Письма к К. П. Победоносцеву, Катков Михаил Никифорович, Год: 1880

Переписка
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Скачать в PDF

К. П. ПОБЕДОНОСЦЕВ
И ЕГО КОРРЕСПОНДЕНТЫ
ПИСЬМА и ЗАПИСКИ

С ПРЕДИСЛОВИЕМ M. H. ПОКРОВСКОГО

Том I

NOVUM REGNUM

ПОЛУТОМ 1-Й

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА 1923 ПЕТРОГРАД

248.

Конечно, я очень рад, глубокоуважаемый Константин Петрович, совершившемуся событию и назначению Ивана Давидовича, и еще больше тому, что ‘великое’, как Вы пишете, дело вырвано из поганых рук. Но меня испугало новое, данное при этом доказательство нашей безнадежной правительственной слабости. Как? Увольняется неспособный и недостойный министр, явно для всех служивший орудием партии, в которой все зло, и с которой правительство должно бороться, увольняется именно по убеждению, что оставлять его долее во власти било бы пагубой, и в то же время честной народ извещается и поучается, что увольняемый министр был образцом министров, целителем зол, патриотом, и за год своего управления своими заслугами приобрел право на ‘искреннюю’ признательность России или, что то же, ее верховной власти!
Как это назидательно для русской публики, смущенной, расстроенной и не знающей чему верить! Какую мораль извлечет она из этих событий, которые должны были бы показать, что в России еще есть правительство, понимающее, что оно делает и сознающее свои задачи и обязанности! В каком положении перед лицом публики должен себя чувствовать новый министр, призванный, однако, действовать в противоположном своему предшественнику смысле! Если рескрипт правда, то новому министру следует итти путем того же патриотизма и той же законности, которые вели нас прямо в хаос, если же это на всю Россию с высоты раздавшееся слово — не правда, то как это в самом деле назидательно и как вследствие этого облегчается задача нового министра!
Вы пишете, что надо высказываться скромнее, чтоб не возбудить противную партию. Но противная партия, верьте мне, есть только тень, бросаемая правительственною неспособностью и фальшивым бессилием власти, которая прячется и стыдится себя.
Не хочется ни на что смотреть и ничему нельзя глубоко порадоваться, в виду общего положения дел.
Простите мне эти грустные излияния: в них выражается очень серьезное чувство.

Совершенно преданный Вам Москва
М. Пашков.

18 марта 1882 г.

249.

Глубокоуважаемый Константин Петрович.

Министр внутренних дел, которого Вы упрекали в слабости относительно печати, хочет показать теперь свою власть на ‘Московских Ведомостях’. Он либерален к печати, когда она развращает общество и служит органом измены, но улыбка его исчезает, когда печать позволяет себе слишком резкое уклонение в сторону долга. Положение мое грозит стать нестерпимым. Каждый день делаются мне цензурным комитетом, по поручению Игнатьева, невыносимые придирки. Вопросы, которых только что успеют коснуться ‘Московские Ведомости’ в своем смысле, тотчас же из’емляются из сферы обсуждения в печати, и я остаюсь с открытым ртом, с недоговоренным словом. Теперь отдан приказ не говорить ничего ни pro, ни contra необходимости созыва земского собора. За евреев мне грозят карами.
Продолжать ли борьбу, которая грозит принять ожесточенный характер? Мне лучше уйти, чем оставаться пассивным наблюдателем происходящего, а говорить решительно и твердо, как умею в настоящее время, говорить за правительство в смысле самых дорогих принципов и интересов его, изобличая измену, значит сталкиваться с правительством.
Удары, которые на меня посыплются, будут падать не столько на меня, сколько на существо правительства, на то, что для него должно быть всего дороже. Не будет ли это новою смутою в нашем бедном обществе?
Итак, я должен или сейчас же прекратить мою деятельность, сойти с моего поста, закрыть глаза и замолчать, или иметь какую-нибудь гарантию, что не подвергнусь гонению от правительства за защиту прав верховной власти и интересов государства.
Пишу эти строки наскоро, пользуюсь от’ездом приятеля, который взялся доставить Вам это письмо.
Если Игнатьев останется, положение действительно станет нестерпимым, и развязка не замедлит.

Душевно преданный Вам
М. Катков.

19 мая 1882 г.

350.

Глубокоуважаемый Константин Петрович.

Мне сказывали, что Вы справлялись обо мне и, быть может, удивляетесь, почему я, находясь с неделю в Петербурге, не успел навестить Вас. Теперь, когда обсуждается в департ. госуд. совета проект университетского устава, я не хотел бы подать повод думать, будто я вторгаюсь к Вам с суждениями по этому делу, в котором мы, к моему прискорбию, разногласим. Вопреки, не знаю почему, составившемуся мнению, я вовсе не склонен навязываться с непрошенными советами и говорю лишь, когда меня спросят, или когда увижу, что хотят со мной говорить. Наша многолетняя приязнь могла дать Вам обо всем в этом отношении более верное понятие, чем ходящие толки. Вы управляете слишком три года делами, которые имеют для меня, не менее чем для всякого другого, значительный интерес: вторгался ли я к Вам хоть однажды с какими-либо проектами? Теперь у Вас на обсуждении устав духовных академий: надоедал ли я Вам своими непрошенными об этом предмете соображениями? Меня могут скорее укорить в том, что я не пользуюсь для доброго совета правом, какое быть может давала бы мне некоторая короткость личных отношений.
Вы многим говорили, что проект университетского устава Вам хорошо знаком из разговоров со мной. Не смешали ли Вы меня с кем-нибудь другим? Только однажды, слишком три года перед сим, случилось мне заговорить с Вами о содержании этого проекта. Это было летом 1880 г., вскоре после падения гр. Толстого, смененного Сабуровым. Вы были в поезде наследника на пути в Крым, а мне нужно было видеться с тогдашним диктатором, гр. Лорис-Меликовым, который ехал в том же поезде, и я подсед к Вам в Москве до Серпухова. Тут пришлось мне заговорить о безобразиях Сабурова, который об’езжал тогда московский учебный округ и бунтовал студентов. Вот, говорил я, последствия смены гр. Толстого, за поддержку которого Вы горько упрекали меня за год перед тем. При этом я пожалел, что ему не удалось докончить свое дело и провести уже внесенный им в государственный совет проект нового устава университетов, и начал было излагать его сущность, но Вы нетерпеливо перебили меня и горячо высказались за план, продиктованный Сабурову Головниным и Милютиным и основания которого (е автономией, с корпоративным устройством студентов, с выборными от них депутатами и собраниями их) были тем же летом высочайше утверждены в Ливадии по докладу Сабурова купно с Милютиным. Теперь Вы, конечно, не жалеете ни о Сабурове, ни о его планах.
Еще было у меня горячее об’яснение с Вами о преемнике Сабурова, бароне Николаи, который был опаснее Сабурова, но, к счастью, вскоре сам сделал себя невозможным. Но при этом мне ни разу не удавалось заговорить с Вами об университетском уставе гр. Толстого. Все, что могло бы. подать повод к разговору об этом предмете, быстро отклонялось.
Итак отнюдь не через мое посредство ознакомились Вы с проектом устава. Судя по тому положению, какое Вы относительно его приняли, не могу не заключить, что Вы доверились в суждении о нем лицу противоположного моему (да в сущности и Вашему) образа мыслей
Не знаю, почему кажется Вам, что пуще всего следует ограждать себя, да и других во власти сущих людей от соприкосновения со мной в вопросах государственного значения. Чем заслужил я такое, именно с Вашей стороны, мнение, которое не было бы удивительно только со стороны Ваших противников? Я не говорю уже о своем образе мыслей, который в основаниях не расходится с Вашим, но в университетском вопросе я имею, по крайней мере, не меньше, чем другие, права на внимание. Я был университетским студентом (а кто сам не был студентом, тот не знает козней университетской жизни), я был университетским преподавателем не сторонним, а штатным, по лицею, имеющему свое университетское отделение, я нахожусь с университетом в непрерывных сношениях и ex officio слежу за его делами. Мною на деле изведаны потребности университетской жизни, мне знакомы все ее изгибы и закоулки. Мои суждения по этому предмету не суммарного свойства, которые заволакивают ум туманом, а вынесены изобильных подробностей пережитого. Почему же я такое ядовитое существо, что все и в этом вопросе должны от меня сторониться и затыкать уши, и что все, в чем можно подозревать мое участие, должно a priori считаться негодным? Впрочем, кстати сказать, я не принимал никакого участия в редакции проекта гр. Толстого и И. Д. Делянова и, может быть, нашел бы в нем кое-что подлежащим изменению, для того, чтобы все параграфы его еще более и еще глубже соответствовали основной идее, которой я не могу не сочувствовать, в верности, в практичности и пользе которой я имею полное и зрелое убеждение.
Но какого бы Вы ни были мнения о свойстве моих убеждений, неужели Вы возвратились к Вашему прежнему взгляду на графа Толстого, который занимает теперь, не без Вашего содействия, первенствующий пост в правительстве? Неужели гр. Толстой, которому вверена самая безопасность государства, так легкомыслен, что управляя в течение четырнадцати лет делом народного просвещения и просидев десять лет над университетским вопросом, поддался навеянным с ветра фантазиям и внес в государственный совет проект закона, исполненный таких чудовищных несообразностей, что Вы нашлись вынужденным вступить в коалицию даже с заклятыми противниками Вашего образа мыслей, лишь бы избавить Россию от пагубы, задуманной гр. Толстым? Неужели, наконец, и нынешний министр народного просвещения, знакомый от университетской скамьи с бытом университетов, прошедший все степени управления по этой части, состоявший при гр. Толстом председателем всех комиссий по университетскому вопросу, об’ездивший все университеты империи в сопровождении лиц, как Георгиевский, Любимов, Гезен, испытанных, благонадежных и несомненно сведущих и лично об’яснившихся почти с каждым из преподавателей всех университетов, неужели и он, во всем так осторожный и осмотрительный, увлечен бурным, от меня идущим, влиянием до того, что приходится сдерживать этого неистового новатора при пособии консерваторов, как гг. Головиин, Перец и tutti quanti? Неужели все это естественно?
Подумайте, глубокоуважаемый Константин Петрович, действительно ли Вы чувствуете себя так глубоко изучившим университетский вопрос, и действительно ли Вы так убеждены во вреде меры, за которую со всей силой зрелого убеждения стояли люди, Вам единомышленные и не дураки.
Государственный деятель должен иметь твердую уверенность в себе, но должен также иметь и мудрое к себе недоверие. Вы ознаменовали себя несомненными заслугами, Вы обладаете дорогими качествами, но и у Вас, как у всякого, есть свои недостатки. Надо всякому знать свои недостатки, во время действия принимать их в расчет и отнюдь не обижаться, когда свои доброжелатели на них указывают нам. Вы превосходно видите в чистом эфире начал, но не так легко распознаете людей мимоидущих и вещь во тьме преходящую.
Дорогой Константин Петрович, не такое ли теперь время, чтобы всем честным и здравомыслящим в политическом отношении людям более всего стараться о крепком и видном для всех между собой соединении, взаимно не чураться, а носить тяготы друг друга и взаимно восполнять свои недостатки, и бдительно смотреть, чтобы хитрая рука, в минуту нашей оплошности, не подстегнула какого-нибудь из наших коньков, ибо у всякого как есть свои недостатки, так есть и свои коньки. При безлюдье, на которое Вы справедливо жалуетесь, и мною не Следовало бы пренебрегать. Общие противники наши кажется лучше нас понимают нашу солидарность: посмотрите, они нас соединяют даже в фантастических сказаниях о готовящейся будто бы конституции.
Усилия партии разложения, следующей девизу: чем хуже, тем лучше, клонятся к тому, чтобы не допускать ни одной меры, ни одного закона, которые свидетельствовали бы о состоятельности нынешнего правительства и о возможности хорошего законодательства при нашем образе правления. Реформа университетов была бы первой органической мерой нынешнего царствования, за которой должны были бы неукоснительно последовать другие, по судебному ведомству, по местному управлению и пр. Если, в видах этой партии, нельзя предотвратить университетскую реформу, то следует испортить ее так, чтобы она вышла un coup d’ep&egrave,e dans l’eau. Неудача этой законодательной меры отзовется не на одном университете, но и на всем нашем государственном деле. Останется умолкнуть и предоставить все на волю Божию.
Глубокое уважение и давние добрые отношения к Вам, дорогой Константин Петрович, обязывали меня высказать со всей прямотой и откровенностью, что скопилось у меня на душе, и, дописавши эти строки, я уже чувствую, что облегчил себе душу. Веря в Ваше сердце и зная Вашу преданность делу, которому мы оба служим, посылаю к Вам эти отроки без колебания.

Искренне преданный Вам
М. Катков.

248—249. Два письма Михаила Никифоровича Каткова, издателя газеты ‘Московские Ведомости’. К его голосу сильно прислушивались все члены нового правительства, и даже К. П. Победоносцев, видимо, тотчас же но получении почты торопился просмотреть ‘Московские Ведомости’ (см. No 206).
Катков говорит о назначении Ивана Давыдовича Делянов а министром народного просвещения и о рескрипте его предшественнику бароиу Николаи (см. No 213).
Во втором письме (No 249) Катков жалуется на суровое отношение графа Н. П. Игнатьева к ‘Московским Ведомостям’ (ср. примечание к No 206).
350. Письмо M. H. Каткова (см. No 347).
Падение Толстого — в апреле 1880 года граф Д. А. Толстой был уволен с двух постов министра народного просвещения и обер-прокурора святейшего синода. Министром назначен был А. А. Сабуров, а обер-прокурором К. П. Победоносцев.
Головнин А. В. — министр народного просвещения до Толстого (1866 г.).
Милютин Д. А. — военный министр.
Барон Николаи А. П. — преемник Сабурова на посту министра народного просвещения (см. No 188).
Георгиевский Александр Иванович, Любимов Николай Алексеевич и Гезен Август Матвеевич — члены совета министра народного просвещения.
Перетц Егор Абрамович, член государственного совета, по департаменту законов.
Катков Михаил Никифорович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Письмо Н. Н. Страхову, Катков Михаил Никифорович, Год: 1863
  2. Классицизм и духовная школа, Катков Михаил Никифорович, Год: 1884
  3. Письмо к А. Н. Островскому, Катков Михаил Никифорович, Год: 1866
  4. Письма к Александру II и Александру III, Катков Михаил Никифорович, Год: 1886
  5. Письмо А. А. Измайлову, Кузмин Михаил Алексеевич, Год: 1915
  6. Письмо в редакцию (Русских ведомостей), Бунин Иван Алексеевич, Год: 1913
  7. Письмо жене 8.VI-1928 г., Замятин Евгений Иванович, Год: 1928
  8. Переписка И. С. Шмелева и О. А. Бредиус-Субботиной, Шмелев Иван Сергеевич, Год: 1950
Электронная библиотека