БОМБА ПРОФЕССОРА ШТУРМВЕЛЬТА
Фантастика Серебряного века
Том VII
Владимир Барятинский
ПИСЬМА С МАРСА
Повесть
Владимир Барятинский
ПИСЬМА С МАРСА
Повесть
Вступление
Вступление
Твой Крикс‘.
Комментарии
Комментарии
Письма с Марса, Барятинский Владимир Владимирович, Год: 1904
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Однажды ночью, часов так около двенадцати, mademoiselle Clairette, барон Зюнде и я ехали на тройке. Куда и откуда мы ехали — положительно не могу сказать, дело, кажется, происходило на Крестовском острове. Во всяком случае, утверждать берусь лишь тот факт, что мы возвращались с какого-то обеда, спешили на какой-то ужин, и что кругом было много снега, сверкавшего под лучами улыбавшейся и даже, как будто, показывавшей нам язык луны.
Тройка лошадей неслась, а тройка людей несла в это время всякий вздор, особенно, конечно, отличался на этом поприще Зюнде. Он поставил, между прочим, нашей веселой собеседнице такой затруднительный вопрос: если бы он, Зюнде, сорвал с одной из наших лошадей яблоко (лошади были серые в яблоках) и предложил бы ей, Clairette, отдать это яблоко в знак своего серьезного влечения одному из присутствующих мужчин, то кому бы она отдала предпочтение — барону Зюнде, мне или… кучеру.
При таком вопросе Clairette смутилась, впрочем, смущал ее не столько пикантный вопрос, сколько недостаточно твердое знание русского языка.
И вот, пока она недоумевающим взглядом посматривала на нас, стараясь придать своему веселому, раскрасневшемуся от мороза личику сосредоточенное выражение, произошло нечто совершенно изумительное.
На небе показалась светящаяся точка.
— Tiens! une toile filante! {Смотрите! Падающая звезда! (фр.). (Здесь и далее прим. сост.).} — произнесла Clairette, подняв носик кверху.
— Надо пожелать чего-нибудь, пока она еще не скрылась, — заметил я.
— Dsirer quelque chose? {Здесь: Пожелать что угодно? (фр.).}
— Oui, cherie! desire… moi {Да, дорогая. Пожелай… меня (фр.).}, — с чарующей улыбкой посоветовал барон Зюнде.
Между тем, светящаяся точка, к нашему большому изумлению не исчезала, а наоборот, становилась все больше и больше и, теряя постепенно свой блеск, превращалась в темную массу, летевшую по направленно к нам с необычайной быстротой.
— Sapristi! qu’est-ce donc? {Проклятье! Что это такое? (фр.).} — с изумлением прошептала Clairette.
Мы промолчали, сами не отдавая себе отчета в происходящем. А темная масса все росла и росла, придвигалась к нам все ближе и ближе и, наконец со свистом грохнулась в нескольких шагах от дороги в снег и зашипела. Ямщик, только что заметивший таинственный предмет, сразу осадил лошадей и испуганно прошептал: ‘С нами крестная сила!’
Мы переглянулись и, движимые все трое одной и той же мыслью, выскочили из саней.
— Allons voir {Пойдем, посмотрим (фр.).}, — прошептала Clairette.
Мы молча кивнули головой в знак согласия и храбро зашагали по снегу.
— Смотри, укусит еще, чего доброго! — предупредительно заметил Зюнде, когда мы подошли почти вплотную к темной массе, лежавшей черным пятном на сверкающей белизне снега и встречавшей нас неприязненным шипеньем.
— Фу! какой скверный запах! не то серой воняет, не то порохом, — отозвался я.
Было слишком темно, чтоб разглядеть таинственную массу. Нужно было ‘света! побольше света’, как говорил покойник Гете. Зюнде крикнул ямщику достать свечу из фонаря тройки.
Ямщик, испуганно следивший за нашими движениями и крайне недоверчиво относившийся к предмету нашего любопытства, начал отнекиваться, основываясь на том, что ‘нельзя, мол, оставлять лошадей без присмотра’.
Тогда я сам вернулся к экипажу, вынул свечу и, защищая пламя рукой, пошел обратно на место происшествия.
Пламя извивалось, замирало, стеарин капал мне на руки и на шубу, но, тем не менее, нам кое-как удалось рассмотреть то, что нас интересовало. Кстати, и луна благосклонно приняла участие в наших занятиях, озарив нас своим белесоватым светом.
Пред нами лежала большая черная глыба с неправильной поверхностью и с более или менее правильными очертаниями овала: издавая сильный серный запах, она все еще продолжала шипеть, хотя и слабее, чем в первый момент своего падения. Кругом нее снег стаял и небольшими ручейками грязноватой воды орошал наши галоши.
Зюнде, оказавшийся смелее нас всех, решился ткнуть концом палки грязную массу: масса оказалась совершенно твердой и притом положительно неодушевленной.
— Берем этот машин домой avec nous {с нами (фр.).}, — расхрабрилась Clairette, любившая иногда блеснуть своими крайне неудовлетворительными сведениями по русскому языку.
— Tu es folle, ma chè,re! {Ты с ума сошла, дорогая! (фр.).} — возмутился я. — Куда же мы положим такую громаду? да и весит то она, наверное, изрядно.
Черный предмет был действительно порядочных размеров, около сажени в длину и аршина два в ширину.
Пришлось отказаться от проекта везти на буксире нашу находку. Тогда я предложил моим спутникам спокойно продолжать нашу partie de plaisir {вечеринку (фр.).}, а завтра приехать на это место со всеми необходимыми принадлежностями, как-то: топоры, ломы, веревки и т. п.
Предложение мое было принято, и мы, к величайшей радости ямщика, водрузились обратно в тройку и поехали… не помню куда.
На следующий день, в три часа дня, Clairette, Зюнде, я и старый князь Уржумский, которого мы застали у Clairette, заехав за ней — прибыли к месту происшествия в сопровождении двух рабочих.
Рабочие начали было уже обвязывать черную массу веревками, как вдруг барону Зюнде пришла поистине гениальная мысль.
— Позвольте! — вскричал он. — Не лучше ли сначала исследовать, что это за штука, прежде чем обременять себя такой тяжелой ношей?
— Исследовать? как исследовать?
— Да очень просто: раздробить эту глыбу при помощи ломов и посмотреть, нет ли в ней чего-нибудь интересного.
— Раз, что она упала с неба, значит, это не что иное, как аэролит, — важно и притом весьма резонно изрек князь Уржумский.
— Совершенно верно! и как это нам раньше в голову не пришло! — закричал Зюнде. — Ура! виват! Уржумский, ты — гений! — и, обращаясь к рабочим, добавил:
— Ломай эту штуку, братцы.
‘Братцы’ пустили в ход ломы, осколки каменистой массы посыпались градом. Оказалось, что верхний черный слой был очень тонок — не более миллиметра, — излом сероватого цвета и зернистый.
Лица присутствующих изобразили разочарование.
— Самый обыкновенный аэролит! — недовольным тоном заметил Уржумский.
— Зато какой большой! — утешил я.
Работа шла успешно: аэролит оказался каменистый и не слишком твердый.
Вдруг один из ломов, вонзенный сильной рукой рабочего, застрял, издав предварительно звук удара металла о металл.
Все насторожили уши.
Изнутри глыбы послышался писк.
— Вы слышали? там кто-то визжит! что за черт! — произнес Зюнде.
Рабочие перекрестились и отказались продолжать работу. Пришлось пообещать им крупный ‘на чаек’. Как известно, такое обещание магически действует на русского человека. Работа опять закипела.
Кончилось дело тем, что каменистая масса была разломана, и нашим глазам представился большой металлический цилиндр, герметически закупоренный со всех сторон, в верхней части его оказалась дыра — след лома — через которую слышалось какое-то ворчание.
Всех присутствующих охватила какая-то робость, переминались с ноги на ногу, молчали и растерянно смотрели друг на друга.
— Il у a quelqu’un dans cette machine {В этой машине кто-то есть (фр.).}, — произнесла Clairette.
Ее голос подбодрил нас: мы приблизились к цилиндру и начали его постукивать. Внутри что-то закопошилось и начало издавать жалобно-молящие звуки.
Наконец, Зюнде решился принять энергичные меры для исследования тайны: он взял из рук рабочего топор и осторожно вырезал дно цилиндра. Жалобные звуки приняли веселый характер. Положительно, цилиндр заключал в себе живое существо, которое необходимо было выпустить на свободу. Прибегли опять к топору, металлическая оболочка была разрезана, и… и… и нашим взглядам представился человек, или почти что человек.
Представьте себе десятилетнего мальчика, ростом с здоровенного мужчину во цвете лет, с руками длинными до колен, ртом на месте носа и носом на месте рта. Одет этот странный субъект был в какую-то холщовую рубашку с небольшим вырезом на груди. Цвет его кожи был зеленовато-бронзовый, вроде того, как Поссарт гримируется в роли Мефистофеля.
— Misricorde qu’il est laid! {Какая жалость, такой уродец! (фр.).} — воскликнула Clairette.
— Д-да! — промычал Зюнде. — Ты бы и поцеловать его не могла! У него нос черт знает где.
Рабочие, между тем, побросав инструменты, пустились бегом бежать, до того страшное впечатление произвел на них наш внезапный гость.
Наступило мучительное молчание.
Странное существо приподнялось на руках, изумленно обвело взглядом всех присутствующих, потом встало на ноги, бросило беспокойный взгляд на свой туалет и направилось прямо к Clairette, которая, при его приближении, завизжала от страха и спряталась за мою спину.
‘Существо’ засмеялось смехом, похожим на хрюканье поросенка, и отчетливо произнесло:
— Good morning!
— Un anglais! {Доброе утро! — Англичанин! (англ., фр.).} — вскричала Clairette, внезапно взыгравшись духом, и храбро протянула руку незнакомцу.
Они обменялись shake hands’oм {рукопожатием (англ).}. Тогда и мы, трое мужчин, последовали примеру нашей дамы. ‘Существо’ говорило по-английски и между нами тотчас же завязался на этом языке разговор.
— Где я?
— На островах.
— Островах? каких островах?
— Петербургских.
— А что такое Петербург?
— Столица России.
— А что такое Россия?
— Mais c’est un idiot! {Он идиот, однако! (фр).} — не удержалась Clairette, слыша наивные вопросы ‘существа’.
Получив объяснение, что такое Россия и Европа, ‘существо’ произнесло:
— Это все Англия.
— Как Англия? — изумился Зюйде, говоривший от лица всех нас. — И каким образом вы знаете, что существует Англия, когда вам незнакома Россия и даже Европа? Да, наконец, откуда вы сами взялись?
— Я родом из города Swinstown королевства Kikimorland.
— Что такое? да вы не из сумасшедшего ли дома?
‘Существо’ обиделось при таком вопросе и предложило барону бокс. Мы поторопились успокоить его и разговор продолжался.
— Мы, вероятно, с разных планет? это какая планета?
— Земля.
— Ну так и есть, так и есть! All right! а моя планета — как вы, земные обитатели, называете ее — Марс.
— Обитатель планеты Марс! — изумленно повторили мы хором. — Да как вы сюда попали?
— Очень просто: не помню сколько времени тому назад — я потерял сознание о времени — я заболел, и болезнь моя кончилась тем, что я впал в летаргический сон. У нас на Марсе существуют особенные люди, которых называют докторами. Когда человек заболевает, то к нему приглашается такой доктор. То же было и со мной: ко мне призвали доктора, он осмотрел меня и решил, что я умер… у вас на Земле, надеюсь, нет докторов?
— О, и сколько еще!
— И они у вас тоже хоронят заживо?
— Сколько угодно!
— Это нехорошо! Ну, так вот: когда доктор сказал, что я умер, меня положили в гроб — вот этот металлический цилиндр, из которого вы меня вынули — и похоронили. Так я пролежал два дня приблизительно, на третий день я почувствовал, что куда-то лечу вместе с моей могилой… Вот и все. Затем я очутился на Земле, у вас.
— Понял, понял все! — вскричал Зюйде. — Вероятно, вас похоронили в таком куске почвы, которому предстояло, отделившись от вашей планеты, стать аэролитом и прилететь таким образом на Землю.
— Yes, yes! — обрадовался ‘марсовец’ и, став вдруг снова серьезным, отвесил нам поклон и торжественно провозгласил:
— Му name is Criks {Мое имя Крикс (англ.).}.
Тогда мы, в свою очередь, поспешили ему отрекомендоваться, а покончив с официальным представлением, полюбопытствовали узнать, откуда господин Крикс набрался сведений по английскому языку.
— О, это целая история! — ответил он. — Английский язык у нас считается интернациональным. Узнали же мы, обитатели Марса, его таким образом. Много, много лет тому назад к нам на планету свалился с неба странный предмет — воздушный шар, как мы потом узнали: в нижней части этого предмета находилась большая корзина, а в этой корзине лежал в бессознательном состоянии — ‘почти человек’. Вы понимаете, что для нас, обитателей, Марса, вы, обитатели Земли, кажетесь только ‘почти’ людьми. Привели мы этого человека в чувство, и, вообразите, как только он очнулся, то вытащил из своей корзины длинную жердь с прикрепленным на ней четырехугольным куском красной материи, воткнул эту жердь в почву и важно заявил: ‘Эта страна объявляется английской колонией. Hip, hip, hurrah!’ Затем он поселился у нас и обучил нас английскому языку, боксу, крокету, а также пить виски и есть кровавое мясо. Политической роли у нас он не играл, хотя и страстно добивался оной: мы не решались доверить наши государственные интересы человеку, у которого нос был на месте рта, а рот на месте носа.
— То есть, как это — рот на месте? — изумился Уржумский.
— Ну, да! так, как у вас! строение вашего лица несогласно с принципами нашей анатомии, — пояснил г-н Крикс. — Однако, мне холодно.
Мы сейчас же укутали нашего нового знакомого в плед, усадили в тройку и повезли в город. На пути мы решили, что г. Крикс поселится у меня, так как никто из остальных участников нашей поездки не мог этого сделать: Уржумский — по семейным обстоятельствам, а Зюнде — по служебным. Впрочем, мне пришлось немного побороться с Clairette из-за моего квартиранта. Коварная женщина хотела его приютить у себя, мотивируя свое желание тем, что ей надоела ‘земная любовь’.
В конце концов г-н Крикс был доставлен ко мне на квартиру, где я ему и отвел особую комнату. Он моментально завалился спать, утомленный, вероятно, своим оригинальным путешествием и заявив мне предварительно, что у них на Марсе сутки продолжаются тридцать семь с половиной часов и что, мол, сих ради причин, он менее двенадцати часов никогда не спить.
Ввиду такого заявления я оставил его в покое и даже собственноручно изгнал семнадцать репортеров и прочих ученых, явившихся ко мне за подтверждением потрясшего город известия о пребывании у меня на дому обитателя планеты Марс.
Под вечер и я отдался в объятия Морфея, лелея сладкие мечты о том, как я буду экзибировать моего жильца и как, тем самым, прославлю самого себя…
Увы и ах! мечтам моим не суждено было сбыться!
Когда я проснулся на следующее утро и вошел на цыпочках, боясь встревожить драгоценный сон, в комнату г. Крикса, я усмотрел — пустоту, или, вернее, взамен ‘марсовца’ я узрел исписанный и пришпиленный к подушке клочок бумаги. Можете себе представить, с каким лихорадочным нетерпением я набросился на эту записку.
— ‘Жалкая земная тварь! — значилось в оной на чистейшем английском языке. — Мне с первого же дня ваша планета показалась на столько ничтожной, что я поспешил уехать восвояси. Какой путь я избрал — не скажу, дабы вы, дураки (так-таки и было написано ‘дураки’ — fools) не повадились шататься к нам. Но, дабы вознаградить тебя за представленное мне на эту ночь гостеприимство, я обещаю тебе ежемесячно писать письма с описанием нашего житья- бытья. Каким образом эти письма будут тебе доставляться — этого я тебе тоже не скажу, иначе еще, пожалуй, ты вздумаешь мне отвечать, а глупостей твоих читать я не намерен. Итак, прощай. Жди от меня на днях письма. Ущипни за меня единственную земную женщину, с которой я успел познакомиться. Сморкаюсь в твой платок (так принято у нас на Марсе заканчивать письма).
Прочтя это выразительное послание, я снова взыгрался духом: у меня будет корреспондент на Марсе! ого-го-го!! До этого еще ни одна, даже американская газета, не доходила.
Если Крикс не надует, обещаю, господа, печатать переводы его писем в нашем журнале.
Впервые: Всемирный вестник. 1904. No 1 (единственный опубликованный фрагмент).
В. В. Барятинский (1874-1941) — прозаик, драматург, переводчик, мемуарист. Сын генерал-адъютанта. По окончании Морского кадетского корпуса служил в Гвардейском экипаже, вышел в отставку в чине лейтенанта. С 1896 г. печатал в периодике рассказы, сатирич. очерки великосветской жизни, в 1899-1900 гг. издавал газету Северный курьер. В 1900-х гг. совместно с женой (актрисой Л. Б. Яворской) возглавлял ‘Новый театр’, на сцене которого шли его комедии. В эмиграции жил в Берлине и Париже, печатался в эмигрантской прессе.