Письма к кн. И.П. Романовой, Бердяев Николай Александрович, Год: 1947 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 64 минут(ы)

МИНУВШЕЕ: Исторический альманах. 16.

М., СПб.: Atheneum, Феникс. 1994.

‘В ЧЕТВЕРТОМ ИЗМЕРЕНИИ ПРОСТРАНСТВА…’

Письма Н.А. Бердяева к кн. И.П. Романовой. 1931-1947

Публикация В.Аллоя и А.Добкина

Публикуемые письма охватывают поздний период жизни Николая Александровича Бердяева (1874-1948), время творческой зрелости, когда он формулирует в окончательном виде основы своего миросозерцания, осмысляет свое место в европейской философской традиции, подводит первые жизненные итоги. Все это происходит на фоне трагических событий 30-40-х годов: прихода к власти в Германии нацизма, укрепления сталинского режима в Советской России, политических процессов и террора в обеих странах, на фоне ужасов Второй мировой войны… И все-таки ни тяготы эмиграции, ни мучительное чувство оторванности от родины, ни ощущение одиночества и вполне адекватно переживаемая Бердяевым трагедия войны, ни, наконец, нарастающая физическая немощь, — отражаясь в его размышлениях, не могут помешать философу делать главное: метафизически преображать мир в текст. Эпизоды этого процесса и запечатлены в помещенных ниже письмах.

Корреспондент Бердяева — княгиня Ирина Павловна Романова, урожденная Гогенфельзен, княжна Палей (далее — И.П.). Она родилась в 1903 от второго брака вел. кн. Павла Александровича, сына Александра II. Брак этот был морганатическим, заключенным тайно, против воли Николая II, поэтому в девичестве И.П. носила фамилию матери, графини Ольги Валериановны Гогенфельзен {Этот титул был ей пожалован баварским королем в 1904.} (урожд. Карнович, в первом браке — фон Пистолькорс, 1865-1929). Государственная карьера отца И.П. была этим браком разрушена. На несколько лет ему и семье был даже воспрещен въезд в Россию. Только после гибели в 1905 брата, вел. кн. Сергея, Павлу Александровичу разрешили сначала приехать на похороны, а потом и вернуться с семьей ко двору. В 1915 по просьбе О.В. Гогенфельзен ее немецкая фамилия была заменена на родственную казачью и присвоен титул княгини Палей. Отца И.П. и ее брата — молодого поэта князя Владимира Палея — в 1919 постигла общая участь императорской семьи: первый был расстрелян в Петрограде, второй — в Алапаевске. Княгиня Ольга, после долгих, но безуспешных попыток спасти мужа и сына, бежала с дочерьми Ириной и Натальей во Францию.

В мае 1923 в Париже И.П. вновь становится Романовой — выходит замуж за князя императорской крови Федора Александровича.

Знакомство И.П. с Бердяевым, поначалу заочное, состоялось, видимо, в самом начале 1930-х (первое письмо философа датировано 24 февраля 1930) и на первых порах носило исключительно деловой характер: И.П. переводила на французский его книги ‘О назначении человека’, ‘Философия свободного духа’, ряд брошюр, статей и докладов. В этой работе И.П. помогал ее друг, издатель и художник Юбер Монбризон. Бердяев вполне сознавал, что передача его мыслей на чужом языке — трудное дело. Тем большую признательность вызывали у него усилия переводчицы: ‘В общем перевод произвел на меня благоприятное впечатление, — писал он 17 октября 1930. — Есть ошибки, которые легко исправить, есть места, которые вызывают во мне сомнение. Но есть также места, которые почти невозможно передать на французском языке. Беда не только в том, что я русский и пишу по-русски, но также в том, что я прошел через школу немецкой философии, которая всегда с трудом передавалась по-французски и во французской манере мыслить’.

Постепенно знакомство переросло в дружбу, и И.П. стала необходимым Бердяеву собеседником. Он делится с нею своими замыслами, обсуждает текущие события, положение в эмигрантской среде, отношения с коллегами-философами, поясняет свои взгляды, пытается морально поддержать ‘милую принцессу’ (так иногда он именует свою корреспондентку) в тяжелых для нее обстоятельствах. И.П., в свою очередь, трогательно заботится о Бердяеве, всячески стремится облегчить ему жизнь, если не сама, то используя свои связи и влияние. С годами Бердяев становится для И.П. едва ли не духовником, во всяком случае — учителем жизни. Эта близость поразительна: блистательной аристократке и ‘государственнице’ по рождению и воспитанию не удалось устоять перед обаянием одного из самых вольнолюбивых и неистовых умов Европы. Сам же Бердяев, при всей своей склонности к обособленности и ‘духовному одиночеству’, не только ценил в И.П. благодарного и вдумчивого слушателя, но и видел в ней вполне равноправного сотрудника по осмыслению сущего. Это сотрудничество и диалог продлились почти до самой смерти философа. И до конца своих дней И.П. бережно хранила письма и творческие рукописи Бердяева {В архиве потомков И.П. хранятся автографы статей Б.: ‘Судьба века’, ‘Философ и существование’, ‘Братство людей и религий’, предисловия к французскому изданию ‘Оправдания добра’ B.C. Соловьева, а также французские переводы его работ: ‘Христианство и деятельность человека’, ‘Христианство и опасность материалистического коммунизма’ и ‘Христианство и антисемитизм’.}.

Всего до нас дошло 137 писем Бердяева к И.П., хранящихся ныне в семье ее потомков во Франции, а также 34 встречных письма (РГАЛИ. Ф.1496. Оп.1). Мы отобрали для публикации 36 писем Бердяева за весь период переписки, включая последние письма философа. Тексты печатаются по ксерокопиям автографов, любезно предоставленным С.-Петербургскому фонду культуры г-жой Гуннель Вальстрм (Швеция). Выражаем ей нашу глубокую признательность, пользуемся случаем поблагодарить внуков И.П. — г-на и г-жу Allaine Pelle и вице-президента С.-Петербургского Фонда культуры А.В. Кобака за доброжелательное и деятельное содействие в появлении этой публикации.

Орфография и пунктуация писем Бердяева приведены нами в соответствие с современной нормой. Допущенные в ряде случаев отступления от этого принципа диктовались стремлением сохранить индивидуальные особенности авторской манеры. Годы на письмах проставлены рукою неустановленного лица, возможно, адресата (недостаток графического материала не позволяет судить об этом более уверенно). Поэтому при публикации мы заключили их в квадратные скобки. Так же оформлены все конъектуры публикаторов, дописывания слов и условно прочтенные фрагменты текста (в последнем случае в конце стоит знак вопроса).

Clamart
15 Января [1931]

Дорогая княгиня! Очень обрадовался Вашему письму. Благодарю за привет и поздравление. Я хотел Вам написать, поздравить Вас с праздниками и пожелать счастья на Новый год, но не знал Вашего адреса. Большая радость видеть иногда только горы и небо и дышать свежим горным воздухом. Для нас этот год начался неприятными волнениями. Американский экономический кризис привел к тому, что американцы, которые помогали целому ряду русских начинаний, хотят очень уменьшить свою помощь. Это может создать очень большие трудности и для меня и для многих русских. Придется может быть искать других путей¹.

Меня трогает, что Вы даже во время праздничного отдыха продолжаете перевод моей книги². Св. Иоанна Крест[ителя] переводить не нужно, можно просто взять соответствующие места из французского издания. С Экхардтом труднее, он не переводился на французский язык и его нужно переводить³. ‘Тварность’ трудно передать на французском языке. Мы поговорим об этом при свидании.

Хотел я расспросить Вас о Вел. Кн. Александре Михайловиче, который ведь отец Вашего мужа⁴. Меня просили прочесть его книгу ‘La religion d’amour’ и способствовать тому, чтобы его пригласили читать доклад христианской молодежи на Монпарнасе. Мне нравится его свободолюбие и широта, но думаю, что он ближе к теософии, чем к православию. Его посему также считают спиритом.

Во Вторник 20 Января в 4 ч[аса] дня у нас будет собрание с французскими католиками, о которых я Вам говорил⁵. Будет читать доклад Маритен⁶. Вам было бы интересно. Но боюсь, что Вы еще не будете здесь.

Надеюсь скоро Вас увидать, дорогая княгиня, и шлю Вам привет от всего сердца.

Душевно Ваш Николай Бердяев

Напишите мне, когда захотите возобновить наши занятия.

¹ Среди ‘русских начинаний’, которым помогали американцы, в первую очередь имеется в виду основанное в 1921 издательство ‘YMCA Press’. Б. принимал в его работе деятельное участие. См. подробнее: Андерсон П.Ф. Бердяевские годы 1922-1939 // Вестник Русского христианского движения (Париж). 1985. No 144. С.244-291. Другим таким начинанием было Русское христианское студенческое движение, возникшее в октябре 1923. Ср. в письме Б. от 7 февраля 1931: ‘/…/ меня тронул Monbrison [О нем см. прим.5 к письму 2. — Публ.]. Он пожертвовал 10000 фр[анков] русскому христианскому студенческому движению. Этот год был особенно трудный для движения, нужно было сделать огромное напряжение для сбора денег и такой большой единоличный взнос спасает положение. Думаю, что отчасти это произошло благодаря Вам, так как через Вас Monbrison связан с русскими. Я работаю среди этой молодежи и потому был взволнован этим фактом’.

² Речь идет о переводе ‘Философии свободного духа’ (1927-1928), над которым И.П. работала с весны 1930. Под названием ‘Esprit et Libert’ книга вышла в 1933 (Изд-во ‘Je sers’, Париж).

³ Экхарт Иоганн (ок.1260 — кон. 1327/нач. 1328) — немецкий мыслитель-мистик. Б. цитирует русский перевод его ‘Духовной проповеди и рассуждений’ (М., 1912, см.: Бердяев Н. Философия свободного духа. 4.2. Париж, 1928. С. 12, 83).

⁴ Вел. кн. Александр Михайлович (1866-1933) был отцом первого мужа И.П. — кн. императорской крови Федора Александровича (1898-1968), за которого она вышла замуж в мае 1923. В 1936 И.П. и Ф.А. развелись.

⁵ Ср. в ‘Самопознании’: ‘Были годы, когда в Париже происходил ряд интерконфессиональных собраний. Инициатива этих собраний принадлежала мне. В течение нескольких лет, на русской почве, в русском доме на Boulevard Montparnasse происходили встречи православных с французскими католиками и протестантами. Интересно, что французские католики и протестанты впервые встретились и разговаривали лицом к лицу на религиозные темы на русской почве. Также впервые встретились на русской почве и спорили католики-модернисты и католики-томисты’ (Бердяев Н. Собр. соч. Т.1: Самопознание. Париж, 1983. С.301). Позднее эти собрания, хотя и в более узком составе, происходили также дома у Б. в Кламаре. 24 марта 1931 Б. читал там доклад о религиозной проблеме человека. Приглашая на этот доклад И.П. и Монбризона, Б. пояснял: ‘Хотя по уговору с французскими католиками на этом собрании должны быть только католики и православные, но на свой доклад я могу пригласить и протестанта, да и не нужно слишком педантически к этому относиться’ (письмо от 22 марта 1931).

⁶ Маритен Жак (1882-1973) — французский религиозный философ, неотомист. Протестант, перешедший в католичество и отрицавший модернистские веяния. Отношения с Б. начались в 1925 и переросли в дружбу, несмотря на идейные расхождения. См.: Бердяев Н. Собр. соч. Указ. изд. Т.1. С.305-307 и по именному указ.

Clamart (Seine),
14, rue de St.Cloud
11 Августа [1931]

Дорогая княгиня! Очень тронуло меня Ваше милое письмо и мне стало очень грустно, что я не с Вами. Мы с Вами общались до сих пор главным образом на почве перевода моей книги и мне очень хотелось поговорить в Вами больше по душе, но нелепый случай помешал этому. Очень досадно, что я заставил Вас напрасно рано встать в день моего предполагаемого приезда. Я должен был приехать в 10 ч[асов] 22 м[инуты]. Не обозначал часа в телеграмме, потому что предполагал, что это единственный прямой поезд приходящ[ий] утром. Ваш случай с пропажей всех документов кончился благополучно, а он мог быть кажется еще более катастрофический, чем мой. Мой бумажник был несомненно украден, а не потерян, и найтись ничего не может. Очень неприятная возня с восстановлением carte d’identit¹. В ближайшее время, в течение Августа, я, конечно, никак не смогу приехать в Biarritz. У меня много хлопот. Но мне очень хочется побывать у Вас. И вот какая возможность мне представилась. Я вероятно поеду в Сентябре на три недели в Виши лечиться. Может быть я мог бы после Виши приехать к Вам на неделю или дней на десять отдохнуть после лечения. Но это может быть только в самом конце Сентября и в начале Октября. Я совсем не знаю, будет ли это удобно Вам, не будет у Вас кто-нибудь в это время и не будет ли это уже канун Вашего возвращения в Париж. До Виши было бы труднее приехать. У нас тоже ужасная погода, сырость и холод. Я совсем почти не могу ездить на велосипеде в лесу. Не выношу климат Франции, от сырости я чувствую себя совсем больным, все болит. Неужели Вы и в Biarritz заняты еще переводом моей книги? Вам бы следовало отдохнуть. И от школы Вам бы следовало отдохнуть². Я сам очень плохо умею отдыхать, но других наставляю. Мне все-таки весь Август и Сентябрь придется писать, есть срочная работа. Всякое дело в мире, самое даже творческое и интересное, имеет свою тяжелую и мучительную сторону. Это — закон жизни.

Читали ли Вы книгу воспоминаний Вашей сестры Марии Павловны?³ Книги я не видел, но прочел о ней страшно хвалебную статью Andr Maurois⁴, который сопоставляет ее даже с Прустом.

Благодарю Вас за все приготовления к моему приезду и не теряю надежды Вас увидеть.

Сердечно преданный Вам Ник[олай] Бердяев

P.S. Получил от Monbrison⁵ чек на денежную сумму, которая должна означать гонорар за мои французские брошюры. По-моему, эта сумма слишком велика и вероятно превышает следуемый за брошюры гонорар. Это меня смущает. Выход я вижу в том, чтобы излишки отнести к авансу в счет гонорара за французское издание ‘Философии свободного духа’. Monbrison очень милый и внимательный человек. Кстати, я считаю принципиально необходимым, чтобы французское издательство, которое будет издавать ‘Фил[ософию] свободного духа’ заплатило Вам гонорар за перевод.

Одну пересланную Вами открытку я получил, но писем не получал. Благодарю за пересылку. Еще что-нибудь может получиться.

¹ История несостоявшейся поездки Б. к И.П. в Биарриц, где она проводила лето, изложена в его предыдущем письме от 4 августа: ‘3 Августа вечером я не только поехал на вокзал, но и сел в вагон. И вдруг я обнаружил, что у меня украли бумажник, в котором было 800 франков, carte d’identit и нансеновский паспорт. Очевидно, это произошло, когда я садился, в коридоре было еще темно и была страшная давка. Я принужден был остаться, сделать заявление в комиссариат полиции вокзала. Ехать в Биарриц не могу и никуда не могу ехать, во всяком случае в близком будущем. Пропажа 800 фр[анков] очень расстраивает мои финансы. Предстоят всякие хлопоты. Нужно хлопотать о новых документах, что очень скучно. И это вместо приятного отдыха у Вас. /…/ Очень глупая вышла история. Я не только уже спокойно сидел на своем месте в вагоне, но даже начал читать книгу. Открытие сделал случайно прикоснувшись к боковому карману’. Carte d’identit — удостоверение личности.

² В 1920-40-е И.П. участвовала в деятельности ряда благотворительных организаций для русских эмигрантов: была товарищем председателя беженской ‘Быстрой помощи’ и возглавляла детский приют и школу для детей эмигрантов в Quincy (в 45 минутах езды от Кламара). Б. сочувственно относился к этим делам И.П. и несколько раз выступал с лекциями в этой школе (например, в мае 1935), а также принимал участие в проводившихся там встречах русской религиозной молодежи (напр., он читал там доклад на англо-русской конференции в январе 1936). Школа в Quincy давала не только приют детям эмигрантов, но работу некоторым из взрослых беженцев: так, летом 1930 в ней провела несколько месяцев знакомая Б. — Н.Д. Городецкая.

³ Единокровная сестра И.П. — вел. кн. Мария Павловна (1890-1968) — в первом браке (1908-1914) была замужем за Вильгельмом, герцогом Зюдерманландским (1884-1965). Разведясь с ним, вышла в 1917 замуж за кн. Сергея Михайловича Путятина (1883-1966), что облегчило ей бегство из России. В 1930-е снималась в кино, о чем Б. упоминает в одном из писем: ‘/…/ видел фильм, в котором Ваша сестра играла вместе с Шевалье. Она играла хорошо, но немного сухо’ (письмо от 14 августа 1937). Ее воспоминания: Marie, Grand Duchess of Russia. Education of a princess: A memoir / Translation from the French and Russian under supervision of Russell Lord. N.Y., 1931.

⁴ Моруа Андре (наст, имя Эмиль Эрцог, 1885-1967) — французский писатель.

⁵ Монбризон Юбер Конкере де (Hubert Conquere de Monbrison, 1892-1981) — французский издатель, меценат и художник. Основал издательство религиозно-этической литературы ‘Je sers’, в котором вышли многие произведения Б. Совместно с И.П. перевел на французский многие работы Б. Постоянно помогал Б., в т.ч. материально, в 1930-40-е. Философ отзывался о нем с неизменной теплотой: ‘Он такой прекрасный, редкий человек, с совсем не французскими свойствами щедрости и широты в помощи разным идейным начинаниям’ (письмо от 19 ноября 1932), ‘Он настоящий художник. Мне очень приятно было смотреть его картины, особенно изображения страны басков’ (письмо от 25 апреля 1934). С 1950 — муж И.П.

Vichy, Htel de Plaisance
22 Сентября [1931]

Дорогая княгиня! Шлю Вам привет из Виши, к сожалению погода здесь ужасная, такой холод, какого я давно уже не испытывал. 29 Сентября возвращусь уже в Париж. Очень огорчен, что нелепый инцидент с кражей моего бумажника помешал мне побывать у Вас, увидать Вас и говорить с Вами о многом. Меня очень радует, что Вы хотите переводить мою новую книгу, которая имеет для меня большое значение¹. Меня очень, очень тронуло Ваше отношение к переводу моей предшествующей книги. Теперь Вы опять хотите взять на себя преодоление больших трудностей, быть может больших, чем те, которые были с ‘Философией свободного духа’. Меня радует, что мы опять будем вместе работать. Надеюсь, что после Вашего возвращения в Париж мы с Вами скоро увидимся. Вы мне напишите, когда приедете и отдохнете от хлопот, которыми всегда сопровождается возвращение домой. Мы поговорим с Вами о том, что Вас особенно напрягает в моей книге или вызывает в Вас недоумения и вопросы. Я считаю свою книгу ‘О назначении человека’ не легкой и способной вызвать разные недоумения, хотя все же я старался ее писать ясно. В ней заключены некоторые мои интимные и заветные мысли.

Я знал, что Maury² был в отъезде и кроме того у него были беды в семье. Не знаю получил ли Monbrison мое ответное письмо, написанное в Аркашон³.

Лечение в Виши не есть отдых, оно даже утомляет и после него нужно отдыхать. Но потом оно очень помогает.

Надеюсь, что до скорого свидания.

Ваш Николай Бердяев

¹ Речь идет о кн. Б. ‘О назначении человека. Опыт парадоксальной этики’ (Париж, 1931). В конце 1931 Б. получил предложение о ее издании по-французски от одного из крупнейших издателей страны Бернара Грассо, но по настоянию Монбризона отклонил его, хотя и не был вполне уверен в правильности этого шага: ‘Решено, конечно, — писал он 23 апреля 1932, — что книгу я даю издательству ‘Je Sers’. Важно только выяснить, не смутят ли пастырей некоторые места моей книги, которые я считаю очень существенными’. В конце концов, французский перевод этой книги, выполненный И.П. и Монбризоном, вышел в 1935 (изд-во ‘Je sers’, Париж) под названием ‘De la destination de l’homme’).

² Мори (Морри, Maury) Пьер — французский католический публицист и общественный деятель. Редактор журнала ‘Foi et Vie’. В январе 1933 был одним из устроителей собрания Французской федерации католиков, на котором делал доклад Б.

³ Неподалеку от Аркашона (деп-т Жиронда), в местечке Пила располагалось имение родителей Монбризона — вилла Гиллари.

Clamait
10 Августа [1932]

Дорогая княгиня! Очень жалею, что не повидал Вас перед Вашим отъездом. Как я потом узнал, я вернулся до Вашего отъезда. После этого я побывал на съезде в Эльзасе, который был очень интересен по опыту общения разных вероисповеданий и разных национальностей. Там были и протестанты, и православные, и католики, были даже представители Индии, Японии, Канады и Австралии. Это дает много человеческих впечатлений. К сожалению только там было такое сырое место и сырая погода, что я чувствую неприятные последствия этого. Надеялся увидеть там Монбризона, но он не мог приехать, так как был занят экстренными делами типографии. Вам следовало бы когда-нибудь побывать на такого рода съезде. На съезде продавалась ‘Le christianisme et la lutte de classes’¹ и мне пришлось сделать очень много надписей. Мори сказал мне, что французская философская терминология ‘Философии свободного духа’ должна быть просмотрена Мираглио, которого я знаю. Он профессор философии, протестант, знает русский язык. А как идет перевод ‘О назначении человека’? Я надеюсь, что Вы не слишком себя утомляете, не ложитесь слишком поздно и я не мешаю Вам отдыхать. Но если Вам нужна будет моя помощь для некоторых трудных выражений, то напишите мне и я сейчас же Вам отвечу. Но очень прошу Вас не слишком себя мучить переводом, меня это беспокоит. Я по многим основаниям настроен довольно меланхолически и не очень отдыхаю душевно. Надеюсь, что Вы чувствуете себя хорошо и что погода Вам более благоприятствует, чем в прошлом году.

Душевно Вам преданный Николай Бердяев

¹ Французский перевод книги Б. ‘Христианство и классовая борьба’ (1931) был сделан весной 1932 И.П. и Монбризоном и сразу вышел в изд-ве Demain. Во время работы над ним Б. пришлось участвовать в различных съездах и конференциях в Швейцарии, Англии и Германии.

Clamart
29 Января [1933]

Дорогая княгиня! Памятуя о Вашем милом отношении, опять принужден прибегнуть к Вашей помощи, хотя и боюсь Вас затруднить. Дело вот в чем. Я написал статью ‘Человек и машина’, которая должна быть напечатана в журнале ‘Esprit’ и которую я предполагаю читать в качестве публичной лекции в Бельгии и Швейцарии¹. Мне говорили, что М.И. Цветаева хорошо переводит на французский язык. Так как она нуждается и хотелось ей дать заработок, то я поручил ей перевод этой статьи. Она мне представила перевод и он оказался плохим. Не может быть даже отдаленного сравнения с качеством Ваших переводов. Это есть буквальное переложение, язык совсем не французский, есть и ошибки, хотя их и не так трудно исправить. В таком виде статью нельзя читать и печатать. И вряд ли мы в силах будем вместе с переводчиком улучшить перевод. Я отметил очень много мест, которые во всяком случае требуют исправления. Вот я и решаюсь просить Вас посмотреть этот перевод и, если это окажется возможным, сделать некоторые исправления. Это будет огромная услуга. Вы уже так хорошо знаете мою манеру писать и мои мысли, лучше всех. Может быть это будет не так трудно для Вас. Но скажите мне откровенно, не слишком ли это Вас затруднит. Я должен ехать в Брюссель для чтения лекции 17 февраля, так что статья должна быть готова по-французски к этому времени. Меня беспокоит, что времени осталось не так уж много. Вообще я считаю, что меня подвели, рекомендовав Цветаеву, как переводчицу. Если Вы согласны просмотреть перевод, то я Вам немедленно его вышлю вместе с русским текстом. Вы мне скажите, можно ли что-нибудь сделать с этим переводом.

Сердечный привет, милая княгиня. Всегда радуюсь, когда Вас вижу.

Ваш Николай Бердяев

¹ Международный журнал ‘Esprit’ (‘Дух’) начал выходить в Париже в октябре 1932 под редакцией философа Эммануэля Мунье (1905-1950), вскоре стал центром движения молодых французских интеллектуалов, преимущественно католической ориентации. Статья Б. ‘Человек и машина: Проблема социологии и метафизики техники’ была напечатана сначала по-русски (Путь. 1933. Май. No 38. С.3-37). Из-за возражений Монбризона (ср. следующее публикуемое здесь письмо) Б. отказался от намерения поместить ее французский перевод в ‘Esprit’: он вошел в состав подготовленного И.П. и Монбризоном сборника ‘L’homme et la machine’ (Paris: ‘Je sers’, 1933). Для первого номера ‘Esprit’ была переведена из ‘Пути’ (1931. Октябрь. No31) статья ‘Правда и ложь коммунизма: К пониманию религии коммунизма’ (Vrit et mensonge du communisme). Отклик Б. на деятельность издателей журнала см.: Журнал Esprit и духовно-социальные искания французской молодежи // Путь. 1933. Июнь. С.78-82.

Vichy
25 Июня [1933]

Дорогая принцесса!¹ Я очень счастлив буду после лечения в Виши поехать к Вам и побыть с Вами неделю. Но меня все беспокоит, не будете ли Вы спешить из-за меня уехать из Парижа. Я остаюсь в Виши до 5 Июля, так что в Биарриц я могу приехать или 5 Июля вечером или, вернее, 7 Июля утром. Удобно ли это Вам? Напишите мне сюда, когда Вы уезжаете в Биарриц и можно ли к Вам ехать 5 Июля. Мой адрес: Vichy, Htel de Plaisance et Beau Rivage, Boulv. des Etats-Unis. Передайте, пожалуйста, Монбризону, что, если около 12 Июля он будет в Аркашоне, то я могу воспользоваться его любезным приглашением и на обратном пути заехать к нему на день или два. Вот еще какая у меня просьба. Я получил от редактора ‘Esprit’ письмо, в котором он очень настаивает на том, чтобы моя статья ‘Человек и машина’ была напечатана в их журнале. Редакция, по-видимому, дорожит статьей, но напечатать ее может по разным условиям лишь в Августовской книжке журнала. Я на это согласен и даже хотел бы этого. Но создается непорядок с выпуском брошюры. После выхода брошюры нельзя уже печатать в журнале. Вот мне и хотелось бы выяснить, необходимо ли выпускать брошюру сейчас или можно отложить ее выпуск до конца Августа? Буду Вам очень благодарен, если после разговора с Монбризоном Вы мне об этом напишете. Я должен ответить ‘Esprit’².

В Виши погода ужасная, дождь не прекращается, солнца не видно и это делает жизнь здесь очень унылой. Совсем не чувствуется лето. Кроме того меня удручает мещанский стиль публики вод. Это уже жалоба чисто эстетическая. Мы вообще вступаем в царство всеобщего мещанства. Это обратная сторона той социальной демократ[иза]ции, которую я сам считаю справедливой и неизбежной. Впрочем я совсем не люблю и блестящего и роскошного светского стиля. Трудно получить удовлетворение. Я все-таки каждый день понемногу пишу новую книгу.

Всегда рад получить от Вас весть.

Душевно Ваш Николай Бердяев

¹ Ср. в письме от 31 января 1933: ‘Дорогая принцесса (это новое обращение мне представляется более красивым и менее банальным)!’ На смену этому обращению в 1935 пришли слова ‘Дорогой друг!’, сохранившиеся в переписке до самого ее конца.

² См. прим.1 к предыдущему письму.

Clamart
18 Июля [1933]

Дорогая моя принцесса и друг! Начинаю письмо с того, что делаю Вам сцену. Прежде всего Вы телефонировали Монбризону, когда я сидел у него в соседней комнате, и не подозвали меня к телефону. Этим Вы лишили меня возможности услышать Ваш милый голос хотя бы по телефону. Во-вторых, я протестую против Вашего заявления, что я недостаточно придавал значения тому, что Вы говорите, в течение всего моего пребывания у Вас. Что-то в этом роде было сказано по телефону. Я же в печали и грусти сидел по соседству с местом телефонного разговора. После этой маленькой сцены перехожу к письму по существу. Приехал я домой в плохом состоянии. У меня оказалась температура 38,3 и я чувствовал себя совсем больным. Думаю, что меня отравили в вагоне-ресторане, где я должен был есть, так как забыл в автомобиле или на вокзале еду, которую мне дали у Монбризонов. Сегодня уже чувствую себя гораздо лучше. Возможно, что я также простудился в дороге. Дом Монбризона очень интересный, в очень выдержанном стиле. Такого оригинального дома я еще не видел. Мы совершили большую прогулку по лесу. Но мой любимый лес лиственный, а не сосновый. Монбризон был так же очаровательно мил, как всегда. Его восьмилетняя дочка, которая ехала с нами на вокзал, очень хорошенькая и в этом возрасте уже ужасная кокетка.

Я вспоминаю о днях, проведенных у Вас и с Вами, как о празднике. Сейчас я невольно погрузился в будничные заботы и дела, это неотвратимое последствие близости Парижа, хотя дома меня и стараются охранять. В Англию я не еду¹. Поездке мешает мое нездоровье и необходимость более продолжительного отдыха. Я мог бы остаться у Вас еще несколько дней. Сейчас очень жалею, что не сделал этого. Помешало то же свойство, которое есть и у Вас, — слишком большая обеспокоенность будущим и недостаточная отдача себя настоящему. Зато отдаюсь сейчас прошедшим дням. Я очень сблизился и сдружился с Вами за дни, проведенные в Биаррице. Мне кажется, что я Вас почувствовал и узнал. И образ Ваш стал для меня еще милее. Я считаю счастливым для себя самый факт Вашего существования на свете. Имейте в виду, что я с большим трудом сближаюсь с людьми, всегда чувствую большое расстояние ([иначе?] дистанцию) и кроме того выражаю обыкновенно меньше, чем чувствую, вообще очень мало выражаю себя эмоционально. Это очень неприятная черта характера, которая оставляет впечатление сухости и слишком большой сдержанности, но эта же черта может делать более ценным то, что человек говорит. Очень вспоминаю наши разговоры вечером в Вашей гостиной и наши поездки, когда Вы открылись мне, как очаровательный шофер. Писал я у Вас главу своей книги ‘Я, одиночество и общество’². Но я не чувствовал одиночества, которое переживаю иногда очень остро. Я делаю основное различие между ‘обществом’ и ‘общением’. С Вами чувствовал я себя в ‘общении’, а не в ‘обществе’. В ‘обществе’ же как раз одиночество наиболее остро. Есть в Вас для меня точки, которые остаются темными, но может быть это так и должно быть.

Я нахожу, что из Парижа уезжать не стоит на Июнь и начало Июля, лучше уезжать на конец Августа и Сентябрь. В начале Августа меня приглашают в Женеву на тот же съезд, на который едет Монбризон, но я наверное не поеду.

Буду очень ждать от Вас письма. Если Вам легче и приятнее писать письма по-французски, то пишите по-французски. Передайте мой привет Монбризону, который сейчас у Вас, Кн. Федору Александровичу, детям и всем. Еще раз Вас благодарю за гостеприимство.

Целую Ваши руки.

Любящий Вас Николай Бердяев

Жизнь в Вашем доме была для меня очень уютной.

¹ По-видимому, речь идет о предполагавшемся участии Б. в конференции ‘Русский коммунизм’, проводившейся в Лондоне британским Национальным миссионерским движением мирян.

² Имеется в виду III глава книги ‘Я и мир объектов: Опыт философии одиночества и общения’ (Париж, 1934).

Clamart
1 Августа [1933]

Дорогая принцесса! Очень счастлив был получить Ваше милое письмо. Дни, проведенные с Вами в Биаррице, сейчас представляются мне сновидением. Наступил трезвый день с его заботами и трудом. Впрочем творчество для меня не есть трезвый день. Я часто пишу так, как будто бы нахожусь в сновидческом и бессознательном состоянии. Продолжаю писать книгу и думаю в Сентябре ее окончить. Я вполне согласен с Вами, что встреча с людьми имеет религиозный смысл и общение человеческих душ есть величайшая тайна мира. Мне очень близко то, что Вы об этом пишете. Проблема одиночества и общения есть основная моя проблема. В значительной степени о ней я теперь пишу трудную и мудреную философскую книгу. Сам я в этом отношении очень трудный человек. Главное мое несчастье в том, что мир и жизнь постоянно вызывают во мне чувство брезгливого отталкивания. И я радуюсь, когда этого не бывает, я счастлив, когда испытываю притяжение без отталкивания. Так у меня это с Вами, милой принцессой. Я с такой страстью ухожу в творческую мысль, потому, что ‘жизнь’ так часто вызывает во мне болезненное отталкивание, слишком многое кажется мне уродливым. Вы мне сказали, что я от скромности ничего не говорил о себе. Вот я и сказал сейчас о своем свойстве, которое внешне стараюсь всегда не показывать, так как считаю дурным его показывать. Я старался бороться со своей метафизической и физической брезгливостью к миру, которая вызывает уединение, но мне это больше удалось в творчестве, чем в отношениях с непосредственной жизнью. При этом нужно сказать, что мне совсем не свойственно презрение, я никого и ничего не презираю, я не способен высокомерно относиться даже к самому последнему из людей. Мое свойство не столько нравственного, сколько болезненно-эстетического характера. Впрочем, у меня есть и нравственная брезгливость.

Я прочел на днях в газете, что одна русская, член студенческого христианского движения, т.е. значит еще молодая, умерла в Биаррице от солнечного удара во время купания. Я вспомнил о Вас и испугался. Принимаете ли Вы все предосторожности при купании и при лежании на солнце на пляже? Кажется, необходимо мочить холодной водой голову. Я давно слыхал, что такое лежание на солнце может быть опасно, если это делать неосторожно. Как вообще Ваше здоровье? Мне кажется, что у Вас не особенно хорошее здоровье. Я уже поправился и жалею, что не поехал в Оксфорд. У нас около недели была ужасающая, давно уже не бывшая жара. Нечем было дышать и совершенно невозможно было спать. Около океана не бывает такой духоты. Можете себе представить, совершенно неожиданно я опять попаду к океану, на этот раз на север, в Нормандию. Хорошие знакомые французы пригласили нас приехать в Pourville около Dieppe. Там у них вилла, в которой они сами не живут, так что мы будем одни. Едем мы туда 8 или 9 Августа. В конце Августа я вернусь. Адрес мой это время будет: Pourville, par Dieppe, Villa Belle-Vue. Нормандия есть, конечно, совсем иной мир, чем тот южный мир, который Вы мне показывали. В нем Вас, друг мой, не будет.

В ‘Le Temps’ напечатана большая статья философа Лавелля об ‘Esprit et libert’¹. Я Вам ее покажу в Париже. Лавелль пытается в своих категориях с французской элегантностью выразить мою основную мысль о двух свободах. Статья интересна, написана с симпатией, но в ней притупляется острота моей мысли. Это время меня посещали некоторые немецкие изгнанники². Производят очень печальное впечатление. У немцев гораздо меньше сопротивляемости, чем у русских, они выносят только организованную жизнь. Русские же могут жить и над бездной, как-то изворачиваются.

Целую Ваши руки, друг мой, и всем шлю привет.

Ваш Николай Бердяев

¹ Лавелль Луи (Lavelle Louis, 1883-1951) — французский философ-спиритуалист. Преподавал в Сорбонне (1932-1934), затем — в Coll&egrave,ge de France (до 1941).

² Имеются в виду беженцы из Германии, спасавшиеся от нацистов.

Pourville, Villa Belle-Vue
23 Августа [19]33 г.

Дорогая моя принцесса! Пишу Вам из Нормандии, где живу уже две недели. Первую неделю была чудесная погода и не жаркая, было очень приятно. Но в последние дни погода испортилась. Живем мы в большой вилле с садом, сад полный цветов, хотя сад не в моем вкусе, я люблю заросшие сады, когда много деревьев и кустов. Вилла пустая, хозяева не живут, по соседству только садовник. Но мы должны сами заниматься хозяйством, готовить еду, что, конечно, скучно. Из окон виден океан и зеленый луг с пасущимися коровами и овцами, странное сочетание. В Биарицц (вместо двух р. поставил две ц.) океан более грандиозный и суровый, здесь более мягкий и напоминающий море. Нормандия более зеленая, в ней более богатая растительность. То, что около Биарриц[а] можно увидеть, отъехав на автомобиле в деревню басков, здесь находится около самого океана. Стиль нормандских домов очень напоминает стиль басков. Но все-таки здесь чувствуется север. Юг имеет свою прелесть. Кроме того здесь нет около океана милой принцессы. Pourville маленький, но довольно модный пляж. Особенно в дни жары был наплыв купающихся и наслаждающихся. Я мог наблюдать оголившуюся и наслаждающуюся буржуазию. Не могу сказать, чтобы она мне понравилась. Отталкивает не само оголение, а его профанация и опошление, часто уродство физическое и душевное. Возвращаемся мы 29 или 30 Августа и после я уже твердо буду в Кламаре. Свою новую книгу я уже кончил. Теперь переписываю и делаю небольшие вставки. В Октябре вероятно будет совсем кончена. Я очень рад, что Вы перевели ‘Смысл любви’ Вл.Соловьева¹ и не вижу в этом никакой измены, друг мой. Изменой было бы, если бы Вы бросили переводить ‘О назначении человека’ и начали переводить какого-нибудь современного автора. Я прочел Ваш перевод моей статьи о марксизме и детерминизме² и нахожу его превосходным. Только одно слово переведено неверно, ‘общее’ нужно переводить ‘gnerai’.

Часто ли у Вас бывает тоска, свойственно ли Вам это состояние? Когда я был совсем молод, у меня бывали ужасные состояния тоски. Иногда ведь бывает беспредметная, необъяснимая тоска. Тоска в молодости часто означает, что душевные силы человека не раскрылись, не выявлены, что потенциально заложенное в человеке не перешло в актуальное состояние. Есть особенная меланхолия от неуверенности, что надежды на полноту жизни осуществятся. В человеке происходит пробуждение дремлющих сил, раскрываются все новые и новые миры. Это сопровождается не только радостью, но и тоской. Душа выходит из замкнутого мира, в котором она находилась и который иногда принимала за полноту бытия, и это сопровождается острым и мучительным чувством недовольства своей жизнью. Рост души может увеличивать недовольство жизнью и тоску. Поэтому тоска может быть и положительным симптомом. Самая большая тайна человеческого существования это, что в человеке потенциально заключена целая вселенная, но он сам об этом не подозревает. И в человеке происходит пробуждение к новой жизни и к новым мирам.

Очень мечтаю о разговоре с Вами в октябрьский вечер. Когда Вы возвращаетесь? Я уже по Вас соскучился, что нехорошо. Под темными точками я понимал не что-нибудь отрицательное, а остающееся неизвестным, неразгаданным, непонятым в другом человеке. Но об этом не стоит рационально разговаривать, это раскрывается в опыте общения.

Я здесь плохо сплю, хуже чем у Вас под грандиозной сеткой. Отдыхаете ли Вы и поправляетесь ли?

Часто о Вас думаю. Целую Ваши руки.

Ваш Николай Бердяев

¹ Перевод И.П. ‘Смысла любви’ нами не обнаружен. Вместе с другими произведениями B.C. Соловьева этот текст был издан по-русски в Берлине в 1924. В 1939 Б. написал предисловие к французскому переводу ‘Оправдания добра’, напечатанному Обье. С просьбой о переводе он обратился также к И.П.

² Статью Б. ‘Марксизм и детерминизм’ И.П. переводила для издательства ‘Demain’. Там она издана не была. Осенью 1933 Б. получил предложение напечатать ее в англоязычном журнале в США. По-видимому, и этот перевод также не был опубликован.

Clamait
18 Сентября [1933]

Дорогая принцесса! И все-таки Ваша тоска есть знак роста души. Если у Вас тоска от фальши и лжи жизни, то это значит, что Вы переросли те условия жизни, в которых приходится жить. Ведь другие очень хорошо себя чувствуют в этой фальши и лжи, с восторгом купаются и плавают в этой атмосфере. В Вашей тоске есть и что-то положительное, хотя Вам от этого не легче. Мне почти с детства присуще это мучительное чувство лжи, на которой основана жизнь, и в молодости у меня много было революционных восстаний против лжи, на которой построена вся жизнь общества. Это очень сильно у Л.Толстого, и именно в его романах. Но революция, которая есть одна из форм восстания против лжи, фальши и неправды, сама обыкновенно создает новую ложь, новую фальшь, новую условность, за которой не скрыто подлинных реальностей. Русская революция, в которой есть своя правда, поразительна по количеству созданной ей лжи. Ложь русских коммунистов быть может еще более ужасна, чем их насилие. Жизнь ‘светского общества’ основана на той фальши, которая Вас мучит и вызывает в Вас тоску. Л.Толстой лучше всех обличал это. Но на смену фальши и лжи аристократического ‘светского общества’ приходит фальшь и ложь буржуазного ‘светского общества’ и потом пролетарского ‘светского общества’, которые кристаллизуются после революций. Это есть закон социальной обыденности. Но страшнее всего то, что религия, которая должна восставать против всей фальши и лжи во имя подлинных реальностей, создавала в истории непомерное количество лжи и принуждала человеческие души к фальши. Религия в истории тоже подчиняется законам социальной обыденности, это мы видим в истории церкви. И все-таки возможен прорыв к подлинной жизни и правде для души, которая к этому стремится. Но человек не может только восходить, он принужден также нисходить. Неизбежна смена состояний радости от восхождения и подъема и тоски от нисхождения в обыденность. И слава Богу, что есть эта тоска, а не довольство низменным состоянием.

Я сейчас очень занят, мне очень многое нужно сделать за Сентябрь и Октябрь, до начала лекций, семинара, собраний и пр. Нужно прежде всего совсем кончить новую книгу, переписать ее в окончательном виде. Нужно выработать несколько циклов лекций, план семинара, просмотреть немецкий перевод ‘О назначении человека’¹ и мн[огое] др[угое]. Сейчас у нас в доме болезни, больна сестра моей жены². Так как у нее слабое сердце, то мы беспокоимся, хотя болезнь и не очень тяжелая. Но у нас создается много осложнений, связанных с обыденностью.

В Биаррице и Пурвилле я полюбил океан. Близость большой и мощной стихии создает особое чувство жизни. Но люди умудряются около океана создать пошлую жизнь. Я видел большое количество дам в синих штанах книзу расширяющихся и пришел к тому заключению, что для дам молодых, тонких и высоких это красиво. Значит это должно быть красиво для Вас, друг мой. Вы можете быть очень красивым матросом. Это связано с тем, что в Вас [от датчан?]. Об этом мы много говорили.

Пишу Вам уже последнее письмо в Биарриц. Надеюсь, что скоро получу от Вас известие, что Вы уже в Париже и что мы можем увидеться, о чем очень мечтаю. Как жаль, что мы так далеко живем друг от друга.

Ваш Николай Бердяев

Непременно напишите мне, когда Вы приедете в Париж и отдохнете от путешествий. Меня возмущает, что принцесса не хочет мне дать свою фотографию. Помните об этом возмущении.

¹ Немецкий перевод ‘О назначении человека’ был сделан И.Шором: Von der Bestimmung des Menschen. Bern, Gotthelf-Verlag, 1935.

² С 1909 Б. был женат на Лидии Юдифовне (урожд. Трушевой, 1874-1945). С 1914 в доме Б. жила ее сестра, Евгения Юдифовна Рапп (1875-1960). Первым браком Л.Ю. и Е.Ю. были замужем за братьями В.И. и Е.И. Раппами.

Clamart
17 Февраля [19]34 г.

Дорогая моя принцесса! Сообщаю Вам, что я уезжаю в Прибалтику 27 Февраля и вернусь к концу Марта¹. Надеюсь, конечно, до отъезда Вас увидеть и чтобы докончить исправление главы книги и чтобы просто иметь с Вами общение. Новую главу перевода до моего отъезда я уже не успею просмотреть и с Вами исправить. Единственное, что можно сделать, это докончить исправление третьей главы, что было бы хорошо. Последнюю неделю перед отъездом я буду очень занят. Единственный день, который у меня более свободен, это Пятница 23 Февраля. Если хотите, в этот день я мог бы приехать к Вам, что мне было бы очень приятно. Тогда можно было бы докончить и просмотр небольшого оставшегося куска третьей главы. Неприятно только, что это отнимет время от разговора и общения с Вами. Можно, конечно, встретиться для этой работы специально у меня, но тогда уже в тот же день утром, что кажется неудобно Монбризону. Буду ждать от Вас сообщения.

Возникает новое французское издательство с специальной философской серией, которая будет называться ‘Философия духа’. Во главе, в качестве редакторов философской серии будут стоять два философа спиритуалистического метафизического направления Лавелль и Ле-Сенн². Они были у меня и очень просили дать книгу для их философ[ской] серии. О книге ‘Назначение человека’ не может быть и речи, как я им объяснил. Но они хотят мою новую книгу ‘Я и мир объектов’. Выпустить эту книгу они хотят непременно осенью согласно издательскому плану. В принципе я согласен дать книгу новому издательству, которое будет новым и заслуживающим сочувствия явлением французской философской культуры. Но есть трудность с переводчиком. Я не могу с этим обратиться к Вам, моему милому другу и моему очаровательному переводчику³. Это значило бы бросить перевод ‘Назначения человека’, книги основной для меня и выходом которой на французском языке я особенно дорожу. Хотя книга ‘Я и мир объектов’ небольшая, половина ‘Назначения человека’, но ее нужно переводить быстро, это связано с издатель[ски]м планом. Переводчика найти можно, но вопрос этот не такой простой для меня.

Совсем не знаю, как Вы живете, как себя чувствуете в последнее время? За это время, что мы с Вами не виделись, в Париже произошла маленькая революция⁴. Во всяком случае очень надеюсь увидеть Вас, друг мой, до моего отъезда.

Ваш Николай Бердяев

¹ Эта поездка Б. оказалась неудачной: ‘В Риге я заболел ангиной, — сообщал он И.П. 25 марта, — и это помешало мне полностью осуществить план лекций. Кроме того меня бойкотировало немецкое общество, которое все симпатизирует гитлеризму и из газет узнало, что я противник гитлеризма, а также известная часть русского общества. Не так просто мне читать лекции в стране с запутанными национальными и политическими отношениями’.

² Имеется в виду издательство Фернана Обье ‘Montaigne’. Ле-Сенн Рене (Le Senne Ren, 1882-1954) — французский философ, лидер спиритуалистической философии в университетской традиции Франции между двумя войнами. Является также основателем системы категорий, построенной на интроспективистском анализе.

³ Кн. ‘Я и мир объектов’ (1934) была в конце концов переведена Ir&egrave,ne Vild-Lot для упомянутой Б. серии (Philosophie de l’Esprit) и вышла в ее составе в издательстве Фернана Обье (Ed. Montaigne) в 1936 под названием ‘Cinq mditations sur l’existence’. Тому предшествовало некоторое ‘выяснение отношений’ Б. с Монбризоном, ревниво относившимся к творчеству философа: ‘С книгой ‘Я и мир объектов’ произошло недоразумение, — писал Б. 21 февраля 1934. — Лаги [сотрудник Монбризона. — Публ.] начал говорить со мной об издании этой книги в ‘Je Sers’ и находил трудным выпустить две книги в одном издательстве почти одновременно. Но ведь об этом у меня не возникало и вопроса. Я определенно обещал эту книгу для философской коллекции Лавелля и Ле-Сенна и даже вопрос о ее переводе на французский у меня возник в связи с их предложением. И книга ‘Я и мир объектов’ совсем не подходит к плану издательства ‘Je Sers’, как издательства религиозного, издающего специально христианские книги. ‘Назначение человека’ есть прежде всего христианская этика. А ‘Я и мир объектов’ есть специальная чисто философская книга, в которой почти не упоминается даже имя Божье. Эта книга подходит для такого специфически философского начинания, как начинание Лавелля и Ле-Сенна, которое заслуживает поддержки с точки зрения философской культуры’.

Ф.Обье (Aubier Fernand) начинал в 1910-е как романист-мистик (La piste hallucinante. Paris, 1913). В 1930-40-е издавал философскую и другую гуманитарную литературу.

⁴ Речь идет о массовых демонстрациях протеста против коррупции в парламенте и правительстве (дело Ставиского). 6 февраля 1934 одна из таких демонстраций завершилась кровавым столкновением с полицией: 11 убитых и 300 раненых.

Clamait
24 Декабря [1934]

Дорогая принцесса! У меня осталось тяжелое впечатление от разговора с Монбризоном о правах перевода моих книг на другие языки. Я бы очень не хотел, чтобы у нас были недоразумения по этому поводу. Поэтому я Вам пишу. Монбризон принципиально неправ. Но неправота его происходит совсем не от того, что он склонен защищать материальные права издателей и утеснять писателей. Он человек щедрый по характеру, я это хорошо знаю. Все происходит от того, что он плохо знает существующие в этом отношении правила и обычаи, а может и потому, что у него есть некоторый деспотизм в отношении к делам, которыми он занимается.

Приведу Вам целый ряд аргументов, которые очень прошу Вас сообщить Монбризону.

1) Одно английское издательство заказало мне одну книгу, которую я уже почти кончил. Книга будет издана прежде всего по-английски, раньше чем по-русски. Когда мы вырабатывали условия, я написал издателю, что хочу издать эту книгу также по-французски и на других языках. Он мне ответил, что это его совершенно не касается, что это мое дело, что его права распространяются исключ[ите]льно на издание на английском языке.

2) Немецкие издательства, которые издавали мои книги раньше, чем они были изданы по-французски, никогда не поднимали вопроса о их правах на издания на других языках. Совершенно очевидно, что издатель переводной книги имеет права только на издание этой книги на одном языке данной страны. Права имеет только издатель оригинального издания, в данном случае русского. Иначе книга изданная на двенадцати языках (случай с ‘Новым средневековьем’¹) создала бы нелепое положение: каждый из двенадцати издателей предъявлял бы исключительные права на издания на других языках.

3) Два крупных французских издательства Pion и Descle² никаких прав за собой не признают на издания моих книг в переводе на другие языки и такого рода параграф исключают из договора. Как я говорил, ‘Новое средневековье’ переведено с французского на испанский и другие языки, и Pion считал, что это не имеет к нему никакого отношения. Я теперь много издаюсь по-английски и ни один издатель не считает, что он имеет какие-либо права на мои книги, кроме изданий на английском языке.

4) Представьте себе такой случай. Я имею полное право продать какую-нибудь книгу, напр[имер] ‘О назначении человека’, разом нескольким иностранным издателям, французскому, немецкому, английскому и др[угим]. Книга может появиться на нескольких языках в одно и то же время, в один месяц и даже в один день. Может ли какое-нибудь издательство претендовать на преимущественное право на переводы на других языках. Получается абсурд. Очень возможно, что ‘О назначении человека’ выйдет разом на двух языках.

5) Недоразумение происходит от того, что Монбризон стоит на чисто французской точке зрения и трактует меня как французского писателя. Но я русский писатель, оригинальные издания моих книг русские. Французский издатель не имеет больше прав, чем испанский, португальский или сербский. Ведь переводчик имеет полное право пользоваться не только оригинальным текстом, но и всеми переводами, если это помогает ему переводить.

Как русский писатель я нахожусь в особенно тяжелом положении. Если я все-таки еще кое-как существую, то исключительно потому, что книги мои переводятся на разные языки. Это один из главных источников моего существования. Между тем как вышло так, что я нарушаю какие-то права.

Очень прошу Вас перевести содержание этого письма Монбризону.

Жду Вас в следующий Понедельник. Желаю Вам радостных праздников.

Душевно Ваш Николай Бердяев

¹ К концу 1934 были изданы переводы кн. Б. ‘Новое Средневековье: Размышление о судьбе России и Европы’ (Берлин, 1924) только на французский, немецкий, испанский, хорватский и английский. Переводы еще на 6 языков появились позже.

² Издательство Pion было основано семьей печатников-датчан в XVIII в. Анри Плон (1806-1872) и его братья в 1852 получили титул императорских печатников. Приобрели исключительное право на издание документов Людовика XIII, Марии Антуанетты и Наполеона. Известны изданиями исторических книг и альбомов, произведений французской и зарубежной классики. В 1927 Pion издал французский перевод книги Б. ‘Новое Средневековье’, годом ранее — его статью ‘Судьба культуры’.

Основанное в Брюгге в 1877 бельгийское издательство Descle de Brouwer, перенеся свою деятельность в Париж, специализировалось в области теологии, философии и др. гуманитарных дисциплин. В 1933 оно выпустило на французском сборник работ Б. ‘Проблема коммунизма’.

Clamart
5 Августа [1935]

Дорогой друг! Очень хочу поговорить с Вами и иметь общение с Вами хотя бы на расстоянии. Прежде всего мне хочется сказать Вам о впечатлении от посещения школы. Мне очень понравилась атмосфера простоты и дружественности. Я очень боюсь всего официального и казенного. Но этого как раз совсем нет. Мне было очень приятно.

Моя поездка очень откладывается. 23 Августа я поеду в Pontigny на 3-4 дня, там будет разговор об аскетизме и меня очень зовут¹. Только в самом конце Августа еду в Виши. В этом году мы собираемся ехать втроем, для чего нужно, конечно, преодолеть ряд трудностей. Очень счастлив был бы потом поехать к Вам и побыть с Вами хотя бы неделю, но в этом году это не удастся сделать.

Настроен я довольно печально и по причинам сверхличным и по причинам личным. Меня освобождает от печальных и тяжелых настроений творческий процесс. Но сейчас условия так складываются, что мне трудно сосредоточиться на писании моей книги о духе и духовной жизни². Сознание разбито мелкими делами и писанием обязательных статей.

По поводу ‘Назначения человека’ получил ряд писем, некоторые очень сочувственные, но не скажу, чтобы письма были очень интересны. Очень милое письмо написал Бруншвиг³. Это меня удивляет, т.к. он совсем не должен сочувствовать моей философии.

А как Вы живете, как себя чувствуете, что делаете? Вы не очень любите писать письма, но я все-таки надеюсь получить от Вас известие.

Хотел еще Вам писать, но меня отрывают от писания письма и я спешу кончить.

С 1 Сентября мой адрес будет — Vichy, Htel de Plaisance et Beau Rivage. До этого писать можно сюда.

Ваш Николай Бердяев

¹ Летние ‘декады’ в Понтиньи, имении французского общественного деятеля и мыслителя Поля Дежардена (1860-1940), собирали в 1910-1939 цвет международной интеллектуальной и культурной элиты. Б. принимал участие в этих встречах с 1928. См.: Собр. соч. Указ. изд. Т.1. С.312-313.

² Речь идет о книге ‘Дух и реальность: Основы богочеловеческой духовности’ (Париж, 1937). См. также прим.2 к письму 18.

³ Бруншвиг (Брюнсвик, Brunschvicg) Леон (1869-1944) — французский философ. 28 июня 1933 Б. сообщил И.П.: ‘/…/ французская Acadmie des Sciences morales et politiques присудила мне премию за мою книгу ‘Esprit et libert’. Я уже раньше знал об этом от Бруншвига, который это и устроил’. Подробнее об отношениях Б. с Бруншвигом см.: Собр. соч. Указ. изд. Т.1. С.405.

Vichy, Htel de Plaisance et Beau Rivage
4 Сентября [1935]

Дорогой друг! Рад был получить от Вас письмо. Я знаю, что Вы пишете письма не легко. Я сейчас в Виши. Мы здесь лечимся с моей женой и ее сестрой. После больших затруднений нам удалось-таки выбраться в Виши. К нашему удивлению погода довольно сносная. До Виши был в Pontigny на декаде, посвященной аскетизму. Мог быть всего четыре дня вместо десяти. Было довольно интересно. Особенно интересно мне было встретиться с Боналути¹ и Мартином Бубером², которого я впрочем встречал и раньше. Боналути очаровательный человек, но судьба его очень трагична. Он профессор истории христианства в Риме и священник, отлученный от церкви и обвиненный в модернизме и вместе с тем выгнанный из университета за отказ присягнуть фашистскому правительству. Он очень верующий человек, глубокий христианин. Мартин Бубер замечательный еврейский религиозный мыслитель, мистик, человек необыкновенной доброты. Он тоже в Германии выгнан из университета, как еврей, ему запрещены какие-либо публичные выступления. Я сопоставил это с тем, что я изгнан из моей родины и что православные постоянно подозревают меня в ересях. Был также Андре Филип³, которого я давно знаю, и [два слова нзрб.] из группы ‘Esprit’, с которым я в хороших отношениях. Атмосфера была хорошая. Была одна дама, пожилая и на вид очень больная, которая Вас знает и говорила со мной о Вас. Я делал доклад о разных типах аскетизма.

Получил письмо от жены Маритена, которая восторженно отзывается о моей книге ‘О назначении человека’. Меня это поразило, так как она католичка и томистка. Сам Маритен книги еще не прочел. Я все-таки думаю, что французам трудно будет переварить мою этику, она очень противоречит их общеприня[ты]м принципам. Моя революционность лежит не в обществе, а в личности, в неповторимом индивидуальном. Французское же мышление совершенно социализировано.

Сейчас я уже занят подготовлением курса, который буду читать в эту зиму, он совершенно новый и довольно трудный.

Вопрос о соотношении женского и мужского начала в Вас очень сложен, как и вообще он сложен. Материнское начало, которое вообще сильно в Вас, может обращаться против другой стороны женского начала в Вас и даже получать поддержку мужского начала в Вас. Но все очевидно слагается по периодам, одно вытесняется другим. Я думаю, что мужская природа менее периодична в отношении пола, чем женская. Отсюда частое несоответствие и взаимное непонимание.

Возвращаемся домой мы 17 или 18 Сентября.

Всегда рад буду получить от Вас письмо. В Октябре увидимся. Если Вы перемените квартиру, то может быть будете ближе и к Вам легче будет ездить. Но переменять квартиру очень скучно.

С сердечным приветом.

Ваш Николай Бердяев

¹ Боналути (Буонаюти) Эрнесто (1881-1946) — итальянский священник-‘модернист’. В 1925 отлучен от Церкви. В 1927 лишен кафедры в Римском ун-те.

² Бубер Мартин (1878-1965) — еврейский философ и писатель. Отклик Б. на его труды см.: Путь. 1933. Май. No38. С.87-91.

³ С французским экономистом и политическим деятелем Андре Филиппом (Philip Andr, 1902-1970) Б. познакомился в Понтиньи. Позднее Ф. стал депутатом от социалистов, участником Сопротивления, в 1946-1948 — министром финансов и экономики.

Clamart
17 Мая [1936]

Дорогой друг! Все это время очень хотел Вас повидать. Но я чувствую себя очень плохо, хуже чем обыкновенно весной. У меня постоянная тяжесть и сдавленность головы, боль вокруг ушей и головокружение. Необходимо отдохнуть, но сейчас еще не могу этого сделать. Если буду себя так чувствовать, то вряд ли смогу поехать в Июле в Англию на конгресс религий.

Пишу Вам вот по какому поводу. Как Вы знаете уже, редактируемый мной журнал ‘Путь’, который существовал десять лет, не имеет более ни одного сантима¹. Были сделаны попытки достать средства для продолжения ‘Пути’ в Англии. Обещали дать очень небольшую сумму, которая не делает возможным существование журнала. На днях у нас было собрание, на котором обсуждался вопрос о способах спасения журнала. Вот к какому результату пришли. И.И. Фондаминский, который спас уже ‘Современные записки’², предложил такой план. ‘Путь’ сможет существовать, если добыть еще 100 подписчиков, это минимальная цифра, лучше, конечно, больше. Речь идет именно о подписчиках на год, а не о подписчиках отдельных номеров. В год журнал стоит всего 35 франков, это сумма небольшая. Нам нужно составить список адресов лиц, сколько-нибудь интересующихся журналом, и разослать воззвание с предложением подписаться, объяснив, что от этого зависит возможность существования журнала. 25 Мая у П.Ф. Андерсона предполагается собрание сочувствующих лиц, которые могли бы указать адреса и взять на себя добытие подписчиков, каждый хоть по несколько человек³. К Вам имею следующую просьбу, предположим, что Вы интересуетесь редактируемым мной журналом, посвященным русской религиозной мысли. Прежде всего подписаться лично на журнал, Вас нет в числе подписчиков, указать некоторые адреса и, если возможно, найти хоть несколько подписчиков. Это для нас единственный способ спасти журнал. Это некоторое обложение, но обложение очень скромное. Подписаться на ‘Путь’ можно, когда я буду у Вас. Надеюсь скоро Вас увидеть и говорить с Вами о более интересных вопросах, чем финансовые способы продолжения журнала. Я условлюсь с Вами по телефону, когда лучше нам увидеться.

Хотя я безумно устал и плохо себя чувствую, но все-таки каждый день пишу книгу.

Надеюсь, до скорого свидания. Я по Вас соскучился.

Ваш Николай Бердяев

¹ Журнал ‘Путь’ — орган русской религиозной мысли. Выходил под ред. Б. с сентября 1925 по март 1940. Вышел 61 номер. О бедственном положении журнала Б. сообщал И.П. еще 26 декабря 1935: ‘Американские деньги, которые лежали в банке в бумагах для нашего издательства (YMCA Press) и для ‘Пути’, аннулированы, потеряли всякую ценность. Теперь приходится искать новых средств для продолжения хотя бы в скромных размерах издательства. Я наиболее озабочен материальным базисом для ‘Пути’. Думаю сделать попытки в Англии, но это нелегко’.

² Фондаминский (псевд. Бунаков) Илья Исидорович (1880-1942) — публицист, видный эсер. В 1917-1918 — член Учредительного собрания. С 1919 — в эмиграции. С 1925 — член редколлегии ‘Современных записок’. О роли его в спасении русских печатных органов см.: Вишняк М.В. ‘Современные записки’: Воспоминания редактора. СПб., Дюссельдорф, 1993. С.201-204. Погиб в фашистском концлагере.

³ Андерсон Поль (Павел Францевич, 1894-1985) — секретарь YMCA, один из основателей и постоянный покровитель YMCA Press. О результатах упомянутого собрания Б. сообщал И.П. 10 июня: ‘По поводу спасения журнала ‘Путь’, о котором я Вам писал, у нас было собрание сочувствующих. Все обещали помочь, найти по известному количеству подписчиков и сами подписались, если не были еще подписаны. Уже определилось около 80 новых подписчиков, но этого еще мало для продолжения журнала. Буду Вам благодарен, если Вы найдете хоть несколько подписчиков, хотя не уверен, что это Вам легко по характеру Ваших знакомств, больше французских, чем русских. Но благодарны будем за всякого лишнего подписчика’. Неделю спустя в Париж приехал американский руководитель YMCA д-р Джон Мотт (1865-1955), Б. встречался с ним и, вероятно, вопрос о финансовой поддержке журнала был решен.

Clamart
26 Июля [1936]

Милый друг! Меня очень обрадовало Ваше письмо, обрадовало выраженное Вами чувство духовного родства со мной. Я придаю принципиальное значение о.Четверикову и В.Лосскому, у них многое заострено и откровенно высказано¹. Но в русской эмигрантской среде ничто не имеет резонанса, это среда мертвая, пишешь как в пустое пространство². Поэтому особенно дорог Ваш отклик. Интерес есть только к скандалам, таков характер интереса к осуждению учения О.С.Булгакова о Софии, как еретического³. Совершенно верно то, что Вы пишете о конфессиях. Но помните, что это относится и к протестантизму, который тоже есть индивидуализированная, а не универсальная форма христианства. Кальвин тоже сжигал еретиков.

В Лондоне я был, но не оставался до самого конца конгресса, так как было очень утомительно. Конгресс мне не особенно понравился. Прежде всего там было совершенно утеснено христианство, подавлено религиями Востока, индуизмом, буддизмом, магометанством. Христианство было довольно слабо представлено и в меньшем количестве. Мне было интересно видеть такое количество индуссов [так! — Публ.]. Но все все-таки были очень заключены в своих конфессиях. И я не чувствовал настоящей тревоги за будущее духа и духовности в мире⁴.

Я кончил уже свою книгу о духе и духовной жизни. Но нужно еще переписать, сделать вставки, ссылки на книги. Окончательно будет готова книга лишь к Ноябрю или Декабрю. Меня огорчает, что, хотя обо мне много пишут во Франции, но мало обратили внимания на книгу ‘О назначении человека’, которую я все-таки считаю основной своей книгой.

Жалею, что не увидел Вас еще перед отъездом. Перед отъездом в Англию я себя не очень хорошо чувствовал, а после возвращения Вас уже не было.

Получил очень милое и очень печальное, исполненное тоски письмо от Генриеты Леопольдовны Гиршман⁵. Думаю съездить на один день в Quincy, на большее время не смогу.

В Виши я поеду, вероятно, после 20 Августа.

Сердечно Ваш Николай Бердяев

Какие ужасы происходят в Испании! Вы будете совсем около и возможно, что увидите бежавших испанцев⁶.

¹ Прот. Сергий Иванович Четвериков (1867-1947) и богослов и философ Владимир Николаевич Лосский (1903-1958) выступили с полемическими ‘Открытыми письмами к Н.А. Бердяеву’ (Путь. Март/Апрель. 1936. No 50). Там же помещен ответ Б.: ‘Об авторитете, свободе и человечности: Ответ В.Лосскому и о.С.Четверикову’. Несмотря на то, что полемика велась вокруг фигуры О.С.Булгакова (см. прим.3 к этому письму), ее содержание переросло рамки этой темы: ‘/…/с Русской ли Вы Церковью, или против нее?’ — спрашивал впрямую Бердяева о.С.Четвериков. Б., ссылаясь на католического патера Липперта, отвечал: ‘Церковь есть гораздо более, чем какая-либо видимая организация’.

² В другом месте Б. так сформулировал свое ощущение: ‘В числе прочих причин не особенно приятного настроения есть еще и та причина, что меня до чрезвычайности утомляет работа в нынешней русской среде. Это в высшей степени неблагодарная работа и иногда мне начинает казаться, что тут все исчерпывается. Мне гораздо большее удовлетворение доставляет деятельность международная. Но нужно сказать, что мы вообще живем в дни агонии всего мира. Должна народиться новая жизнь, новый порядок вещей, но радости никто не испытывает, испытывают тоску и страх завтрашнего дня. Процессы разрушения очень преобладают над процессами созидания и творчества. Нужно сказать, что у меня вообще есть катастрофическое чувство жизни, издавна мне присущее, как есть склонность к пессимизму, которая впрочем никогда не подавляет во мне творческого порыва. Может быть поэтому мне даже легче, чем другим, рассчи[ты]вающим на спокойную и устроенную жизнь. Но бывают времена, когда следует так много неприятного и тяжелого’ (Письмо к И.П. от 24 декабря 1933).

³ Указом митр. Сергия и определением архиерейского Собора в Карловцах (17-30 октября 1930) ряд сочинений О.С.Булгакова, в т.ч. ‘Свет Невечерний’ (1917), был признан еретическим. См. ‘Докладную Записку’ Булгакова по этому поводу, обращенную к митр. Евлогию: Путь. 1936. Март/Апрель. No 50. Приложение. С. 1-24.

⁴ Речь идет о международном конгрессе религий в Лондоне, на котором Б. читал доклад ‘Братство людей и религий’. Ехал он туда с большим воодушевлением, чем вернулся: ‘Конгресс религий меня заинтересовал. Там будут и индуссы [так! — Публ.], и представители всех религий и рас. Председатель какой-то индусский магараджа’ (Письмо от 2 февраля).

⁵ Гиршман Генриетта Леопольдовна (1885-1970) — в 1900-1910-е — московская художница и меценатка, жена антиквара В.О. Гиршмана. После 1917 — в эмиграции. Сотрудничала в патронируемой И.П. школе в Quincy. См. также прим.2 к письму 2.

⁶ Речь идет о гражданской войне в Испании. Ср. в письме от 12 февраля 1939: ‘/…/ я получил письмо от моего знакомого испанского философа, в котором он пишет об устройстве бежавшей испанки, его ученицы, уже читавшей лекции по философии, с пятилетним ребенком. Думаете ли Вы, что можно что-нибудь сделать? Я получил письмо от Общества помощи испанским детям с просьбой о помощи за подписью жены Монбризона. В ближайшие дни я переведу посильную сумму’.

Vichy, Htel de Plaisance et Beau Rivage
31 Августа [1936]

Дорогой друг! Пишу Вам из Виши, где уже нахожусь более недели и пользуюсь чудной погодой. Но настроен я не очень радостно. Меня совершенно терзает чтение газет, события в Испании, московский процесс¹. Мир находится в состоянии кровавого бреда. Я не знаю ничего более возмутительного, лживого и подлого, что [так! — Публ.] московский процесс старых коммунистов. В этом отношении в России нет никаких улучшений, та же ложь, фальсификация и кровавая жестокость. История этим наполнена, но сейчас все превзойдено по организованной фальсификации и цинизму. Никогда еще обвиняемых не присуждали к тому, чтобы они сами для себя требовали казни и возводили на себя все преступления.

В связи с прошлым письмом мне хочется высказать Вам несколько мыслей о протестантизме. В протестантизме есть относительно большая свобода, вследствие его менее иерархически-авторитарного и догматического характера. Но в нем происходят те же процессы, что и во всех вероисповеданиях. Пасторы не обладают авторитетом епископов и священников, но они истязали людей так же, как истязали католические и православные священники. На почве кальвинизма и лютеранства расцветало моральное лицемерие. Я терпеть не могу кальвинистического пуританизма и лютеранского пиетизма². От мировых болезней христианского мира нет спасения ни в одной конфессии. Спасение лишь в возвышении над ограниченностью конфессий в очищенном христианском универсализме. Наша русская православная среда за границей вызывает во мне почти отвращение. Но и среди православных, и среди католиков, и среди протестантов есть чудесные люди, возвышающиеся над этим мраком, ограниченностью и лицемерием.

Не доходят ли до Вас отголоски испанских событий? Вы ведь совсем около Испании. Испания может совсем погибнуть.

В Виши остаюсь до 12 Сентября. Как Вы себя чувствуете, как проводите лето? Рад был бы получить от Вас весть.

Сердечно Ваш Николай Бердяев

Надеюсь, что Вы получили мое ответное письмо, адресованное в Biarritz.

¹ Имеется в виду процесс ‘Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра’, проходивший в Москве с 19 по 24 августа 1936. По нему были расстреляны Г.Е. Зиновьев, Л .Б. Каменев, Г.Е. Евдокимов и еще 13 человек.

² Кальвинистический пуританизм и лютеранский пиетизм (от лат. pietas — благочестие) — направления в протестантизме конца XVII — XVIII вв., возникшие в ответ на отвлеченность протестантского богословия и подчеркивавшие необходимость практического переустройства жизни.

Clamart
28 Января [1939]

Дорогой друг мой! Так как я Вас считаю безусловно лучшим переводчиком моих книг, то Вам приходится испытывать нападения с моей стороны. От своих качеств приходится иногда страдать. На этот раз нападение более серьезное. И я опять прошу Вас ответить мне прямо и просто, нисколько не стесняясь отказом. Издатель Aubier (Editions Montaigne), который издал мою книгу ‘Cinq mditations sur l’existence’¹, обратился ко мне с предложением издать еще какую-нибудь мою книгу. Я ответил, что мог бы предложить книгу ‘Дух и реальность’². Она подходит к серии ‘Philosophie de l’esprit’, которую редактируют философы Le-Senne и Lavelle. У меня был с ними разговор и было решено, что ‘Дух и реальность’ будет напечатан в редактируемой ими серии. Теперь самое важное найти хорошего переводчика. Я, конечно, более всего хотел бы, чтобы книга была переведена Вами. Но я совсем не знаю, возможно ли это для Вас, есть ли у Вас свободное время и желание. Боюсь, что нет. Книга небольшая, всего 170 стр[аниц]. У Вас она есть. Перевод не очень спешный. Издатель уплотит [так! — Публ.], конечно, нормальный гонорар за перевод. Но вопрос нужно решить сейчас. Если для Вас это невозможно, то я должен найти другого переводчика, менее для меня приятного. Но убедительно прошу Вас не соглашаться, если в этом есть для Вас хоть малейшее неудобство. Буду ждать Вашего ответа.

Когда будет окончен перевод ‘Христианство и антисемитизм’, то сообщите мне³. Но я Вас не тороплю.

Сердечно преданный Вам Николай Бердяев

¹ См. прим.3 к письму 11.

² Книга ‘Дух и реальность: Основы богочеловеческой духовности’ вышла в 1937 (Париж: YMCA Press). Перевод ее на французский затянулся. Первоначально за эту работу взялась И.П., однако, по-видимому, из-за начала войны и домашних неурядиц не смогла ее завершить. 1 ноября 1939 Б. возвращается к этой теме: ‘Издатель Aubier, который должен издавать по-французски мою книгу ‘Дух и реальность’, запрашивает, в каком положении перевод книги. Он все-таки думает издавать книгу несмотря на трудные обстоятельства и интересуется, можно ли рассчитывать на ее перевод. Меня это не удивило, потому что я слышал, что французские издатели предполагают продолжать издавать книги и при нынешних условиях. То же самое и английские издатели. Возможно, что Вам сейчас трудно переводить, не до этого. Я могу сказать об этом издателю’. В январе 1940 Б. нашел другого переводчика, но работа с ним не вполне его удовлетворяла: ‘Это время я поправлял французский перевод моей книги ‘Дух и реальность’, — писал он 27 декабря 1941, — по обыкновению поправлял вместе с переводчиком. Часто вспоминал Вас и нашу совместную работу. Ваш перевод был совершеннее, работа была приятнее, переводчик был очень опытный’. В конце концов Ф.Обье издал этот перевод в Париже в 1943 (Esprit et realit).

³ Брошюра ‘Христианство и антисемитизм: Религиозная судьба еврейства’ была опубликована на страницах журнала (Путь. 1938. Май/Июнь. No 56. С.3-18) и вышла отдельно (Париж: Изд. Религиозно-философской академии. [1938]). История перевода этой работы на французский выглядит следующим образом. ‘Бюро, которое взялось устроить мою статью ‘Христианство и антисемитизм’ на всех языках, — писал Б. 14 августа 1938, — оказывается уже дало перевести ее на французский язык и она принята в журнале ‘Vie intellectuelle’. /…/ Перевод оказался плохим, много ошибок, переводчик не знает терминологии. Я мучился над исправлением перевода. Как я жалел, что перевод не сделан Вами, какой он был бы хороший. Очень неприятно, что я связался с этим бюро, теперь уже ничего поделать нельзя. Может быть редакция журнала еще со своей стороны исправит французский стиль. Вы хотели перевести эту статью и мне это было бы так приятно. Но я оказался связанным’. Однако к январю 1939 выяснилось: ‘Бюро, которое взялось статью устроить, ничего не сделало и перевод оказался потерянным. YMCA Press хочет издать статью во Франции отдельной брошюрой. Но до этого можно было бы ее напечатать в ‘Le christianisme social’. /…/ Нужно сделать новый перевод. Мне помнится, что Вы хотели перевести статью. Если бы Вы взялись перевести ее, то это было бы самое лучшее’. К марту 1939 И.П. уже закончила работу и отослала ее в журнал, а Б. вспомнил о своих обязательствах перед YMCA Press: ‘Я не получил от Вас французского перевода ‘Христианство и антисемитизм’. Один экземпляр Вы вероятно отослали в ‘Christianisme social’. Другой экземпляр Вы предполагали отослать мне. Издательство YMCA, которое должно издавать статью брошюрой по-французски, просит переслать французский перевод прямо по адресу издательства: madame Ir&egrave,ne Okouneff, 29, rue St.Didier, YMCA Press, Paris (16). /…/ Так [как] Вы находитесь в сношениях с ‘Christianisme social’, то может быть Вы напишете в редакцию и сообщите, что моя статья ‘Христианство и антисемитизм’ выйдет отдельной брошюрой по-французски. Важно знать, когда напечатают статью и когда по мнению редакции можно выпускать брошюрой’. В журнале перевод был напечатан (Le Christianisme social. 1939. No4), а брошюра, по-видимому, так и не вышла, хотя в мае 1939 И.П. держала корректуру, а Б., по ее просьбе, заботился о том, чтобы на брошюре было обозначено имя переводчицы (такое желание было проявлено И.П. в первый и последний раз за всю историю их отношений с Б.: на всех других переводах стоят инициалы).

Clamart
25 Марта [1939]

Дорогой друг! Я знаю, что Вы не любите писать письма, и потому очень ценю, что Вы написали большое письмо, в котором много говорите о себе. Это хоть немного заменяет непосредственное общение, которое для нас затруднено расстоянием, а также моей постоянной усталостью. У меня очень плохое состояние головы от постоянного бессильного возмущения, которое я испытываю против торжествующего в мире зла.

Я сообщил в YMCA Press все необходимые разъяснения относительно моей французской брошюры об антисемитизме, между прочим и о Вашем желании, чтобы на переводе было обозначено Ваше имя. Я нахожу, что вообще на моих книгах переводы должны быть обозначены Вашим именем. Мне это было бы приятно, как знак дружбы, и это по существу правильно.

Я понимаю, что Вы иногда тяжело переживаете конфликты с русскими. Но не придавайте значения русским эмигрантам, их суждения не имеют никакой цены. Это бывшие люди, озлобленные, не способные ничего увидеть и в сущности полупомешанные. Я очень ценю, что Вы приютили детей преследуемых испанцев, немецких евреев и пр. Это очень благородно, и очень низко не сочувствовать преследуемым. Я уверен, что против Вас будут направлять обвинение в измене памяти отца, которого Вы очень любили¹. Об этом мне хочется сказать несколько слов. Это совершенный предрассудок, что дети должны разделять убеждения и верования своих отцов, это есть отрицание личной совести. Убеждения и верования есть достижение личности, а не рода, и они ценны именно, если они дело личных духовных усилий, а не семейных традиций. Очень многие выковали свои убеждения в борьбе с семьей и родителями и это делало им честь. Можно очень любить своего отца и не разделять его взглядов. Нельзя смешивать личные чувства с вопросом об идеях, которые исповедует человек. Отец может принадлежать к другой этике, другой среде, другим мировым условиям, иметь другой опыт, чем сын или дочь. Можно уважать убеждения отца, если они искренние, и не разделять их. Истина и правда выше семейных традиций. Это все очень элементарно и бесспорно. Вас совсем не должны смущать инсинуации, у Вас ведь очень самостоятельный характер. Я очень ценю в Вас независимость и самостоятельность. Вы из немногих, редких, возвысившихся над личным озлоблением, над семейными предрассудками и интересующихся прежде всего правдой. Это одна из причин моей любви к Вам.

Интересно, будете ли Вы на Пасхальной неделе дома или уедете на праздники. Очень хочу Вас увидеть.

Ваш Ник[олай] Бердяев

¹ Отец И.П., вел. кн. Павел Александрович (1860-1919), как и три других великих князя, взятый большевиками в заложники, был расстрелян 15(28) января 1919 в Петрограде.

Clamart
14 Октября 1939 г.

Дорогой друг! Я очень обрадовался, получив Ваше письмо. Меня очень огорчало, что мы разобщены, и я совсем не знал, когда какое-нибудь общение будет возможно. Неужели мы не увидимся в течение этой тяжелой зимы? Когда будете в Париже, то непременно дайте о себе знать.

Когда будете писать Монбризону, то скажите ему, что я был очень тронут его заботой обо мне и желанием прийти мне на помощь. Передайте ему, что сейчас у меня нет материальных затруднений и пока помощь мне не нужна. Но вероятно наступит время, когда эти затруднения будут и помощь мне будет нужна. Сердечно благодарю его за память обо мне. Я очень хочу его повидать, если это будет возможно по условиям его службы.

Много размышляю о войне. Смысл ее более глубок, чем обыкновенно думают. Мы вступаем в совершенно новый исторический период¹. Но сейчас ближайшая задача покончить с гитлеровским царством, которое несет миру порабощение. Вот почему необходимо продолжать войну до конца. Это очень тяжело, но необходимо принять эту тяжесть, чтобы через полгода не было новой войны. Предстоит очень суровая жизнь, большие испытания.

Мы решили остаться у себя в Кламаре до крайней возможности. Пока здесь спокойно и думаю, что особенной опасности нет. Что же делать, если бы пришлось уехать, не представляю себе и пока об этом не думаю. Лекций по вечерам читать нельзя, но предполагаю вести небольшой семинар днем. По обыкновению пишу книгу. Я давно задумал написать что-то вроде философской автобиографии². Но отвлекает писание статей для иностранной печати.

Я очень мучительно пережил низкую роль Советской России. В войне виновно советское правительство. Но для Германии Советы создали огромные затруднения. Это может быть благоприятно для Франции и Англии. Но даже когда коммунисты делают что-нибудь, что может иметь положительное значение, они делают это в морально безобразной форме.

Французская брошюра об антисемитизме уже напечатана, но еще не поступила в продажу. К моему удивлению, меня спрашивают, переводится ли книга ‘Дух и реальность’. Очевидно, французский издатель не совсем отказался от мысли издать книгу. Что Вы об этом думаете? Я слышал, что французские издатели вообще предполагают продолжить издавать, несмотря на трудные условия.

Очень неприятно в такое время болеть. У меня полтора месяца была серьезная инфекция кишечника и болезнь зубов, которая кончилась операцией, открывали корни и пилили кость. В результате я очень ослабел, очень похудел. А теперь очень нужны силы.

Буду ждать от Вас сообщения о Вашем приезде в Париж. Пишите, не забывайте меня.

Целую Ваши руки.

Ваш Николай Бердяев

¹ Еще 18 марта 1939 Б. негодовал: ‘Невозможно вынести того, что происходит в Европе, безобразие превосходит всякое воображение. Я нахожусь в состоянии бешенства, от которого очень страдает моя голова’. Совершившееся потребовало отклика метафизического: ‘По телефону из Clamart разговаривать нельзя. Поэтому пишу Вам, пишу в самые страшные и трагические дни. Не знаю, где Вы, в Париже ли Вы. Если письмо дойдет до Вас, то напишите мне, где Вы и какие у Вас планы. Думаете ли Вы быть в Париже? Так хотелось бы Вас повидать. Что с Монбризоном, мобилизован ли он? И его хотелось бы повидать. Трудно поверить, что начинается такой ужас. И никто не может сказать, как долго это продлится. Я считаю войну неотвратимым роком, другого выхода нет. Это заложено в духовном состоянии народов. Люди сами себя подчинили року. Современные поколения обречены на непомерные страдания. /…/ Я считаю очень тяжелым, когда ничем не можешь помочь’ (3 сентября 1939).

² Речь идет о замысле книги ‘Самопознание: Опыт философской автобиографии’. Книга вышла посмертно: Париж, YMCA Press, 1949.

Villa Ch&egrave,vrefeuilles, Pilat-Plage (Gironde)
18 Августа [1940]

Дорогой друг! Меня очень тронуло, что Вы несмотря на Вашу нелюбовь писать письма, написали мне большое письмо и так много сказали о себе. Но огорчила меня печальность Вашего письма. Я думаю, что невозможно не страдать, не испытывать печали, это путь человека. Но нельзя допустить себя до безнадежности и отчаяния. В мире такое страшное преобладание зла над добром и тьмы над светом¹, что традиционное учение о Промысле Божьем, которое повсюду видит действие Божьего всемогущества, требует пересмотра. Я никогда не разделял в такой форме этого учения и всегда думал, что оно ведет в конце концов к атеизму. Бог не действует в необходимости и на необходимость, не управляет природным и историческим миром, он действует лишь в свободе и на свободу, он царствует лишь в мире духовности. Отсюда трагедия мира, зло и страдание. Я боюсь, что Вы могли не совсем верно понять то, что я Вам писал в прошлом письме. Я недостаточно объяснил свою мысль. Я совсем не думаю, что человек может достигнуть совершенного бесстрастия и безразличия в отношении к событиям внешнего мира, не думаю даже, что это было бы желательно. Даже святые не достигали совершенного освобождения от внешнего мира. И менее всего я считаю себя достигшим этого освобождения. Я человек очень чувствительный и восприимчивый, бываю поглощен заботами, завишу от внешних событии. Но вот, что я имел в виду. Все существо человека и вся его жизнь не могут быть освобождены от гнетущих впечатлений внешнего мира. Но в человеке может образоваться внутреннее духовное ядро, в котором он свободен от власти мира. Именно это духовное ядро не допускает человека до того, чтобы быть раздавленным миром. В человеке должен быть внутренний мир, в который он может уйти от ужасов жизни, именно в нем он соприкасается с Богом, только это я и хотел сказать. Вы пишете о разочарованиях в людях. И предстоит еще много разочарований. У меня есть высокая идея о человеке. Но у меня нет никакой идеологии и я совсем не склонен очаровываться людьми. Высокая идея о человеке есть Божья идея о человеке,*Божье задание человеку. Человек очень плохо осуществляет эту идею и сам имеет совсем не высокую идею о человеке. Это как с свободой. Это Бог хочет свободы человека и ждет и от него свободы. Сам же человек больше любит рабство. Мое письмо приняло, как видите, философский характер.

M-me Монбризон² поехала в Париж. Там сейчас Монбризон. Очень жду их сюда, очень интересно их впечатления о Париже. Мы предполагаем возвратиться в Париж между 10 и 15 Сентябрем. По-моему следует жить в Париже. Очень хотел бы, чтобы Вы туда вернулись. В последнее время я себя довольно плохо чувствую, бывают головокружения, тяжесть в голове и усталость. И это несмотря на то, что я дышу в Pilat³ свежим воздухом. Но я тяжело все пережил. Я уже написал десять глав своей философской автобиографии, осталось всего две главы. Не знаю, сможет ли книга быть изданной.

Так хотелось бы Вас повидать. Все-таки письма плохое общение, хотя без них нельзя обойтись. Часто о Вас вспоминаю.

Сердечно Ваш Ник[олай] Бердяев

¹ Ср. несколько иное развитие этой темы в письме от 14 июля 1940: ‘Меня не удивляет все, что происходит с миром, я давно предвидел наступление такой эпохи. Я думаю, что меньше всего это должно удивлять христиан. Необходимо внутренне себя перестроить, т.е. приучиться жить среди катастроф и испытаний. Я верю, что это возможно. Все, что происходит, даже самое бессмысленное, имеет смысл и является знаком происходящего на большой, скрытой от нас глубине. Особенно важно достигнуть освобожденности от внешнего мира, особенно от политики, которая проникнута ложью. Меня сейчас более всего печалит духовное и нравственное состояние людей и общества’.

² Жену Монбризона Б. находил поначалу ‘очень симпатичной’, хотя затем отметил странности ее характера (см. следующее письмо).

³ Уехав из оккупированного немцами Парижа, Б. с семьей проводил лето 1940 на юго-западе Франции, в местечке Пила, вблизи имения Монбризонов. ‘Мы живем в лесу в небольшом деревянном домике, — сообщал он И.П. 14 июля. — Воздух тут чудный. При других условиях тут было бы очень хорошо. Не могу Вам выразить, как меня глубоко трогает Монбризон. Ведь это он нас устроил, без него не знаю, что бы мы делали. /…/ Семья Монбризонов тоже очень внимательна и оказывает нам много услуг. /…/ К сожалению все мы по очереди болеем и это трудно в нынешних условиях. Мы очень мечтаем к осени вернуться в Париж в свой дом. Но вероятно нужно будет преодолеть разного рода трудности. А думаете ли Вы возвращаться в Париж? /…/ Город Аркашон мне не нравится, здесь вся прелесть это Pilat’.

Clamait
18 Января [1941]

Дорогая принцесса! Так начинал я письма, когда у нас была более интенсивная дружба, чем когда письма начинались ‘дорогой друг’. Я очень обрадовался Вашему письму, мне очень хотелось иметь от Вас вести. И я как раз сам собрался Вам писать. Я как-то видел фильм, в котором немецкая принцесса ехала верхом в лесу в соответствующем костюме. Я подумал, что Вам бы это очень шло, хотя я знаю, что Вы не ездите верхом. Из письма Вашего не мог сделать заключения, предполагаете ли Вы как-нибудь приехать в Париж. Я Вас заподозреваю в том, что Вы могли бы приехать в Париж, не телефонировав мне и не повидав меня. По письму представляю себе Вашу жизнь. Она сносная по нынешним временам, но в ней мало радости. Не знаю, есть ли люди, с которыми Вы можете общаться. Мы живем в Кламаре так тихо, спокойно и уединенно, как никогда. В этой тихости есть что-то почти жуткое, если принять во внимание характер нашей эпохи. Я редко езжу в Париж. Очень много работаю у себя в кабинете. Кончаю переписывать мою философскую автобиографию и подготовляю новую философскую книгу, которая должна объяснить основы моего философского миросозерцания, обыкновенно плохо понимаемого¹. Очень много также читаю и много мыслей приходит в голову. Менее всего читаю газеты. У меня очень сильная реакция против всякой политики. Каждый вечер мы громко читаем, перечитываем русскую литературу, а также французскую. Болезни в этом году нас менее преследуют, чем в прошлом году. После Pilat я даже почувствовал себя гораздо лучше. Но в последнее время опять есть редкие недомогания, хотя и не острые. Очень плохо сейчас с продовольствием, наверное хуже, чем у Вас. И нужно тратить много времени, чтобы хоть что-нибудь получить. Впрочем другим наверное хуже, чем нам. Все это время стоят морозы и это очень жестоко. Мы кое-как отапливаем часть дома и надеемся отопить до конца Марта. Но наша столовая с подаренным Вами чудным ковром закрыта, целая часть дома отрезана от отопления. Мы часто вспоминаем годы жизни в Советской России, много внешнего сходства.

Где же живет Монбризон? По-видимому не в Pilat. Странное впечатление произвела на меня его жена. У нее по-видимому есть очень большие качества. Думаю, что она очень хороший человек. Но она производит впечатление человека отсутствующего, все время думающего о чем-то своем. Это затрудняет общение.

Помните, друг мой, что я всегда буду рад получить от Вас письмо.

Когда мы теперь увидимся?

Ваш Николай Бердяев

¹ Видимо, речь идет о книге ‘Опыт эсхатологической метафизики: Творчество и объективация’. Б. закончил работу над ней в 1942. Когда И.П. предложила ему перевести что-нибудь вновь, он обрадовался и в числе других имел в виду и эту работу: ‘Сейчас еще нет ничего для перевода, — сообщал Б. 15 февраля 1942, — но может быть скоро будет. Я имею в виду две книги — новую книгу, представляющую мою метафизику, которую я сейчас переписываю, и старую еще не переведенную книгу ‘Смысл истории’, к которой я хочу прибавить новую главу. Обе книги, не очень большие по размеру, еще не приготовлены и издатель еще не определен. Я бы очень хотел Вас как переводчика’. К лету 1942 издатель нашелся: Б. получил предложение от Ф.Обье, но, вероятно, у И.П. к тому времени изменились обстоятельства, и переводчик был найден другой (см. прим.2 к письму 27). Книга вышла по-французски в 1946, по-русски — в 1947. См. о ней также в письмах 23, 26 и 27.

Clamart
30 Апреля [1941]

Дорогой друг мой! Я хотел было отблагодарить Вас за ‘многоуважаемого’ и начать письмо с обращения ‘многоуважаемая княгиня’, но преодолел этот соблазн и пишу в соответствии с своими чувствами. Лучше объяснить мое предшествующее письмо, которое Вы напрасно восприняли как несправедливое и неприятное для Вас. Наоборот, оно было приятное и обнаруживало мои чувства к Вам. Вот что я думаю. Если дружба между людьми не возрастает, не развивается, то она обыкновенно идет назад и уменьшается. Виноваты бывают обе стороны, но в разной степени. Я выразил свое огорчение по этому поводу. Я кое-что должен принять на свой счет, но совсем не потому, что моя дружба к Вам охладела. Я вообще человек затрудненный в своем общении с людьми, особенно затрудненный во внешнем выражении своего отношения к людям. Меня часто это мучало. Многие воспринимали это как сухость и далекое расстояние от людей. Почему это так, вопрос сложный. Впрочем должен сказать, что, по моему мнению, довольно пессимистическому, между человеческими душами нет настоящего общения. Это результат первородного греха самоутверждения и замкнутости человека. Но встречаются люди, у которых есть больший дар общения. У меня мало инициативы в общении и потому я так легко перехожу в область отвлеченную, как более для меня легкую. Это о себе. Но я думаю, что у Вас тоже есть некоторая затрудненность в дружеском общении, хотя может быть в меньшей степени, чем у меня. Немалую роль тут вероятно играет Ваша застенчивость. Застенчивость иногда бывает связана с тайной гордостью. Согласны ли Вы со мной? Кстати, я не заподозрил Вас в том, что Вы можете приехать в Париж, не повидав меня, я констатировал факт. В прошлую зиму Вы приезжали в Париж, не позвонив мне по телефону. Но я допускаю, что у Вас было много дел и забот. Я совсем не жаловался на Вас Монбризону. Но забудем об этом.

Меня удручает, что в результате пережитой катастрофы во Франции образовалась очень прозаическая атмосфера. Совсем иначе было в Советской России, где катастрофа вызвала духовное углубление. Я имею в виду главным образом самих французов, у русских нет такого прозаизма в переживании событий. Впрочем я общаюсь почти исключительно с элитой. То, что люди сейчас принуждены уделять столько времени и сил добыванию продовольствия, есть тоже некоторый духовный и поучительный опыт¹. Мы тоже пытаемся посадить картофель в собственном саду, но не знаем еще, что из этого выйдет.

Читая Ваше письмо, я подумал, как не походит Ваше путешествие за продуктами питания на наше путешествие в окрестности Biarritz. Как будто это было в другом столетии. Необходимо переделать себя для совершенно новой жизни.

Весной в Париже с продовольствием стало гораздо хуже. Но мы все-таки кое-как существуем и не очень жалуемся. Жизнь наша в Кламаре очень спокойная и сосредоточенная. В Париже бываю редко.

Я закончил одну книгу и сейчас поглощен подготовкой новой, очень важной для меня философской книги. Отсутствие внешней активности очень благоприятно для философских занятий. Я чувствую себя живущим в совсем ином мире, чем мир окружающий, как будто в четвертом измерении пространства. От политики у меня сильное отталкивание.

Когда мы увидимся, друг мой? Может быть в новую историческую эпоху.

Целую Ваши руки.

Ваш Николай Бердяев

¹ Ср. на ту же тему в письме от 15 февраля 1942: ‘Это время кроме переписки уже оконченной книги занят подготовкой плана книги о смысле страдания. Занят не только книгой о страдании, но и переживанием самого страдания. Это время было для нас очень тяжелым, мы очень страдали от холода. Мы немного топим одну печку, которую поставили в передней и которая должна отапливать две комнаты внизу и две комнаты наверху (часть дома со столовой совсем закрыта). Но в моем кабинете было всего 7^о. Когда пишешь, то руки очень мерзнут, а я регулярно пишу каждый день. Наши дамы совсем выбиваются из сил, такая жизнь им непосильна /…/ Перспективы будущего очень неопределенны. Но нужно нести тяжесть мира. Мир вступил в период, когда нет твердой почвы под ногами. Я давно предвидел, что такой период наступит. Все несут какую-то общую вину. Но свет должен победить тьму’. И еще о том же, 22 марта 1942: ‘сердечно благодарим Вас за коли [от фр. colis — пакет, посылка. — Публ.] с сыром. Сейчас сыр здесь редкость /…/ Мы не пострадали от бомбардировки, у нас в доме только очень дрожали окна. Но в Кламаре было несколько разрушенных домов. Об убитых русских я не слыхал. В общем мы живем в тяжелом кошмаре, который приснился миру за его грехи’.

Clamart
25 Мая [1941]

Мой милый друг! Ваше большое письмо меня очень обрадовало и тронуло, как знак дружбы. В Ваших печальных размышлениях я нахожу много верного. Вы правы, что я часто выражаю серьезные вещи в шутливом тоне. Это свойство скрытных и одиноких людей.

В человеческой жизни и человеческих отношениях нет непрерывного развития. Самое важное в человеческой жизни в отдельных мгновениях, в них только можно пережить наиболее значительное. Но в обыденном процессе жизни мы отпадаем от этих мгновений и даже забываем о них.

Одиночество — одно из главных последствий первородного греха, разрыва и распада в мировой жизни. Люди отчуждены друг от друга и вместе с тем прикованы друг к другу. В себе самом я замечаю желание настоящего общения и вместе с тем страшную боязнь отдачи общению с душой другого существа. Отсюда моя сухость и трудность выражать лирические состояния. Я кроме того думаю, что существует огромное различие, почти пропасть между мужским и женским миром. Мужская и женская психология настолько разные, что в одни и те же слова вкладывают разное содержание. У женщин совсем иные ожидания от жизни и от человеческих отношений, чем у мужчин. Все эти темы с замечательной глубиной поставлены у Ибсена. Я рад, что Вы любите Ибсена. Разочарование в людях — одно из самых тяжелых явлений жизни. Но виноват часто бывает разочаровывающийся в большей еще степени чем тот, в ком разочаровываются. Человек не виноват, если им слишком очаровываются, идеализируют его, наделяют качествами, которых у него нет. Есть жестокость в том чтобы создавать себе иллюзии о человеке, а потом его низвергать. Мои размышления довольно печальные.

Я давно предвидел, что должна наступить новая историческая эпоха. Предвидел, что этому будет предшествовать ряд катастроф, последствий грехов старого мира. И люди и народы должны пройти через ночь. Но ночь не только есть зло. В ночи видны звезды и может быть большое углубление. У французов господствовал очень поверхностный оптимизм. На жизнь смотрели как на удовольствие и наслаждение. Такое отношение к жизни не могло довести до добра. В суровости нынешней жизни есть своя правда. И я хочу надеяться, что может начаться процесс духовного углубления.

Меня очень огорчило известие о смерти доктора Auzimour’a¹. Это был очень милый человек. Узнал об этом только из Вашего письма.

Очень радуюсь от мысли, что мы можем увидеться. Помните мой телефон — Michelet. 00-12. В это лето мы наверное никуда не уедем.

Особенно тронуло меня то, что Вы написали о моих старых письмах.

Искренно любящий Вас Николай Бердяев

¹ Д-р Озимур был семейным врачом Б. в течение 1930-х. Умер от рака желудка.

Clamart
15 Июня [1941]

Дорогой друг мой! Меня очень трогает, что Вы побеждаете для меня свою нелюбовь к переписке. У Вас очень дружески внимательная реакция на мои письма. То, что Вы пишете о себе, свидетельствует об активности Вашего характера. Я впрочем всегда это думал о Вас, Вы не принадлежите к пассивным натурам. Что касается меня, то во мне большое место занимает элемент борьбы, особенно в отношении к идеям я человек боевой. Но в моей природе заложен элемент пессимистический и он может быть наиболее силен в отношении к эмоциональной жизни людей. Вы же более оптимистичны. Пассивность всегда плоха и человек должен бороться, независимо от того, удастся ли осуществить поставленную цель.

Большего разъяснения требует вопрос об одиночестве. Тема об одиночестве имеет огромное для меня значение. Но тут возможны недоразумения. Когда я говорю о своем одиночестве, то это совсем не значит, что у меня нет близких людей, к которым я привязан, с которыми у меня есть духовное общение и которые обо мне заботятся. Это было бы несправедливо. Речь идет об особом метафизическом одиночестве, о переживании чуждости мира, столь мне свойственном. Также и об одиночестве социальном, похожем на одиночество доктора Штокмана у Ибсена. Кстати, меня радует, что Вы любите Ибсена.

Вы кажется лучше меня самого знаете мои книги и очень верно ссылаетесь на мою мысль о том, что каждый человек заключает в себе и мужской и женский элемент, хотя и в разной пропорции. Без этого невозможно было бы никакое общение и понимание. И мужчина человек и женщина человек. И все же существуют мужские и женские миры, существуют разные ожидания от жизни, разные переживания чувств, существуют большие несоответствия. При этом именно возможно влечение к противоположному, не схожему. Меня всегда более всего беспокоит, что взаимное понимание может быть кажущимся, обманчивым, что в одни и те же слова могут вкладывать разный смысл. Последняя глубина личности все-таки остается непроницаемой и эту непроницаемость лишь отчасти преодолевает самая подлинная любовь.

Более всего меня сейчас ужасает наростание [так! — Публ.] ненависти в мире. Не видно выхода из магического круга ненависти. Выход указан христианством. Но люди не хотят идти этим путем. Народы находятся во власти фатума.

Я очень занят подготовкой философской книги, которая должна в окончательной форме выразить мое философское миросозерцание. Она должна быть сосредоточена на главной теме всей моей мысли. Но книга не может быть скоро написана. В последнее время я себя хуже чувствую, более всего я страдаю от расстройства кровообращения. В это лето мы, конечно, никуда не поедем. Вспоминаем о чудесном воздухе Pilat. Но Pilat сейчас стало неприятным местом¹. У нас сейчас плохая погода. Приходится также постоянно заботиться о продовольствии, положение очень ухудшилось. Меня беспокоит, что Лид[ия] Юд[ифовна] и Евг[ения] Юд[ифовна] от этого изнемогают.

Миллиотти² талантливый художник и кажется очень милый человек.

Не теряю надежды Вас увидеть.

Любящий Вас Николай Бердяев

¹ Вероятно, речь идет о появлении на курорте отдыхающих немцев.

² Милиоти Николай Дмитриевич (1874-1950), художник, член ‘Мира искусства’, эмигрант.

Clamart
9 Августа [1941]

Мой дорогой друг! Меня трогает Ваше беспокойство обо мне¹. Я по-прежнему живу благополучно, если можно говорить о благополучии в нашу эпоху. В нашем Кламаре до странности тихо и спокойно. В Париже я бываю редко. Но внутренне я настроен тоскливо и тревожно. Это не мешает мне быть очень сосредоточенным на моей новой книге, которая должна целостно выразить мою метафизику. У меня особенное восприятие исторических событий и катастроф, я вижу их в очень далекой перспективе и всегда вижу в них знак иного, большой глубины. Это не мешает мне остро и мучительно чувствовать непереносимые человеческие страдания. Я часто вспоминаю странные строки стихотворения Тютчева:

‘Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые:

Его призвали Всеблагие,

Как собеседника на пир’.

Но ‘минуты роковые’ мировой истории мы воспринимаем как отвратительную, отталкивающую обыденность, повседневность, унизительную в своих мелочах. Более ‘счастлив’ тот, кто потом вспоминает о ‘минутах роковых’ или читает о них. Это такого же рода разница, как между переживанием трагедии в жизни и чтением трагедии или представлением ее на сцене.

Я совершенно разделяю Ваше отношение к настроениям эмиграции. Я сейчас от политики дальше, чем когда-либо, но вопрос моральный стоит для меня очень остро. К сожалению, русские слишком часто не стоят на минимальной моральной высоте². Очень хотел бы о многом с Вами поговорить. Вспоминаю о вечерах, проведенных у Вас, как об очень, очень далеком времени, как будто это было совсем в другом столетии. Нет ничего таинственнее времени.

Меня очень огорчило то, что Вы пишете о трудностях жизни семьи Монбризонов. Я не понимаю, почему они не хотят жить в Париже. Ваше печальное письмо подтвердило мое убеждение, что сейчас лучше всего жить в Париже.

По вечерам мы всегда громко читаем под лампой подаренной Зами. Перечитали почти всю русскую литературу, но читали и иностранных писателей. Это очень приятно.

Сейчас нас более всего беспокоит вопрос об отоплении зимой. Придумали отопление опилками, их легче достать.

Думаете ли Вы раньше или позже попасть в Париж?

Любящий Вас Николай Бердяев

¹ По-видимому, И.П. не исключала возможности ареста Б. оккупантами. Ср. в ‘Самопознании’ (Собр. соч. Указ. изд. Т.1. С.380-381).

² Вероятно, речь идет о проявлениях коллаборационизма в среде эмиграции. Отношение к оккупантам и начавшейся войне Германии против Советского Союза, сотрудничество в ‘Русском Вестнике’ Жеребкова и других прогерманских изданиях, попытки с помощью немцев активно влиять на изменения в политическом устройстве России — резко поляризовали эмигрантскую среду и, в особенности, ее культурную элиту.

Clamart
30 Сентября [1943]

Дорогой друг мой! Мне очень приятно было Ваше письмо. Я рад за Вас, что Вы можете остаться у себя в Biarritz. Но мне было бы приятнее, если бы Вы жили в Париже. Вы очень хорошая мать и это должно доставлять Вам большое удовлетворение. Меня поразило, какие серьезные и трудные темы задают для экзамена. Некоторые темы непосильны для юношей.

Меня тронуло Ваше предложение исправить перевод моей книги. Это самая отвлеченно-философская из моих книг¹. Я очень мучаюсь с исправлением перевода книги. Беда в том, что переводит профессор русского языка и славянских языков в университете Лилля². Его трудно исправлять, может обидеться. Единственное, что можно придумать, это, чтобы его исправлял профессор философии. Мне никогда еще не было так неприятно и трудно работать над переводом. Все время вспоминаю о нашей совместной работе. Кончаю мою новую книгу на русскую тему, но нужно еще переписывать³.

Мою точку зрения на мировую и историческую жизнь можно было бы назвать скорее трагической, чем пессимистической, что совсем не то же самое. Во всяком случае мой пессимизм относительный, а не абсолютный. Но думаю, что весь XX век будет очень неспокойный и катастрофический.

Я думал эти дни, что в начале марта 44 года, т.е. очень скоро уже будет мой очень неприятный юбилей — мне исполнится 70 лет. Дата тяжелая. Это очень не соответствует моему самосознанию и самочувствию, я очень молод умственно и духовно. Каждый человек имеет свой вечный возраст, мой вечный возраст юношеский.

Очень рад был бы повидать Монбризона, когда он будет в Париже.

С продовольствием мы начинаем испытывать большие затруднения.

С сердечным приветом.

Ваш Николай Бердяев

¹ Б. имеет в виду ‘Опыт эсхатологической метафизики’.

² Перевод осуществлял французский славист Максим Эрман (Maxime Herman), с которым Б., вероятно, познакомился еще в 1937, когда сам читал лекции в Лилле. 31 августа 1943 Б. жаловался на него И.П.: ‘Переводит французский профессор, специалист по русскому языку, живет он не в Париже. Исправление перевода необыкновенно скучное и мучительное занятие. Перевод плох и бездарен, есть непонимание моей мысли. Вспоминаю о Вас, о наших занятиях по проверке перевода. Это блаженство по сравнению с тем, что сейчас мне приходится делать. Вы лучше всех меня переводили’.

³ Речь идет о книге ‘Русская идея: Основные проблемы русской мысли XIX века и начала XX века’ (Париж, 1946). Над ней Б. начал работать в начале 1943. Ее французский перевод был выпущен только в 1970.

Clamart
26 Января [1944]

Дорогой друг! Что с Вами, как Вы поживаете? Очень давно от Вас нет никаких вестей. Не знаю, получили ли Вы мое последнее письмо. В последнее время у меня печальное и тяжелое настроение и причины для этого разнообразные. Все мы болеем и чувствуем себя слабыми и практически беспомощными. Жизнь делается очень трудной и маленькие заботы дня поглощают много внимания. Я удивляюсь, как я еще нахожу достаточно духовных сил, чтобы все время писать, думать и читать. В последнее время я очень интересуюсь религиозной философией Индии и завидую духовной концентрации и отрешенности индусских мыслителей. Это совсем другая атмосфера, чем та, в которой протекает мысль Запада, поглощенного борьбой, активного, раздвоенного, постоянно переживающего драматические конфликты. У меня самого трагическое чувство жизни, не случайно мне так близок Достоевский. Несмотря на мучительную разорванность и трудность жизни я очень поглощен задуманной новой книгой. Но хотелось бы иметь немного больше покоя для ее написания. Должен еще сказать, что я совершенно не переношу парижского климата, он всех нас делает больными. Иногда очень мечтаю пожить некоторое время в хорошем, не сыром, теплом климате. Я все думаю о происхождении зла. Вопрос не разрешен удовлетворительно ни христианством, ни религиозной философией Индии и новой философией. Думаю упорно о метафизических вопросах. А вот сейчас нам закрывают газ, сначала на четыре дня, но грозя: совсем закрыть за перерасход. А у нас нет угля, чтобы топить плиту в кухне. И такие затруднения, совсем не метафизические, являются каждый день. Со всех сторон кричат, что нужно запасаться продуктами, как будто это легко. Спасает мысль, что авось как-нибудь проживем, уже многое пришлось испытать и пережить, слишком много для короткой человеческой жизни.

Я не пожелал Вам еще всего лучшего на новый год, но пожелания всегда одни и те же. Как Вы живете, как себя чувствуете?

Ваш Ник[олай] Бердяев

Clamart
9 Февраля [1944]

Дорогой друг! У нас был на днях М.Н. Энден¹ и сообщил мне, что мое последнее письмо, которое было довольно мрачное, вызвало в Вас беспокойство и желание помочь мне. Ваша забота меня очень тронула. Но Вы неверно поняли мое письмо, подумав, что оно заключало в себе жалобу на тяжелое продовольственное положение. Вероятно сам я виноват, так как сказал, что нелегко было бы делить деньги на несколько месяцев, как советуют. Но совсем не в этом главное наше несчастье. Пока что мы питаемся вполне сносно. У нас много связей в Кламаре. Главное наше несчастье в том, что мы постоянно болеем, что у всех есть хронические болезни и что у нас в семье нет молодых, все преклонного возраста. При этом нынешняя жизнь непосильна. Правда, к нам приходит каждый день женщина помогать по хозяйству и по поручениям. Но этого недостаточно. Помочь тут невозможно. Но для тяжелого настроения есть и внутренние причины. Трудно выносить состояние мира. Тяжело действует пассивность, невозможность помощи, какой-либо активности для улучшения жизни мира. Очень много страданий кругом. И я мало надеюсь увидеть лучшее состояние мира. Смутное состояние мира будет долго. Но все это не мешает мне много работать, создавая новый план книги. Энден говорил мне о Вашей жизни. Он сказал мне, что Миша² тут и хотел ко мне приехать, чему буду рад. Благодарю за заботы.

Ваш Ник[олай] Бердяев

¹ Энден Михаил Николаевич — литератор, сотрудник ‘Вестника русского студенческого христианского движения’.

² Кн. Михаил Федорович Романов (р. 1924) — сын И.П. Б. заинтересованно следил за его воспитанием: ‘Очень меня огорчило то, что Вам пришлось пережить в связи с болезнью Миши. Слава Богу все кончилось благополучно, но Вы пережили потрясение и это наверняка Вас очень ослабило, а физических сил у Вас немного. Меня всегда поражает, как в жизни и то, что дает радость, имеет свою мучительную сторону. Дети дают радости, но постоянно приходится за них дрожать, беспокоиться за их жизнь, мучиться от опасностей, которые им угрожают. И так во всем. Это верно о всякой человеческой любви. Никакая радость не дается в чистом виде, всегда имеет обратную сторону. Это свидетельствует о том, что мы живем в испорченном, падшем мире. Нужны большие духовные силы, чтобы выносить жизнь, и в особенности нужно быть свободным от иллюзий, от обманчивых ожиданий. Невозможно понять в пределах нашей жизни то, что нам посылается’ (25 апреля 1934), ‘Михаил, которого я знал еще маленьким мальчиком, стал уже взрослым. Хорошо, что у него пробудились умственные интересы. Но возраст этот труден для матерей’ (22 марта 1942).

Clamart
11 Января [1945]

Дорогой друг! Узнал от М.Н. Эндена, что Вы опять в Biarritz и что адрес Ваш старый. Поэтому решил написать Вам. Я совсем не понимаю, что случилось. Почему Вы не ответили на три письма и при том письма, которые обнаруживали, что я прохожу через довольно тяжелый период жизни? Я не имел от Вас известий уже вероятно месяцев восемь. Ввиду старых дружеских отношений никак не могу этого объяснить. Пишу сейчас в очень тяжелом настроении. Никогда еще не было у нас такого тяжелого периода. И это несмотря на то, что мы освобождены от немецкого рабства и мне не приходится постоянно ждать возможности ареста. Мы уже много испытали в жизни, испытали первые годы революции в России, испытали немецкую оккупацию. Прежде всего Лидия Юдиф[овна] очень серьезно больна уже более шести месяцев. У нее болезнь мускулов горла или нервный паралич. Она с трудом говорит и с трудом глотает пищу. Очень большая слабость. Она лечится разными способами, но пока ничто не помогает. Сестра ее тоже постоянно болеет. Самое трудное, что у нас в доме нет никого моложе 68 лет. Приходит femme de mnage, но этого недостаточно при нынешних условиях, когда нужно все время бороться за жизнь. Сейчас мы очень страдаем от холода. Это особенно плохо для Лид[ии] Юд[ифовны], ухудшает болезнь. У нас есть маленькое отопление мокрыми дровами (уже срубили два дерева в саду). Но если не достанем еще дров, то через неделю у нас не будет никакого отопления. Никогда еще не было так плохо с отоплением.

Общая нравственная атмосфера мира не доставляет никакого утешения. Война затягивается. На меня плохо действует, что нужно целый день о чем-то заботиться. Меня поражает, что при таких неблагоприятных условиях я все-таки нахожу возможность каждый день писать новую книгу¹. Недавно читал публичную лекцию на тему ‘Русская и германская идея’². Это первое русское публичное выступление после насильственного четырехлетнего молчания. Но нужно делать огромное духовное усилие, чтобы умственно сосредоточиться.

Вы не любите животных и потому плохо поймете меня. Умер мой любимый кот Мури. Это было для меня настоящее горе и я до сих [пор] не могу с этим примириться и не могу спокойно об этом говорить.

Буду очень рад узнать, как Вы живете и как себя чувствуете, а также иметь объяснение Вашего длительного молчания. О Монбризоне тоже ничего не знаю.

Душевно преданный Вам Николай Бердяев

¹ Имеется в виду книга ‘Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого’. По-французски она вышла в 1947, по-русски — в 1952.

² В Париже состоялась специальная конференция на эту тему.

Clamart
3 Февраля [1945]

Дорогой друг! Рад был получить от Вас весть после долгого перерыва и узнать, что у Вас все более или менее благополучно, Очевидно одно мое письмо к Вам пропало. Сейчас кончились морозы, стаял снег и нам стало немного легче. Но Январь месяц был совершенно кошмарный. Меня это особенно беспокоило из-за Лид[ии] Юд[ифовны], которой нехорошо. Эта болезнь с трудом поддается лечению. Нужно было бы жить в других условиях, в другом климате. Сейчас весь мир горит и полон непомерных страданий. Почти неловко думать о себе. Мне приятно настроение Вашего сына и сыновей Монбризона. К сожалению, не все французы так настроены. Положение Франции трудное. Одно время я думал, что война может очень затянуться. Но теперь я начинаю думать, что все могут скоро решить русские. Пока же жизнь очень трудна. Каждый день нужно бороться с величайшими трудностями, а это не легко делать в нашем возрасте. На днях кончил новую книгу, но нужно ее еще переписывать, исправлять. Это еще целая работа. Эта книга написана в очень тяжелых условиях, в очень трудный период жизни. Но сейчас я уже весь обращен к новой еще книге, которая вероятно будет называться ‘Истина и откровение’¹. Я очень мучаюсь с новыми переводчиками моих книг. Одна книга очень плохо переведена. Другой переводчик имеет очень неприятный характер. Он перевел книгу, но с ним невозможно иметь дело для исправлений. Я все время вспоминаю Вас и нашу общую работу. Вы лучший и самый приятный из моих переводчиков.

Когда мы увидимся?

Меня очень тронуло письмо Монбризона. Я не знаю, куда ему адресовать мой ответ. Поэтому я решил вложить мой ответ в письмо к Вам и просить Вас переслать его ему.

Ваш Ник[олай] Бердяев

¹ Это произведение опубликовано пока только по-английски (1953), по-французски (1954) и по-японски (1959).

Clamart
12 Декабря [1945]

Дорогой друг! Наконец Вы обо мне вспомнили и вспомнили в один из самых тяжелых периодов моей жизни. В конце Сентября умерла моя жена. У нее полтора года была очень тяжелая болезнь, которую она замечательно выносила. Но смерть не была тяжелой, была духовно очень просветленной. У нее была огромная сила веры. Я не встречал человека с более сильной верой и устремленностью к духовному миру. Я философ, но чувствую себя слабее. Мне очень трудно примириться со смертью близкого существа, с образовавшейся пустотой, победить тоску. Сам я чувствую себя плохо, у меня сердце в плохом состоянии, по ночам задыхаюсь и кроме того большое нервное переутомление. На днях я еду с сестрой Лидии Юдиф[овны] в Швейцарские горы. Друзья устраивают эту поездку. Поездка предполагается на три недели. Но отдохнуть мне нужно было бы на более продолжительный срок. Меня утомляет не писание и не чтение, а количество забот и трудностей жизни, количество людей, которые меня осаждают. И необходимо переменить обстановку. У меня бывает много иностранцев.

Я рад был получить о Вас известия и узнать, что у Вас все более или менее благополучно. Неужели Вы окончательно покинули Париж и не думаете сюда возвращаться?

Мне звонила по телефону представительница литературного бюро, о котором Вы пишете по поводу португальских изданий. Я направил в то Парижское литературное бюро, которое занято моими книгами на иностранных языках.

На состояние мира я смотрю довольно мрачно. Внутренно война продолжается. И очень наростает [так! — Публ.] вражда к России. Я не вижу, чтобы на почве обыкновенной международной политики можно было достигнуть замирения и единства. Нужен духовный переворот, но он совершается медленно.

О Монбризоне давно ничего не знаю.

Надеюсь Вас еще встретить на этой земле.

Любящий Вас Николай Бердяев

Clamart
24 Января [1946]

Дорогой мой друг! Меня очень тронуло Ваше последнее письмо. Оно мне доказало, что у Вас вполне сохранились дружеские чувства ко мне. В предшествующем письме Вы ничего не могли мне выразить, не зная о случившемся. В Швейцарию я не мог поехать, хотя были уже готовы все визы. Я заболел гриппом с осложнением бронхитом и трахеитом, месяц не выходил из дому. Доктор говорит, что раньше весны я никуда поехать не смогу. Это очень неприятно. Мне очень нужно было переменить обстановку и отдохнуть нервно и душевно. Мне очень тоскливо в нашем доме. Очень благодарю Вас за милое приглашение в Biarritz. Мне было бы очень приятно приехать к Вам, но я не уверен в возможности такого путешествия. Вероятно весной или летом мне нужно будет поехать для специального лечения.

О состоянии мира и о возможности духовного улучшения нужно было бы очень многое сказать. Я совсем не оптимист, но я стою на том, что нужно всегда верить в возможность лучшего, таково должно быть направление воли. Когда я сейчас пишу статью о России, то придерживаюсь определенной тактики¹. Я не делаю себе никаких иллюзий. Но нужно поддерживать всякое улучшение в России.

Думаете ли Вы как-нибудь приехать в Париж? Только тогда мы и смогли бы встретиться.

Привет Монбризону.

Целую Ваши руки.

Искренне любящий Вас
Ник[олай] Бердяев

¹ Вероятно, речь идет о статье: Почему Запад не понимает Советской России? // Русские новости (Париж). 1945. 7 декабря. No 30.

Clamart
16 Декабря [1946]

Дорогой друг! Вы вероятно совсем забыли о моем существовании и даже не помните моего имени. Но я очень вспоминал о Вас в последние дни и у меня явилось желание написать Вам. Почему иногда вдруг пробудится воспоминание, объяснить трудно. Я совсем ничего не знаю о Вас, не знаю, как Вы живете и чем живете. Сам я очень занят, даже задавлен количеством разнообразной работы, между прочим необходимостью отвечать на неисчислимое количество писем со всех концов мира. Это обратная отрицательная сторона возрастающей известности, которая доставляет мне мало наслаждения вследствие полного отсутствия в моем характере честолюбия. Сейчас пишу новую книгу ‘Истина и откровение’, но задумал еще другую книгу, посвященную кризису современного мира, кризису человека¹. Последняя тема меня сейчас очень мучит. Должен сказать, что у меня сейчас очень преобладает чувство тоски. Мне трудно примириться со смертью Лид[ии] Юд[ифовны]. Недавно получил известие о трагической гибели почти всего семейства моего племянника в Югославии², а также о смерти моего близкого друга в Москве, очень замечательной женщины. Люди моего поколения уже уходят из жизни. Сам я часто болею, но все находят, что очень молод. Думаю, что это верно в отношении умственного творчества. Да и у меня слишком большая чувствительность ко всему происходящему в жизни. Очень сложно мое отношение к Советской России и ко всему тому, что там происходит. Я готов защищать Советскую Россию, как мою родину, вижу в ней и правду, которую многие не хотят видеть. Но многое меня возмущает и отталкивает, особенно в последнее время. Не происходит тех изменений к лучшему, на которые можно было рассчитывать после потрясения войны. Трудно примириться с таким количеством лжи и насилия. Все это очень мучительно. Но я продолжаю верить в великую миссию России. Мое положение очень трудное и на меня нападают с противоположных сторон. В Октябре я был в Швейцарии и прочел целый курс в десять лекций в Экуменическом Институте. Там случайно в парке я встретил дочь Монбризона с ее мужем. А как поживает сам Монбризон, я давно о нем ничего не знаю. Меня огорчает плохой перевод моих последних книг. Я вспоминаю Ваши переводы и нашу взаимную работу. Думаю, что Вы лучше всех меня переводили.

Надеюсь, что раньше или позже мы все-таки с Вами встретимся. Пока же очень рад буду получить от Вас весть.

Ваш Николай Бердяев

¹ Возможно, речь идет о незавершенной книге ‘Царство Духа и Царство Кесаря’ (изд. в 1949).

² Племянником Б. был Алексей Николаевич Можайский. 11 февраля 1932 Б. писал о нем И.П.: ‘Вы спокойно можете его рекомендовать: он безукоризненно порядочный, добросовестный и трудолюбивый молодой человек. Оказывается, что он был в одном классе в Пажеском Корпусе с Вашим мужем’.

Clamart
17 Марта [1947]

Дорогой друг! Вы очень мило и остроумно подписали свое письмо. О ‘прусском юнкере’¹ я думаю, что он был очень вреден, как глава государства, без его царствования может быть не было бы большевизма в России. Но лично он был очень честный человек и в нем было своеобразное благородство. Да и я думаю, что даже за родителей человек не может быть ответствен, а тем более за прадедов. Мой прадед генерал-аншеф Николай Мих[айлович] Бердяев был новороссийским генерал-губернатором². Я о нем мало знаю, но возможно, что он был свирепым генерал-губернатором. Все это неважно. Важнее то, что я очень обрадовался свиданию с Вами. Прошла некоторая отчужденность, которая одно время чувствовалась.

Я буду очень рад, если Вы возьметесь за перевод ‘Русской идеи’, несмотря на нападения на Ваших предков. Если Вы укажете на повторения, которыми я вообще грешу, то я буду Вам очень благодарен. Но выбрасывать нужно осторожно, так как повторение иногда дается в совершенно новой связи. Для меня остается вопросом, что лучше Вам переводить: ‘Русскую идею’ или новую книгу ‘Истина и откровение’, которую еще не кончил переписывать.

Возможно, что в Июле мне придется ехать к Кембридж, так как Кембриджский университет сделал меня доктором honoris causa и нужно получить докторат. Меня оденут в красную мантию и средневековый головной убор, пестрое театральное представление. Но путешествия мне трудны.

Я прочел с интересом краткие замечания Вашего знакомого норвежца. Он человек общественный, культурный, умный. По-видимому он правоверный протестант. Его смущает то, что обычно смущает в моих взглядах, учение о несотворенной свободе, творчестве человека, отрицание ада. Наибольшую [так! — Публ.] трудность представляет моя идея объективации. Некоторый ответ на это недоумение может дать моя последняя книга ‘Опыт эсхатологи[ческо]й метафизики’, плохо переведенная на французский язык.

Благодарю Вас за справки о Pilat. 500 фр[анков] в день для нас непосильно дорого. В Виши, в городе вод, в хорошем отеле мы платили в прошлом году 350 фр[анков] в день. Боюсь, что нам будет трудно поехать в Pilat.

Очень надеюсь, что с осени Вы будете в Париже.

Ваш Николай Бердяев

¹ Речь идет о Николае II.

² О Н.М. Бердяеве см.: Собр. соч. Указ. изд. Т.1. С. 13.

Clamart
24 Августа [1947]

Дорогой мой друг! Отвечаю на Ваше письмо с большим опозданием. Причин для этого несколько. Я переезжал с места на место. Вернувшись в Кламар был безумно занят и к тому же чувствовал себя плохо. Но самое главное то, что письмо Ваше очень серьезное и требует очень серьезного и обстоятельного ответа, что мне сейчас сделать трудно. Наше лечение и наш отдых этим летом были очень неудачны, особенно для Евген[ии] Юдиф[овны], которая почувствовала себя очень плохо. Нас вообще преследуют всякого рода болезни. Мы очень плохо выносим небывалую жару. В конце Августа, т.е. уже на днях, я еду в Женеву, где буду читать доклад в ‘Rencontre Internationalles de Gen&egrave,ve’¹. Собрание будет продолжаться две недели. После этого пригласили отдыхать в Швейцарии. Вернусь к концу Сентября. В Июле я был в Англии. Получил в Кембридже степень доктора honoris causa. Читал доклад.

По поводу перевода моей книги ‘Русская идея’ мне пришло в голову, что может быть Вам неприятно переводить книгу, с многими идеями которой Вы не согласны. Скажите откровенно, что Вы об этом думаете.

Теперь по поводу перевода слов, список которых Вы мне прислали. Я сам испытываю очень большое затруднение. Думаю, что многие из этих слов совершенно непереводимы. Я должен с кем-нибудь посоветоваться. Но могу это сделать только после возвращения из Швейцарии. Многие слова нужно оставить по-русски латинскими буквами и сделать объясняющие примечания.

Противоречие, которое Вы видите, не так велико. Я хотел сказать, что раскол в русской жизни начался с раскола XVII века, но реформы Петра Великого очень углубили и усилили раскол, придав ему другое направление.

По поводу моего отношения к Советской России нужно было бы очень многое сказать. Мое отношение очень отличается от обычного в обе противоположные стороны. Моя точка зрения не политическая, не отвлеченно моральная и не отвлеченно правовая, а историческая, это есть точка зрения философии истории, я бы даже сказал мистики истории. У меня есть свое понимание смысла революций в судьбе народов. Революции всегда ужасны и жестоки, но они связаны с судьбой народа, с изживанием зла прошлого, с слабостью положительных духовных сил. Я отлично знаю все отрицательные и безобразные стороны советского режима, меня ничем удивить нельзя. Я знаю, что свободы в России нет и что мне гораздо легче было печатать книги и читать лекции в царском режиме. И все-таки через ужасную революцию пробудились к исторической активности огромные массы русского народа, которые раньше находились в тьме, безграмотности и пассивности, уровень их очень поднялся. Но это процесс очень тяжелый для верхнего культурного слоя. Отношение к советской власти не может не быть двойственным. Она делает много дурного и непосредственно у меня к ней нет никакой симпатии. Но она является единственной исторической властью, принужденной защищать Россию перед лицом мира. Вы сами указываете и на положительное. Такие люди, как Кестлер или Кравченко², которого я впрочем не читал, слишком движутся ressentiments³, хотя фактически и говорят много верного.

Я отношусь с абсолютной враждой ко всякой иностранной интервенции. Судьба русского народа должна быть решена самим русским народом и нужно лишь рассчитывать на процессы, происходящие в русском народе. Вот почему я отрицательно отношусь к западному антикоммунистическому фронту, к вражде Америки к Советской России, все это только мешает развитию свободы внутри России. Меня плохо понимают и неверно истолковывают с противоположных сторон. Люди стопроцентно советской ориентации меня сейчас бойкотируют, а другие считают меня чуть ли не большевиком. Мое положение вообще тяжелое и в конце концов я довольно одинок.

Против чего я всем своим существом восстаю, так это против страха. Нужно победить страх и не определяться им. Это важная духовная задача. Войны не будет и ее меньше всего хочет Советская Россия, но будет психология войны, которая будет терроризировать мир.

Хотел бы обо всем поговорить с Вами, и о переводе книги, и о положении мира, и о России. Вопрос о России меня терзает, я болен Россией

Будете ли Вы в Париже?

Ваш Николай Бердяев

¹ Эта встреча была посвящена теме ‘Прогресс технический и прогресс моральный’. Ср. описание Rencontres в ‘Самопознании’ (Собр. соч. Указ. изд. Т.1. С.397-398}.

² Артур Кестлер (1905-1983) — английский писатель и философ. Вероятно, речь идет о его романе ‘Тьма в полдень’ (1941) и поставленной в Париже в 1946 пьесе ‘Воры в ночи’ (‘Twilight Bar’).

Виктор Андреевич Кравченко (1905-1966) — бежавший после войны из СССР инженер, автор книги ‘Я избрал свободу’ (по-русски издана впервые в 1950, перед тем — на других языках).

³ Ressentiments — обида, злопамятство (фр.).

‘В ЧЕТВЕРТОМ ИЗМЕРЕНИИ ПРОСТРАНСТВА…’

Письма Н.А. Бердяева к кн. И.П. Романовой. 1931-1947

Читайте также: