Письма к Н. И. и Т. А. Астраковым, Герцен Александр Иванович, Год: 1869 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 197 минут(ы)

НЕИЗДАННЫЕ ПИСЬМА А. И. ГЕРЦЕНА к Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМ

К печати приготовил Л. Л. ДОМГЕР

ИЗДАНИЕ ‘НОВОГО ЖУРНАЛА’
НЬЮ-ЙОРК 1957

ПРЕДИСЛОВИЕ

2 мая 1869 г., в семнадцатую годовщину смерти жены, А. И. Герцен переслал своим детям (Александру, Наталье и Ольге) записку, полученную им от Татьяны Алексеевны Астраковой. Герцен просит детей сохранить эту записку (она до нас не дошла), свидетельствующую о ‘религиозной любви’ Астраковой к их матери, Наталье Александровне Герцен.

Этими двумя словами Герцен охарактеризовал с исчерпывающей меткостью чувство, пронесенное Астраковой через всю ее жизнь: более преданного друга у Н. А. Герцен, пожалуй, не было. ‘Другой такой женщины, какова была она, нет, не было и не будет’, писала Астракова в 1873 г. ее дочери. И Н. А. Герцен отвечала своему другу такой же привязанностью. В недавно опубликованном письме к А. И. Герцену, написанном через 7 месяцев после смерти Натальи Александровны (8/20 января 1853 г.), Астракова говорит: ‘Мне сдается, что я духовно была очень близко связана с ней, что ни с кем и никогда не была она так откровенна, как со мной, была ли то невольная симпатия или она чувствовала мое влечение безграничное к ней, только часто и много она говорила со мною о таких вещах, о которых, вероятно, если [не] никому еще, так очень немногим говорила’ (‘Литературное Наследство’, т. 62, М. 1955, стр. 17).

Этой ‘религиозной любви’ обязаны мы тем, что до нас дошло свыше 260 писем и записок Герцена и его жены, адресованных к Т. А. и Н. И. Астраковым, и что мы имеем возможность ввести в научный оборот значительное количество доселе не бывших в печати писем Герцена.

К сожалению, сведения об адресатах писем крайне скудны, и очень немногое прибавляет к ним вводная заметка в последнем, 62-м, томе ‘Литературного Наследства’, предваряющая публикацию четырех писем С. И. и Т. А. Астраковых к Герцену и одного письма С. И. Астракова к Н. П. Огареву — поистине ‘незначительной части обширной многолетней переписки’, как замечает редактор. Сведения эти ограничиваются несколькими заметками в энциклопедических словарях и в комментариях к письмам, — заметками, обнаруживающими явную взаимозависимость.

Братья Астраковы — Николай, Сергей, Владимир и Михаил — ‘были сыновьями вольноотпущенника, мелкого чиновника-копииста Московского уездного правления питейного сбора Ивана Васильевича Астракова’.

Н. И. Астраков (1809-1842) поступил в Московский университет в 1827 г. и окончил его в 1831 г. по физико-математическому отделению, получив степень кандидата. Через H. M. Сатина, которому Астраков давал уроки математики, он сблизился с А. И. Герценом, поступившим в университет в 1829 г., и с другими участниками кружка Герцена-Огарева. В 1836 г. получил степень магистра. Преподавал математику в нескольких учебных заведениях Москвы, помещал переводы в журнале профессора М. Г. Павлова ‘Атеней’ и напечатал статью ‘Об образцовой ферме’ в ‘Отечественных Записках’ 1841 г. 12 февраля 1842 г. он умер от тяжелой болезни, вероятно, водянки (см. письмо Н. П. Огарева к жене: М. Гершензон, ‘Образы прошлого’, М. 1912, стр. 467).

Т. А. Астракова (1814-1892) — двоюродная сестра Н. И. Астракова (‘Лит. Наследство’, т. 62, стр. 9), вышедшая за него замуж в 1837 г. Девичья ее фамилия неизвестна — она не указана ни в одной из немногочисленных заметок о Т. А. Астраковои. Посылая Н. А. Герцен-дочери в 1875 г. сделанный в 15-летнем возрасте рисунок головы Иоанна-Крестителя, Т. А. Астракова прибавляет: ‘Подпись я сейчас только написала — это моя прежняя фамилия’ (из неизд. письма) но рисунок этот не сохранился. Т. А. Астракова обладала недюжинным талантом к живописи и брала уроки у В. Л. Тропинина, о котором напечатала в ‘Московских Ведомостях’ (1857) ценные воспоминания. В 50-х годах занялась литературной деятельностью и напечатала (анонимно или под псевдонимами) несколько повестей в ‘Русских Ведомостях’ (‘Живописец’, ‘Бедный музыкант’), ‘Современнике’ (‘Воспитанница’, 1857) и др. повременных изданиях. Повесть ‘Воспитанница’, по мнению некоторых комментаторов, имеет автобиографическое значение, по мнению других — в ней описана жизнь Н. А. Герцен у кн. М. А. Хованской {См. А. И. Герцен. ‘Полное собрание сочинений и писем’ под ред. М. К. Лемке, т. IX, стр. 19 (цит. далее как ‘изд. Лемке’).}. Последнее вряд ли справедливо: между сюжетом повести и биографией Н. А. Герцен нет почти ничего общего. Умерла Т. А. Астракова в бедности, пережив почти всех своих сверстников и друзей. Незадолго до смерти она писала Н. А. Огаревой-Тучковой: ‘Я как Вечный жид — осуждена скитаться по белу свету, пока кто-нибудь сжалится и засыпет меня землею’. (‘Архив Огаревых’, М. 1930, стр. 281).

Главной заслугой Т. А. Астраковои перед историей русской общественности являются, однако, не ее забытые ныне литературные опыты, а те страницы ее записок об А. И. и Н. А. Герценах, которые вошли в известные воспоминания (‘Из дальних лет’) Татьяны Петровны Пассек, печатавшиеся в ‘Русской Старине’ с 1872 по 1887 г. и затем дважды вышедшие отдельными изданиями (в 1878-89 и 1905-6 гг.). Записки эти, при всей их краткости, относятся к наиболее ценным по достоверности и фактическому материалу страницам объемистых и во многом ненадежных мемуаров Т. П. Пассек. В одном из неизданных писем к Н. А. Герцен-дочери (‘Тате’), от 15/27 февраля 1877 г., Т. А. Астракова рассказывает об обстоятельствах, побудивших ее написать воспоминания: ‘…когда вдруг обозначилось, что у меня осталось только 2000, да и на эти нельзя получить более 6%, тогда я увидела, что мне нужно хлопотать в богадельню, а идти в богадельню куда не хочется, — ну я и опять подумала: буду кое что продавать, буду кое что зарабатывать, в это время Пассек (Т. П.) предложила мне писать записки о твоем отце {Т. П. Пассек давно уговаривала Астракову писать воспоминания о Герцене. В письме к Н. А. Герцен-дочери, от 20 июня 1874 г. (неизд.), Астракова пишет о Пассек: ‘и все толкует мне: пишите, пишите все, что знаете и что вспомните о нем — ведь это достояние истории!!… Смотрите, чтобы не пропало ни одно его слово!!…’} с приложением его писем и обещала платить мне по 25 с. р. с листа (получала сама по 50 с. р. — но лишек она брала себе за исправление записок и слога, и корректуру) — я согласилась, тем более, что она обещала мне все после возвратить. Подумала, подумала я, что ведь все это [письма родителей. Л. Д.] я обещала тебе — но что же делать — нужда! и решилась. […] Постараюсь выручить от Пассек и письма и свои записки, и тоже передам тебе. Из моих записок в печати очень много повыкинуто, я писала подробнее и как мне кажется интереснее — у меня было написано целые тетради [курсив наш. Л. Д.], а они напечатали только с небольшим лист, да еще, говорят, будет тоже лист или два, — ну это даже меня взбесило’. — Где в настоящее время находятся эти несомненно интереснейшие тетради с неиспользованными Т. П. Пассек записями Астраковой — неизвестно. Повидимому, они не были возвращены автору, как не были возвращены и оригиналы большинства опубликованных Т. П. Пассек писем Герцена и его жены к Астраковым {Из восьми напечатанных Т. П. Пассек писем А. И. и Н. А. Герценов к Т. А., Н. И. и С. И. Астраковым в публикуемой ныне коллекции оказались подлинники лишь одного письма А. И. Герцена (см. No 19) и одного письма Н. А. Герцен, подлинники остальных шести писем Т. А. Астракова, очевидно, не могла ‘выручить от Пассек’.}.

Младший брат H. И. Астракова — Сергей Иванович (1816-1867) также окончил Московский университет по физико-математическому отделению (в 1840 г.) и преподавал математику в средне-учебных заведениях Москвы. Истинным призванием его, однако, были всевозможные механические изобретения, от усовершенствованного паровоза до воздушного шара, ни одно из которых осуществлено не было. В печатаемых ниже письмах Герцен иногда добродушно подтрунивает над ‘кондуктором дилижанса на луну’ и сообщает ему новости с ‘родины машин’ {В публикуемой коллекции сохранилась бандероль с написанным рукой А. И. Герцена адресом: ‘Татьяне Алексеевне Астраковой. Rue Plustchicha. В бюро построения дороги на луну’.}. С. И. Астраков был особенно дружен с Огаревым, которому давал агрономические и хозяйственные советы. Всю жизнь он жестоко нуждался (11/23 декабря 1852 г. Т. А. Астракова писала Герцену: ‘каково же нам, когда все жалованье состоит из тридцати рублей серебром в месяц?’, ‘Лит. Наследство’ т. 62, стр. 16) и ‘угас в чахотке’. Получив от Герцена известие о смерти С. И., Огарев отозвался такими строками: ‘Первое, что меня поражает, — это смерть С. И. Как долго мы были близки и как давно не переписывались! Как, чем он умер?.. Грустно прошла его жизнь, он на всех смотрел с сомненьем и негодованьем… Но что его согнало в раннюю могилу — бедность, скорбь, или особого рода болезнь? Напиши мне, если что знаешь’ (‘Лит. Наследство’, т. 39-40, М. 1941, стр. 433) {О С. И. Астракове см. ‘Лит. Наследство’, т. 62, стр. 10-12. Там же опубликовано единственное сохранившееся письмо его к Герцену (стр. 12-14) и воспроизведена его фотография (стр. 13).}.

——

Николай Иванович Астраков сблизился с Герценом и его кружком еще на университетской скамье, но сдружились они в 1838 г. когда он и его жена стали, вместе с Н. X. Кетчером, главными помощниками в сношениях Герцена с его невестой Н. А. Захарьиной, а затем и в устройстве ее побега из дома кн. М. А. Хованской и увоза во Владимир, где 9 мая 1838 г. состоялось венчание.

Т. А. Астракова познакомилась с Герценом и его будущей женой в апреле 1838 г. Вот как она рассказывает об этом:

‘Однажды, весной 1838 года, муж сказал мне, что Александр собирается жениться на воспитаннице княгини Хованской — Натальи, о которой я не имела и понятия, а 18 апреля, ночью [вероятно, в ночь с 17 на 18 апреля. Л. Д.], кто-то постучался к нам в ворота, — дождь лил страшный, в доме все уже спали. Брат моего мужа, спавший в мезонине, открыл окно и спросил: кто стучится? ему отвечали: ‘поручик Богданов’. Николай, услыхавши это, вскочил с постели, наскоро оделся, говоря мне: ‘это приехал Александр, оденься и приходи к нам в кабинет’. Я слышала от Николая, что это личность чрезвычайно замечательная и интересовалась его видеть. Когда Николай представил нас друг другу, Александр как-то так просто дружески подал мне руку, что с первого взгляда привлек к себе. ‘Я очень рад, — сказал он, пожавши мне руку, — счастию Николая, и приехал сюда просить вас помочь мне быть так же счастливым’. Он говорил живо, иногда с чувством, иногда с юмором, и все, что ни говорил, было чрезвычайно увлекательно. Между прочим, он сказал, что приехал с тем, чтобы во что бы то ни стало увезти Наташу, так как он слышал, что потом ее хотят везти в деревню и там выдать замуж, следовательно, время дорого и откладывать нельзя.’

Далее Т. А. Астракова повествует о своей поездке к кн. Хованской и о первой встрече с Н. А.: ‘Наташа, увидевши меня, бросилась мне на шею, сказавши ‘избавительница’, и залилась слезами. Я загляделась на ее милое личико, на ее глубокие глаза и полюбила ее, полюбила навсегда. Ее нельзя было назвать красавицей, но она была до того симпатична, что все увлекались ею. Красота ее заключалась в выражении прекрасных синих глаз и всех черт ее лица’ {За недостатком места ограничиваемся этими выдержками из воспоминаний Т. А. Астраковой. Отсылаем читателей к мемуарам Т. П. Пассек, названным выше. Записки Астраковой использованы ею в частях ‘Воспоминаний’, напечатанных в ‘Русской Старине’ за 1876-1877 гг. (соотв. II тому отд. изданий ‘Из дальних лет’). Часть записок Астраковой вошла и в весьма сокращенную, можно сказать изуродованную перепечатку ‘Из дальних лет’, выпущенную изд-вом ‘Academia’ (М.-Л. 1931, 460 стр.).}.

Астраковы помогли Герцену ‘быть так же счастливым’ — соединиться с Н. А. Захарьиной — и с этого началась тесная дружба обеих семей. Дружба эта была преимущественно ‘эпистолярной’, ибо за все долголетнее знакомство с Астраковыми Герцены прожили, в Москве лишь четыре с половиной года — с середины июля 1842 по 19 января 1847 г., дня отъезда за границу. В это совместное пребывание в Москве Н. А. Герцен особенно и сблизилась с Т. А. Астраковой, хотя начало их привязанности было положено в письмах.

‘Пока Александр и Наташа жили во Владимире,— пишет Т. А. Астракова (в ‘Воспоминаниях’ Т. П. Пассек), — мы часто переписывались с ними. [….] Александр много учился, читал без конца и сам писал [….] Он часто делился с моим мужем научными интересами, письма его были нам наслаждением’. Теперь читатель имеет возможность ознакомиться с этими письмами — может быть, не со всеми, — некоторые повидимому утрачены (см. ниже). После смерти Н. И. Астракова (в 1842 г.) переписка не прервалась, только изменила свой характер: главным корреспондентом становится Наталья Александровна, Герцен ограничивается по преимуществу приписками, хотя иногда пишет и большие, весьма интересные письма.

После отъезда Герцена с семьей за границу и затем перехода его на положение эмигранта, когда почти все его друзья либо отвернулись от него, либо, во всяком случае, прекратили с ним почти всякие сношения, — Т. А. Астракова осталась верна старой дружбе. Она продолжала переписку с Герценом и после смерти Натальи Александровны. ‘Письма Т. Ал., — писал Герцен к М. К. Рейхель 13 января 1853 г. из Лондона, — единственная связь, оставшаяся у меня с Россией. Трусость ее не одолевает’ (изд. Лемке, т. VII, стр. 170). После смерти жены Герцен даже подумывал о том, чтобы выписать Астракову к детям (изд. Лемке, т. VII, стр. 95), о чем писала Н. А. к М. К. Рейхель незадолго до кончины (‘Русские Записки’, кн. 14, 1939, стр. 113). От этой мысли Герцен отказался, но продолжал переписываться с Астраковой, интересоваться ее грустной судьбой и помогать ей материально. В его письмах постоянно встречаются поручения передать ей деньги (см. напр. изд. Лемке, VII, 170, 181, VI, 194, ‘Лит. Наследство’, т. 61, стр. 370), упоминания о ее нужде и пр. 6 мая 1856 г. Герцен писал М. К. Рейхель: ‘О Тат. Ал. новостей немного: живут они очень бедно. Сергей Ив. потерял даже свои лекции в пансионах за то, что какой-то начальник нашел, что он непочтителен’ (изд. Лемке, VIII, 280), 18 июня 1869 г., ей же: ‘Я недавно имел письмо от Тат. Алексеевны, очень теплое и милое. Она в страшной бедности и совсем больна’ (там же, XXI, 398). Последний раз имя Астраковой встречается в письме к Огареву, написанном 27 декабря 1869 г. — меньше чем за месяц до кончины Герцена: ‘От Астраковой письмо — бедствует’ (‘Лит. Наследство’, т. 61, стр. 454).

Связь Т. А. Астраковой с семьей Герцена не прервалась и после его смерти: она переписывалась с его сыном, А. А. Герценом и, главным образом, со старшей дочерью, Натальей Александровной, оказывавшей ей денежную поддержку. Несколько ее писем уцелело {Небольшие выдержки из них были напечатаны в 1939 г. в ‘Русских Записках’ П. Н. Милюкова (кн. 14, стр. 116-118). Все заключенные далее в кавычки цитаты взяты из неизданных писем.} — и из них мы узнаем некоторые подробности о передаче сохранившихся у нее писем Герцена и его жены Н. А. Герцен-дочери. Т. А. Астракова начала пересылать их постепенно, ‘по годам или по месту жительства’, как она пишет, с 1873 г., и закончила пересылку в 1877 г. Письма хранились не у Т. А. Астраковой, а в ‘другом месте’, поэтому она ‘не могла их скоро добыть’. Пересылались они, повидимому, только ‘по оказии’, через поклонника Н. А. Герцен-дочери кн. А. Н. Мещерского. Последний после 1875 г. ‘пропал на два года’, а тем временем Т. А. Астракова передала ряд писем Т. П. Пассек для напечатания в ‘Русской Старине’ (см. выше) — этим объясняется отсутствие некоторых писем в публикуемой коллекции. Вероятно, затерялось еще некоторое количество писем: сама Астракова пишет к Н. А., что ей ‘показалось, что из Владимира недостет некоторых писем’, нет и упомянутого ею ‘отчаянного, грустного письма’ А. И. Герцена после смерти жены, отсутствуют вообще все письма, полученные Астраковой после 1851 г., — хотя она пишет, что передала кн. Мещерскому ‘все письма, все, все, — даже те, что получила после смерти’ Н. А. Герцен.

Когда, после кончины Н. А. Герцен-дочери, все хранившиеся у нее семейные бумаги и реликвии были переданы в Русский Заграничный Исторический Архив в Праге (в 1945 г. принесенный Чешским правительством в дар Академии Наук СССР и попавший в конечном счете в Центральный Государственный Архив Октябрьской революции и социалистического строительства МВД СССР), — письма Герценов к Астраковым избежали общей участи и остались у младшей дочери Герцена, Ольги Александровны Моно-Герцен. В 1952 г. они были переданы ею в Архив Русской и Восточно-Европейской истории и культуры при Колумбийском университете в г. Нью-Йорке, где и находятся в настоящее время. Публикуются они с любезного разрешения г-жи Жермены Рист, дочери О. А. Моно-Герцен.

——

Даже внешний вид публикуемого собрания производит трогательное впечатление, свидетельствуя о глубокой привязанности Т. А. Астраковой ко всей семье Герценов {‘Я люблю тебя, люблю вас всех, люблю даже детей Саши, всех люблю горячо, искренно, — все вы мне родные по Наташе!’ (из неизд. письма Т. А. Астраковой к Н. А. Герцен-дочери).}: помимо писем, подобраны и разложены по папкам и конвертам всевозможные записочки, написанные на клочках и обрывках бумаги, детские каракульки и ‘рисунки’, отдельные бандероли, конверты и пр. Все это так же бережно и любовно сохраняется в Архиве…

С учетом всех писем, записок и приписок (Герцена к письмам Н. А. и Н. А. — к письмам Герцена), в данном собрании насчитывается свыше 260 ‘эпистолярных единиц’, из них рукой Герцена написано ровно сто писем, записок и приписок. Последние (приписки) весьма разнятся по объему: от двух-трех слов до страницы почтовой бумаги и больше. Провести границу между письмами и записками довольно трудно — деление это в значительной степени условное, но вс же целесообразное для установления объема собрания: письма менее полустраницы почтовой бумаги считаем записками. Отнеся, далее, более крупные по величине приписки к письмам, получаем следующие цифры: писем Герцена — 52 (из них собственно писем 39, больших приписок 13), записок его — 17, приписок — 31.

По времени написания, публикуемые материалы относятся, в основном, к 13 годам жизни Герцена — с 30 апреля 1838 г. по 20/8 марта 1851 г. Только два письма выходят из этих хронологических рамок: первое, помеченное 11 февраля 1832 г., и последнее, предположительно датируемое 1859 годом (попало в астраковские письма повидимому случайно).

По периодам жизни А. И. и Н. А. Герценов письма распределяются следующим образом:

I. Письма из Владимира-на-Клязьме (кроме первого из Москвы) — с 30 апреля 1838 г. по март 1840 г. Большая часть писем написана Герценом Н. И. Астракову, некоторые — Н. И. и Т. А. Астраковым и Н. X. Кетчеру. Почти во всех письмах — приписки Н. А. Герцен. Всего писем Герцена 23, записок — 2, его приписок к письмам Н. А. Герцен — 3.

II. В марте 1840 г. Герцену удается получить перевод на службу в Петербург. В конце марта он уезжает с семьей из Владимира и после довольно продолжительной остановки в Москве прибывает в середине мая в Петербург. Уже в ноябре 1840 г. начинается дело о высылке Герцена из Петербурга и заканчивается в мае 1841 г. ‘переводом’ его на службу в Новгород, куда он выезжает с семьей 30 июня. Петербургских писем Герцена не сохранилось (может быть, их и не было), есть лишь 7 его приписок к письмам Н. А., из них 4 могут быть по объему и значению отнесены к категории писем.

III. К периоду жизни Герцена в Новгороде, где он прожил год с небольшим (со 2 июля 1841 г. по 13 июля 1842 г.), относятся только 4 письма Герцена и 9 его приписок, из последних 3 более значительны. Н. И. Астракову Герцен написал из Новгорода только одно письмо: 12 февраля 1842 г. Н. И. Астраков скончался.

IV. 30 мая 1842 г. Герцен вышел в отставку и, получив, наконец, разрешение поселиться в Москве, прибыл туда в середине июля. В Москве Герцены прожили вплоть до выезда за границу в январе 1847 г. В эпистолярном отношении это время, естественно, является весьма скудным: сохранилось главным образом множество записок и записочек ‘телефонного’ характера, преимущественно Натальи Александровны (до восьми десятков). Мы печатаем вс писанное рукою Герцена: 4 письма, 15 записок и 4 приписки к письмам и запискам Н. А.

V. Наиболее объемистой частью публикуемой коллекции является последняя — заграничная — часть, в которую входят письма Герцена с апреля-мая 1847 г. по март 1851 г. (плюс вышеуказанное ‘постороннее’ письмо 1859 г.), писаны они преимущественно из Парижа и Рима, кроме четырех из Женевы (1849 г.) и трех из Ниццы (1851 г.). Из них писем — 8 (несколько многостраничных), больших приписок — 6, более мелких — 15. По содержанию эта часть писем относится, наряду с первой (письма к Н. И. Астракову), к самым интересным во всей коллекции, причем письма Натальи Александровны в некоторых отношениях, пожалуй, соперничают с письмами Герцена.

Все публикуемые письма появляются в печати впервые — за исключением следующих: 1) письмо Герцена к Т. А. и Н. И. Астраковым от 18 апреля 1839 г. было напечатано Т. П. Пассек в ее ‘Воспоминаниях’ со множеством неточностей и затем перепечатано в таком же виде в изд. Лемке, II, 259-260 (в подлинном виде письмо, можно сказать, печатается здесь впервые): 2) приписка Герцена, помеченная 30 июня, к письму Н. А. от 23 июня 1848 г., была напечатана в ‘Русских Записках’, кн. 14, 1939 г., стр. 107-108, не совсем исправно (важнейшая ошибка: вм. ‘плнныхъ разстрляли бы всхъ’ напечатано: ‘плнныхъ разстрляла бы власть’), напечатанное там же (стр. 106-107) письмо Н. А. дано с большими сокращениями, 3) письмо Н. А. от 14-16 марта 1848 г. было опубликовано там же (стр. 104-106) в выдержках и без большой приписки Герцена.

Несколько пояснений о положенных в основу данной публикации приемах издания. Нами публикуются письма А. И. Герцена — письма же Н. А. Герцен лишь постольку, поскольку они связаны с письмами Герцена, т. е. либо сопровождены его приписками, либо являются приписками к его письмам. Правило печатания приписок вместе с воспроизводимыми полностью письмами других корреспондентов принято, между прочим, в академическом издании полного собрания сочинений Пушкина 1937-49 гг. Хорошо обосновывает необходимость воспроизведения приписок H. M. Мендельсон: ‘В огромном большинстве случаев, почти всегда, особенно писанные людьми близкими, они органически срастаются с основными письмами и, будучи оторваны от них, обедняют их и фактически, и эмоционально (‘А. И. Герцен. Новые материалы’, М. 1927, стр. 9-10). Поэтому Мендельсон напечатал в названной книге все письма Н. А. Герцен, Н. X. Кетчера и др., приписки Герцена к которым были оторваны М. К. Лемке в его издании сочинений Герцена. Полагаем, что нас не осудят за несколько распространительное толкование этого правила, т. е. за печатание, занимающих несколько страниц писем Н. А. Герцен, ради нескольких строк и даже слов, приписанных Герценом: многие письма Н. А. Герцен столь ценны и значительны и имеют столь большое значение для биографии Герцена, что сами по себе заслуживают опубликования. Надеемся, что и будущий биограф Н. А. Герцен, которого эта замечательная женщина несомненно дождется, на нас за это не посетует.

В соответствии с выраженным инициаторами публикации мнением и нашим собственным желанием, письма печатаются с точным соблюдением орфографии оригиналов. Подчеркиваем: орфографии оригиналов, а не гротовской орфографии конца XIX века. Многие написания кажутся нам странными и ‘неграмотными’ — но таково было правописание середины прошлого столетия (напр., слияние отрицания не с глаголом — неберусь, неписали, нестанет, слитное написание частиц — еслиб, чтоже, окончание прилагательных на ой вм. ый — красной, личной, род. падеж прилагательных и местоимений на аго даже под ударением — никакого, другого, сохранение и восьмиричного в предлоге при перед гласной — приехать {Ср. ‘Опыт общесравнительной грамматики русского языка, изданной Вторым Отделением Имп. Академии Наук’, Спб. 1852, стр. 388: ‘В словах, сложных из предлога при, можно писать и букву я, напр., приумножить’.}, и мн. др.). Конечно, Герцен (и в меньшей степени Н. А.) очень своенравен в своих орфографических навыках (ср. такие написания как поздравте, расказать, неопр. наклонение на тся и пр.), и еще более необычна его пунктуация, последнюю мы также старались сохранить с наивозможно большой точностью и лишь в совершенно необходимых случаях добавляли кое-какие знаки, главным образом запятые (между прочим, Герцен как-будто придерживался французской пунктуационной системы и упорно не ставил запятых перед что и который, эта особенность соблюдена в публикации). Нечего говорить, что с точностью воспроизведены все начертания, свидетельствующие о необычном для нас произношении тех или иных слов и имен. Просим извинения у читателей за причиненные им указанными орфографическими особенностями публикации затруднения.

Все дополнения редактора (окончания недописанных слов, недостающие даты и т. п.) заключены в прямые скобки: []. Вопросительным знаком в прямых скобках отмечены чтения, в которых редактор сомневается. Зачеркнутые в подлиннике слова даны в двойных круглых скобках: (()). Обычные круглые скобки воспроизводят скобки оригинала. На месте неразобранных слов поставлено [нрзб.]. Подчеркнутые в письмах слова набраны курсивом.

Примечания сведены к минимуму {Краткие сведения о менее известных лицах, упоминаемых в письмах, см. в указателе имен, печатаемом в конце издания.} — основные факты биографии Герцена пишущий эти строки считает известными читателю. Для освежения их в памяти желательно перечитать соответствующие главы ‘Былого и дум’. Наиболее доступное их издание — однотомное 1946 г., снабженное краткими примечаниями. Наиболее полный коментарий дан Л. Б. Каменевым в III томе его издания ‘Былого и дум’ (М.-Л., 1932).

Настоящая публикация осуществлена по инициативе и приготовлена к печати и издана при содействии научно-исследовательского института Research Program on the U.S.S.R. (East European Pund, Inc.) в лице его директора проф. Филиппа Э. Мозли и заместителя директора Роберта М. Слоссера — без их настойчивых усилий и всемерной помощи работа никогда бы не увидела света. Считаем своим долгом отметить также неизменно внимательное отношение к нашей работе хранителя Архива Русской и Восточно-Европейской истории и культуры при Колумбийском университете Л. Ф. Магеровского, предоставившего нам с разрешения директора Архива проф. Ф. Э. Мозли фотостаты писем и много раз выдававшего нам для изучения их подлинники, а также Б. И. Николаевского, приходившего нам на помощь советами и указаниями, и г-жи О. В. Волькенау, выполнившей нелегкий труд переписки. Вменяем себе в приятную обязанность выразить названным лицам, равно как наследникам А. И. Герцена в лице г-жи Жермены Рист, нашу глубокую благодарность.

Л. Домгер

ВЛАДИМИР-НА-КЛЯЗЬМЕ

1838-1840

(Кроме письма No 1 — 1832 г., Москва)

1. Н. И. АСТРАКОВУ

Москва 1832 года Февраля 11.

Почтеннйшій Николай Ивановичъ!

Придерживаясь древнему Рускому правилу, что раскаяніе есть полъ-исправленія, я принялся за перо, не для того, чтобъ оправдываться, но для того чтобъ раскаяться и попросить прощенія, которое надюсь и получить. Я давно уже долженъ бы былъ переслать къ Вамъ Бруно и Систематику, но то хлопоты ученья, то хлопоты разъсянья такъ плотно заняли время, что не нашлось свободной минуты которою бы я могъ посвятить блаженной памяти ордано Бруно, и систем системъ Максимовича. Второе напоминовеніе сдлало меня подятельне и Вы получите Бруно. О((бъ)) систематик еще не знаю. Максимовичу я вручилъ деньги, но книги еще не получилъ, а поелику онъ часто ултаетъ въ міръ идеальный на поэзіи тычинокъ, пестиковъ и спиральныхъ сосудовъ, то и не мудрено, что забудетъ, ежелиже получите ее то совтую (извините въ дерзости) прочесть, его изящнйшее твореніе по сей части, чисто философское направленіе и высокое понятіе о наук — и наукахъ естественныхъ.

Желалъ бы я сообщить Вамъ что нибудь новое, но гдже взять? Москва — мимо, политика — мимо, шумъ свтскій — мимо, Университетъ — sta viator! Ето наша bien-aime cole normale, какъ говоритъ Кузенъ. Значитъ [?] {Покрыто КЛЯКСОЙ.} что новаго? Наше отдленіе вс также изящнйшее, вс тоже рвеніе къ Математик и таже ненависть къ натур[альной] исторіи. У насъ вс также блестятъ Носковъ, Кирьяковъ и Лукьяновъ. Фишеръ вышелъ, его мсто заступитъ его сынъ. Остальное по старому. Чумаковъ не перемнился ни на волосъ, да какъ ему перемниться, умнть въ ети лта [?] нельзя, глупть невозможно — до дна глупости дошелъ. — Мягковъ? о Мягковъ чудо, онъ вчера кричалъ:

’45е. Когда говорится (тутъ онъ поправилъ галстукъ) ‘Артиллерія детъ, ето не значитъ что детъ наука, но орудія ‘артиллерійскія’.

Какова 45 тактическая еорема?

Въ словесномъ отдленіи мсто Гаврилова занялъ Надеждинъ.

Изъ вашихъ товарищей знаю о трехъ: Леонидъ Пассекъ былъ въ Мальт и отправился на Греческіе острова гд получилъ чинъ Мичмана, Николай Смирновъ въ Петербург Богъ знаетъ зачмъ, а А. Савичь здсь, говоря объ Савич, я не могу умолчать о томъ что онъ мн даетъ уроки изъ Астрономіи единственно изъ благорасположенія ко мн, жертва которую я въполн умю цнить и буду цнить, по сему за долгъ поставилъ и Вамъ сказать о етомъ благородномъ поступк, propos онъ выдержалъ екзаменъ Магистерскій.

Еще въ заключеніе (чтобъ благочестиво кончить) скажу объ Алекс Гаврилович Хитров. ‘Поелику неоспоримо доказано, что міръ земной есть свтъ померкнувшій, и извстно, что онъ долженъ паки возблистать что совершится (ut scripsit Dioinisius Areopagitus) когда исполнится сумма грховъ а поелику сумма сія, по свидтельству Якова Бема и Григорья Назіанзина, теперь уже настала, когда не мудрованіе о любви но мудрость приняли за философію, то Г. Хитровъ съ нетерпніемъ ждетъ сего просвтленія’. Можетъ быть я перевралъ, но что-то подобное онъ сегодня разказывалъ.

Извините, что я васъ утруждаю сими нелпостями, сладко вспомнить о товарищахъ, и такъ не сердитесь за сіе письмо, писанное

преданнымъ Вамъ
Александромъ Герценымъ.

К письму 1. Письма студенческих лет Герцена почти неизвестны, в частности до сих пор не было найдено ни одного письма 1832 г. — в этом ценность печатаемого письма. — Систематика и система систем Максимовича — магистерская диссертация профессора ботаники Московского университета М. А. Максимовича ‘О системах растительного царства’ (М. 1827), по поводу которой ректор И. А. Двигубский ‘выразил неудовольствие за излишество философского элемента’ в ней. Университет — ср. ‘Былое и думы’, гл. VI (изд. 1946 г., стр. 56-80). Анекдот о профессоре военных наук Г. И. Мягкове рассказан там (стр. 66) несколько иначе, очевидно по памяти. О других упомянутых в письме лицах см. в указателе имен.

2. H. X. КЕТЧЕРУ и Н. И. АСТРАКОВУ

30 Апр[ля 1838 г. Владиміръ]

Кетчеръ! Начну съ упрека, можетъ вы вс его незаслужили, но какъ угодно Siori небрежность непростительная. 1^еДеньги Сазоновъ могъ необщать, но общавши долженъ былъ прислать, потому что я занялъ на (нсколько дней Богъ знаетъ у кого надясь получить. 2^е Изъ твоего письма я ничего не понялъ — что же у васъ готово, вс также как было при мн и до меня. Вотъ поэтому то я и придумалъ послать Матвя. Ну сдлай же милость обрати внимание, вотъ въ чемъ дло.

1^е Дозволніе отъ Губернатора и съ ее именемъ у меня есть и даже съ печалью, на гербовой бумаг etc., но этаго недостаточно, надобно какой нибудь документъ о ее совершеннолтіи, а въ этомъ документ отказать не иметъ никакаго права Священникъ церкви оанна Богослова за Тверскимъ бульваромъ] гд ее крстили. Неужели не сладите всмъ корпусомъ взять у него?

2. Ежели достанете отъ Свящ[енника] — то немдля ни одной минуты посылай за коляской, возми N[atalie], найми горничную и отправляйся сюда.

3. Ежеш недостамете то или найди Священника который бы за деньги обвнчалъ по Губер[наторскому] позволенію (а онъ мн разршилъ внчатся и въ Московской Губерніи и напиши съ Матвемъ куда мн призжать) или сей часъ отошли Матвя ежели невозможно*, тогда надобно прибгнуть къ самому послднему средству хать въ Шую, тамъ есть какой то Mascalzone-попъ.

Peroraison. Итакъ

Во всякомъ случа (Omni Casu) я совтую хать сюда (ежели только нтъ врнаго попа около Москвы).

Кетчеръ и вс друзья. — Клянусь я гибну и задыхаюсь, ежели сколько нибудь вамъ дорогъ другъ Герценъ теперь пособите. Спросите Матвя въ какомъ положеніи он меня оставилъ — о ежелибъ не любовь этаго Ангела — покуда неузнали здсь открытіе твоего брата я взялся бы за Acidnm hydrocianicum! — Ужасное положеніе!

Достаньте же свидтельство. —

Да впрочемъ очертя голову призжайте. —

А главное деньги. Это тоже свидтельство. Безъ денегъ ужъ и не здите.

Герценъ.

Да, omni casu необходимо чтобъ Natalie прихала, а то зачмъ я потратилъ 25 руб. на квартеру. Ну хоть для того чтобъ вмст умереть — чуть чуть было не поставилъ — Господи куда заводитъ фантазія.

В Шу надобно имть 1,000 руб. Государс[твенными] Асс[игнаціями]. Я туда сегодня отправлю гонца.

А что Emilie сшила того, а?

Нужно очень было Егору Ив[ановичу] говорить о деньгахъ. Чортъ знаетъ что такое. —

Да кто же подитъ изъ дамъ? Emilie — дай Богъ.

Ну да призжайте, такъ таки просто призжіайте.

Они откроютъ ротъ**.

О грудь ломится — крестъ тяжелъ не въ мру, не то что Аннинскій 3 ст[епени] съ бантомъ. —

Аминь

Астраков — Grace! Grace !

(Robert Diable)

Да помогите же.

А пуще деньги.

[Адресъ]

Николаю Христофоровичу

Кетчеру.

Цидула пропорціональная

его масс.

[На другой сторон:]

Кетчеру или Н. И. Астракову

Близь Двичьяго Поля, собственной домъ позади Мальцова

Приходъ Воздвиженья на Овражку.

* вмст приезжайте.

** Это зубы. [Прим. Герцена около рисунка, схематически изображающего открытый рот.]

[Приписка къ письму H. X. Кетчеру] [На др. лист]

Ежели Татьяна Алексевна ршится дать записку слдующаго содержанія, то она почти равносильна Свящ. —

Двица N. N., рожденная въ 1817 году 22 окт. и крещенная въ церкви N. N. живущая нын у меня и на моемъ попеченіи вроисповданія Грекороосійскаго, на исповди и у Св. Причастія бываетъ и ((никакихъ)) препятствій не иметъ къ вступленію въ бракъ съ N. N. Въ чемъ и удостовряю.

N. N.

——

Я просилъ Архіерея, он говоритъ что разршить не можетъ, но сквозь пальцы будетъ смотрть. Ежели же достанете свидтельство отъ крестившаго — то онъ разршить прямо.

У Матвя формальное требованіе во Протоіерею или ерею или попу.

Сей часъ отдайте Матвю деньги общанные Сазоновымъ.

Герценъ

——

К письму 2. Дополнением к рассказу Герцена о перипетиях ‘увоза’ Н. А. Захарьиной из дома кн. М. А. Хованской и о венчании с нею (‘Былое и думы’, гл. XXII и ХХШ) является его переписка с Н. А., напечатанная в VII т. издания Ф. Павленкова, Спб. 1905 (письма Герцена в более исправном виде — в изд. Лемке, т. II), см. особенно письма с 20 апреля по 4 мая 1883 г. — Публикуемые письма содержат ряд высказываний Герцена о Н. И. Сазонове, далеко не объективную характеристику которого см. в ‘Былом и думах’ (гл. LXI). Сводки данных о Сазонове — в комментарии Л. Б. Каменева (см. выше, предисловие) и в ‘Лит. Наследстве’, т. 41-42, М. 1941, стр. 178-187, там же, т. 62, М. 1955, стр. 522-545, напечатано 10 писем Сазонова в Герцену.— Губернатор — И. Э. Курута, владимирский губернатор с 1838 по 1842 г., ‘умный грек’, тепло относившийся к Герцену. Mascalzone — пройдоха, плут, (итал.) — Acidum hydrocyanicum — синильная кислота. 21 марта 1839 г. Герцен писал П. X. Кетчеру: ‘Принял бы ложку синильной кислоты (и не сказал бы о том твоему брату, который спасает от нее собак)’.— Emilie — Э. М. Аксберг, гувернантка в доме кн. Хованской, затем близкий друг Н. А., всячески способствовавшая ее сношениям с Герценом.— Егор Ив. — единокровный брат Герцена.— Архиерей — Парфений, архиепископ владимирский и суздальский с 1821 по 1850 г.

3. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМЪ и H. X. КЕТЧЕРУ

[10 (?) мая 1838 г. Владимиръ]

Астраковъ, Татьяна Алексевна, Кетчеръ!

Слава Богу друзья мы соединены, счастливы и подробности въ слдующій раз —

Прощайте
Александръ
и Наталья Герценъ {Рукой Н. А. Герценъ.}довольно ли вам?

Предупреждаю васъ что вс шло превосходно, дивно внчались съ благословенія Архіерея и заходящаго солнца.

Шляпку необходимо и платье, выслать ли денегъ, а впрочемъ пришлите и такъ, ибо пока деньги есть {‘и платье …. ибо пока деньги есть’ вписано.} ((напишите [нрзб.])) писать ей Богу теперь нельзя в Субботу рапортъ подробно[й].

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Татьяна Алексевна! вамъ довольно что я подписала тамъ Наталья Герценъ — но я не удовлетворяюсь етимъ — благодарность, благодарность вамъ безмрная, безсловесная, невыразимая — и вы Кетчеръ и Астраковъ. Я знаю, в душ вашей вамъ награда огромная, а сверхъ е еще большая — блаженство Александра и Наталіи Герценыхъ

Посл буду писать много, много, пора на почту, прощайте друзья! мы ваши, ваши и щастіе наше ваше.

К письму 3. Герцен венчался с Н. А. Захарьиной 9 мая в ‘маленькой Ямской церкви, верстах в трех от города’. ‘Когда мы выезжали из Золотых Ворот, вдвоем, без чужих, солнце, до тех пор закрытое облаками, ослепительно осветило нас последними ярко-красными лучами’. (‘Былое и думы’, гл. XXIII). — В эпиграфе к Ш части ‘Былого и дум’ Герцен писал: ‘Не ждите от меня длинных повествований о внутренней жизни того времени… […] Будто можно рассказывать счастье?’ Это счастье отражается в письмах к Астраковым из Владимира с такой полнотой, какой мы не находим в ранее известных письмах Герцена.

4. Н. И. АСТРАКОВУ

[17 мая 1838 г. Владиміръ]

Астраковъ, съ 8^го числа продолжается одинъ восторгъ святой, высокой — душа не охладла еще настолько чтобъ давать себ отчетъ. Посл, гораздо посл будетъ рчь объ этомъ. Письмо получилъ. Вс въ Москв идетъ лучше нежели мы думали ——

Моя жизнь развивалась какъ то судорожно, болзненно, чего не перестрадалъ я начиная отъ родительскаго дома, вдругъ туманъ разсялся, тучи разсялись, яхонтовое небо, свтлое солнце — и жизнь полилась стройно. Въ Наташ не токмо полной отзывъ всмъ требованіямъ моей души, но еще сверхъ ихъ цлой міръ поэзіи и я ношусь въ немъ, убаюкиваюсь его пснями, словомъ незнаю чего бы мн просить у Бога.

Ни тебя, ни Тат[ьяну] Ал[ексевну] ни Кет[чера] не благодарю больше, вы совершили предопредленное Богомъ — Вы знаете что Вашими руками создано въ фактъ [?] наше счастье — велика и ваша доля.

Саз[оновъ] хочетъ постить меня, радъ, очень радъ, однако замчу всего лучше посл 20-го до тхъ поръ я на старой квартер, очень тсной. Пришли снимъ все писанное оставшееся отъ Наташи и главное ‘о себе’. — Я теперь долго писать не буду гршно, но за то какую я силу соберу въ моемъ счастіи, тутъ то я окрпну, что мн теперь люди.

Ну прощай

Твой другъ до гроба
А. Герценъ

Я не думаю чтобъ нужно было вс деньги отъ Сазонова и не довольно ли половины и для меня и для Натали. Пришлите книги и статьи, а пуще всего наряды хоть по почт. Архіерей будетъ писать въ Москву, онъ не нарадуется на Наташу. Пожалуста наряды то, да попроси Т. Ал. подороже, вдь это разъ трата.

Addio!

[Приписка Н. А. Герценъ:]

17^е утро

Сей часъ письмо изъ Москвы — все чудесно! Папинька принялъ ету новость наилучшимъ образомъ, даже прислалъ 500 руб. мн на платья. Чего мы боялись? дти, дти! —

Мы уврены что васъ ето порадуетъ, друзья наши. Левъ Алексевичъ] пишетъ Александру что обнимаетъ его супругу и Маминька пишетъ что вс радуются и хвалятъ что мы такъ поступили. Вотъ Богъ, вотъ Его провидніе — радуйтесь друзья, радуйтесь и еще вамъ благословеніе!

К письму 4. ‘О себе’ — утраченная автобиографическая повесть Герцена, представлявшая собой, вероятно, первоначальную редакцию ‘Записок одного молодого человека’. ‘О себе’ часто упоминается в письмах Герцена 1837-38 гг., лишь небольшой отрывок дошел до нас в составе мемуаров Т. П. Пассек (см. комментарий в новом академическом издании ‘Собрания сочинений’ Герцена, т. I, М. 1954, стр. 502-504 и 535-537). — Папинька — отец Герцена. — Лев Ал. — его брат, ‘сенатор’. — Маминька —мать Герцена, Л. И. Гааг.

5. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Владиміръ 1838.
Маія 24е

Вы правы, правы, Татьяна Алексевна! прочь благодарность, она умаляетъ награду за доброе дло которую находитъ каждый въ своей душ — благословеніе, благословеніе вамъ Бога и его любимыхъ дтей!

Полна, изящна наша жизнь. Мы нкогда пламенно желали съ Александромъ бжать въ Италію отъ льдовъ Свера и отъ сердецъ Сверныхъ людей — теперь — вс тепло, близко, привтно, вс братья, и крошечной Владиміръ — рай! —

Скучно писать о переплетахъ — да необходимость. Ежели платки о которыхъ вы писали слишкомъ лехки — то конечно лучше купить шалевой или какой тамъ лучше — полагаюсь во всемъ на ваш вкусъ, мантилью нужно и именно воронова крыла — матерію незнаю какую, на розовой или белой тафт. Шляпку другую еще ненадо, я купила здсь таскальную. Хорошо бы сдлать платья два блые батисто-декосовое и кисейное и холстинковое, потому что у меня нтъ никакихъ, ни нарядныхъ ни простыхъ ((и при случа все-таки пришлите куска два коленкору и миткаля, нужно очень.))

Не знаю какъ принятся за блье, толку ни въ чемъ незнаю, гд и сколько купить полотна — лехко ошибится — что вы скажете мн? А въ блье у меня большой недостатокъ. Не забудьте млочи — все ето нужно. —

Спасибо за кольцо мое — принимаю, потому что оно не имло для меня цны какъ памятникъ моего друга, и подарка достойне васъ не могло быть. — Съ восхищеньемъ жду Папиньку-рыцаря, васъ обнимаю, Николаю жму руку. Ваша Н. Герц[енъ]

[Приписка А. И. Герцена къ Н. И. Астракову на отд. листк:]

А можетъ я и всамомъ дл слишком холодно и черно привыкъ смотрть на людей (въ Вятк) и оттого люди меня приводятъ въ восторгъ и поневол рвется слово спасибное имъ. Впередъ исправлюсь.

Что о себ сказать — я счастливъ — это дло ршеное и извстное. Но вотъ что для меня ново. Гармоническое, стройное бытіе мое теперь развиваетъ во мн какую то новую силу, аминь минутамъ desperatio, аминь ломанью тла душею. Имя залогъ отъ Провиденія, совершивъ вс земное — является мысль крпкая о дятельности, скажу откровенно я ее не ждалъ.

Братской поклонъ Тат[ьян] Алекс[евн].

Прощай.
А. Герценъ

24 Мая

6. Н. И. АСТРАКОВУ

[5 іюня 1838 г. Владиміръ]

Записывать моменты двойной жизни. Нтъ на это еще время не пришло и долго не придетъ. Дай сперва на больныя мста души оссть прозрачнымъ кристаламъ счастья, и притомъ ты знаешь условія кристализаціи — Спокойствіе т. е. гармония. Оно и есть но еще мало времени, надобно перестать дивится на свое блаженство, надобно свыкнуться съ нимъ и вдыхать его свободно какъ воздухъ, какъ свтъ. Кристалы осядутъ — и тогда прямо вынь слпокъ ихъ изъ души и это будетъ моя жизнь посл 8 Мая. А дивно шло вс и такъ заключено въ насъ двоихъ, никто не подходилъ ни близкой, ни дальній. Мы очутились, отданные Богомъ другъ другу, одни на цломъ земномъ шар. Сердце говорило: вдали есть родные душою, но глазъ не видалъ ихъ, передъ нимъ стояла она и развертывалась природа. Это длаетъ изъ новой поэмы жизни — поэму Греческую, древнюю. Тамъ не было нсколько переплетенныхъ нитей, а одна группа облеченная едва наброшенной тканью обстоятелствъ. Ну заболтался. — К длу: долженъ я теб или нтъ. Денегъ вновь не посылаю и на это есть причина, хотя еще и не вс я истратилъ, но до новаго полученія долженъ пріостановится. Кое что поручилъ я дома. Думаю впрочемъ черезъ короткое время имть опять деньги, для позолоты Греческой поэмы. Книги Наташины очень нужны и бумаги и моя книга. Я писалъ съ Папеньк[инымъ] мужикомъ къ теб записку. По ней можешь отдать запечатавъ. Посылки сегодня получены.

Прощай.
Весь твой
А. Герценъ.

5 юня. Суббота

Татьян Алексевн мое искренное почтеніе, нть не почтеніе, а дружба.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Татьяна Алексевна!

Что вамъ сказать новаго? Свтъ, свтъ, блаженство, рай —- что еще? ну разумется, боле нтъ ничего. —-

Сегодня получила и шляпу и платья, вс, вс прекрасно, благодарю васъ за труды, простите! вы этаго не любите, но — всетаки благодарю премного. —- Подождемъ изъ Москвы, а то можетъ и опять къ вамъ с прозьбами. —-

Чтожъ Рыцарь-Папинька? Ахъ кабы пріхалъ! Передайте ему отъ дтей поклонъ и рукожатье. Васъ обнимаю.

Ваша Ната

Николаю низкой, низкой душевной поклонъ.

[Рукой А. И. Герцена:]

Скажи пожалуста Кетчеру чтобъ онъ мн прислалъ Revue de Paris съ юля 1837 года и до ‘его дня. Читалъ ли онъ въ этомъ журнал Mauprat — George Sand. — Мн чрезвычайно нравится Patience и ему думаю тоже. Да пусть еще пришлетъ 2-ю часть Жанъ Поля.

К письму 6. Моя книга — рукопись автобиографии ‘О себе’ и др. произведений Герцена, оставшаяся в вещах Н. А. в Москве. О ее присылке Герцен неоднократно писал Кетчеру (см. напр. письмо от 27 июня 1839 г., изд. Лемке, т. II, стр. 279), но повидимому безрезультатно. О bon-homme Patience упоминает Герцен и в сохранившемся отрывке ‘О себе’, где он сравнивает его с ‘упсальским бароном’, т. е. с Кетчером.

7. Н. И. АСТРАКОВУ

[7 іюня 1838 г. Владиміръ]

Любезной другъ. Я къ теб съ просьбой новаго рода, съ просьбой ‘ради имени Христа’. Вотъ въ чемъ дло. Кажется Полуденской неоткажется попросить отца. Въ Воспитательномъ дом открывается отдленіе для воспитанія дтей чиновниковъ мене 8 класса и туда поступитъ или поступила просьба Вдовы Медвдевой изъ Вятки, жены Ассесора по Строительной Комиссіи и Титул [ярнаго] Совтника Петра Медвдева — то нельзя ли дать просьб ходъ. А я тебя удостовряю что эта несчастная женщина не иметъ хлба насущнаго, пренесчастная. И такъ, передай Полуденскому мою просьбу. Я уже писалъ и ко Льву Алексевичу объ этомъ.

И прощай.

А. Герценъ.

7 юня

Что Господинъ Баронъ? Грозный Могиканинъ Степей Сокольницкихъ. Я писал теб прошлый разъ чтобъ передать ему мою просьбу о Revue de deux mondes и чуть ли не назвалъ этотъ журналъ Revue de Paris, поправляю, и такъ

Revue de deux mondes.

Я сегодня прочелъ выговоръ Наташ за то что такъ долго продержала ваши вещи, а посему вроятно въ Субботу они отправятся къ вамъ.

Татьяну Алексевну мы вспоминаемъ очень часто, Наташа ее видла разъ глазами, да не видавшись прожила съ нею душою цлую жизнь.

А завтра 8. и такъ мсяцъ.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Что Вы Татьяна Алексевна? Пишите, пишите намъ. Ну вотъ и мсяцъ, цлой мсяцъ — а мн кажется все, что лишь сей часъ открыла глаза на Божій свтъ посл тяжкаго сна. Ни что не можетъ дать понятія о нашей жизни — то есть о блажен[ств] — и не радостно ли читать ето вамъ, вамъ которые такъ много участвовали. Московскіе милости ни уменьшаются ни увеличиваются — ну да Богъ съ ними — вы вмст и чтожь еще?? —

Прощайте! обнимаю васъ, получите скоро ваши вещи — благодарю за нихъ, а на обновки свои не нарадуюсь, такъ вс впору и хорошо. — Ваша Ната.

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

Его Благородію
Николаю Ивановичу
Астракову

Въ Москв.

Близь Двичьяго Поля, приходъ Воздвиженья

на Овражкахъ — Собственный домъ.

[Почтовый штемпель:] Владим. 7 іюня 1838.

К письму 7. Вдова Медведева — вятская знакомая Герцена, героиня рассказанного им самим в ‘Былом и думах’ романа (гл. XXI). П. П. Медведева скрыта там под инициалом Р (франц. ‘пе’ — Pauline). О хлопотах Герцена за ее детей см. также в письмах его к А. Л. Витбергу, над. Лемке, т. XXII, стр. 18 и 28. — Господин Барон, Грозный Могиканин Степей Сокольницких — H. X. Кетчер, живший в Сокольниках, под Москвой.

8. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Владиміръ. 1838. юля.

Виновата, виновата, Друзья!

Но скоре руки и — мир! — А вы Татьяна Алексевна — как жестоко наказываете: ‘забыли’. — Кто же, и кого же забыли — мы — васъ!! Пощадите! нтъ, тогда намъ надо будет забыть что мы соединены, забыть имена другъ друга, забыть Девятое Маія — и какъ вамъ пришла въ голову такая невозможная, нелпая мысль? — ‘Ну такъ что же, что же?’ спрашиваете вы. — Оправдыватся? нтъ, не стану, просто виновата, а вы милые друзья просто простите. Здаровьемъ похвастать нельзя, послдне время заточенья и такая перемна — вс ето должно было сильно подйствовать, къ тому же и простужаюсь часто — да вс ето вздоръ впрочемъ, нестоитъ и говорить объ етомъ. Мы щастливы, щастливы, мы въ царств небесномъ, 9е Мая длится, длится — да оно и съ жизнію не прекратится, оно вчно! вчно!

——

Теперь мы собираемся къ Папиньк, въ деревню Льва Ал[ексевича], въ Покровское, не далеко отъ Москвы, но надо будетъ е объхать, можетъ пробудемъ тамъ недли три. Въ письмахъ его и тни нтъ неудовольствія — ни облачка, ни облачка на нашемъ неб! — Теперь сказать вамъ о своемъ житье-быть: — ежели не читаемъ книгу — то скитаемся по полямъ и горамъ и читаемъ природу, и бульваръ здсь есть, и на бульвар публика есть — но намъ тсно съ добрыми людьми, мы уходимъ туда гд и слда ихъ нтъ, за заставу, далеко — виды отвсюду прелестные, возвращаемся домой поздно, усталые, въ пыли, ни съ кмъ не знакомы ршительно кром семйства Куруты, да и начто намъ знакомые во Владимір. — Ну ужь будетъ, прощайте Татьяна Алексевна! отомщу я вамъ, и попрошу не забывать.

Душевно васъ любящая Н. Г.

Мы сами ни чего не знаемъ о Кетчер — хорошъ папинька!

[Приписка А. И. Герцена къ Н. И. АстраковуЛ

Собирался давно писать къ Теб, да вотъ что значитъ Pater familias — хлопоты, кейфъ — и дождался строжайшей реприманды. Завтра димъ и до 10 Августа не вернемся. Лафонтенъ, нечитаемой памяти, говорилъ: счастливо то семейство о которомъ нечего сказать и ничего не говорятъ (поэтому я думаю что Швеция рай земной) а я должно быть еще счастливе потому что и самъ незнаю что сказать объ насъ. По обыкновенію читаю много и собственно перемна въ томъ что то время которое встарь проводилъ думая объ Наташ провожу съ нею.

Моя жена изъ papier mch, раза три была больна, чуть втеръ дунетъ — простудилась.

Прощайте. Въ молчаньи виноватъ, но будьте уврены что любовь къ вамъ друзья не простыла и не простынетъ, она какъ Кавказкая вода вчно +80 по Реомюру.

Прощайте. А. Герценъ.

Сколько я долженъ Сазонову нельзя ли узнать, скоро у меня будутъ деньги, пиши не прежде 10 Августа.

К письму 8. Лафонтенъ — Август Лафонтен, плодовитый немецкий писатель (до 200 тт.), автор отличающихся, по отзыву Герцена, ‘паточной сентиментальностью’ романов, ‘засаленные и ощипанные тома’ которых подросток Герцен поглощал в огромном количестве (‘Записки одного молодого человека’).

9. Н. И. АСТРАКОВУ

27 Августа [1838 г. Владиміръ]

Письмо Твое получилъ и такъ какъ Татьяна Алексевна забираетъ справки по длу ‘о построеніи мантиліи цвту яко бы вороньяго крыла и о таковой же блой’ то пользуясь сей будущей настоящей оказией и я пишу. —

Что существуетъ ли Московской Наблюдатель, объ немъ нигд не говорятъ и каковъ? Я съ своей стороны очень доволеиъ Сыномъ Отечества. Помнишь ли тамъ статью Литтре о единств плана царства животнаго? Хотлось бы мн поговорить объ этомъ. Я думаю то же единство, тотъ же планъ и во всей Матеріальной природ, во всемъ Pan. Бывали ли съ тобою минуты когда глубокое удивленіе природы приводитъ къ пантеизму, когда вся эта природа кажется плотью Бога, его тломъ. Ета мысль просвчиваетъ часто у Гте, отъ нее онъ и дошелъ до мысли единства плана. Но не всегда эта пантеистическая представляется ((аксіомной)) достаточной. Откуда зло етическое и моральное. Тутъ религія, тутъ мистицизмъ и вра а съ врою не сообразенъ пантеизмъ. Смерть хочется поговорить обо всемъ этомъ, а писать

слуга покорный
А. Герценъ.

Хочу со временемъ принятся за Арабской языкъ, потому что хочу хать на Востокъ. Мы Европейцы слишкомъ надемся на свое а Востокъ можетъ дать много. Страна мысли почившей, фанатизма, поэзіи, неужели не дастъ еще разъ своей лепты въ дло Европейское которому она дала много: и христианство и исламизмъ и Крестовые Походы и Османлисовъ и Мавровъ. — Европа вся выразилась этими типами — Англія, Пруссія, Нью оркъ. Ну и чтоже ? Неужели узкая теорія Сверо-Американцовъ, феодализмъ Англіи и прусскіе гелертеры — вс что можетъ человчество — Чертъ знаетъ что на меня нашло за любомудров расположеніе

Такъ какъ на той страниц письмо окончилось по форм, то и не нужно его 2^ой разъ оканчивать]. Что Грозной [?] Баронъ. Что Сазоновъ и его сватьба. Новостей всякихъ литературныхъ и безграмотныхъ и etc.

[Приписка Н. А. Герценъ къ Т. А. Астраковой:]

Какъ Вы акуратны, какъ внимательны, Татьяна Алексевна, и какъ я безсовстна — но — того и гляжу что вы тутъ засыпете упреками — простите, простите! Щетъ между нами сведенъ — въ душ, — Къ длу — мантилью воронова крыла, изъ грогро, на розовой подкладк (цвтъ получше) фасонъ послдній. Также и тюлевую потрудитесь состроить. А воротнички хоть и шитые но чтобъ были тюлевые и простинькіе. — Не достаточьно будетъ вамъ денегъ — пошлите къ Егору Иван[овичу] взять сколько нужно. — Прощайте моя любезная Татьяна Алексевна! а вспоминаете ли вы когда вашъ визитъ къ Ея Сіят[ельству]? — обнимаю, обнимаю васъ,

ваша Н.

К письму 9. Письма Герцена к Н. И. Астракову от 20 и 23 августа 1838 г. см. в изд. Лемке (т. II, стр. 202 и 204). Опущенную Лемке приписку Н. А. к первому из этих писем напечатал Н. М. Мендельсон (‘А. И. Герцен. Новые материалы’, М. 1927, стр. 89). Автограф первого из этих писем ныне в Библиотеке СССР им. Ленина (б. Румянц. музее).— Ее сият. — кн. М. А. Хованская.

10. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ

Владиміръ 1838.
Сентября 19e

Какъ вы добры Татьяна Алексевна, какъ добры — я ей Богу не нахожу словъ выразить вамъ мою благодарность — ета заботливость, ето вниманіе къ лоскуткамъ доказываютъ ваше расположеніе — но всторону приличья — вы понимаете безъ объясненій что вы намъ. Деньги от Егора И[вановича] вы получите, ужь не лишняя ли будет тюлевая пелеринка? воротнички нужны очень, только не дорогіе, если можно то по цлковому. Ежели бархатная пелеринка стоитъ столько же сколько тюлевая — то сделать бархатную, еслиже бархатная дороже такъ тюлевую, еще вамъ комиссія — если посл всехъ ((издержекъ?])) писанных вещей останутся деньги — купите въ магазин хорошинькую дтскую кацавичку — мн нужно подарить, пунцовую или голубую — выберите чтобъ шерсть была Англійская и хорошинькой цвтъ и съ черными хвостиками — и что бъ акуратно была связана. Ежелиже не будетъ на ето доставать денегъ то не длайте въ такомъ случа тюлевую пелеринку — кац[авеечка] будет я думаю стоить около Юр. — вотъ какимъ вздоромъ наполнено письмо — вина ваша что я сделалась такою безсовстною.

Искавши очень долго квартеры, претерпвши разныя всвозможные неудобства — мы нашли наконецъ прекрасную квартеру — ахъ какъ бы я желала Татьяна Алексевна! чтобъ вы пріхали къ нам какимъ нибудь щастливымъ образомъ — сколько бы мы нашли сообщить другъ другу — но, я надюсь, еще будетъ время когда вы вполн увидите что вы сдлали… и прольете слезу благодарности Богу что Онъ помогъ вамъ. Николаю жму руку, васъ обнимаю много, много, много, будьте здаровы — ваша Наталья Г.

[Приписка А. И. Герцена:]

Что же вашъ Николай мн не отвчаетъ можно ли доставить письмо приложенное тогда — а мн это очень хочется знать, а вотъ почему я теперь пишу къ Вамъ объ этомъ а не къ нему, отаго и самъ не понимаю и потому середь рчи обращусь къ нему. Что же, Другъ, когда сбудется твой слухъ о скорой развязки, хотя мн индивидуально хорошо жить, но пора выйдти на свтъ Божій. — Что же Баронъ и Сазоновъ грозились посщеніемъ, за чемъ дло стало, — хочется съ родными повидатся. Тебя не зову — потому что наврное неподишь. — Ну мое почтенье

А. Герценъ.

К письму 10. Прекрасная квартера — ‘огромный дом княгини’ (Долгоруковой), с юмором описанный Герценом в ‘Былом и думах’ (гл. ХХШ).

11. Н. И. АСТРАКОВУ

1838. Октябрь. Владиміръ

Саго! Я своекорыстно обрадовался твоему намренью идти въ Директоры, здсь есть Ваканція: былъ Дир[екторомъ] Калайдовичъ, его прогнали, теперь правитъ должность Соханской, поистин одинъ изъ казенныхъ скотовъ нашего времени. Не хочешь ли? Вотъ бы прелесть. И ты полковой командиръ Дмитрія Вас. Небабы (которой здсь во всемъ город считается Лейбницомъ). Выгоды: 175 {Переправлено изъ 185.} в[ерстъ] отъ Москвы, остальныя выгоды — большіе невыгоды: бдной городъ, глупой городъ — но вс это перевшивается истиннымъ удовольствіемъ и честью быть въ одномъ город съ Герценымъ, однимъ изъ самыхъ лучшихъ моихъ знакомыхъ. Да скажи мн вотъ что: въ Вятской гимназіи есть учитель Русс[кой] Слов[есности] превосходной человкъ и ученый на сколько нужно, учился въ Казане [комъ] Университет] ему остается годъ пробыть въ округ, а потомъ я ему совтую бросить Австралію и хать въ Пред-Европіе, т. е. Москву. Есть ли возможность (и какими средствами) получить мсто по сей части? А человкъ такой о которомъ стоить позаботится.

Дале Quasi-драмма идетъ, мн нравится, да хочется чтобъ еще нравилась кой кому. Наташа судья пристрастной. Пришлю обращики, да только это не драмма (я совралъ писавши къ Саз[онову]) а сцены. Хочется печатать что нибудь, хочется свое имя записать между Сенковскимъ, Ал[ександромъ] Анф[имычемъ] Орловымъ, Бенедиктовымъ! — Что за скотъ выдумалъ печатать портреты въ книг издав[аемой] Смирдинымъ и во глав Сенковской, посл Пушкинъ. Я скажу про нашу Литературу какъ Югурта про Римъ ‘о продажной городъ — жаль что нтъ покупщика на тебя’. — И кто будетъ покупать листы Тимофева, Кукольника и пр. Я думаю вс это длается для того, чтобъ такъ нагадить и намерзить литературныя занятія чтобъ порядочному человку равно казалось красть платки и печатать книжки. Оно ужъ и началось съ издания журнала Cloaka maxima Б[ибліотека] д[ля] Чт[енія] — наконецъ дошло до того что наряду съ Пушк[инымъ] гравируютъ А. А. Орлова — да врить ли подобнымъ нелпостямъ.

Мое почтенье.

Позвольте мн Васъ Татьяна Алексевна преусердно поблагодарить за хлопоты по просьб Наташи, предоставляя ей пространнье распространиться я ограничиваюсь тмъ что съ вашего дозволенья, цалую Вашу ручьку.

[Приписка Н. А. Герценъ къ Т. А. Астраковой:]

Начало моего писанія къ Вамъ на той страниц. Хочется еще нсколько словъ сказать — что вы подлываете въ столиц — мы живемъ какъ отшельники, ни къ намъ никто, ни мы никуда кром семйства Куруты. Книги, фортепіано, воспоминанія и море блаженства настоящаго слышится въ будущемъ. — Ну довольно ужь. Что Николай, выздоровлъ ли? Еще Васъ обнимаю отъ всей души. Ваша Н.

Благодарю, благодарю и благодарю — а какъ — знаете сами, мантилья превосходна, воротничьки хороши, а коцавичка дурна. Остальные деньги пусть у Васъ, можетъ быть по безсовстности своей опять обращусь къ Вамъ съ прозьбой.

Что ежели ето возможно, чтобъ Вы съ Николаемъ перехали сюда? Мы вроятно еще долго здсь пробудемъ, Александръ хочетъ занять должность. Какъ бы желала Васъ видть, обнять крпко, крпко — по чму знать, можетъ быть ето и скоро будетъ! — Пока мысленно Васъ цлую. А Вы мн вс являетесь въ мечт той заступницей, спасительницей изъ Ада. — Ваша Н. Г.

Николаю жму руку.

А сколько я думаю Вамъ было хлопотъ съ моими комиссіями.

К письму 11. Калайдовичъ — вероятно Ф. Ф. Калайдович, старший брат известного историка К. Ф. Калайдовича (см. П. А. Безсонов ‘Конст. Федор. Калайдович’ в ‘Чтениях Имп. Об-ва истории и древн. росс.’, 1862, кн. 3, стр. 6-7).— Учитель Русс. Слов. — А. Е. Скворцов, близкий друг Герцена в пору вятской ссылки (см. изд. Лемке, по указателю).— Quasi-драмма — ‘Лициний’ (другое редакторское заглавие — ‘Из римских сцен’). 4 октября Герцен писал Кетчеру: ‘Я написал Сазонову, что это — драма, нет, просто сцены из умирающего Рима’, см. новое акад. издание ‘Собрания сочинений’ Герцена, т. 1, М. 1954, стр. 505-507.— Книга издав. Смирдиным — сборник ‘Сто русских литераторов’. Ср. в след. письме: ‘Каков Смирдина Альманах со 100 портр.’

12. Н. И. АСТРАКОВУ

[Ноябрь, после 9^го, 1838 г. Владиміръ!

Да, любезной другъ, вопросъ страшащій тебя и намъ приходитъ часто, часто въ голову. Вришь ли ты въ безсмертіе? Какъ неврить. Доказать я не могу очевидно, а внутри голосъ говорить. И будто человкъ не можетъ жить независимо отъ времени и пространства. Да это то и есть полная жизнь, что такое время, пространство какъ не кандалы. А кому они нужны? Тлу? но ежели мы сознаемъ въ себ начало которое тяготится этими условіями тла (ясно что тяготится: я хочу съ тобой говорить а ты отдленъ пространствомъ, я хочу видть Наполеона а мы раздлены временемъ), стало это начало безсмертно. Omni casu умирать дло страшное, ежели нтъ безсмертія я отказываюсь умирать, просто не хочу, я титулярной совтникъ и имю на это право какъ личной дворянинъ, а ежели есть ну и тутъ чудно. Проснешся безъ тла, хочешь идти — ногъ нть, хочешь сказать ‘Ай, ай, ай, что за чудеса’ — языка птъ, одна душа сама по себ.

Дома у насъ есть отъ Сазонова] письмо но я еще неполучилъ. Чтоже общанныя критики? Двадцатой разъ приношу Кетчеру просьбу о присылк отъ Левашевой книгъ, да что онъ за еретикъ что неслушаеть. Вторую половину 1837 Revue de deux Mondes. Вдь ему только и труда что доставить къ намъ въ домъ.

На дняхъ мы вспоминали съ Наташей посщ[еніе] Татьяны Алексевны къ Княгин. И вообще ваше участіе и дивились вамъ отъ души. Это лучшее доказательство испорченности нравовъ въ нашъ вкъ: чему же дивится что человкъ помогъ человку?

Что ты мн не писалъ отослалъ ли письмо къ Ог[ареву]? — Я спрашивалъ у К[етчера] взойдти ли въ сношенія съ Полевымъ, но онъ неотвчаеть, узнай пожалуста. Каковъ Смирдина Альманахъ со 100 портр[етами] И прощай

Ал. Гер[ценъ]

Татьян Алексевн дружеской искренній поклонъ.

[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]

Татьяна Алексевна!

Вспомнили ли Вы насъ какъ минуло полгода? Гд же ето бездонное море горькихъ страданій, гд громовыя тучи? Тамъ, тамъ далеко и самое горькое воспоминаніе свтлетъ отъ настоящаго блаженства. О какъ радостно было перекликнутся съ тми, кто понималъ мученія, во времена мученія, не мне радостно и теперь передать милліонную долю наслажденья тмъ кто постигаетъ его.

Вы писали что скоро будете праздновать день рожденья — я незнаю когда и чей — поздравляю Васъ отъ всей души, обнимаю отъ всей души, и отъ всей души кланяюсь Николаю.

Ваша N. Герценъ.

13. Н. И. АСТРАКОВУ

1838. Владиміръ. Ноября 26^е.

Любезный Друг! Недавно (получилъ я записку отъ Сазонова въ которой онъ пишетъ о письм отправленномъ отъ него во мн недли 3 тому назадъ — я его не получилъ, а такъ какъ я предполагаю что при томъ письм была писаная книга то меня весьма занимаетъ что снимъ сдлалось. Кетчеръ очень неакуратенъ, то не у него ли, не узнаешь ли ты? А изъ таго произошелъ между прочимъ довольно неделикатной поступокъ Сазонова, онъ повторяетъ мн о деньгахъ взятыхъ у него. Ежели бы Сазоновъ въ самомъ дл нуждался тогда только могъ бы онъ себ позволить повторенье. Я займу и къ Новому Году отошлю ему. — Умъ и таланты его заставляли меня натягивать внемъ душу но вижу что это невозможно. Неужели онъ могъ думать что я утаю его 900 руб. у себя, писавши 2 раза къ нему что при первыхъ свободныхъ деньгахъ я ему отдамъ. Вотъ люди и люди: у Вятскаго откупщика Бляева я взялъ 4500 руб. безъ векселя и когда отослалъ ему въ Сентябр 3500 то онъ пренаивно спрашиваетъ не стснилъ ли я себя платя ему. Во всякомъ случа я при возможности въ Январ отошлю ему деньги, часть хорошаго мннья отослалъ уже предварительно. Узнай же объ писаной книг.

Отецъ Огарева умеръ — Sit tibi terra levis ! А что письмо къ нему пошло ли?

И прощай, вотъ вс о чемъ хотлъ на сей разъ писать къ теб.

А. Герценъ.

Я тебя вопрошалъ какія возможности предстоять для перехода учителя изъ Вятской Гимназіи въ Московскую ты за благо разсудилъ неотвчатъ, а я разсудилъ за благо повторить отвтъ {Описка, вмсто вопросъ [?]}.

Что Кетчеріусъ?

Татьян Алексевн братской поклонъ.

[Приписка Н. А. Герценъ къ Т. А. Астраковой:]

И отъ меня, и отъ меня, милая моя Татьяна Алексевна, и поклонъ, и объятія, и рукожатіе, и все ето отъ души, отъ любви истинной. —

Н. Герценъ.

[Адресъ:]

Николаю Ивановичу Астр[акову]

К письму 13. Писаная книга — рукопись автобиографии ‘О себе’ и др. произведений Герцена. Ср. в след. письме: ‘книгу мою писанную’.

14. Н. И. АСТРАКОВУ

31 Декаб. 1838 В[ладиміръ]

Вотъ и я передъ тобою вопервыхъ съ повинной головой, вовторыхъ съ поздравленіемъ къ Новому году. Желаю теб — ну чего бы — денегъ, ибо остальнымъ тебя надлилъ щедро богъ онъ далъ теб душу раскрытую Любви и чувствамъ высокимъ, онъ далъ твоей душ другую душу, стало съ этой стороны вс. — ‘Пошлый человкъ’ скажетъ какой нибудь идеалистъ ‘желаетъ посл этаго денегъ’. — А я повторю мое желанье, я для того ихъ желаю и теб и мн чтобъ не думать объ нихъ, чтобъ не думать о матеріальномъ когда есть другой міръ въ которомъ можно жить. Но міръ идеальной таковъ что весь человкъ непомщается въ него, ноги внизу а изъ подъ полу дуетъ, смерть холодно. Надобно денегъ чтобъ топить подъ поломъ.

Съ 1833 на 34 — дома

Съ 34 на 35 — Въ Крутицахъ

Съ 35 на 36 — Въ Вятк

Съ 36 на 37 — Въ Вятк

Съ 37 на 38 — На станціи въ Нижегородской Губ.

Съ 38 на 39 — Во Владимір съ Нею.

Съ 39 на 40 — ? ? —

И кто и для чего и на что меня такъ бросали, перебрасывали, отодвигали, запирали, придвигали — право не знаю, я не отвчаю за свою жизнь, вс шло въ силу двухъ высочайшихъ повелній 1^е Бога и 2^е Государя.

Посл четырехъ черныхъ встрчъ съ Новымъ Годомъ, нынче свтлая. О свтлая, чистая какъ небо голубое, какъ можетъ быть нашъ новый годъ когда мы его встрчаемъ вмст. И ты встртишь его съ нею. И такъ — Благословимъ новый годъ. Для меня лучше 1838 не будетъ этотъ господинъ который завтра родится, ежели моя жизнь (какъ и каждаго человка) поэма то ((это)) 1838 лучшее мсто вней.

Однако прощай. Поздравляю Татьяну Алексевну, да не холодно поздравляю, а иначе, какъ другъ, какъ братъ.

А. Герценъ.

Буде увидится съ Кетчеромъ скажи ему что скоро будетъ оказія по которой онъ можетъ мн переслать все что хочетъ, да книгу мою писанную ежели и нехочеть — пусть отдастъ Егору Ив[ановичу]. — Въ десятый разъ я прошу Кетчера о томъ и о другомъ и даже нть отвта. Получилъ ли онъ письмо ((отъ)) черезъ Сазонова. — Я спрашивалъ его разъ десять куда мн посылать статьи, он столькоже разъ счелъ за благо промолчать. — А право всему бда и причина что живетъ да [?] [2 нрзб.]

[Приписка Н. А. Герценъ къ Т. А. Астраковой:]

Давно мы не говорили съ Вами, милая моя Татьяна Алексевна, начну съ поздравленія съ Новымъ годомъ, съ желанія — но ради же Бога не принимайте ((ихъ)) ни то, ни другое за обыкновенное, пошлое, о нтъ! Есть поздравленія особенныя, въ которыхъ разомъ изливается и дружба, и любовь, и благодареніе Ему за прошедшее, и молитва о будущемъ — такое поздравленіе приношу я Вамъ. Что Вы, как Вы? а что я? спросите вы меня. О! мое блаженство ей Богу растетъ съ каждымъ днемъ, я умру отъ любви, отъ щастья — но нтъ, надо жить!!!

Ваша Н

Николаю крпко жму руку.

К письму 14. Для меня лучше 1838[го] не будет, — много лет спустя, в ‘Былом и думах’, Герцен назвал 1838 год ‘лучшим, самым светлым годом’ своей жизни.

15. Н. И. АСТРАКОВУ

1839. — Января 14^го [Владиміръ]

Письмо твое, Caro Carissimo, получилъ. Твое сообщеніе несправедливо о прав благословлять и проклинать. Подобное распоряженіе сдлано — но не у нас, а у Л[ьва] А[лексевича] {а у Л. А. вписано.} и при томъ я теб говорю негадательно, а наврно. No 2. Съ чего ты вообразилъ что Матвй отходитъ, это вздоръ уже и потому что онъ взялъ жалованье до Апрля. —

Новаго ничего. Да и забылъ: 27 Декаб. пошло обо мн отъ Губ[ернатора] представленіе, на дняхъ будетъ отвть. Что то? Съ праздниковъ Наташа очень была больна, теперь ей лутше. Третьяго дня мы оба вспомнили твою именинницу и вспомнили что слдовало бы пріуготовительно отписать проздравленіе — да вотъ причина, мы люди вовсе непорядочные. Поздравляю и я. Ну какъ вы поживаете — а мы славно. Точно будто нас выбросили встепь и мы пируемъ тамъ вдвоемъ мдовый годъ. Людей и неслыхать. Никуда нездимъ и живемъ припваючи. —

Я и Огареву писалъ еще по почт — Кетчеръ молчитъ. Благодарю тебя, ты незабываешь опальнаго друга.

Прощай. Первая часть Лицинія готова, я опятъ принялся за свою биографію и довольно удачно написалъ Университетъ и Холера. Теперь пишу Вятка. Смертельно хочется печатать — или уж подождать освобожд[енія]?

Totus tuns
А. Герценъ

Къ прочимъ новостямъ принадлежитъ то что я совсемъ отвыкнувши отъ Латинскаго чтенія вздумалъ привыкнуть и хоть не безъ труда читаю Енеиду и Тацита. — Мн кажется что изъ всхъ Римлянъ писавшихъ одинъ Тацитъ необъятно великъ — остальные ежели и геніальны то ужасные мерзавцы по жизни. А воля ваша, жизнь неразрывна съ человкомъ.

[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой.]¹

¹ Можно считать, впрочемъ, письмо А. И. Герцена припиской къ письму жены (ср. въ письм Герцена: ‘Поздравляю и я’).

Поздравляю Васъ любезные милые Друзья съ прошедшимъ праздникомъ, т. е. съ имянинами вашими Татьяна Алексевна. Поздравляю и съ наступающими завтными, священными торжествами, — да, знакомы, близки они душ моей, въ ети дни я много буду думать о васъ, и весело, радостно мн будетъ вообразить ваше веселье — я вмст съ вами поблагодарю за него Его. —

И мн Татьяна Алексевна смертельно хочется васъ видть, вотъ что то будетъ отъ Министра, впрочемъ — если и нтъ — намъ не горе, и нтъ то ето будетъ намъ вмст!—

Какъ встртили вы новаго гостя, пришельца изъ вчности? врно не такъ хорошо какъ мы, потому что въ столиц не дадутъ такъ хорошо встртить. Хоть я и больна была, но ето не помшало (какого! люди мшаютъ боле болзней — бдные, жалкіе!) весь домъ спалъ, — а мы были вдвоемъ, вдвоемъ! — Но что говорить, глупо. Вы понимаете. И вамъ было послано благословеніе — дошло ли?

Обнимаю васъ отъ всей души. Ваша Н. Гер[ценъ]

А что съ Папинькой-рыцаремъ? Пожмите ему отъ меня руку да покрпче, за что онъ насъ забылъ?

К письму 15. Om Губ. представление — 26 декабря 1838 г. губернатор вошел к министру внутр. дел гр. Д. Н. Блудову с представлением о снятии с Герцена надзора. 1 февраля 1839 г. последовал отказ шефа жандармов А. X. Бенкендорфа (над. Лемке, т. П, стр. 238). Столь же безуспешно было и ходатайство И. А. Яковлева. — Написал Университет […] Вятка — эти слова Герцена доказывают, что утраченная рукопись его автобиографии (‘О себе’) охватывала и его жизнь в ссылке, вопреки мнению комментатора советского акад. издания (т. I, М. 1954, стр. 510). Поэтому вполне возможно, что напечатанные Т. П. Пассек отрывки (см. изд. 1954 г., т. 1, стр. 251-256) взяты ею из бывших у нее частей рукописи именно этой автобиографии (ср. там же, стр. 503, где цитируется ее неизд. письмо Огареву от 19 ноября 1872 г.).

16. Н. И. АСТРАКОВУ

[14 февраля 1839 г. Владиміръ]

Любезный Друг! Знаешь ли когда я пишу къ теб и вообще къ близкимъ родственникамъ души?…. Вдругъ мн смертельно захочется кого нибудь изъ друзей, и взгруснется по немъ — я за перо и писать, тотчасъ онъ и является на сцену и прозрачный образъ его ходить по моему письменному столу, какъ будто живой, и письмо мое собственно нсколько словъ изъ разговора съ мнимымъ собесдникомъ. Ну вотъ посмотри, ты и Татьяна Алексевна сидите тутъ за шандаломъ. Щека подвязана {Переправлено изъ Зубы подвязаны.}, рука протянута мн. А вы вдь воображаете что живете въ Москв близь Двичьяго Поля. Вотъ шандалъ и столъ кверхъ ногами — чернилы льются пополу, я самъ прижался на потолк, сани дут по крышк — это является духъ Кетчера — черепки дома, обломки моихъ рукъ и моихъ трубокъ неразрывны снимъ также какъ и чистая, высокая дружба. Ей Богу я васъ такъ люблю, ну смерть люблю…. Вотъ когда мы усядимся рядкомъ и ты и твоя Она и я и моя Она и мы ((нрзб.)) вс на цлый вечеръ, а то вс какъ то смутно встрчаемся. 18 Апрля я был сумасшедшій, а 21 Гнваря — весь въ хлопотахъ,

— (Голохв[астовъ] общалъ мсто моему Вятчанину черезъ нсколько мсяцовъ и то не въ гимназіи).

Я въ послднее время мало писалъ, а читалъ много. Между прочимъ очерки изъ Гегеля. Много великаго, однако не всю душу захватываетъ. Въ Шеллинг больше поэзіи. Впрочемъ Шеллинга я читалъ самаго, а Гегеля въ отрывкахъ, это большая разница. Главное что меня восхитило это его Пантеизмъ — это его Тріипостасный Богъ — какъ Идея, какъ Человчество, какъ Природа. Какъ возможность, какъ объектъ и какъ самопознаніе. Чего нельзя построить изъ такаго начала. Гегель далъ какую-то фактическую, несомннную непреложность міру идеальному и подчинилъ его строгимъ формуламъ, т. е. не подчинилъ, а раскрылъ эти формулы его проявленія и бытія, но онъ мн ненравится въ приложеніяхъ. Что вовсе не мшаетъ мн пребыть съ чувствомъ истиннаго уваженія и таковой же преданности.

Милостивый Государь
Вашимъ
Покорнйшимъ слугою.
Александръ Герценъ.

Владиміръ что на Клязьм

1839 Фебруарія 14.

[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]

Какъ я завидовала Александру что онъ увидитъ васъ. Видно мой чередъ еще далеко. — Я вспоминала ваши праздники въ Январ, и так весело, весело было вообразить васъ. Скоро и нашей жизни годъ!

Боже мой, бывало шитала часы, минуты свтлые и какъ не много было ихъ въ нсколько лтъ, — а тутъ мсяцы цлые и ни облачка, ни пылинки — мн становится душно, тсно, досадно иногда что не кому расказать, не кому указать на Него — переполнена душа, необходимо излить и некому. А Москвы я чтото боюсь — вотъ еслибъ сюда вы прихали — прощайте. — Ахъ Татьяна Алексевна! какого ето, скоро годъ — помните — а у меня какъ жива въ памяти коляска, лихіе кони — ваша темная шляпка — голубой платокъ — а ета доброта, ето участье голубыхъ глазъ — какъ живы они въ душ моей. Прощайте же, право писать скучно, вотъ кабы поговорить. Ваша Н. Герценъ.

К письму 16. 18 апреля — неудачная попытка Т. А. Астраковой увезти Н. А. Захарьину из дома кн. Хованской (см. выше, предисловие). 21 генваря — поездка Герцена в Москву, с негласного разрешения губернатора, на похороны скончавшегося 19 января 1839 г. дяди, Л. А. Яковлева (‘сенатора’).

17. Н. И. АСТРАКОВУ

19 Марта [1839 г. Владиміръ]

Это письмо теб доставитъ жена Огарева, она хочетъ познакомится съ твоей женой. — Огарева достойна своего мужа. Была у насъ нсколько дней и эти дни мы провели дивно, превосходно. — Изъ Петербурга отказъ, еще годъ въ Владимір.

Прощай. Жму руку твоей Татьян Алексевн. Наташа потому непишеть что ‘нкогда, она вамъ много кланяется.

А. Герценъ.

[Приписка Н. П. Огарева:]

Я васъ мало зналъ но вы или лучше ты мн другъ, потому что ты другъ Александра. Рекомендую теб мою жену, она намъ всмъ добрая сестра. Прощай. Когда увидимся не знаю. —

Николай Огаревъ

К письму 17. Речь идет об известном свидании Огарева и его первой жены с Герценами, 15-19 марта 1839 г., см. о нем в ‘Былом и думах’ гл. XXV, в письмах Герцена к Астраковым, М. Л. Огаревой, Кетчеру, Витбергу и Огареву (изд. Лемке, т. II, стр. 243, 246, 254, 258, 261) и в отрывках из владимирского дневника Герцена (там же, стр. 267). Приводим письмо к Астраковым, напечатанное Т. П. Пассек в ее воспоминаниях (очевидно, не полностью) по ныне утраченному подлиннику:

‘Друзья, мы бесконечно счастливы! Нас четверо… И что это за женщина Марья Львовна! она выше всякой похвалы. Ник счастлив, что нашел такую подругу.

У меня сохранилось распятие, которое дал мне Ник при разлуке. И вот мы бросились на колени перед Божественным Страдальцем, молились, благодарили Его за то счастье, которое Он ниспослал нам после стольких лет страданий и разлуки. Мы целовали Его пригвожденные ноги, целовались сами, говоря: Христос воскрес!’

Разочарование в М. Л. Огаревой наступило очень скоро… Об этом рассказывает Герцен в указ. выше главе ‘Былого и дум’, Т. А. Астракова (в использованных Т. П. Пассек воспоминаниях) и мл. др. М. Л. Огарева часто упоминается в публикуемых письмах (см. ниже и по указателю имен). Историю первого брака Огарева см. в работе М. О. Гершензона ‘Любовь Н. П. Огарева’ (‘Образы прошлого’, М. 1912, стр. 326-545).

18. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМЪ

28 Марта 1839 [Владиміръ]

Я что то безсовстно давно къ вамъ, друзья, не писалъ, ибо записочку посланную съ Огаревой я не считаю за письмо. Взявъ сіе въ разсужденіе я взялъ перо и началъ письмо словами ‘Я что то —‘ (Зри выше)

Ну Христосъ воскресе цалую Васъ, дай вамъ Богъ продолженье долгое и предолгое вашего счастья.

Что Татьяна Алексевна познакомилась ли съ М[аріей! Л[ьвовной] съ этой милой подругой нашаго поэта. Что это за дивные четыре дня. Такаго избытка счастья нельзя себ представить, о какъ хороша жизнь и люди ежели они сорвутся съ грязной колеи!— Долго и долго я буду жить душею этими днями, они не прошедшее, а живущее въ груди. Наташа и Онъ — вотъ два существа которые я поставилъ на высокой пьедесталъ и поклоняюсь имъ. — Возми у Кетчера стихи которые я ему прислалъ недлю тому назадъ.

Право становится страшно жить, мы что то слишкомъ счастливы, но впрочемъ Провиденіе не такъ какъ Морошкинъ — судить не по Римскому праву и слдственно незнаетъ закона возмездія, — хвала ему, хвала и Молитва. —

А что Кетчеръ, я думаю онъ очень груститъ о Екатерин Гавриловн. Сколько я зналъ тамъ онъ только и отогрвался ежедневно отъ многаго холода.

——

А вотъ и отъ тебя письмо. Благодарю-съ Ваше высокоблагородіе за память. Кто теб сказалъ что я пишу, послднее время я былъ вовсе недятеленъ. — Ну и прощай.

Ал. Герценъ

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Христосъ воскресе Друзья! Давно, давно отъ васъ нтъ всточьки, но разумется ето не происходитъ отъ забвенія и холода точно также какъ и наше молчаніе. — Какъ проводите праздники, любезная Татьяна Алексевна? у насъ они не замтны, съ 9 Маія у насъ и вс свтлое Воскресенье въ душ. — Въ первый разъ мы услышали благовстъ къ заутрени вмст — дивное мгновенье! Что ето бывало, сколько перестрадаешь все ето время — тамъ на Поварской, въ томъ мрачномъ дом какъ гробъ, куда не оглянись — мертвецы — О! слава Богу помогшему перенести вс ето! —

Я уврена Татьяна Алексевна, что вы полюбили очень Марью Львовну — прелестное существо, мы въ малое время сблизились съ ней очень, мн ужасъ жаль было раставатся съ ней, — дивно провели вс дни которые она была у насъ. Каждый часъ былъ исполненъ высокихъ ощющений и душа не спускалась ни на мигъ въ суету житйскую. Я вамъ спишу здсь его стихи.

Марі, Александру и Наташ.
[…………………………………………]

Прощайте, обнимаю васъ Татьяна Алексевна, Николаю жму руку.

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

Его Высокоблагородію

Николаю Ивановичу

Астракову

Въ Москв.

Близь Двичьяго Поля, въ приход Воздвиженья на

Овражкахъ — въ собственномъ дом —

Почт. штемпель: Влад. 28 мар. 1839

К письму 18. Стихи — стихотворение Огарева ‘Марии, Александру и Наташе’, посланное Кетчеру при письме от 21 марта (над. Лемке, т. П, стр. 254-256) и переписанное Н. А. на последней странице данного письма. Самое стихотворение не приводим, так как его можно найти во всех изданиях стихотворений Огарева. Екатерина Гавриловна — Левашова, скончавшаяся 9 марта 1839 г. Двоюродная сестра декабриста И. Д. Якушкина, Левашева была одной из замечательных женщин Москвы 30-х гг., в салоне которой ‘можно было встретить самых выдающихся людей России’. ‘Сколько слез утерла она, сколько внесла утешений не в одну разбитую душу, сколько юных существований поддержала она, и сколько сама страдала! ‘Она изошла любовью’ — сказал мне Чаадаев’ (‘Былое и думы’).—

19. T. A. и H. И. АСТРАКОВЫМЪ

XVIII

18 Апрля 1839! — Владим[іръ]

Татьяна Алексевна, вы понимаете ли что это значить 18 Апрля, вдь это день нашей встрчи, день въ которой въ мои святцы вписаны два новыхъ угодника

Рабъ Божій Николай и

Paбa {Переправлено изъ Рабыня} Божія Татьяна

иже за освобожденіе Мученицы Наталіи Въ Цареград пострадавшихъ.

18 Апрля передъ обдомъ явился я передъ вами печальный, смущенный, во фрак Сазонова. Вотъ вы похали къ Княгин, а я жду — кажется вы года полтора здили, а воротились вс таки 18 Апрля.

18 Апрля я грустный еще больше безъ положительныхъ надеждъ и безъ фрака Сазонова похалъ — динь, динъ —

Вспомнили ли вы?

А мы вспомнили!

Да и каковы были бы мы ежели бы невспомнили. Еще разъ васъ благодарю дружески, братски и до тхъ поръ мн не надоесть благодарить, покуда Богу ненадоестъ повторять 18 Апрля — а это — спросите у Николая — такъ тсно связано съ путемъ Солнца (которое не двигается ни смста), благосостояніемъ Земнаго шара и разной Планиды небесной что никакой надежды нтъ въ прекращеніи 18 Апрля.

Какъ я взгляну назадъ, и припомню вс что было между этой парой 18 Апрлей — то ей Богу готовъ бросится на колни и молится и молится со слезами восторга, — вс было несбыточно, вс сбылось, вс было черно, — вс сдлалось свтло и дивно свтло и я сжился со свтомъ. Право въ этотъ годъ мой путь я не промняю на путь Сатурна не смотря на то что онъ какъ пальясъ въ конной комедіи летитъ съ обручемъ ежегодно верстъ 1000000000000 — (добро бы въ Воронежъ Богу молится а то такъ таки просто летитъ) {Фраза въ скобкахъ вписана.}

Ну и ты рабъ Божій Николай дай руку, да брать дай право еще разъ сказать спасибо и не сердись, вдь слово то истаскано, черезъ чьи губы оно не цдилось, по чьему языку не сползало въ воздухъ — да я смыслъ ему придаю поважне. — И у меня оно вовсе теперь не съ языка ползетъ (ибо я всегда пишу закрывши ротъ, чтобъ какъ нибудь муха не залетла) — а течетъ съ пера прямымъ трактомъ изъ сердца, не даромъ я Герценъ.

Соприкосновенному къ 18 Апрля К[етчеру] поклонъ, скажи ему что Голубевъ былъ, благодарю его очень за присылку книгъ. Только онъ велитъ скоро прислать, ну пусть самъ разсудитъ, ежели литературн[ый] вздоръ можно пробжать быстро, то 6 томовъ (Нмецкой работы) Раумеровой исторіи не берусь отчитать ближе мсяца. — Пожалует скажи ему и особенно благодари его за Раумера. Можетъ К. долго не придетъ къ теб, тмъ лучше, это выигрышный срокъ на чтенье. — Не собирается ли онъ ко мн.

Между Владимірскими новостями тебя всего боле тронетъ всть о кончин Кн[язя] Одоевскаго, особенно когда ты узнаешь что онъ лтъ семдесятъ тому родился и слд[ственно] {Прорвано при распечатываніи.}получишь понятіе о томъ [како] {Прорвано при распечатываніи.} [?] онъ существовалъ. Memento mori {Надпись на рисунк: надгробная плита съ черепомъ и двумя костями подъ нимъ.}!

[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]

[Ну] {Прорвано при распечатываніи.}, вотъ скоро и часъ тотъ придетъ когда вы Ан[геломъ] {Прорвано при распечатываніи.}Спасителемъ взошли въ темницу страдалицы, меня тогда и физическія силы оставили — я кажется лежала утомленная, съ муками въ груди, которыя не многія испытали наврно — да и не дай Богъ! Помните какъ я бросилась къ вамъ на шею, крпко держала за руку, какъ мн страшно было оставатся посл васъ тамъ — и етому ужь годъ, и какой этотъ годъ!!! —

Довольно, довольно словъ, чувства такъ громко и ясно говорятъ что вы врно слышите ихъ безъ помощи бумаги, не смотря на разстояніе.

А что зубы ваши? пробовали ли вы креозотъ? Я слыхала, что он весьма дйствителенъ. Обнимаю васъ, Николаю крепко жму руку. —

Кетчеру тоже Татьяна Алексевна за меня сожмите руку да возмите у него стихи на смерть Левашевой и мн пришлите {Два послднихъ абзаца приписаны по краямъ письма.}.

[Адрес (рукой А. И. Герцена):]

Его Высокоблагородію

Николаю Ивановичу

Астракову

Въ Москв

Близь Двичьяго Поля, въ приход Воздвиженья на Овражкахъ, собственный домъ.

К письму 19. 16 апреля 1838 г. Герцен приехал в Москву с чужим паспортом, 17-го виделся с Н. А. Захарьиной, 18-го был у Астраковых и познакомился с Т. А. Астраковой, которая эатем отправилась в кн. Хованской за Н. А. (см. выше, предисловие). 6 томов (…) Раумеровой истории — Geschichte der Hohenstaufen (1823-25) Фридриха Георга Людвига фон-Раумера. Стихи на смерть Левашевой — стихотворение Огарева ‘Я с юных лет знал тяжкие гоненья…’.

20. Т. А. и Н. И. АСТРАКОВЫМЪ

8 Мая [—9 Мая 1839 г. Владиміръ]

Письмо ваше отъ Субботы мы получили, а вы непишите ни теперь, ни впрошлой разъ получили ли вы наше посланіе отъ 17 Апрля.

Да, сегодня годъ. Годъ счастья, годъ свтлый. Это лучшее время моей жизни. А между тмъ наружныя обстоятельства кажутся гнетущими, да втомъ то и дло что обитель души такъ пространна что вней море радостей, восторговъ, что за дло до береговъ. —

Каждая минута памятка прошлаго 8 мая. Дождь ливмя, громъ стучитъ на неб, Матвй стучитъ въ вороты. — ‘Что это К[етчеръ] долго не идетъ’, наконецъ, идетъ шляпа съ огромными полями прикрывая собой К. — Началось съ строжайшаго выговора мн зачмъ я не сохранилъ то хладнокровіе, какое Наполеонъ на Ватерлоос[комъ] сраженіи, и зачмъ ямщику далъ много денегъ. — А право я былъ бы прескврный человкъ ежелибъ я былъ хладнокровенъ въ тотъ день когда ршалась судьба моя и Наташи. —

Ну вотъ ушли — А тамъ, а тамъ смеркается, мы вмст, одни, свтаетъ вмст, настаетъ другой день вмст — прошелъ годъ вмст, одни. Благодарю тебя Господи, благодарю!

Вот оно то солнце которое насъ провожало въ церковь, торжественно заходящее за гору — оно не состарилось. — Оно еще проводитъ насъ всхъ въ могилу и вс будетъ также хорошо. А мы — мы будемъ тогда лучше.

Пожалуста напишите получили ли письмо отъ 17^го это меня немножко занимаетъ.

Весь Вашъ А. Гер[ценъ]

Мягковъ? — Я объ немъ помню самое лучшее ‘на пол объ Артилеріи’.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Какъ кстат ваше письмо Друзья, да — да — но не чего сказать, да и ненужно говорить намъ — вамъ — не правда ли?… Что вы обо мн такъ заботитесь Татьяна Алексевна? Я здарова, какъ нельзя больше теперь требовать. — А писать больше буду посл, не сердитесь за лепту. — Обнимаю васъ. Николаю жму руку. — Господь надъ вами.

Ваша Н. Гер[ценъ]

[Приписки А. И. Герцена:]

Я ваши письма узнаю по наружности: вопервыхъ маленькое изданьецо, вовторыхъ постоянно у Золотыхъ воротъ а я съехалъ оттуда 1^го юня 1838.

Впрочемъ пишите какъ хотите лишь бы во Владиміръ — дойдетъ, за Лыбедь.

Девятое мая.

Гроза и болитъ голова — то и другое скверно, а въ душ праздникъ, словно въ ней придлъ Микол Цудотворчу какъ говорятъ въ Вятк.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Девятое Мая! Девятое Мая! Вы понимаете его друзья, и у васъ есть свое девятое мая. Слава Ему! Слава Ему! и вамъ — а что Кетчеръ? —

К письму 20. Лыбедь — речка, разделяющая Владимир на две части.

21. Н. И. АСТРАКОВУ

3 юня [1839 г. Владиміръ]

Вотъ видишь ли Господине благій, ежели бъ ты былъ съ 40,000 дох[ода] а не съ 4,000, я бы не сказалъ ни слова о плат, понеже Вы не Погодинъ. Но слушайте обстоятельства дла.

Бывшій нкогда въ Мат[ематическомъ] Отд[леніи] Небаба — тройной мерзавецъ по лицу, душ и фамильи — взял къ себ года два тому назадъ бднйшаго мальчика и тснитъ его какъ только можетъ Малороссіянинъ. Не даетъ времени заниматся для себя заставляя учить пансіонеровъ — вдь это ужасъ. Жаль мн стало юношу, а съ талантами, я приголубилъ его, потолковалъ о наук и университет, сталъ его учить разнымъ бесерменскимъ нарчіямъ, вдругъ его хотятъ пихнуть въ Уздные учители или въ писцы — ну это вс равно что камень на шею да и вводу. Прихалъ Ог[аревъ] я съ нимъ толковать, онъ даетъ по 500 руб. въ годъ {въ годъ вписано.} мн для того, чтобъ его отдать въ Университетъ. Я расположилъ это такъ. Вступить ему или въ 1840 или быть слушателемъ для того что изъ многихъ предметовъ плохо приготовленъ (я учу по Франц., и по Нмецки, и Латынь, Исторію, Геогр[афію] —), но во всякомъ случа хать въ Москву, а вс таки надзоръ не мшаетъ — молодо-зелено — вотъ и съ просьбой къ теб. Приготовлятся онъ будетъ самъ (кром разв покажешь что изъ Математики), но ты долженъ же взять вознагражденье за столъ и квартиру. — А ежели останутся у тебя деньги лучше помоги третьему, а ужъ этот Г[осподинъ] (Пшковъ сей неизвстный) иметъ теперь 500 вгодъ, да будутъ уроки. — Оставь ему что надо на книги, ну и какъ хочешь впрочемъ. А малый славный. А Небаба не только небаба но и Нечеловкъ.

Дале земной поклонъ за Петрушу.

Дале прощальный поклонъ отъ себя.

А. Герценъ.

Нельзя ли отъ Кетчера добыть мой портретъ который оставилъ онъ у себя и въ которомъ Наташа нуждается.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Отъ меня вамъ обоимъ друзья много, много, а писать до слдующаго раза.

[На слд. страниц письмо А. И. Герцена Т. А. Астрановой]

Татьян Алексевн А. Герценъ здравія

желаетъ.

Зачмъ же это напримръ грудь болитъ у васъ? Берегите свое здоровье, человкъ какъ будто насмхъ приведенъ въ такую зависимость отъ земнаго ящика, въ которой уложилъ Богъ его душу на дорогу отъ колыбели до безсмертія, что досадно и больно и смшно. Какой восторгъ не улетитъ отъ головной боли? Бдной человкъ, ну чтобъ ему голову соорудить такую какъ у Чумакова, никогда не болла бы. Я, шутки всторону, за это бшусь. Думаешь, глубоко, пространно — море по колно, съ горами вровень — а тутъ комар Ж Ж ж ж ж Ж Ж Ж (не могъ никакъ живе представить diminuendo и crescendo комариной музыки) и кусается какъ бшеная собака, — куда длась пространная мысль, гордый мыслитель вступаетъ въ единоборство съ комаромъ. Ей Богу на томъ свт будетъ лучше, я еще ни отъ кого неслыхалъ чтобъ тамъ были комары и голова тамъ неболить за неимніемъ таковой.

И такъ Ог[ареву] разршена служба въ Москв, вроятно къ 3 юлю и мн разршать. Увидимся наконецъ, ужъ не на минуту, а на цлые дни. — Я буду хлопотать чтобъ намъ отвели 3[-й] домъ купленной недавно батюшкой. — Ежели дозволять я скоро пріду совсемъ, ежели нтъ — не прежде новаго года (впрочемъ явлюсь въ отпускъ одинъ).

Прощайте. Будьте здоровы.

К письму 21. Д. 6. Небаба вскоре покончил с собой (см. ‘Былое и думы’, гл. XVIII). — О Пешкове см. рассказ Т. А. Астраковой (‘Русск. Старина’, т. XVIII, стр. 680-681, Т. П. Пассек, изд. ‘Academia’, стр. 338-339), по ее словам, Пешков окончил жизнь в доме для умалишенных. Петруша — брат Н. А., П. А. Захарьин.

22. Т. А. и Н. И. АСТРАКОВЫМЪ

юня 17. 1839. Влади[міръ]

Ну, поздравте насъ, любезные друзья, 13^го числа явился Александръ Герценъ II^ой, досел вс благополучно. — Расказать вамъ какъ было, что я перечувствовалъ, передумалъ, неберусь. — Минута торжественная, великая, сколько мученій и радости, страданій и восторговъ слиты тутъ вмст, Молитва, слеза, улыбка, первое благословеніе, мысль отвтственности, — ну сообразите вс это сами.

Я писалъ къ Ог[ареву], въ Вятку и къ вамъ и пишу почти вс одно и тоже, да и какъ иначе быть, я подъ вліяніемъ тхже чувствъ. Я лгалъ бы ежелибъ писалъ другое. —

Отвтственность велика — но велико и желаніе и любовь и упованіе на Бога. Я долженъ занять мсто провиденія до его совершеннолтія, раскрыть его душу всему изящному, святому, долженъ съ перваго шага въ міръ привить ему чувство пренебреженія къ земному счастью, къ земной гордости для того чтобъ устремить на службу человчеству вопреки неудачамъ и видимымъ бдствіямъ (ибо истинное бдствіе только нечистая Совсть).

Ну и прощайте, хотлось бы дать знать Кетчеру, но не знаю какъ въ ныншнемъ вк адресуютъ ему, гд онъ у Левашевыхъ или нтъ!

Говорятъ что будто сказываютъ о слух скораго возвращенія въ Москву. Ежели правда то должно быть недолго жить во Владимір (иначе живши здсь не воротится въ Москву). Еще разъ Адье-съ. — Наташа кланяется.

А. Герценъ.

Доставь пожалуста записочку Наташинову брату.

23. Т. А. и Н. И. АСТРАКОВЫМЪ

25 юля [1839 г.] Вторникъ. [Владиміръ]

Отчего мы другъ къ другу давно неписали? Отчего — да мало ли отчего, я это ясно вамъ разкажу вовторыхъ что у меня вс время душа была и взволнована и не на мст. Да, тутъ я выпилъ море заботь, страху — Она больная слабая, видимо тающая и безъ минуты покоя, малютка нездоровъ — это fond всего, а тамъ млочи частной жизни толпою: Нянька неуметъ пелнать, Матвй сошелъ сума отъ жировъ и воображаетъ что главнйшая награда за прежнюю службу сводится на то чтобъ вовсе неслужить теперь. Другой человкъ лежитъ больной — Проза, проза — и такая скврная какъ Двигубскато, и такая докучливая какъ крикъ сверчка и такая отвратительная какъ Сенковский. Право будто Княгиня Марья Алексевна разсыпалась этой саранчей пакостей, и востала, и не душить а засыпаетъ дресвой. Наташа вс это уметъ переносить съ Ангельскимъ терпніемъ, а я — бшусь. Да тутъ еще жары, а съ жарами мухи {Рисунокъ мухи — въ виньетк.}. Я увренъ что мухи выдуманы Метернихомъ для того чтобъ отвлекать отъ всхъ умственныхъ занятій добрыхъ людей, для того имъ и дана привилегія носить шесть ногъ независимо отъ крыльевъ изъ слюды.

——

Что я длаю? — Ничего, т. е. чрезвычайно много. Ничего потому что нтъ осадка ни стихами, ни прозой. Много потому что душа биткомъ набита мыслями, чувствами, болью, восторгами, яблоку негд упасть.

Кетчеръ сердится что я не пишу, чтоже пришлось мн длать, которому онъ на три письма отвчаетъ тмъ — что ничего не отвчаетъ, минусъ письмомъ? Что длать? — Видно написать — и напишу.

Жду, жду изъ Петерб[урга] привта, да нтъ его, а кажется просто бы

Коли любишь — такъ скажи

А не любишь — откажи!

И дло съ концомъ. Уже наступилъ шестой годъ, черезъ девять лтъ я могу требовать пряжку за XV лтъ а посему

Васъ любящій А. Гер[ценъ]

[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]

юля 23^е Утро {Дата рукой А. И. Герцена.}

Давно, давно я не писала вамъ, моя добрая, милая Татьяна Алексевна, не сердитесь на меня, ей Богу я сама не имла давно для себя свободной минуты, минуты отдыха. Богъ далъ намъ сына — не стану описывать вамъ море новыхъ чувствъ, ощющеній, я сдлалась во сто разъ лучше, добре, самоотверженне, право мн кажется что ужь меня нтъ, я не чувствую себя, я — мои Александры, для нихъ жизнь, для нихъ вс. О! щастлива, щастлива я, душою, а тломъ не вовсе, потому что съ рожденія мерзулька (как его зоветъ Александръ, а не мерзилки — что ето за гадость!) я была долго слаба ужасно, два раза имла лихорадку, нарывъ и Богъ знаетъ что. А тутъ и онъ-то блажитъ — страданіе! Но, надюсь, Богъ милостивъ, вс устроится, пойдетъ своимъ порядкомъ. И теперь мн что то не можется. Прощайте, до слдующаго письма. Ахъ какъ хотлось бы вамъ показать Александра 2го.

Николаю жму руку крпко прекрпко.

К письму 23. Дресва — ‘крупный песок, гравий, хрящ. В Вят. раскаленные в бане […] каменья толкутся для мытья полов и назыв. дресвой‘ (Даль. ‘Толковый словарь’).

24. Н. И. АСТРАКОВУ

10 Октября 1839. Владиміръ

Ты — Араго-Амперъ-Астраковъ — прельстилъ меня этой бумагой, пей же горечь ее протекаемости. — Съ ужасной головной болью покинулъ я Москву и съ чрезвычайно здоровой головой прихалъ сюда. (Практическій Докторъ могъ бы записать отъ головной боли:

Up. CLXXVII Stad. Ruthe.
Aeris atmosph. XIJ adde
(x) Humiditatis Octobrii ZIIIJ
хать какъ сказано.)

(x)

Для сего взять Гигрометръ. См. Физика Двигубскаго. Барометръ. См. неизданную Физику Павлова (а въ изданной такого вздора нтъ, ибо онъ оканчиваетъ началомъ и доказательствомъ что вещества нтъ, а есть сила и разумніе). —

Хорошо мн было въ Москв, но здсь спокойне, тише, я радъ что ухалъ и грустенъ оттого же. Такъ странно устроена душа, всему вней мсто и меду и дехтю точно на ярмарк въ деревн. Теперь обращаюсь къ существенному длу т. е. въ Петруш. Кетчеръ общалъ его взять но я полагаю несравненно лучшимъ нанять квартеру у Священника которому прилагается записка: вопервыхъ за чмъ безъ крайности обременять Кетчера, вовторыхъ зачмъ жить въ Покровскомъ куда конечно никто непоидеть давать уроки. Петруша получаетъ 500 руб. — Платья у него очень довольно, книги и есть и достать можетъ, и такъ нтъ причины не платить за себя. — У меня финансы очень плохи. Взять его сюда бесполезно для него и очень беспокойно для меня {Дале было: ибо или его ((остав[ить])) взять или прогнать Пшкова.}, сверхъ того если его взять то прогнать Пшкова что было бы преступно: у Пшкова 500 копекъ нть, да и сверхъ того Пшковъ человкъ общающій много впередъ т. е. между нами гораздо больше Петр[уши]. Ежелиже онъ съ Попомъ не сойдется, то пусть прямо отправляется къ Кетчеру и спросить его можетъ ли кнему перехать, ибо я ужъ снимъ говорилъ и независимо оттого буду писать. — Я неблагодарю тебя за важное одолженіе которое ты сдлалъ ему т. е. неблагодарю на тонкой бумаг, а иначе — сердцемъ.

Я право непонимаю что выйдетъ изъ него — прошу тебя когда онъ передитъ присматривать занимъ. —

Прощай. А. Герценъ.

Жму руку Татьян Алексевн.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Милая моя милочька, душевная моя душенька Татьяна Алексевна! Опять мы далеко васъ, опять миръ и тишина, покой, покой Только горбатый старикъ надодаетъ, часто приходить мшать в печи. Миръ, покой — хорошо, а за чмъ же васъ мы не будемъ видть? ето не хорошо, я полюбила васъ, я хочу васъ видть, хочу, хочу идти къ вамъ а не могу — глупо!

Оба Сашки хали дорогой порядочно, блажили мало, спали много, теперь ведутъ себя добропорядочно. Ну и за тмъ прощайтеf Катинька васъ цлуетъ, обнимаетъ, Николаю жму руку. Петруш записочька.

Ваша Н. Герценъ.

К письму 24. С 23 августа по 30 сентября 1839 г. Герцен с женой и годовалым сыном прожил в Москве (см. его письма к Ю. Ф. Куруте, жене губернатора, и А. Л. Витбергу в изд. Лемке, т. П, стр. 326-333, письма и приписки Н. А., не перепечатанные Лемке, — в ‘Русск. Мысли’, 1889, кн. 5). — Rp. — шуточный рецепт (ср. т. II, стр. 272): ‘177 русских стадий (Stad[lum] Rurhe[niae.] или Ruthe[nicorum] — расстоянию в верстах от Москвы до Владимира) и атмосферного воздуха (столько-то). Прибавь октябрьской сырости (столько-то)’ Физика Павлова — ‘Основания физики’ М. Г. Павлова, т. 1, отличавшиеся отвлеченно-умозрительным характером. — Петруша — см. письмо 21. — Пешков — см. там же.

25. Т. А. и Н. И. АСТРАКОВЫМЪ

[4 ноября 1839 г. Владиміръ]

Любезнейшіе друзья, я думаю до васъ дошелъ слухъ о тяжелой болзни которую вынесла Наташа, хлопотъ, досады было довольно. Были минуты въ которыя мн смертельно хотлось ну хоть обморока чтобъ невидать страданій малютки и ее. Теперь слава Богу главная потеря коса, ‘нашла коса на горячку’. А вдь воля ваша ежели эта жизнь т. е. на земл не есть только предисловіе къ будущей небесной, ежели она цль то я выполненіемъ ее ршительно недоволенъ. Хороша, полна, исполнена поэзіи — да за чмъ вней горячки, костоды, дураки, скверные журналы, чахотки, начальники, Княгиня Марья Алексевна, бльмы и пр. и пр. (зри Патологію). Вдь все равно было изъ земли длать Адама съ зародышемъ болзни или здоровья. Анъ нтъ. Чмъже бы тогда занимался Медицинской Факультетъ и Бауеръ которому дружески кланяюсь.

Прощайте

Наташа вамъ кланяется и пр.

Буде увидите Петрушу скажите ему что я денегъ ему недосылаю и что вс свднія которыя до меня объ немъ доходятъ отнимаютъ даже и желаніе посылать чтобъ то ни было.

— Нтъ, изъ него ни я ни ты не сдлаютъ человка. — Слышали ли вы о ((прощеніи)) освобожденіи Витберга?

4 Нояб[ря] 1839 Вл[адиміръ]

К письму 25. Освобождение Витберга — А. Л. Витберг получил в октябре 1839 г. разрешение жить где пожелает.

26. T. A. и H. И. АСТРАКОВЫМЪ

[9 декабря 1839 г. Москва]

Представте, Друзья, вотъ я двое сутокъ здсь и не могъ урватся прихать къ вамъ, а между тмъ уже мсто въ дилижанс взято на Понедльникъ. Вопросъ когда завтра или сегодня явится мн и въ какое время (кром вечера после 8). — Наташа обнимаетъ васъ, есть записочка,

Весь вашь А. Герценъ

1839. Декаб. 9.

[Адресъ:]

Благочестивйшему математику
и Православнйшему механику
Астракову
Николаю Ивановичу

Магистру Физико-математическаго отдленія Императорскаго Московскаго Университета. —

К письму 26. 6 декабря Герцен выехал через Москву в Петербург хлопотать о переводе туда на службу, 7-го приехал в Москву (9-го он писал жене: ‘У Астракова еще не мог урваться побывать’), 11-го выехал в Петербург, где прожил с 14 по 26-е, и вернулся во Владимир 31 декабря (см. письма к жене, изд. Лемке, т. II, стр. 341-357).

27. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМЪ

6 Января 1840. Владиміръ

Не вовсе лпое письмо отъ вашего Педагожества имлъ радость получить. Ну ломалъ себ я голову и такъ и сякъ — а вс не выломалъ возможности заставить сидя во Владимір кого нибудь говорить Пейкеру, еще самъ бы былъ на лицо куда ни шло а заглазныя рекомендаціи. — Я сдлалъ опытъ и написалъ Ивану Алексевичу, просилъ узнать и развдать. А что будетъ, то напишу, впрочемъ увренъ что ничего не будетъ. Мой совть адресоваться прямо къ Пейкеру, ты имешь ученые права на межемрію, ты и телескопному мастерству обученъ и Интегральному Искуству и въ технологіи членъ и въ Кадетскомъ — маркитантъ поящій формулами. Да только не проси, а требуй мста — это нынче въ мод.

Съ новымъ десятилтіемъ, Татьяна Алексевна, это поздравленіе не часто приходится длать, много намъ съ вами еще три раза. Ну дай же Богъ чтобъ вы включительно до 1850 года (когда {Переправлено из тогда.} я повторю желаніе и отсрочу до 1860) были спокойны душою, чтобъ у васъ не болли зубы, чтобъ отъ васъ были на пушечный выстрлъ вс злохудожества.

А посмотрлъ бы я на насъ въ 1850 году. Сашк будетъ 11 лтъ, мн 37, Наташ 32^ой. У меня будетъ тогда пряжка 8а XX лтъ. И сертукъ мой, поэтической сертукъ шитой у M^rLevieczk’a будетъ ((съ)) престарлыми формами смшить людъ. — А какъ вы думаете, проживемъ мы до гЬхъ поръ, кажется надобно бы было, я большой охотникъ жить — веселое занятіе, а вгробъ семью калачами незаманите по доброй вол.

Вдь я небылъ тогда въ 4 часа.

А. Герценъ.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Здраствуй Таня! Весело, свтло, спокойно, полно встртили мы новый годъ съ нимъ, я не стану и не умю теб описывать наше свиданье, оно въ душ похоже было на свиданье 8 Мая. Да къ томужь и конфеты, прелестныя конфеты, я ихъ цлый вечеръ и на другой день все разсматривала. Представь себ, Сашка узналъ Александра тотчасъ, улыбнулся ему и протянулъ рученки, я отъ этого была въ восторг. — Боле расказать нечего. Прощай. Обнимаю тебя. Н[иколаю] жму руку.

Твоя Н. Герценъ.

28. T. A. АСТРАКОВОЙ

[Мартъ 1840 г. Владиміръ]

Я имю къ Вамъ, Татьяна Алексевна, просьбу, просьбу великую и потому скоре къ длу. — Не имете ли вы ввиду куда бы помстить намъ Кат[ерину] Алек[сандровну] при прозд въ Петерб[ургъ], не квамъ — потому что это обременитъ, да и потому что я хочу помстить за деньги. Почему? Зачмъ? Для чего? — Буду откровененъ. Вс совтовали намъ ее взять и вы втомъ числ и Кетчеръ, мн было это непосердцу, но я боялся огорчить Наташу, боялся чтобъ меня не сочли егоистомъ и согласился. Семейная жизнь иметъ свой алтарь, свою Святую Святыхъ, горе тмъ кто незная человка введетъ его въ этотъ алтарь, Таинство теряетъ свой характеръ отъ глазъ непосвященнаго, гармонія растроивается отъ чужаго голоса. Я это предвидлъ. Пусть входить туда Другъ, о это дло другое, имъ богатетъ, расширяется наше счастіе. — Теперь Наташа спохватилась. —

— Девушка 19 лтъ, получившая самое дурное направленіе, совсемъ не есть дитя природы (какъ думалъ Кетчеръ), нть, ее душу можетъ поднять только твердая воля и врожденная высота. У К. А. нтъ ни того, ни другаго, ни даже желанія, чтоже за звно занимаетъ она въ гармоническомъ акорд нашей жизни — никакаго, мсто фальшиваго тона. Это несносно для насъ. Я готовъ жертвовать деньгами — имя ихъ очень мало, трудами, но жертвовать жизнью и притомъ безъ пользы — это нелпость, безсмысліе. Нашъ перездъ въ Петербургъ представляетъ благовидную причину растатся съ нею. Помогите и вы. Многаго я не требую, учится она (какъ и Петруша) нестанетъ, пансіонъ ли, приличное ли мсто у какой нибудь бдной дамы — вс равно. Пишите отвтъ, опредленной, да похлопочите хорошенько — на васъ я надюсь какъ на каменную гору.

Засимъ прощайте

— Ну брать Николай я надорвался отъ твоего золотника въ 20 пудъ {Передлано изъ пудовъ}, это дивное выраженіе (я еще и незналъ).

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Прибавить мн теб нечего милая моя Таня, да какъ то не легко и говорится о вещахъ такого рода. Теперь я что то не въ дух, прощай до слдующаго письма. Мы еще ученики, право ученики!

Н. Герценъ.

Не по силамъ своимъ приняла я на себя обязанность, поздно увидла это, что длать? Напиши намъ что ты думаешь и придумаешь. —

Шушка нашъ — догоняетъ своего родителя во всемъ, — а вс таки мн весело, право ужасъ какъ весело, что то такъ душ просторно и вольно и хорошо носится по своимъ владніямъ. Жму твою и Николаеву руку.

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

Милостивой Государын

Татьян Алексевн

Астраковой.

К письму 28. Катерина Александровна — сестра Н. А., Е. А. Захарьина. Впоследствии вышла замуж за профессора истории русской литературы в киевском университете Св. Владимира А. И. Селина.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ

1840-1841

29. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

а писано 22 Мая 1840 въ град Петра {Рукою А. И. Герцена.}

Милая Таньхинь {Знакъ сноски и рисунокъ руки сдланы Герценомъ, внизу страницы имъ написано примчаніе: Ну ей Богу не хорошо, что за нмецкое названье.} Вотъ теб рука моя изъ Петербурга — узнаешь ли?

Не до того, чтобъ описывать подробности, довольно съ тебя, — мы дохали весело, благополучно, меня ни разу не тошнило, Сашка всю дорогу длалъ ладушки — чего же еще?

Теперь живемъ пока въ трактир, пить, сть и жить — очень дурно и дорого. Часто я остаюсь въ своей маленькой комнатк одна, дождь, пасмурное небо и то едва видное изъ закоптелыхъ стнъ и трубъ — вс это наводитъ грусть и скуку, когдаже ясно, когда мы смотримъ на Неву, на корабли, — о Таня, Таня, хорошо тогда, хорошо

Отошли ради Бога стихи О[гарева] запечатавъ къ Егору Ивановичу, чтобъ съ первой оказіей доставил ихъ мн.

Здсь Витбергъ, мы видимся часто, присутствіе такого человка — невыразимое наслажденіе. Хорошъ, хорошъ Петербургъ, пожить здсь, посмотрть на вс — да и ухать.

Прощай, кланяйся друзьямъ. Обнимаю тебя, жму Николаю руку.

Твоя Н. Герценъ.

[Приписка А. И. Герцена:]

Изъ письма Наташи видно вопервыхъ что Петерб[ургъ] хорошъ, и вовторыхъ что Петерб[ургъ] нехорошъ, изъ этаго слдуетъ или что Петерб[ургъ] иметъ дв стороны или одну двулипшевуго [?] т. е. съ отливомъ, ну и чему же дивится что въ приморскомъ город есть отливъ. Мн здсь въ особенности нравится погода, подъ часъ забудишся и мечтаешь что уже октябрь, и то гд нибудь дв версты отъ полюса, и притомъ сочная погода, я не могу дойти до того, чтобъ просушить сертукъ.

Савичъ здсь профессоромъ звздологіи и право даромъ хлбъ стъ потому что нетокмо такаго вздору какъ звзды, да и солнца (погуще всякой звзды даже полярной и андреевской) никогда не видитъ, а если и покажется то такое отороплое, какъ будто его ведут въ частной домъ. — Я обзавожусь домомъ — купилъ графинъ и 6 тарелокъ, остается купить вс остальное и дло кончино (да и деньги кончатся тогдаже). Ну прощайте, иду спать, а какой то дуракъ играетъ на органахъ под окномъ.

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

Татьян Алексевн

Астраковой

Близь Дв[ичьяго Поля] etc., въ прих[од] etc.

30. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Петербургъ. 1840. юнь [28^е]

Таня, чтожь ты не пишешь мн, здарова ли ты? Иль разлюбила насъ, забыла? — Я писала теб пріхавши въ П.Б., отвта нтъ. —

Ну милый Другъ, сколько новаго узнала душа съ тхъ поръ какъ мы растались, сколько новаго увидли глаза. Не могу удлить теб столько время чтобъ описать вс подробно. Почему бы не пріхать вамъ сюда, но лтомъ, непремнно лтомъ (зимы Петербургской я боюсь), с какимъ бы наслажденьемъ провели мы это время. Не знаю, так ли бываетъ съ тобою, — когда я восхищаюсь чмъ нибудь, когда душа полна восторга — Александръ со мною — я щастлива, безмрно щастлива, но хотлось бы собрать всхъ милыхъ, близкихъ сердцу, со всми подлится прекраснымъ, со всми быть вмст, — а то можетъ быть они теперь въ обыкновенномъ, вседневномъ расположеніи, житейскія заботы заплеснули душу, они трудятся, а мы отдыхаемъ, мы такъ высоко, намъ такъ хорошо… и жаль станетъ милыхъ, и сдлается грустно.

Петербургъ засыпаетъ, движенье, суета уменьшаются, стукъ колесъ рдетъ, тише, тише — … пустютъ улицы, бульваръ пустъ, огни исчезаютъ….. Давно закатилось солнце, а небо ясно, свтло,

Нева спокойна, тиха, вотъ нсколько лодокъ дремлютъ у пристани, и хозяинъ ихъ дремлетъ, часы бьютъ… первый часъ ночи. Мы съ Александромъ, вдвоемъ давно ужь бродимъ по берегу Невы, останавливаемся, смотримъ на нее и не наглядимся, какъ хороша она въ своей гранитной рам, а вонъ тамъ лсъ мачтъ, тамъ вонъ сфинксы, маяки… на нашей сторон зимній дворецъ, ты не можешь себ представить всю красоту, всю прелесть этого зданія, полусвтъ придаетъ ему какую то таинственность, кажется это обиталище духовъ, движущіеся огоньки телеграфа передаютъ мысль въ нсколько мгновеній за тысячу верстъ, вс это вмст кажется волшебствомъ и наполняетъ душу какимъ то страхомъ. Нагулявшись, набродившись, мы садимся въ лодку и плывемъ такъ, безъ цели… Наслажденье, Таня, наслажденье! — — —

Были мы въ домик Петра Великаго, что тамъ чувствуется нельзя выразить, простой деревянный столикъ, стулъ его, образъ бывшій съ нимъ во всхъ походахъ, передъ нимъ ставятъ много свчь, отъ нихъ тепло въ комнаткахъ и это придаетъ жизненность имъ, кажется Петръ сей часъ вышелъ, скоро возвратится — и ждешь его, и что то страшно, и плакать хочется. — Были мы на островахъ, ходили на корабли, да право, на всякомъ шагу для насъ все новое, интересное. Два раза были въ театр, видли Фенеллу и Роберта. Помпея Брюлова поразила меня. Жаль что Эрмитажъ передлываютъ, нельзя видть его. Ну а внутренная наша жизнь все таже. Как дома и нтъ никого — старикъ садится читать и старушка беретъ работу, сынишко играетъ тут на полу, весело, хорошо, Таня! Александръ ходитъ раза два въ недлю по служб, только вотъ скучное было время когда онъ хлопоталъ о квартер, о мебели — представь себ, я его невидла целые дни, вс такъ дорого здсь, — теперь есть на чемъ ссть и изъ чего сть и мы не множко успокоились, а то ты неповришь, душа изстрадалась слушая безпрестанныя щеты. —

На дняхъ собираемся създить въ Петергофъ, а потомъ хотлось бы и въ Кронштадтъ. Море недовольно видть изъ дали.

Что то вы подлываете? — Вотъ опять мы вс разсялись, О[гаревъ] въ чужіе края, С[атинъ] въ Тамбовъ, неизмнный столбъ Москвы К[етчеръ] милый К[етчеръ] какъ бы желала я чтобъ онъ пріхалъ сюда, но этого кажется не дождешся.

Здсь Витбергъ, мы часто видаемся съ нимъ, онъ длаетъ мой портретъ. Таня, напиши мн о себ побольше. Прощай, Николаю жму руку крпко, крпко. Тебя обнимаю, Шушка цалуетъ тебя, онъ выросъ, болтаетъ почти все, становится самъ на ножки и какъ встанетъ кричитъ ‘стать, стать!’ Прощай, пиши поскоре. Да я тебя просила черезъ Егора Ивановича] прислать мн Огарева тетрадку съ стихами, прошу еще, непремнно пришли.

Н. Герценъ

[Приписки А. И. Герцена:]

[Въ начал письма:]

Бакунинъ кланяется одной ногой на параход.

[Въ конц:]

28 юня.

Прошу объяснить что значить такое упорное молчаніе М. М. Г. Г. {т. е. Милостивые Государи.} (я здсь видлся съ Кирьяновымъ М. Г.). Мы писали, я повелвалъ [?] Огареву доставить адрессъ — и молчаніе. Повторяю:

Въ дом Лерха, на углу В. Морской и

Гороховой, въ бель этаж No 21. —

Мы здоровы, здсь ожидаютъ вс еще лта, должно быть оно отложено до 1841 года по случаю неурожая. Служба не слишкомъ на горл сидитъ, даетъ таки и вздохнуть и почитать — мудрено ли что я вас почитаю посл того, М. Г. Татьяна Алексевна.

Письмо это пролежало до 2 юля. Извините. {Фраза вписана.}

Ну что воротился ли Николай из путешествія (т. е. изъ Кадетскаго К[орпуса]) а что Кетчеръ.

(телеграфический знак = Х[ристофо]ру.)

К письму 30. Герцен проводил уезжавшего за границу М. А. Бакунина до Кронштадта 29 июня 1840 г. — телеграфический знак — написано около схематического рисунка.

31. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТАРКОВОЙ

[24 августа 1840 г. С.-Петербургъ]

Да, Таня, рдко пишемъ мы, но это ничего, для меня пора писать прошла, живой языкъ замнилъ перо, и потому не пишется и писать не хочется, но все таки это ничего, мы любимъ другъ друга и знаемъ это, и вримъ этому, чего же еще? А хочетъ вдь какъ моя душа знать о теб, чаще получать отъ тебя письма — ну да что же длать, мало ли чего хочется! Пиши, через Е[гора] И[вановича] часто къ намъ аказіи бываютъ. — — —

Знаешь ли Таня, мы сей часъ изъ Эрмитажа, фу….. устала тломъ и душою.— Не требуй, ни скажу ни полслова, посл, посл, когда вс придетъ въ стройный порядокъ, да теперь нужно и о вздор много поговорить. Вчера были въ Петергоф, третьяго дня видли Тальони, обо всемъ этомъ что говорить, столько говорено и безъ меня, а какъ я вс это видла, слышала и чувствовала, если ты знаешь меня — такъ можешь себ представить.

Не знаю, писала ли я теб, что мы 20е юля здили въ Кронштадтъ безъ Саши на пароход, а 21^е нашъ малютка занемогъ и 3 недли былъ отчаянно болнъ, здшнею болзнію, къ тому же и зубы рзались, страшно и вспомнить объ этомъ… Теперь онъ слава Богу здаровъ, только капризенъ, и это меня огорчаетъ иногда очень, но это слды болзни, надюсь что пройдутъ.

Теперь о важномъ вздор, бурнусы {ходила справляться въ магазейнъ [?]} будутъ продолжатся еще съ годъ, черныя вуали вовсе не въ мод, а что стоютъ такъ какъ и платки еще не знаю, схожу еще и напишу теб въ непродолжительномъ времени.

Жизнь внутренняя наша также изящна и полна, и эти три недли Сашиныхъ страданій исполнены поэзіи дивной, святой, гд страданія — тамъ молитва, вра, любовь, самоуничтоженіе. А[лександръ] {А. передлано из Мы.} не выходил[ъ] почти изъ комнаты все время, а я не спускала Сашу съ рукъ, да онъ и не шелъ ни къ кому. Какъ онъ выздоровлъ вотъ и мы воскреснувъ сами бросились опять гулять, время здсь дивное (т. е. съ морозцомъ) {вписано Герценомъ.} Ты просишь подробне все писать — а мн столько и столько еще писать, душка моя, вотъ будетъ осень, смотри мои письма будутъ усыплять тебя. Ну прощай, всей семьей поклонъ теб, а вдь я тебя очень люблю Таня, очень.

Твоя Н. Герценъ.

Николаю жму руку крпко, вотъ ужь лнивый.

А что Кетчеръ голубчикъ? видаетесь ли вы? Господи, как бы я его желала сюда, да теперь, въ такую погоду, и посмотрть Петербургъ]. Получивъ это письмо ты отвтъ отдай Е[гору] И[вановичу] Будет аказія скоро. —

[Приписка А. И. Герцена:]

Желалъ бы я вамъ показать четыре или пять дивныхъ картинъ 1) Мадонна Тиціана 2) Мадонна Рафаеля 3) Блудный сынъ Сальватора Роза и 4) Мученика Мурильо. А 5^я — Море которое обтекаетъ Петергофъ. Послушайте. Петербургъ самый скучный, самый нелпйшій городъ въ которомъ можно задохнутся, умереть стоски, въ которомъ вс чиновники и солдаты — ну и со всмъ этимъ за одно море, свтлое чистое море, я готовъ здсь жить, и не могу на него насмотртся. — Да-съ такъ объ картинахъ. Тиціанова богоматерь дивной красоты. Посл нее вы глядите на Рафаелеву (гд она представлена съ осифомъ) и первое что поражаетъ — что его Мадонна не красавица, вы вглядываетесь — просто двушка, женщина — грустная и великая душа, глубокое чувство любви и — она ростетъ и делается богоматерью — а Тиціанова остается разительной красавицей (впрочемъ и въ ней много святаго). — Дале Блудный сынъ ужасенъ, изковерканъ страстями, въ рубищ, глаза блестятъ безуміемъ, онъ несчастенъ и раскаяніе уже начинаетъ просвтлять лице его падшее и изкаженное — ну да картины надобно смотрть а не разсказывать.

А Николаю надобно кланятся и сказать что чего ради онъ не пишетъ. И прощайте.

А. Герценъ

Августа 24

1840 СПбургъ

А и Тальони не дурна. Сегодня наша горничная просилась въ Театръ смотреть Тальнову и говоритъ что готовютъ еще новую, Рускую Тальенову.

К письму 31. Из названных Герценом четырех картин две — Мадонна Рафаэля и Блудный сын Сальватора Роза — находятся и по сен день в Эрмитаже (см. ‘Muse national de l’Ermitage, petit guide’, Moscou, 1955, стр. 70, 74, cp. рис. 45). Мадонна Рафаэля — это т. наз. ‘Св. Семейство с безбородым Иосифом’, не Мадонна д’Альба, проданная Советским правителством в числе 3 картин Рафаэля (и многих других) за границу, эти картины находятся ныне в Национальной галлерее в Вашингтоне, в Эрмитаже осталось только два Рафаэля: ‘Св. Семейство’ и небольшая ‘Мадонна Конестабиле’. Мадонна Тициана — либо ‘Богоматерь с Младенцем’ (No 93 по ‘Каталогу картин Имп. Эрмитажа’, изд. 1863 г.), либо ‘Богоматерь с Младенцем и Св. Иоанном’, последняя картина, лишь приписываемая Тициану, была в 1929 г. продана с аукциона в Берлине (см. аукционный каталог 2013 фирмы Rudolph Lepke, стр. 37, No 89). Теперешнее местонахождение картины No 93, равно как Мученика Мурильо (вероятно ‘Смерть Петра-доминиканца’, No 374 по каталогу 1863 г.) установить не удалось. Перед революцией в Эрмитаже было 12 полотен Тициана и 20 — Мурильо.

32. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

1 Ноября 1840. С. Петербургъ

Нельзя ли и на твоихъ письмахъ ставить число? — Здравствуй моя милая Таня! Боже мой, я воображаю какъ ты бранишь меня что я такъ давно не писала къ теб, да я и сама браню себя, но [не] все моя вина въ этомъ, хотя и есть отчасти. Видишь ли, то Саша былъ болнъ, то няня занемогла, у него каждые зубы сопровождаются самыми болзненными припадками, и ты себ не можешь представить мой другъ что это за время для насъ, — все меркнетъ, забываешь и щастье свое, это нехорошо, непростительно, но чтоже длать, подл насъ нтъ души близкой, родной, которая бы утшила, подкрпила насъ, и вс или сторонній холодъ убивающій послднія силы или мы своими страданіями разтравляемъ боле другъ другу душу. Вообще вс послднее время я не довольна собою. Ты хочешь знать вс подробности обо мн — изволь ихъ: Саша сдлался очень болнъ и няня его ютъ слабости и капризовъ также занемогла, я изтощилась совсмъ и осталась одна ухаживать за Сашей, онъ не идетъ съ моихъ рукъ, а мн запрещаютъ его брать… представь весь ужасъ моего положенія, бдный Александръ страдаетъ жестоко глядя на все это, а какъ ему помочь, Саша какъ только отдамъ его съ рукъ — ноетъ и кричитъ: мама — это день и ночь, я беру его и боюсь сдлать вредъ не себ… Это ужасно, ужасно и ни кого близкаго третьяго лица — но слава Богу, все это прошло давно, Саша не слабъ здаровьемъ, а зубы у него тяжело ржутся, жизнь наша опять течетъ и ясно и свтло и полно. Да, да Таня, мы щастливы съ тобою, насъ Богъ благословилъ, и все наше щастье въ любви, если бы е не было у насъ, что были бы мы?….. Какъ жалки эти эгоистическія души, какая страдальческая жизнь, сухая, пошлая, пустая, тогда какъ любовь наполняетъ каждую минуту, освящаетъ каждое дйствіе. Но еще теб не все дано, чаша твоей жизни не такъ полна Таня, ты не знаешь чувства Матери, оно также безпредльно, свято и сильно какъ любовь, оно уничтожаетъ послднй остатокъ себялюбія, я исчезаетъ вовсе, стирается, и ты щастлива, твоя жизнь съ уничтожениемъ тебя разширяется, длается полне. О, благословенъ, благословенъ Господь!! — —

Съ наступленіемъ осени я забыла что мы живемъ въ Петербург, забыла и вс прелести Петербургскія, вс какъ будто сниклось во мн, сидимъ все дома, Александръ много работаетъ (разумется не по служб), я вс съ Сашей, няни у него нтъ и я не спшу, пока я въ силахъ, нанять е, въ тысячу разъ лехче и пріятне вс сделать самой нежели достигать безпрерывными прозьбами до того чтобъ это сдлалось за деньги. О, ужасно принимать такія услуги, еслибъ можно было обойтится без нихъ! Какъ Саша милъ — ты не можешь представить себ, говоритъ ршительно вс и очень чисто, начинаетъ ходить, и что за рзвый, за умный мальчишка, что меня въ немъ восхищаетъ боле всего — это то что онъ портретъ Александра и лицомъ и нравомъ и всемъ, ахъ, Таня, какъ мило онъ болтаетъ, какое наслажденье видть развитіе его — вс это ты не испытала, но все поймешь твоей прекрасной, раскрытой душой. Пока прощай.

Да, о Петербург, что за жалкой, что за печальной городъ когда солнце не гретъ и не освщаетъ его, вчно срое небо, сыро такъ, мрачно, фу — выйдти не хочется, мы бываемъ только иногда въ Театр, пройдемся по Невскому проспекту и только. 22^е было мое рожденье, необыкновенно пріятно провела я этотъ день, Александръ былъ такъ веселъ, Шушка, только я проснулась, явился ко мн и цалуя руку сказал ‘поздравляю’ стороннихъ было мало, это хорошо, дай Богъ чтобъ жизнь наша неопошлилась. Здсь теперь Витбергъ со всемъ семйствомъ, что за дивный человкъ, только мы рдко видимся, ужасно далеко живетъ, еще мы знакомы съ Носковыми, милое, доброе, радушное семйство. —

Ну можетъ быть вы увидите скоро Александра, ужь не дай Богъ какъ мн это горько и вздумать что онъ удетъ, особенно теперь, но может быть ему и нашимъ хочется. Такая тоска безъ него, длаешся ненадобна ни на что, но я постараюсь быть умне. Пиши мн милая Таня, ей Богу я люблю тебя, люблю твои письма, такая ты душка, право! Ну обнимемся же. Саша цалуетъ тебя, я бы желала чтобъ ты его видла, шалитъ это правда, боюсь оковывать очень словами, невышло бы изуродованное что, и иногда досадно, а при всхъ шалостяхъ милъ чрезвычайно. Что ты подлываешь, напиши голубчикъ поскоре и побольше. Жму руку твоему Николаю, экой какой онъ лнивый, и строчьку ужь не напишетъ, такъ Богъ же съ нимъ и съ тобою. Прощай, твоя Наташа.

[Приписка А. И. Герцена:]

И не 31 Октября и не 1 Ноября а такъ середка на половину.

Давно не писали мы къ вамъ, то есть къ вамъ Татьяна Алексевна и Николай. Это чисто вліяніе Петербурга т. е. его вчнаго недосуга, безпрерывныхъ хлопотъ, безконечныхъ суетствій. Ну что бы сказалъ царь Соломонъ которому и ерусалимъ казался суетою суетствій несмотря на то что тогдашніе удеи далеко не были такъ хлопотливы какъ нынешніе Жиды на Бердичевской Ярмарк. А здсь хуже Бердичевской Ярмарки — такое ужъ повденіе. На улиц ходить просто опасно: вопервыхъ идетъ народъ толпами, вовторыхъ дождь ручьями, и народъ и дождь торопится, точно будто бда ежели не нальетъ вдень вершокъ въ Неву. А ужъ ежелибъ вы теперь были здсь порадовались бы — мгла, туманъ, Савичь солнца не находитъ, что и говорить объ этой дряни — созвздіе Геркулеса, Медвдица, Падчерица и пр. и пр. Просто лучше спать лечь, особенно взявши въ расчетъ что теперь первый часъ то есть не тотъ первый часъ въ который пьютъ водку и дятъ сардинку, а другой — темный.

Аминь.

К письму 32. А. П. Носков — товарищ Герцена по Московскому университету, служивший в Петербурге после окончания университета в 1832 г. (ср. ‘Лит. Наследство’, т. 39-40, стр. 189).

33. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[Начало ноября 1840 г. С.-Петербургъ]

Милая моя душичька, мой Танхинъ, только что окончила къ теб писать — получила твое письмо, и такъ мн стало совстно что ты предупредила меня. Мн навяло и грусть оно на душу, за чмъ же ты не вполн наслаждается жизнію другъ мой, зачмъ бдный Николай столько принужденъ трудится — — — — за чмъ??? А за чмъ насъ гретъ солнце и втеръ дуетъ на насъ? Да будетъ всякое даяніе благо. А что сказали бы т, кому все вещественное дано въ изобиліи, а міръ души бденъ и пустъ — еслибъ они понимали весь ужасъ своего положенія? — Тяжело теб ждать Николая, но и сколько блаженства въ этомъ ожидании, въ томъ что ((это)) оно тяжело! —

Желала бы я видть тебя, поговорить съ тобою, новыхъ впечатлній тамъ [?] почти все, да такъ поговорить, не о впечатленьяхъ. Ну чтожь ты замолчала о тряпкахъ или ужь теб не нужно боле ничего. Послушай милая Таня, скажи мн что бы прислать теб отсюда, я не придумаю что можетъ сдлать удовольствіе, а досмерти бы хотлось что нибудь петербургское послать теб, ты меня утшишь безмрно если скажешь, ну хоть бездлицу какую, по картинной, или по музыкальной, или по тряпичной части, голубчикъ мой утшь, скажи.

Жаль Мдвдеву, всей душею жаль!! — —

Прощай, цалую тебя моя душичька. Господь да сохранитъ и помилуетъ васъ.

Твоя Н. Гер[ценъ]

[Приписка А. И. Герцена:]

Ну ужъ здсь то и не знаю что прибавить, тамъ я написалъ Аминь тмъ и кончилъ, оно и назидательно, стало ничего не приписывать, да сдлать трудно потому что уже приписалъ. Ну пожалуй вымарайте и оставайтесь на предыдущемъ Аминь.

34. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

С. Петербург. 1841 [17 января]

Душка моя милая Таня! Давно, давно я не писала теб, за что даже получила выговоръ и отъ Александра, какъ почему, отчего — оставимъ безъ отвта. Мы вспомнили о теб въ твои имянины, сердечно поздравляли тебя, да и такъ таки я часто о теб думаю, часто хочется посмотрть на тебя, поговорить съ тобою, ты вдь славное созданье, я ужасно люблю тебя, хотя въ насъ нтъ ни на волосъ сходства, а моей душ такъ хорошо мнятся съ твоею и мыслями и чувствами, въ твоей столько истиннаго, натуральнаго — — да Таня, люблю я тебя очень, и ты стоишь того. — —

Каково было мое удивленье получить через день посл одного письма — другое отъ тебя, признаюсь, такой глупости я не ожидала отъ тебя, теб хочется чтобъ то небыло — да Брюлова — шутъ, пришлю что нибудь передъ отъездомъ изъ Петербурга. ‘Лиси язвини имютъ’ мы же не знаемъ куда голову преклонить. И со всмъ тмъ — прелестна жизнь Таня, о, иногда я такъ вполн чувствую свое щастье что грудь становится тсна, и тутъ всегда мн захочется яснаго, открытаго неба, солнца, простора — — — а мы димъ въ Новгородъ, тоже срозеленое небо, туманъ, грязь, сырость — нехорошо. — Что длать, не здсь видно соединеніе всего лучшаго — безъ ропота Ему надо покорится. Лтомъ мы увидимся если Богу угодно будетъ, я со всею млкотою буду въ Москв, а Александръ — не знаю. Что сказать теб новаго — мы живемъ совершенно внутреннею жизнію, тишина, однообразіе, но хорошо, хорошо — —

Маленькой нашъ Александръ — чудо Таня, что-то выйдетъ изъ него! я совершенно здорова. Будь и ты моя милая душка и здарова и щастлива, обнимаю тебя, Господь съ тобою. Люби, не забывай твою Н. Герценъ.

Николаю жму крпко руку, Шушка обнимаетъ тебя, о какъ-бы онъ тебя полюбилъ.

[Приписка А. И. Герцена:]

Я сей часъ возвратился съ Fidelio Бетховена, Наташа спитъ, а еще рано, я взялся перебирать бумаги и нашелъ это письмо и принялся сказать и отъ себя нсколько словъ вамъ Татьяна Алексевна и Николай.

Въ послднее время было и черное, ну да чарка выпита до дна, разв подольютъ еще. — Что длать, розы безъ шиповъ рдки, Царевичъ Хлой искалъ ихъ очень долго, какъ я читалъ въ дтской книжк.

Мы димъ — да вроятно дошли слухи до васъ — въ Новгородъ. Это одинъ изъ самыхъ плохихъ городовъ на земномъ шар — что длать. Было бы внутри души и дома не плохо.

Брюлова картина плохая стоитъ 100 руб. а получше 200 и 150, вотъ причина по которой мы ее пошлемъ только мысленно а вмсто его портрета буду имть честь прислать его бюстъ и притомъ купленный не у носячихъ, а въ здшнемъ физіонотип, за сходство отвчаетъ

А. Герценъ.

17 Января.

К письму 34. ‘Лиси язвини имеют’ — Ев. от Матфея, 8.20: Ев. от Луки, 9.58: ‘Лисицы имеют норы, и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где преклонить голову’.— В последнее время было и черное — намек на дело о перлюстрированном письме к отцу об убийстве, совершенным будочником. Дело закончилось второй ссылкой Герцена, т. е. переводом на службу в Новгород (см. ‘Былое и думы’, гл. XXIV).— Носячий — ‘разнощик, продавец чего-либо в разноску, особ, старых, подержанных вещей’. (Даль. ‘Толковый словарь’).

35. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[18 апрля 1841 г. С.-Петербургъ]

Я не отвчала теб на послднее письмо твое Таня, да и нечего было отвчать на него — — у меня наврнулись слезы когда я его читала, я долго носила его въ ридикюле и много разъ перечитывала. Ты щастлива Таня, съ такой душой нельзя быть нещастной, люблю тебя — — и это я повторяю въ каждомъ письм, да не могу удержаться, я рада что могу это сказать кому нибудь, на свт такъ мало — или лучше сказать я такъ мало встрчала существъ (таки[х]) которые остались такими какими ихъ создалъ Богъ. Живи Таня, не умирай, вотъ недавно Богъ взялъ къ себ душу родную моей душ, и какъ тяжела разлука — — — — другія души прежд близкія сдлались чужды, ихъ отняла или свтская жизнь, или пошлая, ты не отнимешь себя у меня, я это знаю. Пишу теб 18^го Апрля, ровно три года нашему знакомству, сладко воскресить прошедшее, снова пережить все — хороша наша жизнь, полна! Ты, царица нынешнего дня, слава теб, слава! —

Знаешь ли, мы можетъ быть скоро увидимся, только наврно незнаю, можетъ быть увидимся и на долго — —

Я здорова, Шушка цалуетъ тебя, онъ меня огорчаетъ, у него Анг[лійская] болзнь, не ходитъ до сихъ поръ, ему скоро два года, Докторъ говоритъ лтомъ все пройдетъ.

Прощай. Твоя Н. Герценъ.

Николаю жму руку крпко.

[Приписка А. И. Герцена:]

Истинно нкогда, что немшаетъ мн истинно васъ любить и помнить.

А. Г.

К письму 35. Бог взял к себе душу — о смерти сына Ивана, родившегося и умершего между 11 и 20 февраля 1841 г. Ср. след. письмо.

35А. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

С. П.[етербургъ] 21 юня 1841.

Милая Таня, я подумала какъ давно не имю отъ тебя всти, какъ давно сама не писала теб — и стало мн грустно, такъ грустно — ужасъ! Ужь будто и нтъ тебя на свт, будто ты и забыла меня… о нтъ, нтъ, не надо! живи моя Таня, люби меня. Ради Бога напиши мн тотчасъ, какъ получишь мое письмо, к 1^му юлю насъ ужь не будетъ здсь, пиши въ трактиръ Демута, въ 12^й No. Уложившись совсемъ въ дорогу мы перехали сюда только на нсколько дней, (квартер вышелъ срокъ) и должны прожить мсяцъ пріятная жизнь — и деньги бросай, и время бросай, тогда какъ можно бы все употребить съ пользою — да, видно — сладкое, не перевшивай горькаго — законъ судьбы, судьба, судьба и что такое судьба, пустое слово, а жизнь течетъ и утекаетъ, душа погруженная въ блаженство волей высшей, святой, чувствуетъ боль, чувствуетъ не хорошее, я далеко отъ того чтобъ роптать, но иногда слабютъ силы и выжимается изъ груди ((про[клятіе] [?])) невольно грустный звукъ. Третьяго дня были мы на кладбищ, Александръ только впервый разъ повезъ меня на прахъ малютки Вани, — о какъ хорошо мн было, какъ я рада была что ногу плакать, кажется тутъ все окаменвшее въ груди вылилось слезами и такъ лехко мн стало, душа освжилась, отдохнула и смылась пыль налегшая на нее. Да, земля тутъ, блый мраморъ тутъ, и слова младенецъ оаннъ — тутъ, а его нтъ, гджь онъ, куда отлетлъ, куда???… О! бросилабъ я землю и полетлабъ за нимъ, за нимъ, въ высоту, или вонъ туда, туда, вдаль — онъ мой дитя, мной рожденъ, и я не знаю гд онъ, что съ нимъ, и никто мн не скажетъ, и спросить мн не кого —! Жизнь, жизнь не будетъ и меня, и имъ не кого будетъ спросить обо мн… — жаль ихъ! Онъ грустенъ теперь, мой бдный Александръ, да и у когобъ стало силы все выносить съ твердостью… Напиши мн Таня что ты длаешь, не прислать ли теб наши портреты чтобъ ты ихъ списала для себя, только я гадко написана, странное лицо, другой живописецъ не можетъ сдлать сходнаго выраженья, черты мои, но не живые, что-то деревянное, ты можетъ поправишь это, ты знаешь меня, вдь я кажется писала теб въ Маі, чтоже ты не отвчала мн? — Я такъ живо воображаю твой укромной уголокъ, твою мирную, безмятежную жизнь — тебя съ твоей кистью и палитрой, твои огненные глаза и твою прекрасную душу — и такъ хочется перенестись къ теб —

Не знаю когда мы увидимся, и знаемъ ли мы, что съ нами будетъ завтре —

Что длаетъ Николай, пожми ему за меня руку, и за Александра я жму вамъ обимъ, его нтъ и онъ не знаетъ что я пишу къ теб, а ждать нельзя, пора на почту. Маленькой Александръ цалуетъ тебя, онъ здаровъ, страшный говорунъ, а еще не ходитъ, не давно порадовалъ насъ тмъ что сталъ стоять на ножкахъ, много съ нимъ радости и горя, дай Богъ пожить мн, хоть пока нужна ему моя жизнь (а здоровье мое слабо), кто въ состояньи длать то что матери лехко. Мн все влятъ беречь себя, не заботится, не самой длать, а приказывать длать — на чтожь тогда моя жизнь, что я буду длать, мало понимаетъ меня тотъ кто говоритъ это. —

Много перемнилась я послдне время. Ты знаешь что моя Саша умерла, знаешь что она мн была — то время, когда мы не считывалися [?] въ своемъ круг — переломъ жизни.

36. Н. И. и Т. А. АСТРАКОВЫМЪ

[7-8 сентября 1841 г. Москва]

Доносимъ Татьян Алексевн и Николаю о появленіи нашемъ въ Москву. Незнаю успю ли сегодня побывать, между прочимъ потому что я безъ сапогъ которые въ товариществ чамо[дана] и сак[вояжа] [?] украли по дорог. Мы покамстъ въ большомъ дом. До 11 утра и отъ 4 вечера до 9 я видимъ, а потомъ черезъ денекъ устрою себ гд нибудь убжище.

А. Г.

[Приписка H. A. Герценъ:]

Таня моя, мы здсь — чего жь больше? или я приду къ теб, или ты приди въ маминькины комнаты в 3^емъ часу. —

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

Николаю Ивановичу

Астракову.

К письму 36. 2 июля 1841 г. Герцен прибыл в Новгород и вступил в исполнение обязанностей советника новгородского губернского правления. 5 сентября он получил месячный отпуск в Москву и через несколько дней выехал туда с женой и сыном. Письмо датируется по упоминанию о краже вещей, о которой Н. А. писала из Москвы 22 сентября Ю. Ф. Куруте, жене владимирского губернатора: ‘Вот уже мы здесь две недели, а все еще не успели опомниться… Вы хотите гнать подробности о нашем путешествии. Это было первое, исполненное происшествий, нас опрокинули, и ночью мы должны были итти до гостиницы пешком в ужасную стужу […] Потом на дилижансе у нас разрезали кожу и вынули многое, но не все’ (‘Русск. Мысль’, 1889, кн. 6, стр. 14).

НОВГОРОДЪ

1841

37. H. Н. АСТРАКОВУ

11 Нояб[ря] 1841. Новг[ородъ]

Я получилъ письмо самымъ страннымъ образомъ касающееся до тебя и вовсе не касающееся до меня. Некая Степанида Николаевна Зиновьева Орловская мелкопомещица, невидавшая меня 20 лтъ, неслыхавшая обо мн 15 лтъ и недумавшая обо мн 7 лтъ, вспомнила что я знакомъ съ твоимъ братомъ Мих[аиломъ] Ив[ановичемъ] Астр[аковымъ] — оно и немудрено что вспомнила наизнанку. Какъ бы то ни было она со слезами на глазахъ и съ чернилами на пер, умоляетъ меня умолять его, и я буду умолять тебя о томъ, чтобъ онъ съ милосердіемъ ее размежевалъ. Такъ какъ бдность ее не подвержена сомннію, то хотя она и обратилась довольно отчаянно ко мн основываясь на томъ что я даже невидывалъ твоего брата (кром на портрет) — передаю просьбу ее на благомилостивое предстательство В[ашего] В[ысоко]благор[одія]. Если ты напишешь ему объ этомъ то пожалуста попроси его чтобъ онъ ей сообщилъ что я исполнилъ ее просьбу. Я же самъ боюсь вступить сней въ переписку, ее дло двичье (она родилась въ тотъ годъ въ которой строили Двичей монас[тырь]) ну такъ мн и не идетъ.

No 2. Если явится къ теб нкій Пшковъ, котораго я адресовалъ къ теб за совтомъ какъ помстить братенка и куда — посовтуй во имя гуманности.

Въ заключеніе что сказать о моем житье здсь. Есть препоэтическая солдатская псня начинающаяся съ сихъ словъ:

Намъ ученье ничего,

Впрочемъ очень тяжело!

‘Се жизнь теперь моя’ какъ говорилъ Едипъ (или т. е. какъ клпалъ на Эдипа Озеровъ).

[Приписка Н. А. Герценъ Т. А. Астраковой:]

Здраствуй милый Другъ Таня!

Ну вотъ мы и опять въ нашемъ тихомъ укромномъ уголк — и больше ничего! Подъ часъ и свтло, и тепло, и хорошо — подъ часъ и холодно и туманно… такъ чтожь, отъ того то картина жизни и хороша такъ, чтобъ было безъ тни?…

Вотъ видишь ли, вс эти дни мн хотлось къ теб писать да что-то не удавалось, теперь бы и досугъ — да что-то не пишется, съ тобой бываетъ врно тоже. Прощай прекрасное созданье. Что Николай, жму ему руку, Саша тебя обнимаетъ, я тоже.

Твоя Н. Герценъ.

Странно, отчего же мн не хотлось писать — ахъ еслибъ ты видла, что за погода — врно отъ того! —

К письму 37. Мих. Ив. Астраков служил в межевой канцелярии. В 1857 г., будучи в отставке, ‘за какое-то дело’ попал под суд (изд. Лемке, т. ХХП, стр. 66). Пешков — см. прим. к письму 21.

38. Т. А. АСТРАКОВОЙ

16 Декаб. [1841 г. Новгородъ]

Сію минуту получилъ письмо, что за мысль была его застраховать, оттого оно пришло 2 днями позже, ((сдлаю)) Я въ Губерн[скомъ] Правл[еніи] и оттуда пишу, только два слова, поздно. Вс что могу сдлаю, буду просить, требовать все, вс что могу, но ручатся немогу, хотя отношенія мои съ Д[митріемъ] П[авловичемъ] таковы что надобно бъ исполнить.

Боже подкрпи васъ, Татьяна Алексевна, и спаси его. Врьте (хотя вы и настращены людьми) въ насъ вы всегда найдете брата и сестру.

О деньгахъ Сатина забудьте. Придетъ время когда у меня будетъ боле въ рукахъ, нежели теперь, теперь же если очень будетъ нужно пишите, 500 руб. я всегда достать могу.

Сатинъ, благороднйшій, неужели вы могли усомнится.

Вотъ вамъ моя рука, слеза и дружба. Дома еще небылъ, боюсь опоздать на почту.

А. Герценъ.

К письму 38. Д. П. — Дм. Павл. Голохвастов, двоюродный брат Герцена, с 1831 г. помощник попечителя московского учебного округа, впоследствии (1847-1849) попечитель округа.

39. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Новгородъ 1841.
Декабря 17

Ну милый Другъ Таня, вчера получили мы твое письмо, — не чего и говорить какое дйствіе произвело оно на насъ. Все что можно сдлано, сегодняже посылается письмо къ Голохвастову. Можетъ Богъ поможетъ во всемъ. Зачмъ такъ безнадежно твое письмо, у Него милости много, еслиже опредлено страдать на земл ‘здсь ли другъ всему конецъ?’ И не довольно ли нсколькихъ часовъ истиннаго, полнаго щастья на земл? И многимъ ли здсь даны они? — —

Но Таня, что много говорить, у тебя много любви, должно быть много вры и твердости ради него. Летала бы къ теб — да, въ твоемъ письм проглядываетъ какое то сомннье, недоврчивость къ намъ — Таня, какъ это больно, очень больно. Мы вс къ твоимъ услугамъ, — еслибъ не существовало высшихъ отношеній, — то благодарность, доступная и скотамъ, заставила бы сдлать неимоврные пожертвованія.

Пиши намъ, прошу тебя, два, три слова не больше, но пиши, умоляю, не заставляй меня страдать теперь, ты, все что до тебя касается мн близко, близко, пиши ради Бога, хоть вели кому нибудь написать. Да скажи прислать ли деньги, у насъ есть лишніе.

Твоя Наташа.

[Приписка А. И. Герцена:]

Вчера получили письмо Ваше, я тотчасъ написалъ нсколько строкъ въ отвтъ (вроятно получили ихъ). Вмст съ симъ отправляю письмо къ Голохвастову. Но вдь надобно же вамъ сдлать какой нибудь шагъ, черезъ кого нибудь попросить его лично (посл письма это будетъ легко) или пусть Николай обратится кнему съ письмомъ. Я писалъ отъ себя и просилъ его, не говоря что Вы просите этаго, нельзя думать чтобъ Голох. сделалъ первый шагъ.

Я подкрплю просьбу мою еще письмами къ намъ домой, чтобъ напомнили ему.

О жалованьи нельзя впередъ писать, это будетъ прямое послдствіе переговоровъ.

Дай Богъ чтобъ эти строки застали васъ покойне и Николая въ лучшемъ положеніи.

А. Г.

17 Дек[абря]

39А. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[Январь — начало февраля 1842 г. Новгородъ]

Мы получили послдне твое письмо милая Таня, и порадовались что Николаю легче, Богъ милостивъ! Удивляемся и мы почему не получили писемъ о которыхъ ты говоришь, впрочемъ съ нами это не въ первый разъ, иногда и нашихъ писемъ не получаютъ знакомые. Ну душка моя, Александръ получилъ отвтъ отъ Голох[вастова] онъ пишет что не могъ ждать выздоровленія Николая, а общаетъ замнить это мсто также выгоднымъ когда Н. будетъ в состояніи вступить въ должность, потому что знаетъ таланты его. — Право вы не добрые люди, почему бы давно не написать что вамъ нужны деньги, грхъ быть съ нами недоврчивымъ вамъ. Мы какъ то писали что у насъ въ возможности послать 500, а теперь только осталось 300, да и т у Огарева, но Александръ писалъ уже чтобы онъ доставилъ ихъ къ вамъ, чмъ богаты тмъ и рады — жалемъ сердечно что не можемъ служить большимъ.

Благодарю тебя милая Таня, что ты не оставляешь насъ долго въ неизвстности о здаровьи Николая, благодарю моя душка, тмъ боле что я думаю теб вовсе не до писемъ. Но ради того святого — что соединяетъ насъ — не отказывай намъ въ этомъ пожертвованіи, я всегда съ большимъ нетерпньемъ жду твоего письма. Александръ посылаетъ вамъ обоимъ искренній привтъ и жметъ руки, я и Саша обнимаемъ тебя, Николаю жму руку. Да сохранитъ и помилуетъ васъ Господь.

Всею душою любящая васъ
Н. Герценъ

40. Т. А. АСТРАК0В0Й

[7 февраля 1842 г. Новгородъ]

Если Огар[евъ] не прислалъ вамъ денегъ пожалуста напишите. У него моихъ 400 руб. но руб. 100 онъ истратилъ уже снихъ [?].

Николаю дружеской поклонъ и искрепное желаніе чтобъ онъ гораздо здорове былъ при получен [іи] письма.

7 Февр[аля]

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Живо воображаю, чувствую твои страданія другъ мой, и знаю что присутствіе наше утшило бы тебя, тяжело теб душка — — и я ни чего не нахожу сказать въ утшенье, да и за чмъ говорить, ты сама знаешь что не всему здсь конецъ — —

О Таня, за чмъ я не могу пріхать къ теб — — — пиши мн, это облегчитъ тебя.

Твоя вся Наташа

41. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ

[13 февраля 1842 г. Новгородъ]

Таня, другъ мой, да подкрпитъ тебя Господь! Мы получили послдне твое письмо, многое бы я отдала чтобъ помочь теб, часть моей жизни…. и не могу ни чего, Боже, это ужасно, ужасноI Да пошлетъ онъ теб силы и успокоенье! Я безпрерывно думаю о теб и страдаю за тебя. Не нахожу ни чего сказать теб боле. Ты врно ужь получила послднее письмо наше и 300 р. отъ Огарева] если же нтъ то получишь вмст съ этимъ письмомъ, Александръ писалъ къ не [му]. Напиши не нужно ли еще. Господь съ тобою, да благословитъ онъ тебя и твоего больнаго!

Твоя Наташа. Февр. 13.

[Адресъ:]

Татьян Алексевн Астраковой.

[Приписка А. И. Герцена:]

Если Вы еще не получили деньги то пошлите къ Кетчеру, я писалъ первой разъ 2 Фев[раля] и писалъ еще сегодня. — Если сверхъ того откроется неминуемая необходимость, я постараюсь достать сверхъ 300 еще сколько нибудь. Поврте что вы внасъ имете боле нежели родныхъ — истинныхъ друзей.

К письму 41. Н. И. Астраков скончался 12 февраля 1842 г.

42. Т. А. АСТРАКОВОЙ

23 Февраля. {Надъ зачеркнутымъ Октября} 1842. Новгородъ

Не утшеніе, а слезу нашу, примите Татьяна Алексевна! Какія утшенія, теперь молитесь и вспоминайте былое. Неужели вы думаете что Ваше прекрасное былое неживо въ васъ, благодарите за него. Грустите — но да не коснется отчаяніе вашей души, отчаяніе безбожно, призовите на помощь молитву, она разсетъ отчаяніе.

Ваше несчастіе отозвалось въ насъ — да примите нашу слезу, она облегчитъ васъ, и дайте руку.

Досадно и больно что я тотчасъ не могу даже общать вамъ денегъ о которыхъ вы пишете. У насъ запасовъ никакихъ нетъ, вс что было — послано, да еще могли бы присовокупить, но далеко не 2,000… Еслибъ Огаревъ былъ при деньгахъ я бы занялъ у него. Из дому и думать нечего — вы знаете. Можетъ въ Москв я нашелъ бы что нибудь лично, но я очень скоро небуду. Вс что могу сказать — я спишусь — но ненадйтесь положительно. Въ насъ вы не можете сомнватся, тут и мысли нтъ о уплат etc. — да средствъ то нтъ, капитала въ рукахъ нтъ, а деньги на прожитокъ идутъ вс врасходъ. Горько, больно что не можемъ исполнить, еслибъ въ конц года я прихалъ самъ…. Впрочемъ неужели съ васъ требуетъ этотъ Г^нъ долгъ, теперь! Выигрывайте время, время иногда приводитъ нежданные средства.

Прощайте. Молитва и память о немъ да успокоютъ вашу душу.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Таня, молюсь и плачу съ тобою, молюсь и плачу — за чмъ ты говоришь ‘обольстительной мишурой блеснула жизнь’ — вы были щастливы въ тл, на земл, въ полн были щастливы и долго,…. онъ преобразился — преобразится и ты, и снова та же жизнь — онъ въ теб и ты въ немъ, но только жизнь просвтленная, очищенная, ждать тяжело, тяжело другъ мой, о томъ то мы и плачемъ, но этому будетъ конецъ, а пока вра въ безсмертіе его да усладитъ горечь этаго ожиданія!

Таня, пиши намъ, пиши объ немъ, это будетъ облегчать твою душу, ты знаешь мы любимъ васъ, любили ваше щастіе и теперь — каждый звукъ души твоей найдетъ отвтъ въ нашей душ, отвтъ полный, горячій. — Какъ мн хотлось бы къ теб — наши слезы смшались бы вмст и намъ былобъ легче обимъ. Прощай.

Твоя Наташа

43. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Новгородъ 1842. Марта 23.

Благодаримъ тебя, всей душою, другъ Таня, что ты не оставляешь насъ въ неизвстности о себ, — теперь твоя участь еще ближе къ сердцу твоихъ друзей. Но письмо твое такъ коротко — чего ты боишся говорить Таня, — пиши, пиши, о! будь уврена я вс пойму, вс оцню, ни одна капля твоей грусти не прольется мимо души моей. Ты говоришь ‘ужасна мысль что не увидимъ его никогда’ да, на земл, а там?….

Боже мой, Боже мой, какъ бы я летла къ теб, не утшать тебя, нтъ, что можетъ принесть утшенье осиротвшей душ, а погрустить съ тобою вмст, поплакать — теб и мн было лехче.

Добрые люди, говоря съ тми, кого постигло какое нибудь нещастіе, стараются не упомянуть и не коснутся до него — но мн кажется, это значитъ не понимать сердца человческаго, значитъ что съ ними небыло никогда нещастія, я бы не осмлилась взять пера въ руки съ тмъ чтобы развлекать тебя, я чувствую что только воспоминаніе о нмъ можетъ принесть теб отраду.

Хочешь ли знать о насъ? Мы скоро оставляемъ Новгородъ, а куда демъ — не извстно, только не въ Москву, здсь оставатся ужасно, климатъ разрушающій здаровье, я вс никакъ не могу поправится, было время когда я желала умереть, это тогда еще какъ жизнь моя была не нужна никому, ни даже мн самой, а теперь…. страшней всего оставить Сашу, пока ему нужна няня, кто замнитъ? Посл, онъ перейдетъ ужь наруки отца и я буду вполн спокойна, но должность няни чужда ему и тысячи млочей которыя могутъ имть вліяніе на жизнь — ускользнутъ не замтно. Намъ хотлось бы на Югъ, на Югъ, мне кажется я оживу тамъ. —

Таня, прошу тебя, неоставляй меня опять долго безъ письма. Прощай. Господь съ тобою. Твоя Наташа.

[Приписка А. И. Герцена:]

Вы поврите мн какъ мн больно что я могу только на словахъ принять участіе въ вашихъ делахъ. Глупое положеніе въ которомъ я нахожусь лишаетъ меня всхъ средствъ. И снова я долженъ повторить что не придумалъ еще ничего врнаго. Жду на дняхъ сюда Ог[арева].

44. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[13 апрля 1842 г. Новгородъ]

Христосъ воскресе другъ Таня! Что сказать теб, что пожелать для Свтлаго Праздника? Да снидетъ къ теб духъ его и утшитъ тебя! Часто я воображаю себя на твоемъ мст — да будетъ Божія воля — но страшно, страшно! И за чмъ? и для чего? Что за необходимость создать два существа одно для другого — соединить ихъ, слить въ одну душу, дать вкусить, высочайшее блаженство и потомъ вдругъ разорвать союзъ, отнять жизнь у живого, а другого — гд онъ? что съ нимъ? — То то и есть Другъ мой, что вс эти вопросы лишніе, надо отдатся вполн Провиднію, одному я не врю чтобъ страданіе было вчно, не для того созданъ міръ, стало ты будешь съ нимъ! —

Александръ по болзни подалъ въ отставку, когда она получится мы подемъ въ Тверь, тамъ ближе къ Москв и климатъ лучше, для меня это необходимо, я все хвораю. {Александръ остановится в Твери а я проду въ Москву на нсколько дней, съ Сашей, и мн непремнно нужно посовтоватся съ хорошимъ Докторомъ, все это будетъ можетъ въ юн. —} Увижусь съ тобой моя Таня, пойдемъ вмст къ нему — Можетъ быть и ты, и я тамъ скоро будемъ лежать — ты этого хочешь, а я боюсь (теперь) а какъ будетъ, чье желаніе исполнится — Бог знает! — — —

Видаешь ли ты Кетчера? —

Прощай милая Таня, да будетъ съ тобою Богъ и онъ!

Твоя Наташа.

[Приписка А. И. Герцена:]

Вы грустно встртите праздникъ — но пусть слабый голосъ дружбы замнитъ сколько нибудь былое. Зачмъ въ Вашихъ строкахъ какая то безнадежность? Грусть ваше право. Безнадежность должно искоренить. Вы должны жить какъ живая, прекрасная память Его, въ васъ продолжается земная жизнь его и можетъ быть чрезъ васъ ему легче тамъ. —

13 Апрля 1842. Новгор[одъ]

45. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Новгородъ 1842. Мая 6, веч[еръ]

Прости меня Другъ что не писала теб до сихъ поръ, каждый день хотла, но была что-то въ такомъ пустомъ расположеніи что не смла говорить съ тобою, да, не смла Таня, не дивись этому выраженью, — когда я была ребенкомъ — входя въ Соборъ и прикладываясь къ Мощамъ святыхъ и къ Чудотворнымъ иконамъ, чувствовала чего то такъ много невыразимаго, все такъ было и страшно и не понятно — вспомни, можетъ съ тобой было тоже — теперь? думая о теб — я чувствую что то похожее, твое нещастіе поставило тебя выше нашей среды, придало столько священнаго, таинственнаго твоему существованью, что мн кажется я не въ состояньи понять тебя вполн и дать теб полнаго отвта. И у меня взято много, и в моемъ сердц вырыты дв могилы — два Ангела тамъ вьются и манятъ — но жизнь моя на земл и такъ прекрасна, и полна земная жизнь…. Они — я бы хотла вчно жить для нихъ, ну не буду нужна имъ — хоть видть ихъ, слышать ихъ, ну хоть слышать о нихъ, и эта потребность такъ велика что пусть и мертвъ для меня тотъ часъ въ который небыло посланія [?} о нихъ, такой день былъ бы несносенъ, и долгое время кажется не пережила бы я — но видно можно пережить у тебя не мне любви пережить — Боже, Боже! Чтоже это за жизнь должна быть? — Все перенесено туда, вс, вся душа — а тло здсь — Другъ! я боялась бы коснутся тебя, не призракъ ли — Мн страшно кликать тебя, сзывать на землю, страшно разлучать — а я люблю тебя много, прости меня, можетъ теб противно все земное — да, я не пожалю когда ты умрешь, потому что я много понимаю тебя кажется, прощай, не могу теб боле писать теперь.

7^е утро. Я такая стала хворая, дрянная что писавши вчера къ теб изнемогла отъ грусти и должна была оставить перо, Александра же небыло дома, Саша спалъ — мертвая тишина кругомъ. — мн такъ живо представилось твое положенье, страданіе твое обняло всю душу… Да, пусть говорятъ: твердость, терпніе, преданность Провиднью, но это слова, одни слова, я плачу съ тобою Таня и не хочу утшать тебя, утшать — какое варварство — избави Богъ! Грусти, грусти, теперь грусть продолженье твоей жизни съ нимъ, твое щастье.

О Боже мой, чмъ доле живу я — жизнь все непонятне становится для меня и будетъ ли отвтъ хоть на одинъ вопросъ??….. Меня радуетъ то, что я кажется не переживу ихъ, лишь бы не умереть пока нужна няня Саш. Александръ найдетъ въ душ своей утшенье — такое глубокое, такое безгранное море! И жизнь общая, жизнь человчества никогда неотнимется у него, а намъ что остается безъ нихъ? —

Въ юн я съ Сашей {съ Сашей вписано, я съ переправлено изъ мы (т. е. первоначально было: мы будемъ)} будемъ въ Москв, я ужь хотла съездить въ Пет[ербургъ] посовтоватся съ Докторомъ, хотла хать въ Москву и ждать ((тамъ)) пока Александръ продетъ въ деревню {продетъ въ деревню вписано (первоначально было: и ждать тамъ Александра).}, но мы узнали что отставка получится не прежд юня и такъ долго безъ него жить тамъ ужасно, — подожду, черезъ мсяцъ увидимся и мы пойдемъ къ нему Таня.

Прощай.

Твоя Н. Герценъ.

Не знаешь ли чего о Кетчер и О[гарев]

Саша цалуетъ тебя.

[Приписка А. И. Герцена:]

Не ручаюсь за успхъ, по опытъ сдланъ, во всякомъ случа совтую братцу Вашему адресоватся прямо къ Голохвастову. Пусть онъ скажетъ что братъ того о которомъ я писалъ, Гол. человкъ гордый, но есть стороны внемъ, дйствуя на которыя его можно тронуть. Я вложу завтра записочку кнему въ письмо въ нашимъ. За успхъ не ручаюсь. Если Наташа будетъ въ Москв — можно легче исполнить ваше желаніе. Переписка и слова большая разница. Впрочемъ тогъ разъ онъ отвчалъ мн очень удовлетворительно и отозвался съ похвалою о Никола, а потому я незнаю съ другой стороны почему ему но сдлать теперь. Но я ужасно боюсь обнадживать, я столько въ мою жизнь былъ обмануть общаніями, и такъ глубоко мучился иной разъ отъ этаго, что поставилъ себ за правило: всякой разъ представлять неудачные шансы вмст со счастливыми. — Если онъ будетъ мн отвчать, я сообщу.

Будьте здоровы.

К письму 45. Две могилы — сына Ивана (сн. письмо 35) и дочери Натаіьи, родившейся 22 декабря 1841 г., умершей 24 декабря. братцу Вашему — вероятно брат Н. И. Астракова — Сергей Иванович (‘брат того, о котором я писа’).

46. Т. А. АСТРАКОВОЙ

25 Мая 1842. Новгор[одъ]

Третьягодн[я] получилъ я, Татьяна Алексевна, отвтъ Голохвастова, я какъ будто предчувствовалъ что желаніе Ваше не сбудется. Г. говоритъ что мсто было уже общано Лаврову когда у него былъ Вашъ братецъ. Досадно, и правда ли? Незнаю, но истинно досадно что мы не можемъ исполнить никакаго желанія для друзей и особо любимыхъ нами, т. е. въ настоящемъ. Въ будущемъ — но и тутъ мой скептицизмъ — будущее нисколько не принадлежитъ намъ.

Дружески позвольте пожать Вашу руку.

А. Герценъ.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Странно теб будетъ Другъ получить отъ меня нсколько словъ, да голова болитъ, до другого раза! Дружба и привтъ! жду от тебя.

Твоя Нат[аша]

47. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ

Новгородъ 1842. юня 15.

Получила я твое письмо отъ 1^го ю[ня], в это время у насъ былъ О[гаревъ] и мы много говорили о теб, вспоминали о немъ…., мн было хорошо говорить и думать что меня понимаютъ. Но твое письмо не хорошо Таня, за чмъ отчаяніе?…. но можетъ быть я не хорошо длаю что спрашиваю…. да, нкоторыя минуты должны быть ужасны, но мн кажется что съ этой грустью можно такъ сжится, такъ полюбить ее что будешь находить въ ней наслажденье и пропадетъ вс жгучее, ядовитое — но Боже мой, как я могу говорить объ этомъ — прости меня Таня, потому то мн и хочется тебя видть и такъ молча смотрть на тебя, пожать твою руку, все это боле теб скажетъ нежели цлый листъ исписанный.

О [гаревъ] теб кланяется, онъ ужасно раскаявается что не былъ у тебя, и веллъ теб это написать. Таня, ты съ такимъ нетерпньемъ хочешь быть тамъ — будешь другъ! — Вс будемъ тамъ.

Мы съ тобой скоро увидимся, въ начал юля (а можетъ и вь конц) {Слова въ скобкахъ вписаны Герценомъ.}. Прощай Другъ. Ахъ Таня, Таня, какъ бы хотлось теб сказать много — и не могу ничего сказать.

Твоя Н. Герценъ.

[Приписка А. И. Герцена:]

Я ничего не знаю насчетъ денегъ Сатина. Ог[аревъ] также — и непонимаю зачмъ вы такъ беспокоитесь объ нихъ, Сатинъ возвратится, тогда всего лучше переговорить, онъ небогатъ, однако эти деньги не могутъ ему сделать особенно большаго растройства. Впрочемъ я поручилъ Ог[ареву] снимъ переговорить.

До свиданья, дружески жму вашу руку.

48. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Новгородъ 1842. юня 18.

Сей часъ получили твое письмо милая Таня и сей часъ же отвчаемъ теб, но радостнаго ничего нтъ, мы здсь (т. е. въ Новгород) не имемъ никакихъ средствъ быть вамъ полезными, и это меня приводитъ въ отчаяніе, ради Бога, нельзяли остановить дло до юля, я буду въ Москв и тамъ можетъ быть удастся, старатся будемъ изъ всхъ силъ, Александръ продетъ въ деревню, и будетъ хлопотать, въ желаніи вы сомнватся не должны. Напиши можно-ли, остановить дло. Обнимаю тебя.

Твоя Нат[аша]

[Приписка А. И. Герцена:]

Есть люди которые вс готовы сдлать изъ любви и дружбы кром однаго — а именно когда дойдетъ дло до денегъ. Вотъ и я поневол становлюсь въ благородные ряды ихъ. Здсь я ршительно немогу достать денегъ, въ Москв скоре. Впрочемъ сдлайте вотъ что: пошлите за Кетчеромъ и скажите ему чтобъ онъ на мое имя занялъ (разумется если вто возможно) у Хлынова или у брата Боткина, въ обезпеченье я могу представить векселя и купчія, но они и не потребуютъ ихъ. Я полагаю отсюда выхать въ 1[-ыхъ] числахъ юля. Объясните ему что деньги вамъ на оборотъ и что это дло двухъ недль. Въ Москв я попробую занять у кого нибудь изъ домашнихъ — но какъ я обнадежу васъ? самъ я ршительно не завдую никакими капиталами, даже оброкъ съ моей деревни получаетъ И. [?]

Засимъ прощайте, дай Богъ успха.

К письму 48. у Хлынова или у брата Боткина — можно прочесть я Клыкова (приятель Ботвиных и Языковых, о котором, впрочем, нет почти никаких сведений…) Брат [В. П.] Ботвина — Николай Петрович (о нем см. М. К. Рейхелъ, ‘Отрывки на воспоминаний’, М. 1909, стр. 46).

МОСКВА

1842-1846

К письмам 49—71. За исключением одного письма Н. А., на всех письмах и записках, относящихся и пребыванию Герценов в Москве (о 17-19 июля 1842 г. но 19 января 1847 г.), даты не обозначены. Из-за ограниченного числа доступных в эмигрантских условиях источников’ лишь немногие письма удалось более или менее точно датировать по содержанию. Такие письма печатаются в начале раздела, за ними идут записки, не поддающиеся более точной датировке. Порядком, в котором письма были расположены Т. А. Астраковой, почти не пришлось, к сожалению, руководствоваться ввиду его произвольности.

49. Т. А. АСТРАКОВОЙ

[4-5 декабря 1842 г.]

Чудеса длаетъ Рихтеръ — съ вчерашняго вечера малютка поправляется и видимо отъ средствъ, но опасность еще тутъ. Саша еще несовсмъ здоровъ, но не важно [?]. Наташа спала дурно — но чувствуетъ себя хорошо. Завтра побывайте если мож[ете].

К письму 49. Написано на обороте записки Т. А. Астраковой: ‘Скажите что с Наташей? Что с Малюткой?’ (приводим лишь начало). По записи Герцена в дневнике, ребенок (Иван — второй, которому дали имя в честь деда) родился в ночь с 29 на 30 ноября 1842 г. и умер вечером 5 декабря (см. новое акад. изд. ‘Собрания сочинений’ Герцена, т. П, М. 1954, стр. 248-250. Там же о М. В. Рихтере). По ‘Канве биографии А. И. Герцена’ (изд. Лемке, т. XXII, стр. 225) ребенок умер 6-7 декабря.

50. Т. А. АСТРАКОВОЙ

[Лто 1843 или 1844 г.?]

Я передалъ порученіе Ваше двумъ знакомымъ, но что будетъ незнаю, какъ на зло Грановскаго, Крюкова и Рдкина нтъ въ Москв. — Можно бы сказать Голохвастову — и если угодно я сейчасъ поду кнему {и если угодно я сейчасъ поду кнему вписано} — но нехорошо по двумъ причинамъ, это съ одной стороны будетъ непріятно Проф.[ессору], сдругой просто дурно начинать съ вншней протекціей курсъ. Что же длать? Гранов[скій] будетъ въ первыхъ числахъ Августа — это поздно или нтъ?

Нат[аша] васъ ждала вчера, я собирался самъ десять разъ, но хлопоты о квартер и пр. мшали.

А. Герценъ.

[Адресъ:]

Ея Высокоблагородію Татьян Алексевн Астраковой.

К письму 50. Датируется по упоминанию о проф. Д. Л. Крюкове’ скончавшейся 4 марта 1845 г.

51. Т. А. АСТРАКОВОЙ

[Осень 1843 или 1844 г.?]

Спшу увдомить Васъ что Грановскій извстилъ меня сей часъ что вашъ братъ получилъ хорошіе балы и кажется будетъ принятъ, потому что изъ всхъ предметовъ балы хорошіе.

Преданный Вамъ
А. Гер[ценъ]

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Радуюсь отъ всей души и поздравляю. Я не была у тебя по разнымъ разностямъ и когда буду не знаю. Господь съ тобой!

Твоя Ната.

[Адресъ:]

Татьян Алексевн

Астраковой.

52. T. A. АСТРАКОВОЙ

[24 октября 1843 г.]

Татьяна Алексевна сдлайте одолженіе прізжайте сей час, сію минуту, сію секунду къ намъ. Мы будемъ дозавтракивать Кетчеровъ {Переправлено изъ Кетчерову.} отъздъ.

Да и Сергй Ивановичъ непремнно. Если же есть очень важныя причины для васъ (т. е. болзнь), для Сергя Ив. никакого пардона. Неминуемо, неоткладно.

А. Герценъ.

24 Мо[сква]

К письму 52. H. X. Кетчер уехал в Петербург на службу 23 октября 1843 г. (см. запись в дневнике Герцена, цит. над., стр. 309), но в 1845 г. вернулся в Москву и больше не покидал ее.

53. Т. А. АСТРАКОВОЙ

[Апрель, до 22^го, 1844 г.]

Я на васъ имю зубъ, и притомъ не какой нибудь, а коренной, слоновой зубъ за вашу прошлую записку — вы разобидли меня, да и покрыли это тмъ что шутка, а сами и не подумали что если я въ аландышную [?] лекцію былъ разсянъ то это (тут было оправданіе но я хочу у васъ отнять оправданіе) {Фраза, заключенная въ скобки, написана надъ нсколькими зачеркнутыми и лишь предположительно читаемыми словами: по поводу сбора и подписки [м. б.: сбора подписей] и пр. и пр.}. Право, вы предобрая злая Татьяна Алексевна.

А зачмъ поздравляя и съ погодой и съ будущимъ праздникомъ — вы не поздравили меня съ 32 годами. Вотъ вамъ и отмс[т]ка.

[Приписка Н. А. Герцен.]

Выигрыши получили. Пріду взглянуть на тебя сегодня на одинъ ми[гь] {Край листка оборванъ.} а то все нельзя было. —

К письму 53. Датируется по упоминанию о 32-летии Герцена и о ‘сборе и подписке’ — очевидно на обед в честь H. Т. Грановского по окончании им первого цикла публичных лекций. Обед состоялся 22 апреля 1844 г., одним из распорядителей был Герцен (см. ‘Былое и думы’, гл. XXX, дневник Герцена, цит. изд., стр. 450, изд. Лемке, т. Ш , стр. 371-373).

54. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ.

[24-25 июля 1844 г. Покровское]

Когда пошлется это письмо — будетъ означено на пакет, а пишу я его 1844 года юля 24^е вечера 10 часовъ! Прежд всего так и хочется спросить: ну что ты подлываешь Таня? А мы — ну право эти четыре недли промчались такъ быстро и такъ не много въ нихъ сдлалось — что какъ будто вчера только провожали мы себя у тебя блинами. Вс здаровы. Больна одна особа, которая играетъ важную роль въ нашемъ кружк — погода, и то жестокою болзнью, водяной, а страдаемъ отъ нее мы вс, въ самомъ дл, что за ужасъ! Я не знаю что наконецъ въ дождь можно сдлать. Вскор по прізд нашемъ сюда пріхалъ къ намъ Щепкинъ погулять, а все время дождь лилъ ливмя, потомъ недли съ дв простояла чудная погода, мы съ бшенствомъ наслаждались ею, всми возможными манерами, вс, даже Сашка, даже я купались по нсколько разъ в день, и какъ акриды жили въ трав, потомъ снова ливень и мы снова какъ мокрицы чуть, чуть ползаемъ въ дом, который не защищаетъ ни отъ втра, ни отъ воды. Не смотря на то, время летитъ быстро, я до того здарова что могу читать въслухъ и читаю до обда, обдаемъ мы здсь въ 2 часа, отдохнешь, разгуляешся, побранишь опять таки погоду и — вечеръ, вечеромъ Александръ читаетъ намъ въ слухъ, а вотъ ужь и 11 часовъ, ужь и спать хочется, — завтра день какъ нынче и такъ дальше. Видно не надежна надежда видть тебя здсь моя душка? А какъ бы мы были теб рады, какъ бы мы попотчевали тебя и тмъ и семъ — что только есть въ печк, въ погреб и въ душ! —

Чудное дйствіе иметъ деревенская жизнь, пріхавши сюда ты не скоро бы узнала кто сынъ, кто отецъ, кто мать, кто дочь, Сашка растянувшись на горк собираетъ хорошенькіе камушки, а тамъ Лиза бжитъ ‘ахъ посмотрите, какой я нашла!’ — ‘Нтъ мой лучше’ — говоритъ Машинька, — ‘Лиза, дай мн’ проситъ Сашка, начинается обмнъ, споръ и т. д. Право, злоба, коварство, хитрость и вс городскіе принадлежности и снаряды складываются въ сохранной ящикъ, изъ которого хоть бы хотла достать какой нибудь инструментецъ — не возможно, ключа нтъ! А какъ подъзжаешь къ городу, ужь отъ запаху однаго такъ самъ собою и отпирается и право ужь совстно наконецъ взглянуть на себя, еслибъ не было на свт вотъ такихъ трубочистовъ какъ Лиза, ты и пр. право не знаю чтобъ было со мною. Пока прощай. Александръ велитъ перекрестить.

25^е

Ну да, опять таки: ты что подлываешь моя Таня? Помнишь насъ аль забыла?

Что Полуденскіе? Что Елизавета Иван[овна]? напиши мн о е здаровь, а какъ увидишь е пожми за меня крпко е, руку, люблю и уважаю е, благородное созданіе, воспитаніе и окружающее е исказили ее немного, но я давно перестала искать совершенства, увидавши что его нтъ на свт и пока и быть не можетъ, въ [нрзб.] насъ спасаетъ отъ этой горькой истинны пристрастіе съ которымъ мы любимъ то, что любимъ на свт, потомъ каждый опытъ въ жизни одваетъ слоемъ истинны душу, которой наконецъ она становится единственнымъ благомъ и достояніемъ. Да спроси душка не забудь у Ел. Ив. (М. И. врно въ деревн) не можетъ ли она прислать мн сюда тотъ романъ Жоржъ Зандъ, который она давала мн, я возвращу прочитавши, крайне обяжешь, да напиши мн если нельзя — я буду просить у кого нибудь другого, намъ очень нужно. Письмо свое отошли къ Маминьке, его пришлютъ съ оказіей.

Поклонись отъ меня хорошенько Сергю Ивановичу.

Лиза теб просила написать отъ нее что нибудь хорошенькое. Машинька кланяется.

Александръ жметъ твою руку. Напиши мн, хочется видть твой почеркъ, хочется послушать тебя.

Твоя Н. Герценъ

[Приписка А. И. Герцена:]

Сергю Ивановичу усердно кланяюсь, былъ ли онъ у Крюкова? и что дло его?

К письму 54. Щепкин — Мих. Семен., известный артист. Лиза — Елиз. Богд., жена T. Н. Грановского. Машинька — Мария Касп. Эрн, в 1850 г. вышедшая замуж за А. Рейхеля. Полуденские — близкие знакомые Герценов. Ал-др Петр. Полуденский был женат на сестре Н. И. Сазонова, Марии Ивановне.

55. T. A. АСТРАКОВОЙ

[13 декабря 1844 г.] Наталья Александровна Герценъ 2^я извщая Татьяну Алексевну, о томъ что Наталья Александровна Герценъ 1^яслава Богу здорова не смотря на неожиданное свиданіе съ дочерью сегодня въ 2^мъ часу {Переправлено изъ въ 2 часа.} — проситъ принять ее въ свое расположеніе.

До трехъ сутокъ, кром чиновниковъ Медицинскаго вдомства, никто не допускается.

НАТАША {Подражаніе дтскимъ каракулямъ.}

К письму 55. Наталья Александровна Герцен 2-я родилась 13 декабря 1844 г., скончалась 12 сентября (н. с.) 1936 г.

56. Т. А. АСТРАКОВОЙ [?]

[Май-Июнь 1845 или 1846 г.]

Пре- и пре много благодарю за справку, вы кажется не совсмъ правы къ причин Хвощинскаго, конечно онъ не долженъ сбивать цны отдавая ежегодно. Я сегодня почти кончилъ съ Дивовымъ за 650 руб. домъ, вода и два раза въ недлю подвода, или хочется 700. Сверхъ того и Кетчеру флигель за 175. —

Весь Вашъ
А. Герценъ.

К письму 56. Герцены жили в Соколове, имении Дивова. летом 1845 и 1846 гг.

57. T. A. АСТРАКОВОЙ

[31 декабря 1845 г.]

Спшу увдомить васъ что вчера въ половину пятаго у насъ родилась дочь — здоровая какъ нельзя лучше, Наташа тоже здорова — однако до Четверга я у дверей часовымъ. — Новорожденная говорить что ее зовут Лизаветой.

К письму 57. Седьмой ребенок Герценов, Елизавета родилась 30 декабря 1845 г., умерла 27 ноября 1846 г. Трое детей (Иван 1-й, Наталья 1-я и Иван 2-й) прожили лишь по нескольку дней.

58. T. A. АСТРАКОВОЙ

[1846 г., не позже 27 ноября]

Мн очень хочется знать о вашемъ здоровья а знаете ли отчего? Отъ того что если вы здоровы — то благомилостиво пришлите ко мн солдата, о которомъ словодйствовали.

Весь В[ашъ] А. Гер[ценъ]

Нат. Ал. и

Вам кланяются 1, 2, 3, 4 дти здоровы — а впрочемъ кашляютъ.

[Адресъ:]

Татьян Алексевн

Астраковой

отъ однаго отставнаго чиновника.

К письму 58. Датируется по упоминанию о четырех детях, четверо детей было у Герценов лишь в 1846 г.: Александр (род. IS июля 1839 г.), Николай (род. 30 декабря 1843 г.), Наталья (род. 13 декабря 1844 г.) и Елизавета.

59. С. И. АСТРАКОВУ.

Книги получилъ, благодарность прошу васъ получить. Я не токмо еще не прошу прислать, но и съ этими не скоро справлюсь. Впрочемъ я хвастать не стану мн только нужно пересмотрть общія теоріи и изложенія — не боле. Я совершенно отсталъ отъ физики и химіи, впрочемъ и прежде органическая природа не сравненно ближе лежала къ душ.

Еще разъ спасибо.

Прощайте
В[есь] Вашъ А. Гер[ценъ]

9 Ноябр[я]

[Адресъ:]

Сергю Ивановичу

Астракову.

К письму 59. Предположительно может быть отнесено к 1844 г., когда Герцен работал над первыми ‘Письмами об научении природы’ (и общей сложности работа над ‘Письмами’ продолжалась с июля 1843 г. по сентябрь 1846 г.).

60. T. A. АСТРАКОВОЙ

Плевать говорятъ не здорово, а потому я и но совтую, да и мн что за радость мыться и утираться.

Въ театръ нескоро подимъ,

а у васъ блины подимъ,

и Мих. [?] ((Ив. [?])) и Сер. [?]. К. позовемъ на поединокъ.

Сергй Ив[ановичу] доношу что физика Ламе кладъ на счетъ по части теоретическихъ промаховъ.

[Приписка Н. А. Герценъ,]

Моя приписка кажется будетъ лишняя. Похала бы къ П. боюсь быть лишней, разв съ тобой.

К письму 60. Физика Ламе — Cours de physique l’Ecole polytechnique (1836-37). Габриель Лане — франц. математик, физик и инженер, в 1820-32 гг. работавший в России.

61. Т. А. АСТРАКОВОЙ

Вы были у насъ, я предложилъ вамъ хать въ ложу взятую много — вы посылаете деньги. Немножко логики, Татьяна Алексевна, и милосердія. Я денегъ этих невозму, потому что посл этаго вы будете платить мн за пахитосы, а я вамъ за варенье. — Говорятъ что Вы желаете быть в дол на будущую {Переправлено изъ будущій [спектакль?].} оперу, чрезвычайно радъ, кто въ доли тотъ платить, а кто приглашенъ — тотъ пользуется. — Истина не всегда пріятна, простите великодушно. А деньги прислать было несправедливъ

[Адресъ:]

Татьян Алексевн

62. Т. А. АСТРАКОВОЙ

Милостивая Государыня
Татьяна Алексевна

Сего 2 Ноября дается въ Италіанском Театр il barbiero di Seviglia Россини а потому не благоугодно ли будетъ Вамъ хать снами, въ такомъ случа перенесите заблаговременно вашу почтенную особу въ Старую Конюшенную.

Покорнйшій слуга Вашъ и нын и присно

и вовки вковъ
А. Герценъ.

Прибавленіе No 1. Тотъ кто самъ говоритъ что сердится не опасенъ, да и видно не очень сердится. Въ вашей записк тогда какъ и нынче проглядываютъ дв вещи изъ которыхъ одна вовсе до меня не касается, а другая вовсе касается: первая — самолюбіе довольно громоздкое такъ что оно уложенное въ вашу прекрасную душу видно снаружи, и длаетъ уголки, и притомъ острые. Вторая вещь — это недовріе въ людямъ которые чего нтъ другаго, а довріе заслуживаютъ И что это за вчный переборъ, разборъ, разложеніе, анализъ — дружбы и вообще вс такаго рода чувства такъ мягки н нжны что разлагая можно всамомъ дл или оторвать носъ или отморозить ногу. — Да это вс шутка. Вотъ то-то и есть что сквозь смхъ вашей шутки я вижу очень серьезный фондъ. Отдавайтесь жизни какъ она есть, принимайте людей какъ они есть — и вы будете долголтни на земли, даже потолстете какъ я.

Причина истинная всему этому — ваше частое одиночество. Не смотря на то, что я хохочу громко и похожъ на Ноздрева я имю сильный инстинктъ понимать чужое горе и ваше понимаю и сочувствую ему, но остерегайтесь отъ меланхоліи и чернаго взгляда. —

Прибавл[еніе] II. За Воланы колнопреклоненіе.

Приб[авленіе] III. — случилось у меня на щек: она распухла.

[Приписка Н. А. Герценъ (внизу 1-^й стр. письма, посл словъ ‘даже потолстете какъ я’):]

Мн уже нечего прибавлять

[Къ этому Герценъ приписалъ:] за то есть что убавить.

63. Т. А. АСТРАКОВОЙ

Татьяна Алексевна, сейчасъ сюда билеты есть, т. е. не сть билеты, а хать съ ними, т. е. не с ними а наднте что нибудь

[Адресъ:]

Т. А. Астрак[овой]

64. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Сегодня ты отдыхай. А завтре явись раньше, подемъ на лекцію, обдай у насъ, вечеряй у насъ и къ ночи я доставлю тебя домой. —

Портреты не похожи. А я тебя люблю и уважаю.

вся твоя Н. Герценъ.

[Приписка А. И. Герцена:]

Я жду отъ васъ копію съ Грановскихъ мордъ, которую вы то есть общали.

[Адресъ:]

Татьян Алексевн

Астраковой

65. Т. А. АСТРАКОВОЙ

Наташа съ Шушкой похала прокатиться и потому отвчаю вамъ я сама какъ говоритъ Саша.

1) Грановскому лучше.

2) Лекціи не будетъ до Субботы.

3) Вроятно Наташа посл сей таковой прогулки можетъ скоро увидть васъ не смотря на зубную боль которую вы поручаете ей себе представить.

4) Вчера я былъ у Полуденскихъ.

5) Хотя и неправда что вы нечитали ни однаго письма изъ Кетчеровыхъ, тмъ не мене я записку вашу пошлю когда буду писать.

Засимъ прощайте.

А. Герц[енъ]

[Адресъ:]

М. Г.

Татьян Алексевн

Астраковой

отъ Герц[ена]

66. Т. А. АСТРАКОВОЙ [?]

Я только что явился въ градъ Москву какъ услышалъ траги комическое объясненіе Егора Ивановича] съ вами на счетъ дрожекъ. Это до такой степени возмутительно нелпо, тмъ боле, что онъ могъ только у меня спрашивать о своихъ вещахъ, — что я считаю себя обязаннымъ просить у васъ благомилостивйшего забвенія — и незабывать въ тоже время что онъ больной и одичалый чудакъ.

Вс наши здоровы, я ду въ 5 или 6 вроятно отъ Корша. —

Прощайте.
А. Герценъ

67. Т. А. АСТРАКОВОЙ

Да что вы это?

Да какъ вы это?

Да помилуйте?

Да вполномъ ли вы?

‘Безъ обиняковъ,’ ((у[…..]))А прошу покорно, меня лишать наливки, да какъ вамъ не стыдно передъ Богомъ, про людей не говорю. Да и маменька наливки не длала, да еслибъ длала что вамъ задло,

Меня задло ваше замчаніе

Подлый рабъ вашъ
Ал. Герценъ.

[Приписка H. A. Герценъ:]

На сію минуту посылаю, то что могу, т. е. 200 р. ассигнаціями] если будетъ нужно еще, скажи, доста[ну] тогда доставлю и еще. — Постараюсь быть у тебя, и хочется вдь, да разныя разности, буду скоро. А тебя и не прошу коли нельзя. За наливку земно кланяюсь.

Твоя Н. Гер[ценъ]

вс здаровы, дти цалуютъ тебя.

68. Т. А. АСТРАКОВОЙ

Наташа гуляетъ, а азъ многомерзкій дома и полагая что есть что либо нужное прочелъ записку. Конечно нечего и думать о сырой прогулк — подождемъ сухотки.

Преданнйшій изъ преданныхъ
А. Гер[ценъ]

14 Сен[тября] [?]

[Адресъ:]

Татьян Алексевн

Астраховой

Отъ чего же вы такъ рдки. —

69. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Ты моглабы неповрить, но врь, что и я хотла сегодня же послать тебя провдать, соскучилась о теб. А я сегодня, завтре и вс слдующіе дни и ночи (пока Богъ грхомъ терпитъ) дома. Жду тебя завтре.

Саша приготовилъ теб шеколадную конфетку и посылаетъ ее.

И такъ до свиданья!

Твоя Н. Герценъ.

[Приписка А. И. Герцена:]

Нтъ не лнь, а вопервыхъ кашель остановилъ меня. — И что это вы ршитель[но] нападаете на меня, я завтра предложу десять оправдательныхъ пунктовъ, изъ которыхъ девять противъ меня.

70. Т. А. АСТРАКОВОЙ.

Если Вы не имете отвращенія Татьяна Алексевна и законной причины то не придите ли къ намъ обдать. Наташа поручила мн написать уже лежа въ постел иначе она сама поставила бы за осчастливленную честь самолично васъ звать. — Мы собрались вс сегодня на дачу, не удалось и вмсто дачи обдаемъ.

Если и М. Г. отецъ Сергій не имет отвращенія то сіи строки относятся и къ нему.

Александръ Герценъ.

8 Мая

9 часовъ утра.

[Адресъ:]

Татьян Алексевн Астраковой

71. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ.

Всмъ соборомъ благодаримъ тебя Таня, благодаримъ! Право это очень любезно съ твоей стороны. Саша сидитъ возл меня и говоритъ что теб надо послать пятачкъ и чтобъ написать теб чтобъ ты непремнно пріхала уже и почму теперь не сама пріхала (вдь ужь врно встала?) а прислала. Уступаю его не отступной прозьб писать къ теб.

Правда, что К[етчеръ] уродина, но хороша и я — съ мсяцъ тому назадъ онъ поручилъ мн передать теб его переводъ и мн теперь только пришло въ голову. Я истинно съ собою возл тебя провожу время съ наслажденіемъ, приходи когда можно.

Не слишкомъ впрочемъ ты сильна въ математик — 5 к. лишнихъ.

Твоя N.

[Приписка А. И. Герцена:]

Я потому пишу о моей благодарности карандашомъ чтобъ не замтно было что Вишневка не въ бутылк, а въ уважающемъ Васъ А. Гер[цен]

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Петруши нтъ, благодарю за него.

ПАРИЖ, РИМ, НИЦЦА, ЖЕНЕВА

1847-1861

72. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[Конецъ апрля — 3 мая/24 апрля 1847 г. Парижъ]

Дай-ка мн твою руку Таня, сядь сюда поближе, побесдуемъ. Ну что длается у васъ? Здарова ли ты, грустна иль весела? Скажи мн все другъ, (какое это смшное слово! какъ неопредленно его значеніе, ну да ты опредли его посвоему, такъ и будетъ хорошо) и я все пойму, боле чмъ пойму вотъ те Христосъ!

А ты думала, что ужь я и по Русски разъучилась — нтъ, видно свой своему поневол другъ, иногда такъ живо вспомнится, что дрогнешь какъ отъ электрическаго удара. Особенно твой образъ (надюсь что непримешь за комплиментъ) какъ то ярче другихъ является передо мною, оно вдь можетъ и неудивительно, можетъ твоя симпатія, — или нтъ, вздоръ, симпатіи не существуетъ, пустое слово, — твоя привязанность (это посущественне!) во мн ((ярче)) крпче другихъ… должно быть такъ, а можетъ и нтъ, — дло въ томъ, что иной разъ перебирая прошедшее въ голов — съ отрадой, съ довріемъ, нтъ мало, съ увренностію пріостановится на теб да ужь небудетъ ли объ этомъ?…. Теб врно хочется новаго, а это все старое, такъ новаго? Новое Другъ мой такой широкой волной хлынуло въ грудь, и такая въ немъ смсь, такое разнообразіе, такая бездна впечатленій, что я не могу найдтись. Погоди, дай пожить побольше, не смю говорить такъ скоро, еще мало видла. Шумъ, движенье (не могу назвать это жизнью, даже дятельностью) невообразимы, на каждой точк города будто средоточіе жизни (матерьяльной), остановится да посмотрть — въ голов закружится. Учтивость — безконечная, для васъ все сдлаютъ изъ учтивости, пожалуй и обманутъ и украдутъ изъ учтивости, ну право кажется здсь умереть придется изъ учтивости, намъ не по натур что то эта учтивость, мы люди дикіе, простые, хотя и у насъ е довольно, да ужь все не до такой возмутительной степени. А что касается до чувства у тронь поглубже такъ ужаснется какая пустота, какая пустота!— Но только Таня, не забывай что я мсяцъ въ Париж, что я только въ двухъ Театрахъ была, а ихъ двадцать, и каждый особенно выражаетъ особенную сторону Парижа, каждый день они биткомъ набиты, отъ 6 часовъ до 12, а иногда и до часу, можно изъучить потребности публики, была я въ Національномъ Театр, тамъ вотъ ужь нсколько мсяцовъ кряду представляютъ французкую революцію, которая продолжается 7 часовъ къ ряду. Театръ полонъ ремеслениками, работниками, въ блузахъ, женщины бываютъ тамъ даже съ грудными дтьми, говорятъ, хохочатъ, кричатъ, тутъ беретъ за живое и тутъ хорошо. Другой Театръ — тутъ общество повыше достоинствомъ (или недостоинствомъ?) одты ужь вс приличне, и неотводя глазъ смотрятъ и восхищаются всми сальностями и двусмысленностями, которыя происходятъ на сцн, смешся, потому что въ самомъ дл смшно, и грусть беретъ и слезы навертываются — имъ мало еще тхъ пошлостей и гадостей, которыми полна ихъ ежедневная жизнь, семь часовъ къ ряду, не сходя съ мста они восхищаются ими въ Театр — Это страшно пойду во вс Театры, хочу все видть, все знать, на той точк знакомства, на которой я теперь съ Парижемъ — безотрадно. Ты идешь по улиц и нм чего не видишь кром страшной роскоши, вс нижнія этажи домовъ безъисключенія заняты магазейнами, и все это биткомъ набито, нетолько необходимыми вещами, а еще кажется больше предметами роскоши, а возл, тутъ же на ступеньк — бдная женщина съ ребенкомъ падаетъ въ судорогахъ отъ голода фунтъ хлба 30 сантимовъ стоитъ, сантимъ здсь тоже что у насъ копйка, потому что деньги здсь дороже, фунтъ мяса меньше нтъ какъ 80 сантимовъ, дрова продаются на всъ, 600 фунтовъ хорошаго дерева 21 франкъ. Можешь себ представить въ какомъ положеніи низшіе классы и что съ ними зимою а зима здсь должно быть препорядочная, потому что до сихъ поръ я не иначе хожу какъ въ ватномъ платье и въ ватной мантильи, а дома такъ просто не согрешся, печей нтъ, каминъ гретъ только тогда пока сидишь передъ нимъ. — Я думаю недлю спустя пишу теб опять, теперь я какъ то боле въ мирномъ расположеніи, гд причина, во мн иль въ город — право незнаю, да объ этомъ посл, врно тебя на сію минуту боле интересуетъ то что до меня касается — а будто Парижъ, Вольтеръ и т. д. не равно теб интересны, будто — да объ нихъ найдется кому повысказать, а обо мн ужь никто нескажетъ. А неправдали подъ часъ какъ страшно становится Таня какъ подумаешь, что никакою силою не льзя теб узнать, что длается въ настоящее время съ близкимъ человкомъ, ни объ немъ узнать, ни о себ дать всти … тяжелый камень ложится на грудь. Ну а мы поживаемъ хорошо! Я хожу безъустали, видаемся часто съ знакомыми, все такіе хорошіе люди, наслажденье! (Какъ говоритъ Аненковъ). Да, Таня, то бываетъ привязанность, это не замнимая, неотъемлемая собственность, и какое щастіе, безконечное щастіе, съ полною увренностію сказать — это мое! Бываетъ другаго рода наслажденье, это когда можешь, не вводя въ разчетъ своей личности, — подойти къ человку просто и свободно протянуть ему руку съ уваженьемъ и довріемъ. Я познакомилась здсь съ Боткиной, она очень хорошая и добрая женщина. — Видаемся съ Полуденскими, он мн кажется стали лучше здсь, Ел[изавета] Ив[ановна] вспоминаетъ о теб, огорчается что ты ей не отвчаешь. Коля, Маша и Луиза Ив[ановна] пріхали ужь недли полторы сюда и послились возл насъ. Маша скучаетъ, потому что у нее все еще нога болитъ, так жаль ее бдную. Колю смотрятъ доктора, но еще не ршили, ((что)) ес[ть]ли возможность возбудить нервъ, онъ становится съ каждымъ днемъ миле, уменъ поразительно. Дтямъ здсь раздолье, наша квартира на Елисейскихъ Поляхъ, возл дома бульваръ и роща, но погода все еще не установится. Напиши хоть ты Таня, что длается съ нашими друзьями, что Грановской? Пожми ему отъ меня руку, и скажи, да нтъ, ни чего не говори…*

[Приписки по краямъ письма:]

* а меня удивляетъ какъ ни въ комъ нтъ потребности хоть слово сказать въ отвтъ на нсколько писемъ Александра. Не постижимо! Марья едоровна жметъ теб и Сергю Ивановичу руку. Машенька просила написать отъ нее много поклоновъ и привтствій.

Мн такъ хочется знать о теб, о всхъ васъ милые, молчаливые друзья! Пиши Таня.

Сергю Ивановичу жму крпко, крпко руку.

[На отдльномъ листк:]

Напиши пожалуста, что Щепкинъ, Николай Михал.? Бапстъ, что Рдкинъ, не слышно объ немъ, что Кавелинъ? По спокойне ли Кетчеръ? Поклонъ отъ насъ тмъ, кому ты думаешь, что это можетъ быть пріятно, а я всхъ помню и люблю, — Ахъ Таня, Таня … прощай, обнимаю тебя крпко, крпко. — будь хоть ты отвтомъ на все, что я посылаю Россіи, —

[Приписка А. И. Герцена:]

Что же мн остается прибавить, Г^да Астраковы, къ такому полному отчету? Пишите на о Москв и знакомыхъ, иной разъ хочется смертельно сквозь шумъ и гамъ услышать издали знакомый голосъ. — Адресъ къ намъ на имя Турнейсена, отдай Г. [?] Ценкеру, онъ доставитъ, я не франкирую своихъ писемъ оттого что франкировать и затруднительно и не такъ врно, а потому и васъ покорно прошу не франкировать. Прощайте.

3 Мая/24 Апрля 1847. Парижъ.

К письму 72. Коля — глухонемой сын А. И. и Н. А. Герценов, род. 30 дек. 1843 г., утонул при кораблекрушении 16 ноября (н. с.) 1851 г. О нем см. М. К. Рейлель, ‘Отрывки из воспоминаний’, М. 1909, стр. 30-31, 38, 66-72. Ср. ‘Лит. Наследство’, т. 61, М. 1953, стр. 306-316.

73. М. . КОРШЪ, А. И. и Н. А. ГЕРЦЕНЫ, САША ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАЛОВОЙ

[Май 1847 г. Парижъ]

No 6

[М. . Коршъ:]

И не знаю какъ благодарить васъ, моя добрая, моя умная Татьяна Алексевна! въ письм вашемъ видно столько радушія и столько пониманья, что сердце мое возрадовалось. Обо всхъ, обо всхъ вы написали. Правда, что наши, и въ особенности мои, лниться. Ежели бы чужіе люди не давали мн знать о нихъ, то я бы не знала живы они или нтъ. Елиз[авета] Богд[ановна] писала два раза, Грановской также писалъ, Боткинъ также, а Евгеній ни разу. Я знаю, что это не отъ недостатка любви, а совсмъ тмъ мн это какъ-то больно. Но Sophie я не пняю, Елиз. Богд. писала мн, что она изорвала нсколько писемъ, дожидаясь приписки Евгенія, и это естественно. Мн иногда очень хочеться написать имъ, да подумаю, подумаю: вдь не получу отвта, и отложу письмо въ сторону. — Когда будете у нихъ поклонитесь имъ отъ всей души и разцлуйте едю и Сашу. Не можете представить какъ часто я вижу этихъ ребятишекъ передъ собою. Простите, что такъ долго толкую объ этомъ, что у кого болитъ, тотъ о томъ и говоритъ.

Теперь скажу я вамъ, что сначала Парижъ произвелъ на меня самое невыгодное и тяжелое впечатлніе, но чмъ боле вживаюсь, тмъ боле сознаю его достоинства. Хотя есть все таки многое, что весьма непріятно поражаетъ нашего брата, провинціала. Въ Париж развивается страсть къ деньгамъ, понимаешь, что за деньги можно имть много наслажденій. Мн ужъ давно не хотлось имть ни какихъ нарядовъ и вещей, а здсь признаюсь иногда зависть рождается. И того и другаго желалъ бы. Чувствую, что глупо, да что длать такъ все хорошо, что не совладетъ съ собою!…

Какъ рада я, что вы поживаете дружно, видаетесь часто. Когда-то увижу я всхъ васъ. Ухъ! какъ будетъ мн весело въ этотъ день! Жму вамъ крпко руку и имю честь доложить, что я совсмъ здорова, кром головныхъ болей, которыя вроятной останутся у меня до гробовой доски. Всей душей ваша,

М. Коршъ.

Сергй Ивановичь, отецъ родной, благодарю за приписочку. Дай вамъ Богъ здоровья и чаю въ прикуску съ лимономъ за то, что не забываете приживалку. — Будьте здоровы, веселы.

Поклонитесь всмъ друзьямъ нашимъ. Любиньк скажите, что я не получила ее письма, и что очень объ этомъ жалю и хоть у нее и прошла охота писать ко мн, а я всетаки напишу ей. Какъ жаль мн и ее и Юлиньку, поцлуйте ее за меня.

[А. И. Герценъ:]

Скажите Михаилу Семеновичу — что я потому не писалъ ему 2 [го] письма что намренъ о театрахъ здшнихъ написать для печати. — Да хочетъ ли онъ чтобъ я ему передлалъ Chiffonier-Fiat — и возможно ли у насъ ее поставить — она растянута — но я составилъ планъ какъ не искажая сдлать пьесу и короче и лучше. Книжку я думаю можно достать, здсь ихъ везд продаютъ по франку. Скажите ему что Фредерикъ Леметръ удивителенъ. Досел Парижъ всякой день ходитъ смотрть его въ этой пьес. М^lle Schцpping здсь. — Цалую и обнимаю и здравія желаю.

[Саша Герценъ:]

Таня цалую тебя и скажи Серьгею, что я приду тачить кубары чересъ два года тоесь я чересъ два года выеду а приеду въ два года съ половиной. Я приеду и прощяй.

[А. И. Герценъ:]

Вы пожалуста не огорчайтесь такой долгой разлукой, это Саша все выдумалъ, я полагаю, что въ будущую весну мы будемъ дома.

[Саша Герценъ:]

Наташа кланиетца. А Коля цалуетъ всехъ васъ.

[H. A. Герценъ:]

Машенька благодаритъ тебя и Сергя Ивановича] за вашу память, поручила написать вамъ много поклоновъ, тебя благодаритъ за то что написала о Елен, е это встревожило и возмутило е. Вроятно Машенька напишетъ теб о ихъ житье бытье, такъ ужъ я лучше напишу о чемъ нибудь другомъ. Какъ мы превосходно провели душка 8 Мая, съ утра приходили, обдали иные, вечеромъ сошлись къ намъ вс здшніе друзья, Рейхель — милйшій человкъ и превосходный музыкантъ — игралъ всю ночь на фортепіано, вотъ и три, и четыре часа утра, солнце встало, вотъ и шесть, и семь…. въ 8 вс пошли въ Тюльери, и воротились домой ужь въ 10 — чудная ночь! Первый тостъ былъ Кет[черу] потомъ твой вмст съ воспоминаньемъ о Никола, потомъ за всхъ участвующихъ въ устройств нашего щастья. Пили за Гр[ановскихъ] ихъ помолвка въ этотъ день и бывало мы всегда проводили вмст его и вырзывали это число на нашихъ браслетахъ, ныншній годъ не будетъ вырзано, оттого что мы не вмст праздновали. Я отдыхала отъ этой оргіи дней пять. —

Здесь даютъ новую пьесу: Парижский тряпичникъ, т. е. человкъ, который только тмъ и живетъ, что выбираетъ по ночамъ изъ вымтенныхъ со дворовъ грудъ сора и нечистотъ тряпочки, бумажки и все, что только можно употребить хоть въ какое нибудь дло — я думаю здсь тысячи людей живутъ такъ и подобнымъ промысломъ, которые свта Божьяго невидали, зелени, не имли средствъ на то чтобы любить кого нибудь съ рожденья и до смерти пресмыкались — сердце кровью обливается, отъ картины на сцн, а когда вспомнишь, что врядъ ли есть хоть одинъ домъ въ Париж, въ уголк котораго не влачилъ бы кто нибудь нещастной подобную жизнь — чтожь мн длать, что я немогу забыть все это и предатся одному наслажденью?

Я хочу прожить здсь еще зиму и чувствую, что съ радостію полечу въ Швейцарію, тамъ больше природы, стало меньше преступленья. — {Послдній абзацъ находится на предыдущей страниц письма, непосредственно посл текста Герцена, но несомннно написанъ Н. А. по окончаніи его письма, на оставшемся свободномъ мст&#1123,.}

К письму 73. …я потому не писал ему 2-го письма — подразумеваемое здесь Герценом 1-е письмо М. С. Щепкину из Парижа недавно найдено и опубликовано в ‘Лит. Наследстве’, т. 61, М. 1953, стр. 207-212. В нем Герцен обещал ‘в следующем письме’ написать ‘о ‘Буфе’ и о Фредерике Леметре’. — …написать для печати — парижским театрам, ‘Ветошнику’ (пьеса Феликса Пиа) и Леметру посвящено третье из ‘Писем из Avenue Marigny’, напечатанных в ‘Современнике’ 1847 г., кн. 10-11, и затем в переработанном виде вошедших в цикл ‘Письма из Франции и Италии’ (см. изд. Лемке, т. V, новое акад. изд. ‘Собр. соч.’ Герцена, т. V, М. 1955). 8 мая — канун годовщины свадьбы Герценов. Парижский тряпичник — ‘Chiffonnier de Paris’ Ф. Пиа (см. выше).

74. Т. А. и С. И. АСТРАКОВЫМЪ

10 или 11 юня 1847./29 мая потому что ночь. Парижъ.

Я шелъ теперь изъ театра и вс думалъ объ Васъ, Татьяна Алексевна, а думалъ потому, что нахожусь подъ вліяніемъ вашего письма, за которое просто дружески цалую и не токмо руку, но васъ — рдко удается въ совершеннолтіи читать боле симпатическія строчки, да, ваше письмо я прочелъ съ жадностью, не смотря на китовую величину его. Пришелъ я домой, на улиц дождь, темнота, высокіе домы такъ страшно черны — дома спятъ, Наташа опять вс хвораетъ — я посидлъ, посидлъ, взялъ было книгу — не хочется, — налилъ коньяку — хочется, отрзалъ честеру — ничего, налилъ Бургонскаго — хочется, взялъ перо писать къ вамъ — хочется. Вотъ вамъ исторія предшествовавшая рожденію этаго письма.

Много разъ въ Москв я говорилъ вамъ что у васъ бездна действительныхъ, жизненныхъ элементовъ въ душ, чмъ боле вы сосредоточиваетесь, чмъ боле вы зрлете — (это не зависитъ отъ лтъ) — тмъ ярче обнаруживается именно эта жизненная, здоровая натура.— Я помню ваши письма когда васъ поразило страшное несчастіе — ваши письмы были писаны со стономъ и слезами, но это былъ стонъ груди полной силы и несбивался на хныканье романтизма — которое есть уже утшеніе. Тогда то я понялъ васъ — послднее письмо каждой строчкой подтверждаетъ это, даже замчаніемъ о грубой привязанности къ матеріальнымъ удобствамъ мущинъ и о Сашиномъ воспитаніи — причемъ образцами зла и порчи вы поставили меня и Корша — да это ей Богу безконечно мило. Но вдь я здсь сталъ умне, здсь жизнь иначе устроена. И такъ дайте Вашу руку или лучше ухо — чтобъ слушать много болтовни.

Вопервыхъ ни слова о всемъ здшнемъ. На это у меня другія письма, вы ихъ скоро прочтете въ Современник — два готовы, а третье пишется. Я хочу говорить только объ васъ и объ насъ. — Учтивость заставляетъ сначала говорить объ васъ. Скажите Грановс[кому] что я получилъ статьи его о Хомяков и ужасно радъ что онъ началъ печататся, статьи написаны прекрасно — преблагородно и я незнаю какъ Мельгуновъ могъ найти въ нихъ что нибудь слишкомъ рзкое. Но признатся надобно и втомъ что эта полемика много теряетъ будучи читаема въ Париж — здсь ужасно быстро привыкаешь къ журнальной перестрлк иными зарядами, ((Но)) во всякомъ случа душевное спасибо за присылку, такъ весело и отрадно получать всточки и статейки — кстати Павлова письма длинны и вялы. Съ особеннымъ удовольствіемъ мы здсь читали въ Соврем[енник] статьи Мельгунова — ихъ очень живой предметъ и стремленіе перенести въ печать творящееся около очень хорошо. Кавелина цалую хотя бы онъ былъ и въ Давыдков, можетъ Сергй Ив[ановичъ] изобртетъ посл проводниковъ звука проводники поцалуевъ и вдругъ эдакъ сидя на Двичьемъ пол поцалуеть Андалузскія губки Лолы Монтесъ — а что вдь самъ перепугается? — Его — т. е. Кавел[ина] — статьи при дамахъ читать нельзя, все ругательные слова да еще Казацкія — а храбро онъ разбиваетъ отрыжку нашей старой исторіей въ испорченныхъ желудкахъ. Что Антонина едоровна — ее я часто вспоминаю глядя на француженокъ, вней даже черты лица французскія, а ужъ о живости и говорить нечего, поклонитесь ей да спросите что она по прежнему за галстухъ закладываетъ или нтъ, поклонитесь Любовь едоровн — она вс больна, точно ее судьба носилась у меня передъ глазами когда я писалъ о женщин въ Капризахъ и Раздумьи — гораздо до событья женщина везд еще прижата — здсь для того чтобъ веселится и пользоватся жизнью надобно небыть замужемъ. — Коршу передайте мою радость что по разнымъ встямъ я боле и боле вижу что въ М[осковскихъ] В[домостяхъ] и полемика и раздолье такое что чудо, что нкогда писать. — О неписаньи я разъ на всегда отпускаю всмъ и каждому лнь писать, говорю объ этомъ по моей привычк говорить обо всемъ — и боюсь какъ огня однаго что именно въ силу этихъ упрековъ и замчаній принудилъ себя писать — что будетъ и глупо и ненужно. Достоинство вашего письма и Кавелинскаго именно въ томъ что вамъ трудне ((будетъ)) было бы {В слов будетъ зачеркнуты послдніе пять буквъ и надписано ылобы.} не писать нежели писать. — А Васил[ій] Петр[овичъ] не понялъ что Нат[аш] могло быть грустно въ первомъ разгром Парижской жизни и во время голода здсь? Такъ онъ пожалуй и на меня въ гнв за мое письмо о буржуази къ Мих[аилу] Сем[еновичу]. — О Гюльемъ Пьер Собрано-Пантарыльевъ — а вышел вс таки съ архи-Костромскимъ окончаніемъ. — Сильно грустно бываетъ минутами.

Теперь къ намъ. Мар[ія] Касп[аровна] неговорить иначе какъ по Итальянски, Мар[ія] ед[оровна] — какъ по Парижски. Имъ въ этомъ способствуетъ необычайно первой мой камердинеръ Емиль — из Кенигсберга, а второй нашъ поваръ Costanr tino Gregorio — изъ Bagni di Lucca — Саша началъ говорить разомъ на общемъ Европейскомъ язык — мечта Лейбница сбылась, это служитъ мн залогомъ что онъ невыучится ни на одномъ, за то будетъ акробатомъ — я его посылаю въ гимнастическую залу, (а всамомъ то дл надобно замтить что онъ сдлалъ невроятные успхи во француз. язык). Но что касается до языковъ самое лучшее это разговоръ Емиля съ поваромъ, у нихъ нтъ ни однаго общаго слова и потому одинъ скажетъ ‘Комъ са, комъ са — мсье’ и Италіянецъ отвчаетъ ‘Capisco, Capisco, мсье’ — и несетъ воду когда надобно огня, молока когда надобно вина (я бы ни слова несказалъ, еслибы было обратно). Еще есть у насъ горничная М^elle Elise {Melle Elise вписано.} — слишком хороша собой, до того что мн совстно. Кстати къ Елиз — пожалуста напишите что Матрена у Корша ли, я не могу себ представить чтобъ воротившись я не нашелъ ее подъ окошкомъ въ первой комнат. — Разумется вамъ нтъ никакой необходимости говорить объ этомъ Рдкину. —

— Письма ни подъ какимъ видомъ нефранкировать, а то вы свяжете меня здсь. — Ну прощайте, пойду въ Сергй Ивановичу. — Вотъ еще что: по общему суду дамъ и двицъ борода ко мн очень пристала {Фраза Вотъ еще что […] пристала вписана.}.

Ну что почтенный Кондукторъ дилижанса на луну? Я какъ то на дняхъ здилъ въ С. Жерменъ по атмосферической дорог — хать хорошо, но устройство стоило необъятныя суммы. Не слушайся Кавелина, въ чисто ученой стать до слогу дла нтъ, вдь ее не станутъ же читать дамы — пиши, или пусть онъ вмст съ тобой поправляетъ {Фраза или пусть […] поправляетъ вписана.}. Жаль, смерть жаль что твои усилія не имютъ достодолжнаго круга, это не то что бодливой коров богъ рогъ не даетъ, у тебя рога механики отличные — да бодать некого. Но мой совть — занимайся пока есть какая нибудь возможность, да неужели ты неможешь встртится хоть съ фабрикантами — которые чего нтъ другаго, а не въ обиду Кавелину будь сказано поймутъ разницу воду подымать боле нежели на 32 фута — стмъ напр. чтобы носить ее по лстниц на Ивана Великаго въ ведр. Ахъ ты эдакой такой Константинъ Дмитріевъ — что мн съ тобой со К. Д. длать? Впрочемъ вдь и Астраковъ въ свою очередь не смыслитъ ничего въ исторіи правовденія — даже незнаеть о цар Душет и о в и не-т. — А не одинъ бы грошъ далъ чтобъ васъ здсь увидть, истинно дорого бы далъ — да и вы бы не очень плакали провести здсь день, другой, чтожъ Городокъ — ничего себ, такъ какъ слдуетъ.

Прощайте А. Г.

12/1 юня.

[Приписки по краямъ письма:]

Жду сюда Блинскаго — он, говорятъ, — так Фроловъ пишетъ — очень плохъ. Анненк[овъ] похалъ къ нему.

Коршу скажите что я можетъ съзжу въ Лондонъ съ Иваномъ] Павловичемъ] — который всмъ кланяется.

Полуд [енскихъ] почти невидаю. Но ихъ братъ дйствительно замчательный человкъ, на него много лгали, я вижу его житье и всякой день видаюсь — онъ въ конце юля увидится съ вами.

Цалую едю — помнитъ ли онъ Селцена, и крестника — и жму руку ихъ Мамаш. —

К письму 74. Другие письма — ‘Письма из Avenue Marigny’ (см. прим, и письму 73). — Статьи его о Хомякове — ‘Письмо из Москвы’, в ‘Отеч. Записках’ 1847 г., кн. 4, я ‘Ответ г. Хомякову’, в ‘Моек. Ведомостях’ того же года. Обе статьи вместе с возражениями А. С. Хомякова перепечатаны в ‘Сочинениях’ T. H. Грановского, 1856, т. II, и в поздн. изд. Полемика велась о передвижениях племен в V-VI вв. Павлова письма — ‘Письма Н. Ф. Павлова к Н. В. Гоголю’ в ‘Современнике’ 1847 г., кн. 5, по поводу ‘Выбранных мест из переписки с друзьями’. Статьи Мельгунова — А. Н. Мельгунов поместил в ‘Современнике’ 1847 г., за подписями Л., Н. Л-ский и анонимно, шесть статей (‘Иван Филипович Вернет, швейцарский урожденец и русский писатель’ (во 2-й кн.), ‘Несколько слов о Москве и Петербурге’ (в 3-й кн.), ‘Современные заметки’ (в 4-й кн.), ‘Московские новости’ (в 5-й кн.) и др. Ср. А. И. Кирпичников, ‘Между славянофилами и западниками’, ‘Русск. Старина’, 1898, кн. 12, стр. 572-574). Его — т. е. Кавелина — статьи — Герцен, вероятно, имеет в виду главным образом ‘Взгляд на юридический быт древней России’, напечатанный в ‘Современнике’ 1847 г., кн. 1. — Антонина Федоровна — гена К. Д. Кавелина, Любовь Федоровна — жена Н. И. Крылова (обе — рожд. Корш). — Корш — Евг. Федор., брат Марии Фед. Корш, один из ближайших друзей Герцена.— Васил. Петр, и Гюльем-Пьер Собрано Пантарыльев — В. П. Боткин. — Письмо о буржуази — письмо Герцена в М. С. Щепкину, опубликованное в т. 61 ‘Лит. Наследства’ (см. прим. к письму 78).— Атмосферическая дорога — ‘Сен-жерменсная дорога не достигает самого города Сен-Жермена по причине большой крутизны на малом пространстве, ныньче на этом пространстве устроивается атмосферическая железная дорога, нетребующая таких отлогих скатов, последний, самый крутой скат ее в десять раз круче предела’ (из заметки в ‘Смеси’, ‘Отеч. Записки’ 1846 г., кн. 12). Краткое описание атмосферической дороги, построенной на 19-километровом участке дороги Париж!— Сен-Жермен, см. ‘La Grande Encyclopdie’, vol. IV, p. 468-469. Ив. Павл. — Галахов, фурьерист, бливкий приятель Герцена, не забывшего его в ‘Былом и думах’ (гл. XXIX, ‘Наши’), в 1847 г. они часто видались в Париже, затем в Италии. О Галахове см. в книге М. О. Гершензона ‘История молодой России’, М. 1908.

75. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[4 іюля/22 іюня 1847 г. Парижъ]

Здраствуй моя Таня, здраствуй мой милой, добрый другъ! Странная вещь письмо. Раздумается, захочется увидть, захочется поговорить — думаешь ну вотъ писать, писать — а перо возмешь, опять раздумается и не хочется писать. А получать письма ужасно какъ весело, особенно такія письма как твои, Александръ каждый разъ отъ нихъ въ восторг. — Въ прошломъ письм я забыла теб написать, что въ то самое время какъ ты потряла мой браслетъ, я потряла твой лорнетъ, мн было ужасно, ужасно его жаль и твоя потря нсколько утшила меня. Мн такъ досадно, что я не хочу себ покупать другого. —

Недли три мн все что то не посеб, опять страшная усталь, разслаблніе, началась и простуда, — едвали мы останемся здсь зиму, я думаю мое существованіе здсь въ холодъ будетъ жалко, потому, что домы устроены для жару. Докторъ мой совтуетъ хать въ Ницу, въ начал октября, но тамъ говорятъ скучно очень будетъ для Александра] и я думаю, мы подемъ въ Палерно, я рада буду ухать отсюда на зиму. — На дняхъ проводили мы Галахова {въ последне время я сблизилась съ нимъ еще боле, чистый, благородной, симпатичный и нжный человкъ, грустно было разтаватся съ нимъ, можетъ до Россіи не увидимся. [Приписано сбоку, со знакомъ сноски.]} въ Бокардъ, онъ будетъ тамъ лчится холодной водою, чмъ боле узнаю его жену тмъ боле она мн нравится, она не хороша и немолода, ровестница намъ съ тобой, но существо недюжинное. Аненковъ ухалъ къ Блинскому и пишетъ что нашелъ его не въ отчаянномъ положеніи, общаетъ притащить его сюда, я буду ужасно рада имъ, теперь мы что то сиротливо здсь живемъ. А должна теб сказать правду Таня, безконечно уважаю умъ Саз[онова] всегда слушаю его съ большимъ удовольствиемъ, но задушевнаго то нтъ —

Сегодня Саш минуло восемь лтъ, как хочешь, а право моя жизнь все боле и боле поглощается ихнею жизнью, и мн недурно.

(([Нрзб.])) юля/юня 22/3. Давича утромъ получила твое письмо отъ 9/22 юня а теперь — Только что принялась вчера писать теб, пришли, помшали. Вопервыхъ благодарю тебя за это письмо, какъ за наисильнйшее доказательство твоей дружбы, Таня! Досадно что теб то не такъ сладко доказывать дружбу такимъ образомъ, очень досадно — взялъ бы иногда весь земной шаръ да и истолокъ бы его въ ступ, чтожь это, наука то, начтожь она, до сихъ поръ химики неумютъ сболтать масла сводою, масло все масло и поверху плаваетъ, а вода все вода…. Ну да дло въ томъ, что Александръ взялъ на себя обдлать это, сидитъ и пишетъ теперь въ Москву. Одинъ упрекъ сдлаю теб, зачмъ такое длинное предисловіе ты написала? —

Объ краскахъ все узнаю, живописца знакомаго нтъ, спрошу въ Магазейн. —

За что это ты Александра то разбранила, я думаю теб совстно посл этаго было читать его письмо? —

‘Потепле ли у насъ? Повеселе ли (([нрзб.]))?’…. Лто ужъ врно у насъ началось прежд вашего. А на послдній вопросъ, прежд чмъ отвтить, я бы спросила тебя, что такое ты называешь весельемъ? Но случилось такъ, что я отвчала {въ прошломъ письм.} прежд чмъ ты спросила. Съ каждымъ днемъ мн здсь становится ловче, кажется бы създилъ туда и сюда, и опять бы воротился въ Парижъ, и на Ал[ександра] мн досадно, что онъ мало пользуется имъ, почти ни съ кмъ незнакомится, до 4 часовъ съ утра работаетъ, потомъ сходитъ погулять — не погодамъ, а почасамъ длается домосдомъ и семйнымъ человкомъ такъ что ужь я имю маленькую надежду привезти вамъ почтеннаго старца. — Продолжаемъ осматривать Парижъ, да я думаю полжизни проживешь и все будешь осматривать. Внутреннею моею жизнью я все боле и боле довольна. Теперь время идетъ еще скоре, я тоже учусь съ Сашей по французки, потому что мы сравнялись съ нимъ въ знаніи, а ужь отставать то мн нехочется. Я чувствую постепенное возрожденіе себя, это не возвращеніе къ юности, мечтательной, въ розовомъ платье изъ дымки, съ крылышками бабочки, нтъ, это сила ((зрлости)), твердость, сознаніе, ясность зрлости. Веселится жь я не могу я думаю нигд и никогда, да и кто изъ насъ можетъ веселится теперь?… На каждомъ шагу видишь, съ одной стороны богачь, который умираетъ отъ объяднія, съ другой голодная смерть…. и до послднй струны жизни подобная дисгармонія, веселись кто можетъ! —

Марь [едоровн] передала твой поцалуй, а Машеньк не могла потому, что они еще не возвращались изъ Лондона, куда похали около двухъ недль тому назадъ, на это время Коля переселился къ намъ и ты не можешь себ представить что это за чудный ребенокъ, поразительный умъ, грація и доброта, я ненадюсь чтобъ онъ сталъ слышать, мн кажется все это ему дано възамну. Дти вообще здсь вс здаровы и веселы.

Спасибо за извщеніе о друзьяхъ, пиши всегда. Кланяйся всмъ. Иногда такъ хочется взглянуть на иныхъ, въособенности тебя и Грановскаго (разборъ не по достоинству, а по положенію вашему ко мн).

[Приписка А. И. Герцена:]

Ваша несправедливость ко мн — меня неудивила потому что неувренность втхъ которыхъ вы любите (а я увренъ что любите и меня) — періодическая болзнь ваша. Объ деньгахъ много толковать не стану — вотъ записка къ Григорію Ивановичу —

Сергю Ив[ановичу] скажите что если найду 3[-й] томъ Лакруа то пришлю его съ Докторомъ Гро который дитъ на дняхъ отсюда и в Август будетъ въ Москв. —

Скажите Кавелину что ему то грхъ такъ долго неписать. — Как всамомъ дл нелпа ваша приписка ко мн — она похожа на то еслибъ кто нибудь поставилъ мн въ вину зачмъ у меня голубые волосы — а не русые, не смотря на то что они русые. Во мн память и дружба сохраняются такъ какъ ненадобно въ совершеннолтіи, такъ какъ это идетъ только къ юношамъ. И вотъ теперь написавши строку къ Кавелину — вс такъ живо, такъ ясно стоят передо мной…. О томъ что я сижу дома — вс пустяки, я поутрамъ не люблю ходить (особенно въ юльскихъ жарахъ) — вс равно въ Париж или въ Перми. За то съ обда шляюсь. Да и утромъ ходили смотрть на рчныя травли Емиля Жирардена и Дюшателя — длавшіяся къ великому народованію. —

Прощайте. На дняхъ дитъ Елизавета Ивановна — радуюсь за васъ.

Будьте здоровы. А. Г.

О полученіи письма увдомте.

Кто вамъ это натолковалъ что мы здсь скучаемъ? —

[Приписка Саши Герцена:]

Таня я тебя не забылъ. Ко мн ходитъ учитель и мн съ нимъ весело.

К письму 75. 3-4 том Лакруа — ‘Trait de calcul diffrentiel et intgral’, 1799-1800, в трех томах, важнейший и неоднократно переиздававшийся труд французского математика Сихьвестра-Франсуа Лакруа.— Речные травли Емиля Жирардена и Дюшателя — процесс редактора газеты ‘La Presse’ Эмиля де Жирардена, разоблачившего намерение министра внутренних дел Шарля Дюшателя за взятку в 80 тыс. франков выхлопотать звание пара Франции и преданного суду палаты пэров по обвинению в клевете. Жирарден был оправдан. Ср. последние строки третьего письма ‘Писем из Франции и Италии’: ‘Тут на первом плане модная комедия ‘Эмиль Жирарден и продажное пэрство’. Как вспомню, как я на бенефисе Жирардена сидел в трибуне с 10 часов до половины седьмого [….] и все это в половине июня, градусов в пятьдесят жара, так и захочется опять выйти на свежий воздух…’

76. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Гавръ, 1847, Авгу[ста] 20^е

Не нашла другаго листка, а писать хочется, пишу на клочк, — все равно. Да я писала и прежд теб, моя Таня, да первое письмо не взяли, что меня возмутило страшнымъ образомъ, другое я сама уничтожила. А твои два я получила еще въ Париж,, откуда мы ухали по совту доктора для того чтобъ купать Сашу въ морской вод, вотъ ужь нсколько время у него каждый день лихорадка, докторъ говоритъ къ росту, и въ самомъ дл онъ ростетъ невроятно быстро, тонокъ и высокъ ужасно, силъ нтъ въслдствіе этаго, никакіе вншніе средства не помогаютъ, вотъ мы и пріхали сюда, что то будетъ не знаю, жаръ возвращается два раза въ сутки, иногда безпрерывно цлый день, — вотъ тутъ и приучай къ тому, къ сему,… все бредитъ, ‘здаровому все здарово’ говоритъ Русская пословица, а тутъ видишь вредъ отъ малйшаго принужденья, чмъ знающее докторъ тмъ осторожне и тмъ боле совтуетъ осторожности. — Марья [едоровна] и Наташа въ Париж остались. Сама я здарова, беру тоже ванны теплые изъ морской воды, можетъ со временемъ будемъ и въ мор купатся. — А какъ море то хорошо Таня — какъ бы я желала чтобъ ты вглянула на него моя милая — За твои письма очень благодарю тебя. Пиши, пиши мн, не мсти за мое молчанье, — Жму руку Сергю Ив[ановичу] и Владиміру Ив[ановичу] тебя обнимаю, будь здарова. Коля съ Машей и Маменькой въ Швейцаріи, осенью воротятся. Пожми отъ меня руку Кавелину, я его очень люблю и отъ всей души желаю ему хорошаго или лучшаго. —

Какъ мн иногда хочется васъ всхъ видть (но не воротится), это чувство иногда даже болезненно {Фраза приписана надъ началомъ письма.}.

[Приписка А. И. Герцена:]

Я хочу для того съ вами поздороватся — чтобъ простится — сижу съ позволенья сказать на берегу морскомъ въ Гавр, и нахожу что море не дурно — и что я все таки васъ и люблю и кланяюсь вамъ и Сергю Ив[ановичу] — Я кажется писалъ ему что книги которую онъ хотлъ III тома Лакруа отдльно нтъ, а вмст 100 франковъ.

[Адресъ (рукою А. И. Герцена):]

Татьян Алексевн

Астраковой

77. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

1 Сент. 1847, Парижъ.

Третьягодня воротились мы изъ Гавра и получили твое письмо, неизмнное копье! Саш гораздо лучше, ду сегодня въ деревню. Да ты права Таня, величайшее щастіе дти! И оно растетъ съ каждымъ днемъ — Что такое Наташа — да впрочемъ вс, каждый въ своемъ род, Саша мне интересенъ съ перваго взгляда, его надо узнать (кому нибудь другому побоялась бы написать, станутъ смятся) одинъ недостатокъ — слишкомъ нженъ и душой какъ тломъ, но я надюсь со временемъ окрпнетъ, а можетъ нтъ, потому, что много зависитъ отъ организаціи, съ каждымъ днемъ развиваются, въ Саш ужь много человческаго, онъ становится мн другомъ. Наташа — Александръ въ маломъ вид, Коля истинно необыкновенный ребенокъ, при этомъ недостатк — столько прелести въ немъ. Пожалуста не расказывай этаго некому, я хочу длится съ тобой моимъ щастьемъ, а непрофанировать его. — За чмъ ты все придумываешь разныя бды, что вс разсеныя [?] и пр. да еще ты можетъ прідешь навстить насъ, можетъ мы прідемъ за тобой и ты прогуляешся на чистомъ воздух также какъ М[арія] [едоровна], которая тебя благодаритъ за общаніе портрета, она поручила теб сказать, что отъ тебя ей пріятне это будетъ чмъ отъ кого другого, потому, что это по твоей части. Неописываю теб моря, его ужь столько описывали — мн хорошо было, когда я сидла тамъ на берегу одна одинхонька, а оно-то колыхается, бьется о берега и пнится — а какъ долго смотришь въ срую погоду — жаль его становится и тяжело на груди, мученикъ, столько тысячь лтъ работаетъ, и ни одной мысли, ни однаго теплаго вздоха, вс бури напрасны —

Пиши мн подробне о Кетчер, не смотря на все, люблю этаго человка, люблю отъ всей души и желала бы однаго — чтобъ воскресла его вра въ нашу дружбу. Не ужели онъ не опомнится? Почему ты не поговоришь съ нимъ объ насъ? Мн иногда такъ хочется къ нему написать, но вдь онъ не вритъ ни чему, что онъ и какъ онъ?

Можетъ быть скоро вы будете имть объ насъ очень врныя и подробныя извстія. Ты восхищаешся Гр. К. — я ужь давноне разбираю тхъ кого люблю, а люблю просто, т. е. разбираю, да это не дйствуетъ на любовь.

Бдная Мар[ья] Ив[ановна] все нездорова и грустна, признатся не чему позавидовать въ ея положеніи, мало утшительнаго и въ Ник[ола] для нее. Обнимаю тебя всми руками моега семйства и цалую всми устами.

Твоя Н. Г.

[Приписка А. И. Герцена:]

Изъ нихъ, т. е. изъ рукъ всего семейства, дв мои, и очень жаль что одна изъ нихъ лвая, но длать нечего, такая привычка — Сергю Ив[ановичу] было бы что посмотрть въ Нормандіи: тун ели безъ конца и работы по взморью въ Гавр колосальные, должно быть хороши — я ничего непонялъ.

[Адресъ (рукою Герцена, поперекъ написаннаго):]

Татьян Алексевн

Астраковой.

К письму 77. Мар. Ив. — Полуденская, рожд. Сазонова. Николай — ее сын.

78. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

19 Сентяб. 1847. Париж. {Дата рукой А. И. Герцена.}

Сей часъ получила твое письмо, Таня, и сей часъ же прочитавъ его бросилась писать теб мой другъ, мн такъ стало тебя жаль, такъ стало досадно на себя и совстно передъ тобой, что у меня слезы наврнулись и я готова на колняхъ просить у тебя прощенья въ томъ, что долго неписала, но какаяжь польза отъ этого раскаянья? Оно не придетъ къ теб прежд двухъ недль. Такъ живо представилось твое одиночество, и твоя капризность — такъ и полетла бъ тебя разцловать и сказать теб что я люблю тебя моя Таня, — о чемъ же ты горюешь? Это не иронія, а въ самом дл я уврена, что сознаніе быть любимымъ сильно какъ бы то небыло должно служить большимъ утшеньемъ.

Всть объ удаленіи Никиты ужасно насъ всехъ обрадовала, впрочемъ я была твердо уврена, что наши восторжествуютъ и меня [нрзб.] это дло не тревожило слишкомъ, вдь есть же предлъ нелпостямъ! Вотъ плохо-то то, что ты и вс вы наши милые друзья нтъ, нтъ, да похвораете, вообще отраднаго ни о комъ ни чего ты не сказала, что жь это жизнь, куда дватся, въ какомъ этаж искать квартеры? — Тамъ холодно, погреба подъ поломъ, тамъ кухней пахнетъ и нечисто, должно быть люди живутъ…. бельэтажъ дорогъ подъ крышей жарко! — Нелпо и нелпо!!!

Не могу тебя довольно возблагодарить Таня, за твои письма, они для всхъ насъ неоцнимы тмъ, что ты обо всхъ пишешь, сію же минуту перенесешся къ вамъ и будто видишь васъ всхъ

Спасибо теб, вотъ какъ спасибо! Боткинъ Н[иколай] П[етровичъ] собирался хать въ Москву, намъ жаль его было и рада я была, что вы вс узналибы о насъ подробно и врно. Словамъ Ел[изаветы] Ив[ановны] врить нечего, потому, что она вопервыхъ не знаетъ о насъ ничего, а еслибъ что и знала — такъ можетъ передать неврно, потому [что] не знаетъ насъ. Такъ то то, Б. хотлъ хать, да получилъ письмо изъ Москвы, что это ненужно и остается. Блинскій надняхъ узжаетъ. Это путешествіе кажется непринесло ему большой пользы. — Да, въ Гавр мы были и кажется я теб писала о нашемъ путешествіи, у Саши тоже вдь было что то въ род холеры, онъ бдняжка до сихъ поръ не можетъ оправится, вялъ, тихъ и худъ, при малйшей неосторожности, т. е. пахнетъ втеръ или състъ что нибудь, сей часъ возвращается, да только не въ такой сильной степени. Коля въ Швейцаріи, карабкается по горамъ, мы скоро съдимся съ ними гд нибудь, я думаю въ Париж не останемся зимовать, говорятъ пренепріятная погода, хать въ Италію на зиму — тоже страшно, жилища говорятъ устроены еще хуже здшняго, полы каменные, печей и даже каминовъ нтъ, отъ сюда докторъ совтуетъ хать для меня и для Саши, ума неприложишь, я уже просила Александра ршить это безъ меня, Ботк[инъ] и Анен[ковъ] проводятъ зиму здсь и тамъ, пусть ршатъ вс вмст. А видно зима то всего лучше наша, Русская, весело вспомнить, какъ иногда катывались въ саняхъ по завтнымъ улицамъ. Пока я беру ванны изъ бульона съ солью, да пью какую то дрянь, я небольна, а силы мало прибавляются, мн пребольно видть, что Саша одну участь терпитъ со мной, ужь даже и ванны то одинакіе! А какъ бы хотлось, чтобъ не вовсемъ былъ похожъ. То ли дло Наташа, какъ соловей, весела, распваетъ, какая сильная, крпкая — ну да, что будетъ то будетъ. Безъ насъ, т. е. пока мы были въ Гавр, Наташа очень подружилась съ Марьей [едоровной] я ужасно этому рада, это хорошо для нихъ обихъ.

Вс эти дни сидла дома, ни чего не имю сообщить новаго. Обнимаю тебя моя Таня. Благодарю Сергя Ивановича за намреніе писать, жму ему крпко и прекрпко руку. Ну поклонись же ты всмъ, — да что, это глупо кланятся, вотъ кабы можно было теб показать какъ бы я желала чтобъ ты поцловала ихъ за меня Прощай! Твоя Н.

Я не поняла о Сатин, ты пишешь прежд что онъ ухалъ в П[етербургъ] потомъ что Кет[черъ] нанялъ съ нимъ квартеру? —

[Приписка Саши Герцена:]

Цалую себя таня, что вы точите Владимиръ Ивановичь.

[Приписка А. И. Герцена:]

21 Сентября

Сообщаю валъ выписку изъ протокола который забыла [?] Наташа. Посл перваго Октября {Октября вписано.} мы садимся въ дилижансъ и димъ въ Шалон[ъ] тамъ садимся на {Передлано изъ въ.} параходъ и димъ въ Марсель, там пересаживаемся въ перепараходъ и димъ въ Геную — Ливорно — Флоренцію, гд примемся думать о зимнихъ квартерахъ, до приказа отъ меня пишите вс также какъ писали къ Турнейсену. Николай Петров[ичъ] снами. —

Засимъ прощайте, кланяйтесь всмъ, кром Елизаветы Ивановны — сплетня, старая розга — невзначай попавшаяся въ брачный букетъ.

— Разныя приложенія отъ Маріи едоровны.

— Желалъ бы еще звать Никитскіе подробности. Скажите Гранов[скому] что узнавъ сіе я того же дня, числа, мсяца, года, столтія отправился въ Palais Royal въ ресторацію Corazzo и заказалъ

Soupe en tortue

Filet de Boeuf s[aut] au mad&egrave,re

Sole la Normande

Poulet la Marengo

etc. etc. etc.

и чуть не сгубилъ Блинскаго ядовитымъ обдомъ вчесть двухъ пріятныхъ новостей, изъ которыхъ одна непріятность Крылову.

Кавелина цалую, — а если позволите и васъ, а Сергй Ивановича и безъ позволенья. Я здсь разсказывалъ къ великой радости французовъ проэктъ о Лун и машин туда здить.

((Получилъ ли Гран[овскій] письмо из Гавра)) Получ[илъ]

Я и къ Кавелину писалъ кажется въ Сентя[бр]

Сей часъ читалъ письмо отъ В[асилия] П[етровича] къ Аненкову, подробности о Крыловской исторіи и прочее. Тмъ не мене прощайте. Скажите что въ Rйvue глупости пишетъ какая то ракалья и дуракъ — предосадно {Послдній абзацъ вписанъ на свободномъ мст, рядомъ съ меню обда.}.

К письму 78. Весть об удалении Никиты […] Никитские подробности […] неприятность Крылову — одна из стадий т. наз. ‘Крыіовской истории’: жена профессора Московского университета Н. И. Крылова, Любовь Фед., рожд. Корш, в сентябре 1846 г. оставила мужа, вынужденная к этому его жестоким обращением, К. Д. Кавелин (женатый на сестре Л. Ф.), Е. Ф. Корш (ее брат), П. Г. Редкий и T. Н. Грановский подали попечителю университета гр. Строганову заявление об уходе из университета, если Крылов не будет уволен, гр. Строганов вынудил Крылова подать прошение о переводе в Харьков (‘удаление Никиты’), но министр гр. Уваров стал на сторону Крылова, и в августе 1848 г. дело кончилось тем, что Крылов остался в университете, Кавелин и Редкин должны были уйти, а Корш потерял пост редактора ‘Моск. Ведомостей’. Крыловская история подробно рассказана Б. Н. Чичериным в его ‘Воспоминаниях’, в. 2, М. 1929. Ср. изд. Лемке, т. IV, стр. 428, ‘Лит. Наследство’, т. 62, М. 1955, стр. 48.

79. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — T. А. ACTPAKOBOЙ.

Парижъ, 1847, Октября 13.

Вчера получила твое письмо моя Таня, люблю я твои письма, такъ сдлается тепло и хорошо какъ будто я побывала у тебя въ дом, даже вс млочи поблднвшія отъ время такъ снова и выступятъ вс. За чмъ упрекаешь ты меня Таня, такъ не справедливо, будто я ‘набросаю нсколько фразъ въ отвтъ на твое письмо’. Фразъ?? Похоже ли это на меня мой другъ, и ты ли говоришь мн это? — Я утшаю себя тмъ, что твое одиночество и исключительная жизнь бываютъ иногда причиною недоврчивости твоей къ самымъ близкимъ теб людямъ, мн больно это, но уврять и доказывать словами я не могу то, что должно пониматся и чувствоватся само собою, а больно за себя, больно и за тебя, потому что теб это недовріе должно быть тяжело. Правда, мои письма короче (замть впрочемъ, что я чрезвычайно млко пишу), но, Таня, неужели въ длиннот дло? Я сообщаю теб самое резкое до насъ касающееся, подробности же — ихъ такъ много, что не знаешь за что принятся, всего же писать не возможно, да мн кажется это и интересовать не можетъ, да просто и некогда, и нехочется иногда. Описывать Парижъ — смшно, политика — еще смшнй. Теб есть о комъ написать мн, ты знаешь какъ я васъ всхъ люблю и какъ меня все интересуетъ до васъ касающееся. Таня, тяжело мн было сказать теб еще одинъ резонъ, (поэтому-то я такъ много вздору и наговорила) на иное я неотвчаю, чтобъ не разтравлять еще боле раны, потому что я чувствую как она больна, не одна слеза твоя не канетъ мимо моего сердца, но мн хочется — дтское желаніе — чтобъ ты забылась, другимъ занялась — вотъ по чему я неостанавливалась на горькихъ мстахъ твоихъ писемъ и не возвращаю тебя на нихъ, да и мн просто невозможно, грудь лопнетъ анализировать ихъ, я все, все понимаю, всему сочувствую — за чтожь ты упрекаешь меня? За чмъ ты принудила меня написать теб все это? Грустно. Въстарину бывали и у меня такого рода сомннія, и меня мучили и терзали разныя страшныя, чудовищные фантомы, ты я думаю понимаешь, но съ нкоторого время я какъ будто выплыла на всхъ парусахъ при благопріятномъ втр въ океанъ — жизнь полна, спокойна, я чувствую въ себ твердость, не юношеское донкишотство ((силу)) не безпокойную силу, тшащююся, ищющую борьбы — но силу, готовую на борьбу и спокойно ожидающую, что-то свтлое, полное доврія обнимаетъ душу — я такъ хорошо люблю моихъ друзей и мн такъ хорошо отъ этаго, я чувствую себя свободной боле чмъ когда нибудь во всхъ моихъ отношеніяхъ ко всмъ, съ одной стороны я думаю лто, съ другой — путешествіе такъ благотворно дйствуетъ на меня. Моя страстная, неумренная потребность и способность любить, которая мн столько принесла страданій (ты иное знаешь) отъ лтъ или отъ чего другаго измнила болезненный, судорожной характеръ свой, и съ тою же силой, съ тою же энергіей, но съ большимъ довріемъ, стало съ большимъ спокойствіемъ влечетъ и привязываетъ меня къ людямъ. Кажется все выпито до дна, а все льется черезъ край! О, за чмъ я не могу подлится съ тобою, — за чмъ жизнь такъ не ровно длится наконецъ за чмъ ты не берешь сама! — Не разсердись на меня за послдне, да, Таня, я отъ души, невольно сказала это, вдь и отъ насъ зависитъ многое, жизнь не исчерпаемый источникъ, лишь бы приходили черпать. И — можетъ ты не согласишся со мною, можетъ я ошибаюсь, но таково мое убжденье. — Я иногда пугаюсь своего щастія, своего спокойствія, не эгоизмъ ли? …. Можетъ. Но чмъ сильне это спокойствіе, тмъ громче въ душ отдается каждый грустный звукъ, тмъ боле страданія другаго становятся моими собственными. Никогда Таня, небыла я такъ щастлива, ни когда любовь не достигала такой полноты, все примшивалась ячность.

Пока незабыла о портрет, ты писала М[аріи] [едоровн] что, когда черты Енюши Корша будутъ опредленне, такъ ты сдлаешь подробный его портретъ, я и она поняли это такъ, что ты опишешь его. Вотъ и все.

Что за дивная погода у насъ Таня, съ 8^го часа утра окна открыты, что за воздухъ — упоенье! — Мы поглощаемъ Парижъ передъ отъздомъ. Слушали Донъ Жуана два раза, ходимъ смотрть картины, статуи, добрый, милый Аненковъ съ безконечнымъ терпніемъ объясняетъ. Мы дотого привыкли къ нему, сжились съ нимъ, что странно и будто не достаетъ чего въ тотъ день какъ его невидишъ, еще я здсь люблю очень нашего учителя, воплощенное благородство, доброта и любовь, человкъ стсненный и сгнетенный жизнью до невозможности и вынесшій изъ нее цлымъ свой характеръ, не необыкновенное что нибудь, да я и не ищу ни чего необыкновеннаго, вообще чувствую въ себ боле способности цнить людей и тогда, когда въ нихъ нтъ ничего блестящаго и гремящаго. Вотъ для меня загадка Саз[оновъ] что за умный человкъ, съ нимъ никогда не скучно, очень любезенъ, иногда кажется даже что въ немъ есть нжность — иногда при немъ такъ неловко, слышится запахъ сры — но еще разъ, онъ загадка для меня, не принимай моихъ словъ за положительную истинну.

Нсколько часовъ позже. Сей часъ сбгала и купила кое что послать съ Боткиными, которые дутъ надняхъ, я не пишу съ ними теб, письма не ловко такъ посылать, а Екат[ерина] Ник[олаевна] Бот[кина] вручитъ теб браслетку, она будетъ нсколько дней на моей рук, не вырезала я на ней ни чего, не потому чтобы не пришло этаго въ голову, а такъ, нехочется, мн кажутся лишними вс эти вещи. Съ живописцемъ до сихъ поръ я не познакомилась ни съ какимъ и красокъ не купила теб, да думаю совстно бы было и посылать ихъ съ Б[откиными] они такъ добры, но вдь это затруднительно въ там[ожн]. — Приласкай Е. Н. она очень добрая женщина, можетъ многое разказать теб о насъ, т. е. о нашем житье бытье. Надняхъ демъ въ Ницу, оттуда къ карнавалу въ Римъ. Пиши на имя Турнейсена. Вроятно изъ Ницы буду писать. —

Ахъ да! Для чего ты моя Таня, съ такою важностью сообщаешь мн мнніе, которое иметъ обо мн человкъ (или люди) повидимому (можетъ быть и заслуживающіе общаго уваженія какъ ты говоришь) не знающіе меня. Во всемъ этомъ грустное и тяжелое для меня то, что на тебя это такъ дйствуетъ, что это огорчаетъ тебя, что это заставило тебя сдлать себ нкоторые вопросы обо мн, вотъ что мн больно. Да гд же въ самомъ дл это отношеніе, которое не подлежитъ никакому вліянію, которое какъ солнце, — сколько не носись тучь на неб, все выходитъ ясное, чистое, и свтитъ, и гретъ и живитъ. Чмъ боле я живу, тмъ боле вижу, что только то и существеннаго, только то и врнаго что привязанность, — всякое другое щастіе такъ отвлеченно, такъ неопредленно, такъ неуловимо — что непремнно надо оторватся хоть нсколько отъ себя чтобъ наслаждатся имъ, а полно ли такое щастіе? — Положимъ, эти привязанности заключаютъ въ себ много эгоизма, да чтоже существуетъ безъ эгоизма? — Ну такъ то-то моя душка, и такъ теб досадно, что меня называютъ самолюбивой до неделикатности, до дерзости…. въ самомъ дл это было бы досадно еслибъ это была правда, отъ самолюбія я не отрекаюсь, весь міръ, вся жизнь потерялибы для меня интересъ еслибъ я презирала себя, или еслибъ щитала не достойною всего того чмъ я наслаждаюсь (да тогдабъ я и ненаслаждалась), а какъ выражается это самолюбіе — ну ужь это дйствительно подлежитъ суду людей и близкихъ и далекихъ, боле далекихъ, потому что не зная вовсе или не достаточно зная внутренне достоинство они обращаютъ вниманіе боле на наружное и часто видятъ только одно это. Въ наружномъ моемъ повденіи необходимо должно быть много нелпаго, потому что прямо изъ дома К[нягини] М[аріи] А[лексевны] (т. е. все равно что изъ тюрьмы) гд я съ 7 лтъ жила жизнію растенія, — вдругъ попавъ въ среду людей самыхъ развитыхъ, достойныхъ, словомъ — лучшихъ я не ставила ни какихъ преградъ моей симпатіи, не придумывала ни какихъ формъ, приличнйшихъ для выраженія ея, и ни кто изъ нихъ не побуждалъ меня къ этому, подумай въ самомъ дл, какая полнйшая свобода была всегда въ этомъ кругу, — можетъ, еслибъ я боле бывала [съ] людьми мн чуждыми, мне бы было резкости, т. е. откровенности въ моихъ словахъ и поступкахъ, но я такъ привыкла къ этой свобод, да и страшнобъ было, еслибъ было иначе, потому что до сихъ поръ мы безпрерывно окружены самыми близкими, самыми симпатичными людьми, понимающими все — что для меня необыкновеннаго труда стоитъ стснить себя въ рамку свтскаго обращенія. Все это я толкую теб такъ долго, моя Таня, только для того, чтобъ еще немножко боле дать теб понять себя. ‘Такъ ты думаешь что я непонимаю тебя, вотъ еще самолюбіе’ — да, самолюбіе, ужь это дло кончено, безъ самолюбія нтъ возможности существовать, но понимаешь ты меня разумется не вполн, потому что спрашиваешь ‘не думаешь же ты, что въ теб нетъ не достатковъ?’ О Таня, да что съ тобою, ты ли это, да кто же, кто на свт глупъ такъ чтобъ думать, что въ немъ нтъ не достатковъ? — Что женщины не любятъ меня?.. да много ли у меня знакомыхъ женщинъ, со многими ли я истинно близка, а съ тми {Описка, вм. ‘т’.}, съ которыми я близка, скажутъ ли что нибудь подобное? — Наконецъ, в томъ мнніи, которое ты мн сообщаешь и которое такъ встревожило тебя, такъ много нелпаго, противъ чего я не въ состояніи возразить, главное обвиненіе въ недостатк симпатіи — я отвчу на это вопросомъ: къ кому? — И такъ къ сторон, было время, въ которое я ужасно любила анатомировать себя и всхъ, страсть эта теперь уменьшилась, я ужь писала теб выше, что я наслаждаюсь жизнью съ довріемъ и полнотою безконечными, недостатокъ которыхъ доставлялъ мн страшные мученья. Скажи въ отвтъ тмъ, которые тебя безпокоятъ осужденіемъ меня, что, да, дйствительно можетъ быть я не имю къ нимъ симпатіи, не смотря на то, что уважаю въ нихъ то, что достойно уваженья, а тамъ, гд нтъ вотъ этаго, въ чемъ себ не умешь дать отчета, словомъ симпатія, помимо всхъ достоинствъ и качествъ — гд нтъ ее — тамъ многое можетъ и должно казатся чуждымъ, т. е. жесткимъ и всяческимъ, какъ только вздумается назвать ((это)) отсутствіе этой тайной, неизъяснимой, не зависимой отъ насъ связи. Довольно! Вотъ теб мщеніе за упрекъ короткихъ писемъ, состоящее изъ двухъ листковъ не связныхъ, писанныхъ въ торопяхъ, въ крик, въ шум, но надюсь, сквозь весь хаосъ ты разглядишь, что я хотла сказать. — Еще слово въ заключенье, если вра твоя въ меня не достаточна — я ни чего не могу сдлать для этаго, никакой поступокъ не можетъ увеличить е, вруется въ цлое человка, если мое цлое не достаточно для полноты твоей вры — то, еслибъ я дала распять себя для спасенія другихъ — оно все будетъ не достаточно. Обнимаю тебя крпко…

Что за вздоръ ты говоришь, разумется, еслибъ ты похала въ чужіе край, такъ не на свои деньги, а эта мечта нтъ, нтъ да и блеснетъ мн тамъ, вдалек….

Как я рада, что ваши дла идутъ лучше. Такъ какъ ты сердится на меня за то, что я не на все отвчаю теб, что ты мн пишетъ, а я нехочу чтобъ ты сердилась на меня — то скажу теб ((объ)) a propos d’Ел[изаветы] Ив[ановны] то, что мн ни чего не хочется объ нихъ обо всхъ говорить, есть въ нихъ и дурное и хорошее — да, — да мн, (право совстно, вдь это тоже самолюбіе, особенно, когда люди безпрестанно забгаютъ) ни жарко, ни холодно ото всего этаго.

Кланяйся всмъ друзьямъ. Что это бдная Ел[изавета] Б[огдановна] пиши мн о ее здаровьи, что то страшно за нее, а онъ? — Да, Таня, когда думаю о Корш — сердце кровью обливается.

Марья ед[оровна] крпко жметъ теб руку, также и СерСгю] Ивановичу], благодаритъ тебя, что ты каждый разъ утшаешь ее извстіями о ее семйств.

15^е Октября, Пятница.

Луиза Ив[ановна] еще въ Швейцаріи, детъ, я думаю ужь выхала, тоже въ Ницу, оттуда вмст подемъ въ Италію. Понимаю, что ты говоришь о Кол, мн грустно и тяжело быть съ нимъ врозь, иногда, но вдь эти иногда будутъ случатся рдко, даже я думаю никогда до тхъ поръ пока его нужно будетъ помстить въ завденіе. А какъ, и почему онъ у Мам[еньки] надо знать вс закулисные подробности жизни чтобъ судить объ этомъ. —

Имянины наши были очень хороши, Ан[енковъ], нашъ учитель, Ботки[ны] были только, первый тостъ я выпила за Московскихъ друзей, сердце переполнено было воспоминаніями

Когда я перечитываю твое письмо, мн досадно и больно, что оно такъ полно грусти, чего то тревожнаго, неврнаго, смутнаго (для меня это состояніе души такъ понятно!) — а у меня на сердц и тепло, и свтло, — и ‘любится и врится’ и хочется такъ обнять тебя и разцловать! О, только то и врно, только то и наше — Любовь, привязанность, остальное или безконечность, въ которой теряешся, или дымокъ, который исчезаетъ въ воздух. Прощай, прощай милая Таня. Кланяйся же всмъ. Что Кав[елинъ] я его полюбила посл всхъ, съ нимъ я не связана какъ съ другими, но все же люблю [нрзб.]

Твоя Н. Гер[ценъ]

[Приписка А. И. Герцена на отдльномъ листк:]

Октября пятнадцат[аго]

Я не слыхивалъ, да и врядъ ли посл потопу былъ примръ такихъ чудовищныхъ писемъ, а если до потопа писали — такъ именно за то несчасііе и постило такой мокротой земной шаръ. Поэтому Т[атьяна] А[лексевна] я не хочу усугублять дло и ничего не пишу. Посылаю вамъ два портрета — маленько почище Горбунова, одинъ Астракову, другой вам. — Лакруа такъ дорогъ, отъ того что вышелъ. — Право не хочу писать, ночь не спалъ всю, Ник[олая] Петр[овича] провожалъ — на двор такая жара какъ въ юн, а мы сдуру димъ въ Италію гд еще тепле. —

((До)) Можете писать и на Турнейсена, даже это лучше до полученія отъ меня письма {Фраза даже это лучше до полученія отъ меня письма вписана.}, — онъ перешлетъ, а впрочемъ до 15 Декабря можете писать и такъ:

Nice (Italie) Confie aux soins de Messieur[s] Avigdor l’ain et fils

a съ Декабря: Rome (Italie)

Confie aux soins de Mr Torlonia

Поклоны справте всмъ и всмъ, впрочемъ я на дняхъ писал къ Тим[офею] Ник[олаевичу]

Изъ этаго вы можете заключить что Турнейсенъ по итальянски значит Торлонія, но заключеніе будетъ ложное.

Цалую васъ — Сергей Ивановичъ и Константинъ Митричь.

К письму 79. Наш учитель — Иоганн Шпильман, учивший Колю Герцена говорить. Погиб вместе с ним и Л. И. Гааг при кораблекрушении 16 ноября 1851 г.— Боткины — Николай Петр, и его жена Екатерина Никол.— Горбунов Кирилл Антон., известный художник, сделавший много портретов и зарисовок Герцена, его жены и детей и многих его современников, в том числе всех его московских друзей. См. статью Н. Эфроса в ‘Лит. Наследстве’, т. 57, М. 1951, стр. 357—373.— Лакруа — см. прим. к письму 75.

80. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[Ноябрь 1847 г. Ницца]

Пишу теб Таня, только для того, чтобъ дать всть о себ, знаю, какъ тяжело долго быть въ неизвстности, вотъ ты меня избаловала твоими письмами, и какъ долго нтъ — все думается что съ тобой? Большаго письма не расположена писать, ты получишь ее по городской почт, я вложу е въ Маменькино письмо къ Е[гору] И Ивановичу]. — На дняхъ мы получили отъ всхъ письма, отъ тебя нтъ, что же ты не пишешь? Пиши теперь въ Римъ, poste restante. Извстіе о Грановскомъ потрясло насъ до основанія, не могу воротится въ прежне русло, разрывается вся внутренность. Пиши мн все что знаешь о нихъ и со всевозможною подробностью. Что бы далъ, и что бы сдлалъ, для того чтобъ уладить жизнь — я не говорю людей необходимыхъ для насъ, — людей необходимыхъ для человчества да ничто не поможетъ, ни что, ни что!

Давно не было такого толчка — Пиши. Обнимаю тебя.

Мы въ Ниц, ужь три недли, первую я наслаждалась здшнимъ климатомъ, а остальное время все хворала, через два дня димъ въ Римъ. Будь здарова, пуще всего. Твоя Н. Герценъ

[Приписка М. К. Эрнъ:]

Обнимаю и цалую васъ крпко, милая Татьяна Алексевна, въ этомъ маленькомъ уголочк, здоровы ли Вы — теперь это важный вопросъ въ Москв, гд такъ гуляетъ холера. Что это съ Грановскимъ сдлалось — вздумать страшно, изъ Москвы много писемъ и во всхъ объ немъ. Теперь прощайте, врно и отъ Васъ будетъ скоро всточка, да что то ужъ и ждать страшно. Сергю Ивановичу] кланяюсь.

Ваша М. Эрнъ

[Приписка А. И. Герцена:]

Мн и приписать Наташа не дала — Богъ ей судья.

А. Г.

[Адресъ:]

Татьян Алексевн

Астраковой.

Въ Собственномъ дом, близь Двичьяго Поля. Въ приход Воскресенья на Бражкахъ.

[Почт. штемпель:]

Моск. Гор. Почты. 1^го Отд. 58 [Дата нрзб.]

К письму 80. Известие о Грановском — 3 октября 1847 г. Грановский вывалился из дрожек, с которыми произошла авария, и сломал себе подглазную кость (см. Ч. Ветринский, ‘Т. Н. Грановский и его время’, М. 1897, стр. 253). Об этом подробно писал П. В. Анненкову В. П. Ботвин в письме от 12 октября 1847 г. (см. ‘П. В. Анненков и его друзья’, СПб. 1892, стр. 550-554).

81. Т. А. АСТРАКОВОЙ

Римъ. 2 Декабря 1847.

Это не письмо, а записочка наскоро и скорыстной цлью. —

Послднее письмо ваше получено въ Ницц, съ тхъ поръ мы сдлали длинный перездъ на параход и наконецъ водворились здсь. На первой случай неудачно — несмотря на прекрасную погоду, нсколько дождевых дней простудили всхъ и одесную лежитъ M^me Herzen и Саша, а ошую Тата, Коля и Марья Каспар[овна] въ катаральной лихорадк, со рвотой, болью вгорл — Докторъ полагалъ что у Коли крупъ, однако или его не было, или онъ предупредилъ его рвотнымъ. — Дале предоставляю Н[аталь] А[лександровн] когда она отходится описывать, теперь къ длу.

Одно мсто въ вашемъ письм сначала удивило, ошеломило насъ — а потомъ глубоко оскорбило. Я серьезно васъ прошу васъ {Описка въ подлинник: васъ написано дважды.} основательно отвтить мн на мой вопросъ.

По какому случаю Мар[ія] едор[овна] просила денегъ у Корша, и какихъ денегъ? — Она даже свое наслдство оставила имъ, — случай этотъ чрезвычайно важенъ, я васъ попрошу написать мн въ чемъ дло. Мар. ед. постоянно отказывалась отъ денегъ, отзываясь что когда нужно будетъ она спроситъ. Вс нужды ея до мелочей отъ большаго предупреждались. Чтоже это значитъ? —

Странно впрочемъ какъ вы могли подумать что у насъ до того мало денегъ, что она должна адресоватся къ брату. Это или слишкомъ просто или слишкомъ замысловато. Да вы слыхали что мы получаемъ боле 25/т[ысячъ] доходу — какъ же это возможно?

И сколько искуства было употреблено чтобъ уврять насъ что ей ненужны деньги — и для чего, для того чтобъ взять у брата у котораго нтъ, покрыть грязнымъ подозрніемъ людей ничмъ не заслуживающихъ этаго. — Я много толковалъ въ Москв объ аристократіи бдности, у ней есть сверхъ того свое жестокосердіе, своя скрытность — а впрочемъ я жду подтвержденія. Если это такъ — полу правда, слухъ, — я истинно буду радъ. Надюсь что вы напишите правду — я оставляю это на вашу совсть. Удивляюсь какъ могутъ зависитъ отношенія людей отъ цифры ихъ доходовъ, удивляюсь — но прямо скажу что лучшая роля не всегда принадлежитъ неимущему, если онъ пользуясь своимъ несчастіемъ тснитъ ближняго и обманываетъ его вту минуту какъ онъ отдается со всею откровенностью.

С[ергй] Ив[ановичъ] неправдали?

До сихъ поръ объ этомъ никому неизвстно.

— Наташа будетъ писать на дняхъ.

— Я васъ прошу чтобъ объ этомъ письм какъ можно мене узнали — разв одна Софья Карл[овна] {Вы можете ей сказать что мы слышали отъ постороннихъ.} ибо она одна можетъ сказать вчемъ дло. — А впрочемъ вы писали такъ вамъ и надобно знать.

Прощайте.

К письму 81. Софья Карл. — жена Е. Ф. Корша, рожд. Рейссиг.

82. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ

Римъ 1847, Декабря 20^е

Александръ теб писалъ Таня что я была больна пріхавши въ Римъ, но ужь это прошедшее, силы начинаютъ возвращатся. Хочу отвтить теб на твое письмо которое я получила въ день отъзда изъ Ницы (а на дорог не до писемъ). Какъ грустно твое письмо въ начал, и какъ понятна мн эта грусть, и какъ досадно что ни какихъ нтъ средствъ помочь этому, ужь коли жизнь такъ сложилась!— Иногда желаніе такъ сильно и истинно, что должно бы было сдлать человка всемогущимъ, не тутъ то было, всего чаще изнеможенье результатъ его, ужасно, ужасно! —

Сверхъ всего ты кажется огорчаешся не вниманьемъ друзей — дйствительно это существенный недостатокъ нашего круга, недостатокъ, который для меня былъ и есть великая загадка, потому что во мн преобладаетъ тотъ же недостатокъ, который въ теб — ненасытность видть, слышать, обмниватся мыслями и чувствами, сливать существованья съ тми кого люблю, потому что я люблю безъ мрно, должно быть это великой недостатокъ, Таня, потому что онъ приноситъ много страданій.

Что то у васъ длается, слухъ носится что Гр[айовскому] лучше, а что Елиз[авета] Богд[ановна]? Что Кавелины? Я думаю теперь Ог[аревъ] въ Москв, не видалали ты его, и что и как? — пиши все Таня. Вчера были имянины всхъ Николаевъ, мы пили за здаровье ихъ. Что Кр[ыловская] исторія — если ты не напишешь мы ни чего не будемъ знать, а это иногда мучительно тяжело. —

А ты Таня, врь, когда я что пишу, коли я говорю что мн хорошо, такъ врно хорошо, за чмъ ты мучаешь себя придумывая что это болезненная экзальтація и т. д. — вдь посл этого все экзальтація — щастіе и нещастіе кром пошлой ежедневности, кром животной и растительной жизни. Я хочу экзальтаціи если она истинна. — Съ тхъ поръ какъ мы выхали изъ Парижа я что то не могу установится, придти въ себя, не могу вглядтся порядкомъ во вс оттнки души, еще мне передать ихъ, а такъ вообще — хорошо боле чмъ дурно. Только что я встала съ постели (представь что дти и вс были больны въ одно время) пріхали Тучковы, прекрасное семйство (отецъ и дочери) мы начали съ ними осматривать Римъ, видмся почти каждой день, я чувствую себя юне и возбужденне съ этими молодыми двушками, въ одной особенно много симпатичнаго и общаго со мною, будто мн тепле и свтле съ нею, будто я нужне въ жизни, я чрезвычайно довольна этой встрчей, въ нихъ много дтскаго, но это какъ то не мшаетъ намъ. Сколько разъ я общала себ быть благоразумной при встрчахъ съ людьми, иногда это удается и я довольна побдой надъ собою, но это довольство сопровождается всегда пустотою и холодомъ не выносимыми для меня, и снова махнувъ рукою на благоразуміе я отдаюсь вполн моему стремленью, и хорошо мн, чмъ боле отдается тмъ полне существованье, тмъ шире и шире раздвигаются берега — и как страшно зато, когда теб напоминаютъ что забылся — — —

Меня поразила одна вещь въ твоемъ письм, это то что ты пишешь о М[аріи] [едоровн] — не ужели? Да что же это значитъ? Признаюсь теб я думаю что это какое нибудь недоразумніе, я не могу поврить этому, немогу, потому что мн тяжело утратить хоть долю уваженья къ ней, а если правда оно утратится непремнно, потому что для меня не постижимы наконецъ вс эти маневры, я переломила себя и стала наконецъ скрпя сердце переносить ихъ въ молчаньи и уступать, потому что наконецъ скучна эта ((безконечная?])) ненужная и пустая борьба изъ тряпки, изъ франка, но если ко всему этому да еще брать послдне у К[орша] и переносить вроятно происходящія отъ этаго несправдливые нарканія — это просто неблагородно и возмутительно! Даже та[к]ое заключеніе оскорбило насъ глубоко: ‘видно у васъ денегъ на шал’ — да хоть бы пришлось подъ окномъ ихъ выпрашивать такъ не повели бы ее до того чтобъ просить у кого бъ то не было, къчмужь эта капризная надменность, которая съ одной стороны нещадитъ семью у которой едва есть насущное пропитанье — съ другой чернитъ людей готовыхъ на всякую жертву, не только на исполненіе долга — да, подъ часъ людямъ имющимъ средства надо больше имть характера, чмъ тмъ у которыхъ ничего нтъ, и иногда не знаешь кому позавидовать, порядочный человкъ все же непотратитъ на себя боле чмъ нужно, а дальнйшее удобство отъ денегъ — не удобство, поврь мн въ этом, или ужъ надо быть страшно богатымъ для того чтобъ не быть ежеминутно истерзанну невозможностью исполнить всего того что кажется возможнымъ при нкоторыхъ средствахъ. Прошу тебя Таня, узнай все какъ можно достоврне и напиши мн, надо же взять свои мры. — А я теб очень благодарна за сообщеніе этаго, а то вдь благородное и преданное повденіе можетъ повредить наконецъ.

Жму руку Сергю Ив[ановичу]. А поклонъ Никифора тронулъ меня до слезъ (онъ не достигъ цли разсмшить меня) да за чмъ же это онъ думаетъ что я принадлежу къ числу тхъ людей которые дйствительно разсмялись бы этому, и за чмъ есть такіе люди? ((кот[орые?])) — Это опять натолкнуло меня на рядъ мыслей отъ которыхъ грустно и тяжело. Скажи ему что я благодарю его очень за его память обо мн и сожалю что не заслужила ничмъ его вниманья. Прощай Таня! Будь сколько можно довольна. Твоя Н. Герценъ.

Саша разумется теб кланяется да негд писать ему.

[Приписки по краямъ письма:!

Таня, когда будешь у Коршей — попроси ихъ отъ меня убдительно позволить снять портретъ съ еди живописцу, который придетъ.

Александръ не пишетъ отъ того что мста нтъ, и я этому причина.

Здешній докторъ лчитъ меня съ Сашей, общаетъ прибавить силъ, не велитъ учить его.

Луиза Ив[ановна] кланяется пре много. На двор розы, а въ комнат руки коченютъ, писать нельзя.

[Приписка А. И. Герцена:]

Такъ какъ Н. А. меня не пустила въ письмо, то позвольте здсь въ сняхъ съ вами поздороватся, какъ Татьяна Алексевна такъ и Сергй Ивановичъ — ну что батюшка чай черезъ шубу шарфъ въ дв сажени, три раза обвивши около шеи — да сапоги на медвдяхъ, да картузъ съ конженутріемъ [?] — такъ что васъ отрывать надобно заступами и топорами какъ Помпейскія древности — для того чтобъ пожать руку и сказать прощайте.

[Адресъ:!

Татьян Алексевн

Астраковой

На Плющих близъ Двичьяго Поля въ приход Воздвиженья на Овражкахъ въ Собственномъ дом.

К письму 82. Крыловская история — см. прим. к письму 78

Тучковы — Алексей Алексеевич с дочерьми Еленой (вышедшей впоследствии за H. М. Сатина) и Натальей, будущей женой Огарева и ватем Герцена, со встречи в Риме началась ее ‘страстная дружба’ с Н. А. Герцен. О Н. А. Тучковой-Огаревой, помимо ее известных ‘Воспоминаний’, см. ‘Русские Пропилеи’, т. 4, М. 1917, и ‘Архив Н. А. и Н. П. Огаревых’, М. 1930. Денег на шале — ‘Шаль, дурь, взбалмошность или блажь’. […] Шалевые деньги, даровые, не трудовые (Даль, ‘Толковый словарь’).

С конженутрием [?] — ‘Конжей, конжуй, арханг., тюлень подросток, щенок, отставший уже от матери’ (Даль).

83. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ

Римъ. 1848. Января 9/21

Вчера получила твое письмо, и досадно, такъ какъ мы уже не ждали писемъ черезъ poste restante, то оно и пролежало нсколько дней на почт. Сколько я теб благодарна за твои письма, этаго нельзя выразить, иногда неизвстность о людяхъ которыхъ любишь доходитъ до невыносимо-тяжелой степени, — а ты облегчаешь это, вдь это просто благодянье, хотя всти горькія, до того горькія, что тряешся, есть же всему мра — а знаешь ли Таня, на дн всего у меня есть надежда что все устроится какъ нибудь иначе, воображенье не можетъ даже представить такой нелпости, не говоря ужъ о гибели лучшихъ людей, — за что же университету то гибнуть? — Право иногда, несмотря на все хорошее, что есть въ жизни, нельзя ее не ненавидть, и это хорошее не иметъ никакой цны для меня иногда, потому что все одна случайность, все столько же важно и полно смысла въ жизни какъ погода, — просіяетъ солнце, туча найдетъ, гроза — мимоходомъ убьетъ кого нибудь и необращая вниманья снова свтитъ, жаритъ, сушитъ или взываетъ снова къ жизни — дождь льетъ цлые дни, ночи нелпо, все нелпо и до крайней степени оскорбительно, оскорбительно отътого, что человкъ слишкомъ привыкъ къ мысли, что все для него, что все къ его благу, все къ лучшему, отътого то такъ и трудно поставить себя наравн съ бабочкой, съ цвткомъ — покрасовался, поблагоухалъ, покачался на своемъ стебельк, — а тамъ или скосили его и завялъ въ груд сна не замченный, или сорвалъ кто нибудь, позабавился — хорошо коли еще насладился измялъ и бросилъ, иль морозомъ побило, иль ногою придавилъ кто — и нужды нтъ, нужды нтъ до этаго жизни, какое страшное равнодушіе. — Рдко позволяю я себ столько болтовни пустой, да ты скуки ради прочтешь и не осудишь меня, воображаю тебя такъ живо, сморщившись, съежившись, въ своей шубк сидишь у печки, бывало войдешь къ теб въ комнату и сей часъ слдомъ является варенье, яблоки, наливка — потомъ Сергй Ив. съ трубкой и съ коробомъ спичекъ, начинаетъ бранится — съ какимъ бы наслажденьемъ побранилась я съ вами Сергй Ивановичъ! да у меня говорятъ голосъ тихъ, не разслушаете. Ты говоришь Таня пора воротится намъ — ровно ни чего не придумаю теб сказать на это, хотлось бы, ужасно бъ хотлось васъ всхъ посмотрть, послушать, побыть съ вами — о возвращеніи начнемъ думать тогда какъ путешествіе хоть сколько нибудь принесетъ пользы для здаровья, до сихъ поръ не замтно е, всего лучше я чувствовала себя лтомъ, въ Париж, съ осени не могу наладить, особенно посл лихорадки, которая у меня была по пріезд сюда. Не чего и сравнивать здшнюю зиму съ Русской, до сихъ не переставали цвсти розы на открытомъ воздух, и какъ солнце свтитъ такъ безъ теплаго платья можно гулять, или лучше нельзя въ тепломъ гулять, а въ комнатахъ страшная стужа, руки и ноги коченютъ, въ десяти комнатахъ только три камина, ни одна дверь не затворяется и въ немногихъ комнатахъ солнце, съ ужасомъ думаешь какъ одватся и раздватся, а здсь къ этому такъ привыкли, что дивятся тому что мы недовольны. Боле чмъ мое здаровье меня тревожитъ здаровье Саши, боюсь повторять одно и тоже, я кажется уже писала теб, что докторъ сказалъ, что онъ лтъ до 16-ти будетъ такъ слабъ и подверженъ тмъ болзнямъ, которые у него теперь такъ часто повторяются, излишне развитіе мозга отнимаетъ силу у всего остальнаго тла, малйшее раздраженіе, напряженіе или чтобъ небыло — сей часъ производитъ жаръ и боль въ голов, ему запрещено всякое занятіе и принужденіе, не проходило недли безъ того чтобъ онъ неполежалъ дня и двухъ дней въ постел. Коля и Наташа здаровы и веселы, нсколько мирне живутъ между собой, Коля уменъ и милъ безконечно, столько граціи, доброты и смтливости дано {Глупая привычка выражатся такъ [Примчаніе Н. А.]} ему въ замну его недостатка, что наконецъ не замчаешь его, столько веселаго въ немъ, недавно ему минуло 4 года, время къ разтаванью все ближе и ближе, если слухъ не откроется надоже будетъ его учить современемъ въ завденіи, а гд ((это)) лучшее завденіе и какъ и что будетъ — ничего еще незнаю, можетъ быть сначала можно будетъ ограничится уроками надому, впрочемъ я давно уже ршилась въ этомъ случа совершенно пожертвовать собою и длать все, что только ему можетъ быть полезно и что для него лучше. Наташа все такой же молодецъ, больше похожа на мальчика чмъ на двочку, на нее я смотрю съ безконечнымъ наслажденьемъ, съ такимъ же наслажденьемъ думаю о своей старости, тогда я увижу ихъ большими и буду жить ихъ жизнью, какъ то все боле интересъ сосредоточивается на нихъ, остальное не поддается все какъ то, ускользаетъ. — Видишь ли какъ опасно упрекнуть меня въ томъ что не пишу о дтяхъ, впрочемъ и тутъ я расчитываю на твою скуку, и на то что это оторветъ тебя на нсколько минутъ отъ работы, хотя въ которой я вовсе невижу и нехочу видть никакихъ ужасныхъ предзнамнованій кром того что теб нужно длать то что ты длаешь. — Таня будь же и ты благодарна за мое письмо и напиши мн какъ я теб сей часъ по полученіи и все обо всхъ какъ можно подробне. То что ты пишешь о Елиз[авет] Б[огдановн] я думаю нсколько преувеличено, тяжело поврить этому, узнай врне и все напиши мн, я одна читаю твои письма и не сообщаю Марь [едоровн] того что можетъ ее очень разтроить, а меня ты не щади, я не хочу тшится обманомъ, пиши все подробно и какъ можно скоре, — мы не имемъ другаго средства узнать что нибудь о Московскихъ] друзьяхъ, вотъ что то и Кавелинъ давно не писалъ Александру]. Что здаровье Ан[тонины] [едоровны]? — Бдная М[арія] [едоровна] тоже крпко груститъ о томъ что ей никто непишетъ, она даже незнаетъ получили ли то что она послала съ Бот[киными]. — Не повторяй послднихъ словъ.

То что ты пишешь о Саз[онов], т. е. объ Ел. Ив. не стоитъ того чтобъ объ этомъ продолжать рчь. — Да, помню, что общала свой портретъ теб {Кавелинъ хотлъ мой портретъ въ мужскомъ платье, а мн не хочется дурачится на старости лтъ. [Примчаніе Н. А.]} и еще кой кому, не сердись Таня, что не исполнила до сихъ поръ, мало ли что общаешь — да въ Париж не успла, а здсь не настолько здарова, мн бы б[оле] хотлось видть тхъ кому я общала свой портретъ, чмъ исполнить мое общаніе. — Пиши о Огарев. Что это съ нимъ, что онъ такъ хворъ сталъ?

Здсь почти безпрерывно дожди, пшкомъ почти совсемъ не ходимъ, два раза были въ театр. — Жду съ нетерпньемъ лта, въ юности я до безумія любила природу, теперь второй разъ люблю ее со страстью, нахожу въ ней безконечное успокоеніе и наслажденіе и жестоко страдаю отъ зимы, да и Римъ видть можно только лтомъ, а то рискуешь простудится. — Кланяйся всмъ вообще и поодиночк. А Сергй Ивановичь только отдлывается общаніями писать — Богъ ему судья! — Сама не надивлюсь что написала такъ много, болтовня тоже признакъ старости и дурной погоды. — Марья [едоровна] много, много теб кланяется, и у нее что то въ Италіи чаще головные боли. Луиза Ив[ановна] тоже кланяется. — Прощай Таня, будь здарова, хоть здарова, и это уже много, веселой несмю и пожелать теб быть. Не хочется перестать болтать съ тобою, меня пугаетъ длинная пауза опять. — Теперь я попрошу тебя поклонится отъ меня Никифору, только скажи ему, что это не ради смха, а ради нашей старой дружбы. Пиши же сей часъ какъ получишь мое письмо. —

[Приписки по краямъ письма,]

Помнишь ли какъ мы пировали у тебя 12е Января? Как проведешь ты нынешній годъ этотъ день… Когда то и какъ мы будемъ пировать его вмст? — Скажи Сергю Ив. что я свидтельствую, что портретъ Алекс[андра] похожъ {Было: портретъ хорошъ.}, борода мняетъ очень. — Записка моя была черезъ Егора Ивановича. Что Грановскаго голова и щека? Пиши все подробне.

Скоро 19^е Января, чудный день! Какъ вс хороши были тогда, какъ много любви было во всхъ, я всегда съ безконечною любовью вспоминаю объ этом дн.

[Приписка А. И. Герцена:]

22 Января.

Вроятно вы тотчасъ по отправленіи письма получили мою записку на которую ожидаю отвта. Отчего у Кавелина нтъ портрета это вина не моя, вроятно Ник[олай] Петровичъ] забылъ, да у Корша должны быть лишніе т. е. посланные на всякой случай — подарите отъ меня Антонин едоровн — и пожмите ей руку, скоро годъ какъ были проводы на Черной Грязи. — Всти ваши о знакомыхъ мрачны, я боюсь поврить что всмъ надобно оставить университетъ изъ за подлаго Крылова — напишите подробне, только пожалуста какъ можно достоврне что и какъ. Здсь не дурно. Теперь нкогда писать, буду скоро писать опять. Прощайте, жму руку Сергю Ивановичу, — ему бы здсь раздолье — еще холоду больше 4хъ град, тепла небыло.

Адресъ до 1 Апрля или до 20 Марта по вашему:

А M^r H. Via del Corso. 18. Secundo piano.

[Приписка Саши Герцена:]

Милая Таня, что длаетъ твоя зрительная труба? У тебя ли еще Электрическая машина? точитъ ли еще Владиміръ на станк кубарики или шарики? — Въ Рим Колизей лучше всего.

2^й Александръ Геценъ [так!]

Кланейся Сергю.

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

Russia (Mosco.)

Alla

Signora

Astracoff.

Въ Москв

Ея Высокоблаг. Тааъян Алексевн

Астраковой.

Близъ Двичьяго Поля и Плющихи, въ приход Вздвизкетгія на Овражкахъ, въ Собственном дом.

[Почт. штемпеля (нрзб.) и помты.]

К письму 83. Из-за подлого Ершова — см. прим. к письму 78.

84. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. и С. И. АСТРАКОВЫМЪ

Римъ, 1848. Марта 14

Вчера получила твою тетрадку моя Таня, моя милая, неоцненная Таня! Обнимаю тебя, цалую твои руки, которыя пишутъ — Ты себ не можешь представить какую цну, какую важность имютъ для насъ твои письма — и ты сама, какъ въ зеркал, въ нихъ — благодарю и тысячу разъ благодарю отъ всей души! Но какъ дурно все въ нашей семь, т. е. въ нашемъ кружк — я вчера читала, читала и у меня потемнло въ глазахъ наконецъ, невыносимо стало душно, хотла сей часъ же писать — не могла. Перечитывала нсколько разъ письмо и многаго не могла сообразить, промучилась весь день и только сегодня Ал[ександръ] показалъ мн, что на послднемъ листк ты пишешь, что Ел[изавета] Б[огдановна] вн опасности, а что онъ? Пиши мн и о немъ какъ можно подробне, многихъ я люблю много, но не со многими такъ близка какъ съ нимъ. — Таня, благодарю тебя еще тысячу разъ, ты живая связь со всемъ что мило и дорого намъ, ты облегчаешь тяжесть разлуки со всми.

Теперь бы слдовало извиненія или по крайней мр объясненія почему я не писала давно, не стану тратить словъ ни на то, ни на другое, суди какъ знаешь, какъ умешь меня, какова я есть — не писалось другъ мой и все тутъ! — раза четыре принималась, положу листокъ бумаги передъ собой, и перо возьму, и годъ, и число напишу какъ слдуетъ, иногда нсколько строкъ — да такъ раздумаешся, такъ разговоришся съ вами — что покажется глупымъ и ненужнымъ писать, а боле всего недостаточнымъ, нужнобъ видтся, говорить — ни въ какую форму не укладывается то, что сказалось бы живымъ языкомъ — и бросишь перо, и ломаетъ тебя невозможность передать все то что бы хотлось, это меня утомляетъ страшно, даже физически. Чтобъ писать къ вамъ нужны ужасные усилія, ужасная твердость, оттого что надо съежится, чего и чего не перечувствовалось въ послдне время! А вы други такъ далеко и такъ не хорошо у васъ, и болзни, и недостатки, не возможность пособить всему этому порождаетъ иногда во мн желаніе разбится въ дребезги. Сколько отрадныхъ явленій, сколько минутъ полныхъ жизни живой — и все мимо васъ. Ну такъ буду же описывать теб нашу прогулку въ Неаполь: вотъ дв недли какъ мы воротились оттуда. Марья [едоровна] съ Колей и Наташей осталась в Рим, а мы вс съ семйствомъ Тучковыхъ провели три недли въ Неапол, это лучшее время изъ всего путешествія по Италіи, чудный городъ! Вс наши окна были обращены къ Сред[иземному] морю, тамъ въ дали дымящійся Везувій, цлые часы, цлые дни я съ упоеньемъ смотрла на эту безпрерывно-мняющуюся панораму, даже въ дождь, въ ненастье такъ везд хорошо, хорошо и кататся, хорошо и дома сидть у окна, безконечно хорошо. Начиная съ разсвта, и такъ, мигъ за мигомъ я упивалась этой живой картиной, наконецъ ночь — мрачный, величественный Везувій каждую минуту выбрасываетъ огненный снопъ, и огненый потокъ лавы опоясывая его теряется въ мор, я полюбила какъ друга эту гору, я такъ сочувствую ее волканической жизни — меня физически тянетъ въ е огонь, а тутъ мсяцъ, свтлый, блдный, тихо, тихо поднимается, серебритъ море, глаза невольно обращаются туда, рыбачьи лодочки такъ беззаботно скользятъ, будто играютъ, забываешь трудъ бдняка, и также беззаботно ложишся въ постель и засыпаешь спокойно. Новый день — новые наслажденья. Съ утра мы брали обыкновенно дв коляски, потому что насъ десять человкъ, отправлялись смотрть древности, Геркуланомъ, Помпею и т. дале, взбирались на Везувій — возвращались домой въ 5 часовъ, прямо за table d’hte, тутъ ужь новая комедія, вс эти лица, иные разговоры — иногда смерть грустно, иногда смертельно смшно. Спальная у каждаго была особенная, а сходились мы вс въ одну гостинную. На меня безконечно хорошее вліяніе имла встрча (съ молодыми) Тучковыми, и близость съ ними, особенно Natalie, богатая натура и что за развитіе, и ихъ не пощадила жизнь, сколько подавлено, измято, убито, сколько Детали отъ ненужной борьбы, а ктожь зналъ что она ненужная?? Такъ ли ужь случилось, или въ самомъ дл глядя на нихъ, у меня много набралось новыхъ силъ — ‘на что?’ на жизнь. Новая связь съ жизнью.

Словомъ, три недли прошли какъ три дня, и въ первый разъ пришлось мн испытать совершенно незнакомое для меня — беззаботность нащетъ дтей, только было больно что я върозь съ ними, иногда тоска давила, хотлось взглянуть на нихъ, услышать ихъ голосокъ — но это тревожное, не дающее забытся ни на одну минуту чувство — не существовало вовсе, потому что они были съ М[аріей] [едоровной]. — Это же самое часто отравляло самыя прекрасныя минуты, мн такъ было больно, что она не раздляетъ ихъ съ нами, конечно для нее было вознагражденіе въ самомъ этомъ лишеніи, потому что быть полезной другимъ для нее кажется выше всхъ наслажденій, но все же мн это было больно и совстно безконечно. — Эти три недли — свтлая, яркая полоса, не смотря на то что цлая недля пропала въ розыскахъ украденнаго портфеля со всми бумагами и документами. Въ Рим гадко, погода ужасная, мрачность, сырость, мшаетъ даже жить прошедшею жизнью, куда подешь въ такой ливень? Мы скоро узжаемъ отсюда, куда — незнаю, хотли воротится въ Неаполь, показать его М. . потомъ въ Палерму — но все мняется безпрерывно, врно ни чего незнаю.

Возвращаюсь къ твоему письму — на первой страниц я невольно остановилась на этомъ слов ‘и въ этотъ день, я была не имоврно щастлива’ — Вотъ и нетребуй боле отъ жизни, ужь и то слишкомъ много, если можно быть щастливой въ иной день — цлый день! Съ радостью и завистью читала я описаніе празднованія твоихъ и Гр[айовского] имянинъ. Потомъ, моя Таня, скажу теб откровенно, что я горько улыбнулась читая твои дтскіе вопросы ‘ужь неразсердилась ли ты на меня, ужь не забыла ли, не разлюбила ли?’ — Да станемъ же во весь ростъ, бросимъ вс сердечки, медальончики, общанія, клятвы, увренія въ дружб, — чмъ истинне, чмъ глубже любишь, тмъ ненужне все это, я пишу теб откровенно и не думаю, чтобъ ты разсердилась, вдь это унижаетъ {Между строками, надъ этимъ словомъ вписана дата продолженія письма: 15 ((Фев)) Мар[та]}, съуживаетъ отношенія, я какъ то такъ привыкла широко и свободно любить, болезненный періодъ прошелъ для меня совершенно, я не могу боле какъ прежд устраивать прочно дружбу, обносить ее высокою оградой и крпко на крпко запирать вороты, чтобъ непосвщенный не смлъ перешагнуть порогъ — это дтство, это неувренность въ томъ, что охраняешь такъ, боле чмъ когда нибудь люблю всхъ нашихъ друзей, боле чмъ когда нибудь врю имъ — и не требую ничего, и не боюсь ничего, чмъ боле живу, тмъ боле убждаюсь, что единственное, существенное благо въ жизни — это симпатія, ктожь подвергнетъ его даромъ вліянію чегобъ то не было? И что, такъ легко, можетъ имть вліяніе на него? Еслиже оно таково, что легко можно имть вліяніе на него — пусть, я отказываюсь отъ такого непрочнаго блага, одной игрушкой меньше!—

Вчера нсколько строкъ отъ О[гарева] и Гр[айовскаго] которыя меня очень успокоили нащетъ Ел[изаветы] Б[огдановны] ей лучше, она можетъ хать — стало и ему лучше, зная какъ онъ ее любить и какъ она ему необходима — я ужасно боюсь за него. Жаль бдныхъ Кав[елиныхъ] жаль мн е, я дйствительно сама никогда не замчала въ ней ничего дурного, не отъ предубжденья ли или ужь такъ — не имела ни какой симпатіи, но и отвращенья не имла, Александру же она нравилась и онъ любилъ е, еще разъ Боткинъ писалъ о ней съ большими похвалами, но все же этаго недостаточно, ни однаго друга — это страшно. Силеньку я сама люблю какъ прежд, и мн ужасно жаль, что она отошла отъ меня, боле жаль за нее даже, чмъ за себя, — это не гордость, а то, что у меня то вдь много хорошаго въ жизни, а у нее мало, и что за причина этому — до сихъ поръ не могу понять, я охотно признаю свои недостатки и ошибки, особенно черезъ годъ можно смотрть на свои поступки какъ на посторонніе — кром искренней любви и безконечнаго желанія добра имъ обоимъ — невижу ничего, жаль что это не понято, а можетъ даже принято за что нибудь другое, я нсколь[ко] разъ писала ей и Кет[черу], мн. хотлось отъ нихъ отзыва такого же симпатичнаго какъ мой привтъ — ни слуху, ни духу, даже Саш не отвчаютъ, который ихъ такъ любитъ — пусть это такъ или имъ такъ лучше, а мн больно. И какъ я ни щастлива безконечно въ этомъ отношеніи — везд встрчи глубоко симпатичныя, везд есть люди близкіе, — но одно другимъ не замнимо, — впрочемъ я уврена что это только недоразумніе, и что оно пройдетъ. Продолжаю читать твое письмо и опять улыбаюсь — ‘неужели ты не выбралась Наташа изъ современной привычки щитать каждую женщину за сплетницу, врага и т. д.?’ — О Таня, Таня я небуду отвчать теб на это, это проста бредъ, ты бы должна была довольно знать мою исторію — сначала я была дома и ни къ кому неподходила, потомъ подходила робко, но съ полною довренностью, ужь если подходила, теперь я не могу не подходить, и все равно женщина или мущина, лишь бы внутренній голосъ сказалъ мн что есть общее, я этому голосу довряю безконечно.

Вчера я думала, что отошлю теб это письмо, но такъ много оставалось не договореннаго, сегодня тоже немогу окончить, такіе перевороты совершаются въобщемъ, такъ полонъ или ожиданія или изумленія…

16^е. Вчера Папа далъ Конституцію, которую народъ праздновалъ вяло. Хотлось бы чтобъ вы знали обо всемъ, что здсь длается, а писать нкогда [?]. Дти вс здаровы въ настоящее время, и мы съ Сашей немножко поправились въ Неапол, начинаю опять понемножку заставлять его читать, писать, а умъ оставляю совершенно въ поко, при малйшемъ усиліи — замтно утомленіе. Поблагодари когда увидишь Альфонскаго за его память, да придумай чтонибудь любезное сказать ему отъ меня, а я не умю. Друзьямъ всмъ поклонись хорошенько, обними того, кого знаешь обняла бы я. Пиши мн о ед, люблю этаго ребенка съ уваженьемъ, я уврена что онъ будетъ хорошій человкъ, съ другими же мало знакома. Узнай Таня сдлали ли его портретъ, я писала объ этомъ къ Н. П. Боткину еще до Неаполя, но никто, ничего не пишетъ объ этомъ, мн хотлось подарить М[аріи] Седоровн] которая ужасно груститъ бдная. —

Хорошо Сергй Ивановичь, хорошо, такъ вы напишите намъ завтре, завтре, посл завтре — Еслибъ Таня была на моемъ мст, юна подумала [бы] что вы ее ненавидите, что вы ей врагъ, считаете ее за преступницу, убійцу и т. д. я право мирне [?] и вижу въ этомъ только лнь, которая насъ всхъ обуеваетъ иногда, да и проходитъ иногда, а васъ обуяла да и непроходитъ ужь — оно просто для тхъ, которыя васъ любятъ, и кому хотлось бы, чтобъ вы промолвили словечко — вижу, насмшливо улыбаетесь и думаете ‘экой вздоръ понесла, видно что досугъ болтать пустяки’ — ну чтожь, я и тмъ довольна, что подразнила васъ немножко, а то что, все сидите да курите, курите, курите.

А нашъ какой досугъ, народъ бродячій, вотъ скоро надо будетъ укладыватся съ ребятишками, да хать незнаю куда!… Не сердитесь Сергй Ивановичь, не сердитесь, вдь это не то что лнь писать к друзьямъ — не то, чтобъ вкусъ испорченъ былъ, не то чтобъ подальше отъ дла, а — если въ васъ есть хоть искра христіанская — такъ вы поймете, что совсмъ другое. — Эти дни Таня, мы почитываемъ Пушкина — что это за натура, какъ жилъ то [?] онъ врно, глубоко — то затронетъ дремавшую или давно заснувшую, почти не замтную струну въ душ, то вызоветъ тебя на симпатію, то отвтитъ такъ симпатично, иное слово — какъ теплое пожатіе руки друга — внесетъ миръ и твердость въ душу, примиряется съ собою и со всмъ, то вызываетъ вонъ изъ тснаго кружка въ даль, въ ширь — а это чаще, вс двери, вс стны становятся ненавистны почитай Пу[шкина] и вспомни обо мн, — да какъ то онъ и васъ всхъ напоминаетъ ужасно, какъ читаешь его — будто вы вс сидите вокругъ и слушаете — дать волю такъ — Богъ знаетъ что напишешь, пора остановится, ну а ты побранишь меня Таня за то что долго писемъ нтъ — да и стою! брани, сама знаю что стою. Только пиши, все также пиши мн много, моя Таня.

[Приписки по краямъ письма:]

[¹] Какъ то странно оставить пустое мсто въ письм къ теб. — Картину Саша теб нарисовалъ, да ужъ и безъ того Ал[ександръ] бранится, что письмо тяжелое. Пиши, пиши.

[²] Рдкинъ женится — ну какъ то его Богъ вынесетъ изъ этаго, скажи ему что я желаю ему щастья. Кавелину крпко, крпко жму руку, такъ ли же онъ помнитъ обо мн какъ прежд? Мн ужасъ его жаль. —

[Приписка А. И. Герцена на поляхъ письма:]

Есть мра на вс, Татьяна Алексевна, и даже на письма, къ вамъ столько написала словоохотная хотя и малоглаголивая Н. А. что я ршился писать только по сторонкамъ, робко прибавляя мои привты и рукожатья. Мн было очень отрадно прочитать въ вашемъ письм какъ вспоминаетъ обо мн Антонина едоровна — теплое и симпатическое отношеніе къ ближнему никогда не пропадаетъ, я смотрлъ на нее дйствительно безъ малйшаго духа критики, мн нравилась ее живая, хоть еще неустоявшаяся натура, мн бывало съ ней весело. — И пожмите ей руку за память, и вдвое боле за ее слова — да зачмъ же она беспрерывно больна. Кавелину буду вроятно скоро самъ писать — я увренъ что темная година для всхъ нашихъ пройдетъ скоро, я никогда не врилъ боле въ жизнь какъ теперь, твердость и упованье. Вчера былъ дождь, слякоть, холодъ въ Рим — а сегодня небо син, тепло, широко — и да здравствуетъ жизнь!

Мы оставляемъ Римъ 1^го Апрля, если кто писалъ — не бда, Торлони перешлетъ. Я поду въ Тоскану и вообще будемъ шлятся по Италіи и везд. Скажите Гран[овскому] чтобъ онъ какъ можно подробне извстилъ меня о вызд и гд именно будетъ, но такъ какъ я ршительно намренъ скитатся, то пусть онъ напишетъ въ М. . Коршъ адресуя на Турнейсена, такъ какъ снимъ есть денежныя дла, то онъ и перешлетъ. Также могутъ длать и другіе желающіе писать.

Петра Рдкича поздравляю съ наступающимъ вступленіемъ въ законный бракъ, что Сергй Ив[ановичъ] — не этотъ Сергй Ив. — а другой Сергй Ив. — останется при немъ?

А вы, этотъ первый Сергй Ив. — дайте руку, прелнтяйнйшій лнтяй, у васъ сила дятельности х меньше косности i! — 17 Марта 1848. Римъ.

К письму 84. Ел. Б. вне опасности, а что он? — о Грановском и его жене.— Силенька — Серафима Николаевна, жена H. X. Кетчера. О ней см. в ‘Былом и думах’ (глава о Кетчере), ср. ‘Лит. Наследство’, т. 63, М. 1956, стр. 886-391.— Об ‘украденном портфеле’ Герцен рассказывает в ‘Письмах из Франции и Италии’ (письмо 7-е), М. К. Рейхель в ‘Отрывках из воспоминаний’ (М. 1909, стр. 58-60) и Н. А. Тучкова-Огарева в ‘Воспоминаниях’ (изд. 1903 г., стр. 47-48).— Федя — Федор Евг. Корш, сын Е. Ф. Корша, будущий известный ученый, член Академии Наук.

85. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[8 юня 1848 г. Парижъ]

Наконецъ то я могу теб написать, что мы живы, здаровы и въ Париж, моя Таня. А ты не пишешь мн Богъ всть сколько времени, на послднія два письма нтъ даже отвта — разв тряются письма — можетъ, это случается, а можетъ и наша кочующая жизнь тому причиной, ну да какая бъ не была причина, дло въ томъ, что смерть подъ часъ грустно и жутко не имть такъ долго извстія отъ васъ. Если прозьба можетъ помочь — то прошу тебя Таня, пиши какъ можно скоре, сей часъ по полученіи этаго письма. Вотъ и лто настало, воображаю тебя на твоемъ дворик, передъ жаровней, сахаръ, ягоды кругомъ — да еще здарова ли ты? Фу право, какъ глупъ и жалокъ человкъ въ своемъ безсиліи. Что Грановскіе, они кажется перемнили направленіе своего путешествія и дутъ въ Крымъ вмсто чужихъ краевъ? Что здаровье Елиз[аветы] Богд[ановны]? Что длаютъ вс Корши, вс — т. е. начиная съ Ев[генія] [едоровича] и кончая Енюшей? Что Кетчеръ? Кавелины? и вс, вс… Меня эти вопросы такъ занимаютъ, что нехочется писать о себ, все кажется не такъ интересно. А что около насъ происходитъ, вы я думаю отъ части знаете — броженіе, даже движеніе, и иногда кажется, что то можетъ выйдти изъ этаго — но до сихъ поръ все это похоже на борьбу стихій, душно тяжко, страшное волненіе въ крови — и соберется туча, и разразится громомъ, молніей, — но воздухъ не прочищается, но солнце не проглядываетъ, не успешь и вздохнуть свободно, снова замолаживаетъ…. я могу, желалабъ, ошибатся, но говорю теб откровенно такъ какъ дйствуетъ на меня. Ребенокъ голоденъ, проситъ у кормилицы или у матери груди — а она гремитъ ему подъ глазами ожерельемъ, онъ кричитъ, она гремушкой хочетъ заглушить крикъ (не знаю, хочетъ ли утшить), подноситъ его къ окну, пестуетъ, стучитъ пальцами по стеклу, ребенокъ пуще плачетъ, мамка тресетъ и хлопаетъ его с досады, — напрасно, ребенокъ не можетъ замолчать, наконецъ выбившись изъ силъ забывается, дремлетъ и мамка — но не надолго тишина въ дтской.

Чтожь мн о себ теб сказать? Живемъ мы въ Champe Elises, лтомъ тутъ превосходно для дтей, они веселы, милы, Саша поправляется, здороветъ, начинаетъ понемножку учится между прочимъ и рисованью и музык, гимнастик, скоро начнетъ верхомъ здить, — мн бы хотлось развить въ нихъ все, все что въ нихъ есть въ зародыш или въ возможности. Время такъ быстро проходитъ что я не вижу его. — Пишиже Таня. Обнимаю тебя, обними за меня друзей. Что Огар[евъ] — хоть бы онъ написалъ.

Сергю Ив[ановичу] жму крпко руку. —

[Приписка сбоку:]

М[арія] [едоровна] шлетъ теб и Сер. Ив. рукожатье.

[Приписка А. И. Герцена:]

Адресъ.

А Madame Louise Haag de

Wurtemberg.

a Paris. Confie aux soins de Messieurs

de Rotschild. —

И больше ничего. Потому что мы можетъ и не будемъ здсь, но намъ Маменька перешлетъ письмо.

Поклоны и прочее какъ слдуетъ. юня 8. 1848.

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

Ея Высокоблагородію Татьян Алексевн

Астраковой

Въ Москв

Близъ Двичьяго Поля и Плющихи

въ приход Воздвиженья на Овражкахъ

въ собственномъ дом.

86. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ

Парижъ 1848, юня 23^e.

Только что послала теб письмо — получила твое, моя Таня, моя хорошая Таня! Хоть многое въ немъ давно писано, но я все таки читала и перечитала его с большой любовью. Люблю тебя Таня, хорошее ты существо, не смотря на вс недостатки и претензіи твои, да, претензіи! Не сердись, оно такъ. Претензіи не отъ бдности натуры, не отъ пошлости, а отъ того что жизнь не вселила доврія къ себ, лучше сказать не претензія, а требовательность, — она и законна такъ, такъ справедлива, но не хотлось бы ее иногда, отъ того, что нехотлось бы чтобъ ты страдала, а не страдалабъ ты — была бы бдная натура! Такъ лучше оставайся такъ какъ есть. —

Когда мы увидимся — не знаю. Изъ Италіи ты велла ухать — а и здсь я не здарове, напротивъ, скучно быть больной, унизительно, досадно, особенно теперь, никогда не нужно мн было такъ здоровье какъ теперь — жизнь такъ хороша, хотлось бы жить и для себя, и для другихъ. Принялась серьезно лчится, авось либо будетъ лучше. — Саша пока здаровъ, понемножку всмъ занимается, доктора говорятъ, что до 18 лтъ необходимо безконечное вниманіе и попечительность для его деликатнаго сложенія, въ ученьи, въ игр, въ содержаньи, словомъ безпрерывная осторожность — ты поймешь стало Таня какъ бы я желала быть здаровой! — Коля и Наташа милы и здаровы, ростутъ, умнютъ — Потомъ Таня, ты знаешь какъ Алек[сандръ] тревожится всегда о моемъ здаровьи, и это все сильнй и сильнй въ немъ становится.

Отъ васъ всти хорошіе, Ел[изавета] Б[огдановна] вн опасности и Коршъ и Кав[елинъ] имютъ мста въ Петерб[ург] — легче стало на душ. Милые, посмотрть бы на всхъ васъ — Пиши мн Таня все, все, обо всхъ. —

Хорошо, что ты занимаешся. Ты увидишь какъ при малйшемъ успх тебя будетъ все боле и боле утягивать въ изученіе чего бъ то небыло. Есть люди, которыхъ довольно увидть мимоходомъ, чтобъ узнать, что въ нихъ есть много, или будетъ много хорошаго — къ этимъ людямъ принадлежитъ Вал[ентинъ] [доровичъ] Коршъ — я его вовсе незнаю, ни чего неслыхала о немъ, видла разъ и уврена что хорошій человкъ, хоть можетъ и будетъ много ломки и переработки. —

Какъ страшно за Огарева, пиши мн о немъ подробне. На дняхъ мы узнали о смерти Блинскаго — безконечно жаль! Чудный былъ человкъ. Какая нелпая и глупая вещь смерть. —

Жаль мн вотъ что Таня, ты ждешь насъ такъ, какъ будто мы сей часъ прідемъ, а я не знаю когда мы подемъ. Нтъ ни чего хуже какъ такая ошибка. Перенесъ бы тебя какъ нибудь сюда.

Въ Август или въ Сентябр ты увидишь Тучьковыхъ, вдь ты дикарка — не бойся, я тебя заране познакомила, т. е. съ двумя двушками Hl&egrave,ne и Natalie, каждая въ своемъ род хороша, встрча съ ними дорога мн, она принесла много юности, свжести, наслажденья въ мою душу, ужь не говоря ни о чемъ другомъ — великое щастье любить такъ какъ я ихъ люблю. Хорошъ мой внутренній міръ Таня, такъ полонъ, полонъ — я не говорю — одного свтлаго, но я бы не отдала ни одной капли и того горькаго, что въ немъ.

Писать не хочется, а побседовала бы я съ тобой. И такъ вы останетесь съ Кет[черомъ] старожилами Москвы, какъ теб плохо будетъ Таня, съ твоей живой и симпатичной натурой это одиночество. Ну прощай пока. Мн совтуютъ и Саш здить верхомъ — сегодня отправляемся. Скоро начну его купать. Здаровье его замтно поправляется. Вожу его въ Гимнастику. И знаешь мою радость, я воображала что у него нтъ ни слуха, ни способности къ музык — напротивъ, ему даетъ уроки хорошій музыкантъ и говоритъ, что если Саша будетъ продолжать такъ учится такъ черезъ годъ порядочно будетъ играть. Мн кажется иногда что я снова переживаю жизнь — 29 юня. На слов жизнь — я была прервана пушечными выстрлами, которыя продолжались — день и ночь! — четыре дня, городъ до сихъ поръ en tat de si&egrave,ge, убитыхъ говорятъ 8,000. Вотъ все, подробностей не достаетъ духа описывать. Какъ мы живы удивляюсь, но живы только физически, Таня, — были минуты, въ которыя я желала быть уничтожена со всей семьей. Не знаю, оживемъ ли на столько, чтобъ что нибудь въ жизни еще вызвало искреннюю улыбку кланяйся всмъ.

[Приписки по краямъ письма:]

[¹] Давно писано это письмо, но все таки посылаю его теб, оно теб дастъ понятіе о нашемъ житье бытье.

[²] М[арія] [едоровна] жметъ теб руку. М[арія] К[аспаровна] сама пишетъ.

[Приписка А. И. Герцена:]

30 юня.

Что мы видли, что мы слышали эти дни — мы вс стали зеленые, похудли, у всхъ съ утра какой то жаръ… Преступленіе четырехъ дней совершилось возл насъ — около насъ. — Домы упали отъ ядеръ, площади не могли обсохнуть отъ крови. Теперь кончились ядры и картечи — началась мелкая охота по блузникамъ. Свирпость Національной Гвардіи и Собранья — превышаетъ вс что вы когда нибудь слыхали. Я полагаю что Вас[илій] Петр[овичъ] перестанетъ спорить о буржуази.

Еслибъ не Каваньякъ то плнныхъ растреляли бы всхъ.

[Адресъ (рукой Герцена):]

Татьян Алексевн

Астраковой.

На Двичьемъ пол, въ собст. дом, въ приход Рождества на Овражкахъ. —

К письму 86. Письмо это (впервые частично опубликованное в ‘Русских Записках’, см. выше, стр. 11) вновь напечатано, по фотокопии, и вышедшем во время печатания настоящей работы томе 63 ‘Лит. Наследства’ (стр. 379-380), с многочисленными искажениями.

87. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

6^го Августа [1848 г. Парижъ]

Получила я твое письмо, моя Таня, отъ 9^г юля. Ну что извинятся въ томъ, что долго не писала, мн ((это)) извстно боле чмъ кому нибудь какъ это длается. Не знаю, когда мы увидимся, можетъ скоро, ничего не знаю! А хотлось бы для тебя и для себя повидатся, я чувствую сама, что я нужна теб, — я отсюда провижу всю бурю и весь разгромъ который въ теб происходитъ, не знаю, ктобы лучше понялъ тебя — но желаю этаго, пусть я сотрусь, хоть вовсе, лишь бы теб было лучше. Впрочемъ ты можешь писать, и кром меня ни кто не прочтетъ. Какъ я рада за тебя, что Кор[ши] и Гр[ановскіе] остаются еще въ Москв. За то я сиротю вовсе. Тучковы дутъ черезъ три дня, а съ ними и М[арія] [едоровна] собралась узнавши, что ее остаются въМоскв, за нее я рада, что она додетъ какъ нельзя лучше, другой аказіи такой нельзя и представить, да, за нее я рада, я думаю ей моркотно было быть такъ долго далеко отъ своихъ, — а себя то мн жаль, мн съ ней было какъ у Христа за пазушкой, а Тату ужасно жаль — всмъ этимъ я такъ смущена, что мыслей не соберу. Да и къ чму писать, вскор посл этаго письма ты всхъ ихъ увидишь, вс могутъ расказать теб объ насъ. Обо мн поговори съ Natalie. Это чудное существо, духовное развитіе необычайное. Не блескъ, не пустячки, напротивъ, лоску очень мало, даже много шероховатости, но ей только 19 лтъ! — Будь съ ней какъ можно проще, какъ со мной, заставляй говорить. Hl&egrave,ne тоже мила, ужасно мила, я и ее люблю очень, очень, ((но)) е нужно походить, поласкать, это слабое существо. Ты понимаешь Таня, все это я говорю только теб. —

Ко всему этому Саша занемогъ, жестокая опять головная боль и жаръ — сижу у его постели. Послали за докторомъ. Таня, какъ страшно, дти это существенное моей жизни, это моя жизнь, а воспитаніе — великое дло! Оно не все, но много. Теб доскажетъ Natalie, что я думаю. Сохранить натуру чистой, сколько во мн и у меня есть на то возможности, развить ей на столько насколько есть въ ней возможности — и если натура хорошая, это дастъ толчекъ цлому ряду въ поколніи, это проведетъ далеко, далеко впередъ струю чистую, живую — какой подвигъ выше этаго? Можетъ быть громче, блестящее, но не можетъ быть исполненне любви. —

Я говорила Тур[геневу] о комедіи, онъ былъ очень болнъ, не знаю пошлетъ ли.

Посл всхъ большихъ событій Таня, я убждаюсь что остается одно — воспитаніе и воспитаніе. —

Здаровы ли то вы вс? пиши, пиши мн.

Да, Сергй Ивановичь, минутами жизнь хороша, а большею частію — я совершенно согласна съ вами. И глупо что умирать нехочется, и какъ глупо что родишся —

[Приписка А. И. Герцена:]

Что же я еще прибавлю вамъ обо мн. На душ тяжело и темно, что здсь длается на нашихъ глазахъ — отъ этаго можно сойти съ ума. М[арія] [едоровна] раскажетъ вамъ. Останемся мы одни. — Кланяйтесь всмъ нашимъ. — Пожмите руку Антонине едоровн, что она здорове — покойне? Скажите Кавелину что у меня нтъ мста в сердц которое не было бы оскорблено, горечь, горечь, желчь — А вдь мы иной разъ хорошія минуты проводили вмст. —

[Надъ текстомъ приписано:]

Пошлите письмо къ едору.

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

М. Г.

Татьян Алексевн Астраковой

Въ Собств. дом, близь

Двичьяго поля и Плющихи

въ приход Воздвиженья на Овражкахъ.

К письму 87. Комедия — ‘Где тонко, там и рвется’ (впервые напечатана, с посвящением Н. А. Тучковой, в ‘Современнике’ за 1848 г., ноябрь). В августе 1848 г. П. В. Анненков читал комедию Н. А. Некрасову.

88. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Парижъ 1848, Ноября 4

Давно ужъ я поджидала отъ тебя письмо моя Таня, и вотъ наконецъ приносятъ толстый пакетъ, — мы всегда ужасно ради съ Александромъ, и точно дти вырываемъ другъ у друга изъ рукъ письмо. Спасибо теб Таня за то что пишешь такъ много, хотлось бы почащ извстій — ну да не мн за это упрекать. — Я прежд еще получила отъ Туч[ковыхъ] и радовалась заочно тому что вы другъ другу понравились, они хорошіе люди, и сверхъ всхъ достоинствъ любятъ насъ, что разумется сверхъ всего заставляетъ любить ихъ. Я ихъ люблю какъ моихъ дтей, мн до сихъ поръ странно, что ихъ увезли отъ меня, за чмъ? И кто далъ право??….. Ужасно иногда недостаетъ ихъ, въ Natalie было для меня что то освжающее, оживляющее, въ Hl&egrave,ne — ллющее, успокаивающее, не смотря на ее собственное отчаянье. Помимо всего Natalie — существо замчательное. Смертельно жаль ихъ становится какъ вспомнишь каково имъ теперь, только и свта въ окошк что Огаревъ, хорошо еще если онъ долго съ ними останется. Мн все кажется что мн ихъ отдадутъ назадъ — а то слишкомъ бы было нелпо!—

И Марьи [едоровны] недостаетъ мн до сихъ поръ. Ну да такъ и быть, лишь бы ей было хорошо, а Тата — ты спрашиваешь какъ привыкла безъ нее — эгоизмъ дтей утшителенъ, — она поврила что Маволинька похала за едей — да все и ждетъ ее преблагоразумно. Славный ребенокъ Таня, я уврена что изъ нее выйдетъ хорошая женщина. А Саша не такъ красивъ какъ на портрет, онъ нисколько не перемнился, только выросъ. Коля не ухалъ въ Швейцарію а остался на зиму въ Париж, торопится еще не къчму, говорить *онъ научится, въ этомъ никакого нтъ сомннья, а такъ върозь жить ужь слишкомъ тяжело. Пишу я теб сей часъ посл полученія твоего письма. И это письмо пошлется съ Селивановымъ, который посл завтре детъ въ Россію. Какая ты стала совестливая Таня, просишь о доставк писемъ точно о пощад жизни. —

Оттого я долго и неписала, думала что теб надолго станетъ живого письма М[аріи] [едоровны]. — Отгадала ты, что я назову тебя ревнивецей, да что теб за дло кого и макъ я люблю, во всякомъ случа тебя люблю, люблю много — ну и будетъ съ тебя, а тамъ люблю и другихъ, да одно другому немшаетъ. — Да, странное дло, другъ, все кажется ужь будетъ, полно, кругъ очерченъ — анъ нтъ, при каждой симпатичной встрч я снова юню, живу въ тысячу разъ больше и отдаюсь какъ есть, отъ всего моего сердца и отъ всего помышленія и хорошо Таня мн, и я щастлива, и это хорошо не проходитъ, а такъ и остается во мн навсегда. Оттого мое существованье похоже вотъ на эту фигуру {Дале рисунокъ спирали.} и такъ дале —

Ты такъ жалешь что мы одиноки, — да, мн ужасно жаль, что нтъ съ нами тхъ которыхъ нтъ, но мы не одиноки. Много встрчается хорошихъ людей, а потомъ своя семья — да что и говорить, что касается до личнаго — я не могу себ представить существованья полне, а какъ выйдешь изъ него ну ужь лучше и не выходить, коли не хочешь быть изтерзанъ на тысячу кусковъ, коли не хочешь сознавать жизнь только по судорожному ломанью. Та и разница между человкомъ и человчествомъ, что человкъ бываетъ болнъ къ росту, а потомъ выростетъ и здаровъ, а человчество безпрерывно больно все къ росту. Отвернутся отъ страданій вольнаго ((нельзя [?])) невозможно, да и страдать безпрерывно вмст съ нимъ невозможно, изъ этихъ двухъ невозможностей состоитъ наша жизнь, отъ того она и тяжела подъ часъ, невыносима а подъ часъ, какъ невольно отвернешся, да забудется — какъ хорошо Таня, какъ хорошо!! —

Не сердись что портрета не прислала, я вдь не одной теб общала — вотъ какъ нибудь соберусь да ужь сдлаю нсколько литографій. Изъ кокетства мдлю, состарлась, жду не помолодю ли.

Саша тебя не забылъ, и очень охотно написалъ бы, да за ране онъ писать не любитъ, а какъ придетъ пора ему недосугъ. Все бы хорошо, да однаго видно я не добьюсь никогда — товарищей ему нтъ, воспитаніе французкихъ дтей ненавистно для меня, это куклы, машины, разряженые и выученные говорить учтивости, даже комплименты, ни чего простого, естественнаго, вотъ еслибъ мы жили въ деревн — я не побоялась бы его оставить играть и дратся съ дтьми, одиночество тоже вредно, просто тряешся, при всхъ средствахъ ни чего неможешь сдлать по убжденью. Для того чтобъ воспитать однаго человка, для того чтобъ сохранить его только человкомъ, надо воспитать цлое общество. Сердце разрывается на нихъ глядя, коверкаешь, ломаешь ихъ Богъ знаетъ для чего, и сколько предстоитъ ломки имъ если и людьми то выйдутъ я было свободне вздохнула ((въ)) и за нихъ въ Феврал — да вотъ теб и Февраль! Совтую теб Таня достать письма из Парижа извстнаго автора (чрезъ М[арію] [едоровну]) ты увидишь въ нихъ что творится на бломъ свт.

Мы перехали, Саша въ Гимнастику ходить небудетъ далеко, а будетъ длать дома, да еще хочу обучать его столярному мастерству, онъ отъ этаго въ восторг. Меня радуетъ въ немъ способность къ музык, не особенная, но я не ожидала ни какой, новое доказательство что во всякомъ существ лежатъ зародыши всего, и неспособность есть только не развитой талантъ.

Послдне время стоитъ что то дурная погода, кътомужь мы перезжали, хоть здсь это все чрезвычайно удобно, но все такижь утомило меня, пусть М. . раскажетъ теб какъ здсь отдаются квартеры и до какой степени хозяева, глупые буржуа, выжимаютъ изъ каждой нитки, изъ каждаго гвоздика деньги, русской, широкой, раздольной натур покажутся сказочными млкіе притсненія, изученыя съ непостижимою внимательностію, и есть люди, и почти большая часть такихъ, которые всю жизнь положили на это изученіе, у нихъ ни другого наслажденія, ни другой цли нтъ. Что за разстояніе между дикой, степной, румяной, широкоплечей, вольной (ты не удивись, да, вольной по натур) Россіи, Россіи въ сарафан, съ длинною русою косой, и этой изсохшей, желтой, съ парикомъ на голов и съ камушками ворту, перетянутой, раздушоной (изъ необходимости) Франціи! — Они сами говорятъ что на нихъ больше ваты чмъ тла, и что за плоскость, что за бдность, что за ограниченность — можетъ они выродились — довольно.

Мы видаемся часто съ семйствомъ Гораса, (объясненіе у М. .) хорошіе люди, очень хорошіе, съ ними както просторно, широко длается. — Сюда пріхала Марья Ль[вовна] Ог[арева], мы видаемся и съ ней довольно часто. Я снова съ ней знакомилась, для меня она не та которую я знала прежд, хотя основной характеръ тотже. Въ молодости мы слишкомъ были строги, вспыльчивы и нетерпливы, все и всхъ хотлось на свой ладъ, а ей хотлось на свой, отъ этаго и было много такого, чегобы могло небыть. Разборъ этотъ поведетъ слишкомъ вдаль, дло въ томъ что теперешняя, вотъ эта М. Льв. съ которой я познакомилась для меня преинтересное существо, огонь, энергія, умъ — взболтанные жизнью до того что у меня иногда морозъ покож подираетъ. Воробьевъ тоже хорошій и пріятный человкъ.

Ты я думаю удивляется что я пишу несвоей рукою — бумага попалась тонкая, а перо жесткое, ну да такъ и быть. Мн я вижу плохо приходится: М. . говоритъ, что она непишетъ много оттого что на тебя надется, а ты на нее надется — да хоть и об то вы писали такъ все недовольно бъ было. Просто хотлось бы знать кто что сказалъ, какъ кто посмотрлъ — т. е. просто хотлось бы иногда перенестись къ вамъ — насытится вами да и опять въ теплыя (края. Ахъ Таня! Какъ бы я полетла въ Италію, тамъ больше чмъ гд нибудь можно забыватся, а вдь ужь мы ршили что забыватся хорошо? — Невесело быть рабомъ чего бъ то небыло, ну а какъ сдлаешь чтобъ не зависеть отъ холода, отъ сраго неба — въ одинъ мигъ въ Италіи я наберу силы боле чмъ въ цлый мсяцъ преусерднаго лченья здсь. Чмъ доле живу тмъ боле сживаюсь съ природой.—

Я думала что не успю теб написать, а вмсто того разболталась не стерпимо, разболталась до того что мн захотлось поговорить съ тобой о прошедшемъ, о пережитомъ нами съ Февраля, но только спать хочется, а въ другой разъ трудно будетъ принятся, такъ я вырвала изъ моего — какъ бы сказать — журнала чтоли — нсколько страничекъ и пошлю ихъ теб. Ты увидишь тамъ какъ чувствовалось и думалось, писавши я не думала что дамъ ((ихъ)) читать кому нибудь, тмъ лучше посмотри на меня какъ я есть на един, сама съ собой. Хотя и посл того уже многое перемнилось, жажда покоя — естественна, это реакція посл муки, посл родовъ, но она не долго продолжается, роды были нещастливы, надежды не исполнились, снова начинается броженіе, окрпнувшія силы ищютъ дятельности, а сколько нужно твердости на то, чтобъ примирится съ мыслью, ((что)) невидать ребенка который родится, не знать, когда и какъ, и какой онъ родится! — Но будемъ тверды, оттого что слабыми быть нельзя. — Только Таня, эти листки только теб посылаю, они вовсе не готовились для свта Божьяго, а тебя надосуг займетъ посмотрть на меня. —

Сергю Ивановичу сожми прекрпко руку, и покачай ему за меня головою. Онъ пойметъ какъ много, много въ этомъ покачиваніи говорится, не все же языкомъ болтать. —

Завтре же доставлю твои письма. Я рдко видаюсь съ М. И. Полуд[енской] она лучше своей репутаціи, но время какъ то нтъ. Она больна все бдная. Николя умный мальчикъ, я думаю при благопріятномъ климат, изъ него выйдетъ что нибудь.

Машинька с Л[уизой] Ив[ановной] остались в Champs lyses, это далеко отъ насъ. Дай Богъ имъ здаровья за Колю, хоть меня онъ и меньше будетъ любить, да лишь бы ему лучше. При всемъ желаніи за троими я не моглабъ усмотрть какъ за однимъ А потомъ, я уврена, когда онъ меня узнаетъ такъ будетъ любить. Прощай, пиши.

Твоя Н.

Напиши видлали Аненкова и что, что онъ, и какъ, познакомся сь нимъ, это одинъ изъ балованыхъ моихъ дтей. —

Въ Германіи сильно шевелятся, чтото изъ этаго будетъ? — Да, это сравненіе мн самой нравится: въ настоящую минуту мы вс беременны, а ребенка врядъ ли увидимъ! — Много любви надо на то чтобъ носить его и ллять въ себ. —

Чтото все нездаровится Таня, это ужасно глупо. Ну а всего глупе на свт — это смерть. Пописала теб ночью и разболлись глаза до сихъ поръ.

Слушай ты, пишиже. Обнимаю тебя.

[Приписка А. И. Герцена С. И. Астракову:]

На сей бумаг неприличной по тонкости — желаю обнять тебя и поблагодарить за письмо. Оно живо напомнило тебя, точно будто время и пространство не существуетъ между нами. Точно будто по прочтеніи письма я провожаю тебя въ переднюю и тамъ теб подаютъ платокъ изъ гаячьяго пуху, шарфъ въ дв сажени, одяло на заячьемъ мху, пальто, шубу, кеньги, валенки, охотничьи сапоги до плечей, и пр. и пр. и я провожаю, говорю да, да — вотъ такъ сумма то работниковъ страшно увеличиваетъ результатъ выработаннаго и карманъ фабриканта. Если хочешь знать что длается здсь возми мои статейки. Это послднія дряганья умирающаго міра — смерть дло важное, грустное, но часто она сопровождается бредомъ, безуміемъ, старчество впадаетъ въ ребячество — ну вдь какъ не жалй умирающаго а вс же во всемъ втомъ есть много противнаго. Міръ этотъ гніетъ [?] — что будетъ? Что будетъ? — Лучше всего что что нибудь да будетъ. — Если только земной шаръ не треснетъ. — Очень бы хотлось скоре къ вамъ, вы — наши Московскіе друзья, все таки лучше всхъ обезьянъ называемыхъ людми, вы выродки, сливки съ 50,000,000 человкъ, за та ужъ и сливки, право смертельно хотлось бы по дворамъ. Да климатъ то, климатъ то.

А что вы трубку поставили Татьяна Алексевна когда Ал[ексй] Ал[ексевичъ] пришелъ это хорошо, дурно только то что вы ее тотчасъ опять взяли.

К письму 88. И это письмо пошлется с Селивановым — Илья Вас. Селиванов, литератор и мемуарист (его ‘Записки’ напечатаны в ‘Русск. Старине’ за 1880 г.), сосед Огарева по имению (ср. прим. к письму 96). Вместе с Герценом был свидетелем революционных событий 1848 г. в Париже. В 1858 г. Селиванов посетил Герцена в Лондоне. Его фамилия значится в составленном III Отделением списке лиц, посылавших статьи в ‘Колокол’ (изд. Лемке, IX, 249).— Письма из Парижа известного автора — большое письмо Герцена московским друзьям от 2-8 августа 1848 г., посланное с М. Ф. Корш (см. ‘А. И. Герцен. Новые материалы’, М. 1927, стр. 45-58), а также, вероятно, письма 3-е и 4-е цикла ‘Опять в Париже’, датированные 28 августа—10 октября 1848 г. и в переработанном виде вошедшие в ‘Письма из Франции и Италии’. — С семейством Гораса — немецкий поэт Георг Гервег, сыгравший роковую роль в семейной драме Герцена, и его жена Эмма, рожд. Зигмунд. С их детьми, Горасом и Адой, дружил Саша Герцен.— Воробьев — Сократ Максимов., возлюбленный М. Л. Огаревой.— Несколько страничек, вырванных Н. А. из ее ‘журнала, что ли’, были впервые (и чрезвычайно небрежно) напечатаны в ‘Русских Записках’, кн. 14, Париж, 1939, стр. 108-112. В более исправном виде (но с несколькими ошибками, унаследованными от предыдущей публикации) они воспроизведены в т. 63 ‘Лит. Наследства’, М. 1956, стр. 367-374 (том вышел во время печатания нашего издания в ‘Новом Журнале’).— Поблагодарить за письмо — это едва ли не единственное дошедшее до нас письмо С. И. Астракова к Герцену напечатано в ‘Лит. Наследстве’, т. 62, М. 1955, стр. 12-14. В нем Астраков выводит математическую формулу, согласно которой ‘сумма работников’ вырабатывает возрастающий в геометрической прогрессии ‘прибыток’ ‘в карман фабриканта’.— Мои статейки — цикл ‘Опять в Париже’ (см. выше).

89. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

4^е Декабря [1848 г. Парижъ]

Вроятно ужь ты получила тетрадь, посланную съ Сел[иваноновымъ] — поэтому я напишу теб моя Таня только нсколько строкъ. Три дня тому назадъ я получила твою записочку въ письм М[аріи] [едоровны] жаль мн тебя, хорошая ты вещь, а жизнь нехорошо обращается съ тобою. Да непиши мн іероглифически, а просто прямо въ чемъ дло. — Я сей часъ окончила письмо къ М. . и ты отъ нее можешь узнать вс подробности, повторять, другъ, некогда, Тата была очень больна, теперь выздоравливаетъ, нужны безпрерывныя попеченія. Жму крпко твою руку. Пиши. Пришли написанное прежд письмо, непремнно. Туч[ковы] пишутъ, что они очень полюбили тебя и С[ергя] Ив[ановича] которому также рукожатье. —

[Приписка А. И. Герцена:]

Татьян Алексевн

при сильно дружескомъ пожатіи руки не смотря на то что необходимо не писать — а посылать на почту, все таки почту моимъ поклономъ.

К письму 89. Тетрадь, посланную с Селивановым — см. прим. к. письму 88.

90. Т. А. и С. И. АСТРАКОВЫМЪ

1 Февраля [1849 г. Парижъ]

Вотъ именно въ это число мы съ вами обдали или ужинали въ Черной Грязи. Помните. Снгъ блый, солнце, тройки и тройки — это былъ день удивительной, онъ остался у меня въ сердц — какъ Итальянской закатъ солнца. Мн тепло когда я его вспоминаю. Послднее время бывали иногда споры, натянутые разговоры — но этотъ день вдругъ вс опять сплавилъ и спаялъ. И такъ да здравствуетъ Черная Грязь. Вспомнили ли вы?

Получилъ я грамотку отъ Николая Александровича, доволенъ имъ несказанно, но ни съ чмъ не согласенъ насчетъ его мннія о Физик и Химіи, особенно съ его идеалистическимъ мнніемъ что общій обзоръ бросаемый издали врне. Что же Овенъ и Стефенъ много взяли, нть нынче давайте пониманье и микроскопъ, пониманье и скалпель, жизнь надобно слдить по вивисекціямъ, а не по физіологіи Каруса. Посмотрите какіе шаги длаетъ сравнительная анатомія здсь, — старый доктринаризмъ никуда негоденъ. Кстати къ Физик. Кто въ сношеніи съ Огаревымъ] пусть сообщитъ ему что микроскопъ его готовъ, превосходно сдланъ, 650 франк., со всми принадлежностями. Я его пожалуй адресую къ теб Сер[гй] Ив[ановичъ] — ты можешь его разобрать, я увренъ что такаго микроскопа не найдешь въ Москв ни у кого.

Кланяйтесь всмъ — и не напоминайте никому для ныншняго дня что никто не приписалъ строки въ письм отъ 25 Декабря.

До свиданья разумется, мы вроятно къ лту у васъ на Двичьемъ Пол.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Я только что окончила предлинное и прегрозное посланіе къ теб Таня, грозное за то что ты такъ давно не пишешь, и хотла послать его — какъ получила много писемъ изъ Россіи — мн и разхотлось послать его. Довольно съ тебя знать что на сію минуту мы здаровы (если я не въ постел, такъ я щитаю ужъ себя здоровой). Въ Декабр Наташа была ужасно больна, и весь домъ у насъ перехворалъ, я недавно только что оправилась. — А не хорошо Таня что вы не пишете такъ долго, теб я этаго вовсе не прощаю.

Письма, которые мы получили, такъ живо перенесли меня посреди васъ что мн тяжело писать. Обнимаю тебя. С. И. жму руку. Обнимаю М[арію] іедоровну] и вс[хъ] друзей.

Твоя Natalie

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

Татьян Алексевн
Астраковой.

К письму 90. В Черной Грязи — подробный и живой рассказ Т. А. Астраковой об известных проводах на станции Черная Грязь и о состоявшемся накануне (18 января 1847 г.) вечере у Грановского см. теперь в т. 63 ‘Лит. Наследства’, стр. 554-557, где опубликована оказавшаяся в Пушкинском Доме АН СССР и считавшаяся до сих пор утраченной небольшая часть рукописи, использованной Т. П. Пассек в ее воспоминаниях (см. выше, предисловие, стр. 5).— Николай Александрович — Мельгунов. ‘Грамотка’ его, как и все его письма к Герцену до 1852 г., не сохранилась, 36 его писем напечатаны ‘почти полностью’ в т. 62 ‘Лит. Наследства’, стр. 322-385. Там же, во вступительной заметке, данные о Мельгунове и его отношениях с Герценом.

91. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[4-9 Марта 1849 г. Парижъ]

Не пишу числа, потому что не знаю когда кончится и пошлется это письмо. —

Напрасно я сердилась на тебя такъ за то что ты не пишешь, — вчера получила твое длинное письмо, я рада ему была, но оно грустно подйствовало на меня. Вопервыхъ грустно, потому что теб грустно, вовторыхъ грустно но эдакъ я дойду до двухъ сотъ, до двухъ милліонъ, до безконечнаго числа причинъ грусти. — Все мн понятно, слишкомъ понятно что ты пишешь моя бдная Таня! Сколько хорошихъ натуръ гибнетъ отъ неестественной среды, въ которую ихъ бросаетъ случайность, и какъ посмотришь, ихъ существованья не жизнь, а безпрерывное колесованье, кой гд мелькнетъ мгновенье свтлое, натуральное, и опять черная туча давитъ и душитъ — дай имъ солнце, дай имъ дождь и росу въ пору — разцвлибы пышно, жилибъ полно, — но я думаю такихъ щастливцевъ вовсе нтъ, у иныхъ есть только побольше такихъ мгновеній вотъ и все. На твою долю досталось ихъ мало, по чему? Да, по чему! — Напрасно ты боялась послать мн твое письмо, не только то что въ немъ написано, но что и не дописано я ясно вижу, разочаровать меня нельзя боле,, и я объ этомъ не жалю, не щитаю это утратой, — это былобъ страшной грхъ противъ жизни. И зубъ не достается даромъ человку, часто жизни стоитъ. Чего стоило разтатся со многими врованіями — страшно вздумать! Дло въ томъ, что вровать-то ненужно, — ‘печешея о мноз’ — ‘едино же есть на потребу человка’ — Долго дтьми мы остаемся, долго нужны намъ игрушки и лакомства — ну чтожь, и хорошо, пока нужны, пришло время — боле реальной, серьезной пищи — не будемъ отворачиватся отъ нее, только больнымъ противенъ запахъ мяса. Ты мн говоришь — ‘примирись съ дйствительностью’ — за чмъ примирятся, я принимаю жизнь какъ она есть, со всми ее наслажденьями и мученьями, и мучусь и наслаждаюсь. Въ внутренней жизни Таня — не помню что хотла написать, два дни прошло посл того какъ меня прервали на этомъ слов. Александръ посылаетъ сегодня 6 Марта письма въ Мос[кву] такъ и мн захотлось поскоре дать теб всточку, напишу отвтъ на твое письмо наскоро, а то пойдетъ въ долгій ящикъ. — Ужасно пріятно, когда люди которыхъ мы любимъ и которые насъ знаютъ, пожалютъ о насъ, я знаю это по себ, и потому не боюсь сказать теб Таня, что мн тебя ужасно жаль, ужасно, какъ многое бы могло быть иначе…… Но дло въ томъ, что вдь уже не перемнишь того чего перемнить нельзя, ну такъ чтожь, сидть надъ лужей и хныкать о томъ что она не море? Лучше отойти прочь, идти, — какъ бы не далеко — идти къ морю, дойдешь — хорошо, не дойдешь — на дорог можетъ встртишь много хорошаго, а можетъ и дойдешь?… — Еще повторяю — не бойся разочаровать меня, очарованіе прошло съ первою юностью, но жизнь отъ этаго не стала хуже, но людей отъ этаго люблю не меньше. Вотъ еще прошло два дни и я не могла продолжать письма, ты не повришь Таня, а оно такъ. — Еще перечитала твое письмо, какъ ясно вижу сквозь него духоту — Но не смотря на все, какъ много я вынесла святого и прекраснаго изъ прошедшей жизни, все это живетъ во мн, и умретъ только со мною, да и не умретъ со мною, вдь мой элементъ переходитъ въ дтей. Понимаю минуты — о, цлые дни, недли, горечи нестерпимой, но, можетъ жизнь слишкомъ много хорошаго дала мн — я безпрестанно нахожу въ ней что заставляетъ елюбить. Я также сильно радуюсь какъ страдаю, щастье другого (еще вчера я испытала это) можетъ меня сдлать щастливой до глупости. — Какъ бы я хотла утшить тебя моя Таня, но чтожь я сдлаю —

Не объясняй въ дурную сторону молчанія Тучковыхъ] они мн писали что полюбили тебя, а что непишутъ — ты знаешь какъ это длается, и врь мн, что никто на нихъ не можетъ имть такого вліянія какъ ты думаешь, они слишкомъ совершеннолтни, натуры ихъ слишкомъ истинны, опыта мало, но инстинкта человческаго бездна. —

Тебя безконечно оскорбляетъ то, что люди ошибаются въ теб — вдь имъже хуже! Конечно это больно, но изъ чего хлопотать? Меня удовлетворяетъ собственное сознанье, да еще знаніе меня однимъ или двумя лицами — Да, я говорю это серьезно. Конечно другіе любятъ боле или мне, но это все еще не все. — А вдь т, которые называютъ меня дитей — правы Таня а за чмъ это возмущаетъ тебя? ‘Тацехъ бо есть царство небесное’, — я живу все больше и больше и все юню и юню больше — не знаю отъ чего, за чмъ, но знаю что мн хорошо. Гд мы не были — везд я встрчала симпатичныя личности, можетъ тутъ входитъ и увлеченье — да чтоже жизнь безъ увлеченья?.. —

Не помню что я теб писала о М[аріи] Ль[вовн] только вижу изъ твоего письма, что ты ее слишкомъ высоко цнишь. Это правда, ее личность ярка — но ярка безобразно, она — вакханка безъ красоты и прелести, мозгъ е разстроенъ, это не шутка, я говорю серьезно, она помшана, и къ томужь вино — все ее стремленье, вся жизнь состоитъ въ томъ чтобъ забытся и она это длаетъ уродливо, грубо, грязно — до не выносимой степени. Сначала она часто бывала у насъ (не знаю почему) потомъ соскучилась (и естественно), и перестала ходить. Она такъ нещастна что я чувствую къ ней самое горячее, искренне участье. — Впрочемъ ты не разказывай этаго, я хотла теб сказать что ненадо ((завидовать)) желать того чего не знаешь. —

Кланяйся Щепкинымъ. — Что это сдлалось съ Сераф[имой]? Мн больно за Кет[чера]. —

Да Таня, пришли мн письма, которые ты общаешь. — Ну прощай! Обнимаю тебя. Будь, будь Таня веселе, мн этаго очень хотлось, мн такъ больно, что ты грустна. —

Сер[гю] Ив[ановичу] полное рукожатье. — Кланяйся всмъ друзьямъ.

[Приписка А. И. Герцена:]

9 Марта. 1849. — А я потому пишу письмо съ числомъ что знаю когда оно отправится — именно черезъ четверть часа. — Ну здравствуйте. Трубку поставте, много курить не надобно — велите лучше подать рябиновку и малиновку — что у васъ еще вашъ добрый воинъ который за столомъ подвигалъ ко мн всякіе спирты говоря что я придерживаюсь — поклонитесь ему. Иногда вы вс страшно ясно стоите передо мной — и я вспоминаю, вспоминаю, и испугаюсь наконецъ, на душу падаетъ тяжелая боль. Впрочемъ вы не очень жалйте, я невсякой день поминаю васъ — а темъ святъ день до обда. Напр. получилъ я на дняхъ записочку отъ Тим[офя] — я стоялъ вечеромъ въ перчаткахъ и фрак собираясь въ гости когда Консьержъ принесъ письмецо. Я прочиталъ его, хотлъ прочитать вслухъ — да голосъ какъ то измнилъ, мн такъ было грустно. Записочка была проникнута любовью, и чувствомъ глубоко трагическимъ, особенно напоминанье о Черной Грязи. И тутъ я вспомнилъ васъ всхъ и вы будто бы вс стали лучше, одно свтлое осталось въ памяти, — но я не хотлъ бы ни этаго свта, ни такого воспоминанья, — такъ вспоминаютъ то прошедшее которое невозвратно — Эхъ Татьяна Алексевна, кабы вы знали, да вдали! — Я подъ вліяніемъ этой записки былъ съ недлю, скажите Т[имофю] что я горячо благодарю за нее. Мн ужасно хотлось написать ему отвтъ, я написалъ — и изодралъ, написалъ другое — изодралъ, на третье нтъ духу и охоты….

— Кланяйтесь Маріи едор[овн]. Я и ей хотлъ писать, да тоже не пишу. — Сергю жму руку. Отошлите приложенную записку. Да скажите всмъ нашимъ чтобъ они Шампанскаго не пили — потому что здсь теперь прекрасное Шам[панское] по 2 фр. 75 сант. т. е. 2 ¹/₄ ассигъ[націями] — можно ли платить въ четверо — я скорй удавлюсь — нежели буду пить Шам[панское] отъ Депре.

[Вторая приписка:]

Письмо къ М^МЕ Schpping доставить Николай Листофорорович[у]

К письму 91. О жене H. X. Кетчера Серафиме Николаевне см. прим. к письму 84.— Тимофей — T. H. Грановский.

92. T. A. и С. И. АСТРАКОВЫМЪ

1 юля 1849. Женева.

Ваши письма, добрая и милая Татьяна Алексевна — (я наконецъ такъ старъ что могу себ позволить васъ называть такъ) — здютъ по Европ, вчера мн ихъ прислала Наташа изъ Парижа, который она на дняхъ оставляетъ для того чтобъ отдохнуть въ горахъ. Саша здсь со мной. Ну вотъ я и прочелъ Ваше письмо, и письмо Сергя и захотлось мн поболтать съ Вами — оно же бываетъ не часто. Отчего? Сергй Ивановичъ], разъ на всегда не спрашивайте ничему причины, это васъ вс Математика сбиваетъ, Юмъ очень дльно уничтожаетъ всякое понятіе каузальности. Искать причину — значить находить смыслъ, разумъ, а его поврте ни въ чемъ нть. Отчего люди часто пишутъ или совсемъ не пишутъ, отчего одни умерли отъ холеры, а другіе похали въ Америку, отчего сегодня втеръ, а. вчера была Суббота, отчего недлю тому назадъ я был сндаемъ желаніемъ пить бургонское, а теперь дую зельтерскую — воду въ этомъ то и замысловатость жизни, что она не иметъ смысла, или если и иметъ, то, так, будто бы, мерцающій — Вамъ скучно и васъ давить тоска у Воробьевыхъ горъ, а меня давитъ тоска и мн скучно не смотря на Альпійскія горы и на Монбланъ которой у меня передъ глазами — впрочемъ природа еще иногда утшаетъ, именно тмъ что у нее и притязанія нть на смыслъ, она такъ себ, какъ случится. Постарайтесь увидится съ сыномъ Мих[аила] Сем[еновича] онъ многое видлъ на свт, — и можетъ уморить со смха, лучше отца — трагическими анекдотами — которые разсказываетъ презабавно.

И такъ вы каждые десять лтъ отправляете по пар ргоmessi sposi за Рогожскую заставу. А совтывать вы тоже мастерица изъ за пяти тысячъ верстъ. Неужели вы думаете что не было вс сделано, да еще ее задушевная ‘Юдокси’ писала ей изъ Петерб[урга]. — Эта женщина ‘плшивая вакханка’ какъ мы ее прозвали, помышляетъ еще до сихъ поръ о своей красот, принимаетъ развратъ за страсть, и бшенство отъ запоя за художественную енергичность. Она еще передъ моимъ отъездомъ отличилась — тутъ нтъ никакой надежды. А впрочемъ почему? Жаль старика, онъ слабъ, но именно оттого онъ и перенесетъ что слабъ, что Мишель не съ нимъ, она для него была въ род горошинки которую кладутъ въ фонтанель — безъ нее фонтанель можетъ закрытся. Они счастливы теперь — чегоже больше. Солить счастье впрокъ дло безумное, кто теперь можетъ мсяцъ, недлю прожить въ блаженств взаимной любви, свжаго чувства, да еще на дорог (т. е. безъ знакомыхъ, ибо въ ото время они не нужны), да еще въ тепломъ краю — ну о чемъ же тутъ думать впередъ, конечно потомъ придетъ и то и другое и смерть и болзнь л нту денегъ и жаль, — трусость передъ жизнію для меня противна и я не уважаю человка который желая пить вино — не пьетъ его чтобъ не сдлалась лтъ черезъ десять подагра. Ну а какъ онъ умретъ черезъ пять?— Къ тому же ихъ теперичнія отношенія гораздо благородне. А каковъ Ник[олай] Мих[айлович] — если онъ на лицо, скажите ему и Елен чтобъ они приняли благословленіе издали, отъ друга и брата. Я радъ этому случаю. Елена Ал[ексевна] милое существо, слишкомъ сенситивное, но отъ юности и отъ нкоторыхъ горькихъ соприкосновеній въ домашней жизни, — существо свтлое, чистое, окажите ей чтобъ она волосы себ такъ зачесала, какъ бывало въ Рим и Париж — Ван-Диковской Мадоной и это разумется пусть она сдлаетъ при муж. Ну а ты мужъ — до чего ты дожилъ? Я въ свою сторону кой до чего дожилъ тоже. Поврь, Caro mio, вс такой вздоръ, такой вздоръ — т. е. вс за исключеніемъ ex[empli] gr[atia] такой M^selleHel&egrave,ne, т. e. Madame Hel&egrave,ne. Вы современемъ не прогуляетесь ли эдакъ по минеральнымъ — я до зимы въ Швейцаріи и занимаюсь естественными науками. — (Какъ будто есть неестественныя науки).

Кстати Сергй Ив[ановичъ] помните мы съ вами собирались длить лошадей и лчить отъ смерти. Мысль о безконечно долгомъ поддерживаніи организма беретъ въ Медицин корень, Генле въ раціональной патологіи прямо говоритъ: я вижу фактъ вс люди родившіеся умираютъ, — я могу это сказать о всхъ умершихъ, но гд необходимость смерти, или невозможность продолжать тотже химической процессъ я не вижу. Вотъ одолжилъ вс курсы лотки которые обучали — ‘но Кай человкъ, слд[ственно] Кай смертенъ’. Въ свирепйшую холеру которая была въ Париж, я не безъ удовольствія замтилъ, что лучшій Докторъ на земномъ шар — точно также ничего не знаетъ какъ послдней фельдшеръ въ Камчатк. Великое дло втомъ что истинно ученые Доктора какъ Райе и др. сознаются въ этомъ… Съ холерой здсь были чудеса — отъ нее лечили чмъ ни попало — холодной водой и кипяткомъ, опіумомъ и каломелью, коньякомъ и камфорой и совершенно зря. Больные мерли, другіе нтъ — результата никакаго. Точно въ потемкахъ — мало ли что можно попробывать: промывательное изъ чернилъ, разварить носовой платовъ и глотать по кусочку, гладить табатеркой животъ — и это называется наукой, и за это берется десять, а иной разъ 15 и 20 фр. Я вс время холеры пилъ самые крпкіе бургонскіе вина, лъ много говядины съ перцомъ и соями, не давалъ никакъ себ долго голодать — и не лъ заразъ много и былъ совершенно здоровъ.

— Постарайтесь всенепремннпо и всебезъотложно доставить приложенную цидулку Огареву, я не знаю его адреса.

Кланяйтесь всмъ нашимъ пріятелямъ и друзьямъ. Писать на первой случай просто А Gen&egrave,ve (Suisse). Poste restante — имряку такому то.

Ну и довольно. Земно кланяюсь.

2 юля. — Что касается до вашихъ идей объ воспитаніи, внихъ одна сторона совершенно справедлива (и по счастію съ этой стороны воспитаніе наше оправдывается фактами) что и какъ писала моя жена не знаю, но пишетъ обыкновенно подъ вліянемъ минуты. Искуственная среда въ которой мы живемъ заставляетъ иокуственно развивать дтей. По счастію натуры крпкія и здоровыя выработываются сквозь всего на свт. Во всей Европ (кром нкоторыхъ частей Германіи) воспитаніе домашнее и публичное на самой дивой степени схоластики, про Францію и говорить [нечего], во Франціи выучиваются превосходно разные спеціалисты (Химики, Медики, Механики) — но общаго образованія ни на грошъ, они замняютъ пошлыми сентенціями и болтовней — всю сумму свдній тяготящихъ (а не облегчающихъ) Нмцовъ. А propos — Французикъ 13 лтъ или 14 лтъ расчетливъ и своекорыстенъ какъ жидъ 30 лтъ. Что скажите о нравственномъ воспитаніи? Нмецъ по крайней мр иметъ юношеской періодъ, и какъ не смшны подъ часъ его надзвздныя мечтанія — но он чистютъ душу и недопускаютъ преждевременный развратъ. Мелкой, подлой егоизмъ въ самомъ антигуманномъ значеніи среды въ которой выростаетъ Французъ и Француженка — отсюда не трудно понять что для нихъ бравъ и что воспитаніе. Объ нашихъ широкихъ, разметистыхъ натурахъ нечего и думать. Вы правы, у Нмца — золотуха, у француза — сифилисъ. Разумется есть исключенія, есть цлыя сословія въ которымъ это не идетъ, но я говорю въ антитетическомъ смысл.

Прощайте. Кланяйтесь Маріи едоровн и всмъ сродникамъ ее.

Что Василій Петровичъ?

Что Петръ Григорьевичъ и домочадецъ его?

Здсь т. е. въ Париж была у Ив[ана] Сергев[ича] холера — онъ же трусъ естественный, три дня самъ себя оплакивалъ плавая на судн по морю жизни. Выздоровлъ теперь.

Addio.

А Г

Дайте знать Николаю Александр[овичу] что я здсь.

Nota Bene {Nota Bene и изображение указующей руки вписаны.}

Сергй Ив[ановичъ] перечитывая вижу что я везд написалъ вы вмсто ты — это просто разсяніе и отвычка здсь употреблять ТЫ.

[Приписка Саши Герцена:]

Ахъ Таня Таня еслибъ ты знала какъ чюдестно въ Женев какое озеро огромное.

Сашка

К письму 92. Сын Mux. Сем. — Дмитрий Мих. Щепкин, впоследствии известный археолог.— Promessi spossi (‘Обрученные’, известный роман А. Манцони) — Елена Алекс. Тучкова и Ник. Мих. Сатин, обвенчавшиеся 27 мая 1849 г.— Юдокси — Авдотья Яковл. Панаева, рожд. Брянская, жена И. И. Панаева, затем Н. А. Некрасова, приятельница М. Л. Огаревой.— Старик — А. А Тучков.— Мишель — Каролина, гувернантка Тучковых, ‘гнусный Мишель’, как называл ее Герцен. Фонтанель — гнойная рана, которой не давали закрыться с лечебной целью. Генле в рациональной патологии — ‘Handbuch der rationellen Pathologie’ (1846) Фридриха Густава Генле (Henle),немецкого физиолога и патолога. Ср. в письме Герцена к Грановскому от 12 мая 1849 г.: ‘Умирать я не хочу, я особенно ненавижу смерть с тех пор, как прочел у Генле в патологии, что совсем ненужно умирать’.— Василий Петрович — Боткин.— Петр Григорьевич — Редкин, профессор юрид. фак. Московского, впоследствии Петербургского университета.

93. Т. А. АСТРАКОВОЙ

9 Октября 1849 г. Женева.

Жизнь, Любезная Татьяна Алексевна, ровно не назначена ни для наслажденія, ни для горести, жизнь слдствіе, событіе, необходимость. Я согласенъ съ вами, что нтъ тягостне, прозаичне и оскорбительне зла — какъ недостатокъ денегъ, я снимъ рядомъ поставлю одно — хроническую болзнь. — Но не думаю чтобъ вы были совершенно правы, говоря о Мар[іи] Алекс[евн] Т[учковой] за предлами двухъ страшныхъ бдствій — болзни и безденежья, раскрываются новыя стороны плача. Увряю васъ что я не вижу, даннымъ давно, веселаго лица (мы иногда хохочемъ какъ безумные, какъ дти, глупому каламбуру, пошлой острот — но это пустой, селезеночный смхъ которой проходитъ не утшая, не помогая, а оставляя только оглушеніе). Вс мыслящее, чувствующее здсь поражено горемъ, да сверхъ того по большей части тоже и нуждой. Шаткая непрочность всего состоянія, жизни, общественнаго положенія, никогда не была больше чувствуема — это точно начало представленья свта. А тутъ холера, ходить да подмтаетъ запоздавшихъ, — что длать? искать твердости въ себ, удалятся — такъ какъ длали первые христіане, отъ людей, отъ домовъ, … Толпы дутъ въ Америку, но они ошибутся, надобно сидя на томже мст ухать ото всего, а ужъ въ Америк ли или на Плющих — это право все равно.

— Теперь относительно денегъ я писалъ мсяца полтора тому назадъ что если вамъ нужно гд и какъ взять Грановскому. Но теперь прошу еще проще сдлать и именно отправить Сергя въ Егору Ивановичу, которому писано уже, и взять у него на порученія дашыя мною сколько вамъ на первой случай надобно до 500 руб. асс[игнаціями] или еще проще напишите ему записку, — можетъ онъ самъ пришлетъ деньги {Отъ или еще проще до пришлетъ деньги вписано.}. — И объ этомъ ни слова боле, до сихъ поръ мои дла идутъ не дурно, и я могу, безъ малйшей утраты, иногда подлится. — Но такъ какъ рчь зашла о длахъ, то прошу Сергя написать мн какъ именно переведенъ ((мой)) Огаревскій долгъ, кто будетъ и кому платить проценты и пр. и пр. Мн писалъ Гранов[скій] да не подробно, а Сергй кажется здилъ по этому длу.

Море Айвазовскаго оставте до поры до времени у себя, портреты также. А впрочемъ еслибъ кто хотлъ купить Море я бы продалъ за туже цну за которую самъ купилъ за 200 рубл. сер[ебромъ]. Чичеринъ какъ то хотлъ и Павловъ. — Узнайте. — Другіе картинки Голох[вастова] о которыхъ я совсемъ забылъ, принадлежатъ Фролову о чемъ ему сообщите. За-симъ прощайте, твердымъ шагомъ въ жизнь маршъ.

— ‘Погоди не много, отдохнешь и ты.’

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Дай мн твою руку моя добрая, моя хорошая Таня! Жаль мн тебя, ужасно жаль — вотъ все что я могу оказать теб въ утшенье, да это и не малое утшенье, больше то его я и не знаю другого, быть поняту, сочувствуему — да чтожь еще нужне въ жизни? — Нужне только сть, пить, спать, согртся — Быть полезну человчеству? Трудится для него?… Да кто оно такое, иль что оно такое — спасибо, топить на втеръ? Нтъ я ужь не хочу трудится, (вдь не одинъ матеріальной трудъ — трудъ), — да я и не знаю чего я хочу, хочу только любить то что еще люблю — вотъ и все!

Бдная, бдная моя Таня! Какъ бы я сла возл тебя, пожала бы, подержала твоя руку, можетъ поплакала бы съ тобою — Какая глупая шутка жизнь — фу ты Боже мой! И тмъ еще она отвратительне что глупо шутитъ съ умными людьми, а съ глупыми такъ себ, ничего. — Еслибъ ты знала что мы видимъ здсь, какіе и какіе трагическія положенія — что людей — не хуже тебя, меня — мрутъ буквально съ голода —

Глупо ты длала что давно не написала просто о деньгах, будь умнй впередъ, а я была преспокойна на твой щетъ, потому что Ал[ександръ] писалъ Гр[ановскому] взять, для тебя у кого {Зачеркнуто А. И. Герценомъ и измнено слд. образомъ: откуда взять, если кому нужно.}. Что ты такъ стала боятся смерти — увидимся — хорошо, очень хорошо, а нтъ такъ нтъ, ((еще)) смерть еще не худшее. А хотлось бы увидтся — ну да что объ этомъ! —

Спасибо теб за подробности, вотъ что, пиши мн все, все {Посл все, все тщательно вымарано несколько не поддающихся прочтенію словъ.}, всегда. Это необходимо знать вещи какъ он есть.

Машинька горюетъ о смерти матери. Он теперь въ Цюрих, Коля ходитъ ужь въ завденіе, это говорятъ вс — лучшее въ Европ, еслибъ я вздумала благодарить ихъ за то что он длаютъ для Коли — такъ не сталобы словъ, мы скоро подемъ туда посмотрть на ихъ житье бытье. Наташа, Саша утшаютъ меня каждый своимъ манеромъ, во всемъ, что длаютъ дти, въ самомъ безсмысленномъ я нахожу больше смысла чмъ во всемъ что длаютъ люди, потому что то, что дти длаютъ — натурально, если только люди ихъ не испортили. —

Что же ты не говоришь ничего о путешествіи Сер[гя] Ив[ановича] и какъ онъ нашелъ О[гарева] и пр. — Мы получили недавно отъ нихъ письма, имъ обимъ хорошо, N[atalie] была больна очень, О[гарев] безпокоится о медленномъ ее выздоровленіи, пиши мн все что узнаешь о нихъ и о Сат[иныхъ] я люблю и Елену, она милое дитя, только слаба, безъ характера] надо умть взятся за нее. —

К письму 93. Мар. Алекс. Тучкова — сестра А. А. Тучкова. — Егор Иванович — единокровный брат Герцена. Сводка биографических данных о нем и выдержки из его писем к М. К. Рейхель появились в т. 63 ‘Лит. Наследства’, стр. 416-429.— Огаревский долг — в конце 1848 г. Огарев занял у Герцена 25 тысяч руб. сер., впоследствии долг возрос до 40 тысяч (см. завещание Герцена в изд. Лемке, VII, 120-123).— Павлов — Николай Филип. — Голохвастов — Дм. Павл., скончавшийся в 1849 г. (см. прим. к письму 38).

94. Т. А. АСТРАКОВОЙ

13 Ноября 1849 [Женева]

Любезная Татьяна Алексевна, въ проздъ мой по Цюриху Марья Каспаровна сообщила мн всти данныя ей Елизаветой Богдановной на счетъ ее долга или т. е. должниковъ. Я ей посовтывалъ тотчасъ послать расписку, она ее и послала къ Гр[игорію] Ив[ановичу] — и проситъ васъ повидатся тотчасъ съ Елизаветой Богдановной. Такъ какъ Мар. Касп. должна эти деньги Луиз Ивановн, то она и желаетъ или деньги или вексель перевесть на нее. Вообще она проситъ Близ. Богд. очень позаботится обо всемъ дл, повидатся съ Ник[олаемъ] Филиповичемъ. — Пишите прямо къ ней въ Цюрихъ. — Отвть непремнно напишите.

[Приписка Н. А. Герценъ:]

Милая, милая моя Таня, много бы сказать теб — да видишь такая везд стужа, рука окоченла {боюсь и тебя простудить. [Прим. на пол]}. Пока добрый другъ будетъ съ тебя то, что мы живы, живемъ гд-то — минутами бываетъ хорошо, часами худо. Умоляю тебя пиши о всхъ страстотерпцахъ кіевскихъ, троицкихъ, соловецкихъ угодникахъ и чудотворцахъ, о себ боле, вс, вс. Иванъ Алексевичь бывало когда ему принесутъ газеты — онъ ихъ развситъ передъ печкой, а то насморкъ и кашель сей часъ, видишь бумага сыра. Вы тоже вс деликатнаго здоровья, такъ и страшно что закашляете отъ письма, посуши его поскоре, ну а мы все покрпче, такъ пиши старому твоему сослуживцу.

К письму 94. Елизавета Богдановна — жена Т. Н. Грановского.— Гр. Ив. — Ключарев, московский поверенный Герцена. Дело идет, вероятно, о фиктивном долге М. К. Рейхель матери Герцена, в связи с хлопотами последнего в Париже, через Ротшильда, о спасении своего состояния, на которое русским правительством было наложено запрещение. Множество подробностей этого дела, рассказанного Герценом в гл. XXXIX ‘Былого и дум’, можно найти в его неизданных письмах к Гервегу, хранящихся в Британском Музее. Письма были нами приготовлены к печати (в русском переводе), но, ‘по независящим обстоятельствам’, не могли увидеть света. Надо надеяться, что они будут, наконец, опубликованы в очередном, 64-м, томе ‘Лит. Наследства’…

95. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Женева 6^е Декабря 1849.

Сей часъ читала и перечитала твое письмо. Письма изъ Рос[сіи] — для насъ событіе, такъ рдко получаемъ мы ихъ и такъ важны они для насъ. Все что ты пишешь мутнаго моя Таня о Московскомъ житье бытье — ложится тяжелымъ слоемъ на сердц. Это житье, malgr tout, сохранилось въ моемъ воспоминаніи теплымъ, святымъ, полнымъ жизни, — это не романтизмъ, не сантиментальность, а такъ оно дйствительно было. Я бы ужасно желала и ужаснобъ боялась воротится…. Все что ты пишешь о себ мн нравится, и я бы очень желала посмотрть на тебя въ сризовой ленточк, (красная лучше). Разумется другъ, чмъ больше будешь заниматся созданіемъ своего собственнаго міра — тмъ лучше будетъ, право, даже матеріальное лучше тогда переносится. Прочти непремнно романъ Ж[оржъ] З[андъ] Franois le champi, я къ нему имю большую симпатію. Должно быть это лта: какъ бывало стремился — стремился обнять всю вселенную, узнать ее, любить и усовершенствовать, и что претерплъ за это! — Сколько прошло лтъ въ этомъ стремленіи и страданіи — и хорошо, это страданіе было наслажденіе, я вспоминаю о немъ какъ о дтств, когда хотлось достать съ неба звздочку и заставить говорить куклу. Но наконецъ, живши столько жизнію другихъ — принимая само стремленіе за достиженіе — мало по малу начинаешь себя видть, чувствовать одинокимъ — я говорю одинокимъ отътого что не говорю о тхъ двоихъ или троихъ которые намъ близки, ближе насъ самихъ, но по мр того какъ вншній, воображаемо-близкой теб міръ удаляется отъ тебя, исчезаетъ — внутренной, реальной, — интимный растетъ и богатетъ. Теперь я въ этомъ період моя Таня. Я со многимъ расталась какъ съ врою въ будущую жизнь, но не бдне оттого стала, напротивъ, я даже съ врою въ настоящую жизнь расталась, т. е. въ возможность и необходимость длать то (именно) или другое, живу все больше и больше спустя рукава и даже руки, живу проще, отдаюсь больше своей натур, врю ей больше, нога ступаетъ врне, сердце довольне, а осматриваюсь мньше, почти совсемъ неосматриваюсь. Сколько тснилъ, убивая жизнь, грхъ сть скоромное и т. п. — ? Сколько еще теперь грховъ и предразсудковъ въ этомъ род… Когда я всматриваюсь въ жизнь ((другихъ)) лучшихъ, свободнйшихъ людей — мн длается страшно и душно ((какъ въ)), не думай милая моя Таня, чтобъ я ‘разшагалась’ какъ ты говоришь, о! еслибъ ты знала, какъ нжне, какъ тоньше становится чувство, какъ длается чище, святе, стыдливе — Какъ цнишь все, какъ признаешь все, какъ любишь! Не показывай этого письма, оно глупо написано, ты поймешь меня. Я врю что я прожила столько лишь глядя въ зеркало — такъ свжъ для меня ароматъ жизни, за то съ какимъ ужасомъ бгу я дымной, чадной среды… Ровно пять мсяцовъ какъ мы въ Женев, я не говорила почти ни съ одной женщиной, ни съ кмъ не знакома, ни съ кмъ! Все и вс мн кажутся хуже того что у меня дома — Ты можетъ посмется надъ этимъ, а оно такъ, (да ты и не посмется!) Ал[ександръ] — что это за юная, свжая натура, свтлый взглядъ, свтлое слово, живая жизнь — съ нимъ держишся на такой вышин и въ такой ширин — что вс кажутся какими то тяжелыми жуками, роющими землю. Потомъ съ нами живетъ здсь Георгъ, изящне, поэтичне я не знаю натуры, и вс мы такъ сжились, такъ сплись — я не могу представить существованья гармоничне.

Скоро оставимъ Женеву, хочется слышать Колю, онъ начинаетъ говорить, сердце замираетъ при этой мысли, я такъ благодарна за него Лу[из] И[вановн] и Маш[иньк] что не могу даже благодарить ихъ. Пробывши у нихъ нсколько времени не знаю куда насъ втеръ занесетъ, втры здсь дуютъ сильные. Я думаю втеръ прибьетъ насъ куда нибудь вмст съ семйствомъ Г[еорга], у нихъ двое прелестныхъ дтей, съ ней мн хорошо, я люблю ее, необыкновенная женщина, выраженіе пошло но тмъ немне справедливо. И будемъ гд нибудь на Юг, у моря, собирать камушки — смотрть какъ солнце тонетъ въ немъ и заливаетъ его лазурь своимъ огнемъ — дти здоровы, веселы — чего же больше? Теплое Широко (я люблю этотъ втеръ) принесетъ вашъ привтъ, милые, далекіе друзья, хоть и не съ вашей онъ стороны, а все таки принесетъ, и мы вамъ пошлемъ привтъ, и вы услышите, почувствуете, я врю этому! —

——

Какъ все бежитъ отъ себя, какъ все занимается не тмъ что близко его, еслибъ эту дятельность, эту энергію обратили на образованіе человка — я думаю это подйствительне бы было либерализма, въ моихъ глазахъ она износилась, эта форма развитія, идея разумется безсмертна, я не отрицаю ученіе Христа, а не могу вынести того, какъ его унизили, опошлили, куда забрелъ человкъ, вооруженный Крестомъ?… Страшно вздумать если и либерализмъ будетъ также блуждать, — человкъ ищетъ всего въ жизни, кром жизни —

8^е что ли то, не знаю. Апять [такъ!] перечитала твое письмо. Меня бы удивило еслибъ ты иначе написала о Д[митріи] М[ихайлович] Щеп[кин] т. е. еслибъ объ немъ иначе говорили, онъ страненъ и даже непріятенъ можетъ казатся большей части людей, особенно когда его не знаютъ, какъ вс натуры, которые не тащутъ тяжесть приличій и отношеній опустя голову, какъ запряженые волы. Я мало его знаю, но эта натура мн не чужда — большое щастіе при встрч съ человкомъ! Я впрочемъ не ослплна и ((вижу)) чувствую что не гладко. — Прошу тебя, напиши мн что знаешь объ Аненков, если увидишь его, напомни ему насъ, мы его любимъ и вспоминаемъ, попроси его написать нсколько строкъ только о томъ что до него касается. Жаль мн что ты пишешь объ Ел[ен] Сат[иной], жаль если и ее жизнь втечетъ въ ((эту)) млкую, мутную рчишку… впрочемъ, когда увидишь е, непремнно спроси отъ меня получила ли она мое письмецо, съ надписью ‘пажу’ — ? —

Ты говоришь о Natalie — я не только люблю, влюблена въ это существо, можетъ и вижу ее слишкомъ пристрастными глазами, но чтожь мн съ этимъ длать? Она слишкомъ много дала мн щастливыхъ минутъ своимъ появленьемъ, своей любовью ко мн и тмъ, что заставила меня такъ любить себя, можетъ я даже люблю ее боле, нежели она меня, — это должно такъ быть, но я ни чего не требую отъ нее, люблю ее страшно, и довольна этимъ, довольна ее существованьемъ. На щетъ ее откровенности — она я думаю, скоре будетъ откровенна до грубости, чмъ хитра, и на любовь, даже на расположеніе не расточительна. — Ты мн никогда не говорила какъ е поняли въ нашемъ кругу? — Я сама иногда дивлюсь ((собой)) и сержусь на себя за то что такъ безрасудно, со всемъ увлеченьемъ юности люблю эту толстушку, какъ будто мы ровестницы. Да я и дтей также люблю и часто забываю разницу нашихъ лтъ, и будто я тоже — то двочка 5-ти лтъ, то мальчикъ 10-ти.

9^е [декабря 1849 г.]

Ты спрашиваешь о дтяхъ — щастлива я ими Таня! Я и въ этомъ отношеніи умне стала, не создаю себ идеала сына и дочери, а по моему крайнему разумнью стараюсь, (не длая ни малйшаго насилія) развить то что лежитъ въ возможности, а главное отстраняю препятствія къ этому развитію {Я думаю въ этомъ и должно состоять воспитаніе.}. Опять тоже — врю натур боле нежели чму другому, а что препятствій!…… Соприкосновеніе съ людми портитъ боле всего ребенка, общество ихъ — какъ воздухъ больницы {воздухъ вписано. (Было: какъ больница)} заразителенъ, рдкое слово обращенное ребенку не возмущаетъ меня, вс принимаютъ ихъ за игрушекъ и лишь забавляются ими, иные грубе, иные деликатне, тогда какъ ребенокъ заслуживаетъ не мне уваженія чмъ взрослый, почму взрослый заслуживаетъ его боле?? — Большая часть взрослыхъ, хочу я сказать, я далека отътого чтобъ презирать ихъ, но ужъ конечно всякое наскомое уважаю столькоже. Дти (вообще) гораздо боле интересуютъ меня чмъ большіе, для нихъ и изъ нихъ еще можно что нибудь сдлать, а т — царство имъ небесное! Не можешь ли ты написать Гр[ановскому] чтобъ онъ выбралъ и прислалъ книгу для Саши, мн стоитъ страшныхъ усилій поддержать Рус. языкъ, ршительно нечего читать. — Сашей, кром нкоторыхъ, выводящихъ изъ терпнія (особенно когда самъ не въ дух) — дтскихъ неизбжныхъ шалостей — я довольна. Я часто забываю все глядя на него. Наташа славная девченка, ее даже и Ал[ександръ] любитъ ужасно. — Однако про[щай] Таня, ужасно тороплюсь чтобъ отправить. Пиши опять въ Цюрихъ и скоро и больше. Сер[гю] Ивхановичу] жму крпко руку, отъ души и всмъ друзьямъ.

Твоя Н.

[Приписки Н. А. по краямъ письма:]

Я жгу твои письма, поэтому пиши мн все, ради любви моей ко всмъ. Ты понимаешь меня.

О портрет Таня — не думай, чтобъ я не желала сдлать теб этаго удовольствія, но, прошу тебя, подожди, теперь я не могу.

На щетъ не франкированныхъ писемъ какъ нибудь обдлаю* Смшно думать объ этомъ. Пиши, пиши!

Ну объ рам чтожь и говорить. Пожми за меня Никифору искренно руку.

[Приписка А. И. Герцена:]

9 Дек.

Желалось бы знать получено ли мое письмо Николаю Александровичу отъ 1 Октября? И прощайте. Рамку разумется оставте, а деньги пусть Б[откин] пришлетъ, на имя Ротшильда Парижскаго.

К письму 95. Георг — Гервег. Об увлечении им Н. А., отразившемся в этом письме, и семейной драме см., помимо знаменитых страниц в пятой части ‘Былого и дум’: Е. Н. Carr, ‘The Romantic Exiles’, London, 1933, книгу Б. Губера ‘Кружение сердца’, Лгр., без даты (беллетризованное, часто фантастическое изложение), комментарий М. К. Лемке в его издании сочинений Герцена (т. XIV) и Л. Б. Каменева в его издании ‘Былого и дум’. В т. 64 ‘Лит. Наследства’ обещан ‘обзор всех писем Н. А. Герцен к Гервегу’, хранящихся в Британском Музее.— Николай Александрович — Мельгунов. Рамку — вероятно речь идет о проданной картине Айвазовского (см. письмо 93).

96. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

Парижъ 1850. юня 7.

Знаю моя Таня, что теб также тяжело было не получать отъ меня извстій, какъ мн написать теб. Неписала я потому, чтобъ письмомъ моимъ не надлать теб боле горя, чмъ молчаньемъ. Мн было такъ трудно, такъ душно, какъ будто черная туча обернула меня съ ногъ до головы, не только луча — ни одной ясной точки — всю зиму, я трехъ разъ не выходила, все была больна, въ постел я узнала, что теску мою постигло ужасное нещастіе, но какое — это мн было неизвстно около трехъ мсяцевъ, и все-то это время я мучилась, въ полномъ смысл этаго слова, и день и ночь, теперь страшно вспомнить, что вынесъ. Какая жестокость оставлять друзей въ такой неизвстности! Наконецъ пришли слухи о ее семь, а отъ нее и до сихъ поръ ни слова! Богъ знаетъ что бы далъ за него. — Ну, продолжаю мой невеселой разказъ: едва я встала на ноги — дти, весь домъ, кром самаго старшаго сына, занемогли, это и другіе дла — приковали меня здсь, а въ тоже время необходимость оставить здшній климатъ, который до невыразимой степени противенъ моему здоровью, я думала что погибну здсь — но, мало помалу, туча разходится, вс выздоровели и я узжаю въ Италію, купатся въ Средиземномъ мор. Ты пиши мн, и пиши сей часъ по полученіи этаго письма, на тотъже адресъ, въ Цюрихъ {въ Цюрихъ вписано рукой А. И. Герцена.}, съ передачею М^me Elise Brouker, изъ Италіи напишу новый. — Пиши, ты должна это сдлать, о всхъ моихъ родныхъ.

Теcк скажи, что это тяжкій грхъ не писать мн. Прощай, написалабъ [?] больше, кабы совсемъ прояснилось, — но родство остается непоколебимо никакими грозами и бурями. Надюсь что ты понимаешь и цнишь смыслъ единственнаго числа. —

Твоя Н.

[Приписка А. И. Герцена,]

Дайте руку — и да будетъ миръ вамъ.

[Адресъ (рукой А. И. Герцена):]

Татьян Алексевн Астраковой.

К письму 96. Ужасное несчастье, постигшее тезку Н. А., т. е. Нат. Алекс. Тучкову-Огареву, — арест в феврале 1850 г. ее отца А. А. Тучкова, мужа Н. П. Огарева, Н. М. Сатина и И. В. Селиванова, обвиненных, по южному доносу, в основании ‘коммунистической секты’ и пр. Дело закончилось, через месяц, отрешением Тучкова от должности уездного предводителя дворянства и определением Огарева и Сатина на службу вне столиц, Селиванова — на службу в Вятскую или Пермскую губ., с отдачей всех под надзор полиции (см. изд. Лемке, VI, 158-180, и статью В. П. Алексеева ‘К биографии Н. П. Огарева’, ‘Красный Архив’, т. 3, 1923, где история этого дела рассказана по официальным документам).

97. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

[18 января 1851 г. Ницца]

Не пняй Таня, что я такъ рдко, такъ мало пишу, я не заслуживаю горьких упрековъ. Самой мн хотлось бы иной разъ поговорить — возмешь перо въ руки — и опять положишь. Вмсто радости — не надлать бы горя — —

Въ сію минуту 1851 года, Января 18, 5 часовъ пополудни —

вс мы живы, здоровы, и вмст — Чтоже еще прибавить? О, много, слишкомъ многобъ можно — поэтому то я и пожму только теб крпко, крпко руку. Да будетъ теб хорошо. Привтъ сердечный тмъ, кому онъ будетъ пріятенъ, да и тмъ кому непріятенъ, лишь тмъ говорить его не надо, на что же длать непріятное комубъ то небыло —

А N[atalie] отошли немдля, я прошу тебя, мою записку, отошлиже не мдля.

Твоя N.

[Приписка А. И. Герцена:]

Здравствуйте.

Прощайте.

[Приписка М. К. Рейхель:]

Сердечный поклонъ отъ меня, милая барыня, вотъ письмецо, посылаю на этотъ разъ не франкируя, чтобы оно не лавируя нашло прямо хозяйку. Ваша а получили ли мое письмо со вложеніемъ?

[Адресъ (рукой Н. А. Герценъ):]

Татьян Ал[ексевн]

98. H. A. ГЕРЦЕНЪ — T. A. АСТРАКОВОЙ

[20/8 марта 1851 г. Ницца]

Вчера я получила твое письмецо, моя милая, добрая Таня, оно такъ тронуло меня, что я сей часъ же отвчаю, а когда пошлю отвтъ, еще не знаю. —

Глупенькая ты моя, какъ же ты не отгадываешь причины моего краткаго писанія, когда я тутъ же и объясняю его, говоря что боюсь надлать теб боле горя чмъ радости своимъ многоглаголаніемъ.

Твое настоятельное требованіе успокоиваетъ меня, и я рада поговорить съ тобой: ‘— хорошо ли мн? —‘ трудно отвтить на это. Вдь ты знаешь мою натуру, знаешь мое дтство, юность…. сь раннихъ лтъ мн нужно было знать и любить безмрно — а окружающее меня вгоняло, втсняло меня въ самое себя, то что должно было питатся, развитей, разцвсть, — выглянувъ въ жизнь замирало на первомъ шаг, или возвращалось назадъ отравленнымъ и разъдало бездны мученій во мн, внутренній міръ становился все шире и шире, а стнки длались все тоньше и тоньше — но потерплю, думала я, подожду!… И ждала, и терпла въ надежд осуществленія моихъ идеаловъ, удовлетворенія моихъ требованій, а идеалы и требованія росли между тмъ со мною, переростали меня… Еслибъ не Александръ, я погиблабъ, совсемъ бы погибла,…. ну ужъ тутъ мн нечего прибавить теб новаго, ты знаешь что онъ мн — потомъ Саша, — чувство матери поглотило меня совершенно, вс другіе задремали — вотъ дальше, дальше въ жизнь — и они пробудились съ новой силой, съ большей енергіей, я рылась на каждомъ шагу до тхъ поръ, пока [не] дорывалась до ключа,— много и попустому труда было, — но тамъ, гд являлась хоть тнь симпатіи, я привязывалась страшно, горячими кусками сердца платила за одно доброе расположеніе, и все живое, сладкое, иль горькое, частное иль общее, все, привлекало, увлекало меня, обращалось во мн вмст съ кровью — наконецъ я и не искала однаго хорошаго, искала полноты — и нашла е, боле жизнь не можетъ дать, я растанусь съ ней съ величайшей благодарностью, какъ бы рано не пришлось раставатся. —

Черезъ нсколько дней.

Смшно бы было мн писать все это кому нибудь, кто меня знаетъ и любитъ мне тебя, теб мн нужно объяснить, что мн только хорошо — немогло и не можетъ быть, никогда I а очень хорошо, и очень дурно всегда.

Послдняя дочка моя, Олинька, красавица, здоровенькая, любимица всей семьи, кормилица у нее чудесная женщина. — Ну видишь ты меня уврила, что можно писать къ теб, такъ я и хочу дать теб понятіе о нашемъ житье бытье. Тата выросла славная такая, е я учу гимнастик, танцовать, рисовать, музык, а потомъ немножко русской грамот, вотъ и все, и со всемъ этимъ она большая вольница, цлый день на двор и въ саду, садъ у насъ огромной, теперь ужъ тамъ цвтутъ фіалки, деревья покрыты апельсинами, розы — коза единственный товарищъ Наташи. Противъ дома — море — въ жары тутъже у берега и купаются рябятишки. Коля, какъ маленькой царекъ, живетъ у Л[уизы] Ивановны], ихъ домъ нсколько шаговъ отъ насъ, мы видаемся нсколько разъ въ день, у него гувернеръ отличный человкъ, любитъ его и учитъ его съ любовью къ ребенку и къ ученью, Коля говоритъ по Немцки, читаетъ, пишетъ, веселъ и здоровъ какъ нельзя больше, уменъ и смтливъ поразительно, и не измненъ ((въ)) сваей страсти къ Машиньк. О ней я не пишу теб потому что ты съ ней въ переписк сама, жаль намъ было растатся съ ней, лишь дай Богъ ей счастья. Саша почти съ меня ростом, милый, благородный малый,— онъ мн кажется будетъ натуралистъ и живописецъ, тому и другому учится постоянно и съ большею наклонностью чмъ всему остальному. Знакомыхъ у насъ — двое, трое, и только.

Посл всхъ бурь — дти моя пристань. Для себя я не ищу въ жизни боле ничего, пересоздавать міръ — отложила попеченіе. Если я могу подстарость видть дтей, слышать о нихъ, быть для нихъ старой няней, врной собакой — для меня довольно. Вс страсти, вс самолюбивые, несбыточные замыслы улеглись, сознаніе, что отдаю себя всю, что длаю — насколько толко есть во мн — успокоиваетъ меня. Если я научу дтей быть любимыми — стало и любить — изо этаго одного стоило жить. —

Въ будущее я не заглядываю, что будетъ то будетъ, все прошедшее — настоящее для меня.

Все урывками пишу теб, то то, то другое — то лнь. Ну такъ,— Да, все мое прошедшее я ношу съ собою, оно — я сама. И посл всхъ бурь не утратилось вомн ни любви, ни теплоты, Таня, я часто вспоминаю даже о шляп Кет[чера] которой онъ накрылъ меня отъ солнца 8^го Мая, какъ увезъ меня все святыня, все мощи, все люблю, люблю, люблю СТРАШНО —

А что же ты не написала мн ни о комъ и ни о чемъ, коли можно ((писа[ть])) намъ переписыватся? —

Я все поджидала письма отъ N[atalie] да и непридумаю, что такое, что она не пишетъ, и ждать ужь не буду, а пошлю. — С Сергю] Ивановичу] жму руку — вотъ какъ — — Да, еслибъ онъ показывался на Лондонской выставк, такъ и я бы настарости лтъ потащилась туда. —

Отъ N. письма жду, жду, жду, жду, жду —— поторопи ее! — Да и сама пиши черезъ Машиньку.

Твой старый другъ

[Приписка А. И. Герцена:]

Руку — руки и память.

20/8 Марта

[Адресъ рукой Н. А. ):]

Татьян Алексевн.

Машинька! предаю судьбу письма этаго — в твои руки.

99. Н. А. ГЕРЦЕНЪ — Т. А. АСТРАКОВОЙ

1851. Маія 28/юня 9. Понед[льникъ] Ница.

Сію минуту получила твое письмо, милая, добрая моя Таня! Благодарю, что вспомнила обо мн въ своемъ гор. Да что и говорить, чмъ больше смотришь на людей и на ихъ жизнь, тмъ не отступне вопросъ — да за чмъ же было родится? — Природ не нужно отвта, да и вопросъ то этотъ въ ней не является, она добивается до самосознанія {Передлано изъ самопознанія.} всми средствами, заблужденія, неудачи, страданія, безчисленныя жертвы — до нихъ ей дла нтъ. — Можетъ и права она, — вдь иная минута такова, что для нее стоило родится, измучится {‘Наведено’ по зачеркнутому слову.} и умереть, иное слово, взглядъ, мимолетный звукъ запахъ цвтка — разомъ успокоитъ тебя и втянетъ въ жизнь жаждущюю одной смерти душу твою. — Спшу другъ мой скорй послать письмо въ Парижъ, куда похалъ и А[лександръ] потому что доктора здшніе сказали ему, что онъ не можетъ по своему полнокровію боле здсь оставатся, а Парижскіе доктора позволили ему на нкоторое время воротится туда, только я думаю и тамъ ему не поздоровится опять, и надо будетъ искать климатъ боле приличный, можетъ Англія? — Я съ дтми подожду ршенія здсь, жаль оставить эту страну, особенно море, теперь дти каждое утро купаются, да и садъ у насъ чудесный, гимнастика въ немъ — а занятія вс такъ ловко к пріятно устроились. Уложивши дтей, вечеромъ мы учимся анатоміи у однаго извстнаго зоолога, ужасно интересно. Я уврена, что со временемъ естественная исторія будетъ первымъ т. е. раннимъ и главнымъ предметомъ изученія людей, отъ сколькихъ болезней физическихъ и нравственныхъ предохранитъ это изученіе!

Меньшая {Надъ этой строкой — строка тщательно зачеркнутая и прочтенію не поддающаяся.} дочка моя, кажется, еще миле всхъ. Прощай обнимаю тебя, будь здорова. 8^го Мая мы вспоминали тебя и Кет[чера] и пили за ваше здоровье. Если много не можешь, такъ хоть сколько можешь пиши мн о всхъ.

Къ Natalie я писала такъ какъ чувствовала тогда, смшно столько юности въ такой старости! Я безумно люблю N. безумно врю въ нее, и была безумна когда писала къ ней, но она умно сдлала, что не похала, вроятно я проживу еще долго. Какъ бы хотлось отъ нее письма! Пусть лнится, видно хорошо ей на свт, я радуюсь. Два года стоитъ у насъ микроскопъ О[гарева] узнай отъ нихъ куда или кому его послать. —

Сер[гю] Ивановичу] дружески жму руку, не надо унывать, авось ли прояснитъ.

А что Никифоръ? —

Александръ] пошлетъ теб ужь изъ Пар[ижа] сколько можно.

[Адресъ:]

Татьян Алексевн

Астраковой.

К письму 99. Печатаем это письмо H. А. (без приписки Герцена) как последнее ее письмо к T. A. Астраковой: от последнего года жизни Н. А. (скончалась 2 мая 1852 г.) писем ее в Т. А. не сохранилось. —

‘Доктора здешние’ и ‘парижские доктора’ — полицейские власти.

100. Н. П. ОГАРЕВУ ИЛИ А. А. ГЕРЦЕНУ

16 Sept[embreJ

Не смотря на то что ты послалъ письмо — в 7 ¹/₂ въ Понед[льникъ] — оно все таки пришло во Вт[орникъ] въ 9. —

Бумагу послалъ, не врю я чтобъ бумаги и физики не было в Рейд. Не знаю успю ли до 6 купить — жду двухъ русскихъ.

Табакъ пришлю — ты знаешь ли что Гале Madame — ненавидятъ табачный дымъ.

Да это истинное счастіе для васъ — и за это вы должны благодарить Малвиду (— кланяйся — ну и ты — Татата — пониже, еще). Неужели — ist es mglich dass Sie — sollte es nthig seyn — nicht fr 2 Min[uten] nach Bruxelles gehen werden — I cannot believe.

Siegel — geschlagen.

Pulszky — frey.

Gabo, Drasch, Krimp, Fritch — sehr zufrieden.

Was soll ich fr eine Niedertrchtigkeit machen um von meiner Seite ein[e] schne und Dankbare Seele d[em] H[erm] Gabovic [?] zu zeigen.

Ich wl in der Glocke — ihn als Candidaten zum Marchal v[on] Kostroma proponieren.

Адье-съ

Прощайте.

Olga теб кланяется {Написано каракулями, подражающими дтскому почерку.}. Это Лиза {Приписано сбоку, около кляксы.}.

К письму 100. Письмо это, первоначально отнесенное нами предположительно к 1859 г. (см. выше, стр. 10), может быть датировано и 1869 годом (по упоминанию M-me Гале, освобождения Ф. Польского, взятого в плен после поражения Гарибальди в 1862 г., и ‘разбития’ Зигеля — вероятно, во 2-м сражении при Бул-Рэн 29-30 августа 1862 г.). Фамилию Gabovic можно прочесть и ван Gulevic. Мил. Сем. Гулевич (ум. в 1874 г.) эмигрировал в 1864 г., но столь поздняя дата письма (после 1864 г.) крайне маловероятна: ‘Татата’ (Лиза Герцен) была в момент писания этих строк явно еще совсем мала.

——

Одно из писем (от 27/15 июня 1848 г.) оказалось, при внимательном рассмотрении, написанным рукой М. К. Эрн-Рейхель, а не Герцена, почему и было исключено из числа публикуемых. Поэтому просим внести соответствующую поправку в подсчеты на стр. 10 и 11: всего напечатано нами не 100, а 99 писем, записок и приписок Герцена, из них заграничных писем не 8, а семь.

УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН

В указатель входят, помимо личных имен, имена литературных персонажей, названия литературных произведений и произведений искусства, периодических изданий и сборников. Включены лишь имена, упоминаемые в письмах, относящиеся к ним страницы примечаний набраны полужирным шрифтом. Имена, встречающиеся только в предисловии и примечаниях, в указатель, как правило, не введены.

Авигдор, Юлий (ум. 1856), банкир в Ницце — 118.

Айвазовский, Иван Константинович (1817—1900) — 155, 162.

— ‘Море’ 155, 162.

Аксберг, Эмилия Михайловна (Emilie) — 17, 18.

Альфонский, Аркадий Алексеевич (1796—1869), хирург, ректор Моск. ун-та с 1842 по 1848 г. — 132.

Ампер, Андре-Мари (1775—1836), французск. математик и физик — 49.

Анненков, Павел Васильевич (1812—1887), критик и мемуарист, редактор первого критич. издания соч. Пушкина — 95, 104, 11, 111, 117, 144, 160.

Антонина Федоровна — см. Кавелина, А. Ф.

Араго, Франсуа (1786—1853), франц. физик и астроном — 49.

Астраков, Владимир Иванович — 107, 110, 127.

Астраков, Михаил Иванович — 69, 70.

Астраков, Николай Иванович (1809— 1842) — 14—79, 98.

Астраков, Сергей Иванович (1816—1867) — 78, 83, 85, 87, 88, 92, 95, 97, 98, 100—102, 105—107, 109—111, 117—120, 122—124, 126, 127, 132—135, 139, 143, 144, 145, 146—147, 150—156, 161, 166, 167.

Бабст, Иван Кондратьевич (1823—1881), проф. политич. экономии Казанского, затем Моск. ун-та — 95.

Бакунин, Михаил Александрович (1814—1876) — 57, 58.

Барон — см. Кетчер, H. X.

Бауэр, Моск. врач — 51.

Белинский, Виссарион Григорьевич (1811—1848) — 102, 104, 110, 111, 136.

Беляев, Козьма Васильевич, откупщик — 32.

Беме, Яков (1575—1624), нем. мистик — 15

Бенедиктов, Владимир Григорьевич (1807—1873) — 29.

Бетховен, Людвиг ван (1770—1827) —64.

— ‘Фиделио’ — 64.

‘Библиотека для Чтения’, журнал (1834—1865), издававшийся А. Ф. Смирдиным под ред. (до 1848 г.) О. И. Сенковского — 29.

Блудов, Дмитрий Николаевич, граф (1785—1864), министр юстиции в 1837—1839 гг. — 35, 36.

Боткин, Василий Петрович (1810—1869), член старинной Моск. купеческой семьи, литератор — 96, 100, 101, 103, 111, 131, 138, 153, 162.

Боткин, Николай Петрович (1813—1869), брат В. П. Боткина — 80, 80, 109—111, 114, 117, 126, 127, 132.

Боткина, Екатерина Николаевна (1818—1884), жена Н. П. Боткина — 95, 114, 117, 126.

Бруно, Джордано (1548—1600) — 14.

Брюллов, Карл Павлович (1799—1852) — 57, 64, 65.

— ‘Последний день Помпеи’ — 57.

Василий Петрович — см. Боткин, В. П. Вергилий (70—19 до P. X.).

— ‘Энеида’ — 35.

Витберг, Александр Лаврентьевич (1787—1855), архитектор, опальный автор неосуществленного проекта храма памяти 1812 г. в Москве, друг Герцена в вятской ссылке — 38, 80, 51, 51, 55, 57, 62.

Витберги — 62.

Владимир Иванович — см. Астраков, В. И.

Вольтер, Франсуа-Мари (наст. фамилия Аруэ) (1694—1778) — 94.

Воробьев, Сократ Максимович (1817— 1888), художник — 143, 145.

170

Вырлина, Александра (Саша), горничная кн. М. А. Хованской, сдружившаяся с Н. А. Захарьиной-Герцен — 67.

Гааг, Луиза Ивановна (1795—1851) (‘Маменька’), мать А. И. Герцена — 20, 21, 68, 85, 95, 107, 117, 118, 123, 126, 135, 144, 157, 159, 165.

Гаврилов, Александр Матвеевич (род. 1795), адъюнкт изящной словесности в Моск. ун-те с 1828 г. — 15.

Галахов. Иван Павлович (1809—1849) — 102, 103, 104.

Гале, жена бельгийского художника Louis Gallai t (1810—1887), у которого Тата Герцен училась живописи в Брюсселе — 168.

Гегель, Георг Вильгельм Фридрих (1770—1831) — 37.

Генле, Фридрих Густав (1809—1885), нем. физиолог — 152, 154.

— ‘Handbuch der rationellen Pathologie’ — 152, 154.

Герцен, Александр Александрович (1839—1906) (Саша, Сашка, Шушка), старший сын Герцена, с 1877 г. проф. физиологии во Флоренции, с 1881 г.

— в Лозанне — 46—48, 50, 52, 54, 55, 57 , 59, 61, 62, 64, 66, 67, 70, 72, 75—77, 81, 84, 87, 87, 90—92, 96, 97, 99, 101, 104—108, 110, 119, 123, 125, 127, 131—133, 135—137, 139—142, 151, 154, 156, 161, 162, 164, 165, 168[?]

Герцен, Александр Иванович (1812—1870).

— ‘Былое и дмы’ — 15-16. 18, 19, 25, 29, 34, 38—39, 40, 165, 162.

— ‘Капризы и раздумье’ — 100.

— ‘Лициний’ [‘Из римских сцен’] — 29, 30, 35.

— ‘Записки одного молодого человека’ — 21, 26.

— ‘О себе’ — 20, 21, 22 23, 32, 33, 34, 35, 36.

— ‘Опять в Париже’ — 142, 144, 145.

— ‘Письма из Avenue Marigny’ — 97 , 98—99, 102.

— ‘Письма из Франции и Италии’ — 97, 98—99, 102, 106, 142, 144, 145.

Герцен, Егор Иванович (1803—1882), брат Герцена — 17, 18, 27, 28, 34, 55, 57—59, 90, 118, 127, 155, 156.

Герцен, Иван (р. и ум. 1841), сын Герцена — 65, 66, 66, 76, 78.

Герцен, Иван (р. и ум. 1842), сын Герцена — 81, 81.

Герцен, Елизавета (1845—1846), дочь Герцена 86, 87, 87.

Герцен, Елизавета Александровна (1858—1875), дочь Герцена от Н. А. Тучковой-Огаревой — 168.

Герцен, Наталья (р. и ум. 1841), дочь Герцена — 76, 78.

Герцен, Наталья Александровна (1844— 1936) (Тата, Наташа), дочь Герцена — 86, 87, 97, 107, 108, 110, 119, 125, 129, 136, 138, 146, 147, 156, 161, 165.

Герцен, Николай (1843—1851) (Коля), глухонемой сын Герцена — 87, 87, 95, 96, 97, 105, 107, 108, 110, 118, 119, 125, 129, 136, 140, 144, 156, 159, 165.

Герцен, Ольга Александровна, в замужестве Моно (1850—1953), дочь Герцена — 165, 167 (‘меньшая дочка’), 168.

Гервег, Ада (ум. 1921), дочь Г. Гервега — 142, 145, 159.

Гервег, Георг (1817—1875), нем. поэт и политич. деятель — 142, 145, 159, 162.

Гервег, Горас (1843—1904), сын Г. Гервега — 142, 145, 159.

Гервег, Эмма, рожд. Зигмунд (1817— 1901), жена Г. Гервега — 142, 145, 159.

Гете, Иоганн Вольфганг фон (1749— 1832) — 26.

Гоголь, Николай Васильевич (1809— 1852).

— ‘Мертвые души’, Ноздрев — 89.

Голохвастов, Дмитрий Павлович (1796—1849). двоюродн. брат Герцена — 37, 70, 70, 71, 72, 78, 82, 155, 157.

Голубев, Яков Иванович, друг H. М. Сатина, принимавший участие в увозе Н. А. Захарьиной 8 мая 1838 г. — 42.

Горбунов, Кириіл Антонович (1822—1893), художник — 117, 118.

Грановская, Елизавета Богдановна, рожд. Мюльгаузен (1824—1857). жена T. Н. Грановского — 84 , 85, 90, 96, 98, 116, 121, 126, 128, 131, 134, 136, 138 157.

Грановский Тимофей Николаевич (1813—1855) — 81, 82, 84, 90, 95, 96, 98, 100, 102, 105, 111, 112, 118, 119, 121, 127, 128, 130, 131, 133, 134, 161, 138, 147, 149, 154, 155, 156,— ‘Ответ г. Хомякову’ — 100, 102.

— ‘Письмо из Москвы’ — 100, 102,

Григорий Иванович — см. Ключарев, Г. И.

Григорий Назианзин (328—390), один из виднейших отцов Восточной церкви — 15.

Гро, В., врач Ново-Екатерининской больницы в Москве — 105.

171

Двигубский, Иван Алексеевич (1771—1839), проф. физики и ректор Моск. ун-та — 15, 47, 49.

Депре Филипп Иванович, Моск. виноторговец — 150.

Дивов, помещик, влад. имения Соколово — 86.

Дионисий Ареопагит, первый афинский епископ (1 в. по P. X.) — 15.

‘Дон Жуан’, опера Моцарта (см.)

Дюшатель, Шарль-Мари (1803—1867), министр вн. дел при Луи-Филиппе — 106.

Егор Иванович — см. Герцен, Е. И. Екатерина II (1729—1796).

— ‘Сказка о царевиче Хлоре’ — 65 (‘царевич Хлой’).

Елиза, горничная Герценов в Париже — 101.

Елизавета Богданова — см. Грановская, Е. Б.

Елизавета Ивановна — см. Сазонова, Е. И.

Емиль, камердинер Герцена — 101. ‘Енеида’, поэма Вергилия (см.)

Жан Поль (псевд. Иоганна Пауля Рихтера) (1763—1825) — 23.

Жирарден, Эмиль де (1806—1881), франц. публицист — 106.

Жорж Санд (псевд. Авроры Дюдеван) (1804—1876) — 23, 85, 158.

— ‘Mauprat’ 23, Patience — 23.

— ‘Francois le Champi’ — 158.

Захарьин, Петр Александрович (Петруша, ‘Наташинов брат’), брат Н. А. Герцен — 45, 47, 49, 50, 51, 53, 92.

Захарьина, Екатерина Александровна, в замужестве Селина, сестра Н. А. Герцен — 50, 53, 54.

Зиновьева, Степанида Николаевна — 69.

‘Зоолог’ (стр. 167) — см. Фогт, К.

Иван Алексеевич — см. Яковлев, И. А.

Кавелин, Константин Дмитриевич (1818—1885) — 95, 100—102, 103, 105—107, 111, 112, 117, 118, 121, 126, 127, 131, 133, 134, 136, 139.

— ‘Взгляд на юридический быт древней России’ — 100, 103.

Кавелина, Антонина Федоровна, рожд. Корш (ум. 1879), жена К. Д. Кавелина — 100, 103, 121, 126, 127, 131, 133, 134, 139.

Кавеньяк, Луи-Эжен (1802—1857), генерал, усмиритель Июньского восстания 1848 г. — 138.

Калайдович, Федор Федорович, преподаватель, затем директор мужск. гимназии во Владимире — 29, 30.

Карус, Карл Густав (1789—1869), нем. естествоиспытатель и философ — 146.

Катенька, Катерина Александровна — см. Захарьина, Е. А.

Кетчер, Николай Христофорович (ок. 1806—1886) (‘Папинька-рыцарь’, ‘Барон’), врач, переводчик (перевел всего Шекспира), один из ближайших друзей Герценов до их отъезда за границу — 16—21, 23—25, 27, 28, 31—34, 36, 38, 39, 42—45, 47, 48, 53, 57—59, 73, 76, 77 , 80, 83, 86, 90, 92, 95, 98, 108, 110, 131, 134, 137, 149, 150, 166, 167.

Кетчер, Серафима Николаевна, жена H. X. Кетчера — 131, 134, 149, 150.

Кетчер, Христофор Христофорович, брат H. X. Кетчера — 16.

Кирьяков, М. Г., товарищ Герцена по Моск. ун-ту — 14, 58.

Клыков [?] — 80.

Ключарев, Григорий Иванович, Моск. чиновник, после отъезда Герцена аа границу вел его дела — 105, 157.

Княгиня — см. Хованская, М. А.

‘Колокол’ (изд. Герценом и Огаревым с 1857 по 1867 г.) — 168 (Glocke).

Корш, Александр Евгеньевич (1845— 1898), сын Е. Ф. Корша — 96.

Корш, Валентин Федорович (1828—1883), впоследствии литературовед и журналист, ред. ‘Истории всеобщей литературы’ — 136.

Корш, Евгений, малолетний сын Е. Ф. Корша — 113, 134.

Корш, Евгений Федорович (1810—1897), журналист и переводчик, с 1842 по 1848 г. ред. ‘Моск. ведомостей’, один из наиболее близких Герцену членов кружка — 90, 100—102, 112, 116, 120, 122, 127, 134, 136.

Корш, Мария Федоровна (1809—1883), сестра Е. Ф. Корша, преданный друг Герцена и его семьи, сопровождавшая Герценов в 1847 г. за границу — 95, 96—97, 101, 105, 107, 108, 110, 111, 113, 117, 120, 122, 126, 129, 130, 132, 133, 135, 137, 138—141, 145—147, 150, 153.

Корш, Софья Карловна, рожд. Рейссиг (1822—1889), жена Е. Ф. Корша — 96, 102 (‘Мамаша’), 120.

Корш, Федор Евгеньевич (1843—1915) (Федя), сын Е. Ф. Корша, впоследствии академик — 96, 99, 102, 123, 132, 134.

Корши — 134, 138, 153.

Крылов, Никита Иванович (1807—1879), проф. римского права в Моск. ун-те, цензор — 109, 111, 112, 121, 123, 127. Крылова, Любовь Федоровна, рожд. Корш, жена Н. И. Крылова — 100, 103, 112.

Крюков, Дмитрий Львович (1809—1845), филолог, проф. Моск. ун-та — 81, 82, 85.

Кузен, Виктор (1792—1867), франц. философ, основатель эклектической школы — 14.

Кукольник, Нестор Васильевич (1809— 1868) — 29.

Курута, Иван Эммануилович (1780— 1853), владимирский губернатор, впоследствии сенатор — 16, 18, 25, 30, 35.

Лавров — 78.

Лакруа, Сильвестр-Франсуа (1765—1843) франц. математик — 105, 108, 107, 117.

— ‘rait de calcul diffrentiel et Intgral’ — 105, 108, 107, 117.

Ламе, Габриель (1795—1870), франц. физик — 88, 88.

— ‘Cours de physique’ — 88, 88.

Лафонтен, Август (1758—1831), нем. писатель — 26.

Лев Алексеевич — см. Яковлев, Л. А. Левашева, Екатерина Гавриловна, рожд. Решетова (ум. 1839) — 31, 39, 40, 42, 43.

Левашевы — 47.

Лейбниц, Готфрид Вильгельм (1646—1716) — 29, 101.

Леметр, Антуан-Луи-Проспер (по сцене Фредерик) (1800—1876), франц. актер — 97, 98—99.

Лерх (Лерхе), домовладелец — 58.

Лиза (стр. 168) — см. Герцен, Е. А.

Литтре, Эмиль (1801—1881), франц. филолог и философ-позитивист — 26.

Луиза Ивановна — см. Гааг, Л. И.

Лукьянов, Яков Афанасьевич (1806— I860), товарищ Герцена по Моск. ун-ту — 14.

Максимович, Михаил Александрович (1804—1873), проф. естеств. наук в Моск. ун-те, ботаник, историк и знаток фольклора — 14, 15.

— ‘О системах растительного царства’ — 14, 15.

Малвида — см. Мейзенбуг, М.

Манцони, Алесандро (1775—1863) — 154.

— ‘Обрученные’ — 151, 154.

Мария Алексеевна, княгиня — см. Хованская, М. А.

Мария Ивановна — см. Полуденская, М. И.

Мария Каспаровна — см. Рейхель, М. К. Мария Львовна — см. Огарева, М. Л. Мария Федоровна — см. Корш, М. Ф. Матвей Савельевич (ок. 1821—1843), камердинер Герцена с 1835 г. — 16, 18, 43, 47.

Маша, Машенька — см. Рейхель, М. К. Медведев, Петр Алексеевич (ум. 1836) — 23.

Медведева, Прасковья Петровна (ум. 1860), вятская знакомая Герцена — 23—24, 25, 63.

Мейербер, Джакомо (1791—1864).

— ‘Роберт-Дьявол’ — 17.

Мейзенбуг, Мальвида Амалия фон (1816—1903), нем. писательница, эмигрантка, воспитательница дочерей Герцена — 168.

Мельгунов, Николай Александрович (1804—1867), литератор и журналист — 100, 146, 147, 154, 161.

— Статьи его в ‘Современнике’ — 100, 102.

Меттерних, Клеменс, князь (1773—1859) — 47.

Мишель, Каролина, гувернантка у Тучковых — 151, 154.

Монтес, Лола (1820—1861), испанск. танцовщица, фаворитка баварского короля Людвига I — 100.

Морошкин, Федор Лукич (1804—1857), профессор Моск. ун-та по кафедре права — 39.

‘Московские Ведомости’, газета (1756 —1918), с 1842 по 1848 год редактором состоял Е. Ф. Корш — 100.

‘Московский Наблюдатель’, журнал (1835—1839), в 1838 г. перешел в руки В. Г. Белинского — 26.

Моцарт, Вольфганг Амадей (1756—1791).

— ‘Дон Жуан’ — 114.

Мурильо, Бартоломе (1618—1682) — 59.

— ‘Смерть Петра-домнниканца’ — 59 . 60.

Мягков, Гавриил Иванович, профессор военных наук в Моск. ун-те — 15, 1, 44.

Надеждин, Николай Иванович (1804— 1856) — 15.

Наполеон I (1769—1821) — 43.

Небаба, Дмитрий Васильевич (ок. 1806—1839), учитель математики во владимирской гимназии, в 1838—1839 гг. редактировал совместно с Герценом ‘Прибавления’ к ‘Влад. губ. ведомостям’ — 29, 45, 46.

Никифор, слуга Астраковых — 122—123, 126, 161, 167.

Николай I (1796—1855) — 34.

Николай Петрович — см. Боткин, Н. П.

Ноздрев — см. Гоголь, Н. В., ‘Мертвые души’.

Носков, Михаил Павлович, товарищ Герцена по университету, впоследствии чиновник военного ведомства в Петербурге — 14, 62, 63.

Носковы — 62.

Обер (Auber), Даниель-Франсуа (1782 —1871), франц. композитор.

— ‘Фенелла, или Немая из Портичи’ — 57.

Огарев, Николай Платонович (1813— 1877) — 31, 38, 39, 40, 46-47, 55, 57, 58, 72, 73, 75, 77, 79, 121, 126, 131, 135, 136, 140, 146, 153, 155—157, 163, 167, 168 [7].

— ‘Марии, Александру и Наташе’ — 39, 40, 40.

— ‘Я с юных лет знал тяжкие гоненья’ — 42, 43.

Огарев, Платон Богданович (ум. 1839), отец Н. П. Огарева — 32.

Огарева, Мария Львовна, рожд. Рославлева (ум. 1853), первая жена Н. П. Огарева — 38, 39, 38—39, 40, 142—143, 149, 151.

Одоевский, Иван Сергеевич. князь, отец декабриста А. И. Одоевского — 42.

Озеров, Владислав Александрович (1769—1816) — 69.

— ‘Эдип в Афинах’ — 69, Эдип (Едип) — 69.

Окен, Лоренц (1779—1851), нем. естествоиспытатель натурфилософского направления — 146.

Орлов, Александр Анфимович (1791—1840), лубочный писатель 30-х гг. — 29.

‘О себе’ — см. Герцен, А. И.

Павлов, Михаил Григорьевич (1793—1840) проф. Моск. ун-та, один из первых шеллингианцев в России — 49, 50.

— ‘Основания физики’ — 49, 50.

Павлов, Николай Филиппович (1805—1864), беллетрист и журналист, ‘Три повести’ которого были отмечены Пушкиным — 100, 102, 155, 157.

— ‘Письма к Н. В. Гоголю’ — 100,

Панаева, Авдотья Яковлевна, рожд. Брянская (1819—1893), писательница — 151, 154.

Папа — см. Пий IX. ‘Папинька-пыцарь’ — см. Кетчер, H. X. ‘Парижский тряпичник’, пьеса Ф. Пиа (см.).

Парфений (Павел Васильевич ВасильевЧептков) (1782—1853), архиепископ владимирский и суздальский — 18, 18, 19, 20.

Пассек, Леонид Васильевич, брат Вадима Вас. Пассека, унив. товарища и друга Герцена, морской офицер — 15.

Пейкер, чиновник Моск. учебн. округа — 52.

Петр Великий (1672—1725) — 57.

Петруша — см. Захарьин, П. А. Пешков — 45, 46, 49, 50, 69.

Пиа (Pyat), Феликс (1810—1889), франц. драматург и политик, деятель. член Парижской коммуны 1871 г. — 97, 99.

— ‘Le chiffonnier de Parle’ — 97, 98, 99.

Пий IX (граф Мастаи Феррети) (1792— 1878), папа римский с 1846 г. — 132.

Погодин, Михаил Петрович (1800— 1875) — 45.

Полевой, Николай Алексеевич (1796— 1846), журналист, писатель и историк — 31.

Полуденская, Мария Ивановна, рожд. Сазонова — 85, 108, 109, 144.

Полуденские — 85, 90, 95, 102.

Полуденский, Александр Петрович (1817—1845), знакомый Герцена, женатый на сестре Н. И. Сазонова — 23, 24.

Полуденский, Михаил Петрович, брат А. П. Полуденского — 102.

Полуденский, Николай Александрович, сын А. П. и М. И. Полуденских — 108, 144.

Пушкин, Александр Сергеевич (1799—1837) — 29, 132—133.

Райе, Пьер-Франсуа-Олив (1793—1867), франц. врач — 152.

Раумер, Фридрих фон (1781—1873), нем. историк — 42, 43.

— ‘Geschichte der Hohenstaufen’ — 42, 43.

Рафаэль Санти (1483—1520) — 59, 60,

— ‘Св. Семейство’ — 59, 60.

Редкин, Петр Григорьевич (1808—1891), юрист, проф. Московского, затем Петерб. ун-та — 81, 95, 101, 112, 133 154

Рейхель, Адольф (1817—1877), нем. пианист и композитор — 98.

Рейхель, Мария Каспаровна, рожд. Эрн. (1823—1916) (Маша, Машенька), друг семьи Герцена, жившая с ними в Москве и уехавшая за границу в качестве воспитательницы Коли Герцена — 84, 85, 95, 98, 101, 105, 107, 119, 137, 144, 156, 157, 159, 164—166.

Рихтер, Михаил Вильгельмович (р. 1799), гинеколог, проф. Моск. ун-та — 81, 81.

‘Роберт’, опера ‘Роберт-Дьявол’ Мейербера (см.)

Роза, Сальватор (1615—1673), итал. живописец и поэт — 59, 60.

— ‘Блудный сын’ — 59, 60.

Россини, Джоакино (1792—1868) — 88.

— ‘Севильский цирульник’ — 88.

Ротшильд, Джемс, барон (1792—1868), сын основателя банкирского дома — 135, 158, 162.

Савич, Алексей Николаевич (1810—1883), участник кружка Герцена, впоследствии известный астроном, академик — 15, 56, 63.

Сазонов, Николай Иванович (1815— 1862), участник студенческого кружка Герцена, впоследствии эмигрант, журналист — 16, 18, 18, 20, 26—29, 30, 31, 32, 34, 38, 41, 104, 114, 116, 126.

Сазонова, Елизавета Ивановна, сестра Н. И. Сазонова и М. И. Полуденской — 85, 95, 106, 109, 111, 116, 126.

Сатин, Николай Михайлович (1814—1873), поэт и переводчик, друг Герцена с университетской скамьи — 57, 70, 79, 110, 151, 152, 156, 163.

Сатина, Елена Алексеевна, рожд. Тучкова (1827—1871) — 121—122, 123, 129, 137, 139, 140, 151, 152, 156, 160. Саша — см. Герцен, А. А.

Саша (стр. 67) — см. Вырлина А.

Саша (стр. 96) — см. Корш, А. Е.

Селиванов, Илья Васильевич (1810—1882), литератор — 141, 145, 145, 146, 163.

Сенковский, Осип Иванович (1800—1858), востоковед, писатель, ред. ‘Библиотеки для Чтения’ — 29, 47.

Скворцов, Андрей Ефимович — 29, 30, 32, 37 (‘мой Вятчанин’).

Смирдин, Александр Филиппович (1795—1857), книгопродавец и издатель — 29, 30, 31.

Смирнов, Николай — 15.

‘Современник’, основанный Пушкиным (1836) журнал, с 1847 по 1866 г. издававшийся Н. А. Некрасовым к И. И. Панаевым — 99, 100, 102—103.

Соломон, царь (960—927 до P. X.) — 62.

Соханский — 29.

Стеффене, Генрик (1773—1845), нем. естествоиспытатель, сторонник натурфилософии — 146 (у Герцена ‘Стефенъ’).

‘Сто русских литераторов’, сборник — 29, 30, 31.

‘Сын Отечества’, журнал (1812—1852), ред. Н. И. Гречем и Ф. В. Булгариным до 1839 г. — 26.

Тальони, Мария (1804—1884), танцовщица, с 1828 по 1847 г. прима-балерина парижского балета — 58, 60.

Тацит (50[?]—116[?]) — 35.

Тимофеев, Алексей Васильевич (1812—1883), популярный в 30-х гг. поэт и беллетрист — 29.

Тициан Вечеллио (1477—1576) — 59, 60, 60.

— ‘Богоматерь с Младенцем’ — 59, 60, 60.

— ‘Богоматерь с Младенцем и Св. Иоанном’ — 59, 60, 60.

Торлония (Торлони), банкир в Риме

Тургенев, Иван Сергеевич (1818—1883) — 139, 154.

— ‘Где тонко, там и рвется’ — 139, 140.

Турнейсен и Ко., банкирский дом в Париже — 96, 111, 114, 118, 133.

Тучков, Алексей Алексеевич (1799—1878) — 121, 123, 145, 151, 163.

Тучкова, Елена Алексеевна, в замужестве Сатина (см.).

Тучкова, Мария Алексеевна, сестра А. А. Тучкова — 154.

Тучкова-Огарева, Наталья Алексеевна (1829—1913) — 121—122, 123, 129, 137, 139, 140, 156, 160, 162, 163, 166, 167.

Тучковы — 121, 123, 129, 137, 138, 140, 146, 149.

Федор — 139.

Федя — см. Корш, Ф. Е.

‘Фенелла’, опера Обера (см.)

Фишер фон Вальдгейм, Александр Григорьевич (1803—1884), сын Г. И. Фишера (см.), ботаник, с 1832 г. проф. зоологии Моск. ун-та — 14.

Фишер фон Вальдгейм, Григорий (Готгельф) Иванович (1771—1853), нем. энтомолог, с 1804 г. по 1835 г. проф. Моск. ун-та, ум. в России — 14.

Фогт, Карл (1817—1895), нем. натуралист, друг Герцена — 167 (‘зоолог’),

Фролов, Николай Григорьевич (1812— 1855), географ и философ — 102, 155.

Хвощинский, владелец подмосковной дачи — 86.

Хитров, Алексей Гаврилович — 15.

Хлой (Хлор), герой сказки имп. Екатерины II (см.)

Хлынов [?] — 80.

Хованская, Мария Алексеевна, княгиня, рожд. Яковлева (1755—1847), тетка Герцена, в доме которой воспитывалась Н. А. Захарьина-Герцен — 18, 27, 31, 41, 47, 51, 115.

Хомяков, Алексей Степанович (1804— 1860) — 100, 102.

Ценкер и Колли, Моск. банкирская контора — 96.

Чичерин, Борис Николаевич (1828— 1904) — 155.

Чумаков, Федор Иванович (1782—1837), проф. прикладной математики в Моск. ун-те — 14, 46.

Шеллинг, Фридрих Вильгельм (1775—1854) — 37.

Шпильман, Иоганн (ум. 1851) — 114, 117, 118, 165 (‘гувернер’).

Щепкин, Дмитрий Михайлович (1817—1857), сын М. С. Щепкина — 151, 154, 160.

Щепкин, Михаил Семенович (1788—1863) — 84, 97, 98, 101, 103.

Щепкин, Николай Михайлович (1820—1886), сын М. С. Щепкина, издатель и обществ. деятель — 95

Щепкины — 149.

Эрн, Мария Каспаровна, в замужестве Рейхель (см.)

Эрн, Прасковья Андреевна (ум. 1849), , мать М. К. Рейхель — 156.

Югурта, царь нумидийский, ведший в 111—105 гг. до P. X. войну с Римом — 29.

Юм, Давид (1711—1776) — 151.

Яковлев, Иван Алексеевич (1767—1846), отец Герцена — 20, 21, 23, 25, 36, 46, 52, 157.

Яковлев, Лев Алексеевич (1764—1839), дядя Герцена, дипломат и сенатор — 20, 21, 24, 25, 35, 38.

——

Brouker, Elise — 162.

Drasch — 168.

Fritch (Fric), Joseph Vaslav, чешский писатель и политич. деятель, эмигрант с 1849 по 1870 г. — 168.

Glocke — см. ‘Колокол’.

Gabo — 168.

Gabovlc (?) — 168.

Gregorio, Constantino, повар Герцена — 101.

Haag, Louise de Wьrtemberg — см. Гааг, Л. И.

Krimp — 168.

Natalie — см. Тучкова-Огарева, Н. А. Olga — см. Герцен, О. А.

Pulszky, Ferencz Aurelius (1814—1897), венгерский политич. деятель, эмигрант, близкий знакомый Герцена — 168.

‘Revue de deux mondes,’ франц. журнал, выходивший с 1829 по 1944 г. — 23, 24, 31.

‘Robert [le] Diable’, опера Мейербера (см.)

Schopplng, Melle (Mme) — 97, 150.

Siegel (Sigel), Franz (1824—1902), участник герм, революции 1848-49 гг., эмигрировал в Америку, где командовал корпусом армии северян в войну 1861-65 гг. — 168.

Sophie — см. Корш, С. К.