Письма к К. А. Булгакову, Глинка Михаил Иванович, Год: 1856 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 16 минут(ы)

Письма М. И. Глинки къ К. А. Булгакову.

‘Русскій Архивъ’, 1869. No 12

http://az.lib.ru

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Письма, предлагаемыя читателямъ ‘Русскаго Архива’ представляютъ интересъ и какъ матеріялъ для біографіи Глинки, и какъ документы для исторіи Русской музыки, заключающіе въ себ сужденія объ искусств геніальнаго ея представителя. Самый языкъ этихъ писемъ, чистый, правильный, при всей его простот и нердко небрежной своеобразности, довольно замчателенъ, какъ доказательство того, каково было образованіе въ этомъ отношеніи людей Глинкинскаго поколнія, даже не бывшихъ литераторами, но жившихъ съмолоду около кружковъ тогдашняго не обширнаго, но избраннаго литературнаго міра.

Воспоминанія моего отрочества представляютъ мн живо то время, когда Глинка, пріобртшій извстность нкоторыми превосходными романсами, въ полной пор зрлой молодости, поставилъ на сцену ‘Жизнь за Царя’ (въ пятницу 27 Ноября 1836:, ему было тогда 32 года). Помню хорошо то колебаніе, тотъ разладъ, которые появленіе ея произвели въ Петербургскомъ артистическомъ мір и въ тогдашней публик. Музыкальные педанты, пользовавшіеся тогда большимъ авторитетомъ? говорили о новой опер, презрительно пожимая плечами, и лишь немногіе безпристрастные любители и знатоки утверждали, что Глинка большой, самородный талантъ. Публика, ‘le gros du public’, не знала, кому врить {Одинъ изъ тогдашнихъ аматеровъ, который славился въ гостиныхъ исполненіемъ разныхъ ходячихъ романсовъ, сопровождая свой голосъ фальшивымъ бренчаньемъ на Фортепьянахъ, говорилъ про великое произведеніе, что оно ‘чмь тебя я огорчила съ барабанами.’— Эта пошлость повторялась въ партер во время представленій. Статьи, печатавшіяся тогда въ Сверной Пчел Булгарина, были наполнены хотя вполн невжественными, но весьма язвительными отзывами о Глинк, помню, что г. Булгаринъ, не имвшій ни малйшаго понятія о музык, вроятно, съ непонятыхъ словъ какого-нибудь музикуса, печаталъ во всеуслышаніе, что Глинка не знаетъ и оркестровки, ибо въ Жизни за Царя оркестръ написанъ слишкомъ низко (?). Эта нелпость никого не удивила. К. В. О.}. Многое въ опер Глинки казалось ей, по непривычк и рутин, страннымъ. Едва ли кто нибудь въ сред ея осмлился бы, не усомнясь и громогласно, объявить, что эта опера не хуже напримръ ‘Капулетовъ и Монтеки’ и что музыкальное дарованіе Глинки не ниже таланта увлекательнаго мелодиста Беллини, который былъ тогда въ такой мод, что князь В, . Одоевскій говорилъ, что наша публика не только ‘обеллинилась’, но и ‘взбленилась’. Но инстинктъ влекъ ее въ театръ, когда давали ‘Жизнь за Царя’ и, когда незабвенная А. Я. Воробьева (въ послдствіи супруга славнаго пвца О. А. Петрова) пвала: ‘Ахъ не мн бдному’*, то почти у всхъ въ зал навертывались на глазахъ слезы, и слышны были въ разныхъ мстахъ всхлипыванья. Видно, нервы теперь стали крпче у людей, хотя тогда меньше было слышно про нервныя болзни, чмъ нын.

Года три спустя, бывши 17 лтнимъ студентомъ, я узналъ Глинку лично. Вскор посл того мы сошлись очень близко, не смотря на разительную въ такіе годы разницу возраста. (Глинка былъ 18 лтъ старше меня). Извстность и авторитетъ его успли значительно укрпиться. Это было время появленія новыхъ его романсовъ (преимущественно на слова Кукольника), работы надъ оперой ‘Русланъ и Людмила’ и впослдствіи самой постановки ея на сцену (въ пятницу, 27 Ноября 1842, ровно 6 лтъ посл ‘Жизни за Царя’ и на той же сцен). Въ эту зиму и особенно, въ слдующую, я видлъ его безпрестанно, и много ночей проводилъ нашъ дружескій кругъ въ веселыхъ бесдахъ, оживленныхъ импровизаціями и пніемъ Глинки (онъ превосходно и охотно плъ свои романсы, но изъ чужихъ романсовъ плъ только одинъ: ‘Любила я твои глаза’, графа М. Ю. Віельгорскаго). Много можно бы разсказать про это веселое и любопытное время, но объ этомъ когда нибудь посл.

Біографы и критики недавней эпохи, не жившіе въ тотъ періодъ времени и вообще узнавшіе Глинку гораздо поздне, а слдовательно измнившимся отъ лтъ и болзней, говорятъ во многихъ случаяхъ не точно о постановк и исполненіи ‘Руслана’ и вообще о взглядахъ Глинки на искусство и нкоторыхъ музыкантовъ въ лучшую пору его дятельности. Я наприм. гд-то читалъ, будто онъ въ грошъ не ставилъ Рубини, между тмъ, какъ я самъ видалъ его въ восторг отъ этого величайшаго пвца своего времени, котораго я, кром концертовъ и вечеровъ, имлъ счастіе слышать на сцен въ продолженіи двухъ зимъ сряду по два и по три раза въ недлю (петербургскіе сезоны итальянской оперы 18ІЗ—1844 и 1844—45 годовъ). Надо замтить также, что Глинка любилъ нердко парадоксы въ разговорахъ, и ловить на лету его отрывочныя сужденія, придавая имъ значеніе ршительныхъ его приговоровъ, было бы крайне опрометчиво. Такъ напр., помню, что я однажды ему похвалилъ одно музыкальное произведеніе, а онъ отвчалъ мн именно этими словами, перемшивая русскую фразу съ французской, что длывалъ часто: ‘Что ты говоришь? да ты посмотри: онъ, тутъ обокралъ Мейербера, comme si Meyerbeer n’etait pas assez mauvais comme cela’. Между тмъ Глинка чтилъ геній Мейербера, и оказалось, что даже онъ вовсе не пренебрегалъ произведеніемъ, которое называлъ выкраденнымъ у него. Также увряютъ, будто съ Глинкой торговались при постановк Руслана, длали ему непріятности, будто опера не имла успха и т. п.¹ Правда, Глинку огорчали: требованіе урзокъ, болзнь Петровой, (въ чемъ не кого было винить), отчего партію Ратмира надобно было въ первое представленіе исполнять ея соименниц, но ни какъ не соперниц, воспитанниц театральной школы Анис Петровой 2-й. Но дирекція сдлала для постановки оперы почти невозможное. Костюмы были верхъ роскоши и изящества и вс съ иголочки, а въ 4 акт, подданные Черномора, женщины-бабочки, колдуны, арапы, феи, лезгины — были точно чудными обитателями какого-то волшебнаго царства {Замтимъ здсь одно обстоятельство, которое можетъ пригодиться и для декораторовъ вообще и для будущихъ постановокъ Руслана, Глинку очень занимала декорація Черноморова сада. Пришедши навстить больнаго князя Одоевскаго, онъ говорилъ ему: ‘боюсь, что мн нарисуютъ балкончиковъ съ розанчиками, мн бы хотлось небывалыхъ деревьевъ, цвтовъ….’ На стол у князя Владиміра еодоровича лежала раскрытая книга Эренберга съ рисунками микроскопическихъ растеній и животныхъ. ‘Что это такое?’ спросилъ Глинка. — Твой Черноморовъ садъ, отвчалъ князь В. . Такъ и вышло. Выбраны были нкоторые изъ рисунковъ, и декорація, Черноморова сада (сгорвшая) вся составилась по книг знаменитаго энтомолога изъ микроскопическихъ растеній, разумется, увеличенныхъ до чудовищнаго размра,— и дйствительно небывалыхъ на сцен. Это преданіе, на бду, потерялось у декораторовъ, или вовсе осталось для нихъ неизвстнымъ. Ред.}. Декораціи (числомъ 9) вс были новыя. Родлеръ превзошелъ самого себя, въ 4 акт, изображеніемъ замка и садовъ Черномора, въ конц 3-го видомъ свернаго лса, а самый первый ‘leverde rideau’ представлявшій пиръ въ терем Свтозара, былъ такъ ослпительно-великолпенъ, что самые старые и взыскательные театралы были поражены. Ничего и издали подобнаго не видывали мы ни въ ‘Фенелл’, ни въ ‘Роберт’, ни въ ‘Жидовк’, ни въ балетахъ Тальони. Все это теперь давно сгорло. Что касается до успха ‘Руслана’, скажу слдующее. Я былъ на генеральной его репетиціи и тогда же видлъ, что присутствовавшіе, которыхъ было много, недоумвали и находили многое страннымъ, непривычнымъ, непонятнымъ, длиннымъ, а слдовательно скучнымъ. Но потомъ публика боле и боле входила во вкусъ этой музыки съ каждымъ представленіемъ, многія мста оперы сдлались вскор популярными. На сцен больше всего производила впечатлніе сцена Ратмира въ 3 акт, превосходно исполнявшаяся Петровою 1-ю и особенно страстное стретто въ конц: ‘Чудной сонъ живой любви’. Успхъ оперы былъ таковъ, что хотя не всякое представленіе давало блистательные сборы, но все таки они были таковы, что дирекція нашла выгоднымъ дать ‘Руслана и Людмилу’ съ 27 Ноября 1842 по 25 Февраля 1843 (конца карнавала), т. е. въ 3 мсяца, 35 разъ. Въ моихъ тогдашнихъ замткахъ, которыхъ я теперь не имю подъ рукою, обозначены особенности почти каждаго изъ представленій, изъ которыхъ я не пропустилъ ни одного. Хотя въ послдствіи оперу играли рже, но причиной этому было уже постепенное распаденіе русской оперной труппы, когда Рубини, Тамбурини, Віардо и итальянская опера (съ конца Октября 1843 года) поглотили все вниманіе восторженной петербургской публики.

¹ Я былъ тяжело боленъ предъ постановкою Руслана и потому не знаю, что по этому случаю происходило. Вроятно, шестилтній успхъ Жизни за Царя улучшилъ отношенія между дирекціей и знаменитымъ сочинителемъ, но по поводу постановки Жизни за Царя, Глинка мн говорилъ, что съ него была взята подписка — никогда не требовать ни малйшаго вознагражденія за представленія этой оперы. — Помню также, что послдняя генеральная репетиція ‘Жизни за Царя’ производилась при стук работниковъ, околачивавшихъ ложи большаго театра. Глинка наружно высказывалъ ко всему этому и другому многому большое хладнокровіе, но внутренно онъ глубоко огорчался такимъ пренебреженіемъ и къ искусству вообще и къ нему лично. Онъ полагалъ, что при такихъ условіяхъ Жизнь за Царя не выдержитъ и трехъ представленій. Я радовался его твердости и желзному терпнію и замчалъ, что ему, какъ Ван, предстоитъ.

‘въ крпкой правд послужить’

ибо, независимо отъ новаго шага въ искусств, его Жизнь за Царя имла и политическое значеніе: она должна была противодйствовать тому тяжелому впечатлнію, которое еще живо оставалось въ умахъ посл продлокъ Аракчеевыхъ и Магницкихъ, своимъ самоуправствомъ и презрніемъ къ законности нанесшихъ столько вреда самымъ чистымъ и святымъ народнымъ убжденіямъ. К. В. О.

Помнится, въ 1844 году Глинка ухалъ изъ Петербурга въ Парижъ, и съ этого времени началась его странническая жизнь. Мы встртились посл этого лишь черезъ много лтъ по возращеніи его изъ Испаніи и на весьма короткое время, но сохранили до конца и въ разлук самыя пріязненныя отношенія. Признаюсь откровенно: я не люблю вспоминать Глинку въ эту новую эпоху его жизни, съ происшедшими въ немъ на то время перемнами, съ наперсникомъ его, какимъ-то Дономъ Педро или Дономъ Алонзо и прочими {Справедливость заставляетъ меня замтить, что Донъ Педро не только былъ очень хорошій музыкантъ, но страстно любилъ Глинку и ухаживалъ за нимъ какъ за ребенкомъ. Онъ былъ Глинк дйствительно полезенъ, а не вреденъ. К. В. О.}, хотя въ то время онъ уже въ самомъ дл сдлался безспорною знаменитостью и у насъ, гд большинство ждало, для ея признанія, чтобы Парижъ и Берлинъ высказали о немъ свое мнніе. Въ сердц и къ памяти моей живъ другой Глинка, котораго физическое сходство, въ лучшую пору его дятельности, поразительно схвачено на единственномъ врномъ портрет его, завщанномъ мн умиравшимъ общимъ другомъ нашимъ Булгаковымъ. Для меня Глинка есть Глинка той поры, когда онъ былъ въ полной жизненной сил, безпечный, нердко странный и парадоксальный, но живой, остроумный, добродушный, какъ подобаетъ быть генію, Глинка — временъ Степановскихъ каррикатуръ, но вмст и творчества ‘Руслана’ и самыхъ вдохновенныхъ его романсовъ.

Прошло еще нсколько лтъ. На масляниц 1857 года я былъ въ покинутомъ мною за три года до того Петербург. Въ одно утро, на Маріинскомъ театр возобновленная русская оперная труппа давала ‘Линду де Шамуни’ Донидзети. Въ ожиданіи увертюры, я стоялъ у оркестра. Вдругъ входитъ въ оркестръ капельмейстеръ и даровитый композиторъ К. Н. Лядовъ, обливаясь слезами, идетъ прямо ко мн и говоритъ: ‘Знаете ли, М. Н.. какое горе, какое несчастіе? Сейчасъ получено письмо изъ Берлина: Глинка умеръ!’ Боле намъ не было времени перемолвить ни слова, потому что К. Н. Лядову нужно было начинать увертюру, но нечего говорить, что мы оба перечувствовали въ эти минуты {Я видлъ въ послдній разъ Глинку проздомъ чрезъ Берлинъ въ 1856 г. Онъ уже былъ боленъ, за нимъ ухаживали В. Н. Кашперовъ, о которомъ Глинка такъ сочувственно говоритъ въ своихъ письмахъ, и какія-то дв Нмочки, онъ весь встрепенулся, услышавъ русскую рчь, и обрадовался мн несказанно.— ‘Всякій день тебя благодарю, говорилъ онъ мн, что надоумилъ познакомиться съ Деномъ, что за человкъ! я думалъ, что я что нибудь въ музык смыслю, но когда я поговорилъ съ Деномъ, то припомнились мн твои слова, что мы въ музык кром вершковъ ничего не знаемъ. Я сказалъ Дену: ‘Вы забудьте, что передъ вами сочинитель двухъ оперъ, трактуйте меня, какъ ничего незнающаго школьника и начните со мною музыку съ самаго начала’. И Глинка разсказалъ мн о своихъ контрапунктическихъ работахъ съ Деномъ и о томъ, что весь погрузился въ церковную музыку, не смотря на мое противодйствіе, Глинка всталъ съ постели, утверждая, что у него только минутное нездоровье, и сыгралъ мн свою небольшую новую піеску въ строгомъ церковномъ стил, разумется западномъ. Какъ жаль, что я не догадался тогда списать этотъ листокъ,— но я не ожидалъ, что вижу Глинку въ послдній разъ. Чрезъ дв недли, будучи въ Веймар, я узналъ, что прислали изъ Берлина за русскимъ священникомъ — похоронить Русскаго, котораго имя Нмцы, по обычаю, коверкали всми возможными и невозможными способами. Скоро я убдился, что этотъ русскій человкъ — былъ Глинка!… При мысли объ этой невозвратимой потер, нельзя не вспомнить, что съ его смертію погибъ, можетъ быть, цлый новый періодъ нашей церковной музыки, къ которой Глинка готовился.— Денъ, величайшій изъ музыкальныхъ теоретиковъ и археологовъ, какихъ только привелось мн встртить въ жизни, отзывался о Глинк съ непритворнымъ, глубокимъ уваженіемъ и сочувствіемъ. Кстати позволю себ выписать нсколько строкъ изъ моего Путеваго Дневника 1856, нын уже не лишенныхъ интереса. Подъ 23 янв./4 февр. (въ Берлин) у меня записано: ‘Былъ у ‘Глинки — онъ въ постел. Опъ подружился съ Мейерберомъ, отрывки изъ ‘Жизни за Царя’ были здсь исполнены (въ это время Мейерберъ былъ, кажется капельмейстеромъ въ Берлин), на репетиціяхъ Глинка простудился и теперь боленъ.’ К. В. О.}.

Люди, не жившіе съ Глинкой въ эпоху, о которой я говорилъ, полагаютъ, что они первые такъ сказать открыли Глинку, до пониманія котораго будто бы тогда никто не доросъ. Я сказалъ истину на этотъ счетъ. Правда, долго не многіе ршались ‘смть свое сужденіе имть’ и понимать его музыку. Но существовали же тогда: кружокъ Брюлова, общество кн. Одоевскаго и т. п. Да позволено же будетъ именовать посл этого и нашъ молодой кругъ, хотя составленный по большой части изъ людей мало или почти не знавшихъ музыки, но который Глинка любилъ и и даже не пренебрегалъ его мнніемъ, зная, что тамъ любятъ искусство и имютъ вкусъ. Мы хорошо знали его музыку, какъ-бы инстинктивно признавали Глинку геніемъ и не задумывались называть его этимъ именемъ, не ожидая санкціи Герцевой залы въ Париж или камеръ-музикусовъ Берлина и Дрездена. Намъ переплъ онъ безчисленное число разъ безсмертныя свои псни, и только мы, слышавшіе ихъ отъ него самого, внимая имъ теперь, можемъ вполн чувствовать то, что сказалъ о нихъ поэтъ:

Какъ будто въ нихъ вошла всецло

Для новой жизни безъ конца,

Душа оставившая тло

Ихъ бездыханнаго творца (*).

(*) А. Н. Майковъ, въ стихахъ ‘На кончину М. И. Глинки’.

Предлагаемыя письма Глинки относятся къ двумъ посдднимь годамъ его жизни. Они писаны въ Москву къ покойному общему другу нашему Константину Александровичу Булгакову (род. 17 Апрля 1812, ум. 8 Декабря 1862), который завщалъ ихъ мн, какъ сокровище, вмст съ вышеупомянутымъ портретомъ Глинки, какъ единственному изъ бывшихъ тогда въ Москв и одному изъ немногихъ уцлвшихъ друзей, составлявшихъ кружокъ, о которомъ я сейчасъ говорилъ. Кто не зналъ въ свое время Булгакова, этого любезнаго, даровитаго, добраго ‘Костю’, какъ называли его въ свт издавна и до конца? Онъ не развилъ далеко своихъ блестящихъ дарованій, но былъ по природ артистъ, отличный музыкантъ и пвецъ по призванію. Онъ страстно былъ привязанъ къ искусству, любилъ горячо все изящное и своихъ друзей, которые его никогда не забудутъ.

Михаилъ Лонгиновъ.

Орелъ,

10 Февраля 1868.

ПИСЬМА М. И. ГЛИНКИ.

Любезнйшій другъ Константинъ Александровичъ!

Премного благодарю тебя за твою память обо мн и за присылку портрета шалуна (¹) Бетховена. Въ свою очередь посылаю теб: 1-е) портретъ Бетховена, который, полагаю, долженъ быть похожъ. 2-е) неизданную мазурку моего сочиненія, которую усовершенствовалъ нарочно для тебя. 3-е) дтскую польку съ комментаріями. Все это пришлется къ теб на домъ.

Вмсто Андалузіи я провелъ два года въ мстечк (²) Парижъ, гд хотлъ было написать Симфонію Украинскую: Тарасъ Бульба, но мн не удалось. Въ прошломъ году я возвратился изъ заграницы и провелъ лто въ Царскомъ Сел. Тамъ началъ я писать записки (Memoires) и довелъ ихъ до 1854, считая со дня моего рожденія т. е. съ Мая 1804. Я ихъ кончилъ зимою, и вышло боле 50 листовъ, уютно исписанныхъ {Записки М. И. Глинки напечатаны въ Русскомъ Встник томъ XLIV (1863), стр. 798—818.}. Переложилъ на оркестръ Nocturne de Hummel 4 mains F dur (Opus 99). Слыша исполненіе этой пьесы на репетиціи Филармоническаго концерта, я остался ею доволенъ. Переложилъ также на оркестръ нсколько романсовъ. Весною написалъ на оркестръ торжественный польскій, который постараюсь имть счастіе посвятить Государю Императору ко дню коронаціи. Недавно положилъ я также на два голоса романсъ твоего однофамильца (³) (полагаю): ‘Прости меня, прости, прелестное созданье’ музыка едорова (⁴). Не въ продолжительномъ времени онъ будетъ въ печати.

Теперь можно найти вс мои романсы въ печати, ихъ до 62. Скажу однако же, что изданія многихъ неврны. Г. С. въ особенности заслуживаетъ мене другихъ довренности публики и позволяетъ себ длать искаженія ни съ чмъ не сообразныя, таковы Баркаролла и Сомнніе (⁵) передланныя на 2 голоса и сокращенная Молитва, названная въ каталог Молитва Лермонтова для контральто, безъ хора. Если желаешь имть эту Молитву, напиши, я не полнюсь и пришлю ее теб съ исправленными ошибками. Эту Молитву исполняли весною въ театральномъ училищ съ хоромъ и оркестромъ, слушатели остались много довольны (⁶).

Не смотря на это, N. (нкогда пріятель) возстаетъ противъ этой Молитвы и защищаетъ искаженія Г. С. Странно кажется, а вотъ въ чемъ дло: онъ, сердитъ на меня отчасти за то, что я не пришелъ въ восторгъ, когда онъ съ самодовольною улыбкою и прихваливая себя, читалъ мн разборъ моей оперы Жизнь за Царя. Что же длать, всякій воленъ думать, какъ хочетъ: я никогда не считалъ N глубокимъ музыкантомъ. Разборы его не только не убждаютъ меня въ противномъ, но ясно изобличаютъ, что взглядъ его на музыку остался также поверхностенъ и однообразенъ, какъ былъ прежде. Куда ему до Н. Н. Норова (⁷) и графа М. Ю. Вельегорскаго (⁸)!

Я бы охотно навстилъ тебя, но опасаюсь не питушества (съ Бахусомъ я въ разлад), а желзной дороги: она жестоко дразнитъ мои нервы. Притомъ же приступаю къ новому труду, къ опер въ 3-хъ дйствіяхъ и 5-ти картинахъ, Двумужниц.

Если когда будешь въ Питер, заверни ко мн, постараюсь угостить музыкой, а если прикажешь и превосходнымъ хересомъ.

Гейденрейхъ (⁹) теб кланяется. Обнимаю тебя отъ души, твой неизмнный Мишка (¹⁰) Глинка.

Мой адресъ: въ Эртелевомъ переулк, въ дом Томиловой.

С.-П.бургъ 8 Іюня

1853 года.

II.

Любезнйшій другъ Константинъ Александровичъ!

До сихъ поръ я не отвчалъ на два твои посланія, не отъ лности, а по причин болзни. Здсь въ Питер лтомъ — адъ, въ комнатахъ душно какъ въ теплиц, ночей нтъ, на дачахъ же сыро и, избгая городскаго жара, я вроятно простудился на островахъ и хотя мн легче, но все еще страдаю.

Мод. Коньяру (¹¹) и Сергю Ивановичу Штуцману (¹²) мой усердный поклонъ и приношу искреннюю признательность за ихъ ласковыя строки. Прежде, нежели сообщу мое мнніе о программ предполагаемаго концерта, нужнымъ считаю сдлать нкоторыя объясненія о Молитв. Молитва эта съ воплемъ вырвалась изъ души моей въ 1847 году въ Смоленск во время жесточайшихъ нервныхъ страданій. Я написалъ ее тогда для фортепьяно безъ словъ. Она была весьма немногимъ извстна до ныншняго года. Въ Генвар настоящаго года посовтовали мн прибрать къ ней слова Лермонтова: Въ минуту жизни трудную, я попробовалъ, и оказалось, что они подходятъ къ мелодіи и вообще къ музык какъ нельзя лучше. Требовалось объема голоса, дв октавы отъ нижняго до верхняго la, Леонова (¹³), артистка (contralto) русской оперы, въ то время училась уже у меня пнію по рекомендаціи Петрова (¹⁴) и В. В. Самойлова (¹⁵). Не полагая, чтобы голосъ ея (хотя свжій и звонкій) могъ удовлетворительно выполнить эту Молитву, я для пробы сначала написалъ на лоскутк бумаги самыя трудныя мста, и такъ вышло хорошо, что я написалъ партитуру для оркестра, прибавя хоръ для усиленія эффекта и отдохновенія главнаго голоса. Эту партитуру, вмст съ нкоторыми другими, отдалъ Леоновой для ея концерта, долженствовавшаго быть 20 Февраля. Программа концерта была такъ ловко составлена, что было разсчитано на вс возможные вкусы, и билеты были проданы, когда кончина Императора Николая І-го прекратила вс публичныя представленія. Чтобы вознаградить съ моей стороны бдную бенефиціантку за неудачу, я отдалъ ей въ собственность партитуру Молитвы и другихъ моихъ пьесъ, переложенныхъ для ея концерта.

Теперь обращаюсь къ предполагаемому вами концерту. Здсь естественно возникаютъ три вопроса:

1. когда предполагаетъ С. И. Штуцманъ дать его?

2. какія средства иметъ онъ въ своемъ распоряженіи?

3. для какой цли предполагаетъ С.И. Штуцманъ дать свой концертъ?

Во время оно, въ проздъ мой чрезъ Москву, мн случилось бытъ на концерт, устроенномъ Геништою,— онъ весь состоялъ изъ однхъ только классическихъ пьесъ Моцарта, Бетховена и Генделя. Онъ былъ данъ въ очень небольшой зал и не могъ принести значительныя выгоды Геништ. Предполагаю, что С. И. Штуцману угодно соединить пріятное съ полезнымъ, или ясне, угождая искреннимъ любителямъ музыки, не пренебречь и денежными выгодами, въ такомъ случа придется измнить программу, о чемъ успемъ списаться.

Предполагаю также, что по причин тхъ же матеріальныхъ выгодъ, С. И. Штуцманъ не пожелаетъ дать своего концерта лтомъ, а осенью или зимою.

Предположивъ, что концертъ будетъ осенью (чего бы я желалъ), я могу принять въ немъ тогда боле дятельное участіе.

Леонова владетъ обширнымъ, звонкимъ голосомъ: дв октавы съ половиною, отъ нижняго соль до верхняго до.

Занимаясь со мною боле полугода пніемъ съ примрнымъ постоянствомъ, она сдлала примчательные успхи. Я се мучу ненавистною итальянскою музыкою (¹⁶), чтобы выработать голосъ, она же самородный русскій талантъ и поетъ въ особенности хорошо русскія псни съ нкоторымъ цыганскимъ шикомъ, что весьма по нутру русской публик. Хорошо исполняетъ вообще русскую музыку, въ особенности мою Молитву, пригнанную мною по ея голосу.

Если начальство позволитъ, вышепоименованная Леонова намрена осенью быть въ Москв и дать тамъ концертъ или два. Во всякомъ случа, я намренъ былъ ее теб рекомендовать, зная, что ты просто за удовольствіе поставишь себ сдлать мн пріятное. Теперь боле, чмъ когда, ты можешь быть ей полезенъ, упросивъ С. И. Штуцмана принять участіе въ ея концерт. Она же отслужила бы ему пніемъ Молитвы и другихъ пьесъ по взаимному соглашенію.

Не разглашай объ этомъ, а, потолковавъ келейно, извсти.

Новыхъ пьесъ у меня нтъ. Теперь я весь погруженъ въ либретто новаго труда (¹⁷). Жаръ и болзнь не позволяютъ еще заняться дломъ.

Твоя пьеска интересна, не смотря на нкоторыя неловкости, все-таки лучше канители N.

На слдующей недл вышлю Молитву, надобно внимательно пересмотрть, а силъ нтъ. Страшно, говорю, въ Питер жаръ одолваетъ, довольно!

Обнимаю тебя отъ души, весь твой М. Глинка.

С.-Петербургъ, 23 Іюня 1855 года.

III.

Любезнйшій другъ Константинъ Александровичъ!

Премного благодарю тебя за твой подарокъ, равно какъ за твои дружескія строки. Благодарю равнымъ образомъ пріятелей твоихъ, коимъ угодно было обо мн вспомнить.

4 Августа обдалъ у меня Аркаша (¹⁸), вечеромъ была хорошая музыка, я былъ въ самомъ пріятномъ расположеніи духа. 5-го рано утромъ захворалъ и теперь едва только начинаю оправляться, и такъ не стуй за мое долгое молчаніе.

Нтъ сомннія, что главною причиною моихъ жестокихъ страданій здшній суровый климатъ. Собирался осенью хать въ Варшаву, но обстоятельства не допустили. Зимую здсь, меня утшаетъ мысль, что можетъ быть ты вздумаешь навстить насъ.

Извини, что плохо пишу, я еще слабъ, и рука плохо повинуется. Пиши чаще, твои письма меня всегда радуютъ.

Искренно любящій тебя М. Глинка.

28 Августа 1855 года.

IV.

Любезнйшій другъ Константинъ Александровичъ!

Не стуй, что не сейчасъ же отвчалъ на твое письмо. (Замчу мимоходомъ, не знаю почему, писанное на французскомъ діалект). Дло въ томъ, что я едва только что начинаю оправляться и даже не могу еще сказать духъ бодръ, а плоть немощна, весь я въ какомъ-то оглум, т. е. хандр. Настоящее мерзко, а о будущемъ не смю загадывать.

Хотлъ было я похать въ Варшаву:— c’est le paradis des hommes vieux ou de ceux qui sont sur le retour (¹⁹). Разстройство здоровья и обстоятельства задержали меня здсь. Я зимую въ Петербург, а ежели будетъ самомалйшая возможность, раннею весною отправлюсь въ Германію.

Искренно жалю, что ты хвораешь, а почти столько же (если еще не боле), что лчишься. Въ 1851 году правая рука, а въ прошломъ 1854 году правая нога у меня разшалились, къ счастію я не лчился, а теперь и та, и другая въ порядк.

Въ непродолжительномъ времени вышлю кое-что изъ моихъ музыкальныхъ шалостей.

У меня прекрасная зала для квартетовъ и другихъ музыкальныхъ продовольствій (²⁰), но я ничего не затваю: душа къ музык не лежитъ, а сверхъ того я не выношу не токмо сигаръ, но и самыхъ легкихъ папиросокъ.

Желаю теб скорйшаго выздоровленія. Кланяйся всмъ тмъ, кои меня помнятъ и любятъ. Не стсняясь, пиши, когда вздумаешь.

Всегда любящій тебя М. Глинка.

9 Сентября 1855 г.

Питеръ.

Любезнйшій другъ Константинъ Александровичъ!

Получилъ твое письмо и искренно благодарю, не писалъ же теб такъ давно по причин болзни. Оная болзнь еще въ начал 1844 года названа была рыжимъ Нмцемъ (²¹): Artritis vage hemmoroidaria, по-русски: геммороидальный летучій ревматизмъ, котораго боли sont ипе partie de plaisir въ сравненіи съ замираніемъ, тоскою, Sensation de luxation (вывиха) и другими гадостями. Довольно!

Странно! странно! говорю, что человкъ, одаренный тонкимъ слухомъ и изящнымъ пупкомъ (²²) для вбиранія или лучше всасыванія въ себя всего прекраснаго, странно! повторяю, что оный могъ назвать (и что хуже того, восклицаю) писать о двухъ именахъ, и что еще хуже, о музык ихъ. Странно! дйствительно, что въ письм К. Булгакова я встртилъ слова: Шпоръ и Бортнянскій. Полагаю, что ты просто захотлъ подшутить надо мною.

И. Е. Колмаковъ спросилъ бы: что такое Шпоръ?

Шпоръ — дилижансъ прочной, нмецкой работы, по моему, работящій нмецкій лошакъ — идолъ германской посредственности.

Что такое Бортнянскій?

Сахаръ Медовичъ Патокинъ — довольно!

У васъ, въ вашей блокаменной, процвтали два нмецкихъ мужа нкогда, а именно Геништа и Гебель, съ обоими я былъ коротко знакомъ. У Геништы была довольно опрятная библіотека. Справься, цла ли она?

Цла ли она или нтъ?

Въ наказаніе теб посылаю слдующій рецептъ:

No 1. Для драмматической музыки:

Глюкъ первый и послдній, безбожно обкраденный Моцартомъ, Бетговеномъ etc. etc.

No 2. Для церковцой и органной:

Вахъ. Seb.

H-moll-Messe и Passion’s-Musit.

No 3. Для концертной:

Гендель, Гендель и Гендель.

NB. Хоръ, наприм. Бортнянскаго такъ schmach въ сравненіи съ Генделемъ, что 80 человкъ Бортнянскаго, у Генделя representent au moins 200.

Генделя рекомендую:

Messias.

Samson. Въ этой есть арія soprano съ хоромъ H-moll, когда Далила убаюкиваетъ Сампсона, чтобъ надуть его, похожая на мою изъ Руслана: О мой Ратмиръ, любовъ имиръ (²³), только во сто разъ свже, умне и забористе.

Jephta.

Надюсь, что посл этакой cure radicale, уже не встртятся въ письмахъ твоихъ Шпоры и Бортнянскіе. Pour dorer la pilule, на дняхъ вышлю теб романсъ Леоновой: Слеза, она сочинила мелодію, а я ее обработалъ. И потомъ дуэтъ: Прости, прости, музыка едорова, арранжировка моя.

По пословиц долгъ платежемъ красенъ, вмсто 2-хъ пришли мн 6 московскихъ саекъ — я ихъ очень люблю.

Прощай. Кланяйся нашимъ общимъ знакомымъ. Весь твой М. Глинка.

С.П.Бургъ 8 Ноября 1855 года.

VI.

Любезнйшій другъ, Константинъ Александровичъ!

Письмо твое получилъ и премного благодарю. Въ свою очередь поздравляю тебя съ новымъ годомъ и желаю всего лучшаго въ мір, въ особенности же, чтобы твое здоровье поправилось.

Очень радъ буду, если въ присланныхъ мною музыкальныхъ бездлкахъ отыщется что-нибудь по твоему вкусу. Приводя въ возможный порядокъ мои сочиненія, я обрлъ Bolero и на дняхъ надюсь обрсти Valse-Fantasie, игранные въ Павловск въ 1840 г. (²⁴) Если пожелаешь, сообщу теб копіи этихъ пьесъ для фортепьяно, полагаю, что ты ихъ помнишь.

Я отъ холода и скуки впалъ въ апатію, и единственною отрадою служитъ мн надежда: раннею весною ухать въ Германію, это путешествіе я предприму не только для поправленія плохаго моего здоровья, но и для нкоторыхъ музыкальныхъ справокъ, въ Берлин же, гд собираюсь зимовать, могу услышать Глюка, Баха и Генделя.

На дняхъ обдалъ у меня Петръ Степановъ (²⁵) съ женою, очень о теб вспоминали.

Пиши чаще и крупне и врь моей неизмнной дружб. Весь твой

М. Глинка.

2 Января 1856 года.

VII.

Любезнйшій другъ, Константинъ Александровичъ.

Я не спшилъ отвчать на письмо твое, поджидая, чтобы набжало что-нибудь интересное.

Князь Левъ Григорьевичъ Голицынъ (²⁶) своимъ пріздомъ чрезвычайно обрадовалъ меня. Онъ слышалъ у меня и у Лоди (²⁷) Леонову (актрису, которая у меня учится уже боле года) и остался ею очень доволенъ. Онъ общалъ ей свое содйствіе, когда она прідетъ въ Москву давать концерты. Если ничто не помшаетъ, Леонова будетъ къ вамъ въ Москву въ самомъ начал поста. Она намрена дать 2 концерта: одинъ пополамъ съ дирекціей, а другой для себя въ частной зал.

Надюсь, что по старой дружб ты не откажешь моей учениц въ твоемъ содйствіи, тмъ боле, что она его вполн заслуживаетъ. Мою Молитву: Въ минуту жизни трудную, она поетъ весьма удовлетворительно, и оная Молитва съ ея звонкимъ голосомъ и оркестромъ производитъ нарочитый эффектъ и многія мста съ сильной вонью, какъ говорилъ ирсъ (²⁸).

А propos de ирсъ, съ нимъ и его братомъ Львомъ я провелъ очень пріятно вечеръ у Д. И. Нарышкина (²⁹), тамъ были вс Бартеневы (³⁰), пли, играли на цитр и пр. Я имъ проигралъ нсколько моихъ опытовъ (essais) въ русской церковной музык, чмъ они остались многодовольны.

Знакомъ ли ты лично съ Николаемъ Филипповичемъ Павловымъ (³¹) (авторомъ повстей Ятаганъ и пр.)? Если такъ, то усердно поклонись отъ меня ему и попроси, чтобъ онъ позволилъ доброму пріятелю моему, дйствительному статскому совтнику F. И. Кузьминскому, напечатать сочиненный имъ романсъ на его (Павлова) слова, кои при семъ прилагаю. Я общалъ Павлову самъ написать музыку, но здсь въ Питер холодъ, сплетни и скука одолли шибко, и вдохновеніе улетло.

Если же ты съ Н. Ф. Павловымъ лично незнакомъ, то постарайся сообщить мн его адресъ.

Отыскиваются многія изъ моихъ пьесъ для фортепьяно, но не Valse-Fantaisie (что играли въ 1839—1840 годахъ въ Павловск), но я усердно ищу эту пьесу и когда обрту, сообщу теб копію. Vale. Весь твой

ПИСЬМА М. И. ГЛИНКИ.

Читайте также: