif de haute convenance, nous ne pouvons en dire davantage.
Nous nous bornerons signaler cette idylle frache et suave que l’on est tout heureux de rencontrer en passant. On ne saurait trop fliciter M. le baron de Bourqueney sur le talent qu’il a rvl dans cet essai qu’il appelle une claircie de la question d’orient, car il est impossible de ne pas reconnatre que cette daircie est de lui. Si M. Saint-Marc Girardin a trouv un comptiteur dans M. Forcade, Berquin et Florian, de pastorale mmoire, viennent de trouver un rival heureux dans l’illustre diplomate.
Avant d’en finir avec l’crit publi par la jRevue des Deux- Mondes, nous ne devons pas passer sous silence une erreur et une maladresse qui s’y trouvent. L’auteur cite quelques fragments de lettres crites de Russie et les attribue un homme minent plac au cur du gouvernement, afin qu’ la faveur de la position qu’il assigne leur auteur, il puisse trouver dans ces lettres la rv&#233,lation de l’ordre d’ides o s’inspire la politique aujourd’hui dominante Saint-Ptersbourg. Nous connaissons ces lettres et connaissons intimement celai qui les а crites. Si M. Forcade atteste l’minence de l’esprit et du talent de l’auteur, il a parfaitement raison, mais s’il sous-entend que l’auteur occupe une position politique minente en Russie, il a parfaitement tort. Le personnage en question n’est nullement plac au cur du gouvernement. Au contraire, sa position officielle, en Russie, est moins que secondaire. D’une ambition fort modeste, peu port par ses gots une existence active, il se tient l’cart du mouvement gouvernemental. Nous avons cru devoir rer lever l’erreur de la Revue des Deux-Mondes, pour dgager l’expression d’une opinion absolument indpendante, et tout individuelle, du cachet ministriel qu’on a cherch lui apposer.
Quant la maladresse, la voici: Si M. Forcade (chose que nous ne voulons pas admettre) t fid&egrave,lement l’interpr&egrave,te de la conduite tenue par l’Autriche durant la crise orientale, les lettres qu’il cite seraient autant d’armes contre lui et contre le gouvernement dont il se fait l’apologiste. Dans ce cas-l, tout ce qu’il qualifie de violences et de fanfaronnades effusions naturelles de l’irritation que doit prouver la Russie dans l’impasse o elle s’est fourre, toutes les accusations diriges par l’crivain russe contre la politique allemande, ne seraient que trop justifies par les faits. Dans la fascination diplomatique et toute franaise o se trouve l’apologiste ou plutt l’accusateur de l’Autriche, il ne se doute pas de la vraie porte et de l’effet immdiat, irrsistible, des arguments qu’il invoque si imprudemment. Ces arguments livrs la publicit ne peuvent manquer de rveiller une raction dans l’esprit de tous les Allemands de bonne foi qui aurait pu jusque-l apprcier la question en litige au point de vue franais et anglais.
Le publiciste parisien ne laisse pas chapper l’occasion de rpter, avec l’aplomb des banalits errones, qu’il y a Saint-Ptersbourg un parti allemand et un parti russe proprement dit. Il ajoute que l’auteur de ces lettres est un des membres les plus ardents de ce dernier parti, de celui qui triomphe compl&egrave,tement aujourd’hui. Il oublie que dans ces lettres mmes, toutes prives et toutes confidentielles, l’auteur fait l’areu suivant: ‘Quant moi qui, par nature, suis condamn l’impartialit, ce n’est certes pas au point de vue de l’animosit nationale que je trouve la politique allemande misrable.’ Et quiconque a connu l’auteur soit en Russie, soit en Allemangne, soit en France, ne peut pas se mprendre sur la valeur de cet aveu qui n’est nullement un artifice de langage, mais l’expression pure et simple de la vrit. Quant la prsence d’un certain nombre d’Allemands en Russie, les uns indig&egrave,nes, les autres implants, elle est incontestable. Que dans les temps calmes et ordinaires, que dans les transactions de la vie prive, la communaut de religion, de langage, de moeurs, puisse tablir quelques nuances qui distinguent les Allemands de la masse nationale et primitive, c’est tout naturel. Voudrait-on mme affirmer que dans des questions municipales, de privil&egrave,ges spciaux et de localit, d’intrts de clocher, quelques lgers dissentiments, quelques tiraillements se font quelquefois sentir, nous ne dirons pas non. Mais dans toutes les grandes questions de dignit nationale, toutes les fois qu’il s’agit de l’Etat et non de telle ou telle province, toutes les nuances s’effacent ou plutt se confondent et s’unissent dans une expression commune tous. Il n’y a plus alors de camp allemand ou de camp russe, il n’existe plus qu’un seul camp et une seule banni&egrave,re: l’anne 1854 en fait foi, aussi bien que l’anne 1812. Il peut videmment se trouver en Russie, comme partout ailleurs, des hommes plus ou moins ports pour la guerre ou pour la paix, mais la divergence d’opinions, qui ne devient pas le mot d’ordre d’un parti, n’est pas un indice de factions opposes, et peut galement se retrouver parmi les Russes et parmi les Allemands. Cette qualification de boyards russes qu’emploie constamment la presse trang&egrave,re, est un anachronisme au moins aussi ridicule que celui que nous pourrions commettre si, pour apprcier l’tat des esprits en France, nous y voyions encore des Bourguignons et des Armagnacs. Nous avons d’autant moins de raison de nous dfier du dvouement et de l’affection qui rattachent la Russie les Allemands et les autres races extra-nationales, que nous trouvons leurs sympathies une cause toute pratique et toute rationelle. Loin de suivre l’exemple des autres gouvernements, le ntre a toujours eu pour principe de favoriser, autant que le permettait l’intrt gnral de l’Etat, les nationalits incorpores la m&egrave,re patrie. Sous plus d’un rapport, ce n’taient pas les vainqueurs, mais les vaincus, qui taient privilgis. Les provinces baltiques, la Finlande, les provinces asiatiques jouissent d’immunits, de franchises commerciales et municipales qui ne sont pas galement rparties entre elles et la Russie proprement dite. Il a fallu toute la folie des Polonais pour dtruire, de leurs propres mains, tous les avantages qui leur avaient t octroys par le gouvernement russe. Tout Allemand faisant partie de la Russie, tout Finlandais de bon sens, seront toujours fiers et heureux de tenir un grand empire qui les associe sa puissance. Ce ne sont pas ceux-l qui rveraient de former un petit Etat indpendant et pauvre, ou qui brigueraient l’honneur d’appartenir des Etats de second ordre, ou des Etats forms d’agglomrations htrog&egrave,nes et qui ont deux poids et deux mesures pour les vainqueurs et pour les vaincus.

LETTRE XXI.

Juillet.

On est encore se demander si l’Empereur de la Paix, one fois qu’il se mettra la tte de ses armes, gagnera plus ou moins de batailles que n’en a gagnes l’Empereur de la Guerre. Mais ce qui est certain, d&egrave,s aujourd’hui, c’est que le premier Napolon s’entendait mieux que le troisi&egrave,me faire des proclamations des soldats. La chose nous semble tout naturelle. L’loquence du premier s’inspirait du sanglant spectacle des champs de bataille. Tandis qu’il mettait le feu l’Europe, il ne se tenait point l’cart, ne se dorlotait pas, ne soignait pas sa petite sant aux bains de Biarritz, loin du thtre de la guerre et loin de la capitale o l’pidmie exerait ses ravages. Il payait alors de sa personne, bivouaquait avec ses soldats et partageait en famille avec eux toutes les fatigues et tous les dangers de la guerre. Aussi, quand il les appelait: mes enfants, cette paternit se concevait, le baptme du feu l’avait consacre. Il n’avait pas leur dire, comme vient de faire celui-ci: ‘Soldats, revoir! comme qui dirait: Soldats! tantt! une fois la besogne finie, vous viendrez m’en donner des nouvelles’. Non! quand ses enfants se battaient, ils le savaient leur tte. Les plaines de Marengo et tant d’autres plaines n’ont rien de commun avec celle de Satory, o l’on n’a entendu que l’explosion des bouchons et rpandu que force vin de Champagne.
Il y avait bien d’outrecuidantes vanteries dans les proclamations du premier, mais ses vanteries, lui, sentaient la poudre canon et non la mdecine. Celui-ci, dfaut de combats glorieux, en est rduit fliciter ses soldats d’avoir su si bien mriter de la patrie en rsistant aux attaques du cholra. Pareils loges auraient mieux t adresss aux officiers de sant qu’aux soldats. Le premier se serait bien gard de complimenter ses braves de n’avoir pas encore combattu, car il lui aurait suffi, pour leur en fournir le temps et l’occasion, de les mener l’ennemi, au lieu- d’attendre que celui-ci vnt les trouver. Les vieux grognards eussent t blesss d’un pareil compliment, et ce n’est pas eux qu’on aurait pu dire que leur seule prsence avait suffi pour contraindre l’ennemi repasser le Danube, comme si les soldats ne savaient pas, de reste, que leur prsence n’avait pas le moins du monde empch l’ennemi de faire le si&egrave,ge de Silistrie, et que s’il y a renonc, les Franais et les Anglais n’y sont pour rien. Ce n’est pas le premier Napolon qui aurait dit, non plus: les vaisseaux russes restent honteusement dans leurs ports. Je ne veux pas prtendre qu’il ft envers l’ennemi d’une bien grande courtoisie, mais il tait trop homme de guerre et trop homme de tact pour avancer de pareilles absurdits. Il savait fort bien que l’ennemi agit sagement quand il se retranche dans une bonne position, et que, s’il y avait de la honte y demeurer, il y en aurait tout autant, si ce n’est plus, de ne pas l’en dloger quand on a intrt le faire.
Dans la premi&egrave,re proclamation adresse aux soldats du corps expditionnaire de la Baltique, la gaucherie politique saute aux yeux aussi bien que la gaucherie militaire. En parlant de l’approbation que donne l’Europe la conduite du gouvernement franais, on fait aussi mention des vux secrets qu’elle forme pour le succ&egrave,s des armes franaises. C’est l une maladresse de la`part de celui qui le dit et une injure pour ceux qui on semble faire allusion, c’est- -dire aux puissances que l’on n’est pas encore parvenu entraner dans une attaque directe contre la Kussie. L’orateur oublie qu’un gouvernement loyal et indpendant n’a pas de vux secrets faire. Il doit hautement les proclamer et agir en consquence. De semblables discretions ne sont dignes que des pouvoirs usurpateurs. Dans la mme proclamation, on finit par voquer les souvenirs de la bataille de la Moskowa. Nous en acceptons l’augure. Nous aussi, nous voquons le souvenir de ce grand jour. La bataille de Borodino, que les Franais, on ne sait trop pourquoi, ont baptise leur mani&egrave,re, n’a nullement t pour nous une bataille perdue, mme sous le rapport militaire. Elle a t une lutte acharne, gigantesque, o les deux partis ont gard leur position respective. C’est la nuit qui mit fin au combat. — Il y a mieux: considre sous d’autres rapports, l’affaire de Borodino, par ses consquences, a t pour nous une bataille politiquement et moralement gagne. La reddition de Moscou n’a pas le moins du monde t une suite invitable et immdiate de la bataille, car, si nos troupes taient fatigues et affaiblies par les pertes qu’elles avaient essuyes, l’ennemi aussi avait grand besoin de prendre du repos pour se refaire. La reddition de Moscou fut un pi&egrave,ge hroque tendu l’ambition de Napolon et la vanit franaise. Son occupation par l’ennemi a dtermin le caract&egrave,re de popularit que la guerre n’a pas tard prendre. De ce moment date le premier chec subi par la puissance de Napolon. C’est du Kremlin qu’il a fait son premier pas rtrograde dans sa carri&egrave,re de conqutes et de domination universelle. Le bulletin de son entre Moscou est devenu la prface de son acte d’abdication Fontainebleau. S’il n’tait pas entr Moscou, s’il n’y avait pas fait un aussi long sjour, il et t bien des annes encore matre de la France, serait mort aux Tuileries, et aurait, non en fiction, mais en ralit, lgu son fils le trne et l’empire.
‘L’occident de l’Europe marche sur Moscou, mais, hlas, un ‘hiver a tout chang!! L’Europe napolonienne ne peut plus exister!!’ C’est Napolon III qui le dit dans ses Ides napoloniennes.
Nous ne rel&egrave,verons pas la navet de l’auteur, qui est commune la majorit des Franais et qui les porte rejeter sur l’hiver tout l’insucc&egrave,s de la campagne de Russie (comme si l’hiver de l’anne de 1812 avait t un accident fortuit, impossible prvoir), mais nous aimons nous appuyer de son autorit pour constater, avec lui, que c’est de Moscou que date l’impossibtl d’une Europe napolonienne. Si, plus tard, le proph&egrave,te a lui-meme fait mentir sa prophtie, c’est tant mieux ou tant pis pour lui: ce n’est pas l notre affaire. Mais, en tout cas, il est permis d’admettre que la Rassie est peut-tre appele par la Providence dmontrer encore one fois deux choses identiques: aux ides napoloniennes, que la Russie est le terrain o elles chouent, l’Europe, qu’elle ne peut ni ne doit tre napolonienne. La Russie est un pays tellement bizarre, que l’tranger, sans prvoir ni o, ni quand, risque toujours de se heurter contre un hiver quelconque.

LETTRE XXII.

Septembre.

Monseigneur, plus d’homlie! Gomment la cour du deux Dcembre, o plus d’un Gil-Blas a sa place officielle, ne s’en trouve-t-il pas un seul qui ait le courage de dire: Votre Majest, plus de proclamation! Jamais, nous l’avons fait voir, nous ne nous sommes laiss blouir par l’loquence militaire du hros de Strasbourg et de Boulogne. Pourtant, nous avouons que la derni&egrave,re proclamation l’arme du Nord (2 septembre 1854) est bien au-dessus de toutes nos apprciations antrieures et de nos esprances, en fait de ridicule, bien entendu. Cepedant, l’Empereur de la Paix tait l sur son terrain. ‘Malbrough s’en allait en guerre!’ tout pacifiquement. Il n’y avait l ni coups de fusil, ni mitraille craindre. Son beau page ne courait aucun danger de venir dire sa belle et jeune . pouse:
‘Otez vos habits roses,
‘Yous beaux yeux vont pleurer!’
La sant et la vie de Malbrough taient hors d’atteinte. Il s’agissait, tout simplement, d’une reprsentation thtrale qui devait avoir, tout comme jadis, pour spectateurs un parterre de rois. Les seuls Cosaques qu’on s’exposait y rencontrer taient ceux de la Gait, dj de bonnes et anciennes connaissances de Sa Majest. Les soldats franais sont d’humeur impatiente et goguenarde. Figurez-vous les billements furtifs et les rires touffs, quand ils coutaient cette harangue scolastique que leur tenait un autre Denys, devenu matre d’cole dans ses moments de loisir. Gomme devait tre flatteur et instructif pour ces braves d’apprendre de la bouche impriale de Sa Majest ‘qu’une arme nombreuse est oblige de se diviser pour ‘vivre et que la leur occupe un triangle dont St-Omer est le som- ‘met et dont la base s’tend d’Ambleteuse Montreuil, et que ce ‘triangle, qui plus est, a huit lieues de base sur douze de bauteur!!!’ Que l’on doit tre heureux et fier de savoir tout celai — Quant la division oblige de l’arme, nous avons jusqu’ ce jour cru navement, avec l’autre, qu’une arme devait au contraire et le plus possible se concentrer sur un point pour mieux vaincre l’ennemi. D’apr&egrave,s l’utre, aussi, Dieu tait pour les gros bataillons. Mais il est vrai aussi que pour l’autre, il s’agissait toujours d’une arme srieuse, tandis que pour celui-ci, il s’agissait d’une arme pour s’amuser, qui avant tout doit vivre et laisser vivre les autres. Aussi, comme l’observe judicieusement et avec pleine confiance l’illustre capitaine de la paix, cette arme dploye sur son victorieux triangle n’a pas de dfaite craindre: ‘Soldats! dit-il, les chefs expriments que j’ai placs votre tte et le dvouement qui vous ‘anime me rendront facile le commandement de l’arme du Nord’. Pour notre part, nous n’en doutons pas. Ce commandement, on a tout lieu de s’y attendre, n’oflrira aucune difficult, et l’arme du Nord peut, sur son triangle vivre et dormir en toute scurit.
Cette reprsentation grand spectacle, avec son prologue triangulaire, est devenue un excellent -propos de circonstance apr&egrave,s la glorieuse victoire de Bomarsund.
Il est cependant remarquer que ce haut fait d’armes n’a pas t rigoureusement excut selon la mthode enseigne par le matre. Loin de diviser leurs forces, il semble que les chefs expriments aient au contraire, pour obtenir un succ&egrave,s plus facile, rassembl une force qui tait plus que dcuple de celle de l’ennemi. Si le fait militaire par lui-mme n’est pas de ceux qui assurent ordinairement le b&ton de marchal, on ne saurait nier qne le marchal Baraguey d’ffilliers mritait une rcompense en qualit de nouveau Christophe Colomb. C’est dcidment lui, avec ses illustres Argonautes, qui a dcouvert Bomarsund. Jusque-l, c’tait une terra incognita, nonseulement pour l’Europe, mais mme pour la majorit des Russes. Et disons, ce propos, qu’on ne saurait trop louer la modestie de chefs des armees allies, qui, au lieu de faire parler d’eux en s’attaquant des forteresses connues et cl&egrave,bres, ont prfr se porter sur une forteresse de peu de valeur et non encore acheve, et se mesurer avec des forces tout fait minimes. Au reste, il y aurait mauvaise grce trop chicaner le nouveau marchal sur les lauriers qu’il vient de cueillir. Noble vtran de Napolon 1er, il doit sans doute lui en coter d’avoir gagn son bton de marchal dans les conditions prsentes. Ce bton a d lui sembler bien lourd et bien dplaisant, quand apr&egrave,s sa fameuse expdition de Bomarsund, il a dbarqu Dantzig, o il a perdu un bras en 1813. Ce lointain et glorieux souvenir, qui lui est prcieux plus d’un titre, n’a certes pas manqu de l’affecter pniblement, en prsence de ses derni&egrave,res impressions. Le ridicule et la mesquinerie du second empire devaient tomber plat sur le cur du brave qui avait servi sous les drapeaux du premier et sous les ordres de chefs dont le bton de marchal a t conquis sur un terrain autrement difficile que celui de Bomarsund.

LETTRE XXIII.

Septembre.

La proccupation exclusive des intrts du moment exerce une singuli&egrave,re et fcheuse influence, mme sur les esprits les plus distingus. Pour arriver plus promptement une solution qui mette fin aux agitations et aux anxits du prsent, pour donner gain de cause ce qu’ils croient tre utile et vrai, ces esprits s’accrochent la premi&egrave,re chance venue et ne tiennent plus aucun compte de l’histoire et des conditions quelle impose, ou, du moins, qu’elle lgitime et consacre. Quand le sacrifice qu’ils ont fait des enseignements de l’histoire n’a pas suffi, c’est la gographie, avec ses vrits matrielles et topographiques, qui tombe sous leurs coups. Homme d’un esprit suprieur, de connaissances varies, d’opinions modres et bienveillantes, M. Saint-Marc Girardin vient, en dernier lieu, de donner un exemple frappant de ce genre de sacrifice. A propos de la nouvelle brochure de M. le comte de Ficquelmont, ayant pour titre: De la politique de la Russie et les principauts danubiennes, M. Saint-Marc Girardin a insr quelques observations dans le Journal des Dbats (16 septembre 1854). Nous n’avons pas encore eu l’occasion de lire l’uvre de M. de Ficquelmont. Les dductions qu’on en tire en sont-elles des drivations naturelles et directes, on appartiennent-elles l’auteur de l’article du journal? C’est ce que nous ne saurions dire.
Aussi, ce n’est pas au livre, c’est au Journal que nous voulons rpondre, et encore ne suivrons-nous pas l’auteur dans toutes ses proccupations: savoir ce que deviendront les principauts, — ce qu’en fera l’Europe, sous quelle influence prpondrante elles seront places,— quels sont les intrts de l’Autricbe dans la question des principauts danubiennes.— Tous ces probl&egrave,mes, notre avis, seront rsolus par la guerre, et la guerre n’a point encore commenc. Quoi qu’il advienne, n’est-il pas curieux de voir les champions de l’indpendance et de l’intgralit de la Turquie se proccuper du protectorat que Ton doit assurer ces principauts au moment mme o l’Europe est sur pied et en armes pour maintenir cette intgralit elle-mme contre une puissance quelle accuse d’y porter atteinte. Ce qui nous frappe dans l’article de M. Saint-Marc Girardin, c’est que, l’entendre, on croirait que c’est pour la premi&egrave,re fois, depuis que le monde est monde, qu’il y a guerre entre la Russie et la Turquie. Tout y est, pour lui, nouveau, imprvu, irrvocable. Il oublie, et tout le monde semble avoir oubli avec lui, que nous avons dj plus d’une fois occup, soit hostilement, soit pacifiquement, les principauts danubiennes, que tour tour nous en retirmes ou nous y fmes rentrer nos armes, — tout cela sans que l’quilibre europen ft mis en pril. Ce pril est une dcouverte d’hier. L’Europe a toujours vu de fort mauvais il nos guerres contre la Turquie. L’Autriche s’en proccupait surtout, et il n’y a pas y redire. Mais alors le bon sens des hommes d’Etat, l’entente vraie et sage de l’quilibre europen, l’emportaient sur les mcontentements, les rivalits, les jalousies du moment. On cherchait bien sourdement nuire nos intrts, mais on ne nous niait pas le droit de les dfendre, et, certes, l’Europe n’a pas eu se repentir de cet esprit d’quit et de dfrence envers nous. Se croirait-on, ou serait-on en effet plus sage qu’on ne l’tait jadis? Le moment est-il venu o l’Europe doit se placer entre la Turquie et la Russie, ou plutt du ct de la premi&egrave,re contre la seconde? C’est ce que les vnements nous apprendront. Notre confiance dans les vnements est bien plus grande que dans les articles des journaux les mieux crits, et nous attendons. Mais notre tonnement est devenu de la stupfaction la lecture de ces lignes de l’article de M. Saint-Marc Girardin:
‘Tant que les grands Etats europens ne s’loignent pas outre mesure du point central de leur puissance, ils sont forts et redoutables, quand ils s’en cartent, ils deviennent faibles. Le grand art de la politique consiste donc savoir, soit pour soi-mme soit pour les Etats voisins, quel est le centre de puissance de chaque Etat Napolon n’est tomb que parce qu’il a oubli cette grande r&egrave,gle de la politique. Il avait fini par dplacer le centre de gravit de l’empire franais, qui est naturellement entre les Pyrnes, les. Alpes et le Rbin suprieur. Il l’avait mis entre l’Adriatique et la mer du Nord. Le centre de gravit de l’empire russe est naturellement au nord, entre Saint-Ptersbourg, Moscou et Varsovie, il n’est point au midi de la Russie, il n’est point sur les bords de la mer Noire, etc.’
En nous resserrant ainsi entre Saint- Ptersbourg, Moscou et Varsovie, l’auteur, d’un seul trait de plume, raie quelques si&egrave,cles de notre histoire et quelques milliers de lieues de notre gographie. Il oublie que d&egrave,s le Xme si&egrave,cle nous avions pris pied dans le Midi, que plus tard nos rapports avec l’empire turc, bass sur des guerres et sur des traits, taient des faits consacrs. Il oublie que notre ancienne capitale, Kiew, est quelques journes de la mer Noire et, par consquent, quelques journes de Constantinople. Les Grecs l’apprirent, en 941, en voyant une arme russe sous les murs de leur capitale. Si la Russie, comme le dit l’auteur, est faible sur la mer Noire, parce que tout empire est faible ses extrmits, pourquoi serait-elle plus forte Saint-Ptersbourg et sur la Baltique qui est aussi une de ces extrmits? Il est incontestable que font empire est plus fort dans son centre, mais un empire dispose toujours de forces mobiles qu’il transporte volont sur les points oh son intrt les appelle. Si cela n’tait, nous n’aurions jamais vu de guerre nulle part. Sans doute le gnie inventeur des temps modernes a bien perfectionn les machines de destruction dont se servent les armes, mais on n’en connat pas encore qui puisse porter du centre d’un Etat jusqu’au centre d’un autre Etat. Les annes ennemies pour se rencontrer doivent toujours franchir les extrmits. D’ailleurs tout grand Etat a des intrts moraux et politiques dfendre et protger, et ces intrts ne reposent pas tous sur son sol.
L’exemple de Napolon, que cite l’auteur, n’est nullement concluant. Napolon a pu tomber parce qu’il a voulu faire de son vivant, et en quelques annes, ce qui ne peut tre que l’uvre des si&egrave,cles. Il a dplac le centre de gravit de Vempire franais, — il a dmesurment agrandi l’empire, et toujours au pas de course. Il faisait des conqutes matrielles que la force morale n’avait pas le loisir d’appuyer et d’assurer. La Russie ne s’est pas tendue vue d’oeil: elle a grandi travers les ges et les gnrations. Quelque suprieur que soit l’homme, il ne lui est pas permis de s’affranchir du temps, soit pour difier, soit pour dtruire tout coup ce qui est l’oeuvre de plusieurs si&egrave,cles.
Lorsque l’appui de sa th&egrave,se M. Saint* Marc Girardin veut rattacher ce qu’il apelle la mollesse et la faiblesse de la campagne que viennent de faire les Russes sur le Danube, il fait encore une fois abstraction de l’histoire, non de l’histoire ancienne qu’il est peuttre excusable d’oublier, mais de l’histoire toute contemporaine. Sont-ils faux ou controuvs les avantages que nous remportmes dans la derni&egrave,re guerre contre la Turquie? Et n’est-ce pas en dpit du syst&egrave,me de l’auteur que ces avantages furent remports, et n’tions-nous pas alors une tout aussi grande distance du centre de notre puissance? L’erreur ou la distraction de M. Saint-Marc Girardin est chose qu’il n’est pas besoin de discuter.
‘On croyait, dit-il, que la Russie, aussitt que la guerre serait engage, arriverait en quelques marches Constantinople, et tout le monde se souvient qu’on calculait avec inquitude les dates et la distance pour savoir si les soldats de la France et de l’Angleterre auraient le temps d’arriver Constantinople avant la Russie?’ Ehl sans doute, ils auraient eu le temps d’y arriver bien avant les annes allies: ils taient les plus rapprochs. Une seule chose s’y opposait: c’tait la volont de l’empereur de Russie, qui ne voulait pas la guerre et qui laissait d’autres la responsabilit si lourde de la commencer.
‘Les annes occidentales n’ont pas eu besoin de repousser la Russie. Les Turcs ont suffi la besogne.’ Nous ne voulons pas longuement discuter avec l’auteur la force qu’il attribue aux Turcs et la faiblesse qu’il prte aux Russes, mais nous l’engageons se mettre d’accord avec lui-mme. ‘Les Turcs ont, d’apr&egrave,s lui, suffi seuls la besogne, et, toujours d’apr&egrave,s lui, on a vu la Russie, cette anne, une fois qu’elle a bien t convaincue qu’elle n’avait pas l’Autriche pour elle, vacuer la Valachie et la Moldavie’.
Cette fois encore, nous n’entrerons pas en discussion avec l’auteur sur l’influence qu’il attribue l’Autriche dans cette circonstance, nous nous contenterons de lui faire observer qu’en tout cas il a eu tort d’avancer que les Turcs ont suffi la besogne.
Voil comment les esprits d’lite eux-mmes se fourvoient dans les contradictons les plus flagrantes, tombent dans les fautes de logique les plus grossi&egrave,res, quand ils partent d’un point qui n’est pas une vrit. Nous n’en faisons pas un tort particulier l’auteur, il est de son poque et de son pays: cela explique bien des choses. Oui, c’est le caract&egrave,re de l’poque, toute positive et matrielle qu’elle peut tre, de se laisser entraner avec une facilit prodigieuse aux illusions qui flattent ses penchants. C’est peut-tre mme ce ct matriel et positif de l’poque qui est son ct vulnrable la sduction. Les poques morales sont plus patientes et plus rflchies. Elles ne sont ni aussi crdules, ni aussi mobiles, dans l’adversit aussi bien que dans la bonne fortune. Le si&egrave,cle est livr aux spculations de la Bourse: par-dessus toute chose, tout le monde joue la hausse et la baisse. On abat le pass, et sur le premier grain de sable qui tombe dans la main, on btit un nouvel avenir. Il y a un an peine, l’Europe voyait avec inquitude la Russie prte absorber la Turquie. C’tait une ide fixe. Aujourd’hui que les vnements n’ont pas march aussi vite que la peur qui s’tait empare des esprits, non-seulement on est tont rassnr l’endroit de la Turquie, mais on escompte dj les funrailles de la Russie. Autre ide fixe! Parce que le lion n’a pas dchir l’homme du premier coup de dent, on est convaincu que c’est l’homme qui avalera le lion.
N’en dplaise tous les diseurs de bonne ou de mauvaise aventure, il n’y a pas encore d’horoscope certain tirer des symptmes qui se sont manifests jusqu’ici. La force de la Turquie et la faiblesse de la Russie demeurent encore des choses prouver. Ce qui est plus positif, c’est que dans la Turquie europenne, nous n’avons encore eu que des escarmouches. En Asie, les Turcs ont subi de srieuses dfaites. L’action des armes allies en Orient a t, jusqu’ ce jour, nulle. Quel est l’avantage qu’en fin de compte elles vaudront leurs pays, si elles obtiennent des succ&egrave,s clatants? L’avenir nous le dira. Que doit perdre ou gagner l’Autriche par sa participation la guerre et son occupation des provinces danubiennes? C’est encore l le secret de t’avenir. Quand le marchal Lauriston, apr&egrave,s la prise de Moscou, vint au camp russe tenter des ngociations de paix, disant qu’il tait bien temps de mettre fin une guerre aussi dsastreuse pour l’humanit, il lui fut rpondu par le chef de l’arme russe, Koutousoff: ‘Mais vous voulez plaisanter, M. le marchal. Tous oubliez que jusqu’ici nous nous sommes borns nous retirer. C’est aujourd’hui que la guerre commence pour nous.’ Nous en disons autant ceux qui sont si presss d’arriver des conclusions dfinitives et qui voudraient faire l’additiGn avant qu’ait sonn le quart d’heure de Rabelais.

LETTRE XXIV.

Septembre.

Il est impossible de calculer et de prvoir tout le mal que pourra nous faire l’Europe dans la lutte qu’elle a engage contre nous. Le sort des armes seul en dcidera, et qui dit sort, dit une force qui peut djouer tontes les prvisions et tous les calculs de l’esprit humain. Mais si nous ne pouvons, mme approximativement, dterminer le mal que nous causeront nos ennemis, nous pouvons, d&egrave,s aujonrd’bui, apprcier le bien qu’ils nous ont dj fait et celui qu’ils nous feront encore. Les preuves et les chtiments qne la Providence inflige anx individus et aux peuples, sont dims la main de Dieu: on ne saurait les viter. Mais les leons et les fruits que les uns et les autres peuvent et doivent moralement en retirer, leur appartiennent: ces resaltats-l sont l’abri des coups de l’ennemi, tout puissant qu’il pourrait tre. Ce ne serait que par leur propre faute que les individus ou les Etats pourraient rendre ces preuves striles. Oui, sans abonder dans le sens de Panglos, il est permis de dire que le mal a son bon ct toutes les fois qu’il ne dcourage et n’endurcit pas ceux qu’il frappe. Examinons donc un peu le bon ct du mal prmdit contre nous par nos ennemis. Et tont d’abord constatons que l’acharnement de toutes les passions hostilement rnnies pour nous attaquer, a rveill en nous un profond et ardent sentiment de nationalit et de dignit. Ce sentiment a toujours exist en nous, mais souvent l’tat platonique. Nous aimions bien notre patrie, mais nous l’aimions un peu l’instar de ees maris et de ces p&egrave,res de familles qui, au fond et en principe, aiment leurs femmes et leurs enfants, mais en pratique, ngligent les devoirs, les soucis et les sacrifices que cet amour impose. Le Slave est de sa nature tant soit peu insouciant et, par consquent, imprvoyant. Au. moment du danger, il rsiste et lutte avec force, mais dans les temps calmes, il oublie aisment que la vie enti&egrave,re n’est qu’une rsistance, une lutte continue, et qu’il y a toujours des ennemis combattre, tantt un ennemi du dehors, tantt, et plus souvent, les ennemis que nous portons en nous mmes: les passions, les inclinations coupables, les dfaillances morales, auxquelles la nature humaine n’est que trop sujette. Ce qui nous manque, c’est la volont soutenue et persvrante de nous maintenir dans la bonne voie, une fois que le danger imminent est conjur. Nous avons un proverbe qui dit: Le Busse ne fait le signe de la croix, que quand il entend gronder le tonnerre. Ce proverbe rv&egrave,le ingnieusement les dispositions que nous trouvons au fond du naturel Slave. Eh bien, ujourd’hui le tonnerre a grond, l’orage a mis le feu aux quatre coins du ciel. Aussi la Russie a-t-elle fait son grand signe de la croix du nord au midi, du levant au couchant. Elle est sur pied comme un seul homme, toute la pri&egrave,re, et prte affronter le danger qui la menace, avec ce courage et cette nergie que la pri&egrave,re, c’est—dire la foi seule peut donner. Depuis 1812, jamais lan, jamais ferveur pareille n’ont retremp et fortifi l’me de la nation. Tout le monde court aux armes: le p&egrave,re de famille, le vieillard, le pauvre tout aussi bien que les fils des plus nobles et des plus riches maisons. Les offrandes sont incalculables: les journaux russes consacrent, les numrer, plusieurs de leurs colonnes, et il ne s’agit pas ici de ces prts patriotiques, dont les journaux allemands et franais font si grand bruit, et qui, en ralit, ne sont que des impositions frappes violemment sur les fortunes particuli&egrave,res et les modiques traitements des employs du gouvernement, comme on l’a vu en Autriche. Singuli&egrave,re faon de stimuler le courage des officiers que de commencer par rogner leurs moyens d’existence! Violence et hypocrisie la fois! Non, ici ce sont bien des offrandes spontanes, des actes de charit chrtienne et patriotique: vons trouvez et le millon du riche et Fobole du pauvre, et le denier de la veuve. Quelques-unes de ces offrandes, sublimes par leur simplicit, suffiraient elles seules pour bien peindre le caract&egrave,re de notre peuple. Mais si les grandes crises provoquent parmi nous de beaux dvouements, il faut avouer que l’nergie se dtend une fois le danger matris. Bientt apr&egrave,s les triomphes de 1812 1814, nous sommes rtombs dans cette apathie et ce laisser aller qui flattent si bien notre nature. Non-seulement, nous ne sommes point capables de garder rancune nos ennemis une fois le combat termin, mais ce qui est plus fcheux, nous perdons le souvenir des efforts que nous avons d faire, pour ne pas rester au-dessous de la gravit des circonstances, aussi sommes-nous condamns recommencer incessamment de nouveaux frais. ‘ Evidemment la Russie ‘s’occidentalisait au profit de l’Occident, et son gouvernement, et-il ‘t contraire cette tendance, n’avait pas le moyen de l’arrter, ‘ou plutt il suivait lui-mme le flot du temps.’
Nous empruntons cette citation, qui rend parfaitement notre ide, une brochure remarquable parue rcemment sous le titre: La guerre d’Orient, ses causes et ses consquences, par un habitant de l’Europe continentale. Cet crit n’a probablement pas produit dans le public europen la sensation qu’il et d produire en raison de son mrite et de son importance. Mais il est bon de ce rappeler que le public ne recherche pas la lecture des ouvrages qui peuvent dsarmer ses passions et rectifier ses erreurs. Ce qu’il demande, ce sont des crits qui flattent et nourrissent ses erreurs et ses passions.
C’est depuis Pierre-le-Grand, et grce lui que nous nous sommes dfinitivement rattachs l’Occident, sauf quelques ruptures passag&egrave,res. A dater de ce r&egrave,gne, nous avons toujours tmoign une grande prdilection et soumission envers les tendances trang&egrave,res. Notre rformateur a voulu nous occidentaliser, pour tre mieux mme de nous approprier la civilisation europenne. Tel qu’un p&egrave,re de famille enseigne ses enfants les langues trang&egrave,res, non pour les contraindre abjurer leur langue maternelle et encore moins pour leur faire prendre gout aux livres immoraux et pernicieux publis dans ces langues, mais uniquement pour varier et enrichir leur intelligence, ainsi Pierre I-er a voulu nous initier aux myst&egrave,res et aux conqutes de l’esprit humain en Occident, sans chercher, le moins dn monde, nous dtourner de la voie nationale et nous drnssifer. Tout au contraire, jugeant par lui-mme, il a espr que nous serions d’autant plus Russes, que nous deviendrions des Russes clairs. Si, dans son oeuvre de rforme, il n’a pas toujours russi sparer l’ivraie du bon grain, s’il a transport sur notre sol, non-seulement ce qui devait le fortifier, mais aussi des plantes parasites et nuisibles par elles mmes, ou qui le sont devenues plus tard par le changement de climat, la faute n’en est pas toute lui. 11 en revient quelque chose la nature humaine, qui trane toujours l’abus la suite de l’usage lgitime. Quoiqu’il en soit d’ailleurs, ses intentions, ses vues, sa politique ont t minemment nationales. Peut-tre est-ce nous-mmes qui, plus tard, avons en partie fauss son oeuvre. A l’Ocddent instructif, tel que Pierre-le-Grand nous l’avait donne pour guide, nous avons substitu l’Occident amusant et sducteur, vers lequel nous portaient nos caprices et notre nature plus impressionnable que rflchie, administrations, politique, moeurs, littrature, tout a plus ou moins subi une influence que nous ne raisonnions pas. Mais heureusement et presque notre insu, il restait au fond de nous un lment inaltr qui nous sauvait une heure donn. C’est pourquoi notre socit, qui peut-tre plus que toute autre a reu une empreinte trang&egrave,re, a toujours eu un instinct rpulsif et invincible pour toute domination trang&egrave,re. Dans les cas suprmes, o il s’agissait d’opter entre deux voies, elle n’a jamais capitul ni devant l’ennemi, ni devant sa propre conscience. Quant la masse, il n’est pas besoin d’en parler, car elle a constamment conserv, dans toute son intgrit, l’individualit et l’indpendance de sa nationalit: ceci prouve premptoirement que les rformes introduites n’taient qu accessoires et non radicales, ou, en d’autres termes, que ces rformes n’ont jamais t ni un bouleversement ni une rvolution.
Aujourd’hui l’Occident s’est donn la peine de nous avertir que, non-seulement il ne nous considrait pas comme des siens, malgr nos constants efforts pour nous assimiler lui, mais qu’il nous tenait mme pour ses ennemis, et qui plus est, pour ennemis de la civilisation. A l’entendre, notre place au soleil est incompatible avec le progr&egrave,s des lumi&egrave,res. Nous obcurcissons, nous cachons le soleil. Triompher de nous, c’est triompher des tn&egrave,bres et de la barbarie.— Ces arguments n’ont point t mis par des voix isoles. L’Occident entier les a proclams par l’organe de la presse et des gouvernements. Cet avertissement, j’esp&egrave,re, nous sera salutaire, tout absurde qu’il est, quoiqu’chapp l’emportement de la passion et de la col&egrave,re, nous en prenons note. Nous en ferons notre profit, mme alors que les vnements qui ont donn lieu ces imprcations, seraient suivis d’une trve entre nous et l’Occident. Oui, la crise qui vient d’clater doit provoquer en nous une forte et bienfaisante raction, elle doit nous faire replier sur nous-mmes et rasseoir notre existence morale et politique sur des bases profondment nationales. Apr&egrave,s avoir emprunt l’Occident les sciences et les arts, et tout en continuant de profiter de ce qu’il pourra nous offrir de sage et de bon, nous devons, plus que jamais, porter la lumi&egrave,re au dedans de nous, pour mieux explorer et exploiter les ressources et les forces qui rsident dans notre sein. Б ne doit plus nous suffire de nous servir du flambeau que nous avons allum au foyer de l’Occident pour mieux le suivre pas pas. Nous trouverons en nous- mmes un monde que nous avons trop nglig jusqu’ici, parce que nous avons prfr vivre moins de frais et de peine dans un monde d’emprunt. Ce monde nouveau dont nous consoliderons la conqute, nous rvlera de voies inconnues et un but nouveau. Notre corn- pagnonage avec l’Occident, nous a souvent fait faire fausse route. En cheminant bras-dessus bras-d’ ssous avec lui, nous avons t plus d’une fois obligs de faire sa besogne et de suivre ses tendances au lieu des ntres.
Nous tions distraits de nos intrts propres par. la recherche des intrts atteindre en commun. Et comme souvent, sans nous en douter, nous marchions ct d’un ennemi, nos soi-disant alliances devaient aboutir des duperies, dont nous ne nous apercevions que trop tard. Les fait sont l pour attester que notre politique a maintes fois t entrane dans une orbite, non-seulement trang&egrave,re, mais diamtralement oppose celle de nos vrais intrts.
Bans ce mouvement anormal notre ducation, nos moeurs sociales ont beaucoup perdu de leur sv&egrave,re chastet, notre littrature en a reu une impulsion peu en harmonie avec nos instincts, avec nos besoins intellectuels. Le mal qui dcoulait de ces influences fcheuses devait naturellement s’aggraver de jour en jour. On ne saurait, quoi qu’on fasse, s’approprier le sant d’un homme sain et robuste, mais il n’est malheureusement que trop facile de gagner une maladie contagieuse, au contact d’un homme qui en est afflig. Le gouvernement actuel a dj beaucoup fait en Russie pour ranimer et fortifier la s&egrave,ve nationale, il fera plus encore dans l’avenir.
C’est sous le r&egrave,gne de l’empereur Nicolas que notre littrature a pris un dveloppement plus intime, plus russe. Sans parler des encouragements accords aux crivains distingus pour assurer leur indpendance contre les besoins et les soucis de la vie matrielle, l’empereur a activement protg ce que nous appellerions volontiers la renaissance de notre littrature. Il lui a ouvert des sources nationales qui taient restes caches. La publicit des matriaux littraires, philologiques, historiques, militaires, juridiques, diplomatiques, enfouis dans les archives officielles, est venue rpandre une vie nouvelle dans notre mouvement littraire. Une tendance sage et librale se manifeste dans cette publicit bien comprise et dj si fconde. Elle nous familiarise davantage avec nous-mmes, nous relie plus intimement notre pass, constate et met en relief notre individualit historique, et affranchit notre avenir des influences trang&egrave,res. L’Occident par son hostilit systmatique, vient puissamment aider le gouvernement dans cette uvre d’mancipation, e’t nous n’avons qu’ l’en remercier. L’attaque qu’il dirige contre nous, la voie o il nous pousse, non-seulement son insu, mais son dtriment, est un premier bienfait de la situation actuelle. Nous ne saurions mconnatre ni ngliger les avantages que nous devons en recueillir. — Les vnements du jour creusent entre none et l’Occident un abme que rien ne saurait plus combler dsormais et que nous ne serions plus tents de franchir: le bon sens du gouvernement et de la nation sauveront la Russie d’une aussi folle tentative.
D&egrave,s maintenant, la Russie et l’Europe ne sont pins une, mais sont deux. Et non dans le sens que nos ennemis voudraient donner cette sparation, mais dans un sens tout oppos. Ce n’est pas nous qui serons refouls chez nous, mais c’est l’Occident qui sera expuls de notre sol, matriellement d’abord, moralement ensuite. Ce divorce, la suite d’un mariage de convenance, fera notre force. Au lieu de gaspiller nos ressources et nos richesses dans un mnage commun, nous ferons maison part, nous agirons selon nos seuls intrts et dans le cercle de notre activit naturelle et lgitime. Pour atteindre ce but, les succ&egrave,s ou les revers que la guerre nous prpare sont une voie galement infaillible.’ Dans l’un et dans l’autre cas, nous resterons toujours matres de nous-mmes. Si.les rves de nos ennemis venaient mme se raliser momentanment, l’espace que nous garderions nous suffirait encore pour rester forts chez nous. — C’est l’essentiel. La force n’est ni inerte, ni stationnaire. Dans notre rclusion, nous nous retremperions aisment, nous regagnerions le terrain perdu: bien plus, nous nons assurerions l’avenir qu’on nous dispute aujourd’hui. Ces revers mmes, si la Providence nous les envoie, seraient une conscration nouvelle dans la mission que nous sommes appels remplir. Les sacrifices que nous faisons la cause que nous devons dfendre, n’auront pas besoin d’tre couronns de succ&egrave,s immdiats pour nous rattacher plus indissolublement & elle: cette sainte cause, en vertu de ces sacrifices mmes, se rattachera plus vivement nous. Ce ne sont pas les succ&egrave,s faciles qui font triompher les bonnes causes, tout comme ce ne — sont pas eux qui assurent la puissance des Etats.
On aura beau mettre en regard notre abandon du si&egrave,ge de Si- listrie et la prise de Bomarsund par les forces allies, ou ne saurait en tirer une dduction qui nous soit dfavorable. Nos soldats n’ont pas besoin de faire leurs preuves de vaillance, elles sont tontes faites depuis longtemps. Il ne s’agissait pas l d’obtenir an succ&egrave,s de vanit: dn moment que de plus grands sacrifices taient superflus, du moment que l’occupation de Silistrie, dans les circonstances donnes, devenait pour nous d’une importance secondaire et peut- tre mme tout—fait nulle, le bon sens nous prescrivait de nous retirer. C’est ainsi que notre retraite s’explique et se justifie aux yeux des hommes de guerre et de bonne foi. Quand les allis, pour faire enfin quelque chose, dirig&egrave,rent des forces suprieures sur Во* marsund, dnu de tout moj en de dfense, tout le monde en Russie s’attendait ce que cette place tomberait infailliblement en leurs mains. De pareils checs et de pareils succ&egrave,s ne prouvent rien. Il y a plus: des checs et des succ&egrave,s plus srieux ne sauraient changer ce que l’on est convenu d’appeler la question ?Orient. Us pourraient tout au plus en ajourner la solution, mais ne pourraient la dnaturer. Et comme la Russie n’est pas un fidicommis, ni son souverain un usufruitier, mais que la souverainet et l’empire, les intrts du prsent et ceux de l’avenir constituent un tout complet, la question de temps est, pour l’empereur et pour la Russie, d’une importance secondaire. Ce que n’a pu accomplir une gnration sera achev par une autre. Les allis auront beau faire, ils ne pourront jamais empcher que la Russie ne soit un Etat slave et orthodoxe, dont l’homognit est puissamment consolide. Ce point reconnu, il est tout aussi impossible d’empcher les populations slaves et orthodoxes, morceles et souffrantes, de porter leurs regards et leurs vux vers la Russie, non dans l’intention de s’incorporer elle, mais pour invoquer ses sympathies de race et de religion et son appui protecteur jusqu’au jour de leur mancipation. Le joug qui p&egrave,se sur ces populations, ou la protection insolite qui voudrait le remplacer, sont, au jugement et devant la conscience de ces populations, galement tyranniques. Il est d’une impossibilit historique, ou plutt providentielle, que des pouvoirs trangers de race et de culte, et envisags comme force dominante numriquement plus faibles que les nationalits asservies, maintiennent la puissance qu’ils exercent aujourd’hui.
Notre abstention dans les affaires de l’Occident, au lieu de re- tarder une solution invitable, la htera probablement. Jusqu’ prsent, les convenances et les engagements de notre politique nous ont souvent ports aider nos adversaires et leur sacrifier nos allis naturels. Notre poids dans la balance des vnements l’a souvent fait pencher d’un ct oppos nos intrts et nos sympathies. C’tait la dette que nous nous sommes crus devoir payer l’Europe pour notre droit de cit. Cette dette est depuis longtemps liquide. Tout calcul fait, il se trouverait peut-tre que c’est l’Europe qui est notre dbiteur. Moins nous serons mls aux affaires de l’Occident et plus nous p&egrave,serons sur lui par notre absence.
Les alliances nous reviendront plus tard. La force des choses les ram&egrave,nera vers nous. Mais alors nous choisirons celles qui nous conviennent et repousserons celles qui n’ont besoin de nous qu’ un moment donn et dans leur intrt exclusif. Les rvolutions que l’Europe a subies ont rompa les anciennes traditions, dplac les intrts, cr un nouvel ordre de choses qui nous laisse en dehors de ce changement radical ou plutt de cette dcomposition du corps social. A . quel propos irions-nous maintenir, en dpit des choses, des faits et de la ralit, d’anciens rapports qui n’ont plus leur raison d’tre. La Russie peut aussi dire ceux qui furent ses allis comme J.-J. Rousseau disait l’archevque de Paris: ‘Quelle langue commune pouvons-nous parler? Comment pouvons-nous nous ‘entendre? Et qu’y a-t-il entre vous et moi?’
Je crois que notre rle, nous, est d’entrer le moins possible dans des ngociations diplomatiques. Si les circonstances l’exigent, il nous faut agir vigoureusement, si l’affaire peut tre remise au lendemain, il faut attendre patiemment, mais avec vigilance, que le temps vienne notre aide et dnoue les difficults. Car dans les questions qui sont vraiment russes, il nous faudrait plaisir gter nous-mmes nos affaires, pour que le dernier mot ne ft pas dit en notre faveur. L’Ocan n’a pas besoin de s’agiter pour que les fleuves viennent se verser dans son sein, l’ordre de la nature les pousse lui. Il y a aussi des courants historiques qu’on ne saurait dtourner de leur direction.
Pour conclure, nous rpterons qu’on peut regarder notre rupture avec l’Occident comme un fait accompli et absolu. L’esprit peut admettre la possibilit d’une guerre de dix ans, de quinze ans, nous ne disputerons pas sur le chiffre. Il peut admettre toutes les chances qui nous sont dfavorables. Mais ce que ni l’esprit, ni le sentiment national ne sauraient avouer, c’est qu’au point o les choses eu sont arrives, apr&egrave,s ce qui a t dit, apr&egrave,s ce qui a t fait, une fois la lutte matrielle termine, les choses et les positions puissent reprendre leur ancienne assiette. Non, nos relations diplomatiques et sociales ne sauraient plus se trainer dans l’ancienne orni&egrave,re. Nous aussi nous reconnaissons, avec la diplomatie occidentale, l’impossibilit de revenir l’tat de choses ante bellum. Des individus avec qui nous ne saurions nous rconcilier se sont placs entre cet tat et nous, d’odieuses paroles ont t prononces, le sentiment national ne saurait ni les oublier, ni les pardonner. C’est pour tout de bon que d&egrave,s aujourd’hui nous nous sommes dsocci-dentaliss.

LETTRE XXV.

Septembre.

Le bon ct du mal que veulent nous faire nos ennemis, et qu’en partie ils ne manqueront pas de nous faire, car ils sont puissants et nombreux, se retrouve dans la sph&egrave,re matrielle, tout aussi bien que dans la sph&egrave,re morale. Dans l’une comme dans l’autre, la routine, le laisser aller qui nous est naturel endormait notre vigilance et paralysait notre initiative. Nous nous bornions consommer les produits de la civilisation et de l’industrie europenne tout faits et tels qne nous les apportaient les bateaux vapeur et les chemins de fer. On ne se donnait pas la peine d’examiner si tous ces produits nous taient galement ncessaires et utiles, si quelques-uns d’entr’eux n’taient pas susceptibles d’tre modifis et mieux appropris notre usage, si le dveloppement de nos ressources intrieures ne pouvait pas suppler avec avantage certaines de ces ressources exotiques, ne ft-ce que pour tenir en veil et stimuler notre activit et nos forces.
En disant que la Russie est un monde part, on n’avance ni une forfanterie, ni une banalit. Mais il ne sert rien de le dire si l’on veut ensuite rester les bras croiss. Du moment que la Russie est un monde part, il faut avant tout le traiter comme tel, appliquez-у vos bras, votre tte, votre me, toutes vos faeults, votre travail: en un mot, soyez les Robinson Cruso de ce monde nouveau. D’abord nous avons de l’espace, et va l’agglomration qui gne d’autres peuples, dans leurs mouvements, au point de les touffer en Europe, cet avantage n’est pas ddaigner: il nous assure les coudes franches, et nous ouvre un long avenir. Aussi pendant bien des si&egrave,cles encore, pouvons-nous obir sans crainte aucune, ce divin commandement: croissez et multipliez. Nous avons o respirer l’aise et o nous loger. Nous avons chez nous de quoi nous nourrir et de quoi nous vtir. Avec cela on peut vivre et rester indpendants.
Moyennant un peu de bonne volont, on se rsigne aisment se passer d’objets de luxe. Et si un certain luxe, par suite des exigences toujours croissantes du bien-tre et de l’aisance, est absolument ncessaire aux raffinements de l’homme civilis, on n’aura en tout cas pas besoin de se rendre, par singerie, tributaire d’un luxe tranger. On finira par avoir un luxe soi, n des conditions et des ressources du pays o l’on vit. — Nous avons jusqu’ici fait trop de cas du commerce extrieur. C’est le commerce de l’intrieur que nous devons princtyalcment protger et agrandir. L’autre ne manquera pas de le suivre de pr&egrave,s. L aussi, nous n’avons pas de sitt craindre, de crotre et de multiplier. Nous ne sommes point soumis l’invitable et inexorable ncessit de nous rpandre au dehors, moins de suffoquer par exc&egrave,s de vitalit. En Angleterre, les dbouchs de l’industrie nationale ferms, le gant aux cent, aux mille bras, meurt .d’un coup de sang. Chez nous, la fermeture momentane des dbouchs extrieurs donnera au contraire au sang une impulsion plus puissante et plus fconde, qui rpandra jusqu’aux extrmits la chaleur et la vie — et Dieu sait s’il y a du chemin faire pour arriver ces extrmits!— Quand nous viendrons sentir effectivement le besoin de ce qui pourra nous manquer, faute d’importation, nous le chercherons et nous finirons par le trouver chez nous, ou par le remplacer par des quivalents. Peut-tre aurionsnous eu tort de pousser, de gaiet de cur, ces tours de force l’extrme, Mais quand on nous y oblige, nos devoirs changent avec les circonstances. Si le syst&egrave,me continental, tel que l’avait conu Napolon, avait t srieusement et scrupuleusement observ par ceux qui il voulait l’imposer, une rvolution radicale se serait opre, sans nul doute, dans le monde industriel et la puissance de l’Angleterre y et finalement succomb. Mais personne ne se souciait de faire tort l’Angleterre pour les beaux yeux de Napolon: tyrannie pour tyrannie, on prfrerait encore la tyrannie dguise de l’une la tyrannie brutale de l’autre. Aujourd’hui l’Europe veut nous enfermer dans les rseaux d‘un nouveau syst&egrave,me continentale et nous tenir en charte prive. A merveille! l’application de ce syst&egrave,me dirig contre nous, ne ruinera pas l’Angleterre, j’en suis convaincu, bien qu’il puisse porter atteinte plusieurs de ses intrts privs, mais coup sr, il fortifiera, enrichira, mancipera la Russie. Les avantages que pourront en retirer le gouvernement et les spculations prives sont immenses. Nous n’avons pas sous la main les donnes statistiques ncessaires pour dresser le tableau de toutes les nouvelles branches de richesses que l’avenir nous prpare. Mais nous remercions Dieu de ce que la force des choses nous condamne nn pareil avenir. Pousss dsormais par l’irrsistible puissance des vnements, nous ne pouvons plus errer l’aventure ni marcher au but par le chemin des coliers, nous irons vers lui droit et ferme. A dfaut de cailles tombant du ciel toutes rties, nous les faisons venir des cuisines trang&egrave,res. Maintenant nous irons la chasse, notre apptit y gagnera, et nous les rtirons nous-mmes.
Le Journal de Saint-Ptersbourg du 20 aot rend compte d’un banquet donn Nachitchewan, qui s’est converti en un vritable meeting national par suite du speech qui a t tenu par un des convives: ‘Messieurs, a-t-il dit, jadis dans nos runions d’amis, nous buvions avec plaisir du porter, et avec joie du vin de Champagne, mais aujourd’hui que l’Angleterre et la France sont devenues nos ennemies et celles de tous les orthodoxes, le porter anglais doit nous rpugner, et le Champagne franais, malgr son montant et sa saveur doit tre amer, sinon notre bouche, du moins nos curs. C’est pourquoi je propose tous et chacun de ne boire id, ni dans toute notre contre soit porter, soit vin de Champagne, ou toute autre esp&egrave,ce de vin de France, etc.’ …. Cette proposition a t signe par plusieurs assistants, en tmoignage de l’adhsion empresse qu’ils y donnaient.
Ceci peut ne paratre qu’une bonne plaisanterie, mais la chose prise au srieux par la majorit en Russie, ne manquerait pas d’avoir des rsultats importants. Pareille rsolution serait digne de notre patriotisme. Si les hautes classes et toutes les classes aises de notre socit se donnaient le mot de renoncer, ne ft-ce que pour essai, pendant quelques annes, tous les objets de luxe et non de ncessit, qui nous viennent du dehors, la perte, j’en conviens, serait probablement peu sensible au commerce europen, mais notre gain nous serait vident, cet essai serait un effort moral, un sacrifice, un acte de renoncement des jouissances matrielles, dont l’habitude nous a fait un besoin factice et imprieux, et pareils actes de pnitence sont toujours salutaires. Les jours de jene institus par l’glise ont ncessairement une influence bienfaisante sur le corps et sur l’me.
Mon patriotisme ne va pas jusqu’ abuser et endurcir mon palais et mes facults dgustatrices. Quand ma sant me permettait l’usage du vin et mon humeur aimait sa douce et chaude influence, je prfrais, je l’avoue volontiers, les produits d’Epemsy et de Bordeaux ceux de la Crime, du Don et du Caucase. Mais je ne nie pas que les vins de nos crus, n’ayent aussi leur saveur et la puissance de fortifier le corps et de rjouir l’esprit. D’ailleurs il faut faire en tout de ncessit vertu, et quand il y aura une ncessit, la vertu y gagnera.
Nous perfectionnerons chez nous la culture de la vigne et l’industrie vinicole. Les amliorations que nous apporterons dans cette branche, nous les transporterons toutes les autres. L’activit et l’industrie nationales y trouveront leur compte. Il y a cinquante ans de cela, qu’on ne connaissait en Europe que le sucre des colonies, et chacun pouvait dire avec le jsuite philantrope et ngro- phile: ‘II n’arrive point en Europe un baril de sucre qui n’ait abrg la vie de plus d’un esclave’. Eh bien! aujourd’hui, on consomme en Europe une grande quantit de sucre, qui loin d’tre une cause de mort et de dsolation pour les travailleurs, fait vivre et nourrit des milliers de gens de la campagne. C’est une justice rendre Napolon. C’est en grande partie lui que l’on doit cette heureuse transformation. Ses lauriers ont t frapps par la foudre et disperss par l’orage, mais la betterave qu’il a protge lui a survcu et porte un tmoignage reconnaissant sa mmoire.
Au commencement de la guerre, on tait proccup chez nous du manque de houille qui pourrait se faire sentir dans nos usines, notre industrie maritime et nos voies de communication, car c’tait en grande partie de l’Angleterre qu’elle nous tait importe. Ces craintes, aujourd’hui, sont compl&egrave,tement vanouies. Le gouvernement et des entreprises particuli&egrave,res ont fait d’heureuses explorations. Outre les houill&egrave,res dj connues en Russie, on a trouv dans plusieurs localits et entre, autres non loin de Saint-Ptersbourg de riches zones de charbons de terre. La houille rendue sur place reviendra & un prix moins lev que celui qu’on payait pour la houille anglaise, et voici, soit dit en passant, un des premiers rsultats obtenus par l’Angleterre dans la guerre inique qu’elle nous fait. Son industrie n’a qu’ rayer d’aujourd’hui jamais cet article d’importation en Russie qui figurait sur ses tableaux de commerce. Nous rptons encore, l’Angleterre n’en deviendra gu&egrave,re plus pauvre. Mais que diront l-dessus les industries particuli&egrave,res et les maisons de commerce anglaises qui retiraient de grands profits de leurs relations avec la Russie? Celles-l ne voient pas les choses d’aussi haut et ne se soucient probablement pas-d’acheter l’intgrit de l’empire ottoman au prix du charbon qui restera dans leurs magasins.
La guerre donnera une nouvelle et forte impulsion l’extension et la multiplication de nos voies ferres. Dj plusieurs nouveaux projets sont en train d’excution. Notre rupture avec l’Angleterre, qui tait presque exclusivement notre grand comptoir de messagerie maritime, va favoriser le dveloppement de notre marine marchande. Quand notre commerce n’avait pas besoin d’exporter ses denres, mais qu’on venait les chercher sur le march national, il ne songeait gu&egrave,re augmenter le nombre de ses navires. On avait beau dire nos ngociants qu’ils ngligeaient leurs intrts au profit des trangers, ils aimaient mieux restreindre leurs bnfices, mais ne pas courir les chances de spculations lointaines. A proprement parler, nos plus riches ngociants, quelques exceptions pr&egrave,s, n’taient que des fournisseurs: le commerce avec l’tranger tait tout entre les mains d’individus qui taient venus de tous les pays de l’Europe, et principalement de l’Angleterre, chercher et faire fortune en Russie. Les capitaux ne manquent pas notre commerce: ce qui lui manque, c’est l’esprit d’entreprise, d’association, et la confiance en ses propres ressources. Cet esprit et cette confiance vont natre d’eux-mmes en prsence de la ncessit. Les maisons de commerce trang&egrave,res vont laisser la place vacante, et les ntres seront bien forces de l’occuper. Le dveloppement de la marine marchande sera une ppini&egrave,re et un auxiliaire pour les forces navales de l’Etat. Ce rsultat, nous le devrons encore l’Angleterre et elle s’en soutiendra en temps et lieu. C’est alors qu’elle pourra apprcier h sa juste valeur la sagesse et la politique du minist&egrave,re actuel.
Pendant que les amiraux de l’Angleterre font les policemens sur nos mers et nous gardent vue, le commerce djoue leurs intentions hostiles, il se fraie une nouvelle route par terre. Il va enrichir des provinces qui depuis longtemps, et peut-tre jamais, Savaient assist et particip un mouvement commercial pareil celui qui sillonne aujourd’hui leur sol, et porte l’aisance et les bnfices parmi les populations des gouvernements limitrophes. C’est encore une compensation aux souffrances infliges par la guerre. Les recettes de nos douanes en gnral ont t peu altres par suite du blocus de nos ports.
On me dira, peut-tre, que ce syst&egrave,me que je prne, syst&egrave,me d’isolement pour dsoccidentaliser la Russie, est finalement un syst&egrave,me de chinoiserie. Pas le moins du monde. D’ailleurs ce qui rend la Chine stationnaire, ce n’est pas la muraille qui l’entoure, mais c’est le principe de mort qui frappe sa religion, et par suite tout le dveloppement moral dont la nation serait susceptible. Quant nous, grce Dieu, nous portons en nous le principe de vie qui nous a t rvl et assur par le christianisme. Avec ce principe et cet lment, nous ne saurions ni nous engourdir ni nous striliser. Quand mme dans l’absence de ce principe, la Chine a pu tronver en elle mme de fcondes ressources intellectuelles, qu’elle a pu devancer l’Europe dans des inventions comme celles de la boussole, de l’imprimerie, qu’elle a cre et perfectionne, des industries auxquelles ne peuvent pas atteindre les industries europennes, qu’elle a une littrature riche et varie, qu’aurions-nous craindre, nous nation intelligente et chrtienne rester un peu plus nous-mmes et beaucoup chez nous? D’ailleurs ce n’est pas avec la civilisation que nous voulons rompre, mais avec les soi-disant ct- visateurs. Les Anglais, par exemple, ces missionnaires du progr&egrave,s, cherchent civiliser les Chinois en leur important de l’opium. Eh bien! il y a diffrentes esp&egrave,ces d’opium dans la bontique anglaise et toutes tiquetes comme rem&egrave,des infaillibles contre tous les maux de la socit humaine. Aujourd’hui, nous y regarderons de plus pr&egrave,s et ne prendrons de la civilisation que ce qu’elle a de bon et ce qui nous convient en particulier. Soit! la Russie sera une autre Chine, mais une Chine qui a de l’avenir, chose qui manque au cleste empire et bien d’autres terrestres empires en Europe.
Je me garderai bien de prdire que nous aurons le dessus dans la guerre o nous sommes engags. Mais ce que je me permets de prdire, c’est que cette guerre, qui, dans les intentions de nos ennemis, doit nous refouler d’un si&egrave,cle en arri&egrave,re, nous poussera, Dieu et nos ennemis aidant, d’un si&egrave,cle en avant, dj elle a appel notre attention et l’a porte sur nos cts faibles et en souffrance. L’Occident veut abattre notre puissance, il ne parviendra, en nous ayant donn l’veil, qu’a nous forcer la main pour abattre les abus et les entraves qui gnaient les voies de notre prosprit. Apr&egrave,s la bataille de Pultawa, Pierre I-er buvait la sant de ses matres, les gnraux sudois prisonniers, qui assistaient sa table et lui avaient enseign l’art de la guerre. On jour aussi, et ce jour ne tardera pas, nous boirons, sans rancune et de bon cur, la sant de nos matres, qui nous ont rvl nos faiblesses et nous ont corrig de nos dfauts.

LETTRE XXVI.

Novembre.

Il faut l’avouer en toute franchise, les hommes d’Etat sont, dans certains pays, encore bien plus plaindre que les crivains: ceux-ci du moins n’assument que la responsabilit de ce qu’ils crivent et impriment, tandis que les autres ont redouter la responsabilit publique de toutes les sottises que leur bouche laisse chapper.
L’invitable stnographe veille sans cesse leurs cts, et l’afft de la moindre des paroles qu’ils prononcent, il la saisit au passage pour la livrer sans piti en pture au jugement et souvent la rise du public. Passe encore pour les harangues d’apparat, les discours de tribunes, etc., mais la stnographie guette tout ce qui se dit entre la poire et le fromage, entre un ou plusieurs verres de vin de Champagne et beaucoup de verres de Sherry. Et les mille chos de la presse rpercutent, l’infini, et d’un bout de la terre l’autre, une improvisation que l’homme d’Etat, revenu du trouble de la veille, lit, le lendemain, dans son journal, et qu’il voudrait, en vain, n’avoir jamais faite.
On le sait: les hommes d’Etat anglais aiment passablement les banquets. Si c’est l qu’ils dbitent ces normes et incroyables speech, probablement pour mieux aider la digestion et dissiper les fumes d’un vin qu’ils n’pargnent gu&egrave,re en pareille occurrence, c’est l aussi que se produisent et se rv&egrave,lent les plus singuli&egrave,res indiscrtions.
Le dernier banquet qui, selon l’usage antique et solennel, a eu lieu Londres pour l’installation du nouveau Lord-maire, nous fournit un exemple remarquable de cette malencontreuse faconde inflige certains hommes, pour les punir, peut-tre dj ici-bas, de tous les maux qu’ils causent par leurs actes.
Nous ne rel&egrave,verons pas le discours de l’ambassadeur de France, ce n’est d’ailleurs que le plagiat affadi de l’allocution de son auguste matre tenue ses soldats, je ne sais plus dans quel camp, mais en tout cas, dans aucun de ceux de l’arme belligrante. Si le matre a pu, dans un cart de licence potique, annoncer officiellement ses soldats la prise de Svastopol, il est bien permis son fid&egrave,le serviteur d’esprer qu’au moment o il tenait le verre en main, les drapeaux runis de France, d’Angleterre et de Turquie flottaient sur les murs ou plutt sur les ruines de Svastopol. En tout cas, M. l’ambassadeur n’y va pas de main morte: il lui faut la ville et encore qu’elle soit rduite en cendres. Il est tout naturel d’esprer ce qu’on dsire, surtout quand on est sous la douce influence d’un vin gnreux qui gaie l’esprit et ragaillardit le cur.
Nous nous appesantirons encore moins sur le discours de lord Aberdeen. On ne se sent pas le courage de plaisanter en prsence du triste spectacle que donne un bomme d’Etat qui, par amour du pouvoir et pour s’y maintenir, renie, la fin d’une carri&egrave,re honorable, ses antcdents, ses principes, ses convictions, et enfin les devoirs imprieux de la conscience. Laissons donc le ministre de la paix se battre les flancs et enfler ses poumons pour lancer des phrases belliqueuses’ entremles des madrigaux obligs en l’honneur de la grande allie.
Comme nous ne cherchons aujourd’hui qu’ nous divertir, c’est le discours de lord Palmerston, ce capitaine tempte de la chanson russe, qui fera les frais de notre lettre. Le clown est le personnage invitable de tontes les farces anglaises. Ce rle est d’ordinaire rempli par le noble lord dans toutes les rprsentations officielles qui se donnent en Angleterre, pour amuser le people et faire oublier anx contribuables l’argent qu’ils dboursent et le sang qu’ils versent.
Le journal franais la Presse, qui s’y connat, recommande l’attention gnrale la verve intarissable de Fhomme d’Etat et sotf toast semi-politique et semi-galant qui a t comme la grce et la gat de la runion.
Apr&egrave,s avoir, comme de raison, rpt la phrase sacramentelle en l’honneur de ‘la grande nation et de son reprsentant distingu’, car notons, en passant, qu’une clause secr&egrave,te du trait d’alliance conclue entre la France et l’Angleterre, oblige, sous peine d’amende, ne jamaie, en parlant l’une de l’autre, hasarder le substantif tout cr, mais l’assaisonner du qualificatif grande, l’orateur ajoute: ‘Si d’une part sa prsence est l’embl&egrave,me d’une heureure alliance ‘nationale, d’autre part, celle de lady Mayoress est le symbole d’une ‘heureuse alliance conjugale!’ Plus loin, le galant orateur ‘esp&egrave,re ‘que l’alliance nationale entre l’Angleterre et la France durera aussi ‘longtemps que la plupart de ces alliances conjugales dont on a ‘sous les yeux les heureux et fid&egrave,les partners’.
Observez, je vous prie, la prsence d’esprit et la circonspection de l’homme d’Etat. Il ne s’est pas aventur dire toutes les alliances, mais s’est ssgement renferm dans le mot la plupart, faisant, pour viter toute quivoque, la part probable des cas de divorce et de morts subites, qui auraient pu, si l’on avait trop abus de la rhtorique, singuli&egrave,rement compromettre la dure de l’alliance des deux nations.
Dans sa verve de conjugaison, lord Palmerston ne s’arrte pas aux mariages dj accomplis. Entrepreneur de noces et festins, il songe aussi aux miss innocentes et disponibles qni assistent au banquet.
‘Tandis qae nous voyons, dit -il, les alliances naturelles et conjugales, longtemps cimentes et destines, je l’esp&egrave,re, avoir encore une longue et heureuse dure, d’autre part, en arrtant nos regards sur les charmantes figures des jeunes miss qui nous entourent, nous pouvons pressentir une foule d’autres alliances vnir, destines tre heureuses et aussi longues que leurs devanci&egrave,res’.
Ici, ajoute la Fresse: hilarit gnrale. Je le crois bien. On rirait moins. L’ambassadeur de France, qui doit connatre son Moli&egrave,re, a d se dlecter trangement l’oue de ce langage qui lui rappelait si parfaitement celui des Prcieuses ridicules, des Vadius et des Trissotins.
Cependant, en y regardant de plus pr&egrave,s, je souponne le malicieux orateur d’avoir gliss une allusion politique sous le voile transparent de sa phrase galante.
Sous ces gracieuses figures de jeunes miss, serait-ce abuser de la libert d’interprtation que d’y reconnatre l’Autriche, la Prusse et les autres puissances qui n’ont pas encore prononc le oui fatal, et que le noble lord convie adroitement venir goter les douceurs matrimoniales d’un mnage cinq, six, etc.? Cette interprtation, selon nous, peut fort bien s’admettre d’autant qu’il s’agit de la question orientale et que lorsqu’on est en plein Orient ni la bigamie, ni la trigamie, etc., ne sont, en aucune sorte, des cas pendables. Apr&egrave,s ce discours le Lord-Maire qui n’est pas d’humeur jalouse, a remerci lord Palmerston d’avoir trouv Lady-Mayoress de son got. Il est fcheux que les stnographes ne nous renseignent pas sur ce qu’a pu dire et penser lady Elvire, en prsence des excentricits galantes de son aimable don Juan.
Quant nous, si nous avons, notre tour, pris part Fhila- rit gnrale provoque par la lecture de ce factieux discours, nous dirons cependant aussi que ce rire momentan dont nous n’avons point su nous dfendre, a bientt fait place nn sentiment d’indicible tristesse: car enfin, c’est propos et au milieu des circonstances les pins srieuses et les pins pnibles, qu’a t donn ce grotesque spectacle. Nous n’avons malheureusement pas assez de charit et d’amour du prochain pour nous attrister de toutes les sottises qui se disent par le monde et encore moins un dner du Lord-Maire. Nous avouerons mme que ce n’est pas sans une esp&egrave,ce de satisfaction que nous voyons nos ennemis se couvrir de ridicule. Mais ici le personnage qui est en sc&egrave,ne dorme au ridicule un nouvel aspect. Quand on pense que cet homme est un de ceux qui ont le plus contribu amener la guerre qui branle aujourd’hui l’Europe et qui a dj tant entran d’infortunes, quand c’est sur sa tte que doit retomber en partie le sang qui a dj abondamment coul, quand on pense qu’au moment o il dbitait ses misrables quolibets, des centaines de ses braves et malheureux compatriotes tombaient, peut-tre, sur le champ de bataille et sur une terre lointaine, on se demande si un pareil manque de moralit, de sentiment humain, de dcence publique, une si compl&egrave,te absence de simple convenance n’a pas de quoi faire oublier le ct ridicule de son discours pour ne mettre en vidence, apr&egrave,s tout, que ce qu’il a d’insultant et d’odieux.
Que dans les pays o l’on a maintenu les traditions de la monarchie pure et absolue, la nation qui n’est pas appele intervenir dans la nomination de ses ministres, refuse par fois sa sympathie et sa confiance tel mandataire du pouvoir, cela se conoit et s’explique aisment. Mais un pays qui a la prtention d’tre la plus haute et la plus compl&egrave,te expression de la libert politique et civile, est ncessairement solidaire des hommes qui sont la tte de son gouvernement. Tant qu’ils se maintiennent au pouvoir, c’est que la nation sympathise avec leurs principes et approuve leur conduite. S’il en tait autrement et si, tout en les dsavouant au fond de la conscience, on tait oblig de les supporter et de leur laisser la direction des affaires du pays, ne serat-on pas tent de se demander: Si tous ces gouvernements reprsentatifs et constitutionnels, si cette pondration des pouvoirs dont on fait tant de bruit, ne seraient pas, en fin de compte, une fiction, une duperie, une mauvaise plaisanterie? Ou ce qui serait encore plus grave, on pourrait se demander si des ministres comme ceux que nous voyons et des discours comme ceux que nous venons de lire n’accuseraient pas le triste symptme de l’abaissement moral et de la dchance d’une socit qui abdique? Comment expliquer autrement le spectacle qui vient de nous tre donn? Non, ce n’est pas impunment qu’une nation qui se croit place la tte de la civilisation et de la rgnration du monde, assiste, dans l’lite de sa socit, une semblable turpitude et ne condamne pas au silence et la retraite un ministre qui, dans les graves circonstances o se trouve son pays, ne recule pas devant le rle de mauvais plaisant. Il ne faut jamais l’oublier, et jamais on ne saurait le rpter avec plus d’ propos: h style c’est Fhonrne.

LETTRE XXVII.

Dcembre.

Nous n’avions pas tort dans notre prcdente lettre de prter une arri&egrave,re-pense politique aux fadaises que lord Palmerston a dbites au banquet du lord-maire. Le malin orateur, tout en faisant le mauvais plaisant l’adresse des jeunes miss, flairait dans l’air un mariage qui devait sous peu lui assurer le titre de proph&egrave,te. L’entrepreneur d’alliances ou de msalliances conjugales, cet mule du forgeron de Gretna-Green, qui, comme l’on sait, a sur les fronti&egrave,res d’Ecosse une chapelle de contrebande, o se bclent les mariages illicites, s’est, bientt apr&egrave,s le banquet, mis en campagne pour se rendre Paris. L, il a confr avec son comp&egrave,re sur les moyens les plus prompts et les plus efficaces pour hter la conclusion d’une affaire qui leur tenait cur. Le mariage tait depuis longtemps sur le tapis, mais ce contrat tait difficile stipuler dans certaines clauses.
On avait uu instant suppos que l’honorable commis-voyageur se rendrait dans le mme but de Paris Vienne, car c’tait l que se trouvait la jeune miss qu’il fallait marier de gr ou de force, mais la saison tait dj mauvaise. Le ngociateur, pour s’pargner l’ennui et les fatigues du voyage, a pens qu’il suffisait d’y envoyer sa carte de visite. Le Times s’est charg de cet envoi pour tre remis en main propre son Excellence M. Buol de Sehauenstein. Cette carte portait des armoiries convenables, composes d’un paquet d’allumettes chimiques et d’une pipe avec ces mots pour lgende: Il suffit de la pipe d’un caporal franais pour mettre le feu aux possessions autrichiennes en Italie. Cette aimable politesse n’a pas manqu de produire l’effet voulu. Lord Palmerston, c’est une justice lui rendre, connat son monde et M. Buol a compris sa seigneurie demi-mot. Il est de ces natures dlicates qui sont tr&egrave,s sensibles l’outrage, on est toujours sr de les amener soi en leur adressant de fortes injures et de brutales menaces. Aussi, le digne reprsentant de la politique autrichienne s’est-il empress de faire d’une pierre deux coups. Avec cet -propos historique et ce sentiment de susceptibilit nationale qui le caractrisent, il a voulu, pour tre poli avec tout le monde, que le trait d’alliance entre l’Autriche, la France et l’Angleterre, fut sign le 2 dcembre, anniversaire de la bataille d’Austerlitz, anniversaire, comme on sait, de glorieuse mmoire pour les armes et la puissance autrichiennes. Il est vrai, soit dit en passant, que, grce aux Autrichiens, nous avons aussi notre part dans ces souvenirs Mais du moins, plus tard le soleil d’Austerlitz a un peu pli devant la flamme de l’incendie de Moscou et s’est jamais teint dans les glaces de la Brsina. L’Autriche, que nous sachions, n’a pas eu de pareilles reprsailles faire valoir. En tout cas, grce M. Buol, elle a dsormais deux soleils d’Austerlitz pour un: celui du 2 dcembre 1805 et celui du 2 dcembre 1854. Ce trait, d’ailleurs, tait, comme nous l’avons dit, prvu depuis longtemps. Or, ce qu’on pouvait faire tait de le retarder un peu, par motif de pruderie et un reste de fausse honte. Fausse honte, en effet, car la vritable datait de plus loin.
Pour en revenir aux figures de rhtorique de lord Palmerston, nous observerons que dans les msalliances conjugales, ce n’est pas l’acte mme qui peut porter atteinte l’honneur de la jeune miss, quand elle oublie ses traditions de famile et les devoirs qu’elles lui imposent, non, ce pui lui inflige le blme des honntes gens, c’est la conduite qu’elle a d tenir prcdemment et qui l’a pousse ce mariage comme une fatalit invitable.
En y changeant quelques mots, on pourrait appliquer ces mariages scandaleux le vers si souvent rpt:
Le crime fait la honte et non pas l’chafaud.
L’chafaud n’est qu’une consquence logique du crime, comme un mariage inconvenant n’est qu’une consquence imprieuse et dplorable dune conduite coupable ou du moins irrflchie.
Du reste, quant ce qui concerne le trait du 2 Dcembre, il ne nous appartient pas de le juger et de Papprcier sous le rapport autrichien. Chaque gouvernement est libre de rompre les alliances qui ne lui conviennent pas et de les changer contre d’autres qui sont plus de son got. Il est de ces affinits qui portent les individus, ainsi que les gouvernements, les uns vers les antres, ou pour parler plus simplement et plus bourgeoisement: Qui se ressemble s’assemble. D’ailleurs, il nous serait impossible, nous autres profanes dans les myst&egrave,res de la diplomatie, de bien saisir toute la porte de ce document politique, puisque les ministres anglais eux-mmes, pays on payant pour le comprendre, divaguent et se contredisent entre eux sur son vritable sens. Ce qu’il nous est permis, nous autres simples gens, d’en conclure: c’est que l’Autriche a plus peur de l’Angleterre et de la France qu’elle n’a peur de la Russie. Car la politique autrichienne se rsume toujours en une peur quelconque. Quant nous, comme Russes, ce qui nous intresse dans cet acte politique, c’est l’&egrave,re nouvelle qu’il semble devoir inaugurer pour nous et que nous saluons avec joie. L’Alliance autrichienne, que notre gouvernement a de temps immmorial maintenue et consolide, souvent au prix des plus grands sacrifices, n’a jamais t populaire en Russie. Elle a toujours t une pine au cur de la nation. De tous nos ennemis, nos bons amis les Autrichiens ont t constamment ceux que nous aimions le moins. Nous ne jugeons pas, nous racontons. Chaque fois que les exigences politiques nous rapprochaient d’eux et que nos armes marchaient au secours de l’Autriche, ce sentiment d’loignement, ou d’antipathie, pour me servir du mot propre, se renouvelait et se fortifiait en nous. Les jugements ports par Souvorow, pendant la campagne d’Italie, sur le caract&egrave,re et les procds du cabinet de Vienne, jugements empreints d’une vigueur et d’une originalit d’expression tr&egrave,s-piquante, sont devenus populaires et proverbiaux en Russie.
Je regrette, pour le moment, de n’avoir pas sous la main l’histoire des campagnes de Souvorow, publies Ptersbourg il y a quelques annes. J’aurais pu y trouver dans les actes publics, dans sa correspondance avec les autorits autrichiennes, plus d’une trace de la mauvaise foi, de la jalousie, de toutes sortes d’entraves et d’embches que le cabinet de Vienne mettait en jeu pour contrecarrer et faire avorter les projets du chef de l’arme russe, que l’Autriche avait appel son secours.
Les historiens. russes de nos guerres contre Napolon, quand nous avions les Autrichiens pour auxiliaires, nous fourniraient aussi, dans ce sens, des preuves irrcusables. Notre derni&egrave,re campagne en Hongrie, o nous avons sauv et relev l’Autriche qui tait la veille de sa chute, n’a gu&egrave,re t propre, si l’on consulte les sentiments et l’opinion de notre arme, affaiblir ces antipathies nationales.
Ce n’est pas, j’ai hte de le dire, que cet antagonisme soit fond sur une antipathie de peuple peuple, d’homme homme. Il est vrai de dire qu’il y a au fond peu de sympathie entre le caract&egrave,re russe et le caract&egrave,re allemand. Ce manque de sympathie se retrouve d’ailleurs dans toutes les races slaves mises en contact avec l’lment germanique. Mais il ne s’en suit pas que les Autrichiens, comme individus, nous soient peu agrables. Bien loin de l, pour ma part, je revendique l’avantage et l’honneur d’avoir rencontr dans mes voyages plusieurs Autrichiens dous des qualits sociales les. plus distingues. J’ignore jusqu’ quel point sont fondes les assertions de la majorit de la presse europenne, qui prtend que l’esprit public nous est profondment hostile en Autriche. Ce qui est sr, c’est que dans les personnages les plus haut placs dans la socit autrichienne, soit par leur naissance, soit par leur talent, soit par leur position, je n’ai jamais trouv que des hommes franchement opposs l’alliance avec les puissances occidentales et donlojireusemant proccups de la nouvelle tendance que leur gouvernement commenait manifester. Si je ne craignais d’tre indiscret, je les nommerais, et je crois que la presse europenne aurait de la peine m’opposer des noms plus respectables et plus respects. Quant l’esprit qui r&egrave,gne dans les conciliabules rvolutionnaires et les estaminets de Vienne, je ne puis rien en dire avec connaissance de cause. Et, sous ce rapport, les journaux n’ont peut tre pas tort en consultant l’opinion autrichienne prise dans ce milieu. En tout cas, il y aurait peut tre lieu de rpter ici avec un crivain tr&egrave,s distingu, M. Bungener, qu’en temps de rvolution et de dsordre moral, ce sont les minorits qui sont toujours fortes et les majorits toujours faibles.
Si mon exemple ne suffisait pas, je pourrais ajouter en toute conscience qu’en Russie mme, abstraction faite de la politique autrichienne, plusieurs des reprsentants de cette politique ont t dignement apprcis et gots, grce aux qualits minentes et aime- bles qui les distinguaient. La socit de Ptersbourg. qui, apr&egrave,s tout, a conserv les traditions sociales des meilleures poques se souvient, sans remonter plus loin, avec reconnaissance et regret de ses relations d’estime et d’affection avec les comtes de Lebzeltern, Fiquelmont et Collordo. Si d’autres par leur tenue et leur conduite n’ont pas su s’associer ces noms qui nous sont chers, la faute n’en est pas nous. Si apr&egrave,s avoir chou dans les salons de Ptersbourg et aupr&egrave,s de l’opinion publique, ils ont emport une rancune qui a pu avoir ses chos dans les confrences de Vienne et dans le trait du 2 dcembre, nous n’y trouvons qu’une preuve nouvelle que les grands vnements sont souvent amens par de petites causes. On a bien dit que la France avait subi les dsastres de la guerre de sept ans pour venger des sarcasmes de Fr- dric-le-Grand, la vanit blesse de Madame de Pompadour et de son po&egrave,te et favori l’abb de Bernis, qu’elle tait parvenue faire cardinal et premier ministre. Comme nous sommes sur le chapitre des commrages politiques, mentionnons aussi que nos enfants pourront trouver dans les mmoires sur notre poque qu’ la rancune diplomatique signale plus haut, s’associe peut-tre une autre rancune de barbe et de moustaches rases. Des Viennois nous ont cont qu’un personnage influent avait fait le sacrifice de ses souvenirs de barricades dans lVspoir d’obtenir une audience d’un souverain qui passe pour ne point aimer les barbes et les moustaches de contrebande. Malheureusement le sacrifice a t fait en pure perte, le personnage n’a pas t reu et a d subir au retour de son voyage les mauvaises plaisanteries des mchants de la capitale, qui se sont gays sur la msaventure du ministre tondu.
Ces petits commrages nous ont loigns de notre sujet: revenons-y. Le fait est que ce n’est pas le caract&egrave,re intime de l’Autrichien qui nous loigne de lui, mais bien le caract&egrave,re de la politique autrichienne qui creuse un abme entre elle et nous. Les principes et les traditions de cette politique sont tellement invariables et tout puissants qu’ils triomphent toujours des meilleurs sentiments individuels. En Autriche, le souverain officiel et l’homme priv sont souvent des tres tout diffrents et parfaitement opposs l’un l’autre. L’un, dans le fond de son me, a le sentiment le plus vrai de tout ce qui est juste, bon et honorable: il peut avoir de la franchise, de la loyaut, mais dans la politique qu’il aura suivre, aucune de ces tendances gnreuses ne pourra se faire jour. Les traditions gouvernementales autrichiennes s’y opposent. L’histoire en fournit de nombreux exemples. Certes l’impratrice Marie-Thr&egrave,se tait une femme d’un grand courage et d’un noble caract&egrave,re. Sa tte tait bien faite pour porter la couronne. Cela ne l’a pas empche, en vue d’intrts diplomatiques, d’tre en correspondance avec M’me de Pompadour et de ternir sa dignit de femme et. de souveraine en l’appelant ma cousine.
Apr&egrave,s ce cousinage pourquoi ne serait-on pas le fr&egrave,re et l’alli d’un M. de Pompadour quelconque?
Les infortunes de Marie-Antoinette n’ont gu&egrave,res branl et mu la politique du cabinet de Vienne, et cependant cette reine infortune, livre au bourreau pour le crime capital d’tre autrichienne, tait sur et fille des empereurs d’Autriche. Mais les puissances coalises et l’Autriche leur tte, avaient bien autre chose faire qu’ marcher sur Paris pour prvenir ou venger les crimes qui s’y commettaient proccups de petits intrts d’gosme et de vanit, les gouvernements et les chefs se paralysaient entre eux et agissaient avec mollesse et dsunion.
L’empereur Franois II avait certainement, comme homme priv et sous bien des rapports comme souverain, un caract&egrave,re respectable. Eh bien! pour gagner quelques jours de rpit, ne l’a-t-on pas vu livrer sa fille son ennemi le plus acharn et qui avait port les coups les plus rudes sa dignit et sa puissance! Il a consomm ce sacrifice inutile et contraire ses sentiments de p&egrave,re et ses croyances catholiques, puisque Napolon tait mari, il l’a consomm au moment o son ami l’empereur Alexandre lui avait donn un exemple tout oppos en refusant sa sur l’empereur des Franais. Et certes, il et suivi cet exemple, s’il avait obi sa conscience de p&egrave,re et d’honnte homme et non aux traditions imprieuses de la politique autrichienne, qui mconnat toujours que les dfaillances de l’honneur et les violations du devoir sont non-seulement une honte, mais encore un mauvais calcul, et plus tard un remords et un regret la fois.
Je sais bien que la sentimentalit n’est pas de mise dans la politique et qu’il faut avant tout consulter les intrts de l’Etat et les faire prvaloir sur les sentiments intimes, les prdilections, les engouements, ou les rpulsions personnelles. Mai il est de ces cas suprmes o-le souverain et l’homme priv sont indivisibles. Ce qui porte atteinte la moralit de l’homme, blesse aussi la dignit du souverain et la nation son tour est atteinte dans sa dignit.
Qui pourrait, apr&egrave,s les exemples que nous avons cits, tre surpris du trait du 2 dcembre? Ce n’est qu’un pas de plus dans l’orni&egrave,re immuablement suivie par le cabinet de Vienne!
Rendons justice M. de Buol. Il n’a rien invent: il a continu. Les tonnements causs par l’normit de l’ingratitude et l’normit de la peur ne sont plus de saison. Tout le monde a eu le temps de se blaser l-dessus.
Du reste, pour tre juste jusqu’au bout envers M. de Buol et envers le gouvernement autrichien, car il faut tre juste mme avec ceux que l’on aime le moins, on ne saurait mconnatre que la position de l’Autriche est difficile. Pour se dfendre contre les accusateurs, elle aurait des causes attnuantes faire valoir et qui pourraient jusqu’ un certain point sinon justifier (car ce qui est blmable ne peut jamais tre justifi), mais du moins expliquer sa conduite. L’Autriche n’est pas un Etat indpendant et homog&egrave,ne comme l’est la France, l’Angleterre, la Russie, la Prusse et mme tout Etat de second ordre qui a une nationalit forte et compacte. L’Autriche est une autre Turquie, moins le fanatisme et la barbarie, qui, dans des conditions voulues, est aussi une force nationale. L’Autriche dans l’empire d’Autriche n’est qu’une faible fraction, une partie qui, contrairement aux lois de l’ordre physique et logique, est plus grande, plus puissante que son tout, il y a longtemps que Voltaire disait propos du feu Saint-Empire Romain: Je voudrais bien savoir pourquoi saint? pourquoi romain? et pourquoi empire? Depuis le nom a chang, mais on pourrait encore aujourd’hui se demander ce que veut dire l’empire d’Autriche? on le conoit quand on se trouve Vienne. Mais il devient plus difficile de le comprendre quand on est Trieste, Venise, Milan, Prague, Bude, Cracovie et dans la douzaine de capitales qui rel&egrave,vent la bigarrure de cet empire, et qui, comme ces couleurs ou comme ces mots disparates dont parle le po&egrave,te, hurlent de se trouver ensemble. Ce qui frappe le plus dans l’empire de Turquie, c’est le manque de Tnrcs, dans l’empire d’Autriche galement, ce sont principalement les Autrichiens qui font dfaut. Cette puissance n’est donc qu’une combinaison politique, une abstraction revtue de formes conventionnelles pour satisfaire un syst&egrave,me voulu et tolr par les cabinets europens. Que leur politique change d’avis et que pour asseoir l’quilibre europen sur de nouvelles bases, ils jugent ncessaire de favoriser la cration d’un empire slave, ou de quelques Etats slaves indpendants, d’un royaume de Hongrie indpendant, d’une Italie indpendante et ainsi de suite, et l’Autriche, rduite sa plus simple et sa vritable expression, devient du coup un Etat de second ou de troisi&egrave,me ordre. Le dmembrement, certes, ne coterait pas beaucoup d’efforts tre effectu. 11 est permis de croire que si l’Europe le voulait, ce ne serment pas les membres violemment incorpors un trne tranger qui y mettraient opposition.
Le gouvernement autrichien sent bien, comme l’a dit un de nos spirituels compatriotes, que tout l’Empire d’Autriche n’est qu’un talon d’Achille, vulnrable sur tous les points. Au milieu d’Etats qui ont leur raison d’tre, non dans les combinaisons d’autrui, mais dans des lments de nationalit fortement organiss, cet Etat ne saurait tre libre dans ses actions. Selon les circonstances, il doit toujours pencher et s’appuyer d’un ct ou de l’autre, tre toujours la merci du plus fort ou du plus violent. Toute sa politique fallacieuse ou pusillanime, et le plus souvent l’une et l’autre la fois, n’est que l’expression invitable de cette position fausse d’un grand empire qui n’a pas de force. intrins&egrave,que, mais dont la force est le rsultat factice de combinaisons hostiles qui cherchent toujours se dtacher.
Sans aller chercher au loin les preuves de cet tat de dpendance qui assujettit l’Autriche, nous les trouvons dans l’acte rcent du 2 Dcembre, quoique les clauses du trait d’alliance ne le mentionnent pas, quoique lord Aberdeen, dans un de ses derniers discours, ait ni que la France et l’Angleterre se soient engages . garantir l’Autriche ses possessions en Italie, en Hongrie et en Pologne, en reconnaissance de l’accord qu’elle leur prte, il est indubitable que cette assurance a t secr&egrave,tement donne. Si les expressions du trait ne le disent pas, l’esprit et le sens de ce trait le disent assez haut. Le cabinet de Vienne est trop prudent pour s’tre livr pieds et poings lis aux puissances occidentales et s’tre mis leur discrtion, sans avoir pris des garanties contre ce qui pourrait se passer chez elle, tandis qu’elle serait occupe faire les affaires de la France et de l’ngleterre. Et on ne saurait le blmer de cet acte de prvoyance. L’instinct naturel de la conservation et le simple bon sens lui en faisaient une loi. Mais de part et d’autre, on a cru ncessaire de passer cette clause sous silence. La chose n’tait pas avouable pour l’Autriche, car d cet aveu elle se reconnaissait pour une autre Turquie qui a besoin, mme chez elle, d’tre sauvegarde par des baonnettes trang&egrave,res, ni avouable pour la France qui, quoique courbe sous le despotisme le plus brutal, parle encore de libert chez les autres, et bien moins pour l’Angleterre, dont la puissance sur le continent repose sur la protection qu’elle promet toutes les rvoltes.
Un fois entrane dans la mauvaise voie qu’elle a choisie, l’Autriche ne pouvait se dispenser de s’assurer avant tout chez elle, et c’est certainement ce qu’elle aura fait, u’en dplaise au bon lord Aberdeen qui peut-tre, au reste, n’est pas du secret, car ses coll&egrave,gues auraient pu craindre de troubler, par une nouvelle alarme, sa pacifique batitude.
Apr&egrave,s tout, ce trait, si on finit par en saisir le sens, a-t-il quelque chose de bien effrayant pour nous? car c’est l la question qui nous intresse, pour ma part, je ne le crois pas. Comme de raison, c’est une complication de plus dirige contre nous, et les hostilits auxquelles nous sommes en butte sont dj assez nombreuses et compliques. Mais, d’un autre ct, notre position en est plus franchement dessine, et en politique, c’est beaucoup. Mieux vaut un ennemi dclar qu’un neutre perfide. Dieu en soit lou, nous n’avons plus de mnagements garder envers l’Autriche. Et ces mnagements ont trop longtemps paralys et us nos forces. J’ignore ce qu’en pensera notre cabinet mieux plac que nous pour embrasser la question dans son ensemble et dans ses consquences, mais ce qui est hors de doute, c’est que cette rupture est un triomphe pour l’opinion publique en Russie. Et dans les moments suprmes, le sentiment national, les sympathies et les convictions nationales, sont de puissants auxiliaires. Nous aurons plus de force en combattant les Autrichiens, si le sort nous am&egrave,ne nous mesurer avec eux, que nous n’en aurions les avoir nos cts.
En tout cas, il vaut mieux pour nous, tout en rendant pleine justice la bravoure des soldats autrichiens, rencontrer l’Autriche sur le champ de bataille que dans les confrences de Vienne et les tripotages de Londres et de Paris. Il est plus digne de la Russie d’avoir pour adversaire le noble et brave marchal Radetzky que d’avoir M. de Buol pour ngociateur et pour arbitre.
Ii y aurait de la forfanterie et de la mauvaise foi nier que la neutralit ferme, franche et consciencieuse de l’Autriche, telle que la Russie la lui demandait, nous et t prfrable dans les circonstances prsentes, mais cette neutralit de sa part tait impossible. La politique traditionnelle de ce pays et la composition de son cabinet actuel s’y opposaient. La politique de l’Autriche, aujourd’hui moins que jamais, n aurait pu tre ferme, franche et consciencieuse. A notre premier revers, la premi&egrave,re possibilit de gagner quelque chose, au prix d’une trahison, elle nous et trahis. D vaut mieux tre trahi, avant qu’apr&egrave,s, et il y a plus gagner en cdant un alli perfide ses ennemis, qu’en le gardant pour soi. Dans ce cas, nous avons encore la chance de voir l’Autriche nous rendre quelque service.
D’ailleurs, la neutralit d’apr&egrave,s le nouveau code de droit, publi, promulgu par la presse et les publicistes europens, n’est plus de mise aujourd’hui. Selon leur doctrine, la neutralit est un acte de faiblesse, d’annihilation et de suicide de la part d’un gouvernement. Cette doctrine, faite pour attraper les niais et mettre le couteau la gorge des faibles et des poltrons, semble vouloir gagner les hommes d’Etat. On mconnat ou plutt ont fait mine de mconnatre que la neutralit est au contraire un symptme de force et indpendance. Tout petit Etat peut, dans certaines circonstances, tre pouss la guerre contre un ennemi plus puissant, ou une guerre trang&egrave,re et contraire ses intrts. Mais il n’y a qu’un Etat vritablement puissant, fortement organis qui puisse se tenir en dehors d’une conflagration, o se trouvent engages d’autres puissances, et maintenir la paix ses peuples, tandis que d’autres peuples sont autour de lui livrs aux ravages de la guerre. Il ne faut pas tre ou fin et grand politique pour comprendre une pareille vrit: il suffit d’un peu de sens commun et de bonne foi. Mais c’est nommment ce qui manque souvent aux grands hommes d’Etat de notre poque. La preuve que la neutralit est une force et que les plus grandes puissances doivent compter avec elle, c’est que si lAutriche tait reste strictement neutre, la France et l’Angleterre ne pourraient pas continuer la guerre contre la Russie. Et aujourd’hui encore, si la Prusse est assez courageuse et assez sage pour maintenir sa neutralit, les efforts des trois puissances n’aboutiront aucun rsultat important et seront paralyses par l’attitude de la Prusse. Pourra-t*on dire, par exemple, que c’est aussi par faiblesse que le gouvernement des Etats-Unis proclame et maintient aujourd’hui la neutralit! La France et l’Angleterre viendront-elles le sommer, comme elles l’ont fait avec l’Autriche, de se dcider pour ou contre elles, dans les vingt-quatre heures? A en juger par le dernier message du Prsident, quelques tentatives auraient t faites dans ce sens, mais elles ont t repousses comme elles mritaient de l’tre par un Etat qui se respecte. Ces prtentions de la part de gouvernement trangers dominer et diriger la politique extrieure des Etats- Unis, sont vigoureusement redresses par le noble langage de M. Pierce.
Il rv&egrave,le aussi avec force et beaucoup de verve, les scrupules hypocrites des gouvernements qui prchent la modration et le maintien de l’quilibre politique aux autres, tandis qu’eux-mmes ne cessent de subjuguer et d?absorber d’anciens royaumes, de planter leurs drapeaux sur Und le continent et poss&egrave,dent aujourcPhui, ou manifestent la prtention de dominer toutes les les de Und ocan, comme tant leur domaine.
C’est une rponse indirecte, mais premptoire aux verbeux discours des ministres anglais, qui rabchent encore aujourd’hui sur les projets ambitieux de l’impratrice Catherine, et qui pour s’opposer rtrospectivement et d’une mani&egrave,re posthume leur mise execution, poussent toute l’Europe la guerre contre la Russie.
Tout cela serait absurde et ridicule si, avant tout, cela n’tait odieux et lche. Car les ministres anglais savent bien que si l’empereur Nicolas avait voulu s’emparer de Constantinople, il n’avait pas beaucoup de chemin faire en 1829 quand son arme victorieuse se trouvait Andrinople, plus tard, en 1848, l’occasion aussi tait bonne pour faire ce voyage, c’tait un train de plaisir que l’Europe occupe chez elle, et les rvolutionnaires eux-mmes, nous eussent laiss accomplir sans beaucoup de difficults. Dans ces der* niers temps encore, on l’a dj dit et on ne saurait trop le rpter qui veut l’entendre, aussi bien qu’ celui qui ne voudrait pas l’entendre, si au lieu d’occuper pacifiquement les principauts danubiennes, l’empereur de Russie et voulu occuper hostilement Constantinople, il en et t le matre, avant la leve de troupes en Turquie et l’arrive des flottes allies dans le Bosphore. Tout cela est clair comme le jour et vrai comme deux fois deux font quatre.
A l’inverse de l’uvre de la cration qui, par un mot, est sortie du chaos, la politique a dans son dictionnaire de poche certains mots qui rejettent le monde dans le chaos. Les mots mis en avant aujourd’hui sont l’quilibre europen et l’indpendance de l’Europe. Nous passons sous silence la came de la civilisation, car il est par trop ridicule de faire reprsenter son triomphe par celui de la puissance mahomtane, nous avons honte pour ceux qui affichent sur leurs drapeaux une pareille absurdit ou un pareil sacril&egrave,ge. Humainement parlant c’est stupide, chrtiennement parlant c’est une abjuration. La civilisation turque n’est que le Coran. Combattre pour elle, c’est donner au Coran le pas sur l’Evangile. D’apr&egrave,s tout ce qui se dit, c’est donc l’quilibre europen et l’indpendance de l’Europe qu’il faut maintenir tout prix, et pour y arriver, il faut abattre la Russie, qui est un obstacle l’un et une menace pour l’autre.
Nous pourrions citer l’opinion de Napolon qui a dit que Vquilibre politique tait une rverie. Mais en parlant de ceux qui aujourd’hui le mettent en avant, nous dirons que cet quilibre n’est point une rverie, mais un mensonge. Ces hommes d’Etat peuvent rver, j’en conviens, mais en tout cas, ils trompent, ceci est positif. La France et l’Angleterre ne veulent pas de l’quilibre, comme la Russie par son tendue et sa puissance est un contre-poids en Europe et un contre-poids salutaire pour les Etats du centre et les Etats de second ordre, la France, c’est—dire Napolon III, hostile par sa nature rvolutionnaire et usurpatrice la lgalit et la lgitimit des gouvernements, et l’Angleterre, jalouse et cupide de sa nature et rvolutionnaire par le fait de ses ministres, veulent amoindrir le poids et la valeur de la Russie monarchique. C’est toute la question en deux mots. Pour parvenir l’quilibre qui n’est que la paix et la scurit, ces gouvernements contractent des alliances impossibles, rompent ou veulent faire rompre des alliances traditionnelles, emploient galement la violence et la fourberie, tiennent l’Europe en suspens et dans un tat de crise et d’angoisse, qui n’a jamais eu rien de pareil, la bouleversent d’un bout l’autre, font couler des torrents de sang, ont soif d’en rpandre encore davantage, et ne veulent tolrer qu’aucune nation sage et puissante se tienne l’cart de cette boucherie. A les entendre, toutes ces horreurs se commettent pour obtenir la paix que seuls ils ont trouble et qu’ils rendent impossible. Pompiers tranges, accourus pour teindre l’incendie, qui menaait deux maisons, ils mettent le feu aux quatre coins de la ville.
. Cette conduite est juge, mme en Angleterre telle qu’elle le mrite. Il est probable qu’en France aussi elle trouve des juges sv&egrave,res. Mais le suffrage universel y a ferm la bouche tout le monde. M. le comte de Moray, prsident du corps lgislatif, dit qu’il s’en trouve tr&egrave,s bien. Cela se conoit, on conoit aussi que les dputs avec lesquels il va avoir faire soient de bons et de sages enfants, peu turbulents, pas disputeurs, pas discuteurs, mais courtois et polis, comme il aime le reconnatre.
Si le pouvoir du 2 dcembre, mme avant le 2 dcembre, a pu saisir de nuit et traner en prison les reprsentants lgaux du pays qui ne lui convenaient pas, que ne ferait-il aujourd’hui avec ceux qui oseraient mettre la moindre opinion contraire la sienne!
M. Bright, membre da parlement anglais, n’a pas craint, tout bon Anglais qn’il est, de dire ouvertement:
‘Le danger de la puissance de la Russie n’est qu’un fantme, la ncessit de maintenir en permanence la domination mahomtane en Europe est une absurdit, notre amour pour la civilisa- ‘tion, lorsqu’en mme temps nous assujettissons les Grecs et les chrtiens aux Turcs, est une honte, et nos sacrifices pour la libert, lorsqu en mme tempe nous excutons les ordres de l’empereur des Franais qui a abattu une constitution libre et a dis pers par la violence militaire une assemble nationale, est une pitoyable imposture’.
Ce discours a pu tre lacr par les mains de dmagogues, ou de stupides sides du minist&egrave,re anglais, dans je ne sais plus quel meeting, mais nanmoins l’opinion de l’honnte et courageux citoyen prvaudra sans appel dans le jugement que l’histoire portera sur notre poque.
Je ne sais si l’existence d’une Turquie mcrante et barbare est ncessaire au maintien de l’quilibre de l’Europe chrtienne, et si la clef de cet quilibre doit tre confie aux Turcs, ainsi que la chrtient leur a dj confi la clef du Saint-Spulcre, cela peut- tre, mais avouons cependant que cette ncessit serait assez trange.
Quant l’indpendance de l’Europe, il est plaisant de l’entendre proclamer par l’Angleterre et la France. Le message du prsident des Etats-Unis nous a dj initis au sens de cette indpendance, telle qu’elle est comprise par l’Angleterre. Nous n’y reviendrons pas. Mais nous rappellerons la France que depuis soixante ans et plus, elle n’a cess de menacer et de troubler l’indpendance et l’exis* tence de tout ce qui est, commencer par son existence elle- mme. Passe encore, si elle ne se dmenait que chez elle, mais malheureusement l’esprit public en Europe, vici par die, se ressent toqjours de ses crises fivreuses. La France en est fi&egrave,re et appelle cela une puissance d’action. Soit, mais quelle puissance et quelle action! voil ce qu’il faut apprcier. La peste comme la contagion rvolutionnaire est aussi une force active. Mais il ne s’en suit pas de l que les pestifrs aient lieu de s’en vanter.
Au nombre des mots sacramentels employs aujourd’hui par la politique pour conjurer les dangers que la Russie appelle sur l’Europe, j’avais oubli de parler des intrts allemands qui se trouvaient singuli&egrave,rement compromis et fortement menacs par le sable dont la Russie encombrait les bouches du Danube. Cela peut tre, mais je ne puis rien en dire, n’tant pas allemand, je ne comprends pas bien la question dans toute son importance et sa profondeur. Nous avons une chanson qui dit que l’Allemand est un penseur si profond qu’on risque toujours de s’enfoncer et de se perdre quand on a affaire lui.
Les embouchures de la politique allemande ont aussi leurs bancs de sable et leur profondeur qu’il est difficile de sonder. Il faut tre deux fois Allemand pour comprendre un homme d’Etat allemand, le comprendre premi&egrave,rement pour lui et puis pour soi, comprendre ce qu’il a dit et ensuite ce qu’il a voulu dire.
Si nous menaons l’indpendance de l’Europe, on doit avoner que cette menace, comme le poison lent dont parlait Voltaire est bien lente agir. Quand avons-nous port nos armes en Europe pour attaquer l’indpendance de tel ou tel Etat? La rponse faire cette question est facile trouver: jamais! Nous avons repouss les agressions, nous avons combattu pour venir au secours des faibles qui nous appelaient quand ils taient menacs par la force et la violence, mais nous avons toujours respect les droits et l’indpendance de chacun. Notre cabinet a pu donner des conseils quand on les lui demandait, des avis et des avertissements quand l’intrt de la Russie et de l’Europe les rclamait, nos avis dicts dans un sens de conservation et d’ordre public ont pu quelquefois prvaloir dans les cabinets de l’Europe. Mais o est donc le crime dans tout cela, et en quoi cette conduite tantt gnreuse, tantt sage et prvoyante, a-t-elle eu quelque chose d’attentatoire l’indpendance de l’Europe et l’indpendance de tel ou tel Etat?
Quant l’quilibre europen bas sur la puissance de la Turquie et l’affaiblissement de la Russie, c’est une question diplomatique que je laisse juger et trancher d’autres plus experts que moi. Mais je pense qu’en dehors ou plutt au-dessus de cet quilibre de cabinets qui est de pure convention, il en est un antre providentiel et humanitaire, et que cet quilibre ne nous a pas t confi en vain: c’est l’quilibre entre l’Occident et l’Orient.
1a nation russe n’est pas une agglomration arbitraire de diffrentes nationalits: ub lment national y domine. Nous sommes une race, et les races ne se dispersent et ne disparaissent que sous la main de Dieu quand leur heure a sonn, non par la main des hommes, non sous le coup de protocoles, ni mme sous le coup de quelques batailles perdues. Eh bien! je crois que cette heure fatale n’a point encore sonn, et que la Providence ne se retirera pas de nous avant que nous ayons accompli l’uvre laquelle nous avons t appels. Nous sommes dans la famille humaine les seuls reprsentants lgitimes, indpendants et constitus de la race slave et de l’Eglise d’Orient. Notre position et notre cercle d’activit sont tracs: la Providence nous y maintient, nous y affermit, nous y aide depuis des si&egrave,cles: elle nous y maintiendra, je le crois et l’esp&egrave,re.
Nous avons pu commettre des fautes et en porter quelquefois le chtiment dans le cours des ges et la succession des vnements. Les nations, comme les individus, comme les gouvernements sont sujets l’erreur. Rien de ce qui est humain n’est infaillible. Aujourd’hui encore nous sommes appels de rudes preuves. Si cela est, c’est que cela devait tre. Mais nous avons la foi que c’est pour notre bien.
Le peuple russe a ses dfauts, mais il n’est pas orgueilleux dans le sens de l’orgueil du si&egrave,cle, il est religieux, charitable, simple et gnreux, fid&egrave,le son souverain, rsign, brave et humble la fois, il est toujours prt voler la dfense des opprims: l’Eglise d’Orient est pour lui une m&egrave,re qui a tout son amour, toute sa vnration, les fils ans de cette Eglise sont ses fr&egrave,res et il aime verser son sang pour venger, et s’il est possible pour racheter leurs souffrances.
Ces vertus qu’il a toujours pratiques et qu’il pratique encore aujourd’hui sont sa force, la Providence le laissera vivre et le maintiendra fort, car un peuple ne peut vivre que quand il est moralement fort.
La pratique de ces vertus, et l’influence qu elles doivent avoir sur les destines dn monde, voil l’quilibre que nous sommes appels maintenir et faire triompher sur les empitements et les perturbations de l’Occident.
La vie des peuples ne se compte pas par des annes: elle ne se compromet pas par des poques d’arrt ou d’empchement dans sa marche vers le but qni loi est assign par la Providence, ou que du moins le peuple consid&egrave,re ponr tel. Car qui oserait prtendre deviner les myst&egrave,res de la Providence, et expliquer d’avance ses dcrets impntrables? Mais l’accomplissement du devoir prescrit et approuv par la conscience n’en est pas moins une chose sacre.
Succ&egrave,s momentans, checs momentans, ne veulent rien dire. C’est beaucoup pour les gazettes et les vanits du jour, mais ce n’est rien ponr l’avenir et pour l’histoire. Tout se retrouve et se rsume la fin, ce qu’on a perdu et ce qu’on a gagn. Souvent les checs d’aujourd’hui sont un gage des succ&egrave,s du lendemain, et le lendemain d’une nation puissante, ne s’accomplit pas dans les vingt- quatre heures. Une puissante nation doit avant tout savoir tre patiente.
Ce que craint aujourd’hui la Russie, ce n’est pas la guerre avec un ennemi de plus, mais ce serait une paix qui l’arrterait avant terme dans la consommation dn sacrifice, qu’elle est fi&egrave,re et heureuse de faire. Ce sacrifice a pour bnt la cause la plus sainte qui puisse jamais stimuler l’ardeur et le dvouement d’une nation: c’est son indpendance, l’mancipation de son Eglise, la scurit de ses fr&egrave,res livrs aux violences et aux caprices de leurs dominateurs, c’est la majest du trne de son souverain, lchement outrage par de viles clamenrs et d’odieuses calomnies. Ces injures n’atteignent certainement pas la hauteur contre laquelle elles sont diriges, elles retombent dans la fange d’o elles sont sorties, mais la nation en garde nanmoins un ressentiment profond et invincible.

LETTRE XXVIII.

Dcembre.

Tel est l’esprit de vertige qui s’est rpandu d’un bout du monde l’autre, que bien peu de personnes sont encore en tat d’apprcier les questions de l’poque la clart du bon sens et sons leur vrai point de vue. Le langage officiel de la plupart des gouvernements, celui de la presse, tout contribue amasser et condenser les tn&egrave,bres. Ce qui est encore bien pis, on jette travers ces tn&egrave,bres des lueurs fausses et mensong&egrave,res. Mieux vaudrait une obscurit compl&egrave,te, qui ne serait que l’ignorance. A sa place, on met l’erreur et la fraude. Les journaux, avides de combats meurtriers, tourdissent leurs lecteurs du bruit des canons qui grondent. Ils num&egrave,rent once par once, la quantit de poudre consomme de part et d’autre, le chiffre des boulets et des bombes partis soit des camps allis soit du camp russe, le chiffre des blesss et des tus. Et il s’entend bien que ces chiffres improviss s’additionnent rguli&egrave,rement dans un total favorable aux allis et prjudiciable aux Russes. C’est toujours le ct matriel de la question qu’on fait valoir. On ne se doute pas ou on voudrait nier qu’il y a dans cette question un ct moral qui, mme en admettant la vrit des chiffres qu’on tale, est tout—fait notre avantage. C’est la rptition de la fable de Kriloff: Un visiteur curieux tait all admirer un muse d’histoire naturelle. Rien n’avait chapp ses investigations studieuses, les moindres insectes, les cirons les pins microscopiques, il les avait vns de ses yeux et touchs de la main. Il n’y avait que l’lphant, qui tait plac au milieu du muse, qu’il n’avait pas aperu. Le chiffre de nos pertes, mme reconnu pour vrai, serait tr&egrave,s-douloureux pour nous, mais encore ne serait-ce pas lui qui pourrait constituer le bilan moral de la situation prsente et le devis final de l’avenir. Ce n’est pas dans les batailles de l’Alma et d’Inkermann, perdues ou gagnes, demi-gagnes ou demi-perdues, que l’on doit chercher la valeur morale et le ct difiant de la guerre qui branle le monde. Ce qui est important et serait digne d’veiller l’attention de l’Europe et l’inviter la rflexion, c’est le spectacle que donne la Russie. Attaque par des forces combines et formidables des bords de la mer Noire jusqu’au Kamtschatka, de la Baltique et de la mer Blanche jusqu’aux provinces trans-caucasiennes, rencontrant des ennemis partout et ne trouvant d’allis nulle part, elle tient cependant bon. L’tendue qu’elle a dfendre fatigue et confond la pense: et cependant si ce n’est toujours avec succ&egrave,s, c’est du moins avec une opinitret soutenue qu’elle rsiste partout aux attaques simultanes, conduites avec force, nergie et bravoure, et soutenues par toutes les ressources qu’une civilisation avance offre comme moyens d’extermination. Certes, la Russie ne s’attendait pas que la question turco-russe pouvait, entre autres, se vider sur les ctes lointaines de l’ocan Pacifique. Eh bien! l encore les efforts acharns d’un ennemi qui se multiplie partout et sans cesse, sont venus se briser bien plutt contre la force morale que contre la force matrielle de la Russie, Cette rsistance gnrale sur tous les points est dj, quoi qu’on en dise, une victoire de tous les jours, de tous les instants. C’est le triomphe de la force morale sur la force matrielle.
Nous le demandons tous les hommes senss et de bonne foi, ft-ce mme parmi nos ennemis, quelle est la puissance en Europe qui aurait pu tenir tte cette explosion, ce dbordement d’hostilits qui nous enserre dans un cercle de fer et de feu? Nous ne demanderons pas: serait-ce l’Autriche? nous demandons serait-ce la France? serait-ce l’Angleterre? Tout en rendant justice au patriotisme de leurs peuples et la valeur de leurs soldats nous ne craignons pas la rponse qu’on pourrait nous faire. La Russie seule est capable de ne pas plier sous un pareil orage. Et ce qui est tout aussi incontestable, c’est qu’elle ne pliera pas, tant que son gouvernement croira ncessaire de rsister. Depuis plus d’un an qu’elle combat, son nergie morale n’a subi aucune atteinte, loin de l, elle grandit avec les dangers. Ses forces matrielles mmes ne sont point entames. Nous ne parlerons pas de la Turquie, mais voyez o en sont la France et l’Angleterre apr&egrave,s quelques semaines de luttes srieuses et, selon elles, la suite de victoires brillantes et d’exploits qui, en croire lord Palmerston, font plir l’histoire et la fable: la fable surtout, notons-le en passant. Eh bien! ces deux grandes puissances sont dj aux abois. Aux cris de triomphe qui ont prcd leur attaque, succ&egrave,dent les cris de dcouragement et de dtresse, une fois qu’ils ont eu se mesurer corps corps avec le colosse aux pieds d’argile, dont on allait si promptement et si aisment avoir raison. Ils voient bien, prsent, que le prestige dont le colosse est entour quand on le regarde de loin, n’est pas de nature s’vanouir quand on a l’imprudence de venir l’affronter de pr&egrave,s. Je vous livre ses bras: peut-tre n’ont-ils pas encore fait tout le mal qu’ils auraient pu vous faire. Mais loin d’tre d’argile, ses pieds sont de bronze: ils tiennent vigoureusement au sol, et vous ne sauriez le faire reeuler d’un pas.
Nous ne nierons pas que vous n’ayez obtenu quelques succ&egrave,s: mais encore quelques victoires pareilles celles qui enflent vos bulletins, et, nous autres battus, nous finirons bientt par avoir raison de ces lgions formidables qui ont envahi notre pays: elles sont dj dcimes et ne tarderont point tre compl&egrave,tement absorbes par yos victoires.
Dj la France retire ses troupes de l’Algrie, d’Ath&egrave,nes, de Rome, pour aller an secours de celles qui sont en Crime. A peine a-t-elle conclu un emprunt qu’elle en conclut un second deux fois plus considrable que le premier, et qui, comme le dit navement l’empereur (dans son discours d’ouverture de la session de 1855), ‘accrotra sans doute la dette publique.’ (Il est encore fort gnreux lui de permetre qu’on n’en doute pas.)
L’Angleterre, bien plus que la France, rduite aux abois, recourt aux mesures les plus contraires sa lgislation et aux sentiments de la nation. Elle a commenc la campagne en chantant aux banquets donns en l’honneur de Napier: elle la continue en poussant des soupirs, en faisant des jrmiades, des aveux d’impuissance et d’imprvoyance. Et le mme minist&egrave,re qui a pouss hier la guerre, vient aujourd’hui dclarer qu’il a eu grand tort de l’entreprendre. Il ne le dit pas en toutes lettres, cela s’entend bien. Mais les aveux et les dolances ne veulent et ne peuvent dire autre chose.
L’empereur des Franais est aussi contraint faire de pareils aveux. Voyez sa lettre au gnral Canrobert: ‘Apr&egrave,s la brillante victoire de l’Alma, y est-il dit, j’avais espr que l’arme ennemie en droute n’aurait pas rpar si promptement ses pertes, et que Svastopol serait bientt tomb sous nos coups’. Que veut dire en d’autres termes cet aveu forc? c’est qu’une arme en droute avait plus facilement rpar ses pertes, qu’une arme victorieuse ne s’tait releve de ses succ&egrave,s. Ou bien encore que la brillante victoire de l’Alma n’en a pas t une, ou du moins qu’elle n’a t qu’une victoire incompl&egrave,te et strile, que la droute de l’arme ennemie, qui s’est retire en bon ordre devant des forces bien suprieures, n’a jamais exist que dans l’imagination de Sa Majest. La bataille d’Inkermann, pas plus que celle de l’Alma, n’est une de ces victoires qui dcident du sort de la guerre. Et la preuve, c’est que Svastopol a rsist ces deux combats, n’a point encore jusqu’ aujourd’hui ralis les esprances impatientes des allis et n’est point tombe sous leurs coups.
Ce n’est pas nous relever ce que cet aveu et la faon dont il est formul, ont de flatteur pour le gnral de l’arme d’Orient et les braves soldats qu’il commande. Quand on parle d’un espoir du des soldats dont on attendait la ralisation de cet espoir, c’est comme si on leur disait: Vous avez peut-tre bien fait, mais j avoue que je croyais que vous feriez mieux. Au reste, ce qui est plus que probable, c’est que les rapports confidentiels du gnral en chef, et on aime le croire pour son honneur et sa franchise de soldat, n’taient pour rien dans les rves qui beraient l’imagination de son auguste matre, rves si singuli&egrave,rement compromis et dnoncs par la ralit. Toutes ces fanfaronnades la tartare et au Moniteur universel, annonces grand bruit Paris, sont des spculations de bourse et de gouvernement qui jouent ensemble pour arrter la baisse des fonds et de la confiance publique. Le chrtien dit: chaque jour sa peine. La France du 2 dcembre dit: chaque jour son mensonge. Le gouvernement franais le pratique, comme don Basile pratiquait la calomnie. L’une tombe comme l’autre, mais il en reste toujours quelque chose dans l’air. Les badauds et les niais l’avalent en respirant. Et cela suffit, le mensonge du jour une fois tomb et oubli, sera suivi du mensonge du lendemain.
Il n’est pas hors de propos de signaler ici que l’Europe ne croit plus qu’aux bulletins du prince Menschikoff. A Paris mme, les gens intresss connatre la ralit et les gens de bon sens partagent cette confiance. C’est le triomphe de la vrit sur l’opinion gare. Mais c’est aussi notre triomphe. On commence reconnatre la vracit de nos bulletins: on finira par recoonatre la vrit de notre situation et de notre attitude.
C’est encore une des victoires morales que nous avons eu remporter sur nos ennemis. Elle ne nous surprend pas: nous nous y attendions.
Bien des rectifications ont dj t amenes par les vnements: l’avenir en prpare encore de nouvelles.
Y a-t-il longtemps qu’on disait notre arme affaiblie et dmoralise! Toute rencontre avec les Turcs tait une dfaite pour elle. Si cela tait vrai, il paratrait que les Russes se font battre plus volontiers par les Turcs que par les Franais et les Anglais. Ces pauvres Turcs qui hier encore taient des hros, paient cher les dithyrambes que la presse chantait en leur honneur, aujourd’hui qu’ils sont dans les rangs des allis. De hros et de soldats qu’ils taient, on en fait des htes de somme, bonnes tout au plus faire le gros ouvrage. Mais titre de combattants et d’auxiliaires, les gnraux allis n’en veulent plus. Omer-Pacha, ce hros de la veille, n’est plus qu’un mythe. On l’attend en Bessarabie, on l’attend en Crime, o jusqu’ prsent il n’a pas paru. Satisfait des lauriers qui lui ont t gnreusement offerts, tandis que l’ennemi ne l’avait jamais rencontr sur le champ de bataille, il ne se soucie pas de les risquer la premi&egrave,re rencontre avec les Busses. Aussi jusqu’ aujourd’hui n’a-t-il gu&egrave,re boug, il a probablement ri dans sa barbe de rengat en voyant les Anglais et les Franais aux prises avec les Russes, et il attend que ses chers compatriotes les Autrichiens aillent aussi se compromettre dans la bagarre. Et Schamyl, cet autre alli des puissances occidentales dans la grande lutte de la civilisation contre la barbarie, o est-il l’heure qu’il est? Ses fonds ont considrablement baiss et l’Europe ne songe gu&egrave,re lui, lui qui devait galement porter un coup mortel la puissance de la Russie. Quant aux Turcs, il se pourrait en effet qu’ils se battent moins bien, et que peut-tre ne veulent-ils plus se battre, depuis qu’ils sont enrls sous les drapeaux allis.
L’explication n’en serait pas difficile tronver. Ce que l’on ignore en Europe, c’est que les Turcs ont beaucoup de bon sens et de dignit, choses qui manquent compl&egrave,tement leur gouvernement dvou ou vendu aux puissances occidentales. Quand les Turcs se battaient seuls contre nous, ils taient anims d’un fanatisme religieux et national et croyaient combattre pour l’indpendance de leur foi et de leur empire menacs par la Russie. Aujourd’hui que les allis ont fait du Sultan et de ses ministres des muets du srail, les vrais Turcs voient bien que leur indpendance est bien plus compromise par leurs amis que par leurs ennemis. Pourquoi donc iraient-ils se battre? Le fatalisme turc a remplac le fanatisme turc: ils ne font plus d’efforts pour vaincre ou mourir. Ils laissent les chrtiens s’gorger entre eux et sont indiffrents l’issue d’une lutte qui ne peut tre profitable pour eux, ni d’un ct, ni de l’autre. Bien plus, il est tr&egrave,s-probable que s’ils font des vux, c’est plutt pour nous que pour les allis. Ils ont dj t mme, plus d’une fois, d’apprcier la gnrosit d’un ennemi. Aujourd’hui ils apprcient les violentes arrogances, l’ambition et la cupidit d’allis, qui, par leur soi-disante protection, les humilient et les puisent plus que ne pourraient le faire dix batailles perdues. Je connais une lettre d’un personnage minent en Turquie qui disait: ‘Il parat que nous avons grandement pch en dsirant la retraite des Busses, car grand est notre chtiment en ayant les Franais, les Anglais, et surtout les Autrichiens sur les bras’.
Il n’y a pas de doute que les vrais Turcs sont aussi profondment blesss du silence que les allis gardent leur gard, au milieu des loges fastidieux qu’ils se renvoient d’un parlement l’autre. Ils comprennent la porte de ce silence et l’avenir qu’ils doivent en augurer. Ils pourraient d’ailleurs s’en consoler par le ridicule que les loges inopportuns jettent sur les deux gouvernements. Il n’y a pas nier la bravoure des troupes anglaises et franaises. Ce n’est pas nous qui la rvoquerons en doute, car le mrite de notre rsistance est en proportion de la valeur de l’attaque. Que cette valeur propre aux deux armes, que les dangers, les fatigues qu’elles ont subir en commun, tablissent entre elles une fraternit pour le moment cordiale, c’est tout naturel, et c’est tellement naturel, qu’on ne saurait comprendre l’esp&egrave,ce de surprise et d’admiration qu’en ressentent leurs gouvernements. Ils se dcernent rciproquement des mdailles de sauvetage, comme s’il y avait le moindre dvouement, la moindre abngation, dans la coopration que l’arme anglaise prte l’arme franaise et celle-ci l’autre. Il est clair que la dfaite de l’une aurait t tout aussi prjudiciable son allie.
Quand le Monitenr nous dit que cette solonnlle manifestation des sentiments d’un grand peuple envers son loyal alli a t jusqu’ici sans exemple, il a fortement raison. Il est vrai que jusqu’ici personne n’avait donn le spectacle d’un ridicule aussi solennel. Les gouvernements allis croyaient-ils donc que leurs armes respectives iraient se faire de niches au milieu de la bataille pour se nuire rciproquement. Un peu de patience, les niches viendront apr&egrave,s. La navet des loges que se passent Tun l’autre, l’empereur des Franais et la reine Victoria, sont dignes de la navet du langage du premier, qui disait dans sa lettre au gnral Canrobert: ‘Si la victoire est encore venue illustrer nos drapeaux, c’est, je le dclare avec fiert, au patriotisme et l’indomptable bravoure de l’arme qoe je le dois’.
Cette dclaration, et faite encore avec fiert, est par trop plaisante. Dites-moi de grce qui donc peut-on devoir la victoire (si victoire il y a) si ce n’est l’arme? L’attendait-on par hasard de la coopration des piciers et des marchands de bonnets de coton?
Le langage de Napolon III n’est pas d’ailleurs toujours aussi naf. Nous ne nous arrterons pas sur la phrase de son discours au corps lgislatif, quand il parle d’un grand empire, rajeuni par les sentiments chevaleresques de son souverain, parce qu’il s’est dtach d’une puissance laquelle cet empire avait toujours t alli. Nous laissons les Autrichiens juges de ce compliment qui fltrit tout leur pass. Nous ne rel&egrave,verons pas non plus l’abus d’amplification et d’exagration quand il dit: ‘Ainsi, Messieurs, plus la guerre se prolonge, plus le nombre de nos allis augmente. ‘ Notez que le nombre se rduit jusqu’ prsent un chiffre premier et unique. Notez encore qu’il ne s’agit pour le moment que d’une alliance purement dfensive, car son caract&egrave,re d’alliance offensive se trouve dans la rgion des peut-tre, comme l’avoue l’empereur lui-mme. Ce qui nous frappe le plus dans ce discours, c’est le langage hautain et mprisant que l’on y tient envers l’Allemagne. Jamais Napolon Гer, au fate de sa toute — puissance, quand il s’tait fait proclamer le protecteur de l’Allemagne, ou de la Confdration du Rhin, ne l’avait traite avec plus de ddain et de sans-faon.
Apr&egrave,s avoir remerci l’arme anglaise de s’tre bien battue pour lui, l’empereur des Franais ajoute:
‘L’anne prochaine, si la paix n’est pas encore rtablie, j’esp&egrave,re avoir les mmes remerciements adresser l’Antriche et cette Allemagne dont noos dsirons l’union et la prosprit’.
Et quand on se dit que cette Allemagne, cette bonne et excellente Allemagne brigue et mendie, du moins par l’organe de quelques-uns de ses membres, l’honneur de recevoir genoux et au prix de son sang, les remerciements que daigne lui promettre Sa Majest, on ne sait trop ce qui doit le plus surprendre, de l’arrogance franaise ou de l’humilit allemande.

LETTRE XXIX.

Dcembre.

Il est difiant d’apprcier le taux auquel le minist&egrave,re anglais value le patriotisme de sa nation. Pour justifier le gouvernement du cachet de nullit et de ridicule dont a t frappe l’expdition de la flotte dans la Baltique, lord John Russell rpondait derni&egrave,rement l’opposition que cette nullit et ce ridicule avaient t commands par les circonstances, que la flotte en attaquant Svea- borg, Cronstadt ou Revel risquait de perdre quelques vaisseaux, et que la perte de trois ou quatre vaisseaux aurait rpandu dans le pays une panique qui pouvait compromettre tout le succ&egrave,s de la gaerre. De l’aveu du minist&egrave,re, il est donc constat que le patriotisme anglais ne saurait rsister au moindre chec. On est tr&egrave,s- patriotique en Angleterre quand on croit avoir quelque chose gagner coup sr: mais d&egrave,s qu’il y a de srieux sacrifices faire, c’est autre chose. Le patriotisme est la baisse et la panique gagne la bourse, les esprits et les mes.
Plus rcemment encore, propos du projet de loi pour autoriser le gouvernement faire des enrlements l’tranger, le minist&egrave,re anglais, par l’organe du mme lord John Russell, disait ouvertement et hautement que si ce projet n’tait pas adopt par les reprsentants du pays, il devenait impossible de continuer la guerre. Autre preuve tout aussi difiante et concluante du patriotisme et de la puissance de l’Angleterre. Apr&egrave,s quelques semaines de campagne, et notez encore d’une campagne signale, au dire du minist&egrave,re, par des victoires sans exemple, les Anglais n’en peuvent plus. L’Angleterre, qui a encore des guines dans sa poche, peut bien continuer la guerre, si l’on veut, ce ne sera plus en se battant, mais en achetant et payant argent comptant le sang tranger. Quant au sang anglais il n’y en a plus dans les veines. Tout bien pes, il n’y en avait que pour deux batailles, et encore parce qu’on se flattait qu’au bout de ces deux batailles, on aurait Svastopol et la paix. Le calcul djou, il faut avoir recours d’autres expdients, d’une affaire d’honneur, on va faire une affaire d’argent. Le minist&egrave,re a pos cette question comme question de cabinet. Л se retirait, si le projet tombait. Cette menace, comme on le comprend bien, n’tait qu’une tactique parlementaire. On voulait effrayer le pays et surtout les ministres qui auraient t appels remplacer les dmissionnaires. On savait bien que personne n’aurait envie d’accepter l’hritage d’un minist&egrave,re imprudent et incapable, qui avait entran le pays dans une guerre dsastreuse, avait tout embrouill, soit dans l’administration intrieure, soi dans les rapports diplomatiques, et avait rendu la guerre, par son imprvoyance et par son arrogance, aussi impossible que la paix. C’tait cder son prochain une maison en feu: on tait sr d’avance que personne ne se soucierait d’y entrer pour en prendre possession.
Aussi le projet a-t-il t forcment impos. Battu moralement par l’opinion du pays et de ses reprsentants, il s’est relev fltri et meurtri l’appui d’un chiffre minime. Ce succ&egrave,s matriel et numrique n’en est pas moins, pour le minist&egrave,re, une grave dfaite morale et politique. C’est un signe de sa chute prochaine. Mais ce minist&egrave,re est aguerri de pareils checs. De culbute en culbute, il se redresse, se cramponne quelques chiffres, si mdiocres qu’ils soient, et reste suspendu en l’air, jusqu’ ce qu’un bon coup de majorit parlementaire le fasse tomber plat.
Voici donc le gouvernement anglais qui va aujourd’hui faire le mtier du juif Shylloc. Il donnera de l’argent ceux qui s’engageront lui donner de la chair vive. Il va proposer ce scandaleux et odieux march en Suisse, en Hollande, en Belgique, en Allemagne, en Su&egrave,de, en Danemark, partout o il esprera trouver des gens sans aveu, sans feu ni lieu, des forats librs, des aventuriers de tout genre. Mais si l’Europe ne pouvait pour le moment lui fournir ce contingent de chair canon et d’enfants perdus, si les gouvernements, bien aviss et attentifs au cri de l’humanit et de la conscience, s’opposaient formellement cette presse europenne pour le bon plaisir de l’Angleterre, que ferait-elle dans cette cruelle alternative? Elle veut la guerre, mais son minist&egrave,re dclare que sans lgion trang&egrave,re elle doit y renoncer, et que lord Raglan doit prendre cong de Svastopol et de la Grime, tout comme l’amiral Napier a pris cong de la Baltique.
Quoi qu’il en arrive, l’Angleterre chrtienne, l’Angleterre libre et civilisatrice met aux ench&egrave,res le sang des blancs et des chrtiens, elle qui, avec hypocrisie et dans un but d’intrt mercantile, fait tant de tapage au sujet du trafic des noires. Elle n’a pas honte de recourir d’odieux expdients dans une question o, selon les principes qu’elle met en avant, il s’agit de son honneur, il s’agit d’avoir raison d’un ennemi qui la nargue et l’outrage. Que dirait-on d’un homme qui, dans une affaire d’honneur qu’il aurait lni-m&egrave,me provoque, irait soudoyer des spadassins pour tuer un adversaire? En pareil cas, la dloyaut d’une nation est tout aussi flagrante que celle de l’individu.
Lord Palmerston se moque du bon sens et de son pays, quand, pour justifier la mesure propose, il cite l’exemple de Napolon qui avait aussi sous ses ordres des troupes de toutes nations et s’en trouvait fort bien. L’arme franaise n’a jamais eu parmi elle de lgions loues & tant par tte et l’heure, elle avait des auxiliaires qui, de gr ou de force, lui taient envoys par leurs gouvernements. C’est tout autre chose. Ces auxiliaires pouvaient gmir d’tre condamns se battre et verser leur sang pour la cause franaise, mais sans faire de politique et aussi sans trafiquer de leur sang, ils obissaient leur souverain, ils se battaient pour l’honneur de leur drapeau et de la n&tiou laquelle ils appartenaient. Les soldats franais sur le champ de bataille n’avaient pas rougir en fraternisant avec des mercenaires et des sicaires. Napolon, tout Corse, tout despote et ambitieux qu’il tait, comprenait mieux l’honneur franais que le cabinet de Londres ne comprend l’honneur anglais.
Lord Palmerston lui-mme, quand les circonstances le permettent et que les intrts de l’Angleterre l’exigent, apprcie mieux qu’il ne le fait aujourd’hui ce qu’il y a d’honorable pour une nation et un gouvernement dans le maintien d’une neutralit stricte et absolue. En 1840, lors du trait du 15 juillet qui avait isol la France des cinq grandes puissances, Sa Seigneurie, alors principal secrtaire d’Etat pour les affaires trang&egrave,res, faisait, par l’organe de M. Morier (ministre plnipotentiaire de S. M. britannique pr&egrave,s la Confdration suisse), remercier le Haut Vorort pour les mesures qu’il avait adoptes afin de maintenir avec bonne foi les obligations de neutralit contractes par la dclaration signe Viorne en 1815.
Aujourd’hui, il parat qu’on craint cette bonne foi qu’on applaudissait alors, et l’on cherche la suborner. Les journaux suisses parlent de ngociations ouvertes par le ministre anglais pr&egrave,s du prsident du Conseil fdral, pour tre autoris faire ouvertement, au compte de l’Angleterre, des enrlement en Suisse. La duplicit de la politique anglaise se retrouve toujours et partout. Il n’y a qu’ soulever le feuillet officiel et public qui recouvre le dossier secret de toute ngociation anglaise, pour y trouver un mensonge, une dloyaut ou une trahison.
Que ces tentatives d’embauchage russissent, ou non, en Suisse et ailleurs, c’est l’affaire des gouvernements de les tolrer ou de les repousser avec indignations. Ce qu’il nous tenait constater, c’est que cette mesure tait de la part de l’Angleterre un aveu d’impuissance et une tache son honneur et son patriotisme.
Au milieu de ce dplorable dbordement de mesures dloyales, d’actes et de discours mensongers, auxquels se livrent nos ennemis, en prsence d’actes timides accompagns toujours de quelque restriction mentale, de promesses et de discours ambigus de ceux qui ne se sont point encore ouvertement dclars contre nous, qu’il est consolant pour tout Russe de voir l’exemple donn par la Russie et son gouvernement. L tout est simple et difiant de vrit, beau de dvouement. A chaque action, chaque parole, on retrouve la conviction qu’un seul sentiment, qu’un seul devoir anime, soutient et guide le souverain et la nation. Comparez le dernier manifeste man le 14 dcembre 1854 avec d’autres manifestes et documents publics qui ont paru depuis le commencement de la guerre. C’est toujours le mme langage, car quand on est dans le vrai on ne saurait varier d’opinion et de principe. Une anne de luttes, de sacrifices n’a pas affaibli le courage, ni aigri les ressentiments du gouvernement. Ce qu’il a toujours voulu, c’est, comme le dit le manifeste: ‘sauvegarder les immunits solennellement reconnues de VEglise orthodoxe et de nos coreligionnaires d Orient.’ C’est encore uniquement ce qu’il veut aujourd’hui. La paix qui assurerait ces garanties, la paix qui serait compatible avec la dignit de Vempire et les intrts de ses sujets, l’empereur ne la repousse pas, il l’accepte, car ce n’est pas lui, pntr du devoir de chrtien qui pourrait dsirer une plus longue effusion de sang. Mais il a un devoir non moins sacr observer, ce devoir, dans la lutte opinitre o la Russie s’est trouve engage, lui commande de se tenir prt des efforts et des sacrifices proportionns aux moyens d’action dirigs contre lui. II fait appel aux Russes, ses fid&egrave,les enfants, et il est sr de retrouver en eux les Russes de l’empereur Alexandre, qui, dans une anne d’preuves semblables celles daujourd’hui, ont fait face aux rangs des ennemis pour dfendre les biens les plus prcieux au monde: La scurit et l’honneur de la patrie.
Ce langage simple, vrai et nergique, est la porte de tout le monde, il fait vibrer en Russie les mmes cordes dans le cur du patricien et de l’homme du peuple, du soldat et du laboureur. La Russie est brutalement attaque: elle doit se dfendre outrance et jusqu’ la derni&egrave,re goutte de son sang. Ceci n’est pas de la politique transcendante, ni abstraite: c’est de la politique lmentaire et populaire. Tous, jusqu’aux femmes et aux enfants, la comprennent en Russie. Les m&egrave,res envoient leurs fils sur le champ de bataille. Les adolescents s’enrlent sous les drapeaux. Comparez un peu cette politique la phrasologie que mettent en avant les puissances occidentales pour demander aux peuples leur argent et leur sang, qu’on va rpandre torrents sur le sol russe. C’est, par exemple: le maintien de l’quilibre europen, nigme laquelle les populations n’entendent rien. C’est le duel de la civilisation contre la barbarie, autre mtaphore aussi stupide que mensong&egrave,re, c’est soi- disant l’intgrit de l’Empire ottoman, pour laquelle aucun Anglais et Franais de bon sens ne donnerait ni un penny, ni un Hard, si on ne lui mettait le couteau sur la gorge pour l’obtenir, c’est la conqute de la paix, laquelle on veut atteindre par la guerre, c’est—dire on inocule la peste l’Europe pour lui donner le plaisir de l’en gurir.
Voil les misrables prtextes que la France et l’Angleterre font valoir pour donner leur cause, toute aussi misrable, une apparence de justice et d’utilit. И y a bien un duel mort aujourd’hui en jeu, mais ce n’est pas celui de la civilisation et de la barbarie: c’est celui du mensonge et de la vrit.
Le bon sens des peuples finira bien par se faire jour. Une voix immense s’l&egrave,vera et demandera aux gouvernements franais et anglais de dire en bonne prose et en termes clairs et prcis le but de la guerre qu’ils ont entreprise. Vous dites, leur criera cette voix, que vous tes alls venger l’honneur de vos pays outrags par la Russie: mais en quoi et o cet honneur a-t-il t outrag? La Russie vous a-t-elle menac d’envahir vos champs et de brler vos villes? Non! pourquoi donc allez-vous porter chez elle le feu et le carnage?
Le minist&egrave,re anglais, fort alors de ses lgions trang&egrave,res, rpondra comme Pitt apr&egrave,s le honteux dsastre de Quiberon: ‘Bu moins le sang anglais n’a pas coul. ‘ Mais la clameur gnrale lui jettera au visage la foudroyante rplique de Shridan: ‘Non! Mais l’honneur anglais a coul par tous les pores’.
Quant ce qae rpondra le gouvernement franais, comme c’est probablement M. Granier de Cassagnac qui sera charg de prendre la parole au nom de la France du 2 dcembre, nous pouvons tout aussi bien ne pas nous occuper de ce qu’il dira.

LETTRE XXX.

Pins d’une fois vous m’avez tmoign, cher ami, le dsir de voir runies en un recueil les lettres que je vous ai crites dans le courant de l’anne. Je me suis rendu votre appel. Mais laissez-moi aujourd’hui vous traiter un peu en respectable public et vous adresser humblement tout ce que j’aurais eu dire dans une prface ou un avis au lecteur.
Les lettres que contient ce recueil n’ont point t rdiges avec l’intention de faire un livre. Nes, le plus souvent, des proccupations du moment, provoques, quelquefois, par une simple causerie ou par la lecture d’un journal, toujours traces au courant de la plume, il ne faut y chercher ni suite bien logique, ni plan arrt d’avance. Quelques-unes d’entre elles ont dj paru dans les feuilles priodiques, et peut-tre ont-elles veill l’attention du petit nombre de lecteurs de bonne foi et d’hommes de bonne volont qui, dans toute cause, aiment entendre les deux partis. Plus tard, les journaux, qui probablement ne se soucient gu&egrave,re de rpondre aux besoins de ces lecteurs consciencieux et impartiaux, se sont refuss l’insertion de nouvelles lettres. Cette considration n’aurait pas suffi pour rimprimer les premi&egrave,res et les complter par d’autres, forcment restes indites jusqu’ ce jour. L’auteur ne se sent pas assez fort et ne se croit pas la main assez heureuse pour ramener l’opinion gare et faire triompher la vrit dans sa lutte avec les erreurs, les prventions et les calomnies de tout genre. Il obit un mobile plus srieux et plus lev: il croit remplir un devoir de conscience. Tout soldat dans les rangs, en face de Tennemi, ne rve pas toujours la victoire: il se bat, parce que telle est sa mission. Ecrivain inconnu dans les rangs de la polmique, tout aussi bien qu’il fut soldat obscur h la bataille de Borodino, l’auteur se voue aujourd’hui, comme il s’est vou alors, la cause nationale et paie de sa personne. Dans les temps de mensonge, il y a de la lchet garder le silence. D&egrave,s que l’honnte homme peut, selon ses moyens, combattre pour la vrit, ou pour ce qu’il reconnat comme tel dans son for intime, il doit la proclamer hautement, si ce n’est pour lui assurer gain de cause (ce rsultat final ne vient pas des hommes), du moins pour protester contre les sductions et la propagande des artisans de mensonge. On ne doit pas oublier que la puissance et les triomphes de l’esprit d’imposture ont leur lendemain, comme toutes les choses ici-bas. Sans doute,une fois le tumulte des passions apais, une fois les questions brlantes refroidies, l’histoire vient succder aux feuilles quotidiennes et aux pamphlets du jour. Mais, dans tous les cas, elle doit les consulter avec prudence et critique, comme pi&egrave,ces du proc&egrave,s qu’elle est appele juger en dernier ressort. Au milieu des mille voix de la presse, l’historien impartial et consciencieux ne ddaignera pas de prter l’oreille ces quelques voix isoles et perdues qui, dans le principe, ont t touffes par les violences et le tapage de la majorit. C’est cet historien-l que l’auteur offre son humble tribut. Les lettres qui composent ce recueil n’ont qu’un seul mrite, mais il est important: elles sont l’expression du sentiment national en Russie. Quoique crites loin de la patrie et sous une inspiration tout individuelle, quoique leur auteur n’ait point t mme de soumettre au jugement de ses compatriotes l’apprciation qu’il fait des vnements et des hommes, depuis l’explosion de la crise orientale, nanmoins il a la conviction instinctive et intime que, sauf peut-tre quelques lg&egrave,res nuances et quelques rserves pr&egrave,s, ses opinions personnelles seront approuves et ratifies par la grande majorit de ses compatriotes.
En gnral, on refuse en Europe tout Russe la facult de penser. On suppose qu’il ne peut jamais avoir une ide que sous l’influence du gouvernement, ni parler et crire que sous sa dicte. C’est afin de nier l’existence d’une opinion individuelle et publique, que la presse ne manque jamais d’attribuer au gouvernement lui* mme tout crit de la part d’un Russe qui prend la plume pour rectifier les erreurs avances par l’ignorance ou la mauvaise foi. N’a-l-on pas vu encore derni&egrave,rement la Revue des Deux-Mondes, propos de la rponse de M. Tengoborski l’article de M. Lon Faucber sur les finances de la Russie, contester l’auteur l’initiative qui lni appartenait de droit et de fait? Et sur quoi se fondait-on en lui tmoignant cette mfiance? M. Tengoborski est un publiciste tout aussi connu en Europe que M. Lon Faucher. Ses ouvrages ont t lus, apprcis, et sont consults par tous ceux qui portent un intrt spcial ce genre d’tude. Dans sa rponse, M. Tengoborski a oppos avec modration et gards pour son adversaire des chiffres mathmatiquement et moralement vrais aux chiffres errons et malveillants de la Revue des Deux-Mondes. Pour rpliquer, M. Lon Faucher a brutalement mis en doute l’identit de son adversaire lui, il a adress au gouvernement russe des invectives malsantes et pleines de fiel, et il est mort l-dessus. Paix son me! Mais comme cette mani&egrave,re d’opiner et de rfuter les critiques lui survit, et que, mme apr&egrave,s sa mort, la Revue des Deux-Mondes revient encore avec complaisance et jubilation sur la rplique premptoire du dfunt, il n’est pas inutile de protester contre ces accusations banales et parfaitement injustes. 11 ne sera pas dit que, par gard pour les morts, on pargnera et absoudra les vivants, complices et chos de leurs fautes et de leurs erreurs.
On sera peut-tre surpris de voir ces lettres, publies dans le but de combattre l’aveuglement et la mauvaise foi, contenir si peu de rfutations directes des nombreux ouvrages qni, tant en Angleterre qu’en France, ont servi propager les mensonges et les calomnies auxquelles nous sommes en butte. La cause de cette omission est cependant toute naturelle.
La majeure partie des auteurs de ces crits ont su se mettre couvert de toute controverse de la part des honntes gens qui se respectent. Leur rpondre, ce serait avouer publiquement qu’on les a lus, et pareil aveu ne serait pas biensant faire. Leur rpondre, ce serait se mettre en contact et se mesurer avec des individus qui ont abjur non-seulement tout esprit de convenance et toute moralit, mais ont encore affich, avec une impudence arrogante, le cynisme le plus effront, le dvergondage le plus abject de la pense et du langage.
Quels sont les crivains qui, depuis les derniers vnements, se sont le plus signals dans ces spculations de mensonge et de diffamation? Ce sont des rfugis politiques qui ne savent pas relever leur infortune par une attitude honorable et digne, des trangers renvoys de Russie pour mfaits et inconduite, des prcepteurs chargs de l’ducation d’enfants que les parents ont eu l’imprudence de confier leurs soins, et dont l’un a t mis la porte pour avoir t surpris fouillant dans les papiers renferms dans le secrtaire du p&egrave,re de famille (authentique), des gens sans foi et sans aveu qui trafiquent du scandale pour vivre, en un mot, la honte et le rebut de la socit. Pourrait-on, en conscience, exiger d’un homme comme il faut qu’il aille dfendre la rputation de ses proches, attaqus et vilipends dans des lieux mal fams?
Pour l’acquit de notre conscience, nous avons encore une rserve faire et une explication donner.
En relisant nos lettres avec calme et tte repose, nous nous sommes aperu que de nos apprciations des individualits et des nationalits trang&egrave,res, on pourrait dduire une conclusion contre laquelle nous protestons hautement. Il serait facile de nous reprocher une prvention acharne, une animosit passionne contre tout ce qui n’est pas Russie et russe. Que Dieu nous garde de mriter jamais un pareil reproche!
C’est une des phases de la constitution sociale et politique de l’Occident que nous blmons: ce sont les individualits telles que cet tat de choses les a faites que noos citons notre barre. Je suis homme et rien de ce qui est humain ne peut m’tre tranger, puis-je dire avec le po&egrave,te latin, rien, ni le bon, ni le mal, ni les vertus, ni les erreurs et les passions coupables ne me trouvent insensible. Plus on aime Vhumanit et plus il est naturel d’tre attrist et indign de ce qui la fltrit et la dgrade.
Nous savons qu’en France, il y a une France morale et honorable qui se tient aujourd’hui l’cart, qu’il y a mme, on pourrait dire, plusieurs Frances loyales et estimables sous la ‘couche officielle qui recouvre aujourd’hui le pays. Il y a la France lgitimiste, orlaniste, la France constitutionnelle et librale, la France rpublicaine, voire mme la France impriale du premier empire, qui ne vit plus aujourd’hui que dans les souvenirs amers et les regrets striles des dbris hroques de Waterloo.— Napolon, dcourag et peu sr de l’avenir qu’il lguait son pays, a pu dire qu’il regrettait de n’tre pas son petit-fils. Mais on ne l’a jamais entendu dire qu’il aurait voulu tre son neveu. Chacune de ces Frances compte dims son sein des hommes de conviction sinc&egrave,re et honorable. Nous n’avons nulle antipathie pour les reprsentants vrais et honntes de ces diffrentes opinions. Mais nous ne saurions, la rigueur, tre de l’avis de chacune de ces factions, car il faudrait, pour cela, avoir une demi-douzaine d’opinions son service. C’est avec amour et compassion que nous plaignons le pays d’tre ainsi morcel en plusieurs parties, dont chacune, par dvouement pour sa cause personnelle, nglige le bien-tre gnral, au lieu de s’employer activement relever en commun le pays de l’ablme o. les rvolutions l’ont vers. Oui, nous avons encore bien des sympathies franaises au fond du cur, sympathies, nous ne le cachons pas, nes de l’ducation que nous avons reue. Mais nous n’oublions pas ce que bien d’autres semblent avoir oubli: l’Europe est encore franaise, mais la France ne l’est plus. Le pays que nous avons sous les yeux n’est plus cette belle France qui, par l’clat de sa littrature, l’urbanit, l’lgance de ses murs, la dignit et la splendeur de sa cour, a longtemps servi de mod&egrave,le la civilisation europenne. Cette France-l a t plus d’une fois renie, abjure, trane aux gmonies par les Franais eux-mmes. Ile ont brl ce que noos avons ador, comment notre adoration snrvivrait-elle ce qui n’existe plus?
C’est du fond de notre cur et de nos convictions que nons reconnaissons l’Allemagne beaucoup de nobles et studieuses inspirations, bien des vertus prives, quelquecbose de sain et de moral, qui donne l’existence une srnit peu commune notre poque, mais ce n’est pas l’Allemagne hriti&egrave,re et dpositaire de ces antiques qualits et qui galement a contribu notre ducation nationale, ce n’est pas cette Allemagne qui pose devant nous.
L’Allemagne que nous aimons est aussi masque par une autre, qui a abjur les principes et les traditions que lui ont lgu ses p&egrave,res, et qui aujourd’hui, moiti par peur, moiti par aberration, s’est jete dans une voie contraire son esprit national et funeste ses intrts. Nous fltrissons de notre blme l’Allemagne qui veut tre franaise tout prix, comme le bourgeois de la comdie voulait tre gentilhomme et en singer les ridicules et les vices. Nous fltrissons les hommes d’Etat qui veulent appuyer l’difice social et politique de leurs pays ou sur un volcan qui ne cesse d’pouvanter et de ravager le monde par ses ruptions, ou sur des trtaux qui croulent d’un jour l’antre et se rebtissent & la hte l’occasion d’un nouveau carnaval ou d’une nouvelle foire.
Nous sommes toujours prts payer notre tribut d’estime et de sympathie aux qualits minentes du caract&egrave,re individuel de l’anglais. Mais nous devons avouer que sur plusieurs de ces qualits se sont ents de grands dfauts. Le sentiment patriotique, par exemple, a dgnr en un gosme brutal et hostile aux principes de justice et de fraternit, base ‘ de la charit chrtienne qui est l’usage des nations, tout aussi bien qu’ celui des individus. Le patriotisme de l’Angleterre a quelque chose de semblable l’amour maternel de la louve qui dchire le premier venu pour donner de la pture ses enfants. Nous regrettons de le dire, mais nous le disons cependant en conscience. Si les Anglais, comme individus sont en majorit, dignes d’tre estims et honors, comme corps de nation ils sont intolrables, comme gouvernement ils sont odieux. On pourrait prtendre que nous trouvons la politique anglaise odieuse par ce que nous l’avons aujourd’hui pour adversaire. Cette supposition ne serait pas fonde. Nous la trouvons galement odieuse en Chine et en Irlande, en Italie et aux Indes, en Portugal comme aux lies Ioniennes. Elle est odieuse par ce qu’elle est la fois hypocrite et violente.
On la voit fomenter des troubles partout o elle a intrt le faire. Elle rpand son argent et ses agents pour exciter et appuyer les rvolutionnaires dans leurs menes et leurs attentats contre les gouvernements lgitimes, dont l’Angleterre se prtend tre l’allie. Pour prvenir la concurrence qui pourrait un jonr porter ombrage sa marine et son commerce, et pour gagner un shelling, elle est toujours prte toute perfidie, toute voie de fait et arbore avec une gale indiffrence soit la banni&egrave,re du juif Pacifico, soit celle de l’intgrit de l’empire ottoman.
Au nom des constitutions reprsentatives implanter, ou de l’opium introduire en fraude, la politique anglaise ne recule devant aucun mensonge, devant aucun attentat.

APPENDICE.

Fvrier 1855.

Pendant qne ce volume s’imprimait, les vnements sont venus donner raison plusieurs previsions de l’auteur.
Nous avons dit et rpt plus d’une fois qu’un minist&egrave,re incapable, prsomptueux et brouillon, avait jet l’Angleterre dans one voie qui ne pouvait que lui tre funeste, que ce minist&egrave,re, m par des passions personnelles, ne saurait faire ni la paix ni la guerre, et qu’il tomberait d&egrave,s que la ralit se ferait jour travers les tn&egrave,bres et les fausses lueurs que l’on avait voques pour cacher la vrit. Toutes ces conjectures se sont traduites en faits au bout de quelques mois. Le minist&egrave,re anglais n’a pas su aboutir la paix dans les confrences, quand le gouvernement russe lui offrait franchement et gnreusement toutes les facilits honorables et possibles pour atteindre & ce but, dsir par l’Europe enti&egrave,re. Entran par la fatalit, c’est—dire par son aveuglement et son opinitret, il a pouss la guerre. Et voici qu’apr&egrave,s quelques semaines de campagne, une arme comme jamais l’Angleterre n’en avait envoy sur les champs de bataille, une arme T orgueil et V amour du pays, ainsi .qne s’expriment les journaux anglais, est dsorganise, plus des deux-tiers dtruite par les combats meurtriers, par les maladies tont aussi meurtri&egrave,res, par toutes les privations et les souffrances auxquelles elle se trouve en butte sur un sol lointain, toujours inhospitalier et implacable pour tout ennemi qui ose y mettre le pied. Ce n’est que dans la retraite de l’arme franaise en 1812 que l’on pourrait trouver quelque chose d’analogue l’tat o est rduite l’arme anglaise. Napolon, du moins, avant de finir par la Br- zina, avait eu la satisfaction et la gloriole de bivouaquer au Kremlin avec ses soldats, tandis que les soldats anglais ont commenc par la Brzina et ont pri avant d’atteindre le but.
Le tableau de ce dsastre, bien plus fait que le soi-disant dsastre de Sinope pour veiller les susceptibilits et les compassions gnreuses du pays, n’a pas manqu de soulever en Angleterre un cri de dtresse, de rprobation et d’indignation, sous lequel le minist&egrave,re est tomb d’une chute clatante.
Cette chute tait attendue, mais nanmoins elle a frapp tout le monde de surprise, car personne n’avait pu prvoir que les choses iraient si mal et si vite. En tout cas, elle fait natre de srieuses rflexions et met sous un jour nouveau une foule de questions dont on ne se rendait pas assez raison tant que les vnements n’avaient pu donner une solution subite et premptoire.
Voici donc cette Angleterre, si fi&egrave,re de ses institutions politiques, de ses forces intellectuelles, matrielles et morales, qui, au premier moment o elle est appele agir, est condamne faire devant le monde entier l’aveu de son impuissance, car comment qualifier autrement la droute compl&egrave,te de son gouvernement? Elle qui, au bout de quelques efforts vigoureux, tait sre de triompher d’un ennemi qu’elle supposait si infrieur elle, n’a pu, tout au plus, lui porter que quelques coups peine sensibles, et cela encore au prix des plus grands sacrifices, sacrifices qui, du moins pour l’heure prsente, ont mis nant non-seulement tout le prestige de sa grandeur, mais encore toutes les forces matrielles qu’elle avait sa disposition, elle avait voulu prouver la faiblesse du colosse du. Nord et c’est sa propre faiblesse quelle a dmontre.
Imposez poor qq moment silence l’esprit de parti et de prvention, et dites consciencieusement apr&egrave,s, de quel ct se trouvent la civilisation et la barbarie, qui au dire des hommes d’Etat et des pablicistes, sont aujourd’hui en prsence l’une de l’autre. D’un ct, une ambition effrne entreprend une guerre inique, sans le moindre grief raisonnable contre l’ennemi qu’elle attaque, elle n’a pas mme pour elle le succ&egrave,s qui seul pouvait donner quelque clat cette iniquit. De l’autre, le dvouement au devoir pouss jusqu’ l’abngation et l’exaltation la plus sublime, qui rsiste aux efforts d’ennemis nombreux ligus contre lui.
De quelque point de vue que l’on consid&egrave,re les rsultats dont nous sommes tmoins, ils sont fconds en instructions de tout genre. Les rsultats dc&egrave,lent ou une incapacit radicale dans le gouvernement anglais, incapacit inhrente son principe, ou une grande dmoralisation dans, la sph&egrave,re administrative. Sans nous arrter pour le moment sur l’impossibilit de succ&egrave,s pour toute invasion en Russie, il est vident que l’arme anglaise a t victime d’une incurie compl&egrave,te ou de dsordres et de fraudes honteuses, dans tout ce qui devait sinon assurer son bien-tre, du moins allger ses souffrances et les rendre supportables.
Reportez vos regards de ce triste thtre o gisent par milliers les cadavres d une arme d’lite et les malheureux qui lui ont survcu pour les suivre de pr&egrave,s, reportez-les vers le centre du gouvernement, vers le foyer d’o sont parties toutes ces calamits, et vous serez saisi d’un spectacle tout aussi dplorable. Vous y verrez un des plus beaux et des plus intelligents pays du monde administr par un gouvernement de son choix, pour ainsi dire nomm par lui, et cependant livr la merci de quelques incapacits arrogantes qui, par suite d’intrigues lectorales et parlementaires, se sont imposes au pays et le conduisent sa ruine. Il est vrai que ce pays, ravis et dtromp, peut, par la voie de ses mandataires, faire tomber un minist&egrave,re malencontreux: mais quoi peut lui servir cet acte de volont et de puissance? La chute du minist&egrave,re ne sera point pour le pays un moyen de salut: elle ne fera qu’embrouiller davantage les affaires et mettre plus nu les mis&egrave,res de ce gouvernement mod&egrave,le.
La motion d’enqute faite par M. Roebuck et les incidents qu’elle a soulevs, nous prouvent une fois de plus tout ce qu’il y a d’incomplet et de faux dans le gouvernement parlementaire, quand les hommes qui le composent n’ont point la conscience de leur mission et ne sont point sa hauteur. Lui aussi peut tout abattre, mais ne saurait rien difier.
Dans ces sc&egrave,nes, du plus haut comique et de la plus triste ralit, qui se sont successivement droules et o& les ministres sont venus exposer aux yeux du public leurs discordes et leurs dbats de famille, comme l’a dit le duc de Newcastle, ou tout bonnement laver leur linge plus que sale, nous avons vu passer toutes les distinctions et les sommits politiques et sociales du pays, et le dernier mot de chacun a t un aveu d’incapacit. Lord John Russell, un des premiers instigateurs de cette guerre, reconnue comme calamit par le pays, se retire avant la tempte qu’il avait provoque. On dirait un homme qui, menac d’tre mis la porte, se jette par la fentre. Mais le noble lord oublie que le suicide pour un coupable n’est qu’une lchet de plus. Son digne mule, son complice dans le grand attentat contre la scurit publique, tient bon, il affronte le danger, mais c’est parce qu’il est un homme expdients, sous le poids des plus graves accusations, honni et expuls de son poste, il se laisse mettre dehors, mais c’est avec l’espoir de rentrer par quelque porte drobe ou muni d’un passe-partout qui lui aura t envoy de St-Cloud.
Les ministres, traqus, harcels, cerns de tous cts, apr&egrave,s s’tre renvoys l’un l’autre les rcriminations les plus vives et les moins difiantes, se retirent enfin, accabls par une majorit crasante. Apr&egrave,s cette dconfiture, le pouvoir dlaiss et ne sachant que faire, car la seule chose sage qu’il aurait faire lui est interdite par la surexcitation des passions populaires, cherche se reconstruire sur de nouvelles bases et avec de nouveaux lments, les anciens ayant rvl leur impuissance, mais il n’aboutit qu’ de vaines tentatives qui chouent l’une apr&egrave,s l’autre. Tous les chefs de partis sont appels tour tour par lui pour reconstituer un gouvernement, mais il n’y a plus de gouvernement possible en Angleterre. Il n’y a que des ambitions personnelles, des fractions ou plutt des factions qui peuvent entraver la marche du gouvernement, le pousser de folles entreprises, mais ne sauraient lui imprimer un mouvement rgulier.
En attendant, l’Angleterre, sous le coup de cette crise ministrielle et nationale, est la veille d’une rvolution. Le Times, entre autres, cet organe important de l’opinion publique du pays, ne se gne pas pour dire (le 5 janvier): ‘Ce n’est pas le temps des dissidences, ni mme de beaucoup de scrupules. Nous n’avons jamais t dans un pire embarras. Nous avons vcu depuis la paix sur la rputation militaire que nous avons acquise dans la Pninsule et Waterloo. Nous l’avons perdue dans la moiti d’une anne.
‘Nous avons soutenu jusqu’ici l’efficacit du gouvernement constitutionnel. Ce gouvernement se disloque son tour.
‘Mais qui la faute si arme, le gouvernement, la constitution paraissent, comme une machine mal ajuste, clater sous l’preuve! La force de cette machine n’est point en elle-mme: elle tire son pouvoir du peuple.
Est-il ncessaire que nous indiquions au peuple ses devoirs?’
Ces paroles sont un cho affaibli, si l’on veut, mais cependant assez intelligible, de la presse montagnarde la veille de la chute de la royaut en France.
C’est le cas de dire: bon entendeur, salut!
Aussi le pouvoir s’est-il empress de bcler un minist&egrave,re tel quel, pour prvenir l’action du peuple, qui n’avait pas besoin qu’on lui indiqut ses devoirs. Mais quel est le minist&egrave,re qui va surgir de ce chaos? Un minist&egrave,re rapport, rajust, repltr des dbris de celui qui venait de tomber sous les coups de l’indignation publique. Ce qui prouve encore une fois que si l’Angleterre n’a pas d’arme, elle n’a pas davantage d’hommes d’Etat. Ce sont le mmes vases qui reparaissent la table parlementaire, mais sous d’autres tiquettes. On change de place, et on croit par cette mutation changer l’tat des choses.
‘Vous, tr&egrave,s-honorable sir Sidney-Herbert, qui avez fait une pi&egrave,tre besogne au dpartement de la guerre, tout comme moi qui n’ai rien fait de bon dans le mien, essayez un peu de changer de fauteuil, dit lord Palmerston. Quant moi, j’aimerais bien, avec mon humeur tapageuse, occuper celui de mon coll&egrave,gue le ministre de la guerre, que j’ai un peu aid dgringoler de sa place, mais comme il parat que le pays n’a pas grande confiance en mes capacits militaires, j’essaierai, comme pis aller, de remplacer lord Aberdeen, la chute duquel, vanit part, je n’ai galement pas nui. Et ainsi de suite! Vous verrez apr&egrave,s cela comme les affaires prendront subitement tout une autre tournure. Les tus et les morts ressusciteront de leurs tombes, les malades se porteront bien et ceux qui souffrent du froid auront chaud. Si Svastopol et le prince Mens- chikoff ont fait jusqu’ aujourd’hui une aussi opinitre et valeureuse rsistance, c’est qu’ils savaient que lord Aberdeen et le duc de Newcastle taient la tte de notre gouvernement. Mais une fois qu’on apprendra que c’est moi qui suis premier ministre, les murailles de Svastopol crouleront d’elles-mmes comme celles de Jricho au son de la trompette. Mon nom et ma parole, je m’en flatte, valent bien une trompette!’
C’est encore la rptition de la fable de Kryioff, que nous avons cite au dbut de notre correspondance. On croit entendre matre Gille du quatuor s’crier, apr&egrave,s de malheureuses tentatives: ‘ Arrtez mes amis, arrtez-vous! Comment voulez-vous que le concert aille bien? Nous ne sommes pas assis comme il convient Toi, matre Martin, avec ton basson, place-toi devant l’alto, moi, premier violon, je me planterai vis—vis du second, et la musique que nous allons faire sera tout autre!’ etc., etc.
Et le public anglais, qui a Toreille juste, comme on le sait, d’applaudir d’avance au nouveau charivari que l’orchestre ministriel va faire entendre.
Lord Palmerston est Vhomme de la sitmtion, disent les journaux, et ils disent plus vrai qu’ils ne le pensent. La situation est an dsordre complet, et lord Palmerston est l’homme du dsordre. Ajoutez que le dsordre est d en grande partie lui, et vous avouerez qu’il nage en plein dans son lment. Le fait est que pour mener la guerre bonne fin, il ne suffit pas d’tre un cerveau brl, un casse cm, un casse tout en politique et en diplomatie. Ce qu’il faut c’est un grand capitaine et un grand homme d’Etat, un homme de t&egrave,te et un homme de cur, de bon sens et de loyaut, tre en un mot ce qu’tait simultanment le duc de Wellington. Mais, s’il vivait encore, cette guerre dloyale et imprudente n’aurait jamais eu lieu.
La leon donne au pays est bonne. Il est puni par o il p&egrave,che. La plaie de l’Angleterre c’est l’orgue, et cet orgueil est cruellement humili. Mais l’autorit de l’exprience est lente prvaloir sur la passion des hommes. Il aurait fallu trop augurer de la sagesse humaine, pour s’tre attendu voir le gouvernement et la nation revenir du coup des ides justes et pratiques et juger de l’avenir aussi sensment qu’ils ont apprci le prsent. Comme un malade imprvoyant attaqu d’un mal chronique, au lieu de changer de rgime, ils changent d’empiriques. Comme un joueur passionn et malheureux, au lieu de s’arrter, ils doublent la mise et ne font que s’enfoncer de plus en plus.
Si les Franais avaient encore une tribune et une presse libres, le contre-coup et la contre-chute du gouvernement anglais se seraient infailliblement fait sentir en France. Relativement, l’tat des choses et de l’arme n’y est pas aussi dplorable, mais le malaise est grand. L’inefficacit, la strilit de l’action militaire est patente. Non-seulement cette guerre n’est point populaire en France, mais l’absence de succ&egrave,s complets, de rsultats productifs, la dpopularise encore davantage. Les sacrifices que le pouvoir impose, ne sont pas en proportion avec les avantages et la gloire qu’il donne.
C’est une autre guerre d’Espagne moins Napolon I`er‘c’est—dire, moins le prestige attach son nom par le souvenir des victoires qu’il avait remportes et l’espoir de victoires nouvelles qui ne pouvaient pas lui faire dfaut. Le succ&egrave,s de l’emprunt national n’est point du tout un verdict de confiance et de sympathie accord la guerre. Le sentiment national n’y a t pour rien. La bourse est prteuse, mais n’est pas patriotique: c’est l son moindre dfaut. Tout le monde sait que le pays est riche et a beaucoup de capitaux dont il ne sait que faire. L’industrie et le commerce sont en souffrauce. Vaut tout autant placer son argent dans cet emprunt un taux avantageux. On sait d’ailleurs que ce n’est pas au gouvernement que l’on prte, mais au pays, et que tout gouvernement qui succderait celui-ci serait forc de reconnatre la dette de son prdcesseur. Les notions lmentaires de l’conomie politique et du syst&egrave,me financier sont assez rpandues aujourd’hui, pour qu’on n’ait pas craindre un dni de justice de la part de tout gouvernement tant soit peu raisonnable. D’ailleurs les chiffres en France, comme nous l’avons dj observ, ont une valeur relative et tout approprie au pays. Des milliards en franais et sur la place de Paris ne sont pas des milliards en tout autre langue et sur tout autre place. Les petits capitalistes, crainte de trop grandes concurrences et de voir leurs mises fortement rduites ont tripl et quadrupl la somme de leurs offres disponibles et effectives pour obtenir un minimum. Ces milliards proposs ne se seraient jamais trouvs si on avait voulu les raliser et prendre les souscripteurs au mot. D’ailleurs on sait que la France est saisie du vertige des spculations et de U fi&egrave,vre d’argent. Elle a toujours t pre au gain, mais jamais, comme aujourd’hui. Etait-ce aussi par patriotisme et par confiance dans le rgent que la France a livr des millions l’poque du syst&egrave,me de Law et fut en partie ruine, escomptant la domination dn Mississipi, comme on escompte aujourd’hui la prise de Svastopol?
Nous avons aussi dit dans le courant de nos lettres, que la coalition de la France et de l’Angleterre, conclue soi-disant pour maintenir l’quilibre et l’indpendance de l’Europe p&egrave,serait de tout son poids et de la mani&egrave,re la plus arbitraire et la plus brutale sur l’Europe, si elle ne se tenait en garde contre ses prtendus dfenseurs. Les vnements ont prouv que nous n’avions pas tort. Vempire d’Autriche, rajeuni par la pditique chevaleresque de M. Buol de Schauenstein, comme l’a dit ou peu pr&egrave,s le chevaleresque empereur des Franais, a le premier pli le genou devant les grands matres du chapitre, pour se mettre au cou le collier et la chane de la nouvelle alliance. M. de Cavour, hier et probablement demain adversaire, mais aujourd’hui digne mule du ministre de Vienne, a aussi son exemple inclin la tte et celle de son pays pour recevoir les insignes de la faut et du vasselage. Voici donc le roi de Chypre et de Jrusalem, qui, oubliant les titres qu’il porte, va se mettre la solde d’une alliance qui a pour but avou de raffermir la domination des infid&egrave,les sur Chypre et Jrusalem. A quelle poque de l’histoire vit-on une plus grande confusion de principes, un mpris pareil pour les convenances historiques et nationales, un enchanement de faits plus effrontment illogiques?
Il n’a pas suffi la France et l’Angleterre de faire subir l’Autriche l’humiliation d’une alliance impose par la force, elles se donnent encore le plaisir ironique de rattacher cette mme Autriche un joug commun avec sa rivale et son ennemie. Les deux Etats ont encore au fond du cur les rancunes d’offenses rcentes. L’Italie frmit de douleur et d’indignation en voyant la couronne de fer sur la tte de l’Autriche, et l’Autriche son tour voit avec crainte suspendue sur sa tte la spada d’Italia, cette autre pe de Damocl&egrave,s. Les deux gouvernements ont entr’eux de graves sujets de dbats que ne sont point aplanis: tout cela importe fort peu la France et l’Angleterre, il faut que les rivaux se donnent la main, non pour faire la paix, mais pour se river la mme chane et servir les mmes matres.
Au reste, ce n’est pas la peur seule qui a dict l’adoption de cette alliance: M. Cavour avait un autre stimulant pour la recommander au pays. Ne se fiant pas trop la spculation mise en train de la vente des biens du clerg, il a, en attendant, vendu l’Angleterre un corps d’arme de 15,000 hommes pour la somme ronde d’un million de livres sterlings. Yoici la vraie signification de cette alliance rduite sa plus simple expression et sa valeur intrins&egrave,que. Et Victor Emmanuel a jug dans sa haute sagesse, que, si M. Cavour n’agissait pas tout—fait en premier ministre du roi de Chypre et de Jrusalem, il n’avait peut tre pas tort comme premier ministre du roi de Sardaigne, dont la caisse est en assez mauvais tat. Le march est conclu raison de 1666 francs et 66 centimes par tte. Cela n’est pas cher, d’autant plus que les soldats pimontais sont braves et aguerris. Mais si le roi de Sardaigne ne les estime pas davantage ce n’est pas notre affaire. Nous n’avons ici qu’une seule observation mettre, que l’Occident n’aille plus, apr&egrave,s cela, nous crever les yeux avec notre servage et nos cultivateurs attachs la gl&egrave,be. Aussi bien que tout autre en Russie, je dplore cet hritage qui nous est lgu par les si&egrave,cles et que l’on ne peut que modifier progressivement et non abattre d’un coup de plume, mais du moins le gouvernement ne trafique pas en Russie du sang de ses sujets, ne prte pas ce sang au premier venu tant l’once. Chez nous le sang de la nation appartient au pays, et ce n’est qu’au nom de la patrie et quand ses intrts et son honneur le rclament qu’il est vers sur les champs de bataille.
Encore une fois, de quel ct en tout ceci est la vraie barbarie et la vraie civilisation, c’est—dire la civilisation morale et chrtienne?
L’tat de la Russie est grave, mais celui de l’Europe l’est encore davantage. Du train dont vont les choses, ce qui se prpare pour elle, c’est une poque d’abaissement et de dchance comme l’histoire jamais n’en a signal de pareille. On dirait que l’Europe court sa bont avec empressement. De tout temps on a vu des gouvernements et des peuples plier sous la ncessit, mais c’tait du moins apr&egrave,s une dfaite et apr&egrave,s avoir t dsarms par un ennemi victorieux. Aujourd’hui, la premi&egrave,re menace suffit et tient lieu de victoire. On se sent et on s’avoue battu avant de se battre. Si la Russie succombait, elle seulle succomberait avec honneur et gloire, hors d’elle nous ne voyons nulle part aucun essai, aucun symptme de rsistance morale. Ceux mmes qui ont l’air de rsister ne font tout au plus que controverser, et cela avec des mnagements et des prcautions oratoires, des chappatoires diplomatiques o l’intelligence se perd et qui tent la vrit, si vrit il y a, toute sa clart et sa puissance. Quel est le gouvernement neutre en Europe, qui, en prsence du confiit lev entre la Russie et les puissances occidentales, ait dit ces derni&egrave,res hautement et avec le courage que donne le bon sens et la droiture, la seule chose raisonnable qu’il y ait eu dire: ‘Vous savez que d&egrave,s le principe nous n’avons pas donn raison la Russie, partageant votre point de vue, nous avons regard l’occupation des principauts danubiennes comme une infraction l’indpendance des Etats et nous avons cherch avec vous ramener la Russie un ordre d’ides pacifique et lgal. Mais aujourd’hui que la Russie a volontairement vacu les principauts, quelle a tmoign plusieurs reprises l’intention de faire les concessions les plus relles la paix de l’Europe, qu’elle les a faites de plein gr et non sous le poids de dfaites, qu’on la voit encore aujourd’hui rpter ces mmes offres et leur donner une nouvelle extension, quand sa rsistance triomphe avec clat de tous vos efforts, les choses ont enti&egrave,rement chang de face. En aucun cas, ce n’est plus la Russie qui est agressive, mais c’est vous qui tes les agresseurs. Si, par respect pour les principes, nous avons pu au commencement nous rapprocher de vous, aujourd’hui, en vertu de ces mmes principes que vous violez, nous nous dtachons de vous. Et si vous n’acceptez pas notre neutralit, si la force des choses nous obligeait prendre part la lutte, ce ne pourrait tre que pour nous ranger du ct de la Russie, car dsormais c’est de son ct qu’est le droit, c’est elle qui dfend l’quilibre europen que vous cherchez branler et faire pencher en faveur de vos intrts personnels et exclusifs’.
Nous sommes encore attendre qu’une pareille voix s’l&egrave,ve et fasse triompher la logique et le droit.
A dfaut d’un pareil auxiliaire, nous ne saurions ngliger de recueillir les tmoignages isols qui dj ont t dposs en notre faveur, non notre rclamation et notre appel, mais la voix de la conscience et de l’inexorable vrit. Et c’est au milieu de nos adversaires que nous irons chercher nos avocats. Un des plaidoyers que nous allons citer envisage la guerre que nous fait l’Angleterre sous le point de vue moral et politique, l’autre sous le point de vue pratique et excutif. Toute la question pendante et grosse d’avenir se rsume et se formule dans les deux citations que nous allons faire. M. Bright reprsente le principe, sir Charles Napier, les consquences de ce principe mconnu. Les amateurs qui se souviennent du discours avant la campagne, pourront le comparer avec le discours apr&egrave,s la campagne. On verra que l’air de la Baltique a singuli&egrave,rement rafrachi et rassrn l’esprit du noble amiral.

ANNEXE.

I.

Le Times, journal anglais de Londres, a publi dans son numro du 6 novembre 1854 la correspondance suivante:
Manchester, 27 octobre 1864.
Cher Monsieur, dans le peu de mots que j’ai changs avec vous dans la rue il y a quelque temps de cela, vous avez dit que la guerre actuelle est une des choses les plus criminelles que le pays’ait jamais faites. Je crois que telles taient vos paroles, ou du moins leur sens. Comme je tiens votre opinion en grande considration, et comme d’un autre ct je suis arriv une conclusion oppose, je me suis mis consulter les livres que je poss&egrave,de sur la loi des nations, principalement Vattel, et ce qu’il y a d’trange, je trouvais qu’il y a plus d’un quart de si&egrave,cle j’avais consult les mmes pages pour apprcier la justice de la premi&egrave,re croisade. La lecture que j’en ai faite maintenant, m’a confirm dans ma premi&egrave,re opinion, et comme Manchester se runira prochainement pour ouvrir une souscription en faveur des veuves et des orphelins de ceux qui tomberont dans la lutte, et comme les membres de Manchester devront assister la runion, je vous serais fort oblig de dvelopper alors les motifs qui- vous font condamner la guerre et de nous mettre mme de dcider si nous devons donner cette guerre notre cordial appui ou bien signer des ptitions en faveur de la paix.

Absalon Watkin.

RPONSE DE M. BRIGHT.

Rhyl, 29 octobre 1864.

Mon cher Monsieur,

Je pense, apr&egrave,s mre dlibration, que vous serez d’avis que le meeting prochain ne saurait offrir une occasion convenable pour discuter la justice de la guerre. Juste ou injuste, la guerre est un fait, et les hommes dont la vie est misrablement sacrifie ont un droit faire valoir et principalement la charge de ceux qui, en se prononant pour la guerre, ont assum la responsabilit de celle- ci. Je ne puis donc prendre sur moi l’apparence de dcourager la libralit de ceux qui croient la guerre juste et dont la gnrosit la plus illimite ne pourra, selon mon opinion, qu’offrir une faible compensation des malheurs qu’ils auront dverss sur des centaines de familles. Quant la guerre en elle-mme, je ne suis pas surpris de voir nos opinions se contredire, du moment que vous dcidez une question de cette nature en vous rfrant Yattel. La loi des nations n’est pas ma loi, et dans le sens le plus favorable, elle offre un code rempli de confusion et de contradictions, qui est fond sur l’usage et non sur les principes levs de la morale, sur l’usage, qui a toujours pour arbitre la volont du plus fort. Il peut y avoir quelque intrt considrer si la premi&egrave,re croisade est lgitime par la loi et les principes de Yattel, mais quant savoir si la premi&egrave,re croisade a t juste ou si elle a t dtermine par une politique sage, c’est l une question toute diffrente. Je n’ai aucun doute que la guerre d’Amrique a t juste d’apr&egrave,s les principes consacrs par les auteurs qui ont crit sur la loi des nations, et cependant il n’y a pas en Angleterre un homme sens qui dira que la politique de Georges III l’gard des colonies amricaines ait t sage, ou que la guerre ait t quitable. La guerre avec la France a aussi t juste d’apr&egrave,s les mmes autorits, car il s’agissait de combattre les dangers qui proccupaient et de soutenir le droit et l’ordre en Europe, et cependant il y a peu d’hommes clairs aujourd’hui qui envisagent cette guerre comme ayant t ncessaire ou juste. Vous m’excuserez si je me refuse absolument de baser mon opinion sur Vattel. Il y a eu des auteurs de droit public qui ont voulu dmontrer que le meurtre et que l’empoisonnement des puits taient justifis en temps de guerre, et peut tre serait-il difficile de prouver en quoi ces horreurs diffrent de quelques-unes des pratiques qui sont aujourd’hui admises. Je ne vous demande pas de fixer votre opinion sur ces points d’apr&egrave,s ces auteurs, pas plus que je ne veux subordonner mon jugement celui de Vattel. La question relative la guerre actuelle se rsume en deux points: premi&egrave,rement, tait-il ncessaire pour nous d’intervenir les armes la main dans une querelle entre les Eusses et les Turcs, secondement, l’intervention tant dcide, pourquoi toute cette ques- . tion n’a-t-elle pas t termine lorsque la Russie a accept la note de Vienne? Le thtre de la guerre est 3,000 lieues de notre pays. Vous n’avons pas t attaqus, ni mme insults d’aucune mani&egrave,re. Deux gouvernements indpendants taient se disputer et nous nous sommes mis de la partie. Qu’il y et quelque fondement la dispute, c’est ce que les quatre gouvernements ont admis par la proposition de la note de Vienne. Si ce n’tait le ministre anglais Constantinople, et le cabinet Londres, la dispute se serait termine d’elle-mme et la derni&egrave,re note du prince Menschi- koff aurait t accepte, et il n’y a pas d’tre humain capable d’indiquer une diffrence matrielle entre cette note et celle de Vienne, accepte plus tard et recommande par les gouvernements de France, d’Angleterre, d’Autriche et de Prusse.
Mais notre gouvernement n’a pas voulu permettre que la dispute ft rgle. Lord Strattford de Bedcliffe eut des entrevues prives avec le Sultan, fit son possible pour l’effrayer, insista sur le rejet de tous les termes d’accommodement et promit l’assistance arme de l’Angleterre pour le cas o la guerre viendrait clater. Les Turcs rejet&egrave,rent la note russe et les Russes pass&egrave,rent le Pruth et occup&egrave,rent les Principauts comme une ‘garantie matrielle’.— Je ne dfends pas cet acte de la Russie, je l’ai toujours considr comme impolitique et immoral, mais je pense qu’il ne serait pas difficile de le dfendre en se fondant sur Vattel, et dans tous les cas, il est tout aussi justifiable que la conduite de lord John Russell et de lord Palmerston, en 1850, lorsqu’ils envoy&egrave,rent 10 ou 12 vaisseaux de guerre au Pire, menaant la ville d’un bombardement si les prtentions malhonntes de don Pacifico n’taient pas tout de suite satisfaites. Mais le passage du Pruth fut dclar par l’Angleterre, la France et la Turquie comme n’offrant pas un casus belli. Des ngociations s’ouvraient Vienne, et la fameuse note de Vienne fut rdige. Cette note eut son origine Paris, fut accepte par la confrence de Vienne, ratifie par les cabinets de Paris et de Londres, et considre par toutes ces autorits comme devant satisfaire l’honneur de la Russie, et, en mme temps, comme tant compatible ‘avec l’indpendance et l’intgrit de la Turquie et l’honneur du Sultan’. La Russie accepta cette note tout de suite, si je ne me trompe par le tlgraphe et avant mme que la rdaction prcise et t reue Saint-Ptersbourg. Tout le monde crut la question rgle, un ministre du cabinet m’assura que nous n’en entendrions plus parler. ‘Tout est termin,’ me dit-il, et l’apparence y tait en effet. Mais le Turc refusa, la note, arrte par ses propres arbitres et que la Russie ayait accepte. Et que dirent alors les ministres, et que dit leur organe le Times? Ils dclar&egrave,rent que la diffrence roulait sur des mots, qu’il tait fcheux que le Turc fit des difficults, mais que tout s’arrangerait bientt. Mais on ne s’arrangea pas et pourquoi? On dit que le gouvernement russe donna une interprtation inexacte la note. Mais, il est malheureux pour ceux qui le disent, que les Turcs l’interprt&egrave,rent prcisment de la mme mani&egrave,re, et de plus, il est connu que le gouvernement franais recommanda au gouvernement russe de l’accepter par la raison ‘que sa porte gnrale ne diffrait en rien de la proposition du prince Mensehikoff. ’11 est facile de voir pourquoi le gouvernement russe devait, au cas o les Turcs ne ce soumettraient pas au jugement de leurs arbitres, rtablir sa rclamation primitive, afin de ne pas avoir souffrir de la concession qu’il avait faite en acceptant ce jugement, et telle est videmment l’explication du document sign par le comte de Nesselrode et au sujet duquel il a t dit tant de choses. Mais plus tard, l’empereur de Russie s’entretint avec lord Westmoreland sur ce sujet Olmtz, et se dclara prt accepter la note de Vienne, avec telle clause que la confrence jugerait ncessaire d’y ajouter pour l’interprter, et il ajouta qu’il fallait y procder tout de suite, vu qu’il tait dsireux de faire repasser le Pruth ses troupes avant l’hiver. Ce fut dans la mme semaine que les Turcs convoqu&egrave,rent un grand conseil, et contrairement aux avis de la France et de l’Angleterre, se dcid&egrave,rent dclarer la guerre.
Maintenant, observez la ligne de conduite tenue par notre gouvernement. Il avait accept la note de Vienne, il n’y a pas dans le cabinet moins de cinq membres qui n’aient rempli les fonctions de secrtaire d’Etat pour les affaires trang&egrave,res, et qui par consquent doivent tre considrs comme capables de saisir le sens de ce document, cette note avait t rdige par les amis de la Turquie, qui s’taient poss comme arbitres dans son intrt, elle fut recommande l’acceptation de la Russie et celle-ci y adhra, il y eut ensuite discussion sur son sens vritable et la Russie consentit et mme proposa qu’elle ft amende, explique, limite, de mani&egrave,re la modifier compl&egrave,tement. Mais la Turquie l’ayant rejete, notre gouvernement fit volte face, dclara la note de Vienne, sa propre note, comme inadmissible, et justifia les Turcs de l’avoir repousse. Les Turcs dclar&egrave,rent la guerre contrairement l’avis des gouvernements anglais et franais, c’est au moins ce qui dit le blue book, mais, la guerre dclare, notre gouvernement y applaudit ouvertement. L’Angleterre se trouvait d&egrave,s lors engage dans la guerre. Elle avait promis -son assistance arme la Turquie, un pays sans gouvernement et dont l’administration tait la merci de factions hostiles, et comme elle n’avait pas su adopter une politique elle, l’Angleterre se laissa entraner par le courant des vnements Constantinople. C’est la drive, comme l’a si justement dit lord Clarendon, qu’elle se prcipita dans la guerre, en apparence sans gouvernail et sans boussole.
Toute la politique de notre gouvernement dans cette question est marque au coin d’une imbcillit peut-tre sans exemple. Je ne dirai pas qu’il a voulu la guerre d&egrave,s l’origine, quoique maintes indications laissent croire que la guerre a t le but d’au moins une partie du cabinet. Un membre distingu des communes a dit un de mes amis aussitt apr&egrave,s la formation du gouvernement actuel: ‘Vous ayez un minist&egrave,re de guerre,’ Mais j’abandonne cette question, pour signaler la honteuse faiblesse du cabinet en l’absolvant de l’accusation d’avoir recherch la guerre. Ils avaient promis aux Turcs une assistance arme conditionnellement ou inconditionnellement. De concert avec la France, l’Autriche et la Prusse, ils avaient retir la querelle des mains de la Russie et de la Turquie, et constitu une cour d’arbitrage dans l’intrt de la Turquie, ils avaient port un jugement, dclare par eux juste et honorable pour les deux parties, ce jugement, accept par la Russie, est rejet par la Turquie, et aussitt ils abandonnent leur propre jugement, le dclarant ‘compl&egrave,tement inadmissible’, et font la guerre au pays dont le gouvernement, leur recommandation et suggestion, avait franchement accept ce jugement. Dans ce moment, l’Angleterre est engage dans une guerre sanglante avec la Russie, quoique le gouvernement de la Russie ait accept les termes de paix proposs, et se soit dclar dispos les accepter dans le sens de l’interprtation qu’y avait donne l’Angleterre d&egrave,s l’origine. En mme temps, l’Angleterre est allie avec la Turquie, dont le gouvernement a rejet le jugement de l’Angleterre, et qui a dclar la guerre en opposition aux avis de l’Angleterre. Assurment, lorsque la note de Vienne avait t accepte par la Russie, les Turcs auraient d tre empchs de ce prcipiter dans la guerre, ou bien ils auraient d la faire leurs propres risques. Je n’ai rien dit de la circonstance que toutes ces complications ont pris leur origine dans les demandes adresses par la France au gouvernement turc, en usant d’un langage plus insultant que le langage avr tenu par le prince Mensehikoff. Je n’ai rien dit de la lutte diplomatique qui, depuis plusieurs annes, se poursuivait Constantinople, et dans laquelle l’Angleterte ne l’a cd aucune autre puissance dans ses efforts de soumettre la Porte des influences trang&egrave,res. Je n’ai rien dit de l’vidence que nous ne sommes pas seulement avec la Russie en guerre, mais encore avec toute la population chrtienne de la Turquie, et que nous levons notre politique orientale sur un fondement faux, savoir: sur le maintien du plus immoral et du plus infme des despotismes, qui p&egrave,se sur une des plus belles parties du globe qu’il a ruine et sur une population qu’U a dgrade, mais n’a pas pu dtruire. Je n’ai rien dit de cette misrable dception que nous combattons pour la civilisation, en soutenant le Turc contre le Russe et contre la population chrtienne de la Turquie. Je n’ai rien dit de nos prtendus sacrifices la libert dans cette guerre, o nous avons pour notre grand et dominant alli nn souverain qui, le dernier, a abattu une Constitution libre, et a dispers par la violence militaire une Assemble nationale.
Ma doctrine et t dans ce cas la non-intervention. Le danger de la puissance de la Russie n’tait qu’un fantme, la ncessit de maintenir en permanence la domination mahomtane en Europe est une absurdit, notre amour pour la civilisation, lorsqu’en mme temps nous assujtissons les Grecs et les Chrtiens aux Turcs, est une honte, et nos sacrifices pour la libert, lorsqu’en mme temps nous excutons les ordres de l’empereur des Franais, et cherchons par nos flatteries gagner l’Autriche, est une pitoyable imposture. Les maux de la non-intervention taient loigns et douteux, et n’auraient jamais pu tre dfinis ou apprcis clairement. Le bien qui en serait rsult peut dj tre valu rien qu’en voyant ce que nous a valu la politique contraire. Que nous vaut-elle? La guerre au Nord et au Midi, menaant de s’tendre tous les pays de l’Europe. Plusieurs millions, cinquante peut-tre, auront tre prlevs sur les taxes d’un peuple, qui ne saurait tre arrach l’ignorance et la pauvret, que grce la continuation de la paix. L’interruption du commerce dans le monde entier, le drangement des affaires montaires, les difficults et la ruine pour des milliers de familles. Une autre anne de prix levs pour les aliments, malgr une bonne rcolte en Angleterre, principalement parce que la guerre gne les importations et que nos principaux fournisseurs d’aliments sont dclars tre nos ennemis. Le sacrifice de vies d’hommes a un degr extraordinaire. Plusieurs milliers de nos compatriotes ont dj succomb la maladie et au fer, et des centaines, des milliers de familles anglaises seront plonges dans la douleur, comme part de la punition qu’il faut payer pour la folie des nations et de leurs chefs. Lorsque viendra le moment de ‘ l’enqute du sang’, qui aura en rpondre? Vous avez lu les nouvelles de la Crime, vous avez peut-tre tressailli au rcit de cette boucherie, voua vous rappelez le tableau terrible,—je ne parle pas de la bataille, de l’attaque, de l’excitation, de la lutte,— mais du champ de bataille o les Eusses, dans leur frnsie, tiraient sur des Anglais, qui venaient leur offrir de l’eau pour adoucir leur agonie ou tancher leur soif, o des Anglais dvalisaient ceux qu’ils avaient tus ou blesss, pour leur enlever quelques roubles, et trouvaient sur les cadavres, au milieu du butin, des images ‘de la Vierge et de son Enfant’. Vous avez lu et suivi dans votre imagination ces horribles dtails. Telle est la guerre, avec tous les crimes que la nature humaine peut imaginer ou commettre, avec toutes les horreurs qu’elle peut accomplir ou souffrir. Et c’est l ce que notre gouvernement chrtien a si lg&egrave,rement voulu, ce qu’un grand nombre de nos compatriotes trouvent patriotique d’applaudir dans ce moment! Vous m’excuserez de ne pas pouvoir marcher avec vous. Je ne veux tre pour rien dans ce crime. Mes mains ne seront pas souilles du sang qui sera vers. La ncessit de se maintenir au pouvoir peut influencer une administration, les dceptions peuvent garer un peuple, Vattel peut nous fournir une loi et une raison, mais aucun gard pour les hommes qui constituent le gouvernement, aucun dsir de ‘marcher avec le courant’, aucune crainte d’tre accus de manque de patriotisme, ne me fera approuver une politique que, dans ma conscience, je consid&egrave,re comme tant criminelle devant Dieu, tout comme elle est contraire au vritable intrt de mon pays. Il ne me reste qu’ vous demander pardon d’avoir crit une si longue lettre. Vous m’y avez oblig, et je ne l’aurais pas crite si je n’apprciais comme je le fais votre sincrit et vos bonnes intentions mon gard.

John Bright.

ANNEXE.

II.

Avant-hier, le lord-maire a donn son repas annuel, et il y avait invit sir C. Napier et lord Cardigan. Sir C. Napier y a prononc un discours fort original, comme on pouvait l’attendre de lui, et qui l&egrave,ve un coin du voile sur les tiraillements secrets des Anglo-Franais dans la Baltique. Le voici d’ailleurs:
‘Milords et Messieurs, si un officier qui revient de l’tranger, comme mon noble ami (lord Cardigan), apr&egrave,s avoir accompli des prodiges de valeur, si cet homme est fier de la mani&egrave,re dont on le reoit ici aujourd’hui, quels doivent tre mes sentiments, moi qui reviens sans avoir accompli ma mission, apr&egrave,s avoir t censur par le gouvernement et priv de mon commandement (non! non!), je le rp&egrave,te, priv de mon commandement. Vous vous attendez sans doute ce que je vous dise quelques mots de la campagne de la Baltique. J’avais une fiotte magnifique jusqu’ un cer
tain point. Les quipages ne valaient rien, nous sommes partis sans pilotes, sans cartes, avec des officiers inexpriments, et nous sommes parvenus y arriver en parfaite sant.
‘Mon premier but a t de satisfaire le pays. Je savais tr&egrave,s- bien en partant que je ne pourrais accomplir le dixi&egrave,me de ce qu’on attendait de moi, mais j’tais dcid pourtant faire de mon mieux.
‘Je voulais donner aux Eusses l’occasion de se montrer en mer Ils ne le voulurent point. En second lieu, j’allai Cronstadt pour voir ce que j’y pouvais faire. J’y voulais attaquer l’escadre ennemie, mais je reconnus bientt que c’tait chose impossible.
‘D’abord, l’eau n’tait pas assez profonde pour nos vaisseaux, ensuite, les batteries taient d’une force ne pas nous permettre de tenter l’attaque de la place sans vouer notre flotte la destruc* tion. Je crois donc avoir prudemment agi.
‘L’amiral franais fut de mon avis, et nous projetmes d’attaquer Bomarsund. 11 ne me fallait point de troupes pour cela, mais l’amiral franais croyait qu’il lui en fallait, et il crivit son gou* vernement. Je crois encore que nons n’en avions pas besoin, et que ces soldats eussent t plus utiles Sbastopol. — Bomarsund fut pris en moins de rien, c’tait chose tr&egrave,s-facile, et nous dtruismes sans perte et sans peine une tr&egrave,s-grande ligne de fortifications.
‘J’ai t vivement censur par le gouvernement Le public m’a attaqu, et le gouvernement, au lieu de me dfendre, a encourag les clameurs publiques. Quand on apprit en Angleterre et en France que l’arme franaise allait retourner, un conseil de guerre fut convoqu. Avez-vous jamais entendu parler de conseils de guerre pour de semblables motifs? (On rit).
‘Enfin la question fut examine par un marchal de France, un amiral franais, un gnral du gnie anglais et trois de nos amiraux, et ils dcid&egrave,rent, l’unanimit, qu’il tait impossible d’aller plus Mb sans compromettre les flottes et nous exposer une dfaite presque certaine.
‘L’amiraut anglaise ne fut pas satisfaite et voulut un second conseil de guerre, que l’amiral franais refusa de convoquer, disant qu’il n’acceptait plus de conseil pour des oprations purement navales. —Votre gouvernement fut mcontent, mais l’arme franaise rentra en France.
‘Je dclare que si noos avions remont de nouveau le golfe de Finlande, nous eussions perdu notre flotte. Je voulus pourtant faire une nouvelle exploration du ct de Cronstadt, la plus solide forteresse de l’Europe.
‘Je vis qu’il n’y avait rien faire, et je fis mon rapport mon gouvernement. Quand on apprit la fausse nouvelle de la prise de Sbastopol, on demanda: Pourquoi Napier ne prend-il pas Cronstadt et Saint-Ptersbourg? Ou me demanda mme pourquoi je n’allais pas Moscou? (Rires).
‘Certes, je ne crus pas que jamais l’amiraut s’associerait ces clameurs, afin de rendre odieux un amiral qui avait tout fait pour servir l’honneur de son pays. J’crivis l’amiraut, pour lui indiquer le moyen de prendre Sweaborg. Que fit-on? je vais le dire, afin que le gouvernement, s’il a le moindre cur, me donne sur-le champ ma dmission. (Rires).
‘L’amiraut travestit mon langage et m’crivit des lettres ridicules. On me demanda pourquoi je ne prenais pas Sweaborg, quand je rclamais les moyens de le faire! Je n’tais pas l’homme supporter cela. (Rires).
‘Je ne suis pas homme . subir des outrages, je protestai. On me rpondit que je les avais induits en erreur. On m’adressa les lettres les plus outrageantes qu’on ait jamais adresses un officier. Je dis cela dans l’espoir que le monde l’apprenne, et que sir J. Graham ne si&egrave,ge plus jamais au pouvoir comme premier lord de l’amiraut,
‘Je dsire que le public sache que, si j’avais suivi les avis de sir , J. Graham, j’aurais laiss toute la flotte derri&egrave,re moi dans la Baltique. Je prouverai cela au monde, et si sir J. Graham a une parcelle d’honneur, il ne s’asseoira plus sur son si&egrave,ge avant que cela soit clairci. D’autre part, j’ajouterai que je n’ai plus le droit de figurer dans l’annuaire de la marine, et que l’on peut rayer mon nom des cadres si je ne dis pas la vrit. (Bravos). Je saisis cette occasion de faire cette dclaration au public, et je suis prt exposer ma conduite devant la chambre des communes quand elle le voudra. (Bravos).

ПИСЬМА РУССКАГО ВЕТЕРАНА 1812 ГОДА О ВОСТОЧНОМЪ ВОПРОС.

‘Нечего и говорить, что въ изложенія моей мысли я постараюсь избгать всякой враждебности. Нтъ, я постараюсь быть лишь справедливымъ и въ обвиненіяхъ не дозволю себ же только клеветы, но даже и сомнительной истины. Впрочемъ я отнюдь не полагаю своего честолюбія въ томъ, чтобы принимать на себя видъ безразличнаго равнодушія относительно того, что я считаю заблужденіемъ’.

Хомяковъ.

ПЕРЕВЕДЕНЫ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО ЯЗЫКА

П. И. БАРТЕНЕВЫМЪ.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Говоря о газетахъ нашего времени, смло можно примнить къ нимъ знаменитое выраженіе, которое приписываютъ Талейрану и сказать: ‘Печать дана человку для замаскированія мысли’. Въ самомъ дл, бывало ли когда, чтобы современныя, такъ-сказать проходящія передъ нашими глазами событія, искажались столъ недостойнымъ образомъ? Подвергаются сомннію нкоторые разсказы древнихъ историковъ, находятъ, что у Тацита или Светонія неврно переданы характеры Римскихъ цезарей, и въ изображеніяхъ преувеличены пороки однихъ и добродтели другихъ, и мы не особенно удивляемся этому: тогда не существовало повременной печати, не знали критики и проврки, писателей было мало, и творенія ихъ почитались непреложными. Но въ ваши дни, когда писателей не оберешься, когда опроверженіе непосредственно слдуетъ за утвержденіемъ, какимъ образомъ выходитъ, что недобросовстность постоянно беретъ верхъ надъ логикою и правдою?
Знаменитый писатель намревался основать изданіе подъ названіемъ: ‘Безпристрастный’, ему показали, что въ области печати безпристрастіе есть безсмыслица. Вс газеты основаны людьми партій, и подъ вліяніемъ страсти отличаются горячею и рзвою рчью, передъ которою безсильно разсудительное и спокойное слово писателя, не принадлежащаго ни въ какой партіи. Стало быть, борьба уже выходитъ неравная. Чтобы настоять на своемъ, необходимо кричать громко, возражать безъ оглядки, преувеличивать не красня и пускать въ ходъ похвальбу и наглость,— боевыя силы, которымъ правда ни по чемъ.
Но неужели потомство безъ разбору приметъ исторію въ томъ вид, какъ для него готовитъ ее повременная печать? Станемъ врить въ проницательность грядущихъ поколній и надяться, что они выслушаютъ странный урокъ, который преподается имъ повствованіями нашего времени, не иначе какъ подъ условіемъ строгой отчетности. Быть можетъ, найдется еще возможность отобрать плевелы отъ добрыхъ колосьевъ и въ лживыхъ хроникахъ отдлить извстіе точное отъ общественной лжи, страсть отъ исторіи. Какъ бы то ни было, посреди истинъ неопровержимыхъ займетъ себ мсто много лжи, пущенной въ ходъ по поводу случаевъ, настоящій смыслъ которыхъ уже будетъ потерянъ. Даровито изложенныя, въ блестящей оправ діалектики, выдумки могутъ пойти за дйствительно бывшія событія, а для многихъ людей что напечатано, то иметъ уже значеніе подлинности: verba volant, scripta manent {Слова разлетаются, а что написано, то остается.}.
Имя въ виду эту позорную и умышленную порчу первыхъ жизненныхъ припасовъ, коими питается человческое разумніе, мы зовемъ на помощь всхъ, у кого есть дарованіе и сердце и для кого событія, волнующія міръ, являются въ неискаженномъ вид. Пусть каждый принесетъ на это великое состязаніе свою дань труда и отваги, логики и совсти. Надо срывать маску съ лицедйства и обличать лживость и коварство, надо, чтобы къ честному историку не относились презрительно люди, смющіеся надъ доблестью, коль скоро она малоприбыльна и умющіе изготовлять искусную ложь и хитросплетенія, повидимому боле правдоподобныя чмъ самая правда. Лишь этимъ путемъ будемъ мы въ состояніи оставить нашимъ наслдникамъ безпристрастныя показанія, которыя они сопоставятъ съ горячечнымъ измышленіемъ. Посредствомъ сравненія они уже легко отличатъ событія дйствительныя отъ вымышленныхъ, и потомство съуметъ воздать Кесарево Кесареви.
Въ издаваемыхъ нами письмахъ ршительно и безповоротно, опровергаются безчисленныя неправды, съ такою назойливостью распущенныя этимъ роемъ писателей, подкупленныхъ, запуганныхъ или увлеченныхъ неразумнымъ предубжденіемъ. Письма эти доврены намъ однимъ старымъ пріятелемъ, также какъ и мы, ветераномъ достопамятной войны 1812 года. Мы напрасно пытались помстить ихъ въ газетахъ и всякій разъ встрчали безпричинный отказъ, представляющійся намъ въ юридическомъ отношеніи отнятіемъ права защиты у обвиненнаго. Сей послдній могъ бы сказать, подобно защитнику Людовика XVI-го: ‘Я напрасно ищу посреди васъ судей, передо мною только обвинители!’ Эти отказы принудили насъ прибгнуть къ другому способу и выдать ‘Письма’ отдльною книжкою.
Сочинитель намренъ слдить за политическимъ и военнымъ ходомъ великаго пожара, все еще именуемаго восточнымъ вопросомъ, тогда какъ, собственно говоря, это вопросъ по преимуществу Англійскій. Въ самомъ дл, разв источникъ ему въ чемъ либо иномъ, кром закоренлой ненависти Англичанъ во всякому народу, желающему положить предлы ихъ морскому всемогуществу? Разрушить флоты, начинающіе пріобртать силу, задавить всякое преуспяніе, которое можетъ оказаться помхою Англичанамъ: такова несомннная цль этой политики, которая съ такимъ лукавствомъ и тонкою плутнею провела Французовъ и заставила ихъ издержать, можетъ быть, милліарды и пролить драгоцнную кровь, единственно въ угоду новйшихъ морскихъ разбойниковъ. Другія ‘Письма’, въ дополненіе въ этимъ, появятся по мр раскрытія великихъ событій этой странной борьбы. Можетъ быть, не далекъ день, когда Европа, убдившись въ коварств Великобританской политики, неразрывно соединится на защиту общаго столькимъ народамъ блага и единогласно повторитъ твердое Катоново выраженіе: Delenda est Carthago {Надо разрушить Карагенъ.}!

* * *

ПИСЬМО ПЕРВОЕ.

Январь 1864.

Въ продолженіи цлыхъ мсяцевъ газеты подавали собою примръ невозмутимой наивности. Каждое утро удивлялись он тому, что совщанія и переговоры по Русско-Турецкому вопросу только прибавляли новыя усложненія въ тмъ, которыя существовали наканун. Простодушіе удивленія равнялось въ нихъ разв съ простодушіемъ доврчивости: ибо, заявляя о недочетахъ общественнаго ожиданія, они въ тоже время велеречиво перечисляли надежды слдующаго дня, основанныя на новыхъ, предстоявшихъ переговорахъ. Напомнить бы этимъ господамъ басню нашего поэта Крылова Квартетъ. Она объяснила бы имъ, почему переговоры оканчивались ничмъ, и отняла бы всякую надежду на успхъ переговоровъ будущихъ. Мнимые виртуозы басни, мучась и принимаясь за дло на вс лады, ничего не добились своими усиліями. Имъ хотлось гармоніи, а выходилъ невообразимый сумбуръ. Въ отчаяніи они обратились къ соловью и спросили его мннія. Тотъ отвчалъ коротко и ршительно: ‘У васъ никогда не будетъ хорошей музыки, потому что вы не музыканты’.
Вмсто соловья здравый народный смыслъ въ Россіи примнилъ туже мораль въ басн, которая въ дйствіи такъ долго разыгрывалась на Внскихъ совщаніяхъ. Онъ чутьемъ угадывалъ, что дипломатическій квартетъ не приведетъ ни къ чему удовлетворительному, потому что въ немъ участвовали лица, изъ которыхъ двое желали намъ зла, а двое другихъ не желали намъ добра. Въ этомъ отношеніи правительство мене публики независимо. Связанное политическими и дипломатическими преданіями, оно, по совсти, не могло заране отвергнуть добрыя услуги союзниковъ, предложившихъ ему свое примирительное посредничество. Оно и терпло до конца, и переговаривалось до тхъ поръ, пока переговори получили явно значеніе наступательное.
Если бы упомянутая выше наивность была принадлежностью лишь нкоторыхъ газетъ, не стоило бы говорить о ней. Но въ ваши дни значительная часть повременной печати пользуется могущественнымъ и всеобщимъ вліяніемъ. Постоянною и убійственною работою удалось ей лишить многихъ людей способности самостоятельнаго мышленія и сужденія, и — да простятъ мн это выраженіе — кретинизировать ихъ въ свою пользу. Отсюда ясно, что заблужденіе газетъ иметъ своимъ послдствіемъ заблужденіе публики. Вліяніе это идетъ еще дале, оно часто простирается и на людей, которые, по своему положенію, призваны сообщать событіямъ извстное направленіе. Примръ такого подчиненія представленъ государственнымъ человкомъ, во время преній Англійскаго парламента, по поводу проекта адреса королев въ отвтъ на рчь, которою она открыла парламентъ. Упрекая министерство въ мало-заботливости относительно давленія Россіи на Турцію, государственный человкъ этотъ прибавляетъ: ‘Министерство не можетъ отговориться незнаніемъ, ибо печать обращала его вниманіе въ эту сторону’. И подобная выходка могла быть допущена безнаказанно среди палаты лордовъ, въ этомъ верховномъ засданіи, ршенія котораго такъ важны для судебъ Англіи, а по воздйствію для судебъ Европы и цлаго свта! Итакъ кабинеты призываются сообразовать впередъ свои дйствія и свое направленіе съ указаніями газетъ, этихъ флюгеровъ, подчиненныхъ произволу не только всякого втра, но и всякой несмысленной или закупленной духомъ партіи руки.
Дло въ томъ, что печатью и парламентскими рчами создавъ искусственный міръ, въ которомъ дйствительность подвластна фраз и какъ бы задушена ею. Въ этой ложной атмосфер новыя поколнія привыкли жить заимствованною жизнью. Здравый смыслъ утратилъ тутъ вс свои права и всю свою силу. Иначе Русско-Турецкій вопросъ могъ-ли бы достигнуть ныншняго размра? Всякому независимому и дльному человку ясно, что самъ по себ онъ не сопряженъ съ тми затрудненіями, которыми его поздне обставили. Вс эти затрудненія вызваны газетною шумихою и созданы непрошеннымъ и самовольнымъ вмшательствомъ западныхъ державъ. Со стороны Россіи относительно Турціи распря была въ начал исключительно международною и основывалась на договорахъ и вковыхъ преданіяхъ. Сношенія между двумя странами, конечно, могли омрачиться, но это не повело бы къ бур, которая нын угрожаетъ помутить на неизвстный срокъ спокойствіе и благосостояніе Европы. Буря эта зародилась въ кабинетахъ Французскомъ и Англійскомъ. Европейскія правительства могли по праву и по обязанности зорко слдить за ходомъ этой распри. Съ оружіемъ въ рукахъ они могли готовиться къ вмшательству и ожидать минуты, когда наступитъ опасность для того, что условлено называть цлостью Отоманской имперіи и (по воздйствію) для того, что также условлено называть Европейскимъ равновсіемъ. Вмсто такого твердаго, но терпливаго образа дйствій, захотлось ршить дло опрометью, прежде чмъ заговорили событія, и принять подъ свою защиту одного изъ соперниковъ, во вредъ другому. Оттого, даже и теперь, распря между Турціею и Россіею иметъ значеніе лишь второстепенное. Для Россіи дло уже не въ томъ, чтобы получить отъ Порты то, чего она считаетъ себя въ прав отъ нея требовать или сдлать ей какую ни на есть уступку, по снисхожденію и миролюбію. Великія державы, помстившіяся между воюющими сторонами, чтобы прикрыть Турцію своими вооруженными силами, вынуждаютъ Россію не отступать отъ первоначальныхъ своихъ требованій: иначе покажется, будто она дйствуетъ подъ вліяніемъ угрозъ, что несообразно съ ея достоинствомъ.
Если державы эти воспользовались первымъ представившимся предлогомъ, чтобы поссориться съ Россіею, то они поступили хорошо, и было бы слишкомъ сантиментально порицать ихъ за неоткровенность и недостатокъ прямодушія: извстно, что въ политик хитрость, сшитая самою блою ниткою, почитается дломъ ловкости, которымъ кабинеты любятъ пользоваться. Но если эти правительства взаправду хотли и надялись дйствовать путемъ примирительнымъ, то они позволятъ намъ сказать имъ, что они поступили неловко. Прежде чмъ принять какую-либо мру, надо хорошенько узнать поприще, на которомъ придется дйствовать и оцнить по достоинству положеніе и протекшую судьбу тхъ лицъ, которыхъ хочешь заставить плясать подъ свою дудку.
Русскій народъ, какъ и его правительство, и характеръ императора Николая, никогда не подавали повода предполагать, чтобы на нихъ можно было подйствовать угрозою.
Ниже мы возвратимся къ этимъ соображеніямъ и подкрпимъ ихъ примрами изъ исторіи и уроками современной эпохи. Надемся доказать, что западныя державы сдлали значительную ошибку въ образ дйствій своихъ съ начала Русско-Турецкой распри и до сего дня. Покамстъ мы намрены въ слдующемъ письм коснуться возникновенія ныншней неурядицы и оцнить то, чмъ она была въ своемъ происхожденіи.

ПИСЬМО ВТОРОЕ.

Январь.

Съ прибытіемъ князя Меншикова въ Константинополь закипли политическія страсти, до силъ поръ не перестающія бушевать и волноваться. Европейская печать, еще не зная настоящихъ поводовъ этого посольства, уже пришла въ возбужденіе отъ присутствія Русскаго посла въ Константинопол. Толковали о пышной военной обстановк его, о блеск и шум, которымъ сопровождалось посольство. Но кмъ возбужденъ весь этотъ шумъ, кмъ преувеличенъ этотъ, такъ-сказать, театральный эфектъ, который придали посольству? Конечно, не Россіей’, потому что еще и теперь печать и кабинеты ставятъ ей въ упрекъ, что она прикрыла и умалила важность этого посольства, съ цлью яко бы надежне заручиться довріемъ державъ. Весь этотъ шумъ и вся эта театральность пошли отъ газетъ. За отсутствіемъ другихъ поводовъ, печать начала свой походъ нападеніемъ на туалетъ посла. Франція, вчера республиканская, нын безпощадно возвращенная въ преданіямъ монархіи и короткихъ штановъ, глубоко возмутилась небрежностью въ наряд князя Меншикова. Получивъ увдомленіе изъ Перы, отъ своихъ корреспондентовъ, она испустила кривъ негодованія и тревоги. Неприбранность въ туалет Русскаго посланника явилась посягательствомъ на цлость Оттоманской имперіи. Франція не могла отнестись къ тому равнодушно, и врная союзница ея въ силу ‘сердечнаго соглашенія’ (entente cordiale), должна была ощутить тоже справедливое негодованіе. Такихъ образокъ фешьонабельный Англичанинъ и чудодй (le merveilleux) новой имперіи въ одинъ голосъ закричали: караулъ! противъ Московскаго варвара. Княжескій нарядъ былъ буквально разобравъ по ниточкамъ на обихъ сторонахъ пролива. И въ этотъ по крайней мр разъ, благородному лорду не пришлось произносить обвиненіе, о которомъ мы упоминали въ предъидущемъ письм: ибо печать не вотще взывала въ бдительности правительствъ. Не имвъ случая отобрать показанія у комнатнаго слуги князя Меншикова, я не могу поручиться, въ какой мр изящно былъ онъ одтъ, навщая великаго визиря. Но кто лично знаетъ князя, тотъ не могъ безъ смха встртить его изображенія въ газетахъ. Человкъ высокаго образованія, обогащенный познаніями всякаго рода, дловитый и въ тоже время съ тонкимъ умомъ, настоящій джентльменъ и вельможа въ привычкахъ и обращеніи, блистательный въ салонахъ и трудолюбивый въ тиши кабинета — таковъ князь Меншиковъ, и остается желать, чтобы и въ другихъ странахъ посреди правительственныхъ и политическихъ знаменитостей были люди столь непререкаемыхъ достоинствъ и отличія.
Впрочемъ, я долженъ отнестись съ нкоторою недоврчивостью въ разсказамъ объ его дйствіяхъ и поступкахъ и притомъ на основаніи моихъ собственныхъ воспоминаній. Я былъ въ Константинопол въ 1849 году, во время посольства князя Радзивила, Туалетъ этого посланника былъ предметомъ сплетней между обитателями Перы, и эти сплетни сочинялись подонками тамошняго населенія, изъ котораго Англійскія и Французскія газеты по большей части набираютъ себ встовщиковъ. Тогда также увряли, будто Русскій посолъ, съ цлью подразнить султана, явился на аудіенцію въ его величеству въ каск. Этой басн, сколько мн извстно, не поврили въ Европ, но сочинители новостей не утратили бодрости и поздне кинулись на фуражку князя Меншикова. И на этотъ разъ простая изношенная фуражка обошла кругомъ Европу. Она отнын иметъ себ мсто въ исторіи на ряду съ знаменитою шляпою губернатора Геслера. Одна послужила началомъ борьбы, предпринятой на независимость Швейцаріи, по поводу другой начнется борьба за независимость и цлость Турціи.
Это пустяки, и стыдно на нихъ останавливаться, но тмъ хуже для эпохи, коль скоро, при всей нелпости своей, пустяки эти принадлежатъ исторія.

ПИСЬМО ТРЕТІЕ.

Январт.

Несомннно, что Европа мало и очень поверхностно знаетъ Россію. Частью недоброжелательство, частью безсиліе пониманія ограничиваютъ ея свднія объ этой стран тснимъ и неисходнымъ кругомъ предвзятыхъ понятій, глупыхъ пошлостей, нелпыхъ предубжденій. Врованія и нравственныя качества Русскаго народа кажутся на взглядъ Европы странностями и принадлежностями варварства, потому что они не согласуются съ ея собственными предразсудками и противорчатъ ея склонностямъ, проистекшимъ отъ цивилизаціи, которая, конечно, ушла далеко впередъ, по слишкомъ часто направлялась по ложнымъ путямъ. Чтобы заставить умнаго Англичанина или Француза сказать глупость, нужно заговорить съ нимъ о Россіи: это такой предметъ, отъ котораго они пьянютъ, и разумніе у нихъ тотчасъ мутится.
Россія прежде всего есть земля благочестивая и царелюбивая. Ея историческія преданія ей также дороги, какъ и преданія вры, потому что т и другія проистекаютъ изъ одного источника. Россія то что она есть, преимущественно потому, что она дочь Восточной церкви и потому что она всегда оставалась врна ей. Въ Православіи заключается ея право на бытіе, въ немъ развивалась протекшая ея жизнь, и въ немъ же задатки ея будущности {Любопытно здсь единомысліе автора съ покойнымъ митрополитомъ Филаретомъ, который, лтъ десять спустя, въ проповди на тысячелтіе Русскаго государства, спрашиваетъ: ‘кто виною огражданствованія Россіи?’. П. Б.}. Всякій великій народъ призванъ Промысломъ исполнить на земл какое-нибудь назначеніе. Отвергните это участіе Промысла въ главнйшихъ міровыхъ событіяхъ, и вамъ останется въ исторіи таблица фактовъ, неясныхъ и безплодныхъ, которые слдуютъ одинъ за другимъ или сталкиваются между собою, имя лишь значеніе минутное, такъ какъ никакой порядокъ, никакая разумная мысль не руководятъ ихъ сочетаніями и ихъ развитіемъ. Добросовстная оцнка предначертаній Промысла — вотъ настоящая и единственная философія исторіи. Есть событія второстепенныя, вызываемыя лишь случайностью, страстями, выгодами людей, но есть и такія, въ которыхъ дйствуетъ Промыслъ. Отличать одни отъ другихъ и опредлять каждому изъ нихъ подобающее мсто — такова задала исторіи.
Если бы благодать Божія подйствовала сильне на посланниковъ Владимира Великаго въ какомъ-нибудь другомъ мст, а не въ собор св. Софіи, гд они слушали богослуженіе, то вся наша исторія получила бы совсмъ иной видъ. Принявъ Римское ученіе, мы стали бы участниками борьбы вроисповдной и политической, которою наполнялись, въ теченіи вковъ, жизнь и дятельность западныхъ народовъ. Этою борьбою ускорено ихъ развитіе, но ею же они напослдокъ ослаблены, и лишь благодаря новымъ сотрясеніямъ эти народы могли снова окрпнуть и вступить въ новое бореніе. Находясь вн этихъ великихъ столкновеній, мы сберегли народность и свойственную намъ особенность, которая, славу Богу, нсколько обособляетъ насъ отъ прочихъ членовъ Европейской семьи. Въ силу такого обособленія, мы не подверглись болзненности, истощенію, преждевременному разслабленію, коими во многихъ отношеніяхъ постигнуто западное общество. Цлые вка Россіи пришлось вести борьбу, такъ-сказать, физическую, съ варварскими народами, и отъ того она, конечно, осталась позади другихъ на пути гражданственности и умственнаго совершенствованія, но за то она могла сберечь свою независимость и юность. Прошедшее не тяготитъ ея. Въ движеніяхъ своихъ она не затруднена историческимъ багажемъ, который ей приходилось бы тащить за собою, на пути въ будущему. Средніе вка не представляютъ у насъ для однихъ страшилища, для другихъ запоздалаго идеала, въ достиженію котораго потребны попятные шаги. Церковь наша не состоитъ въ одно я тоже время въ зависимости и отъ первосвященника, и отъ свтскаго государя. Россія не знаетъ этого неизсякаемаго источника противорчій, неминуемыхъ столкновеніе, перетягиваній къ противоположному концу, которыми искажается вра, и дло небесное смшивается съ мелкою земною суетностью и жалкою политическою щепетильностью. Французская церковь, въ одно и тоже время законная и беззаконная, получивъ бытіе свое, съ одной стороны, отъ власти ультра-монтанской, а съ другой — отъ Галликанскаго мятежа, напоминаетъ собою въ извстномъ отношеніи то смшанное королевство, которое нсколько лтъ было лучшею изъ республикъ {Т.-е. королевство ври Людовик-Филипп. П. Б.}. Подобныхъ безсмыслицъ не мало въ устройств Европейскихъ обществъ.
У насъ нтъ также — не во гнвъ будь сказано тмъ, кто судитъ о длахъ, не изучивъ ихъ основательно,— у насъ нтъ церкви казенной. По сущности своей, церковь наша, хотя и принадлежитъ къ общему монархическому составу имперіи, не есть однако учрежденіе земное. Она старшая дочь Апостоловъ, которые сберегли и распространили истину, открытую имъ Господомъ. Нердко обращаются къ нашей церкви съ страннымъ упрекомъ, обвиняютъ ее, что она остается неподвижна посреди перемнъ, происходящихъ въ мір политическомъ и умственномъ. Но въ этой неизмнности не заключается-ли ея сила, и не служитъ-ли оная доказательствомъ ея священнаго происхожденія? Она неизмнна, какъ Откровеніе и какъ Евангеліе, которое служитъ ей оправданіемъ и закономъ.
Ревнители Римской церкви еще любятъ ставить намъ въ упрекъ отсутствіе церковнаго единства, которое яко бы невозможно по причин многочисленныхъ сектъ. Упрекъ этотъ со стороны Франціи свидтельствуетъ о непониманіи и легкомысліи. Въ Россіи много сектъ, это правда, но церковь и духовенство въ нихъ вовсе не участвуютъ. Секты эти порождены необузданною ревностью по вр и плохо руководимы лжеучительствомъ, къ тому же послдователи ихъ принадлежатъ къ низменнымъ слоямъ общества. Буквальное толкованіе священныхъ текстовъ, не признающее правила, но которому буква мертвитъ, а духъ животворитъ, извчное и суеврное уваженіе къ стариннымъ оборотамъ рчи и стариннымъ изданіямъ священныхъ книгъ, пересмотрннымъ и исправленнымъ въ послдствіи по подлинному тексту,— вотъ на чемъ обыкновенно стоитъ и чего держатся мало просвщенные, но ревностные представители этихъ разноученій. Но церковь и духовенство отъ того не страдаютъ, пребывая въ нерушимомъ единеніи. У насъ нтъ высшаго духовенства, раздленнаго на два стана, хотя и не враждебные, но вполн одинъ другому противоположные, состязающіеся между собою подъ знаменами церкви Римской и церкви Галликанской на арен повременной печати и, за неимніемъ политическаго парламента, образующіе изъ себя въ дл церковномъ правую и лвую стороны.
Мы — православные, и этимъ словомъ сказано все. Тутъ нашъ символъ вры, народный и политическій. Отсюда я узы сочувствія, приверженности и признательности, коими связаны мы съ Восточною церковью и съ народами, отъ нея зависящими. Народы эти суть наши братья,— вдвойн намъ родственные, и какъ христіане, и какъ дти одной церкви. Вотъ единственный источникъ и поводъ нашихъ распрей съ Турціей. Власть, по существу своему враждебная христіанству (ибо она становится христіанскою, какъ только покинетъ свою враждебность), держитъ подъ своимъ гнетомъ многіе милліоны нашихъ братьевъ о Христ Іисус. Мы обязаны имъ покровительствовать, бдительно опекать ихъ и въ случа нужды подкрплять нашимъ оружіемъ. И если мы пренебрежемъ этимъ, то некому будетъ замнить насъ въ этомъ святомъ дл: мы отречемся отъ нашей исторіи, отъ нашей народности, мы явимся передъ Небомъ и людьми отступниками дла, предназначеннаго вамъ Промысломъ.
Говоря и дйствуя такъ, мы не увлекаемся несбыточною мечтою, напротивъ пребываемъ въ области исторіи и политики: потому что, повторю еще, наша особенность, наша сила, вся наша дятельность, все сосредоточивается въ Православіи. Остальныя международныя отношенія наши второстепенны и условны. Мы могли быть увлечены потокомъ западныхъ событій, точно также какъ могли бы и не принять въ нихъ никакого участія, что вроятно было бы и лучше, во отъ потока событіе на православномъ Восток устраниться намъ невозможно: это ваше естественное, неотвратимое теченіе. Пусть неврные, удручающіе нын своимъ господствомъ эти народности, постигнутъ-точне собственную свою выгоду и перестанутъ внимать коварнымъ внушеніямъ друзей своихъ, пусть они окажутъ вашимъ братьямъ должное покровительство, и наше вковчное вмшательство въ Турецкія дла будетъ разомъ обезоружено. Въ тотъ день, когда Турецкое покровительство окажется дйствительнымъ, а не общаннымъ только, когда оно утвердится на чмъ либо иномъ, а не на фразахъ Гюланейскаго акта, заключающаго въ себ столько же обезпеченія, какъ и всякая другая бумага, въ тотъ день, повторяю, когда покровительство это сдлается полнымъ, искреннимъ и безповоротнымъ: въ тотъ самый день отношенія паши въ Турціи совершенно измнятся. Изъ враждебныхъ, какими они часто были, сдлаются они мирными и дружественными. Мы никогда не домогались для себя политическаго и исключительнаго покровительства Грекамъ: это на насъ выдумали, съ цлью придать вроподобіе химер, порожденной недобросовстностью. Но Русское правительство желало быть, такъ сказать, законнымъ свидтелемъ и порукою того, что Турція исполнитъ общанія, данныя ею своему православному населенію. Подобный уговоръ, конечно, былъ бы страненъ между двумя христіанскими и образованными державами, но будетъ ли добросовстно желаніе видть въ Турціи законнаго члена Европейской семьи и сообразно тому обращаться съ нею? Присутствіе Турокъ въ Европ и господство ихъ надъ христіанскими народами, превосходящими своихъ угнетателей численностью и образованіемъ, есть не боле, какъ случай. Его можно терпть до извстной степени, можно покамстъ по поводу его входить въ соглашенія съ цлью предупредить неблаговременную смуту, но нравственно и правомрно признавать это господство есть дло невозможное и небывалое. Ни одна изъ Европейскихъ державъ никогда не относилась въ Турціи какъ равная въ равной. Враждебныя между собою державы избирали ее поприщемъ для своего частнаго соперничества и поочередно то грозили ей, то ласкались въ ней. Въ наши дни защитники и союзники полумсяца мене чмъ когда либо считаютъ ее державою независимою. Они не предлагаютъ ей своего союза, а налагаютъ его на нее. Они берутъ ее подъ опеку, какъ малолтку и держатъ подъ запрещеніемъ, какъ лишенную умственныхъ способностей.
Не будь Турецкое правительство такъ невжественно и такъ спсиво, оно легко могло бы постигнуть, какой союзъ удовлетворяетъ важнйшимъ и единственно прочнымъ его выгодамъ. Оно убдилось бы въ необходимости оказывать разумное покровительство и по нужд длать уступки своимъ христіанскимъ подданнымъ, которые одни только и могутъ продлить его существованіе или ускорить его паденіе. Отъ того, какъ Турки относятся къ нимъ, зависитъ ихъ сила и погибель. Эти народы одни хранятъ въ себ начала гражданственности и развитія, которыя могутъ быть благоразумно примнены въ Турецкой природ и устройству. Грековъ, освобожденныхъ изъ подъ ига, достаточно будетъ слишкомъ на сто лтъ для умственнаго воспитанія и нравственнаго возрожденія Турокъ. Отъ цивилизаціи же, которую Турція дозволяетъ Западу налагать на себя, разсваются въ ея организм лишь Семена смерти.
Говорятъ, лордъ Стратфордъ Редилифъ хвалится тмъ, что онъ врагъ Россіи. Англійское правительство открыто признаетъ за нимъ эту спеціальность. Ршившись предложить свои добрыя услуги Петербургскому кабинету для разбора и умиренія возникшихъ между Россіею и Портою несогласій, кабинетъ Сенъ-Джемскій, съ обычнымъ своимъ прямодушіемъ, немедленно возложилъ это щекотливое порученіе не на кого друтаго, а именно на лорда Стратфорда Редклифа. Это называется вылить боченокъ масла на загорвшійся домъ, чтобы скоре потушить пожаръ. Можетъ быть, скажутъ мн, что этотъ посолъ пользовался расположеніемъ Турокъ и могъ лучше всякого другаго образумить ихъ и склонить къ уступчивости, но стоитъ припомнить рчь, произнесенную этимъ дипломатомъ-туркофиломъ на публичномъ обд въ 1852 году, когда онъ узжалъ изъ Константинополя, чтобы оцнить, сколько лестнаго дли Турецкаго правительства въ этомъ новомъ его назначеніи. Въ знаменитой рчи своей онъ не поскупился высказать ему самыя обидныя истины, самые рзкіе упреки.
C’est ainsi qu’en partant il lui fit ses adieux {Такъ прощался онъ съ нами передъ отъздомъ.}.
Посл такой рчи, произнесенной въ самой столиц и, такъ сказать, въ присутствіи властей, которымъ наносилось въ ней оскорбленіе, никакое независимое и уважающее себя правительство не допустило бы къ себ въ представители дружественной державы человка, показавшаго примръ такого полнаго пренебреженія приличій. Но такова судьба бдной Турціи: въ бою ее уничижаютъ враги ея, въ дипломатическихъ переговорахъ — друзья.
Какъ бы то ни было, лордъ Редклифъ ошибается, почитая себя врагомъ Россіи: въ сущности и вопреки самому себ, онъ есть врагъ Турціи. Будучи на Восток, я видлъ его дятельность. Признаю необыкновенныя качества его, какъ лица частнаго, но его политика, страстная, придирчивая, узкая а предвзятая, всегда казалась мн гибельною для Турціи. Эти, такъ называемыя, улучшенія, эти кажущіяся учрежденія, заводимыя имъ въ томъ краю, вопреки разуму и природ, эти усилія всячески отстранить Русское вліяніе, все это за мой взглядъ представлялось какими то ямами, которыя онъ копалъ подъ ногами своего пріемыша.
Легко писать газетныя статьи о неприкосновенности Турціи, держать парламентскія рчи въ род лорда Кларендона, разсылать циркуляры и депеши, какъ длаетъ Друезъ-де Люисъ, ‘не сходить съ коня на берегу Понта Эвксинскаго’ (Друенъ-де Люисъ литераторъ и обойтись безъ украшеній не можетъ), все это легко, но, въ сущности, никогда нельзя достигнуть, чтобы Турція сдлалась Турецкою. Это существительное нуждается въ постороннемъ для него прилагательномъ, иначе оно не иметъ смысла и значенія: оставшись одно, оно является лишь отвлеченнымъ понятіемъ. Турція Англо-Французская была бы аномаліею безъ почвы и безъ всякаго ручательства долговчности.
Набрать ее можно бы разв изъ отступниковъ Корана (которые однако вслдствіе отступничества не становятся послдователями Евангелія): это дрянные Турки и въ тоже время дрянные Европейцы, взявшіе отъ цивилизаціи лишь то, что могло быть преподано революціонными ученіями и газетами. Настоящій Турецкій народъ, здравое большинство, хотя и упрямое и закоснвшее въ предразсудкахъ, никогда не полюбитъ такого составная и противународнаго правительства. Въ минуту опасности Турокъ приметъ помощь отъ гяуровъ, но съ минованіемъ опасности ни за что не побратается съ ними. По нужд онъ скоре доврится Московитамъ, хотя и часто воевалъ съ ними. Между Турками и Славянами есть нчто общее по восточному ихъ происхожденію, чего нельзя не признавать и нельзя истребить. Настоящіе Турки мягкосердечны и откровенны. Близкое сожительство и, за исключеніемъ вры, общіе патріархальные обычаи и многія другія сходныя черты могли бы, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, повести къ соединенію двухъ племенъ, нын раздленныхъ. Имя милліоны мусульманъ въ числ своихъ подданныхъ, Россія знакома съ мусульманскимъ характеромъ и натурою. И такъ, вроятность жизненной цлости можно бы признать разв за Турціею Греко-Русскою. Нельзя отрицать и забывать, что Греки въ Европейской Турціи представляютъ собою единственный элементъ прочности и будущности. Западное вліяніе въ тхъ странахъ не можетъ долго оставаться въ предлахъ одной политики: рано или поздно къ нему непремнно примшается властолюбивая Римская церковь, и эти властолюбивыя поползновенія неизбжно встртятся съ противодйствіемъ православнаго населенія, Греческаго и Славянскаго. Отсюда одинъ только шагъ въ паденію Турецкой имперіи, чмъ и воспользуется Россія. Русское правительство, какъ бы оно ни желало избгнуть крайностей, волею и неволею, по самому ходу длъ и въ силу народнаго возбужденія, принуждено будетъ дйствовать. Востокъ можетъ дождаться улучшеній только отъ этого правительства (т.-е. Русскаго). Слова не наши: они принадлежатъ Наполеону III-му. Можетъ быть, Наполеоновскія идеи, гд напечатано это выраженіе, нсколько измнились съ тхъ поръ, какъ имперія стала миромъ (l’empire c’est la paix), тмъ не мене смыслъ вренъ и теперь, какъ былъ въ 1839 году.
Народы и правительства, утратившіе чувство вры, думаютъ оскорбить насъ, упрекая въ фанатизм. Хорошо! Но у всякаго народа есть боле или мене свойственный ему фанатизмъ. У одного фанатизмъ гинеи, у другаго фанатизмъ фразы. Въ Европ не понимаютъ, что въ настоящее время еще возможно пойти на войну изъ за вры. Но прежде всего столкуемся. Россія вовсе не думаетъ предпринять войну съ тмъ, чтобы навязать свое ученіе иноврцамъ. Мы отнюдь не желаемъ обращать Турокъ въ Православіе посредствомъ пушекъ, но мы всегда готовы стоять за святость и неприкосновенность нашей матери-церкви и защищать тхъ, кто къ ней принадлежитъ. Разница великая! Впрочемъ, теперь это даже выше философскаго пониманія Европы. Англичане, напримръ, находятъ весьма естественнымъ и разумнымъ начать войну противъ миролюбиваго народа за то только, что правители этого народа мшаютъ иностранцамъ оскотинивать и отравлять его посредствомъ тайнаго ввоза опіума. Подобная война, въ глазахъ Англичанъ, есть дйствіе хорошей и мудрой политики, о Синопахъ Небесной имперіи, съ рзнею и бдствіями, у нихъ говорятъ лишь мимоходомъ.
Французы, въ свою очередь, признаютъ возможность гражданской войны изъ за аксіомъ метафизико-политической галиматьи, въ род того, что ‘король царствуетъ, а не управляетъ’. Высшіе умы, государственные люди готовы предать страну свою ужасамъ безначалія и пожертвовать династіею, которую они сами возвели на престолъ и которой долго служили, все въ предлахъ законности, я не сомнваюсь. Они готовы съ радостью идти на вс эти опасности, лишь бы до два исчерпать вопросъ, кто правъ по длу объ избирательныхъ банкетахъ {Февральская революція 1848 года началась по поводу этихъ банкетовъ. П. Б.}.
Эти великіе народы по обоимъ берегамъ пролива гордятся своимъ политическимъ воспитаніемъ, которое унаслдовано посл многихъ вковъ гражданственности и которое даетъ такіе плоды. Мы младшія дти Европейской семьи, смиренно сознаемся, что такая гражданственность вамъ не по плечу, и въ дтскомъ невжеств вашемъ мы постыдились бы являться передъ лицомъ свта съ торгашескою плутнею и съ преступнымъ легкомысліемъ.

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ.

Январь

То, что мы сказали въ предыдущемъ письм о чувств вры, преобладающемъ во всей вашей исторіи и о семейной такъ сказать связи, существующей между Россіей и Восточною Церковью, достаточно, какъ мн кажется, объясняетъ, въ чемъ существенно состояло посольство князя Меншикова. Оно было нравственнымъ выраженіемъ вашихъ правъ и нашихъ обязанностей: ни боле, ни мене. Если смотрятъ на него иначе, если оно подало поводъ въ ложнымъ толкованіямъ, то виновата въ томъ Европа, а не мы. Слдовало бы удивляться, что подобное посольство не состоялось ране. Но ни сама Турція, ни наши политическіе противники не могутъ жаловаться на это и винить насъ въ упущеніи. Русское правительство было уже давно озабочено этимъ вопросомъ. Оно могло поднять его въ такое время, когда Европ было не до того, чтобы оборонять неприкосновенность Полумсяца, когда она сама оборонялась отъ революцій, которыя грозили гибелью не только престоламъ, но и кореннымъ основамъ всякой общественности. Русскому правительству постоянно приписываютъ либо изворотливость, тоньше и коварне всякихъ ухищреній Макіавелевской политики, либо простоту и непониманіе своихъ выгодъ, достойныя золотого вка.
Искренность нашего правительства неопровержимо свидтельствуется тмъ, что оно не захотло ловить рыбы въ мутной вод, не воспользовалось для своего дйствія тмъ временемъ, когда вниманіе державъ было занято тяжкими заботами самозащиты. Къ вопросу, который необходимо было разршить нашему правительству, оно приступило открыто, при свт дня, среди всеобщаго мира. Русскій народъ давно уже съ чувствомъ оскорбленнаго недоумнія относился къ тому, что дло самое для него дорогое и священное какъ будто предавалось забвенію. Страданія Восточной Церкви отзывались въ самой глубин народнаго сердца, и лишь наше безграничное довріе въ правительству могло сдерживать и обнадеживать умы. Нетерпніе страны уступало, не безъ усилія, долготерпливости правительства и предоставляло ему выборъ дня для своевременнаго дйствія, въ томъ убжденіи, что оно не измнитъ вроисповдному и народному завту. За исключеніемъ, можетъ быть, нкоторыхъ отдльныхъ лицъ, у насъ не существуетъ никакой партіи, которая мечтала бы о завоеваніи Константинополя или о другихъ земельныхъ пріобртеніяхъ. Можно положительно сказать, что ни правительство Русское, ни народъ не имютъ въ настоящее время честолюбивыхъ замысловъ, которые имъ приписываются, также не подлежитъ сомннію, что весь народъ всегда будетъ готовъ принести самыя тяжкія жертвы и пролить до послдней капли свою кровь, чтобы обезпечить независимость Восточной Церкви.
Съ самаго начала Русско-турецкаго столкновенія, еслибъ императоръ Николай захотлъ, онъ усплъ бы двадцать разъ двинуть свои военныя и морскія силы и овладть Турецкою столицею, а также и Дарданелами, посл чего ему не трудно было бы отнять у морскихъ державъ всякую охоту встрчаться съ нимъ въ тхъ мстахъ. Если онъ этого не сдлалъ, то потому, что не хотлъ.
Исходная точка столкновенія — вопросъ о Палестин для всхъ кром насъ, Русскихъ, есть вопросъ не только второстепенный, но совершенно праздный. Это доказывается невозможностью для западной политики заняться имъ существенно и понять его иначе какъ только предлогомъ для борьбы съ нами. Не кстати возбужденный Французскимъ кабинетомъ (трудно сказать, съ какою цлью) этотъ вопросъ не вшиваетъ никакихъ сочувствій въ большинств Французскаго народа. Исключай небольшое число духовникъ лицъ и еще гораздо меньшее число искренно благочестивыхъ душъ, онъ не занимаетъ никого. въ этомъ отношеніи Франціи вполн согласна съ воззрніями бонапартизма. Когда предлагали вождю Египетской экспедиціи идти на Іерусалимъ изъ Яффы, гд онъ тогда находился, онъ отвчалъ, что Іерусалимъ не входитъ въ линію ею операцій: слова не лишенныя значенія въ устахъ христіанина. Его преемникъ, уклонившись на этотъ разъ отъ семейнаго преданія, возымлъ неловкую мысль включить Святыя Мста въ линію своихъ дипломатическихъ операцій.
Въ Россіи, напротивъ, святой городъ есть городъ любимый, куда съ незапамятныхъ временъ усердно ходятъ наши богомольцы. Словесность наша, довольно бдная историческими памятниками, иметъ очень старинныя описанія такихъ ‘хожденій’. Эти разсказы простыхъ людей, чуждые всякой писательской притязательности, носятъ на себ печать простодушія я набожности, что и составляетъ ихъ великое достоинство. Чувство вры не подверглось у насъ искаженію, и потому паломничество сохранило въ Россіи значеніе, которое оно имло въ средніе вка. Каждый годъ въ Іерусалимъ стекаются многочисленные богомольцы изъ всхъ сторонъ Россіи, изъ всхъ слоевъ общества. Тутъ, кром свтскихъ людей, бываютъ купцы, крестьяне, женщины изъ простонародья, отпускные солдаты. Бдный людъ съ береговъ Волги, съ Бломорского прибрежья, изъ глубины Сибири, пшкомъ проходитъ всю необъятность Россіи, чтобы добраться до завтной цли своего благочестиваго чувства. Они вопятъ деньги въ продолженіи многихъ лтъ и лишаютъ себя необходимаго, лишь бы принести къ Святому Гробу лепту своего труда и своихъ лишеній.
Спрашиваю всякаго безпристрастнаго и добросовстнаго путешественника, который, подобно мн, былъ въ Іерусалим: много ли повстрчалось ему истинныхъ паломниковъ, кром Русскихъ? Безъ сомннія встрчались любознательные или праздные Французы, люди науки, прізжающіе изслдовать эту землю для своихъ географическихъ или историческихъ развдокъ. Вы тутъ найдете и Англичанъ-туристовъ, которыхъ впрочемъ наврное можно встртить во всхъ углахъ міра и которые странствуютъ въ Іерусалимъ также, какъ похали бы въ Мономотап. Но только изъ Россіи, къ праздникамъ Рождества Христова и Пасхи, являются цлыя толпы богомольцевъ говть и причаститься у Гроба Господня. Мало бываетъ Французовъ между паломниками свтскаго званія, и даже мало духовныхъ лицъ. Двадцать два года тому назадъ (говоритъ г. Пужул въ книг о Святыхъ Мстахъ, 1853 г.), когда я постилъ Святую Землю, я не встртилъ ни одного духовнаго лица изъ нашего народа, ни въ одномъ Сирійскомъ монастыр не говорили на язык древнихъ освободителей Святого Гроба. Это признаніе, соскочившее съ пера защитника Французскаго дла въ Іерусалим, не есть ли очевидное доказательство того, что вопросъ о Святыхъ Мстахъ не иметъ никакого значенія для Франціи? Заговорите о Париж или о Лондон въ какомъ нибудь отдаленномъ углу Россіи или человку изъ простого народа: ваши разсказы не возбудятъ особаго вниманія. Но если вы возвращаетесь изъ Іерусалима, то можете расчитывать на внимательныхъ и сочувственныхъ слушателей. Для этого простонародья, въ большинств безграмотнаго, Іерусалимъ есть живое преданіе, которое сохранилось изъ поколнія въ поколніе и постоянно обновляемо у сельскаго очага благочестивыми разсказами возвратившихся паломниковъ.

ПИСЬМО ПЯТОЕ.

Январь.

Французская повременная печать произнесла лишь одно правдивое и дльное слово о Восточномъ вопрос.
Это слово появилось въ Revue des Deux Mondes. Но вы не найдете его ни въ двухнедльномъ обозрніи, ни въ статьяхъ о Русской политик на Восток, которыя печатаетъ Евгеній Форкадъ. Истина, недоступная гордын, открывается ивой разъ смиренномудрію. Слово это находится въ скромномъ примчаніи въ Русской повсти Ксенія Демьяновна, въ одномъ изъ октябрьскихъ выпусковъ 1853 года. Вотъ это примчаніе: ‘Авторъ предлагаемаго разсказа имлъ возможность изучить многія стороны въ жизни Русскихъ крестьянъ, ускользающія отъ вниманія путешественниковъ, которымъ не достаетъ ни времени для пополненія своихъ наблюденій, ни того ясновиднія, которое дается лишь народному духу. Въ повствованіи, которое связано здсь съ нкоторыми воспоминаніями о Святыхъ Мстахъ, читатели найдутъ врную картину народныхъ нравовъ въ Россіи и, быть можетъ, безошибочную, хотя и отдаленную оцнку тхъ вроподобныхъ вліяній, которыя воодушевляютъ и волнуютъ въ настоящее время эту великую имперію’. Сдлаемъ лишь одну небольшую оговорку. Замните слово можетъ быть положительнымъ утвержденіемъ, и вся приведенная замтка будетъ заключать въ себ сущую правду.
Да, объясненія посольству князя Меншикова слдуетъ искать въ добросовстномъ изученіи народныхъ нравовъ, вроисповдныхъ убжденій Русскаго народа, въ его приверженности, сердечномъ благоговніи къ Восточной церкви и въ Святому Граду въ особенности. Вы напрасно будете громоздить догадки на догадкахъ, разсужденія на разсужденіяхъ: вы только истощите ваше воображеніе и будете искать полудня среди ночи, истина ускользнетъ отъ васъ. Да, нужно ясновидніе, которое дается лишь родному духу, чтобы понимать историческія и нравственныя стремленія извстнаго народа. Вотъ почему Французскій министръ иностранныхъ длъ и вс лорды Англіи, члены адмиралтейства и Foreign Office’а ничего не поняли въ Русско-Турецкомъ вопрос. Каждый судилъ о немъ съ исключительной точки зрнія своей національности, нисколько не принимая въ разсчетъ Русскихъ воззрній. Вопросъ этотъ былъ для всхъ для нихъ непрерывнымъ маревомъ.
Нсколько ошибочныхъ и несправедливыхъ мръ, послдовательно принятыхъ Оттоманскимъ правительствомъ, не для пользы Турціи, а подъ давленіемъ чуждыхъ вліяній, наконецъ, повлекли за собою опасный переворотъ въ его отношеніяхъ въ Россіи, основанныхъ на правомрномъ и обоюдномъ покровительств православному населенію. Эта точка соприкосновенія между обоими правительствами неизбжна. Она можетъ поочередно длаться силою и опорою для Турціи, если эта держава съуметъ оцнить ея значеніе, или же камнемъ преткновенія, если она потеряетъ ее изъ виду. Послднее осуществилось, не единично, не случайно, а въ цломъ ряд явленій, берущихъ свое начало издалека, и въ послдовательныхъ нарушеніяхъ законнаго порядка вещей. Было бы слишкомъ долго исчислять здсь эти нарушенія, притсненія и жестокости, которымъ подвергались вообще христіане. Униженіе Восточной церкви подъ Турецкимъ владычествомъ не подлежитъ сомннію ни для кого изъ безпристрастныхъ путешественниковъ, хотя бы Француза или Англичанина. Порта даровала Римскому исповданію многочисленныя преимущества, во всякомъ случа, представляющія собою доказательство недоврія и презрнія къ Православію, которое не пользуется этими преимуществами, а замтьте, что Православіе исповдуется испоконъ-вку большинствомъ коренныхъ жителей страны. Между тмъ, Римскія церкви, могутъ, напримръ, звонить въ колокола, что не дозволено церквамъ православнымъ. Мы слышали отъ Греческихъ священниковъ горькія жалобы на такое запрещеніе. Вообще Греки я Русскіе очень дорожатъ этимъ торжественнымъ призывомъ врующихъ къ Божественной служб. Купцы и крестьяне часто сооружаютъ у себя въ приходахъ драгоцнные и прекрасные колокола, отличающіеся въ православныхъ церквахъ разнообразіемъ звука и звона. Замчательно, что у насъ этотъ колокольный призывъ называется благовстомъ, что, какъ и самое слово Евангеліе, означаетъ благую всть. По буквальному смыслу бератовъ, выдаваемыхъ Греческимъ патріархамъ, они формально утверждаются въ этомъ сан пожизненно, съ тмъ, что въ случа ихъ неспособности или измны султанскому правительству, они должны быть судимы полнымъ собраніемъ синода, изъ митрополитовъ и епископовъ, и могутъ быть осуждены не иначе, какъ единогласнымъ постановленіемъ Синода. И что же? Съ 1839 года отршенія патріарховъ происходили безпрестанно безъ всякаго синодальнаго обсужденія, а единственно но произволу Высокой Порты или какого-нибудь посла западныхъ державъ, былъ даже примръ, что въ избирательномъ собраніи Греческаго духовенства, созванномъ для выбора патріарха, предсдательствовалъ клевретъ исламизма.
Могло-ли Русское правительство остаться равнодушнымъ къ бдствіямъ своей церкви, измнить своимъ священнйшимъ сочувствіямъ и обязанностямъ? Цлью Русскаго посла было поставить эти жалобы на видъ Султану, который, вроятно, не зналъ о нихъ, и испросить отъ него удовлетворенія, которое до сихъ поръ безуспшно требовано отъ его министровъ. Это было Запросомъ государя въ государю. Искренность одного взывала въ прямодушію другого. И, конечно, если бы стороннія злобныя внушенія не обольстили довренности Султана, человка по природ добраго и великодушнаго, но не имющаго достаточно душевной силы и твердости ума для борьбы съ своимъ окруженіемъ, то вопросъ разршился бы безъ большихъ затрудненій. Дло шло вовсе не объ оскорбленіи исламизма или о стсненіи правъ другихъ христіанскихъ исповданій. Дйствительныя выгоды Турціи и Европы оставались въ сторон. Предстояло только возвратить Грекамъ свободу вры и богослуженія, на которую они имли право и которая торжественно ямъ общана. Власть Султана нисколько не умалялась. Наши требованія могли возбудить неудовольствіе лишь нкоторыхъ мнимо-государственныхъ людей покой Турецкой школы. Люди эти, промнявъ чалму на феску, выучившись бормотать по- французски и пить шампанское, даже не приговаривая: ‘О, Магомедъ, закрой свои очи!’ почитаютъ себя маленькими Ришелье, маленькими Питтами и хотятъ, съ помощію закупленныхъ ими туркофильскихъ газетъ, прослыть таковыми.
Какъ бы то ни было, пріздъ князя Менщикова произвелъ смятеніе въ сред Высокой Порты. Извстно, что каждый разъ, когда къ ней обращаютъ рчь, она не вдаетъ, что ей отвчать, что длать. Врная своимъ привычкамъ, она и тутъ вмсто всякаго отвта завопила: ‘пожаръ! разбой!’ Еще недавно она звала Россію на помощь, теперь ей нужна помощь противъ Россіи. Призывъ этотъ, какъ слдовало ожидать, раздался не втун: Франція, по завту оратора человчества {Анахарсиса Клоца? П. Б.}, всегда готова за фразы, хотя бы он должны были вызвать бурю, открыла кампанію трескучими циркулярами, которые вскор должны замниться пушечными выстрлами. Англія, съ тюкомъ коленкора подъ мышкой, всегда озабоченная мыслію наклонить всы событій въ ту сторону, гд видитъ наибольшее удобство сбыта своему товару, прибжала, въ свою очередь, на мсто посмотрть, что можно сдлать. Въ самомъ начал, призывъ Англійскаго флота къ Дарданелламъ полковникомъ Розомъ былъ очень знаменателенъ. Хотя Англійскій адмиралъ не послушался приглашенія, но это не измняетъ нисколько существенности дла. Если должностное лицо, и при томъ второстепеннаго значенія, ршается принять на себя подобное вчинаніе по собственному побужденію, то необходимо допустить одно изъ двухъ: или его правительство имло на этотъ предметъ втайн установившіеся виды или же оно предоставляетъ направленіе событій затямъ людей съ пылкой головою и любаго безтолковаго хлопотуна, занимающаго передовой постъ. Во всякомъ случа, возможно-ли не остерегаться державы, которая готова съ минуты на минуту опрометчиво произвести взрывъ столь важныхъ событій? Одною попыткою полковника Роза не объясняется-ли вполн движеніе нашихъ войскъ? Или, прежде чмъ принять соотвтственную мру, мы должны были ждать, чтобы событіе совершилось? Мы не знаемъ, какъ подтасованы были карты въ игр, которая разыграна впослдствіи. Была-ли предварительная стачка игроковъ, или какая-нибудь тайная причина обусловила перемщеніе ролей, все равно, шла-ли Франція на буксир Англіи, или сія послдняя на буксир Франціи: дло въ томъ, что и та, и другая скоро стали на сторон Турціи въ положеніи, намъ враждебномъ. Мы утверждаемъ, что, говоря постоянно о мир и согласіи, въ тоже самое время подстрекать къ сопротивленію малосмыслящее правительство, отуманивать и опьянять его общаніями вооруженной поддержки, въ случа, если дипломатамъ не удастся выиграть его дло,— это, можетъ быть, высшая политика, но никакъ не политика добросовстная. На нашей сторон остаются право и честное намреніе. Нын ясно, что хотли протянуть переговоры и потомъ выставить невозможныя предложенія, нужно было выиграть время, для Турокъ и для себя, приготовиться къ войн, предоставляя себ впослдствіи, по окончаніи приготовленій, воспользоваться первымъ предлогомъ къ войн. Здравому смыслу это было уже давно понятно. Впрочемъ, долговременная загадка разъяснена въ такомъ смысл признаніемъ самаго Англійскаго министерства, поставленнаго въ тупикъ запросами оппозиціи.

ПИСЬМО ШЕСТОЕ.

Февраль.

Господинъ Эмиль де-Жирарденъ {Наканун недавней войны, старикъ Жирарденъ заговорилъ нишъ языкомъ: онъ горячо защищалъ дло Россіи и Славянъ. П. Б.}, въ послднихъ своихъ статьяхъ, по обычаю своему, рзко и воинственно, совтуетъ Англіи и Франціи немедленно занять Константинополь корпусомъ войскъ или назначить Австріи и Пруссіи краткій срокъ, посл котораго эти дв державы должны будутъ, выйдя изъ нейтральнаго бездйствія, приступить къ союзу съ ними противъ Россіи, въ противномъ случа, говоритъ онъ, появится второе изданіе 1815-го года: Русскіе вступятъ въ Парижъ и принесутъ на своихъ плечахъ сліяніе обихъ линій Бурбонскаго дома.
Мы оставимъ безъ вниманія первое предложеніе и не послдуемъ за г. Жирарденомъ въ его военномъ поход, еще мене станемъ прекословить ему по поводу пророчества о повтореніи въ 1854 году событій 1814 и 1815 гг. Можетъ статься, онъ ближе къ истин, чмъ думаетъ самъ онъ. Мы въ этомъ письм желаемъ только представить автору нкоторыя соображенія относительно роли, которую онъ хочетъ навязать Австріи и Пруссіи. Его заблужденіе проистекаетъ изъ хронологической ошибки, на которую необходимо указать. Онъ имлъ въ виду только 1815 годъ, но еслибъ онъ потрудился отступить нсколько назадъ, то легко отыскалъ бы 1812 годъ, который вполн опровергаетъ его выводы изъ прошедшаго, какъ и соображенія о будущемъ. Франція, именно сдлала въ 1812 году то, что г. де-Жирарденъ совтуетъ ей теперь: она несправедливо и вопреки здравой политик напала на Россію. Наполеонъ насильно повлекъ за собою не только Австрію и Пруссію, но всю Германію. Смиренно спрашиваемъ т. де-Жирардена, въ барыш ли осталась Франція, и ея положеніе сдлалось ли лучше? Сотни тысячъ солдатъ, нахлынувшихъ на Русскую землю подъ славными знаменами Наполеона Великаго, не могли принудить Россію въ малйшей уступк. Великому полководцу, привыкшему предписывать мирныя условія въ столицахъ пораженнаго непріятеля, суждено было испытать новую, истребительную войну въ то самое время, когда, овладвъ Москвою, онъ считалъ Россію покоренною и согласною на условія мира, которыя онъ соблаговолитъ предписать.
У г-на Жирардена, какъ и у многихъ Французовъ, существуютъ прогалины въ ум и въ памяти, онъ схватываетъ и твердо удерживаетъ только т числа и событія, которыя ему пригодны для подведенія и округленія итога, нужнаго въ данное время. Такимъ способомъ Французы пишутъ не только газетныя статьи, но самую исторію. Вотъ почему нашъ публицистъ не затрудняется перескочить черезъ 1812 годъ, какъ бы желаетъ его повторенія, забывая объ исход, онъ прямо бросается въ призраку 1815-го года, которымъ хочетъ устрашить Францію, забывая опять, что годы 1814 и 1815 были только роковымъ и приснопамятнымъ послдствіемъ событій 1812 года. Но память у Нмцевъ не такъ своенравна и податлива. Они не могутъ забыть неблагодарную и тяжкую роль, противную ихъ совсти и благу, которую пришлось имъ играть въ 1812 году, подъ давленіемъ Франціи.
Конечно не намъ, Русскимъ, жаловаться на тяготу жертвъ, принесенныхъ нами въ 1812 году. Наше терпніе и выдержка снискали вамъ столь прекрасное мсто въ исторіи, наше возмездіе было столь полно, и мы должны гордиться испытаніемъ, чрезъ которое прошли. Но если бы Франція могла размышлять спокойно, не увлекаясь порывами страсти, то ей не мудрено было бы придти въ заключенію, что именно Европейскому характеру, который она старалась придать войн противъ Россіи, слдуетъ приписать паденіе Наполеона и утрату преобладающаго вліянія, которымъ Французы пользовались въ Европ до того времени. Наполеонъ, въ гнв своемъ на Россію, которая казалась ему не довольно уступчивою, поднялъ противъ нея всю материковую Европу. Что же вышло потокъ? Какъ скоро арміи его и его союзниковъ потерпли пораженіе въ Россіи, вся Европа возстала противъ него съ Россіею въ глав. Эта справедливая кара, это воздйствіе насильственнаго положенія противъ его виновника, потерявшаго силу, были вполн дломъ естественнымъ. Что произошло тогда, то неминуемо должно повториться еще разъ, коль скоро настоящему времени пошли не въ прокъ уроки прошедшаго.
Держа перо въ рук, я не предполагаю, подобно другимъ газетнымъ корреспондентамъ, что вслдствіе этого я посвященъ въ тайны Европейской дипломатіи и правительствъ, а тмъ мене Провиднія и будущихъ событій. Я не знаю дальнйшихъ намреній нашего правительства. Но я знаю, что честь Россіи находиться въ надежныхъ рукахъ. Я убжденъ, что, въ случа необходимости, если бы народному достоинству предстояло уступить или бороться до конца, то примръ императора Александра не будетъ забытъ императоромъ Николаемъ, и Россія покажетъ, чего можно ожидать отъ нея, коль скоро она вызвана на смертный бой. Какъ Русскій, я далекъ отъ ослпленія и похвальбы въ обсужденіи важныхъ событій, угрожающихъ спокойствію Европы и въ особенности намъ, и въ виду случайностей, которыя могутъ временно обратиться противъ насъ вслдствіе Европейской коалиціи, намъ враждебной. Но, какъ старый ветеранъ 1812 года, я смотрю на эти случайности безъ смущенія и безъ страха и я убжденъ, что согласно со мною мыслитъ и чувствуетъ вся Россія.
Какъ скоро начнется великая война, мы должны предвидть, что наши враги могутъ одерживать надъ вами частные успхи по превосходству силъ, если не везд и всегда, то временно, въ извстныхъ обстоятельствахъ. Мы, слава Богу, не исповдуемъ догмата непобдимости, и поэтому неудачи не могутъ смущать насъ. Но каждый Русскій иметъ врожденное чувство долга и нравственной силы. Онъ знаетъ изъ уроковъ своей исторіи, что могущественный и единодушный народъ, врный своему народному и вроисповдному преданію, не можетъ быть побжденъ, если того не хочетъ, и что, не отступая передъ врагомъ до конца, онъ, наконецъ, своимъ мужествомъ и постоянствомъ истощитъ его и доведетъ до безсилія.
Допустимъ на время самую неблагопріятную для насъ случайность я отдадимъ смиренно и добровольно полное превосходство врагамъ. Они одержали блестящій успхъ, сожгли нсколько нашихъ кораблей, больше того, они подожгли нсколько сараевъ въ одной изъ нашихъ морскихъ пристаней и вмст съ тмъ склады торговыхъ домовъ, принадлежащіе ихъ же соотечественникамъ, которые водворились и разбогатли въ Россіи. А потомъ? Двинется ли дло ихъ хоть на одинъ шагъ? Вс эти потери ничто иное, какъ вещественные убытки, легко возмщаемые, о чемъ свидтельствуютъ Москва и другіе ваши города, обращенные въ пепелъ въ 1812 году (я люблю къ нему возвращаться). Однако, эти потери наши будутъ сопровождаться нкоторымъ истощеніемъ силъ и чувствительнымъ вредомъ для нашихъ враговъ, съ тою разницею, что мы потерпимъ неудачи дома, такъ сказать, въ своемъ хозяйств, что обезпечиваетъ намъ возможность возстановлять наши средства, тогда какъ гости наши, въ случа неуспха или даже сомнительной удачи, едва ли будутъ въ состояніи пополнять убыль запасовъ, постоянно истощаемыхъ даже побдами, не говорю о пораженіяхъ, которыя всегда возможны.
Въ Европ не хотятъ знать, что для Русскихъ непостижимо какое-либо подчиненіе иностранному зложелательству, или принятіе унизительныхъ мирныхъ условій. Напрасно стали бы, въ опроверженіе моихъ словъ и въ обличеніе моей похвальбы, приводить договоры, заключенные нами посл побдъ Наполеона. Войны, выдержанныя нами тогда, не были народны, и мы начинали ихъ не столько для себя, какъ ради Германіи. Мы не пользовались необходимою свободою дйствія и должны были жертвовать народнымъ самолюбіемъ для блага центральной Европы, посвятивъ себя ея длу. Но эти договоры, какъ бы ни были они прискорбны, никогда не касались правъ и чести Россіи. Теперь же я имю въ виду только т войны, которыя Россія вела одна и за свой собственный счетъ, такъ что одиночество, которымъ нын грозятъ намъ, становится для насъ новымъ побужденіемъ и новымъ ручательствомъ того, что за нами, рано или поздно, останется послднее слово въ борьб, на которую насъ вызовутъ.

ПИСЬМО СЕДЬМОЕ.

Февраль.

Много было страннаго въ случаяхъ и разныхъ обстоятельствахъ, породившихъ Русско-турецкій вопросъ, но кажется, всего неожиданне, по крайней мр необъясниме, тотъ взрывъ негодованія и напускной чувствительности, который раздался въ Европейской печати и даже въ кругахъ правительственныхъ, по случаю Синопской побды, одержанной Русскимъ флотомъ, или Синопскаго бдствія (dsastre),— какъ оффиціально принято называть это событіе. Вслдствіе этой побды, какъ гласятъ документы, обнародованные на обихъ сторонахъ пролива, Восточный вопросъ вступилъ въ новый періодъ, такъ что Французское и Англійское правительства вынуждены были приступить въ мрамъ наступательнымъ въ замнъ мнимо-пассивныхъ и выжидательныхъ, которыми они ограничивались до тхъ поръ. Поэтому небезполезно, можетъ быть, еще поговорить о Синопскомъ дл. Для устраненія мелочныхъ придирокъ, къ которымъ прибгали, чтобъ исказить и затемнить истину, мы обратимся къ нкоторымъ новымъ соображеніямъ.
Внимая жалобамъ и проклятіямъ этихъ господъ, можно бы дйствительно подумать, что мы совершили безчестное я неслыханное дло, атаковавъ и поразивъ непріятеля, который объявилъ намъ войну. Подумаешь, что мы среди полнаго мира и неожиданно напала на столицу дружественнаго народа, какъ былъ тому примръ въ 1807 году {Разореніе Копенгагена Англичанами. П. Б.}, или что мы, превращая нашихъ отважныхъ моряковъ въ судебныхъ приставовъ, налагающихъ запрещеніе на имущество, позволили себ, также въ мирное время, блокировать порты беззащитной и дружественной страны, для взысканія по аптекарскимъ счетамъ еврея, принадлежащаго боле или мене въ Англійскому народу, или Англичанина, который боле или мене есть еврей.
Замтьте еще (достопочтенные Туркофилы позабыли объ этомъ), что задолго до Синопскаго сраженія, т.-е., до 18 Ноября, Русскій фрегатъ Флора, шедшій изъ Севастополя въ Сухумъ-Кале, былъ атакованъ ночью 6 Ноября тремя Турецкими пароходами, изъ которыхъ одинъ былъ подъ вице-адмиральскимъ флагомъ. Слдовательно, и въ этомъ случа почивъ произошелъ не съ нашей стороны: первое нападеніе на мор произведено Турками.
Добро бы одн газеты позволяли себ такіе пристрастные и оскорбительные отзывы, но оффиціальными глашатаями этихъ нелпыхъ и гнусныхъ газетныхъ толковъ явились люди государственные и, въ величайшему нашему изумленію, все это занесено въ дипломатическіе документы, обнародованные отъ имени правительствъ, въ явное свидтельство умственнаго помраченія и наглой недобросовстности.
У Французскаго кабинета промелькнулъ, однако, лучъ правды въ оцнк этого событія. Въ депеш отъ 13 Декабря въ генералу Барагэ-д’Иллье оно названо смлымъ и счастливымъ ударомъ со стороны Россіи. Но раздраженные Англійскіе министры заговорили языкомъ, которому нтъ примра. Мы хорошо понимаемъ неудовольствіе Сентъ-Джемскаго кабинета на Петербургскій за то, что сей послдній не внялъ угрозамъ, которыми думали или надялись стснить свободу его дйствій. Но морской держав, уважающей себя, непозволительно было посягать на честь и доблесть нашихъ моряковъ отрицаніемъ качествъ, которыя они проявили въ этомъ дл. Судя по этимъ отзывамъ, надо полагать, что завистливые хулители славнаго военнаго подвига не имютъ уже въ себ ни единой капли той благородной крови, которая текла въ жилахъ Нельсона, и не въ состояніи постигать значенія простыхъ и высокихъ словъ дневнаго приказа во время Трафальгарской битвы: ‘Англіи ожидаетъ, что каждый человкъ исполнитъ свой долгъ’. Вдь наши моряки тоже исполнили свой долгъ и не обманули ожиданія Россіи.
Побда, которую они одержали, не была случайнымъ ударомъ, нанесеннымъ изъ-за угла. Поврежденные непріятельскимъ огнемъ нкоторые корабли наши свидтельствуютъ, что было сопротивленіе, и что побда оспаривалась. Предубжденія разсются, время и новыя событія заглушатъ вопли, нын столь пронзительные, и имена адмирала Нахимова и его доблестныхъ сподвижниковъ останутся безсмертными въ лтописяхъ морскаго дла.
‘Чувство ужаса (сказалъ лордъ Кларендонъ по поводу Синопскаго сраженія), котораго не могло не возбудить такое страшное побоище, отозвалось единодушно во всхъ безъ исключенія подданныхъ ея величества’.
Я не могу понять хорошенько, чего тутъ было ужасаться. Если бы благородный лордъ разумлъ только чувство досады, происшедшее отъ ошибки въ расчетахъ у нкоторыхъ подданныхъ ея Британскаго величества, то я легко согласился бы, что къ этому чувству былъ основательный поводъ. Турецкій флотъ есть питомецъ и выученикъ флота Англійскаго: понятно, что Синопское пораженіе не польстило самолюбію достопочтеннойпаши Англійскаго происхожденія, который взялъ этотъ флотъ подъ свою опеку.
‘Турецкая эскадра (продолжаетъ благородный лордъ), стоявшая на якор въ Синоп, истреблена флотомъ, который превосходилъ ее своею силою. Она была истреблена на якор въ Турецкомъ порт, въ такомъ мст, гд, слдовательно, флоты Англіи и Франціи охранили бы ее и отразили бы нападеніе, если бы находились на лицо’.
Таковы жалобы и обвиненія Англійскаго правительства. Разсматривая ихъ, мы удостовряемся, что съ Англійской точки зрнія не дозволено:
1) Атаковать непріятеля, пока онъ не находится въ выгодномъ для него положеніи (хотя намъ трудно понять, въ чемъ заключается невыгодность положенія для флота, который стоитъ на якор въ принадлежащемъ ему и укрпленномъ порт).
2) не дозволено атаковать его иначе, какъ слабйшими, сравнительно, силами, и
3) во всякомъ случа, для нападенія на непріятеля, необходимо дождаться, чтобы его союзники, если онъ иметъ ихъ, изъявили свое согласіе или выдвинули на помощь ему свои силы, для уравненія вроятностей успха.
Эти новыя стратегическія правила, безъ сомннія, очень назидательны и проникнуты рыцарскимъ духомъ. Привтствуемъ Англійское правительство съ ихъ провозглашеніемъ. Мы въ особенности поздравили бы враговъ Англіи, еслибы въ день боя она держалась этихъ правилъ на дл и за свой счетъ, точно также, какъ нын проповдуетъ ихъ въ теоріи и для другихъ. Но прежде чмъ согласиться съ такими началами, подождемъ, чтобъ Англія подала намъ примръ въ ихъ примненіи на дл.
Отвтъ графа Нессельроде на жалкіе софизмы и вздорныя требованія, предъявленныя Англійскимъ посланникомъ, ршителенъ.
‘Турція объявляетъ намъ войну’, говоритъ онъ, ‘она открываетъ кампанію даже до срока, назначеннаго ею, она вторгается въ наши предлы, овладваетъ маленькою крпостью, которую донын занимаетъ, и вы обвиняете насъ въ томъ, что мы отвчаемъ враждебными дйствіями на враждебныя дйствія. Но благоволите вспомнить, что мы въ войн съ Турціей, и никогда, сколько мн извстно, не бывало войны, которая не сопровождалась бы такими дйствіями, на которыя вы жалуетесь. Наше нападеніе было дломъ обороны. Всмъ извстно, что Турецкіе корабли были нагружены военными запасами для племенъ, возставшихъ на нашей границ’.
‘Какія возраженія, сколько нибудь разумныя, можно было противопоставить этимъ словамъ, исполненнымъ правды и логики? Оттого Англійскій посланникъ и прибгнулъ къ разнорчивости показаній о назначеніи флота, застигнутаго у Синопа. По нашимъ свдніямъ, основаннымъ на донесеніяхъ Русскихъ властей, которымъ истина была наиболе доступна, эскадра имла цлью подать военную помощь нашимъ врагамъ. По толкованію Англичанъ, почерпнутому изъ сообщеній нкоторыхъ корреспондентовъ, или самихъ Турокъ, эскадр поручено было только доставить продовольствіе въ Батумъ. Но если бы даже допустить послднее (хотя это и неврно), то въ чемъ же измнился бы вопросъ? Разв на войн не атакуютъ транспортовъ съ продовольствіемъ, какъ на суш, такъ и на мор? Разв не захватываютъ у непріятеля одинокихъ передовыхъ постовъ или отсталыхъ отрядовъ, когда представляется къ тому случай? Предположимъ даже, что Синопская эскадра не была нагружена ничмъ, ни военными снарядами, ни продовольствіемъ, что она просто прогуливалась: тмъ не мене, наши моряки имли право и были обязаны атаковать ее, предупреждая нападеніе, подобное тому, какому подвергся фрегатъ Флора. Странно, что приходится излагать такія первобытныя истины и защищаться въ дл, очевидно, правомъ. Но здравый смыслъ помрачается духомъ партій. Чего можно ожидать отъ обмна мнній, коль скоро одна изъ сторонъ, подъ вліяніемъ мономаніи, оставляетъ постоянно безъ вниманія доводы своего возражателя и находится подъ исключительною властію предубжденія, овладвшаго умомъ ея?
Поэтому, отдавая должную справедливость долготерпнію и умренности Русскаго правительства, которое медлило превращеніемъ переговоровъ праздныхъ и сдлавшихся невозможными, вс Русскіе люди радостно и съ благодарностью привтствовали отозваніе вашихъ пословъ изъ Лондона и Парижа.

ПИСЬМО ВОСЬМОЕ.

Мартъ.

Недавно Англійское правительство обмолвилось признаніемъ, которое мы принимаемъ въ свднію, нисколько однако не думая, чтобы занесеніе итого признанія въ протоколъ могло въ настоящее время просвтить и образумить ослпленныхъ людей. Но приговоры, состоявшіеся подъ вліяніемъ духа партія и страстей, подвергаются въ будущемъ и въ исторіи высшему судилищу, которое возстановляетъ истину, и этому отдаленному, по непогршимому суду мы приносимъ нашу кассаціонную жалобу.
Вспомнимъ географическія и хронологическія придирки въ циркулярахъ г. Друэнъ-де-Люиса, которыми онъ возражалъ на циркуляръ графа Нессельроде, отъ 20 іюня (2 іюля) 1853 года. Русскій министръ говорилъ: ‘Дв морскія державы, предоставляя себ починъ дла, сочли необходимымъ предупредить немедленно дйствительноюмрою то, что мы объявили имъ лишь какъ мру возможную, подчиненную конечнымъ ршеніямъ Порты, и въ исполненію которой въ настоящую минуту еще не приступлено: он тотчасъ послали свои флоты въ сосдство Константинополя. Он уже занимаютъ воды и порты Оттоманскаго владнія вблизи Дарданелъ’.
Вс дальнйшіе циркуляры и депеши, Французскіе и Англійскіе, вертятся вокругъ того же пункта, принятаго за основаніе операцій, т. е. утверждаютъ, будто нападеніе произошло со стороны Россіи.
Дло въ томъ, что, когда нужно свалить на противника отвтственность за починъ, тогда не скупятся на изъявленія скромности, смиренія, терпнія и доврчивости, доходящей яко бы до простодушія. Затмъ рчь измняется сообразно обстоятельствамъ. И вотъ Англійское министерство, подъ напоромъ оппозиціи, которая обвиняетъ его въ слабости, нершительности и равнодушіи, спшитъ объявить устами перваго лорда адмиралтейства (въ засданіи Палаты Общинъ, 17 Февраля): ‘Посмотрите числа. Англійскій флотъ получилъ приказаніе вступить въ Безикскую бухту 31 мая, тогда какъ занятіе Дунайскихъ княжествъ началось только 2 іюля’.
Кажется, это ясно и опредлительно. Такое, хотя и позднее, сознаніе не оправдываетъ ли, не служитъ ли неопроверживымъ подтвержденіемъ слдующихъ словъ графа Нессельроде въ его циркуляр: ‘принявъ такое вызывающее положеніе, об державы поставили насъ подъ давленіемъ угрозы, которая, какъ мы уже намекали имъ, должна была усложнить кризисъ новыми затрудненіями. Въ виду отказа Порты, подкрпляемаго заявленіемъ Франціи и Англіи, для часъ становится боле, чмъ когда либо невозможнымъ видоизмнить ршенія, поставленныя Императоромъ въ зависимость отъ этого отказа’.
Тутъ сущность всего вопроса. По мр того, какъ онъ развивался, угрожающія заявленія, включая сюда и пресловутое письмо отъ 29 Января, появившееся въ Монитер, усиливали затруднительность положенія. Переходя отъ одного мропріятія къ другому, державы понудили правительство, уважающее себя и страну, ввренную ему Богомъ, отклонить вс высокомрныя требованія, которыя, подъ личиною примирительныхъ предложеній, клонились къ посягательству на его достоинство и на его независимость.
Если, съ одной стороны, Русское правительство никогда не отклонялось отъ окончательныхъ требованій, которыя оно сочло себя въ прав предъявить Порт, то съ другой стороны, невозможно доказать, чтобы оно, въ теченіе всхъ переговоровъ, выступило съ какимъ либо новымъ притязаніемъ, въ виду все боле и боле враждебныхъ заявленій и дйствій Порты и ея союзниковъ. Въ нмъ хе состояли сущность и основа этихъ требованій, столь неумренныхъ и недопустимыхъ? ‘Вы знаете, говоритъ графъ Нессельроде (въ томъ хе циркуляр), что мы, отрекшись послдовательно отъ мысли получить обезпеченіе въ вид конвенціи, сенеда или другаго договорнаго акта, ограничились, наконецъ, предложеніемъ, чтобы Турція подписала простую поту, которая, независимо отъ постановленій, относящихся въ особенности въ Святымъ Мстамъ, не заключала бы собственно ничего иного, въ смысл общаго обезпеченія для Восточной церкви, какъ простое подтвержденіе права, издавна принадлежащаго намъ’.— ‘Подписаніе этой ноты (сказано дале) было въ глазахъ Императора единственно достаточнымъ удовлетвореніемъ за обиду, нанесенную ему нарушеніемъ фирмана 1852 года и личныхъ общаній самого султана’.
Россія донын говоритъ тмъ же языкомъ, какъ въ самомъ начал своего разногласія съ Турціей, ничего не прибавляя, ничего не уменьшая. Но прослдите сколько нибудь въ документахъ и актахъ другихъ правительствъ поступательный и ежедневно ускоряемый ходъ принятыхъ ими мръ, все будто бы съ цлью примиренія, имвшихъ послдствіемъ только большее и большее ожесточеніе распри. Если самыя простыя понятія о правомъ и неправомъ, о возможномъ и невозможномъ, о приличіяхъ и неприличіяхъ, совершенно искажены и спутаны въ Европ вслдствіе революцій и совершившихся фактовъ, то въ этомъ Россія невиновна. Чуждаясь такого политическаго и нравственнаго колебанія, она осталась врна монархическимъ и дипломатическимъ преданіямъ, нын забытымъ. Она готова продолжать переговоры отъ державы въ держав, но она никогда не дозволятъ посадить себя на скамью подсудимыхъ и не подпишетъ условій, предписанныхъ ей хотя бы цлою соединившеюся Европою. Ея положеніе вполн опредлено сознаніемъ ея права и ея долга. Она одна между всми державами знаетъ, чего домогается, она одна въ этомъ сложномъ вопрос видитъ передъ собою ясную цль, которой не иметъ надобности скрывать. Вслдствіе этого, она выражается языкомъ твердымъ и точнымъ въ одно и тоже время искреннимъ и умреннымъ. Какая противоположность съ неловкимъ и натянутымъ положеніемъ Англіи! Ея правительство гласитъ о миролюбіи, о потребности отклонить войну и приводитъ къ войн. Посмотрите, съ какимъ усиліемъ она путается въ парламентскихъ преніяхъ. Запальчивыя рчи, напримръ, лорда Джона Росселя изобличаютъ крайнюю слабость убжденія. Кто сознаетъ, что поступаетъ согласно долгу, кто чувствуетъ себя честно вооруженнымъ двойнымъ оружіемъ права и силы, тотъ не прибгаетъ, какъ сдлалъ Англійскій министръ въ своей рчи 17 Февраля, въ личнымъ нападкамъ, сплетнямъ, браннымъ выходкамъ и необузданнымъ порывамъ грубаго и дикаго краснорчія, которому даже самъ лордъ Пальмерстонъ могъ бы позавидовать. Напрасно онъ, возбуждая въ себ отвагу и разжигая народныя страсти, громогласно утверждаетъ, что посольство князя Меншикова ‘имло цлью обезпечить преобладаніе Россіи надъ Турціей и сдлать Турцію въ будущемъ подвластною, вполн подвластною Россіи, какъ ленное владніе’: онъ человкъ слишкомъ умный, слишкомъ опытный въ государственныхъ длахъ, чтобы врить этому. Напрасно выступаетъ онъ, какъ рыцарь и боецъ за цлость и за независимость Турціи: онъ знаетъ, что лишь по чувству ложнаго самолюбія или по увлеченію другаго рода вовлекаетъ Англію, яко бы для спасенія Турціи отъ несуществующей опасности, въ войну, безъ поводовъ и цлей. Что касается цлости Турціи, онъ слишкомъ убжденъ, вопреки собственнымъ словамъ, въ честномъ характер Императора Николая и не можетъ имть тутъ никакихъ опасеній. А независимость Турціи (онъ долженъ это знать лучше всхъ) гораздо сильне и невозвратне поколеблена вмшательствомъ ея мнимыхъ друзей, чмъ нападеніями мнимаго врага. Турція, рано или поздно, убдится въ этой истин горькимъ опытомъ. Протекторатъ, на который будто бы иметъ притязаніе Россія, никогда не доходилъ до того, чтобы лишать Турцію естественнаго права всякой державы: воевать или заключать миръ по своему благоусмотрнію. А нын ея друзья требуютъ, чтобъ она не принимала никакого мира безъ соизволенія Англіи и Франціи. Кровавое видніе, не дающее ни отдыха, ни покоя нервному и лихорадочному воображенію Англійскаго кабинета, Синопское бдствіе (тутъ это названіе кстати), вновь вызвано на свтъ въ рчи досточтимаго лорда. Превосходя товарищей смлостью, онъ даже ршается выразить свое удивленіе и неудовольствіе по поводу того, что Русскій Императоръ позволилъ себ объявить благоволеніе своимъ офицерамъ и адмираламъ за Синопскую побду. Если мы врно поняли смыслъ его словъ, то Русскому Императору, для удовлетворенія Англіи и Франціи, слдовало по крайней мр подвергнуть адмирала Нахимова аресту, дабы впредь онъ научился уважать союзницу этихъ державъ повсюду, куда могутъ достигать ихъ пушки.
Но вотъ (мимоходомъ замтимъ) разгадка задачи вчнаго мира. Кроткая тнь аббата де-Сенъ-Пьера должна была вздрогнуть отъ радости, и г. Кобденъ можетъ считать себя удовлетвореннымъ. Пусть Франція и Англія объявятъ себя союзницами всего свта, и война станетъ невозможною. Пушки должны умолкнуть, оружіе выпасть изъ рукъ передъ святынею этого союза, который самъ по себ всхъ обезпечиваетъ. Мы посовстились бы отыскивать смшную сторону въ роковыхъ событіяхъ, волнующихъ теперь вс умы, но когда смшное напрашивается и бросается въ глаза, невозможно обойти его молчаніемъ.
Слдя за ныншними преніями въ парламент и вспоминая т, которыя происходили въ конц прошлаго столтія и въ начал текущаго, нельзя безъ огорченія видть, какъ далеко Англія отстала отъ этихъ славныхъ, краснорчивыхъ и энергическихъ состязаній, бросавшихъ такой яркій свтъ на ея политику, государственныхъ людей и ораторовъ. Но тогда еще не было изобртено и усвоено язычески-грубое поклоненіе совершившемуся факту. Англія, напротивъ, сильная своею мудростью, своимъ постоянствомъ, своими возвышенными жертвами, ставила себ цлью бороться до послдней крайности противъ совершившагося факта, хотя торжествующаго и всемогущаго, но за которымъ она не признавала ни права, ни нравственнаго достоинства. Тогда Англія имла министровъ съ убжденіями: теперь она иметъ только министровъ, дйствующихъ на удачу.

ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ.

Мартъ.

Если бы въ черепословіи доктора Галла не упоминалась особенная шишка возраженія, то ее несомннно можно бы открыть у Друэнъ-де-Люиса. Онъ не останавливается передъ тмъ, что ничего не произошло новаго или замчательнаго: ему лишь бы удовлетворять потребности велерчія и заканчивать букетомъ фразъ посланія къ своимъ агентамъ. Такъ, напримръ, теперь, казалось бы все уже сказано посл обмна писемъ между императорами Французскимъ и Русскимъ, посл рчи, произнесенной при открытіи законодательнаго собранія и манифеста въ Русскому народу. Можно было думать, что время словопреній миновало посл того, какъ пробилъ и сильно потрясъ умы часъ дйствія безъ фразы. Людямъ пера оставалось только отойти назадъ и уступить мсто людямъ меча. Но министръ иностранныхъ длъ во Франціи съ этимъ несогласенъ (смотри циркуляръ 5 Марта). Нын скромный человкъ пера, а нкогда малоизвстный воинъ на другомъ боевомъ пол, я намренъ слдить за Друэнъ-де-Люисомъ въ его послднемъ ратоборств.
По его мннію, письмо Французскаго императора было послднею попыткою соглашенія, а отвтъ на это письмо ‘уничтожилъ послднюю вру, которую можно было имть въ- благоразуміе Петербургскаго кабинета.’
Министръ Наполеона III-го въ этомъ случа исполняетъ какъ слдуетъ, свою обязанность. Друэнъ-де-Люксъ, вроятно, теперь уже не держатся мыслей, которыя нкогда заявлялъ онъ. Вспомнимъ слишкомъ извстное и слишкомъ странное дло Лричара, въ которомъ оппозиція играла такую жалкую роль. Депутатъ Мелюна и директоръ торговли въ департамент иностранныхъ длъ, подъ управленіемъ Гизо, считая возможнымъ въ одно и тоже время получать жалованье отъ правительства и пользоваться милостями отъ оппозиціи, ныншній министръ взошелъ тогда на каедру и произнесъ рчь, за которую его уволили отъ службы, что и было на другой день возвщено въ Монитер. Отставка эта надлала, разумется, большого шуму въ оппозиціонной печати, и депутатъ былъ причисленъ къ лику мучениковъ, пострадавшихъ отъ тиранскаго правительства. Нын онъ министръ правительства по вол народной, вы- въ, въ силу народнаго самодержавства, не только чиновники, но и журналы лишены даже свободы молчанія, и желательно бы знать, какъ поступитъ Друэнъ-де-Люисъ, если ему придется быть въ положеніи, въ какомъ тогда находился Гизо.
Во всякомъ случа, эта парламентская, начавшаяся не такъ давно, горячка свидтельствуетъ объ ум, въ которомъ мало дловитости и правительственныхъ способностей. Становясь на высоту, люди длаются боле требовательны, но природныхъ свойствъ не мняютъ. Въ министр такъ и видвъ искатель приключеній, депутатъ Мелюна. Въ его циркулярахъ всегда что-то оскорбительное, вызывающее. Можно подумать, что онъ пишетъ ихъ съ тмъ, чтобы легче было дйствовать его товарищу, министру военному. Въ его рчахъ о мир слышится прививъ къ оружію.
Впрочемъ, въ этомъ отношеніи министръ есть только врное орудіе своего правительства, о чемъ достаточно свидтельствуетъ письмо императора Французовъ. Великій Боже! Что же сталось съ идеями приличія, обязательнаго другъ къ другу уваженія, коль скоро письмо это, какъ о немъ выражается циркуляръ, представлять собою величайшее миролюбіе, соединенное съ благороднйшею откровенностью’. Разв умъ человка, диктовавшаго это письмо, уже совсмъ ослпленъ страстью и не замчаетъ, что оно не могло имть другой цли, какъ устранить окончательно всякую возможность соглашенія? Не говоримъ уже о томъ, что, въ противность обычаю, который соблюдается и между частными людьми, тмъ паче между государями, письмо это было не кстати обнародовано, прежде чмъ на него полученъ отвтъ. Въ немъ все наступательно: и сущность, и вншнее выраженіе. Какъ документъ политическій, оно ничтожно. Оно ничего не сказываетъ новаго, не предоставляетъ почетнаго выхода тому, къ кому обращено. Да и общественное мнніе съ массою журнальныхъ читателей ничему изъ него не научается. Это жвачка повременной печати, повторенная потомъ въ циркулярахъ министра иностранныхъ длъ и окончательно получившая себ мсто въ императорскомъ письм: сто первое изданіе слишкомъ извстнаго текста. Смшно видть серьезную уступку въ томъ, что Русскому правительству, ‘такъ какъ оно предпочитаетъ сношенія непосредственно съ Турціею,’ благоволили предоставить возможность ‘назначить посланника, который бы съ уполномоченнымъ отъ султана вошелъ въ соглашеніе, каковое будетъ обсуждено четырьмя державами.’ Разв это не значитъ оставить вопросъ въ томъ безъисходномъ кругу, въ которомъ онъ безплодно вращается уже столько мсяцевъ? Если вы признаете независимость Турціи, позвольте же по крайней мр Россіи считать себя также независимою. Подъ вліяніемъ неотвязчивой галлюцинаціи продолжайте думать, будто Россія хочетъ овладть Турціею, но не забывайте, что Россія еще не находится въ подчиненіи ни у какой иностранной державы. Она вольна принять добрыя услуги своихъ союзниковъ, во точно также вольна и отклонить ихъ. Воюйте съ нею, коли желаете, но не навязывайте ей посредничества съ такими условіями, которыя оскорбительны для чести ея. Что бы сказали о человк, который, имя въ виду склонить своего противника къ примиренію, сталъ бы наканун поединка твердить ему, какъ хорошо и мтко у него оружіе, и какъ отлично онъ владетъ имъ? Во всякомъ случа, подобное желаніе застращать очень неблаговидно. Точно также неприлично говорить великой держав о мир и указывать на три тысячи огнестрльныхъ орудій. Зачмъ напоминать Россіи о присутствіи этихъ трехъ тысячъ пушекъ у входа въ Босфоръ, о томъ, что Турція можетъ быть спокойна, такъ какъ дв морскія державы не дадутъ напасть на нее съ моря? Державы эти могли многое сказать Туркамъ во всеуслышаніе и особенно, какъ я полагаю, втихомолку, но Россія внимаетъ лишь голосу своихъ обязательствъ и своихъ правъ. Какъ! Турція, подстрекаемая этими самыми державами, объявитъ намъ войну, атакуетъ насъ на сухомъ пути и на мор, а мы, прежде чмъ отразить нападеніе, должны освдомляться, что о томъ подумаютъ державы съ нами равноправныя? Намъ великодушно предоставляютъ возможность принять бой и нашего противника явно призываютъ побить насъ, а мы въ свой чередъ не должны пользоваться случаемъ къ его побіенію. Право, это какой-то бредъ, а не здравая рчь. И образованныя правительства, чтобы оправдать подобныя софизмы, увлекаютъ своихъ подданныхъ и Европу въ такую борьбу, исходъ и послдствіе которой никто, какимъ бы умомъ одаренъ ни былъ, опредлить не въ состояніи.
Въ письм говорится: ‘Куда только могутъ достигнуть наши пушки, должно оказывать уваженіе нашимъ союзникамъ: таковъ общій кличъ!’ Но разв мы, точно также какъ и Турки, не были въ то время союзниками Англіи и Франціи? И такъ союзники бываютъ разные! Однихъ вооружаютъ, другихъ хотятъ обезоружить. Здравый смыслъ, по ходу переговоровъ, давно разгадалъ эту разницу въ образ дйствій. Но хорошо, что она теперь обозначилась ясне личнымъ признаніемъ тхъ, кто участвовалъ въ переговорахъ. Во всякомъ случа, эта фраза, если ее переложить въ стихи, могла бы служить отличнымъ припвомъ въ какой нибудь псенк Беранже. Публика, поклоняющаяся острословію, покрыла бы ее громомъ рукоплесканій. Но въ проз, и особенно въ проз политической, она не выдерживаетъ критики. Что до меня лично, я очень уважаю вообще пушки, и въ особенности пушки Французскія. Мн извстно, какъ они прославились въ военныхъ лтописяхъ, и я нисколько не сомнваюсь, что въ войн, которая готовится, эти пушки могутъ иной разъ много повредить нашимъ храбрецамъ. Но все же эти огненныя жерла не имютъ свойства Медузиной головы: отъ нихъ не оцпенютъ ни наши пушки, ни наши пушкари, которые въ свой чередъ просто и скромно исполнитъ что имъ слдуетъ исполнить. Въ присутствіи непріятели и въ часъ боя они не станутъ разбирать, кто союзникъ Турціи, какъ не разбирали союзниковъ Англіи и Франціи. Пушки, какъ и штыки, ничего не смыслятъ въ дипломатическихъ тонкостяхъ.
Когда человкъ заявляетъ во всеуслышаніе, что онъ вышелъ въ люди изъ толпы, тутъ есть своего рода достоинство благородной откровенности. Но коль скоро онъ желаетъ имть на своей сторон общественное мнніе и насмшниковъ, то необходимо, чтобы его рчь и его поступки не изобличали его происхожденія. Въ разбираемомъ письм, какъ его ни поворачивай, слышна непріятная нота, напоминающая Страсбургскую и Булонскую прокламаціи.
Чтобы оцнить письма обоихъ императоровъ, нужно прочитать ихъ во Французской Петербургской газет (Journal de S.-Ptersbourg), гд они помщены одно вслдъ за другимъ. Представимъ себ, что все количество бумаги, израсходованное со времени возникновенія Русско-турецкой распри, пропало за исключеніемъ этихъ двухъ писемъ: ихъ однхъ будетъ достаточно потомству, чтобы понять, на чьей сторон правда и слдовательно умренность, всегдашняя спутница правды. Отвтъ Русскаго императора можетъ служить образцомъ соблюденія законности и приличія. Такъ именно говорятъ государи. Правда, чувствуются, хотя и не выражаются, удивленіе и негодованіе великодушнаго человка, непривыкшаго выслушивать подобныя въ себ обращенія, но тмъ больше цнишь откровенную силу того, кто сдержалъ въ себ я подавилъ эти ощущенія. Всякій Русскій не можетъ безъ сильнаго волненія и безъ глубокой благодарности къ своему Государю прочитать эти благородныя слова: ‘Неужели ваше величество думаете, что въ серцахъ народа, честь котораго я долженъ защищать, не отзовутся упоминаемое вами угрожающее присутствіе трехъ тысячъ огнестрльныхъ орудій у входа въ Босфоръ и возможность вступленія ихъ въ Черное море? Если бы вы, государь, были на моемъ мст, неужели бы согласились стать въ подобное положеніе? Неужели васъ допустило бы до того народное чувство? Смло утверждаю, что нтъ….’ Эти послднія слова, столь благородныя и откровенныя, суть въ тоже время доказательство уваженія въ Французскому народу. Противникъ, не выходящій изъ предловъ законности, лучше понимаетъ народную щекотливость, нежели самъ представитель Франціи, дйствующій въ ослпленіи страсти. Не будь этого ослпленія, какимъ образомъ избранникъ народа, котораго народъ посадилъ на престолъ, знаменитый въ теченіи столтій сильною и славною королевскою властью, какимъ образомъ могъ онъ выразиться, что ему ‘трудно понять’, почему государь, тоже имющій за собою славное прошедшее, отвергнетъ предложенія, не согласующіяся съ народною честью?
Друэнъ-де-Люисъ въ циркуляр своемъ возвращается въ вопросу о Святыхъ Мстахъ, который постоянно желаютъ разбирать совершенно особнякомъ отъ остальныхъ предложеній князя Меншикова. ‘Вопросъ этотъ — говорится въ циркуляр — былъ улаженъ на первыхъ же порахъ пребыванія князя Меншикова, и посолъ возбудилъ его, получивъ удовлетвореніе по другому вопросу, отъ котораго встрепенулся міръ.’
Стоитъ безпристрастно прочитать послдній проектъ ноты въ Порт, излагавшій вкратц вс требованія Русскаго посла, чтобы убдиться, что эти два вопроса суть дв взаимно пополняющія части одного и того же. Мы не имемъ подъ глазами подлиннаго доказательства тому, что дв половины были вполн раздлены въ первыхъ предложеніяхъ, поданныхъ княземъ Менщиковымъ. Но что нашимъ противникамъ было выгодно раздлить эти два вопроса, это доказывается бумагами, которыя обнародовало Англійское правительство. ‘Домогайтесь, говорилъ лордъ Стратфордъ Оттоманскому министру, раздлитъ дло о Святыхъ Мстахъ отъ остальныхъ Русскихъ предложеній, какія бы они ни были.’ Слова эти доказываютъ во первыхъ, что Оттоманскій министръ и представители западныхъ державъ знали о предложеніяхъ, соединенныхъ съ вопросомъ о Святыхъ Мстахъ и стало быть, коль скоро предложенія эти стали извстны, ихъ надо было сдлать въ одно и тоже время, во вторыхъ, изъ словъ этихъ ясно, что совтъ Порт домогаться обособленія вопроса, внушенъ опасеніемъ, какъ бы не помшалъ тому Русскій посолъ.
Остановимся на выраженіи: дло о Святыхъ мстахъ было улажено. Правда, если хотите, улажено, но не опредлено окончательно. Нельзя допускать, чтобы Россія могла довольствоваться простымъ общаніемъ Турціи. Порта проявила въ этомъ дл такъ много недобросовстности, или по меньшей мр, безсилія, уклончивости и противорчій, что Русское правительство имло право требовать чего нибудь боле существеннаго, чего нибудь такого, что боле торжественнымъ образомъ возлагало бы отвтственность на блистательную Порту. Чтобы Англичане лучше васъ повяли, представимъ, что это дло денежное. Когда должникъ неисправенъ, и ничто его не понуждаетъ дорожить своимъ честнымъ словомъ, то нельзя довольствоваться его словеснымъ призваніемъ долга, и заимодавецъ, конечно, въ прав требовать, чтобы онъ заявилъ объ этомъ долг на письм, въ надлежащемъ и законномъ вид. Такова точно нота, въ подписанію которой князь Меншиковъ приглашалъ не султана, а министра. Въ рукахъ честнаго заимодавца, который многократно доказывалъ свое великодушіе и многократно являлся на выручку своего должника, подобная бумага скоре была нравственнымъ обезпеченіемъ, чмъ средствомъ давленія.
Циркуляръ, по видимому, ставитъ Русскому правительству въ упрекъ, что оно вызвало воспоминанія 1812 хода. Но почему же не обратиться намъ къ этимъ воспоминаніямъ, въ виду великой борьбы, которая теперь начинается и которая приводитъ на память нашу тогдашнюю борьбу противъ соединенныхъ силъ Европы? Эти воспоминанія — ваша слава въ прошедшемъ: они въ тоже время служатъ намъ ободреніемъ и примромъ, какъ намъ вести себя въ будущемъ. Императоръ Александръ достойнымъ образомъ оцнилъ мужественное и великодушное сопротивленіе своего народа, и народъ благородно соотвтствовалъ ожиданію своего государя. Тотъ и другой исполнили свои обязанности. Возможность согласиться за безславный миръ никогда не входила ни въ голову Государя, ни въ сердца его подданныхъ. Наше теперешнее положеніе точно таково, какъ въ 1812 году.
Въ свою очередь циркуляръ напоминаетъ о славномъ наслдств, которое оставлено Наполеону III-му главою его семейства. Это нуждается въ нкоторомъ поясненіи. Можно завщать наслдникамъ своимъ то, чмъ владешь во время кончины. Фортуна, какая бы она ни была, въ капиталахъ, въ недвижимой собственности, въ побдахъ и завоеваніяхъ, коль скоро она растрачена при жизни владльца, доставляетъ наслднику, каковъ бы онъ ни былъ, лишь расчетную книгу расхода и прихода. Императоръ Наполеонъ былъ, конечно, великій военный человкъ и мужъ великой дятельности и силы, но, совершивъ много славныхъ длъ, онъ не умлъ ни одного изъ нихъ упрочить. Посл всхъ его подвиговъ, Франція очутилась дважды побжденною. Въ теченіи нсколькихъ мсяцевъ онъ два раза отрекся отъ власти, будучи покинутъ войскомъ и народомъ. Благодаря ему, Франція была удручена бдствіями, огромною контрибуціею и принуждена была содержать вспомогательное войско, которое ее заняло.
Благодаря своему легкомыслію и тмъ пробламъ въ памяти, о которыхъ мы упоминали, Французы восхищаются перечисленіемъ городовъ и столицъ, въ которыхъ побывали ихъ войска. Всякій другой народъ огорчался бы подобными воспоминаніями, такъ какъ нельзя же забыть, что въ конц концовъ владтели этихъ столицъ два раза являлись съ войсками предписывать законы Парижу и Франціи.
Еще боле странна подобная забывчивость въ министр иностранныхъ длъ. Какая ему надобность напоминать своимъ дипломатическимъ агентамъ, а черезъ нихъ и правительствамъ, при которыхъ они находятся, объ этомъ наслдств славы? Вдь оно, если и досталось кому, то, конечно, этимъ же самымъ правительствамъ, получившимъ назадъ свое достояніе, временно захваченное и раздлившимъ между собою военную добычу посл великаго завоевателя, который пережилъ свои побды и заплатилъ за нихъ тяжкимъ изгнаніемъ. Великій урокъ — вотъ истинное и единственное наслдство, оставленное Наполеономъ для своихъ потомковъ. Въ вдоху чрезвычайную, по мысли Косидьера, можно творить порядокъ посредствомъ безпорядка, по это по нужд, и что либо прочное такими пріемами никогда не создается. Наполеонъ хотя и былъ представителемъ порядка, но для монархической Европы онъ осуществлялъ собою начало безправія. По роковому и своеобразному ходу длъ онъ всегда являлся воплощенною революціей, хотя и въ императорской порфир. Можетъ быть, онъ былъ бы долговчне оставаясь консуломъ, но, какъ императоръ, онъ неминуемо долженъ былъ пасть и не могъ оставить по себ династію Подобныя династіи всякій разъ приходится основывать вновь. Он могутъ быть признаваемы по нужд и по малодушію современниковъ, но исторія никогда не усвояетъ ихъ себ. Великая страна, подобная Франціи, требуетъ боле широкихъ и прочныхъ основъ и не можетъ покоиться на революціонныхъ подмосткахъ, которыя сегодня воздвигаются, а завтра обрушиваются. И коль скоро имются основы, освященныя вками, великій народъ не можетъ безнаказанно отрекаться отъ нихъ.
Философическіе доводы циркуляра также неудачны, какъ и воспоминанія исторіи, которыя онъ вызываетъ. Въ немъ говорится, что, ‘наша эпоха, столь тревожная, избавлена была, по крайней мр, отъ волъ, нкогда наиболе волновавшихъ собою міръ: т. е. войны изъ-за вры. Русскому народу длаются внушенія, напомивающія объ этихъ бдственныхъ временахъ: выставляютъ дло въ такомъ вид, будто идетъ борьба у Бреста съ Полумсяцемъ, и, будучи не въ силахъ предъявить доводы разума, прибгаютъ къ помощи фанатизма.’
Прежде чмъ разобрать эти слова, спросимъ мимоходомъ, зачмъ Французскія войска вступили въ Римъ въ 1849 году? Разв не по длу вры? Вроятно, не изъ монархическихъ побужденій Французская республика послала свои пушки громить Римъ, сдлавшійся республиканскимъ. Нтъ, она поступила такъ для того, чтобы возстановить въ правахъ начальника Римско-католической вры и самую эту вру, которая въ немъ олицетворяема.
Теперь обратимся къ прежнему. Во-первыхъ, не мы ведемъ вроисповдную и политическую войну, ее ведутъ съ вами, и мы только обороняемся. Въ силу договоровъ, мы потребовали у неврной власти, чтобы она обезпечила вроисповдную безопасность единоврныхъ намъ христіанъ, а христіанскія державы, изъ которыхъ одна въ теченіи вковъ славилась титуломъ самой христіанской (tr&egrave,s-chrtienne), нашли, что подобное требованіе съ нашей стороны вызываетъ войну (casus belli). Они не только побудили враждебную христіанскому имени власть объявить намъ войну, но и отдались ей тломъ и душою, чтобы поддерживать ее въ этой войн. Дло вовсе не выставляется въ вид борьбы Креста съ Полумсяцемъ (эта борьба и безъ того совершается), но хотятъ защитить угнетенныхъ сыновъ Креста противъ угнетателей, сыновъ Полумсяца. Держась философскихъ мыслей и ставя ни во что чувство вры, можно называть это фанатизмомъ, народу же, каковъ нашъ, напомнить объ его вр и о великодушныхъ его сочувствіяхъ, это значитъ воззвать въ его разуму. ‘Франціи и Англіи нечего защищаться противъ обвиненія, которое ставятъ имъ на видъ: они не поддерживаютъ Ислама противъ Греческаго православія’ и пр. Да что же иное он длаютъ? Я хорошо знаю, что он не смютъ въ этомъ признаться. Но снимите съ вопроса софизмы и мелочи, которые его опутали, и останется, что христіанская Европа вооружилась противъ христіанскаго государя, который потребовалъ у Ислама обезпеченія для христіанъ.
Вслдствіе ослпленія или недобросовстности и ненависти въ Русскому правительству, державы эти роковымъ образомъ очутились на этомъ злосчастномъ пути и, обольщая какъ самихъ себя, такъ и народы, обрекаемые ими на бдствія войны, провозглашаютъ, что он хотятъ защититъ Оттоманскія владнія отъ жадности Россіи.
Прежде всего слово жадность (les convoitises) тутъ неумстно. Россія, во всякомъ случа, уметъ ждать и, какъ сказалъ императоръ Александръ, ‘за нее пространство и время.’ Въ этомъ ея сила и ея величіе. Если Оттоманская власть должна пасть въ Турціи, паденіе это совершится непремнно въ нашу пользу, будемъ ли мы тому содйствовать или нтъ. Мы жадничаемъ не побды, а историческаго наслдства, которое рано или поздно перейдетъ къ намъ. Мы не торопимъ ныншняго владльца уступить намъ свое мсто, но посл него, съ исторіею въ рукахъ, мы придемъ вступить въ законное владніе.
Чтобы скрыть свое противу-христіанское вмшательство и придать ему благовидности, западныя державы возвщаютъ, что он хотятъ вести либеральную пропаганду въ Турція, то есть, добиться, чтобы султанъ, подъ ножемъ ихъ покровительства, сдлалъ уступки гораздо боле важныя и боле подрывающія его власть, нежели вс т, которыя были требованы княземъ Меншиковымъ.
Общественное мнніе оглушено и спутано громкими фразами о властолюбіи императора Николая, и въ этомъ смысл сдлано было все возможное, но умы могутъ же и отрезвляться. Истина можетъ снова вступить въ права свои, которыя были попраны, и народы, наконецъ, попросятъ отчета въ жертвахъ, которыя заставили ихъ принести, и въ пролитой ими крови. Они заподозрятъ, не подсмялись ли надъ ихъ легковріемъ, и въ самомъ ли дл угрожала опасность ихъ достоинству, для обороны котораго водили ихъ драться. Гд эта опасность, съ чьей стороны, какова она? Что общаго между народнымъ достоинствомъ Франціи и Англіи и требованіями, предъявленными въ пользу православныхъ племенъ? Если представители двухъ державъ сбились съ пути и ошибались на каждомъ шагу во все время переговоровъ, то это должно быть досадно только имъ, а народная честь вовсе не связана съ ихъ мелочною суетностью. Министерства падаютъ, народы пребываютъ. Въ настоящемъ вопрос невозможно отыскать ни малйшаго повода къ враждебности между Англичанами и Французами съ одной стороны и Русскими съ другой. Чтобы предупредить разбирательство и справедливое недоумніе народовъ, у Россіи подтасовкою отнимаютъ законный предлогъ, коимъ она руководилась въ образ своихъ дйствій, и воображаютъ, что поступили съ чудесною ловкостью. Съ этою цлью сказано, что западные флоты и арміи, отклонивъ наступательное движеніе Россіи, ‘уничтожатъ предразсудки, вслдствіе которыхъ еще не согласны между собою разные классы подданныхъ Высокой Порты’. Они устроятъ и навсегда освободятъ въ христіанскомъ и политическомъ смысл христіанскія племена, подчиненныя Исламу.
Для всякаго, знающаго Востокъ, эти громкія фразы лишены смысла. Если мусульманское безсиліе и окончательно поддастся этимъ требованіямъ западныхъ державъ, то, вмсто намреваемой поддержки обветшалаго зданія, подкопаны будутъ самыя его основы. Даже если и отмнится султанская власть, христіанское народонаселеніе не будетъ удовлетворено. Оно никогда не повритъ льготамъ, которыя дадутъ ему по внушенію Запада, и будетъ въ прав относиться къ нимъ недоврчиво. Эти льготы въ ложномъ направленіи старческой разсудочности, запускнаго либерализма, вроисповднаго безразличія, всегда будутъ ненавистны племенамъ молодымъ, пылкимъ и простодушнымъ. Имъ нужно горячее сочувствіе, что либо живое и оживляющее, а не мертвая буква бумажнаго постановленія. Лорды Радклифъ и Пальмерстонъ воображаютъ, что лишь бы снабдить Турцію такою хартіею, какую Англичане ввели въ Португаліи, и все отлично устроится. Я это знаю, но спросите у Португаліи, хорошо ли ей, и заключайте, каково будетъ и въ Турціи. Западъ вовсе не понимаетъ Востока. Онъ судитъ о немъ по блуднымъ сынамъ его, являющимся въ западныя школы и гостинныя получать ложное образованіе, плоды котораго не могутъ освоиться и произрасти на восточной почв. Православныя племена Востока чувствуютъ почти такое же глубокое и живое отвращеніе въ западной образованности, какъ и въ варварству мусульманскому. Спросятъ меня, почему это такъ, скажу въ отвтъ: читайте исторію.

ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ.

Мартъ.

Русскія суда, какъ извстно, подверглись обвиненіяхъ Франціи и проклятіямъ Англійскаго министерства за то, кто подъ Синопомъ он напали на непріятеля, превосходя его силами. Въ то время мы отнеслись недоврчиво къ этимъ рыцарскимъ заявленіямъ и сказали, что слдовало бы судить не по словамъ, а по длу, и посмотрть, какъ поступили бы эти державы, если бы имъ самимъ довелось находиться въ подобныхъ обстоятельствахъ. Такой случай насталъ. Имъ не довольно быть тремъ противъ одной’, для проявленія своей доблести он захотли непремнно дйствовать впятеромъ противъ одного непріятеля. И этого мало: подавай имъ шестаго, десятаго союзника! Поглядите, какъ он хлопочатъ, изо всхъ силъ, не щадя ни ласкательства, ни угрозъ, чтобы въ нападенію на Россію привлечь Австрію и Пруссію. Для полной надежности имъ необходимо нужно имть при себ или, врне, впереди себя всю Германію. Напрасно бдная Германія, въ измну своимъ наиболе существеннымъ выгодамъ, общаетъ оставаться безучастною зрительницею борьбы и увряетъ, что не воспротивится нападенію на державу, которая для нея всхъ нужне, которая одна можетъ защитить ее и отъ революціонныхъ поползновеній Франціи, и отъ завистливыхъ и грязныхъ инстинктовъ Англіи, ничто не помогаетъ. Германія должна пожертвовать собою, чтобы уготовить пути для Франціи и Англіи, и чтобы потомъ уплатить за разбитые горшки, если таковые окажутся. Наполеонъ 1-й, посл похода 1812 года, говорилъ аббату Прадту: ‘Посмотрите: изъ Баварцевъ не осталось въ живыхъ ни одного!’ {Въ Мюнхен, на памятник, воздвигнутомъ въ честь Баварскихъ войновъ, на задней сторон находится надпись, въ которой именно значится, что изъ Баварцевъ, ходившихъ въ 1812 году въ Россію, не возвратилось ни одного. Это не мудрено: Баварцы въ Москв изобрли особаго рода грабежъ, они ходили по кладбищамъ и отыскивали себ драгоцнныя вещи на покойникахъ. Народная месть въ особенности постигла Баварцевъ и Виртембергцевъ. П. Б.}. Наполеону III-му тоже хотлось бы имть возможность, въ случа нужды, обратиться въ Французамъ съ подобнымъ утшеніемъ. ‘Посмотрите, скажетъ онъ имъ: Нмцы пострадали гораздо больше васъ!’ И въ изумленію вашему, въ Германіи нашлись люди неразумные и дряблосердечные, добивающіеся чести предоставить его величеству Наполеону III-му подобную утху и подбивающіе свои правительства совершить на сухомъ пути то великое дло, которымъ морскія державы заняты будутъ за водахъ.
Но какъ однако согласить эти тревожныя хлопоты Франціи и Англіи со взаимными увреніями, которыя они расточаютъ одна другой въ томъ, что, какъ скоро они заключили между собою союзъ, имъ ничто не страшно, что отнын он могутъ распоряжаться судьбами Европы? Очевидно, что дло выходитъ совсмъ наоборотъ. Вступивъ въ союзъ, они должны всего опасаться, если только Европа восчувствуетъ свое достоинство и свою силу, ибо союзъ этотъ, по извстному направленію обоихъ правительствъ, не можетъ существовать безъ ущерба благу и независимости другихъ народовъ. Такимъ образомъ, слдовало бы имъ не распоряжаться судьбами Европы, а слушаться ея велній. Удивительно, что до сихъ поръ не обратятся дятельно къ этому, столь простому пріему. Франція и Англія всегда были виновницами всхъ бдствій, удручавшихъ Европу. Он суть естественные, коренные, заклятые враги независимости всхъ остальныхъ державъ. Для Франціи люди были пушечнымъ мясомъ (chair а canon), для Англіи они никогда не переставали быть чмъ либо инымъ, какъ хлопчато-бумажнымъ мясомъ (chair coton). И та и другая видятъ въ человчеств лишь предметъ, отъ котораго бы имъ чмъ нибудь попользоваться. Когда одна изъ нихъ или об ищутъ союза съ какихъ либо правительствомъ, это значитъ, что имъ нужно найти себ поддержку или обмануть. Читая въ газетахъ льстивыя и угодливыя выраженія, которыми он подчуютъ одна другую, я всегда вспоминаю актера Одри, который въ какомъ-то водевил снимаетъ шляпу, всякій разъ, какъ ему приходится произнести слово жандармъ. Дло въ томъ, что он боятся одна другой и, чтобы подбодриться, поютъ дуэтъ взаимнаго восхваленія, словно два путешественника, заблудившіеся ночью на незнакомй дорог и оба на сторож одинъ противъ другаго. Въ силу этой-то взаимной опасливости имъ хочется взять себ въ провожатые Нмцевъ. Но неужели Германія будетъ настолько недальновидна и простодушна, чтобы принять участіе въ подобномъ приключеніи?

ПИСЬМО ОДИНАДЦАТОЕ.

Мартъ.

Прямота и опредлительность рчи Русскаго кабинета сравнительно съ обиняками другихъ кабинетовъ поразительна для всякаго безпристрастнаго человка: стоитъ только прочитать вмст бумаги, обнародованныя съ обихъ сторонъ. Противники наши, съ своей ложной точки зрнія, могутъ находить, что мы неправы, но имъ нельзя не признаться, что все нами высказанное, высказано ясно. Причина этой разницы въ заявленіяхъ Россіи и другихъ странъ очень проста. Русская дипломатія выражаетъ собою направленіе и волю одного человка, отъ этого можетъ она иной разъ погршать (такъ какъ все человческое погршимо), но за то, когда воля эта законна, она даетъ себя чувствовать въ ясной и твердой рчи. Совсмъ иное на сторон противной. Посмотрите хоть на Англію. Кабинетъ ея связанъ въ своихъ дйствіяхъ, министерство, въ словесныхъ и письменныхъ заявленіяхъ своихъ, всегда боле или мене подчинено повременной печати, которая то содйствуетъ ему, то его дразнитъ, то усиливаетъ, то ослабляетъ, оно въ зависимости отъ бурныхъ митинговъ и должно сообразоваться съ ихъ толками, какъ бы иной разъ ни были они сумасбродны, оно въ зависимости отъ парламентскихъ избирателей, которые его поддерживаютъ или устраиваютъ его паденіе. По необходимости надо идти путемъ извилистымъ, щадить самолюбія, заискивать, длать боле или мене важныя уступки всмъ партіямъ. Гд же тутъ уберечь свободу совсти и независимость рчи? Талейраново слово о томъ, что языкъ давъ человку, чтобы скрывать свою мысль, въ особенности примнимо въ парламентскому правленію. Тутъ невозможно добиться истины иначе, какъ нулемъ лжи, и напрасно полагаютъ, будто широкою гласностью общественнаго мннія обезпечиваются врное пониманіе дла и полная гармонія между потребностями народа и дйствіями правительства. Конечно, если бы въ совщательномъ собраніи присутствовали одни ангелы, то преобладала бы истина съ заботою о благ общемъ, но человческія страсти направлены въ инымъ цлямъ. Духъ партій всегда бываетъ дятельне и сильне здраваго смысла. Повременная печать, въ ныншнемъ своемъ положеніи, есть военное орудіе, которое властно все сокрушить и уничтожить и не можетъ ничего создать. Разливаемые ею неопредлительные лучи поражаютъ зрніе, темнятъ его, и ничего не освщаютъ. Шумъ ею производимый ошеломляетъ и притупляетъ разумніе. Короче сказать, истина заглушается гласностью. Ложь выходитъ обязательною, она упорядочена и узаконена, такъ что при этомъ все содйствуетъ въ извращенію истины и въ искаженію самыхъ дйствій. Доврчивые простяки удивляются, напримръ, беззаботливости и откровенности. Англійскаго правительства, предоставляющаго общественному мннію разслдовать его дипломатическія бумаги, а между тмъ, это ничто иное, какъ обманъ въ большомъ размр. Знаменитая синяя книга, эта мнимая исповдная запись Англійскаго министерства, которая ведется на виду у всхъ, есть ничто иное, какъ запись недомолвокъ по части политическаго крючкотворства. Всякому дипломату, имвшему случай читать въ неизданномъ подлинник эту министерскую переписку, хорошо извстно, что синяя книга наполняется бумагами, искаженными примнительно къ народному чтенію (ad usum populi). Министры и послы обыкновенно выражаютъ сущность того, что имъ надо сказать, въ довренномъ письм, которымъ сопровождается оффиціальная депеша, точь въ точь какъ въ женскихъ письмахъ говорится о пустякахъ, а цль письма скрывается въ приписк. Правительство бережетъ про себя эти письма, либо уничтожаетъ ихъ. И нечего ставить ему въ вину, что оно такимъ образомъ обманываетъ публику: оно къ тому вынуждено нескромностью безпокойныхъ и шальныхъ дтей парламента. Какъ бы то ни были, а полуправда, правда урзанная, выходятъ все-таки ложью, и ложью тмъ боле соблазнительною и увлекательною, что она иметъ видъ правды, яко бы обнаруженной по нескромности.
Франція, во сколько въ ней было парламентскаго управленія, находилась въ такомъ же положеніи, съ тмъ разв отличіемъ, что еще боле увлекалась политическою ложью и выдумками вслдствіе подвижнаго характера своего народа. Нын вся эта парламентская фантасмагорія исчезла во Франціи, и ея правленіе возвращено въ пріемамъ наиболе простымъ, во истина отъ этого ни мало не выиграла. Тутъ отводятся глаза инымъ способомъ. Впрочемъ, привычки долговчне учрежденій. Это обманъ не парламентскій, но чиновничій. Казенный барометръ Монитера неизмнно показываетъ хорошую погоду, но въ атмосфер Франціи чувствуются электрическіе токи миновавшихъ или наступающихъ громовыхъ тучъ. Все неустойчиво, начиная съ самого правительства. Императорскія преданія олицетворяются въ одномъ человк, и то лишь, какъ отблескъ или отзвукъ. Можетъ быть, тутъ много поэтическаго, но мало прочнаго и къ длу примнимаго. Наше время очень склонно во всякаго рода галлюцинаціямъ, мы видимъ, что люди, иной разъ и толковые, врятъ въ тайную силу вертящихся столовъ. Власть, вчера родившаяся, не иметъ корней въ стран и не можетъ разсчитывать на завтрашній день. Европа это знаетъ, а также и Франція. Условія, налагаемыя необходимостію, колебательнымъ положеніемъ, естественно, заставляютъ правительство прибгать во лжи. Посмотрите, какъ даже въ пріемахъ обнародованія правительствомъ его государственныхъ бумагъ отзываются противорчія, и рчь ведется обинякомъ: ‘Божіею милостію и волею народною, императоръ Французовъ.’ Тутъ не забыты и мнніе всего свта, и апологисты божественнаго права, и проповдники народнаго верховенства. Во внутреннемъ противорчіи между этики словами слышится вся политика новой имперіи.
Когда желаешь всмъ угодить, то всхъ раздражаешь, на каждомъ шагу впадая въ противорчіе и противосмысліе. Имперія-миръ. Этотъ лозунгъ, въ силу котораго имперія однимъ разомъ была захвачена, есть опять-таки игра словъ. Имперія во Франціи случайно и привременно олицетворилась въ первомъ и единственномъ Наполеон, императоръ и имперія возникли и пали только вслдствіе войны. Если слово имперія можетъ что либо обозначать, то разв общаніе возобновить во Франціи то, что въ ней было при император Наполеон. Иначе это пустое и безсмысленное выраженіе. Вдобавокъ, титулъ Наполеона III иметъ несомнительное значеніе: въ немъ слышится вызывающій кличъ противъ всего того, что совершено Европою въ достопамятную борьбу, которую она вынесла для спасенія своей независимости Это — отрицаніе Европейскаго приговора, которымъ навсегда лишено престоловъ Бонапартово семейство. Это вызовъ Европ, и не видать тутъ ничего, что бы свидтельствовало о миролюбіи. Значеніе такой притязательности нсколько ослабляется разв только его страстностью. Зачмъ Наполеонъ III, а не просто по настоящему имени, Людовикъ? Зачмъ же не Людовикъ XIX? Это было бы, по крайней мр забавне, хотя одинаково противорчило бы логик и правд. И посл этого удивляются, что власть, не преклоняющаяся передъ тмъ, что совершилось, власть, себя уважающая, выразила недоумніе, признавая на время такой порядокъ вещей. Благодаря Бога, Россія еще не управляется Пальмерстонами и Джонами Росселями, и пріемы ихъ не для всхъ могутъ быть удобны. Сдлаемъ еще замчаніе, чтобы составить себ точное понятіе объ этой имперіи, опирающейся на волю народную Воля эта, что бы тамъ ни говорили, подлежитъ еще нкотораго рода испытанію. Вообще, во Франціи все до такой степени искусственно и условно, что самыя цыфры не имютъ своего надлежащаго числоваго значенія. Мы не намрены подвергать сомннію, точно ли сосчитаны восемь милліоновъ голосовъ, которыми, въ два пріема, выразилась эта народная воля. Но оставляя безъ возраженія вншнюю сторону дла, нельзя принять безъ оговорки сторону нравственную. Мы были во Франціи въ эпоху 2-го Декабря 1851 года и нсколько знакомы съ тогдашними ея порядками. Во-первыхъ, когда вы ходили по улицамъ Парижа, люди, разставленные по разнымъ мстамъ и наружности довольно подозрительной, незамтно совали вамъ въ руку клочки бумаги съ печатнымъ обозначеніемъ утвердительнаго голоса. Голосовъ отрицательныхъ, сколько намъ извстно, никто не раздавалъ. Сосчитайте, сколько во Франціи людей, которые не умютъ читать и которые тмъ не мене приносили въ мэрію эти бумажные клочки, подобранные ими, такъ сказать, на улиц, и вамъ тотчасъ станетъ понятно, что такое всеобщая подача голосовъ. Въ качеств иностранца, я съ любопытствомъ вывдывалъ мннія о необходимости и законности государственнаго переворота. Многіе признавались, что они его не одобряютъ, но эти же самые люди открыто говорили, что пойдутъ въ мэрію подать утвердительный голосъ. Если бы глубже изучить это обстоятельство и вывести заключеніе, то многое объяснилось бы въ событіяхъ Французской исторіи за послднія шестьдесятъ лтъ. Храбрые на боевомъ пол Французы совершенно обдлены гражданскимъ мужествомъ. Они не боятся непріятеля, по боятся полиціи. Какъ бы то ни было, но въ то время, о которомъ идетъ рчь, страна желала предотвратить междоусобную войну, которая бы неминуемо вспыхнула въ случа значительнаго неравновсія голосовъ. Обращеніе власти съ законными на ту пору представителями народа не оставляло никакого сомннія въ томъ, какъ она поступитъ, коль скоро воспрепятствуютъ успху государственнаго переворота. Опираясь на войско, она, однако, ставила на карту свою фортуну и свое существованіе, отступить, признать себя побжденною было для нея невозможно. Съ другой стороны были старые счеты изъ-за баррикадъ 1848 года у людей военныхъ съ гражданами, которые въ то время обезоружили ихъ, такъ что 2 Декабря служило отместкою за 24 Февраля. Я слышалъ объ этомъ отъ самихъ воиновъ: они выражали нетерпніе подраться и поколотить тогдашнихъ побдителей. Если бы въ 1812 году генералъ Матле оставался на свобод еще нсколько часовъ, его дерзкая попытка тоже приняла бы размры государственнаго переворота {Одинъ изъ генераловъ Французской революціи Малле (Maltet) содержался въ заточеніи въ Париж, но усплъ освободиться и посредствомъ печатняхъ листовъ, въ которыхъ разглашалось, будто Наполеонъ умеръ, произвелъ волненіе. Мадле былъ скоро схваченъ я разстрлянъ. Это происходило осенью 1812 года, въ то самое время какъ Наполеонъ оставался въ обгорлой Москв. П. Б.}, и то, что произошло теперь, могло произойти г тогда. Власть во Франціи съ давнихъ поръ похожа на крпость, которою завладваетъ врасплохъ первый, кто къ ней подошелъ. Коль скоро Ламартинъ, Косидьеръ и Ледрю-Ролленъ могли посредствомъ нсколькихъ фразъ заставить страну сдаться на капитуляцію, то овладть ею легко всякому, лишь была бы настойчивая воля, и имлись въ распоряженіи пушки. У Французовъ давняя привычка относиться съ почтеніемъ къ законченному событію. Правда, событіе у нихъ длится недолго. Оно уступаетъ внезапно свое мсто другому, которое также недолговчно, и смняется третьимъ, и такъ дале. Парижанинъ въ особенности (а онъ — телеграфическій указатель Франціи), не любитъ помхи въ установившемся расположеніи часовъ. Обдъ въ кафе, кресло въ театр — для него предметы священные. Вступаютъ ли союзныя арміи въ столицу, овладваетъ ли ею власть революціонная, Парижанинъ спшитъ помириться съ тмъ, что случилось, заботясь прежде всего, чтобъ не нарушился ежедневный привычный порядокъ его жизни и комфорта. Исключеніе составляютъ Парижане, которымъ не на что пость въ ресторан или купить билетъ на спектакль, они-то и производятъ революціи и почти всегда съ цлью добыть и себ мсто въ кафе, билетъ въ театр. Красный призракъ во Франціи есть просто-на-просто человкъ голодающій и не имющій надежнаго крова. Стоитъ ему насытиться и удовлетворить своимъ похотніямъ, онъ легко мняетъ цвтъ свой. Во Франціи и въ Европ слишкомъ много поднято шуму изъ-за итого призрака. Онъ исчезъ бы самъ собою. Дло въ томъ, что 2 Декабря выставило впередъ это пугалище и съумло извлечь для себя выгоды изъ этого шуму и этихъ страховъ. Увидимъ, въ барыш ли остались отъ того Франція и Европа. Отличнымъ подтвержденіемъ моихъ словъ можетъ служить маленькая очень занимательная исторійка, разсказанная въ письмахъ Поля-Луи Курье. Говорятся объ избраніи перваго императора. Авторъ находился гд-то въ гарнизон, и вотъ что онъ повствуетъ, какъ подавались голоса въ его отряд. ‘Мы сдлали императора, и съ моей стороны, я не мшалъ тому. Вотъ исторія. Нынче утромъ собираетъ насъ Антуаръ и сказываетъ намъ, въ чмъ дло, но попросту и безъ предварительныхъ разъясненій: императоръ или республика, что вамъ больше по вкусу? Точно какъ предлагаютъ: жаренаго или варенаго мяса, чего хотите? Ни слова, никто ни раскрываетъ рта. Такъ проходитъ четверть часа, Антуару и всмъ становится неловко. Такъ продолжалось бы и еще, еслибъ я не заговорилъ: ‘Господа, сказалъ я, извините, но мн сдается, что тутъ мы ни при чемъ. Народъ хочетъ императора, наше ли дло разсуждать о томъ?’ Слова эти показались такъ удачны, такъ шли къ длу, что вс увлеклись ими. Ни одинъ ораторъ не имлъ столь полнаго успха. Идемъ играть на билліард. Мэръ говорилъ мн: ‘Ей-ей, господинъ начальникъ, вы говорите, точно Цицеронъ, но скажите, пожалуйста, для чего вамъ хочется, чтобъ онъ былъ ‘императоромъ?’ — ‘Для того, чтобъ покончить чмъ-нибудь и ‘пойти играть въ билліардъ. Неужели оставаться тутъ изъ-за ‘этого цлый день!’ и проч. Читая это письмо, подумаешь, что оно писано вчера. Выборы въ нкоторыхъ мстахъ должны были происходить именно такъ, а не иначе. Но, во всякомъ случа, придется еще подождать, прежде чмъ увидимъ въ печати подобное письмо съ описаніемъ выборовъ второй имперіи. Я даже боюсь, чтобъ и это письмо, не смотря на то, что оно устарло, не было захвачено правительствомъ, которое учредилось по ‘вол народной’!
Можно бы написать назидательную и остроумную книгу подъ заглавіемъ, Французы, изображенные самими Французами. Сочинителю или врне составителю не пришлось бы сказать ни единаго собственнаго слова: весь его трудъ состоялъ бы въ подбор выраженій, принадлежащихъ лучшимъ умамъ, коими справедливо гордится Франція, публицистамъ, моралистамъ, историкамъ нее всхъ эпохъ и всхъ партій. Вышелъ бы драгоцнный сборникъ признаній и нескромностей ихъ. Они, какъ и вс Французы, безпрестанно твердятъ о прекрасной Франціи, о великомъ, первомъ въ мір народ, шествующемъ во глав человческаго рода и цивилизаціи. Такъ вообще, но иначе въ частныхъ подробностяхъ. Тутъ, въ силу признанія самихъ Французовъ, пришлось бы значительно поубавить изъ этого величія я превосходства, и отыскалось бы довольно утшеній для насъ, обдленныхъ дтей этого бднаго человчества, не имющихъ чести принадлежать къ привилегированнымъ членамъ человческой семьи.
Пушкинъ помстилъ въ своихъ Запискахъ слдующій анекдотъ. Одинъ ребенокъ привыкъ по всякому поводу твердить: ‘Какой папенька умный, какой папенька храбрый! Какъ папеньку Государь любитъ!’ — ‘Кто теб все это сказалъ?’ спросили его однажды.— ‘Папенька’, отвчалъ ребенокъ.

ПИСЬМО ДВНАДЦАТОЕ.

Мартъю

Въ Европ все еще думаютъ, что мы родились только вчера, и что во всякомъ случа существованіе Россіи начинается лишь съ Петра Перваго. Это одно изъ множества заблужденій на нашъ счетъ, распространенныхъ и укоренившихся вслдствіе незнанія и зложелательства. Нтъ, мы не такъ молоды, какъ длаютъ намъ честь о насъ думать, ибо наши политическія и военныя сношенія съ Восточною имперіею восходятъ къ десятому вку. Еще въ то время Греческіе императоры и патріархи искали союза съ Кіевскимъ княжествомъ, я въ Греческомъ флот служило нсколько сотъ Русскихъ. Наше оружіе съ раннихъ поръ гремло въ тхъ мстахъ, гд впослдствіи оно покрывалось такою славою. Въ 906 году, великій князь Олегъ совершилъ разчетливо веденный и удачный походъ подъ Константинополь. Днпръ покрылся двумя тысячами небольшихъ лодокъ, и на каждой лодк помщалось по сорока вооруженныхъ воиновъ. Всадники пошли сухимъ путемъ. Въ этомъ поход преодолны препятствія, которыя и въ наше время могутъ почитаться почти непреодолимыми. Тмъ не мене, походъ удался. Императоръ Левъ, по прозванію Философъ, поспшилъ купить миръ цною значительной для того времени дани. Соглашеніе, за которымъ послдовалъ мирный договоръ, состоялось на очень выгодныхъ для насъ условіяхъ. Русскіе торговцы получили право проживать въ Константинопол и въ теченіи шести первыхъ мсяцевъ на счетъ правительства, которое обязывалось доставлять имъ все необходимое для ихъ содержанія, предоставляло имъ между прочимъ свободный входъ въ общественныя бани, а при отбытіи изъ Константинополя снабжало всмъ нужнымъ для плаванья: парусами, якорями, канатами и пр. Въ память славнаго похода своего, передъ отъздомъ въ Кіевъ, Олегъ прибилъ свой щитъ къ городскимъ воротамъ Константинополя. Занесенное въ древнйшую вашу лтопись, сіе послднее обстоятельство принадлежитъ боле въ области преданій, нежели исторіи, тмъ не мене мы не можемъ не дорожить имъ.
Владимиръ Великій, еще до обращенія въ христіанству, посватался за сестру императоровъ Василія и Константина. Имъ не хотлось отдавать княжну-христіанку за государя-язычника, и они просили его напередъ принять Христову вру. Великій князь отвчалъ, что онъ готовъ сдлаться христіаниномъ, но не желаетъ обязываться условіемъ и потребовалъ отъ императоровъ, чтобы, въ доказательство доврія и дружественнаго расположенія, они прислали къ нему свою сестру. Т поспшили исполнить его требованіе. Затмъ вскор послдовало крещеніе Владимира и его бракосочетаніе. И такъ, съ незапамятныхъ временъ наши государи не любили подчиняться чужимъ условіямъ. Впрочемъ, Греческимъ императорамъ не пришлось раскаиваться въ оказанной довренности, потому что зять ихъ, въ качеств врнаго друга и союзника, прислалъ имъ вскор войска, которыя помогли умиротворить имперію, потрясенную возмущеніями. Затмъ послдовательно мы находились съ Восточною имперіею въ многообразныхъ и частыхъ сношеніяхъ, какъ политическихъ, такъ и касавшихся области искусства и знаній. Издавна переведены были Греческія священныя книги на Славянскій языкъ. Греческіе художники прізжали къ намъ украшать наши храмы живописью и мозаикою. Русская столица уже въ т времена домогалась поравняться съ столицею Восточныхъ императоровъ роскошью я великолпіемъ зданій. Въ начал XI вка въ Новгород существовало училище, въ которомъ триста человкъ Юношей духовнаго и благороднаго происхожденія приготовлялись къ отправленію церковныхъ, городскихъ и правительственныхъ должностей. Къ этому же времени относится и первый писанный сводъ нашихъ каноновъ.
По лтописямъ нашимъ, первое Русское посольство къ султанамъ состоялось въ 1497 году. Нашему посланнику, между прочимъ, велно было привтствовать султана отъ имени великаго князя, ‘стоя’, не преклоняя ‘колнъ’, какъ было, невидимому тогда въ обыча, обращаться съ рчью только къ султану, а не въ пашамъ и не уступать мста ни которому послу, прибывшему отъ другихъ державъ. По прізд въ Константинополь, посланникъ Плещеевъ отказался отъ обда, который паши хотли дать ему въ честь, онъ не принялъ также предложенныхъ ему одеждъ, подарковъ и. десяти тысячъ Турецкихъ монетъ. Онъ отвчалъ приставленному чиновнику, что не станетъ носить ихъ платья, не иметъ надобности въ ихъ деньгахъ, и что ему нтъ дла до нашей, а присланъ онъ своимъ государемъ для непосредственнаго сношенія съ султаномъ.
Въ наши дни обвиняли князя Меншикова въ излишней гордости, но Европейскіе газетчики должны признаться, что дипломатическіе пріемы его (если только врно передаютъ о нихъ) выдуманы не имъ, а основаны на преданіи, которое восходитъ въ XV вку. Даже и въ то время, когда Россія была слаба передъ могущественною и страшною Портою, государи наши въ сношеніяхъ съ неврною властью, со врагами Христова имени и народовъ, живущихъ подъ снію креста, всегда дйствовали съ достоинствомъ, которое подобаетъ представителямъ христіанской державы.
Султанъ Баязетъ очень ласково принялъ Русскаго посланника и согласился на все, ради чего онъ пріхалъ: вроятно въ это время еще не знали ныншняго примиряющаго вмшательства Европейской дипломатіи и еще не дошли до такихъ изобртеній, какъ Внскія конференціи, циркуляры Друенъ-де- Люиса, лордъ Пальмерстонъ и великій посредникъ Буоль.
Наши сношенія со Святыми Мстами также восходятъ въ очень отдаленной эпох. У насъ есть описаніе богомольнаго странствія въ Іерусалимъ, которое совершилъ въ XII вк инокъ, по имени Даніилъ. Съ отмннымъ простосердечіемъ и съ чувствомъ признательности онъ разсказываетъ, какъ его принялъ Балдуинъ І-й. Онъ былъ вмст съ нимъ на всхъ церковныхъ службахъ страстной седьмицы, и что любопытно, зажиганіе святаго огня въ святую субботу, противъ котораго нын такъ рзво и злобно вооружаются Римско-католическіе писатели въ укоръ Греческому духовенству, происходило при Балдуин совершенно также, какъ происходитъ въ настоящее время. Въ богомольному странствію отца Даніила относятся первая Русская лампада у Святаго Гроба. Въ этомъ же описаніи находимъ очень замчательное историческое показаніе: путешественникъ засталъ въ Іерусалим многихъ значительныхъ лицъ изъ Новгорода и Кіева. Какъ они туда попали, съ первымъ ли крестовымъ походомъ, который кончился завоеваніемъ Святыхъ Мстъ, или поспшили воспользоваться первою возможностью поклониться Святому Гробу, это не разъяснено ни въ нашей исторіи, ни въ описаніи Даніилова хожденія, но во всякомъ случа присутствіе извстнаго числа Русскихъ людей того времени въ Іерусалим — явленіе любопытное и знаменательное. Отецъ Даніилъ былъ тамъ, какъ мы видли, въ то время, когда началось королевство крестоносцевъ. Можно сказать, наканун паденія этого королевства, здила въ Іерусалимъ Русская богомолка, Полоцкая княжна Ефросинія: она постила т мста за немного лтъ до завоеванія Іерусалима Саладиномъ. Съ тхъ поръ участились наши сношенія съ Палестиною. Великіе князья, цари, по случаю какой нибудь радости или горя, непремнно посылали богатые дары въ Святыя Мста. За сборомъ пожертвованій нердко прізжали монахи отъ восточныхъ патріарховъ и всякій разъ привозили домой обильныя доказательства Русскаго усердія и щедрости. Любопытно, что Синопъ, имя котораго надлало столько шуму въ настоящее время, упоминается также въ старинныхъ нашихъ лтописяхъ. Преданіе повствуетъ, что Апостолъ Андрей прибылъ изъ Синопа на т горы, гд поздне воздвигся Кіевъ, и что онъ предвозвстилъ могущество и богатство этой древнйшей изъ нашихъ столицъ. Стало быть, отъ Синопа пролился первый лучъ Святой Истины, которая впослдствіи озарила наши души и наши умы, и тамъ же чрезъ восьмнадцать вковъ, наше христіанское воинство нанесло столь страшный ударъ врагамъ нашего вроисповданія. Разумется, мы не имемъ въ виду представлять полный очеркъ Русской исторіи. Но кто любятъ руководствоваться лучше показаніями временъ протекшихъ, нежели выдумками и сплетнями современныхъ газетъ, тотъ можетъ прослдить у нашихъ историковъ поступательное развитіе нашихъ сношеній съ Востокомъ, а равно и съ западными державами, тотъ увидитъ, что Европа, съ самыхъ давнихъ поръ, не рдко искала союза съ нами, что она неоднократно просила у насъ помощи въ борьб съ мусульманскою силою, которая была въ то время пострашне, нежели теперь. Онъ увидитъ также, что Россія часто призывала Европейскихъ государей соединиться съ нею для совокупнаго дйствія противъ, насилій этой враждебной христіанству державы. Если мы были вовсе неизвстны въ Европ, то какъ же могло случиться, что съ XI вка короли и князья вступали въ родственныя связи съ нашими государями. Норвежскій князь Гаральдъ, Польскій король Казимиръ поженились на Русскихъ княжнахъ. Королевы Венгерская и Французская были также изъ Русскихъ княженъ. Генрихъ Первый прислалъ къ намъ сватомъ Шалонскаго епископа. Князья Норвегіи, Венгріи, Англіи, преслдуемые у себя дома, являлись во двору великаго князя Ярослава искать убжища и покровительства.
Попытки Рима присоединить васъ къ своей церкви начались издавна. Посланникъ знаменитаго папы Иннокентія ІІІ-го являлся въ Русскому великому князю съ самыми заманчивыми предложеніями. Въ случа принятія Римскаго обряда, папа вызывался доставить ему, помощью своего меча, многія области и содлать его однимъ изъ могущественнйшихъ государей. ‘Я совершу нужныя мн завоеванія по примру моихъ предковъ, цною собственной крови и мечемъ собственнымъ’, отвчалъ великій князь и выпроводилъ посланника. Затмъ слдовали многія другія попытки со стороны святаго престола, но съ такимъ же успхомъ. Однажды было пущено въ ходъ новое средство обольщенія. Папа Павелъ II-й и его преемникъ помогли Ивану III-му вступить въ бракъ съ царевною Греческою Софіею, которая бжала въ Римъ посл завоеванія Константинополя Турками. Они дйствовали въ надежд пріобрсти сильнаго союзника противъ Магомета ІІ-го, угрожавшаго Италіи, и въ томъ разсчет, что, можетъ быть, Русскій князь изъ чувства признательности согласится перемнить вру.
Въ начал XVI вка императоръ Максимиліанъ разсчитывалъ помощью Россіи управиться съ Венгріей), которая уходила изъ подъ его власти. Любопытно слдить, какъ въ теченіи вковъ одн и тже событія воспроизводятся и повторяются съ поразительною одинаковостью. Это злыя шутки исторіи, и должно напоминать объ нихъ въ поученіе посредственности, забывчивой и тщеславной. Поздне эта же держава снарядила въ Москву великолпное посольство, предлагавшее дарю союзъ, именемъ императора и Европы, для разрушенія на земл и на мор Оттоманскаго владычества.’Прогонимъ Турокъ’, говорилъ посолъ, ‘прогонимъ ихъ изъ Константинополя и оттснимъ въ Аравію, воздвигнемъ снова крестъ во ракіи и въ Эллад, и вся Греческая имперія, отъ предловъ гд встаетъ солнце, да принадлежитъ теб, о могущественный царь! Такъ говорятъ теб императоръ, святой отецъ и король Испанскій’. Что скажетъ его сіятельство, графъ Буоль-Шауенштейнъ объ этихъ словахъ, принадлежащихъ одному изъ его предшественниковъ?
Первыя историческія извстія о сношеніяхъ между Англіею и Россіею относятся къ половин XVI вка. Они начались для Англіи при условіяхъ неблагопріятныхъ и могли бы служить предзнаменованіемъ неудачи, которою постигнутъ Тигръ. Однажды рыбаки увидали Англійское судно, которое разбилось и было выброшено на берегъ. Весь экипажъ погибъ отъ холода, капитанъ найденъ замерзшимъ съ путевымъ журналомъ въ рукахъ. Чрезъ нсколько времени возникли другаго рода сношенія, постоянныя и очень дружественныя, между королевою Елисаветою и царемъ Іоанномъ IV-мъ. Говорятъ даже, что нкоторое время царь намревался жениться на королев, которой въ это время было 50 лтъ отъ роду. Врно то, что этотъ Русскій Генрихъ VIII, вступавшій въ бракъ шесть или семь разъ, сваталъ у королевы Англійскую принцессу, и что Елисавета охотно выслушивала его предложеніи.
Поздне, подобные же переговоры происходили между всю и царемъ Норисомъ Годуновымъ по поводу бракосочетанія его сына: ‘Мн жаль’, отбывалась она, ‘что у меня нтъ дочери для молодаго царевича еодора: такъ расположена я въ его отцу и такъ дорожу царевичемъ, про котораго много говорятъ хорошаго’.
Что сказали бы достопочтенные лорды. Джонъ-Россель и Пальмерстонъ, если бы они гнали объ этихъ тайныхъ и любительныхъ сношеніяхъ великой ихъ королевы Елисаветы съ государями народа, который и теперь еще въ ихъ глазахъ остается варварскимъ?
Въ 1675 году, въ Кремл, состоялся Европейскій конгрессъ: уполномоченные Голландіи, Даніи, Брауншвейга и Германской имперіи прізжали въ царю Алексю Михаиловичу просить дятельваго и вооруженнаго посредничества въ Европейскія дла, дабы сообща воспротивиться властолюбивымъ намреніямъ Франціи, которая въ то время была въ союз съ Швеціею.
Кажется, достаточно этихъ бглыхъ историческихъ справокъ, чтобы убдить самыхъ упрямыхъ и невжественныхъ людей въ томъ, что Россія, задолго до Петра I-го, уже не была стратою невдомою (terra incognita), что и у нея есть на что сослаться, что въ разныя времена она играла дятельную и преобладающую роль, и ея значеніе много разъ было важне многихъ другихъ державъ, которыя нын, въ невжественномъ тщеславіи, думаютъ насъ уничтожить, налегая всею тяжестью своего историческаго аристократизма. Ходъ Русскаго развитія и распространенія всегда отличался разумною послдовательностью. Наше движеніе стснилось или замедлилось подъ господствомъ Монголовъ, которое, какъ замчаетъ Карамзинъ, дйствовало издали и потому не наложило своей печати на нашу народность, крпкую чувствомъ вры и оттого оставшуюся въ чистот и независимости. Свергнувъ Татарское иго, мы опять стали тмъ же народомъ, какимъ были прежде. Выдержавъ болзнь, мы не измнили своихъ природныхъ качествъ. Выздоровлевіе шло быстро, силы и здоровье возвращались въ изобиліи. Оттого мы вынесли вс великіе погромы и недавно еще погромъ 1812 года. Россіи содержитъ въ себ запасъ живучести и потому способна во всевозможнымъ успхахъ. Если ей суждено погибнуть, она погибнетъ не иначе, какъ вслдствіе собственныхъ ошибокъ, а не отъ вншнихъ ударовъ, которые скользитъ по ней, не поражая. Петръ І-й засталъ свое государство въ полной готовности въ совершенію великихъ преобразованій. Одаренный могучихъ и предпріимчивымъ геніемъ, онъ двинулся въ путь, уже приготовленный для него, и не довольствовался медленнымъ движеніемъ, какъ его предшественники, а съ горячностью и нетерпливостью устремился къ своей цли. Онъ предугадалъ силу пара и приложилъ ее въ преобразованіямъ, которыя долженствовали довершить собою дло времени. Это въ одно и тоже время хорошо и дурно. Мы воспользовались доброю стороною, и она сдлалась нашимъ достояніемъ, и всегда зависитъ отъ васъ видоизмнить и ослабить то зло или т невыгоды, которыя отсюда могутъ проистекать. Будемъ лишь пользоваться умственными завоеваніями Европы, не подчиняясь ея вліянію. Останемся Русскими посреди Европы. Укрпимъ нашу народность и перестанемъ ею жертвовать для чужихъ выгодъ. въ этомъ смысл наше разобщеніе съ Европою, какъ мы уже говорили, не будетъ означать слабости и истощенія, а, напротивъ, послужитъ намъ источникомъ силы и благоденствія.

ПИСЬМО ТРИНАДЦАТОЕ.

Мартъ.

Нкоторые дловые и притокъ благонамренные люди отнеслись съ недоврчивостью къ требованіямъ Русскаго правительства и находятъ не совсмъ благоразумными его дйствія, въ отношеніи къ настоящему вопросу. Хотя они и видятъ въ Россіи послдній оплотъ противъ революціонныхъ и демократическихъ волнъ, тмъ не мене ихъ вра въ Россію нсколько поколебалась, не по причин самаго вопроса, а скоре потому, что Россія вдругъ сдлалась предметомъ почти всеобщаго поношенія: коль скоро вс осуждаютъ, значитъ же, есть тому какая нибудь существенная причина. Не желая быть парадоксальнымъ, я все-таки позволяю себ, напротивъ, думать, что если мннія самыя противоположныя, партіи самыя крайнія соединяются между собою, чтобы оспорить у кого нибудь его право, то въ этомъ самомъ заключается ручательство въ законной неотъемлимости этого права. Вспомнимъ выраженіе Шанфора: ‘Сколько надо глупцовъ, чтобы составить публику?’ Можно бы прибавить: ‘и сколько людей злонамренныхъ!’ Риваролю случилось сказать* слово, которое понравилось всмъ безъ исключенія, кто его слышалъ: ‘Разв я сказалъ какую нибудь глупость?’ спросилъ онъ своего сосда по этому поводу. Во всякомъ спорномъ дл сторона разумнія еще доступне для толпы, нежели сторона законности и нравственности. Страсти рже возстаютъ противъ разума, нежели противъ права. Одинъ изъ нашихъ краснорчивыхъ проповдниковъ, архіепископъ Иннокентій, отлично опредлилъ цну того, что называютъ общественнымъ нвніемъ, всеобщею подачею голосовъ и верховенствомъ народа, которое, не смотря на всю его фальшь, считается, по ученію новой школы, наилучшимъ и послднимъ выраженіемъ общественнаго совершенствованія. Вотъ смыслъ словъ Иннокентія. Когда Пилатъ спросилъ у старйшинъ Іерусалима и у народа, кого отпустить на свободу, Іисуса или Варраву, народное верховенство объявило себя въ пользу разбойника и осудило Праведника.
Общее мнніе до того отвлеченно, неуловимо и произвольно, до такой степени ускользаетъ отъ проврки разума и правды, что нтъ возможности имъ руководиться и основать на немъ какое либо сужденіе. Гд тотъ трибуналъ, которымъ опредляются и узакониваются его приговоры? Отъ имени общаго мннія говоритъ всякій газетчикъ. Прежде всего существуетъ въ одно и тоже время два общихъ мннія: одно страстное, крикливое и тмъ самымъ сильное, другое совстливое, но иной разъ робкое, ограничивается тмъ, что молчаніемъ своимъ протестуетъ противъ перваго. Одно овладваетъ публичнымъ мстомъ, и, какъ у насъ нтъ боле древняго форума на открытомъ воздух, то вмсто форума служатъ ему парламентскія трибуны, кабачки и журналы, другое, боле выносливое, ищетъ себ убжища въ исторіи. Благоразумные люди всегда относятся недоврчиво къ приговорамъ общаго мннія, возвщаемымъ сразу и не терпящимъ возраженій. Въ особенности нужно остерегаться его въ смутныя эпохи, во времена политическаго и нравственнаго мятежа. При настоящемъ положеніи длъ, это мнніе, основанное на началахъ вредныхъ и разрушительныхъ, конечно, должно не благопріятствовать намъ. Мы не можемъ пользоваться сочувствіемъ черни, подъ именемъ которой я разумю здсь не населеніе, а различныя части общества, изъ котораго образовалось теперь страстное и задорное большинство. Правительства и общества въ послднее время подверглись боле или мене революціонной зараз. Не говорю о Франціи, которая, втеченіи слишкомъ шестидесяти лтъ, только и длала, что мняла одно революціонное управленіе на другое, но и у другихъ народовъ, у которыхъ болзнь эта не перешла въ состояніе хроническое и которые избавились отъ острыхъ ея припадковъ, все же остаются въ организм нкоторые слды ея и признаки.
Англія съумла, до нкоторой степени, остаться незараженною. Но чуждается революціи только народъ Англійскій, правительство же революціонно въ высшей степени. По своимъ стремленіямъ и сочувствіямъ оно всегда склонно если не къ возбужденію, то къ оправданію мятежа повсюду, гд мятежъ не затрогиваетъ его выгодъ. Припомнимъ всегдашніе его отзывы и его дйствія во время революціонныхъ вспышекъ въ Польш, въ Швейцаріи, Италіи, Венгріи. Народныя движенія только двухъ странъ въ Европ не пробуждаютъ состраданія въ Англійскомъ кабинет: это Ирландія и острова Іоническіе. Чтобы имть врное понятіе о томъ, какихъ началъ держится этотъ кабинетъ въ своихъ дйствіяхъ, стоитъ взглянуть на Лондонъ, этотъ гостепріимный Ботани-бей, гд находятъ себ убжище и покровительство вс зажигатели, вс составители подложныхъ бумагъ, вс преступники политическіе. И замтьте, убжище дается имъ не потому, что они бдствуютъ (въ этомъ отношеніи они имютъ право на общественное состраданіе), а потому, что они могутъ пригодиться: ихъ держатъ про запасъ, въ вид страшилища, которымъ, смотря по надобности, можно пригрозить благоденствію Европы. Эти элементы смуты принадлежатъ къ числу втровъ въ мхахъ Эола, по извстному выраженію Каннинга: Англійское правительство держитъ ихъ въ своемъ распоряженіи и не нынче-завтра можетъ ихъ выпустить на погибель людскую.
Одна Россія осталась не только совершенно недоступна революціонной зараз, но всхъ боле содйствовала въ ея истребленію. Вотъ чего ей не прощаютъ. Революціонеры негодуютъ на нее по инстинкту и питаютъ къ ней чувства мести и ненависти. Другимъ до нкоторой степени совстно, что они поддались угрозамъ революціи, и они негодуютъ на Россію за то, что она ни малйше не соучавствовала въ ихъ ошибкахъ и въ ихъ слабости.
Что касается до общаго мннія, которое въ нкоторыхъ Германскихъ земляхъ съ такимъ ожесточеніемъ высказывается противъ Россіи и въ пользу Франціи, то здсь дйствуетъ иное побужденіе, и его не слдуетъ упускать изъ виду. Всмъ извстно, что между Нмцами есть довольно сильная партія, которая до смерти боится Французовъ, но признаться въ этомъ совстно, и они скрываютъ этотъ вполн физическій страхъ подъ видомъ вполн моральнаго страха передъ Русскимъ, яко бы, давленіемъ на Германію. Столь ревностно заботясь о своей независимости, эти люди тмъ не мене не задумываются звать насъ на помощь, когда силъ у нихъ не хватаетъ и они изнемогаютъ подъ гнетомъ опасности. До того же времени они пробуютъ заклясть и отвратить гибель воплями на Россію или, освобожденные нами, отталкиваютъ руку, которая спасла ихъ.
Князю Шварценбергу приписывается довольно неблаговидное выраженіе о томъ, что Австрія готова удивить міръ вопіющею -неблагодарностью. Во всякомъ случа, если выраженіе ново, то самое дло не ново. Неблагодарностью уже никого не удивишь. По поводу этого страха передъ Французами, коимъ одержимы нкоторыя Нмецкія газеты, я всякій разъ припоминаю поэму Пушкина о Петербургскомъ наводненіи 1824 года. Молодой человкъ, лишившійся вслдствіе этого бдствія всего, что было ему наиболе дорого въ жизни, сходитъ съ ума, въ помшательств онъ негодуетъ на основателя столицы и обращается съ отчаянными упреками къ его конной стату. Съ этихъ поръ онъ бродитъ по городу днемъ и ночью, и ему кажется, что статуя гонится за нимъ по пятамъ, что онъ слышитъ, какъ бронзовыя копыта скачутъ по каменной мостовой. Люди, о которыхъ идетъ рчь, походятъ на этого безумца. Со времени войнъ первой Французской республики и первой имперіи, какъ только завидятся тучи на небосклон, имъ все кажется, что они слышатъ топотъ и ржанье Французскихъ коней, то на Рейн, то на берегахъ По. Впрочемъ, страхъ основательный. Франція никогда ничего не длала для Германіи, кром зла. Россія всегда была съ нею чистосердечна и великодушна. Понятно, что враговъ и зложелателей нужно опасаться и ублажать, съ друзьями же не стсняются, особливо, когда опытъ доказалъ, что эти друзья люди честные и скоро забываютъ обиды. Однакожъ, не слдовало бы злоупотреблять этою честностью и миролюбіемъ. Уладивъ неоднократно, иногда себ въ ущербъ, дла своихъ сосдей, государство можетъ очутиться въ такомъ положеніи, что по необходимости станетъ думать и о длахъ собственныхъ, уже не заботясь о томъ, будетъ ли то угодно или нтъ сосдямъ.
Кром, того не надо забывать, что страхъ плохой совтчикъ. Можно надяться, что онъ не возобладаетъ въ совтахъ Нмецкихъ державъ. Тутъ дло не въ связяхъ родственныхъ, не въ обязательствахъ, налагаемыхъ благодарностью: эти соображенія заурядной нравственности не имютъ большой цны въ политик. Германіи предлежатъ иныя заботы. Одинъ умный человкъ, хорошо знающій Россію и Германію, писалъ къ пріятелю: ‘Почти враждебное положеніе, принятое нкоторою частью Германіи, въ виду сильнаго союза, составившагося противъ Россіи, и въ особенности т побужденія, изъ за которыхъ нривято это положеніе, доставляютъ истинное торжество неродной Русской партіи, всегда недоврчиво относившейся къ Нмцамъ. Что касается до меня, то, будучи по природ осужденъ на безпристрастіе, и, конечно, не по чувству народной враждебности, я почитаю такое настроеніе Нмцевъ презрительнымъ. Оно презрительно потому, что лживо и ребячливо. Нмцы тшатъ себя мыслью о томъ, что, при внутреннемъ единеніи, они достаточно сильны, чтобы оставаться безучастными зрителями борьбы. Но тутъ именно и заключается ложь, такъ какъ они хорошо знаютъ, что единенія у нихъ нтъ, и что, отставъ отъ союза съ Россіею, Австрія и Пруссія всегда будутъ враждебны между собою {. И. Тютчевъ?}’.
Да, лишь союзомъ съ Россіею сдерживается взаимная вражда разныхъ Нмецкихъ народовъ, ибо союзъ этотъ со стороны Россіи безкорыстенъ. Если бы Россія была властолюбива, какъ о ней думаютъ, то она желала бы междоусобной войны въ Германіи, отъ которой сія послдняя неминуемо должна ослабть и разориться. Дло ясно само по себ, и всякій можетъ судить о немъ. Пруссіи нельзя не помнить послдняго слова Французской политики. Географическія притязанія Франціи всегда обращены къ одному и тому же, будетъ ли имперія войною для достиженія мира, какъ она была, или будетъ имперія миромъ, для того, чтобы привести въ войн, какъ она теперь. Австрія же можетъ, кажется, основательно судить о симпатіи, которую къ ней питаетъ Англія. Объ этомъ имются обильныя свидтельства въ парламентскихъ рчахъ, въ дипломатическихъ депешахъ и поздкахъ, въ торжествахъ въ честь Кошута, который хотлъ раздробить имперію, и въ оскорбленіяхъ, нанесенныхъ генералу Гайнау, который храбро сражался за цлость этой же имперіи. Англійское министерство, какъ я знаю, объявило, что оно не обязано играть роль полиціи относительно материковыхъ правительствъ, и что, слдовательно, вс политическіе убійцы могутъ свободно проживать въ Англіи и заниматься своими человко-убійственными предначертаніями. Я знаю также, что Германскіе государственные мужи новой школы, витая въ высокихъ сферахъ гуманной политики, не обращаютъ теперь вниманія на эти мелочи и на щекотливость народную, которую въ былое время нельзя было задвать безнаказанно. Теперь все это ни почемъ, и союзы, какъ и размолвки, могутъ быть неправомрны и позорны. Но мы тогда лишь повримъ этимъ уклоненіямъ, когда они перейдутъ въ самое дло, а до тхъ поръ намъ хочется считать ихъ невозможными. Въ самомъ дл, для довершенія картины представляемаго намъ бдствія, не достаетъ еще, чтобы Австрія и Пруссія пошли противъ Россіи, на буксир у Турціи, Франціи и Англіи.

ПИСЬМО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ.

Апрль.

Иной разъ поддаешься чувству глубокой скорби, когда подумаешь о томъ, что теперь длается. И конечно, это скорбное чувство въ Русскомъ человк пробуждается не вслдствіе страха передъ испытаніями, которыя вамъ предстоятъ въ близкомъ будущемъ. Россія всегда принимала подобныя испытанія со смиреніемъ, несла ихъ съ самоотверженіемъ и преодолвала доблестно. Такъ свидтельствуетъ исторія. Цлые вка мы стенали подъ чуждымъ и варварскимъ господствомъ, но Русская вра и народность сохранились неприкосновенны. Поздне Россія пережила продолжительныя смуты междуцарствій, внутреннія войны и насилія. Большая часть ея владній находилась подъ вражескимъ нашествіемъ, Поляки и Шведы наперерывъ захватывали ея достояніе, и престолъ Русскій упразднялся. Но посреди этихъ бдствій, Россія сберегла во всей святын и цлости свою вру и народность. И недавно еще вся Европа соединилась противъ нея подъ знаменами перваго полководца новаго времени, и ей пришлось отстаивать свою независимость въ самомъ средоточіи своемъ. Европа знаетъ, чмъ это кончилось. Подъ кровомъ Божественнаго Провиднія, надлившаго Россію врою и смиреніемъ, нравственною силою и способностью въ самопожертвованію, она всякій разъ являлась побдительницей, выходила всякій разъ сильне изъ уготованныхъ ей бдствій. Одинъ нашъ писатель сказалъ про нея, что вс ея болзни были болзнями въ росту {Намъ припоминается сравненіе, принадлежащее С. Т. Аксакову, съ огромнымъ слономъ котораго поранятъ, а онъ становится посл того еще тучне и громадне. П. В.}. И такъ Русскаго человка озабочиваютъ и опечаливаютъ не разные флоты и не сухопутныя экспедиціи. Наши опасенія по поводу современныхъ событій гораздо важне и связаны съ соображеніями высшаго рода. Имя впереди себя великую будущность, мы въ прав отнестись къ ней недоврчиво, ибо настоящее время заставляетъ насъ усумниться въ достоинствахъ гражданственности, въ ея преуспяніи и въ благотворности ея дйствій. Вотъ что до чрезвычайности грустно. Мы задаемъ себ вопросъ, неужели и Россія, по примру другихъ странъ, вслдствіе избытка въ достояніи и знаніи, осуждена нкогда ослабть въ нравственности и въ человческомъ достоинств по мр того, какъ будетъ усиливаться ея могущество и матеріальное благосостояніе. Англія можетъ намъ служить въ этомъ отношеніи зловщимъ примромъ.
Страна эта, безъ сомннія, достигла апогея могущества и гражданственности. Нтъ возможности не удивляться ей. Что касается до меня, то, живучи въ Англіи, видя ея сильное и блестящее процвтаніе, эту роскошь политическаго и общественнаго, частнаго и обще-народнаго благосостоянія, чмъ такъ отличается она отъ другихъ странъ и во многихъ отношеніяхъ стоитъ выше ихъ всхъ, я иной разъ чувствовалъ себя неловко, былъ почти что оскорбленъ и уничиженъ не только въ качеств русскаго, но какъ европеецъ, какъ житель материка. Я — невольно прощалъ англичанину его гордость Англійскимъ именемъ, какъ благороднымъ титуломъ, который заслуженъ и упроченъ въ теченіи вковъ подвигами благоразумія и отваги. Къ тому же англичанинъ, въ частномъ быту, отличается здравомысліемъ и прямотою характера негибкаго, но симпатическаго, и сношенія съ нимъ правомрны и надежны. И при всхъ этихъ залогахъ превосходства, Англія способна привести въ отчаяніе благомыслящихъ людей, которые бы вздумали слдовать по ея стопамъ. Она скоре предупрежденіе и урокъ, а не примръ для подражанія. И замтьте, что ея несостоятельность произошла не отъ революціонныхъ переворотовъ, но вытекла изъ естественнаго развитія ея учрежденій, законною силою обстоятельствъ, обусловившихъ отчасти ея величіе, она пришла къ ныншнему нравственному разслабленію, коимъ подкапывается самое ея могущество. Вотъ, повторяемъ, что возбуждаетъ скорбь во всякомъ мыслящемъ и неравнодушномъ къ тому, что будетъ, человк. Посмотрите, что происходитъ въ этой столь мудрой и законной Англіи. Неистовая печать, одержимое страстью министерство ввергаютъ ее въ войну несправедливую и безсмысленную. Королева, еще въ цвтущихъ лтахъ и украшенная всми добродтелями женщины и государыни, принуждена, въ силу законовъ страны своей, подчиняться министрамъ, неспособнымъ внушить ни симпатій женщин, ни уваженія государын. Женщина, вполн развитая, англичанка и, слдовательно, не любящая ничего рзкаго (shocking), должна, хотя бы и молча, показывать, что она одобряетъ грубую до неблагопристойности рчь министровъ, которые и на тощакъ, и посл обда (смотри парламентскіе запросы по поводу, прощальнаго обда сэру Непиру) оправдываютъ на себ извстное выраженіе Вольтера про Шекспира. Она не можетъ любить войны, а ее заставляютъ объявить войну союзнику, котораго въ глубин своего сердца она, конечно, уважаетъ за честный и благородный его характеръ. Она, разумется, дорожитъ началомъ царственной власти, а ее принуждаютъ считать врагомъ человка, который въ ея мнніи (какъ и во мнніи всхъ законныхъ государей) есть искренній рыцарь и охранитель монархической законности и общественнаго порядка въ Европ {См. сочувственные отзывы королевы Викторіи объ император Никола Павловичъ, выраженные въ письм объ его пребываніи въ Англіи къ королю Бельгійскому Леопольду отъ 4 іюня 1844 года (Русскій Архивъ 1875, I, 237). П. Б.}. ‘Королева (сказано въ сообщеніи парламенту о войн) находитъ себ утшеніе въ мысли, что съ ея стороны употреблены вс усилія, дабы ея подданные продолжали пользоваться благами мира. Справедливыя ожиданія королевы были обмануты’ и пр.
Безъ сомннія вс убждены, что королева должна была искренно и многократно стараться о предотвращеніи войны. Но ея справедливыя ожиданія были обмануты. Кмъ же? Въ упомянутомъ сообщеніи объ этомъ не сказано, но про то скажетъ нкогда исторія: эти ожиданія быки обмануты ея министрами. Если Богъ дастъ, мы потомъ увидимъ, не обманутся ли въ свою очередь и министры въ своихъ ожиданіяхъ. Начертанія Промысла недовдомы. Зло физическое и зло нравственное живутъ на земл, и бываютъ дни ихъ торжества. Стало быть, зло необходимо. Въ извстную минуту Промыслъ попускаетъ дламъ самаго вопіющаго насилія. Приступая въ предстоящей намъ борьб, мы не станемъ кричать о побдахъ, подобно храбрымъ и достопочтеннымъ участникамъ Непировскаго банкета. Вмсто криковъ веселья, Россія обращается въ Богу съ горячею молитвою, чтобы Онъ укрпилъ и благословилъ ея мужество. Она не раздляетъ мысли лорда Абердина, который въ засданіи 24 Марта выразился, что для Англіи еще рано просить Божьей помощи. Россія не желаетъ обольщаться, она постигаетъ важность борьбы, на которую ее вызываютъ, однако, знаетъ, въ тоже время, что, дйствуя оборонительно, нельзя никогда разсчитывать на быстрые успхи, возможные для нападающаго, который пользуется по своему выбору благопріятнымъ мстомъ и временемъ. Но вра въ Божественный Промыслъ не покинетъ насъ. Безъ хвастовства, но и безъ колебанія и унынія, мы вступаемъ на открывающееся намъ поприще. Если первые шаги наши и будутъ неудачны, мы все-таки пойдемъ къ нашей цли. Для поддержки и оживленія нашего мужества намъ нечего прибгать во лжи, мы не обманываемъ другихъ и не говоримъ, что война скоро кончится, какъ говорятъ кабинеты западныхъ державъ. Нтъ, мы знаемъ, напротивъ, что война будетъ долгая, и желаемъ того, конечно, не для удовольствія воевать, но потому что время окажется нашимъ союзникомъ, я отъ продолжительной войны наиболе потерпятъ наши непріятели.

ПИСЬМО ПЯТНАДЦАТОЕ.

Апрль.

Если очистить Русско-Турецкій вопросъ отъ наростовъ и околичностей и возвратить въ надлежащему значенію, какъ оно выражено Россіею, то онъ можетъ быть изложенъ въ нижеслдующемъ распредленіи:
1-е. Посольство князя Меншикова въ Константинополь,
2-е. Послдній проэктъ ноты, который предложенъ имъ Оттоманскому министерству,
3-е. Занятіе Дунайскихъ княжествъ корпусомъ Русскихъ войскъ,
4-е. Проэктъ ноты, составленный Внскою конференціею 31 Іюля, одобренный Россіею и отвергнутый Портою.
Разберемъ вкратц каждый изъ этихъ четырехъ періодовъ въ развитіи вопроса.
Посылка чрезвычайнаго посланника къ дружественному двору, и особенно въ то время, когда не было акредитованваго министра, не составляла сама по себ ничего необыкновеннаго, ничего вызывающаго и противнаго добрымъ отношеніямъ между двумя сосдними державами, у которыхъ всегда бывали общія дла, подлежащія обсужденію и устройству.
Именно въ это время такихъ длъ, и притомъ важныхъ, было много. Зная событія и безпристрастно оцнивая ихъ, всякій долженъ согласиться, что посольство князя Меншикова было необходимостью и отнюдь не дйствіемъ скоропоспшнаго, нетерпливаго честолюбія или высокомрнаго и раздражительнаго произвола. Оно вызвано цлымъ рядокъ враждебныхъ и оскорбительныхъ поступковъ со стороны Порты, направленныхъ къ току, чтобы создать новый порядокъ вещей, не только помимо договоровъ, заключенныхъ съ нами, но и совершенно вопреки этимъ договорамъ и обязательствамъ. Обязазательства эти (что бы ни говорили о нихъ) были благословляемы христіанскимъ населеніемъ Турціи и нкогда одобрялись Европою. Купленныя и скрпленныя Русскою кровью, которая столько разъ продавалась ради этого населенія, они въ тоже время служили залогомъ спокойствія и для Европы, которой не могло не быть выгодно, что Россія воздвигла спасительный оплотъ противъ разлива мусульманской, варварской силы. Но Турецкое правительство послушалось коварныхъ внушеній, которыя все дале и дале влекли его по роковому пути и, наконецъ, сочло себя свободнымъ отъ всякаго стсненія относительно Россіи. Это новое направленіе проявилось въ многочисленныхъ и не оставлявшихъ никакого сомннія заявленіяхъ. Льготы, которыя были выговорены для Греческаго духовенства, послдовательно отбирались, высшія духовныя должности боле чмъ когда-либо сдлались предметомъ соблазнительной торговли, христіанъ Греческаго исповданія угнетали, вопреки торжественнымъ общаніямъ танзимата, изданнаго только для того, чтобы обмануть Европу и подъ лоскомъ фальшиваго свободолюбія скрыть самые непростительные пріемы преслдованія, неискренность и изворотливость въ дл о Святыхъ Мстахъ, поддержка революціоннаго духа въ княжествахъ, какъ силы, непріязненной для Россіи, въ ущербъ самой Порт, противъ которой эта сила рано или поздно должна обратиться, Польскіе выходцы въ почет, жалуемые титулами и окладами,— это- настоящее ополченіе, набираемое для похода на Россію, пользующееся покровительствомъ и ласками Французскихъ и Англійскихъ дипломатическихъ чиновъ, якшавшихся съ такими лицами, которыхъ, въ качеств людей частныхъ, они бы посовстились пускать къ себ въ домъ, флотъ адмирала Паркера по близости Дарданеллъ и военныя суда этого флота, появляющіяся, вопреки трактатамъ, въ Босфор при каждомъ строгомъ, но вовсе не воинственномъ заявленіи Русскаго правительства Оттоманской Порт. Все это, взятое въ совокупности, безъ сомннія, достаточно, чтобы дать содержаніе вскому обвинительному акту.
Новое направленіе обнаружилось и получило озабочивающее для Россіи значеніе въ особенности съ тхъ поръ, какъ управленіе перешло въ руки Решида-паши. Человкъ этотъ, самолюбивый не въ мру своихъ государственныхъ способностей, не то что образованный, но скоре оглушенный Европейскимъ образованіемъ, лишенный всякаго нравственнаго чувства, жадный въ богатству и власти, вдобавокъ покорный высокомрному и злорадному произволу своего покровителя, иностраннаго министра, этотъ человкъ воплощаетъ въ своей особ неумолимую судьбу Турціи. Люди, близко знающіе Решида-пашу и по своему положенію боле или мене причастные передряг, которая грозитъ имперіи, полагаютъ, что онъ, для того, чтобы имть въ своемъ распоряженіи благосклонность Европейской печати, кром другихъ способовъ обольщенія, къ которымъ тоже, по всему вроятію, прибгаетъ, способенъ на всякую мру для достиженія своей цли, даже еслибы пришлось подвергнуть гибели самый престолъ своего государя.
Принявъ во вниманіе все вышеописанное, необходимо согласиться, что мра была переполнена, и что дивиться слдовало не отправленію чрезвычайнаго посла, а скоре терпнію Русскаго правительства и въ особенности тому, что, пребывая на пути законности, оно, вслдъ за неудачею въ переговорахъ, тотчасъ же не отправило своего флота въ Константинополь.
И все-таки появленіе князя Меншикова въ Константинопол не представляло собою чего либо необычайнаго. Оно вполн соотвтствовало настоятельному требованію обстоятельствъ и было гораздо понятне, нежели посылка графа Лейнивгена, пріхавшаго нсколько времени прежде, отъ имени Австріи, предписать Порт ршительныя условія, которымъ она и подчинилась безъ всякаго возраженія.
Посл этого вовсе не важно, здилъ ли посолъ къ министру въ парадной одежд или въ пальто, о чемъ недавно еще и съ особенною настойчивостью повторялъ достопочтенный издатель Внскаго Лойда. Во всякомъ случа позволительно думать, что Европейскія дла немного пострадали отъ того.
Что касается до второго періода Восточнаго вопроса, мы не станемъ разсматривать требованія, которыя предъявлялъ князь Меншиковъ до подачи Порт ультиматума и еще мене разбирать дипломатическія сплетни по поводу этихъ требованій. Ультиматумъ содержится въ нот, которую мы приведемъ вполн. Посолъ отступился отъ первоначальныхъ своихъ настояній, которыя сочтены и въ особенности оглашены были для легковрной публики какъ настоянія неслыханныя и превосходящія всякую мру. Онъ совратилъ и выразилъ желанія своего правительства въ проэкт ноты и представилъ его министерству къ подписанію. Стало быть, только этотъ проэктъ и долженъ быть принимаемъ въ соображеніе, и на основаніи его слдуетъ оцнивать то, что произошло, все же прочее принадлежитъ въ предварительнымъ переговорамъ. Въ угоду нашимъ хулителямъ согласимся, пожалуй, что условія, сначала предъявленныя нами Туркамъ, были, можетъ быть, чрезмрны, это произошло изъ желанія имть больше простору, чтобы было потомъ изъ чего уступать и входить въ соглашеніе. Подобная предосторожность дозволительна и даже нужна съ людьми, съ которыми велось дло: Турки всегда готовы проволачивать и торговаться. Ни умъ восточный, ни восточный синтаксисъ не освоиваются съ простотою рчи и пріемовъ. Имъ всегда нужны усложненія.
Приведемъ буквально ноту, которую князь Меншиковъ предложилъ подписать Турецкому министерству: ‘Высокая Порта, разсмотрвъ самымъ внимательнымъ и основательнымъ образомъ требованія, составляющія предметъ посольства, порученнаго послу Россіи князю Меншикову и поднеся выводъ сдланный изъ этого разсмотрнія его величеству султану, снижаетъ настоятельнымъ долгомъ своимъ заявить настоящею нотою его сіятельству послу объ императорскомъ ршеніи, состоявшемся по сему поводу въ высочайшемъ ираде отъ…. (числа по мусульманскому и христіанскому лтосчисленію). Его величество султанъ желаетъ преподать своему августйшему союзнику и другу Императору Россійскому новое свидтельство своей искреннйшей дружбы и своего усерднаго желанія сохранить старинныя отношенія добраго сосдства и совершеннаго согласія, существующія между обоими государствами, и въ тоже время, питая полную вру въ постоянно благосклонныя намренія его императорскаго величества относительно цлости и независимости Оттоманской имперіи, благоволилъ основательно обсудить и оцнить искреннія и откровенныя представленія, заявленныя чрезъ посредство Россійскаго посла въ пользу восточной православной вры, которую исповдуетъ его августйшій союзникъ, равно какъ и большинство подданныхъ обоихъ государствъ. Вслдствіе этого нижеподписавшемуся приказано настоящею нотою торжественнйше заврить императорское Россійское правительство, представителемъ котораго при его величеств султан состоитъ его сіятельство князь Меншиковъ, что его величество султанъ неизмнно держится попечительнаго великодушія и вротерпимости относительно безопасности и благоденствія духовенства, церквей и духовныхъ учрежденій восточнаго христіанскаго исповданія въ его владніяхъ’.
‘Дабы точне опредлить сіе завреніе, формально выразить главные предметы сего высокаго попеченія, подкрпить, согласно требованіямъ времени, дополнительными поясненіями ‘смыслъ статей, которыя въ прежде заключенныхъ между двумя державами договорахъ относятся къ вопросамъ вроисповданія и, наконецъ, навсегда предотвратить малйшее недоразумніе и несогласіе между двумя правительствами по сему предмету, нижеподписавшійся уполномоченъ султаномъ объявить нижеслдующее:
1-е. ‘Восточное православное исповданіе, его духовенство, его церкви и владнія, равно какъ и духовныя учрежденія, будутъ впередъ, подъ покровительствомъ его величества султана, пользоваться, безъ всякаго нарушенія, правами и привилегіями, которыя они имютъ издавна (ab antiquo) или которыя въ разныя времена были имъ дарованы императорскою милостью и, въ силу высокой справедливости, примутъ участіе въ правахъ, предоставленныхъ другимъ христіанскимъ обрядамъ, равно какъ иностраннымъ посольствамъ, состоящимъ при Блистательной Порт, по конвенціи или по отдльному распоряженію’.
2-е. ‘Его величество султанъ признаетъ нужнымъ и справедливымъ укрпить и разъяснить свой государскій фирманъ, снабженный хатти-гумаюномъ отъ 15 луны Ребіусъ-Акира 1268 (16 февраля 1852) государскимъ фирманомъ и сверхъ того другимъ фирманомъ разршить починку купола на храм Святаго Гроба. Эти два фирмана будутъ буквально выполнены и врно соблюдаемы, дабы навсегда сохранить настоящее состояніе (statu quo) святынь, находящихся во владніи исключительно у Грековъ или совмстно съ другими исповданіями’.
‘Разумется, что это общаніе равно простирается и на сохраненіе всхъ правъ и льготъ, которыми пользуется издавна (ab antiquo) православная церковь и ея духовенство, какъ въ город Іерусалим, такъ и вн его, безъ всякаго предосужденія для другихъ христіанскихъ общинъ’.
3-е. ‘Если потребуетъ императорскій Россійскій дворъ, то назначено будетъ приличное мсто въ город Іерусалим или окрестностяхъ для построенія церкви, въ которой Русскія духовныя лица могли бы совершать божественную службу, и для странно-пріимнаго дома, въ которомъ могли бы жить бдные или больные богомольцы. Эти заведенія будутъ находиться подъ исключительнымъ надзоромъ Россійскаго генеральнаго консульства въ Сиріи и Палестин’.
4-е. ‘Издадутся фирманы и необходимые указы подлежащимъ лицамъ и Греческимъ патріархамъ для исполненія сихъ государскихъ ршеній, и затмъ опредлятся подробности, опущенныя какъ въ фирманахъ касательно Святыхъ Іерусалимскихъ Мстъ, такъ и въ настоящей нот’.
Такова во всей полнот я нагот совокупность чрезмрныхъ и чудовищныхъ требованій, предъявленныхъ съ неслыханною дерзостью Русскимъ правительствомъ правительству Турецкому. Спрашиваю, есть ли возможность усматривать въ этихъ строкахъ, не говорю настоящее протекторство, но даже и тнь протекторства, присвояемаго Россіей), въ ущербъ султанскихъ правъ и въ противность прежнимъ договорамъ? Возможно ли утверждать, что если бы Турецкое министерство подписало эту ноту, то погибла бы независимость и цлость Турціи, потрясено было бы въ глубин своей, однимъ почеркомъ пера, все общественное и политическое зданіе и самая основа, на которой оно зиждется.
Обратите вниманіе на умренность и приличіе выраженій, употребленныхъ посломъ для того, чтобы не раздражить и не обидть Высокую Порту. Не говорится, что султанъ формально принимаетъ на себя передъ Россіею обязательство сдлать то и то, испрашивается только торжественнйшаго завренія, т. е. употреблена обыкновенная вжливая фраза въ род того, какъ въ письмахъ подписываются вашимъ покорнйшимъ слугою, изъ чего никому не придетъ въ голову заключать, что тотъ, къ кому писано, есть вашъ господинъ, а вы почитаете себя состоящимъ у него въ услуженіи.
Это завреніе испрашивается, чтобы, наконецъ, навсегда предотвратитъ малйшее недоразумніе и несогласіе между двумя правительствами, и напрасно было бы видть тутъ требованіе политическихъ или гражданскихъ правъ для православнаго населенія подъ ручательствомъ Россіи или иначе. Говорится только о православномъ восточномъ исповданіи, объ ею духовенств, церквахъ и владніяхъ, равно какъ и о духовныхъ учрежденіяхъ. Тутъ нтъ никакого повода въ возраженію со стороны Европы и въ особенности со стороны вротерпимой Англіи и ея министерства, которое такъ давно ведетъ пренія въ пользу терпимости и допущенія Евреевъ, а особенно богатыхъ, въ засданіямъ въ парламент.
Требуется, чтобъ православная восточная вра, безъ всякаго посягательства, подъ защитою ею величества султана (замтьте, о надзор Русскаго министра не говорится) пользовалась напередъ льготами и правами, которыя ей обезпечены издавна или которыя въ разныя времена были ей дарованы императорскою милостью. Требуется сверхъ того, чтобы въ силу высокой справедливости, вра, духовенство, церковныя учрежденія, соучаствовали отнын въ выгодахъ, предоставленныхъ другимъ христіанскимъ исповданіямъ, какъ и акредитованнымъ при Высокой Порт иностраннымъ посольствамъ, конвенціею или особымъ распоряженіемъ. Какъ бы далеко ни простиралось честолюбіе Россіи, все таки это торжественное завреніе никакъ не можетъ дать ей право, въ виду Европы, вмшиваться въ правительственныя и административныя дйствія Порты.
Нисколько не усиливается то вліяніе, которое она всегда имла въ Турціи въ пользу своихъ единоврцевъ, и которое, какъ мы уже замтили, пріобртено ею великими пожертвованіями и цною ея лучшей крови. Всякое Европейское правительство, какъ бы оно ни было слабо у себя, все таки охраняетъ и защищаетъ своихъ подданныхъ и людей, находящихся подъ его покровительствомъ въ этой стран, которая, что бы ни говорили, находится, и по справедливости, вн Европейскаго публичнаго права: ибо для христіанской Европы было бы противоестественно оставлять милліоны собратьевъ на произволъ власти, которая не можетъ и не хочетъ брататься съ христіанами и видитъ въ нихъ только людей побжденныхъ, обязанныхъ повиноваться вол побдителя.
Въ этомъ смысл христіанская Европа обязана держать Турцію въ нкотораго рода опек. Это ея право, ея долгъ. Такъ будетъ и такъ должно быть всегда до тхъ поръ, пока Турція не приметъ христіанства, или Европа не сдлается вроотступницею, подобно нкоторымъ блуднымъ сынамъ своимъ, которые въ стыду нашего вка, служатъ Исламу своими познаніями, силами и совстью. Европа должна заботиться о христіанахъ вообще, попеченіе же исключительно о христіанахъ Греческаго исповданія подобаетъ Россіи. Этого святого дла и этой тяжелой задачи не могутъ присвоить себ ни Римское католичество, ни протестанство. Въ этомъ отношеніи ни Англія, ни Франція, ни Пруссія, ни Австрія, не могутъ по совсти замнить собою Россію.
Какъ ни переворачивай ноту князя Меншикова, изъ нея не извлечешь того смысла, который ей придается отъявленною недобросовстностью или безпримрнымъ неразумніемъ. Мн извстно изрченіе: ‘Дайте мн написанную строчку, и я отмщу поводъ къ тому, чтобы осудить на вислицу писавшаго.’ Если держаться подобной логики и справедливости, то, пожалуй, въ Меншиковской нот можно прочесть между строкъ намреніе Русскаго императора когда нибудь обратиться къ султану съ такими словами: ‘Сдлайте одолженіе, пустите меня на свое мсто.’ Но, разъ допустивъ возможность такихъ толкованій, придется отказаться отъ всякаго письменнаго соглашенія между частными людьми и правительствами. Во всякомъ случа, мсто очистится не изъ за листа бумаги, и судьба имперій ршается не дипломатическими нотами, а войною. И если хотятъ войны, всегда легко сыскать предлогъ къ ея объявленію. Вдь Англія и Франція объявили же намъ ее подъ предлогомъ, если не ошибаюсь, Синопскаго бдствія, ибо въ ихъ манифест о войн довольно трудно разобрать, изъ за чего именно объявлена она.
Наши противники замчаютъ, что Русскія требованія были невыносимы, потому, что они относились не къ какимъ нибудь тысячамъ, а къ милліонамъ людей. Какое оскорбленіе здравому смыслу и всмъ понятіямъ о нравственности и человколюбіи. Прискорбно думать, что христіанскія и образованныя правительства ршились на столь постыдное заявленіе. Лордъ Кларендонъ писалъ лорду Страдфорду: ‘Предполагать возможнымъ, чтобы распространены были на многіе милліоны Турецкихъ подданныхъ т церковныя привилегіи (замтьте церковныя, а не политическія), которыя, въ разныя времена, даны подданнымъ другихъ державъ, живущихъ въ Турецкихъ владніяхъ, есть просто нелпость.’ Да будетъ намъ позволено сказать, что нелпо и отвратительно во всемъ этомъ находить нелпымъ подобное попеченіе о христіанахъ со стороны единоврной державы. Итакъ, позволительно сострадать малому числу несчастныхъ, и невозможно, когда число ихъ очень велико? Тмъ хуже для Грековъ,— разсуждаетъ филантропическая Англійская политика,— они сами виноваты, что представляютъ собою цифру слишкомъ значительную. Они должны, по необходимости, терпть и не имютъ никакого права на церковныя льготы, которыми пользуются Римскіе католики и протестанты, благоразумно составляющіе собою лишь слабое меньшинство. Этимъ, впрочемъ, превосходно объясняется бдственное и унизительное состояніе, въ которомъ Англійское правительство держитъ Ирландію {Авторъ по матери своей, Евгеніи Ивановн Д’Оревьи, происхожденіи Ирландскаго. П. Б.}. Оно, вроятно, находитъ также, что Ирландцевъ слишкомъ иного и что поэтому нельзя себ позволять въ отношеніи къ нимъ справедливости и великодушія.
Безполезно разбирать, въ какой мр были принята и допущены Турціею и западными державами прочія статьи Меншиковской ноты.
Турецкое правительство отказалось подписать эту ноту, посл чего посолъ ухалъ и произошелъ разрывъ дипломатическихъ сношеній между двумя кабинетами. Непосредственнымъ слдствіемъ этого было занятіе Дунайскихъ княжествъ, вызванное, впрочемъ, и движеніемъ союзныхъ эскадръ. Мы нсколько разъ заявляли Порт, что, въ случа ея упорства и несогласія дать Россіи единственное удовлетвореніе, котораго у нея просятъ и котораго умренность нами изложена, княжества могутъ быть заняты Русскими войсками. Россія дйствовала открыто, и занятіе это, разумется, было дйствіемъ крупнымъ и значительнымъ, но во всякомъ случа оно не имло характера нежданности и поступка насильственнаго. Оно не служило началомъ войны, не было даже объявленіемъ войны, благодаря исключительному положенію и условіямъ этихъ княжествъ, которыя до такой степени не принадлежатъ Турціи, что по трактатамъ она не иметъ права держать въ нихъ гарнизоны, и Туркамъ запрещено въ нихъ жить, разв по какой либо частной надобности и съ особеннаго дозволенія и покровительственнаго вдома Россіи. Самостоятельное и вполн независимое отъ Порты управленіе этихъ княжествъ признано султаномъ. Благодаря Русскому покровительству, формально утвержденному трактатами, они пользуются старинными правами и льготами и достигли такого благоденствія, что имъ завидуютъ другія области, находящіяся подъ мусульманскою властью. Это возстановленіе порядковъ, которые существовали три столтія назадъ, и которымъ для полной независимости недоставало лишь двухъ условій: упраздненія подати, платимой Порт, и наслдственности господарей,— было дломъ Россіи. Она совершила его постепенно, тяжкою борьбою и великими жертвами. Не пустыми словами, не разглагольствованіями политической идеологіи старалась она улучшить положеніе Турецкихъ христіанъ, но своимъ побдоноснымъ оружіемъ. Дипломатическими каверзами людей которыхъ западная Европа посылаетъ въ Высокой Порт въ качеств своихъ представителей, происками неудачниковъ революціи, прізжавшихъ въ Турцію возобновлять свои зати и поправлять дла свои, подкопано это благоденствіе, распространенъ духъ недоврія и распри, смущены умы, и вперено убжденіе, будто гражданственность невозможна безъ мятежа. Во всякомъ случа, исторически и политически неопровержимо, что Дунайскія княжества не принадлежатъ въ коренному составу Оттоманской имперіи, и слдовательно временное занятіе ихъ не можетъ считаться прямымъ посягательствомъ на цлость этой имперіи.
Если принять въ соображеніе все вышесказанное, то занятіе Дунайскихъ княжествъ представляется далеко не съ тмъ значеніемъ насильственнаго вторженія, какое оно могло бы имть при другихъ обстоятельствахъ. Конечно, Русскія войска выступили изъ предловъ Россіи, но они вступили въ землю не-Турецкую. По крайней мр, это понимать и толковать можно было розно, что доказывается тмъ, что сначала ни Турція, ни ея друзья не считали этого занятія за событіе, неминуемо влекущее за собою войну. Лишь гораздо позже заговорили они иначе, предъявляя жалобы свои заднимъ числомъ. Стало быть, Россіи не для чего было придавать этой условной и временной мр значеніе боле важное и боле враждебное, нежели какъ понималась она ея противниками. Если сіи послдніе не видли тутъ ршительнаго военнаго дйствія, тмъ позволительне было Россіи думать также. То, что по латыни не значило casus belli, то впослдствіи во Французскомъ и Англійскомъ перевод оказалось ни cas de guerre, Впрочемъ. Русское правительство, принявъ эту мру, вполн сознавало, что оно сдлало и что сдлаетъ. Оно вовсе не хотло овладть этими землями, оно заявило о томъ, и сильное законностью своихъ намреній и памятью о своихъ дйствіяхъ въ 1828 году, оно могло презирать вопли газетъ и лицемрную подозрительность кабинетовъ. Но скоро вопросъ перемнилъ свой видъ и перешелъ на другую почву: изъ Русско-Турецкаго онъ сдлался Европейскимъ, и обсуждать его стали въ Вн.
Также какъ относительно ноты князя Меншикова, отстранимъ вс предварительныя негоціаціи и контръ-негоціаціи, которыя слдовали одна за другою, перекрещивали и отрицали одна другую въ долгихъ и томительныхъ Внскихъ совщаніяхъ. Перейдемъ прямо къ нот 31-го Іюля 1853 года: въ. ней окончательно сосредоточена и выражена послдняя мысль, верховное fiat lax которое должно было, наконецъ, проявиться изъ хаоса совщаній. Не станемъ никого винить, повримъ добросовстности и благожелательству всхъ вообще и каждаго въ частности. Допустимъ даже, что, при данныхъ обстоятельствахъ, лучше и мудре этой ноты ничего нельзя было произвести. Предложенная Русскому Государю, она охотно принята имъ и, конечно, не потому что представляла ему явныя выгоды относительно предмета распри, но потому что Государь желалъ, даже цною нкотораго пожертвованія, покончить вопросъ, починъ котораго хотя и принадлежалъ ему, но усложненія огорчали его боле, чмъ кого либо другаго, предупредить же и отвратить эти усложненія состояло не въ его власти.
Нота эта задумана и составлена въ дух особливой заботливости о Турціи, съ цлью отклонить малйшее посягательство не только на ея выгоды, но и на самолюбіе ея. Тмъ не мене она отвергнута была Султаномъ.
Это раслабленное правительство, неспособное ни къ какому самостоятельному дйствію, всегда нуждающееся въ руководств, не умющее ни ступить шага безъ поддержки, ни произнести слова безъ суфлера, это правительство внезапно видоизмняется, заявляетъ свободу дйствій, отказывается отъ опеки и отвергаетъ все ею сдланное отъ его имени и для его пользы. Какъ объяснить это странное и неожиданное явленіе? Во всемъ томъ, что предшествовало этому внезапному ршенію, во всемъ ход видимыхъ событій, главнйшія черты которыхъ нами указаны, не найдемъ разршенія этой загадк. Разгадку надобно искать въ томъ, что, въ первыхъ строкахъ этого письма, назвали мы околичностями, наростами Русско-Турецкаго вопроса, въ образованіи которыхъ Россія не участвовала, которыя возникли помимо нея, вопреки ей, и которыя возникали съ явнымъ намреніемъ ей поперечить и повредить. На нихъ надо обратить все наше вниманіе. Станемъ пересматривать ихъ:
1-е. Вмшательство (сначала, можетъ быть, миролюбивое и услужливое, но во всякомъ случа непрошенное и неблаговременное) западныхъ державъ въ распрю исключительно международную и касавшуюся только двухъ государствъ. Это притязаніе разсудить, а потомъ принять участіе въ чужомъ дл вовсе не вызывалось важностью завязавшейся распри. Благодаря только этому притязанію, вопросъ, имвшій значеніе пока онъ оставался въ предлахъ своихъ, вопроса вполн мстнаго, получилъ исполинскіе размры вопроса Европейскаго и важность чрезвычайную. Мн хочется врить, что въ начал со стороны западныхъ державъ боле было увлеченія и недальновидности, нежели недобросовстности, но посл перваго неправильнаго шага пришлось поневол идти путями непрямыми, чтобы оправдать себя.
2-е. Повстка, посланная Англійскимъ повреннымъ Англійскому флоту, чтобы онъ подошелъ ближе. Хотя она на ту пору осталась безъ послдствій, но естественно должна была возбудить въ Русскомъ правительств опасенія и заботу, которыя слишкомъ скоро и оправдались нарочнымъ отправленіемъ Французской эскадры въ Левантъ, затмъ появленіемъ Англо-Французскаго флота въ Безикскомъ залив, у входа въ Дарданеллы. Кто сколько нибудь знаетъ Турокъ и правительство ихъ, тому безполезно разъяснять важность и значеніе этой морской демонстраціи: война сдлалась неотвратимою, неизбжною. Упрямые и высокомрные до самыхъ крайнихъ предловъ нелпости, Турки увидали себ поддержку въ союзномъ флот. Въ тоже время это была угроза, вызовъ Россіи, посл котораго она уже лишилась возможности хотя бы одинъ шагъ отступить изъ занятаго положенія и выкинуть хотя бы одно слова изъ своихъ предложеній.— Повторимъ еще разъ: съ этой минуты оказывать Порт великодушіе сдлалось для Россіи боле невозможнымъ, она должна была показать, что угроза Англіи и Франціи на нее не дйствуетъ. Пришлось имть дло не съ одною Турціею, а съ двумя сильными державами. Об эти державы имютъ, видно, очень странное понятіе о народномъ и правительственномъ достоинств, если он могли вообразить себ, что демонстрація ихъ миролюбива и пригодна къ разъясненію вопроса.
Турція очутилась въ положеніи наиболе выгодномъ. Къ ея услугамъ явился союзный флотъ. Кром того, она обнадежена была убжденіемъ, что Русскія войска останутся въ княжествахъ и не вступятъ въ ея предлы, такъ какъ Русскій Государь заявилъ, что онъ ограничится оборонительными дйствіями, а Турецкое правительство хорошо знало, что Государево слово твердо. Знали это и западныя державы, на этомъ заявленіи строили свои разсчеты и напослдокъ злоупотребили имъ. Они всячески подзадоривали Турецкое министерство, и небезуспшно.
‘Они теперь таковы — писалъ про Турецкихъ министровъ лордъ Редклифъ лорду Кларендону — что скоре надо опасаться ихъ отваги, нежели ихъ робости’. Отмтимъ мимоходомъ, что въ глазахъ Англійскаго правительства робость Турецкаго министерства являлась чмъ-то опаснымъ для такъ называемыхъ мирныхъ и согласительныхъ проэктовъ, которыми, повидимому, столь занятъ былъ Англійскій кабинетъ. Признаніе заслуживаетъ того, чтобы его не забыть. Но во всякомъ случа, мн кажется, отзывъ Англійскаго посла черезчуръ скроменъ. Чтобы заявить о своей умлости, онъ могъ и долженъ былъ сказать: ‘мн удалось до того возбудить и раззадорить Турецкихъ министровъ, что опасаться робости съ ихъ стороны уже нечего, и, слдовательно, Англійское министерство достигло своей цли и можетъ объ этомъ не заботиться’. Что касается до отваги Турецкаго министерства, она пребывала въ распоряженіи посла: стоило ему сказать слово, чтобы союзный флотъ отступилъ, и эта опасная отвага тотчасъ опадала до своего естественнаго уровня, то есть до земли.
3-е. Къ числу околичностей, усложнившихъ и. запутавшихъ Русско-турецкій вопросъ, главнйше принадлежатъ Внскія конференціи. Бываютъ слова, отъ которыхъ не жди добра. Коль скоро заговорятъ объ Европейскомъ концерт или соглашеніи, будьте уврены, что находитесь наканун какой-нибудь великой политической смуты. Дло просто. По нужд, дло еще выгораетъ, когда его ведутъ два лица, лучше, когда дйствуетъ одно лицо, но когда за него примутся четверо или пятеро, наврное пиши: пропало! Кто-то причислялъ любительскіе концерты къ числу бдствій человчества, не увлекаемся желаніемъ сказать плохой каламбуръ, а право можно бы назвать Европейскій концертъ, состоявшійся въ Вн, концертомъ любительскимъ. Ни одна изъ державъ, принявшихъ въ немъ участіе, въ сущности не обязывалась къ тому никакою настоятельною необходимостью, дв не должны были являться на засданія, такъ какъ одна изъ тягавшихся сторонъ не признавала за ними права обсужденія. Двумъ другимъ не слдовало бы участвовать изъ высшаго приличія, такъ какъ не могли же он не чувствовать, что подпадутъ давленію двухъ первыхъ. Теперь он и наказаны за свою непредусмотрительность. Предупреждать и устранять было ихъ обязанностію и выгодою, а они ничего не могли сдлать въ этомъ отношеніи. Одинъ шагъ въ одномъ направленіи, другой непремнно въ противномъ. Это можетъ быть очень искусно, но это не честно. На поврку вышло, что они на буксир двухъ союзныхъ державъ, и барыша не предстоитъ имъ никакого, а ущербъ всяческій, въ сил, въ достоинств, въ политическомъ значеніи,— чмъ бы ни разыгрались ныншнія событія. Словомъ, зрлище вышло безпримрно-плачевное. Дипломатія проявилась тутъ во всей своей гордыни и блеск, но и во всей своей неспособности къ ршенію важныхъ длъ. Бумаги, подписанныя на этихъ конференціяхъ, отличаются дятельною и разсчетливою заботливостью о томъ, какъ бы не оскорбить Порту и замчательно безстрастнымъ отношеніемъ къ чести и выгод Россіи. Столь явное предрасположеніе, кром дипломатическаго шушуканья, было понято Турецкимъ министерствомъ. Въ Константинопол имло оно за себя союзный флотъ, и Вн усердныхъ адвокатовъ. Русское же правительство и тамъ, и тутъ являлось только съ своимъ твердымъ правомъ, которое у него оспаривали. Порта и не позадумалась отвергнуть ноту, составленную западными державами. Прежде всего, на ея глазахъ, вмсто четырехъ державъ альянса только дв, и съ волею этихъ двухъ она сообразовала свои дйствія. Он же все время, пока длились переговоры, играли двойную роль Януса, съ мирнымъ лицемъ на сторону Россіи, а съ воинственнымъ на сторону Турціи, и чмъ миролюбиве была одна сторона, тмъ воинственне другая. Поэтому Турецкое министерство является съ предложеніемъ замнить Внскую ноту нотою, изготовленною въ Константинопол. Внскіе миротворцы, вроятно чтобы скоре достигнуть цли, имла за Константинопол особыхъ заправителей, которые, но ихъ вол, передлывали то, что имъ присылалось изъ Вны. Въ новой нот устранены и малйшій уступки, сдланный въ пользу Россіи, которая, конечно, въ свою очередь отвергла ее. Весь міра ждалъ, чмъ это кончится. Если бы западныя державы дйствительно хотли возстановить спокойствіе Внскимъ способомъ (какъ выразился графъ Нессельроде), то само собою разумется, что имъ слдовало настаивать у Порты, чтобы она безъ всякихъ оговорокъ приняла Внскую ноту, объявивъ, что если она не удовольствуется тхъ, что выговорено въ ея пользу, то пусть боле не разсчитываетъ на ихъ поддержку, а вдается и мирится съ Россіей’ одна. Дать длу это направленіе было тмъ легче, что въ согласія Турціи не могло быть сомннія: Турецкое правительство, какъ и всякое правительство, неуступчиво до тхъ поръ, пока убждено, что въ минуту опасности его поддержатъ, въ конц конченъ она непремнно сдается, какъ скоро предоставлено самому себ. Но дипломатія продолжала играть свою двойную игру: относительно Турціи она ограничилась голословными увщаніями, а въ Россіи обратилась съ настойчивымъ предложеніемъ принять Турецкую ноту. Она была уврена въ Русскомъ отказ, но это ей было все равно, или врне отказъ былъ ей нуженъ, чтобы продлить комедію и довести дло въ предположенной развязк.
Поздне, для объясненія и оправданія снисходительности во отношенію въ Турціи, Европейская дипломатія придралась къ депеш графа Нессельроде, въ которой откровенно и честно разъяснены причины, недозволившія нашему правительству согласиться на видоизмненія, сдланныя Турецкимъ министерствомъ, тмъ боле, что и первая нота была принята безъ всякихъ возраженій только потому, что мы желали доказать союзникамъ нашу уступчивость. Коль скоро Турція видоизмнила ее, то и Россія тмъ самымъ пріобртала право сдлать заднимъ числомъ нкоторыя замчанія на нее. Не надо впрочемъ забывать, что прежде всего эту ноту поисправили въ Париж и Лондон, ‘въ видахъ миролюбія и изъ желанію скоре достигнуть окончательнаго ршенія’, на что Россія не возразила. Русская депеша съ полнйшею точностью излагаетъ весь ходъ дла и показываетъ невозможность принять Турецкія измненія, благодаря которымъ, даже и то что осталось въ нот посл ея исправленія, лишается всякаго значенія и всякаго смысла.
Впрочемъ депеша эта, какъ сказано въ Русскомъ меморандум 19-го Февраля (3 Марта) не назначалась въ оглашенію и разослана была къ нашимъ министрамъ лишь доврительно, кто злоупотребилъ довріемъ и разгласилъ ее, осталось неразъясненнымъ. Иностранная дипломатія поспшно ухватилась за нее. Досел столь дятельная, дипломатія эта, подобно Ахиллесу, на время удалилась въ себ въ палатку, но не замедлила появиться снова, въ оружіи съ ногъ до головы и боле чмъ когда-либо задорная. Разгадка въ томъ, что эта депеша доставила ей заднимъ числомъ возможность оправдаться въ своемъ пристрастіи въ Туркамъ. Словомъ сказать, минута наступила, и Турція объявила войну, чмъ довершились и увнчались вс эти миротворныя и согласительныя каверзы морскихъ державъ. Въ упомянутомъ нами Русскомъ меморандум съ поразительною истиною выставлено, какъ необходимо было это объявленіе войны со стороны Турція, дабы законно оправдать призывъ цлыхъ эскадръ въ Мраморное море и продолжительное ихъ пребываніе тамъ. Дале указывается на сцпленіе неотвратимыхъ необходимостей. ‘Такъ какъ флоты находились въ Бевикской бухт, то необходимо было, чтобы они двинулись бъ Константинополю. Появленіемъ ихъ въ Константинопол вызывалась необходимость, чтобы намъ была объявлена война, и тажа роковая сила, которая направила флоты въ Босфору, неудержимо повлекла ихъ къ намъ въ Черное море’.
Чтобы лучше оцнить, какъ справедливо это объясненіе, припомнимъ, что время года было уже позднее, и зимовать въ Бевикской бухт союзныя эскадры ршительно не могли.
Вс дальнйшія событія являются неотвратимымъ послдствіемъ объявленія войны со стороны Турціи. Мы продолжали оставаться въ оборонительномъ положеніи, такъ какъ Государь заявилъ, что не пойдетъ за Дунай, и желаетъ ограничить свои дйствія извстными предлами, пока его не вынудятъ переступить ихъ. Но вотъ Турція, не столько по собственной вол, сколько по внушенію злыхъ своихъ геніевъ {Кто-то умно и врно сказавъ про двухъ лицъ, Англичанина и Австрійца, играющихъ дятельную роль въ этой дипломатической смут (всякій догадается, кто они): ‘Если одинъ — геній зла, то другой — зло безъ генія (si l’un est le gnie da mal, l’autre est le mal sans gnie).} начинаетъ нападать на насъ въ Европ и въ Азіи, на суш и на мор.
Турецкое объявленіе войны служило предисловіемъ въ объявленію ея со стороны. Англіи и Франціи. Чтобы оправдать ее передъ Лондонскими и Парижскими болтунами, позволили себ глупость и наглость назначить шестидневный срокъ, въ теченіи котораго Россія должна была дать удостовреніе, что войска ея выдутъ изъ Дунайскихъ княжествъ, отказъ означалъ войну. Таже недобросовстность, тже пріемы въ уловленію общественнаго мннія. Надо имть большой запасъ политическаго безстыдства, чтобы взять на себя и до конца выдержать подобную роль.
Цль нашего труда достигнута. Мы желали выставить на видъ, что было положительнаго и существеннаго въ Русско-турецкомъ вопрос и отдлить то что было прибавочнаго и нанесеннаго постороннимъ участіемъ. Положительная сторона принадлежитъ намъ, и за нее мы принимаемъ на себя относительную отвтственность. Више показано, во сколько предлы ея были ограничены, она имла значеніе только для насъ, и притомъ единственно въ отношеніи нравственномъ и вроисповдномъ. Вещественное дло со стороны Россіи состояло лишь въ занятіи княжествъ, и мы указали на облегчающія обстоятельства этой вполн условной и временной мры. Оно было лишь предостереженіемъ, не представляло собою чего либо небывалаго и оправдывается многократнымъ подобнымъ же отношеніемъ къ Турціи со стороны Франціи, Англіи и Австріи. Событія побочныя, остающіяся на отвтственности Западныхъ державъ, говорятъ сами за себя. Извстно, что послдствія не всегда прямо отвчаютъ почину, особливо когда направлять ихъ не во власти начинателя. Конечно, если бы князь Меншиковъ остался въ Россіи и не былъ посланъ въ Константинополь, то не произошло бы всхъ тхъ событій, которыхъ мы были и теперь еще остаемся свидтелями. Въ этомъ отношеніи вамъ нельзя отклонить отъ себя доли отвтственности на насъ падающей, но въ бдствіяхъ, которыя проистекутъ отсюда, мы останемся неповинны. Человкъ подвергнется нападенію на большой дорог, возникнетъ судебное разбирательство, и судьи сложатъ отвтственность на потерпвшаго, такъ какъ, если бы онъ оставался дома, то никто бы и не напалъ на него. Не лучше этаго оправдывали Европейскіе кабинеты дипломатическое и военное нападеніе на Россію. ‘Зачмъ князь Меншиковъ здилъ вести переговоры въ Константинополь, да еще въ пальто? говорятъ намъ Парижскій и Лондонскій кабинеты. Не прогнвайтесь посл этаго, если мы пошлемъ войска наши въ Россію и постараемся потащить за собою Европу’. Во всемъ случившемся Россія, хотя и заняла княжества, всегда стояла за сохраненіе мира, за цлость Турціи и Европейское равновсіе, а такъ называемыя посредствующія, покровительствующія и миротворныя державы, усложняя дло и стараясь втянуть въ него всю Европу, желали войны и всеобщаго потрясенія, чего и достигли своимъ насильственнымъ вмшательствомъ. Еще недавно Русскій кабинетъ, по привычной ему откровенной прямот въ отзывахъ и поступкахъ (прямот понятной, такъ какъ правительство Русское сосредоточено въ человк) не усумнился преподать Англіи возможность огласить секретные, дипломатическіе документы, имвшіе боле или мене прямое отношеніе къ текущему вопросу. Документы эти возбудили любопытство въ дипломатическомъ мір и чрезвычайно какъ взволновали его. Офиціальная и офиціозная печать нкоторое время вращалась вокругъ этихъ документовъ, такъ сказать нюхала и обнюхивала ихъ, точила на нихъ зубы въ надежд сыскать пригодную пищу для своей страсти къ скандалу, но вскор должна была покинуть свой трудъ, потому что укусить было не за что. Русскій Государь, какъ оказалось изъ этихъ документовъ, считалъ Турцію близкою къ распаденію и полагалъ нужнымъ, чтобы державы, выгоды которыхъ наиболе связаны съ ея судьбою, напередъ подумали, какъ быть въ случа, если нельзя будетъ ни предотвратить, ни отсрочить ея погибель и, по словамъ его, когда это событіе настанетъ, необходиме опредлитъ чего не будетъ сдлано, нежели знать, что будетъ сдлано.
Въ первомъ отношеніи намренія Государя ясны. ‘Я не желаю, сказалъ онъ, постояннаго занятія Константинополя Русскими, равно какъ не желаю, чтобы Константинополь когда либо принадлежалъ Англичанамъ, Французамъ или иной великой держав’. Вызванная къ прямому отвту на эти сообщенія, Англія, по своему обыкновенію, прибгла къ околичностямъ и умолчаніямъ, дабы не связать себя отвтственностью въ будущемъ. Она отвчала, что ‘въ этомъ случа, какъ и въ другихъ, кабинетъ королевы иметъ счастіе усматривать умренность и дружественное расположеніе Его Императорскаго Величества,’ онъ усматриваетъ, что Императоръ готовъ заодно съ королевою поддержать, ‘независимость и цлость Оттоманской имперіи,’ но чтобы предусмотрть заране, что надо будетъ длать, когда не окажется этой независимости и цлости, Англійскій кабинетъ слишкомъ къ тому чувствителенъ и не можетъ затрогивать столь щекотливый вопросъ, ‘ему было бы слишкомъ тяжело длать разсчетъ наслдію стариннаго друга и союзника’. Словомъ сказать, медикъ, держащійся поговорки: тмъ лучше, и призванный на консультацію, находитъ, что больной не особенно труденъ, какъ о немъ думаютъ и что умирающій еще въ достаточныхъ силахъ. И все это съ единственной цлью не высказаться, не связывать себя на будущее время, имть возможность, когда пробьетъ часъ, половить въ мутной вод въ волю и ничмъ не стсняясь. Приписывать словахъ Русскаго Государя на счетъ опаснаго состоянія Турціи какую- нибудь тайную и личную цль, было бы явною нелпостью, и нельзя также сказать, что Государь одинъ и впервые указалъ на распаденіе этой страны: уже двадцать лтъ какъ объ этомъ твердятъ въ одинъ голосъ парламентскія трибуны, министры, оппозиція, повременная печать. Сошлемся, между прочимъ, на статью въ Таймс и въ Конститусіонел&#1123,, которыя, прошедшею зимою, приглашали Европу, и въ особенности Англію, покончить съ этимъ трупомъ. Разница только въ томъ, что Россія хотла поступить открыто и законно, а другіе предпочитали дйствовать тайкомъ и изворотами. Если предвиднное давно паденіе еще не совершилось, если существованіе или, врне, агонія его еще продолжается, причиною тому не внутреннее устройство этаго государства, яко бы не совсмъ поддающееся разложенію, а искусственныя и въ тоже время насильственныя мры, неперемнно принимаемыя со стороны Европейскаго взаимнаго соперничества. Благодаря имъ, день похоронъ отсрочивается. Странно не знать этого и не соглашаться съ этихъ. Англія, въ настоящемъ случа, только лукавствуетъ. Впрочемъ, держась принятаго сравненія, надо замтить, что симптомъ, по которому Россія почитаетъ Турцію умирающею находился въ Англійскихъ рукахъ, и все что Англія творила въ Турціи, неизбжно долженствовало ускорять полное ея разложеніе. Присоедините сюда присутствіе въ достаточномъ числ революціонеровъ, съхавшихся въ Турцію со всхъ концовъ свта, полное разстройство финансовъ и коренную рознь между людьми власть предержащими и народонаселеніемъ. При первой бур, вс эти элементы смуты могутъ разнести Оттоманскую имперію.
Относящіяся къ этому предмету слова Государя обнаруживаютъ собою великую предусмотрительность, высокую мудрость и несомннную честность характера. Можно жалть, что эта честность ошиблась, обратившись съ прямою и откровенною рчью къ кабинету, неспособному оцнить ее. Должно также жалть, что собесдникъ, которому случай давалъ возможность выслушать эти откровенія, не въ состояніи былъ подняться до уровня бесды, слишкомъ привыкъ къ лицемрнымъ рчамъ своего правительства и по умственной немощи совершенно растерялся отъ того, что ему говорили. Какъ вс люди, почитающіе себя тонкими и не выходящіе изъ посредственности, онъ самъ себя обманывалъ, и ему показалось, что Государь не можетъ говорить правдиво, потому что въ словахъ его слишкомъ много правды.
Въ чемъ же сущность словъ Государя? Онъ говоритъ положительно, что не желаетъ видть въ Турціи ни Русскаго, ни Европейскаго владнія, ни Византійской имперіи, ни Греческаго королевства, ни республики на манеръ Мадзини, и что кром этихъ различныхъ сочетаній ршительно нечего предложить. Не явно ли, что Государь не желаетъ никакой перемны, и что для него лучше бы оставаться при томъ, что существуетъ, и лишь на тотъ случай, когда это существующее погибнетъ, Европейскія державы должны предварительно сговориться — чему быть дальше.
Одинъ дипломатъ говорилъ, что Европа (читай Англія) не можетъ дозволять Турціи ни слишкомъ дружиться съ Россіей), ни слишкомъ ссориться съ нею.’ Иначе сказать, Англія должна стараться, чтобы посредничество ей или двухъ и трехъ державъ, смотря по обстоятельствамъ, всегда было нужно въ сношеніяхъ между двумя великими сосдними державами. Вотъ сущность Англійской политики въ восточномъ вопрос.
Возвращаясь въ упомянутой бесд, замтимъ, что въ конц концовъ для Россіи нтъ надобности что либо отрицать изъ того, что тогда было сказано. Напротивъ, слдуетъ радоваться этому открытому выраженію мысли, которая лежитъ въ основ ея честной и предусмотрительной политики. Назовите это, если угодно, нескромностью, но такая нескромность даетъ понятіе о характерахъ и о положеніяхъ, и во всякомъ случа въ такой нескромности способенъ только человкъ честный.
Чтобъ оцнить политическое дарованіе Англійскаго посланника, стоитъ прочитать его депешу отъ 19-го Января 1854 года. ‘Если миръ составляетъ предметъ и цль Русскаго правительства — пишетъ онъ — то оно, конечно, всячески старается обольстить общественное мнніе, такъ какъ идутъ везд приготовленія въ этой великой войн.’ Въ чемъ же состоятъ эти страшныя и угрожающія приготовленія, коими встревожился зоркій дипломатъ? Онъ вамъ скажетъ про нихъ и поразитъ ужасомъ Европу: ‘Мн говорили о покупк пятисотъ бочекъ селитры и о томъ, что покупаютъ свинецъ у купца, который запасся наибольшимъ количествомъ онаго’. Посмотрите, какъ лукаво это Русское правительство: говоритъ о желаніи сохранить миръ, а въ тоже время заботится, чтобы было изъ чего приготовить пороху и отлить пули. Ясно, что селитра и свинецъ ему нужны, чтобы громить цлый свтъ. Ничто не ускользаетъ отъ мудрости этого государственнаго человка. Шутки въ сторону: что сказать о министр, забавляющемъ свое правительство подобными донесеніями, и что подумать о правительств, которое, чтобы убдить своихъ подданныхъ въ честолюбивыхъ намреніяхъ Россіи, оглашаетъ подобный вздоръ?

ПИСЬМО ШЕСТНАДЦАТОЕ.

Іюлъ.

При настоящихъ обстоятельствахъ Россія уязвима только въ одномъ отношеніи, и этой уязвимости надо искать не въ Севастопол и не въ Кронштадт, она — въ чувств долга, одушевляющемъ императора Николая. Прямота его характера, его правилъ и намреній по необходимости отражается во всей его политик, которою спекулируютъ какъ враги, такъ и друзья. Т и другіе врятъ его слову. Зная, что онъ сказалъ, они знаютъ, что онъ сдлаетъ, зная, чего онъ хочетъ, они знаютъ, что другаго онъ уже не захочетъ и станетъ преслдовать только ту цль, которую себ предположилъ и которая имъ заявлена во всеуслышаніе. Обнадеженные съ этой стороны, друзья и недруги имютъ всю возможность стакнуться и каверзничать. Они убждены, что въ отпоръ ихъ проискамъ и каверзамъ Русская политика ничего не сдлаетъ. Россія выбрала себ правиломъ дйствовать правдиво и откровенно, противники ея предпочли дйствовать обманомъ. Отъ этого вопросы, выставленные и поднятые Русскимъ правительствомъ, не медленно обходятся и сбиваются движеніями Европейской дипломатіи. Съ самаго начала восточнаго кризиса, кабинетъ нашъ откровенно высказалъ, чего онъ считаетъ себя въ прав требовать и чего намренъ достигнуть. Онъ ни разу не покинулъ выбраннаго съ перваго раза направленія. Сколько отъ него зависло, онъ не заходилъ впередъ и не уклонялся на пути окольные. Мы вооружались, но извлекли мечъ изъ но* женъ только тогда, какъ намъ объявили войну я прямо стали нападать на насъ. Совсмъ иначе дйствовалъ обманъ съ самаго появленія своего на сцен. Начавшись, все равно въ Париж или въ Лондон, онъ перенесся въ Вну, велъ тамъ интригу я составилъ протоколы. Вскор за тмъ видимъ его въ Дарданелахъ, откуда онъ переправился въ Босфоръ, изъ Босфора въ Черное море, съ Чернаго моря въ Балтійское, съ Балтійскаго въ Блое. По дорог и, вроятно, ради скуки онъ занялся морскимъ разбоемъ. Во имя торговой свободы и неприкосновенности онъ хваталъ купеческія суда и громилъ незащищенныя пристани, во имя гражданственности и народнаго права не пропускалъ случая грабить монастырь, давая тмъ знать христіанскому міру, что коль скоро Западъ сталъ подъ знакъ Полумсяца, нужно же ему, хоть для очистки совсти, иной разъ посвятотатствовать. Пословица говоритъ: ‘хорошо тому лгать, кто приходитъ издалека’, глядя теперь на пространство, обойденное легконогою ложью, можно бы сказать: ‘хорошо тому ходить вдаль, кто не задумавается лгать’.
Русское же правительство, связавъ себя словомъ и передъ собою, и передъ Европою, по необходимости ограничило кругъ своихъ дйствій. Сохраненіе мира въ Европ было ему дорого, и оно хотло, чтобы, благодаря ему, театръ войны не раздвигался, а, напротивъ, съузился. Когда дла стали запутываться, ему легко было бы перенести войну въ другое мсто я поразить враговъ своихъ тамъ, гд они не ждали. Въ Россіи люди государственные полагали, что надо идти на Вну и въ этомъ средоточіи всякой каверзы и политическаго вроломства разрубить Гордіевъ узелъ восточнаго вопроса. Перемна фронта была бы внезапностью, а чувство долга чуждается такой внезапности.
Послдняя депеша графа Нессельроде, обращенная къ Русскому посланнику въ Вн отъ 17-го (29-го) Іюня 1854 года, неопровержимо излагаетъ и доказываетъ эту стойкость и неизмняемость въ направленіи Русской политики при всхъ многократныхъ перипетіяхъ великой драмы, которую Англія и Франція, общими издержками, поставили на сцену. Сравните новый документъ со всми прежними депешами и циркулярами, выходившими изъ императорской канцеляріи, и вы встртите т же убжденія, совершенно тотъ же языкъ. Друенъ де-Люисъ въ своей депеш барону Буркенею, отъ 22-го Іюля 1854 г., отвчая на депешу графа Нессельроде, повидимому, ставитъ въ упрекъ Русскому кабинету самую эту неизмнность намреній. ‘Я сдлаю возраженіе на первыя строки депеши графа Нессельроде — говоритъ онъ — лишь въ немногихъ словахъ. Россія не перестаетъ слагать на западныя державы отвтственность за тревогу, которую одна она причинила, она привязывается въ вншнему виду ихъ заявленія и въ ихъ поступк, вызванномъ ея дйствіями, видитъ главнйшую причину войны’. Мы, въ свою очередь, скажемъ: какъ и для чего Россія должна была перестать находить справедливымъ то, что было до сихъ поръ справедливо? Неужели Друенъ де-Люисъ думаетъ, что позволительно быть тверду только въ обман?
‘Съ того дня какъ Русскія войска вторглись въ Дунайскія княжества (говоритъ депеша), миръ былъ нарушенъ, и самыя честныя, самыя терпливыя усилія не могли возстановить его’.
Такое изложеніе, многократно, но заднимъ числомъ предъявленное, опровергается самымъ ходомъ дла. Если уже допустить, что переходъ черезъ Прутъ подымаетъ всемірную тревогу, то слдовало считать занятіе Дуйнайскихъ княжествъ за объявленіе и начало войны въ то самое время, какъ оно произошло, но припомнимъ, что переходъ черезъ Прутъ и военное занятіе княжествъ были оффиціально и торжественно признаны западными державами и самого Турціею какъ такія событія, за которыми неминуемо должна слдовать война. Въ доказательство приведемъ только слдующія слова графа Нессельроде: ‘Занятіе княжествъ не помшало открытію и продолженію переговоровъ, Внская нота оставлена безъ дйствія, и Ольмюцкія предложенія, сдланныя съ согласія и при помощи Австріи, отвергнуты не вслдствіе этого занятія, равно какъ я подверглись совершенной перемн вс основанія, существовавшія до переговоровъ’. По любви къ миру устранялись затрудненія, длались вамъ уступки, да и вы тотчасъ же воздвигали новыя затрудненія, предъявляли новыя притязанія. И это вы называете ‘рядомъ долгихъ и неустанныхъ переговоровъ, которыми занятъ былъ прошедшій годъ’, и это по вашему ‘самыя честныя, самыя терпливыя усилія?’ ‘Терпливыя’,— я вполн согласенъ, но оттого, что вамъ нужно было терпть, дабы ваша каверза успла созрть и принести плодъ. Но скажите, ради Бога, при чемъ же тутъ честность?
Теперь, какъ и всегда, тотъ же способъ дйствія. Вы безпрестанно толковали объ очищеніи княжествъ, он на-дняхъ будутъ очищены, и вамъ уже этого мало. Французская депеша гласитъ, ‘что нужно постановить новыя правила и сдлать значительныя видоизмненія въ томъ положеніи, которое было передъ войною (statu quo ante bellum). Словомъ сказать, нужно передлать исторію. Исторія, послдовательно образовавшаяся чрезъ событія, не угодна Друенъ де-Люису, виды котораго разнятся съ видами Провиднія. Друенъ де-Люисъ признается, что ему не понятно, что такое хотлъ сказать графъ Нессельроде, объявляя, что ‘Россія не станетъ угрожать цлости Оттоманской имперіи до тхъ поръ, пока не посягнутъ на нее державы, занимающія въ настоящее время воды и земли султана’. Но въ объявленіи этомъ нтъ ничего непонятнаго, и оно ясно для всякаго, кто не привязывается въ мертвой букв, а просто вдумывается въ значеніе словъ и въ тотъ смыслъ, который они могутъ получить по вліянію страсти и людскихъ выгодъ. ‘Между нападающимъ и оказывающимъ покровительство нтъ равенства’, говорится въ депеш. Совершенно такъ, но вдь и Кромвель, когда онъ овладлъ Англіею, удовольствовался титуломъ и обстановкою покровителя. Англія и Франція навязали Турціи покровительство въ род Кромвелевскаго. Посмотрите! Занятіе Дунайскихъ княжествъ не лишило султана свободы дйствій, чему доказательствомъ служитъ, что онъ во время этого занятія объявилъ Россіи войну и велъ ее съ нею наступательно, пользуясь всми своими средствами. Въ настоящихъ обстоятельствахъ можетъ ли султанъ, по своей доброй вол, не говорю уже объявить войну Англіи и Франціи, а просто даже попросить, чтобы он благоволили избавить его отъ своего покровительства? Если мы обратимся съ этикъ вопросовъ къ Друенъ де-Люису, достанетъ-ли у него духу отвчать утвердительно? Безъ сомннія, нтъ, стало-быть и дйствительно ‘между нападающимъ и оказывающимъ покровительство нтъ равенства: въ этомъ мы съ нимъ согласны.
Французскій министръ взываетъ въ поддержк ‘общаго мннія, которое осуждаетъ дйствія Россіи’. Легко взваливать на спину общаго мннія все то, что выгодно ему приписать, но гд найти выраженіе этого общаго мннія? Не во Французской ли печати, порабощенной и принужденной молчать, коль скоро она не захочетъ повторять оффиціальную ложь и подличать, пускаясь въ клевету на противниковъ правительства? Не въ большинств ли Нмецкихъ гаданій, получающихъ плату изъ тайныхъ суммъ Французскаго правительства, закупленныхъ революціей или одержимыхъ страхомъ всего того зла, которое Франція и Англія способны причинить Нмцамъ, если бы они отказались быть ихъ соумышленниками. Взывайте къ нему, къ этому общему мннію. Оно отупло отъ лжи и отъ застращиванья, и мы не станемъ къ нему обращаться, пока оно не отрезвится, не оправится отъ страха и не станетъ снова свободнымъ.
Какъ бы то ни было, въ двухъ новыхъ депешахъ, Русской и Французской, еще разъ сопоставлены истина и ложь, политика честная и политика пронырства и подкупа. Уже нтъ сомннія, что послдняя въ значительной степени возобладала надъ первою. Но что изъ этого слдуетъ? Что честная политика не выгодна для страны, которая держится ея, что благоразумно выть съ волками и передергивать въ карты, когда ведешь игру съ шулерами, что въ защиту отъ морскаго разбойника полезно самому заниматься его ремесломъ и даже перещеголять его? Нимало! Въ подобномъ, какъ и во всякомъ другомъ случа, надо не повидать истины и терпливо дожидаться, пока она не восторжествуетъ надъ своими врагами. Ложь успваетъ, но она не долговчна. Въ наши дни уже сколько разъ проявлялась она съ напускнымъ могуществомъ и сколько разъ гибла! Не даромъ люди древніе, афоризмы которыхъ всегда отливаются такою мудростью, говорили, что истина находится на дн колодца. Не всмъ дано находить ее тамъ, и ей самой много нужно времени и труда, чтобы выдти оттуда.

ПИСЬМО СЕМНАДЦАТОЕ.

Августъ.

Русское правительство никогда не прибгало къ лицемрію гласности. Оно можетъ умалчивать истины, которыя, по его мннію, не своевременны, неумстны, а часто и опасны, но оно никогда не унижается до лжесвидтельства. Фонтенель справедливо говоритъ, что будь у него пригоршня полна истинъ, онъ остерегся бы раскрыть ее. Правительство еще въ большемъ прав не бросать толп всего, что оно знаетъ. Поклонники гласности безусловной могутъ упрекать наше правительство въ избытк осторожности и въ томъ, что пригоршня у него, иной разъ, слишкомъ крпко сжата. Это возможно, но за то поклонники истины могутъ врить тому, что оно оглашаетъ. А это уже много. Я помню, что давно, лтъ тридцать назадъ, лордъ Каннингъ, будучи въ Россіи, говорилъ, что какъ природа прикрыла мясомъ и кожею внутреннюю работу человческаго тла, такъ точно и всякое правительство обязано скрывать отъ глазъ толпы многія отправленія общественнаго организма, и это для пользы самаго общества. Но моему, сравненіе умно и врно. Стеклянные дома и прозрачныя правительства, можетъ быть, были хороши въ золотой вкъ, но теперь они не желательны не по одному опасенію нескромностей, но и потому, что имъ сдобровать трудно. Какъ бы то ни было, молчаніе можетъ быть, какъ уже сказано, дломъ осторожности, иной разъ преувеличенной, но въ немъ нтъ недобросовстности, тогда какъ недобросовстно уврять управляемое общество, будто для него не существуетъ тайны, а между тмъ давать ему только истину искаженную, а часто и отъявленную ложь. Эту должность исполняетъ во Франціи Всеобщій Монитиръ (Moniteur Universel). Отъ имени правительства, избраннаго всеобщею подачею голосовъ, ему предоставлена монополія розничной торговли всеобщею ложью. Всякое врное или неврное извстіе, помщенное въ другихъ газетахъ и противное видамъ правительства, почитается контрабандою. Провинившіеся подвергаются предостереженіямъ, и посл третьяго предостереженія изданіе превращается. Забавно, что при, такъ называемой, свобод слова и печати, правительство черезъ свой оффиціальный органъ длаетъ слдующее заявленіе, недавно прочтенное нами въ Монитер: ‘Нельзя довольно строго отнестись въ недостойнымъ способамъ, состоящимъ въ распространеніи неблагопріятныхъ извстій съ театра войны. Правительство съуметъ воспользоваться средствами, коими оно вооружено, чтобы подвергнуть жестокому преслдованію тхъ, кто сочиняетъ и распространяетъ лживые слухи.’ А само правительство что же длаетъ? Сколько оно разгласило велерчивыми устами печати, проигранныхъ Русскими сраженій, между тмъ какъ сраженій этихъ вовсе не происходило! Сколько у васъ поранено и убито тысячъ солдатъ, офицеровъ, генераловъ, между тмъ, какъ они, слава Богу, еще въ добромъ здоровь? Не сетъ ли оно ежедневно я со всеусердіемъ самую злостную клевету на мропріятія нашего правительства, на состояніе умовъ въ Россіи? Подобные способы разв не одинаково недостойны, когда они употребляются и противъ непріятелей? Надо, впрочемъ, замтить, что они во Франціи не новость. Они составляютъ часть великаго наслдія, доставшагося избраннику 2-го Декабря. Въ запискахъ короля Іосифа читаемъ, что, когда союзники приближались въ Парижу, братъ совтывалъ и приказывалъ ему распространять, посредствомъ газетъ, всевозможныя лживыя извстія. ‘Вдь газеты, наивно замчаетъ императоръ, не составляютъ исторіи.’ Замчаніе это сдлано, по всему вроятію, для того, чтобы Іосифъ преодоллъ колебанія совсти, которая у него, по мннію брата, всегда была слишкомъ чиста. Изъ всхъ нын воскрешенныхъ Наполеоновскихъ преданій оффиціальная ложь разработывается съ наибольшимъ усердіемъ и успхомъ. Во время войнъ имперія говорили: ‘лгать какъ бюлетени’. Теперь опять война, но бюллетеней еще нтъ, и потому можно говорить: лгать какъ Монитеръ.’
Вообще Европейская печать, за немногими почтенными исключеніями, слдуетъ въ этомъ отношеніи по стопамъ Всеобщаго Монитера. Ложь и клевета стали дломъ обыкновеннымъ. Оно и естественно. Война, поднятая противъ насъ Европою, есть произведеніе политической лжи, и все, что отъ нея послдовало, по необходимости, носитъ на себ печать ея происхожденія. Отъ одного слова истины могутъ рухнуть вс эти подмостки, взгроможденные западными правительствами, можетъ разсяться все это лживое освщеніе, которое они устроили для того, чтобы ввести въ обманъ народы и скрыть отъ нихъ то, что происходитъ за кулисами. Возл большой лжи, для поддержки ея и питанія, нужны еще лжи малыя, второстепенныя, ибо про ложь можно сказать тоже, что сказано поэтомъ про дыханіе: ‘это — огонь гаснущій, коль скоро ему нечмъ питаться.’ И сохрани Богъ, чтобы они когда нибудь дали потухнуть этому огню, которымъ обманывается зрніе. Въ ту минуту, какъ онъ погаснетъ, Турція и Германія увидятъ предметы въ настоящемъ ихъ вид, и тогда — конецъ всей Англо-Французской фантасмагоріи. Понятно, что Французы принимаются говорить только для того, чтобы повторять ложь, которую имъ кладутъ въ уста: они на это осуждены волею народною. Еще понятне, что Англичане страстно предаются лжи, когда она окрашена патріотическимъ цвтомъ, то есть цвтомъ торговыхъ барышей. Но что Нмецкая печать, которая могла бы оставаться независимою, отдаетъ себя на службу лжи, это понять и въ особенности извинить не такъ легко.
Шамфоръ говорилъ, что надо каждое утро проглатывать жабу для того, чтобы не тошнило потомъ это всего, что увидишь и это всего, что услышишь въ теченіи дня. Въ наши дни всмъ доводится прибгать въ такому лекарству, и каждый изъ васъ за утреннимъ кофеемъ и за газетою глотаетъ предохранительную жабу. Какъ только рчь коснется Россіи, пропадаетъ всякій стыдъ, всякое чувство человческаго достоинства. Про Государя, про его министровъ, про народъ, про наше храброе войско распускаются всевозможныя выдумки, всяческая нелпая и гнусная клевета. Никогда — ни слова о проявленіяхъ преданности, которыя ежедневно повторяются на всемъ пространств Россіи. Ни малйшаго, не говорю удивленія, но даже простаго благороднаго сочувствія въ высокимъ военнымъ подвигамъ, въ которыхъ съ такимъ усердіемъ и самоотверженіемъ выражается геройство Русскаго солдата-христіанина. При первомъ извстіи, что кто нибудь изъ этихъ храбрецовъ палъ въ бою, посмотрите, съ какимъ злорадствомъ передаются всяческія подробности о его гибели, какъ эти перья выбиваются изъ силъ, чтобы пуще разбередить раны падшей жертвы. Иной разъ оказывается, что ранъ и жертвъ вовсе не было, это ничего: впечатлніе тревоги и ужаса все-таки произведено. Подумаешь, что свирпые дикари ждутъ своихъ плнниковъ и пляшутъ вокругъ костра.
Чтобы составить себ точное понятіе, до какихъ размровъ дошла во Франціи оффиціальная ложь, достаточно припомнить обнародованное въ Монитер донесеніе о томъ, какъ обстрливалась Одесса. Тутъ все ложно, начиная съ причины, якобы побудившей въ обстрливанію, и кончая всми подробностями, которыя сообщаются объ этомъ безцльномъ подвиг вандальства и морскаго разбоя. Очевидно, что донесеніе составлялось въ Париж, въ правительственной мастерской или, по крайней мр, тамъ просмотрно, исправлено и значительно пріумножено. Адмирала, можетъ быть, заставили дать свое имя. Но Французскій флотъ и самъ адмиралъ Гамеленъ имютъ за собою слишкомъ благородныя преданія, и мы никакъ не думаемъ, чтобы онъ могъ до такой степени искажать событіе, которому свидтелями были храбрые моряки и населеніе цлаго города.
Англійское правительство, надо согласиться, поступило въ этомъ случа добросовстне. Оно гораздо воздержне на подробности и почти что умолчало объ этой побд, столь не похожей на Абукирскую и Трафальгарскую.
Чтобы вамъ лучше гнать, какъ происходило дло, я приведу письмо, написанное однимъ изъ Одесскихъ жителей. Не подумайте, чтобы тутъ замшалась оффиціальность: тотъ, кто писалъ письмо — человкъ не Русскаго происхожденія и не состоитъ въ правительственной служб. Это — честный человкъ и очевидецъ.

ПИСЬМО ДАВНИШНЯГО ОДЕССКАГО ЖИТЕЛЯ.

15 (27) Мая 1854.

Во Всеобщемъ Монитер обнародовано оффиціальное донесеніе вице-адмирала Гамелена, помченное такъ:
‘Пароходъ Городъ Парижъ, въ Одесской гавани, 2-го Апрля, новаго стиля’.
‘Это событіе составитъ эпоху въ военныхъ лтописяхъ нашего времени, и потому а думаю, что, изъ уваженія къ исторической истин, полезно представить вниманію просвщенной и безпристрастной публики нсколько поправокъ и замтокъ на то, что содержится въ донесеніи Французскаго адмирала. Для большей ясности и точности моего повствованія, сначала приведу буквально разныя мста изъ этого донесенія и уже потомъ сообщу замтки и поправки, необходимыя для возстановленія истины’.
‘Вотъ что говорится въ донесеніи вице-адмирала Гамелена’: ‘Намъ не могло придти въ голову причинять малйшій вредъ городу Одесс и въ особенности его коммерческой гавани, гд въ такомъ множеств толпятся суда всхъ морскихъ народовъ. Адмиралъ Дундасъ и я вознамрились разрушить только императорскую гавань съ ея магазинами и судами, а равно и батареи, которыя ее защищали’…
‘Нападеніе началось въ шесть съ половиною часовъ’…
‘Около половины одиннадцатаго, бомбы съ семи паровыхъ фрегатовъ понеслись градомъ на батарею императорской гавани, на магазины и суда, въ ней находящіеся, ‘и тамъ стали показываться признаки значительнаго пожара’…
‘Недалеко отъ фрегатовъ, шесть Англійскихъ шлюповъ приблизились къ этому порту, съ сверо-западной стороны плотины, гд у непріятеля не было поставлено пушекъ, и пустили знатное число конгревовыхъ ракетъ, которыя, по видимому, дйствовали отлично’…
‘Въ часъ занялись полнымъ огнемъ магазины и казармы императорской гавани, видно было, какъ обрушивались ихъ крыши. Почти въ тоже время взрывается на воздухъ пороховой складъ батареи’…
‘Императорская гавань быстро гибнетъ подъ усиленными выстрлами фрегатовъ, которые пользуются безпорядкомъ на берегу, вслдствіе пороховаго взрыва, подвигаются впередъ на два анваблюра и поспшно громятъ небольшія Русскія суда, укрывшіяся въ углубленіи гавани, въ числ около пятвадцати’….
‘Мсто, гд дйствуютъ девять паровыхъ судовъ, все боле и боле съуживается, и, однако, не замчено ни одного неврнаго движенія’…
‘Вс наши удары направлены на Русскія суда, еще находившіяся въ императорской гавани, нова, около половины пятаго, они не были истреблены пламенемъ’…
‘Таково наказаніе, которое мы сочли своимъ долгомъ учинить не городу, а военнымъ властямъ Одессы, которыя виновны въ посягательств на одно изъ нашихъ судовъ, шедшее съ парламентерскимъ флагомъ. Ни тридцати тысячный Одесскій гарнизонъ, ни пушки въ крпости и на батареяхъ не могли спасти императорскую гавань отъ гибели, которую мы ей причинили’…
‘Вчера, 23-го, строенія императорской гавани еще горли. Корвету Фюри (капитанъ Ея. Чатамъ), на который я посылалъ моего перваго адъютанта, г-на лейтенанта Гарно, поручено было удостовриться въ опустошеніяхъ, произведенныхъ въ императорской гавани. Оказалось, что суда, въ ней находившіяся, сожжены и потоплены, за исключеніемъ двухъ или трехъ, батарея, стоявшая на конц плотины, несуществуетъ, и адмиралтейскія заведенія раззорены или совершенно опустошены’.

Замтки и поправки.

Читая донесеніе вице-адмирала Гамелена, въ самомъ начал встрчаешься съ затруднительнымъ вопросомъ — подвергать ли сомннію правдивость г-на вице-адмирала, когда онъ объявляетъ, что ему и Англійскому адмиралу не входило въ голову причинить городу Одесс какой либо вредъ и прочее. Въ тоже время никто не станетъ отрицать, что Англійскіе и Французскіе моряки стрляютъ искусно и мтко. Одесса находится на высот отъ 18 до 20 Русскихъ сажень, то есть слишкомъ 40 метровъ надъ морскимъ уровнемъ, и множество бомбъ, ядеръ большаго калибра и конгревовыхъ ракетъ попало во многія Одесскія зданія. Изъ этого, по необходимости, надо заключить, что или командиры девяти паровыхъ фрегатовъ, громившихъ въ продолженіи десяти часовъ императорскую гавань, не слдовали благимъ намреніямъ адмираловъ и не исполнили ихъ распоряженій, или же орудія на фрегатахъ не попадали въ цль, а брали на 40 метровъ выше. Предоставляемъ благоразумію читателей разршить эту задачу.
За тмъ, прежде всего, удостовримся, какой вредъ причиненъ императорской гавани, которую въ Одесс зовутъ гаванью практическою, въ противоположность карантинной или коммерческой. Единственная батарея о четырехъ пушкахъ, устроенная на конц плотины, разрушена, и ея четыре орудія сбиты. Батарея эта, которою командовалъ молодой поручикъ 21 года (Щеголевъ), слишкомъ шесть часовъ держалась противъ семи паровыхъ фрегатовъ, громившихъ ее градомъ своихъ бомбъ, какъ свидтельствуетъ адмиралъ Гамеленъ. Небольшой пороховой магазинъ, наскоро устроенный на плотин для дйствія батареи, не взлеталъ на воздухъ. Всякій и теперь можетъ его видть цлехонькій, въ токъ самомъ вид, какъ его устроили сначала. Взорвался подвижной ящикъ съ порохомъ, вывезенный наружу. На этой четырехпушечной батаре, нын называемой Щеголевскою батареею, было двадцать восемь человкъ прислуги, изъ нихъ двое получили тяжкія раны (одинъ на другой день умеръ), а третій былъ контуженъ, такъ что изъ 28 человкъ только трое выбили изъ бою въ продолженіи десятичасоваго бомбардированія.
Не во гнвъ будь сказано адмиралу Гамелену, императорской гавани у плотины вовсе и никогда не было, и слдовательно, 22-го Апрля, не было ни магазиновъ, ни казармъ, ни адмиралтейскихъ заведеній, о чемъ могутъ засвидтельствовать иностранцы всхъ наименованій, во множеств населяющіе Одессу, равно какъ и вс находящіеся въ ней иностранные консулы, даже Французскій и Англійскій, недавно выхавшій изъ нашего города. Правительству принадлежатъ на плотин мнимой императорской гавани: 1) досчатый сарай, выстроенный на конц плотины для паровыхъ судовъ, которыя плавали въ мирное время вдоль береговъ, между Одессой и Крымскими пристанями, а также Николаевымъ, Херсономъ и 2) каменное строеніе, гд живутъ чиновники мстной таможни. Досчатый сарай разрушенъ и сожженъ бомбами и конгревовыми ракетами, которыя сыпались градомъ. Въ каменный таможенный домъ попало три или четыре бомбы и ядра, отъ которыхъ осталось нсколько дыръ въ стнахъ, самый же домъ пребываетъ невредимъ, въ чемъ каждый можетъ удостовриться, взглянувъ на него.
Изъ судовъ, укрывшихся въ императорской гавани, правительству принадлежатъ: 1) паровое судно Андія, оставшееся въ цлости, 2) три или четыре черпальныя машины, изъ которыхъ одна совершенно потоплена и 3) большой баркассъ, служившій пловучимъ маякомъ въ Кимбурн и нисколько не поврежденный. Въ небольшое паровое судно, обшитое желзомъ, Днстръ, составляющее частную собственность, попало одно ядро и нсколько повредило его’.
‘Вс остальныя суда, находившіяся въ императорской гавани, суть суда купеческія и частныхъ людей. Тутъ было Финляндское трехмачтовое судно, совершенно разрушенное и сожженное, и Австрійскій бригъ, получившій значительныя поврежденія. Нсколько Русскихъ каботажныхъ барокъ частію сожжено, повреждено ядрами и совсмъ потоплено. Многія изъ нихъ подняты, и теперь можно видть, какъ ихъ починяютъ.
Вотъ вполн точное исчисленіе вреда, причиненнаго на плотин въ императорской гавани десятичасовымъ обстрливаніемъ.
Посмотримъ, теперь что сталось съ обывательскими домами, которымъ нанести какой либо вредъ не приходило въ голову адмиралу Гамелену.
На высот бульвара первый домъ, по порядку, принадлежитъ князю Воронцову. Припомнимъ, что домъ этотъ, какъ и вс ниже исчисляемые, находится слишкомъ на сорокъ метровъ выше морскаго уровня….
Въ главный корпусъ Воронцовскаго дома, въ его пристройки и въ садъ пущено свыше ста бомбъ, ядеръ большаго калибра и конгревовыхъ ракетъ, изъ нихъ до сорока можно было собрать, и въ томъ числ — много не разрядившихся бомбъ и конгревовыхъ ракетъ. Конечно, для князя Воронцова лестно, что его собственный домъ почтенъ большимъ числомъ Англійскихъ и Французскихъ ядеръ, нежели дона другихъ обывателей, вроятно, въ знакъ признательности за радушіе и гостепріимство, которыми, въ теченіи боле двадцати лтъ пользовались въ этомъ дворц многочисленные путешественники, Англичане и Французы всякаго званія, посщавшіе Одессу.
За домомъ князя Воронцова обстрлены слдующіе дома на бульвар: домъ Маразли, принадлежащій сыну стараго и почтеннаго нашего негоціанта, Грека по происхожденію,— въ немъ помщалась канцелярія генералъ-губернатора, дома г-жъ Столыпиной и Марини, домъ Француза Вассаля, домъ Португальскаго консула, графа Якова Порро, домъ Французскаго подданнаго Вереля, г-жи Нарышкиной, Греческаго негоціанта едора Родованаки и домъ Тосканскаго подданнаго, Жанъ-Батиста Каруты.— Дале, въ улиц сзади бульвара, дома: гражданина Бондарева, Прусскаго консула Джона Менгера, графа Льва Потоцкаго, Стурдвы, князя Гагарина и нкоторые другіе, влво отъ бульвара, по ту сторону оврага, но все на той же высот, два дома доктора Хевича, дома Генуэзскаго негоціанта Наполеона Росси, князя Манукбея, домъ и магазинъ Греческаго негоціанта Цурифи, г-жи Молодецкой, и наконецъ въ боле далекихъ улицахъ: домъ, гд живетъ Саксонскій консулъ Ганзенъ, дома доктора медицины Далласа, Минчаки, Кирьякова, Скаржинскаго, Греческаго негоціанта Іоанна Мавро и архіерейское подворье. Многіе выстрлы попадали въ середину города. Бомбою, которая разорвалась на такъ называемомъ ‘Новомъ Базар’, убита одна бдная женщина и поранено двое или трое изъ простолюдиновъ.
Въ заключеніе этого долгаго перечня сообщу, что выстрломъ изъ орудія большаго калибра задтъ и поврежденъ гранитный пьедесталъ статуи герцога Ришилье, находящейся на Ришильевской площади, на высот бульвара. Если это выстрлъ Англійскій,— сказать нечего: Англичане не обязаны почтеніемъ въ изображенію герцога Ришилье, но если то былъ выстрлъ Французскій!…. Пусть всякій судитъ о томъ, какъ угодно. Какъ бы то ни было, но эта статуя, которую, какъ смю надяться, правительство сохранитъ въ настоящемъ ея вид, безъ починовъ, останется навсегда памятникомъ насилія, которое позволили себ учинить союзники Полумсяца противъ мирной и гостепріимной Одессы.
Ожидаю возраженія, которое можно мн сдлать, и хочу заране отвчать на него. Коль скоро столько выстрловъ попало въ немалое число городскихъ домовъ, отчего же, скажутъ мн, говорили и печатали, что нанесенный вредъ ничтоженъ?.
Тому дв причины: во первыхъ, намъ удивительно благопріятствовало то обстоятельство, что вс дома наши выстроены изъ мягкаго, рыхлаго камня. Даже бомба изъ орудія 96 калибра, ударяясь въ нашу стну, производила въ ней только дыру, не причиняя никакого сотрясенія всему остальному зданію. Любопытный примръ можно видть въ одной изъ внутреннихъ комнатъ въ дом князя Воронцова: ядро большаго калибра, пронизавъ окно, засло въ углу между двумя стнами, точно кто нибудь нарочно всадилъ его туда, и при этомъ не повредилась даже щекатурка {Эти ядра въ Одесскомъ приморскомъ дом князя Воронцова остаются историческими свидтельствами: они не вынуты, нкоторые изъ нихъ окружены надписью: ‘Великая Суббота 1854 года’ (день бамбардировавія). П. Б.}.
Во вторыхъ, по милости Божіей, много бомбъ разряжалось въ воздух и падало безъ взрыва. Тоже можно сказать про конгревовыя ракеты. Вотъ почему не было пожаровъ. Безъ этихъ двухъ обстоятельствъ дома, подвергшіеся выстрламъ, конечно, потерпли бы значительныя поврежденія.
Я позабылъ сдлать еще замчаніе, — оно не важно, но я не долженъ опустить его: вице-адмиралъ Гамеленъ говоритъ о 70 пушкахъ на Одесскихъ батареяхъ и крпости. Шесть батарей, наскоро устроенныхъ въ Феврал и Март, были вооружены всего 48-ю артиллерійскими орудіями, Одесская же крпость существуетъ лишь въ донесеніи г-на Гамелена. Всмъ извстно, что старая крпость, разоруженная слишкомъ сорокъ лтъ назадъ и не имющая ни одной пушки, давнымъ давно обращена въ карантинъ, въ ней помщаются многочисленные пассажиры, прибывающіе въ нашъ городъ изъ Константинополя’.
‘Мн остается упомянуть объ одномъ обстоятельств, которое совершенно умолчено въ донесеніи вице-адмирала Гамелена’.
‘Въ то время, какъ пароходы обстрливали батарею на плотин и императорскую (то есть практическую) гавань, парусныя суда, выступа изъ линіи обоихъ флотовъ, которые стояли на якор въ довольно-большомъ разстояніи направо отъ коммерческой гавани, приблизились въ карантину и начали осыпать ядрами зданія, въ которыхъ выдерживали карантинный срокъ пассажиры. Генералъ-адъютантъ баронъ Остенъ-Сакевъ вынужденъ былъ вывести ихъ изъ карантина и перемстить въ боле отдаленную часть города, чтобы спасти отъ угрожавшей опасности. Нсколько выстрловъ попало въ самую коммерческую гавань, и однимъ изъ нихъ раненъ Англичанинъ, находившійся на Англійскомъ судн, ему оторвало ляшку’.
‘Около десяти часовъ утра, парусный фрегатъ подъ Англійскимъ флагомъ, пользуясь благопріятнымъ южнымъ втромъ, подошелъ въ берегу за карантиномъ (гд на скалахъ расположены многіе загородные дома, принадлежащіе частнымъ лицамъ) и забавлялся бросаніемъ ядеръ большаго калибра въ эти дачи, находящіяся въ двухъ верстахъ отъ города. Въ нкоторыхъ изъ нихъ проживали цлыя семейства, дти гуляли по садамъ, мирные зрители, взобравшись на крыши, смотрли что происходило за мор. Нсколько десятковъ бомбъ и большихъ ядеръ пущено было въ это неповинное и беззащитное населеніе, но по счастію никто не пострадалъ,.
‘Во всемъ вышесказанномъ мы старались неуклонно слдовать правд, одной только правд, сущей правд’.
‘Предлогомъ въ нападенію на Одессу двухъ флотовъ выставлено оскорбленіе, яко бы нанесенное парламентерскому флагу. Но генералъ-адъютантъ баронъ Остенъ-Сакенъ, бумагою на имя адмирала Дундаса, опровергъ предположеніе, и безъ того недопустимое, будто въ Россійскихъ портахъ не уважается парламентрскій флагъ, неприкосновенность котораго обезпечена законами у всхъ образованныхъ народовъ’.

ПИСЬМО ВОСЕМНАДЦАТОЕ.

Августъ.

Часто повторяли, будто Русское правительство поступало опрометчиво по отношенію въ восточному вопросу главнйше потому, что ему долгое время казался невозможнымъ дйствительный сотовъ между Франціей и Англіей. Благодаря этому заблужденію, оно приняло такія мры, отъ которыхъ бы, конечно, воздержалось, зная напередъ то, что произошло. Даже люди благонамренные винятъ вашу дипломатію въ томъ, что она, но своей недальновидности, не разъяснила Петербургскому кабинету настоящаго положенія длъ. Хотя мнніе это въ большомъ ходу и весьма вроподобного, что касается до меня, я не могу вполн раздлять его. Вообще, мн кажется, напрасно думаютъ, будто правительства и т люди, которые имъ служатъ, мене зорки и боле наивны, нежели публика, судящая о событіяхъ уже по совершеніи ихъ. Не питаю крпкой вры въ дипломатію и въ современное ея назначеніе я охотно врю, что время дипломатіи миновало. Нкогда она была тайною наукою, и пріемы ея доступны были лишь великимъ мастерамъ и немногимъ посвященнымъ, нын это этого, степенная, иной разъ, пожалуй, лишняя шестерня въ правительственной машин. Смиренно прошу прощенія у господъ дипломатовъ. Они мн напоминаютъ почтмейстеровъ. Т и другіе отошли на задній планъ, одни — вслдствіе перевозки посредствомъ пара, другіе — отъ усиленія гласности. Que ces deox grande dbris se consolent entre eux {Пусть эти два великіе обломка утшаютъ другъ друга.}. Но если неблагоразумно ждать отъ дипломатіи услугъ, которыхъ она не можетъ больше оказывать, и добра, сдлать которое уже не въ ея власти: то несправедливо приписывать ей и зло, которое предотвратить она не могла. Нтъ, не врю я ослпленію нашего правительства и остерегусь бросить камень въ кого нибудь изъ нашихъ дипломатовъ. Все сдлалось силою вещей, то есть по вол Провиднія (чтобы не сигать,— по вол судьбы, такъ какъ это слово не христіанское). Когда вози икаютъ нежданно-негадано великіе вопросы, когда наступаютъ историческія эпохи, въ которыя колеблется и потрясается міръ, то ребячливо пріурочивать событія въ той или другой депеш и слагать за нихъ отвтственность на того или другаго государственнаго чиновника. Потовъ прорвался: никто ни виноватъ въ томъ, и виноваты вс. Тутъ нтъ ничего неопредленнаго, уловимаго. Что-то блуждало, что-то чувствовалось въ воздух, и подъ яснымъ безоблачнымъ небомъ, неизвстно откуда, подулъ втерокъ, и разразилась буря. Въ другое время, т-же самыя обстоятельства и при участіи тхъ же самыхъ людей легко бы направились совсмъ въ другую сторону.
Впрочемъ, разберемъ дло. Положимъ, что Русское правительство не врило въ союзъ между Франціей и Англіей, но еще не время ршать, было ли оно право или нтъ. Теперь еще невозможно, чтобы эти два государства заключили между собою союзъ съ честными и благородными цлями. Выгоды двухъ странъ, характеры двухъ народовъ слишкомъ противоположны, чтобы ихъ правительства могли соединиться въ общемъ дйствіи въ пользу мира и благоденствія Европы. Разномысля въ добр, они могутъ быть единодушны во зл, что мы теперь и видимъ. Это не союзъ, а заговоръ. Франція и Англія — между собою не союзницы, а только прикосновенны къ одному и тому же длу. Надо, чтобы Русское правительство было черезъ- чуръ неспособно, легковрно и добродушно, чтобы не видть того, что происходятъ. Оно не можетъ не знать, что враги и соперники ивой разъ сходятся и подаютъ другъ другу руки, когда представляется имъ возможность нагадить третьему, но потомъ они непремнно опять повздорятъ и станутъ грызться между собою. Политическія событія и случаи изъ частной жизни представляютъ тому многочисленные и поучительные примры, понятные самому нехитрому человку. Читайте исторію, читайте пренія по уголовнымъ дламъ и увидите, какъ, подъ вліяніемъ страстей, часто возникаютъ странные и уродливые союзы. Англія никогда не можетъ быть союзницею Франціи монархической, Франціи благоденствующей и сильной, подъ властію правильною, основанною на историческомъ преданіи, подъ властію истинно-народною. Но какъ скоро Франція — игралище и жертва революціи, Англійское правительство, въ ныншнемъ своемъ состав, непремнно и раньше всхъ протягиваетъ руку всякой власти, какая насильственно становится во глав Французскаго народа. Англійское министерство слишкомъ ловко и слишкомъ беззастнчиво, чтобы дйствовать иначе. Оно хорошо знаетъ, что революціи разстроиваютъ, ослабляютъ, развращаютъ страну, роняютъ въ ней уваженіе Европы. Англія ни за что не станетъ удерживать Францію на роковомъ пути въ погибели и не поможетъ ей возвратиться на путь, начертанный для нея вками ея исторіи. Всякая новая революція во Франціи есть событіе, благопріятное для Англіи. Всегда ненавидя Францію, но всегда дружась съ незаконною въ ней властію, Англія играетъ двойную игру и не упускаетъ случаевъ попользоваться.
Она поступала иначе въ первую революцію и подъ грозою Наполеонова меча, но въ то время, какъ мы уже говорили, Англія еще держалась извстныхъ началъ, теперь же она принимаетъ въ разсчетъ только то, что совершилось. Къ тому же нтъ ничего общаго между эрою Наполеона I-го и ея импровизированнымъ добавленіемъ 2-го Декабря. Могущество перваго Наполеона было таково, что надо было съ нимъ бороться для того, чтобы имть возможность жить, надо было его ниспровергнуть, чтобы самому удержаться на ногахъ. Могущество человка, назвавшагося третьимъ, гораздо удобне для Англіи. Питтъ и его друзья не могли войти въ соглашеніе съ Наполеономъ, Рзссели и Пальмерстоны отлично ладятъ съ его тескою. Повторяемъ: то что кн теперь видимъ вовсе не есть союзъ между Франціей и Англіей. Об страны остаются въ тхъ самыхъ отношеніяхъ, которыя создала имъ исторія, на нашихъ глазахъ совершается только политическая плутня, и совершаетъ ее нсколько лицъ, полагающихъ, что для настоящей политики не нужно врить ни въ Бога, ни въ чорта {Новйшія разоблаченія (именно бумаги членовъ Конвента и письма графа С. Р. Воронцова) доказали, что и въ то время великій Питтъ, ведя войну съ Франціей яко бы изъ за монархическихъ началъ, въ тоже время черезъ своихъ тайныхъ агентовъ содйствовалъ внутреннимъ Французскимъ смутамъ. П. Б.}.
Гизо сказалъ однажды: ‘Франція довольно богата, чтобы платить за свою славу’. Посмотримъ, хватитъ ли у нея богатства, чтобы заплатить за свое какъ бы сказать повжливе?.. за свое разочарованіе. Хорошо еще, если она отдлается только этимъ.
Говоря о Франціи, мы, конечно, не имемъ въ виду Франціи оффиціальной. Ея удломъ будетъ то, чего она заслуживаетъ, и не намъ жалть о ней. Теперешнее Французское правительство не иметъ корней въ стран и, слдовательно, ему нечего особенно заботиться о будущности, которую оно готовитъ ей. Пока оно существуетъ, то есть покуда власть за нимъ, оно всегда останется при казенномъ содержаніи и при своихъ добавочныхъ доходцахъ. Этого ему достаточно, а посл него хоть трава не роста! Но Франція настоящая, Франція, которая нкогда пользовалась сочувствіемъ Европы, которая нын скрывается и молчитъ, но которая однако не погибнетъ же окончательно отъ ныншней политической плутни, эта Франція останется несомннно въ наклад отъ такъ называемаго ‘союза’. Увлеченная въ войну, которая не общаетъ ей выгодъ даже и въ томъ случа, если увнчается побдами, она разорветъ союзъ естественный для того только, чтобы усилить союзника, который непремнно, по природ вещей и по логик интересовъ, обратиться снова въ соперника. Предположимъ, что побда окончательно перейдетъ на сторону Французовъ и Англичанъ и что ‘отправившись въ Сирію’ (partant pour la Syrie) ‘молодой красавецъ Дюнуа’ возвратится къ своему братцу украшенный лаврами и, можетъ быть, даже обрученный съ одною изъ многочисленныхъ дщерей великаго Турка,— кром семейнаго веселья, что изъ этого выдетъ?
Турція, истощенная своими побдами, отуманенная успхами, которые будутъ ей доставлены, все-таки очутится подъ опекою, а извстно, что это значитъ въ политическомъ кодекс Англійскихъ законовъ. Удивительно, какъ можетъ Франція обольщаться этимъ. Она, безъ сомннія, также будетъ опекуншею, но опекуншею только по имени, а доходы по опекунству вс достанутся на долю Англійской политик и Англійской торговл.
Морская сила Россіи, ея торговля и естественное стремленіе войти въ ближайшія сношенія съ Малою Азіею тревожатъ Англію, и только одну Англію. Россія, конечно, ослабнетъ и на нкоторое время будетъ задержана въ своемъ политическомъ и торговомъ развитіи, но какое до всего этого дло Франціи, и чмъ она вознаградитъ себя за страшныя жертвы, которыя принесены ею и которыя предстоитъ еще принести?
Франція неразчетлива. Поучиться бы ей примромъ Алжира и владній королевы Помаре. Англія есть ничто иное, какъ большая коммерческая контора. Она переводитъ на звонкую монету и кладетъ въ сундуки всякое содянное ею зло и всякое добро, какое случается для нея выгоднымъ сдлать. Англія везд и всегда ищетъ барышей. Нечего и говорить, что пораженіе Россіи будетъ для нея прибыльно, но и въ противномъ случа она, какъ въ карточной игр, запишетъ себ консоляцію ослабленіемъ Франціи, разстройствомъ ея финансовъ и флота. Для нея самой потери будутъ мене чувствительны. Волненіе — ея стихія. Оно необходимо ей, чтобъ жить. Она захватываетъ кругомъ себя пространство для того, чтобы свободно двигаться и заявлять о себ, съ наступленіемъ спокойствія наступаетъ ея гибель. При такихъ условіяхъ она по необходимости пускается въ предпріятія, не заботясь о томъ, къ чему приведутъ он и имя въ виду только то, чтобы ни на минуту не оставались въ бездйствіи ея руки, ея капиталы, машины, суда, ея честолюбивая и загребущая политика. Пуританская Англія строго соблюдаетъ воскресный день, но Англія политическая не знаетъ дней покоя, и для нея почтить хоть одно Воскресенье значить лишиться барышей цлой недли и цлыхъ столтій.
Потерявъ въ борьб съ непріятелемъ, она наверстаетъ на союзниц.
Вотъ разгадка этого Англо-французскаго союза, которому удивляется старый міръ, привыкшій къ прежнимъ политическимъ пріемамъ и отъ котораго въ упоеніи Французское правительство, предовольное тмъ, что Англія взяла его въ себ на службу и что оно иметъ право носить ея ливрею.

ПИСЬМО ДЕВЯТНАДЦАТОЕ.

Іюль.

Членъ Палаты Общинъ, Оливейра, въ засданіи 23 Іюля, сдлалъ нижеслдующее заявленіе: ‘Вчера, у шерифа разбиралось дло, изъ котораго явствуетъ, что лордъ-контролеръ королевина двора бился объ закладъ въ тысяч фунтахъ за извстнаго кулачнаго бойца по имени Джона Уольвера. Спрашиваю лорда президента тайнаго совта, прилично-ли допускать благороднаго лорда, который отличается такими вкусами, до ежедневныхъ сношеній съ ея величествомъ и не нужно-ли произвести о томъ надлежащее разслдованіе?’
Это прямо по-англійски и въ существ, и по вншнему выраженію. Тутъ сказались и общественные, и политическіе нравы. Намъ, жителямъ материка, подобное заявленіе диво. Намъ трудно понять, какимъ образомъ частныя отношенія царственнаго лица могутъ подвергаться офиціальному разслдованію. Эта деспотическая опека министровъ надъ совершеннолтнею королевою принадлежитъ въ числу аномалій въ Англійской монархической конституціи. Но объ этомъ нечего распространяться, потому что, повидимому, вс къ тому привыкли, и мы взялись за перо не для того, чтобы указать на чудачество и осуждать его. Это вышеприведенное парламентское заявленіе наводитъ насъ на другія размышленія. Намъ удивительно, отчего до сихъ поръ не нашлось въ Палат Общинъ ни одного человка съ здравымъ умомъ и сердцемъ, кто бы предложилъ произвести разслдованіе, прилично-ли допускать до ежедневныхъ сношеній съ ея величествомъ министровъ, злоупотребляющихъ именемъ своей государыни и посылающихъ ея флоты на морской грабежъ, свидтелями и жертвами котораго были Одесса, Либава и многіе другіе торговые порты. Благородный контролеръ, пожалуй, неразборчивъ и грубоватъ въ своихъ вкусахъ, но они все-таки составляютъ только его личную принадлежность и нимало не относятся въ чести престола и страны, тогда какъ министры, кулачные бойцы, отдаютъ въ закладъ не деньги изъ своего кармана, а деньги и кровь народа, и безнаказанно доставляютъ себ удовольствіе смотрть издали на кровавую борьбу, въ которую они ввергли Европу. Подобные вкусы, можетъ быть, какъ нельзя лучше удовлетворяютъ ихъ страстному злорадству и пошлой суетности, но, конечно, они не такъ безвредны, какъ вкусы благороднаго лорда, и ложатся тяжкимъ бременемъ на страну.
Въ начал войны, Англійское министерство не скупилось на общанія дйствовать елико возможно справедливо и кротко. Его рчи были умильны и отзывались преданіями золотаго вка. Говорилось, что строгому наказанію подвергнутся лишь волки, и волки особенно зубастые, овцамъ же расточались увренія въ полной безопасности и возможности мирно пастись на лугу. Припомните, какъ положительно и съ какою торжественностью Англійское министерство объявляло, что торговля и выгоды частныхъ людей будутъ елико-возможно пощажены войною, что Англія и августйшій другъ ея приняли мры въ обезпеченію частнаго достоянія, что, наконецъ, вс ядра и вс бомбы, которыми по необходимости придется дйствовать (конечно, въ сердечному сожалнію), будутъ исключительно направлены противъ великаго виновника бдъ т. е. противъ Русскаго правительства, съ единственною цлью громить его крпости, его арсеналы и прочее имущество. Какъ же исполнились на дл эти прекрасныя общанія? Событія служатъ отвтомъ. Не подходя къ военнымъ и укрпленнымъ портамъ, союзные флоты, по крайней мр до сихъ поръ, ограничивались тмъ, что громили, жгли и грабили коммерческіе порты и забирали суда, нагруженныя солью, дегтемъ и другими товарами. Англійское адмиралтейство достославно занимается не перечисленіемъ подвиговъ храбрости и морскихъ побдъ, а оцнкою призовъ, захваченныхъ у Русскихъ, и гораздо еще чаще у самихъ Англичанъ и у негоціантовъ державъ нейтральныхъ, такъ-какъ несомннно, что убытки Русской торговли, которая занимается вывозомъ на свой счетъ въ размрахъ скромныхъ, весьма незначительны, если сравнить ихъ съ убытками, уже понесенными Европейскою торговлею. Когда въ Палат Общинъ (29 Іюня) спросили объ этомъ сэра Джемса Ррегама, онъ отвчалъ съ истинно-героическимъ безпристрастіемъ: ‘Говорили, что нкоторые изъ этихъ товаровъ принадлежали Англичанамъ. Можетъ быть.’ Можетъ быть! Признаніе великолпное, достойно напоминающее собою Корнелево: ‘Пусть онъ умретъ!’ (qu’il mourt). Безъ всякаго сомннія, Англійская торговля, безкорыстіе которой всмъ извстно, отнесется къ такому патріотизму съ полнйшимъ сочувствіемъ.
Еще можно понять, что Англійское правительство, посредствомъ политическихъ софизмовъ и ухищреній, сочло себя вправ и въ обязанности поддержать Турцію, цлость и независимость которой яко-бы въ опасности отъ Россіи. Съ этой точки зрнія, пожалуй, понятно и присутствіе Англійскаго флота въ Босфор. Вооруженное вмшательство въ предлахъ Турціи съ цлью воспрепятствовать нашему войску переправиться за Балканы, также принадлежитъ въ числу мропріятій объяснимыхъ. Но скажите, ради Бога и ради здраваго смысла, по какому случаю и какою географическою натяжкою крошечный портъ Балтійскаго моря, Либава, очутилась въ сфер восточнаго вопроса? Боль скоро Англія дйствительно имла въ виду лишь оборону Турціи, съ какой стати посылать ей свой флотъ въ Балтійское море, до котораго, сколько мн извстно, нтъ никакого дла Великому Турку? Разв ей мало Чернаго моря, чтобъ оказать дятельную помощь своему союзнику? Если она считаетъ занятіе Дунайскихъ княжествъ Русскимъ войскомъ за посягательство на Европейское равновсіе, то какъ назвать ея собственныя дйствія? За всякимъ насиліемъ можетъ слдовать справедливое воздаяніе, во чтобы воздаяніе было справедливо, нужно, во всякомъ случа, чтобы оно соразмрялось съ обидою, за которую отмщеваетъ. Воздаяніе чрезмрное противно началамъ справедливости. Положимъ, причинили вамъ убытокъ въ тысячу франковъ, а вы, подъ предлогомъ вознагражденія, разоряете вашего противника на сотни тысячь франковъ. Тутъ уже, конечно, нтъ и тни якобы законнаго воздаянія — это просто насиліе, разбойничество, и вамъ не оправдаться въ немъ. Вы сочли своею обязанностію наказать виновнаго, но ваше наказаніе превысило мру виновности и само стало преступленіемъ.
Франція и Англія отнеслись въ Россіи съ грубымъ насиліемъ и, тмъ не мене, газеты продолжаютъ толковать о томъ, чтобы потребовать отъ царя очищены Дунайскихъ княжествъ. Но въ глазахъ людей здравомыслящихъ и добросовстныхъ, подобное требованіе есть ничто иное, какъ грубое изобртеніе газетнаго шутовства. Разумъ отказывается допустить возможность обращаться въ Россіи съ предложеніемъ столь нелпымъ. Дунайскія княжества! Турція объявила намъ войну и дятельно ведетъ ее. Франція и Англія оцпляютъ Россію и производятъ нападенія отъ однаго полюса до другого, он во всеуслышаніе говорятъ о своемъ намреніи ослабить и разчленить свернаго колосса. И въ эту минуту предлагать намъ, чтобы мы оставили военную позицію, которая занята вами съ оборонительною цлію! Но коль скоро нападаютъ на насъ, нужно же намъ защищаться, тмъ боле, что не даютъ себ даже труда общать намъ, что, въ случа нашего согласія, превратятся нападенія и отодвинутся назадъ силы, намъ угрожающія.
Мысль о разчлененіи просто нелпа и можетъ осуществиться разв, когда у насъ не останется ни одного человка, способнаго защищать Русскую землю. Но коль скоро эта мысль заявляется громогласно, то всякое обращеніе въ Россіи, подобное вышесказанному, пріобртаетъ смыслъ оскорбительной насмшки. Впрочемъ, неужели Россія уже ничего не значитъ въ Европейскомъ равновсіи, о которомъ теперь такъ много толковъ, и неужели ослабленіе ея послужитъ въ пользу центральныхъ и второстепенныхъ державъ, которыя столько разъ обращались въ нашей помощи и были спасаемы нами? Намъ говорятъ, будто занятіе Дунайскихъ княжествъ (которыя на дл и по праву не составляютъ Турціи и торговые обороты которыхъ незначительны) затрудняетъ Европейскую торговлю и въ особенности Германскую. Согласны. Но несравненно боле страдаетъ торговля цлаго міра отъ союзныхъ флотовъ, которыми задержано всякое торговое сношеніе по всему побережью Европейской Россіи. У государственныхъ людей какъ-нибудь особенно вскружились головы, если они не понимаютъ истинъ столь простыхъ и очевидныхъ.
Затмъ, коль-скоро считаютъ, что левъ боленъ и что наступило удобное время одолть его, благородно-ли издваться надъ нимъ и, какъ говорятся въ басн, лягать въ него ногою? Да вправду ли левъ ослаблъ и опутанъ тенетами, какъ полагаютъ? Позволительно, по крайней мр, сомнваться въ этомъ. На Россію напали врасплохъ. Нападеніе послдовало посреди мирныхъ переговоровъ, которые направляемы были во вреду ея въ одно и тоже время ея недругами и друзьями. Россія не была готова въ войн, чмъ всего лучше опровергается обвиненіе въ честолюбивыхъ и завоевательныхъ замыслахъ, которое на нее возводятъ.
Земля ваша такъ обширна и народонаселеніе до такой степени не соотвтствуетъ ея пространству, что для насъ затруднительне, чмъ для другихъ государствъ, всякое передвиженіе войскъ и всякое сосредоточеніе силъ на извстномъ мст, особливо, когда такихъ угрожаемыхъ мстъ много и разстояніе между ними велико. Приготовленія въ войн берутъ у насъ больше времени и жертвъ, нежели самая война: намъ трудне начать ее, нежели докончить успшно. Колоссъ нелегко подымается и двигается, но стоитъ ему встать и вооружиться — ничто не устоитъ передъ нимъ. Вотъ почему, во всхъ войнахъ, которыя вамъ приходилось вести, первый походъ обыкновенно сопровождался успхомъ посредственнымъ. Не было пораженія, но успхъ по необходимости выходилъ неполный. Враги наши могли этому радоваться и провозглашать о вашей слабости, какъ и теперь это длается, во мы знали, въ чемъ дло, и не предавались унынію, если первыя военныя извстія не сообщали намъ о значительныхъ побдахъ. Мы не изъ тхъ, которые ведутъ и оглашаютъ побдные дневники. Военный календарь нашъ боле скроменъ. Для насъ довольно быть въ состояніи начать войну и продолжать ее, коль-скоро насъ на нее вызвали. Держась твердо въ теченіи сегодняшняго дня, мы вримъ въ завтрашній, и до сихъ поръ этотъ завтрашній день насъ не обманывалъ. При такихъ именно условіяхъ приняли мы и ныншній вызовъ на борьбу, который предложила намъ Европа. Мы никогда не разчитывали на успхи блестящіе, громоносные, непосредственно за открытіемъ военныхъ дйствій. Напротивъ, намъ казалось, что въ начал трудностей будетъ больше, нежели до сихъ поръ оказалось, и что при первыхъ встрчахъ непріятель надлаетъ вамъ больше вреда, нежели вышло на самомъ дл.
Если оружіе наше покрылось новою славою подъ Синопомъ, Ахалцыконъ, Башъ-Кадыкъ-Ларомъ и въ другихъ мстахъ, этою удачею мы обязаны примрной доблести нашихъ храбрыхъ солдатъ, но мы не ставимъ въ счетъ этихъ побдъ. Счетъ настоящій, балансъ прихода и расхода, будетъ выведенъ поздне. У насъ имется капиталъ запасный, дающій намъ возможность безъ опасеній ждать того, что будетъ. Наши войска ни въ одну изъ прежнихъ войнъ не дрались съ такимъ усердіемъ и самоотверженіемъ, и никогда еще въ Русской исторіи не помнимъ мы такихъ благородныхъ, сдержанныхъ и единодушныхъ проявленій любви къ отечеству. Вотъ на что можно намъ надежно положиться.
Что касается до меня лично, я скромно признаюсь, что вовсе не посвященъ въ политическія тайны нашего правительства, и не могу похвастать знаніемъ того, какъ оно полагаетъ дйствовать. У меня нтъ отворяющаго вс замки ключа, посредствомъ котораго Европейскіе газетчики проникаютъ въ правительственные кабинеты и добываютъ оттуда непреложныя свднія обо всхъ сопряженіяхъ настоящаго часа и обо всхъ возможностяхъ будущаго. Обыкновенно умъ служитъ на то, чтобы ясно понимать то, чему выучиваешься. Во Франціи, напротивъ, кажется, склонны думать, что достаточно ума для сужденія о томъ, чего не знаешь. Отъ этого тамъ иной разъ самые высокіе умы сбиваются съ толку и приходятъ къ нелпостямъ, пускаясь въ область вншней политики. Не дерзаемъ послдовать за ними въ эти созданныя воображеніемъ пространства и со всмъ-таки не знаемъ, какъ можетъ поступить наше правительство при тхъ или другихъ обстоятельствахъ. Миръ и равновсіе Европы безразсудно и преступно поколеблены тми самыми державами, которыя нын, безъ зазрнія совсти, провозглашаютъ себя охранительницами этого мира и этого равновсія, и при этомъ, можетъ быть, Русское правительство, для блага Европы исполнитъ нелегкія обязанности и принесетъ тяжкія жертвы. Въ этомъ смысл оно уже иного сдлало. Нсколько разъ оно само себя стсняло въ дйствіяхъ и, такъ сказать, вязало себ руки съ цлью удовлетворить щекотливости союзныхъ правительствъ, съ цлью дать имъ время одуматься и принять ршеніе наиболе для нихъ подходящее, исключительно соотвтствующее ихъ выгодамъ, ихъ независимости и достоинству. Отъ этихъ великодушныхъ уваженій, отъ этой долготерпливости, разумется, потерпли наши военныя дйствія. Честные и пощадливые поступки императора Николая да будутъ поняты и оцнены тми, къ кому они относились. Повторяемъ, что этихъ дипломатическихъ сторонъ дла мы касаемся лишь мимоходомъ, но мы инстинктивно убждены, что т уступки, которыя, руководясь чувствомъ долга, государь можетъ сдлать, никогда не будутъ вынуждены и предвосхищены у него силою. Равнымъ образомъ питаемъ мы глубокое убжденіе и въ томъ, что, какія бы ни случились обстоятельства, народное одушевленіе не ослабнетъ, и съ этой стороны государь не встртитъ помхи для исполненія своихъ намреній. Напротивъ, если-бы можно было посовтоваться съ народомъ о томъ, какъ дйствовать въ ближайшемъ будущемъ, онъ непремнно предложилъ бы дать просторъ проявленіямъ своей преданности и отваги. Полное удовлетвореніе по всмъ спорнымъ статьямъ, или же война на жизнь и на смерть — вотъ что скажетъ народъ. Пусть нсколько морскихъ городовъ будутъ забраны, пусть проиграемъ мы нсколько значительныхъ битвъ, духъ народа отъ этого не ослабнетъ. До сихъ же поръ еще ничего этого нтъ, и положеніе наше далеко не отчаянное. Война не проникла въ глубь страны: берега ея обстрлены, но это такія раны, которыя заживаютъ скоро. Мы не проиграли ни однаго большаго сраженія и нсколько ихъ выиграли. Правда, затраты сдланы значительныя, жертвы принесены великія, но и непріятелямъ нужны деньги, чтобы вести войну, и деньги для нихъ не падаютъ съ неба. Между ними и нами та разница, что мы знаемъ, за что деремся: васъ вызвали на бой, и мы защищаемъ нашу честь и наше достояніе противъ неправаго нападенія, они же ведутъ войну, потому что въ Европейскихъ кабинетахъ засдаютъ министры-охотники до смутъ и переворотовъ, что сокровенная сила руководитъ Европейскими правительствами, подкапывается подъ нихъ и влечетъ ихъ въ гибели. Положеніе наше, пожалуй, тяжко, но на нашей сторон правда, которой нтъ на сторон нашихъ противниковъ.
Многія сердца въ Россіи поражены святою, высокою скорбію. Наши офицеры, наши генералы, наши солдаты соперничаютъ между собою въ отваг и усердіи, всюду рвутся впередъ, подвергаютъ себя наперерывъ другъ передъ другомъ убійственному огню, и много благородныхъ жертвъ уже пало. Мы оплакиваемъ гибель этихъ храбрецовъ, пролившихъ кровь свою за родину. Но горечь утраты услаждается для насъ чувствами удивленія и благоговйной признательности въ высокимъ подвигамъ самоотверженія. Кровь, великодушно пролитая, придаетъ новую силу вры и любви тмъ узамъ, которыми связаны мы съ нашею общею матерью. Россія крпнетъ, облагороживается, освящается отъ этой крови. Такъ-называемыя потери, о которыхъ твердятъ наши враги, составляютъ нашу гордость, и если бы возможенъ былъ выборъ, мы предпочли бы славныя раны князя Паскевича успхамъ и цвтущему здоровью, которыми пользуются неуязвленные побдители Одессы и Либавы.

ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ.

Во Французской политической печати обособился новый отдлъ для изготовленія статей о Восток. Долгое время эта отрасль словесной производительности принадлежала исключительно Сенъ-Марку-Жирардену. Питая глубокое уваженіе въ благовоспитанному, свтлому и тонкому уму итого отличнаго писателя, мы однако полагаемъ, что его лекціи о словесности безспорно выше его политическихъ лекцій, и профессору мы отдаемъ предпочтеніе надъ публицистомъ. Это весьма естественно: какъ профессоръ онъ твердо стоитъ на ногахъ, вполн владя своимъ предметомъ, который имъ изученъ основательно и близокъ ему по свойству и направленію его ума, тогда какъ въ область политики онъ пустился, увлкшись заблужденіемъ своего времени и своей страны. Въ наши дни во Франціи всякій умный человкъ, привыкшій владть перомъ воображаетъ, что онъ призванъ обновлять народы и руководить правительствами. Напримръ, г-нъ Тьеръ, вмсто того, чтобы довольствоваться положеніемъ одного изъ первыхъ писателей страны своей, захотлъ быть и былъ первымъ министромъ. Но вы знаете, что сталось съ г-немъ Тьеромъ и со страною? Заслуга Сенъ-Марка-Жирардена въ словесности состоитъ въ томъ что онъ отличается независимостью и, оставаясь Французомъ и боле Французомъ, нежели поклонники новой литературной школы, онъ не порабощается тому, что принято называть Французскими идеями. Въ политик, напротивъ, онъ судитъ обо всемъ и обо всхъ, держась исключительно этихъ идей. Мы были свидтелями всего, что идеи эти произвели во Франти съ 1789 года. Одни Французы того не видятъ. И нын опять, посл столькихъ недочетовъ, посл всхъ пережитыхъ обществомъ разочарованій, зайдетъ ли рчь о томъ, какъ долженъ обновиться Востокъ,— нтъ ничего легче, скажутъ вамъ Французскіе публицисты и Сенъ-Маркъ-Жирарденъ во глав ихъ: перенесите туда Французскія идеи, и обновленіе состоится.
Эженъ Форкадъ, новый дятель восточно-политической печати, еще боле, чмъ другіе, пожертвовалъ своею независимостью. Онъ держится Французскихъ идей оффиціальныхъ и воображаетъ, что на ихъ основаніи ему можно составить ‘исторію причинъ восточной войны’. Онъ добродушно и вполн вритъ синимъ сказкамъ Французскаго Монитера и Синей Книг Англійскаго парламента. Онъ изучаетъ оффиціальныя бумаги, изданныя обоими правительствами или, врне, тми лицами, которыя находили свою выгоду въ ихъ изданіи, онъ роется въ этихъ искаженныхъ показаніяхъ, выпущенныхъ про обиходъ публики, и на нихъ основываетъ разъясненіе и оцнку событій. Въ Русскихъ документахъ ему видятся сокровенныя цли, заднія мысли, всегдашнее притворство, документы же Французскіе и Англійскіе для него вполн откровенны и ясны, какъ Божій день.
Новый трудъ, появившійся въ Revue des Deux Mondes, подъ заглавіемъ: ‘Австрія и политика Внскаго кабинета въ восточномъ вопрос’, написанъ, очевидно, по внушенію и подъ диктовку Французскаго посольства въ Вн. Нетрудно понять и оцнить вліяніе, производимое этимъ посольствомъ на нкоторыхъ представителей Австрійской и Нмецкой печати, немудрено также, что ему отзываются во Франціи. На этотъ разъ послдовалъ отзывъ вполн отчетливый, и для того не потребовалось особаго труда и никакихъ издержекъ. Обратились къ писателю съ направленіемъ благонамреннымъ, который вренъ правительству и котораго первые опыты отличаются изяществомъ и общедоступностью изложенія, дабы превознести господъ Друэнъ-де-Люиса и Буркенея. Эти имена, какъ сказано въ Eevue des Deux Mondes, ‘навсегда связаны съ памятью объ успх, который длаетъ честь Французской дипломатіи, который такъ благопріятенъ, что Франція относится къ нимъ съ чувствомъ гордости и признательности’.
Что до меня лично, то, какъ уже не разъ замчено, я не состою ни въ какихъ отношеніяхъ въ дипломатіи. Я не у длъ и даже не живу въ Россіи уже нсколько лтъ. Стало быть, на меня не могутъ дйствовать чьи-либо внушенія или нескромности. Живу особнякомъ и чувствую, что не имю права судить о политическихъ дйствіяхъ Австріи въ восточномъ вопрос. Мн неизвстна сокровенная сущность этихъ дйствій, и я не смю ни хвалить, ни порицать, и потому ограничусь лишь разборомъ сочиненія г-на Эжена Форкада. Судя по картин, имъ начертанной, я очень склоненъ думать, что Французская дипломатія обольщается, приписывая Австріи не ту роль, которую она играла и защищая Австрійское правительство, оно длаетъ неловкость. У г-на Форкада выходитъ, что Австрія лишена независимости или, лучше сказать независимость ея состоитъ въ томъ, чтобы находиться подъ опекою Англіи и Франціи. Г-нъ Форкадъ полагаетъ, что Австріи нельзя оставаться непричастною къ борьб и, въ случа столкновенія, она неминуемо должна очутиться на буксир либо у Россіи, либо у морскихъ державъ. Толкуется о величіи Австріи, и въ тоже время приписывается ей такая странная роль. Читая сочиненіе г-на Форкада, подумаешь, что Австрія ни разу не умла произвольно и добровольно остановиться на какомъ-либо ршеніи и что когда лежатъ передъ нею два пути, она колеблется, сменитъ и виляетъ, пока случайная необходимость не двинетъ ее по тому или другому направленію. Повидимому, г-нъ Форкадъ глубоко уважаетъ политическій образъ дйствій князя Меттерниха и не можетъ надивиться уму его, а, между тмъ, посмотрите, какую роль заставляетъ онъ его играть въ ‘дипломатической борьб противъ Россіи, борьб, которую съ 1821 по 1829 годъ г-нъ Меттернихъ велъ одинъ?’ (См. Revne des Deux Mondes, 1-го Іюня 1854). ‘Черезъ девять лтъ упорной борьбы, г-нъ Меттернихъ усплъ лишь въ томъ, что обратилъ на главу свою зложелательство страшнаго сосда (Русскаго императора) и наконецъ долженъ былъ уступать преобладающей сил и необходимости! Ему пришлось (говорится дале)
обратиться въ Россіи съ видомъ уничиженнаго раскаянія.’ Хороша похвала государственному человку! Онъ длалъ, что хотлъ въ стран своей, онъ имлъ великое вліяніе въ Европ, и тмъ не мене не исполнилъ своихъ замысловъ, которые питалъ и проводилъ въ теченіе девяти лтъ! Стало быть, либо замыслы эти были никуда негодны, либо тотъ, кому они принадлежали, не имлъ достаточно способностей и нравственнаго мужества, чтобы восторжествовать надъ препятствіями. Во всякомъ случа, государственный человкъ съ высокимъ умомъ и крпкою волею (безъ сочетанія этихъ двухъ качествъ государственный человкъ невозможенъ), когда событія перечатъ ему, не раскаевается, не уклоняется съ пути и не уступаетъ преобладающей сил и необходимости…. Онъ просто удаляется съ поприща и предоставляетъ управленіе длами рукамъ боле удачливымъ я боле искуснымъ. Недавній примръ лорда Абердина, который, бывъ такъ долго первымъ до сихъ поръ министромъ мира, остается по тому же самому вопросу, первымъ министромъ брани, не оправдываетъ князя Меттерниха въ той роли, которая ему приписана г-немъ Форкадомъ.
Сочиненіе сего послдняго написано въ пользу Австріи. Между тмъ довольно любопытно и важно перечислять обмолвки и нескромности сочинителя, которыя сказались у него по необходимости, такъ какъ, восхваляя Австрію, онъ долженъ былъ пользоваться всякимъ случаемъ, чтобы польстить суетности Французской дипломатіи. Обратимъ вниманіе читателя на нкоторыя выдержки изъ труда г-на Форкада.
‘Внскія конференціи, естественно, были придуманы для того, чтобы мало-по-малу освободить Австрію изъ подъ исключительнаго вліянія Русскаго союза’. Это значитъ, другими словами, что естественною цлью, для которой придуманы Внскія конференціи, было мало-по-малу подчинить Австрію вліянію Англо-Французскаго союэа. Изъ сего прямо слдуетъ, что Австрія не есть держава независимая и что она неизбжно должна находиться подъ чьимъ либо давленіемъ… Дале читаемъ: ‘Г-нъ Нессельроде отвчалъ г-ну Буолю, что Россія готова вступить въ переговори и уполномочивалъ его сообщить о томъ непосредственно Порт, но г-нъ Буоль поспшилъ передать это заявленіе на конференціи, дабы оно получило значеніе и дабы не порвать общей сваей’. (Не забудьте, что конференціи придуманы съ цлью подйствовать на совсть Австріи и отвлечь ее отъ ея естественной и законной союзницы). ‘Заручившись этимъ основаніемъ, г-нъ Буоль слдуетъ идеямъ г-на Друэна-де-Люиса, въ рдкимъ достоинствамъ и счастію котораго принадлежитъ то, что, въ теченіи переговоровъ, онъ почти всегда предупреждалъ событія’. Devancer les йvйnements въ нашемъ перевод будетъ значить: быть настоящимъ крамольникомъ, помрачить разумніе г-на Вуолй и устроить такъ, чтобы Австрія все боле и боле лишалась независимости, запутываясь въ разставленныхъ ей стяхъ. Продолжаемъ наши выписки: ‘Турція объявила войну въ конц Сентября, союзные флоты получили приказаніе идти въ Босфоръ въ начал Октября и войти въ Черное море въ конц Декабря, т.-е. посл Синопскаго дла. Какими глазами смотрла Австрія на эти сильныя мры? Кажется, мы можемъ (подъ словомъ мы, конечно, надобно разумть г-дъ Бурвенея и Форвада) утвердительно сказать, что эти мры не испугали ея, напротивъ утвердили ее въ дипломатическомъ единеніи съ морскими державами, и что вмсто того, чтобы жаловаться на наши умножавшіяся вооруженія, она въ глубин сердца радовалась имъ’.
Предоставляемъ всякому честному Австрійцу оцнить по достоинству это утвержденіе г-на Буркенея и его приверженца и согласить оное съ личными чувствами, которыя сочинитель приписываетъ Австрійскому императору, ‘воспитанному съ дтства въ уваженіи въ императору Николаю, привыкшему видть въ немъ олицетвореніе порядка и охранительныхъ началъ Европейскаго мира и полагающему, что онъ ему обязанъ тмъ, что утвердился на престол’. Вмсто полагающему можно бы здсь сказать сознающему, потому что императоръ Австрійскій не могъ не признавать и не долженъ былъ бы забывать услуги, которую ему оказалъ императоръ Николай.
Впрочемъ, самъ г-нъ Форкадъ называетъ Австрійское невмшательство пристрастнымъ въ пользу западныхъ державъ. И въ подтвержденіе своего слова онъ прибавляетъ: ‘Каждому поступательному шагу морскихъ державъ (слышите, морскихъ державъ, а не каждому поступательному шагу Россіи, чмъ, до извстной степени, можно было бы оправдать Австрію) соотвтствовалъ поступательный шагъ Австрія въ дл переговоровъ’.
Австрія, какъ и г-нъ Друенъ-де-Люисъ, также старалась предупредитъ событія.
Право не знаешь, хотлъ ли сочинитель составить обвинительный актъ противъ Австрійскаго кабинета или, можетъ быть, въ слпомъ предубжденіи своемъ онъ не въ состояніи отличить честное отъ безчестнаго, дйствія благородныя и прямодушныя отъ дйствій лукавыхъ и уторопленныхъ. Читая трудъ г-на Форкада, все хочется обратиться къ нему съ вопросомъ, который онъ приписываетъ Греческой королев въ ея разговор съ Австрійскимъ министромъ: ‘Что въ Вн исповдуютъ ли еще христіанскую вру’? (Rerue des Deux Mondes, 15 Іюля 1854).
Врно то, что онъ заставляетъ Австрію играть роль, діаметрально противоположную той, которая ей предписывалась обязательствами честнаго союза съ Россіею и которая состояла въ томъ, чтобы, по крайней мр, нравственно поддержать Россію противъ нападеній или поступательныхъ шаговъ западныхъ державъ, а не проводить ее и не обманывать переговорами, смыслъ которыхъ мы не умемъ лучше опредлить, какъ приведя еще разъ слова г-на Форкада: ‘Правда, Австрія не была зачинщицею, и первый выстрлъ принадлежитъ не ей, но всякій согласится, что, зарядивъ пушку, мы заткнули зарядъ Австрійскимъ подстрекательствомъ‘ (стр. 875).
Французская дипломатія, дочь революціи, періодически потрясающей Францію, разумется, не дорожитъ народными преданіями, законностью и тми началами, на которыхъ должна держаться государственная политика. Поэтому она отзывается высокомрно и презрительно о Русскомъ союз, который въ начал 1853 года, естественно, служилъ одною изъ основъ политическаго умоначертанія Австріи. Клевретъ Французской дипломатіи говоритъ, что ‘по видимому иной складъ мыслей не могъ пустить корней ни въ Внскомъ обществ, ни въ высшей военной аристократіи (просимъ замтить), ни въ правительств, Русскій союзъ считался чмъ-то священнымъ, чмъ-то въ род религіи, непреложнымъ какъ правила приличія, общенароднымъ какъ мода’. Но для Французской дипломатіи все это ни по чемъ, все это старая ветошь, которую надо истребить до тла. Какое ей дло, что такое умоначертаніе стало священнымъ и общенароднымъ? Габсбургскій домъ возродился въ революціонномъ крещеніи 1848 года, омытъ и очищенъ отъ первороднаго грха своего. Вс бдствія, которыя постигли Австрію вслдствіе этого крещенія и благодаря которымъ она очутилась на краю пропасти и должна была погибнуть, если бы не спасъ ее этотъ злой союзникъ, все это, по мннію г-на Форкада, ‘достаточно искуплено тмъ, что въ совты имперіи открытъ доступъ адвокату и профессору: знакъ и предвстіе того, что старая Австрійская политика должна обновиться’.
И такъ, вотъ въ чемъ разгадка. Спасибо автору, что онъ помогъ намъ найти къ ней ключъ. Эти остатки баррикадъ, не прибранные со времени революціи, не только затрудняли ходъ правительственной колесницы, но и заставили своротить съ прямаго пути и перебраться на путь погибельный. Кошутъ палъ, но нкоторые изъ его соумышленниковъ по революціи остались при длахъ и во власти. Революція не совсмъ побждена, и 1854 годъ предназначенъ для того, чтобы отмстить за невзгоды 1849-го
Шалунъ-авторъ желаетъ навести насъ еще на другую истину. Если ему не удается убдить насъ въ томъ, что для Австріи необходимо и полезно отдаться въ распоряженіе Англо-Французскаго союза, за то изъ его разсказа до очевидности явствуетъ, что для Англіи и Франціи крайне необходимо имть за себя Австрію. Это разъясненіе находится въ самомъ начал разбираемой статьи.
‘Австрія и Германія вслдъ за нею станутъ ли дйствовать сообща съ Фракціею и Англіею противъ Россіи? Тутъ узелъ восточнаго вопроса, и Европейская публика (читай: Французское и Англійское правительства), въ теченіи нсколькихъ мсяцевъ, съ тревогою и надеждою относилась къ этому вопросу. Отвтомъ на него, который въ скоромъ времени послдуетъ, должны опредлиться цль, размры, характеръ и поприще дятельной войны, нын начатой морскими державами’.
Простодушное и весьма назидательное признаніе. Неминуемый логическій выводъ изъ него таковъ: если бы Австрія и за нею Германія не стали дйствовать противъ Россіи, то Французскому правительству и его министру, предупреждающему событія, пришлось бы дйствовать, очертя голову, и Франція, будучи въ союз только съ одною Англіею, начавъ войну, не умла бы опредлить ея цли, размровъ, характера и поприща.
Въ этомъ признаніи обнаружилась тайная мысль Французскаго и Англійскаго правительствъ. Впрочемъ, тайна эта напоминаетъ собою тайны въ комедіяхъ. Если бы ее не проболтала нескромная дипломатія, то ее выдали бы сами событія.
Лордъ Кларендонъ, вопреки критическимъ заявленіямъ оппозиціи, находитъ, что война, начавшаяся съ Марта мсяца, уже сопровождалась весьма удовлетворительными успхами. Но онъ ошибается, не во гнвъ ему будь сказано. Англія, Европа и сама Россія ожидали чего-нибудь поважне. Великія противъ насъ направленныя силы до сихъ поръ парализованы бездйствіемъ Германіи, и г-нъ Форкадъ весьма основательно замчаетъ, что ‘нельзя нанести Россіи ршительныхъ ударовъ, которые бы принудили ее попросить мира, коль скоро смежныя съ нею державы, вмсто того, чтобы оборотить на нее штыки свои, закрываютъ ее собою и служатъ ей обороною?’
Не знаемъ, удалось ли бы и этимъ штыкамъ принудить Россію въ исканію мира, но, не мене того, намъ лестно слышать, какъ противникъ нашъ принужденъ сознаться, что безъ общаго Европейскаго союза Русская сила и Русская доблесть неодолимы.
Съ начала войны, т.-е. съ Марта мсяца, ничего важнаго не было предпринято противъ Россіи, ничего такого, что соотвтствовало бы силамъ, приведеннымъ въ движеніе державами, которыя, конечно, преувеличиваютъ свое величіе, но, безъ сомннія, располагаютъ страшными средствами. Это очевидно. На мор мы были свидтелями только морскихъ разбоевъ, на сухомъ пути мы слышали, что въ Турціи устроивались пышныя встрчи маршалу Сенъ-Арно, его супруг и другимъ важнымъ лицамъ Англо-французскаго союза. Да еще, если не ошибаюсь, его величество султанъ приказалъ своимъ музыкантамъ торжественно исполнить романсъ королевы Гортензіи и Англійскую народную псню. Это тоже что-нибудь да значитъ, пожалуй, и много значитъ, но все же это не т ршительные удары, о необходимости которыхъ вопіетъ г-нъ Форкадъ.
Англійское министерство доноситъ парламенту, что моряки не учились нападать на гранитныя стны, и что если флоты ничего еще не сдлали, то винить въ томъ надо непріятеля, которому слдовало не запираться въ огражденныхъ мстахъ, а почтить противниковъ встрчею на мор. Плохая шутка, изобртенная для добраго и доврчиваго Джона Буля, а въ сущности — признаніе своего безсилія.
Вамъ мало того, что вы зовете къ себ на помощь всю Европу. Вы хотите еще, чтобы Россія облегчила вамъ тяготу дла. Это уже черезъ чуръ! Вамъ угодно было воевать, такъ ведите-же войну, какъ слдуетъ, и не говорите, что противникъ вашъ робетъ, тогда какъ робете вы сами. Онъ не идетъ къ вамъ, такъ ищите его. Онъ на васъ не нападаетъ, нападайте на него, благо вамъ такъ нетерпливо хочется его разгромить. Вдь мы не желали войны, и нам’, естественно, не торопиться встрчею съ непріятелемъ, который превосходитъ насъ своею численностію. Самыя простыя правила благоразумія и военной тактики предписываютъ намъ выжидать и не подвергаться случайности.
Если вы, еще сомнваетесь въ оффиціальномъ происхожденіи Форкадова сочиненія, обращу ваше вниманіе на бытовую картинку, вставленную въ этотъ дипломатическій трудъ, пожалуй, ни къ селу ни къ городу, но важную тмъ, что рука мастера явственно обозначилась въ ней, точно какъ бываетъ въ школьныхъ рисункахъ: художникъ разъ-другой прошелся кистію, и работа ученика получила смыслъ и значеніе. Прочитавъ страницы 861 и 862-ю, вы узнаете наврное, въ какой мастерской или кабинет он писаны.
Парижскому журналисту никогда бы не набрать этихъ дворцовыхъ и семейныхъ подробностей, которыми разцвчено однообразіе дипломатическаго изложенія. Только человкъ съ высокимъ и, притомъ, особеннымъ положеніемъ могъ подмтить вс эти секреты и нескромно передать ихъ любопытству публики. Высшее приличіе не дозволяетъ намъ распространяться объ этомъ.
Ограничимся указаніемъ на эту свжую и нжную идиллію, которая служитъ такимъ утшеніемъ и развлеченіемъ читателю. Усерднйше поздравляемъ барона Буркевея: онъ обнаружилъ замчательный талантъ въ этомъ опыт, который у него названъ просвтомъ въ восточномъ вопрос, такъ какъ невозможно сомнваться, что за этотъ просвтъ мы одолжены ему. Если г. Сенъ-Маркъ-Жирарденъ встртилъ совмстимая въ г-н Форкад, то идиллической памяти Беркеню и Флоріану тоже нашелся счастливый соперникъ въ лиц знаменитаго дипломата.
Прежде, чмъ покончить съ сочиненіемъ, появившимся въ Revue des Deux Mondes, мы считаемъ долгомъ упомянуть еще объ одной неловкой ошибк, которая тамъ находится. Сочинитель приводитъ отрывки писемъ изъ Россіи и увряетъ будто они принадлежатъ человку, занимающему высокое положеніе въ средоточіи правительства, такъ что по нимъ яко бы можно судить о политическомъ умоначертаніи, нын господствующемъ въ Петербург. Намъ извстны эти письма, и близко знакомъ писавшій ихъ {. И. Тютчеву.}. Г-нъ Форкадъ совершенно врно свидтельствуетъ о необыкновенно-высокомъ ум и дарованіи автора, но онъ совершенно ошибается, воображая, будто авторъ занимаетъ въ Россія высокое положеніе въ средоточіи правительства. Напротивъ, лице, о которомъ идетъ рчь, въ отношеніи служебномъ не занимаетъ даже и второстепенной должности. Его самолюбіе очень скромно, вкусы и привычки мшаютъ вести дятельную жизнь, онъ держитъ себя въ сторон отъ правительственнаго движенія и вполн независимъ въ своихъ мнніяхъ. Он составляютъ личную его принадлежность, и тутъ не можетъ быть и помину о правительственномъ внушеніи.
Мы назвали ошибку Revue des Deux Mondes, по отношенію къ этимъ письмамъ, неловкою, и вотъ почему. Если г-нъ Форкадъ (чего мы не желаемъ допустить) былъ врнымъ истолкователемъ дйствій Австріи во время восточнаго кризиса, то въ письмахъ, на которыя онъ ссылается, досталось и ему, и тому правительству, которое онъ защищаетъ. Въ данномъ случа все что онъ обзываетъ ‘насильственнымъ и напускнымъ изліяніемъ раздраженія, естественно испытываемаго Россіею вслдствіе безъисходнаго положенія, въ которомъ она очутилась8, вс обвиненія, съ которыми Русскій писатель обращается въ Германской политик, все это слишкомъ оправдалось событіями. Защитникъ или, врне, обвинитель Австріи, въ дипломатическомъ и чисто-французскомъ самообольщеніи, не замчаетъ настоящаго значенія и непосредственнаго, неизбжнаго дйствія доводовъ, которые онъ приводитъ съ такою неосмотрительностію и которые, по оглашеніи своемъ, должны возбудить противодйствіе въ голов каждаго добросовстнаго Нмца, до сихъ поръ обсуждавшаго спорный вопросъ лишь съ точекъ зрнія Французской и Англійской.
Съ самоувренностью пошлой болтовни, Парижскій публицистъ не пропускаетъ случая повторить, что въ Петербург имется дв партіи, Нмецкая и собственно — Русская. Онъ прибавляетъ, что авторъ этихъ писемъ принадлежитъ въ самымъ ревностнымъ членамъ сей послдней партіи, которая нын, яко бы, пользуется полнымъ торжествомъ. Онъ забываетъ, что въ этихъ самыхъ письмахъ, вполн личныхъ и не предназначавшихся въ оглашенію, находится слдующее признаніе: ‘Что до меня лично, то природою я осужденъ на безпристрастіе, и если нахожу Нмецкую политику жалкою, то уже, конечно, не изъ побужденій народной враждебности’. Люди, знакомые съ авторомъ, въ Россіи, въ Германіи, во Франціи, хорошо знаютъ, кто слова эти искренни и кто он приведены вовсе не для красоты слога, а содержатъ въ себ чистую и прямую правду. Что до того, кто въ Россіи живетъ извстное кисло Нмцевъ, нашихъ уроженцевъ и прізжихъ, это врно, кто въ обыкновенное, спокойное время, въ жизни частной они нсколько выдляются изъ обще-народной массы вроисповданіемъ, ленкомъ, нравами, это также очень естественно. Не отрицаемъ и того, кто въ длахъ самоуправленія, по отношенію къ извстнымъ льготамъ и мстной обособленности, чувствуются иной разъ легкія неудовольствія и слышится разноголосица. Но во всхъ важныхъ вопросахъ, касающихся народнаго достоинства, во всхъ случаяхъ, когда дло идетъ о государств, а не о той или другой области, различіе исчезаетъ или, врне сказать, обобщается въ одинаковомъ у всхъ ощущеніи. Тогда уже не бываетъ Нмецкаго и Русскаго лагерей: лагерь одинъ и знамя одно. О томъ свидтельствуетъ 1854 годъ, какъ и 1812-й. Въ Россіи, какъ и везд, есть люди, боле или мене склонные въ войн или въ миру, но разница во мнніяхъ не ведетъ къ образованію партіи и въ взаимной вражд, эту разницу можно встртить и между Нмцами, какъ и между Русскими. Въ иностранной печати безпрестанно толкуютъ о Русскихъ боярахъ, не подозрвая, кто бояръ давно не существуетъ. Это все равно, какъ если-бы мы, говоря о состояніи умовъ во Франціи, стали бы отыскивать въ ней Бургиньоновъ и Арманьяковъ. Намъ нечего сомнваться въ преданности и сочувствіи въ Россіи Нмцевъ и другихъ нашихъ инородцевъ, такъ какъ они руководятся въ этомъ отношеніи вполн естественнымъ благоразуміемъ и разсчетомъ. Вопреки примру другихъ державъ, наше правительство всегда покровительствовало народностямъ, вошедшимъ въ составъ вашего государства, во сколько это покровительство не противорчитъ общему благу. Льготами, во многихъ отношеніяхъ, у насъ пользовались не побдители, а побжденные. Губерніямъ Балтійскимъ, Финляндіи, областямъ Азіатскимъ предоставлены такія права по торговл и самоуправленію, которымъ могутъ позавидовать жители настоящей Россіи. Вольно же было Полякамъ взблениться и собственными руками уничтожить вс преимущества, которыя были имъ уступлены Русскимъ правительствомъ. Всякій Нмецъ, подданный Россіи, всякій благоразумный Финляндецъ всегда будетъ гордъ и счастливъ тмъ, что онъ принадлежитъ великой имперіи, которая пріобщала его къ своему могуществу. Они не станутъ мечтать о составленіи маленькаго и бднаго независимаго государства, не станутъ добиваться чести принадлежать государству второстепенному или составленному изъ разнородныхъ началъ, гд два вса и дв мры: одни для побдителей и другія для побжденныхъ.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ.

Іюль.

Будущее покажетъ, одержитъ ли императоръ мира, ставъ во глав своихъ войскъ, больше или меньше побдъ, нежели сколько одержалъ ихъ императоръ войны, но то врно, что Наполеонъ первый лучше третьяго умлъ говорить съ солдатами. По нашему мннію, это весьма естественно. Краснорчіе Наполеона перваго вдохновлялось кровавимъ зрлищемъ битвъ. Громя Европу, онъ не держался въ сторон, не холилъ себя, не заботился о своемъ здоровь въ Біарицкихъ купальняхъ, вдали отъ театра войны, вдали отъ столицы, опустошаемой заразительной болзнію. Онъ не щадилъ себя, жилъ съ солдатами въ палаткахъ и раздлялъ съ ними, по семейному, вс труды и опасности войны. Поэтому когда онъ говорилъ имъ: ‘Мои дти’, это обращеніе было понятно, такъ какъ они, дйствительно, были усыновлены ему огненнымъ крещеніемъ. Онъ не говорилъ имъ, какъ Наполеонъ III-й: ‘Солдаты, до свиданья!’ что равняется словамъ: ‘Солдаты, до такого-то времени кончите дло, приходите меня о томъ увдомить’. Нтъ, когда дти дрались, они знали, что отецъ во глав ихъ. Равнины Маренго и другія равнины не имютъ ничего похожаго на равнину Сатори, гд слышалось хлопанье только пробокъ и проливалось въ избытк только Шампанское.
Въ прокламаціяхъ перваго было довольно нахальства и хвастовства, во это нахальство и это хвастовство отзывались порохомъ, а не лекарствами. Третьему, за недостаткомъ славныхъ битвъ, приходится поздравлять своихъ солдатъ съ тмъ, что они оказали услугу отечеству, преодолвъ опасность холеры. Съ подобными похвалами лучше бы обращаться къ чиновникамъ, которымъ поручено охраненіе народнаго здравія, а не въ солдатамъ. Первый поостерегся бы привтствовать своихъ молодцовъ съ тмъ, что они еще не сражались, потому что онъ поспшалъ бы доставить имъ возможность сразиться и повелъ бы ихъ на непріятеля, а не сталъ бы дожидаться встрчи съ нимъ. Старые ворчуны огорчились бы подобнымъ привтствіемъ. Ихъ нельзя было уврять, будто одного ихъ присутствія было достаточно для тою, чтобы непріятель ушелъ назадъ за Дунай. Да и теперешніе солдаты хорошо знали, что присутствіе ихъ ни малйше не помшало непріятелю осаждать Силистрію, и что если онъ снялъ осаду, то Французы и Англичане тутъ не при чемъ. Равнымъ образомъ, первый Наполеонъ не сказалъ бы, что Русскіе корабли постыдно остаются въ своихъ портахъ. Я не хочу утверждать, что онъ выражался про непріятеля вжливе ныншняго, но онъ слишкомъ хорошо зналъ войну и имлъ слишкомъ много такта, чтобы сказать подобную нелпость. Онъ понималъ, что непріятель поступаетъ благоразумно, не покидая надежной позиціи, и что если постыдно оставаться въ ней, то не мене, разв не боле, постыдно не умть принудить его въ оставленію такой позиціи.
Первая прокламація къ солдатамъ экспедиціоннаго корпуса, отправлявшагося въ Балтійское море, неудачна какъ въ политическомъ, такъ и въ военномъ отношеніи. Въ ней говорится, что дйствія Французскаго правительства одобряются Европою и, кром того, что Европа относится къ успхамъ Французскаго оружія съ тайнымъ благожелательствомъ. Это и неловко само по себ, и оскорбительно для тхъ, на чей счетъ длается намекъ, то есть для державъ, которыя еще не дали себя увлечь и не находятся въ открытой борьб съ Россіею. Ораторъ забываетъ, что правительству законному и независимому нечего питать благожелательства тайнаго. Если оно кому желаетъ блага, то выражаетъ это открыто и дйствуетъ сообразно такому желанію. Недомолвки и умолчанія — удлъ правительствъ, возникшихъ вслдствіе захвата власти.
Въ той же прокламаціи, въ конц, вспоминается про битву подъ Москвою. Это для насъ доброе предзнаменованіе. Мы также обращаемся къ воспоминанію о томъ великомъ дн. Бородинская битва, которую Французы почему-то окрестили битвою подъ Москвою, не была для насъ битвою, проигранною даже и въ военномъ смысл. Это было ожесточенное и гигантское столкновеніе, въ которомъ об стороны удержали за собою свои позиціи. Битва кончилась только потому, что ночь помшала ея продолженію. Скажемъ боле: въ другихъ отношеніяхъ Бородинская битва была для васъ политическою и нравственною побдою. Оставленіе Москвы вовсе не было непосредственнымъ и неизбжнымъ послдствіемъ этой битвы, ибо, если наши войска истомились и ослабли отъ понесенныхъ потерь, то и непріятель имлъ крайнюю нужду въ отдых. Оставленіе Москвы было героическимъ подвигомъ и, въ тоже время, ловушкою для Наполеонова честолюбія и для Французской суетности. Какъ скоро непріятель занялъ Москву, война безповоротно получила значеніе войны народной. Тутъ нанесенъ первый ударъ могуществу Наполеона. Вступивъ въ Кремль, онъ сдлалъ первый попятный шагъ свой на пути побдъ и всемірнаго господства. Бюллетень, возвщавшій о вступленіи въ Москву, можно назвать предисловіемъ въ акту отреченія, подписанному въ Фонтенебло. Если бы онъ не занялъ Москвы, если бы не оставался въ ней такъ долго, то многіе годы еще владлъ бы Франціею, онъ умеръ бы въ Тюйлери и не на словахъ только, а на самомъ дл передалъ бы въ наслдство своему сыну престолъ и имперію.
‘Западъ Европы идетъ на Москву, но, увы, зима все измнила!! Наполеоновская Европа не можетъ больше существовать!’ Это говоритъ Наполеонъ ІІІ-й въ своемъ сочиненіи: Наполеоновскія идеи. Онъ, какъ и большинство Французовъ, добродушно увренъ, что Русскій походъ не удался единственно потому, что наступило зимнее время, точно будто зима 1812 года была обстоятельство случайное и не могла быть предусмотрна. Останавливаться на этомъ мы не будемъ, но для насъ пріятно найти у него подтвержденіе той истины, что съ Москвы начинается невозможность Наполеоновской Европы. Если впослдствіи онъ самъ устроилъ опроверженіе своего пророчества, тмъ лучше или тмъ хуже для него: это дло не наше. Но, во всякомъ случа, позволительно думать, что, можетъ быть, Россія призвана Промысломъ еще разъ выяснить два тождественныя обстоятельства, именно, что въ примненіи къ намъ Наполеоновскія идеи оказываются несостоятельными, и что Европа не можетъ и не должна быть Наполеоновскою. Странная земля наша Россія: иностранцу никогда не разсчитать, гд и когда наступитъ для него зима, и всякій разъ онъ подвергается опасности, что какая нибудь зима окажется для него помхою.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ.

Сентябрь.

‘Государь, довольно проповдей!’ При двор 2-го Декабря найдется не мало Жилблазовъ въ оффиціальныхъ должностяхъ, отчего же ни одинъ изъ нихъ не отважится сказать: ‘Ваше величество, довольно прокламацій!’ Мы уже показали, какъ слабо дйствуетъ на насъ военное краснорчіе Страсбургскаго и Булоньскаго героя, но признаемся, послдняя его прокламація въ Сверной арміи (2 Сентября 1854) превзошла наши ожиданія, разумется, въ смысл странностей, и прежняя наша оцнка уже оказывается слабою. Между тмъ, императоръ мира находился тутъ въ своей сфер. ‘Мальбругъ въ походъ похалъ’, при совершенно-смирной обстановк. Никакой тревоги, ни ружейнаго, ни пушечнаго выстрла! Его прекрасный пажъ могъ вполн безопасно объявить молодой и прекрасной его супруг:
Otez vos habits roses,
Vos beaux yeux vont pleurer! *)
*) Снимайте ваши розовая одежды, прекрасныхъ глазамъ вашимъ придется плакать!
Здоровье и жизнь Мальбруга были вн опасности, ибо дло состояло въ театральномъ представленіи, которое надо было устроить совершенно такъ, какъ въ былое время, т.-е. чтобы зрителями въ партер сидли короли. Казаки, которыхъ пришлось тутъ встртить, взяты исключительно изъ актеровъ театра Гаэте, т.-е. изъ добрыхъ и старинныхъ знакомцевъ его величества. Французскіе солдаты нетерпливы и часто ворчатъ. Представьте себ, какъ они звали тайкомъ и какъ смялись про себя, выслушивая эту школярную рчь, которую держалъ къ нимъ новый Дени, вздумавшій на досуг сдлаться школьнымъ учителемъ. Какъ этимъ храбрецамъ было лестно и поучительно услышать изъ императорскихъ устъ его величества, ‘что многочисленная армія не должна скучиваться, въ видахъ продовольствія, и что ихъ армія расположена треугольникомъ, въ вершин котораго Сенъ-Омеръ, а основаніе простирается отъ Амбльтбзы къ Монтрейлю, и въ добавокъ, что этотъ треугольникъ иметъ восемь миль въ основаніи и двнадцать по бокамъ!!’ Какъ они должны быть счастливы и горды, узнавъ обо всемъ этомъ! Мы до сихъ поръ простодушно думали, также какъ думалъ тотъ, что армія должна не расходиться, а всячески сосредоточиваться на одномъ мст, чтобы врне дйствовать противъ непріятеля. Тотъ говаривалъ также, что Богъ помогаетъ густымъ батальонамъ. Правда, что у тою на ум всегда была настоящая армія, тогда какъ этотъ полагаетъ, что армія нужна для того, чтобы веселиться, что она должна прежде всего жить и давать жить другимъ: Знаменитый воевода мира совершенно основательно и самоувренно замчаетъ, что этой арміи, размщенной въ вид побдоноснаго треугольника, ршительно нечего бояться. ‘Солдаты!’ говоритъ онъ имъ, ‘опытные вожди, которыхъ я поставилъ надъ вами и одушевляющая васъ преданность, облегчатъ мн командованіе Сверной арміею.’ Мы въ этомъ не сомнваемся. Это командованіе, какъ надо ожидать, не встртитъ никакихъ затрудненій, и Сверная армія, въ своемъ треугольник, можетъ жить и спать, ни о чемъ не тревожась.
Такое великолпное представленіе, съ треугольникомъ въ пролог, отличнйше пріурочено ко времени, посл славной Бомарзундской побды.
Надо замтить, впрочемъ, что этотъ великій военный подвигъ исполненъ не совсмъ такъ, какъ предписывалъ учитель. Вмсто того, чтобы раздлять силы, опытные вожди, для облегченія успха, собрали войскъ вдесятеро больше, нежели было у непріятеля. Если самое дло не принадлежитъ къ числу такихъ, за которыя обыкновенно дается маршальскій жезлъ, то, нтъ сомннія, что маршалъ Бараге д’Илье заслуживалъ награды въ качеств новаго Христофора Коломба. Бомарзундъ открытъ конечно имъ и его славными Аргонавтами. До сихъ поръ онъ оставался страною неизвстною (terra incognita) не только для Европы, но и для большинства Русскихъ людей. Кстати скажемъ, что нельзя довольно похвалить скромность, которою отличаются начальники союзныхъ войскъ: вмсто того, чтобы заставить говорить о себ, нападая на крпости всмъ извстныя, они предпочли напасть на маловажное и, въ добавокъ, недостроенное укрпленіе съ малочисленнымъ гарнизономъ. Впрочемъ, негодится черезъ-чуръ издваться надъ новымъ маршаломъ по поводу лавровъ, которые онъ пожалъ. Благородному ветерану временъ перваго Наполеона, безъ сомннія, было горько заслужить маршальскій жезлъ при современной обстановк. Этотъ жезлъ наврно не радовалъ его и показался слишкомъ тяжелъ, когда посл своей знаменитой Бомарзундской экспедиціи онъ высадился въ Данциг, гд въ 1813 году оторвало ему руку. Сопоставляя эти дорогія для него во всхъ отношеніяхъ воспоминанія давнишней славы съ впечатлніями настоящаго времени, онъ, конечно, не могъ радоваться. Смшная и мелочная обстановка второй имперія должна была бсить храбраго человка, который служилъ подъ знаменами первой и подъ начальствомъ вождей, получавшихъ маршальскіе жезлы не за такія дла, какъ взятіе Бомарзунда.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕ.

Сентябрь.

Даже самые избранные умы поддаются страннымъ увлеченіямъ когда вниманіе ихъ занято исключительно современнымъ дломъ. Съ цлью поскоре придти въ ршительному выводу и покончатъ съ тревогою и злобою настоящаго дня, желая торжества томъ, въ чемъ, во ихъ мннію, заключается польза и правда, они привязываются въ первой попавшееся случайности и уже не хотятъ звать про исторію и про условія, которыя она предъявляетъ или. по крайней мр, которыя она узакониваетъ и освящаетъ, а когда историческія показанія слишкомъ явно противоречатъ имъ, они берутся за географію и приносятъ въ жертву сверху самообольщенію ея топографическія и вещественныя истины. Поразительный примръ подобнаго жертвоприношенія представилъ собою недавно Сенъ-Маркъ-Жирарденъ, человкъ высокаго ума, разнородныхъ познаній, по образу мыслей умренный и благожелательный. Онъ помстилъ въ Journal des Dbats (16 Сентября 1854) нсколько замтокъ на новое сочиненіе графа Фикельмона, озаглавленное такъ: ‘О Русской политик и о Дунайскихъ княжествахъ’. Мы еще не имли случая прочитать эту книгу, не знаемъ, насколько врны выводы, которые изъ нея длаетъ Сенъ-Маркъ-Жирарденъ, и хотимъ возразить не на книгу, а на газетную о ней статью.
Сочинитель озабоченъ мыслію о томъ, что будетъ съ Дунайскими княжествами, что съ ними сдлаетъ Европа, подъ какимъ преобладающимъ вліяніемъ они останутся, какія выгоды Австріи соединены съ вопросомъ о Дунайскихъ княжествахъ. Намъ кажется, что вс эти задачи не подлежатъ разбору: ихъ разршитъ война, а война еще не начиналась. Во всякомъ случа, любопытно замтить, что борцы за независимость и цлость Турціи занимаются обезпеченіемъ участи этихъ княжествъ въ то самое время, какъ Европа вооружилась для защиты этой самой цлости противъ державы, которая обвиняется въ покушеніи на оную. Въ стать Сенъ-Марка-Жирардена удивительно, что, читая ее, можно подумать, будто Россія воюетъ съ Турціею въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ міръ стоитъ. Все для него ново, неожиданно, безповоротно. Онъ забываетъ и, кажется, вс забыли вмст съ нимъ, что намъ доводилось многократно занимать Дунайскія княжества, въ мирныхъ и военныхъ видахъ, что мы и вводили туда войска наши я выводили оттуда, и всякій разъ Европейское равновсіе отъ того не подвергалось опасности. Опасность эта — изобртеніе вчерашнее. Правда, Европа всегда смотрла неблагопріятно на наши, войны съ Турціею, и въ особенности он озабочивали Австрію, но въ прежнія времена здравомысліе государственныхъ людей, мудрое и врное пониманіе Европейскаго равновсія брали верхъ надъ раздраженіемъ, соперничествомъ и завистливымъ чувствомъ. Подъ рукою принимались мры ко вреду нашему, но не отрицалось наше право стоять за свои выгоды и, конечно, Европ не приходилось раскаяваться въ томъ, что она относилась къ намъ справедливо и уважительно. Неужели полагаютъ, что теперь стали мудре прежняго, или дйствительно умудрились? Неужели настало время, когда Европа должна стать между Турціею и Россіею или, врне, за Турцію противъ Россіи? Событія вразумятъ насъ на этотъ счетъ. Имъ вримъ мы гораздо больше, нежели самымъ лучшимъ газетнымъ статьямъ, и пребываемъ въ ожиданіи. Но мы уже не удивлялись, а просто не знали, что подумать, прочитавъ слдующія строки въ стать Сенъ-Марка-Жирардена: ‘Великія Европейскія державы сильны и страшны по мр того, какъ пребываютъ въ средоточіи своихъ средствъ, удаляясь отъ этого средоточія, он ослабваютъ. И такъ, политическая мудрость заключается въ томъ, чтобы, по отношенію къ самимъ себ и къ сосднимъ державамъ, знать, гд именно сосредоточиваются силы каждой державы. Наполеонъ палъ потому только, что позабылъ это главное правило политики и, подъ конецъ, перемстилъ центръ тяжести Французской имперіи. Этотъ центръ находится естественно между Пиринеями, Альпами и верховьями Рейна. Онъ его перевелъ на пространство между Адріатическимъ и Свернымъ морями. Центръ тяжести Русской имперіи естественно на Свер, между Петербургомъ, Москвою и Варшавою. Онъ не на Юг Россіи и не на Черноморскомъ прибрежь’ и проч.
Однимъ почеркомъ пера авторъ вычеркиваетъ изъ нашей исторіи нсколько столтій, а изъ нашей географіи нсколько тысячъ миль. Онъ забываетъ, что мы утвердились на Юг еще съ X-го столтія и что потомъ наши сношенія съ Турецкою имперіею ознаменовались военными событіями и трактатами. Онъ забываетъ, что наша древняя столица Кіевъ въ нсколькихъ дняхъ пути отъ Чернаго моря и, слдовательно, отъ Константинополя, о чемъ Греки узнали въ 941 году, увидавъ Русское войско подъ, стнами своего Царяграда. Если Россія, какъ говоритъ авторъ, слаба на Черномъ мор, такъ какъ слабо всякое государство на своихъ оконечностяхъ, отчего же быть ей сильне въ Петербург и на Балтійскомъ мор, т. е. на другой изъ своихъ оконечностей. Нтъ никакого сомннія, что всякое государство сильне въ своемъ центр, но оно всегда иметъ возможность направлять свои подвижныя силы, куда ему надобно. Не будь этой возможности, нигд не было бы войны. Изобртательнымъ геніемъ новаго времени усовершенствованы орудія истребленія, но еще не изобртено такого, которое бы дйствовало изъ центра одного государства прямо на центръ другаго. Воюющія арміи всякій разъ должны идти на оконечности, иначе он не встртятся между собою. Кром того, всякому большому государству приходится защищать выгоды нравственныя и политическія, которыя иной разъ не ограничиваются предлами пространства, имъ занимаемаго.
Авторъ совершенно напрасно ссылается на примръ Наполеона. Наполеонъ могъ пасть потому, что онъ захотлъ, чтобы при его жизни и въ нсколько лтъ произошло то, что не можетъ быть произведено иначе, какъ въ нсколько столтій. Онъ перемстилъ центръ тяжести Французской имперіи, т. е. онъ чрезмрно распространилъ имперію, постоянно скача на почтовыхъ. Онъ одерживалъ побды матеріальныя, но сила моральная не успвала утвердить и обезпечить ихъ. Распространеніе Россіи произошло не вдругъ: нсколько поколній участвовали въ ея рост. Какъ бы ни былъ великъ человкъ, но силы его ограничены временемъ: онъ не можетъ ни создать, ни разрушить того, что созидается и разрушается вками.
Авторъ думаетъ подтвердить свою мысль указаніемъ на вялость и слабость Русскихъ военныхъ дйствій на Дуна, и въ этомъ случа опять гршитъ противъ исторіи, не противъ древней, забывать которую еще можетъ быть извинительно, а противъ исторіи современной и ныншней. Разв наши побды надъ Турками въ послднюю войну раздуты и вымышлены? Разв мы не одержали ихъ, вопреки систем автора, находясь на великомъ разстояніи отъ центра нашею могущества? Разбирать нтъ надобности: заблужденіе или разсянность г-на Сенъ-Марка-Жирардена слишкомъ очевидны.
‘Думали’, говоритъ онъ, ‘что, какъ только откроется война, Русскіе въ нсколько переходовъ явятся въ Константинопол, и вс помнятъ, какъ соображались разстоянія и разсчитывались дни въ тревожной забот о томъ, поспютъ ли солдаты Франціи и Англіи въ Константинополь раньше Русскихъ’. Разумется, Русскіе поспли бы туда гораздо раньше союзниковъ, находясь въ ближайшемъ разстояніи. Помха была одна: это воля Русскаго государя, который не желалъ войны и предоставлялъ другимъ тяжкую отвтственность вчинанія.
‘Западныя арміи не имли надобности оттснять Россію. Для этого достаточно было Турокъ’. Не станемъ разбирать, на какомъ основаніи авторъ приписываетъ силу Туркамъ и слабость Русскимъ, но приглашаемъ его не противорчить самому себ. По его словамъ, однихъ Турокъ было достаточно, и потомъ онъ же говоритъ: ‘Въ этомъ году Россія, убдившись, что ей нечего разсчитывать на помощь Австріи, очистила Валахію и Молдавію’.
На этотъ разъ не будемъ спорить съ авторомъ о вліяніи, которое онъ въ данномъ случа приписываетъ Австріи, замтимъ ему только, что онъ ошибается, полагая, что Турокъ было достаточно для того, чтобы Русскіе очистили княжества.
Вотъ какъ даже лучшіе умы впадаютъ въ поразительныя противорчія и грубйшимъ образомъ гршатъ противъ логики, когда ихъ точка отправленія не врна. Мы не ставимъ этого въ личный упрекъ автору. Онъ гршитъ за одно съ своимъ временемъ и съ своею землею, чмъ и объясняется многое. Ныншнее время, при всей своей матеріальности и положительности, готово съ необыкновенною легкостью увлекаться мечтаніями, коль скоро он потворствуютъ его склонностямъ. Можетъ быть, въ этомъ именно, въ этой положительности и матеріальности, заключается уязвимая сторона ныншняго времени. Времена, въ которыя господствуетъ мораль, терпливе и разсудительне: он не такъ легковрны и не такъ скоро волнуются, какъ въ невзгодахъ, такъ и въ благоденствіи. Вкъ предался биржевымъ оборотамъ: прежде всего, всякій играетъ на повышеніе или на пониженіе. Попираютъ прошедшее и, попади только песчинка въ руку, уже начинаютъ созидать новое будущее. Какой нибудь годъ тому назадъ, Европа тревожно ожидала, что Россія проглотитъ Турцію. Такъ ей втемяшилось въ голову. Нын, такъ какъ ходъ событій не соотвтствовалъ стремительному страху, которымъ были объяты умы, явилась не только увренность въ цлости Турціи, но уже разсчитываютъ на барыши отъ похоронъ Россіи. Это опять потому, что такъ застряло въ голов. Левъ, увидавъ человка, не кинулся на него тотчасъ, изъ этого заключаютъ, что не левъ человка, а человкъ разорветъ льва.
Не во гнвъ будь сказано всмъ предвщателямъ будущаго, потому что обнаружилось до сихъ поръ, нельзя еще гадать, кто одолетъ и кто падетъ. Сила Турціи и слабость Россіи еще не доказаны. Врно то, что до сихъ поръ въ Европейской Турціи дло ограничивалось только стычками, а въ Азіи Турки понесли тяжкія неудачи. Союзныя арміи на Восток покамстъ бездйствовали. Если он одержатъ блистательные успхи, какія отъ того выгоды получатся, объ этомъ скажетъ будущее. Что потеряетъ или что выиграетъ Австрія, принявъ участіе въ войн и занявъ Дунайскія княжества? Это опять тайна будущаго. Посл взятія Москвы маршалъ Лористонъ прибылъ въ Русскій станъ для переговоровъ о мир и сталъ говорить предводителю Русской арміи, Кутузову, что пора кончить бдственную для человчества войну. ‘Да вы шутите, г-нъ маршалъ’, отвчалъ ему Кутузовъ. ‘Неужели вы забыли, что до сихъ поръ мы только и длали, что отступали. Война для насъ теперь только начинается’. Тоже самое можно сказать и нын охотникамъ до окончательныхъ заключеній и людямъ, которымъ, какъ говорится у Рабле, желательно сдлать сложеніе прежде, чмъ пробьетъ четверть часа.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЕ.

Сентябрь.

Невозможно предвидть я вычислить все то зло, которое можетъ намъ причинить Европа въ борьб, которую она начала противъ насъ. Это зависитъ единственно отъ жребія войны, т. е. отъ такой силы, которая не поддается никакому предвиднію и разсчету человческаго разума. Но если нельзя, даже и приблизительно, опредлить зло, которое причинятъ намъ наши непріятели: то мы можемъ, теперь же, оцнить добро, которое они вамъ уже сдлали и еще сдлаютъ. Люди и народы не властны предотвратить испытанія и наказанія, посылаемыя Промысломъ: это дло Божіе. Но люди и народы могутъ и нравственно обязаны извлечь для себя уроки изъ вынесенныхъ бдствій и воспользоваться плодами Божескаго наказанія: это ихъ дло, которое исполнить не помшаетъ имъ никакой непріятель, какъ бы силенъ онъ ни былъ. Лишь по собственной вин людей и государствъ эти испытанія могутъ остаться безплодны. Да, не вдаваясь въ ученіе Панглоса, позволительно утверждать, что зло иметъ свою добрую сторону для того, кто не унываетъ и не ожесточается. И такъ, посмотримъ, что добраго въ томъ зл, которое готовятъ намъ наши непріятели.
Прежде всего, мы видимъ, что противъ насъ дйствуютъ сообща всевозможныя страсти, и этимъ самымъ пробуждено въ насъ глубокое и горячее чувство народнаго достоинства. Оно всегда въ насъ жило, но часто пребывало въ состояніи платоническомъ. Мы любили наше отечество, но любили на подобіе тхъ людей и домовладыкъ, въ сущности любящихъ своихъ женъ и дтей, но въ ежедневной жизни пренебрегающихъ обязанностями, заботами и жертвами, которыхъ эта любовь требуетъ. Славянинъ, по природ своей, всегда боле или мене безпеченъ и, слдовательно, не глядитъ впередъ. Въ минуту опасности онъ настойчиво сопротивляется и борется, но въ мирное время легко забываетъ, что вся жизнь есть сопротивленіе и непрестанная борьба, что во всякое время должно бороться либо съ непріятелемъ вншнимъ, либо, еще чаще, съ непріятелемъ, который внутри самихъ насъ, т. е. съ нашими страстями, грховными наклонностями, нравственными недочетами, слишкомъ обыкновеннымъ удломъ человческой природы. Преодолвъ грозную опасность, мы легко успокоиваемся и ослабваемъ въ настойчивости. У насъ есть пословица: ‘Русскій не перекрестится прежде, чмъ громъ не грянетъ’, и этою пословицею отлично выражено свойство Славянской природы. Нын громъ грянулъ, засверкала молнія на всхъ четырехъ концахъ небосклона, и Россія перекрестилась своимъ большимъ крестомъ, съ Свера на Югъ, съ Востока на Западъ. Она встала, какъ одинъ человкъ, она вся молится и готова встртить. бду, запасшись внутреннею силою и отвагою, какая дается лишь молитвою, т. е. врою. Съ 1812 года не видать было подобнаго напряженія, подобнаго пробужденія народной души. Все спшитъ въ оружію: отецъ семейства, старикъ, нищій наравн съ представителями знати и богатства. Пожертвованія не исчислимы: столбцы Русскихъ газетъ переполнены ими, и это не патріотическія приношенія (prts patriotiques), которыми такъ хвастаютъ Нмецкія и Французскія газеты и которыя, въ сущности, ничто иное, какъ насильственный налогъ на частную собственность и на скромное содержаніе правительственныхъ чиновниковъ, что мы видимъ въ Австріи, гд, для возбужденія храбрости въ людяхъ, начали съ того, что обрзали у нихъ средства въ существованію. Лицемріе, сопровождаемое насиліемъ! Нтъ, тутъ пожертвованія не вымогаются, он суть дло христіанской любви къ отечеству: тутъ и милліонъ богача, и копйка нищаго, и лента вдовицы. Иныя изъ этихъ пожертвованій, въ высокой простот своей, могли бы служить въ врной характеристик нашего народа. Но если великія событія вызываютъ насъ на прекрасные подвиги, то нужно признаться, что, управившись съ бдою, мы скоро забываемъ про нее.
Вскор посл побдъ 1812—1814 годовъ, мы снова предались безпечности и стали жить, спустя рукава, потворствуя свойствамъ нашей природы. Мы не только не способны питать злобу къ нашимъ непріятелямъ, какъ скоро борьба кончилась, но, что еще хуже, мы не помнимъ тхъ усилій, которыя пришлось намъ сдлать, чтобы возобладать надъ тяжкими обстоятельствами. Такимъ образомъ, мы осуждены начинать всегда съизнова и производить новую затрату силъ. ‘Россія, очевидно, объевропеивалась въ пользу Европы, и Русское правительство, если бы и захотло, не въ силахъ было остановить ее на этомъ пути или, лучше сказать, оно само увлекалось потовомъ времени’.
Слова эти, вполн выражающія нашу мысль, взяты нами изъ замчательной, недавно вышедшей, брошюры подъ заглавіемъ: ‘Восточная война, ея причины и слдствія, сочинено жителемъ материка новой Европы’. Сочиненіе это, вроятно, не обратило на себя вниманія Европейскихъ читателей, котораго оно заслуживаетъ по своему достоинству и важности, но вдь публика не охотно читаетъ то, что могло бы успокоить ея страсти и опровергнуть ея заблужденія. Ей нужны такія сочиненія, которыя бы потворствовали ея заблужденіямъ и питали ея страсти.
Съ Петра Великаго и благодаря ему, кром недолгихъ перерывовъ, мы состояли въ постоянной связи съ Западною Европою. Съ тхъ поръ, мы всегда оказывали великую любовь къ иностранцамъ и подчинялись ихъ вліянію. Нашъ преобразователь захотлъ насъ объевропеитъ съ тою цлью, чтобы мы лучше усвоили себ западное просвщеніе. Его мыслію было посвятить насъ въ тайны человческаго ума и дать намъ возможность воспользоваться умственными завоеваніями Запада, но онъ вовсе не думалъ совратить насъ съ пути своебытности и обезнародить. Точно такъ отецъ семейства учитъ дтей своихъ иностраннымъ языкамъ не для того, чтобы они отреклись отъ языка роднаго и, еще меньше, для того, чтобы они полюбили чтеніе вредныхъ и безнравственныхъ книгъ, какія имются на этихъ языкахъ, а единственно для того, чтобы уразнообразить и обогатить ихъ разумніе. Руководясь личнымъ опытомъ, Петръ Великій надялся, что мы сдлаемся боле Русскими но мр того, какъ будемъ становиться просвщенными Русскими. Нельзя безусловно обвинять его за то, что иной разъ онъ не отдлялъ сорной травы отъ хорошей и пересадилъ на нашу почву не одн плодовитыя растенія, но также чужеядныя и вредныя или сдлавшіяся такими впослдствіи, но вліянію иного климата. Въ длахъ человческихъ злоупотребленіе всегда слдуетъ за пользованіемъ законнымъ. Но, какъ бы то ни было, нтъ сомннія,— замыслы и политика Петра Великаго всегда были народны. Можетъ быть, поздне, мы сами отчасти испортили его дло. Вмсто того, чтобы учиться у Запада и руководствоваться его уроками по завту Петра Великаго, мы, вслдствіе нашей природной впечатлительности и прихотливости, устроили такъ, что Западъ сдлался для васъ преподавателемъ забавъ и соблазновъ. Пріемы управленія, политика, нравы, словесность, все, боле или мене, слпо подверглось Западному вліянію. Но, по счастію и почти безсознательно, сохранялись въ насъ неприкосновенныя начала, которыя выручали насъ въ извстныя минуты. Вотъ почему наше общество, объиностранившееся больше, чмъ гд либо, всегда, однако, чувствовало смутное, но неодолимое отвращеніе во всякаго рода иноземному господству. Въ случаяхъ особенной важности, когда не приходилось выбирать между двумя дорогами, оно никогда не унижалось до сдлки ни съ врагомъ, ни съ собственною совстью. О простомъ народ и говорить нечего: онъ постоянно былъ вренъ своимъ природнымъ свойствамъ и во всей неприкосновенности сохранилъ чувство своей независимости. Это доказываетъ, что у насъ преобразованія не коснулись до корней или, другими словами, что реформы никогда не имли значенія переворота или революціи.
Нын Западная Европа позаботилась извстить насъ, что она не только не считаетъ васъ своими, не смотря за постоянныя наши усилія ей уподобиться, но что видитъ въ насъ враговъ и, что еще боле, враговъ гражданственности. Судя по ея отзывамъ, наше существованіе подъ солнцемъ несогласно съ успхами просвщенія: мы затемняемъ, заслоняемъ собою солнце. Возобладать надъ нами, значитъ, возобладать надъ мракомъ и варварствомъ. И эти выводы принадлежатъ не какимъ нибудь отдльнымъ лицамъ. Вся Западная Европа провозгласила ихъ устами своей печати и своихъ правительствъ. Я надюсь, кто такое предупрежденіе, при всей своей нелпости, будетъ намъ полезно. Мы его запомнимъ, не смотря на то, что оно дано въ увлеченіи страстнаго гнва. Мы имъ воспользуемся, хотя бы вслдъ за событіями, по поводу которыхъ оглашены эти проклятія, наступило перемиріе между вами и Западомъ. Да, ныншнее положеніе должно произвести въ насъ великую и благодтельную перемну, намъ слдуетъ сомкнуться внутри себя и утвердить наше нравственное и политическое бытіе на основахъ глубоко-народныхъ. Занявъ у Запада науки и искусства и продолжая пользоваться тмъ, кто онъ можетъ намъ доставить мудраго и хорошаго, мы, боле кмъ когда либо, должны просвщаться внутренно, дабы лучше разъяснить и пустить въ ходъ силы и запасы, пребывающіе въ насъ самихъ. Мы зажгли нашъ свточъ на очаг Западной Европы не для того только, чтобы слдовать за нею по ея пятамъ. Въ насъ самихъ откроется особый міръ, о которомъ до сихъ поръ мы забывали, предпочитая вести жизнь на прокатъ, такъ-какъ она сопряжена съ меньшимъ трудомъ и умственными издержками. Пора намъ вступить на это новое поприще, открыть новый міръ, съ новыми неизслдованными путями и цлями. Бывъ до сихъ поръ спутниками Запада, мы не разъ попадали на такой путь, который могъ довести насъ до бды. Это шествіе, рука объ руку съ Западомъ вынуждало насъ трудиться въ его пользу и забывать свою. Думая достигать одной съ нимъ цли, мы теряли изъ виду собственное благо, и не разъ случалось, что мы и не подозрвали въ своемъ спутник врага и догадывались, что насъ обманываютъ, когда уже было поздно. Событія свидтельствуютъ, какъ часто наша политика шла путемъ, не только для насъ чуждымъ, но діаметрально противоположнымъ прямой нашей выгод.
На этомъ неестественномъ пути наше воспитаніе, наши общественные нравы утратили много своей суровой первобытности, наша словесность получила направленіе, мало соотвтствующее нашимъ сокровеннымъ побужденіямъ и умственнымъ потребностямъ. Проистекавшее отсюда зло должно было, разумется, усиливаться непрестанно. Присвоить себ здоровье человка свжаго и сильнаго нельзя никакими усиліями, но получить болзнь отъ прикосновенія съ человкомъ, ею зараженнымъ, въ несчастію слишкомъ легко. Ныншнее Русское правительство уже много сдлало для того, чтобы оживить и укрпить народныя производительныя силы, оно сдлаетъ еще боле. Въ царствованіе императора Николая наша словесность сходитъ съ ходулей и развивается въ направленіи боле Русскомъ. Лучшіе писатели поощрены и обезпечены въ нуждахъ и заботахъ матеріальной жизни, и, вообще, Государь оказалъ дятельное покровительство тому, что намъ хотлось бы назвать возрожденіемъ (renaissance) нашей словесности. Онъ открылъ ей источники народные, которые оставались отъ нея сокрыты. Обнародованіе хранившихся въ государственныхъ архивахъ памятниковъ словесности, филологіи, исторіи, дипломатіи, правовднія, военнаго дла, придало новую жизнь нашему умственному развитію. Въ этихъ изданіяхъ, хорошо обставленныхъ и уже столь плодотворныхъ, выразилась мысль мудрая и свободолюбивая. Она роднитъ насъ съ нами самими и, связывая васъ крпче съ нашею прошедшею жизнію, ведетъ къ сознанію нашей исторической самобытности и обезпечиваетъ насъ въ будущемъ отъ иноземныхъ вліяній. Западная Европа, своею систематическою враждебностію, отличнйше помогаетъ нашему правительству въ этомъ освободительномъ подвиг, и намъ остается благодарить ее за это. Она не только безсознательно, но въ собственному ущербу, оказываетъ намъ благодяніе, заставляя насъ отдаться этому направленію, и вотъ уже первая выгода ныншнихъ обстоятельствъ, которою мы конечно воспользуемся. Между нами и Западомъ, вслдствіе современныхъ событій, образовалась пропасть, которую отнын уже ничмъ не наполнишь. Попытка къ соглашенію была бы оскорбленіемъ правительственному и народному здравомыслію.
Съ ныншнихъ поръ Россія и Европа уже не могутъ быть въ единеніи, он разстались, и это разлученіе иметъ совсмъ не тотъ смыслъ, какой хотли бы придать ему наши враги. Не мы отойдемъ назадъ домой, а Западъ будетъ прогнанъ изъ нашей земли, сначала матеріально, а потомъ и нравственно. Бракъ былъ заключенъ для приличія, и посл развода мы станемъ сильне. Вмсто того, чтобы расточать наши средства и наше богатство въ общемъ хозяйств, мы заведемся своимъ домомъ, станемъ дйствовать, сообразуясь лишь съ своими выгодами, на естественномъ и законномъ нашемъ поприщ. Успхи и невзгоды въ войн, которую намъ готовятъ, одинаково и неминуемо приведутъ насъ въ достиженію этой дли. Въ токъ и другомъ случа мы все таки останемся господами самихъ себя. Если бы даже мечтанія вашихъ враговъ временно сбылись, намъ будетъ еще довольно пространства, чтобы оставаться сильными у себя. А это главное. Сила не можетъ пребывать въ бездйствіи. Сосредоточившись, мы легко укрпимся и возмемъ назадъ утраченное, и въ добавокъ будемъ покойны за счетъ нашей будущности, которую теперь оспариваютъ у насъ. Если Промыслу угодно послать вамъ бдствія, то отъ этого еще дороже для васъ будетъ то назначеніе, которое мы призваны исполнить. Мы не станемъ разсчитывать на то, чтобы жертвы, приносимыя нами въ пользу дла, которое мы должны защищать, увнчались немедленными успхами, и не охладемъ къ нему: напротивъ, будемъ дорожить еще боле этимъ святымъ дломъ потому именно, что оно требуетъ жертвъ. Успхи скорые и легкіе не даютъ торжества правому длу, и не ими обезпечивается сила государствъ.
Пусть толкуютъ, что мы сняли осаду Силистріи и что союзники взяли у насъ Бомарзундъ, изъ этого еще нельзя заключить ничего обиднаго для насъ. Наши войска издавна отличаются мужествомъ, и нтъ надобности подвергать оное испытанію. Мы не желали суетнаго успха и безполезнаго пролитія крови, и съ той минуты, какъ овладніе Силистріею, при данныхъ обстоятельствахъ, получило для насъ второстепенное значеніе и, можетъ быть, даже стало совсмъ ненужнымъ, здравый смыслъ предписывалъ намъ уйти оттуда. Такъ объясняется и оправдывается наше отступленіе во мнніи людей военныхъ и добросовстныхъ. Когда союзники, чтобы, наконецъ, что нибудь сдлать, направили превосходныя силы на Бомарзундъ, лишенный всякаго средства обороняться, въ Россіи вс знали напередъ, что эта крпость будетъ непремнно взята ими. Подобныя неудачи и подобные успхи ровно ничего не доказываютъ. Скажемъ боле: неудачи и успхи поважне этихъ не будутъ имть вліянія на то, что принято называть восточнымъ вопросомъ. Благодаря имъ, ршеніе можетъ быть отсрочено, но измниться въ своей сущности оно не можетъ. И какъ Россія не есть владніе временное, и Государь Русскій владетъ ею не на какой нибудь срокъ, а, напротивъ, державныя права и государство, выгоды настоящаго и будущаго составляютъ для нея одно цлое, то для васъ время разршенія вопроса иметъ важность лишь второстепенную. Чего не могло совершить одно поколніе, то будетъ совершено другимъ. Что бы союзники ни длали, они не могутъ помшать Россіи быть государствомъ Славянскимъ и православнымъ, внутреннее единство котораго покоится на незыблемыхъ основахъ. Призвавъ это, невозможно также помшать, чтобы Славянскіе и православные народы, раздробленные и страдающіе, не обращали своихъ взоровъ и своихъ надеждъ въ Россіи, не для того, чтобы войти въ составъ ея, но чтобы, пока не наступитъ минута освобожденія, пользоваться ея племеннымъ и вроисповднымъ сочувствіемъ и покровительственною поддержкою. Въ понятіи и внутреннемъ сознаніи этихъ народовъ иго, подъ которымъ они стонутъ, и то непрошенное покровительство, которымъ хотятъ замнить это иго, являются одинаковымъ насиліемъ. Судьбы исторіи или, врне, Промысла требуютъ, чтобы власть инородцевъ не тяготла боле надъ населеніемъ, которое самою численностью превосходитъ своихъ угнетателей.
Не принимая участія въ длахъ Запада, мы не только не задержимъ неизбжнаго ршенія, но, по всему вроятію, ускоримъ оное. Изъ за разныхъ уваженій и условій нашей политики мы не разъ помогали нашимъ противникамъ и дйствовали въ ущербъ настоящимъ нашимъ союзникамъ. Мы считали себя, какъ будто, въ долгу передъ Европою за то, что она при- знала насъ въ правахъ политическаго гражданства, и нашими уступками и пожертвованіемъ собственныхъ выгодъ уплачивали этотъ долгъ. Долгъ давно уже выплаченъ, и по сведеніи счетовъ, должницею можетъ оказаться Европа. Чмъ мене будемъ мы мшаться въ дла Запада, тмъ боле получимъ надъ нимъ вліянія своимъ отсутствіемъ.
Союзы у насъ будутъ впослдствіи. Ихъ дастъ намъ снова сила вещей. Но мы будемъ разборчиве и отвергнемъ союзниковъ, которые нуждаются въ насъ лишь въ данную минуту и исключительно ради своихъ выгодъ. Благодаря Европейскимъ революціямъ, погибли старыя преданія, перемщены выгоды, созданъ новый порядокъ вещей, и мы, не принимая никакого участія въ этихъ коренныхъ переворотахъ или, врне сказать, въ этомъ разложеніи вещественнаго организма, не имемъ никакой надобности поддерживать, вопреки обстоятельствамъ, событіямъ и дйствительности, прежнія наши отношенія, утратившія теперь смыслъ. Россія можетъ сказать бывшимъ своимъ союзникамъ тоже, что Ж. Ж. Руссо сказалъ Парижскому архіепископу: ‘На какомъ язык намъ разговаривать? Какъ намъ понимать другъ друга? Что между нами общаго?’
Мн кажется, что намъ слдуетъ, всячески, избгать дипломатическихъ переговоровъ. По требованію обстоятельствъ мы должны дйствовать сильно, но если является возможность отсрочки, вооружимся терпніемъ и бодростью и станемъ ждать, чтобы время пришло къ намъ на помощь и устранило затрудненія, потому что въ вопросахъ прямо-русскихъ, лишь бы мы сами не портили своего дла, ршающее слово всегда будетъ принадлежать намъ. Океану нечего двигаться для того, чтобы рки текли въ его лоно, сама природа ихъ гонитъ туда. Есть также историческія теченія, которыхъ ничмъ не своротишь въ сторону.
Въ заключеніе повторимъ, что разрывъ нашъ съ Западомъ можно считать дломъ совершившимся. Умъ можетъ допустить, что война продлится десять, пятнадцать лтъ, о цифр мы не станемъ спорить. Онъ можетъ допустить, что мы потерпимъ всяческія бды. Но ни умъ, ни народное чувство не допустятъ, посл всего того, что уже случилось, посл всего того, что сказано и сдлано, чтобы, когда вншняя борьба превратится, наступили вновь прежнія отношенія. Нтъ, наши дипломатическія и общественныя связи должны совершенно обновиться. За одно съ дипломатіею западною мы признаемъ невозможность возвратиться въ положенію, бывшему передъ войною (ante bellum). Между этимъ положеніемъ и нами помстились дятели, съ которыми помириться намъ невозможно. Оскорбительныя слова произнесены, народное чувство не въ состояніи ни забыть, ни простить ихъ. Словомъ сказать, съ ныншнихъ поръ мы разъевропеились.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ.

Сентябрь.

Хорошая сторона того зла, которое хотятъ намъ сдлать наши враги и которое, отчасти, они наврно намъ сдлаютъ, будучи сильны и многочисленны, относится какъ къ матеріальной сфер, такъ и въ сфер нравственной: и въ той, и въ другой усыпляли нашу бдительность я парализовали нашу энергію рутина и свойственная намъ безпечность. Мы ограничивались тмъ, что потребляли произведенія Европейской образованности и промышленности, совершенно готовыя, въ томъ вид, въ которомъ он намъ доставлялись пароходами и желзными дорогами, при этомъ не давая себ труда обсудить, одинаково ли намъ нужны и полезны вс эти произведенія, нельзя ли нкоторыя изъ нихъ измнить и получше приспособить къ нашему употребленію, нтъ ли средства, развитіемъ нашихъ собственныхъ средствъ, съ выгодою замнить нкоторые изъ этихъ привозныхъ продуктовъ, хотя бы только для того, чтобы пробуждать и поощрять нашу дятельность и производительность.
Что Россія есть міръ отдльный, это не хвастовство и не пошлость, но что въ томъ пользы, коль скоро мы пребываемъ въ бездйствіи? Если Россія — отдльный міръ, то надо съ ней обращаться какъ съ таковымъ: приложите въ ней ваши руки, вашу голову, вашу душу, вс ваши способности, весь вашъ трудъ, словомъ, будьте Робинсонами этого новаго міра. Прежде всего у насъ — просторъ. Въ виду тсноты, въ которой живутъ другіе народы и которая затрудняетъ ихъ дятельность, почти душитъ ихъ въ Европ, этимъ преимуществомъ пренебрегать не слдуетъ: оно развязываетъ намъ руки и открываетъ широкую будущность. Еще многіе вка можемъ мы безъ страха исполнять Божественную заповдь: ‘растите и множитесь’. Есть намъ гд свободно дышать и свободно селиться, есть у насъ и пища, и одежда, а при этомъ можно жить и оставаться независимыми.
Немного нужно доброй воли, чтобы ршиться жить безъ предметовъ роскоши. Если же, вслдствіе постоянно растущихъ требованій, вслдствіе благосостоянія и довольства, нкоторая роскошь безусловно необходима для человка образованнаго все-таки нтъ надобности ставить себя въ зависимость отъ иностранной роскоши изъ за одной подражательности. Со временемъ образуется своя собственная роскошь, истекающая изъ условій и средствъ страны, въ которой живешь. До сихъ поръ мы слишкомъ дорожили иностранною торговлею, слдуетъ боле покровительствовать внутренней и расширять ее, а за ней разовьется и торговля вншняя, и въ этомъ отношеніи намъ еще долго нечего бояться расти и множиться. Мы не подчинены неизбжной, неумолимой необходимости распространяться вн своихъ предловъ, чтобы не задохнуться отъ избытка жизненной силы. Англія, этотъ сто- или тысячерукій великанъ, умретъ отъ удара, если закроются для нея иностранные рывки, у насъ же временное превращеніе иностраннаго сбыта дастъ, наоборотъ, боле сильное и боле плодотворное направленіе сокамъ и распространитъ до самыхъ оконечностей теплоту и жизнь, а до нашихъ оконечностей, какъ извстно, не такъ-то близко. Когда же мы почувствуемъ дйствительную потребность въ томъ, чего намъ будетъ недоставать за отсутствіемъ ввоза, то начнемъ искать пополненія у себя и найдемъ или замнимъ чмъ ни- будь равносильнымъ. Можетъ быть, опасно доводить такое напряженіе силъ до крайности, но когда насъ къ тому принуждаютъ, то слдуетъ поступать сообразно обстоятельствамъ. Если бы континентальная система, въ томъ, вид, какъ ее задумалъ Наполеонъ, была серьезно и точно примнена тми, за кого онъ хотлъ ее наложить: то, безъ сомннія, совершилась бы коренная революція въ мір промышленности, и могущество Англіи пало бы въ конц концовъ. Но никто не старался вредить Англіи въ угоду Наполеону, изъ двухъ гнтовъ все-таки предпочли бы скрытый гнтъ одной грубому самовластію другого. Теперь Европа хочетъ опутать насъ стями новой континентальной системы и пользоваться нами для своихъ собственныхъ выгодъ. Пусть такъ! Примненіе въ ущербъ намъ этой системы, конечно, не разоритъ Англія, хотя я убжденъ, что оно, если и можетъ вредно дйствовать на нкоторые ея частные интересы, но уже наврно укрпитъ, обогатитъ и освободитъ Россію. Выгоды, которыя при этомъ извлекутся правительствомъ и частными предпріятіями, будутъ огромны. Мы не имемъ подъ рукой статистическихъ данныхъ для исчисленія всхъ отраслей обогащенія, которыя готовитъ намъ будущее, но мы благодаримъ Провидніе за то, что судьба готовитъ намъ подобную будущность. Отнын влекомые неотвратимою силою событій, мы уже не можемъ блуждать безъ цли или стремиться въ ней путемъ школьника, мы пойдемъ въ ней прямо и смло. За неимніемъ жареныхъ перепеловъ, падающихъ съ неба, мы выписываемъ ихъ изъ иностранныхъ кухонь, а теперь пойдемъ сами на охоту, апетитъ нашъ разовьется, и жарить станемъ мы сами.
Journal de S-t Ptersbourg, отъ 20 Августа, описываетъ данный въ Нахичевани обдъ, который обратился въ настоящій національный митингъ, благодаря рчи одного изъ гостей. ‘Господа,— сказалъ онъ,— нкогда, на нашихъ дружескихъ сборищахъ, мы пивали охотно портеръ и съ удовольствіемъ Шампанское, но съ тхъ поръ, какъ Англія и Франція сдлались врагами всхъ православныхъ, поневол тошно отъ Англійскаго портера, а Французское Шампанское, несмотря на стоимость и вкусъ, отдается горечью, если не во рту, то, по крайней мр, въ сердц. Поэтому я предлагаю всмъ и каждому не пить ни здсь, ни гд либо портера, Шампанскаго и другихъ Французскихъ винъ, и т. д. Это предложеніе было подписано многими присутствующими въ знакъ полнаго ихъ согласія.
Это можетъ казаться не боле, какъ легкой шуткой, но будь это предложеніе серьезно принято большинствомъ въ Россіи, оно не осталось бы безъ значительныхъ послдствій. Такое ршеніе было бы достойно нашего патріотизма. Если бы высшіе и достаточные классы общества дали себ слово отказаться, хотя для опыта, отъ предметовъ роскоши не-необходимой, приходящихъ къ намъ изъ-за границы, потеря была бы, мы согласны, нечувствительна для Европейской торговли, но наши собственная выгода несомннна. Эта попытка была бы нравственнымъ подвигомъ, жертвой, отказомъ отъ матеріальныхъ наслажденій, которыя по привычк сдлались для васъ искусственной, но сильной потребностью. Подобные подвиги покаянія всегда полезны. Дни поста, установленные церковью, несомннно имютъ благотворное вліяніе на душу и тло.
Мой патріотизмъ не доходитъ до крайности и до желанія огрубить вкусъ и гастрономическія способности. Когда здоровье позволяло мн употребленіе вина, и мой нравъ поддавался его мягкому и согрвающему дйствію, въ то время я, признаться, предпочиталъ произведенія Эперне и Бордо Крымскимъ, Донскимъ и Кавказскимъ, но я не отрицаю, что и ваши домашнія вина имютъ свой ароматъ и способность укрплять тло и веселить душу. Впрочемъ, нужно всегда мириться съ необходимостью, и когда настанетъ необходимость, быть къ ней готову.
Станемъ усовершенствовать у себя наши виноградники и винопроизводство. Улучшенія, которыхъ мы достигнемъ въ этой области, перенесемъ и на другія, при этомъ дятельность народа и промышленность его разовьются. Пятьдесятъ лтъ току назадъ, въ Европ знали только колоніальный сахаръ, я всякій могъ сказать съ іезуитомъ-филантропомъ и негрофиломъ: ‘въ Европу не привозится ни одной бочки сахару, которая не стоила бы жизни хоть одному рабу’. А вотъ теперь въ Европ потребляется большое количество сахару, которое не только не причиняетъ смерти и несчастія для рабочихъ, но, напротивъ, даетъ заработки тысячамъ поселянъ. Эту заслугу надо, по справедливости, приписать Наполеону, ему боле всего принадлежитъ честь этого счастливаго дла. Его лавры были побиты громами и разсяны бурею, но свекловица, которой онъ покровительствовалъ, пережила его.
Въ начал войны у насъ боялись, что не достанетъ угля въ нашихъ копяхъ, для морской промышленности и для путей сообщенія, потому-что этотъ продуктъ доставлялся намъ большею частію изъ Англіи. Удачныя развдки были произведены правительствомъ и частными предпріятіями. Кром извстныхъ уже въ Россіи каменноугольныхъ копей, найдены во многихъ мстностяхъ и, между прочимъ, недалеко отъ Петербурга, богатыя залежи каменнаго угля, который на мст обойдется дешевле Англійскаго, и вотъ, между прочимъ, каковы первые результаты, достигнутые Англіей въ ея криводушной войн съ вами. Ея промышленности приходится теперь превратить ввозъ этого продукта. Повторимъ еще: Англія отъ этого не обдняетъ, но что скажутъ частныя компаніи Англійской торговли, извлекавшія столь громадныя выгоды изъ сношеній съ Россіей и неодержимыя, вроятно, столь высокими стремленіями, чтобы покупать неприкосновенность Оттоманской имперіи цной остающагося въ ихъ магазинахъ угля.
Война дастъ новый и сильный толчекъ разширенію и размноженію нашихъ желзныхъ дорогъ. Уже приводятся въ исполненіе нсколько новыхъ предположеній. Нашъ разрывъ съ Англіей, которая была для насъ большой конторой морскаго сообщенія, благопріятенъ для развитія вашей морской торговли. Когда мы не имли надобности вывозить свои товары, находившіе покупщиковъ на нашемъ же народномъ рынк, торговля наша не умножала числа своихъ кораблей. Немало толковали вашимъ купцамъ, что они жертвуютъ своими выгодами въ пользу иностранцевъ, они все-таки предпочитали ограничить свой барышъ, нежели взяться за рискованное предпріятіе. Въ сущности наши самые богатые купцы, за малымъ исключеніемъ, оставались поставщиками, вншняя торговля находилась вся въ рукахъ лицъ, прізжавшихъ изъ всхъ странъ Европы, преимущественно изъ Англіи, съ цлью наживы. Не въ капиталахъ недостатокъ нашей торговли, но нтъ въ ней духа предпріимчивости, товарищества и доврія въ собственнымъ средствамъ. Предпріимчивость и довріе явятся въ присутствіи необходимости, наши торговца замнятъ собою иностранныхъ. Развитіе морской торговли будетъ разсадникомъ и подспорьемъ для морскихъ силъ государства. Мы будемъ обязаны этимъ Англіи, и придетъ время, когда она о томъ вспомнитъ и оцнитъ благоразуміе и политику теперешняго своего министерства.
Пока Англійскіе адмиралы занимаются полиціей на нашихъ моряхъ и стерегутъ насъ, наша торговля разрушитъ ихъ враждебныя намренія, прокладывая себ сухой путь и обогащая области, которыя съ давнихъ поръ и, можетъ быть, никогда не принимали участія въ торговомъ движеніи, подобномъ тому, которое теперь бороздитъ ихъ почву, принося довольство и барышъ населеніямъ смежныхъ мстъ. Вотъ еще вознагражденіе за убытки, причиняемые войной. Сборъ нашихъ таможенъ вообще мало потерплъ вслдствіе обложенія нашихъ портовъ.
Мн могутъ замтить, что система, которую я превозношу — система отчужденія и можетъ разъевропеить Россію, что это система Китайская. Нисколько. Не стна Китайская причиною застоя страны, но безжизненность, которою отличается религія Китайцевъ и которая губитъ всякое развитіе, могущее возникнуть у нихъ. Что касается насъ, то, благодаря Бога, мы носимъ въ себ начало жизни, которое намъ открыто и обезпечено Христіанствомъ. Съ этимъ началомъ мы не можемъ притупиться и обезплодть. Если даже, при отсутствіи этого начала, Китай могъ найдти въ самомъ себ плодотворныя силы, благодаря которымъ опередилъ Европу открытіями, какъ компасъ и книгопечатаніе, имъ созданное я усовершенствованное, какъ произведенія промышленности, которыхъ не могутъ добиться въ Европ, если онъ иметъ богатую, разнородную письменность: то нечего опасаться, воль скоро умный и Христіанскій народъ, какъ мы, сдлается поболе самимъ собою и сосредоточится у себя дома. Впрочемъ, слдуетъ порвать сношенія не съ просвщеніемъ, а съ такъ-называемыми просвтителями. Англичане, напримръ, эти миссіонеры прогресса, стараются просвтить Китайцевъ, привозя имъ опіумъ. Что же? Въ Англійской лавк немало сортовъ опіума съ ярлычками, на которыхъ значится, что это есть врное лекарство противъ всхъ человческихъ болзней. Теперь приглядимся поближе къ ихъ просвщенію и возьмемъ у него, что дйствительно хорошо и въ частности дли васъ пригодно. Пусть Россіи станетъ вторымъ Китаемъ, но Китаемъ съ будущностью, чего у небесной имперіи, да и у другихъ земныхъ государствъ Европы непредвидится.
Не беру на себя предсказывать, что война, въ которую васъ втянули кончится дли насъ удачно, но позволю себ предвидть, что эта война, долженствующая въ намреніяхъ нашихъ враговъ отодвинуть насъ на цлый вкъ, выдвинетъ насъ, съ помощію Божіей и благодаря нашимъ врагамъ, на цлый вкъ впередъ. Для насъ она уже сдлала многое, привлекши наше вниманіе на наши слабыя и больныя стороны. Западъ хочетъ сокрушить наше могущество, но, пробуждая насъ, онъ только заставитъ насъ откинуть злоупотребленія и преграды, замедлявшія наше благоденствіе. Посл Полтавской битвы Петръ І-й пилъ за здоровье своихъ учителей, плнныхъ Шведскихъ генераловъ, которые научили его военному искусству. Придетъ день, когда мы также будемъ безъ злопамятства пить за здоровье нашихъ учителей, открывшихъ наши слабости и исправившихъ васъ отъ недостатковъ.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЕ.

Ноябрь.

Надо сознаться откровенно, что въ нкоторыхъ странахъ государственные люди достойны сожалнія еще больше, чмъ писатели: сіи послдніе отвтственны, по крайней мр, лишь за то что они ни шутъ и печатаютъ, тогда какъ государственные люди должны опасаться отвтственности общественной за вс глупости, которыя приходится имъ произносить. При нихъ безпрестанно неизбжный стенографъ, подстерегающій малйшее ихъ слово, онъ хватаетъ это слово на-лету и безпощадно передаетъ его въ жертву пересудамъ, а иной разъ на посмяніе публики. Такъ бы и быть съ рчами, произносимыми при торжественныхъ случаяхъ, съ краснорчіемъ судебнымъ, но стенографія подкарауливаетъ все, что говорится въ промежутокъ между грушею и сыромъ, между часто повторяемыми бокалами Шампанскаго и еще боле частыми рюмками хересу, невзначай сказанное слово повторяется до безконечности стоустою печатью и разносится съ одного конца земли на другой, и государственный человкъ, отрезвившись отъ вчерашнимъ длъ, на другой день читаетъ въ газетахъ то, чего ему вовсе бы не хотлось огласить или сказать въ другой разъ.
Англійскіе государственные люди, какъ извстно, не прочь отъ банкетовъ. На нихъ произносятся безконечныя и невроятныя рчи, помогающія, какъ надо думать, пищеваренію и служащія къ тому, чтобъ опохмлиться посл обильныхъ возліяній, во сопровожденіи также самыми странными нескромностями.
Ни послднемъ банкет, данномъ, по старинному и торжественному обычаю, въ Лондон въ честь новаго лорда мера, проявлены замчательные обращики этого нелпаго краснобайствія, на которое обреклись нкоторыя лица, какъ бы для того, чтобы еще здсь на земл понести наказаніе за все зло, причиняемое ихъ дйствіями.
Не станемъ разбирать рчь Французскаго посла: она не боле, какъ жалкій сходокъ съ воззванія его августйшаго повелителя, произнесеннаго солдатамъ, не помню въ какомъ лагер (конечно, не въ одномъ изъ лагерей дйствующей арміи). Если повелитель дозволилъ себ, въ пылу политическаго увлеченія, оффиціально объявить своимъ солдатамъ о взятіи Севастополя, то его врному слуг весьма позволительно надяться, что въ минуту произнесенія имъ тоста, стны или развалины Севастополя уже оснились соединенными знаменами Франціи, Англіи и Турціи. Во всякомъ случа, господинъ посолъ не слишкомъ стсняется: ему нуженъ городъ, да еще обращенный въ пепелъ. Очень естественно надяться на исполненіе желаній, особенно когда находимся подъ пріятнымъ вліяніемъ благороднаго напитка, который веселитъ душу и оживляетъ сердце.
Не станемъ и подавно разбирать рчь лорда Абердина: не до шутки и не до смху, когда подумаешь о государственномъ человк, который для властолюбія, для того, чтобы удержаться на мст, открекается, подъ конецъ славнаго поприща, отъ своего прошедшаго, отъ своихъ убжденій, отъ руководящихъ началъ и даже перестаетъ внимать голосу совсти. Пусть миролюбивый министръ не щадитъ своихъ легкихъ и произноситъ величественныя фразы, пересыпанныя обязательными любезностями въ честь ‘великой союзницы’.
Нынче намъ не хочется думать ни о чемъ печальномъ, и потому мы беремъ предметомъ настоящаго письма рчь лорда Пальмерстона. Блаунъ — непремнный герой всякаго англійскаго фарса. Эту роль обыкновенно исполнялъ благородный лордъ во всякомъ оффиціальномъ представленіи, какія даютъ въ Англіи для увеселенія народа и для того, чтобы плательщики позабывали про деньги, которыя они даютъ, и про кровь, которую они проливаютъ.
Французская газета ‘la Presse’, которая понимаетъ въ этомъ дл толкъ, старается обратить общее вниманіе на неизсякаемый юморъ государственнаго человка, на его полу-политическій, полугалантный тостъ, бывшій украшеніемъ пира. Повторивъ, какъ и слдуетъ, сакраментальную фразу въ честь великой націи и ея достойнаго представителя (замтимъ, что тайный параграфъ договора между Франціей’ и Англіею обязываетъ строго никогда не говорить другъ о друг, какъ употребляя эпитетъ ‘великая’), ораторъ прибавляетъ: ‘Если съ одной стороны его присутствіе есть знакъ счастливой народной дружбы, то съ другой присутствіе супруги лорда-мера есть символъ счастливаго международнаго супружескаго союза’. Дале, талантливый ораторъ выражаетъ надежду, ‘что союзъ Англіи и Франціи продолжится столь же долго, какъ большая часть тхъ супружескихъ союзовъ, коихъ счастливыхъ и врныхъ представителей видишь здсь’.
Замтьте, пожалуйста, съ какимъ присутствіемъ духа и осмотрительностью поступаетъ этотъ государственный человкъ: онъ не отважился сказать — вс союзы, но благоразумно удовольствовался выраженіемъ ‘большая часть союзовъ, допуская, въ избжаніе двухсмыслицы, возможность разводныхъ случаевъ и внезапность смертей, которыя могли бы, при сильномъ увлеченіи реторикой, значительно компрометировать продолжительность союза обоихъ народовъ. Увлекаясь мыслью о супружескомъ соединеніи, лордъ Пальмерстонъ не ограничивается заключенными союзами. Предприниматель свадебныхъ торжествъ, онъ позаботился также и о невинныхъ, непристроенныхъ барышняхъ, которыя присутствовали на обд. ‘Въ то время, когда мы видимъ’, говоритъ онъ, ‘издавна существующіе союзы, естественные и брачные, имющіе, я надюсь, широкую и счастливую будущность, съ другой стороны я останавливаю свои взоры на прелестныхъ личикахъ окружающихъ насъ молодыхъ барышень я ясно предвижу множество другихъ будущихъ союзовъ, предназначенными быть столь же счастливыми и продолжительными, какъ предшествующіе имъ’.
Здсь (прибавляетъ la Presse) раздается всеобщія смхъ. Неудивительно. Смяться было чему. Французскій посолъ, конечно, хорошо знакомый съ Мольеромъ, немало долженъ былъ порадоваться, слыша такую рчь, которая ему напоминала Prcieuses Bidicales, Вадіуса и Трисотина. Однако, всмотрвшись ближе, я подозрваю, что шутливый ораторъ скрылъ политическій намекъ подъ прозрачнымъ покровомъ своей галантной рчи.
Подъ этими граціозными личиками молодыхъ барышень не позволительно ли понимать Австрію, Пруссію и другія державы, еще не произнесшія роковаго да и которыхъ благородный лордъ ловко приглашаетъ придти и насладиться супружескимъ счастьемъ семейства, состоящаго изъ пяти или шести человкъ? Это объясненіе, по нашему мннію, можетъ легко быть допущено, когда дло идетъ о восточномъ вопрос въ виду того, что на Восток ни двоеженство, ни троеженство и т. д. не считаются предосудительными.
Посл это! рчи лордъ-меръ, человкъ не ревнивы!, поблагодарилъ лорда Пальмерстона за то, что его леди ему понравилась. Жаль, что стенографы не объясняютъ намъ, что сказала я подумала леди Ельвира, слушая галантныя эксентричности своего любезнаго Донъ-Жуана.
Если же мы, съ своей стороны, принимаемъ участіе во всеобщемъ веселіи, которое вызвано чтеніемъ этой шутливой рчи, то намъ должно признаться, что минутный смхъ, отъ котораго мы не могли воздержаться, вскор уступилъ мсто чувству невыразимой грусти, при мысли, что такое странное представленіе дано было въ самыхъ серьезныхъ и тяжелыхъ обстоятельствахъ. У насъ, въ несчастію, не хватитъ человколюбія, чтобы оплакивать вс глупости, которыя говорятся на свт, да еще за обдомъ у лорда-мера. Мы должны признаться даже, что не безъ нкотораго удовольствія смотримъ на то, какъ наши враги сами себя дурачатъ. Но здсь само дурачество пріобртаетъ особое значеніе отъ лица, выводящаго его на сцену. Когда подумаешь, что этотъ человкъ одинъ изъ тхъ, которые наиболе содйствовала въ войн, потрясающей нын Европу и причинили уже столько бдъ, то на его преимущественно голову должна пасть отвтственность за кровь, пролитую въ такомъ обиліи, что въ ту минуту, когда онъ произносилъ свои пустыя шутки, сотни храбрыхъ и несчастныхъ соотечественниковъ падали, можетъ быть, на пол битвы, на чужой сторон: пошлость его ораторскихъ пріемовъ забывается, а выступаетъ на видъ безнравственность, безчеловчіе, отсутствіе общественнаго приличія и простой благопристойности, и дерзость, и гнусность.
Понятно и легко объяснимо, что въ стран, гд сохранились преданія чистой монархіи, народъ подъ-часъ отказываетъ въ своемъ сочувствіи и довріи какому-нибудь правительственному лицу, такъ какъ въ назначеніи его онъ не принималъ участія. Но страна, имющая претензію быть высшимъ и совершеннымъ выраженіемъ свободы политической и гражданской, по необходимости солидарна съ людьми, стоящими во глав правительства. Покуда они во власти — народъ симпатизируетъ ихъ началамъ и одобряетъ ихъ поступки. Если же не сочувствуютъ имъ въ глубин души, если принуждены терпть ихъ и оставлять за ними управленіе длами, то естественно спросить: вс эти представительныя и конституціонныя правительства, это равновсіе властей, о которомъ такъ много толкуютъ — не фикція-ли, не обманъ-ли, не плохая-ли, въ конц концовъ, шутка? А что еще хуже, не пришлось ли бы себя спросить: не служатъ ли подобные министры и подобныя рчи печальнымъ признакомъ нравственнаго паденія и несостоятельности разлагающагося общества? Какъ объяснить иначе картину сейчасъ нами виднную? Нтъ! Народъ, считающій себя вожакомъ цивилизаціи и всемірнаго возрожденія, не можетъ безнаказанно мирволить подобной гнусности, лучшіе его представители должны были принудить въ молчанію или удалить министра, позволяющаго себ плоскія шутки въ такихъ трудныхъ обстоятельствахъ, въ которыхъ находится его отечество. Никогда не слдуетъ забывать и никогда не было случая боле подходящаго, чтобы сказать: слогъ выражаетъ человка (le style c’est l’homme).

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЕ.

Декабрь.

Мы не ошиблись въ нашемъ предыдущемъ письм, усматривая политическій умыселъ въ пошлостяхъ, которыя высказаны лордомъ Пальмерстономъ на пиру лорда-мера. Хитрый ораторъ, расточая грубыя шутки о молодыхъ двицахъ (jeunes miss), пронюхивалъ, нельзя ли устроить нкоего бракосочетанія, которое должно было прославить его, какъ прорицателя. Устроитель брачныхъ союзовъ, счастливыхъ и неприличныхъ, соревнуя кузнецу въ Гретна-Грин, содержащему, какъ извстно, тайную часовню на Шотландской границ для совершенія недозволенныхъ браковъ, собрался вскор посл пира въ деревню, чтобы оттуда хать въ Парижъ. Тамъ онъ совщался съ своимъ клевретомъ, какими средствами всего успшнее и скоре уладить столь близкое его сердцу дло. Свадьба уже была задумана, но не легко было формулировать нкоторыя статьи брачнаго договора.
Одно время думали, что досточтимый ‘commis voyageur’ подетъ съ тою же цлію изъ Парижа въ Вну, ибо тамъ-то и живетъ ‘молодая miss’, которую требовалось во что бы ни стало отдать замужъ, но погода стала уже плоховата. Сводникъ подумалъ, что можно будетъ ограничиться посылкою визитной карточки, во избжаніе утомительнаго и скучнаго путешествія. Передать карточку взялся ‘Times’ въ собственныя руки его превосходительства г-на Буоля de Шауенштейна. На карточк изображенъ подходящій гербъ, составленный изъ коробки химическихъ зажигательныхъ спичекъ и трубки съ надписью ‘достаточно трубки Французскаго капрала, чтобы поджечь Австрійскія владнія въ Италіи’. Эта любезность достигла своей цли. Лордъ Пальмерстонъ, надо отдать ему справедливость, хорошо знаетъ свтъ, и г-нъ Буоль сразу понялъ, чего хотлъ высокій лордъ. Есть такія впечатлительныя натуры, которыя поддаются угрозамъ, ихъ всегда легко подчинить себ: стоитъ лишь покрпче выбранить или погрубе пригрозить. Оттого-то достойный представитель Австрійской политики и поспшилъ однимъ выстрломъ подбить двухъ зайцевъ. Съ свойственнымъ ему историческимъ чутьемъ и національнымъ достоинствомъ, онъ захотлъ, желая быть со всми вжливымъ, подписать договоръ между Франціей, Англіей и Австріей 2 Декабря, т.-е. въ годовщину Аустерлица, столь славную, какъ извстно, для Австрійскаго оружія и могущества. Замтимъ мимоходомъ, что, благодаря Австріи, и мы имемъ свою долю въ этихъ воспоминаніяхъ. Но, по крайней мр, солнце Аустерлица для насъ нсколько померкло въ пожар Москвы и совсмъ загасло во льдахъ Березины. Сколько намъ извстно, Австрія едва ли можетъ указать на подобную отместку съ своей стороны. Во всякомъ случа, благодаря г-ну Буолю, надъ нею впредь будутъ свтить два Аустерлицкихъ солнца — одно 2-го Декабря 1805-го, а другое 2-го Декабря 1854-го года. Этотъ договоръ, впрочемъ, какъ мы сказали, былъ уже давно предусмотрнъ. Единственное, что слдовало сдлать, изъ приличія и по нкоторому остатку стыдливости, было бы отложить его на нкоторое время. Конечно, стыдливость эта была бы ложною, потому-что настоящій стыдъ гораздо древнйшаго происхожденія.
Чтобы возвратиться въ реторическимъ фигурамъ лорда Пальмерстона, мы замтимъ, что въ неприличномъ брак для молодой двушки позоръ не въ томъ, что она забываетъ семейныя преданія и обязанности,— нтъ! Честные люди осудятъ ее за прежнее ея поведеніе, которое неизбжно должно было привести ее къ такому браку.
Съ перемною нсколькихъ словъ, можно бы примнить къ этимъ скандалзнымъ бракамъ стихъ, столь часто повторяемый:
‘Le crime fait la honte et non pas l’chafaud’ {Позоръ не въ казни, а въ преступленіи.}. Казнь есть законное послдствіе преступленія, точно такъ же, какъ неприличный бракъ — неизбжное и печальное послдствіе дурнаго или, по крайней мр, необдуманнаго поведенія.
Однако намъ нечего обсуживать и оцнивать договоръ 2-го Декабря съ Австрійской точки зрнія. Каждое правительство вольно разрывать неподходящіе ему союзы и замнять ихъ другими, боле соотвтствующими его потребностямъ. Есть притомъ наклонности, влекущія, какъ людей, такъ и правительства другъ къ другу, или, чтобы сказать по-просту — qui se ressemble s’assemble {Кто на кого похожъ, тотъ къ тому и стремится.}. Во всякомъ случа, намъ, не посвященнымъ въ тайны дипломатіи, трудно понять все значеніе этого дипломатическаго документа, когда сами Англійскіе министры, которымъ смыслъ его долженъ быть понятне, чмъ кому-либо, разнорчатъ въ объясненіи настоящаго его значенія. Мы, простые смертные, можемъ заключить изъ всего этого, что Австрія пуще боится Англіи и Франціи, нежели Россіи, ибо Австрійская политика всегда выражается какимъ-нибудь страхомъ. Для насъ, Русскихъ, въ этомъ политическомъ акт интересно, что онъ открываетъ передъ нами какъ бы новую эру, которую мы привтствуемъ съ радостью. Никогда не былъ въ Россіи популярнымъ союзъ съ Австріею, хотя наше правительство издавна держалось его и ему иной разъ приносило величайшія жертвы. Этотъ союзъ всегда былъ занозой для народнаго сердца. Изъ нашихъ враговъ никто не былъ намъ такъ противенъ, какъ любезные наши друзья Австрійцы. Мы не судимъ, а разсказываемъ. Каждый разъ, что насъ приближали къ нимъ политическія требованія и что наша армія отправлялась на границы Австріи, это чувство отчужденія или, точне, отвращенія, усиливалось и укрплялось въ насъ. Сужденія Суворова о характер и дйствіяхъ Внскаго кабинета во время Итальянской кампаніи, сужденія, исполненныя необыкновенной силы и оригинальности, сдлались въ Россіи народными и обратились почти въ поговорки.
Жаль, что у меня нтъ подъ рукою исторіи Суворовскихъ походовъ, изданной недавно въ Петербург. Я нашелъ бы въ ней, въ его оффиціальныхъ бумагахъ, въ его переписк съ Австрійскими властями, немало слдовъ недобросовстности, зависти и всякаго рода затрудненій и возней, которыми Внскій кабинетъ старался разстроить планы вождя Русской арміи, призваннаго самой Австріей) на помощь.
Русскіе историки нашихъ войнъ съ Наполеономъ, когда мы дйствовали въ союз съ Австрійцами, дали бы намъ неопровержимыя доказательства того же самаго. Послдняя наша кампанія въ Венгріи, когда мы спасали и поддержали Австрію наканун ея гибели, едва ли способствовала въ ослабленію этихъ народныхъ ощущеній, если судить о нихъ по чувствамъ и понятіямъ вашей арміи.
Спшу оговориться, что этотъ антагонизмъ основанъ не на вражд между народами или между отдльными единицами. Конечно, въ сущности немного симпатій между Русскими и Нмцами, и этотъ недостатокъ сочувствія выражается всегда при столкновеніяхъ между Славянскими и Германскими племенами, но изъ этого не слдуетъ, чтобы Австрійцы, какъ люди, были намъ непріятны: напротивъ, съ своей стороны, я могу похвастаться, что имлъ удовольствіе и честь встрчать въ путешествіяхъ своихъ многихъ Австрійцевъ, одаренныхъ замчательными соціальными качествами. Мн неизвстно, до какой степени основательны увренія большинства Европейской печати, утверждающія, что общественное мнніе въ Австріи глубоко враждебно намъ. Врно то, что между лицами высокопоставленными въ Австріи, по своему происхожденію, по своимъ способностямъ или по своему положенію, я никогда не встрчалъ такихъ, которыя не были бы откровенно враждебны союзу съ западными державами и не были бы печально озабочены тмъ новымъ направленіемъ, которому правительство ихъ начинаетъ поддаваться. Если бы я не опасался быть нескромнымъ, я бы ихъ назвалъ, и едва ли Европейская печать въ состояніи была бы противупоставить имъ имена боле уважаемыя или боле достойныя уваженія. Что касается до духа, господствующаго въ революціонныхъ сборищахъ и въ трактирахъ Вны, то я объ этомъ ничего сказать не могу, а, можетъ быть, газеты справлялись съ Австрійскимъ общественнымъ мнніемъ именно въ этой сред. Во всякомъ случа, кажется довольно умстно будетъ повторить здсь слова очень замчательнаго писателя, г. Бунгенера, что во времена революціи и нравственнаго безпорядка сильно всегда бываетъ меньшинство, а большинство всегда слабо.
Если то, что я сказалъ, неубдительно, я могъ бы прибавить, съ полной увренностію, что въ самой Россіи, представители Австрійской политики, устраняя вопросъ о направленіи ея, встрчали себ достойную оцнку, благодаря тмъ высокимъ и привлекательнымъ качествамъ, которыми они отличались. Я не пойду слишкомъ далеко назадъ, но Петербургское общество, сохранившее все-таки преданія лучшихъ временъ, вспоминаетъ съ благодарностью и сожалніемъ исполненныя уваженія и привязанности отношенія съ графами Лебцельтернъ, Фикельмонъ и Воллоледо. Если другіе не съумли присоединить свои имена къ этимъ именамъ, то виноваты не мы. Потерпвъ неудачу въ Петербургскихъ гостиныхъ и въ общественномъ мнніи, они, можетъ быть, унесли съ собою нкоторую горечь, которая могла остаться не безъ вліянія на Внскихъ конференціяхъ и при составленіи договора 2-го Декабря. Если такъ, то вотъ новое доказательство, какъ великія событія часто вызываются мелкими причинами. Правильно говорятъ, что Франція претерпла бдствія Семилтней войны, чтобы отомстить за самолюбіе г-жи Помпадуръ, оскорбленное насмшками Фридриха Великаго надъ нею и ея поэтомъ и фаворитомъ, аббатомъ Бернисомъ, котораго она успла сдлать кардиналомъ и первымъ министромъ. Такъ какъ мы занимаемся теперь политическими сплетнями, то можно, между прочимъ, замтить, что наши дти найдутъ, пожалуй, въ воспоминаніяхъ о нашей эпох, что къ вышеупомянутой мести присоединяется еще иногда и месть ла обритую бороду и усы. Жители Вны намъ разсказывали, что одинъ вліятельный господинъ пожертвовалъ своими воспоминаніями о барикадахъ для того, чтобы получить аудіенцію у Государя, котораго считаютъ врагомъ контрабандныхъ усовъ и бородъ. Къ сожалнію, эта жертва была сдлана совсмъ понапрасну: господинъ этотъ не былъ принятъ и долженъ былъ, по возвращеніи, вынесть насмшки столичныхъ шутниковъ, которые не мало посмялись неудач обрившагося министра.
Мелкія сплетни отдалили насъ отъ предмета, вернемся къ нему. Дло въ томъ, что не личный характеръ Австрійца удаляетъ насъ отъ него, но между Австріей и нами политика ея ставитъ бездну. Основы и преданія этой политики столь всесильны, что они всегда берутъ верхъ надъ лучшими чувствами отдльныхъ лицъ. Въ Австріи оффиціальный правитель и частный человкъ бываютъ часто не только совершенно различныя существа, но даже другъ — другу во всемъ противоположны. Одинъ изъ нихъ въ глубин души иметъ самое врное чувство всего хорошаго, справедливаго, достойнаго, онъ можетъ быть откровеннымъ, честнымъ, но въ той политик, которой ему приходится слдовать, ни одному изъ этихъ благородныхъ чувствъ не пробиться наружу: этому препятствуютъ Австрійскія правительственныя преданія, и немало тому историческихъ примровъ. Несомннно, императрица Марія Терезія была женщина большой отваги и благороднйшаго характера, ея голова создана была для внца, но это не мшало ей, въ интересахъ дипломатіи, переписываться и съ r-жею Помпадуръ, и набрасывать тнь на свое женское и царское достоинство, называя ее ‘кузиной’.
Посл такого родства отчего же не быть братомъ или союзникомъ какого-нибудь г-на де-Помпадуръ?
Несчастія Маріи Антуанеты нисколько не поразили и не потрясли политику Внскаго кабинета, и однако эта несчастная королева, казненная преимущественно за то, что она Австрійка, была сестра и дочь Австрійскихъ императоровъ. Но союзныя государства, съ Австріей во глав, имли совсмъ другія заботы, чмъ походъ на Парижъ для предупрежденія или наказанія совершавшихся тамъ событій: озабоченныя мелкими интересами эгоизма или честолюбія, правительства и правители, парализовали взаимно другъ-друга и дйствовали слабо и нершительно.
Императоръ Францъ II имлъ, конечно, какъ частный человкъ и во многихъ отношеніяхъ какъ государь, почтенны! характеръ. А что же? Для полученія нсколькихъ дней отсрочки не отдалъ ли онъ своей дочери злйшему своему врагу, нанесшему сильнйшій ударъ его достоинству и могуществу. Онъ совершилъ эту жертву, безполезную и противную его чувствамъ отца и его католическимъ убжденіямъ (ибо Наполеонъ балъ женатъ), въ то самое время, когда его другъ Александръ давалъ ему совершенно противуположинй примръ, отказывая въ рук сестра своей императору Французовъ. И конечно, онъ послдовалъ ба этому примру, если бы онъ послушался голоса своей совсти, какъ отца и честнаго человка, а не преданій Австрійской политики, которая всегда забываетъ, что измна чести и нарушеніе обязанностей не только позоръ, но и плохой разсчетъ, и вызываетъ рано или поздно раскаяніе и горькое сожалніе. Я знаю хорошо, что сентиментальность неумстна въ политик и что нужно прежде всего имть въ виду интересы государства и давать имъ перевсъ надъ чувствами, привязанностями, увлеченіями или отвращеніями личными. Но есть исключительные случаи, гд государь неотдлимъ отъ частнаго человка. Что умаляетъ нравственное достоинство человка, то, въ свою очередь, подрываетъ достоинство и государя, и народъ, въ свою очередь, чувствуетъ себя оскорбленнымъ.
Кто же могъ бы, посл сказаннаго нами, удивляться трактату 2-го Декабря? Это только лишній шагъ по колевин, по которой постоянно плетется Внскій кабинетъ. Будемъ справедливы къ г. Буолю. Онъ ничего не выдумалъ, а только продолжалъ. Удивляться ‘величію неблагодарности’ или ‘величію трусости’ уже несовременно. Вс давно присмотрлись къ этому.
Во всякомъ случа, чтобъ быть справедливымъ до конца къ г. Буолю и въ Австрійскому правительству (ибо надо быть справедливымъ даже и въ тмъ, кого мене всего любимъ), нельзя не сознаться, что положеніе Австріи трудное. Для защиты противъ обвиненій она могла бы указать на смягчающія обстоятельства, которыя, до нкоторой степени, если не оправдываютъ (ибо дурное никогда не можетъ быть оправдано), то, по крайней мр, объясняютъ ея образъ дйствія. Австрія не есть независимое и односоставное государство, подобно Франціи, Англіи, Россіи, Пруссіи, и даже всякому второстепенному государству, имющему свою крпкую и компактную національность. Австрія — вторая Турція, кром фанатизма и варварства, которая въ данномъ случа составляютъ также національную силу. Австрія только малая доля Австрійской имперіи, доля, которая, въ противность законамъ физики и логики, больше и сильне цлаго. Давно уже Вольтеръ говорилъ про покойную Священную Римскую Имперію: хотлъ бы я знать, отчего Святая? отчего Римская? отчего Имперія? Съ того времени названіе перемнилось, но и теперь можно бы спросить: что значитъ Австрійская имперія? Она понятна, покуда живешь въ Вв, во уже трудне понять ее въ Тріест, Венеціи, Милан, Праг, въ Буд, Краков и въ этой дюжин столицъ, которыя испещряютъ эту имперію и которыя подобны тмъ цвтамъ или тмъ противорчивымъ словамъ, о которыхъ говоритъ поэтъ: ‘Зазываютъ, находясь вмст. Что всего боле поражаетъ въ Турецкой имперіи, это — недостатокъ Турокъ, также и въ Австрійской имперіи — недостатокъ Австрійцевъ. Это государство ничто иное, слдовательно, какъ политическая комбинація, какъ абстракція, облеченная въ условныя формы, дабы удовлетворить извстной систем, допущенной Европейскими кабинетами. Перемнись ихъ политика и пускай они почтутъ нужнымъ основать Европейское равновсіе на новыхъ началахъ, на допущеніи новой Славянской имперіи или нсколькихъ Славянскихъ независимыхъ государствъ, на допущеніи независимой Венгрія, независимой Италіи, и т. п.: тогда Австрія, доведенная до своей простйшей и первобытной формы, сдлается сразу государствомъ второго или третьяго разряда. Не трудне, конечно, было бы устроить разчлененіе ея. Позволительно думать, что если бы Европа захотла, то, конечно, этому не стали бы противиться составныя части, насильственно привязанные въ чужеземному престолу.
Австрійское правительство хорошо чувствуетъ, какъ замтилъ одинъ изъ нашихъ остроумныхъ соотечественниковъ, что вся Австрійская имперія — Ахиллесова пята, т. е. уязвима на всхъ пунктахъ {Это выраженіе принадлежитъ . И. Тютчеву,— П. Б.}. Посреди государствъ, имющихъ свои законы, свои права на существованіе не въ постороннихъ комбинаціяхъ, а въ сильно организованныхъ элементахъ національныхъ, такое государство не можетъ имть свободу дйствій. Смотря по обстоятельствамъ, оно должно всегда склоняться и опираться на одну или другую сторону, быть въ зависимости отъ сильнйшаго или наиболе дерзкаго. Вся ея обманная или малодушная политика (обыкновенно и то, и другое за-разъ) ничто иное, какъ неизбжное выраженіе этого ложнаго положенія великой имперіи, которая не иметъ внутренней силы и которой сила есть искусственный результатъ враждебныхъ комбинацій, стремящихся постоянно въ обособленію.
Доказательствъ этой зависимости, тяготющей надъ Австріей, не нужно искать далеко, мы найдемъ ихъ въ недавнемъ акт 2-го Декабря. Хотя о томъ не сказано въ статьяхъ союзнаго договора, хотя лордъ Абердинъ, въ одной изъ своихъ послднихъ рчей, отрицалъ, что Франція и Англія обязались гарантировать Австріи ея владнія въ Италіи, Венгріи и Польш, въ замнъ ея содйствія, однако, несомннно, что это обезпеченіе было дано въ тайн. Если о немъ и не говорится въ договор, все-таки оно чувствуется по смыслу и духу договора. Внскій кабинетъ слишкомъ остороженъ, чтобы отдаться безусловно въ распоряженіе западныхъ державъ, не взявъ гарантій, которыя обезпечивали бы его собственное спокойствіе, пока онъ будетъ занятъ длами Франціи и Англіи. И нельзя порицать его за эту предосторожность: естественный инстинктъ самосохраненія и здравый смыслъ ему указываютъ на то. Но съ обихъ сторонъ нашли нужнымъ обойти молчаніемъ эту статью. Для Австріи публичное признаніе было бы сознаніемъ, что она — вторая Турція, которой даже у себя дома нужна охрана иностранныхъ штыковъ, не можетъ въ этомъ сознаться и Франція, шумящая, подъ игомъ грубаго деспотизма, боле чмъ другіе, о свобод, а еще мене Англія, могущество которой на континент основано на покровительств всякому возстанію.
Разъ направившись по не-хорошему пути, Австрія не могла обойтись безъ того, чтобъ не обезпечить себя прежде всего дома, и, конечно, она это уже сдлала не въ обиду доброму лорду Абердину, который, можетъ быть, не посвященъ въ секретъ, потому что его сотоварищи могли опасаться разстроить новою тревогою его мирное благодушіе.
Въ конц-концовъ, если мы поймемъ настоящій смыслъ этого трактата, можемъ ли въ немъ найти что либо очень для насъ страшное? Въ этомъ собственно вопросъ. По моему — едва ли. Конечно, это лишняя компликація, направленная противъ насъ, а вражда, которой мы уже и безъ того окружены, достаточно сильна и многообразна. Но, съ другой стороны, наше положеніе ясне опредлится, а въ политик это много значитъ. Лучше открытая вражда, нежели коварный нейтралитетъ. Благодаря Бога, намъ нечего боле стсняться съ Австріей, а эти стсненія уже слишкомъ издавна парализуютъ и подрываютъ наши силы. Я не знаю, что подумаетъ нашъ кабинетъ объ этомъ, такъ какъ ему удобне обнять вопросъ въ его цлости и со всми его послдствіями, но что вн сомннія — это то, что этотъ разрывъ есть торжество для общественнаго мннія въ Россіи, а въ ршительныхъ минутахъ національное сознаніе, національныя симпатіи и убжденія суть могущественные союзники. Намъ будетъ выгодне драться съ Австрійцами, если судьба приведетъ насъ въ борьб съ ними, чмъ если бы они были на нашей сторон.
Во всякомъ случа, для насъ пріятне встртить Австрію за поляхъ сраженія (отдавая, впрочемъ, полную справедливость храбрости Австрійскихъ солдатъ), чмъ на конференціяхъ въ Вн или посреди Лондонской или Парижской каверзы. Гораздо достойне Россіи имть противникомъ благороднаго и храбраго фельдмаршала Радецкаго, нежели ходатаемъ и судьей г-на фонъ Буоля.
Было бы хвастовствомъ и недобросовстностью отвергать, что твердый, прямой и добросовстный нейтралитетъ Австріи, такой какого требовала отъ нея Россія, былъ бы намъ пріятне при настоящихъ обстоятельствахъ, но этотъ нейтралитетъ, съ ея стороны, былъ невозможенъ,— тому препятствовали исконная политика этого государства и составъ ея настоящаго кабинета. Политика Австріи теперь мене, чмъ когда либо, могла бы быть ‘твердая, прочная и добросовстная’. При нашей первой неудач, при первой возможности выгадать что нибудь цною измны, она намъ бы измнила. Лучше испытать измну сначала, нежели позже, и выгодне уступать коварнаго союзника непріятелю, нежели оставаться съ нимъ, въ этомъ случа мы еще можемъ ожидать нкоторой услуги отъ Австріи.
Впрочемъ, по новому уставу права, распространенному прессой и Европейскими публицистами, видно, что нейтральность въ наше время не одобряется. По этому ученію нейтральность есть выраженіе слабости, разрушенія, самоубійства со стороны правительства. Этимъ мнніемъ, могущимъ бить только ловушкою дли глупцовъ и насильственной мрою или слабыхъ и трусовъ, изъ будто начинаютъ заражаться государственные люди. Не признаютъ или, врне, длаютъ видъ, что не признаютъ, что нейтралитетъ есть, на оборотъ, признакъ силы и независимости. Каждое небольшое государство можетъ бытъ при нкоторыхъ обстоятельствахъ вовлечено въ войну съ боле могущественнымъ врагомъ или въ борьбу чуждую и противную своимъ выгодамъ. Только дйствительно могущественны, твердо организованная держава можетъ оставаться вн борьбы другихъ государствъ, поддерживая миръ для своихъ подданныхъ, рядомъ съ другими народами, испытывающими бдствія войны. Не нужно бить особенно тонкимъ и великимъ политикомъ, чтобы понять эту истину, для того достаточно немного здраваго смысла и добросовстности. А часто именно этого недостаетъ великимъ государственнымъ людямъ нашего времени. Доказательствомъ, что нейтралитетъ есть признакъ силы, которымъ не могутъ пренебречь самыя могущественныя державы, служитъ то, что, въ случа строгой нейтральности со стороны Австріи, Франція и Англія не могли бы продолжать войну противъ Россіи. И еще теперь, если Пруссія достаточно мужественна и разумна, чтобы оставаться нейтральною, усилія трехъ державъ не смогутъ привести въ какому либо важному результату и будутъ парализованы нейтральнымъ положеніемъ Пруссіи. Напримръ, можно ли сказать, что Соединенные Штата провозглашаютъ и поддерживаютъ теперь нейтралитетъ во слабости своей? Посмютъ ли Франція и Англія потребовать отъ нихъ ршенія въ 24 часа, станутъ-ли они за или противъ нихъ, какъ то было сдлано съ Австріей? Судя по послднему посланію президента, можно думать, что были попытки въ этомъ род, но он были отвергнуты, заслуживая того отъ государства, чувствующаго свое достоинство. Эти притязанія распоряжаться и руководствовать вншнею политикою Соединенныхъ Штатовъ, проявленная иностранными правительствами, очень ршительно опровергнута благородными словами г-на Пирса.
Онъ съ силой и большимъ оживленіемъ открываетъ также лицемрныя недоумнія правительствъ, проповдующихъ другимъ воздержность и соблюденіе политическаго равновсія въ то время, какъ сами не перестаютъ подчинять и поглощать старинныя государства, водружать свои знамена по всему континенту и въ настоящее время владютъ или заявляютъ притязанія къ обладанію всми островами океана, какъ собственнымъ достояніемъ.
Вотъ косвенный, но ршительный отвтъ на велерчивыя рчи Англійскихъ министровъ, которые до сихъ поръ не перестаютъ толковать о честолюбивыхъ планахъ императрицы Екатерины, и теперь, чтобы ршительно помшать ихъ посмертному исполненію, побуждаютъ всю Европу на войну съ Россіей.
Все это могло бы быть нелпымъ и смшнымъ, если бы не было гнусно и подло. Англійскіе министры хорошо знаютъ, что еслибы императоръ Николай желалъ взять Константинополь, то могъ бы въ 1829 году, когда его побдоносная армія была въ Адріанопол, позже, въ 1848 году, представлялся тоже удобный случай для этого путешествія: это было бы пріятной прогулкой, исполненіе которой было бы безъ труда допущено и Европой, занятой у себя, и самими республиканцами. Еще и въ это послднее время, скажу и повторю тому, кто хочетъ или не хочетъ того слушать, еслибы Русскій императоръ, вмсто того, чтобы мирно занимать придунайскія области, пожелалъ враждебно осадить Константинополь, онъ бы его взялъ до сбора войскъ въ Турціи и прибытія союзнаго флота въ Босфоръ. Все это ясно, какъ день, и справедливо, какъ дважды два — четыре.
Какъ сотвореніе міра изъ хаоса произведено силою одного слова, такъ и политика иметъ въ своемъ лексикон извстныя слова, перебрасывающія міръ обратно въ хаосъ. Слова, нын стоящія впереди, суть: политическое равновсіе и независимость Европы. Мы пройденъ молчаніемъ довода цивилизаціи, потому-что черезчуръ смшно считать своимъ тріумфъ магометанской державы, намъ стыдно за тхъ, которые выставляютъ на своихъ знаменахъ подобную нелпость или даже святотатство. По-человчески это нелпо, по христіански — это-отступничество. Турецкая цивилизація ограничивается Кораномъ. Бороться за нее — значитъ ставить Коранъ выше Евангелія. Такъ-какъ нужно всми силами поддерживать равновсіе и независимость Европы, стало-быть, чтобы этого достигнуть, слдуетъ ослабить Россію, которая — препятствіе одному и угроза другой.
Мы могли бы привести мнніе Наполеона, сказавшаго, что политическое равновсіе есть мечта. Но, говоря про тхъ, которые теперь выдвигаютъ это равновсіе впередъ, скажемъ, что оно не мечта только, но и ложь. Положимъ, что государственные люди могутъ мечтать, но во всякомъ случа они лгутъ,— это достоврно. Франція и Англія не желаютъ равновсія потому, что Россія своимъ пространствомъ и могуществомъ иметъ перевсъ въ Европ, благопріятный для государствъ центральныхъ и втораго разряда. Франція же (то есть Наполеонъ III-й) враждебная, по своей республиканской и насильственной природ, всякой законности и законности своихъ правительствъ, и Англія, завистливая и корыстолюбивая по природ, революціонная по дйствіяхъ своихъ министровъ, желаетъ ослабить всъ и цну монархической Россіи. Вотъ весь вопросъ въ двухъ словахъ. Чтобы достигнуть равновсія, стоящаго въ мир и безопасности, эти правительства заключаютъ невозможные союзы, нарушаютъ или желаютъ расторгнуть искони существовавшія связи, дйствуютъ въ одно время нагло и мошеннически, держатъ Европу въ недоумніи и въ состояніи кризиса и безпокойства, которому никогда не было ничего подобнаго, потрясаютъ ее съ одного конца до другаго, льютъ потоки крови, жаждутъ ея пролитія и не позволяютъ ни одной разумной и могущественной націи оставаться въ сторон отъ этой рзни. И вс эти ужасы, по ихъ увренію, будто-бы творятся для того, чтобы имть миръ, который именно они нарушили и длаютъ невозможнымъ. Странные люди эти пожарные, прибжавшіе тушить грозившій двумъ домамъ пожаръ и для того поджигающіе вс концы города.
Эти дйствія были оцнены даже въ Англіи, такъ-какъ они того заслуживаютъ. Вроятно, и во Франціи ихъ строго осуждаютъ. Но тамъ всеобщая подача голосовъ заставила всхъ замолчать. Графъ Морни, президентъ Законодательнаго Корпуса, находитъ, что это прекрасно. Понятно тоже, что депутаты, съ которыми онъ будетъ имть дло, тоже добрыя, умныя дти, не шумящія, не спорщики, во любезныя и вжливыя, какими онъ ихъ любитъ признавать.
Если правительство 2-го Декабря, даже до 2-го Декабря, позволило себ схватить ночью и посадить въ тюрьму законныхъ представителей страны, которые ему не нравились, то чего не могло бы оно сдлать теперь съ тми, которые осмлились бы высказать противное мнніе?
Г-нъ Брайтъ, членъ Англійскаго Парламента, хотя и хорошій Англичанинъ, однако не побоялся открыто сказать: ‘опасность могущества Россіи только призракъ, необходимость поддерживать постоянное магометанское владычество въ Европ — нелпость, наша любовь въ просвщенію въ то время, когда мы подчиняемъ Грековъ и христіанъ Туркамъ — постыдна, и жертвы, приносимыя нами во имя свободы, въ то время какъ мы исполняемъ приказанія императора Французовъ, уничтожившаго свободную конституцію и разсявшаго военною силою Національное Собраніе, суть жалкое лицемріе’.
Листки съ этой рчью могли быть на какомъ-то митинг раздираемы руками демагоговъ или глупыхъ приверженцевъ Англійскаго министерства, тмъ не мене, на суд Исторіи нашего времени одержитъ безаппеляціонно верхъ такое мнніе честнаго и мужественнаго гражданина.
Не знаю, нужно ли дли сохраненія политическаго равновсія христіанской Европа существованіе неврной Турціи и можно ли ключъ этого равновсія доврить Туркамъ, какъ довренъ имъ балъ христіанами ключъ Гроба Господня? Это можетъ случиться, но, признаюсь, странно, если ба оно сдлалось необходимостью.
Что касается независимости Европы, то забавно слышать, какъ ее провозглашаютъ Англія и Франція. Слова президента Соединенныхъ Штатовъ уже познакомили насъ со смысломъ той независимости, какъ ее понимаетъ Англія. Не станемъ къ этому возвращаться, но напомнимъ Франціи, что вотъ 60 и больше лтъ она не перестаетъ угрожать и нарушать какъ независимости, такъ и всему существующему порядку даже у самой себя. Благо еще, еслибы она ограничивалась волненіемъ умовъ у себя, но, въ несчастію, этимъ заражается общественный строй Европы, на которомъ отражаются эти лихорадочные кризисы. Франція этимъ гордится, называя могуществомъ вліянія. Хорошо, но какое это могущество и какое дйствіе? Вотъ что слдовало бы обсудить. Чума, какъ революціонная зараза — тоже сильное вліяніе, но изъ этого не слдуетъ, чтобы зачумленному было чмъ хвастаться.
Въ числ сакраментальныхъ словъ, употребляемыхъ теперь въ политик для заклинанія опасностей, которыми Россія угрожаетъ Европ, не надо забыть о ‘Нмецкихъ интересахъ’, которые сильно затронуты и которымъ предстоитъ великая опасность отъ песковъ, которыми Россія засоряетъ устья Дуная. Можетъ, оно и такъ, я ничего не могу объ этомъ сказать, не будучи Нмцемъ, я не понимаю вопроса во всей его важности и глубин. У насъ есть стихи, въ которыхъ говорится, что Нмецъ такой глубокій мыслитель, что всегда рискуешь утонуть или потеряться въ немъ {Нмецъ къ мудрецамъ причисленъ,
Нмецъ — дока до всего,
Нмецъ такъ глубокомысленъ,
Что провалишься въ него.
Стихи самого князя П. А. Вяземскаго. П. Б.}.
Устья Нмецкой политики имютъ также свои песчаныя отмели и своя пучины, которыя трудно изслдовать. Надо быть дважды Нмцемъ, чтобы понять Нмецкаго государственнаго человка, понять его сначала для него, а нотокъ для себя, понять, что онъ сказалъ и что онъ хотлъ сказать.
Если мы угрожаемъ Европейской независимости, то надо признаться, что эта угроза, подобно ‘медленному яду’, о которомъ говорилъ Вольтеръ, очень медленно дйствуетъ. Когда вносили мы оружіе въ Европу, въ ущербъ независимости какого либо государства? Легокъ отвтъ на этотъ вопросъ: никогда! Мы отражали нападенія или сражались въ помощь слабымъ, когда они были подъ угрозами насилія со стороны сильныхъ, но мы всегда уважали право и независимость каждаго. Нашъ кабинетъ давалъ, можетъ быть, совты, когда его спрашивали, указанія и предостереженія, когда интересъ Россіи и Европы того требовалъ. Наши указанія, внушенныя духомъ консерватизма и общественнаго порядка, можетъ быть, иногда имли вліяніе на кабинеты Европейскіе. Какое же во всемъ этомъ преступленіе, и чмъ такой образъ дйствія, иногда самоотверженный, иногда мудрый и предусмотрительный, можетъ казаться посягательнымъ на независимость Европы, или того или другого государства?
Что касается до Европейскаго равновсія, основаннаго на могуществ Турціи и ослабленіи Россіи, это — дипломатическій вопросъ, который я оставляю на обсужденіе и на ршеніе людямъ, боле меня опытнымъ. Но я думаю, что все это равновсіе кабинетовъ — чисто-условное, или скоре, надъ нимъ есть другое провиденціальное и гуманитарное, и что оно не даромъ намъ поручено: это — равновсіе между Востокомъ и Западомъ.
Русская нація не есть произвольное скопленіе различныхъ народностей: одинъ національный элементъ въ ней господствуетъ, Мы — племя, а племена не распадаются и не погибаютъ иначе, какъ по вол Бога, когда часъ ихъ настанетъ. Они не зависятъ ни отъ людей, ни отъ протоколовъ, ни отъ нсколькихъ проигранныхъ сраженій. Да, я думаю, что этотъ роковой часъ еще не насталъ и что Провидніе не отступится отъ насъ прежде, чмъ мы совершимъ дло, на которое мы призваны. Въ семь людской мы единственные представители Славянскаго племени я Восточной церкви. Наше положеніе я нашъ кругъ дйствій ясна. Провидніе поддерживаетъ васъ, укрпляетъ насъ въ теченіи вковъ, и я твердо надюсь, что оно не оставитъ насъ въ будущемъ.
Въ теченіи вковъ и въ послдованіи событій мы, можетъ быть, длали ошибки и несли за нихъ навиванія. Народы, какъ правительства, какъ отдльные люди, подвержены ошибкамъ. Все человческое погршимо. Даже сегодня мы переживаемъ тяжелыя испытанія. Если такъ, значитъ — такъ и должно быть, но мы вримъ, что это намъ на пользу.
Русскій народъ иметъ свои недостатки, но онъ не гордъ, въ смысл гордости мірской, онъ благочестивъ, сострадателенъ, простъ и великодушенъ, преданъ своему государю, терпливъ, храбръ и смирененъ, онъ всегда готовъ спшить на помощь угнетеннымъ. Церковь Восточная для него мать нжно любимая, глубоко чтимая, старшіе сыновья этой церкви — его братья, и онъ охотно проливаетъ свою кровь, чтобы платить за нихъ и если можно, искупить ихъ страданія.
Эти добродтели, которыя всегда составляли его достояніе, суть его сила. Провидніе будетъ его живить и укрплять, ибо жизнь народа лишь въ его нравственной сил.
Проявленіе этихъ добродтелей и вліяніе, которое он должны имть на судьбы міра — вотъ равновсіе, въ поддержанію котораго мы призваны и которому должны доставить побду надъ захватами и смутами Запада.
Жизнь народовъ исчисляется не по годамъ. Она идетъ впередъ, не смотря на временный застой или помху въ движеніи къ той цли, которая назначена Провидніемъ или которую народъ считаетъ для себя цлію завтною: ибо это осмлится отгадывать тайны Провиднія или напередъ объяснять непроницаемыя его опредленія? Исполнять предписанный долгъ согласно съ совстью есть, во всякомъ случа, дло святое.
Минутные успхи, минутныя неудачи ничего не значатъ. Они важны для газетъ и для ежедневной суеты, и не имютъ существеннаго значенія для будущаго и для исторіи. Въ конц все найдется и окажется: и выигрышъ, и проигрышъ. Часто сегодняшняя неудача бываетъ залогомъ завтрашняго успха, а завтрашній день великаго народа наступаетъ не черезъ двадцать четыре часа. Могущественный народъ долженъ прежде всего умть быть могущественнымъ.
Россія опасается въ настоящее время не войны еще съ однимъ лишнимъ врагомъ, а мира, который можетъ задержать ее преждевременно въ принесеніи жертвы, которую она счастлива и рада принести. Эта жертва иметъ своею цлью самое святое дло изо всхъ длъ, вызывающихъ народное одушевленіе: это независимость и свобода народной церкви, спасеніе братьевъ, предоставленныхъ произволу поработителей, и величіе царскаго престола, оскорбляемаго подлыми разглашеніями и низкою клеветою. Эти оскорбленія, конечно, не достигаютъ той высоты, на которую они направлены, и низвергаются обратно въ грязь, изъ которой они возникаютъ, народъ, тмъ не мене, чувствуетъ въ себ глубокое и неодолимое раздраженіе.

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ОСЬМОЕ.

Декабрь.

Таково всеобщее головокруженіе, распространившееся съ одного конца свта до другого, кто очень немногіе люди способны оцнивать современные вопросы при свт здраваго смысла и съ настоящей точки зрніи. Оффиціальный языкъ почти всхъ правительствъ, языкъ печати, все способствуетъ въ накопленію и сгущенію мрака. А что еще хуже — сквозь этотъ мракъ пропускаются иногда блудячіе и обманчивые проблески. Лучше бы ужъ полная темнота и простое невжество, но, вмсто того, ставятся впереди заблужденіе и обманъ. Газеты, жаждущія кровавыхъ битвъ, оглушаютъ своихъ читателей громомъ пушекъ. Он исчисляютъ по фунтамъ, сколько пороху сожжено съ обихъ сторонъ, число ядеръ и бомбъ, брошенныхъ изъ враждебныхъ лагерей, количество убитыхъ и раненыхъ, и понятно, что эти импровизированныя цифры обращаются постепенно въ итогъ, благопріятный для союзниковъ, а не для Русскихъ. Постоянно выставляютъ на видъ матеріальную сторону дла. Либо не замчаютъ, либо желаютъ отрицать нравственную сторону этого вопроса, которая, даже если допустить точность приводимыхъ цифръ, вся въ нашу пользу. Это повтореніе басни Крылова. Пошелъ Любопытный разсматривать зоологическій музей, ничто не скрылось отъ его подробнаго осмотра: малйшее наскомое, микроскопическія букашки онъ видлъ глазами, ощупывалъ руками, не замтилъ онъ только слова, стоявшаго посреди музея. Цифра нашихъ потерь, если допустить даже ея врность, была бы для насъ очень чувствительна, но не ею можетъ опредлиться нравственный балансъ настоящаго положенія и окончательная смта для будущаго. Не въ битвахъ при Альм и при Инкерман (проиграны он или выиграны, полу-выиграны или полу-проиграны), не въ нихъ надо искать нравственнаго значенія и поучительной стороны войны, потрясающей міръ. Что важно и достойно бы было пробудить вниманіе Европы и вызвать ее на размышленіе — это картина, которую являетъ собою въ настоящую минуту Россія. Тснимая соединенными и громадными силами отъ береговъ Чернаго моря до Камчатки, отъ Балтійскаго и Благо морей до Закавказья, встрчая всюду враговъ и не находя нигд союзниковъ, она все-таки удерживаетъ пространство, защищаемое ею, утомляетъ собою и смущаетъ мысль, и если не всегда съ успхомъ, то, по крайней, мр съ постоянной настойчивостью противустоятъ всюду внезапнымъ нападеніямъ, на которыя употребляются сила, храбрость и вс способы разрушенія, какіе только изобртены развитыхъ знаніемъ. Конечно Россія не ожидала возможности разршенія Турецко-русскаго вопроса на отдаленныхъ берегахъ Тихаго Океана. И вотъ, даже тамъ, настойчивыя усилія постоянно и везд умножающагося врага сломились скоре передъ нравственною, нежели передъ матеріальною силою Россіи. Что бы ни говорили, а общее противодйствіе на всхъ пунктахъ уже есть каждодневная, каждоминутная побда. Это торжество нравственной силы надъ матеріальною.
Спросимъ у всхъ разумныхъ и добросовстныхъ людей, будь они даже врагами: какое государство въ-Европ могло бы устоять противъ такого напора, противъ такого разлива вражды, охватившей насъ огненнымъ и желзнымъ кольцомъ? Мы не спросимъ про Австрію? Мы спросимъ про Францію, про Англію? Отдавая справедливость патріотизму этихъ народовъ, мужеству ихъ солдатъ, мы не побоимся отвта, который намъ могутъ сдлать: одна Россія способна не склониться передъ подобной грозой. И, что также врно, она не поступится, пока ея правительство сочтетъ нужнымъ продолжать дло. Въ теченія годовой борьба ея нравственная энергія не ослабла, напротивъ, она ростетъ по мр опасности. Даже матеріальныя силы ея не поколеблена. Не говоря о Турціи, посмотрите до чего дошли Франція и Англія посл нсколькихъ недль серьезной борьба, посл блестящихъ побдъ я подвиговъ, затмвающихъ, если врить лорду Пальмерстову, исторію и вымыселъ (по преимуществу замыселъ, замтимъ мимоходомъ). И вотъ эти великія держава уже въ смятеніи. Крики тріумфа, раздававшіеся до атаки, смняются криками разочарованія и отчаянія, какъ только пришлось помриться въ рукопашную съ колосомъ на глиняныхъ ногахъ, съ которымъ думали такъ легко и удобно справиться. Они теперь видятъ, что обаяніе, окружающее издали колосса, вовсе не таково, чтобы ему разсяться, какъ скоро имешь дерзость подойти къ нему поближе. Я не буду спорить о его рукахъ: можетъ быть, он еще не причиняли всего вреда, который причинить он способны, но у него ноги совсмъ не глиняная, а скоре бронзовая, крпко уперлись он въ землю, и не вамъ заставить ихъ попятиться хоть бы на одинъ шагъ.
Mы не отрицаемъ, что вы одержали нкоторые успхи, но еще нсколько побдъ, подобныхъ тмъ, которая раздуваютъ ваши бюллетени, и мы, разбитые, одолемъ вскор т страшные легіона, которые наводнили нашу землю: они уже разстроены и, наконецъ, совсмъ истратятся на ваши побды.
Франція отзываетъ уже войска изъ Алжира, изъ Аинъ, изъ Рима на подкрпленіе Крымской арміи. Едва успла она заключить заекъ, какъ уже заключаетъ другой вдвое значительне, который, по наивному выраженію императора (въ рчи при открытіи сессіи 1855 года) ‘безъ сомннія увеличитъ собою государственный долгъ (Какое великодушіе въ позволеніи не сомнваться въ этомъ!)
Англія, еще боле стсненная, чмъ Франція, прибгаетъ въ мрамъ, самымъ несогласнымъ со своими законами и съ духомъ народнымъ. Она начала кампанію пснями на обдахъ въ честь Непира, она продолжаетъ ее, испуская вздохи, съ плачемъ Іереміи, признаваясь въ безсиліи и непредусмотрительности. И министерство, вчера побуждавшее въ войн, сегодня объявляетъ, что оно ошиблось, предпринявъ ее. Конечно не во всеуслышаніе объявляетъ оно это, но признанія и стованія не могутъ означать что-либо иное.
Императоръ Французовъ также вынужденъ въ подобнымъ признаніямъ. Прочитайте его письмо въ генералу Канроберу:. ‘Посл блистательной побды при Альм, я надялся, что разбитая непріятельская армія не успетъ такъ скоро пополнить свои потери и что Севастополь вскор падетъ передъ нами’. Что значитъ въ другихъ словахъ это невольное призваніе? То, что побдоносная армія скоре оправилась отъ пораженія, нежели побжденная отъ своего успха, или кром того, что блистательная побда при Альм не была таковой, или, по крайней мр, что она была побдою лишь неполною и безплодною, что пораженіе непріятельской арміи, удалившейся въ добромъ порядк передъ превосходными силами, существовало только въ воображеніи его величества. Инкерманская битва, равно какъ и Альминская, не изъ тхъ битвъ, которыми ршаются судьбы войны. Доказательство тому Севастополь, который до сихъ поръ, вопреки нетерпливымъ надеждамъ союзниковъ, не палъ подъ ихъ ударами.
Не наше дло указывать на то, сколько въ такомъ признаніи и въ томъ, какъ оно выражено, лестнаго для начальника восточной арміи и для его храбрыхъ воиновъ. Когда говорятъ о несбывшейся надежд солдатамъ, отъ которыхъ ожидали осуществленія этой надежды, это все равно, что сказать имъ: ‘Вы, можетъ быть, и хорошо дрались, но, признаюсь, я ожидалъ лучшаго’. Впрочемъ, въ виду честности и солдатской откровенности главнокомандующаго, боле, чмъ вроятно, что секретныя донесенія его не подавали вовсе повода въ мечтамъ, которыми увлекся его августйшій повелитель, мечтамъ, такъ странно разоблаченнымъ и опровергнутымъ дйствительностью. Вс эти фанфаронады la tartare и во вкус Монитера, возвщенныя съ грохотомъ въ Париж, ничто иное какъ спекуляціи биржи и правительства, играющихъ вмст, чтобы остановить паденіе фондовъ общественнаго доврія. Христіанинъ говорятъ: каждому дню свой трудъ. Франція 2-го Декабря говорятъ: каждому дню своя ложь! Ее практикуетъ Французское правительство, подобно тому, какъ донъ Базилъ пускаетъ въ ходъ клевету. То и другое не удается, но оставляетъ слди въ воздух, которымъ дышатъ зваки и глупцы. Этого достаточно, чтобы исчезнувшую сегодняшнюю ложъ замняла другая ложъ на завтра.
Здсь не будетъ лишнимъ замтятъ, что Европа вритъ только бюллетенямъ князя Меншикова. Въ самомъ Париж имъ довряютъ интересующіеся истиной и здравомыслящіе люди. Это торжество правды надъ ложнымъ мнніемъ, но, вмст съ тмъ, это я наше торжество. Начинаютъ признавать истину нашихъ бюллетеней, посл того, признаютъ и то, что истина на нашей сторон.
Вотъ еще нравственная побда, одерженная нами надъ нашими непріятелями. Она не удивляетъ насъ: мы ея ждали. Обстоятельства многое исправили, и въ будущемъ готовятся еще поправки.
Давно ли говорили про нашу армію, будто она ослаблена я деморализована, будто самая незначительная схватка съ Турками оканчивалась для нея пораженіемъ? Если это такъ, то, казалось бы, что Россія скоре допускаетъ себя быть побитой Турками, нежели Французами и Англичанами. Эти несчастные Турки, бывшіе еще вчера героями, съ тхъ поръ, какъ они находятся въ рядахъ союзниковъ, дорого платятъ за диирамбы, которыми ихъ воспвали газеты. Изъ героевъ и солдатъ, какъ они величались, они стали вьючными животными, годными разв на самыя грубыя работы. Союзные генералы не хотятъ боле считать ихъ въ числ своихъ ратниковъ и союзниковъ. Онеръ-паша, этотъ вчерашній герой, теперь не боле какъ миъ. Его ждутъ въ Бессарабіи, ждутъ въ Крыму, но до сихъ поръ онъ не явился. Довольный столь щедро поднесенными ему лаврами (хотя онъ не встрчался ни разу съ врагомъ на пол сраженія), онъ вовсе не желаетъ рисковать потерей ихъ при первой схватк съ Русскими. И такъ до сихъ поръ онъ не трогается съ мста, вроятно, смется въ свою отступническую бороду, смотря на борьбу Англичанъ и Французовъ съ Россіей и ждетъ, чтобы его дражайшіе соотечественники, Австрійцы, вмшались въ эту сумятицу. А Шамиль, этотъ другой союзникъ западныхъ державъ въ великой борьб просвщенія съ варварствомъ, гд онъ теперь? Его фонды значительно понизились, и Европа нимало не думаетъ о немъ, между тмъ какъ онъ также долженъ былъ нанести смертельный ударъ могуществу Россіи. Что касается Турокъ, то, быть можетъ, въ самомъ дл они дерутся хуже или не желаютъ боле драться, съ тхъ поръ, какъ завербованы подъ союзныя знамена.
Объясненіе найти нетрудно. Не вдаютъ въ Европ, что у Турокъ много здраваго смысла и достоинства — качествъ, которыхъ въ полномъ смысл недостаетъ ихъ правительству, преданному или проданному западнымъ державамъ. Когда Турки дрались одни противъ насъ, они были возбуждаемы народнымъ и религіознымъ изуврствомъ и боролись за независимость своей вры и государства, которымъ, по ихъ мннію, угрожала Россія. Теперь, когда союзники превратили султана и его министровъ въ ‘нмыхъ сераля’, настоящіе Турки видятъ, что ихъ независимости гораздо боле вредятъ друзья, нежели враги. Зачмъ же имъ драться? Турецкій фатализмъ заступилъ мсто Турецкаго фанатизма: они больше не думаютъ о томъ, чтобы побдить или умереть. Они оставляютъ христіанъ рзаться между собою и равнодушны къ исходу борьбы, которая не можетъ ни съ той, ни съ другой стороны привести имъ пользу. Даже весьма вроятно, что если они желаютъ кому успха, такъ скоре вамъ, нежели союзникамъ. Они уже не разъ имли случай оцнить великодушіе врага. Теперь они оцниваютъ буйныя дерзости, самолюбіе, корыстолюбіе союзниковъ, которые, подъ видомъ такъ-называемаго покровительства, унижаютъ и истощаютъ ихъ боле, нежели бы то сдлали десять проигранныхъ сраженій. Я видлъ письмо одного важнаго въ Турціи человка, онъ пишетъ: ‘Видно мы очень согршили, желая отступленія Русскихъ, потому-что велико наше наказаніе имть дло съ Французами, Англичанами и особенно съ Австрійцами’.
Нтъ сомннія, что истинные Турки также глубоко оскорблены молчаніе’ оба нихъ союзниковъ, расточающихъ другъ другу, отъ одного парламента до другаго, напыщенныя похвалы. Турки понимаютъ причину этого умолчанія и что оно предвщаетъ имъ въ будущемъ. Впрочемъ, они могли бы утшиться, видя, въ какое смшное положеніе поставлены неумстными похвалами эти правительства. Зачмъ отрицать храбрость Англійскихъ и Французскихъ войскъ? Не намъ зарождать о ней сомнніе, такъ-какъ въ сил атаки заключается и заслуга нашего отпора. Весьма естественно, что доблесть обихъ армій, перенесенныя вмст опасности и труды установили на время между ними братство, это такъ естественно, что непонятны удивленіе и восторгъ, въ который отъ того приходятъ ихъ правительства. Они обоюдно присуждать себ медали за спасеніе’, какъ-будто есть капля самоотверженія въ содйствіи, которое оказывается войскомъ Англійскимъ войску Французскому, и наоборотъ. Ясно, что пораженіе одного изъ нихъ было бы столь же вредно для другаго.
‘Мониторъ’ совершенно правъ, когда говоритъ, что это первый существующій примръ подобнаго торжественнаго обнародованія чувствъ великой націи къ своему врному союзнику. Правда, что до сихъ поръ никто не устроивалъ столь торжественно такого страннаго зрлища. Ужъ не воображали ли союзныя правительства, что ихъ арміи, во время битвъ, будутъ устроивать другъ-другу ловушки, чтобы взаимно себ вредить? Подождемъ еще, и наступитъ чередъ ловушкамъ. Наивность взаимныхъ похвалъ между императоромъ Французовъ и королевой Викторіей достойны наивности перваго изъ нихъ въ его письм въ генералу Канроберу. Онъ говорилъ: ‘Если побда еще разъ прославила наши знамена, то я провозглашаю съ гордостью, что обязанъ этимъ патріотизму и непобдимой храбрости нашей арміи’.
Это объявленіе и, въ добавокъ, провозглашенное съ гордостью, крайне забавно. Скажите, пожалуйста, кому можно быть обязаннымъ побдой (если побда одержана), какъ не арміи? Вдь не отъ бакалейщиковъ и продавцевъ бумажныхъ колпаковъ ожидалась побда.
Впрочемъ, явивъ Наполеона ІІІ-го не всегда столь наивенъ. Не станемъ останавливаться на фраз изъ его рчи Законодательному Корпусу, въ которой онъ говоритъ о великой имперіи, помолодвшей, благодаря рыцарскимъ чувствамъ своего монарха, потому-что онъ отдалился отъ державы, бывшей всегда въ союз съ этой имперіей. Оставимъ Австрійцамъ судить объ этомъ комплимент, которымъ клеймится все ихъ прошлое. Не будемъ тоже указывать на чрезмрное преувеличеніе въ этихъ словахъ: ‘И такъ, господа, чмъ доле длится война, тмъ боле прибавляется число нашихъ союзниковъ’. Замтьте, что до сихъ поръ это число ограничивается первымъ и единственнымъ. Замтьте еще, что до сей минуты союзъ этотъ чисто оборонительный и что его характеръ, какъ союза наступательнаго, самъ императоръ признаетъ существующимъ еще въ области сомнній. Въ этой рчи насъ боле всего поразило надменное и презрительное обращеніе съ Германіей. Никогда Наполеонъ І-й, съ высоты своего величія, когда онъ объявилъ себя покровителемъ Германіи или Рейнскаго союза, не обращался съ ней столь презрительно и съ такимъ пренебреженіемъ.
Поблагодаривъ Англійскую армію за то, что она такъ хорошо за него дралась, Французскій императоръ прибавляетъ: ‘Въ будущемъ году, если миръ еще не возстановится, я надюсь принести подобную же благодарность Австріи и этой Германіи, единенія и процвтанія которой мы желаемъ’.
А когда подумаешь, что эта самая Германія, эта добрая и отличная Германія, ищетъ и вымаливаетъ (по крайней мр, устами нкоторыхъ изъ своихъ членовъ), чести принять на колнахъ, цной своей крови, эту благодарность, которую соблаговолило ей общать его величество, то не знаешь, чему больше дивиться: Французской ли наглости или Нмецкому уничиженію?

ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТОЕ.

Декабрь.

Англійское министерство положило на патріотизмъ своего народа таксу, и съ этимъ поучительно познакомиться. Оппозиція, нападая на правительство, называла дйствія флота въ Балтійскомъ мор жалкими и смшными. Лордъ Джонъ Россель недавно возражалъ на эти обвиненія и оправдывался обстоятельствами: по его словамъ, нападеніе на Свеаборгъ, Кронштадтъ или Ревель могло сопровождаться гибелью нсколькихъ кораблей, а если бы погибло три или четыре корабля, то страною овладлъ бы паническій ужасъ, и тогда нельзя бы уже вовсе ручаться за успхъ войны. И такъ, само министерство признается, что Англійскій патріотизмъ не устоитъ противъ малйшей невзгоды. Въ Англіи много бываетъ патріотовъ, коль скоро выгода не подлежитъ сомннію, но иное дло, если эту выгоду надо покупать цною значительныхъ пожертвованій: тогда наступаетъ низкій курсъ на патріотизмъ, и паника овладваетъ биржею, душами и умами.
Еще недавно предполагалось уполномочить правительство набирать войско за*границею, и Англійское министерство, въ лиц того же лорда Джона Росселя, открыто и во всеуслышаніе, заявляло, что если представители страны не дадутъ этого полномочія, продолженіе войны сдлается невозможнымъ: новое поучительное и несомннное свидтельство о патріотизм и о могуществ Англіи. Прошло лишь нсколько недль военныхъ дйствій и при томъ такихъ, замтьте, дйствій, которыя, по словамъ министерства, увнчались безпримрными побдами, и Англичане дальше воевать не могутъ. Англія еще богата гинеями, и воевать она, конечно, можетъ, если хотите, только безъ сраженій, а покупая чужую кровь и платя за нее наличными деньгами. А крови Англійской больше нтъ въ жилахъ. Выходитъ, что ея достало только на два сраженія, и то потому, что была надежда посл этихъ двухъ сраженій овладть Севастополемъ и заключить миръ. Разсчетъ оказался не вренъ, и приходится прибгать въ другимъ мрамъ: изъ дла чести сдлать дло денежное. Министерство связало этотъ вопросъ съ вопросомъ о существованіи кабинета, который долженъ разойтись, если не будетъ принято его предложеніе. Понятно, что такая угроза была дломъ парламентской тактики: имлось въ виду напугать страну и въ особенности тхъ министровъ, которые бы явились на смну ушедшихъ. Разсчитали, что никому не захочется принять наслдство посл вздорнаго и неспособнаго министерства, которое вовлекло страну въ бдственную войну, которое все перепутало, какъ во внутреннемъ управленіи, такъ и въ дипломатическихъ отношеніяхъ и благодаря непредусмотрительности и упрямству котораго сдлалось невозможнымъ ни вести войну, ни заключить миръ. Это значило уступать своему ближнему загорвшійся домъ: можно было оставаться въ увренности, что никому не придетъ въ голову вступить во владніе такимъ домомъ.
И такъ, дло было поставлено ребромъ. Нравственно побитое мнніемъ страны и ея представителей, министерство удержалось благодаря ничтожному перевсу голосовъ. Этотъ вншній и числовой успхъ не избавляетъ, однако, отъ тяжкаго нравственнаго и политическаго урона. Это — знавъ близкаго паденія министерства. Но ему не въ диво подобныя невзгоды: грохнувшись о земь, оно подымается снова, держится самымъ незначительнымъ меньшинствомъ и виситъ себ на воздух до тхъ поръ, пока голоса въ парламент не соберутся противъ и не повалятъ его.
И такъ, вотъ оно ныншнее Англійское правительство, принявшее на себя занятіе Жида Шейлока. Оно дастъ денегъ тому, кто возмется дать ему живого мяса. Оно устроитъ эту позорную и отвратительную торговлю въ Швейцаріи, въ Голландіи, Бельгіи, Германіи, Швеціи, въ Даніи, везд, гд, по его разсчету, могутъ найдтись люди безшабашные, бездомовные, авантюристы всякаго сорта, каторжники, выпущенные на волю. Но если Европа на этотъ разъ не въ состояніи доставить нужный запасъ пушечнаго мяса и блудныхъ сыновъ, если правительства, зная въ чемъ дло и повинуясь голосу совсти и человколюбія, воспротивятся ршительно этому Европейскому давленію въ угоду Англіи,— что ей тогда длать въ этомъ тяжкомъ затрудненіи? Она хочетъ войны, но ея министерство объявляетъ, что войну нельзя вести безъ иностраннаго войска, и что лордъ Рагланъ долженъ распроститься съ Севастополемъ и Крымомъ, также какъ адмиралъ Непиръ распростился съ Балтійскимъ моремъ.
Что бы ни случилось, Англія христіанская, Англія свободная и распространительница цивилизаціи, торгуетъ кровью людей блыхъ и Христіанъ, между тмъ какъ она же, изъ за раз- счетовъ прибытка, лицемрно вопіетъ противъ торговли Неграми. Она не стыдится прибгать въ позорнымъ мрамъ въ дл, съ которымъ, по ея заявленіямъ, связана ея честь, въ борьб съ врагомъ, который яко бы ее не хочетъ знать и оскорбляетъ. Что сказали бы о человк, затявшемъ дло, касающееся до чести и нанимающемъ подстрекателей-убійцъ, для того чтобы избавиться отъ противника? Въ подобномъ случа безсовстность въ народ столь же нагла, какъ и въ отдльномъ лиц.
Лордъ Пальмерстонъ издвается надъ здравымъ смысломъ и надъ своею страною, приводя въ оправданіе предлагаемой мры примръ Наполеона, который отличнйше обдлывалъ дла свои, имя также въ распоряженіи войска изо всхъ народовъ. Во Французской арміи никогда не было легіоновъ, нанятыхъ на время за извстную поголовную плату, у нея были войска вспомогательныя, поставляемыя разными правительствами по доброй вол или по принужденію. Это совсмъ другое. Эти помощники могли стонать отъ необходимости проливать свою кровь за Французское дло, но, не думая о политик и не торгуя своею кровью, они исполняли лишь волю своихъ государей и сражались за честь своего знамени и того народа, къ которому они принадлежали. Французскому солдату на пол битвы не приходилось брататься съ наемниками и продажными убійцами. Наполеонъ, хотя и Корсиканецъ, тиранъ и честолюбецъ, понималъ, однако, Французскую честь лучше, чмъ Лондонскій кабинетъ понимаетъ честь Англійскую.
Самъ лордъ Пальмерстонъ, когда обстоятельства дозволяютъ и Англійскіе интересы требуютъ, уметъ лучше теперешняго цнить почетное положеніе народа и правительства, строго и нерушимо пребывающихъ въ невмшательств. Въ 1840 году когда заключался трактатъ 15 Іюля и пять великихъ державъ исключали Францію изъ среды своей, лордъ Пальмерстонъ, будучи первымъ государственнымъ секретаремъ иностранныхъ длъ, поручалъ г-ну Морье, полномочному министру ея Британскаго величества при Швейцарскомъ союз, поблагодарить Швейцарское правительство за мры, принятыя имъ къ добросовстному соблюденію нейтральныхъ обязательствъ, содержащихся въ Внской деклараціи 1815 года.
Нын, повидимому, опасаются этой нкогда восхваляемой добросовстности и стараются подкупить ее. Швейцарскія газеты говорятъ объ явныхъ переговорахъ Англійскаго министра съ предсдателемъ союзнаго совта касательно позволенія открыто набирать въ Швейцаріи солдатъ на счетъ Англіи. Всюду и всегда проявляется двуличность Англійской политики. Стоитъ взять въ руки публичный листовъ, содержащій въ себ извстіе о тайныхъ Англійскихъ переговорахъ, чтобы отыскать въ немъ что-либо лживое, противузаконное или измническое.
Удадутся или нтъ эти попытки переманиванія солдатъ въ Швейцаріи или въ другомъ мст — это зависитъ отъ правительствъ, которыя станутъ терпть ихъ или воспретятъ съ негодованіемъ.
Для насъ важно отмтить, что подобная мра со стороны Англіи равняется признанію въ ея безсиліи и служитъ поношеніемъ для ея чести и патріотизма.
Рядомъ съ этою плачевною необузданностію мръ беззаконныхъ, поступковъ и рчей лживыхъ со стороны нашихъ непріятелей, въ виду шаговъ опасливыхъ и въ тоже время всегда заставляющихъ предполагать какое нибудь скрытное намреніе и сопровождаемыхъ двусмысленными словами и общаніями со стороны тхъ, кто еще открыто не ставилъ себя противъ насъ,— утшительны для каждаго Русскаго человка дйствіи Россіи и ея правительства- Тамъ все просто, поучительно правдою, прекрасно самоотверженіемъ. Въ каждой мр, въ каждомъ слов чувствуется, что государь и народъ одушевлены и руководимы однимъ побужденіемъ, однимъ долгомъ. Сравните послдній манифестъ 14 Декабря 1854 года съ другими манифестами, появившимися съ начала войны. Везд одинъ и тотъ же явивъ, потому-что, когда держишься истины, не для чего м- вять мннія и правила. Прошелъ годъ борьбы и жертвъ, и мужество не ослабло, и расположеніе правительства не ожесточилось. Оно попрежнему желаетъ, какъ сказано въ манифест, охранить признанныя торжественно преимущества православной церкви и нашихъ восточныхъ единоврцевъ. Вотъ, чего единственно желаетъ оно въ настоящее время. Государь не отказывается отъ мира, которымъ обезпечатся эти преимущества и который не будетъ въ противорчіи съ достоинствомъ имперіи и благомъ ею подданныхъ. На такой миръ онъ согласится, потому-что, по дому христіанина, не можетъ желать дальнйшею пролитія крови. Но на немъ лежитъ не мене священный долгъ, этотъ долгъ ему предписываетъ, въ упорной борьб, которую выноситъ Россія, бытъ готову на усилія и жертвы, соотвтственно направленнымъ противъ него способамъ дйствія. Онъ обращается въ Русскимъ, къ своимъ врнымъ дтямъ, и онъ увренъ, что найдетъ въ нихъ тхъ же Русскихъ, которые, во времена Александра, въ годину испытанія, подобнаго теперешнему, противостали вражескимъ полкамъ, защищая драгоцннйшія въ свт блага — безопасность и честь отечества.
Этотъ простой, правдивый и сильный языкъ понятенъ для всхъ, и въ Россіи онъ одинаково отзывается въ сердцахъ дворянина и простолюдина, солдата и пахаря. На Россію дерзко напали: она должна защищаться нее всхъ силъ, до послдней капли крови. Тутъ нтъ философической, отвлеченной политики, тутъ политика первоначальная и обще-народная. Вс понимаютъ ее въ Россіи, женщины и дти. Матери посылаютъ сыновей своихъ сражаться, подростки записываются въ полки. Сравните же эту политику съ фразеологіею, къ которой прибгаютъ западныя державы, чтобы испрашивать у народовъ денегъ и крови, которая потечетъ потоками по земл Русской. Говорятъ, напримръ: поддержаніе Европейскаго равновсія — загадка, которой народонаселеніе не понимаетъ. Или борьба цивилизаціи противъ варварства: опять метафора, нелпая и лживая. За такъ-называемую цлость Оттоманской имперіи ни одинъ благомыслящій Англичанинъ и Французъ не далъ бы ни пенни, ни ліарда, если бы у него не вымогали ихъ, приставивъ ножъ въ горлу. Или говорятъ, что война нужна для того, чтобы достигнуть мира, но это тоже, что прививать Европ чуму для доставленія удовольствія выздоровть отъ нея.
Вотъ жалкіе предлоги, выставляемые Франціей и Англіей, съ цлью придать ихъ жалкому же длу видъ справедливости и пользы. Нын происходитъ смертельная борьба, но это не борьба цивилизаціи и варварства, а лжи и правды. Но придетъ наконецъ, время, когда здравомысліе народовъ вступитъ въ права свои. Возвысятся неисчислимые голоса и попросятъ Французское и Англійское правительства объявить удобопонятною прозою, просто и ясно, какая цль войны, ими предпринятой. Эти голоса возопіютъ: ‘Вы говорите, что желаете отмстить за честь вашихъ странъ, потерпвшую оскорбленіе отъ Россіи, но въ чемъ и гд эта честь была оскорблена? Разв Россія грозила напасть на ваши поля и пожечь ваши города? Нтъ! Такъ зачмъ же вы желаете идти на нее съ огнемъ и опустошеніемъ?’
Тогда Англійское министерство, возлагая надежду на свои иностранные легіоны, скажетъ въ отвтъ, какъ нкогда Питтъ, посл позорнаго дла при Киберон: ‘По крайней мр, не пролилась Англійская кровь’. Но общій голосъ возразитъ ему и опозоритъ его громовыми словами Шеридана: ‘Нтъ! тутъ Англійская честь текла изо всхъ жилъ’.
Отвчать отъ имени Франціи 2-го Декабря и оправдывать Французское правительство будетъ, по всему вроятію, поручено Гранье-де-Кассаньяку, но на его слова обращать вниманіе не стоитъ.

ПИСЬМО ТРИДЦАТОЕ.

Неоднократно, любезный другъ, выражали вы мн желаніе видть собранными вмст письма, которыя я писалъ къ вамъ въ теченіи года. Желаніе ваше исполнено. Но позвольте мн теперь обратиться къ вамъ, какъ бы въ почтеннйшей публик, и нижайше изложить передъ вами, что пришлось бы мн высказать въ предисловій или подъ рубрикою: къ читателю.
Когда я писалъ письма, заключающіяся въ этомъ сборник, у меня не было намренія составить изъ нихъ книгу. Всего чаще он вызваны заботою дня, иной разъ вызваны просто бесдою или чтеніемъ журнальной статьи, и всегда писаны были на скоро, слдовательно, нечего отъ нихъ требовать особенной логической послдовательности или искать заране обдуманнаго плана. Нкоторыя изъ нихъ появились уже въ періодическихъ листкахъ и, можетъ быть, возбудили вниманіе тхъ немногихъ добросовстныхъ читателей, которые во всякомъ спорномъ дл охотно выслушиваютъ об стороны. Впослдствіи, газеты отнеслись, какъ надо думать, довольно равнодушно въ потребностямъ этихъ немногихъ читателей, совстливыхъ и безпристрастныхъ и не захотли печатать у себя дальнйшія письма. Этого обстоятельства было бы, конечно, недостаточно, чтобы вызвать перепечатку первыхъ писемъ, дополненныхъ послдующими, которыя, поневол, остались неизданными. Авторъ не признаетъ за собою довольно счастливыхъ дарованій и силы, чтобы поворотить на истинную стезю сбитое съ толку общественное мнніе и доставить торжество истин въ ея борьб съ заблужденіями, предубжденіями и всякаго рода клеветою. Онъ руководится высшимъ и важнйшимъ побужденіемъ и полагаетъ, что, въ настоящемъ случа, исполняетъ долгъ совсти. Въ рядахъ арміи, стоящей передъ врагомъ, не всякій воинъ мечтаетъ о побд, но всякій дерется, потому что на то призванъ. Будучи неизвстнымъ писателемъ въ области полемики, какъ былъ и неизвстнымъ воиномъ за Бородинскомъ пол, авторъ, теперь какъ и тогда, отдаетъ себя всецло длу народному и готовъ жертвовать собою. Коль-скоро честному человку представляется возможность, по мр силъ, работать за правду или за то, что онъ считаетъ правдою: онъ обязанъ открыто исповдовать ее, если и не для того, чтобы доставить ей торжество (этотъ конечный результатъ отъ людей не зависитъ), то хотя бы для того, чтобы протестовать противъ обольщеній и пропаганды, которую ведутъ изобртатели лжи. Не надо забывать, что сила и успхи лжи имютъ, какъ и все въ здшнемъ мір, свой завтрашній день. Конечно, какъ-скоро утихнетъ буря страстей и остынутъ жгучіе вопросы, исторія заступитъ мсто ежедневныхъ газетъ и современныхъ пасквилей. Но, во всякомъ случа, она обязана принять ихъ къ свднію, обсуждая ихъ осторожно и критически, видя въ нихъ какъ бы акты того процесса, который надлежитъ ей ршить въ послдней инстанціи. Посреди множества печатныхъ показаній, безпристрастный и добросовстный историкъ не сочтетъ лишнимъ прислушаться и къ тмъ одиночнымъ, затеряннымъ голосамъ, которые въ самомъ начал были заглушены шумомъ и запальчивостью большинства. Этому-то историку и подноситъ авторъ свою смиренную дань.
Письма, составляющія настоящій сборникъ, имютъ одно лишь достоинство, но достоинство важное: он выражаютъ собою Русское народное чувство. Хотя они писаны вдали отъ отечества, по внушенію личнаго впечатлнія, хотя авторъ ихъ былъ лишенъ возможности подвергнуть сужденію своихъ соотечественниковъ оцнку событій и личностей со времени взрыва восточнаго кризиса, однако онъ глубоко и инстинктивно убжденъ, что, за немногими легкими, можетъ быть, оттнками и нкоторыми оговорками, его личныя мннія будутъ одобрены великимъ большинствомъ его единоземцевъ и скрплены ихъ согласіемъ.
Вообще, въ Европ не признаютъ за Русскимъ человкомъ способности мыслить. Предполагаютъ, что онъ не можетъ думать иначе, какъ подъ вліяніемъ правительства, ни говорить и писать иначе, какъ подъ его диктовку. Возьмется ли Русски за перо, чтобы возражать противъ небылицъ, взводимыхъ невжествомъ или недоброжелательствомъ, печать никогда не преминетъ приписать его слова правительству, отрицая самую возможность мннія личнаго или общественнаго. Такъ, еще недавно, по поводу отвта г-на Тенгоборскаго на статью Леона Фоше, мы видли, что въ Berne des Deux Mondes оспоривалось у автора право почина, принадлежавшее ему по всей сущности дла. И на чемъ основано было это выраженіе недоврія? Г-нъ Тенгоборскій столь же извстный публицистъ, какъ и Леонъ Фоше. Его сочиненія читаются, цнятся и изучаются всми, кто спеціально занятъ этою отраслью знанія. Въ отвт своемъ г-нъ Тенгоборскій, съ умренностію и уваженіемъ къ противнику, выставилъ цифры, математически и нравственно врныя противъ цифръ ошибочныхъ и зложелательно подобранныхъ, помщенныхъ въ Revue des Deux Mondes. Вмсто возраженія, г-нъ Леонъ Фоше съ наглостью подвергъ сомннію самую личность своего возражателя и обратилъ въ Гусскому правительству неумстныя и исполненныя желчи ругательства. Вскор затмъ онъ скончался. Миръ его душ! Но, въ виду того, что такой пріемъ въ отвтахъ на критики пережилъ его, и что еще недавно въ Revue des Deux Mondes съ какимъ-то самодовольнымъ ликованіемъ говорится о неопровержимомъ опроверженіи Леона Фоше, не лишнимъ будетъ протестовать противъ этихъ пошлыхъ и несправедливыхъ обвиненій. Нельзя же, изъ уваженія въ умершимъ, щадить и извинять живыхъ соучастниковъ и распространителей ихъ ошибокъ и заблужденій.
Удивятся, можетъ быть, тому, что эти письма, изданныя съ цлью бороться противъ ослпленія и недобросовстности, содержатъ въ себ мало прямыхъ возраженій на многочисленныя сочиненія, которыя какъ въ Англіи, такъ и во Франціи распространяли про насъ ложь а клевету. Легко, однако, объяснить причину такого опущенія съ нашей стороны. Авторы этихъ сочиненій, въ большинств, съумли оградить себя отъ всякой полемики со стороны людей порядочныхъ и сколько нибудь уважающихъ себя. Отвчать имъ, значило бы открыто признаться въ томъ, что знакомъ съ ихъ писаніями, а такое признаніе не совсмъ удобно. Отвчать имъ, значитъ войти въ сношеніе и въ состязаніе съ людьми, которые отреклись не только отъ всякаго приличія, отъ всякаго нравственнаго правила, но еще съ дерзкимъ безстыдствомъ щеголяютъ самымъ наглымъ цинизмомъ и безграничною распущенностью мысли и слова.
Кто эти писатели, въ послднее время особенно отличившіеся спекуляціями лжи и клеветы? Политическіе выходцы, не умющіе съ достоинствомъ нести несчастіе свое, иностранцы, высланные изъ Россіи за проступки и зазорное поведеніе, учителя, которымъ родители неосторожно вврили воспитаніе дтей своихъ, одинъ изъ таковыхъ былъ недавно высланъ, потому что забрался въ кабинетъ въ отцу порученныхъ ему дтей и былъ застигнутъ надъ его бумагами (это фактъ), пройдохи, живущіе тмъ, что промышляютъ скандаломъ, — однимъ словомъ, позоръ и подонки общества. Возможно ли, но совсти, требовать отъ порядочнаго человка, чтобы онъ шелъ защищать доброе имя близкихъ ему лицъ, очерненное въ мстахъ, которыя совстно называть?
Для очистки совсти, намъ остается сдлать еще одну оговорку и дать одно объясненіе.
Прочитавъ наши письма спокойно и хладнокровно, мы пришли къ убжденію, что наша оцнка отдльныхъ личностей и народностей можетъ, пожалуй, дать поводъ въ заключеніямъ, противъ которыхъ мы громко протестуемъ. Легко могли бы обвинить насъ въ горячемъ предубжденіи и въ страстной вражд во всему, что не Россія и не Русское. Сохрани насъ Богъ, когда нибудь заслужить подобный укоръ!
Мы осуждаемъ одну изъ сторонъ общественнаго и политическаго строя на Запад, въ отвту призываемъ мы личности, созданныя этимъ порядкомъ вещей. Я человкъ, и ничто человческое мн не чуждо, скажу я съ Латинскимъ поэтомъ, во мн нтъ безучастнаго равнодушія къ добру, и злу въ доблестямъ и къ вреднымъ страстямъ. Чмъ живе любишь человчество, тмъ естественне скорбть и негодовать на то, что его погоритъ и унижаетъ.
Мы знаемъ, что во Франціи есть Франція нравственная и честная, которая теперь держится въ сторон, что подъ оффиціальнымъ слоемъ, прикрывающимъ теперь страну, есть даже нсколько Францій честныхъ и почтенныхъ. Есть Франція легитимистовъ, Франція Орлеанистовъ, Франція конституціонная и либеральная, Франція республиканская, пожалуй, даже и Франція императорская, Франція первой имперіи, которая живетъ теперь лишь горькими воспоминаніями и безплодными сожалніями въ лиц послднихъ, геройскихъ участниковъ Ватерлоо. Упавъ духомъ, не довряя будущности страны своей, Наполеонъ I могъ сказать, что желалъ бы быть внукомъ своимъ, но, конечно, никто не слышалъ отъ него, что онъ желалъ бы быть своимъ племянникомъ. Въ каждой изъ этихъ Францій насчитываются люди убжденій честныхъ и искреннихъ. Мы не питаемъ ни малйшей вражды въ честнымъ и правдивымъ представителямъ этихъ различныхъ мнній, но, конечно, не можемъ быть согласны съ каждой изъ этихъ партій: ибо въ такомъ случа пришлось бы имть въ своемъ распоряженіи съ полъ-дюжины мнній. Съ сожалніемъ и любовью смотримъ мы на страну раздробленную на партіи, изъ коихъ каждая, преданная своей цли, не радитъ о благ общемъ, между тмъ какъ слдовало бы, сообща, употребить вс усилія, чтобы извлечь страну изъ пропасти, въ которую повергли ее революціи. Да, въ глубин сердца нашего живо еще искреннее сочувствіе къ Франціи, сочувствіе,— мы этого не таимъ,— зародившееся въ насъ вслдствіе полученнаго нами воспитанія. Но мы не забываемъ того, о чемъ многіе, видно, забыли. Европа еще Французская, но Франціи уже нтъ, страна, которая теперь передъ глазами вашими, далеко не та прекрасная Франція, которая блескомъ своей словесности, утонченностью и изяществомъ нравовъ, достоинствомъ и великолпіемъ двора своего, долго служила образцомъ Европейской цивилизаціи. Отъ этой Франціи неоднократно отрекались, эту Францію отвергали, предавали позору сани Французы. Они сожгли то, вену мы поклонялись, поклоненіе наше можетъ ли пережить то, чего уже нтъ?
Изъ глубины сердца и убжденій признаемъ мы за Германіей много возвышенныхъ и настойчивыхъ стремленій, много частныхъ добродтелей, что-то здравое, нравственное, сообщающее жизни ясность, въ наше время рдкую. Но не эта Германія — наслдница и хранительница сихъ древнихъ доблестей, не эта Германія, имвшая тоже не мало вліянія на наше народное воспитаніе, представляется теперь нашему взору. Германія, любимая нами, тоже заслонена другою Германіей, которая отреклась отъ началъ и преданій, унаслдованныхъ ею отъ предковъ, которая теперь, частью изъ боязни, частью по ослпленію, бросилась на стезю, противную ея народному духу и вредную ея истиннымъ выгодамъ. Мы негодуемъ на Германію, которая хочетъ во что бы ни стало быть Французскою, точно такъ, какъ въ извстной комедіи мщанинъ хочетъ быть дворяниномъ, подражая, какъ обезьяна, порокамъ и слабостямъ дворянъ. Мы негодуемъ на государственныхъ дятелей, хотящихъ установить государственное и общественное зданіе страны своей на волкан, который не перестаетъ устрашать и опустошать міръ своими взрывами, или на подмосткахъ, которые каждый день подламываются и наскоро воздвигаются вновь по случаю новаго карнавала или новой ярмарки.
Мы всегда готовы воздать дань уваженія и сочувствія высокимъ достоинствамъ въ личномъ характер Англичанина. Но мы должны признать, что къ нкоторымъ качествамъ этимъ привились великіе недостатки. Патріотическое чувство, напримръ, выродилось въ глубокій эгоизмъ, противный началамъ справедливости и братства, основамъ христіанской любви, которая подобаетъ народамъ столько же, какъ и отдльнымъ людямъ. Патріотизмъ Англіи походитъ на материнское чувство волчицы готовой растерзать перваго встрчнаго, чтобы накормить волчатъ своихъ. Если Англичане, какъ индивидуальныя личности, большею частію заслуживаютъ уваженія и почета, то, какъ правительство, они ненавистны. Можно бы предположить, что мы находимъ Англійскую политику ненавистною потому, что она теперь намъ враждебна, но такое предположеніе было бы неосновательно: мы считаемъ эту политику равно гнусною въ Кита и Ирландіи, въ Италіи и Индіи, въ Португаліи какъ и на Іоническихъ островахъ. Она отвратительна, потому что въ одно и то же время, лицемрна и насильственна.
Мы видимъ Англію, какъ она заводитъ смуты везд, гд он ей выгодны. Она употребляетъ деньги и агентовъ своихъ, чтобы возбуждать и поддерживать революціонеровъ въ заговорахъ и покушеніяхъ противъ законныхъ правительствъ, коихъ Англія считаетъ себя союзницею. Чтобы помшать конкуренціи, которая могла бы повредить ея морской торговл и сил, чтобы выгадать шиллингъ, она всегда готова на всякое коварство, на всякое насильственное дло и съ безразличностью поднимаетъ то знамя Жида Пачифико, то знамя цлости Оттоманской Имперіи. То ради представительной конституціи, то ради опіума, вводимаго обманомъ, Англія не останавливается ни передъ какою неправдою, ни передъ какимъ преступленіемъ.

ДОБАВЛЕНІЕ.

Февраль 1855.

Пока эта книга печаталась, многое изъ того, что предвидлъ авторъ, оправдалось событіями.
Мы говорили и неоднократно повторяли, что Англія, по милости своего неспособнаго, высокомрнаго и сварливаго министерства, усвоила себ направленіе, которое не могло повести ее къ добру, что министерство это, руководясь личными страстями, одинаково не съуметъ ни сохранить миръ, ни вести войну и что оно должно пасть, какъ скоро выступитъ наружу настоящая дйствительность изъ нравовъ и неврнаго освщенія, которыми ее нарочно окружали. Прошло нсколько мсяцевъ, и вс эти предположенія обратились въ событія: Англійское министерство на конференціяхъ не съумло придти къ мирному соглашенію, въ то время какъ Русское правительство открыто, всми способами и великодушно, предоставляло ему лестную возможность достигнуть этого соглашенія въ удовольствію всей Европы. Увлекаемое рокомъ, т.-е. собственнымъ ослпленіемъ и упрямствомъ, Англійское министерство пожелало войны, и черезъ нсколько недль, армія, какой Англія никогда до сихъ поръ не снаряжала, армія, составляющая гордость и любовь страны (по выраженію Англійскихъ газетъ) очутилась въ разстройств, сократилась слишкомъ на дв трети отъ убійственныхъ сраженій, отъ столь же убійственныхъ болзней, отъ всякаго рода лишеній и страданій въ стран отдаленной, которая во всякомъ случа не можетъ оказать гостепріимства и пощади кому бы то ни било изъ непріятелей, дерзающихъ въ нее вторгнуться. Ныншнее состояніе Англійской арміи можетъ быть сравнено разв съ отступленіемъ Французской въ 1812 году. По крайней мр, Наполеонъ, прежде чмъ кончить Березиной, удовлетворилъ своему тщеславію, побивалъ съ солдатами своими на бивакахъ въ Кремл, тогда какъ Англійскіе солдаты начали съ Березины, и погибли прежде чмъ достигнуть цли.
Это бдствіе, конечно боле тяжкое, нежели такъ-называемое Синопское бдствіе, раздражило страну и возбудило въ ней всеобщее состраданіе. Англія огласилась криками горя, упрековъ и негодованія, и министерство потерпло ршительное крушеніе.
Такой перемны ждали, и тмъ не мене она всхъ поразила потому что никто не могъ знать, что дла пойдутъ такъ плохо и такъ быстро. Во всякомъ случа, по поводу ея, есть надъ чмъ крпко призадуматься и подвергнуть новому разбору цлый рядъ вопросовъ, которые оставлялись въ тни до тхъ поръ, пока не раздался внезапный и непреложный голосъ событій.
Такимъ образомъ этой Англіи, столь гордой своими политическими учрежденіями, своими умственными, вещественными и нравственными средствами, пришлось, на первыхъ же порахъ дятельности, обнаружить передъ цлымъ свтомъ безсиліе: ибо какъ иначе назвать полную безурядицу ея правительства? Она была уврена, что стоитъ ей сдлать нсколько настойчивыхъ усилій, чтобы восторжествовать надъ непріятелемъ, котораго она такъ мало цнила, а между тмъ она смогла нанести ему лишь весьма слабые удары, и при томъ цною величайшихъ жертвъ, вслдствіе которыхъ не только разсялось, по крайней мр на теперешнюю пору, все обаяніе ея величія, но и погибли вс матеріальныя средства, находившіяся въ ея распоряженіи. Она хотла доказать, какъ непроченъ сверный колоссъ, и вмсто того обличила собственную слабость.
Откажитесь за минуту отъ пристрастій и предубжденій и скажите но совсти, на чьей сторон цивилизація и на чьей варварство, которыя, по словакъ государственныхъ людей я публицистовъ, стоятъ въ настоящее время другъ противъ друга? Съ одной стороны, необузданное честолюбіе начинаетъ несправедливую войну безъ малйшаго разумнаго повода, ни въ чемъ незадтое непріятелемъ и не иметъ за собою даже и военнаго успха, который бы еще могъ придать благовидность этой несправедливости, съ другой — преданность долгу, доводимая до самоотреченія и самой высокой восторженности, противостоящая усиліямъ многочисленныхъ соединившихся непріятелей.
Съ какой бы точки зрнія ни глядть на то, чему теперь мы свидтели, призадуматься есть отъ чего. Сдлалось явно, что, либо правительство Англія, въ самой сущности своей’ иметъ великіе недостатки, либо правители страдаютъ поврежденіемъ нравственныхъ началъ. Мысль объ успшномъ вторженіи въ Русскіе предлы сдлалась несбыточна, и обнаружилось явно, что не было приложено никакой заботы о благосостояніи Англійской арміи, о томъ, чтобы умалить и облегчить ея страданія, и что она была жертвою полной безпечности, неурядицы и позорнаго хищничества.
Отборная армія считаетъ уже тысячами своихъ покойниковъ, и близкая гибель грозитъ уцлвшимъ воинамъ. Зрлище плачевное! Но если вы перенесетесь мыслію отъ этого зрлища въ средоточію правительства, туда, откуда исходятъ вс эти бдствія, вамъ представится картина не мене горестная. Одинъ изъ самыхъ прекрасныхъ, самыхъ даровитыхъ въ мір народовъ управляется выборными людьми, которыхъ онъ, такъ-сказать, самъ для себя назначилъ, и тмъ не мене находится въ распоряженіи нсколькихъ бездарныхъ наглецовъ, навязавшихъ себя государству посредствомъ избирательныхъ и парламентскихъ происковъ и ведущихъ его къ погибели. Правда, одумавшись и убдившись въ обман, народъ можетъ, черезъ своихъ уполномоченныхъ, свергнуть это злосчастное министерство, но къ чему поведетъ такое изъявленіе народной силы и воли? Паденіе министерства будетъ ли средствомъ спасительнымъ? Дла запутаются еще больше, и обнаружатся ярче бдовыя стороны этого образцовой формы правленія.
Разслдованіе, поднятое Ребекомъ (Roebuck) и возраженія, которыя оно вызвало собою, еще разъ доказываютъ какъ, какъ много несовершенствъ и неправды въ парламентскомъ правленія, коль-скоро люди, его составляющіе, не сознаютъ своихъ обязанностей и неспособны къ исправленію ихъ. И Ребекъ можетъ все низвергнуть, но не балъ бы въ состоянія что-либо создать.
Происходили послдовательно сцены самаго высокаго комизма и самой печальной насущности. Министры не стыдились выступать передъ публикою со своими личными несогласіями и домашними торами, какъ выразился герцогъ Ньюкастль, или, сказать прямо, стирали на глазахъ ея свое боле чмъ грязное блье. Передъ нами выступали наилучшія, политическія и общественныя силы страны, вс наиболе громкія имена, и въ конц концовъ оказалось, что каждый признавался въ своей неспособности. Лордъ Джонъ Россель, одинъ изъ первыхъ подстрекателей въ войн, которую страна признаетъ бдствіемъ, уходитъ, прежде чмъ разразилась буря, имъ вызванная. Онъ поступилъ подобно человку, бросающемуся въ окошко изъ опасенія, чтобы его не вытолкали за дверь. Но благородный лордъ забываетъ, что самоубійство изъ-за виновности есть лишнее свидтельство трусости. Его достойный совмстникъ и соучастникъ въ великомъ покушеніи противъ общаго спокойствія пребываетъ на мст, онъ смотритъ въ глаза опасности, но это потому, что онъ человкъ на вс руки: подъ бременемъ самыхъ тяжкихъ обвиненій, позоримый и выгоняемый съ должности, онъ уйдетъ, но въ надежд придти назадъ черезъ какую-нибудь потаенную дверь или съ паспортомъ, который ему пришлютъ изъ Сенъ-Клу.
Министровъ щиплятъ и теребятъ со всхъ сторонъ, на нихъ устроена облава, и подъ сокрушительнымъ давленіемъ большинства они, наконецъ, удаляются, наговоривъ другъ противъ друга самыхъ рзкихъ и наимене назидательныхъ обвиненій. Посл таковаго погрома, вдовствующая власть, не вдая, что ей длать и вслдствіе чрезмрнаго возбужденія народныхъ страстей не отваживаясь на единственное благоразумное дйствіе, которое ей предлежитъ, старается переустроиться на новыхъ основаніяхъ и помощью новыхъ началъ, такъ какъ начала прежнія оказались немощны. Рядъ попытокъ въ этомъ направленіи не приводитъ ни къ чему. Представители всхъ партій поочередно призываются возобновить управленіе, во никакое управленіе боле невозможно въ Англіи. Дйствуютъ одни только личныя честолюбія, подраздленія партій или мелкія сообщества, способныя помшать ходу правительственныхъ длъ, увлечь въ какому-нибудь нелпому предпріятію, и не умющія завести движеніе правильное.
Вслдствіе этого министерскаго и національнаго разстройства, Англія находится наканун государственнаго переворота. Между прочимъ, ‘Таймсъ’, сей врный провозвстникъ общественнаго мннія страны, не усумнился выразиться такъ (5 Января):
‘Теперь не время разномыслить, и нечего обращать много вниманія на околичности. Мы никогда не были въ боле тяжкомъ затрудненіи. Со времени мира мы жили военною славою, которую снискали на полуостров {Т.-е. въ Испаніи, при Наполеон. П. Б.} и при Ватерлоо. Въ теченіи полугодія мы утратили эту славу.
‘Досел мы поддерживали силу правленія конституціоннаго. Это правленіе въ свой чередъ становится несостоятельнымъ.
‘Кто виноватъ въ томъ, что армія, правительство, конституція, подобно машин, плохо свинченной, оказываются безуспшными? Сила этой машины не въ ней самой: она заимствуетъ свою силу изъ народа.
‘Нужно-ли, чтобы мы указали народу его обязанности?’
Слова эти представляютъ собою, правда, слабый, но тмъ не мене довольно внятный отзвукъ монтаньярской печати во Франціи, наканун паденія королевской власти.
Можно сказать: имющій уши слышати, да слышитъ!
Такимъ образомъ правительство поспшило смастерить какое-нибудь управленіе, лишь бы предупредить дйствіе народа, не нуждавшагося въ томъ, чтобы указали ему ею обязанности. Но каково же министерство, возникшее изъ этого хаоса? Это министерство сколоченное, починенное, сказанное изъ остатковъ того, которое пало подъ ударами общественнаго негодованія. Вотъ еще доказательство, что если нтъ у Англіи войска, то нтъ боле и государственныхъ людей. На парламентскомъ стол появились т же бутылки, только съ другими надписями. Мняются мстами и воображаютъ, что отъ этой перемны измнятся дла.
Лордъ Пальмерстонъ говоритъ сэру Сиднею-Герберту:
‘Вы колобродили въ военномъ департамент, также какъ и я не длалъ нечего путнаго въ департамент моемъ, попробуйте перемнять кресло. По моему сварливому нраву мн бы хотлось занять мсто моего товарища, военнаго министра, паденію котораго я-таки посодйствовалъ, но страна не питаетъ большаго доврія къ моимъ воинскимъ дарованіямъ, и я лучше попытаюсь, куда ни шло, замстить собою лорда Абердина, скажу безъ хвастовства, я также вредилъ ему и причинилъ его паденіе. И такъ дальше! Вы увидите потомъ, какъ дла вдругъ примутъ совсмъ иной оборотъ. Убитые и мертвые возстанутъ изъ своихъ могилъ, немощные выздоровютъ, и зябкимъ сдлается тепло. Вдь Севастополь и князь Менщиковъ до сихъ поръ оказывали такое упорное и сильное сопротивленіе потому только, что они знали, что въ нашемъ правительств главныя лица были лордъ Абердинъ и герцогъ Ньюкастль. Коль-скоро сдлается извстнымъ, что первымъ министромъ я, стны Севастополя падутъ сами собою, подобно тому, какъ стны Іерихона пали отъ звука трубъ. Ласкаюсь мыслію, что мое имя и мое слово стоятъ трубныхъ звуковъ!’
Опять повтореніе басни Крылова, о которой мы упоминали въ одномъ изъ первыхъ вашихъ писемъ. Это точно распорядитель квартета Жиль, восклицающій посл неудачныхъ попытокъ: ‘Перестаньте друзья мои, перестаньте! Какъ вы хотите, чтобы вышелъ концертъ? мы не такъ сли. Ты басъ Мартывъ садись передъ альтомъ, а я первая скрипка, помщусь противъ второй: музыка ваша выдетъ совсмъ другая’, и пр. и пр. И Англійская публика, у которой, какъ извстно, врное ухо, заране рукоплещетъ новой разноголосиц, которая для нея будетъ съиграна министерскимъ оркестромъ.
Лордъ Пальмерстонъ есть человкъ настоящаго положенія, говорятъ газеты: выраженіе боле врное, нежели газеты о томъ думаютъ. Настоящее положеніе есть полный безпорядокъ, и лордъ Пальмерстонъ есть человкъ безпорядка. Прибавьте, что онъ же въ значительной степени виновникъ безпорядка, и вы согласитесь, что теперь онъ какъ сыръ въ масл. Дло въ томъ, что не довольно быть сорви-головою въ политик и въ дипломатіи, для того чтобы довести войну до удовлетворительнаго конца, тутъ нуженъ великій полководецъ и великій государственный человкъ, съ головою и сердцемъ, здравомыслящій и честный, словомъ съ качествами, которыя совмщалъ въ себ герцогъ Веллингтонъ. Но будь онъ живъ, не произошло бы этой беззаконной и безразсудной войны.
Стран данъ добрый урокъ. Она потерпла наказаніе въ томъ чмъ гршила. Язва Англіи — ея гордыня, и гордыня эта жестоко унижена. Но сила опыта медленно возобладаетъ надъ людского страстью. Мудрость человческая слишкомъ ненадежна, и трудно разсчитывать, чтобы правительства и народъ сразу возвратились къ справедливости и толковитости и, относились въ будущему съ тою же благоразумною оцнкою какъ и къ настоящему. Подобно неосторожному больному, страдающему хроническою болзнью, вмсто того, чтобы перемнить образъ жизни, они слушаются всякихъ совтовъ, бросаются отъ одного средства къ другому. Какъ страстный и несчастный игрокъ, вмсто того, чтобы кинуть игру, они удвоиваютъ ставку и затягиваются все боле и боле въ проигрышъ.
Еслибы Французы по прежнему могли свободно говорить и свободно печатать, у нихъ наврное отозвались бы смута и передряга Англійскаго правительства. Во Франціи дла внутреннія и военныя идутъ сравнительно не такъ плачевно, но и ей очень не по себ. Недйствительность, безплодность военныхъ подвиговъ очевидны. Война эта не только не пользуется въ Франціи народнымъ сочувствіемъ, но вызываетъ недоумніе за недостаткомъ полныхъ успховъ и плодотворныхъ послдствій. Жертвы, налагаемыя властью, не соотвтствуютъ получаемой отъ нея выгод и слав.
Это другая Испанская война, безъ Наполеона І-го, то есть безъ обаянія, которое соединялось съ его именемъ вслдствіе памяти побдъ, ихъ одержанныхъ и надежды на побды новыя, несомннныя. Успхъ національнаго займа не служитъ еще непреложнымъ свидтельствомъ доврія и сочувственнаго отношенія жъ войн. Національное чувство тутъ не при чемъ. Биржа охотно ссужаетъ, но до патріотизма ей нтъ дла: это наименьшій ея недостатокъ. Вс знаютъ, что страна богата, что у нея много капиталовъ и что она ищетъ гд-бы помстить ихъ. Промышленность и торговля въ засто: отчего же не отдать своихъ денегъ въ этотъ заемъ, подъ выгодные проценты? Кром того, знаютъ, что ссужается не правительство, а страна и что всякая послдующая власть вынуждена будетъ признать долгъ своей предшественницы. Нын довольно распространены начальныя понятія о политической экономіи и финансовой систем, чтобы не опасаться подобнаго беззаконія со стороны какого бы то ни было правительства, сохраняющаго хотя каплю смысла. къ тому же цифры во Франціи, какъ мы уже замтили, имютъ значеніе относительное и примнительное только къ ней. Милліарды на Французскомъ язык и на Парижской площади не суть милліарды на всякомъ другомъ язык и на площади другихъ странъ. Мелкіе капиталисты, опасаясь слишкомъ большаго спроса и совмстничества, записались втрое и вчетверо противъ того, что они могутъ взнести, съ тмъ, чтобы получить на разверстк что имъ нужно. Заявленныхъ милліардовъ не нашлось бы въ дйствительности, если бы каждому подписчику предложено было получить столько билетовъ, на сколько онъ подписался. Французы одержимы денежною лихорадкою: они только и думаютъ какъ бы нажиться. Эта страсть къ нажив была у нихъ всегда, но не въ такой степени какъ теперь. Конечно не изъ патріотизма и не изъ доврія въ Регенту, Франція отчасти раззорилась, неся милліоны на операцію Ло и занимаясь разсчетами по обладанію ркою Мисиссипи. Такъ точно теперь она разсчитываетъ на барыши отъ взятія Севастополя.
Въ этихъ письмахъ говорено было также о томъ, что союзъ Франціи съ Англіею, заключенный яко бы для поддержанія Европейскаго равновсія и независимости, будетъ тяготть надъ Европою самымъ грубымъ и произвольнымъ образомъ, коль скоро она не приметъ мръ противъ своихъ мнимыхъ оберегателей. Событія доказали, что мы не ошиблись. Австрійская имперія, помолодвшая вслдствіе рыцарской политики Буоля Шауенштейна (такъ или въ этомъ род выразился о ней рыцарь императоръ Французовъ), первая преклонила ко* лво передъ гросмейстерами капитула и надла себ на шею ожерелье и цпь новаго союза. Кавуръ, бывшій вчера и имющій вроятно быть завтра противникомъ Внскаго министра, но сегодня достойный его совмстникъ, по его примру также наклонилъ свою и своей страны голову, для того, чтобы принять знаки зависимости и вассальства. Такимъ образомъ, государь Кипра и Іерусалима, забывъ про свои титулы, идетъ на службу союза, имющаго нескрываемую цль утвердить господство неврныхъ въ Кипр и Іерусалим. Въ исторіи не бывало боле разительной путаницы началъ, подобнаго презрнія въ историческимъ и національнымъ приличіямъ, боле наглой непослдовательности.
Франція и Англія не удовольствовались тмъ, что унизили Австрію, насильно заставивъ ее присоединиться къ нимъ, он еще потшаются надъ нею, глядя, какъ она принуждена находиться подъ однимъ и тмъ же ярмомъ съ своею противницей. Оба государства еще не позабыли взаимно нанесенныхъ недавнихъ оскорбленій: Италія скорбитъ и негодуетъ, при вид желзной вороны на голов Австрійской, въ свою очередь Австрія не можетъ успокоиться, видя надъ собою spada d’Italia, этотъ угрожающій ей мечъ Дамокловъ. Оба правительства еще не уладили между собою многихъ важныхъ недоразумній. Но Франціи и Англіи до этого нтъ никакого дла, он требуютъ, чтобы противницы обнялись, не для заключенія мира, а для того, чтобы заковаться въ одну цпь и подчиниться одному господству.
Впрочемъ, союзъ этотъ состоялся подъ содйствіемъ не одного только страха. Вводя въ него Сардинію, Кавуръ руководился еще другимъ побужденіемъ. Спекуляція съ продажею духовныхъ имній казалась ему недостаточно врною, и пока она производилась, онъ продалъ Англіи 15 тысячъ человкъ за круглую сукну въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ. Таковъ настоящій смыслъ этого союза въ его простйшемъ выраженіи и внутреннемъ значеніи. И Викторъ Эммануилъ, въ высокой своей мудрости, разсудилъ, что если Кавуръ дйствовалъ не совсмъ такъ, какъ подобаетъ первому министру короля Кипрскаго и Іерусалимскаго, но онъ, можетъ быть, не виноватъ, будучи первымъ министромъ короля Сардинскаго, коего казна не въ довольно хорошемъ состояніи. Торгъ состоялся по 1666 франковъ и 66 сантимовъ за душу. Это не дорого, тмъ боле, что Піемонтскіе солдаты храбры и къ войн привычны. Если король Сардинскій не цнитъ ихъ дороже, это дло не наше. Замтимъ только, что посл этого Западу уже не слдуетъ боле попрекать насъ нашимъ рабствомъ и крпостными земледльцами. Наравн со всми Русскими я горюю объ этомъ наслдіи прошлыхъ вковъ, которое можетъ быть постепенно видоизмнено и которое нельзя уничтожить однимъ почеркомъ пера, но, по крайней мр, правительство въ Россіи не торгуетъ кровью своихъ подданныхъ и не даетъ этой крови любому покупателю по стольку-то за унцію. У насъ кровь народа принадлежитъ стран и проливается только на поляхъ битвъ, во имя отечества, когда его дла и его честь того потребуютъ.
Еще разъ, на чьей же сторон во всемъ этомъ настоящее варварство и настоящая гражданственность, т.-е. гражданственность нравственная и христіанская?
Положеніе Россіи затруднительно, но положеніе Европы еще боле. Ходомъ длъ ей готовятся униженіе и разложеніе, какого не помнитъ исторія. Можно сказать, что Европа торопится опозорить себя. Во вс времена бывали правительства я народы, подчинявшіеся необходимости, но они подчинялись ей посл пораженія, обезоруженные побдоноснымъ непріятелемъ. Теперь же достаточно прикрикнуть, и угроза заступаетъ мсто побды. Борьбы еще не было, а уже чувствуютъ и признаютъ себя въ порабощеніи. Если Россія будетъ побждена, она одна понесетъ пораженіе съ честью и славою: кром нея, нигд больше не видно никакой попытки, никакого признака нравственнаго сопротивленія. Т, которые прикидываются сопротивляющимися, ограничиваются только словопрніемъ, и то съ разнаго рода пощадою, ораторскими уловками и дипломатическими недомолвками, такъ что ничего не поймешь, и у правды (если тутъ есть что нибудь правдиваго) отъемлется вся ясность и сила ея. Въ Европ не нашлось нейтральнаго правительства, которое бы, въ виду столкновенія между Россіею и западными державами, отважилось обратиться въ симъ послднимъ прямо и заявило имъ откровенно и безъ обиняковъ: Вы знаете, что въ сущности мы не оправдывали Россію, за одно съ вами мы видли въ занятіи Дунайскихъ княжествъ посягательство на независимость державъ, и мы также старались возвратить Россію на путь мира и законности. Но теперь, когда Россія охотно оставила княжества, когда она нсколько разъ выразила намреніе сдлать самыя существенныя уступки для поддержанія мира въ Европ и притомъ совершенно охотно, а не подъ давленіемъ неудачъ, когда она еще. нын повторяетъ эти предложенія и готова ихъ расширить, когда она преодолваетъ блистательно вс ваши усилія,— теперь дла приняли совершенно другой оборотъ. Теперь, во всякомъ случа, нападаетъ не Россія, а нападаете вы. Если, изъ уваженія въ праву, мы въ начал сближались съ вами, то нын, изъ того же уваженія, мы отстали отъ васъ, потому что право нарушается вами. Коль скоро вы не признаете нашего невмшательства, коль скоро сила событій принудитъ насъ участвовать въ борьб, мы должны будемъ стать на сторону Россіи, потому что она теперь охраняетъ Европейское равновсіе, вами колеблемое и наклоняемое въ пользу вашихъ частныхъ и исключительныхъ выгодъ’.
Намъ приходится еще ждать, чтобы раздалась подобная рчь въ пользу логики и права.
Итакъ сочувствія къ намъ нтъ. Но имются кое-какія отдльныя заявленія, появившіяся безъ нашего вдома и вызова и внушенныя требованіями совсти и неумолимой правды. Мы должны ихъ собрать и отмтить. Пойдемъ искать себ адвокатовъ между вашими противниками. Вотъ свидтельства нашихъ защитниковъ, изъ которыхъ одинъ смотритъ на войну Англіи съ Россіею съ точки зрнія нравственной и политической, а другой, какъ человкъ практическій и участвующій въ самыхъ военныхъ дйствіяхъ. Весь нершенный и чреватый будущностью вопросъ сосредоточивается въ этихъ приводимыхъ ниже показаніяхъ. Г-нъ Брайтъ представляетъ идею, сэръ Чарльзъ Непиръ — послдствія этой неврно-понятой идеи. Любители, не позабывшіе рчи передъ походомъ, могутъ сравнить ее съ рчью посл похода. Воздухъ Балтійскаго моря какъ-то необыкновенно освжилъ и прояснилъ умственныя способности благороднаго адмирала.

ПРИЛОЖЕНІЯ.

I.

Таймсъ, Англійская Лондонская газета, въ номер отъ 6-го Ноября 1854 года, помстилъ слдующее письмо:

Манчестеръ, 27 Октября, 1854.

Любезный господинъ! Нсколько времена тому назадъ, мы обмнялись съ вами на улиц немногими словами, причемъ вы сказали про настоящую войну, что она есть одно изъ самыхъ преступныхъ длъ, какія когда-либо совершала наша страна. Мн кажется, что таковы именно были ваши выраженія или, по крайней мр, таковъ ихъ смыслъ. Я отмнно уважаю ваше мнніе, самъ же я дошелъ до противоположнаго, и потому я захотлъ посовтоваться съ имющимися у меня сочиненіями о народномъ прав, и преимущественно съ Ваттелемъ. Странно, что я напалъ у него на тже самыя страницы, которыя отысканы были мною четверть вка тому назадъ, когда мн приходилось искать оправданія первому крестовому походу. Читая нын эти страницы, я утвердился въ моемъ прежнемъ мнніи. Въ Манчестер скоро начнутся собранія для подписки въ пользу вдовъ и сиротъ посл тхъ, которые падутъ въ этой войн. Манчестерскимъ членамъ придется участвовать въ этихъ собраніяхъ, и вы меня очень обяжете, если при этомъ изложите т доводы, которые заставляютъ васъ осуждать войну. Этимъ вы намъ поможете ршить, должны и мы относиться къ ней съ сердечнымъ сочувствіемъ, или, напротивъ, подписывать заявленія въ пользу мира.

Авессаломъ Ваткинъ

ОТВТЪ г-на БРАЙТА.

Риль 29 Октября 1864.

Мой любезный господинъ!

По зрломъ размышленіи, полагаю, вы согласитесь, что на предстоящемъ митинг неудобно было-бы разсуждать о справедливости войны. Справедлива или несправедлива эта война, но она ведется, и люди, жизнь которыхъ приносится въ жертву ей, имютъ право заявить про себя, въ особенности тмъ лицамъ, которые, стоя за войну, приняли и отвтственность за нее. Поэтому я не берусь стснять свободу сторонниковъ войны, хотя, по мннію моему, безграничная широта ихъ воззрній представляетъ собою лишь слабое возмщеніе тхъ бдствій, которымъ подвергнется множество семействъ. Что касается до самой войны, то противорчіе въ нашихъ съ вами мнніяхъ для меня неудивительно, коль скоро вы разршаете подобный вопросъ, руководствуясь Ваттелемъ. Я не признаю законовъ народнаго права. Если толковать ихъ даже въ самомъ благопріятномъ смысл, они все-таки исполнены неясностей и противорчій и выведены изъ отдльныхъ случаевъ, а не изъ высокихъ началъ нравственности, въ отдльныхъ же случаяхъ всегда господствовало право сильнаго. Конечно, можетъ быть любопытно разобрать, оправдывается-ли первый крестовый походъ законами и началами Ваттеля, но совсмъ другой вопросъ, былъ-ли этотъ походъ справедливъ или только вызванъ мудрою политикой. Я не сомнваюсь, что война наша съ Америкою была справедлива по тмъ началамъ, которыя узаконены авторами, писавшими о народномъ прав, и тмъ не мене не найдется въ Англіи благоразумнаго человка, который-бы сказалъ, что политика Георга III относительно Американскихъ колоній была политикою мудрою, или война эта справедливою. По тмъ же уваженіямъ война съ Франціею оказывалась тоже справедливою, такъ какъ дло шло о предотвращеніи опасностей и о поддержаніи права и порядка въ Европ, тмъ не мене, мало теперь людей просвщенныхъ, которые признаютъ за этой войной необходимость или справедливость. Простите меня, но я ршительно отказываюсь утверждать кое мнніе на Ваттел. Имются писатели, которые разработали публичное право и желали доказать, что убійство и отрава колодцевъ во время войны суть дйствія правомрныя и, можетъ быть, трудно было бы показать, на сколько эти ужасы отличаются отъ нкоторыхъ дйствій, допускаемыхъ въ наши дни. Не судите объ этихъ предметахъ, руководясь мнніями этихъ писателей, точно такъ какъ я не хочу подчинять моихъ сужденій Ваттелю.
Вопросъ о настоящей войн сосредоточивается въ двухъ обстоятельствахъ: во-первыхъ, нужно ли было намъ, съ оружіемъ въ рукахъ, вмшиваться въ распрю между Русскими и Турками, во-вторыхъ, когда вмшательство было уже ршено, зачмъ не покончили всего этого вопроса посл того, какъ Россія приняла Внскую ноту? Театръ войны въ 3000 миляхъ отъ вашей земли. На насъ не нападали, ни нималйше задирали васъ. Два независимыя правительства спорили между собою, и мы вмшались въ споръ. Если было какое основаніе къ спору, то оно было допущено четырьмя правительствами въ предложеніи Внской ноты, безъ Англійскаго посланника въ Константинопол и Лондонскаго кабинета споръ кончился бы самъ собою, и послдняя нота князя Менщикова была бы принята. Не найдется человка, способнаго указать, чмъ эта нота вещественно разнится отъ ноты Внской, поздне принятой и предъявленной правительствами Франціи, Англіи, Австріи и Пруссіи.
Но правительство наше не захотло позволить, чтобы споръ уладился. Лордъ Страфордъ Редклифъ имлъ частныя свиданія съ султаномъ, длалъ все что могъ, чтобы застращать его, настаивалъ, чтобы отвергнуты были всякіе способы соглашенія и сулилъ вооруженную поддержку Англіи, въ случа если вспыхнетъ война. Турки отвергли Русскую ноту, и Русскіе перешли Прутъ и заняли княжества, какъ ‘вещественное обезпеченіе’. Я не защищаю этого дйствія Россіи, я постоянно считалъ его дйствіемъ не-политическикъ и насильственнымъ, но полагаю, что не трудно было бы оправдать его, основываясь на Ваттел, и во всякомъ случа, съ точки зрнія права, оно ничмъ не хуже дйствія, совершеннаго лордомъ Джономъ Росселемъ и лордомъ Пальмерстономъ въ 1850 году, когда они послали 10 или 12 военныхъ кораблей въ Пирей, съ угрозою разгромить городъ, если безсовстныя притязанія дона Пасифико не будутъ немедленно удовлетворены. Но переходъ черезъ Прутъ, по заявленіямъ Англіи, Франціи и Турціи, не представлялъ собою причинъ войны (casus belli). Въ Вн открылись переговоры, и составлена была знаменитая Внская нота, она замышлена въ Париж, принята Внскою конференціею, подтверждена Парижскимъ и Лондонскимъ кабинетами, и всми этими властями сочтена долженствующею удовлетворить чести Россіи и въ тоже время не нарушающею ‘независимости и цлости Турціи и султанской чести’. Россія приняла эту ноту тотчасъ же, если не ошибаюсь, по телеграфу, раньше даже, чмъ нота пришла въ Петербургъ въ точномъ своемъ изложеніи. Вс думали, что вопросъ улаженъ, одинъ изъ членовъ кабинета уврялъ меня, что больше о томъ не будетъ рчи. ‘Все покончено’, сказалъ онъ мн, и повидимому такъ и было на самомъ дл. Но Турокъ отвергъ ноту, составленную его же опекунами и принятую его противницею. Что же сказали тогда министры и ихъ глашатай Таймсъ? Они объявили, что недоразумніе только въ словахъ, что досадно зачмъ Турокъ упрямится, но что вскор все обойдется. Но ладу не вышло, и отъ чего? Говорятъ, что Русское правительство неточно выразумло ноту. Но, въ несчастію для тхъ, которые это говорили, Турки истолковали ее точно также, и, кром того, извстно, что Французское правительство совтовало Русскому принять ноту, такъ какъ ‘въ общемъ своемъ значеніи она ничмъ не различествуетъ отъ предложеній князя Менщикова’. Легко понять, почему Русское правительство должно было, видя, что Турки не подчиняются доводамъ своихъ опекуновъ, возобновить свое первоначальное требованіе: иначе уступка, сдланная имъ при согласіи на эти доводы, обратилась бы ему въ ущербъ. Вотъ несомннное объясненіе бумаги, подписанной графомъ Несельроде и вызвавшей столько толковъ. Но поздне, Русскій императоръ бесдовалъ объ этомъ предмет въ Ольмюц съ лордомъ Вестморелендомъ и выразилъ готовность принять Внскую ноту съ добавкою, которую конференція признаетъ нужнымъ сдлать въ ней для большаго разъясненія. Онъ прибавилъ, что нужно бы поспшить этимъ, такъ какъ ему желательно, до наступленія зимы, перевести свои войска обратно изъ за Прута. Въ туже недлю Турки собрали большой совтъ и, въ противность мнніямъ Франціи и Англіи, ршились объявить войну.
Теперь поглядите, какъ поступало во всемъ этомъ наше правительство. Оно приняло Внскую ноту, въ кабинет не мене пяти членовъ, которые исполняли должность государственнаго секретаря по иностраннымъ дламъ, и слдовательно каждый изъ нихъ долженъ считаться способнымъ постигнуть значеніе этой бумаги. Нота составлена друзьями Турціи, которые заявили себя сберегателями ея выгодъ. Она была предложена Россіи и ею принята, затмъ произошло несогласіе на счетъ настоящаго ея смысла, и Россія согласилась, чтобы ноту поправили, разъяснили, точне опредлили, такъ что она совершенно видоизмнилась. Но какъ скоро Турція ее отвергла, наше правительство вдругъ измняетъ образъ своихъ дйствій, оно объявляетъ, что Внская нота, его собственное произведеніе, не можетъ быть принята, и оправдываетъ Турокъ въ томъ, что они ее отвергли. Турки объявили войну въ противность мнніямъ, выраженнымъ Англійскимъ и Французскимъ правительствами: такъ, по крайней мр, говорится въ синей книг. Но война объявлена, и правительство наше рукоплещетъ, ничмъ не стсняясь. Съ этой минуты Англія завязалась въ войну. Она общала военную свою поддержку стран безъ правительства, стран, управленіе которой зависитъ отъ враждующихъ между собою партій, которая не уметъ избрать опредленнаго направленія для своей политики. Англія дала себя увлечь теченіемъ событій въ Константинопол. Лордъ Кларендонъ справедливо выразился, что она кинулась воевать, подобно кораблю, отплывающему отъ берега въ то время, какъ на немъ нтъ ни кормила, ни компаса.
Вся политика нашего правительства въ этомъ вопрос отличается глупостью, каковой, можетъ быть, не бывало примра. Я не скажу, чтобы оно съ самаго начала желало войны, хотя есть кое-какія указанія, заставляющія думать, что, по крайней мр, нкоторые изъ министровъ кабинета поставили ее своею цлью. Вслдъ за образованіемъ ныншняго правительства, замтный членъ палаты общинъ сказалъ одному изъ моихъ друзей: ‘У васъ воинственное министерство’. Но я не хочу разбирать этого вопроса и увольняю кабинетъ отъ обвиненія въ томъ, что война была затяна. Дйствія министровъ отличались позорною слабостью, и они общали Туркамъ поддержать ихъ вооруженною рукою, условно или безусловно. За одно съ Франціей), Австріею и Пруссіею, они взяли на себя распрю изъ рукъ Россіи и Турціи и въ выгодахъ Турціи составили попечительный совтъ. Они сочинили ршеніе, по ихъ словамъ справедливое и почетное для обихъ сторонъ, и какъ скоро это ршеніе было принято Россіею и отвергнуто Турціей, они тотчасъ же отказываются отъ своихъ словъ, объявляютъ ршеніе ‘совершенно недопустимымъ’ и ведутъ войну со страною, правительство которой, по ихъ предложенію и внушенію, добросердечно согласилось на это ршеніе. Теперь Англія вовлеклась въ кровопролитную войну съ Россіею, несмотря на то, что Русское правительство согласилось на предложенныя ему миролюбивыя опредленія и выразило готовность принять ихъ въ томъ самомъ смысл, въ какомъ съ самаго начала объясняла ихъ Англія. Въ тоже время Англія состоитъ въ союз съ Турціей’, правительство которой отвергло ршеніе Англіи и которая объявила войну, вопреки мннію Англіи. Когда Россія приняла Внскую ноту, непремнно слдовало помшать Туркамъ ринуться въ войну, или, по крайней мр, пусть бы они вели ее за свой собственный страхъ. Я ничего не говорилъ о томъ, что вся эта путаница пошла отъ требованій Франціи, обращенныхъ въ Турецкому правительству и выраженныхъ несомннно боле оскорбительнымъ образомъ, нежели выразился князь Меншиковъ. Я ничего не говорилъ про дипломатическую борьбу, которая происходила, въ теченіи нсколькихъ лтъ, въ Константинопол и въ которой Англія не уступала никакой держав въ усиліяхъ подчинить Турцію иноземнымъ вліяніямъ. Я ничего не говорилъ о томъ, что мы, очевидно, находимся въ войн не только съ Россіею, но со всмъ христіанскимъ народонаселеніемъ Турціи и что мы ведемъ нашу восточную политику по ложному пути, т—е. поддерживаемъ самый безнравственный и самый позорный деспотизмъ, тяготющій надъ одною изъ прекраснйшихъ на земл странъ и раззорившій ее, и надъ народонаселеніемъ, которое уничижено деспотизмомъ, но не могло быть изведено. Я ничего не говорилъ объ этомъ жалкомъ обольщеніи, будто мы сражаемся за цивилизацію, поддерживая Турокъ противъ Русскихъ и христіанскаго народонаселенія Турціи. Я ничего не говорилъ о нашихъ мнимыхъ жертвахъ на дло свободы, тогда какъ въ войн этой нашимъ главнымъ и преобладающимъ союзникомъ государь, который недавно низвергъ вольныя учрежденія и съ помощію военнаго насилія разогналъ національное собраніе.
По моему убжденію, не слдовало вовсе вмшиваться. Опасность Русскаго могущества была лишь призракомъ. Необходимость поддерживать въ Европ магометанское господство есть нелпость, наша любовь къ цивилизаціи, въ то самое время, какъ мы держимъ Грековъ и христіанъ въ порабощеніи у Турокъ, есть позоръ, и ваши пожертвованія на дло свободы въ то самое время, какъ мы исполняемъ велнія императора Французовъ и стараемся льстивыми заявленіями привлечь въ себ Австрію, суть жалкій обманъ. Уронъ отъ невмшательства еще въ далек, и объ немъ можно спорить, его никогда нельзя опредлить и учесть съ точностью, тогда какъ благо отъ невмшательства легко оцнить: для этого стоитъ только вспомнить, во что обошлась намъ противоположная политика. Къ чему она привела насъ? Къ войн на Свер и на Юг, которая грозитъ разлиться на вс страны Европы. Многіе милліоны, можетъ быть, до пятидесяти, будутъ собраны съ народа, который не можетъ избавиться отъ невжества и бдности, какъ только подъ условіемъ постояннаго мира. Застой въ торговл цлаго міра, разстройство въ монетномъ дл, раззореніе и гибель множества семей. Опять цлый годъ вздорожанія припасовъ, несмотря на хорошій урожай въ Англіи, главнйше потому, что войною затрудненъ ввозъ, и что главные доставители хлба сдланы нашими непріятелями. Убыль въ людяхъ достигла чрезвычайной степени. Многія тысячи нашихъ соотечественниковъ погибли отъ болзней и на под битвы, сотни и тысячи англійскихъ семействъ будутъ повергнуты въ скорбь, неся на себ долю наказанія, которое приходится выносить за глупость народовъ и руководителей ихъ. Когда настанетъ время ‘кроваваго разслдованія’, кто будетъ за это отвтчикомъ? Вы читали извстія изъ Крыма, можетъ быть, васъ брала дрожь при повствованіи объ этой рзн. Вы помните страшную картину (я не говорю о сраженіи, атак, одушевленіи въ бою), когда Русскіе, обезумвъ, стрляли въ Англичанъ, предлагавшихъ имъ воды для облегченія предсмертной муки или для утоленія жажды, когда Англичане обирали тхъ, которыхъ они убили или ранили, въ надежд найти нсколько рублей и, вмсто добычи находили на трупахъ образки съ ‘Богородицею и Ея Младенцемъ’. Вы слдили воображеніемъ за этими страшными подробностями. Такова война, сопровождаемая всми преступленіями, какія можетъ придумать и совершить человкъ, всми ужасами, какія онъ можетъ надлать и вынести. Вотъ чего столь легкомысленно пожелало наше христіанское правительство, вотъ чему теперь патріотически рукоплещетъ великое число нашихъ соотечественниковъ! Извините, но я не могу идти вмст съ вами. Я не хочу замшаться въ это преступленіе. Руки мои не запачкаются кровью, которая прольется. Необходимость удержаться во власти можетъ иной разъ оказывать вліяніе на управленіе, народъ можетъ поддаться обольщеніямъ, у Ваттеля можно найти законы и доводы, однако ни уваженіе къ лицамъ, изъ которыхъ состоитъ правительство, ни желаніе ‘плыть по теченію’, ни страхъ быть обвиненнымъ въ недостатк любви къ отечеству, не заставятъ меня одобрять политику, которую въ совсти коей я считаю преступною передъ Богонъ и, въ тоже время, вредною настоящему благу моей страны. Остается мн попросить у васъ извиненія въ длиннот письма. Вы меня къ тому вынудили, и я бы не написалъ его, если бы не цнилъ вашей искренности и благорасположенія во мн.

Джонъ Брайтъ.

II.

8 Февраля.

Третьяго дня лордъ меръ давалъ свой ежегодный обдъ и пригласилъ на него сэра Чарльза Непира и лорда Кардигана. Сэръ Чарльзъ Непиръ произнесъ за немъ весьма своеобразную рчь, каковой можно было ожидать отъ него. Въ этой рчи имются кое какія разоблаченія тайной передержки, въ которой прибгаютъ Англо-французы, находясь въ Балтійскомъ мор. Впрочемъ, вотъ эта рчь:
‘Милорды и господа! Если чиновникъ, возвращающійся подобно моему благородному другу (лорду Кардигану) изъ чужбины по совершеніи подвиговъ чудной храбрости, гордится пріемомъ, который здсь оказанъ ему сегодня: то что долженъ чувствовать я, возвратившійся, не исполнивъ возложеннаго на меня порученія, подвергшійся разслдованію со стороны правительства и лишенный командованія (нтъ, нтъ!), да, повторяю, лишенный командованія? Вы, безъ сомннія, ожидаете, чтобы я сказалъ вамъ нсколько словъ о Балтійскомъ поход. У меня былъ флотъ великолпный…. до извстной степени. Экипажи никуда не
годились, мы отправились въ путь безъ лоцмановъ, безъ картъ, съ неопытными офицерами, и намъ удалось прибыть на мсто въ совершенномъ здоровь.
‘Первою моею цлью было удовлетворить страну. Узжая, я очень хорошо зналъ, что не буду въ состояніи исполнить десятую долю того, чего отъ меня ожидали, но я, однако, ршился дйствовать, какъ только умю.
‘Я хотлъ предоставить Русскимъ возможность показаться въ мор. Они этого не захотли. Вслдъ за тмъ а пошелъ въ Кронштадту посмотрть, что могъ бы я тамъ сдлать. Я хотлъ тамъ напасть на непріятельскую эскадру, но скоро убдился, что это дло невозможное.
‘Прежде всего, вода недостаточно была глубока для нашихъ кораблей. Потомъ, батареи такъ были сильны, что не дозволяли намъ и попытки нападенія на крпость, не подвергнувъ гибели нашего флота. И такъ, я полагаю, что дйствовалъ благоразумно.
‘Французскій адмиралъ былъ моего мннія, и мы предположили напасть на Бомарзундъ. Для этого мн было не нужно войскъ, но Французскій адмиралъ думалъ, что безъ нихъ онъ не обойдется и написалъ о томъ своему правительству. Я все- таки полагаю, что они были намъ ненужны и что эти солдаты были бы полезне въ Севастопол.— Взятіе Бомарзунда ничего не стояло. Дло было очень легкое, безъ потерей я труда мы разрушили очень большую линію укрпленій.
‘Правительство подвергнуло меня строгому разслдованію. Публика на меня напала, а правительство, вмсто того, чтобы за меня заступиться, поощряло клевету публики. Какъ скоро въ Англіи и во Франціи узнали, что Французское войско возвращается, созванъ былъ военный совтъ. Слыхали вы когда о военныхъ совтахъ изъ за подобныхъ причинъ? (Смются.)
‘Наконецъ дло было разслдовано однимъ маршаломъ Франціи, однимъ Французскимъ адмираломъ, Англійскимъ инженернымъ генераломъ и тремя изъ нашихъ адмираловъ. Они единогласно ршили, что не было возможности идти дальше, не подвергая флотовъ опасности, и что пораженіе было бы почти несомннное.
‘Англійское адмиралтейство не удовольствовалось этимъ и пожелало втораго военнаго совта, но Французскій адмиралъ отказался собирать его, говоря, что ему больше не надо совтовъ для дйствій исключительно-морскихъ.— Ваше правительство осталось недовольно, но Французское войско отправилось назадъ во Францію.
‘Я объявляю, что если бы мы снова пошли впередъ въ Финскій заливъ, мы погубили бы нашъ флотъ. Однако мн захотлось еще разъ произвести развдку Кронштадта, этой самой твердой крпости въ Европ.
‘Я увидлъ, что ничего не подлаешь и написалъ донесеніе моему правительству. Когда разнеслось ложное извстіе о взятіи Севастополя, стали спрашивать: Зачмъ Непиръ не беретъ Кронштадта и Санктпетербурга? Меня спрашивали даже, зачмъ я не пошелъ на Москву? (Смхъ.)
‘Конечно, я не думалъ, чтобы адмиралтейство врило въ эту клевету и въ свой чередъ содйствовало позору адмирала, который сдлалъ все возможное для обереженія чести своей страны. Я написалъ адмиралтейству, какимъ образомъ можно бы взять Свеаборгъ. Чтб же сдлали? Я скажу о томъ, пусть правительство, если у него есть сколько нибудь сердца, немедленно меня уволитъ (Смхъ).
‘Адмиралтейство переиначивало мои слова и писало ко мн странныя бумаги. У меня спрашивали, зачмъ я не бралъ Свеаборга, тогда какъ я изыскивалъ способовъ это сдлать! Я не такой человкъ, чтобы выносить это (Смхъ).
‘Я не способенъ терпть обиду, я возражалъ. Мн отвчали, что я ввелъ ихъ въ заблужденіе. Мн писали письма, самыя оскорбительныя, какія только могутъ быть обращены къ офицеру. Говорю это, чтобы это было всмъ извстно и чтобы сэръ-Джонъ- Грегамъ никогда больше не занималъ должности перваго лорда адмиралтейства.
‘Я хочу, чтобы публика звала, что если бы я послушался мнній сэра-Джона-Грегама, я погубилъ бы весь флотъ въ Балтійскомъ мор. Я докажу это свту, и если у сэра Джона-Грегама сохранилась малйшая доля чести, онъ не останется на своей должности, пока это не разъяснится. Съ другой стороны, прибавлю, что я не имю больше права состоять въ морскомъ списк, и что можно вычеркнуть оттуда мое имя, если я говорю неправду (Браво!). Пользуюсь настоящимъ случаемъ сдлать публик это заявленіе и готовъ представить мои дйствія на обсужденіе палаты общинъ, когда она того пожелаетъ (Бравоі).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека